Неизбежность
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
| - сборник стихотворений "НЕИЗБЕЖНОСТЬ" Быть может кому-то это поможет стать чище душой ради всех нас. С уважением Рудольф Коло (Давид Варшавский)
|
|
ЗАГАДКА МИМА
Поймете ль вы загадку мима?
Пугая мимикою лиц,
Творит он неопровержимо
И удальцов, и падших ниц.
Он и художник, и ваятель,
И композитор, и мудрец.
А, к стати ль....Все это не к стати ль,
Не так уж важно, наконец.
Нам предоставлено увидеть
Самих себя со стороны,
Как нам любить и ненавидеть
Дано от мира и войны.
Увы, не он решает это.
И как не злиться суета,
Наложено по жизни вето
На сокровенные уста.
Великий мир, как много в тебе красок,
Но улыбаясь и смеша,
Он пребывает в мире масок,
Забыв про самого себя.
А он ведь тоже хочет счастья,
Но лишь сойди он со стези,
Как все бурливые причастья
Ему кричат: Изобрази!
И он изображает снова,
А мы, не ведая греха,
Над ним до часа гробового
Смеемся, теша потроха.
Лишь единицам, смысла ради,
Дано понять сквозь этот смех:
Не он, а мы смешные дяди
На вечном празднике утех.
Но лишь немногие сквозь чувства
Приемлют вывод роковой,
Что есть великое искусство,
Смеяться над самим собой.
СОКРОВИЩНИЦА СМЕХА
Ищу в сокровищнице смеха
Я золотые голоса,
А нахожу лишь боль и эхо,
Да крик, страшащий небеса.
Неужто так смеются нынче,
Что даже красками греха,
Не смог бы сумрачный да Винчи,
Умело выразить смеха?
Лиц пограничные увечья,
То напряженны, то пусты.
Не сможет радость человечья,
Сквозь них пролиться на холсты.
Не может свет сквозь тени скорби,
Легко разгладить полотно,
И золото в прозрачной торбе,
Не спрячет от людей никто.
Как дух талантливых прозрений,
Как хмель из тицианских гамм,
Смех лишь на несколько мгновений,
Вдруг, оживляет разум нам.
И снова робкий и невинный,
Как гений разума души,
Он просыпается картиной,
И растворяется в межи.
И будь то праздник, иль потеха,
Иль вечер таинства стихов,
Мы выражаем смехом эхо
Своих восторженных грехов.
НЕИЗБЕЖНОСТЬ
Прости мне юную беспечность
Моя весомая краса.
Я не мгновение, а вечность
В твои вплетаю волоса.
Метутся волосы, как вихри
Далёких таинств и миров,
А пред тобою боги стихли,
Но ты - не выдавай покров.
Ведь будешь свята ты покуда
Не закрадётся в тайну суть,
В которой дьявольский Иуда
Продаст тебя, за что-нибудь.
МАСКА ЛИЦЕДЕЯ
Надел он маску лицедея
И потому не прям душой,
Играет мрачного злодея
Перед беспечною толпой.
Он, словно икры, мечет знаки
Своих воинственных обид
И кулаки, почти для драки,
Сжимает в бурный, строгий вид.
Трясёт он грозно головою,
Да так, что даже небеса
Укрылись чуткой синевою
За тучи, веря в чудеса.
Чудес на свете не бывает
И тот, кто от рожденья нем,
О таинстве не разболтает,
Не зная таинства совсем.
Но он, возможно, от надрыва,
В своей надуманной страде,
Когда-нибудь, посмотрит криво
И все поймут, в чём суть и где.
Но даже не покажут вида
О том, что поняли его,
А он, не знавший красок стыда,
Под маской, только и всего.
Он в ожидаемой опаске,
Как девственница тело в ночь,
Опять лицо упрячет в маске,
Ведь ложью легче превозмочь.
КАНАТОХОДЕЦ
Иду. Но этот путь неведом.
Иду, как будто в никуда.
К потерям ли иду, к победам?
Не знаю, что ведёт туда?
Прозрения и неудачи
С собою бережно несу,
Канатоходец, не иначе,
Жизнь познающий на весу.
Шаг вправо - высветится бездна,
Шаг влево - тот же окоём.
Зачем иду я неуместно,
Мечтая всё же о своём?
Льёт мне на голову дождями
Со звёзд упавшая слеза!
Как будто там, под небесами,
Всё видит небо без труда.
И каждый шаг, что прав иль ложен,
Известен Богу наперёд.
А я, в душе, давно безбожен,
Хожу не там, где весь народ.
Не лучше ль кануть головою
С каната, с места, прямо вниз.
Чтоб обернуться синевою
В глазах толпы под крики: Бис!
И неожиданною птицей,
Непредсказуемо для всех,
Лететь, кометой огнелицей,
Под чей то ужас, или смех.
Что бы никто в потешной драме
Не смог сравнить нискем меня,
Не задрожал перед Богами
За правду нынешнего дня.
СОВЕСТЬ
История, безумная неряха,
Блудящая по таинствам веков,
И жизнь, и смерть она всегда без страха
Приемлет на погостах большаков.
А с нею тихой спутницею Совесть,
Бредёт сама не ведая куда,
Когда Искус, из-под бровей осовясь,
Решает судьбы мира без труда.
Не предаваясь строгим размышленьям,
По поводу надуманных страстей,
Он посылает в ад своим веленьем
И рай приоткрывает для гостей.
Тяжелые, как с мрамора кареты,
В раю зады огромят господа.
