По общепринятому мнению дуракам на свете живется легче, чем всем остальным. Признаюсь честно - я - дура. Но я не просто дура, а исключение из правил - мне живется не легко. Это потому, что мозги у меня наперекосяк. В школе я училась не шатко - не валко. Скучно мне там было. Может быть, поэтому многие вещи остались для меня за семью печатями. Например, стихи. Ничего не понимаю в них самих и не понимаю того, для чего их пишут. Ну, если для песен, то еще ясно - чтобы слова из музыки не высовывались. А просто стихи? Вот напишет поэт о любви:
Поверх деревьев я в вышине,
По верхней ветке иди ко мне,
По самой верхней, зеленой ветке,
где все невечно и все навеки.
(Хуан Хименес)
пер. А. Гелескула
И, поди разберись, что он хотел сказать. То ли что он на седьмом небе от счастья в пароксизме своей любви, то ли что хочет взаимности. Да и вообще как можно звать подругу на верхнюю ветку, да еще и зеленую? Свалиться можно! Ветреные они люди - поэты.
А тут мне самой пришлось взяться за стихи. Как это произошло? Да от скуки. Вернее, от необходимости себя занять каким-нибудь бессмысленным необременительным делом - чтобы о плохом не думать.
Дело было так.
Женщина я немолодая и ко мне, как и ко всем в пожилом возрасте, липнут всякие болячки. В общем, сказал врач-гинеколог, что мне нужна небольшая операция и что нужно лечь в больницу дня на 3-4, не больше. Тот, кто лежал в гинекологии, тот знает, каково там лежать - тошно. Представьте, соберут в одну палату баб, человек 6-7, а те и давай про свою несчастную жизнь рассказывать, да с вариациями на гинекологические темы. Уши вянут. Ну, я и решила, чтобы отвлечь себя от ихних разговоров, заняться творчеством. А каким - не могу решить. Рисовать картины - не получится - красками белые простыни измажешь. Вязать носки в гинекологии не разрешают. У некоторых аллергия на шерсть. Вышивать? - нужно коробку для рукоделия тащить с собой...опять же голова и уши свободны - все разговоры впитывать буду. А не заняться ли мне литературой? - думаю. Взять блокнотик и ручку - делов то всего... Поскольку сама то стихов я писать не умею, то решила заняться переводом. Переведу, думаю, тексты в онлайн переводчике и утрамбую слова по смыслу. Вроде Судоку, но со словами. Ну ладно - сказано - сделано. Залезла я в Интернет - смотрю - конкурс перевода из польского поэта Чеслава Милоша. Вот здорово - как раз то, что надо. Поляки - они же славяне - может и без словаря все пойму. Но подстрочник какой-то непонятный оказался - никакого смысла - белиберда одна. А делать нечего - выбрала я три коротеньких стиха и кусочек прозы и в больницу отправилась. В больнице врач сказал, что операция на завтра назначена. Прихожу в палату. Так и есть. Пять теток, прооперированных, о своем разговаривают. Я их спрашиваю - больно было? А они в голос отвечают - не чувствовали ничего, наркоз сильный. Но наркоз, говорят, какой-то странный. Одна говорит, что как бы в телевизоре сидела, внутри, где провода разные и по ним лазала и никак выбраться не могла. Другая рассказывает, будто бы она в воронку попала. Крутилась, крутилась там, а выхода все не находила. Тут врач анестезиолог ко мне подошел. Что за наркоз у вас такой - поинтересовалась я. Он отвечает: наркоз сильный, какой обычно дают для бесплатных операций. Он галлюцинации вызывает. С эффектом депрессивного психоза. Мы, правда, еще седуксен колем, чтобы смягчить синдром панического ужаса, так что не бойтесь, говорит.
Да ладно, думаю, авось обойдется.
И за перевод взялась. Подстрочник - абракадабра полная. Единственно, что поняла из перевода, это названия стихов. Одно стихотворение Череп называется. Там еще Мария Магдалина упоминается. Другое - Счастье - там, вроде, про природу. А третье - Встреча. Там что-то про зайца. А проза - та вообще про теорию космического взрыва. Вот верчу я листочки со словами и не могу понять, с чего начать. Тут медсестра пришла и укол снотворного всадила, а утром - операция. Помню, сестричка ввела иглу в вену и говорит - дышите глубже. И все. Провалилась куда-то. А дальше началось.
