Лант остановился на крутой лестнице, ведущей вверх на площадку, где гнездились его ученые птицы. Он всегда напевал строки Хвалебной песни Тару, особенно ту часть, в которой шла речь о его помощниках - почтовых минка.
Ступени слегка поскрипывали под массивной фигурой ланта-лесовика.
- Охо-хо, - посетовал долговязый Зватавид, смотритель и хозяин древней обсерватории. Его массивные ступни, больше похожие на корневища очень старого дерева, тоже поскрипывали в такт шагам и ступенькам. Он несколько раз останавливался, успокаивая дыхание. В правой руке держал подарок-угощение своим крылатым друзьям. Левая, которая была длиннее правой руки почти на четверть, обвила полукольцом кожаную котомку из шкуры хма. Три свитка из промасленной ткани, которым не страшны дожди, льющие уже четвертый день, покоились на дне котомки.
- Надо выбирать помощника, - разговаривая сам с собой, бормоча ещё что-то по- стариковски, продолжал путь наверх лесовик. С остановками Зватавид, наконец, добрался до выхода на площадку к гнездовью минка.
Шесть птиц радостно засуетились, предвкушая угощение, которым всегда их баловал лант. Они, немного отталкивая друг друга мощными крыльями, вытягивали раскрытые клювы, ожидая лакомство.
- Хорошие мои, засиделись? Скоро, скоро полетите, - ласково нахваливал смотритель своих минка. Птицы в ответ, слушая его речь, тоже нежно ворковали, поглядывая то на котомку, то на другую руку Зватавида.
- Совсем забыл вас старый пенек, давно не поднимался к вам, быстрокрылые мои, - лант аккуратно положил на небольшой деревянный помост котомку со свитками и начал развязывать почти такую же, но размером побольше.
На мгновение воркование и суета птиц как по мановению волшебной палочки резко прекратилась. Только лишь за тем, чтобы возродиться радостными криками благодарения.
Зватавид достал из мешочка сочные куски мяса оленя - ригаси, приправленные ароматной травой и поочередно стал кормить птиц. Первый кусок он дал своему любимцу сизо-лиловому вожаку - Крушу. Потом последовала очередь и остальных птиц.
Когда мясо закончилось, Зватавид уселся напротив помоста, прямо на туго сплетенный из тонких прочных лесных лиан пол площадки. Он сидел специально ниже своих питомцев, так что бы глаза птиц находились прямо на уровне глаз ланта. Давать минка задание и объяснять, кому куда лететь - целый ритуал. Смышленые пернатые, как утверждают старые предания, только что разговаривать не могут. А так, что твой лант, речь лесных жителей понимают.
Может, это было и странно, кочевники инкты до сих пор сомневаются в правдивости утверждения лантов, но говорить с птицами нужно красивыми стихотворными фразами. Птицы словно впитывали в себя, приученные с самого рождения, складные не лишенные поэтичности звуки речи лесных людей. Они даже кивали своими головами в такт звукам.
Складывалось впечатление, что птицы и впрямь понимали, о чем их просят доброжелательные хозяева древнего леса. И, хотя споры об этой удивительной способности минка не утихают до сих пор по всем землям Ревендора и его окрестностям, факт оставался фактом.
Пробовали и инкты и нималы приручать и учить могучих птиц. Но вскоре поняли, что из этой затеи одни только недоразумения да издёвки от лантов выходят. То не летят минка, хоть ты им всего оленя - ригаси скорми. То полетят, да совсем в другую сторону. Пробовали им и стихи - наговоры, так же как и ланты рассказывать. Нет, ничего не выходило. Сделают пару кругов в поднебесье ученики их, и возвращаются на площадку - гнездовье. Да ещё и хитро так поглядывают на своих нерадивых учителей. Сколько не бились инкты да нималы, ничего не выходило. Так и бросили это дело.
До сих пор приглашают они к себе долговязых лантов, золотыми монетами, а кто по богаче так и биоксами, оплачивая услуги почты птичьей.