А те, на ком одно рваньё и светы,
Не попадают бедные туда.
Да, с Совестью на свете не протянешь.
Ну, разве ноги сможешь протянуть.
И потому немного только знаешь
О жизни, где хорошего чуть-чуть.
Но все же есть в миру такие вещи,
Которые нельзя купить рублём,
Как сумерки бы не были зловещи,
Они, как замкнутые в образе своём.
Сотрётся всё - творенья и наречья
На пепелищах, где дымит труха,
Прозреет только Совесть человечья
Сквозь дымку, да живые вороха.
ДЖОРДАНО
Всё вспыхнуло как-то нежданно,
Вне глаз, вне окон, вне штор.
Идёт на костёр Джордано,
Спокойно идёт на костёр.
Пылают поленья жарко
И тело пламя жуёт,
От злого вороньего крика
До жути сжимает рот.
А тот, кто был так бескорыстен,
Корыстно подвинулся за
Пределы сгорающих истин,
Пылающих жаром в глаза.
А был этот разум прав-то!
И, кажется, в наготе
Сгорает, сгорает правда,
Рождённая в чистоте.
От тела Джордано осталось
Горсть чёрного пепла всего.
Земля же вращаясь - вращалась
Как раньше, уже без него.
А те, кто безмолвными ртами
Невежество вглатывал с вне,
В историю врылись кротами,
А он - всё пылает в огне!
Пылает, пылает поныне,
А пламя, как вечности стяг,
Несёт его к облачной сини
Над армией верных бродяг
НОГИ
Когда ты видишь только ноги,
Не трудно стать провидцем ног.
Одни сквозят, как недотроги,
Другие так метут порог,
Что облака житейской пыли
Торопятся уйти скорей,
Чтоб их внезапно не забыли,
Как тени предков у дверей.
Да, ноги разные, как люди,
В стране без лиц, в стране без рож.
Есть только ноги в перестуде,
А рядом есть ступни вельмож.
И у конечностей всё тоже:
Одни - рабы,
Одни - вельможи.
БЕЛКА В КОЛЕСЕ
Ну, что ты, белка в колесе,
Так суетишься виновато?
Могла бы жить ты, как и все,
А ты торопишься куда-то.
За грани выскочить спешишь,
И всёравно у мертвой точки,
Ты в беге остаёшься лишь.
Прорвать бы грани одиночке.
Быть может, кто-то и помог
Тебе б в твоём безумном спехе,
Чтоб вечность вытряхнуть из ног,
В мгновенье изойти к потехе.
Но, видимо, как не беги,
Тебе не выбраться за грани.
Как будто времени долги
С тебя провисли, как герани.
И стрелки требуя уплат,
Тебя за грани пустят вряд ли.
И не вперёд, и не назад
Ты не продвинешься. Ослабли
Уж лапы так от беготни.
Остановись! Приляг на стрелки.
Пускай теперь бегут они,
Как все обманутые белки.
НАПОЛЕОН
Жил старый кот Наполеон
В студенческой семье,
Пушистый, чёрный был весь он,
Как сажа на земле.
Любил сидеть кот на окне,
Тоскливо вдаль глядя,
И часто он казался мне
Фигурою вождя,
Который, удалясь от дел,
От мает и сует,
Вот так же точно вдаль глядел
Уже на склоне лет.
Кот был философ, только он
Мне выразить не мог,
Что сокрывает небосвод
От бдительных тревог.
И очень часто в тишине,
Когда моя рука
Его касалась, мнилось мне,
Что я ласкаю на окне
Минувшие века.
ЛОЖЬ
Не встанут дыбом волоса
На головах людей казнённых,
Не разомкнут они уста
Свои для теплых слов казённых.
И не утешатся торги
Дословным послесловьем смуты.
И не помирятся враги,
Пока их розни злы и круты.
Не обнажат уж небеса
Святые радуги и сини.
Не освежит уже роса
Преображенные святыни.
Забыли Бога, но беда
Не в том, что Бога позабыли.
А в том, что верили всегда
В ложь уподобленную были.
Не верят нынче, но итог
Не тем плачевен, что не верят.
А тем, что фраком стал сам Бог,
Его примеркой люди серят.
И лишь голгофские кресты,
Воспетые грехом и словом,
Кричат, вопят из темноты
О том, что мир ошибся Богом.
ГОСТИ
Ударил гром средь ночки тёмной,
Открылись окна, свет погас
И ветер лёгкий, смелый, вольный
Ворвался в дом мой в поздний час.
Листы на старом пианино,
Кружась, поднялись к потолку,
И люстра, с тонкой паутиной,
Шаталась от стены к окну.
Дрожала ложка в синей чашке,
Качало кресло у двери
И жёлто-белою ромашкой,
Обои стен в гульбе цвели.
Стучали капли в подоконник,
Стекая тонкой струйкой вниз.
Под блюз дождя игрушка-гномик,
Свалился шумно на карниз.
А я - уснул, и спал не зная,
Что гости нынче у меня,
И что весёлая, живая,
Пирует в доме кутерьма.
СКВОЗЬ СТРЕЛКИ
Я тот же, что и был когда-то,
А если всё же и не тот,
То лишь движенье с циферблата
Определяет мой расход.
Я так же юно и могуче
Иду вперёд, когда иду,
Сквозь лоб просеиваю тучи
У всей вселенной на виду.
Я так же мудро и понятно
Сижу один, один сижу,
Ладонью, разрубая пятна,
Что не подвластны дележу.
Я так же верно, с прежней силой
Люблю, и если я люблю:
Не отобрать от сердца милой
Ни лайнеру, ни кораблю.
Лишь только совмещеньем стрелок
Могу быть стёрт в нелепый срез,
Как будто с шалых посиделок
Внезапно я во вне исчез.
Но мне под дымкой голубою,
Как оставлять тебя одну?
Мы проскользнём вдвоём с тобою
Сквозь стрелки в вечную весну.
НИКТО
Ни учредительных созвездий,
Ни рукотворных миражей,
Поверь, не может кто-то третий
Тебе сплести из куражей.
Ведь зарумяненные луны,
В шатре заоханных миров,
Над нами так свежи и юны,
Что в разголосии хоров.
Две партии давно раздеты,
А звуки тающих светил,
Лишь дорисовывают сметы
Любвеобильных воротил.
Лишь ты и я! И мнутся смуты
Всех засюжетенных начал,
Увы, как все они не люты,
Их мозг вторично окончал.
И фон внезапного декора
Уж не изменит ничего:
Огонь, задёрнутая штора
И чудо тела твоего.
Клавир незыбленного счастья
Передо мною распростёрт.
Коснусь! Погосты и причастья
Всю мощь спрессованных аорт
Откинут, вне причин и связей,
Для нас задуманных двоих.
И в гранях стен, и мягких вязей,
Покой наш будет свят и тих.
Когда же утро светлой краской
Страстей картину завершит,
Любой музей взглянёт с опаской
На письмоносный попурит.
Застынут доллар враз и евро
В одном сплетении, да так,
Что превзойти уже шедевра
Никто не сможет из писак.
БОЖЕСТВЕННОЕ ЗЛО
Слов беспощадными хлыстами,
Врачуя сполохи в груди,
Он видит то, что пред очами,
Не видя то, что позади.
Он сам себе противоречит
В двух лицах, к третьему лицу
Взывая - словно обеспечит
Ход к безопасному концу.
Не дай Бог, чтобы в этой драме
Трех разделившихся начал,
Сам Бог, расстроившись во храме,
Расстроенно не прозвучал.
Чтоб он и Бог, в едином свихе,
Соединивши шесть частей,
Вдруг, не проснулись в странном психе,
Святых затребовав костей.
Чтоб немощь плоти с силой Бога,
Из капищ пламенного зла,
Стихию веры в чёрной тоге,
На божий свет не призвала.
КРЕМЕНЧУГ
Зелёный город Кременчуг
Есть на большом Днепре.
Рок очертил мой детский круг
В нём по одной поре.
Я помню детство, в нём был я
Безумным сорванцом,
И очень часто плоть моя
Была под кулаком.
В мятежных вихрях детских драк
Я вырос и окреп,
И стал могучим мой кулак
Для воинских потреб.
В мужские вылился черты
Тот образ сорванца
И не найдёшь сегодня ты
В лице того лица.
Но как не прям мой зрелый ум,
Как стать не всегорда,
Я очень часто в вихре дум
Сбегаю вновь туда.
Наверно, Родина моя -
Мой старый Кременчуг,
Спешит навстречу, как и я,
Чтоб вновь отграфить круг.
Круг детства в памяти моей
И вечно в круге том
Днепр, самый верный из друзей,
Волной приветствует своей
С призывом в отчий дом.
ЖИЗНЬ
Ну что ж, посмотрим, что к чему,
В скользящем хаосе интима:
Иль жизнь упряталась в дыму?
Иль жизнь сама насквозь из дыма?
Коль жизнь в дыму, то дым к утру
Ветра сметут, как покрывало.
Коль жизнь из дыма, на ветру
Рассеется, как не бывало.
ПОВЕСТИ СТОЛЕТИЙ
Суровы повести столетий.
Любви и страсти близких двух
Всегда лишает кто-то третий,
Будь человек он или дух.
Он расплетает вязко руки,
Судьбой сплетённые в одно,
И яд бессмысленной разлуки
Льёт во сладчайшее вино.
И отстранительные козни,
Зависнув, как рубящий меч,
Любой союз приводят к розни
Распадом, тмя единство встреч.
И только тайные скрижали,
Надолго спрятавшись от глаз,
Гласят, как двое возражали
В последний, точно в первый раз.
ПУШКИНУ
Он мчался по большой дороге.
Никто не знал: спешит поэт,
В своей немыслимой тревоге,
В бессмертие - под пистолет!
Открылся мрачный образ леса,
Он прыгнул в черный окоём,
И вот уж целит глаз Дантеса
В Россию, замершую в нём.
Вонзилась пуля, словно жало,
В тугую грудь, поник он лбом.
И омрачённо задрожала
Россия, замершая в нём.
Мгновенье... и дуэль решила
Судьбу поэта, а потом,
В гробу друзья несли уныло
Россию, замершую в нём.
Неужто надобно без вздоха
Вести себя под пистолет,
Чтоб поняла твоя эпоха,
Что ты её большой поэт!?
Очнись эпоха! Как мессия,
Предотврати кровавый миг!
В который раз уже Россия
Убита в гениях своих!
О ГРЕХОВНОСТИ
И ты грешишь, и я грешу.
Так кто из нас двоих греховней?
И думы тихо я крошу,
Как будто мясо над жаровней.
А космос, времени малыш,
Так издевательски негоже,
Мне строит рожи с звёздных крыш,
Кривые рожи.
ВОЙНА
Внутри меня идёт война,
Идет кровавое сраженье.
Душе моей ты не нужна,
Она давно уже в смятенье.
Ты - страшный враг, ты - мой обман,
Туман средь солнечной погоды.
Война наделала мне ран,
Смертельных ран своей природы.
А я, глупец, весь за тебя,
С душой своей во всю воюю
И разрываю не щадя
Себя, во имя поцелуя.
НА ШАХМАТНОЙ ДОСКЕ
Игра.
На шахматной доске решается судьба.
Потехой тешатся с утра и до утра
князья,
Чей вид весьма суров
И скорченный оскал глядит на мир без всяких слов,
Как будто потерял всё в этой жизни:
Этот мир, знамёна и кресты,
Всех пешек, офицеров всех, расцветшие мечты.
На клетках бело-черных дней поставлена вся жизнь.
За светом наступает тьма. Борись за жизнь! Борись!
Восстал азарт. Спасений нет.
И в клетках тусклый свет.
Так было, есть и будет так на сотни, тысчи лет.
Игра.
И нечто чудное в душе князей споёт.
Звон хрусталя игру страстей прервёт
из черно-белых масок
спрятанного зла,
Ушедших в сон,
Пришедших изо сна.
Янтарный блеск прекрасной утренней росы -
И больше нет могил.
И скорбный вид плиты
Развеян будет в клочья, в фон розовой мечты.
Лишь черное и белое -
вот смысл этой игры.
НИЧТОЖЕСТВО И ГЕНИЙ
Своё ничтожество и гений,
В благих глубинах естества,
Предохраню я для мгновений,
Падения и торжества.
Сей мир ничтожеством не мерю,
Он слишком сложен и велик,
И в гений собственный не верю,
Уж слишком грешен мой язык.
И если к мрачному итогу
Приду я в жизни, не возропщу.
Ни злому Дьяволу, ни Богу,
Жизнь никогда не посвящу.
И слишком правильно и просто,
И трогательно без затей,
Молить у ангелов с погоста
Всеизбавленья от чертей.
Хочу я быть самим собою.
И коль случиться так в судьбе -
Умру, не покривив душою,
Угасну в мир в самом себе.
Быть может, в долгой круговерти,
Тот, кто за мною оживёт,
Ничтожество безликой смерти,
Вдруг, гениальной назовёт.
Враги, согласовавши мненья,
Придут к единству, как братва,
И совместится миг паденья
Со сладким мигом торжества.
РУБЛЬ
Рубль серебряный звенит.
Пусть звенит, не золотой он.
Упадёт рубль на гранит,
Точно стёкла на балкон.
А подымут - в оборот,
Снова станет очень нужен,
Так преобразит свой ход,
Что приемлем и заслужен.
Станет в обществе людей -
"Золотой монетой",
И тогда лик королей
Примет рубль с портретов.
А другой, гляди, блестит,
И, лукаво щурясь,
В сундуке твоём лежит,
Красотой любуясь.
ЯВЛЯЮТСЯ МИРУ ВИДЕНЬЯ
Из глаз, как будто из пальцев,
Являются миру виденья.
Немые скульптуры смысла,
Придуманные в мозгу.
Пусть им не найти соответствий,
Но в хаосе мерности суток,
Живут они только мгновенья,
А могут жить и века.
Не плотные по структуре,
Не вещные по природе,
Они, как модели мира,
По подиуму души
Сквозят без конца, без начала!
ИСТЕЦ
Истец замудренного толка,
Не превратился в мудреца,
Как будто с разумом размолвка
Произошла не для лица.
Он быстро спрятал в облик маски
Свои природные черты,
Чтобы смотреться без опаски
В объёме светлой суеты.
И только лишь с приходом ночи,
Когда увесистая тьма
Смыкала безнадёжно очи,
Он выскользал из-под клейма.
Но глядя в зеркало немое,
Не узнавал он сам себя
И проклинал житьё земное,
Кривясь, ругаясь и сопя.
Он так увлёкся жалкой сказкой,
Перевернувшей мир верх дном,
Что стал фальшивить уж не маской,
А уже собственным лицом.
ДВОЕ
Пусть гульбище шумит в миру.
Лишь миф о благе и покое
Заметит то, что на пиру
Пропали двое;
Что их не здешняя звезда
Пригрела в отдалённом свете.
Они пропали навсегда,
А вы шумите.
ПУСТЫННОЕ ДЕРЕВО
Оно росло среди песков
И дождь не торопился скоро
На землю стечь из облаков,
Для увлажнения простора.
К нему не шёл свирепый зверь,
Ни человек, стремя поводья,
Никто не шёл, боясь потерь,
В места молчанья и безводья.
Лишь только Солнце и Луна,
Друг друга в небесах сменяли,
И истекали времена,
След оставляя на скрижали.
Оно росло, борясь за жизнь,
Своею силой плодородья,
Природы сумрачный каприз,
Мираж песков в сплошном безводье.
ГЕРОЙ
Герой, он знал свою судьбу,
Наверно, с самого рожденья.
Как будто рок ему на лбу
Предначертал всё до мгновенья.
Он шел упрямо, тяжело
По скорбным пепелищам праха,
А по следам кралося зло,
Чтоб испугать в минуту страха.
Но он, всё знавший наперёд,
Готов был и к добру, и к плахе,
И потому ни разу рот
Не выкосил в безумном страхе.
Когда же срок пришёл ему
И он предстал перед секирой,
Не удивляясь ничему,
Он тот же час простился с лирой.
Топор в ладонях палача
Поднялся вверх невыразимо
И опустился с горяча,
Куда-то мимо!
НЕ К ЛИЦУ
Лицо я прячу, не к лицу
Мне обнажать его сегодня.
Как скоморошья рвань, к концу
Идёт упрямо рать Господня.
Нет в марше ни воздетых рук,
Ни блага собранного в слове,
В пространстве отягчённых мук
Омыты святости до крови.
А может, эти куражи -
Издержки наглостей Всевышних,
Что истаскались, уж, во лжи,
В проклятьях и поклонах лишних?
А может, мирный лад икон
Лишь выдумка, лишь искаженье
Всего, что было испокон
Обречено на вседвиженье??...
Вот потому-то от кадил,
К мечам легко рванулись руки.
И тот, кто битву учредил,
Не человек, а тварь от скуки.
Лицо же спрятав от него,
Я рад, что в этой дерзкой встряске,
Не совершил я ничего,
Что люди проклянут в огласке.
РАСПЯТЫЙ БОГ
(триолет)
Болтается распятый Бог
На шее, пробой оценённый.
Знак смерти - вызвавший восторг!
Болтается распятый Бог.
О Нём, ведут по сей день торг.
Невинный, лживо обвинённый,
Болтается распятый Бог
На шее, пробой оценённый.
ЧУЖОЕ СЧАСТЬЕ
Твоим ли счастьем удивляться,
завидовать тебе, скажи?
Мне буря ночью с морем снятся
и корабли и миражи.
Твоё ли счастье мне поможет
и осчастливит ли меня?
Когда меня всего тревожит
огонь вне силы бытия.
Огонь, взбодривший на готовность
и возрождающий во мне
Морскую жизнь, а монотонность
сгорает в пламенном огне.
Оставь для слабых своё счастье,
а я другое обрету:
Свободное, как с ситца платье,
одетое на наготу.
И если спросит меня кто-то:
"Счастлив ли я?". Отвечу враз:
" Я очень счастлив!" и свободно
шагну на борт, в который раз.
ВОЛК
Вперед рванулась волчья стая,
Вожак за нею не поспел,
И, мрачно лапами верстая
На землю грузную осел.
Подслеповатый глаз из века
Угрюмо выкатился вне,
И он увидел человека,
Пред ним замершим наравне.
Охотник был могуч и молод
И от ватаги удальцов,
Чуть-чуть отстал, что бы сквозь холод
Расшевелить звериный сков.
Волк зарычал. Да не по нраву
Пришлась та встреча вожаку,
Ведь поудальствовал на славу
И всласть он на своем веку.
Теперь же немощно и тихо
Лежал он у огромных ног.
Как будто бы дошел до свиха
От предварительных тревог.
Но человек не пнул ногою
Беспомощного вожака.
Его не падшим, ни слугою
Не видел он вблизи пока.
И возраст не сказался в теле,
И не упал тот на бегу.
Он прикоснулся еле-еле,
Чтобы помочь привстать врагу.
И волк, как будто в благодарность,
Привстал, рванулся не рыча.
Чтоб немощь, точно свою старость,
Смахнуть, откинув сгоряча.
Он сделал шаг, второй к обрыву
И глянув дико в облака,
Сорвался, выгнув свою гриву,
Как для последнего прыжка.
Но прежде чем сорваться книзу,
Поворотился он назад.
Наверно, что-то крутогрызу
Сказать хотелось невпопад.
Но той невысказанной речью
Стал горловой прощальный вой,
Как будто милость человечью
Он оценил. За синевой
Катились звезды, как слезинки,
По неба грозному лицу.
И человек в этой первинке
Дивился волчьему концу.
И словно, реквием ко смерти,
Услышав голос вожака,
Вся стая в волчьей круговерти
Завыла громко в честь волка.
РОЖДЁННЫЙ ПОЛЗАТЬ
Рожденный ползать, ты взлететь мечтаешь,
Ползешь ты к цели медленно вперед.
Рожденный ползать, ты не понимаешь,
Что в жизни каждого есть свой полёт.
Но ты ползёшь и тянешь руки в пропасть
Стремясь отдать всего себя,
Что бы в бессмысленном полёте
Взлететь, как искра от огня.
Скажи нам всем, отбросивши сомненья,
Что волей хочешь доказать ты нам?
Что тянет человека в наступленье:
К полёту, в небо, к птицам, к облакам...
Полёт орла - достанется другому,
А ты сорвёшься, канешь камнем вниз
Восполнив пропасть горечью и кровью,
И пыль подняв, оставив след от брызг.
Река и мост безумьем искушают,
Не смей идти туда, май тоже врёт.
Рождённый ползать, друг мой, не летает,
Ведь крылья не продлят полёт.
... и канул вниз,... и чувства полетели,
пытаясь с ним в полёт играть.
И он ЛЕТЕЛ, а мы - остолбенели...
Ведь он действительно умел летать!
СПОР СО ВРЕМЕНЕМ
Да, сотворю я всё как надо!
Словно объедки со стола
Смету все цифры с циферблата,
Чтоб быстротечность не смела.
Меня из сумрачного дома
Во свет, на радужный разлив,
Где возбуждённо и весомо
Злодействует речитатив.
Я так привык уже во многом
Быть от событий в стороне
И с космосом, единым Богом,
О вечном спорить в тишине.
А если всё же мётлы стрелок
Сметут меня в безумье снов,
И там, у звёздных посиделок,
Я проявлюсь среди веков.
ПОРОЙ
Порой жизнь ставит в такие рамки,
Когда остаётся лишь врать
В морщины глаз старушке-мамке
Смотреть, и всю правду скрывать:
О жизни своей, о своём здоровье,
О том, какие дела.