Выныриваю я оранжевым дымком из непомерно черной дыры в ограниченном пространстве яйцеобразной формы и начинаю медленно клубиться, вылезая на поверхность. Все вокруг меня залито красно-желтым светом. Свет пульсирует, вспыхивая шаровидными сгустками, неравномерно размещенными по поверхности яйца. Яйцо огромно. Его нос теряется в оранжевых сполохах. Меня, то есть дымок начинает закручивать по спирали и постепенно поднимать вверх, распластывая по внутренней поверхности яйца. Сполохи поднимаются вместе со мной. Поднявшись до определенного уровня, они начинают говорить монологами, произнося их хорошо поставленными голосами с интонациями лектора научного общества, вернее лекторши, поскольку голоса женские. Я пытаюсь понять суть речей, потому что мне почему-то это необходимо знать. Еще меня мучает вопрос - кто я и зачем здесь клубюсь.
- Несомненно, несомненно - вычленяю я первые фразы из общей вибрации - правильно, правильно. Если Череп взять за основу бытия, то оно видится нам в несколько ином свете. Свет он или есть, или его вовсе нет. Если света нет, то нет и движения от основания к его развитию.
- Позвольте, позвольте - перебивает его следующий пульсар. Как это нет движения. Движение абсолютно. И произошло из абсолюта. Абсолют породил все во время большого взрыва. Пространство - есть взорванный абсолют, а время есть вектор между двумя абсолютами.
- Дайте мне сказать - влезает третий всполох. Он, видно, волнуется и поэтому часто мигает. - Абсолют перетекает из конечного в бесконечное благодаря своей инертности. Главное понять, в какой части абсолюта мы сейчас находимся. В точке искривленного пространства или в векторной части дисплейного уровня.
- Действительно, подумала я, надо понять, в каком измерении я нахожусь. Вытянула струйку дыма и коснулась оболочки яйца. Легко проткнув оболочку, я воплотилась в палец и уткнулась в холодную стену. Стена была неприятна на ощупь, и я быстро втянула щупалец в теплый кокон. Потом вытянула щупалец в другую сторону - за пределами оболочки яйца появилась моя нога и дотронулась до спинки кровати. Тут надо мной возникло колыхающееся лицо женщины, разорвало мою оболочку, разметав сполохи и разогнав струи дыма, и положило мне что-то твердое и холодное на живот. - Это лед - сказало лицо. - 20 минут надо держать. - Меня тошнит от оранжевого света - попыталась сказать я, но не произнесла ни звука. Поворочавшись с боку набок, разинув рот и высунув язык, я вскоре обрела себя. - Обед - донеслось из коридора, и мои соседки стали греметь чашками и ложками, собираясь в столовую. Я же лежала, как студень на подносе, колышась и боясь развалиться. Мои мысли не скоро, но пришли в порядок. Когда соседки впали в послеобеденный сон, я, взяв заветный блокнот, начала смотреть на слова, продиктованные Гуглом. Теперь все стало ясно. Перед моими глазами стояла картина: Мария Магдалина. Ее лицо выхватывает из темноты огонь свечи. Глаза Марии подняты к потолку. Что-то она там увидела очень важное для себя. Перед ней лежит череп. Да все понятно тут, что хотел сказать Милош - подумала я и записала.
Череп.
Белеет в полумраке Череп. Свет догорающей свечи упал на лик Марии Магдалины.
Она навек погружена в раздумье: который из ее любимых вмещал когда-то светлый разум и уста в сухие эти кости...
Песок в часах уснул навек, застыло время.
Она молчит, не в силах угадать ответа. Ее рука лежит недвижно на плече.
За окнами темно. Какой еще секрет откроет мне история давно минувших дней?
Раздоры, смех и слезы, упоение страсти - какое может все иметь значение,
Когда стоишь одной ногой за гранью бытия...
Теперь мне стало ясно, что такое транс и поэтическое вдохновение!
Выписавшись через несколько дней из больницы, я встретила старую знакомую. Речь зашла о больнице. - О, мне там совсем не скучно было - уверила я ее. Я там Чеслава Милоша переводила. Знаешь такого? - Конечно, - странно посмотрев на меня, сказала подруга. - Это Нобелевский лауреат. Его Бродский любил переводить.
Я расстроилась: какая же я все-таки дура, могла бы и промолчать, не позориться перед людьми. Потом подумала - да ладно, все же все про меня и так знают.
А все-таки тяжело быть поэтом. Особенно когда нужно войти в это самое состояние, чтобы стих сложить.
С тех пор я потихоньку начала стихи читать. Из уважения к поэтам. Чтобы сказать как-нибудь невзначай: