Заостренный наконечник тонкой арматуры лениво пошевелил угли в неярком костре. Его владелец, самый толстый из всей компании сидевшей у огня, ловко языком перекинул самокрутку из левого края рта в правый. Сделал длинную затяжку, смачно сплюнул на мерцающие угли.
- Ну, не тяни. Дальше то что? - сидевший напротив толстячка мальчуган лет десяти, одиннадцати на вид, откинул объемный капюшон засаленной ветровки и нетерпеливо заерзал на прорезиненной подстилке.
Рассказчик обвел взглядом компанию, собравшуюся у маленького источника тепла и света. Совсем по-взрослому деловито затушил об кусочек бетона самокрутку. Достал из-за полы стеганной грязной ветровки кожаный кисет и положил туда толстый окурок.
То как на него смотрели его товарищи, несомненно, говорило о его лидерстве в этой небольшой, численность в семь человек группе детей. Хотя его назвать ребенком можно было ну с очень большой натяжкой.
- Слышь, Белый, - ты или рассказывай или... - высунул язык и помахал перед ним частыми движениями пальцев мальчишка в толстых очках с выпуклыми линзами.
На языке жестов подземных детей это с лихвой заменяло взрослое выражение с дословным переводом "не звезди".
Материться и использовать нецензурную лексику, довольно распространенную среди взрослого населения у мальчишек считалось неприличным, и они придумали много разных жестов и словечек с лихвой восполняющих грязный мат.
Из темноты в слабо освещенный круг вступила долговязая фигура восьмого участника ночных посиделок. Он аккуратно положил рядом с костром штук пять небольших деревянных дощечек от оружейного ящика.
- Да будет свет, - озорно ухмыльнулся самый маленький из компании и, не дожидаясь, положил пару принесенных деревяшек в костер.
Промасленное дерево живо занялось огнем, и тьма несколько отступила, освятив лица сидящих пацанов.
Они все только что закончили свою смену на гидропонной плантации станции Дмитровская Серпуховско-Темирязевской линии. Водные огороды находились совсем радом с основной станцией всего, в каких то-сорока метрах, в одном из многочисленных вспомогательных помещений метро.
Конечно, это были не большие гидропонные плантации по сравнению с соседней Темирязевской. Но свою задачу они выполняли с лихвой.
"Наши шампиньоны, самые шампиньонные шампиньоны по всей линии", шутили жители станции. Хотя назвать выращиваемые грибы шампиньонами можно было, только имея большое чувство юмора. Они больше походили на Сморчки, так о них говорил умник Водя. Интеллектуальный мозг мальчишеской компании.
- Вова! Ты часом не заснул? - спросил интеллектуал.
Вова Белый, самый старший из всех, да ещё и бригадир их трудового отряда, зевая, потянулся
- Не, Водя, жду, когда Вовка очки протрёт.
Очкарик поднял на переносицу указательным пальцем сползшую оправу и добродушно хмыкнул.
Так уж получилось, что среди пацанов троих звали Владимирами.
Что бы ни путаться, как к кому обращаться они называли друг друга по-разному. Бригадира - только Вова или по фамилии, которая очень соответствовала его белокурой шевелюре.
Очкарика - Вовка, его так все время звала домой неугомонная мать, бухгалтер и помощница начальника Станции, маленькая пухлая хохлушка тетя Нина.
Книголюба и мечтателя - Водя. Он был новенький на станции, но сумел за короткое время стать душой детской компании.
Когда при знакомстве выяснилось что их трое Вовок, то стали придумывать, как назвать новенького. Ибо очкарика и бригадира уже так сказать окрестили.
Он сам предложил себя так называть. Такое имя он объяснил довольно просто. Его отца тоже звали Владимир и тот в своем детстве некоторое время, прожил у родственников в старой кубанской станице со смешным названием для москвичей Варениковская. Причем ударение его новые друзья, всегда делали на вторую гласную в названии, соотнося это со знаменитым украинским блюдом. Правда, в последнее время дефицит муки на станции не позволял им отведать столь лакомого блюда как вареники.
