Давыдов Борис Алексеевич : другие произведения.

Манящая корона часть2

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  
   Часть вторая.
   - - - - - - - - - - - -
   Глава I.
  
   Женщина медленным, точно рассчитанным движением занесла мотыгу, потом с коротким, резким выдохом ударила по последнему комку, раскрошив его в мелкие кусочки. Придирчиво оглядев приствольный круг и убедившись, что он взрыхлен на совесть, она заковыляла к скамейке, чтобы передохнуть. Едкий соленый пот заливал глаза, а противная разламывающая боль в пояснице, не утихающая с самого утра, неумолимо напоминала о возрасте.
   -Эйрис!
   Служанка досадливо поморщилась, услышав оклик из открытого окна. До скамейки оставалась пара шагов, она уже предвкушала, как откинется на спинку, с наслаждением вытянув гудящие ноги. А теперь изволь идти на зов хозяйки.
   И можно смело биться о заклад, что ей доведется услышать все тот же вопрос: не видна ли на дороге повозка священника.
   Правда, для этого нужно иметь, что поставить в виде заклада... А все ее имущество, кроме той одежды, которая сейчас на ней - смена платья, пара старых залатанных ночных рубашек да запасные башмаки, которые она одевает только по праздничным дням, когда идет в церковь.
   Впрочем, у хозяйки осталось немногим больше... Святые угодники, а ведь когда-то их имение процветало!
   С кряхтением и тихой руганью - проклятая поясница сегодня особенно разболелась, - Эйрис отряхнула башмаки от пыли, и вошла в прихожую.
   -Ну, долго тебя ждать, копуша?! - женский голос гневно завибрировал, чуть не сорвавшись на визг.
   -А я, простите, давно уже не молоденькая, бежать не могу! - едко отозвалась служанка, переступая порог комнаты.
   -Что?! Ах ты, дерзкая! Да я тебя...
   Тощая, с ввалившимися щеками, седовласая дама в стареньком вылинявшем платье и кружевном чепце, сидевшая возле окна в скрипучем кресле-качалке, гневно сдвинула брови и наморщила узенький лобик. Видимо, она считала: ее вид достаточно грозен, чтобы вселить в служанку должный страх перед господской немилостью.
   Эйрис, снисходительно хмыкнув, скрестила руки на груди.
   -Зачем звали? Говорите быстрее, я устала!
   -Да это просто... Какая наглость! Ты переходишь все границы! Почему боги до сих пор не испепелили тебя молниями?!
   -Потому, что они не такие глупые.
   Госпожа чуть не задохнулась от негодования:
   -Не смей кощунствовать, мерзавка! Я прикажу тебя высечь!
   -Кому, интересно, прикажете? - вздохнула Эйрис. - Забыли, что кроме меня здесь никого нет?
   -Ничего, я сама тебя поучу!..
   -Угу, конечно. Так я и далась...
   На глаза дамы навернулись слезы, тонкие, брезгливо поджатые губки задрожали.
   -Как это ужасно, оказаться в столь печальном положении! - всхлипнула она. - Терпеть общество этой мерзкой грубиянки, неотесанной мужички...
   -Мужички, которая вас кормит и ухаживает за вами, - докончила Эйрис. - Конечно, куда мне тягаться с благородными в манерах, но что могу - делаю. И буду делать, пока жива. Ведь ваш муженек, царство ему вечное, когда умирал, что говорил мне? Ты, Эйрис, не оставляй госпожу, она ведь без тебя пропадет, она хуже дитя малого...
   Хозяйка громко всхлипнула:
   -Зачем ты так? Мне вредно волноваться, у меня больное сердце, а ты, бесчувственная, напоминаешь... Специально хочешь меня расстроить? Прочь с моих глаз!
   -Ну, уж нет! Сначала скажите, зачем звали.
   -О боги, за что мне такое наказание?! Уже в собственном доме оскорбляют, и кто!...
   -Кто - мы уже выяснили, - вздохнула служанка. - А то, что осталось от вашего дома, давно бурьяном заросло... Еще раз спрашиваю: зачем звали? Если насчет отца Дика - я его не видела. Дорога пустая, до самого поворота.
   -Пошла вон!!!
   Эйрис с тяжелым вздохом направилась к выходу.
   -Подожди! Что у нас сегодня на обед?
   -То же, что и вчера, и позавчера. Отдохну немного, и разогрею.
   -О боги! Опять одни овощи?!
   -Не одни, а с кукурузной лепешкой.
   -Но это... Да ты что, издеваешься надо мной? Ничего мясного, или рыбного?!
   -Мясо или рыба денег стоят, - вздохнула служанка, мысленно прося святых угодников послать ей терпения. - А они у вас есть? И вообще, я устала! Пойду, посижу хоть немного...
   И, не обращая внимания на плач и упреки, Эйрис вышла из комнаты.
   -Так-то ты выполняешь обещание, негодяйка? - донеслось ей вслед. - Ох, если бы случилось чудо, если бы муж ожил...
   "Это было бы очень хорошо, - невольно подумала служанка, спускаясь с крыльца. - Вскопали бы лишний участок!"
   Да уж, господин, оказавшись в таком положении, не побрезговал бы никаким трудом, не то, что его дражайшая половина... Хоть и был потомственным дворянином, и честью своей дорожил, как следует.
   С другой стороны, мужчина на одной овощной диете не протянет, ему хоть иногда, но нужно мясо... Но это уже его забота! В крайнем случае, подал бы прошение сюзерену, графу Сауорту, выхлопотал бы какой-никакой пенсион.
   Неловко, унизительно, кто спорит... Но если судьба крепко возьмет за горло, тут уж не до гордости, быть бы живу.
   С трудом переставляя затекшие, будто налитые свинцом ноги, Эйрис добралась до скамейки, уселась поудобнее, страдальчески кряхтя и утирая рукавом мокрый лоб. Все тело разламывалось, будто ее долго и усердно избивали дубинками, обмотанными мягким тряпьем: следов почти не остается, а боль сводит с ума.
   -Ничего мясного, или рыбного! - передразнила она хозяйку, искусно имитируя ее визгливые, недовольные нотки. - Мать твою благородную... Скажите, пожалуйста, уже и овощи в глотку не лезут!
   Она снова оглядела аккуратные, тщательно прополотые грядки с зеленью, луком и чесноком, потом - безупречно ровные ряды бобов, шпалеры со стручками фасоли и гороха, и, наконец, участок с желто - полосатыми тыквами. Такой работой гордился бы самый опытный и умелый огородник. По справедливости, ее должны были похвалить, но разве от хозяйки дождешься! Вот рыцарь Тобин, царство ему вечное, тот умел ценить усердие и преданность...
   Глаза защипало - не поймешь, то ли от соленого пота, скатившегося по лбу, то ли от слез.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   "Наберись терпения, поскольку я при всем желании не смогу сказать, когда вернусь к вам..."
   Отец Нор обмакнул перо в чернильницу, обдумывая следующую фразу. Пожалуй, вот так...
   "Несмотря на все старания лучших медиков Кольруда, состояние молодого графа не только не улучшается, но внушает все более сильную тревогу. Его сиятельство страшно переживает, буквально места себе не находит, осунулся и исхудал. Он постарел за эти дни на добрый десяток лет. Дворецкий Ральф, единственный человек, которого он допускает к себе, украдкой шепнул мне, что беспокоится о здравости рассудка господина. С его слов, у графа до сих пор маковой росинки во рту не было..."
   Священник смущенно потупился, вспомнив обильный и очень вкусный обед, только что поднесенный ему. Конечно, негоже впадать в грех чревоугодия, тем более, когда у собрата по вере, под чьим кровом ты живешь, такое тяжкое несчастье! Хотя бы из моральной солидарности с несчастным графом надо было попоститься... Или, по крайней мере, уменьшить свою порцию...
   Но, с другой стороны, он оказался под этим самым кровом не по своей воле! К тому же граф просил его молиться о здравии сына и наследника, причем без устали, усердно и непрерывно. А для этого нужны силы, долгие молитвы - нелегкое дело...
   Да, именно так!
   Успокоив свою совесть, отец Нор продолжил письмо жене:
   "Ты сама понимаешь, какая ответственность лежит на мне. Жизнь невинного ребенка теперь не только в руках искусных медиков, но и в моих, недостойных, ибо, хоть все обитатели усадьбы горячо молятся о скорейшем выздоровлении молодого графа, я все-таки служитель божий, и мои мольбы дойдут до Них быстрее и легче, нежели мольбы мирян. Отказать несчастному отцу в его просьбе было бы не только противно моему сану, но и попросту бесчеловечно..."
   А также смертельно опасно, мысленно добавил священник. При одном воспоминании о безумных глазах Хольга, на руках которого дергался и извивался дико кричащий мальчик, по спине снова пополз холодок.
   Да уж, события той ночи никогда не изгладятся из его памяти. Сколько бы лет ему еще не отпустили боги...
   Окна комнаты, ставшей его пристанищем - очень роскошным и удобным, хоть и невольным! - выходили как раз на ту сторону двора усадьбы, где и был вырыт ров-ловушка. О, конечно, сначала он был вне себя от возмущения, негодуя на насилие, совершенное над духовной особой, но превосходная пища с божественно вкусным вином (граф сдержал слово, надо отдать ему должное!) быстро смягчила его праведный гнев. Приставленный лакей был услужлив и расторопен, мебель - необыкновенно удобной, к тому же, по распоряжению дворецкого Ральфа, ему принесли несколько книг, дабы нежданному гостю нашлось, чем скоротать вынужденную скуку... В конце концов, какому священнику низшего сана еще выпадет такая удача - погостить в графских покоях! К тому же деньги, отсчитанные ему за венчание, очень пригодятся семье.
   Конечно, домашние будут волноваться, но тут уж ничего не поделаешь. Ральф, выслушав просьбу передать жене хоть самую краткую весточку, чтобы не терзалась понапрасну, только покачал головой:
   -Простите, святой отец, но это решительно невозможно. По приказу его сиятельства, ни один человек, ни конный, ни пеший, не может сегодня покинуть пределы усадьбы.
   Дворецкий был безукоризненно вежлив и почтителен, но сразу стало яснее ясного: просить и настаивать бесполезно, для этого человека приказ господина все равно, что божья воля. Значит, так тому и быть... Ему и раньше неоднократно случалось отлучаться, не предупредив жену, когда за ним присылали из окрестных деревушек, исповедать умирающего, или окрестить новорожденного младенца... ничего, поволнуется, зато как обрадуется нежданному заработку!
   К тому же... Да, вот об этом надо написать:
   "Кроме того, дорогая, хотя я никоим образом об этом не просил, и даже не намекал, граф дал слово, что если боги услышат мои молитвы, и его сын поправится, он сделает щедрое пожертвование на наш храм..."
   Отец Нор, не удержавшись, зябко передернул плечами. "Дал слово" - это, пожалуй, самое мягкое определение...
   Он снова увидел пляшущее пламя факелов, услышал тяжелый топот, лязг оружия и дикий, пронзительный крик ребенка, которому вторил визгливый, захлебывающийся от рыданий голос секретаря Робера:
   -Ваше сиятельство... Помилуйте меня, дурака, не лишайте жизни... Клянусь всеми святыми, не виноват! На минутку вышел, всего на минутку, кто же мог знать...
   На лицо Хольга страшно было смотреть. Растерянный, перепуганный до полусмерти, граф быстро шел по коридору, крепко прижимая к себе бьющегося в припадке сына. Он то кричал, требуя немедленно послать за лучшими лекарями, то принимался что-то шептать на ухо ребенку, пытаясь погладить его по голове... А потом граф резко остановился, чудом удержав равновесие, потому, что окончательно обезумевший секретарь с истошным воплем упал навзничь и обхватил ноги господина:
   -Ваше сиятельство!!!
   Отец Нор, застыв на пороге своей комнаты, дрожа и непрерывно осеняя себя крестным знамением, слушал, как распростертый на полу человечек снова и снова клялся в том, что в точности исполнял господскую волю, глаз не спуская со спящего ребенка. Но когда злодеи вошли в усадьбу, и он увидел зарево пожара, проклятая человеческая натура взяла верх, у него скрутило живот с перепугу, он же человек миролюбивый, покладистый, никогда никакого оружия в руках не держал, кроме ножичка для очинки перьев, как и докладывал его сиятельству...
   -Убери руки, мерзавец!!! - нечеловеческим голосом взревел Хольг, тщетно пытаясь высвободить сапог, в который секретарь вцепился мертвой хваткой утопающего.
   Даже у священника волосы чуть не встали дыбом от ужаса. Клацая зубами, отец Нор с трудом разбирал смысл слов секретаря, продолжающего удерживать господина за ноги: мол, срочно понадобилось отлучиться... да, конечно, он помнил приказ его сиятельства, но терпеть не было никакой возможности... а осквернять ночной горшок графского наследника было просто немыслимо, это же посягательство на все устои Империи... выскочил на минутку, не больше, ребенок крепко спал... кто же мог предвидеть, что он именно тогда проснется, увидит зарево, выглянет в окно и убежит!!! И куда смотрели слуги, как допустили, чтобы мальчик вышел из дома?! Этих негодяев, подлецов, олухов безмозглых нужно...
   Какой кары, по мнению Робера, заслуживали бестолковые слуги, священнику узнать не довелось: два человека - дворецкий Ральф и какой-то стражник - все-таки сумели оторвать секретаря от господина, и Хольг, высвободив ногу, носком сапога ударил рыдающего человечка прямо в трясущийся рот. Почти без замаха, но очень сильно, судя по жалобному скулящему визгу и потекшей крови.
   -Чтоб духу твоего здесь не было!!! - зарычал граф, испепеляя секретаря яростным взглядом. - Вон из усадьбы! Сию же минуту! И будь счастлив, что сохранил голову, идиот!
   Он быстро двинулся дальше по коридору, сопровождаемый грузно топающими стражниками. Поравнявшись со священником, внезапно остановился, круто повернулся к нему, так что отец Нор от неожиданности и испуга чуть не прилип спиной к дверному косяку:
   -Ваше...
   -Молитесь, святой отец! Молитесь без устали, просите богов, чтобы с моим сыном ничего не случилось! Я озолочу и вас, и ваш храм!
   -Слушаюсь... ваше сиятельство... - кое-как пролепетал священник, не решаясь отвести взгляд от безумных, обжигающих глаз графа.
   -Начинайте сейчас же, не теряйте времени!!! - проревел Хольг, срываясь с места.
   -Да, да, конечно... Слушаюсь... Сию минуту... то есть, секунду... О, бог-отец и бог-сын, осененные святым духом... - пятясь на подгибающихся ногах, священник переступил порог своей комнаты, и торопливо, дрожащими руками захлопнул дверь...
   О своем тогдашнем страхе жене лучше не писать, незачем волновать ее. Она и так весьма впечатлительная.
   "Поэтому могу лишь повторить: наберись терпения, и уповай на лучшее".
   На лучшее...
   Сердце отца Нора снова учащенно забилось, точь-в-точь, как после разговора с дворецким, на следующее утро после расправы с разбойниками:
   -Я охотно и со всем усердием молюсь о здравии молодого графа, боги тому свидетели! - обратился он к Ральфу, улучив удобную минуту. - Но не считаете ли вы, что было бы куда проще и естественнее, если бы его сиятельство поручил это своему духовнику?
   Дворецкий немного замялся, и по его лицу пробежала тень, что изрядно озадачило отца Нора.
   -У господина графа нет духовника, - ответил Ральф с заметным напряжением в голосе. - То есть, конечно, раньше был, но уже год, как... Ну, в общем... - дворецкий замялся, с досадой глядя на священника. - Простите, святой отец, я очень спешу, как-нибудь в другой раз...
   И он торопливо направился прочь, оставив священника в полном недоумении, смешанном с жгучим, растравленным любопытством.
   Чтобы у дворянина высшего ранга не было личного исповедника?! Просто невероятно, неслыханно! Ведь Хольг - истинно верующий, в этом можно не сомневаться.... Может, духовник умер, или так тяжело заболел, что не в состоянии исполнять свои обязанности? Но, со слов дворецкого, прошел целый год, неужели граф за столько времени не удосужился...
   Отец Нор затрепетал от возбужденного волнения, как гончая, идущая по следу. У графа, члена Тайного Совета, просто-напросто должен быть духовник! По-другому и быть не может.
   Так почему бы...
   Священник боязливо оглянулся, будто кто-то мог подслушать его сокровенные мысли.
   Строго говоря, это грех гордыни... Но, с другой стороны, разве не святой долг любого служителя церкви заботиться о бессмертных душах собратьев по вере! Сколько добрых дел он сможет совершить, будучи рядом с графом, воздействуя на него словом божьим, смягчая его необузданную натуру и отвращая - по мере сил, конечно! - от дурных поступков... А уж какая польза от этого будет семье, ведь у него дети, их надо кормить, одевать... Да и жене, как любой женщине, было бы приятно получить обновки...
   Наверное, тогдашний духовник чем-то не угодил графу. Скорее всего, слишком резко и откровенно осуждал его грехи, забыв о том, что одни лишь боги безупречны, даже у святых угодников были недостатки. С людьми надо помягче, поделикатнее... Ласковое слово быстрее и вернее найдет путь к ожесточившемуся сердцу, нежели гневный, пусть и справедливый, окрик.
   Личный исповедник члена Тайного Совета!!! О боги, будьте милосердны, пошлите удачу...
   Дверь за спиной громко хлопнула, и отец Нор, грубо сброшенный с высот мечтаний на грешную землю, обернувшись, инстинктивно вскочил, а потом замер, будто парализованный. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, только мелко подрагивали губы, и часто-часто моргали глаза.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   -Едет! - крикнула Эйрис. - Показался из-за поворота!
   -Что ты там бормочешь? Я не слышу, приди и доложи, как надо! - сварливо откликнулась хозяйка.
   -Прекрасно слышите. Впрочем, я не гордая, могу повторить: отец Дик едет!!!
   -О боги, ну и манеры! Зачем так надрывать глотку! Впрочем, что взять с неотесанной деревенщины...
   Эйрис только отмахнулась, как от назойливой мухи.
   Ведь если злиться на хозяйку, то ежедневно... да что там, ежечасно! Ее разум повредился безвозвратно, с того злополучного дня, когда граф Сауорт принес им черную весть...
   Впрочем, справедливость не велит забывать, что сначала-то он явился светлым вестником! Точнее, избавителем. Спасителем. Благодетелем. Да как ни назови, факт остается фактом: господин сражался отчаянно, но силы иссякали, еще немного - и злодеи одолели бы его... Граф со своим отрядом телохранителей появился в самый нужный момент.
   Пятерых мародеров тут же зарубили, двое уцелевших с воплями и плачем бросили оружие и подняли руки, умоляя Сауорта о помиловании. С тем же успехом они могли обращаться к старой яблоне, на ветвях которой закачались через считанные минуты.
   А потом... Потом граф, спешившись, приблизился к рыцарю Тобину, взмокшему и тяжело дышащему, повелительным жестом пресек слова благодарности за спасение и заверил, что это он должен благодарить богов за ниспосланную возможность помочь своему преданному вассалу, много лет служившему еще его отцу верой и правдой. После чего cпросил, какой кары, по мнению рыцаря, заслуживают слуги, бросившие его в беде (они тем временем, убедившись, что с разбойниками покончено, выбрались из зарослей густого кустарника на краю усадьбы и робко приближались к господину, пряча глаза).
   -Пусть убираются, куда хотят! - отрезал Тобин, даже не удостоив их взглядом. - Трусы и предатели мне не нужны.
   -Воля ваша, - не споря, согласился граф. - Вон, презренные!
   Повара, садовника и лакея - именно они, кроме нее, Эйрис, еще оставались в услужении у господ к тому дню, - как ветром сдуло.
   Выдержав паузу, сюзерен почтительно склонил голову перед пожилым рыцарем... и уже не столь уверенным голосом, слегка запинаясь, произнес слова, от которых Тобин пошатнулся и, наверное, упал бы, если бы его не поддержали крепкие руки молодого господина...
   "С чего это он так гонит?" - насторожилась Эйрис, обратив внимание, что повозка священника приближалась необычно быстро, вздымая целое облако пыли.
   Отец Дик являл собою солидность, и в прямом, и в переносном смысле. Ходил всегда неторопливо и размеренно, будто ощупывал ногою поверхность земли, прежде чем доверить ей вес своего грузного тела, говорил медленно, одним и тем же спокойным, убаюкивающим тоном, словно цедил густой мед. И ездил, в точности соблюдаю старую пословицу: "Тише едешь - дальше будешь". Представить святого отца взволнованным или спешащим было столь же немыслимо, как ожидать снежной метели в разгар жаркого лета.
   Каждое воскресенье, пока был жив хозяин, священник приезжал к Тобину, чтобы принять его исповедь и дать свое пастырское благословение, и всегда между ними происходил один и тот же разговор:
   -На все воля божья, - пытался втолковать поседевшему рыцарю отец Дик. - Смиритесь, сын мой!
   -Но почему, почему боги призвали к себе молодых юношей, а не меня?! - неизменно возражал Тобин. - Где в Священной Книге сказано, что родители должны переживать детей?!
   -Пути господни неисповедимы, и не нам, жалким смертным, осуждать их...
   -Я не осуждаю, святой отец, я лишь пытаюсь понять! И не могу!
   -Если бы вы, сын мой, были сдержаннее, если бы не впали в смертный грех гнева, может быть, ваши дети остались бы живы... Не спорю, они поступили дурно, ослушавшись отцовского запрета. Но родительское проклятие...
   -О-ооо, вы снова пронзаете мне сердце, святой отец! Знали бы вы, сколько раз я жалел, что мой язык не отсох в ту минуту! Но опять-таки, почему боги не покарали меня? Почему они обрушили свой гнев на моих детей? Я согрешил, меня и наказывайте, при чем тут сыновья?! Это жестоко, слишком жестоко!
   -Сын мой, мне больно видеть вашу скорбь, но еще больнее слышать эту хулу на богов-хранителей. По справедливости, я должен был бы наложить на вас епитимью, но боги заповедали нам прощать грешников. Молитесь и уповайте на их бесконечное милосердие...
   "Да что это, в самом деле?! - всполошилась служанка, убедившись, что зрение ее не обмануло: старенькая повозка отца Дика, влекомая его рыжей кобылой, неслась во весь отпор. Уже можно было разглядеть фигуру священника, и Эйрис изумленно открыла рот, увидев, как святой отец нахлестывает лошадь, понуждая ее наддать ходу. - Уж не волки ли за ним гонятся?!"
   Она оглянулась по сторонам, лихорадочно обдумывая, что бы использовать, как оружие. Мотыгу? Лопату? Или, пока еще есть время, поспешить в домик, где на стене у двери висит старый верный меч покойного хозяина?
   О-ох, какая только ерунда не придет в голову с перепугу, да на такой жаре! Меч! Из нее фехтовальщик, как из хозяйки - огородница. Волки, наверное, лопнут со смеху, увидев ее с грозным оружием в руках...
   Хотя, какие, к демонам, волки! Летом они сытые, людей не трогают... О, святые угодники, да что же это...
   Глаза служанки округлились так, что едва не вылезли из орбит.
   В повозке, рядом с отцом Диком, сидела женщина. И не просто сидела - бесстыдно прильнула к нему, чуть не обнимая, положив голову на плечо!!!
   Ах, развратница! А этот-то, этот... Хорош служитель церкви, нечего сказать! Средь бела дня, не стыдясь ни богов, ни людей! А она, дура, еще переполошилась, готова была грудью... тьфу, садовыми инструментами! - защищать его от cерых разбойников... Ну, погоди же, сейчас я тебя так "защищу", мало не покажется...
   К обоюдному счастью и священника, и Эйрис, негодование служанки было столь велико, что на нее напал временный паралич, лишив возможности нанести святому отцу оскорбление словом и действием (точнее - черенком мотыги, которым она собралась вразумить грешника и наставить на путь истинный). Поэтому отец Дик, осадив взмыленную, тяжело дышащую кобылу, беспрепятственно выбрался из повозки и успел, торопливо поклонившись хозяйке, смотревшей на него из окна, крикнуть:
   -Эйрис, помоги! Бедняжке совсем плохо!
   Хотя служанка все еще была охвачена праведным гневом, испуганный вид и голос священника, а главное - мертвенно-бледное лицо "развратницы", бессильно опрокинувшейся набок, быстро привели ее в чувство. Отбросив ненужную мотыгу, Эйрис заспешила к повозке, передвигаясь со всей скоростью, какую только могли развить ее уставшие, отекшие ноги.
   Священник семенил следом, испуганно бормоча:
   -Она шла передо мной, по дороге, шаталась из стороны в сторону... Я еще грешным делом подумал: какой позор, пьяная! И вдруг как упадет! Чудом ее не переехал, еле успел остановить Форри... Вылезаю из повозки, гляжу: нет, не пьяная, хуже! Умирающая!
   -Типун вам на язык, святой отец! - сердито прикрикнула служанка. - Боги милостивы, нечего всякие страшные вещи наговаривать! Полежит, оклемается. Ну-ка, берите ее за ноги, а я - под мышки, несем в дом!
   Эйрис злилась не столько на отца Дика, сколько на себя - за то, что всего минуту назад так дурно подумала о несчастной, которой оставалось жить всего ничего. Молодая женщина вплотную приблизилась к черте, отделявшей живых от мертвых - служанке пришлось видеть слишком много умирающих на своем веку, и она не могла ошибиться.
   Может, если позвать к ней лекаря... Так ведь ему нужно заплатить, а они бедны, как церковные мыши! Да и пока до него доберешься, пока привезешь...
   -О боги, что это такое?! - взвизгнула хозяйка при виде появившейся на пороге процессии: сначала осторожно пятившейся служанки, потом горизонтального тела в измятом грязном чепце и изодранном черном платье, и, наконец, смущенного и запыхавшегося святого отца.
   -Не что, а кто! - еле выговорила Эйрис. - Несчастная, которой нужна помощь.
   -Помощь? Но почему? Как? Откуда? Что все это значит? Не смей отворачиваться, я к тебе обращаюсь! О, святые угодники, что ты делаешь?! Эту грязную оборванку, и на мою кровать!!!
   -Сейчас я ее раздену и оботру, и она не будет грязной, - с трудом переводя дух, ответила служанка, выпрямляясь и скрипя зубами от боли в пояснице. - Святой отец, принесите воды, не сочтите за труд. Вон ведро в углу, а где колодец, вы знаете.
   -Да, да, конечно! - с готовностью кивнул cвященник. - Заодно прихвачу ее вещи, осмотрим их, может, узнаем, кто она такая...
   -Что за наглость! - возопила хозяйка. - Как ты смеешь обременять святого отца своими обязанностями, тунеядка?! Если тебе так необходима вода, сама сходи и принеси!
   -Но, госпожа Мелона, мне совсем не трудно, уверяю вас! К тому же, Эйрис устала... - забормотал отец Дик, пятясь к двери.
   -Ей не с чего уставать, разве что от собственного безделья! Вы только представьте, у этой лентяйки не находится времени приготовить хороший обед, я уже не припомню, когда в последний раз ела мясо, или рыбу... Одни овощи! О, если бы мой супруг был жив...
   -Конечно... безусловно... - священник, торопливо подхватив ведро, с явным облегчением скрылся за порогом.
   Эйрис, мысленно прося богов и всех святых послать ей терпения, стала осторожно расстегивать крючки на платье женщины.
   "Боги послали тебе тяжкую ношу, дочь моя, - часто говорил ей отец Дик. - Будь великодушна и терпелива, помни, что твоя госпожа - как дитя малое. Потерять двух сыновей - это ужасный удар, неудивительно, что ее рассудок помутился. Ухаживай за ней, делай, что в твоих силах, с покорностью и выдержкой, и будет тебе награда в жизни вечной..."
   Ох, как же тяжело сохранять эту самую выдержку! Она ведь тоже живой человек, не бесчувственное железо. А награда то ли будет, то ли нет, это еще вилами по воде писано...
   Веки умирающей, дрогнув, приоткрылись. Большие карие глаза, медленно оглядевшись, остановились на лице служанки.
   -Где... я? - чуть слышно прошелестели слова.
   -У друзей. Тебе стало плохо на дороге, ты лишилась чувств. Немудрено, в этакую-то жарищу! - торопливо заговорила Эйрис, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и беззаботно.
   -Да, действительно, очень жарко! Возьми веер и обмахивай меня! - донесся от окна новый приказ хозяйки.
   -У... друзей? У меня... нет друзей. Все предали... отвернулись...
   -Ты что, не слышишь, негодница? Возьми веер! - повысила голос хозяйка, нахмурившись и сверкая глазами.
   "И веера-то ни одного не осталось, все в пожаре сгинуло..." - внезапно, с острой нахлынувшей тоской подумала Эйрис.
   -Как отвернулись, так и снова повернутся! - с неестественной веселостью отозвалась она, управившись со всеми крючками и завязками. - Ну-ка, постарайся, чуток приподнимись...О боги, снова рвется, а ведь платье-то хорошее было, одной материи, небось, на пяток серебряных таларов... Не горюй, зашью, залатаю, еще послужит!
   -Не... послужит... Я умираю.
   Служанка застыла, невольно охнув и прижав к груди рваное платье, только что снятое с незнакомки.
   -Оглохла, мерзавка?! - раздался злобный визгливый оклик. - Да я тебя...
   Эйрис медленно повернулась к хозяйке, и та, испуганно вжавшись в спинку кресла-качалки, поперхнулась на полуслове.
   -Не ты меня, а я тебя, зараза, своими руками придушу, если еще разок откроешь пасть! - страшным свистящим шепотом произнесла служанка. - И плевать, что мне на этом свете голову снимут, а на том придется гореть в геенне огненной! Поняла?!
   -А-аа-оооо....
   Госпожа Мелона, стуча зубами, издала какой-то невнятный, стонущий всхлип.
   -Похоже, поняла, - точно таким же шепотом добавила Эйрис. - Вот и славненько!
   Она снова повернулась к женщине, бессильно распростертой на кровати.
   -Ах ты, глупышка! Чего придумала - умирать собралась! Отлежишься, подкормим тебя - вон какая худющая, кожа да кости... Прямо живой скелет, простите, святые угодники... Сейчас оботру, грязь смою, сразу лучше будет! - бормотала служанка, стараясь сдержать слезы и инстинктивно подмечая, что у женщины тонкие и изящные кисти рук и ступни, а белье, хоть и заношенное до неприличия, было пошито явно для благородной дамы - простолюдинки таким просто не пользуются. Да и сбитые, рваные башмачки, которые она только что сняла с нее, когда-то, в лучшие времена, стоили немалые деньги... Что все это значит, святые угодники?!
   Бедностью ныне в Империи никого не удивишь, но даже вконец разорившиеся дворянки не доводят себя до такого состояния. В крайнем случае, находят приют в монастыре, или идут в приживалки к более благополучным родственникам...
   -О-оох!!! - с изумлением и испугом, не сдержавшись, выдохнула она, отпрянув от женщины, как от зачумленной.
   -Вот, я принес! - раздался голос отца Дика, и обливающийся потом толстяк шумно брякнул об пол деревянное ведро, полное воды, а чуть погодя - плетеный короб, видимо, с вещами неизвестной. - Что такое, дочь моя? У тебя такой вид, будто ты увидела ядовитую змею!
   -Боюсь!!! - завизжала госпожа Мелона, позабыв от страха угрозу служанки. - Где змея?! Какая змея?! Откуда здесь змея?! Караул, спасайте...
   Эйрис резко обернулась к священнику (хозяйка, неверно истолковавшая ее движение, тут же запнулась, зажав рот ладонями) и трясущейся рукой указала на то, что считанные мгновения назад открылось ее взору.
   Святой отец, осторожно приблизившись к кровати, посмотрел туда же и, побледнев, осенил себя крестным знамением:
   -Да смилуются над нами боги!!! Это эсанка!!!
  
