Малютка подозрительно долго задержалась у смотровой щели, и он начал злиться, мысленно поминая родословную этой копуши. Тратить попусту те немногие драгоценные минуты, которыми они еще располагали, было непростительным расточительством.
Ярко-розовый солнечный диск, просвечивая сквозь неплотную дымку, уже почти коснулся нижним краем горизонта; когда же он скроется полностью, створки крепких, окованных железными полосами ворот, украшенные гербом, известным всей Империи, бесшумно распахнутся, словно приглашая их войти. Но в открывшемся проеме покажутся вовсе не радушные слуги, зазывая усталых путников, а дюжие стражники, катящие самое мерзкое, чудовищное приспособление, которое могло возникнуть лишь в воспаленном мозгу такого безбожника, чернокнижника и женоненавистника, как его сиятельство граф Хольг. И тогда им останется только одно: возвращаться и бессильно развести руками, моля богов и святых угодников, чтобы Барон не сразу схватился за меч, а хотя бы согласился выслушать их оправдания... Впрочем, Малютке особенно опасаться не стоит, положение любовницы главаря дает свои преимущества - разве что врежет пару раз, но ей не привыкать, - а вот ему и Одноглазому придется худо!
Ну, зачем, спрашивается, зачем понадобилось благородному дворянину, кавалеру всех высших орденов Империи, члену Тайного Совета, позорить себя столь неуместным развлечением, как изобретательство, и к тому же получать с него доход?! Батюшка графа, вечный покой ему и царство небесное, наверное, не только перевернулся бы в гробу, но и разнес на куски фамильный склеп, узнав, что его единственный сын, носитель славного имени и продолжатель рода, уподобился презренным торгашам. Не зря упорно ходят слухи, будто покойная матушка графа - чтобы ей гореть в неугасимом пламени! - не отличалась безупречной добродетелью, и настоящим отцом нынешнего Хольга был один из стражников... Ну, что там делает эта чертовка, уснула, что ли?! Солнце вот-вот начнет скрываться!
Словно почуяв его недовольство, Малютка стала осторожно выползать из проделанного в живой изгороди прохода, приминая траву. На ее замурзанных щечках блестел яркий румянец, губы сжались в узкую полоску, брови сердито сдвинулись. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять: что-то пошло не по плану.
-Хуже некуда! - негромко и зло выдохнула девушка, не дожидаясь вопроса. - Полна усадьба молодых, так нет же, поставили какого-то деда, перестарка трухлявого... Взгляни сам, Трюкач, если не веришь.
Он верил ей и все-таки бесшумно пополз вперед, по проходу, только что покинутому Малюткой и еще хранившему тепло ее тела. Главный должен сам все проверять, поскольку за все и отвечает в первую очередь - это правило Барон вбивал в них неустанно, и в прямом и в переносном смысле слова.
В нескольких шагах за густой изгородью из тесно сросшихся кустов, обрамлявшей одну сторону вымощенной камнем дороги, начинался длинный глубокий овраг, по склону которого они только что поднялись; по другую ее сторону высилась стена загородной усадьбы Хольга. Сверху, со сторожевой вышки у ворот, изгородь казалась сплошной и нетронутой, и даже самый зоркий караульный не заметил бы ни аккуратно проделанного лаза, ни выщипанных листиков - смотровой щели. К ней он и приник, с первого взгляда убедившись, что Малютка, увы, ничего не напутала.
На вышке стоял стражник, один вид которого вызывал в памяти почти забытые за давностью лет чеканные строчки Устава караульной службы. Среднего возраста (напрягая зрение, можно было рассмотреть в густой черной бороде отдельные седые волоски), с суровым непроницаемым лицом и холодными, бесстрастными глазами, - живое олицетворение бдительного, придирчивого и неподкупного служаки. Их замысел, продуманный до мелочей и успешно опробованный в прошлый раз, мог провалиться с громким треском - это было яснее ясного.
Ругаясь злым шепотом, поминая самыми грубыми словами всю родословную графа Хольга и этого так некстати подвернувшегося "деда", Трюкач отполз назад. На душе было гаже некуда, требовалось на ком-то сорвать злость, и этим кем-то оказалась, естественно, Малютка. Одноглазый был его приятелем, и к тому же он невольно почувствовал обиду за стражника - чувство уязвленной мужской солидарности вдруг взыграло в нем с огромной силой. Только безмозглой дурочке могла прийти в пустую головенку мысль обозвать зрелого, полного сил мужика "трухлявым перестарком"!
Лежавший возле края оврага человек в грязных засаленных лохмотьях, худой, как жердь, с черной повязкой на правом глазу и нищенской сумой через плечо, равнодушно махнул рукой: чего, мол, глядеть попусту.
-Надо что-то делать, Трюкач! Времени почти не осталось! - возбужденно забормотала Малютка.
"Без тебя бы не догадался", - с нараставшим раздражением подумал он.
-Может, все-таки попробуем, а? - настаивала Малютка. - В прошлый раз прошло, как по маслу!
-В прошлый раз был молоденький щенок, вроде тебя, - едко ответил Трюкач. - А теперь, сама сказала, дед-перестарок, да еще и трухлявый! Такого голыми сиськами не приманишь...
И, выдержав маленькую паузу, добавил самым оскорбительным тоном, на какой только был способен:
-Хоть до утра ими тряси!
"Так тебе и надо, тварь!" - с затаенным, мстительным торжеством подумал он, увидев, что хорошо рассчитанный удар достиг цели.
Малютка безумно раздражала его с первых же дней, когда прибилась к шайке. Злило буквально все: ее юность (мала еще промышлять на большой дороге), происхождение (с жиру бесится дворяночка, не иначе), вызывающая дерзость (взрослых надо слушать, ума-разума набираться, а не лезть со своим мнением!) и жестокость, удивительная даже для их кровавого ремесла. Но больше всего - то, что она постоянно маячила перед ним сводящим с ума соблазном, абсолютно недоступным и потому вдвойне желанным...
Глаза Малютки чуть не прожгли его ненавидящим огнем, пухлые чувственные губки растянулись в оскале. Она была похожа на разъяренную кошку, готовую прыгнуть и вцепиться в жертву. А что реакция у нее отменная и ногти острые, Трюкач знал очень хорошо.
Поэтому резким, отрывистым голосом приказал:
-Ну-ка, остынь! Быстро!!!
Барон убил бы любого, посмевшего обидеть Малютку в его присутствии. Но предводитель шайки был далеко, и сейчас командовал он. А кара за малейшее неподчинение главному во время выхода "на дело" была одна: смерть. Это правило Барон тоже вгонял в них долго и усердно, стараясь привить хоть какие-то азы дисциплины.
Малютка шумно перевела дыхание. Он явственно ощущал исходившую от нее бешеную злобу.
-Извини, я погорячилась, - сквозь зубы, с заметной неохотой и трудом выдавила она.
Трюкач снисходительно, с видом человека, удивленного собственным великодушием, кивнул:
-Ладно, что с вас, дурочек, возьмешь...
И, предупреждая повторную вспышку, поманил ее повелительным жестом. Малютка, все еще злая, придвинулась вплотную к нему.