Зватавид подождал, когда птицы совсем успокоятся и, чуть раскачиваясь, немного монотонно и протяжно стал говорить.
Первым, словно лучик солнца,
Что родиться за горами.
Там, где в недрах гор Эклифа
Минерал рождает время.
Будет ждать, взмывая руки
Что длинней теченья Нади.
Лант, чьё имя вам известно.
Долгожданный свиток знанья.
А в долине совсем рядом,
Где, украшенный веками,
Ревендор, опора знати
С нетерпением вас встретит.
В двадцать первой башне старой
Нет уже того веселья,
Там, промасленный лоскутик
Долгожданным гостем будет.
Третьим путь намного дальше -
К побережью океана.
Ждет Нимал - хвостатый с детства
Слово доброе из леса.
Как лететь решите сами
Вожака послушав мысли.
В благодарность я ригаси
Приготовлю к возвращенью.
Пусть покажет направленье
Рука Тару, светом ярким.
Зватавид замолчал, продолжая покачиваться и пристально вглядываться в глаза вожака своих питомцев. Тот в ответ расправил крылья, и звонкий птичий крик пронесся над вершинами зеленеющего в низу леса.
Дальняя пещера.
Молнии вспарывали черно-фиолетовые облака с оглушительным треском, который постепенно утихал убегающими волнами громовых раскатов. Раскидистыми ветвями сухого кустарника, прожилками осеннего дрожащего листа, размером от земли до неба вспыхивали, электрические разряды, отражаясь в мириадах капель проливного дождя. Иногда на секунду становилось светло, как ярким летним днём, но только на секунду, а потом фиолетовая темень снова обволакивала землю.
Лант с наслаждением вдыхал ночной влажный воздух. Ему всегда нравилось вот так стоять и смотреть на проявление силы Тару во всех её ипостасях. Молнии не страшили его, их с детства приучали к раскатам и сполохам. Спроси любого маленького ланта, не важно, какого племени - лесовиков, болотников или горников, боится ли он огня небесного, на что без сомнения получите ответ. Причем не простое да-нет, а развернутое рифмованное повествование на полчаса.
Вообще-то ланты не очень разговорчивы, это вам не балаболы по поводу и без повода - инкты, которые даже во сне что-то бормочут. Но если, дело касается легенд, историй, каких-то полузабытых преданий, то тут лучше собеседника, чем дети лантов, вам не найти.
Упругие струи неистово барабанили по обнаженному до пояса телу горного ланта. Он раскинул в стороны свои длинные руки, стараясь обхватить льющуюся сверху стену воды. Всполохи над грядой Эклифских гор начали понемногу отдаляться в сторону далекого побережья океана Агира. Где-то там, в высоте морских облаков они последний раз полыхнут над островами нималов, огненными стрелами обрушатся в пучину океана и исчезнут в его зеленой глубине, жалобно затухая в пелене обволакивающего пара. Ещё немного, и дождь тоже уйдет вслед за громовыми раскатами, а ночные звезды засияют в фиолетовой выси. Но это будет потом, а пока небесная вода омывала одиноко стоящего человека возле входа в небольшую горную пещеру.
Насладившись разгулом природы, лант вернулся под навес над входом. Он достал из лежавшего на уступе большого валуна кожаного мешочка, небольшой лоскут и железную коробочку, в которой даммеры хранят трут и огниво. Зеленовато-синим порошком посыпал лоскут и, выждав пару минут, поднес его к горевшему в глубине навеса факелу.
На промасленном лоскуте проступила надпись, начертанная ровным красивым почерком.
Только трое, что из Древа
Порожденного дыханьем,
В ледяной воде познанья
Оказаться смогут вместе.
Дотянуться сможет третий,
Высоко взлетев в объятьях,
Чтоб открылись Глаза Тару
Сразу все, сразу четыре.
Нижний, рассечет теченье.
В глубине холодной ночи,
Где покоятся столетья.
И начало новой жизни.
Вот тогда вернётся снова
Луч полуденного солнца
И укажет им дорогу
Новый путь для совершенства.
- Он всё-таки нашел эти строки, среди тысячи, это невероятно, - лант раз за разом перечитывал надпись. Да, не зря, ох не зря, Зватавид слыл самым мудрым среди лантов-лесовиков. Что ж, теперь дело за малым, отправиться по указанному когда-то пути.
Целых тридцать лет прошло после того памятного вечера, когда он покинул родной лес Зватавида.
- Жди, прилетит к тебе посланник мой, принесет письмо странное. Тогда не медли и тотчас отправляйся в Ревендор. Там найдешь того кто, в двадцать первой башне жить будет. Что дальше делать у него узнаешь. А пока в пещерах готовь биоксы для Пути длинного. Так велел Тару, и так я тебе передаю, - лант встряхнул головой. В шуме дождя явственно звучал далекий голос его учителя, старого лесовика - Зватавида.
Свернув лоскут, он загасил факел и в полной темноте пошел вглубь пещеры. За тридцать лет он настолько изучил путь от выхода до штольни, в которой росли шесть растений матула - с бледными извилистыми стволами, что свет ему совсем не нужен был.
Наполовину вросшие в каменную твердь скал, растения растянули свои ветви даже по потолку штольни. Цветы этих необычных подземных кустов порождали таинственные биоксы.
В боковом углублении, чмокая губами, зашевелилась огромная фигура биарга.
- Пусть поспит, - словно о маленьком ребёнке подумал лант, - не зачем его пока подымать и расстраивать предстоящим путешествием.
Вот уже три года, как он подобрал возле входа в пещеру маленького медвежонка - биарга с перебитой лапой. Истекающий кровью малыш лежал, уткнувшись мордочкой в нарост из горного мха. Рукоять кривого ножа инктов торчала из задней лапы лохматого малыша. Несколько ран было и на теле медвежонка. Проклиная все четыре руки кочевников, лант извлек нож, обработал раны и потом целых три дня наведывался к маленькому биаргу.
Проблему с кормлением малыша решил быстро. Благо, пастбище горных баранов-меша находилось неподалёку. Поймать и подоить самку меша для сына гор - плёвое дело. Теперь проблемы с охраной себя и пещеры от не прошеных гостей почти не было. Свирепость биагров - притча во языцех.
Сборы в дорогу у лантов - дело основательное. Дорожная заплечная сумка, лук, колчан стрел и меч - вот, собственно, вроде и всё хозяйство. Ан нет, всё должно быть подогнано, уложено так, чтобы в любую секунду оказаться под рукой.
- Еда в лесу, вода в ключах, голова на плечах, - вполголоса напевал старую присказку горный лант.
Большой, слегка взъерошенный минка, смешно склонив голову, следил за неспешными движениями собирающегося в полумраке человека. Слабый свет четырех биоксов наполнял штольню зеленовато-голубым свечением. Фигура ланта то появлялась в слабом свете, то снова исчезала в боковом проходе. Там, среди запутанного лабиринта камней, в месте, которое заметить даже при хорошем освещении почти невозможно, в тайнике, хранил даммер запас биоксов.
Когда лант, с сидящим на плече минка, вышел из пещеры, начинало рассветать. Тучи вместе с грозовыми раскатами уже далеко сместились в сторону океана, и в редких облаках там и сям проступали звезды утреннего неба.
Накормив напоследок птицу, прошептав ему слова благодарности, по-дружески потрепав за большой клюв, лант подкинул пернатого друга высоко в воздух. Минка с довольным криком сделал пару кругов над головой гостеприимного даммера и, стремительно набирая высоту, исчез в предрассветной дымке.
Мягкий толчок в рёбра заставил ланта-горника вздрогнуть. Испуг был так мимолётен, что он даже не успел понять - испугался он или нет. Короткий, но не громкий рык биагра за спиной был скорее просящий, нежели угрожающий.
- Что, лежебока? Выспался? - лант достал из поясного кошеля завернутый в широкие листья лопуха - парна кусок дикого меда и стал маленькими кусочками вкладывать в огромную пасть медведя сладкое угощение.