   - - - - - - - - - - - - - -
  
   В трактире "Золотой барашек" яблоку негде было упасть, в него набились не только постоянные клиенты, но и их родственники и приятели, а также случайные прохожие, привлеченные громовым ревом: "Да здравствует Хольг! Слава Хольгу!", разносившимся далеко вокруг. Духота стояла невообразимая; тепло, струящееся от потных, распаренных до красноты тел смешивалось с чадящим жаром от кухонных плит, и спертый, влажный воздух буквально застревал в груди. Самые нестойкие, чувствуя, что вот-вот лишатся сознания, время от времени протискивались наружу, чтобы хоть немного перевести дух и прийти в себя. К каждому освободившемуся месту тут же устремлялось несколько желающих, вспыхивала яростная перепалка, но дальше пары подбитых глаз и расквашенных носов пока еще не доходило.
   И снова от оглушающего многоголосого вопля: "Да здравствует Хольг!!!" дребезжали плохо протертые окна и тряслась паутина в углах потолка...
   Точно такое же зрелище можно было увидеть в любом другом трактире Кольруда.
   Имя храброго и умного графа, в одночасье уничтожившего целую шайку разбойников, уже три дня было у всех на устах. Горожане ликовали, превозносили до небес решительность и прозорливость Хольга, огорчались при мысли, что подлые злодеи отделались легкой смертью - "Истыкали стрелами - всего-то! Их бы, демонских отродий, помучить, как следует, раздробить все косточки, вытянуть жилы... ну да ладно, не все сразу!" - и изумленно крутили головами, обсуждая поступок сына графа. (Тут мнения разделились: одни считали, что малыш - настоящий герой, другие до хрипоты утверждали, что такое "геройство" заслуживает хорошего ремня). Все дружно восторгались мужеством и преданностью нового начальника графской стражи, чудом успевшего отвести от ребенка неминуемую гибель, и искренне жалели, что малыш от пережитого потрясения заболел нервной горячкой и до сих пор мечется в бреду, а бедняга Гумар получил такую тяжелую рану, что неизвестно, сумеет ли выжить.
   Трактирщики, валившиеся с ног от усталости, благословляли графа не только за уничтожение опасной шайки, но и за резкий приток посетителей. В неполные три дня они заработали больше, чем за иные две недели.
   А потом случилась самая естественная вещь. Чью-то голову посетила мысль: если истреблена одна разбойничья шайка, почему нельзя точно так же поступить и с остальными, и навести в Империи долгожданный порядок?!
   Она распространилась со скоростью лесного пожара, охватив весь Кольруд. Само собой, разбойниками мечты горожан не ограничились; все как-то сразу вспомнили, что в Империи предостаточно и продажных хапуг-чиновников, и дворян, сдирающих с простого люда три шкуры...
   Жители столицы были охвачены таким возбуждением, что требовался лишь самый малый толчок, самый ничтожный повод, чтобы накопившаяся смесь многолетней обиды, бессильной злости и внезапно пробудившейся надежды вскипела и выплеснулась бурлящим, стремительным потоком. Они дошли до такого состояния, когда люди готовы решительно на все: и на светлые свершения, и на гнусные непотребства. Нужен был лишь вожак.
   По прихоти судьбы, он отыскался в скромном, ничем не примечательном трактире "Золотой барашек", приняв облик Рамона, когда-то неплохого сапожника, а теперь известного всему кварталу бездельника, драчуна и пьянчуги.
  
   - - - - - - - - - - - - - -
  
   В комнате с плотно задернутыми занавесками за небольшим сервированным столом сидели два человека. Один был пожилой, с изрядно поседевшей шевелюрой и глубокими морщинами на высоком лбу и в уголках рта, другой - в расцвете молодости и силы, стройный, крепко сбитый, с черными, как смоль, густыми и волнистыми кудрями.
   -Очень прискорбно, что столь важная информация дошла до меня с большим опозданием, - укоризненно произнес седой. Он говорил на языке Империи, но с заметным акцентом.
   Кудрявый брюнет нахмурился, собираясь резко возразить, но собеседник опередил его, быстро добавив:
   -Это не в упрек, я прекрасно понимаю, как нелегко было организовать нашу встречу... Повторяю, это очень важная информация, точнее сказать - бесценная, и я от имени его величества даю слово, что ваши заслуги будут должным образом отмечены. Разрешите поднять кубок за ваше здоровье! Или, может быть, вы предпочитаете какой-то другой напиток? Вам стоит только сказать...
   -О, нет! - покачал головой черноволосый. - То, что я предпочитаю, вот здесь!
   И он с улыбкой указал на хрустальный графин посреди стола.
  
   - - - - - - - - - - - - - -
  
   Лицо Хольга могло вогнать в панический страх даже храбреца. Ну, а отец Нор отвагой никогда не отличался...
   -В... Ва... Сия.... - что-то нечленораздельное срывалось с его помертвевших губ, упорно не желая складываться в слова. Ослабевшие ноги противно подгибались, словно в них откуда -то возникло несколько пар лишних суставов. Священник непременно свалился бы, не успей он ухватиться обеими руками за столешницу.
   У графа, стоявшего на пороге комнаты, было лицо человека, прошедшего через самые страшные муки, доступные воображению. Особенно пугали его глаза - наполненные беспредельным отчаянием, дикой яростью и бессильной, жуткой тоской.
   Медленно ступая, Хольг приблизился к священнику. С каждым его шагом душа отца Нора уходила все ниже и ниже, пока не добралась до пяток.
   -Ваш-шшш... - отчаянным усилием он попытался выговорить титул графа, но омертвевший от ужаса язык отказывался повиноваться.
   -Мой сын умирает, - деревянным, безжизненным голосом сказал Хольг. - Медики только что признались: они бессильны.
   Естественная жалость к несчастному отцу пересилила страх, и священник почувствовал, как охватившее его оцепенение исчезло.
   -Ваше... сиятельство! Не теряйте надежды... - все еще с трудом, но уже вполне разборчиво забормотал он. - Божья милость беспредельна...
   -Я обещал осыпать их золотом, с ног до головы, - то ли не расслышав, что говорил святой отец, то ли просто пропустив его слова мимо ушей, тем же мертвым голосом продолжал граф. - Я просил, я умолял их спасти мальчика! А они говорят - надежды нет. Я поклялся отдать им половину моих земель, даже... - тут голос графа задрожал - даже фамильный замок, где жили многие поколения Хольгов! Ответ тот же - надежды нет. Тогда я сказал: если не спасете сына, вас подвергнут таким пыткам, что будете просить о смерти, как о величайшей милости... Что, вы думаете, они ответили? Можете делать, что хотите, и боги вам судьи, но надежды все равно нет, потому, что они-то - не боги! Они сделали все, что могли, но мальчик не доживет до утра.
   Страшные глаза графа впились в священника.
   -Вы обещали молиться, чтобы мой сын выздоровел. Ну, и?..
   -Ваше сиятельство!!! - возопил рыдающим голосом отец Нор. - Клянусь всеми святыми, я молился, усердно и без устали! Вот только пару минут назад отвлекся, чтобы весточку жене написать, она ведь волнуется, бедняжка...
   -Вы молились усердно и без устали... - повторил граф. - А боги глухи! Почему? Либо вы плохой священник, либо они злые и не любят людей...
   -Ох... Сын мой... то есть, прошу прощения, ваше сиятельство... Вас ослепила скорбь, вы не верите в божье милосердие!
   -Да, не верю. Нет никакого милосердия в том, чтобы убивать невинного ребенка! Боги жестоки и несправедливы!
   -Умоляю вас... Это... это самое настоящее кощунство!
   -А прерывать жизнь шестилетнего ребенка - не кощунство, по-вашему?!
   -Ваше сиятельство...
   -Я знаю наперед все, что вы мне скажете! Мол, пути господни неисповедимы, боги наказывают людей за грехи и так далее... Какие грехи могли быть у моего мальчика? Честно, откровенно - какие?!
   -Ваше сиятельство... Вам больно, вы страдаете, потому не отдаете себе отчета в своих словах... Я могу сказать лишь одно: не теряйте надежды! Боги милостивы, и нет предела их чудесам. Искренне покайтесь в грехах своих, и они спасут молодого графа...
   Слова отца Нора произвели эффект, прямо противоположный тому, на который он рассчитывал.
   -Так и знал! - с презрением и ненавистью воскликнул Хольг, будто окатив священника целым ушатом ледяной воды. - Вы, святоши, все одинаковые! Несете один и тот же бред! Мол, я сам виноват, это наказание за мои грехи. Да, я грешен, так накажите меня, за что страдает мой мальчик? Как можно убивать ребенка, чтобы устыдить отца?! Не всякий душегуб решится на такое злодейство, а вашим богам хоть бы что!..
   -Ваше сиятельство!!! - чуть не завыл отец Нор, чувствуя, как душа снова уходит в пятки при мысли, что сейчас грянет гром небесный и богохульник падет хладным трупом.
   -Наберитесь мужества и признайтесь, что я прав! - прорычал Хольг, прожигая священника ненавидящим взглядом. - Или возразите! Только без дурацкого скулежа: "На все воля божья, пути господни неисповедимы..." Можете ли вы хоть что-то сказать?! Ну??!
   Ужас, охвативший священника, парализовал его ум, и в обычных-то условиях не слишком глубокий и острый. Трясясь и клацая зубами, святой отец, не отдавая отчета словам, залепетал:
   -Ваш сын выживет, боги троицу любят... Его спасут, боги троицу любят... Да, боги троицу любят... любят.... Очень любят...
   При чем тут была троица, как всплыла она в его помутившемся рассудке, он не смог бы объяснить даже под угрозой казни.
   А потом, когда отец Нор пришел в себя и прислушался к тому, что лепечет, он сдавленно охнул и зажмурился.
   Несколько невыносимо долгих секунд прошли в мертвой, жуткой тишине. Потом священник, собрав последние остатки храбрости, рискнул слегка приоткрыть один глаз.
   И тут же, ойкнув, захлопнул его снова. Даже лютая ярость на лице графа испугала бы его меньше, чем эта рассеянная, добрая улыбка.
   Священнику все стало ясно: несчастный отец от горя тронулся умом. И одним богам ведомо, что он сейчас примется делать, и какие приказы будет отдавать...
   -Боги троицу любят! - послышался веселый, бодрый голос Хольга. - Как же я сам не догадался! Это же так просто!
   Одежда отца Нора насквозь пропиталась ледяным потом от смертного ужаса.
   Он чувствовал, как крепкие руки графа обнимают его, слышал восторженные слова: "Святой отец, вы - гений! Я приближу вас к себе, вы будете моим духовником!". Но вместо ликующей радости от осознания того, что безумно дерзкая мечта, возникшая считанные минуты назад, по какому-то волшебству или бесконечному милосердию божьему может осуществиться, испытывал лишь животный, панический страх. Больше всего ему хотелось проснуться и обнаружить, что все это - лишь кошмарный, затянувшийся сон.
   Объятия разжались, потом хлопнула дверь. Судя по звукам, донесшимся из коридора, граф куда-то удалялся с большой скоростью, почти бегом.
   Священник, бессильно всхлипнув, повалился на колени и стал читать первую пришедшую на ум молитву.
  
