Я расскажу тебе глупую волшебную сказку, и ты можешь не верить ни единому слову. Она не логична, стилистически не выдержана, грешит неточностями и слегка наивна. Она никогда не хотела никого обидеть, задеть чьи-то чувства, перевернуть чьи-то взгляды. Просто однажды она пришла мне в голову, а потом переместилась на бумагу. Такой.
Глупой, волшебной. Конечно, всего этого никогда не было. Но кто сказал, что всего этого не могло бы быть?
Синее-синее небо, зеленые деревья, огромные, если смотреть на них снизу, и солнце, такое же зеленое, если смотреть на него сквозь листья... Мягкая, душистая трава...
А на траве, покусывая черенок василька, лежит человек и считает облака. У него рыжие, выгоревшие на солнце волосы, веснущатое лицо и пронзительно-голубые глаза, под одним из которых красуется свежий синяк. Правый рукав грубой холщевой рубашки разорван практически пополам, на брюках - черные точки, какие остаются от искр, если их вовремя не смахнуть. У него легкое похмелье, и он совершенно счастлив.
Большая черная бабочка на мгновение закрыла далекое солнце, повисела в воздухе и плюхнулась прямо на зажатый в зубах василек. Парень скосил глаза, стараясь не дышать, и было ради чего.
Бабочка была прекрасна. Многие натуралисты отдали бы, не раздумывая, несколько лет жизни, чтобы увидеть ее так близко в естественной среде. Черные крылья с серебряным узором, почти прозрачное, будто из стекла, тельце...
Бабочка носила имя Принцесса Офелия, и, как всякая уважающая себя принцесса, сама решала, кому оказывать честь своим присутствием. А еще она была невероятно ядовита.
"Красивая и смертоносная"...
- И-йех!
Воздух коротко свистнул, как мог свистеть только сачок, настигающий свою жертву, и на физиономию лежащего рухнула сетка. Бабочка испуганно забилась.
- Эй! Уберите! Уберите немедленно!
- Прошу прощения за неудобства - произнес детский голосок откуда-то сверху.
- Неудобства?!
- Э-э-э... Вам лучше не двигаться, она может вас укусить.
Парень замер.
- Немедленно сними сачок.
- Вы не волнуйтесь, я только заберу бабочку.
- Ты знаешь, НА СКОЛЬКО она ядовита?!
- Это ничего, я в перчатках.
- Но я-то нет!
Задумчивое молчание.
- Э-эй! Ты там уснула? Забирай ее, живо!
- Я думаю, как.
- Аукхм!
Сачок слегка дернулся. Бабочка уселась на носу и сложила крылья.
- Придумала! Попробуйте сесть.
Парень пошевелился.
- Не могу! Ты меня пригвоздила этим... кхм... сачком!
- И что теперь делать?
- Отпусти сачок.
- Но она же улетит!
- Не улетит, я подержу. Отпускай!
Пальцы сомкнулись на ободке сетки, парень медленно сел... Бабочка почувствовала движение и развернула крылья.
Парень убрал сачок.
- Нет!
Принцесса Офелия легко выпорхнула на свободу и быстро набрала высоту.
- Зачем ты это сделал?!
Он обернулся и посмотрел на стоявшую перед ним девочку. Ей было лет 13 на вид, тоненькая, как тростинка, с пшеничными волосами, заплетенными в две короткие косички, сейчас она буквально излучала праведный гнев.
- Я бегала за ней полдня, я жизнью рисковала!..
- Между прочим, я тоже, пока валялся под твоим идиотским сачком!
- Он не идиотский, он королевский! А я принцесса.
- Ты фантазерка. Пожалела бы бабочку.
Девочка надула щеки и пробормотала:
- Я принцесса и могу делать все, что захочу.
- Принцесса... - парень ухмыльнулся - Хочешь посадить ее на булавку?
Девочка надулась еще больше. Сачок валялся прямо у ее ног, но она даже не думала его поднимать.
- Вон она, твоя бабочка, смотри.
Принцесса Офелия летела над поляной, низко, лениво, уже позабыв об опасности. Девочка рванулась было за ней...
- Подожди.
- Ну чего?!
- Красивая, правда?
Парень поднялся во весь рост, и девочка оказалась ему чуть ниже, чем по плечо. Она подняла голову, чтобы заглянуть ему в лицо.
- Угу.
- Ну тогда береги ее, глупая, а не на булавку сажай!
Он протянул руку и потрепал ее по мягким волосам.
За кустами что-то щелкнуло, и через мгновение по периметру поляны материализовались несколько человек с арбалетами.
- Все в порядке! - громко крикнула девочка.
Арбалеты опустились.
Парень покосился на нее, медленно поднял с земли гитару и осторожно отошел в сторону.
- Как тебя зовут?
- Музыкант. Я музыкант.
- Пропустите музыканта!
... Он шел по тропе, все еще немного сбитый с толку, и задумчиво пинал сосновую шишку. В этих краях ему давненько не приходилось бывать, но все-таки не на столько, чтобы забыть, что страной правил король, и у него был сын. Откуда могла появиться эта девчонка?.. И почему он сразу ей не поверил?.. Музыканту мучительно хотелось раствориться в воздухе. Не потому, что он опасался за свою жизнь. Просто ему было по-мальчишески стыдно своих синяков, рваной рубашки и перегара, которым он дышал в это смешное избалованное лицо.
Девушка сидела на камне и зашивала юбку. Солнечные блики вытанцовывали поочередно то на острие, то на ушке, стяжки ложились ровные, почти не заметные, если не приглядываться. Рядом, в ногах, лежал, высунув язык и часто дыша, пес, странно напоминающий небольшого волка. От ошибки стороннего наблюдателя спасало только белое пятно у него на боку.
