Тропа вилась вдоль крутого берега реки Нади. Небо совсем очистилось от туч. Полуденное солнце заняло своё привычное место.
Собственно, тропой, её, заросшую травой местами по колено, едва заметную даже идущим по ней путнику и его четвероногому другу, назвать можно было с большой натяжкой.
Минули времена, когда по тропе регулярно ходили охотники и рыболовы. Эту глушь, по теперешним временам, посещают только искатели биоксов, да и то самые смелые и отчаянные. Большой обоз не пройдет по заросшим старым дорогам, а без припасов так далеко от города редко кто отважиться уходить. Ну и разбойники последнее время совсем распоясались.
Горный лант, народ которых в обиходе ещё называют Горники, внимательно высматривая удобный спуск к реке, не спеша передвигал узловатые ноги по тропе.
Медведь, который шел за ним, то и дело протяжно, но не громко рычал, напоминая об обеде.
- А я что, по-твоему, делаю? - укоризненно посмотрел на спутника лант.
Биарг в ответ, очередной раз рыкнул и убежал в густые заросли, почуяв какую-то живность в придорожном кустарнике.
Впереди, за небольшим поворотом, реки показался долгожданный спуск.
В этом месте, зажатом высокими горами Эклифа и густыми поросшими зелёными холмами, вода реки стремительно неслась между крутых берегов. Скалистые отроги ниспадали на противоположном берегу выступами скал, нависая местами на несколько метров над поверхностью стремительно бегущей воды.
Небольшая глубина, обилие перекатов и порогов по течению, где всегда можно было наловить всевозможной рыбы, были когда-то очень привлекательны для любителей полакомится речными дарами. Теперь же рыбаки появлялись редко, а если и появлялись, то в основном это были даммеры, да охранники, выбирающиеся из своих потайных пещер.
Стайка крупных речных чаек, громко крича, кружилась над останками огромной рыбины, изредка круто пикируя на пока недосягаемую пищу.
Пара речных выдр, лакомясь пойманной рыбой на отмели, отгоняла надоедливых попрошаек.
Чайки с недовольным криком взмывали вверх, но далеко не улетали. Знали горластые, что и им достанется еда, в конце концов.
На отвесном берегу чернелся правильным овалом вход в заброшенную шахту. Кусок скалы с тропой давно рухнул в реку, обнажив скрытую горную выработку.
Правду говоря, в этой стороне ревендорской земли, по которой не спеша шагал лант, шахт и природных пещер было не так много, как на другой стороне реки. Но в их немногочисленности была своя привлекательность. Биоксы, почему-то, здесь были крупнее, чем в горах, и очень ценились у скупщиков. Но биокс - минерал непредсказуемый, где и когда появиться даже ланты не всегда чувствуют, а уж для других даммеров старателей (хотя правильнее бы сказать - собирателей) вообще тайна за семью печатями. Поэтому и ходят, бродят отряды разведчиков, проверяя старые шахты и пещеры.
Шахты, они не сами по себе появились на земле ревендорской. В период строительства Вольного города добывали в них в основном известняк - камень, из которого и дома строили и известь получали. А потом в подземных тоннелях стали появляться вьющиеся матулы, цветы которых и родят загадочные биоксы.
Не выносит бледное растение света яркого солнца. Подавай ты ему пещеры да шахты, вот такое оно, это чудо ревендорское.
Озорной биарг выскочил из густого пролеска и, обгоняя ланта, устремился к пологому спуску. Знал мохнатый: в реке его ждет вкусная рыба. А уж ловить её, учить косолапого не нужно.
Спуск к реке почти весь порос густой травой лапчаткой с желтыми цветами и перистыми листьями, и только кое-где проглядывали беловатые проплешины известняка.
Глядя, как биарг, опрокинувшись на спину, стремительно мчится по зеленой горке, уже и лант, смеясь, последовал примеру четвероногого друга.
В брызгах радужного света,
Не страшась воды холодной.
Сильной лапой ловит рыбу
Ланта друг - биарг послушный.
Мы вдвоем восхвалим Тару
После сытного обеда.
Развалившись на зеленом
Берегу счастливой речки.
Лант, пританцовывал на берегу, подбадривая медведя-рыбака громкой песней. И хотя пел он почти в полный голос, за шумом воды у речного порога его совсем не было слышно. Да это и не нужно было. Медведь и так чувствовал эмоции своего друга, и всеми силами старался оправдать его надежды на хороший обед. Уже с пяток больших рыбин лежало у ног танцующего ланта, и вот ещё одна, сверкая чешуёй, забилась на каменистой кромке берега.
Увлеченные весёлой рыбной ловлей они не сразу заметили спускающегося с высоты почтового минка.
Первым, всё-таки, был биарг, он сел прямо в воду, и, высоко задрав кончик носа, уставился на приближающуюся птицу.
- О, Тару, пусть враги твои не увидят ни одного утра! - закричал лант и кинулся к стоящему возле большого валуна луку.
Кричать и удивиться горному ланту было от чего.
За спускающимся с полураспущенными крыльями минка летели ещё несколько птиц, в которых лант узнал соколов-полевиков. Небольшие по размеру, они не были серьёзной угрозой для большого минка, но только тогда когда минка здоров. Соколы не посмели бы напасть на птицу вот так в чистом небе Ревендора. Но что-то тут было не так. Кто-то явно охотился на минка, невзирая на повсеместный запрет, и выпустил на письмоносца боевых соколов.
Лант чувствовал чужую волю, не смотря на то, что долгое время пробыл в горах. Пусть он был из самого малочисленного рода, рода горников, за годы, проведённые в пещере, он не утратил этой удивительной способности лантов, чувствовать чужую волю в поведении животных.
По тому, как летел письмоносец, не трудно было догадаться, что он ранен. Лант разглядел в одном из крыльев яркое оперение стрелы арбалета.
Несмотря на подбитое крыло, минка, все-таки, пытался отбиваться от нападавших на него соколов. Спускаясь широкими кругами по крутой спирали, он, время от времени, делал переворот в воздухе, что бы встретить нападающих острыми когтями выставленных лап.
Лант натянул тетиву, и длинная стрела унеслась ввысь, чтобы через некоторое время пробить грудь одного из нападавших соколов.
Не успел бурный поток поглотить то, что совсем недавно было птицей, а лант уже выпустил вторую стрелу. То ли из-за порыва ветра, то ли в спешке, он не рассчитал стремительно меняющееся расстояние, стрела только слегка задела крыло другого сокола-полевика.
Краем глаза горник заметил как медведь, выбравшись из воды, стал неистово загребать лапами гальку и угрожающе рычать в направлении высокого берега. Так биарги рычат только на людей. Они никогда без предупреждения не нападают на двуногих обитателей Ревендора в природе. Лант быстро повернулся.
Трое всадников, вооруженных копьями (у одного к седлу был приторочен арбалет) выскочили к спуску.
Стрела, ещё мгновение назад предназначавшаяся соколам, унеслась к новым мишеням. Лант, прыгнул к большому валуну на берегу, укрываясь за этой естественной защитой, и снова натянул лук. То, что это были хозяева соколов, догадаться было не трудно. На крупе одного из тангов была приторочена соколиная клетка.
Двое всадников, метнув копья в ланта и медведя, поспешили спешиться. Третий, подняв танга на дыбы, принял в грудь лошади длинную стрелу. Танг не выдержал удара лантской стрелы и упал на бок вместе со всадником. Седок, прижатый рухнувшим животным к земле, пытался высвободить застрявшую ногу, что-то крича спешившимся спутникам.
Биарг увернулся от копья и, громко рыча, кинулся к травяному спуску. Лант, выпустив стрелу, зажал в руке меч и приготовился встретить нападающих.
Двое из маленького отряда уже скатывалась по травяной горке, прикрываясь небольшими щитами инктов.
Путь одного из нападавших был изменён попаданием стрелы в щит, и от удара он кубарем скатился на галечник берега. То, что это были опытные воины, сомнений не вызывало. Уж больно ловко они вскочили на ноги и, петляя, бросились к валуну, за которым укрывался горник. Длинные хвосты и быстрые скользящие движения выдавали их расовую принадлежность. Это были нималы.
Лант, понимая, что бой будет трудным, прижался к валуну, надеясь на свои длинные руки и тонкий не менее длинный меч. Он успел ещё посмотреть вверх и, видя, что третий всадник ещё не выбирается из-под танга, отбил первую атаку нималов.
То ли его обманчивый вид простого даммера, то ли уверенность нималов в своем искусстве боя, но атаковали они несколько не осмотрительно. Решив сразу прикончить ланта, они слишком увлеклись атакой. За что один из нападавших был сразу наказан тонким лезвием меча защищавшегося. И, если бы не выучка, лежать бы руке нимала на мелкой гальке, щедро поливая её кровью. В последний момент, резко отклонившись и балансируя хвостом, он сумел уйти от атаки горника.
Меч рассёк руку чуть ниже плеча, там, где её не защищали пластинчатые доспехи. Нимал громко зашипел от боли, и они с напарником, отбившим меч ланта на исходе движения, отскочили от горника на безопасное расстояние. Второй раз напасть одновременно у них не получилось. Огромная фигура разъяренного биарга, стоящего на задних лапах и громко рычащего, могла вселить ужас даже в бывалых воинов.
Нималы мгновенно изменили тактику. Они, почти касаясь друг друга стали медленно отходить, не подпуская к себе биарга резкими выпадами мечей в его сторону.
Лант потихоньку отступая назад за спину медведя, который наседал на нималов, старался добраться до лежащего на земле лука. Он не, забыл что там, наверху, вот-вот вступит в бой третий нападающий.
Воин наверху, а это был лант, наконец-то выбрался из-под своего раненого танга. В руках он держал арбалет и целился явно в биарга. При падении он, наверное, повредил одну ногу, поэтому стоял на колене, поводя арбалетом из стороны в сторону, прицеливаясь.
Лант-горник, пользуясь тем, что биарг потихоньку оттеснил нималов чуть поодаль, сумел, наконец, схватить лук и, спрятавшись за спасительный камень, натянул тетиву. Нималы попытались было достать его мечами в стремительном броске, но медведь не дал им этого сделать. Он не первый раз бился в паре с горником. Нескольких стычек с разбойниками в горах хватило умному животного, чтобы правильно себя вести во время боя. Его размашистые, но быстрые движения передних лап, не дали хвостатым воинам в прыжке обойти его и приблизиться к ланту на расстояние атаки. Близость кидающегося то на одного, то на другого нимала медведя не давало возможности иланту-горнику выстрелить прицельно по ним. Нималы, понимая, что биарг опасен, и видя, как прицеливается верхний товарищ, ещё яростнее напали на биарга, не давая тому заметить готовящейся выстрел.
Один из них в кувырке подкатился к биаргу и вонзил клинок в правую лапу. Затем двойным перекатом выскользнул из опасной зоны. Другой, отвлекая, высоко подпрыгнул, стараясь ударить косолапого по косматой морде.
Стремясь обездвижить биарга, они, тем самым, ненароком спасли его от неминуемой смерти. Медведь резко припал на раненую ногу, и стрела арбалета пролетела мимо, даже не задев кожаного защитного покрова на шее животного. Вторую стрелу лант выпустить не смог, ему пришлось самому снова укрыться за раненым тангом.
Не зря горник всё свободное время, дожидаясь созревания биоксов в подземных переходах своей пещеры, упражнялся в стрельбе из доброго старого лука лантов. Стрела своевременно выпущенная им пронзила здоровую ногу соплеменника-врага, заставив того на некоторое время забыть об арбалете.
Умный биарг, получив рану, быстро сообразил, что река может стать для него некоторым спасением от наседавших нималов. Хотя люди-кошки не боятся воды и хорошо плавают, но стремительное течение реки просто не даст их легким телам приблизиться к массивной громаде биарга в воде. Медведь, подволакивая лапу, устремился в воду. Его лесные собратья частенько спасались таким образом, от стай оголодавших вофангов.
Нималы не сразу разгадали замысел медведя. Только почувствовав на себе мощь текущей воды, они оставили попытку добить биарга. Потеряв надежду на помощь своего третьего товарища, ибо выстрелов сверху более не последовало, они снова кинулись атаковать горника.
Две длинные стрелы ланта с некоторым промежутком понеслись к прыгающим целям. Одну стрелу передний нимал успел отбить, вращая клинок с большой скоростью. Вторая опрокинула его товарища на землю, пробив доспех в сочленении чешуйчатых пластин груди и плеча.
Лант прокричал медведю какие-то слова. Нимал не успел разобрать их в шуме воды, но зато это дало возможность ему приблизиться для броска. Снова замелькали клинки.
Всё-таки длинные руки и огромная физическая сила горника сослужили ему добрую службу. Как ни старался нападающий нимал, достать своим коротким мечом до ланта, это у него не выходило. Сделав пару неудачных выпадов, злобно шипя, он, поглядывая то в сторону раненого товарища, то на медведя, хотел было броситься к валявшемуся неподалёку копью, но не успел. Лант, придя в себя после стремительных атак нимала, сам устремился в атаку.
Пока на земле шел бой в воздухе минка из последних сил отбивался от своих преследователей. Изрядно потрепанный нападавшими по очереди птицами он, в конце концов, обессилив, упал почти у самой воды на узкую полоску берега.
Тем временем, биарг снова выбрался из воды и поспешил к сражающемуся другу. Вдвоем они быстро успокоили нимала и кинулись к его товарищу, корчившемуся на земле. Медведь, помня, кто ранил его, лапой наступил на горло поверженного врага, прекратив его мучения.
Едва переведя дух, лант стал карабкаться наверх, туда, где почему-то притих третий нападавший. Картина, открывшаяся ланту-горнику, когда он приблизился к ещё живому тангу и лежащему за ним ланту, всё объясняла. Стрела перебила кость ноги и лант разбойник, падая, не смог увернуться от острого сука прибрежного дерева.
Это было странное растение земли ревендорской - речной остролист. Невысокие стелящиеся по земле стебли заканчивались свернутыми в трубку острыми тонкими листьями, которые, высыхая, задирались вверх и становились подобны наконечнику боевого копья. Окровавленное растение торчало из пробитой шеи ланта.
Горник снова съехал к реке по травяному спуску и подбежал к зализывающему рану медведю. Убедившись, что повреждения у того не представляют опасности, поспешил к неподвижному минка.
Письмоносец почти не подавал признаков жизни и только когда лант протянул руку к кожаному мешочку на ноге птицы, сделал несколько щелчков клювом, защищая свой груз. Это движение совсем обессилило минка - он ткнулся клювом в камешки на берегу и снова затих.
Лант взял большую птицу на руки и принес её к каменному валуну. Осторожно опустил на землю. Достал из своей походной сумки кусок выделанной кожи расстелил его и переложил минка на мягкую ворсистую поверхность.
Биарг прихрамывая, подошел к ланту и уткнулся носом в его подставленные ладони.
- Иди, поешь, ты заслужил обед более достойный, но рыбу мой друг любит не меньше чем мясо оленя, - гладя медведя по косматой голове, сказал лант.
Коротко рыкнув, косолапый поковылял к лежащей неподалёку рыбе.
- И ешь вдоволь, ужина я тебе не обещаю, - прокричал лант вслед медведю и занялся осмотром раненой птицы.
Видимо, бой и падение совсем истощили силы минка. Он не приходил в себя. Прерывистое дыхание изредка прерывала легкая судорога, пробегающая по телу птицы. Ощупав тело бессознательного письмоносца и убедившись что переломов у того нет, лант занялся простреленным крылом. Сначала он отломил торчащий из перьев наконечник, осторожно вытащил короткое древко стрелы-болта и стал обрабатывать рану. Благо, лепестков лапчатки кругом было в изобилии.
Разжевав несколько кисло-горьких лепестков, лант нанес зеленую кашицу на изгиб крыла птицы. Письмоносец, очнувшись на мгновение, вытянул шею (сок травы весьма едок для пернатых) и силы вновь покинули крылатого почтальона.
Шепча заговор, лант длинной рукой удерживал птицу, поглаживая другой вдоль распростертого крыла.
Сок лапчатки возымел своё целебное действо совместно с заговором. Дыхание птицы стало более ровным. Затем на короткое время минка пришёл в себя, просунул голову под здоровое крыло и через несколько минут заснул. Горник осторожно снял мешочек с лапы птицы и достал из него промасленный лоскут.
Лоскут был совсем такой же, как и тот, что лант получил накануне. Оставив минка лежать, горник занялся письмом. Он развел небольшой костер из подобранной сухой ветки. Посыпал свой порошок на ткань и стал ждать проявление надписи.
Небольшое пламя уже пару раз лизнуло близко поднесенную к нему руку ланта, а надпись не появлялась. Лоскут только слегка изменил цвет, а ожидаемого сообщения прочитать так и не удавалось.
Свернув письмо и подбросив ещё несколько сучьев в огонь, вернулся к валуну.
- Куда же ты летел, а? Не скажешь? Не скажешь, - лант погладил минка и уселся рядом с птицей.
Через некоторое время, оставив спящего пернатого, лант занялся трупами поверженных врагов.
Хоронить, как хоронят своих бойцов нималы, с долгим и трогательным прощанием он не стал. Тело островного жителя после жизни принадлежало Океану - Агира. А поскольку воды Нади в конце своего пути впадали широким руслом в океан, ничего другого, как стащить трупы людей кошек в стремительный поток реки в голову ланту и не пришло. Оружие тоже последовало за своими недавними хозяевами.
Ненависти к врагам нималам горник совсем не испытывал. Он не первый десяток лет живет на этой земле и к войне давно привык.
Вот только хоронить своего соплеменника-ланта по обычаю его народа он не стал.
Погребальный огонь не оближет своим очищающим пламенем тело ланта-брангера. Хотя в глубине души горника и теплилась искра сочувствия к своему соплеменнику, но лант ступивший, на тропу разбоя - не принадлежит больше великой расе. По крайне мере, в глазах горника он отступник и предатель великого народа-прародителя.
Забирая арбалет, лант ещё раз посмотрел на недавнего врага. Он даже не притронулся к уже застывшему телу, не закрыл его зеленые глаза, не спел прощальную песню Тару.
Презрение и только презрение к изменнику было написано на лице горного ланта.
Двух тангов, освободив от сбруи, он отпустил. Третьему скакуну помощь уже была не нужна.
Наездник из горника совсем никудышный. А присутствие медведя только создаст лишние хлопоты с норовистыми скакунами.
Спустившись снова на берег реки, он сел возле минка и стал, раскачиваясь, петь песню благодарности.
Если я увидел солнце,
После битвы, битвы трудной
Голос мой стремится в небо
Чуть быстрей полета минка.
И в стране далекой предков,
Где сияет луч надежды
Воспоёт он славу Тару!
Восхищаясь его волей.
Голос ланта смешивался с шумом воды и, казалось, что и она подпевает воину.
Брызги, которые изредка долетали к ногам поющего горника, сверкали радужными каплями, и дух Тару был везде: в каждой травинке, в каждом камушке, во всем пространстве окружающего мира.
И пусть песнь была короткой, но в каждом слове звучала вера и любовь горного ланта.
- Ну что, наелся? - поднявшись, прокричал лант, стараясь пересилить шум воды медведю.
Тот оторвался от уже наполовину съеденной рыбы, несколько секунд постоял, прислушиваясь к голосу ланта и, совсем по-человечьи закивал лохматой мокрой головой.
- Иди, ополоснись, от тебя рыбой пахнет - все биарги в округе сбегутся, а я пока тоже перекушу.
Несколько кусочков рыбы, поджаренные на последних догорающих углях в маленьком костре, утолили голод ланта.
Последующие три дня пути не принесли друзьям никаких особых приключений. Если бы не раненый минка, да прихрамывающий биагра, маленький отряд двигался бы быстрее. Но приходилось останавливаться для приготовления целебных отваров, а для них ещё нужно было отыскать необходимые травы. Так что, только на исходе третьего дня лант, биарг и уже несколько оправившийся от ранений минка вышли на опушку леса.
Расставание
- Ты хочешь сказать, что это для тебя важнее всего? - Атан повернулся на бок и опёрся на согнутую в локте руку.
Легкое одеяло соскользнуло на пол, открывая голое тело. Нимал стыдливо прикрылся хвостом и быстрым движением руки, слегка свесившись с высокой кровати, вернул покрывало на место.
Лучи утреннего солнца, сквозь неплотно прикрытые тяжелые бархатные шторы, яркими пятнышками прыгали по стене. Большое дерево во дворе, своими качающимися от легкого ветерка ветвями пересекало свет, создавая иллюзию движения на небольшом отрезке стены, обитой тем же красноватым бархатом, что и сами шторы.
Агира, застёгивая пояс, стояла спиной к недавно покинутому ложу и не видела поспешных движений своего друга.
- Ты же прекрасно знаешь ответ, - слегка удивлённо сказала она.
- Да, уж это точно, - потягиваясь, произнес Атан. - Просто я подумал, а почему бы мне не пойти с тобой?
- Ну, если только до Ревендора, да и то зачем? У тебя новый договор с купцами, увидишь скоро Большой Остров. А там столько пушистых хвостов, что ты и не вспомнишь обо мне.
- Я совсем забыл о договоре, хорошо, что ты мне напомнила, - нимал, только что стыдливо прикрывавшийся, встал, ничуть не смущаясь наготы и начал одеваться.
Они вышли на улицу бок обок, болтая ни о чем, и расстались на причале, слегка потершись щеками. Так прощались все нималы не зависимо от взаимоотношений. Они умели ценить жизнь и пользоваться её счастливыми моментами.
Атан не стал дожидаться, когда отойдет большая лодка с его подругой. Он покинул причал и, быстро шагая, затерялся среди людей, снующих на большой причальной площади.
Агира поправила пояс с висящим на нём оружием, посмотрела вслед удаляющемуся другу и стала озираться по сторонам. Ещё вчера, разговаривая с матерью, они условились встретиться незадолго до отправления первой лодки в Ревендор на причале.
Связи их семьи в Ашаасе были довольно велики. Мать обещала, что тайно договориться с капитаном лодки и Агиру постараются незаметно провести на борт.
Каждые два дня от причала вверх по течению отправлялись к Ревендору две, три, а когда и четыре лодки нималов. Появляться заранее до отправления не стоило. Все отплывающие в Ревендор проходили через причальные ворота, где их сноровисто и по-деловому осматривали стражи и двое представителей Ордена.
После Войны Хромого Тарфеда на сходе в Ревендоре было принято решение: всех, кто отбывает в стольный город, следует пересчитывать, проверять и выдавать дорожные грамоты. Ответственность и контроль над этим взяли на себя служители и члены Ордена.
Тех же, кто самовольно приходил к городу, и у кого не было грамоты, за городские стены не пускали. Давности грамота не имела, главное на ней - это печать ордена и разрешение старшего того поселения, откуда прибывал путник. А когда её дали: день, два или год назад - стражей не волновало.
Любой, у кого была грамота, мог её продать, отдать, обменять. Но, войдя в Ревендор, хозяин грамоты сдавал её в караульном помещении, и теперь, чтобы попасть опять в город, нужно было снова получать разрешение. Только жители Ревендора могли беспрепятственно миновать бдительных стражей. Для этого у них были именные грамоты.
Кое-кто пытался подделывать подорожные, но заканчивалось всё это весьма плачевно. Белые черепа этих умельцев украшают пригородные дороги, черными провалами глаз провожая с высоких шестов путников к стольному городу.
Подорожную для Агиры старая Арита сделала сразу же, как получила послание от Зватавида. Вот только чувствовало её материнское сердце, да подсказывал богатый, не всегда праведный, большой жизненный опыт, что дату отъезда надо сохранить в тайне.
Глава городской стражи, давний друг их семьи, а после смерти мужа Ариты, иногда и утешитель женского одиночества нималки, платы за подорожную грамоту не взял и обещал сохранить в тайне, для кого она предназначалась.
Агира увидела мать сразу. Двое верных слуг несли небольшой, но по всему довольно тяжёлый багаж: два дорожных баула, перевязанные крест-накрест тонкой, но крепкой верёвкой.
Они укрылись за большой кипой тюков, коих на пристани было множество. Старая нималка обняла дочь и стала что-то быстро шептать ей на ухо. Слуги, как и положено, держались несколько поодаль, держа руки на рукоятях мечей.
- Вот, - Арита достала из складок широкой юбки кожаный мешочек. - Это твоя судьба, помни, чья ты дочь. Она отстранилась от Агиры, так как к ним приближались четверо нималов.
Дальнейшее не предназначалось для сторонних глаз.
Нималы-лодочники расстелили специально выделанную шкуру Хма и жестом указали в середину своеобразного ковра молодой нималке.Агира не заставила себя долго ждать. По бокам от неё поставили багажные баулы и через пять минут четверо нималов подняли на плечи большой тюк, который мало чем отличался от таких же тюков, которые грузили на лодки.
Ещё через некоторое время, тюк уложили на палубе лодки, и путешествие Агиры началось.