   - - - - - - - - - - - -
  
   -И у вас нет никаких догадок?
   -Увы, никаких.
   -Жаль... - Седой человек задумчиво покачал головой, потом медленно поднялся, прошелся взад-вперед по комнате, сцепив за спиной руки. - Все-таки постарайтесь вспомнить, может, он хоть намекал...
   -Господин посол, о чем, по-вашему, я думал в эти дни? - как ни старался сдержаться жгучий брюнет, в его голосе все-таки прозвучали раздраженные нотки. - Я перебирал в памяти всю нашу беседу, много раз! Ни имени, ни намека - даже самого малого! Джервис - хитрый лис, из него слова клещами не вытянешь.
   -Полагаю, вы все-таки преувеличиваете, - усмехнулся тот, кого назвали послом. - Сомневаюсь, чтобы нашелся хоть один человек, который выдержит допрос с пристрастием. Впрочем, допускаю, что у вас в Вельсе их и проводить-то толком не умеют... А у нас мастера-допросчики даром хлеб не едят. Попади господин Джервис к ним в руки, выложил бы все, что знает, и даже то, что не знает.
   Брюнет чуть заметно поморщился - собеседник вольно или невольно задел чувствительную струнку, не назвав его родину Империей, как предпочитали говорить сами вельсцы.
   Поскольку, с точки зрения любого эсана, Вельса была слишком мала и слаба, чтобы претендовать на столь почетное и величественное определение...
   -Впрочем, это неважно! - решительно воскликнул седоволосый, снова присаживаясь к столу. - Кого бы он ни выбрал на должность Наместника, его будет ждать разочарование... И весьма горькое!
   -А вы, господин посол, знаете имя будущего Наместника Империи? - с многозначительной улыбкой спросил брюнет, слегка подчеркнув последнее слово.
   -Разумеется, знаю, поскольку в данный момент я имею честь находиться в его обществе. Вы позволите еще раз поднять кубок за ваше здоровье, господин Борк?
   -Благодарю вас, господин посол! Признаться, обожаю ваши ликеры...
  
   - - - - - - - - - - - -
  
   -Это эсанка! - с благоговейным ужасом повторил отец Дик, глядя на маленький позолоченный кружочек, выбившийся из-под расстегнутого ворота нижней сорочки женщины.
   На тонкой цепочке висело изображение Маррнока - верховного бога Эсаны, существа, которое могло привидеться любому добропорядочному жителю Империи только в кошмарном сне, либо после затянувшейся пьянки: крылатого полубыка-получеловека, с огромными кинжаловидными рогами и столь же чудовищно огромным, неприлично вздыбленным фаллосом.
   -Эсанка! - машинально повторила Эйрис, чувствуя, как инстинктивное отвращение борется в ее душе с жалостью.
   -О боги! - раздался истошный визг. - Где эсанка? Сюда идут эсаны?! Прячьте столовое серебро, прячьте все ценное, быстро! Эйрис, бездельница, шевелись!
   -Замолчи!!! - топнув ногой, заорала служанка с таким бешенством, что чуть не сорвала голос. Отец Дик, испуганно отшатнувшись, покачал головой, и его толстощекое, мокрое от пота лицо приняло укоризненный вид.
   Госпожа Мелона горько всхлипнула:
   -О боги, за что? Вы видите, святой отец, в собственном доме уже оскорбляют! Если бы мой бедный муж...
   -Вы принесли воды? - переведя дух, спросила Эйрис. - Ах, да, спасибо...
   Столовое серебро... Она бы еще вспомнила про фамильные бриллианты, несчастная и проклятая дурочка...
   Все когда-то было! И красивый, уютный дом, славившийся своим гостеприимством на всю округу, и поля, и огороженные тучные пастбища, и амбары, и конюшня... Было и схлынуло, развеялось по ветру пеплом пожарища. От всей процветающей усадьбы рыцаря Тобина остался только чудом уцелевший крохотный домик привратника, где они и поселились, и живут по сей день.
   Если бы хоть молодые господа не погибли! Какие демоны подбили их искать ратной славы! Тайком сбежали из дому, солгали сюзерену, графу Сауорту, будто отец сам благословил их и послал к нему на службу вместо себя...
   -Что ты делаешь?! - испуганно прошептал отец Дик.
   -Разве вы сами не видите, святой отец? Раздеваю ее, чтобы обмыть!
   -Эсанку?!
   -Да кто бы она ни была! - яростно выдохнула Эйрис. - Ей плохо, это-то вы понимаете?! Помогли бы лучше, я уже не молоденькая, рук и поясницы вообще не чую!
   -Ой... Конечно, боги велят нам быть милосердными... Но... ты вовлекаешь меня в грех!!!
   -Чем??!
   -Ты хочешь, чтобы я не только смотрел на обнаженную женскую плоть, но и касался... да смилуются надо мной боги...
   -Святой отец, во-первых, вы не мужчина...
   -Как это?!
   -Да что вы дергаетесь, будто шилом в зад кольнули! Я хотела сказать, что вы в первую очередь - священник, и только потом - мужчина, не так ли?
   -Ну... Вообще-то так...
   -И потом, она тощая, как скелет, все ребра наружу... Чтобы соблазниться такой плотью, надо быть или редкостным дураком, или извращенцем! Вы, к счастью, ни тот, ни другой! Хватит упрямиться, помогайте! - вконец рассердилась служанка.
   -О, святые угодники! Ну, хорошо, хорошо...
  
   - - - - - - - - - - - - - -
  
   Кубки снова сдвинулись с тонким хрустальным перезвоном.
   -За будущего Наместника!
   -Ваше здоровье, господин посол!
   -Кстати, дорогой господин Борк, за несколько лет, что я провел... в Империи, - слегка улыбнувшись, произнес эсан, - меня все время занимал вопрос: как вы ухитряетесь обходиться одним-единственным именем? С высшей знатью понятно: их всего-то несколько десятков человек. Но остальные?!
   -Клянусь всеми святыми, никогда не задумывался, - пожал плечами брюнет, пребывавший в благодушном настроении после нескольких порций своего любимого напитка. - Вот я - Борк, и никакого другого имени мне не надо.
   -Да, да, конечно... И все-таки странно. Как определить, к какому роду, или семейству относится человек? Мое имя - Геро, и моего отца звали Геро, и деда, и прадеда... Это вовсе не обязательно, просто у нас такая семейная традиция. Но у меня есть и родовое прозвище, или, как любят выражаться ученые мужья, фамилия - Деспас. И у каждого жителя Эсаны, будь он родовитым дворянином или последним бедняком, тоже есть фамилия.
   -А у короля? - поинтересовался глава Четвертого Семейства.
   -Безусловно! Полное имя его величества, да хранит его всемогущий Маррнок и пошлет долгую жизнь - Торвальд Карнсен.
   -Ну, в каждой стране свои порядки, - кивнул Борк.
   -Само собой, но, согласитесь, ваши порядки сопряжены с немалыми сложностями. Вот, к примеру, Правители могут выбирать своим первенцам какие угодно имена, а высшее дворянство - нет. Старший сын графа или барона обязан носить то же имя, что и отец... почему? Какой в этом смысл?
   -Не знаю, господин посол, так исстари повелось... Кстати, надеюсь, ваш король не будет вводить вторые имена и прочие штуковины, которых в Империи сроду не было?
   Геро Деспас решительно покачал головой:
   -Можете быть спокойным, его величество очень рассудительный человек, и не захочет без всякой нужды беспокоить своих новых подданных.
   Борк продолжал улыбаться, но глаза его внезапно посуровели.
   -Я вот что скажу, господин посол, уж не взыщите за прямоту. Даже если бы и захотел - со вторым-то именем народ худо-бедно смирился бы. Может, поворчал бы немного, пошумел, да и успокоился. Не то это дело, чтобы из-за него бучу поднимать. А вот если, упаси боги, он захочет нашу веру переменить, да заставить кланяться этому вашему Маррноку...
   -Это исключено. Слухи о том, будто бы наш король фанатично нетерпим в вопросах религии, абсолютно ложны, их злокозненно распространяют враги моей страны. Да, его величество ревностно придерживается веры предков, но вам будет предоставлена полная свобода - молитесь своим богам, исполняйте все обряды, на здоровье! Конечно, нельзя исключить того, что некоторые жители Ве... Империи - с чуть заметным напряжением подчеркнул посол - захотят поменять веру, но это будет их собственный выбор.
   -Что же, прекрасно... И все-таки, господин посол, вы сами понимаете, чем я рискую, ... поэтому не сочтите за обиду, поклянитесь именем вашего бога.
   -Вы... не доверяете мне? Отпрыску одного из самых древних и славных родов Эсаны?
   -Доверяю, господин посол. Но, знаете ли, у нас есть поговорка: "Береженых и боги берегут, а не береженых тюремщики стерегут..." Уж не взыщите, поклянитесь!
   С видом человека, не способного держать зла на ближнего своего, даже если тот допустил вопиющую бестактность, посол извлек левой рукой из-за пазухи золотого Маррнока, и, подняв раскрытую правую ладонь к потолку, торжественно провозгласил:
   -Именем верховного бога нашего, который видит и слышит меня, памятью предков и честью своей клянусь, что все слова и обещания, сказанные и данные мною будущему Наместнику Империи, в обществе которого я имею честь находиться, истинная правда. А если я лгу, да постигнет меня возмездие и в земной жизни, и в вечной!
   Спрятав обратно изображение крылатого чудовища, он сухо спросил:
   -Удовлетворила вас моя клятва, господин Борк?
   -Конечно! - расплылся в улыбке глава Четвертого Семейства. - Прошу прощения, но это было необходимо. Теперь я спокоен.
  
   - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Женщина чуть слышно простонала и заворочалась.
   -Дочь моя! - склонился над ней отец Дик. - Ты хочешь что-то нам сказать?
   Большие, глубоко запавшие карие глаза смотрели на него с мольбой и испугом.
   -Ре.... Ребе....
   -Что, что? - священник наклонился пониже.
   -Ребе.... Ребенок.... Д-дочка...
   -Она бредит, бедняжка, - развел руками святой отец. - Попробую спасти ее душу, пока еще не поздно. Выслушай меня, дочь моя, и постарайся вникнуть...
   Маленькая исхудавшая кисть, с трудом поднявшись, вцепилась в рукав его рясы.
   -Ребенок... Ко.... Короб... В коробе....
   -Какой ребенок? - изумленно переспросил отец Дик.
   -Да уж не в этом ли самом? - ахнула Эйрис, бросаясь к плетеному коробу, оставленному священником у входа.
   -О боги, что за деревенщина! - запричитала хозяйка. - Сколько раз можно повторять: слуги в приличных домах не бегут, сломя голову, они ступают степенно, с достоинством...
   Не обращая на нее внимания, Эйрис возилась с застежками.
   Жалобный писк, похожий на мяуканье голодного котенка, заставил служанку на секунду замереть, а потом с удвоенным рвением возобновить работу.
   -Откуда в моем доме кошка?! - гневно сдвинула брови госпожа Мелона. - Немедленно выгони ее! И, кстати, подавай обед, я проголодалась!
   Эйрис отбросила крышку и, сдавленно ахнув, схватилась за голову:
   -Святые угодники! Действительно, ребенок!
   Священник торопливо, насколько позволяла его грузная комплекция и флегматичный нрав, подскочил к ней, взглянул на пищащий сверток и закрестился, шепча дрожащими губами:
   -А я чуть не бросил короб на дороге, думал, надо живую душу спасать, не до вещей... О боги, какое счастье, что передумал, положил-таки в повозку!
  
   - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Бывший сапожник Рамон в этот вечер напился до такой степени, когда человек способен на многое. Например, принять еще столько же алкоголя, почти не замечая его действия (похмелье будет невероятно тяжелым, но оно еще впереди, а пока исстрадавшейся душе хорошо и уютно). Или подраться и после сразу же побрататься с полудюжиной собутыльников. Или внезапно обнаружить в себе задатки непризнанного гения, до сих пор мирно дремавшие в самой глубине проспиртованного организма... После некоторых колебаний судьба выбрала последний вариант, и сделала так, что невероятной силы галдеж, раздававшийся в "Золотом барашке" с самого утра, утих именно в ту секунду, когда Рамон, вскочив и опрокинув табурет, истошно возопил:
   -Братья мои!!!
   Многие десятки голов инстинктивно повернулись к бывшему мастеру сапожного ножа и дратвы, и даже те, кто рванулся к освободившему месту, решив, что клиент уходит, замерли на месте, уставившись на новоявленного оратора.
   -Дорогие мои, выслушайте! - принялся вещать Рамон, воздев левую руку к потолку, а правой ударив себя в могучую волосатую грудь. - Граф Хольг - наша надежда! Мы хвалим его, мы кричим: "Слава ему!" - и это хорошо, потому, что неблагодарный человек хуже скота бессловесного. Но этого мало! Мы должны помочь ему!!!
   Все удивленно переглянулись. Чтобы люди низших сословий помогали высшим?! Это было что-то новое, неслыханное!
   -Вы все знаете, что произошло, - продолжал витийствовать новоиспеченный пророк. - Никто не мог сладить с разбойниками - а граф Хольг сладил. Злодеи явились к нему темной ночью, чтобы ограбить и убить, а вместо этого сами нашли свою смерть - туда им и дорога, демонским отродьям!
   Толпа отозвалась громовым ревом одобрения, хотя ничего нового Рамон не сказал, лишь повторил то, о чем третьи сутки судачил весь Кольруд.
   -Стража ничего не могла сделать с разбойниками - а Хольг сделал! - распаляясь, продолжал бывший сапожник. - Наш Правитель не смог с ними справиться - а Хольг справился! Если бы Хольг стал Правителем, как хорошо бы мы зажили!!!
   Вот тут у слушателей округлились глаза от изумления и испуга, а принятый алкоголь волшебным образом улетучился. Не у всех, конечно, но у многих...
   Граф Хольг стал кумиром горожан, они готовы были молиться на него, но то, что было сказано - это уже ни в какие ворота не лезло, более того, попахивало государственной изменой.
   Продлись наступившая тишина, очень нехорошая и зловещая, еще несколько секунд, быть бы Рамону нещадно битым - и это в самом лучшем случае. В худшем - ему пришлось бы сначала протрезветь в камере городской тюрьмы, куда его отволокли бы, как бунтовщика, посягнувшего (хоть и только словесно) на священный порядок Престолонаследия. А потом - долго и истошно орать от боли уже в другой камере, допросной... Но судьба была милостива к нему: он продолжил свою пламенную речь вовремя.
   -Но Хольг не может стать Правителем, ибо таков закон! А что из этого следует, братья мои? Из этого следует, что мы должны помочь ему стать Наместником!!!
   Снова наступила гробовая, звенящая тишина, но она очень скоро взорвалась воплями - не негодующими, а восторженными.
   Потом, когда уже немного улягутся страсти, каждый начнет утверждать, что эта мысль пришла ему в голову давным-давно, а молчал он исключительно от скромности: ну, зачем лезть со своим мнением, когда вокруг столько умных и уважаемых людей! Но сейчас слова Рамона произвели такое же действие, как раскаленный кусок угля, упавший на охапку сухой соломы.
   Стекла в трактире задребезжали с новой, куда большей силой, когда из множества луженых глоток вырвался дружный, могучий рев:
   -Ура-а-ааа! Хольга - в Наместники!!!
   Бывший сапожник, сверкая глазами, с побагровевшим от духоты и волнения лицом, вскочил на стол, принялся размахивать руками и отбивать ногой такт, скандируя:
   -Сла-ва Холь-гу! Сла-ва Холь-гу!
   И толпа, на удивление быстро подхватив этот ритм, взвыла в унисон:
   -Сла-ва Холь-гу!!!
   Пример оказался заразителен: то в одном, то в другом месте люди принялись карабкаться на столешницы, сбрасывая кружки и блюда, точно так же топая и размахивая руками. Мастер Джервис, благоразумно укрывшийся за стойкой, схватился за голову и что-то беззвучно шептал, с трепетом оглядывая этот воцарившийся хаос.
   Со стороны могло показаться, что он молит богов вернуть людям рассудок и уберечь его трактир от неминуемого разгрома.
   Однако с его губ срывались не слова молитвы, а самая черная и мерзкая ругань, вперемешку с проклятиями.
   Он проклинал это гнусный пьяный сброд, впавший в дикое умопомешательство, проклинал бывшего сапожника, прежде не способного связать двух слов, а теперь так некстати открывшего в себе талант оратора, проклинал идиота Барона, попавшего в детскую ловушку: именно поэтому его, Джефриса, план, блестяще разработанный и продуманный, провалился ко всем демонам...
   Но больше всего он проклинал графа Хольга.
   И сейчас его не только терзала ненависть - его мучил самый настоящий страх.
  
   - - - - - - - - - - - - - -
  
   -Дочь моя! - деликатно, но настойчиво воззвал священник. - Ты слышишь меня? Если тебе трудно говорить - просто мигни, подай знак!
   Эсанка, одетая в запасную рубашку Эйрис, - ветхую, залатанную, но чистую - приоткрыла глаза.
   -Слышу...
   Голос был едва различимым, словно прошелестела трава от легкого порыва ветра.
   -Кто отец твоего ребенка?
   Женщина медленно покачала головой, в уголках глаз блеснули набежавшие слезы.
   -О боги! - не на шутку разволновался отец Дик. - Ты не знаешь его имени?! Может быть... ты стала жертвой насилия?..
   -Погодите, святой отец! - вмешалась Эйрис. - Дайте мне с ней потолковать, женщине она расскажет, а вас может застесняться.
   -Долго я буду ждать обеда?! - донесся возмущенный голос хозяйки.
   Тут уж даже священник скорчил страдальческую гримасу, весьма далекую от милосердного снисхождения к недостаткам ближнего.
   -Госпожа Мелона, имейте терпение, у нас неотложное дело...
   -Поболтайте к ней о чем-нибудь, - сказала служанка, подталкивая святого отца к креслу-качалке. - А я поговорю с бедняжкой.
  