Он рассказал, что там его отца тоже так звали, ибо на улице их было трое Вовок. Все подивились такому совпадению, но стали звать так, как предложил новенький.
Еще он рассказал им об истинном происхождение названия станицы.
Белый, и Водя, были самыми старшими. Белому было уже четырнадцать лет, Водя, отставал от бригадира всего на год. По двенадцать было Очкарику и Долговязому Серёге, который принес дрова для костра. Остальным едва исполнилось по десять лет. Маленький Мишка, черноголовый цыганенок, подобранный разведчиками ещё в пеленках, в одном из переходов был самым младшим.
После смены они всегда собирались в этом закутке станции, "повечерять" так приняли они от кубанского мальчишки и поддержавшего его украинца Вовки, название своих мальчишеских собраний.
Взрослые особо им не докучали. Авторитет у белокурого бригадира был высок среди старших. Ему прочили место в администрации, а пока он следил за подрастающими на станции мальчишками. Распределял их на работы, и вообще нес за них персональную ответственность пред родителями и страшим Интерната.
Последние головешки в костре дотлевали. Мрак сгустился ближе и мальчишки, невольно придвинувшиеся к затухающему огню.
Изредка из-за бетонного угла осыпавшейся ниши доносились звуки готовящейся ко сну станции.
Пару раз звякнула рында Боцмана, поднимая на смену очередной караул. А через несколько минут можно было услышать как в ночном воздухе, загудела вентиляционная шахта. Это энергетики запустили вытяжку слегка проветрить перед сном воздух в подземелье.
Сквозняк в тоннелях был всегда. Это можно было видеть по дыму немногочисленных костров. Их дым, поднимаясь, стелился, прижимаясь к самому потолку сводов перекрытия. Следы копоти там и сям указывали черно-серыми дорожками путь горячего воздуха. Разжигали костры только для согревания, да и то всё немногочисленное население станции больше грелось физическими упражнениями, дрова на станции тоже были на вес золота, вернее на вес патронов, отсыпаемых торговцам караванов и одиночкам сталкерам. Но вечернюю продувку делали всё время. Это уже стало даже наподобие традиции.
Заодно караульные услышат, если в шахте ночная напасть всех станций - крысы.
Бесстрашные монстры страсть как невзлюбили почему-то это низкий гул основного вентилятора.
Водя, что-то рассказывал, о каких-то там частотах, которые выходило по всему совпадали с каким-то там резонансом. Вот крысы и сбегали по крайне мере у них на станции, из большой вентиляционной трубы с её щупальцами оцинкованных воздуховодов.
- А видели их уже не раз, - продолжил свой рассказ Белый. - В самых нижних туннелях их встречали разведчики. Появляются они бесшумно, иногда на огромных мутантах полукошках-полусобаках. Оружия с собой не носят. По крайне мере огнестрельного. На боку кинжалы, вот такие, - бригадир развел руки почти на метр и, удовлетворившись видом удивленных слушателей, продолжил, - за голенищами плетки. Одежда на них - синие комбинезоны. А на шеях галстуки трехцветные. На всех шлемы Сталкерские, только маленькие. Главного у них Вожатый зовут. Только никто его не видел. Кто увидит, того он сразу в пыль сотрет взглядом одним.
- А себя они Пионерами называют, - добавил всезнающий Водя.
- Они что, красные? - слегка возмутился долговязый.
- Нет, они нейтралы. А Пионерами называют себя так потому что первые наверное, - утвердительно сказал Водя.
Разве мог подумать мальчуган, что именно так их и назвал таинственный Вожатый, вопреки или наперекор старому имяреку коммунистической империи.
Красных на Дмитровской не любили.
- А что такое Пионеры? - спросил Мишка.
- Не что, а кто! - взъерошил волосы младшему интеллектуал.
- Ты не отвлекай, - строго урезонил товарища Вова.
- А еще говорят, что не знают ни на одной из станций, чтобы эти самые таинственные Пионеры кого-нибудь из людей убили. Ей богу не вру, провалится мне на месте! Да пусть меня крысы сожрут, - повысил голос Бригадир. - Сам от Лихого слышал.
- Да его уже почти месяц на станции нет, - вставил до сих пор молчавший Павел.
- Тебе лучше знать, у тебя брательник Охраной заведут, - согласился Белый.
- Если нет Лихого долго, жди караван. Настюха заждалась наверное? А Вова? - вскинул голову Павел.
- Ну, да, - смутился Белый.
Его сестра, была невестой Лихого, станционного предводителя разведчиков -Сталкеров.
- Я есть хочу, - Мишка просящее посмотрел на Вову.
Тот засунул руку за пазуху и достал оттуда небольшую лепешку.
Малец принял протянутую еду. Деловито осмотрел окружающих, шевеля губами. Потом быстро разломил уже остывшую лепешку на восемь частей, свою быстро кинул в рот и жестом пригласил друзей.
Есть в одиночку, было не принято ни под каким предлогом в их компании.
Кусочки исчезли с потрясающей быстротой.
- Вот бы их увидеть, а ещё лучше попасть к ним, мечтательно вздохнул Мишка.
- Я те попаду, иш что выдумал, - Бригадир погрозил цыганенку.
- А что?! - возразил тот.
- А то, они говорят не совсем, - Вова покрутил у виска указательным пальцем.
- Чокнутые, или черные? - скорчил хитрую мину Мишка.
- Они мутанты, скорее всего, - заключил Водя.
- Всё равно, - не унимался мальчик. - Скачу я на этой твари, и с "пэ эма" по крысам, по крысам.
- А, правда, Белый? Ты бы пошел к ним, или очко играет? - Серега вытянулся на всю свою длину на подстилке из синтетика.
Компания сразу притихла.
Задать такой вопрос бригадиру, конечно, мог каждый, но вот про трусость мог спросить только Серега. Он был лучшим другом Вовы. Остальные запросто могли получить подзатыльник от Белого.
- А зачем? - голос бригадира как-то сразу несколько охрип. Было видно, что он лихорадочно думает, как ответить пацанам, чтобы не уронить в их глазах своего превосходства.
В глубине души он и сам восхищался этими неизвестными мальчишками. Порой перед сном рисовал себе картины, одна красочнее другой, как вот он простой паренёк предстанет перед Пионерами и не спасует, не отступит. И они восхищенные его храбростью сразу же возьмут его в свои ряды. Мол, нам нужны такие сильные и бесстрашные.
Он сглотнул подступивший к горлу ком и, как ни в чем не бывало, совсем оправившись от неожиданного вопроса, уверенно сказал: " Пошел бы, да только вас сорванцов на кого оставлю. Да и на станции мне дел хватает".
Тут он не лукавил. Взрослые уже давно намекали ему, что вот как шестнадцать исполниться станет он помогать им уже совсем по-взрослому. А за себя он думал оставить всезнайку Водю. Хотя об этом никому и не говорил. Бригадиром назначал главный инженер станции. А то, что кандидатура Води больше всего подходит для бригадирства, об этом и рассуждать не надо было. Самый начитанный из всей компании. Педагог Нина Евгеньевна в интернате не нарадуется на него.
Их было всего двадцать детей на станции. Все родились здесь под ночным светом электрических фонарей. Все кроме цыганёнка. С рождаемостью на станции были некоторые проблемы.
Жителей женского пола было всего ничего, а в возрасте, в котором без опаски можно было воспроизводить потомство и того меньше.
Уж какими только благами не заманивали на станцию молодых женщин - желающих было мало, если не сказать что их совсем не было.
Из двух десятков детей, девочек было всего трое.
Белый как то слышал от Евгеньевны, что в периоды особой опасности у женщин чаще рождаются мальчики. Так ли это или вымысел, такими мыслями он себя не очень утруждал.
"Каждому овощу - свое время", цитировал часто его товарищ, Водя, заведующую гидропонной фермой, пожилую тетю Катю. Химичка, так её дразнили за глаза мальчишки. Она постоянно колдовала над пробирками и склянками в лаборатории фермы, подбирая более выгодные смеси для гидропоники. Что уж она там вытворяла, известно только ей да сестре Вовы Настюхе.
Зато грибы и какая-то зелень, уходили со станции быстрее, чем вырастали. Заказы шли от самой Ганзы. Другим отказывали.
Костерок дотлел последними угольками, мальчишки притихли, они уже давно привыкли и знали, что дров на сегодня не будет. Спасибо Серёге, тот выклянчил в оружейке останки ящиков от патронов. Михалыч, старший ремонтник давно приобщил его к своему делу.
- Будешь ты, Серёга ружейных дел мастер, - любовно говорил он смышленому ученику.
Вообще, Дмитровская очень заботилась о своих детях. Говорили, что и Ганза что-то наподобие Интернатов создала, да ВДНХ передавала подрастающему немногочисленному поколению крохи знаний человечества. На отдельных станциях, опять же, по слухам дети все больше и больше были предоставлены сами себе.
Общество на станциях деградировало постепенно до животного уровня. Борьба за хлеб насущный достигла своего если не пика, то достаточно высокого предела.
- Ну что? Бригада ух! - словами главного инженера станции, разразился Бригадир.
- Шабаш, мужики! - совсем не по-детски поддержал его Водя.
Затушив, едва мерцающие угли костра старым, как мир способом, которым ещё первые скауты тушили свои огневища, мальчишки направились к станции.
Тайный ход
- Ну, видишь? - Семен покосился на Алексея, потрогал кончиками пальцев слегка съехавший триколор галстука.
Алексей хмыкнул, соскочил с Сибура, потрепал его по холке. Животное, заурчав едва слышно, послушно прижалось к земле, прикрыло иссиня фиолетовые глаза.
- Сколько? - мысленно спросил Семен.
Алексей пошевелил губами, считая что-то в темноте.
- Вроде двенадцать, - так же мысленно ответил старшему товарищу.
- Вроде в огороде, - съязвил Семен шепотом.
- Точно, двенадцать, - после паузы утвердительно заключил Алексей.
- Давай, мы с Остапом, прикроем, - старший разъезда взмахнул рукой с зажатой в ней нагайкой.
Остап слегка приподнялся в стременах. Сибур неслышно преступил лапами готовый рвануться вперед.
- Стоять, стоять, - Остап натянул поводья.
Алексей перекрестился, шепча молитву Спаса. И бесшумно сделал несколько шагов вперед.
Сегодня у него последний зачет по крысам.
В тоннеле было темно. Впрочем, как и везде на их уровне.
Расслабившись, Алексей стал Слушать. До него доносились легкими обрывками мыслей товарищей оставшихся сзади. Разбирать их ему не стоило, всю концентрацию Живы, он сосредоточил на копошившихся метров в пятидесяти от него дюжине крыс. Большие, ростом с щенка Сибура они попискивали, общаясь между собой на своем крысином языке.
Ему необходимо было уловить волну "старшего" из этой крысиной ватаги. Остальные подчинятся, так его учили.
Он опустился к полу туннеля, почти касаясь одним коленом бетонной поверхности. Старый туннель, соединял несколько основных и когда-то служил верой и правдой своим хозяевам. Рельсов в нем не было, скорее всего, он служил просто переходом. Хотя в этом переходе мог проехать большой грузовик изображение, которого Алексей часто видел в боевой комнате Лагеря.
- Слушать, слушать, - он даже было начал шевелить губами, но вовремя спохватился, закрыл глаза, чтобы, не видеть силуэты животных.
Вожак не выдержал, послал сигнал стае и она разделилась на две половинки.
Этого было достаточно для подростка. Волна была мощная. Не уловить её для Алексея было невозможно.
Он стал мысленно закручивать волну в толстый жгут. Торсионное поле слушалось подростка. Вожак замер, приподнял острую морду, принюхался, и недовольно пискнул. Вся стая замерла, послушная приказу.
Жгут из волны, стал вращаться в обратную сторону, распускаясь в колыхающуюся черную, почти осязаемую ткань.
- На стену, всем на стену! - крысы зачарованно стали карабкаться на крутую поверхность. Некоторые срывались, но продолжали, царапая острыми когтями скользкую поверхность стены карабкаться, повинуясь ментальному посылу Пионера.
Сзади волной прокатился одобрительное - Любо!
Алексей поводил вожака стаи несколько кругов, затем заставил его ползти к нему. Остальные крысы замерли, вцепившись острыми когтями в мокрые шершавые стены.
Когда до животного осталось метра три, мальчишка послал широким диапазоном сигнал опасности. Вожак перевернулся в прыжке в воздухе и стая с пронзительным визгом исчезла в одой из нор вслед за своим поверженным предводителем.
- Любо! - Громкие крики друзей завершили бегство стаи, подгоняя крыс ещё больше к спасительной норе.
- Доложишь уряднику, - деловито сказал словами Семен. - Скажешь, что зачет чистый, без огрехов. Слава Спасу!
Радость и торжественность одновременно отразились на лице Алексея.
Теперь на Круге его назначат в один из дозоров.
Тварь выползла из логова и прислушалась. Огромные уши, растопырившись, совершая полуобороты, улавливали ультразвук, испускаемый тонкими скользкими губами.
Голодная слюна просачивалась сквозь не очень плотно сомкнутые клыки, тонкой длинной паутиной покачивалась, стекая на впалую грудь монстра. Вместо глаз узкие едва развитые щелки. Всё тело покрыто ни то шерстью, с короткой очень жесткой щетиной, ни то корявыми бугристыми наростами.
Время от времени короткие отростки, смутно напоминающие пальцы человека, с острыми когтями, соскребывали трехпалой лапой особо зудящие наросты. По туннелю катился, отражаясь от стен и затихая в проёмах в обе стороны звук несмазанной телеги.
Дюжина крыс метров за сто от твари панически карабкалась по воздуховоду. Они только что выскочили из норы в полуметре от пола. Скрипучая волна достигла ушей стаи и заставила, как по мгновению её замереть.
Тварь вышла на охоту, а это значило, что опять придется забиваться вглубь нор. Вожак, едва отошедший от встречи с людьми, недовольно пискнул и снова возобновил торопливый бег стаи.
Впрочем, бежали крысы не так уж и быстро. Здесь внутри воздуховода, в который они забрались, чувствовали подземные жители себя в безопасности.
Тварь поселилась в их владениях всего неделю назад, хотя разве могли они знать количество дней, так как это знают люди.
Десяток соплеменниц, на днях, исчезнувшие в ненасытной, скользкой утробе твари, тоже уже ничего не поведают своим товаркам.
До норы оставалось пара развилок воздуховода, когда жестяной пол вытяжной системы обрушился под мощным ударом лап твари.
Вожак явно не ожидавший такой прыти от монстра всё-таки успел юркнуть в пролом. Тройке его соплеменницам не повезло.
Он продолжал свой бег, слыша предсмертный писк своих серо-коричневых воинов. Понимая всем своим крысиным нутром, что на этом охота твари не закончится, оповещая тонким, на грани ультразвука писком охранных крыс норы, буреломом вломился в спасительный зев логова. Из стаи живым вернулся он один, а ещё через некоторое время в нору заползла ещё одна крыса. Затем чтобы истечь кровью из глубоких ран на теле. Впрочем, этого уже вожак не видел. Охранные крысы, вечно голодные не дали пропасть его недавней подружке.
Нора находилась рядом с вертикальной шахтой соединяющая верхние запасные туннели основной линии метрополитена с секретными, мало кому известными переплетениями Метро-2.
Усиленный дозор Пионеров, на четырех Сибурах, остановился у края шахты. Хотя со стороны верхних туннелей ждать гостей было вроде, как и ни к чему, но как говорит Атаман: "Береженного - Бог бережет".
Двое подростков, ловко спрыгнули со своих "коней". Навстречу им шагнул урядник Дозора.
- Здорово ночевали! - приветствовал его один из прибывших.
По приветствию, принятому в отряде остальные члены Дозора догадались, что время не перешло ещё за полдень, ибо тогда фраза звучала бы "Здорово дневали". Часов в отряде было всего двое. У Атамана и одного из его заместителей. Впрочем, это нисколько не мешало службе охраны стоять Караул. Время все воспитанники отсчитывали либо по проверяющим Дозорам, либо по Ментальному зову, который строго один раз в четыре часа неслышной волной прокатывался по закоулкам подземелья. А приветствие, которое они, как и положено, по уставу говорили друг другу, брало начало еще со времен Казачьего войска, некогда несшего службу на просторах их прародины России.
Сказки на ночь
- Стану я, раб Божий, благословясь, пойду перекрестясь, из избы в двери, из ворот в вороты, в чистое поле, на восток, в восточную сторону, к Окиян - морю. И на том святом Окияне - море стоит стар мастер муж и у того святого Окияна - моря, сырой дуб крековастый, и рубит тот мастер муж своим булатным топором сырой дуб, и как с того сырого дуба щепа летит, так же бы и от меня, валился на сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий час. Аминь! Аминь! Аминь! И тем моим словам, ключ в море, замок на небе, отныне и до века! - Степан Васильевич оглядел спальню.
Шестеро, самых маленьких мальчишек уже закрыли глаза и тихонько посапывали. Кто ладошку под щеку подложил, а кто с головой накрылся. Старший комнаты пятнадцатилетний Борис, всё ещё лежал, не сомкнув глаз.
- Спи, давай, - Атаман поправил свисающее одеяло на крайней кровати. - Завтра до расскажу, а то опять повторять придётся.
- Повторенье - мать ученья, зевая, ответил Борис. Повернулся на бок.
- Спокойной ночи, пластун! Завтра у твоего отряда трудный день. Спи!
Степан Васильевич Дикой, - Атаман Лагеря, Вожатый, может ещё его, как-нибудь, и называли в темных туннелях, он не удосуживался придавать этому значения. Мало ли кому что в голову взбредёт.
Убавил и без того не очень яркий свет масляной лампы. Плотно прикрыл за собой дверь и размашисто, но бесшумно направился в сторону Караулки.
Это уже стало традицией, он всегда приходил перед сном к самым маленьким воспитанникам. Книг, к сожалению, в лагере было не очень много, а те которые и были все больше специальные. В основном по техобслуживанию немногочисленных агрегатов лагеря.
Вот он и взял за правило рассказывать мальчишкам многочисленные истории на сон грядущий, благо память у него, несмотря на возраст, была отличная. А за свою бытность прочитал он много книг.
Сейчас он заканчивал повествование своего первого писателя-фантаста, Александра Беляева. Он уже рассказал о таинственном Ихтиандре, о Хойти-Тойти. Теперь завершал свой рассказ об Острове погибших кораблей.
Каждый свой рассказ, видя, что его воспитанники почти спят, он всегда заканчивал старым заговором. В полудремном состоянии древние слова воспринимались на подсознательном уровне гораздо более образно.
Собственно эта идея пришла к нему ещё тогда когда они ещё только обустраивались в этом месте с первыми своими воспитанниками.
Наработавшись за день, они все-таки оставались детьми и всегда просили его рассказать что-нибудь. И тут он вспомнил, что в далёком своё детстве у него в жизни было три случая, когда рассказы взрослых его так затягивали, что он с нетерпением всегда ждал продолжения.
Первое это конечно рассказы своей бабушки, старой казачки рода Спильных. Её род начинался ещё из первых поселенцев Адагумской линии на Кубани. Она всегда рассказывала маленькому Стёпке занимательные истории из жизни казаков-переселенцев.
Тогда впервые он услышал о Казачьем Спасе.
- Спасом жить, Стёпушка, это, прежде всего, внимательным быть. К миру тебя окружающему. Травинке - былинке, животинке - скотинке, времени - пространству, а пуще того, - голос бабушки Ольги был ласков и нежен и в тоже время тверд, будто другого и не было в этом мире кроме слов её, - людям, вокруг живущим. Другого слышать будешь, тогда и Спас тебя слышать будет.
Вторым был старый, всегда немного выпивший, паромщик на Кубани, в его станице детства - Варениковской, дед Панас.
Паром был старый - с казачьей тягой, все кто мог, тянули деревянными выструганными из твердой акации палками со специальными углублениями железный канат. Поэтому, у парома всегда собиралась довольно большая компания - ждали народа по больше, что бы как говаривал Панас: "Зазря конив нэ гонять". Да и менялись "тягловые" довольно часто.