И каждый раз, говоря многословье,
Ругать себя: как же так я?..
Не смея сказать, как оно, в самом деле,
Боимся, что слово убьёт.
Мы врём, срыв печали и огорченья,
Во имя родной, что живёт.
Лжем в добрые глазки любимой мамы,
Стараясь её уберечь,
Не вырыть правдой глубокой ямы
И раньше туда ей не лечь.
Пусть лучше неправда её успокоит,
Чем правда словами кольнёт
И пусть совесть сердце мятежно тревожит,
Но знать: что старушка живёт.
РАЗГОВОР О ЧЕЛОВЕКЕ
Сошлись однажды Дьявол с Богом,
Чтоб разрешить то, наконец,
Свой спор вещественным итогом:
Кому - позор, кому - венец?
И Бог сказал: "Откуда розни
Взялись внезапно меж людей?
Адам был свят, но строя козни,
Ты мир пустил на путь страстей.
Утратил мир во благо веру
И от дурманов и от влаг,
Его по древнему примеру
Лишил Я первозданных благ.
А как светло, а как пречисто
Вдыхать он воздух воли мог,
Пока он в облик атеиста
Не всунул свой корыстный мозг".
Но Дьявол был не глупый малый
И в тот же миг он дал ответ:
"Послушай, смысл небывалый
Вложил Ты в речь свою, Всесвет,
Я изменил Твою программу
Соотношений в бытии.
Я искусил, но ведь Адаму
Мечты наскучили Твои.
Он сам на Мой искус коварный
Легко повёлся, ну так что ж.
Неправый путь - пестрей, чем правый.
Ведь правда - горечней, чем ложь.
Но благодействие Адама
Его потомок завершил.
Он сам надумал править прямо
Без божьих и без падших сил.
Он и о Боге, и о Чёрте
Случайно позабыл совсем:
Мол, Вы враждуйте, бейтесь, спорте,
А я до срока буду нем.
И был он нем. А позже, как-то,
Он Нас, не ставя ни во что,
За суть принял реальность факта,
Одевшись в смокинг и пальто.
Придумал танки и ракеты
И вот уж небу он с земли
Грозит, да так, что Мы куплеты
Из песен вспомнить не смогли.
Теперь в себя он только верит,
Взирая нагло из-под век,
И под себя весь космос стелит,
Сказав, что Бог - есть человек!
Ты создал образ, Я же похоть
В него восторженно вдохнул,
Теперь осталось Нам лишь охать
Над тем, как Нас он обманул.
Не ведая, что в небе сора,
Он мрачно вырос в стороне.
Нам не укрыться от позора,
Да, да, Господь, Тебе и Мне.
Пока шальная быстротечность
Нас увлекает в жалкий спор,
Смеётся сумрачная вечность
Над Нами глупыми в упор".
И Бог глаза закрыл руками,
И подведя всему итог
Спросил: "Какими же словами
Он мир природы превозмог?"
А Дьявол нагло улыбнулся
И, не ответив ничего,
От Бога снова отвернулся,
Как бы и не было Его.
БЕГ
Я, словно белка в колесе,
Бегу вне цели и отсчета.
Бегу. И точно так же все
Бегут, измотаны до пота.
Кому-то стать случиться, вдруг.
Другим же, страсти не убавить,
Движенья бесполезный круг
В прямую линию расправить.
Но многим не хватает сил,
Не то, что измотать суставы,
А избежать натиск гонил,
Стремящихся к постам державы.
О, как же вечен этот бег!
О, как же мы безумно слепы!
Как мы смешно бежим на снег,
Забыв о том, что мы раздеты.
Неужто свыше, без труда,
Вне кармы вечного рожденья,
Обречены мы навсегда
Делить никчемное движенье.
Я лишь задумался... и бац,
Задетый резвою ногою,
Лечу на грязный, серый плац,
Уже раздавленный другою.
У ХРАМА
У храма собирались толпы,
Толь для пасхального крещенья,
Толь кто-то внутрь огромной колбы
Собрал их всех для наблюденья.
Кресты ложились рукой резко
От лба на пах, потом на плечи
И вечность дергалась, как леска
С крючком соблазна, в шумном вече.
Наживкой в ловле было тело
Тощающего человека,
Священник дёргал обалдело
Её у истеченья века.
А вдруг сработает наживка
И вновь на бум религиозный
Придут: и заструится жидко
Река подносов в мир нервозный.
Да, рыбка хороша к обеду,
Легко добытая причём,
И никчему уже всеведу
Грозиться толпам сургучом.
АТЛЕТ
Остался миг, лишь миг до старта
И два мгновенья до конца,
Когда исполненный азарта
Атлет всем потрясёт сердца.
Смело, возвышенно и гордо
Всю жизнь, прошедшую во вне,
Себя готовил для рекорда
Он - и постиг его вполне.
Уверен он. Все мышцы сжаты
Для напряжённого рывка.
Рывок.... И воют психопаты,
Атлета славя на века.
А он, достигши той отметки,
Где безразличны все слова,
Упал, подобно малолетке,
Упал в траву - и трын-трава.
И ни величия, ни треба
Ему не надобно, поверь,
Он просто тихо смотрит в небо,
Как в приоткрывшуюся дверь.
Дверь уходящую от сует
Туда, в далёкие миры,
Что вдохновенье нам рисует,
Но сокрывает до поры.
Увы, не благодарно дело,
Которому себя отдав,
Напряг и напружинил тело
Ты трудоёмко, как удав.
Почёт, величье, слава - всё же
Так временны. Придет пора,
Померкнет цвет здоровой кожи
И боль возникнет у ребра.
Здоровье, отданное спорту
Уйдёт, как и уходит кровь
Через сердечную аорту
В соблазны, нервы и любовь.
И ты, присев за братский ужин,
Уже не сыщешь братьев тех,
Которым ты был просто нужен,
Деля веселье и успех.
Твои крутые достиженья
Юнцы перечеркнут сквозь смех.
С трибуны мрачно, без движенья
Увидишь ты чужой успех.
И улыбнешься, зло и кисло
Тщете: что деньги, что почёт??
И старость скромно и провисло
Тебя до койки доведёт.
ИЗГОЙ
Уж такова судьба изгоя,
Что все его всегда клянут.
Для достижения покоя,
Обязан кто-то лечь под кнут.
Немые навороты страсти,
Прорвавши кратер тишины,
Не жаждут чёткой, вечной власти,
А только вылиться должны.
Изгой, как кратер, тихо стиснут
Между природами страстей.
Уж, коль его на праздник свиснут,
То не для славы и честей.
Идёт он медленной походкой
Грузнея в тверди, как в песке,
Чтобы себя утешить водкой
Или курнуть накоротке.
Чем нравы злей и одичалей,
Тем более он розн и разн,
Недорисованных печалей
Не заштрихованный соблазн.
ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЛОДОСТИ
Прости мой сумрачный прострел,
Мой черноглазый, юный дьявол,
Ещё недавно ты пестрел,
Чудачил, дрался, бегал, плавал.
Недавно женщин искушал,
Дивил глазами и улыбкой
И преспокойно вопрошал
Страстей наполненных ошибкой.
А нынче стать, что чуть жива,
Так выгнуто идёт на плаху
Боясь, соскочит голова
И кровью омрачит рубаху.
Не бойся, мой малыш, иди,
Считай последние ступени
И может, в чей нибудь груди,
Вдруг ёкнет... , слёзы смочат тени.
И тени тихо оживут,
И несосчитанною ратью,
Всех палачей со плах сметут,
Казня зажравшуюся братью.
РОЛЬ
Среди шутов и королей
Страдает дева молодая,
В развратном перечне ролей
И мне даётся роль крутая.
Разбойник я или герой?
И тот, и тот в едином теле.
Что ж, я вас поражу игрой,
Когда сыграю, в самом деле.
Дурачась резво до поры
Так, чтоб устраивало это,
Я поломаю ход игры
И искажу, построй сюжета.
Внезапно, словно ветер вьюг,
Я в нужный час спрошу всех: Так ли?
И роль шута, сам драматург
Сыграет уж в моём спектакле.
СЕДЬМОЕ ЯНВАРЯ
Сегодня солнышко с утра
Полощет свет весомо в окна,
Несут извечные ветра
В подарок мне пурги волокна.
Я тихо встану и пройду
По комнате: не слышно шума.
По тишине, как бы ползу,
Сквозит рождественская дума.
Но почему-то никого
Нет рядом, все ушли куда-то
От дня рожденья моего,
Как бы отрёкшись виновато.
Вдали звенят колокола,
Толпятся сумрачно у храма.
А я один, лишь полон зла:
Жизнь для меня - сплошная драма.
Мы родились с Ним в день один,
Не мать виновница, а церковь,
В которой толстый господин
Взывает к небу, в чью-то верховь.
И я гляжу один в стекло
И отраженье своё вижу.
Грешно?.. Нет, люди, не грешно!
Я церковь с детства ненавижу!
Ну, что стихи? Они верны
Душе и беглому началу.
Пришли стихи из той страны,
Которую я составляю.
Они пришли сказать о том,
Что обо мне в сей день забыли,
Ушли все пасть перед Христом,
Как будто в жизни его чтили.
А я? Что я в сравнении с Ним?
Нелепый собственник соблазна.
Зачем мечтою был храним,
Кто мне ответит сообразно?..
Что день рожденье мой? Кому
Он свят? Кому он светел?
И я один грущу в дому,
Хоть в этот день не лихолетил.
Пускай Он Бог - людской кумир!
Есть место в мире и кумиру.
Так почему жестокий мир,
Меня в сей день пустил по миру?
И каждый близкий с моих тех,
Кому частил я только благом,
Ушел для праздничных утех
Под чьим-то мученичьим флагом.
Что пить мне одному теперь
Себя беспечно похваляя:
За радость бурь? За зло потерь?
З муки ада? Блага рая?..
Ведь я безлико не паду
Ни в этот день, ни в этом мире
За то, что поп, в своём бреду,
Помешан на незванном пире.
Да, я таков, каков я есть!
И пронесу сквозь жизнь весомо
Своё бесчестие и честь
Без канонического храма.
А тех, кто наполняет храм
И просит помощи, я тихо:
Ко всем чертям, ко всем богам
Пошлю - на благо их и лихо.
ВИДЕНИЕ
Видение - порыв души
К чему-то вечному, былому,
Из глубины чужой глуши,
От сложного, к весьма простому.
Вне всяких дум и аксиом
Является, порой, тревожно,
Перевернувши мир верх дном, -
Реальность, в проявлении ложном.
Лишь берега и зелень трав,
И рябь бездонно чистой речки,
Впитав в себя лазурный нрав,
Лишают вечности утечки.
А купол в небо..., и порыв
Его волной реки смывает.
Вода спешит, бежит в обрыв,
И церковь тлеет..., церковь тает...
Размыты образы... Сомненье...
А было ли оно, виденье?..
МУДРЕЦ
Мудрец, ты округляешь числа,
Ну что десятые тебе?
Коль за века их так нависло,
Как тех сосулек на трубе.
Но ты не думаешь, конечно,
В какой-то день, в какой-то год,
Какой же человек неспешно
Пришел под этот небосвод.
Неспешно жил, неспешно тратил
Запас часов и сил земных,
И вот однажды он освятил
Эпоху, иль ей дал под дых.
Все, что случилось до величья,
Мудрец, не видишь ты всерьез.
Мысль, словно скорость птичья
Сквозит, но лишь в безумье гроз.
Но ведь серьезные утехи
Вожди не смаху и не враз
Вершили, рушили все в спехе,
Душа творила напоказ.
И каждый миг десятой долей,
Тобой опрошенный, мудрец,
Своим стеченьем, мудрой волей,
Готовил взлет или конец.
Взгляни в дурашливые лица
Рожденных, смертных малышей.
Коль мудр, тебе в них проясниться
Грядущий гений и злодей.
Быть может, хоть по малой мере,
Так у младенческих икон,
Уж был для Моцарта Сальери
С рожденья предопределен.
ТЕТРАДИ
Не пухнут старые тетради,
Как от продуктов животы,
Поскольку их, не чрева ради,
Идеей наполняешь ты.
Подобьем снежного заноса
Не сделать тоже их, поверь.
Всё от ответа до вопроса
В них из прозрений и потерь.
Сторожевые башни смысла
Просядут под осадный бой
И небо выгнет в коромысла
Дожди по дали голубой.
И в монолит спрессует эхо,
Комок вчерашних голосов,
И разудалая потеха
Откроет буквенный засов.
Чтоб ораториями веча,
Увековечить имена,
Что небу не противореча,
Внесли в тетради времена.
Чтоб галактических созвездий
Из нострадамовских седин,
Не пало бы на честь бесчестий,
Своим теплом первопричин.
АЙСБЕРГ
Тебе, уж, больше не поверю
Я ни за что и никогда.
Однажды, полюбив до ери,
Я охладел душой до льда.
Я - айсберг, слепок белой смуты,
Плыву в пространство тишины,
Как волны на меня не люты,
Мне эти волны не страшны.
Я смёрзся так, что даже сердца
Порой не чувствую в себе,
Попробуй лишь воззлонамерься
Ты на меня - и быть борьбе.
Я в ваш житейский многогранник
Явлюсь, и, уж, наверняка,
Пущу ко дну любой Титаник,
Плывущий в злобе сквозь века.
Мне жалко лишь, что в спорном чуде
От надвиженья моего,
Случайные погибнут люди,
Не сознавая ничего.
ИСКУССТВО
Мир из вещественных значений,
В незавершенности веков,
Грузил реалиями гений,
Для упраздненья дураков.
И те, что верили промежно,
Не вывернувши на исход,
Все суеверили потешно,
Согласно ритму гласных мод.
Но вдалеке от грешных сует,
В анализации начал,
Задымив план, что мир рисует,
Глазами мудрый воскричал.
Его восторженные звуки,
В пришествии неясных форм,
Будили к действенности звуки
Всеотречением от норм.
Штрихи ложились неуместно
На сумрачное полотно,
Чтоб чуть грешно и чуть нелестно
Фигуру выкрапить в пятно.
И в буйстве неразумных красок,
Под кистью появлялся подтекст,
Грешащий смыслом без опасок,
Необликающийся в текст.
Он в новом алгоритме линий,
Чей вымысел был так случаен,
Творил восторженно, как Плиний,
Святое действо мудрых тайн.
И возмущенная эпоха,
Не принимая по первах,
Потом давились взрывом вдоха,
Не умещенного в словах.
И образ, гибельно и ново,
Пришедший в новые миры,
Входил легко под сени крова,
Как шалый вереск детворы.
РЕПРЕССИРОВАННЫЙ
Посвящается памяти тех, кто мог ускорить победу
в Великой Отечественной войне, но не дожил даже до её начала...
Сквозь сон из коридора услыхал
Ужасный крик я, от него проснулся.
Мой друг кричал... Я крик этот узнал.
Конвойный рядом матами ругался.
По коридору, босою стопой,
Где пуля, дура, точку в жизни ставит,
Полковник шел с распахнутой душей
Лицом к стене, куда его поставят,
И слепо прочитают вслух
Приказ, о дне последнем его жизни.
Да так прочтут, что перехватит дух
От одной страшной этой мысли.
Восход по-прежнему краснел.
И у стены полковник прислонился.
Последние слова - ... расстрел!
За что сражался?.. С кем простился?..
Раздался залп... И жизнь лишь на стене
Оставила стекающие струйки.
Не на войне погиб, не на войне,
А в коридоре, где лежат окурки.
ДВУЛИКИЙ
Двуликий Янус, это ты
Сподобил как-то человека
Вмещать в единые черты
Две сути, разные от века.
И на судилище одном,
Истец, а на другом ответчик,
Перевернувший смысл верх дном,
Без мотиваций и словечек.
Ему вчера доверял я,
А нынче опасаюсь друга.
Увы, доверчивость моя
Углом не ляжет в образ круга.
Когда б я знал, что два лица
Способны сочетаться в Боге,
Я, Бога, точно подлеца,
Остановил бы на пороге.
А ты, который рядом с ним,
И проскользни, мне был бы ведом,
И мой заугленный интим -
Не выкруглен к твоим победам.