-Пожалуй, придется попробовать, другого выхода все равно нет, - вздохнул он, глядя на розовеющий сквозь неплотную дымку солнечный диск, начавший скрываться за горизонтом. - А если его не проймет, тогда...
Прильнув к уху Малютки (она брезгливо поморщилась, но отодвинуться не посмела), Трюкач что-то зашептал. Вскоре девушка прыснула, прикрыв рот маленькой грязной ладошкой, а потом опустила глаза, изображая смущение.
-Сможешь? - спросил он, отодвигаясь.
-Еще и от себя добавлю! - пообещала Малютка. - Пошли, Одноглазый.
Они быстро двинулись налево, по-прежнему прячась за изгородью. Трюкач снова занял место у смотровой щели, упершись в землю ладонями и носками полусогнутых ног, чтобы в нужный момент взметнуться в воздух, подобно распрямившейся пружине.
Затаив дыхание и считая секунды, он смотрел, как последние солнечные лучи, окрашенные в нежный розовый цвет, весело играют на потемневшей от времени каменной кладке стены и на острых, как бритва, колючках проклятой проволоки, - последнего и самого известного изобретения Хольга, благодаря которому и без того богатый граф стал первым богачом Империи. Того самого изобретения, за которое графа благословляют состоятельные горожане и проклинают разбойники и воры, о котором любой человек, обученный грамоте, может прочесть на каждом углу, - куда ни глянь, всюду висят листы пергамента с ярко-красными кричащими фразами: "Лучшая в Империи патентованная колючая проволока - прекрасная защита от грабителей! Остерегайтесь дешевых подделок! Отпускается всем желающим за наличный расчет в количестве, кратном 1 (одной) деревянной бабе, оптовым покупателям скидка". Милостивые боги и святые угодники, мало ему было проволоки, он еще придумал уродливую штуковину, на которую ее наматывают, и окрестил это чудовище деревянной бабой... Тьфу!!! Баба - она иной раз и впрямь бывает тупой, как дерево, что поделаешь, так повелось от сотворения мира, не нами начато, не нами и закончится, ... но все-таки она живая, из плоти и крови. А главное, она никогда не бывает такой неприступной, холодной и колючей, не ранит так больно, как эта проклятая проволока. К самой мерзкой и сварливой бабе можно найти подход, если взяться за дело обстоятельно и умеючи, а равнодушную сталь не проймешь ни уговорами, ни жалобами, ни доблестью...
Дубовые столбы высотой в два человеческих роста с натянутой между ними в двенадцать рядов проволокой опоясывали всю усадьбу, оставляя открытым лишь один-единственный участок, перед воротами, которые были совсем близко от Трюкача. Теперь ему требовалось только одно: чтобы Малютка и Одноглазый смогли отвлечь стражника хоть на несколько секунд. Да, пусть караульный повернется к нему боком всего-навсего на три бесценные секунды - больше не надо, ловкому и натренированному человеку хватит с лихвой. Первая уйдет на то, чтобы взметнуть тело над защитной изгородью и перескочить на дорогу, вторая и третья - чтобы отчаянным броском пересечь пустое пространство и прыгнуть под нижние ветви невысокого, но довольно густого и раскидистого куста, так кстати выросшего на краю глубокой ямы между правой створкой ворот и крайним столбом, предназначенным для колючей проволоки... Ветки и листья надежно укроют его от глаз стражника, бедняге и в голову не придет, что рядом, внизу, притаился человек, принесший ему смерть. И его товарищи, которые через считанные минуты покатят проклятую "бабу", затягивая проволокой пустой промежуток перед воротами, тоже не заподозрят, что жить им осталось совсем немного...
Ну, что они копаются, проклятые лодыри, давно пора начинать, времени осталось в обрез!..
Едва он успел подумать об этом, как слева раздался пронзительный визг Малютки, и сразу же вслед за ним - хриплый, надсадный рык Одноглазого:
-Отдай! Моя монета, я первый нашел!
-Нет, я! Проваливай, а то врежу!
-Гадина! Урод кривой!
-Это я-то урод?! Получай! Вот тебе, паскуда!
-Уа-ааа, больно-ооо!!! Помогите!!!
По лицу стражника пробежала тень. Он досадливо поморщился, словно учуял дурной запах, и обернулся в ту сторону, откуда доносились вопли.
Трюкач начал распрямляться... и почти сразу снова прильнул к земле, укрывшись за изгородью. Ликующий беззвучный крик замер на губах, сменившись яростным зубовным скрежетом.
Проклятый стражник отвлекся всего на долю секунды, которой хватило ему для того, чтобы убедиться: никакой опасности для охраняемого объекта, то есть, для графской усадьбы и ее обитателей, нет. Два жалких оборванца сцепились и мутузят друг друга, не поделив найденную монетку, оброненную каким-то растяпой... Ну и пусть мутузят. Это происходит не внутри усадьбы, а снаружи, значит, его не касается.
Трюкач бросил отчаянный взгляд на горизонт (Солнце почти скрылось) и послал такой же отчаянный призыв Малютке: давай, действуй, на тебя вся надежда! И она словно услышала его, мастерски перейдя ко второй части представления.
-Дяденька стражник, заступитесь! - плаксивым фальцетом запричитала Малютка. - Велите ему, чтобы не бил меня! А-а-ааа!!! Что ты делаешь, упырь проклятый!...
Трюкачу не было видно, что происходит в том месте, откуда доносятся крики. Но он представлял это так отчетливо, как если бы вся сцена разыгрывалась у него на глазах. Вот Одноглазый хватает Малютку за грязный бесформенный балахон, вот сделанные "на живую нитку" стежки с треском рвутся, лохмотья сползают до пояса... И взору потрясенного стражника предстают женские груди - белоснежные, безупречной формы и красоты, с нежно-розовыми коническими вершинками...
Этим фокусом Малютка владела в совершенстве, она блестяще проделала его и в прошлый раз (молодой паренек-караульный сначала чуть не свалился с вышки, пытаясь получше рассмотреть ее прелести, а потом грозно прикрикнул на Одноглазого, приказав ему отстать от девчонки). Она прибегала к нему и раньше, когда требовалось быстро и надежно отвлечь внимание от других членов шайки, переключив его на себя. Если учесть, что Малютка была худенькой и узкобедрой, всегда коротко, по-мужски, стриглась, а перед тем, как идти на дело, специально пачкала лицо, руки и одежду (естественно, тоже мужскую), чтобы лучше скрыть свое естество, то эффект получался просто ошеломляющий. Так она однажды спасла и самого Барона, выбежав с пронзительными воплями прямо навстречу стражникам, подозрительно точно узнавшим, где и когда главарь шайки должен встретиться с одним из скупщиков краденого. Не миновать бы ему долгих мучительных допросов в пыточной камере городской тюрьмы, а потом - такой же казни в ближайший базарный день на Торговой площади, если бы Малютка не была сообразительной, а стражники - тупыми и падкими на женскую красоту. Пока эти бараны в кольчугах сверлили округлившимися глазами ее грудь, предводитель скрылся в проходном дворе...
Стражник, повернувшись, посмотрел на Малютку, и теперь на его бесстрастном лице промелькнуло явное удивление. Трюкач снова рванулся вверх... и снова каким-то чудом успел распластаться на земле за оградой, не попавшись на глаза проклятому служаке с железными нервами и рыбьей кровью. Чертов караульный явно решил, что создавшаяся ситуация не заслуживает его внимания. Грязный мальчишка - оборванец вдруг оказался девушкой с весьма развитыми формами... занятно, спору нет, но это не причина пренебрегать своими обязанностями.
Трюкач еле сдержался, чтобы не взвыть в полный голос, жалуясь всем святым на небесах и всем демонам в преисподней на чудовищную несправедливость судьбы. Над горизонтом виднелся самый краешек Солнца, у них оставалось в запасе меньше минуты.
И тут Малютка снова открыла рот. Хлынувший оттуда поток грязнейшей ругани мог бы вогнать в краску пьяных портовых грузчиков. Трюкач мысленно аплодировал ей: те выражения, которые он шептал Малютке на ухо, по сравнению с ее "перлами" казались лепетом невинного младенца.
Стражник дернулся, будто ужаленный, его лицо побагровело от прихлынувшей крови.
-А ну, заткнись, мерзавка! - заорал он, перевесившись через край сторожевой площадки и грозя Малютке кулаком. - Захлопни свою поганую пасть, говорю! Сейчас же пошла вон, а то хуже будет!
Тело Трюкача взметнулось в воздух. Одна секунда... две...три...
В отчаянном прыжке, распластавшись над самой дорогой, он поднырнул под нижнюю ветку куста, успев прикрыть глаза ладонью, чтобы уберечь их от колючих отростков, и в следующее мгновение земля ушла из-под ног. Сгруппировавшись и раскинув руки, он погасил удар о дно ямы и замер, превратившись в безжизненную статую, беззвучно глотая воздух пересохшим от волнения ртом. Холодный пот выступил на лбу, сердце бешено колотилось о ребра, будто желая проломить их и выскочить наружу, в дрожащие кончики пальцев словно впились мириады крохотных морозных иголочек, а в ушах набатным звоном гремело: "Получилось!!! Получилось!!!"
Прямо над его головой продолжал бушевать стражник. Его возмущенные вопли перемежались с горькими сетованиями на современную молодежь и общее падение нравов. Куда же катится Империя, в какую бездну может свалиться род людской, если молодые девушки оскверняют свои уста столь мерзкой руганью! Да раньше любая особь женского пола, даже нищенка, скорее умерла бы, чем позволила себе произнести хоть что-то подобное. А теперь....
-А теперь все по-другому! - благодушно отозвалась Малютка, видевшая, что их замысел удался и пребывавшая по этой причине в прекрасном настроении. - И я тоже совсем другая, уж не взыщи!
-Убирайся! - взревел стражник, окончательно взбеленившись. - Пошла вон, пока я в тебя стрелу не пустил!
-Да ухожу, ухожу, чего разоряться! Побереги глотку, дедуля!
-Ах ты тварь!!! - стражник от ярости чуть не поперхнулся. - Шелудивый пес тебе дедуля! Шлюха бесстыжая!
Трюкач вздрогнул и судорожно сглотнул слюну. Он мог бы поклясться, что в яме внезапно пахнуло могильной сыростью и холодом.
Несколько секунд прошли, как ему показалось, в жуткой, неестественной тишине. Потом раздался голос Малютки - ласковый, вкрадчивый:
-А вот это ты напрасно, дед. Ох, напрасно!
Не выдержав, Трюкач осторожно раздвинул ближайшие ветки и выглянул наружу.
Малютка стояла, придерживая на груди разорванный балахон и склонив запрокинутую голову к левому плечу. Она с явным интересом рассматривала стражника, словно хотела накрепко запомнить его лицо; рот слегка приоткрылся, узкий розовый язычок медленно облизывал нижнюю губу.
У Трюкача похолодело в животе. Он слишком хорошо знал, что это означает. Несколько раз ему приходилось видеть, как Малютка, точно так же склонив голову и неторопливо проводя языком по губе, рассматривала человека, стоящего напротив; только вместо балахона ее прикрывал кожаный фартук, руки не скрещивались на груди, а возились с ножом и точильным бруском, уверенными движениями доводя лезвие до бритвенной остроты. И человек стоял не на сторожевой площадке, а возле дерева в лесу или у столба в каком-нибудь глухом подвале, накрепко прикрученный к нему веревками... На нее снова накатывало - это случалось, к счастью, редко, но такие дни бывали тяжелым испытанием даже для тех членов шайки, которые давно потеряли счет своим жертвам вместе с угрызениями совести. Даже Барон, обожавший юную любовницу и потому прощавший ей многое, досадливо морщился и всегда старался отговориться занятостью в городе, чтобы не присутствовать при ее "развлечениях". Он изменил этому правилу только один-единственный раз: когда к дереву привязали того самого скупщика краденого, который продал его с потрохами...
Малютка гордо выпрямилась, продолжая придерживать разорванную одежду, повернулась спиной к стражнику, не подозревавшему, что произнес слово, которое эта странная грязная девчонка считала смертельным оскорблением, и тем самым обрек себя на жуткую участь, презрительно фыркнула и пошла прочь. Она пересекла дорогу, обошла изгородь, послужившую им укрытием, и стала спускаться по крутому склону оврага. Одноглазый быстро семенил за ней; по пути он оглянулся, взглянув на караульного, и Трюкач мог бы поклясться, что на его лице промелькнуло искренне сожаление, смешанное с паническим испугом.
В следующую секунду послышался нарастающий стук и звенящий лязг, затем чуть слышно заскрипели воротные петли: явились дежурные стражники вместе с громоздкой "деревянной бабой".
-Ты на кого орал, Гумар? - раздался негромкий, но уверенный голос, в котором отчетливо различались недовольные начальственные нотки.
-Осмелюсь доложить, господин старший десятник, на нищих! Два оборванца, мужик и девка, нашли на дороге монетку, не поделили, и ну драться да галдеть. А девка, та вообще дрянь редкостная, так ругалась...тьфу! Я такой мерзкой брани и в трактире не слыхивал.
-В трактире? Интересно, когда это ты в последний раз захаживал в трактир? Ты же у нас не такой, как все, Гумар, держишься отдельно, нашими развлечениями брезгуешь... Девка-то хоть красивая была?
-Ну... Э-э-эээ... Осмелюсь доложить, не присматривался!
-Ох, и дурень же ты! "Не присматривался!" А надо было присмотреться! Если красивая, подал бы знак, мы бы ее мигом сюда втащили да поразвлеклись немного...
-Так это... Господин старший десятник, да как же... Ведь господин граф строго-настрого...
-А откуда он узнал бы?! Или, по-твоему, я помчался бы к нему с докладом: "Так и так, ваше сиятельство, разрешите задрать подол приблудившейся бабенке?" Телок ты, Гумар, и ум у тебя телячий, право слово... Ох, в недобрый час ты к нам в столицу приперся, дубина неотесанная, чего тебе в твоей глуши не сиделось! И что только нашло на графа, чем ты ему приглянулся, никак не пойму! Ладно, с тобой, олухом, говорить - настроение поганить... Приступайте, ребята!
Стражники, пыхтя от натуги, покатили графское изобретение к столбам: натягивать проволоку на ночь. Десятник продолжал поругивать Гумара, но скорее по привычке, нежели по злобе, как любой начальник, смирившийся с наличием бестолкового и бесполезного подчиненного, от которого невозможно избавиться, пока не поступит распоряжение сверху.
Трюкач осторожно откинулся спиной на склон ямы и закрыл глаза. Теперь оставалось одно: набраться терпения и ждать.
- - - - - - - - - - - -
Только боги-хранители безупречны, а у каждого живого человека обязательно найдется или грех, или, по крайней мере, недостаток. Перечень грехов мадам Анни, хозяйки "Белой Лилии", одного из лучших публичных домов Кольруда, занял бы целую страницу, исписанную убористым почерком, и на первом месте наверняка стояло бы то, что в Священной Книге скромно именуется "сребролюбием".
Даже один-единственный серебряный талар всегда вызывал у мадам самый живой интерес, пять таларов приводили в возбуждение, сходное с религиозным экстазом, а за десять таларов она была готова на все - хоть заменить собой любую из своих девочек. Правда, еще ни один клиент этого не пожелал - как уверяла саму себя хозяйка "Белой Лилии", исключительно из скромности, воспитанности и уважения к столь известной и солидной особе, как она. В глубине души, вздыхая, мадам понимала, что каждый мужчина, переступая порог ее заведения, оставляет за ним скромность, а претендовать на уважение ей просто смешно... увы, дело в возрасте, зеркало с каждым годом подтверждает это все грубее и безжалостнее... но какая женщина признается в этом вслух, даже под страхом пытки? К тому же десяти серебряных таларов зараз никто еще не выкладывал, поэтому стоит ли терзать себя, предаваясь бесплодным мечтаниям, когда так легко и приятно утешиться старой, как мир, фразой: "Все мужики - сволочи!"
Но теперь этот великий день наступил: массивная стопка новехоньких монет с чеканным профилем Правителя Ригуна возвышалась на краю ее туалетного столика, переливаясь тусклыми огоньками. Она не просто притягивала - она завораживала и сводила с ума, поскольку это были не серебряные талары, а золотые. Мадам Анни, с великим трудом удержавшись от искушения сначала надкусить один из них для пробы - никому нельзя верить, в Империи развелось столько жуликов! - а потом смахнуть со столика и спрятать в свой надежный сундучок - сейф, заставила себя медленно откинуться на спинку любимого кресла и принять равнодушно-спокойный вид. Ей не подобало вести себя как владелице жалкого притона под названием "Ночная Фиалка", имевшей наглость во всеуслышание заявлять, что ее дом терпимости ничем не хуже. Пусть все внутри дрожит от алчного возбуждения, пусть распирает безудержное любопытство - надо держать себя в руках, интересы "Белой Лилии" прежде всего. Так когда-то без устали наставляла ее мать, закрепляя уроки увесистыми подзатыльниками, того же она сама требовала и от своих "девочек".
Интересы "Белой Лилии" - прежде всего...
Мужчина, который только что выложил эту баснословную сумму, держался со спокойной уверенностью воспитанного человека, знавшего себе цену. Ни в его одежде, ни в поведении не было даже намека на пошлость или безвкусицу, по которым она безошибочно распознавала расплодившихся новоявленных богачей. Но он был и не из общества- уж в этом-то мадам Анни могла поклясться даже под присягой в зале суда.
-Вы предлагаете десять таларов... - протянула она, чуть подняв брови, постаравшись, чтобы ее слова прозвучали вежливо, но в то же время так, будто речь шла о чем-то не слишком серьезном.
-Золотых таларов, позвольте напомнить! - с легким нажимом произнес посетитель.
-Разумеется, золотых... - со снисходительной улыбкой благородной дамы, прощающей невольную бестактность бедному родственнику из провинции, впервые попавшему в столицу, кивнула мадам Анни. - Я бы не посмела даже подумать, что такой солидный клиент, как вы, захочет расплатиться серебром - все-таки у меня заведение высшего разряда, а не какая-то "Ночная Фиалка"!
Она мысленно аплодировала себе: не только удачно охаяла ненавистную конкурентку, но и отрезала клиенту пути к отступлению. Теперь, даже если он пожалеет о минутном безрассудном порыве щедрости, мужская гордость просто не позволит ему дать повод усомниться в своей солидности, и он не потребует деньги назад. Ну-ка, любезный, твой ход, что ты скажешь? Какая жалость, что на нем эта проклятая маска, она ведь очень неплохо умеет читать по лицу, многолетняя практика не прошла даром. Любая непроизвольная гримаса, любое движение века, насупленная или поднятая бровь, - сколько они могут рассказать опытным, знающим людям! Может, набраться наглости и попросту попросить его открыть лицо - дескать, здесь все-таки дамский будуар, а не бал-маскарад, не извольте беспокоиться, никто не узнает, как вы выглядите, я умею хранить не только свои, но и чужие тайны, за столько лет никто еще не жаловался на мою болтливость...
Странный посетитель прервал ее размышления:
-Мадам Анни, мое время дорого, ваше тоже, поэтому предлагаю немедля перейти к делу. Я предложил вам сумму, во много раз превышающую ваши обычные расценки - я знаю, о чем говорю, мадам! - вежливым, но твердым голосом, в котором отчетливо зазвучали металлические нотки, отреагировал незнакомец на ее притворно-возмущенную попытку приподняться с кресла, - и поэтому рассчитываю получить за нее именно то, что мне нужно. Причем без каких бы то ни было вопросов и возражений с вашей стороны! - отчеканил он, глядя прямо в глаза хозяйке. - Это мое твердое условие, и обсуждению оно не подлежит. Если вы не согласны, скажите сразу. Ваше заведение и в самом деле высшего разряда, но, хвала богам-хранителям, оно не единственное в Кольруде...
Человек в черной бархатной маске умолк, многозначительно переведя взгляд на золотую стопку.
При одной мысли, что самый выгодный клиент, когда-то переступавший порог "Белой Лилии", может рассердиться, встать и уйти, и эти десять золотых таларов достанутся кому-то другому, например, ненавистной хозяйке "Ночной Фиалки", у мадам чуть не лопнуло сердце, заколотившееся так, словно хотело порвать шнуровку туго затянутого корсета из китового уса. Милостивые боги, видимо, она и в самом деле стареет, теряет былую хватку и прозорливость, раз чуть не разозлила эксцентричного богача! Да любая хозяйка дома терпимости может только мечтать о таком клиенте, а она, дура набитая, старая кукла...
-Согласна, полностью согласна! - торопливо воскликнула мадам Анни. - Не будете ли вы любезны уточнить, что именно вас интересует? Все мои девочки в вашем полном распоряжении! И даже если...
Слегка покрасневшая мадам запнулась на полуслове, вовремя сообразив, что о некоторых вещах она, как любая женщина, вполне может мечтать, но говорить об этом с пугающей прямотой как минимум непрофессионально и рискованно, еще смутишь клиента! Надо тоньше, деликатнее...