Его мохнатый питомец сел на задние лапы и стал неторопливо поглощать утренний завтрак, то и дело просяще поднимая левую лапу, если лант задерживал очередную порцию мёда.
Покончив с угощением, биагр отошел в сторонку к небольшому ручейку, ниспадавшему с выступающего из скалы камня и, долго пил холодную воду.
Тем временем лант сходил обратно в пещеру и вернулся с кожаной повязкой, на которую сам клепал металлические пластины. Несмотря на протест медведя, застегнул её на могучей и косматой шее своего друга. Горло биагра - любимая мишень для охотников разного вида.
- Что ж, как раз к празднику в город и поспеем, - подумал лант и, оглянувшись на пещеру, щелкнув кончиками пальцев по большой деревянной серьге, висящей у него в левом ухе, уверенно пошел по едва заметной горной тропе спускающейся к верхнему течению реки. Биагр последовал за лантом, иногда отбегая в сторону, чтобы пометить когтями свои владения на все чаще попадающих по пути деревьях или высоких валунах.
Порт Ашаас
Минка сложил крылья и камнем стал падать вниз. Только намётанный глаз мог проследить стремительное падение большой птицы. Когда до земли, а вернее до одной из каменных башен Ашаас, оставалось несколько десятков метров, воздушный посыльный расправил крылья и почти беззвучно приземлился на широкую площадку возле небольшого окна.
Площадка ещё не просохла от недавнего дождя, поэтому с неё не поднялся обычный в таких случаях столб пыли, вздымаемый сильными воздушными потоками от могучих крыльев пернатого письмоносца.
Минка потоптался, негромко воркуя и кружась по каменному полу, а затем несколько раз требовательно постучал клювом в проём окна заполненный тонким горным хрусталем. Не дождавшись ответа, снова, но уже более сильно, стал стучать в окно.
- Уже, уже открываю, - дородная женщина - нимал проглядывавшаяся в открытом окне, ворча, прижав торчащие уши к голове, отдергивала плотную занавеску.
Арита, хозяйка постоялого двора, была сегодня, впрочем, как почти и всегда с утра, не в духе. Она только что повздорила с тремя постояльцами, задолжавшими ей за две недели проживания. Не успела старая женщина до конца отдернуть штору, как птица не дожидаясь приглашения, протиснулась в небольшое помещение башни, бесцеремонно оттолкнув хозяйку, и сразу же вспорхнула на плетеный насест.
Та, по-видимому, уже привыкшая к подобному поведению пернатого гостя, быстро закрыла окно, задернула штору и посмотрела на высоко сидевшую птицу.
Минка, чуть расправив крылья, вытянул шею и несколько раз, громко щелкнул клювом.
- Попрошайка ты мой, - удивительно ласково произнесла Арита. От её раздражительности не осталось и следа. Лицо расплылось в улыбке, и она достала из заранее приготовленной чашки кусок пряного мяса.
Пока минка поглощал угощение, старая нималка сняла с его лапы кожаный мешочек. Ей правда пришлось для этого подняться по приставленной к стене небольшой лесенке, чтобы приблизиться к насесту, но она, не смотря на старость и тучность, была грациозна, как и все нималы.
Женщина, крепко прижав мешочек к груди, спустилась с лестницы и подошла к каменному столику возле двери башни. Быстро развязала тугой шнурок, стягивающий горловину и, вытряхнула содержимое мешочка на стол. Уверенным движением расправила промасленный лоскут и поднесла его к глазам. Потом, спохватившись, качая головой, фыркнула, отложила лоскут в сторонку и начала передвигать по полке на стене несколько коробочек и различную глиняную посуду. Некогда пушистый хвост возбужденно подрагивал, разметая пыль на каменном полу, последними остатками волосяного покрова.
- О, Агира, вразуми меня старую, куда я его засунула, - причитая, она продолжала передвигать многочисленную домашнюю утварь.
Наконец, то, что она искала, маленький, совсем крошечный кувшинчик, оказался у неё в руках. Арита зажгла масляную лампу, посыпала содержимым кувшинчика лоскут и стала его водить над огнем лампы.