   - - - - - - - - - - - - - -
  
   Рамон вскинул обе руки, требуя тишины, и - о, чудо! - она наступила.
   -Братья мои!!! Знаете, что нам надо сделать?
   "Братья" - мокрые от пота, распаренные, возбужденные и донельзя счастливые - уставились на него во все глаза, затаив дыхание.
   -Надо прямо сейчас, сию же минуту, идти к графу Хольгу и просить его стать Наместником!
   -Ура-а-ааааа!!!
   На этот раз стекла из переплетов не вылетели только чудом.
   И голосовые связки не лопнули только по милости божьей - с такой дикой, необузданной силой грянул общий ликующий вопль.
   Рамон попытался спрыгнуть со стола, но его подхватили, подняли вверх, как знамя или икону, и понесли к выходу, громоподобно скандируя:
   -Сла-ва Холь-гу!!! Сла-ва Холь-гу!!!
   Толпа повалила из трактира, опрокидывая столы и лавки, ломая табуреты, разбивая глиняные блюда и тарелки, а заодно прихватив несколько десятков оловянных кружек - то ли по забывчивости, то ли в память о столь значимом событии.
   При подобных обстоятельствах любой трактирщик бросился бы спасать свое имущество, или, по крайней мере, возмущенно возопил, призывая громы и молнии на головы забулдыг, но сейчас Джервис будто превратился в безжизненную статую, только глаза его горели яростным, ненавидящим огнем.
   Все рушилось. События вышли из-под контроля...
   Самое ужасное и обидное - что в Империи действительно будет Наместник! Но не тот, кого он выбрал.
   А о последствиях страшно было даже подумать.
  
   - - - - - - - - - - - - - -
  
   -Давайте выйдем на минутку, святой отец. Здесь так душно, просто голова раскалывается...
   -Охотно! - кивнул священник. - В самом деле, день очень жаркий.
   -Вы сговорились уморить меня голодом?! - снова напомнила о себе хозяйка.
   -Пойдем, пойдем! - заторопился отец Дик, первым устремляясь на крыльцо. - Бедняжка, как ты только ее выносишь!
   -Как сами учили, в надежде на награду в жизни вечной! - с грубоватой едкостью отрезала Эйрис. - Ладно, сейчас речь не обо мне... Эту бедную дурочку, что вот-вот преставится, обрюхатил барон Гермах - знаете такого?
   -О боги! - простонал священник, хватаясь за голову. - Мало ему было наших баб... то есть, женщин и девушек, он еще за эсанок принялся!
   -Так он вам знаком? - заинтересовалась служанка. - Я-то немного слышала о нем, но не видела ни разу!
   -На твое же счастье, дочь моя! А то он, чего доброго, и тебя наградил бы "подарочком"... Тьфу!!! О, святые угодники, что только не ляпнешь из-за таких богомерзких грешников!
   -Ах вы, бесстыдник, прямо в краску вогнали! - притворно нахмурилась Эйрис, втайне посмеиваясь над страшно смущенным и покрасневшим отцом Диком. - В мои-то годы, и вдруг "подарочек"... Что только вам, мужикам, в голову взбредет!
   -Вот, вот, дочь моя, в самую точку! Это не барон - это самый настоящий мужик! Просто какой-то зверь похотливый! Ему без разницы - дворянка, или служанка, красавица, или уродина - лишь бы юбку носила!
   -Ну и ну... - присвистнув, покачала головой служанка. - Я-то думала, таких мужиков уже нет.
   -С тех пор, как он поселился в наших местах, а было это пять лет тому назад, начался самый настоящий кошмар! Не счесть, сколько семей он опозорил! - продолжал гневно выкрикивать отец Дик. - Ни один муж, ни один отец, имеющий взрослую дочь, не может быть спокойным, когда рядом этот... этот... - священник, не нашедший подходящего по точности и крепости эквивалента, умолк, переводя дыхание.
   -С дочерями-то понятно... У молодых девчонок ветер в голове, улыбнись им да шепни украдкой пару слов - готовы плюхнуться на спину. А с замужними-то как, неужели только силой берет? - с неподдельным интересом спросила Эйрис.
   -Если бы!!! То есть, я хотел сказать, в таком случае его можно было бы привлечь к суду Правителя, как злодея и преступника. Но все происходит по доброй воле, не придерешься! Так что оскорбленным мужьям остается или вызывать его на дуэль, или молча сносить бесчестье. Если они принадлежат к дворянскому сословию, конечно...
   -И которых больше? Тех, кто вызывает, или .... сносит?
   -Он - лучший фехтовальщик во всей округе! - с досадой пожал плечами отец Дик. - К тому же, силен, как ломовая лошадь. Желающих вызвать давно уже не было.
   -Понятно... Чего же удивляться, что баб к нему так и тянет! Храбрый боец, наглый и сильный, - на нашу сестру это действует...
   Священник, еще больше покраснев, зачем-то оглянулся по сторонам и понизил голос:
   -Дочь моя, дело не только в этом. Упорно шепчутся... О-ох, грехи наши тяжкие... Ну, в общем, ты видела, как выглядит это богомерзкий Маррнок?..
   -Тьфу, не приведи боги увидеть такую пакость во сне! - сплюнула служанка. - Не разберешь, то ли мужик, то ли бык, да еще с крыльями...
   -Да при чем тут крылья!!! - святой отец, с досады махнув рукой, склонился к уху женщины и что-то зашептал.
   Глаза Эйрис медленно округлились, а челюсть слегка отвисла.
   -Правда это, или выдумки - одним богам ведомо, - смущенно откашлявшись, докончил отец Дик. - Я, знаешь ли, его в первозданном виде не наблюдал... хвала тем же богам! Конечно, дыма без огня не бывает, опять же, не зря женщины тянутся к нему, как осы на сладкое! И все-таки всему есть предел...
   -Надо же! - выдохнула потрясенная служанка. - Сколько живу, о таком чуде и не слыхивала! Он-то как, женат?
   -Да, у него есть жена, вот только детишек им боги не послали - видно, в наказание за бароновы грехи.
   -То ли она счастливица, то ли мученица... - Эйрис машинально перевела взгляд на грядку с продолговатыми тыквами. - Так сразу и не разберешь!
   Посмотрев в ту же сторону, священник возмущенно топнул:
   -У вас, баб, только одно на уме! Возьми себя в руки, дочь моя, и возблагодари судьбу, что тебе не доводилось встречаться с этим богомерзким искусителем!
   -Верно, пока еще не доводилось... Но я его точно увижу, и сегодня же.
   -Милостивые боги!!! Неужели и ты готова впасть в смертный грех блуда?! Постыдись, ты ведь уже старая...
   -Нет, это у вас, мужиков, только одно на уме!!! - рассердилась служанка. - А за "старую" могу и по шее дать, не посмотрю, что духовная особа! Вы дослушайте-то сначала, святой отец, а потом несите всякую чушь... Эта бедная дурочка хочет перед смертью с ним проститься. Просит, чтобы его привезли сюда. Ясно?
   -Несчастная! Да у нее помутился разум... - огорченно всплеснул руками священник. - Он наверняка давным-давно забыл о ней, для него она - как песчинка на берегу океана...
   -Песчинка, или не песчинка, а только это ее последнее желание. Сами знаете, что это такое, святой отец!
   -Да, конечно... Последнее желание умирающего священно, и не исполнить его - великий грех.
   -Вот именно. Так что садитесь-ка в повозку, святой отец, поезжайте за бароном. И поторопитесь, бедняжка совсем плоха, еле дышит, долго не протянет...
   -О, святые угодники! Да ты только взгляни, Форри тоже еле дышит, я ее чуть не загнал... Падет в дороге, что я буду делать?!
   -Боги милостивы, авось, не падет. Поезжайте, не теряйте времени!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Они простились так, как было принято в Империи - крепким рукопожатием. Глава Четвертого Семейства оценил деликатность посла, воздержавшегося от обычая своей родины - поцелуя в щеку.
   Конечно, в каждой стране свои порядки, но, честное слово, это уже чересчур! Чтобы мужчины целовали друг друга, как какие-то... тьфу! Хочется верить, что король Эсаны и впрямь не будет навязывать жителям Империи то, без чего прекрасно обходились многие поколения их предков...
   Вообще-то они и без короля Торвальда прекрасно обошлись бы! Но надо быть реалистом и смотреть правде в глаза.
   Империя обречена. Силы слишком неравны. Джервис сказал то, что есть: рано или поздно Торвальд заполучит деньги, потребные для строительства большого флота. Это всего лишь вопрос времени, а зная неуемную настойчивость эсанского повелителя... В крайнем случае, возьмет заем у ливерийских или маронских банкиров, пусть даже под чудовищно высокие проценты.
   Конечно, дипломаты Империи давно и настойчиво советуют главам крупнейших банкирских домов не ссужать короля Эсаны, но... Империя далеко, за океаном, и слаба, а Торвальд близок и силен. И его аргументы могут показаться куда весомее.
   И, если флот будет построен, на что тогда надеяться? На бурю, которая внезапно налетит и разметает корабли Торвальда, перетопив и выбросив на скалы?
   Так ведь может и не налететь...
   План Джервиса прекрасен, спору нет. Вопрос лишь в том, кто будет этим самым Наместником.
   Когда во время последней встречи танов на втором этаже "Золотого барашка" его внезапно пронзила мысль: "почему не я?!", в первую минуту он подумал, что лишился рассудка. А потом... потом это уже не казалось столь невозможным и недостижимым...
   Он молод, здоров и умен, довольно ограничиваться собственным Семейством, надо подниматься выше.
   А еще через некоторое время нахлынули мысли: просто стать Наместником недостаточно... Сумеет ли Наместник быстро навести порядок, подчинить своенравное дворянство, свести в один кулак провинциальных гвардейцев, чтобы было чем ответить на вторжение Эсаны - это еще очень большой вопрос. И нет никаких гарантий, что ответ на него будет положительным.
   Так почему бы не сделать так, чтобы Эсане незачем стало вторгаться...
   -Всего хорошего, господин Борк! - раскланялся седоволосый.
   -И вам всего хорошего, господин посол.
   Негромко хлопнула дверь.
   Граф Геро Деспас, чрезвычайный и полномочный посол эсанского королевства, выждав некоторое время, вернулся в комнату и надавил на едва заметный рычаг в углу. С тихим скрипом отъехала в сторону дубовая панель обшивки.
   -Вы все слышали, друг мой? - улыбнулся граф человеку, выходящему из тайника.
   -Все, и очень отчетливо.
   -Позвольте выразить свое восхищение: вы оказались абсолютно правы! Признаться, я до последней минуты не верил, что он придет... Да, моему государю очень повезло, у него будет великолепный Наместник! Умный, прозорливый, опытный.
   -Ну, а клятва? - добродушно усмехнулся гость, неторопливо усаживаясь в кресло. - Два Наместника в одной провинции, знаете ли, все равно, что два медведя в одной берлоге. Даже если провинция такая большая, как Вельса...
   -Постарайтесь припомнить, друг мой, как именно я поклялся. "Все слова и обещания, сказанные и данные мною будущему Наместнику, в обществе которого я имею честь находиться..." Имени-то я не называл! Должность Наместника была предложена вам раньше, чем ему. И сегодня вы тоже пришли сюда раньше него, и никуда не отлучались из этой комнаты, то есть, я действительно находился в вашем обществе... А то, что вас не было видно, так это его проблемы, а не наши! Стало быть, именно вы - будущий Наместник, а моя клятва к Борку никоим образом не относится. Не так ли?
   -Сдаюсь! - грузный краснолицый человек шутливо поднял руки. - Вы и впрямь непревзойденный дипломат, господин посол.
   -Очень сожалею, что вам пришлось провести столько времени в тайнике, там так тесно! Честное слово, я рассчитывал, что он уберется раньше! Не сердитесь, друг мой.
   -Помилуйте, о чем разговор!
   -Просто, если бы я поторопил его, это наверняка показалось бы подозрительным... Не желаете ли выпить?
   -С удовольствием! Только не эту сладкую тянучку... Пожалуй, единственное, в чем я солидарен со стариной Джервисом - терпеть ее не могу.
   -Если честно - я тоже! Никогда не понимал, что мои земляки находят в ликерах?! Давайте-ка лучше вашего любимого дауррского, специально распорядился, чтобы его доставили сюда!
   -О-о-о, вы очень любезны! Благодарю! Ваше здоровье, господин посол!
   -Ваше здоровье, почтенный тан Кристоф.... то есть, господин будущий Наместник!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Дворецкий Ральф в последние три дня истерзал себя мучительными сомнениями больше, чем за всю прожитую жизнь.
   Он жестоко страдал, в бессчетный раз задаваясь вопросом: надо ли было тогда открывать глаза графу. Сколько мужей носят рога, не догадываясь об этом и потому не испытывая ни малейших неудобств! И счастливы в браке, и в могилу сходят, так ничего и не узнав... Не лучше ли было промолчать? Молодая графиня осталась бы жива, ее камеристка, смазливая куколка с простодушным личиком и душой змеи - тоже. И дурачок секретарь, посмевший посягнуть на то, от чего должен был бежать, как от чумы, продолжал бы радовать мамашу, почтенную вдову-чиновницу.
   Откровенно говоря, его вина самая малая: только cлепой устоял бы перед чарами молодой хозяйки! Столь обворожительной красавицы ему, Ральфу, никогда не доводилось видеть...
   Дай боги, и впредь не доведется!!! Правильно говорят - от излишней красоты одни несчастья.
   Может, все-таки не надо было...
   Но, с другой стороны, промолчать, скрыть правду, пусть и невыносимо позорную, означало предать своего господина.
   А это самый тяжкий и непростительный грех, который только может взять на душу слуга - так без устали втолковывал ему в свое время покойный отец.
   Уже многие поколения его предков жили под одной кровлей с графами Хольгами, пользуясь их расположением и полным доверием. Такая удача выпадает только самым достойным, поэтому дворецкий должен быть усердным, преданным и абсолютно честным. У него не может быть секретов от господина.
   Так изо дня в день внушал ему отец.
   То же самое он внушает и собственному сыну, которому в будущем предстоит стать новым дворецким у нового графа Хольга.
   Точнее, предстояло... Ведь молодой граф не выживет.
   Дворецкий застонал и обхватил руками виски, совсем побелевшие за эти дни.
   Может быть, это небесная кара? Как там говорят святые отцы: "Жернова божьи мелют не скоро, но верно..."
   Глупый мальчишка секретарь принял самую легкую смерть. Он, наверное, не успел ни испугаться, ни даже понять, что происходит. Внезапная боль, пронзившая сердце - и все.
   Графиня страдала дольше. И ему до сих пор невыносимо стыдно вспоминать свое возбуждение при виде ее обнаженного тела, корчащегося в муках удушья...
   Ну, а камеристка уходила на тот свет так долго и страшно, что его потом несколько месяцев терзали ночные кошмары, и он просыпался с диким криком, пугая жену. Именно тогда в его черных волосах появились первые седые пряди.
   Потом, конечно, привык, стало полегче. Время - лучший лекарь.
   Но каждый раз, встречаясь с молодым графом, он чувствовал острый укол совести: ведь именно из-за него мальчик лишился матери.
   Он гнал от себя эту мысль, но она упорно возвращалась вновь и вновь, доводя до отчаяния. Почему, собственно, из-за него?! Он лишь исполнил свой долг! Если бы эта бесстыдница не растоптала клятву, данную в храме, если бы не осквернила супружеское ложе...
   Хотя, строго говоря, его-то она и не осквернила - любовники предавались блуду в уединенном домике за пределами усадьбы, куда вел потайной ход, прежде известный только самому графу, и его верному дворецкому.
   И если бы опьяневший от любви граф не показал его молодой женушке, может быть, дело не зашло бы так далеко...
   Опять это "если бы!"
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Хольг стремительно шел по коридору, чувствуя невыразимое облегчение и ликующую радость, знакомую лишь людям, которые чудом избежали неминуемой гибели.
   Два лакея, попадавшиеся ему навстречу, шарахнулись в разные стороны, стараясь вжаться в стену, и горько жалея, что не могут стать невидимыми: так испугало их лицо господина. Все уже знали, что молодой граф обречен, что лучшие врачи Кольруда, включая ректора медицинской академии, лишь бессильно развели руками в ответ на мольбы и угрозы убитого горем отца... Все ожидали вспышки безудержной ярости, громокипящего гнева, и были готовы к чему угодно...
   Но только не к веселой, доброй улыбке, не к радостно сияющим глазам.
   Господин сошел с ума - это было яснее ясного.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Толпа, переполошившая всех псов, и цепных, и бездомных, на добрую милю вокруг, разбухала с каждой минутой, как река, вбирающая в себя ручьи. И громовое скандирование "Сла-ва Холь-гу!" становилось все более оглушительным.
   Рамона по-прежнему несли на руках, будто статую святого угодника. Бывший сапожник что-то кричал, потрясая кулаками, и его небритое, опухшее лицо сияло.
   Из всех окон выглядывали люди, привлеченные невероятным, неслыханным со времен Великой Смуты шумом, - кто испуганно, кто с любопытством. Спросить, что происходит, и получить ответ было немыслимо - все заглушали вопли, непрерывно вырывающиеся из многих сотен глоток. Уверенно слышалось только имя графа. И те, кому этого было достаточно, торопливо выбегали на улицу и присоединялись к шествию.
   Скорее случайно, нежели осмысленно, часть народа принялась кричать:
   -Хотим Наместника Хольга!
   Некоторое время звучала сущая нелепица, потому, что примерно половина толпы продолжала истошно декламировать: "Сла-ва Холь-гу!" Немного погодя, сначала нестройно, робко, потом все более уверенно голоса стали сливаться в общий рев:
   -Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!!! Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!!!
   Четкие, как барабанный бой, слоги призыва звучали все громче и громче, пробуждая в людях первобытные инстинкты, разгоняя кровь и вселяя надежду.
   Слабый в эти минуты казался себе сильным, трусливый - смелым, глупый - умным, бездарный - талантливым, уродливый - неотразимым.
   Каждый, шедший по улицам Кольруда, чувствовал себя частью общего и великого дела, и не променял бы это ощущение ни на какое богатство.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Дверь распахнулась без стука, и Ральф, оборачиваясь, гневно сдвинул брови и уже открыл рот, чтобы отругать невежу, посмевшего войти к дворецкому его сиятельства, словно в деревенский трактир. И замер, точно так же потрясенный видом господина, как и лакеи минуту назад.
   -Ваше...
   -Где Гумар? - перебил граф.
   -В доме сотника, ваше сиятельство... Вы же сами изволили приказать...
   -Пойдемте к нему, немедленно!
   Дворецкий торопливо зашагал за графом, стараясь не отставать, и мысленно взывая к богам и всем святым сразу. У него тоже не осталось сомнений: несчастный отец, не выдержав горестного известия, тронулся умом.
   Что теперь будет?!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Эйрис, сидевшая на крыльце домика, встрепенулась, подняла голову.
   В подступившей темноте уже нельзя было различить дороги, но она отчетливо расслышала дробный, приближающийся стук копыт.
  
   - - - - - - - - - - -
  
   Глава II.
  
  
   Граф Хольг шел по аллее усадьбы быстрой, уверенной походкой, полный восторженной радости, искренне удивляясь, как он мог проклинать самого себя, злую судьбу и весь окружающий мир.
   Еще совсем недавно ему казалось, что жизнь потеряла всякий смысл, и он с полным равнодушием отнесся даже к привезенному письму Правителя, чем немало озадачил дворцового фельдъегеря. Его совершенно не тронули хвалебные фразы: "Мы очень довольны Вами, граф", "Истребление шайки злодеев доставило Нам большую радость и заслужило Наше полное одобрение..." и целый ряд им подобных. С тем же успехом его могли бранить и проклинать.
   Всего несколько минут назад он, один из влиятельнейших людей Империи и первый ее богач, был несчастнее последнего нищего. Огромное состояние, высокий титул, родовое имя, прославленное многими поколениями предков, - все это теперь стоило не дороже жалкой горсточки медных монет, потому, что не могло спасти его единственного ребенка.
   Оставалось надеяться только на чудо. Но он с бессильным отчаянием чувствовал, как эта надежда тает, подобно последнему снегу в погожий мартовский день.
   И тут прозвучали слова отца Нора...
   Граф весело, от души рассмеялся, не видя, как исказилось от страха и жалости лицо дворецкого, поспешавшего следом.
   Он с удовольствием подметил, что мастерски устроенная злодеям ловушка - ров и вал с частоколом - исчезла, сровнена с землей, словно ее и не было. Работа исполнена очень хорошо, надо похвалить того, кто распорядился.
   И непременно выполнить обещание, данное стражникам: они честно заслужили эти деньги. Более того - удвоить награду, даже утроить! А в придачу - несколько бочонков лучшего, отборного вина, вроде того, которым напились те два олуха.
   Не только стражникам - и слугам тоже выдать вино! Ведь они так искренне желали выздоровления мальчику...
   Пусть празднуют и радуются!
   Святые угодники, как могло случиться, что он, отец, сам не додумался до такой простой вещи?!
   Гумар уже дважды спасал жизнь его сыну. Первый раз - когда выследил и поймал разбойничьего лазутчика, сорвав их злодейский план. Второй раз - когда успел оттолкнуть ребенка, приняв на себя удар разбойничьего копья. Значит, спасет и в третий раз, тут не может быть сомнения!
   Ведь боги троицу любят...
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Двое верховых ехали по пустынной дороге, освещенной тонким нарождающимся месяцем. Впереди был рослый, широкоплечий мужчина в охотничьем костюме и шляпе с соколиным пером, сидевший на могучем вороном жеребце, казавшемся угольно-черным в сгустившихся потемках. Сзади трясся, отчаянно вскрикивая и непрерывно поминая святых угодников и нечестивых демонов, грузный толстяк в рясе, бестолково хватавшийся то за гриву серой в яблоках кобылы, то за высокую переднюю луку седла.
   Даже человек, нисколько не разбирающийся в лошадях и во всем, что с ними связано, уверенно заявил бы, что головной всадник - опытный наездник, а святой отец то ли очень давно не ездил верхом, то ли вообще занялся этим впервые в жизни. А также, что вороной безупречно вышколен и чует крепкую руку хозяина, а красавица кобыла, мягко говоря, с норовом.
   Священник чуть не сорвал голос, умоляя попутчика сбавить скорость, но человек в шляпе с пером, то ли не слыша его жалобных воплей, то ли притворяясь, что не слышит, напротив, резкими и гортанными выкриками понуждал своего жеребца держать прежний темп. Тот шел довольно быстрым, ровным галопом, а серая в яблоках не отставала, время от времени вскидывая круп и сопровождая это движение ехидным ржанием.
   Точнее - издевательским...
   Бедный святой отец, получая увесистый толчок сзади, чуть не утыкался лицом в шею серой бестии и только чудом не вылетал из седла, после чего оглашал окрестности особенно жалобными и пронзительными криками. Они могли бы смягчить даже самое черствое сердце.
   Но попутчик оставался глух к его мольбам.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Правитель Ригун, неподвижно глядя в потолок опочивальни, чувствовал, как охватившее его отчаяние понемногу сменяется усталым, тупым равнодушием.
   Снадобья, подносимые лейб-медиком, были бесполезны. Они не помогли ни в прошлый раз, ни теперь. Тело любимой женщины, по-прежнему красивое и желанное, хоть и немного расплывшееся из-за родов, ее голос, всегда казавшийся ему самым мелодичным и звонким на свете, мягкие шелковистые волосы, запах, - все то, что прежде действовало быстро и надежно, теперь не помогало, плоть оставалась вялой и бессильной.
   О боги, что делать?!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Хольг махнул рукой, жестом приказав сесть вскочившему дежурному стражнику, и направился в спальню, где лежал раненый сотник. Из-за приоткрытой двери до него доносился негромкий голос:
   -Поверь, приятель, я вовсе не держу на тебя зла, хоть ты здорово огрел меня по башке, и вообще, выставил дураком, каких мало! Ручаюсь, ты поправишься, все будет в порядке...
   Увидев входящего графа, бывший разбойник Трюкач осекся на полуслове и поспешно вытянулся в струнку:
   -Здравия желаю, ваше сиятельство!
   -Здравствуйте, старший десятник. Я вижу, пришли навестить начальника?
   -Так точно!
   -Что же, похвально...
   Граф склонился над Гумаром.
   -Сотник! Вы слышите меня?
   Никакой реакции не последовало.
   -Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, он сейчас в беспамятстве, - почтительно понизив голос, сказал Трюкач. - Недавно приходил в себя, а потом опять забылся! Лекари говорят, оклемается, встанет, но не скоро, рана-то больно тяжелая... Велели с ним беседовать и всякие хорошие вещи говорить, даже когда не слышит: мол, он как-то все-таки осознает, и ему это полезно.
   -Эти лекари - безмозглые ослы! - усмехнулся граф. - Они ничего не понимают! Гумар встанет прямо сейчас, чтобы спасти моего сына.
   Трюкач остолбенело выпучил глаза, хотел что-то произнести, но промолчал, встретившись с умоляющим взглядом Ральфа, стоявшего на пороге.
   Хольг снова наклонился к раненому, осторожно тронул его за плечо:
   -Сотник, очнитесь! Вы нужны моему сыну, слышите? Вы очень, очень нужны моему сыну!
   Дворецкий закрыл лицо руками.
   Трюкач, затаив дыхание, инстинктивно подался вперед: ему показалось, что веки Гумара дрогнули.
   -Мой сын нуждается в вашей помощи! - громко повторил граф.
   Глаза раненого медленно раскрылись.
   -Ваше... сиятельство...
   -Вот, вы пришли в себя! - ликующе возгласил Хольг. - Я знал, что так и будет!
   -Ваше сиятельство... Как... молодой господин?
   Сотник говорил чуть слышно, на лбу от усилий выступили капли пота.
   -Ему очень плохо, он в нервной горячке. Дураки медики полчаса назад заявили, что мой сын умрет.
   -Что?!
   Гумар отчаянным усилием попытался подняться, но тут же со стоном откинулся на подушку.
   -Но он не умрет! - уверенно заявил граф. - Хвала богам, есть человек, который может его спасти!
   -Кто... этот... человек?..
   -Как это кто? - искренне удивился Хольг. - Конечно же, вы!
   Раздался чуть слышный стон: дворецкий, несмотря на весь свой опыт и хладнокровие, не выдержал этой мучительной сцены.
   -Я?!
   -Разумеется! Вы уже дважды спасали его, теперь спасете снова!
   И, выдержав небольшую паузу, с ликующей, доброй улыбкой граф договорил:
   -Ведь боги троицу любят!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Эйрис, подняв над головой масляный фонарь, вышла на дорогу.
   Грохочущий топот все нарастал, и через считанные секунды из мрака вырвался огромный черный жеребец, тут же резко осаженный уверенной и сильной рукой седока. Всхрапнув, конь встал на дыбы, опустился и мгновенно замер, как вкопанный, а мимо него пронеслась кобыла, в седле которой бесформенным кулем болтался священник. Неизвестно, сколько бы она еще проскакала, если бы рослый человек в охотничьем костюме не выкрикнул громким голосом команду, сопроводив ее пронзительным свистом. Серая в яблоках остановилась, в последний раз и с особенно ехидным ржанием подкинув круп. Передняя лука снова глубоко вонзилась в многострадальный живот святого отца, и он со стоном и проклятиями, цепляясь за гриву своей мучительницы, кое-как сполз на землю, утвердившись на широко раскоряченных, сведенных судорогой и жестоко растертых ногах.
   -Боги, угодники и демоны!!! - возопил он прерывающимся от негодования голосом, придя в себя. - Барон, это переходит все границы! Вы обещали дать мне смирную, тихую лошадку, а подсунули настоящее исчадие преисподней! И какого... то есть, для чего, во имя всех святых, вам понадобилось нестись, сломя голову?!
   -Но вы же сами торопили меня, отец Дик! - сильным, звучным голосом отозвался тот, кого он называл бароном. - А что касается бедняжки Клу, о которой вы столь нелестно отозвались, то она действительно... не самая смирная. Каюсь, я впал в смертный грех гнева, разозлившись на вас, и мне захотелось немного позабавиться. Но тут уж вы сами виноваты: набросились на меня, как ястреб на цыпленка, не дав ни поужинать, ни переменить одежду после целого дня охоты, и потащили куда-то к демонам...
   -Не к демонам, а к умирающей! - гневно выкрикнул священник. - Мне стыдно за вас, сын мой! Как можно думать о каких-то суетных и мимолетных удовольствиях, вроде еды или чистой одежды, когда речь идет о последнем желании?! Или для вас оно - пустой звук?!
   -Нет, конечно, но повторяю: женщина лжет, что я сделал ей ребенка! Это не моя дочь! Она не может быть моей!
   -Вы кощунствуете! По-вашему, несчастная лгала на пороге вечности, рискуя погубить свою душу?..
   Тут отец Дик запнулся, стараясь вспомнить, верят ли поклонники нечестивого Маррнока в бессмертие души, и считается ли у них грехом ложь на смертном одре.
   -Хорошо, хорошо, я скажу по-другому: она ошибается. Мало ли, какой бред может прийти в голову женщине! Теперь вы довольны? Ведите меня к ней, раз уж это так необходимо, а потом я поеду назад.
   Эйрис, молча слушавшая этот диалог, не выдержала:
   -Это было необходимо, сударь, но вы опоздали. Бедняжка скончалась. Пока она была в сознании, все время повторяла ваше имя, и говорила, что любит вас... несчастная дурочка! Хвала богам, она не слышала ваших недостойных слов и не узнала, каков ваш истинный облик!
   -Как ты разговариваешь с благородным дворянином, негодяйка?! - послышался пронзительный визг из окна, и служанка, страдальчески закатив глаза, заскрежетала зубами. - Простите ее, сударь, она всего лишь глупая деревенская баба...
   -И очень храбрая баба, как я погляжу! - с неожиданным благодушием, к которому примешивалось уважение, отозвался барон, спешившись и пристально глядя прямо в глаза Эйрис - для этого ему пришлось нагнуться, а ей - запрокинуть голову. - Не сердись на меня, добрая женщина. Даю слово, я вовсе не такой бесчувственный чурбан, каким ты меня, без сомнения, вообразила. Где лежит эта... эта покойница, мир ее праху?
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Они пересекли Торговую площадь, прошли по всей улице Оружейников, от начала до конца, по-прежнему скандируя что было сил: "Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!!!" и, перейдя Арочный мост, загудевший и задрожавший от топота многих сотен ног, оказались перед восточными воротами Кольруда. Прямо за ними, в каких-то двухстах шагах, виднелась стена усадьбы графа.
   Если бы предки нынешнего Хольга предвидели, что неуемный Правитель Норманн расширит столицу так, что их загородная усадьба окажется, скорее, "пригородной", они наверняка построили бы ее в более отдаленном месте.
   Но и тогда толпу бы это не остановило. Она прошагала бы и милю, и пять миль, и десять, и даже больше, шатаясь от усталости, стирая ноги в кровь, но не свернула с пути.
   Охваченные ликующим энтузиазмом люди хотели узреть своего кумира, и горе было бы тому, кто вздумал бы преградить им дорогу.
   Впрочем, таких сумасшедших не нашлось...
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Теперь Эйрис с полной уверенностью могла поклясться: барон Гермах и впрямь не чурбан. Во всяком случае, не бесчувственный.
   Она, не отрываясь, смотрела на загорелое, с резкими чертами, лицо гиганта, застывшего над хрупким телом умершей эсанки, и видела, как предательски блестит влага на его глазах.
   -Сударь, не желаете ли вина, или фруктов? Вы, верно, устали с дороги! - снова не утерпела хозяйка, чтобы боги поразили ее немотой...
   Откуда у них вино! И яблоки, даже самые ранние, еще не созрели, надо ждать не меньше двух недель...
   -Нет, благодарю вас, - тотчас обернувшись, почтительно, но с заметной дрожью в голосе ответил Гермах.
   -Наш дом скромен, но все лучшее в нем - ваше! Эйрис, проводи господина барона в его комнату! - продолжала говорить госпожа Мелона, в помутившемся сознании которой вспыли освященные веками законы гостеприимства.
   -Сударь, я объяснял вам... - подмигнув Гермаху, прошептал отец Дик.
   -Эйрис, бездельница, почему ты стоишь на месте?! Ты позоришь меня перед гостем! Ох, если бы мой муж был жив...
   -С вашего позволения, сударыня, я останусь здесь, тем более, что уеду очень скоро, - произнес барон. - Я охотно и с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством в другой раз.
   Он говорил безупречно вежливым, но таким властным тоном, что госпожа Мелона сочла за лучшее умолкнуть, инстинктивно почувствовав: этот человек не привык к прекословию.
   Эйрис перевела дух, искренне радуясь, что удержалась от искушения пожелать хозяйке как можно скорее присоединиться к покойному мужу.
   Хотя бы потому, что обрадуется ли этой встрече рыцарь Тобин, светлая ему память, а также другие обитатели рая, - большой вопрос... То есть, госпожа сначала наверняка окажется в аду, но с ее невыносимым характером сумеет перессорить всех демонов, и те будут рады-радешеньки изгнать ее в райскую обитель.
   Гермах снова повернулся к кровати, на которой лежала покойница, освещенная трепещущим пламенем толстой восковой свечи, вложенной ей в ладони. Лицо эсанки, худенькое и заострившееся, казалось по-детски невинным, умиротворенным, будто она перед смертью успела завершить все свои земные дела и уже ни о чем не сожалела.
   -Эта женщина когда-то много значила для меня... - медленно сказал барон, и Эйрис сама чуть не заплакала, увидев, как по его обветренной щеке скатилась слеза. - Клянусь, если бы я только... Если бы она пришла ко мне, или хотя бы прислала письмо, дала знать, что ей нужна помощь! - он сокрушенно махнул рукой, потом резко повернулся к священнику: - Почему вы сразу не сказали, кто она?
   -Да откуда же я знал? - сбивчиво пролепетал перепуганный отец Дик. - Она не назвала своего имени!
   -Хотя что теперь говорить... - Гигант медленно покачал головой. - Уже ничего не поправишь. По крайней мере, спасибо вам, святой отец, что не бросили ее умирать на дороге, как собаку. И тебе спасибо, добрая душа, за то, что облегчила ее последний вздох, - он положил широкую жесткую ладонь на плечо Эйрис с такой деликатной осторожностью, какой трудно было ожидать от огромного силача. - Боги наградят тебя в жизни вечной, а я... - Гермах понимающе обведя глазами убогую обстановку, понизив голос, договорил: - а я позабочусь, чтобы вы больше не нуждались. Даю тебе слово дворянина.
   При других обстоятельствах служанка испытала бы ликование и невыразимое облегчение, узнав, что унизительная нищета останется позади, что не придется с оголтелой самоотверженностью экономить каждый медный ронг. Но сейчас, торопясь использовать удобный момент, она выпалила:
   -Сударь, а как же с ребеночком-то?!
   Словно тень пробежала по посуровевшему лицу Гермаха.
   -Я не сержусь на эту несчастную за ее ложь. Наверное, она бредила.
   -Сударь, клянусь вам, она оставалась в здравом рассудке! Если бы вы были здесь, если бы сами все видели и слышали... Бедняжка не лгала, она говорила правду!
   Барон после небольшой паузы - Эйрис смотрела на него, затаив дыхание и всем сердцем надеясь, что он сейчас скажет: "Покажи мне моего ребенка!" - снова покачал головой:
   -Не беспокойся о девочке, я устрою ее в приют. Или отдам на воспитание своему управителю, у него трое сыновей, а единственная дочка померла в этом году, не прожив и месяца. Уж как они с женой горевали, убивались! Полюбят, как родную...
   -Но это ваш ребенок! - упрямо повторила Эйрис.
   -Не смей спорить с дворянином, мерзавка! - раздался негодующий визг хозяйки. - Что за манеры!
   -Это невозможно! - нахмурился барон.
   -Но почему?!
   -В самом деле, сын мой, - набравшись храбрости, вступил в разговор отец Дик. - Ведь вы признали, что были... э-э-э... близки с этой несчастной, упокой боги ее душу. Так почему же ваша... э-э-э... связь не могла... - священник, смущенно откашлявшись, выжидательно уставился на Гермаха.
   -Вот именно - не могла! - резко ответил тот. - И давайте прекратим этот разговор!
   -Сын мой, уж простите за откровенность... Мне странно слышать это, ведь вы известны всей округе, как... - священник, покраснев, отчаянно пытался подобрать нужное слово.
   -Как развратник и разрушитель семейных очагов, - с ядовитым смешком договорил барон.
   -Ну... Вы очень уж... категоричны... Я бы сказал по-другому, помягче...
   -Зачем же помягче? Смысл-то остается прежним... А-а-а, ладно! Видимо, придется объясниться, а то решите, что барон Гермах струсил, не захотел признать свое дитя...
   -Так оно и впрямь ваше! - не утерпела Эйрис, в душе которой снова затеплилась надежда.
   -Не перебивай меня, женщина! - грозно рыкнул рассерженный гигант, и служанка отшатнулась, сдавленно охнув. - Закрой рот и слушай!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   То, что произошло в спальне графского наследника, на следующий день обсуждалось на всех углах Кольруда, передаваясь из уст в уста с невероятной быстротой.
   Слухи носились по улицам и переулкам, обрастая все новыми и новыми подробностями, как снежный ком. Через считанные часы после рассвета каждая городская кумушка знала, что молодой граф Хольг находился при смерти, что лучшие столичные лекари во главе с ректором медицинской академии, признав свое бессилие и объявив горестную весть графу-отцу, в последний раз сошлись у изголовья умирающего. И тут распахнулась дверь, и в опочивальню вошел сотник Гумар... точнее, не вошел, а был внесен, поскольку еще не оправился от тяжелой раны.
   Далее следовали самые невероятные и разнообразные версии. Одни утверждали, что умирающий мальчик тотчас же открыл глаза и, соскочив с кровати, с радостным криком кинулся на шею Гумару, а высокоученые медики застыли в изумлении, с открытыми ртами. Другие клялись всеми святыми, что ребенок даже не шевельнулся, и Гумару пришлось приблизиться вплотную и взять его за руку, тогда-то и свершилось волшебное исцеление, ввергшее врачей в вышеописанный столбняк. Третьи рассказывали, что сотник и не думал касаться руки мальчика, а стал громко читать какую-то странную молитву, обращенную неизвестно к каким богам. И будто бы ректор медицинской академии, возмущенный таким святотатством, обратился к графу-отцу с просьбой прекратить это безобразие, но Хольг так глянул на почтенного медика, что тот чуть не помер от испуга на месте. А ребенок выздоровел сразу после молитвы...
   Слушатели вели себя по-разному: кто с испуганным аханьем хватался за голову, кто с ликованием спешил в ближайший храм, чтобы поставить свечку во здравие графского наследника, кто несся в трактир, спеша обсудить эту невероятную новость с друзьями за кружкой пива...
   На самом деле все было так:
   Гумара внесли в опочивальню мальчика вместе с кроватью, на которой он лежал, поскольку встать и пойти раненый, естественно, не смог, а носилок не нашлось во всей усадьбе. Старший десятник Трюкач, временно по должности ставший начальником стражи, предложил графу выбор: либо послать верховых в город, чтобы они позаимствовали носилки в ближайшей лечебнице, а при необходимости просто забрали их силой, либо изготовить что-то подобное из жердей и досок. Но Хольг, опасаясь потери драгоценного времени, распорядился по-другому.
   Трюкач тут же отобрал восьмерых крепких стражников примерно одного роста, которые по команде: "Раз-два!", поднатужившись, оторвали кровать от пола и понесли, стараясь ступать в ногу: граф строго-настрого приказал нести раненого плавно, без резких толчков. Через четверть часа лежащий Гумар оказался рядом с мальчиком.
   Врачи, повинуясь жесту графа, отошли в сторону. Их вид красноречиво выражал, что именно они думают, но свои мысли они держали при себе.
   Сотник молча всматривался в исхудавшее, красное от жара лицо ребенка. Потом медленно, с трудом вытянув руку, положил ладонь на лоб мальчику и тихо позвал:
   -Молодой господин!
   Граф, затаив дыхание, впился глазами в сына. Он готов был поклясться, что веки ребенка дрогнули... или ему это только привиделось?
   -Молодой господин! Прошу вас, очнитесь! - настаивал Гумар, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал достаточно громко. По изможденному лицу сотника ручьем катился пот, орошая бороду, глаза лихорадочно сверкали.
   Веки мальчика, дрогнув, слегка приоткрылись. Граф прижал ладони ко рту, силясь унять рвущийся крик.
   -Ваше сиятельство! - не выдержал ректор академии. - Я не могу... я считаю своим долгом... Вы же убьете этого человека!
   Хольг стремительно обернулся, и его глаза полыхнули таким дьявольским огнем, что ректор тут же испуганно забормотал:
   -Молчу, молчу... Делайте, что хотите...
   -Гумар! - взмолился граф. - Попробуй еще!
   Сотник, испустив сквозь крепко сцепленные зубы мучительный стон, нечеловеческим усилием приподнялся, навис над мальчиком, опершись на локоть, и стиснув обеими руками его крохотную ладошку.
   -Сынок, очнись... - разнесся в наступившей мертвой тишине всхлипывающий, рвущий душу голос. - Прости меня, дурака! Открой глаза! Ну, пожалуйста... Умоляю тебя, сынок...
   Через секунду, закричав, Хольг метнулся к ребенку.
   Глаза мальчика, широко открытые, безмерно уставшие, но без следа лихорадочного блеска, озирали комнату. Когда он увидел лицо Гумара, его губы дрогнули, растянулись в улыбке:
   -Это ты! Ты живой!
   Онемевшие от изумления медики застыли на месте.
   Граф, заливаясь счастливыми слезами, подхватил сына на руки, крепко прижал к себе, обнимая исхудавшее тельце.
   В это мгновение сотник лишился чувств. Медленно качнувшись, он завалился набок, на кровать мальчика, и уткнулся щекой в подушку. Нагрудная повязка, насквозь пропитавшаяся кровью, испачкала белоснежную расшитую простынь.
   -Гумар!!! - отчаянно закричал ребенок.
   -Не бойся, сынок! - торопливо стал успокаивать его граф. - Гумар просто устал, ему сейчас помогут, сменят повязку... Ну, что же вы стоите?! - сердито набросился он на медиков. - Займитесь им, быстро!
   Чтобы лишний раз не тревожить раненого, его, с согласия Хольга, оставили лежать на кровати графского наследника. Мальчика хотели перенести в другую комнату, но он яростно запротестовал:
   -Нет, папочка! Я хочу быть рядом с Гумаром! Ведь он спас меня.
   В голосе ребенка была такая мольба, что отец не решился возразить. Молодого графа разместили на кровати сотника, предварительно застелив ее другим бельем.
   Утомленный этой вспышкой, мальчик очень быстро заснул. Хольг, прислушавшись к его ровному, чистому дыханию и осторожно коснувшись губами лобика - теперь, благодарение богам, холодного и сухого - облегченно вздохнул: опасность миновала.
   Медики, оказав помощь раненому, поочередно осмотрели ребенка, и с видом людей, переставших верить не только себе, но и всему окружающему миру, развели руками:
   -Это необъяснимо, ваше сиятельство! Это чудо, самое настоящее чудо!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Отец Дик, озадаченно хмыкнув, почесал в затылке:
   -Ну и ну! Никогда бы не подумал... Вот, оказывается, в чем дело...
   -Боги свидетели, я очень жалею, что недостойно поступил с той бедной девчонкой, - вздохнул барон. - В свое оправдание могу лишь сказать, что это случилось, когда я был совсем молодым и легкомысленным. Мне и в голову не могло прийти, что она так к этому отнесется! Если бы каждая простолюдинка, которую дворянин взял силой, накладывала на себя руки, в Империи почти не осталось бы женщин.
   -Эх, мужики! - не сдержавшись, укоризненно воскликнула Эйрис. - Вас бы хоть разок изнасиловать, по-другому бы запели!
   -Дочь моя!!! - ахнул священник.
   -Что ты мелешь, сумасшедшая?! - возопила хозяйка. - Сударь, не слушайте ее, она давно не в своем уме!
   -Да уж, конечно! - негромко проворчала Эйрис. - Кто бы говорил...
   Барон, нахмурившись, погрозил служанке пальцем:
   -Женщина, не путай божий дар с яичницей! Как говорится, каждому свое... Вскоре после этого я женился, тут-то и сбылось ее проклятие: "пусть у него не будет детей, пусть пресечется его род!" За все годы нашего брака жена ни разу не понесла! Ни разу!!! Я обращался и к святым отцам, и к лекарям, - никто не смог помочь! Молился, постился, заказывал поминальные службы за упокой ее души, делал щедрые дары храмам, больницам, приютам, - без толку! Пять лет назад объявился какой-то высокоученый медик, посоветовал перебраться в ваши края: мол, климат тут особенный, благоприятствует зачатию... Я догадывался, конечно, что это чушь, но утопающий-то хватается за соломинку: а вдруг повезет?! Увы, не повезло, ребенка как не было, так и нет.
   -Но, сын мой... - священник деликатно откашлялся. - Почему вы уверены, что вина лежит на вас? Может быть... э-э-э... бесплодна ваша супруга? Если так, то святая церковь разрешает развод...
   -Я бы развелся по одной-единственной причине, - отрезал Гермах. - Если бы хоть одна из моих любовниц забеременела!
   -Сын мой!!!
   -Святой отец, вы сами вынудили меня на откровенность, так что теперь не взыщите! Да, я все эти годы надеялся, что сумею преодолеть проклятие. Знаете, как при осаде крепости: если долбить таранами стену в разных местах, долго и упорно, где-нибудь да пробьешь!
   -Милостивые боги, ну и сравнение!
   -Уж какое есть. Но даю вам слово: та злосчастная история так подействовала на меня, что я поклялся никогда больше не прибегать к насилию. И ни разу не нарушил клятвы! Все женщины, с которыми я имел дело, отдавались мне добровольно. Так вот, если бы хоть одна из них оказалась в тягости - женился бы на ней немедленно! То есть, сначала развелся бы, потом женился. Будь она хоть простолюдинкой, хоть дурнушкой, лишь бы подарила мне ребенка!
   -А если бы она была замужней? - с неподдельным интересом спросила Эйрис.
   -Из замужних у меня были только дворянки, благо в них недостатка нет, - усмехнулся Гермах. - Так что я сначала сделал бы ее вдовой, заколов мужа на дуэли. А потом обвенчался бы с ней, строго по закону.
   -Сын мой, но это же убийство! - негодующе вскричал отец Дик.
   -На дуэли, святой отец! - наставительно повторил барон. - К тому же, он сам бы меня вызвал: должен же дворянин сразиться за поруганную честь! Так что мне, уклоняться от поединка?
   -А если бы не вызвал? Ведь ваша сила и ловкость в обращении с оружием общеизвестны!
   -Тогда я сделал бы так, что ему пришлось бы вызвать.
   -О боги! И вы так спокойно об этом говорите?!
   -Святой отец, вы меня удивляете! Разве в Священной Книге не сказано, что даже слабый непременно одолеет силача, если сражается за правое дело и с истинной верой в сердце?
   -Ну... - отец Дик бессильно развел руками.
   -Вот именно. Так что, если поединщику не повезло, значит, он сражался не за то дело, или плохо верил. Согласитесь, это уже его проблемы... В общем, я надеялся, вплоть до недавнего времени. Очень надеялся! А теперь... Мне уже сорок пять лет, понимаете? Сорок пять, а ребенка все нет! Дальше ни к чему тешить себя бесплодными надеждами. Проклятие будет действовать вечно... Теперь-то вы понимаете, почему я сразу же сказал, что это не моя дочь?
   Гигант, будто сгорбившийся под невидимой тяжестью, договорил:
   -Мой род пресечется вместе со мною. Может быть, это справедливо, но очень жестоко... Надеюсь, теперь-то ее душа успокоится...
   Из угла комнаты донесся жалобный писк.
   -Эйрис, я же велела тебе выгнать кошку! - закричала госпожа Мелона.
   -Малышка проснулась! - охнула служанка, доставая из короба пищащий сверток. - О боги, чем же ее кормить, у нас и молока-то нету...
   -За ней завтра приедут, я распоряжусь, - сказал Гермах. - Как-нибудь дотерпи до утра, добрая женщина. Мои люди заберут ребенка... - он, осекшись, перевел глаза на покойницу, и докончил дрогнувшим голосом: - и тело.
   -И... куда же девочку?..
   -Как я говорил: или в приют, или в семью управителя. Не волнуйся, с ней все будет в порядке. Пойдемте, святой отец!
   Барон, уже направившись к двери, на полпути обернулся, еще раз посмотрел на умершую.
   -Она любила меня по-настоящему... - с болью произнес он. - Нам было хорошо друг с другом, и меня совершенно не заботило, что она - иной веры... Ох, если бы ее дочка действительно была моей!
   Эйрис тут же встрепенулась, решив использовать до конца последнюю возможность, сколь бы призрачной она ни была:
   -Сударь, выслушайте меня! Конечно, я всего лишь простая служанка, но сердцем чую: она ваша! Мать не могла ошибиться, а перед смертью не лгут! Вы же столько лет верили, надеялись на чудо, так почему бы не случиться этому самому чуду?! А, может быть, вы боитесь, что она хворая, с каким-нибудь изъяном? Так я вам сейчас ее покажу... - и служанка стала торопливо разворачивать плачущего ребенка.
   -Выгони кошку, непослушная дрянь! - продолжала негодовать хозяйка. - У меня голова разболелась от ее мяуканья!
   -Вот, посмотрите! - поспешно, чтобы не дать барону опомниться, подскочила к нему Эйрис. - Какой хороший ребеночек, ножки-ручки крепенькие, пупок совсем зажил, кожа чистенькая, что спереди, что сзади... Чудо, а не ребе... Сударь! Что с вами?! О боги! Отец Дик, помогите ему!
   Перепуганный священник с удивительной прытью успел подскочить к качнувшемуся барону, схватил его за рукав:
   -Вам стало дурно, сын мой? Немудрено, здесь такая духота...
   Гермах, с трудом придя в себя, дрожащей рукой указал на крохотную спинку девочки:
   -Посмотрите...
   -Тьфу ты! - неподдельно рассердилась служанка. - Ну, до чего же глупы эти мужики! Взрослый человек, вон какой здоровенный, а родимых пятнышек испугался, с демонской меткой спутал! Да никакая это не метка, господин ба... - осекшись, она испуганно попятилась, ошеломленная выражением лица Гермаха. Женщина отступила на несколько шагов, и продолжала бы идти дальше, если бы не уперлась спиной в стену.
   -Святой отец! - звенящим, прерывающимся голосом воззвал барон. - Посмотрите и скажите, на что похожи эти пятна?!
   -О боги, какой позор! Гость заметил грязные пятна в нашем доме! Проклятая бездельница, я из-за тебя сгораю от стыда! - тут же подхватила госпожа Мелона, временно забыв про кошку.
   Отец Дик, ничего не понимающий, склонился над жалобно хнычущим ребенком, внимательно всмотрелся, щуря глаза:
   -Ну, сын мой... Тут можно сказать по-разному, одному привидится одно, другому - другое...
   -А что привиделось вам? Быстро, не раздумывая, - что?!
   -Мне кажется... э-э-э... что-то похожее на половинку крыла бабочки... хотя, конечно, я не большой знаток бабочек...
   Гермах как-то странно, сдавленно всхлипнул, рванув ворот охотничьей куртки, словно она душила его.
   -Сын мой, выйдем, быстро! - заторопился отец Дик. - На свежем воздухе вам полегчает!
   -К демонам ваш свежий воздух!!! - завопил барон с такой силой, что даже госпожа Мелона чуть не подпрыгнула вместе с креслом, а Эйрис лишь чудом не уронила девочку.
   -Милостивые боги и святые угодники... - залепетала она, крепко прижимая к себе малышку, которая то ли от испуга, то ли от естественной необходимости щедро оросила перед ее платья. - Да вы что, сударь, с ума сошли, так орать?! Ребеночек может стать заикой...
   -Я в самом деле почти сошел с ума, - медленно произнес Гермах, глаза которого сверкали в полумраке комнаты каким-то странным, лихорадочным огнем. - От счастья! Потому, что это действительно мой ребенок!!!
   -Вы... уверены? - робко прошептал священник.
   -Да, теперь уверен! - ликующе возгласил гигант. - У меня на спине точно такое родимое пятно! И у моего отца было такое же, и у деда, и у прадеда... Значит, это моя девочка! Вы слышите?! Моя!!!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   -Прошу вас, перестаньте терзать себя. Вы не могли это предвидеть. Только боги не ошибаются.
   Немолодой человек с уставшими, потухшими глазами бессильно махнул рукой:
   -Знаю, но мне от этого не легче.
   -И мне не легче... Ну так что же теперь, волосы на себе рвать?
   Джервис тяжело вздохнул.
   -Если бы это помогло делу, клянусь, своими руками выдрал бы все, до последнего волоска! Знаете, что меня больше всего убивает?
   -То, что ваш план сработал только наполовину, - усмехнувшись, прогудел собеседник. - В Империи, скорее всего, и впрямь будет Наместник, но не тот, кого вы присмотрели... Кстати, может быть, хоть сейчас назовете его имя? А то я уже всю голову сломал в раздумьях, даже обидно!
   -Его имя вам ничего не скажет, друг мой, он почти не появлялся в Кольруде. Сомневаюсь, чтобы вы хоть раз слышали о нем.
   -То есть, он вообще не член Совета? - поднял брови краснолицый человек, сидевший напротив главы Первого Семейства.
   -Вот именно.
   -Но как же вы рассчитывали... А, ладно! Теперь уже это неважно.
   Джервис задумчиво постукивал пальцами по подлокотнику.
   -По крайней мере, еще не все потеряно: если даже Хольг согласится стать Наместником, большинство членов Совета наверняка будут против. Сомневаюсь, чтобы этот слизняк, по недоразумению называющийся Правителем, рискнул надавить на них. Для этого нужна твердость и решительность, а он слишком мнителен и слабоволен...
   -С другой стороны, как раз его мнительность может сыграть с нами дурную шутку. Если он снова пытался подкатить к женушке со своими правами, и в очередной раз случился полный... ну, вы понимаете...
   -Да, да, вы правы! Я уже приказал Араду прекратить пичкать его этой гадостью, но нужно время, чтобы все вернулось в норму. А времени-то у нас может и не быть... О, демоны преисподней! Давайте-ка выпьем, может, полегчает...
   -С удовольствием! У вас, полагаю, найдется мое любимое дауррское?
   -Конечно, мой друг, вот оно! Разрешите за вами поухаживать!
   -Вы очень любезны, Первый! Ваше здоровье!
   -Ваше здоровье, господин несостоявшийся будущий Наместник!!!
   -Ха-ха-ха!!!
   С веселым звоном сдвинулись кубки.
   -Бедный граф Деспас, мне его по-настоящему жаль, - вздохнул тан Кристоф. - Небось, уже отправил кучу шифрованных депеш своему Торвальду, расхвалил себя на все лады, прикинул, какую бы награду стребовать... Не иначе, уже видел себя Наместником Эсаны, если там только существует такая должность... Ох, не хотел бы я быть на его месте!
   -Сам виноват, надо лучше разбираться в людях, - жестко отчеканил Джервис. - Понятно, почему не устоял Борк: он молодой, глупый, тщеславный. Молодость безжалостна, хочет всего и сразу. А мы-то с вами, почтенный Второй, люди осторожные, привыкли все взвешивать и рассчитывать...
   -Так-то оно так, но, признаться, дорогой Первый, и я поначалу колебался. Очень уж заманчиво: Наместник Империи! - слегка улыбнулся Кристоф.
   -Но ведь устояли!
   -Именно. Потому что, как ни глупо это может прозвучать, я боюсь богов, и про совесть не забываю. Все мы люди, все грешны, и мне немало припомнят на Страшном Суде, но есть грехи, которые нельзя ни отмолить, ни искупить. И один из них - предать свое отечество и веру. Чем бы там ни клялся эсанский посол, если Торвальд овладеет Империей, он обязательно притащит в наши храмы изваяния этого уродца с рогами и огромным членом... По-другому и быть не может!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   -Сын мой, что вы намерены делать? Ведь ваш ребенок, строго говоря, незаконнорожденный... Это я никоим образом не в укор, упаси боги, просто так оно и есть. Признаете ли вы девочку, возьмете ли на воспитание?
   -Пока не могу. Клянусь всеми святыми: если бы ее мать не умерла, я в самом скором времени совершил развод и женился бы на ней. Она перешла бы в нашу веру, в этом можно не сомневаться, ведь те эсаны, что переселились к нам, никогда не отличались излишней религиозностью... потому Торвальд и изгнал их...
   Священник согласно кивнул головой.
   -Но бедняжка уже в мире ином! - с горечью воскликнул Гермах, обернувшись к телу, распростертому на кровати. - И теперь, если я принесу в дом чужого ребенка, это будет слишком жестоко и несправедливо. Ведь моя супруга, по совести, ни в чем не виновата! Она бы с радостью подарила мне хоть дюжину детей, не виси на мне это проклятие... Так что придется отложить признание до подходящего момента.
   Барон снова взглянул на покойницу и сглотнул комок, подкативший к горлу.
   -Чудо, поистине чудо, - пробормотал он. - Что может совершить настоящая любовь!
   -Так что вы решили, сударь? - вступила в разговор Эйрис, тщетно пытавшаяся успокоить голодного плачущего ребенка.
   -Моя дочь будет расти, как подобает дочери барона, - твердо заявил Гермах. - Прежде всего, я завтра же утром пришлю кормилицу. Хвала богам, среди моих крепостных хватает здоровых, крепких баб, недавно родивших, и управитель подберет самую подходящую. Они с мужем заодно будут помогать тебе по хозяйству, ты ведь уже не молодая...
   -Погодите, погодите! - всполошенно забормотала служанка. - Как это - "с мужем"? Небось, еще и своего ребеночка прихватят, раз она кормящая? А жить они где будут, в одной комнате с нами?! Вы же видели, от господского дома одни развалины остались, и те бурьяном заросли...
   -Не беспокойся, добрая женщина, вы переедете в уединенный, уютный дом, примерно в десяти милях отсюда. Там достаточно места, а при доме есть и пруд, и фруктовый сад...
   -Да хранят меня все святые! Что вы такое говорите, сударь?! Как это - "переедете"?! С чего вдруг? Я всю жизнь здесь прожила, молодых господ вынянчила... - Эйрис всхлипнула, еле-еле удержавшись от слез. - Старого хозяина похоронила, а теперь что же, все бросить?
   -Нельзя жить только воспоминаниями, - вежливо, но твердо ответил барон. - Теперь у тебя на склоне лет появился смысл жизни - вот этот ребенок! Ты будешь его нянькой. Само собой, с ежемесячным содержанием, и даю слово, тебе не придется жаловаться на мою скупость.
   Целый ворох мыслей метался в голове несчастной служанки, словно табун перепуганных лошадей. Эйрис растерянно переводила взгляд с барона на священника, со священника на свою хозяйку, попутно обнаружив, что она, так и не дождавшись ужина, уснула в кресле-качалке, привалившись головой к подоконнику.
   -Что боги ни делают, все к лучшему, дочь моя! - вдруг решительно поддержал Гермаха отец Дик. - Твое терпение и труды получили награду, теперь тебе не придется влачить жалкое существование и надрываться до седьмого пота, копаясь в своем огороде...
   Это было последней каплей: служанка, не сдержавшись, разрыдалась.
   -Столько трудов, и все насмарку! - всхлипывала она. - Вы видели, как я за ним ухаживала?! Ни комка, ни сорняка... и теперь, значит, все псу под хвост?!
   Барон кое-как успокоил ее, клятвенно пообещав, что за огородом и садом будут следить специально назначенные люди.
   -Дочь моя, ты можешь устроить огород и на новом месте! - улыбаясь, дополнил священник. - А я буду приезжать к вам по-прежнему, каждое воскресенье. И вроде ничего не изменится...
   -Да уж, пожалуйста! - всхлипнула немного пришедшая в себя служанка.
   -Хвала богам, что вы всегда приезжали сюда по воскресеньям! - воскликнул барон, с трепетом и нежностью глядя на плачущего ребенка. - Страшно подумать, что было бы, если бы вы, святой отец, заболели, или ваша лошадь ушибла ногу, или разразилась гроза, и вы остались дома... Послушай, добрая женщина, дай-ка мне подержать дочку!
   -А сможете?
   -Ох... Не уверен, но постараюсь!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Хольг неторопливо поднялся по крутой лестнице на площадку сторожевой вышки.
   Истинно великий человек никогда не суетится, не спешит там, где это не нужно. Особенно, если на него устремлены тысячи глаз...
   В следующее мгновение у него чуть не заложило уши. Собравшаяся на дороге толпа инстинктивно рванулась вперед, чтобы быть поближе к человеку, ради которого проделала этот путь, и страдальческие вопли тех, кто был буквально насажен на острые колючки туго натянутой проволоки, потонули в ликующем, страшной силы реве.
   Сотни ремесленников, подмастерьев, пекарей, сапожников, трубочистов, водоносов, извозчиков во все горло, не щадя голосовых связок, кричали: "Ура-а-аааа!!!" По багровым от натуги лицам текли слезы, на висках бешено пульсировали вены, сжатые кулаки вздымались к небу.
   -Хотим Наместника Хольга! - снова, как по команде, подхватили десятки глоток, а через считанные секунды это же скандировали все без исключения.
   Над дорогой и склоном холма, по которому три ночи назад украдкой поднимались люди Барона, над опушкой леса, из которого они вышли и над кварталами Кольруда, прилегающими к восточным воротам, разносилось громоподобное:
   -Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!!! Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!!!
   Граф стоял, неподвижный, как статуя, ни один мускул не дрогнул на его лице, и только глаза, ослепленные светом множества факелов, почти сомкнулись, превратившись в узкие щелочки.
   Наступал тот момент, о котором ему неустанно твердил отец: когда гладкий золотой ободок, увенчивавший прежде недостойное чело, должен поменять хозяина.
   Волшебная мечта, бывшая смыслом его существования, теперь могла стать явью...
   Но хладнокровие и осторожность - прежде всего. Именно сейчас, как никогда, нужна выдержка. Главное, все точно рассчитать, говорить и делать именно то, что нужно, и так, как нужно...
   Хольг резко поднял руку, требуя тишины. Конечно, она установилась далеко не сразу, поскольку это было бы самым настоящим чудом! Но через пару минут оглушающие крики все же сменились тихим, рокочущим гулом, и толпа даже чуть подалась назад, ослабив напор на проволоку.
   Граф набрал побольше воздуху в грудь, обдумывая, какими должны быть его первые слова. Как назвать тех, кто столпился внизу? Друзьями? Нет уж, много чести для безмозглой черни. Собратьями? Тем более! Жителями Кольруда? Слишком обыденно, к тому же, в толпу могли затесаться и жители окрестных деревенек, а уж у них-то с горожанами вражда испокон веков...
   Да, наверное, вот так будет лучше всего...
   -Дорогие соотечественники!..
   Ликующий тысячеголосый вопль мгновенно грянул с еще большей силой, чем прежде, и толпа снова рванулась вперед, безжалостно вдавливая передних в стальные колючки.
   Этими двумя словами граф Хольг покорил и накрепко привязал к себе пришедших.
   Член Тайного Совета, первый богач Империи, потомственный граф обратился к людям низших сословий как к равным!!! Теперь они ради него были готовы на все - хоть грызть зубами эту самую колючую проволоку...
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Правитель Ригун, насторожившись, поднял голову, прислушался.
   Тамира давно уснула, и конечно же, не ее чуть слышное посапывание могло вызвать его тревогу. Какой-то странный, ритмичный шум, явственно усиливавшийся с каждой секундой, доносился снаружи, со стороны Дворцовой площади.
   Ригут отбросил покрывало, на ощупь всунул босые ноги в мягкие ночные туфли, и, осторожно ступая, чтобы не потревожить жену, подошел к высокой двустворчатой двери, ведущей на балкон.
   У него заколотилось сердце, и чуть не вырвался испуганный крик при виде длинной огненной змеи, выползавшей на площадь из-за угла трехэтажного здания Имперского Департамента.
   А когда схлынуло первое потрясение, когда Ригун разглядел и осознал, что это вовсе не змея, а колонна людей с факелами, его страх только усилился...
  
   - - - - - - - - - -
  
   Глава III.
  
  
  
   Молодая женщина, притворно нахмурившись, провела пальчиком по морщинистому лицу лейб-медика:
   -У-у-у, какие мы сердитые и озабоченные... Наша ласточка нас уже не радует, мы хотим другую птичку? А, может быть, кошечку?
   -Перестань, пожалуйста! - устало отмахнулся тот.
   -Ну, в чем дело? - обиженно протянула Гемма, отодвигаясь. - Я что, действительно больше не нужна тебе?
   -Нет, нет, ну что ты! Просто... - Арад запнулся.
   Не рассказывать же любовнице об интимных проблемах Правителя!
   -Просто?... Договаривай, малыш, договаривай! Ты же знаешь, я терпеть не могу тайн!
   -Но это - врачебная тайна, пойми!
   -Ох, какие мы важные и неприступные! А если вот так...
   -Ой, щекотно! Что ты делаешь? Перестань! О боги...
   -Потерпи немного, сейчас будет лучше... Ну, как? Перестать, или?..
   -Или! Продолжай, ласточка, продолжай...
   -Твое пожелание - закон для меня, о мой повелитель... Но я так огорчена, что ты мне не доверяешь...
   -Доверяю, милая, доверяю, как самому себе! Но это чужая тайна, не моя... О-о-о, боги, как приятно... Еще, еще, не останавливайся!
   -Мой птенчик, я умею хранить тайны...
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Граф Хольг, отпустив дворецкого, бессильно рухнул в кресло, чувствуя, как дрожит от мучительного перенапряжения каждый кусочек его крепкого, мускулистого тела.
   Он был очень доволен собой. Что за великая и непонятная сила - вдохновение... Назвать этих простолюдинов соотечественниками, да еще и дорогими - прекрасный и очень удачный ход. Но то, что он сказал сразу после восстановившейся кое-как тишины, это вообще шедевр ораторского искусства!
   -Спасибо вам, что вы пришли сюда, ко мне, разделить со мной мою великую радость! - громким и ликующим голосом воскликнул он, воздев руки. - Милостью божьей, мой сын, который был при смерти, выздоровел, и сейчас вне опасности!!!
   Минуту назад любой человек, находящийся в здравом уме, смело побился бы о заклад на всю сумму, которую мог наскрести в карманах, что испустить более громкий и ликующий крик просто невозможно. Ибо есть предел крепости голосовых связок и барабанных перепонок.
   И с треском проиграл бы спор.
   Толпа после секундной паузы взвыла так, что первым побуждением графа было отшатнуться, зажав уши. Невероятным усилием воли он заставил себя остаться на месте, и улыбаться - широкой, счастливой улыбкой отца, которого пришли поздравить любимые и любящие дети.
   Сотни людей вопили, рыдали, обнимались, впав в самый настоящий экстаз, граничащий с потерей рассудка. Граф Хольг еще не стал в их глазах равным богам, до такого умопомрачения они пока не дошли, но простым смертным он уже точно не был. Ему сопутствовала удача, он стал любимцем судьбы: толпе это было столь же ясно и понятно, как то, что за ночью последует день, а за летом - осень.
   И кто может стать Наместником, если не Он?!
   Каждый, пришедший к усадьбе Хольга, сейчас искренне верил и мог присягнуть: они явились сюда именно затем, чтобы поздравить своего кумира с чудесным спасением ребенка. Потому, что любое слово графа в эти минуты было святой и непреложной истиной.
   То есть, еще и для того, чтобы просить Хольга согласиться стать Наместником, конечно... Но, прежде всего - разделить с ним радость!
   Хольг, воздев руку к небу, дождался, когда выдохшаяся толпа утихнет, и растроганным голосом воскликнул:
   -Благодарю вас, дети мои!
   "Дети", многие из которых были ровесниками графа, или даже старше, не огласили вновь окрестности столь же могучим ревом по одной-единственной причине: их силы были близки к полному исчерпанию. Но глаза, уставившиеся на Хольга, могли все сказать без слов.
   Они в самом деле видели в нем отца - сильного, заботливого, разумно строгого и беспредельно любящего. Отца, за спиной которого ощущаешь себя в такой же безопасности, как в самой надежной и сильной крепости.
   Пьяный Рамон, размазывая по опухшему лицу слезы вперемешку с кровью - колючки проволоки сильно расцарапали щеку, лишь чудом не повредив глаз, - снова завопил:
   -Хотим Наместника Хольга!
   И сотни луженых, надсаженных глоток дружно подхватили, быстро войдя в привычный ритм:
   -Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!!! Хо-тим На-мест-ни-ка Холь-га!!!
   Граф замер, явственно ощущая прикосновение гладкого золотого ободка. И не сразу смог отогнать это видение, навязчивое и очень несвоевременное.
   Пока еще сделан только первый шаг, хоть и очень важный...
   -Дети мои! Ваша радость - моя радость! Ваша печаль - моя печаль!! Ваша воля - моя воля!!! Я cогласен стать Наместником!!!
   -Ура-а-ааааа!!!
   -Но я, как и вы, повинуюсь закону и Правителю, да продлят боги его дни! Ступайте ко дворцу, и изъявите свои пожелания! Пусть пресветлый Правитель Ригун услышит голос своего народа! Запаситесь по пути новыми факелами - пусть он не только услышит вас, но и увидит! И да будет на все его воля!
   -Ура-а-ааааа! К Правителю!!! Да здравствует Хольг!!!
   Рыдающая от восторга толпа, побесновавшись еще несколько минут и кое-как построившись в колонну, двинулась обратно.
   Графу больше всего хотелось торопливо спуститься с вышки, пройти в дом и приказать подать кушанье - какое угодно, лишь бы поскорее: он внезапно ощутил самый настоящий волчий аппетит. А потом - два-три кубка своего любимого вина, и в горячую ванну... Но главное - сначала сесть, вытянуть гудящие, подкашивающиеся ноги... Дикое нервное напряжение последних трех дней, наложившееся на пост такой же продолжительности, дало о себе знать.
   Но это было невозможно. Многие в толпе все время оглядывались, махали ему руками и продолжали восторженно вопить: "Да здравствует Хольг!" "Ура Хольгу!" И ему волей-неволей пришлось торчать на вышке, как огородному пугалу, пока последние ряды восторженной черни не втянулись в восточные ворота.
   Только тогда он сошел вниз.
   Корона Правителей пока еще не на его челе, значит, надо оставаться кумиром простонародья.
   Пусть эти безмозглые бараны думают, что их воля - его воля...
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Дворецкий, придирчиво проверив, все ли необходимое собрано в комнате для омовений, и до нужной ли температуры нагрета вода - граф любил, чтобы она была горячей, но не обжигающей, - направился к господину.
   Зачем он по пути сунул руку в правый боковой карман камзола, дворецкий не смог бы объяснить никому и ни за что. Движение получилось совершенно необдуманным, как бы само собой.
   Пальцы коснулись чего-то круглого и твердого. Ральф, удивленно подняв брови, извлек странный предмет. И в следующую секунду ахнул.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Правитель Ригун, чувствуя и понимая, что происходит нечто неслыханное и, возможно, опасное, что надо что-то делать, принимать какие-то решения и отдавать приказы, с мучительной и беспощадной откровенностью ощущал свое бессилие и полную неспособность.
   Он - глава Империи по праву рождения, но не по сути. Плохая копия отца, и жалкая, постыдная тень деда.
   Случись это при Норманне... Да такого просто-напросто не случилось бы!!! Норманн беспощадно подавил бы любой мятеж в зародыше, не дав ему выйти на улицы, а уж тем более - на главную площадь столицы, перед собственным дворцом.
   Хотя... Если это мятеж, то какой-то странный...
   Огромная толпа, почти уткнувшись в хилую цепь его личных телохранителей, поспешно выстроившихся перед парадным входом, вдруг остановилась. И, хотя она продолжала бурлить, что-то выкрикивая, но явной агрессии не проявляла. А потом вдруг стала хором кричать, с каждым мгновением все громче и слаженнее:
   -Пра-ви-тель! Пра-ви-тель!! Пра-ви-тель!!!
   Проснувшаяся Тамира, ничего еще не понимая, с недоумением и испугом посмотрела на него. И Ригун внезапно, чуть ли не впервые в жизни, почувствовал себя сильным мужчиной и защитником.
   Он не имеет права показать страх, когда на него смотрят глаза любимой женщины, матери его единственного и долгожданного ребенка, который сейчас спокойно спит в своей кроватке.
   Его народ хочет, чтобы Правитель вышел к нему. Что же, он выйдет.
   Плох тот государь, который боится своих подданных...
   Ригун ободряюще улыбнулся жене, накинул шелковый халат и, распахнув дверь, вышел на балкон.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Теперь они ехали тихой рысью, бок о бок, и первая же попытка кобылы поиздеваться над неумелым наездником, показав свой норов, была жестко пресечена бароном. Получив рукоятью хлыста по голове, она испустила такое пронзительное, обиженное ржание, что священник даже вступился за "неразумную божью тварь".
   -Святой отец, я ваш вечный должник! - проникновенно сказал Гермах. - Вы мне теперь, как родной брат! О, боги, подумать только, ребенок! Мой ребенок! Ущипните меня, чтобы я убедился, что не сплю...
   -Э, нет, сын мой! - усмехнулся отец Дик. - Поднимать руку на дворянина себе дороже!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Хольг с блаженным стоном вытянулся, чувствуя, как горячая вода приятно расслабляет тело.
   Меньше двух часов назад он был в полном отчаянии, и даже склонялся к мысли, что его постигла справедливая кара божья... Нет, не за смерть неверной жены и ее любовника, - человек, сомневающийся, что обманутый муж имеет право собственноручно лишить жизни изменницу и соблазнителя, не смел бы называться Хольгом! - а за гибель еще трех ни в чем не повинных людей, и особенно за страдания, выпавшие на долю молоденькой камеристки. Воспоминания о ней всегда вызывали смутное беспокойство, раздражение и даже нечто похожее на угрызения совести.
   Ну почему, почему женщины такие подлые и упрямые?! Что ей стоило сказать правду?! Ведь он поклялся честью дворянина, что тогда ее смерть будет мгновенной и безболезненной - насколько это вообще возможно... Кем надо быть, какую извращенную и черную душу надо иметь, чтобы добровольно пойти на чудовищную пытку, лишь бы досадить ему, заставить мучиться от неизвестности и страдать еще больше - словно он и без того недостаточно пострадал!
   Ведь не принимать же за чистую монету тот дикий, уму непостижимый бред, который она упорно, раз за разом несла, пока еще была в силах отвечать осмысленно. Будто бы его жена сама соблазнила мальчишку секретаря, поскольку граф чересчур трепетно относился к ней, точно к богине, боялся даже дыхнуть на нее лишний раз, не то, что заявить о своих супружеских правах... а ведь графиня была обычной женщиной, из плоти и крови, и между ног у нее было то же самое, что и у всех других женщин...
   Он, неестественно спокойный, несмотря на охватившую его лютую ярость, и оттого особенно страшный, продолжал кромсать кинжалом тело камеристки, поочередно отрезая ей пальцы, уши, кончики грудей, и снова и снова повторял вопрос: как осмелился этот нескладный прыщавый мальчишка посягнуть на его супругу. И неизменно получал все тот же лживый, издевательский ответ. Мерзкая сводница смеялась над ним, наслаждаясь перед смертью его страданиями и бессилием.
   Мысль о том, что она говорила правду, никогда не приходила ему в голову, и не могла прийти.
   Ведь человек, способный признать, что это правда, тем более не смел бы называться Хольгом...
   Его жена - ангелоподобная, хрупкая, светящаяся неземной красотой, никогда не опустилась бы до грубых чувственных инстинктов.
   Даже близость с собственным мужем, который беспредельно любил ее, доставляла ей такие страдания, не только телесные, но и душевные, что он сам себе стал казаться мерзким, похотливым чудовищем! Увы, боги не придумали другого способа продолжения рода, а ему требовался наследник - будущий граф Хольг, а может быть, и Правитель, - поэтому он скрепя сердце вынужден был предъявлять свои права. Она всякий раз принимала его с покорностью и страхом, хотя он очень старался действовать как можно деликатнее. И этот страх тяжким камнем лег на его душу.
   Когда стало ясно, что жена ждет ребенка, граф ощутил не только ликующую радость, но и невыразимое облегчение: теперь отпала необходимость подвергать ее столь тяжкому испытанию.
   Такое существо создано для поклонения, а не для грубых плотских утех...
   Подлая камеристка лгала, нагло и цинично! Конечно же, этот прыщавый ублюдок насильно овладел графиней, а потом запугал ее, пригрозив опозорить в глазах мужа и общества, и принудил к продолжению бесстыдной связи. По-другому и быть не могло!
   Одним богам ведомо, когда и как это случилось. Судя по всему, и здесь не обошлось без камеристки: сам он едва ли додумался бы до такого. Молодой мерзавец был усерден и аккуратен, но особым умом явно не блистал... Наверняка камеристка затаила злобу на госпожу за какую-то действительную или мнимую обиду, и, чтобы отомстить, подучила его!
   А жена, бедняжка, не решилась рассказать мужу о столь неслыханном, чудовищно дерзком оскорблении: видимо, подействовали угрозы негодяя...
   Это смягчает ее вину. Но не оправдывает!
   И потому он твердо уверен, что поступил тогда единственно возможным образом. Если бы человек, увидев и услышав то, что довелось увидеть и услышать ему, не выхватил кинжал, он не имел бы права носить имя Хольгов.
   А если кинжал вынут из ножен - он должен обагриться кровью!
   Связанная по рукам и ногам камеристка, лежащая у двери потайного хода с кляпом во рту, уже не могла поднять тревогу. Проклятый мальчишка не услышал, как граф входил в спальню, не заметил даже панического ужаса, мелькнувшего в глазах распластанной под ним любовницы. Он был слишком увлечен своим делом, судя по тому, с какой силой и частотой двигался его тощий зад, тоже густо покрытый красными прыщиками - именно эти прыщики, намертво врезавшиеся в память, почему-то до сих пор особенно бесят, вызывая тошноту...
   Хольг ухватил его левой рукой за длинные, мокрые от пота волосы и могучим рывком буквально сорвал с жены. Почти в то же мгновение правая рука, сжимавшая кинжал, нанесла удар.
   Прелюбодей умер еще до того, как тощая мосластая фигура, казавшаяся графу в эти секунды неописуемо безобразной и уродливой, ударилась о пол возле кровати.
   Душившая его ярость почему-то стала стихать, и он скорее с тягостным, мучительным недоумением, нежели с гневом и жаждой мщения, перевел взгляд на другое мокрое от пота тело - ослепительно красивое, совершенно не испорченное родами, увенчанное разметавшейся пышной гривой золотистых волос.
   -Зачем ты это сделала?!
   Это был полустон-полурев, от которого могло содрогнуться самое храброе и самое черствое сердце.
   Если бы жена взмолилась о пощаде, обвиняя во всем убитого любовника, пожалуй, он сохранил бы ей жизнь. Разумеется, в самом скором времени под каким-нибудь благовидным предлогом последовал бы развод, а потом - монастырская келья...
   Но она, встав на колени над мертвым телом, прильнула к нему, тонко и протяжно всхлипывая, как маленькая девочка, у которой отобрали любимую игрушку. А потом, медленно подняв голову и глядя на мужа пустыми, ненавидящими глазами, произнесла фразу, ставшую ее смертным приговором.
   Впоследствии, в сотый, в тысячный раз возвращаясь мыслями к случившемуся, он убедил себя: жена не отдавала отчета своим словам, ее рассудок помутился от стыда и страха. А тогда...
   Тогда им овладело неописуемое бешенство, и кроваво-красная муть заволокла взор. С яростным, хриплым воплем он схватил ее, швырнул обратно на кровать, несколько раз изо всех сил ударил по лицу, а потом, навалившись сверху, вцепился в горло. Внезапно возникшее возбуждение только подхлестнуло его, он стискивал пальцы все крепче и крепче, со злобной ликующей радостью ощущая, как она, задыхаясь, делает инстинктивные, жалкие попытки вырваться. И когда тело жены, корчившееся в конвульсиях, вдруг бессильно обмякло, его потряс такой оргазм, какого он никогда еще не испытывал.
   Может быть, это грех - получать наслаждение в момент смерти другого человека... Он не знает. Спросить можно было разве что у своего духовника, но он отказался от его услуг сразу после похорон графини.
   Что толку в духовнике, постоянное присутствие которого не уберегло жену от столь позорного падения?! Много ли значат его слова и молитвы?
   Конечно же, покойницу погребли со всеми подобающими почестями. Официальная версия гласила: графиня страдала головными болями, и медики предписали ей полную тишину, покой и лесной воздух. Поэтому она часто проводила время в уединенном домике, стоявшем посреди густого сосняка, который давным-давно построил один из предков графа, используя в качестве охотничьего (злые языки упорно утверждали, что "охотился" тогдашний Хольг главным образом на молоденьких красоток, скрываясь с ними в этом самом убежище от глаз ревнивой супруги)... И однажды ночью туда ворвались разбойники, увы, не встретив должного отпора: граф понадеялся, что его грозное имя послужит самой надежной защитой жене, а потому не дал ей вооруженную охрану. В роковой час, кроме личной камеристки графини и секретаря, приставленного к ней для услуг, в домике находились еще лишь трое мужчин - сторож, повар и лакей... Но трудно обвинять несчастного вдовца в легкомыслии: кто знал, что в Империи могут отыскаться настолько дерзкие и безрассудные злодеи! До сих пор никто из разбойников не смел даже подумать о том, чтобы нанести вред члену Тайного Совета или кому-то из его семьи.
   К несчастью, они все же отыскались. Граф, каким-то образом заподозрив неладное, прискакал на рассвете к домику с десятком стражников, но злодеев и след простыл, и ему оставалось только рвать на себе волосы при виде того, что сотворили эти изверги рода человеческого. Слуг-мужчин и секретаря закололи, несчастную графиню задушили (злые языки шептались, что ее перед этим изнасиловали, причем неоднократно), а камеристку буквально изрезали на кусочки, видимо, допытываясь, не спрятаны ли в домике еще какие-то драгоценности госпожи, кроме тех, что стали их добычей.
   Вся Империя ахнула, узнав о таком зверстве. Правитель Ригун лично выразил соболезнование несчастному графу, после чего вызвал начальника городской стражи и имел с ним долгий и неприятный разговор - неприятный для начальника, само собой. Тот, вытянувшись в струнку и непрерывно поминая всех святых, поклялся во что бы то ни стало отыскать преступников.
   И сдержал слово! Правда, пойманные изуверы сначала яростно отрицали свою вину, точно так же клянясь всеми святыми, что никогда не видели ни графини, ни этого домика, и вообще понятия не имеют, где он находится. Но после допросов с пристрастием, проводимых под личным руководством начальника стражи, у них улучшилась память, и они все признали.