-Даже если вы захотите что-то... э-э-э... несколько выходящее за обычные границы... или нетрадиционное, экзотическое... Вам стоит только сказать, я на все соглашусь. Любые пожелания клиента для меня - закон!
Подчеркнув слова "соглашусь" и "любые" так, чтобы они прозвучали достаточно понятно и ободряюще, но вместе с тем, упаси боги, не навязчиво, мадам Анни скромно умолкла.
Незнакомец медленно покачал головой.
-Я не любитель всяких... скажем так, рискованных забав. Меня интересуют натуральные блондинки. Надеюсь, вы не считаете их экзотикой, выходящей за обычные границы?
- - - - - - - - - -
На почерневшем небе давно загорелись разноцветные светлячки звезд, воздух заметно посвежел. С окраины Кольруда только что во второй раз донесся заунывный, протяжный крик патруля: "Спите спокойно, добрые люди, ваш сон охраняют!" - и Трюкач снова с благодарностью помянул давно почившего Правителя Норманна. Сколько уже лет прошло, как этот железный старец покинул наш грешный мир (точнее, ему помогли его покинуть, Правитель хоть и достиг весьма почтенного возраста, но обладал отменным здоровьем и явно собирался пожить еще, что категорически не устроило многих членов Тайного Совета), а его законы по-прежнему неукоснительно соблюдаются... Даже те, которые противоречат здравому смыслу и могут вызвать у нормальных людей лишь раздражение, а то и самую настоящую ярость.
Вот, к примеру, какие мысли возникнут у любого горожанина, вымотавшегося за долгий трудовой день и мечтающего о заслуженном отдыхе, если его ежечасно будят напоминанием: мол, спи спокойно и ничего не бойся, стража рядом и не дремлет, крепкие ребята с мечами и алебардами, в кирасах и шлемах исправно обходят дозором улицы. Хорошо человеку, которого боги наградили благословенной способностью крепко засыпать: такому хоть в самое ухо ори, хоть за плечо тряси, хоть балуйся тут же, рядом, с его законной супругой, он не проснется. Такого и обворовывать одно удовольствие, поскольку риск сведен к минимуму. Ну, а тот, кого те же боги наказали чутким сном, вполне может, снова услышав осточертевшее "Спите спокойно, добрые люди...", сорваться с постели, распахнуть окно и вместо благодарности обложить "охранников" самой гнусной руганью. А то и выплеснуть им на головы либо воду из кувшина для умывания, либо содержимое ночного горшка - это уже смотря, до какой степени бешенства довели раба божьего...
Его же, Трюкача, эти крики избавили от главной заботы - рассчитывать время, терзаясь в мучительных раздумьях, пора ли ему выбираться из укрытия, или лучше еще немного подождать. Природа человека везде одинакова: и в столице Империи, и в каждом из девяти главных городов провинций, и в самой убогой деревушке крепче всего спится в предрассветную пору, а того, кто по какой-то причине вынужден бодрствовать, сильнее всего клонит в сон в это же время. Ясное дело, ни на описавшихся младенцев, ни на измученных кучей болячек стариков это правило не распространяется; но ни тех, не других, к счастью, не назначают в караул. Правда, ночью на вышке дежурят два стражника, а не один (хвала богам, среди них нет въедливого служаки Гумара, тот сменился), но это не будет препятствием. Усталость и человеческая натура все равно возьмут свое, и к тому времени, когда раздастся шестой по счету оклик, караульные, конечно же, не заснут - рассчитывать на такую неслыханную удачу было бы идиотизмом, - но зевать и тереть кулаками слипающиеся глаза будут непременно. Их бдительность притупится, ... а больше ему ничего не надо. Эх, если бы еще не так сильно саднила оцарапанная ладонь, а главное, меньше затекали бы ноги...
Трюкач несколько раз попеременно сжал и расслабил мышцы, чтобы застоявшаяся кровь веселее побежала по жилам. Ему оставалось ждать еще четыре часа.
- - - - - - - - - -
Мадам Анни, отступив в сторону, чтобы клиент мог без всяких помех осмотреть ее девочек, взглянула на него почтительно, но в то же время с легким вызовом: дескать, где еще увидишь такой отборный товар, да еще за какие-то жалкие десять золотых таларов? В ее пышной груди бушевали чувства, сходные с теми, которые испытывают заводчики породистых лошадей или собак: законную гордость за своих питомцев, и потаенную горечь при мысли, что рано или поздно они будут принадлежать кому-то другому.
Мужчина в маске неторопливо, по очереди осмотрел молоденьких блондинок, выстроенных в ряд посреди хозяйского будуара.
-Что же, весьма недурны... - задумчиво протянул он. - Поздравляю, мадам, у вас хороший вкус! Неудивительно, что "Белая Лилия" пользуется таким успехом.
-Благодарю за комплимент, сударь. Все же осмелюсь заметить, что мои крошки заслуживают более лестных слов. "Весьма недурны" - это, конечно, похвала, но...
-Никаких "но", мадам Анни! Вы что, забыли наш уговор? Вы не должны ни возражать, ни задавать вопросы. А если мне понадобится ваше мнение, я сам скажу.
Голос незнакомца прозвучал резко, почти грубо, и девушки изумленно уставились на него. Никто и никогда еще не говорил с их всесильной хозяйкой подобным тоном.
Будь эти десять монет вычеканены из не столь благородного металла, мадам, пожалуй, наступила бы на горло собственной алчности и указала невоспитанному невеже на дверь. Но золото... Оно сбивало с пути истинного куда более достойных личностей, что же требовать от хозяйки публичного дома, хоть и высшего ранга!
-Я не забыла, - скрепя сердце произнесла она, изо всех сил скрывая от наглеца в маске свои истинные чувства. - Прошу прощения, сударь, этого больше не повторится.
-Так-то лучше... - снисходительно кивнул клиент. Он еще раз прошелся вдоль шеренги девушек, потом сделал то же самое, зайдя сзади, и снова оказался перед ними. Его внимательные глаза скользили по их фигурам, лицам, особо задерживаясь на волосах.
-Как тебя зовут? - внезапно спросил он, положив руку на плечо блондинки, ближайшей к нему.
-Тала, господин.
-Ты любишь мужчин?
-Лю... Люблю, г-господин...
-Врешь. Разве тебя не учили, что врать нехорошо?
-Я... Я не знаю, господин...
-Милостивые боги, да ты не только врунишка, но еще и дурочка! - сокрушенно вздохнул незнакомец. - Ну, а как твое имя? - внезапно, без паузы спорил он соседку Талы, быстро приблизившись вплотную к ней.
Та вздрогнула и инстинктивно отшатнулась. Мадам Анни хотела прикрикнуть на нее, но не посмела - вдруг клиент решит, что это тоже нарушение уговора - и ограничилась тем, что из-за его спины погрозила ей кулаком и скорчила грозную гримасу, решив непременно оштрафовать девчонку за такое глупое и непозволительное поведение: другим наука будет, а хозяйке выгода.
Эрга на секунду замялась, и взбешенная хозяйка тут же решила удвоить штраф. А если, не приведи боги, клиент разозлится и уйдет, унеся с собой золотые монеты... О-о-о, тогда эта тугодумка и дурочка проклянет собственного папашу, не в добрый час вздумавшего оплодотворить своим семенем ее будущую мамашу! А заодно и мамашу, выносившую ее, родившую и вскормившую. С кустов, растущих во дворе "Белой Лилии", уже давно не срезали длинных гибких веток, ... пора и напомнить, кто тут главная.
-Господину угодно, чтобы я сказала правду? - чуть слышно прошептала Эрга, внезапно покраснев.
Мадам Анни каким-то чудом сдержала отчаянный вопль. О боги и все угодники, можно ли быть подобной идиоткой!!! Разве она не слышала, как клиент буквально минуту назад, громко и недвусмысленно объявил, что не потерпит никаких вопросов?! Нет уж, ни двойным штрафом, ни двойной порцией розог она не отделается, наказание будет куда суровее...
К ее изумлению и невыразимому облегчению, человек в маске ответил спокойным, даже мягким голосом:
-Да, конечно. Только правду!
-Я не люблю их, господин. Иной раз просто ненавижу! Но... Но я не могу без них обходиться.
-Вот как? - заинтересованно протянул незнакомец.
-Да, господин, мне нужны мужчины. Я проклинаю и презираю себя за это, но ничего не могу с собой поделать.
-Зачем же проклинать и презирать? - интерес в голосе клиента явно усилился. - Разве не таков закон природы? Разве боги не создали мужчину и женщину, чтобы они любили друг друга и продолжали род людской?
"Хвала святым угодникам, он не рассердился! - с ликованием подумала мадам Анни. - Пожалуй, прощу этой дурочке штраф, а попку все-таки надеру, чтобы не распускала язык".
-Так как же? - мягко, но настойчиво спросил человек в маске.
-Я не знаю, что вам ответить, господин. Я глупая и необразованная. Но меня с детства учили, что боги назначили женщине быть скромной и послушной, и бежать от соблазнов, как от чумы. Так говорила мне мать, так говорил святой отец в нашей церкви. Плоть греховна, а душа бессмертна. Нельзя поддаваться зову плоти, этим погубишь душу. А я... - Эрга закрыла ладонями пылающее лицо.
"Ушам своим не верю! Сказали бы мне, что одна из моих лучших девочек мыслит, как монашка - лопнула бы со смеху! Тьфу ты, даже пороть ее жалко, глупышку этакую...Так и быть, избавлю ее и от розог, и от штрафа... Хотя нет, штраф все-таки взыщу, деньги лишними не будут", - подумав, решила мадам Анни.
-Ну что ты, успокойся... - ласково потрепал Эргу по плечу странный посетитель и двинулся дальше вдоль шеренги. - Твое имя?
-Сивилла, господин, - быстро откликнулась высокая длинноногая девушка с осиной талией, пышными бедрами и гривой невероятно густых, волнистых светло-соломенных волос.
-Красивое имя... Думаю, оно по праву дано такой красавице, - многозначительно произнес незнакомец и замолчал, глядя прямо в глаза Сивилле - для этого ему пришлось слегка запрокинуть голову.
Наступила тишина. Мадам Анни делала отчаянные знаки: мол, поблагодари за комплимент, не стой, будто язык проглотила! - но все было напрасно. Интеллектом Сивилла никогда не отличалась; она была одной из самых "востребованных" девушек "Белой Лилии", но для весьма специфической клиентуры, находившей особую прелесть в сочетании ангельской красоты и полного отсутствия ума.
-А может быть, тебе зря дали такое имя? Может, ты некрасивая? - сухо спросил человек в маске, прервав неловкое молчание.
-Я, господин?! - выпучила глаза Сивилла.
Мадам заскрежетала зубами, мысленно поклявшись, что розги, от которых она избавила Эргу, не залежатся без дела.
-Нет, я! - иронически хмыкнул незнакомец.
-Вы, господин?!
Хозяйка "Белой Лилии" от злости с такой силой стиснула кулачки, что ее длинные отполированные ногти чуть не впились в мякоть ладоней.
-Тут все понятно... - вздохнул клиент, сделав шаг в сторону. - А тебя-то как зовут?
Хрупкая, среднего роста девушка с прямыми, аккуратно расчесанными волосами, отливающими чуть заметным рыжеватым оттенком, взглянула на него без всякого испуга, даже с некоторым вызовом, - так, во всяком случае, показалось взбешенной хозяйке, еще не отошедшей от потрясающей тупости Сивиллы.
-Меня зовут Бетти... господин.
Последнее слово она то ли случайно, то ли умышленно произнесла после чуть затянувшейся паузы.
-Тебе нравится твоя жизнь, Бетти?
-Какое это имеет значение, господин! Другой жизни я все равно не знаю.
-А хотела бы узнать?
"Это еще что такое? - всполошилась мадам Анни. - Неужели, не приведи боги, он из тех сумасшедших, которые пытаются наставлять падших девок на путь истинный?! Вот уж принесла нелегкая!"
-Нет, господин.
-Почему?
-Может, она будет лучше. А может, и хуже. Так зачем мне рисковать? Здесь, по крайней мере, не надо заботиться ни о куске хлеба, ни о крыше над головой...
-Но ты расплачиваешься за пищу и кров своим телом! - довольно строго, с явной укоризной произнес незнакомец.
"Точно, один из них! - с тоскливой злостью подумала мадам. - Не было заботы! По крайней мере, даже если задурит ей голову, просто так не уведет, уж эти-то десять золотых я с него стрясу. Надо будет - до начальника стражи дойду..."
-Что с того, господин? Все женщины так расплачиваются.
-Так уж и все?
-Конечно, господин! Чем я отличаюсь от любой замужней? Только тем, что не венчалась в храме, и ложусь в постель не с одним мужиком, а со многими. Я-то, по крайней мере, деньги за это получаю, и ничем больше не занята, а она и стирает, и прибирается, и стряпает, и за детишками ходит, и все даром.
-Интересно ты рассуждаешь... - человек в маске покачал головой. - Ну, хорошо, пока ты молодая и привлекательная, тебе платят. А потом что будешь делать? Когда от былой красоты и следа не останется?..
"Это на что он намекает?!" - мысленно возопила оскорбленная в лучших чувствах хозяйка "Белой Лилии".
-Зачем загадывать! - пожала плечиками Бетти. - День прошел, и хвала богам... Сколько-то скоплю, с голоду не подохну.
-Ну, если так...
К великому облегчению мадам Анни ("Нет, похоже, он не из тех!"), человек в маске, оставив свою собеседницу в покое, подступил к последней девушке.
-А как твое имя?
-Кларисса, господин.
-Ты хотела бы пойти со мной?
-Очень, господин!
-Я тебе не верю. Ты же ничего не знаешь обо мне!
-Зачем мне знать, господин? Вы мужчина, этого достаточно.
-Мужчины тоже бывают разными! А если я скверный человек? Вдруг буду бить тебя, мучить, унижать?
-Ваше право, господин.
Человек в маске сокрушенно махнул рукой.
-Мне кажется, я несколько поторопился с комплиментами, мадам Анни, - сухо сказал он, подойдя к хозяйке "Белой Лилии". - Ваши... гм... девочки действительно очень красивы. Но вот что касается всего остального...