Кубань, в этом месте почти добежав до Азовского моря, была довольно широка и течение хоть, и было не так быстро как, например, в верховьях, но старенький паром заметно подрагивал, пересекая сизовато коричневую воду реки.
Пока ждали жаждущих переправиться на ту сторону реки, а другого пути до постройки моста в те времена ещё не было. Дед успевал пропустить стаканчик другой у станичников, которые знали слабость старого казака в этом вопросе. Да некоторые и сами не прочь были почувствовать знакомый привкус кубанского домашнего винца на своих губах.
Что всегда удивляло Степку, он никогда не видел сильно пьяных. Пили так - для сугреву.
Паромщик слыл балагуром и весельчаком. Жил он тоже прямо тут у переправы.
Его рассказы то и дело перебивались громким хохотом присутствующих. Девки и молодые казачки иногда и семечкой давились, подставляя спины под громкие хлопки казаков, тоже смеющихся от души. Никто никогда не слышал, чтобы паромщик когда-нибудь в своих, иногда и сальных шутках, матерился. Он умудрялся так замысловато спрятать, казалось бы, вот-вот сейчас появляющееся ругательство за набор витиеватых рассуждений, что все только диву давались.
Самое ругательное у него было, "биссова дэтына". Причем это относилось к любому, будь то малец или взрослый казак. Сколько ему лет толком никто не знал. Острые языки станичниц поговаривали, что он ещё царя батюшку живым в Екатеринодаре видел.
Степан больше всего любил рассказы старого паромщика про загадочные марапацуцы - летательные аппараты славных казачков. И хотя все знали, что такого на самом деле и вовсе не было, но уж больно красиво рассказывал об этом дед Панас.
Третьим рассказчиком, оставившим след в памяти Степана, была красавица пионервожатая из Москвы.
Он в десять лет был отправлен в пионерский лагерь в Кабардинку. Вожатой в их отряде была студентка филфака московского вуза, какого он сейчас и не помнил, а вот её сказительный талант запомнил на всю жизнь.
Мальчишки его возраста буквально ходили за ней как на привязи. Она была высокой, стройной. Звали её Светлана. Она и имени своему соответствовала на все сто процентов.
Светло русые волосы, спускались ниже пояса толстой косой. Девушка то и дело закидывала её назад. Но упрямая красота так и норовила оказаться на груди москвички.
По-московски акая, она немного посмеивалась над южным говором большинства ребят. В отряде были дети со всего союза, хотя большинство мальчишек прибыло в пионерский лагерь с южных окраин некогда огромного государства СССР.
Наверное, после её рассказов, в которых она всегда выступала в ролях, изменяя порой голос до неузнаваемости, и полюбил мальчишка - станичник книги. Да так полюбил, что иногда и школу прогуливал, обложившись принесенными из библиотеки толстыми томами, читая в запой. Мать ворчала, а то и лозину хватала - наказать прогульщика и только бабушка Ольга всегда заступалась: "Пусть Слово почувствует, а школу наверстает, смышлён".
Дежурный лихо откозыряв, доложил о состоянии дел.
- Зачетчики вернулись? - спросил Степан, хотя прекрасно знал, что отряд не вернулся. Он бы почувствовал.
- Подходят, - ответил дежурный. - Леха так веселиться, что их за версту почувствовать можно, - радуясь за товарища, с улыбкой произнес мальчишка.
- Сам Услышал или опять разводящего просил? - строго посмотрел на дежурного Дикой.
- Сам, Степан Васильевич, ей богу не вру! - караульный вытянулся по стойке смирно.
- Любо! - атаман похлопал его по плечу. - Я у себя, придет разводящий сразу ко мне. И старших пусть захватит. Разговор есть.
- Слушаюсь! - лихо козырнул дежурный.
Атаман одобрительно кивнул и вышел из Караулки.
Прикрыв глаза, с улыбкой Послушал ликование юного Алексея.
- Дети, но казачки растут справные, - вслух сказал Дикой.
Спрыгнув со ступенек, ведущих в Караулку, тихонько напевая, бесшумно растаял в полумраке бокового прохода.