   Суд без долгих проволочек вынес приговор, и при огромном стечении народа негодяев вздернули на Торговой площади...
   Граф равнодушно пожал плечами. Что значила жизнь полудюжины простолюдинов по сравнению с честью члена Тайного Совета и судьбой Империи!
   Несчастный вдовец может занять трон, опозоренный рогоносец - никогда.
   К тому же, у них наверняка были грехи, даже немалые. Кто знает, может быть, они и впрямь заслуживали виселицы?
   Во всяком случае, это не те люди, из-за которых надо терзаться сомнениями. Вот слуг - тех действительно жалко... Но после того, что случилось, он просто не мог оставить их в живых.
   Грубо разбуженные, поднятые с постелей, слуги остолбенело таращились на мертвые тела и, крестясь, божились, что ни о чем подобном даже не подозревали, ведь спальня госпожи в другом крыле, да еще и отделена от холла комнатой, которую занимает камеристка! Боги свидетели, они ничего не видели и не слышали, никогда и ни за что не предали бы господина графа, не злоупотребили бы его доверием...
   Он молча выслушал их, а потом убил, одного за другим. Оледеневшие от ужаса, они даже не пытались сопротивляться.
   Будь жив его отец, наверняка снова сказал бы, что это не жестокость, а всего лишь необходимость. Разумная, хоть и неприятная.
   Для успокоения совести, он устроил им похороны за свой счет, и назначил их семьям хорошую пенсию. Вдовы, заливаясь слезами, целовали ему руки и благословляли его имя...
   Было невыносимо тяжело выносить их бестолковый лепет, сочувственно кивая. У этих глупых баб не возникло даже тени подозрения!
   Впрочем, у мамаши секретаря, посчитавшей своим долгом рассказать ему во всех подробностях, каким замечательным был ее единственный сыночек - тоже.
   Он только чудом смог сдержать клокочущую ярость, слушая ее всхлипы и глядя на безобразно распухшее от рыданий лицо. По справедливости, у этой жабы надо было отобрать все, до последней нитки, оставить без крыши над головой, раздетой и разутой - лишь за то, что родила и вскормила негодяя! А вместо этого и ей пришлось назначить пенсию, чтобы не вызвать удивленных пересудов...
   Да, никто ничего не заподозрил. У них с Ральфом с лихвой хватило времени, чтобы сначала разнести трупы мужчин по разным углам дома, затем заняться допросом мерзавки камеристки, а под конец перевернуть все верх дном, создав весьма правдоподобную видимость разбойничьего налета.
   Свою верхнюю одежду, забрызганную кровью, он оставил в потайном проходе. Серьги, кольца и ожерелья жены хотел бросить там же, но потом все-таки взял с собой, спрятал в секретном ящичке своего стола и иногда, тщательно заперев дверь кабинета, доставал и долго рассматривал, утирая набежавшие слезы и чувствуя острую, мучительную ненависть к их прежней владелице. И не только к ней одной... Да, именно с того дня, когда его богиня обернулась падшей шлюхой, он возненавидел женщин. Возненавидел искренне, всей душой и без разбору.
   Слухи об этом мгновенно расползлись по Кольруду, дав пищу долгим и упорным пересудам. Одни считали, что у несчастного графа просто помутился разум от горя, другие утверждали, что он таким образом хранит верность покойной жене, борясь с естественными желаниями плоти, а иные, злорадно хихикая, шептались, будто граф теперь находит утешение в крепких и надежных мужских объятиях.
   Самое невероятное, что нашлись кретины, всерьез поверившие, будто он и впрямь стал мужеложцем! Более того, посмевшие предложить свои кандидатуры для "утешения"... Что же, отповедь, полученная ими, запомнится надолго.
   А естественные желания.... куда они денутся? И он уже давно не глупый подросток, чтобы заглушать их вульгарным онанизмом... К счастью, в Империи хватает женщин, готовых отдаться даже тому, кто их ненавидит и презирает, лишь бы ненавистник расплачивался звонкой монетой.
   Этих продажных тварей было много за прошедший год, и все они оставались живыми, не подозревая, что ходили по краю бездны... Самые разные - высокие и низенькие, худые и в теле, брюнетки и шатенки. Но с одинаковой черной повязкой на глазах: он не хотел, чтобы они видели его лицо.
   Вот только среди них не было ни одной блондинки, даже крашеной, - незачем лишний раз мучить душу воспоминаниями о ее волосах...
   Но перед годовщиной предательства - по-другому он не мог назвать то, что совершила боготворимая женушка - ему стало ясно: очередная тварь должна умереть.
   Более того, она должна была походить на жену так, как только возможно, - лицом, ростом, фигурой. И непременно - быть натуральной блондинкой, как и предательница.
   Это стало навязчивой идеей, и он не смог (да и не захотел, если уж говорить откровенно) ее отбросить.
   Ральф отправился на поиски жертвы с самыми точными указаниями, а также с приказом не жалеть денег. И все шло, как по маслу, и завершилось бы так, как он задумал! Если бы не Гумар...
   Хольг поморщился, мысленно упрекая себя в неблагодарности. Если бы не Гумар, его сына не было бы в живых!
   Едва только сотник поправится, он получит награду, о которой заговорит вся Империя. Всем станет ясно, что Хольги умеют ценить верность и преданность. И это будет только справедливо: как он старался, бедняга, спасти мальчика, напрягая последние силы, с такой-то раной в груди! Не мудрено, что стал бредить... Обращался к графскому сыну, будто к своему собственному, за что-то просил прощения...
   Вода заметно остыла, и Хольг хлопнул в ладоши:
   -Ральф, подайте полотенце!
   К его немалому удивлению, дворецкий не поспешил на зов господина. Выждав время, граф снова окликнул его, повысив голос. И когда Ральф наконец-то переступил порог, у него был такой смущенный и растерянный вид, что Хольг тут же насторожился.
   В сознании смутно забрезжило: когда дворецкий докладывал ему, что ванна готова, он вроде бы тоже выглядел как-то странно, необычно...
   -В чем дело? Моему сыну стало хуже?! - испуганно спросил граф.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Правитель Ригун простер руку над только что утихшей толпой:
   -Вы хотите, чтобы я назначил графа Хольга Наместником Империи?
   Оглушительный, тысячеголосый вопль: "Да!!!", отразившись от дворцовой стены и мелко задребезжавших окон, пронесся над огромной площадью.
   "Глас народа - глас божий!" - вспомнилось вдруг Правителю, и он расправил плечи, ощутив торжественность момента.
   Почти сразу же в памяти всплыли слова лейб-медика, неоднократно и настойчиво намекавшего, что государственные дела и заботы в его возрасте очень утомительны, и самым негативным образом влияют на ре... Как там он ее называл, эту самую функцию? Репло... Репро... К демонам, и так понятно, о чем речь!
   Он и сам уже подумывал, как было бы хорошо, если бы нашелся человек, взваливший на себя хоть часть этих дел и забот. И теперь его собственные подданные указывали на этого человека, ясно и недвусмысленно!
   Граф Хольг - именно тот, кто сможет навести элементарный порядок, при этом не руководствуясь недостойными, корыстными мотивами. Остается лишь один вопрос: согласится ли на это граф, тем более, что его сын в столь тяжелом состоянии...
   Должен согласиться! Для таких людей, как Хольг, интересы Империи на первом месте.
   Ригун терпеливо дождался, когда собравшиеся под балконом горожане выдохнутся, устав кричать, и, набрав побольше воздуху в грудь, возгласил:
   -Да будет так! Я призову к себе графа Хольга и предложу ему эту должность!
   От восторженного, ликующего рева заболели уши. Но как приятно было слышать, что многие в толпе кричали: "Слава Правителю!!!" Громко и искренне, хоть и вразнобой.
   "Все-таки мой народ любит меня!" - растроганно подумал Ригун.
   А чуть позже на ум пришла мысль, что в эту минуту дед, пожалуй, был бы доволен внуком.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Он уже давно успокоился, но пальцы все-таки подрагивали - мелко, почти незаметно, и потому строчки не получались ровными и аккуратными, как обычно. Впрочем, жена от радости даже не обратит на это внимания!
   А если и обратит, наверняка подумает, что у него дрожали руки от еще большей радости. Чтобы простой, ничем не примечательный священник стал личным исповедником такого человека, как граф Хольг - члена Тайного Совета, а главное, чего уж скрывать, сказочно богатого, да еще без всяких там протекций, - это граничит с чудом.
   "Известно, что жернова божьи мелют не скоро, но верно. Обычно так говорят, намекая на возмездие, постигшее грешника, но в нашем случае, думаю, это является заслуженной наградой за терпение, смирение и честное служение Им..."
   Отец Нор, отложив перо, скромно потупился. Не впадает ли он в грех гордыни, да еще и преждевременно? Конечно, граф обещал, но слова - это только слова, а у высокопоставленных особ столько причуд и капризов! Чего доброго, еще передумает...
   Нет, невозможно! Граф так счастлив, он не возьмет своих слов назад.
   Интересно, на какое жалованье можно рассчитывать?
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Как только Хольг выяснил главное - что с ребенком, хвала богам и всем святым, ничего дурного не произошло, - он с досадой выговорил дворецкому:
   -Имейте совесть, Ральф! Видели бы вы свое лицо! Честное слово, после того, что я пережил, лишние волнения мне совсем без надобности!
   -Простите, ваше сиятельство! Это моя вина, целиком и полностью. Я не должен был проявлять свои чувства, но...
   -Но что? Говорите толком! Хотя нет, погодите, сначала я выйду.
   Ральф помог господину выбраться из ванны и, обтерев большим полотенцем, подал купальный халат. Граф, одевая его, тут же обратил внимание, что руки верного дворецкого дрожали: всегда спокойный, невозмутимый, он был взволнован до глубины души.
   -Так что, во имя всех демонов, случилось?! - с плохо скрытым нетерпением, к которому примешивалось любопытство, воскликнул он, прошлепав босыми ногами к креслу и устроившись поудобнее.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Тамира ободряюще улыбнулась:
   -Ты правильно решил, дорогой. Пусть Хольг станет Наместником.
   -Да, но Совет...
   -Сделай так, чтобы он согласился.
   -Легко сказать! Проклятый Леман скорее удавится, чем отдаст свой голос за Хольга. И Шруберт встанет на дыбы, он Хольга и без того терпеть не может... Пожалуй, это единственное, в чем они солидарны.
   -О боги, неужели Шруберт до сих пор...
   -Вот именно! Он считает, что это вина Хольга, и переубедить его невозможно.
   -Ужас! Как же так, ведь справедливость - одна из главных добродетелей... Даже в горе нужно быть справедливым.
   -Я несколько раз пытался ему это объяснить, но он словно обезумел! А без его согласия нечего и думать, что Хольг наберет больше половины голосов.
   -Что же, тогда воспользуйся своим правом.
   Наступила пауза.
   -Ты слышишь меня, дорогой?
   -Разумеется. Надеюсь, ты понимаешь, что предложила?..
   -Поступить, как подобает Правителю.
   -И ополчить на себя весь Совет, за исключением Хольга?!
   -Рано или поздно, тебе все равно пришлось бы это сделать. Сколько можно терпеть их своеволие?
   Ригун, не сдержавшись, тихо застонал:
   -Я не просто так терплю! Ради тебя, ради нашего мальчика!
   -Знаю, дорогой. Но не забывай, что ты все-таки Правитель, и что в тебе течет кровь Норманна...
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   -Едва только рассвело, я велел навести порядок: засыпать ров, выдернуть колья. А главное, убрать всю эту падаль! Вы уж простите, ваше сиятельство, что своевольничал, вас не спрашивая, но вам не до того было...
   -Разумеется, Ральф! Так что все-таки произошло?..
   -Стражники, перед тем, как свалить трупы на телеги, принялись их обшаривать. Я, конечно, прикрикнул, велел прекратить... Но тут этот разбойник, то есть, простите, новый старший десятник окрысился: мол, все правильно, законная добыча, взятая в бою, так что не лезьте! Наверное, надо было настоять на своем, но я засомневался. Демоны их знают, может, и впрямь так принято...
   -И вы из-за этого так разволновались?
   -Если бы! Минутку терпения, ваше сиятельство, сейчас все объясню. Ну, в общем, рылись они, искали эту самую добычу... И вдруг один как вскрикнет: "Ребята, да это баба!"
   -Что, что?!
   -В самом деле, ваше сиятельство, один разбойник оказался женщиной. Стражник-то углядел цепочку на шее, запустил руку за пазуху, ну и... - дворецкий деликатно замялся.
   -Продолжайте!
   -А со стороны не разберешь, парень и есть парень. Маленький, щупленький, с короткими волосами...
   -Так это и была Малютка! - ахнул граф. - А я принял его... тьфу, то есть, ее, за младшего братца!
   -Простите, ваше сиятельство?
   -Ничего, ничего, не обращайте внимания. Вы-то про нее не слышали, вам Гумар не рассказывал... Ах, какая жалость! Если бы знал, что это она - обязательно велел бы взять живьем! Продолжайте, Ральф.
   -Вот что висело у нее на цепочке, - дворецкий протянул графу изящное колечко с рубином. - Видно, на пальце носить побоялась - вдруг отнимут, или призадумаются: "А откуда оно у нищенки?" - и от греха подальше на груди прятала... Этот самый старший десятник подлетел, как заорет на стражника: "Руки убери!", и уже хотел колечко-то заграбастать, но не тут-то было, я не позволил. Сказал: "Именем его сиятельства!", и сам взял, хоть он и возмущался, и грозился вам пожаловаться... Ничего, хватит ему и цепочки, она тоже золотая была!
   -Говорите дальше! - после затянувшейся паузы приказал Хольг, не отрывая взгляда от золотого ободка с красно-бордовым камнем.
   -Я думал вам отнести, чтобы вы распорядились, как с ним поступить: вещь-то дорогая! А с молодым графом совсем худо, на вас лица нет... какое тут, к демонам, колечко! Решил попозже спросить, когда, дай боги, все исправится... И забыл про него! Начисто забыл, старый пень! Только полчаса назад спохватился, и то случайно...
   -Не такой уж и старый! - машинально возразил Хольг, по-прежнему как-то странно глядя на кольцо.
   -Ваше сиятельство! - взмолился Ральф дрожащим голосом. - Ради всех святых, не подумайте, что хотел утаить! Дескать, у стражника отнял, а господину не принес, себе оставил...Чем хотите поклянусь, да вы же знаете, я вам всю жизнь верой и правдой...
   -О боги, какой же вы глупый!!! - не сдержавшись, нахмурился граф.
   -Вот, вы рассердились... - дворецкий, всхлипнув, смахнул рукавом слезу.
   -Конечно, рассердился! За то, что так плохо знаете своего господина! Да мне такая чушь и в голову бы не пришла!
   -Значит, вы... доверяете мне по-прежнему?
   -Как самому себе, неразумный вы человек! Нашли, из-за чего переживать! Только испугали попусту...
   -Ваше сиятельство!!!
   -Ох, ну довольно, довольно! Перестаньте плакать, что вы, как маленький! Давайте-ка сюда это злополучное кольцо, чтобы оно вас больше не смущало, и можете идти.
   Взволнованный и донельзя счастливый Ральф поспешно удалился, в душе кляня себя последними словами. Бедный граф едва перестал бояться за жизнь сына, только-только пришел в себя, а тут дворецкий с кислой физиономией и повинной головой...
   Но, с другой стороны, как иначе? У слуги не может быть секретов от господина - так учил его отец. Хуже нет оказаться недостойным графского доверия.
   Теперь же все в порядке! И с души будто камень свалился...
   Он, Ральф, не особо разбирается в ювелирных вещицах, но готов присягнуть: колечко не из дешевых. Наверняка украла, мерзавка, или вовсе сняла с трупа! О боги, да куда же катится Империя, если совсем молоденькие девушки занялись разбойничьим ремеслом?! Как там называл ее граф - Малюткой? Интересно, кто такая? Надо будет расспросить нового старшего десятника...
   Хоть тот и волком смотрел, рассердившись за колечко, но дворецкому его сиятельства ответит, никуда не денется.
   Если же вдруг проявит норов, заартачится, он намекнет, что граф разгневался, узнав про "законную добычу", и ему, Ральфу, стоило немалого труда успокоить господина... После этого все расскажет, да еще и поклонится, поблагодарит, что замолвил словечко, отвел беду...
   А что теперь будет с этим кольцом - не их забота. Пусть решает граф!
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Когда перед ними возникла аллея из тесно сросшихся кустов, в конце которой виднелись кованые решетчатые ворота, освещенные парой факелов, Гермах доверительно склонился к священнику:
   -Надеюсь, святой отец, вы и сами понимаете: ни баронесса, ни кто-либо другой, не должны знать о ребенке. То есть, о том, что это моя дочь!
   -Но вы же не возьмете назад своего обещания?! - встревожился отец Дик.
   -Ни в коем случае! Повторяю, речь идет только о временной задержке. Жене я скажу, что стал крестным отцом несчастной сиротки, оставшейся без родителей - пусть думает, будто это мое очередное доброе дело, вроде пожертвований на храм или приют... Рассчитываю на вас: не проговоритесь!
   -Можете быть спокойным! Но вот насчет Эйрис, и тем более - госпожи Мелоны...
   -Ну, госпожа Мелона, к счастью... то есть, к несчастью, конечно, но мне это сейчас на руку - давно не в своем уме. Если и скажет что-то, это воспримут как бред сумасшедшей. А в служанке я абсолютно уверен: она будет нема, как могила. Я, знаете ли, неплохо разбираюсь в людях, и чувствую, на кого можно положиться... Ну-ка, лодыри, хватит спать, открывайте ворота! Вот мы и приехали, святой отец, самое время для того, чтобы перекусить после трудов праведных!
   -Помилуйте, сын мой, сейчас уже глубокая ночь!
   -Ну и что? Знаете, как говорят воины: когда можно есть - ешь, когда можно спать - спи, ведь неизвестно, что будет потом...
   -Но я-то не воин! Кроме того, мне пора ехать домой, там волнуются. Бедняжка Форри наверняка успела отдохнуть, а если ее еще и накормили - совсем хорошо.
   -Не беспокойтесь, и обтерли, и накормили - мои конюхи свое дело знают. А домой я вас ни за что не отпущу - время позднее, мало ли что может случиться в дороге! Так что будете моим гостем, святой отец, и никаких возражений! Отведаете жареную оленину под острым пикантным соусом - такую вам и в столице не подадут, ручаюсь.
   -Ох, искуситель! - с притворной укоризной простонал отец Дик, обожавший вкусно и обильно покушать.
   -А разве это так плохо? - с такой же притворной обидой спросил Гермах, и они, не сдержавшись, расхохотались.
  
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  
   Перед тем, как загасить свечу, Хольг снова достал из-под подушки кольцо, внимательно всмотрелся, еще раз убедившись, что зрение его не обмануло.
   Губы графа растянулись в ехидной, торжествующей усмешке. Умница Ральф, дай боги ему здоровья, преподнес своему господину бесценный, сказочный подарок.
   -Так вот как называется этот монастырь... - тихо рассмеявшись, пробормотал он.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"