У владелицы заведения чуть не сорвался с губ жалящий, ядовитый вопрос: сударь, вам для чего нужна женщина, чтобы уложить ее в постель, или чтобы вести с ней ученый диспут о высоких материях? Но он так и прозвучал, хотя искушение было велико. Интересы "Белой Лилии" превыше всего - правило, накрепко вбитое в нее матерью, сработало и в этот раз. Десять золотых таларов - это десять золотых таларов, ради таких огромных деньжищ можно стерпеть грубость, высокомерие и непонятные капризы малоприятного субъекта. Она вместо резкой отповеди развела руками с притворно-виноватым видом: дескать, извините, чем богаты, тем и рады!
-Но я ограничен временем, и поэтому другого выхода нет. Придется делать выбор из этой пятерки прелестниц. Остается решить последнюю формальность, после чего дело можно будет счесть улаженным...
Мадам Анни вопросительно уставилась на него, не решаясь задать вопрос, в чем же заключается эта самая формальность.
Незнакомец как-то странно откашлялся и, нехотя пожав плечами с видом человека, вынужденного покориться злой судьбе, склонился к ее уху и что-то зашептал.
Слегка растерянная Тала, все еще смущенная Эрга, недоумевающая Сивилла, спокойная Бетти и явно разочарованная Кларисса неотрывно смотрели на них. За плотно закрытым витражным окном послышался протяжный крик дежурного стражника: "Спите спокойно, добрые люди, ваш сон охраняют!"
Мадам Анни выпрямилась во весь рост и буквально пронзила человека в маске негодующе-презрительным взором. Так посмотрела бы благородная дама на невоспитанного невежу, посмевшего сделать ей непристойное предложение, не утруждая себя предварительными мелочами, столь любезными женскому сердцу, вроде украдкой передаваемых записок, стихов, страстных серенад и бесконечных заверений в жаркой, сводящей с ума любви.
-Сударь, несмотря на наш уговор, я считаю своим долгом заявить: подобное недоверие оскорбительно для меня и не делает чести вам. За все время, что существует "Белая Лилия", ни один клиент, повторяю, ни один - повысив голос, подчеркнула она, - не имел повода пожаловаться на мою нечестность. Я всегда отвечала и отвечаю за свои слова. Если я сказала вам, что это натуральные блондинки, значит, так оно и есть.
На секунду мадам испугалась, не перешла ли границу, не переусердствовала ли, изображая оскорбленную гордость. Но странный незнакомец вовсе не думал сердиться, напротив, она могла бы поклясться, что он испытывает явное смущение.
-Я охотно верю вам, мадам Анни, и все же вынужден настаивать. Сожалею, но у меня строгие и абсолютно точные инструкции, которых я обязан придерживаться. Заодно и посмотрим ... гм... товар, так сказать... лицом... извините за такое сравнение... Это облегчит мне выбор.
Смутный сигнал тревоги раздался в мозгу хозяйки "Белой Лилии" - так, значит, клиент выбирает девочку не для себя, для кого-то другого... - но быстро заглох, когда она перевела взгляд на красивую стопку золотых монет. Себе ли, другому ли... какая, в сущности, разница, и тот, и другой - мужики, самцы и твари похотливые... чтобы им на том свете попасть к самым злым и изобретательным демонам!
-Раз вы настаиваете... У нас строгое правило: клиент всегда прав! Не то, что в какой-нибудь "Ночной Фиалке", - не удержалась она. И, посмотрев на шеренгу блондинок, строгим голосом сказала одно-единственное слово:
-Девочки...
После чего двумя руками медленно провела от середины груди к бедрам.
Тала, Бетти, Сивилла и Кларисса проворно начали расстегивать крючки и пуговицы. Эрга застыла на месте, словно окаменев. Потом ее лицо и уши вдруг снова залил ярко-красный румянец, и она умоляюще пролепетала:
-Господин! Может, не надо, а?..
-Это еще что... - раздался пронзительный визг хозяйки, но человек в маске заставил ее умолкнуть повелительным взмахом руки:
-Благодарю вас, барышни, достаточно... Пожалуй, можно и отступить от инструкций. Мадам Анни, я сделал свой выбор.
Он шагнул к Эрге, пунцовой от стыда, и, ободряюще похлопав по плечу, произнес громким, властным голосом:
-Я беру эту. Проследите, чтобы она была готова к трем часам пополуночи.
- - - - - - - - - - -
Вскоре после того, как протяжный и заунывный возглас стражников в шестой раз нарушил ночную тишину, Трюкач покинул укрытие. Он осторожно отогнул нижние ветки куста и выбрался из ямы с бесшумной грацией змеи, призвав на помощь всю свою ловкость.
Караульные на вышке шумно зевали, отчаянно борясь со сном, что не мешало им во всех подробностях обсуждать прелести некой Аделины и одновременно возмущаться ее аморальным поведением. Специально дразнит их, зараза, регулярно допускает к своему телу какого-то ничтожного купчишку, а на них, доблестных воинов, красавцев в самом расцвете сил, смотрит, как на пустое место... ох, дождется, доиграется! Не то, что этот купчишка, сам торговый старшина Кольруда не сможет ей помочь, когда они подстерегут ее в укромном местечке, и... Дальше шли такие скабрезные фантазии, что впору было покраснеть, но это хорошо: воздыхатели, оскорбленные в "лучших чувствах", едва ли горят служебным рвением, бдительности от них ждать не стоит. Слава богам, над человеческой природой время не властно! Поколения уходят и приходят, но люди остаются прежними...
А разве он сам во время вынужденного ожидания не исходил бессильной злобной тоской, представляя, как Малютка сейчас нежится в объятиях Барона, и разве не пришло ему в голову, - в который уже раз! - что их главарь вполне может погибнуть, и тот, кто займет опустевшее место, по праву завладеет и Малюткой...
Мало того - новый главарь вознесется к таким сияющим высотам власти и богатства, о которых совсем недавно страшно было даже мечтать...
Трюкач крепко, до боли сжал зубы, беззвучно выругав себя за несвоевременные и неуместные мысли. Сейчас нельзя отвлекаться от дела, слишком многое стоит на кону. Вот потом... потом видно будет. Стрела может прилететь с любой стороны, да и нож легко спрятать в рукаве, выжидая удобного момента, а после, в сумятице и давке... Попробуй-ка, разбери, чья рука его держала!
В конце концов, это будет только справедливо. А ведь даже Священная Книга превозносит справедливость, как одну из главных добродетелей.
Если бы они с Одноглазым тогда не зашли в трактир опрокинуть по кружечке доброго хмельного пивка...
Он медленно полз вдоль стены, удаляясь от ворот, и осторожно ощупывая каменную кладку, чтобы не пропустить нужного места. По правую сторону, в трех шагах, тянулись еле различимые в ночной тьме зловещие колючие струны проволоки.
- - - - - - - - - - - -
Ее все больше и больше терзало инстинктивное чувство надвигающейся опасности.