К звуку потрескивающего пламени лампы примешалось её взволнованное дыхание и постукивание хвоста по полу. Переведя дух и дождавшись проявления надписи на лоскутке, старая женщина, оглянувшись на дверь, стала медленно читать проступившие буквы.
Чтобы снова воссияли
Все четыре Глаза Тару.
И открылся Путь познанья
Для двоих пришедших с миром.
Станет дочь Нималов третьей
Холод сердца пересилив.
Ты отдашь наследье крови,
Исполняя в совершенстве
Волю, что строкой бессмертной.
Слышится в Хвалебной песне.
На турнире Ревендора
Станет лучшая из лучших
И оружие Легенды
Будет пропуском признанья.
Лоскут выпал из рук Ариты, и она с печальным вздохом опустилась прямо на каменный пол башни.
Когда, десять лет назад, от тяжелых ран, полученных на поле боя в Войне Хромого тарфеда, умирал её супруг, он срывающимся шёпотом попросил Ариту выпроводить всех домочадцев из покоев. Женщины - хозяйки в домах нималов.
- Будет прилетать к тебе минка, лелей и заботься о нём. Однажды принесёт он письмо от лесного ланта, не простое, тайное. Выполни всё, о чём бы ни попросилось в этом письме. Одно могу сказать, судьба дочери Агиры в нем обозначена. Не противься, я слово дал лесовику, жизнью своей ему обязан, выпол..., - не докончив на вздохе, застыл воин на руках своей жены.
Через неделю стал прилетать минка. Агира распорядилась обустроить под его пристанище одну из башен, принадлежавшую её постоялому двору.
Последнее время его давно не было, но свежее пряное мясо каждый день дожидалось воздушного письмоносца.
Она уже стала забывать о предсмертной просьбе мужа. Десять лет - это всё-таки срок. И вот этот день наступил.
Выпустив, наконец-то насытившегося минка из башни, Арита медленно спускалась вниз по крутым ступенькам. Ей предстоял откровенный разговор с Агирой, единственной дочерью старой нималки.
Двадцать первая башня Ревендора.
Две деревянные кружки разлетелись на маленькие щепки от удара в массивную дверь. Слуга инкт едва успел захлопнуть её за собой, спасаясь от летящих предметов.
- Дармоед, ещё раз принесёшь не то, что нужно, отправлю в шахту, - Старый Мокс успокаивая гнев, взял сразу четыре кружки с ревендорским пивом, и с наслаждением, чувствуя как его раздражительность тонет в терпком напитке, отпил по большому глотку из каждой.
Он не мог долго быть в плохом расположении духа. Правда, последнее время вроде незаметно, на первый взгляд, но его стали преследовать маленькие неурядицы.
Вот и сейчас. Проверенный и верный слуга ни с того ни с сего принес пиво не из той бочки. Хорошо, что Мокс ещё выпил до этого мало, всего ничего, пяток кружек, а то бы не избежать слуге - четака, трёпки. Многое мог простить Старый Мокс, но пиво должно быть таким, какое он заказал.
Прошло три дня, как улетел последний минка, весть, которую он унес с собой, очень обеспокоит старого Зватавида. Должен был прилететь к Моксу посланник, с тайным письмом, но птица не прилетала.
- Ох, не нравится мне это. Опять Орден за старые дела взялся. Мало им войны Хромого Тарфеда, - Мокс расставил кружки на столе, три против одной. - Охота на письмоносцев открыта снова, - он окружил полукольцом одну кружку. - Хотя все подписали договор о ненападении на почтовых птиц, - он высоко поднял кружку с остатками пива. Затем резко опустил, допил хмельной напиток и закинул её в угол комнаты.
Зватавид просил в последнем послании разыскать минка, живого или мертвого, сведения в его мешочке были важны. Разослал Мокс наёмников искать птицу, и от них вот ни слуху, ни духу. Впору самому на поиски собираться. Если завтра не будет известий - сам пойду - решил Мокс. - Вот пиво допью, - он покосился на поднос с наполненными кружками, - и буду собираться.