Оно было необъяснимо и нелепо. Что, в самом деле, может ей угрожать? Мадам Анни влиятельная женщина, среди ее постоянной клиентуры такие люди... - их имена лучше не произносить даже мысленно, а не то, что вслух! - и она не допустит, чтобы с одной из ее лучших "девочек" стряслась беда. Надо отдать должное старой жабе: пусть скупая до отвращения, пусть любит изображать святошу, рассказывая, как трогательно заботится о своих дорогих крошках (интересно, догадываются ли легковерные собеседники, что она нещадно штрафует "крошек" за малейшую провинность, раздает оплеухи, а иной раз и сечет розгами), но защиту все-таки обеспечивает. Если клиент захочет развлечься с девушкой не в "Белой Лилии", а в каком-то другом месте, он всецело отвечает за ее безопасность - таково одно из самых строгих правил мадам, известное всему Кольруду. Можно не сомневаться, она напомнила о нем странному посетителю в маске, и убедилась, что ее слова восприняты с должной серьезностью.
Да и какая опасность может грозить, если имеешь дело с умным и солидным мужчиной, а именно таким и был клиент! И не только умным и солидным, а еще... хорошим. Пусть это звучит наивно, по-детски, но так хочется верить, что она не ошиблась. Очень жаль, что маска не позволила увидеть его лицо: можно смело биться о заклад, что оно такое же хорошее - располагающее, обаятельное лицо доброго человека... Пусть он выбирал одну из них, как товар в лавке, что с того? Они, в сущности, такой же товар, только живой. Важно не то, что он делал, главное - как делал. И что и как говорил при этом. Случилось почти невозможное - после разговора с ним она вдруг ощутила себя не продажной девкой, не вещью, предназначенной для ублажения похотливых самцов, а живым человеком. Просто женщиной, молодой, красивой и очень несчастной. И ей до слез, до нервного срыва вдруг захотелось, чтобы этот странный и добрый человек выбрал именно ее, Эргу. Если ему будет хорошо с ней - а уж она постарается! - тогда, может быть, он придет еще не один раз, и эти встречи будут для нее самым настоящим праздником.
Когда же она услышала его фразу о строгих инструкциях, которые он обязан соблюсти, и поняла, что выбранная девушка будет предназначена для кого-то другого, ноги чуть не подкосились, а стены хозяйкиного будуара поплыли перед глазами. Разочарование было ужасным, как если бы не только спустили с сияющих высот на грешную землю, но еще и окунули с головой в какую-то липкую, мерзко пахнущую жижу. Эрга с великим трудом одолела желание расплакаться и выбежать за дверь - можно представить, какую взбучку устроила бы ей за это взбешенная хозяйка! - но на то, чтобы послушно раздеться, ее уже не хватило. Сотни раз приходилось представать перед клиентами, в чем мать родила, а теперь вдруг почувствовала - не может, и все. И она была очень благодарна незнакомцу: догадался, что происходит в ее душе, пожалел и проявил деликатность, столь несвойственную покупателям живого товара.
Конечно, мадам не простит непослушания... ну да демоны с ней. Не убьет же, в самом деле! В крайнем случае, выпорет, но от этого в "Белой Лилии" еще никто не умирал, надо только полностью расслабиться и, не стесняясь, визжать во все горло: так легче перенести боль...
Трюкач ждал этого момента, и знал, что он наступит, но во рту все-таки пересохло, а сердце забилось с удвоенной частотой. Природу человека не изменишь: сильное нервное напряжение не проходит бесследно.
А если оно не только сильное, но и длительное, то должно как-то выплеснуться, получить хоть какую-то разрядку, не то можно либо сойти с ума, либо совершить непоправимую глупость, которую не искупишь ничем - ни доблестью, ни деньгами, ни даже собственной жизнью.
Вроде той, которую две недели назад совершил один из стражников графа Хольга.
Неправда, что только женщины падки на лесть и любят поплакаться, жалуясь на злую судьбу. Хвала богам, некоторые мужчины ничуть не уступают в этом прекрасному полу...
Глупого стражника не пришлось даже поить сверх меры, его язык развязался сам собой, до такой степени бедняга был рад, что наконец-то нашлись люди, оценившие его по достоинству и разделившие жгучую обиду. Несколько самых примитивных, грубых комплиментов, затем пара ненавязчивых, будто случайных вопросов, тщательно изображенное сочувствие, вставляемые в нужных местах фразы: "Вот это да!" ... "Кто бы мог подумать!"... потом еще несколько вопросов... и дело было сделано.
Можно поклясться чем угодно, что именно лестью Малютка и приворожила Барона. Наверняка засыпала похвалами, дескать, какой он умный, храбрый и сильный, образец всех достоинств, а уж по мужской части вообще гигант, ни о ком другом и мечтать не надо... вот их предводитель и клюнул, как глупая рыба, на примитивную наживку, прикипел к ней всей душой.
Так, довольно! Он же запретил себе думать о Малютке!
(Хотя как можно не думать о воде в пустыне, умирая от жажды?!)
- - - - - - - - - - - -
Мужчина в маске чувствовал, как противная мелкая дрожь медленно поднимается от кончиков пальцев все выше и выше, захватывая ладони и запястья, как такой же противной судорогой сводит челюсти, а ледяной озноб пробегает вдоль позвоночного хребта.
Ему было страшно, по-настоящему страшно, и в то же время его терзала лютая, мучительная ненависть.
Он ненавидел самого себя, ненавидел женщину, которую осторожно вел по узкому проходу с низким дугообразным потолком, поддерживая правой рукой под локоть, ненавидел людей, когда-то сделавших этот самый проход, скупо освещенный масляным фонарем, который он держал в левой руке, но еще больше ненавидел того, к кому они направлялись.
Этот человек вызывал у него не только огромную, беспредельную злобу, но и такой же страх.
И точно такую же, если не большую, любовь.
- - - - - - - - - - - -
Правитель Ригун негромко произнес "Аминь!", в последний раз осенил себя крестным знамением и, опершись ладонью о пол, поднялся на ноги. В левом колене опять громко хрустнуло, острая боль заставила невольно охнуть и поморщиться. Не сдержавшись, Ригун злым шепотом помянул лейб-медика Арада, бессовестного шарлатана и бездельника, не способного к тому, что доступно даже деревенскому знахарю... и тотчас, спохватившись, еще раз перекрестился:
-Грешен, каюсь!
Испуганному Правителю показалось, что суровые лица богов-хранителей и святых угодников на какой-то миг стали еще строже перед тем, как расплыться, задернувшись смутной полупрозрачной пеленой.
Неужели ничего нельзя сделать? Конечно, он уже давно не юноша, но далеко не стар, ему всего сорок пять, разве это возраст для мужчины! Сколько людей даже в куда более почтенных летах не испытывают никаких проблем со зрением или с суставами... Почему же он, Правитель Империи, не входит в перечень этих счастливцев, разве не дожил его дед до седых волос, сохранив орлиную зоркость и ежедневно на равных фехтуя с лучшими мастерами меча! Ну, положим, фехтовальщики могли не особо усердствовать, помня о сане и возрасте Правителя, однако дед-то ловко орудовал тяжелым клинком и быстро передвигался, наступая и отступая, значит, с суставами у него было все в порядке!