А сторонний наблюдатель был. Мужчина с грубым обветренным лицом склонился над ручьем и сосредоточенно смывал со щек копоть. Даже сейчас было видно, что он очень маленького роста, но отменно сложен и ловок, как дикий зверь.
- Зря спалили. - Громко сказал он. Голос у него был низкий и сочный, какой мог быть у самого камня.
- Ничего, для них не велика беда, новую выстроят, а нам надежнее. - Отозвалась девушка, не поднимая глаз от шитья. - Мы свое дело сделали.
- Сделали.
Мужчина поднялся и вытер лицо рукавом куртки. На руке у него не хватало мизинца.
- Кажется, там кто-то еще сгорел... - он помолчал немного, потом стряхнул с рукава травинку и заключил - Достовернее будет.
Девушка молча кивнула. Она знала, кого имел в виду ее спутник. Мальчишку-флейтиста, слепого на один глаз, который жил, за неимением денег, под самой крышей сгоревшей таверны. Которого она вышвырнула из окна-отдушины, как только начал гореть последний этаж. Мальчик был без сознания...
Но суровый низкорослый мужчина ни о чем не знал. Пусть.
- Куда ты теперь, Гром?
Мужчина скупо улыбнулся.
- Профессиональная тайна.
- Ясно... Увидимся?
Гром долго смотрел на девушку. Казалось, он пытался впитать каждую черточку ее образа, запомнить и сохранить его навсегда.
- Увидимся.
Он резко развернулся и стремительно зашагал прочь, не оглядываясь. Зачем долгие проводы, затянутое прощание, нежность?.. От всего этого тает решимость, и легко забыться, замечтаться...не уйти.
Гром закрыл глаза. Ему не нужно было зрение, чтобы не спотыкаясь идти по тракту, и какое-то время он шел вслепую. Перед его мысленным взором ярко - потянись, коснешься - стоял живой портрет девушки.
Лишняя боль. Зачем?
Летом в этих местах царили необыкновенные ночи. Странники, побывавшие здесь, неслись дальше со словом "величественные" на губах и разудалыми крыльями за спиной - что бы ни случилось, все нипочем.
Местные посмеивались, и была в их усмешке снисходительная гордость. Они-то, коренные жители, давно привыкли и к темно-фиолетовой бездонной глубине воздуха, и к звездам, таким низким и ярким, что, казалось, вот-вот подпалят волосы на макушке неосторожного гуляки...
Поэты, родившиеся здесь, уже не искали в летних ночах вдохновения, не тратили высоких слов, ведь все лучшее о заветном крае было уже написано, когда он был молод и свеж. А для новых баллад существовали совсем другие музы, далекие, манящие...
Для Музыканта этот край был почти родным. Он часто приходил сюда отдохнуть от странствий и собрать новостей. Когда живешь, как перекати-поле, полезно знать, что делается в мире. И нет лучшего места, чем трактир, чтобы эти знания пополнить.
- Постой, добрый человек.
Интересный это был голос - без возраста, без лихой искорки - разбойники так не разговаривают.
- Я менестрель. - На всякий случай сказал Музыкант. Не родился еще вор, для которого "менестрель" не значило бы "нищий".
- Постой, менестрель. - Послушно поправился голос, на этот раз с чуть заметной усмешкой.
Музыкант вгляделся в темноту, но не увидел решительно ничего. Тогда обладатель голоса пошевелился и шагнул навстречу, и сразу стало ясно, отчего он казался невидимкой. Незнакомец был одет в длинный, до пят, черно-фиолетовый плащ, точь-в-точь под цвет ночи. Капюшон был откинут на спину, но лицо скрывала такая же черная тряпичная маска. Будто мешок на голове. Неужели все-таки?..
- Я не грабитель. - будто прочтя его мысли, сказал человек -Я путешественник. Ищу место для ночлега.
Музыкант мысленно перевел дух и дерзко произнес:
- А с чего ты взял, что я могу тебе помочь?
Человек в плаще пожал плечами:
- Ты менестрель.
Не родился еще путешественник, для которого "менестрель" не значило бы "специалист по трактирам". Музыкант ухмыльнулся и кивнул.
Тогда человек тоже кивнул и не сказал больше ни слова до самого трактира. А потом, в трактире, случилось нечто странное.
- Мелли! Открой, Мелли, это я!
Музыкант ожесточенно барабанил в добротную дубовую дверь. Он знал, что так или иначе ему откроют. Да еще и задаром накормят. Но сперва как следует поворчат и дадут от ворот поворот - для острастки.
- Какой-такой я, среди ночи?
- Да я, я! Впусти!
- Проваливай, горлопан. - Любой человек, услышав то, как это было сказано, трижды бы хорошо подумал, прежде чем настаивать. А то и счел бы за благо убраться подобру-поздорову, пока цел. Потому как владеть таким голосом могла только настоящая великанша.
Такая, которая не особенно утруждаясь выбросит вон излишне разгулявшегося посетителя, а когда придет пора радовать погреб молодым вином, сама спустит в погреб бочки, заставив краснеть сыновей... Настоящая трактирщица.
- Мелли, ну пожалуйста... - Музыкант прекрасно понимал, что это игра, их особый ритуал, и уже держал на языке сакральный ответ - Я же тебя целую вечность не видел. Хочешь, чтобы я умер с тоски?
- У меня нет мест. - проворчал голос уже не так грозно.
Музыкант улыбнулся в темноте.
- Я буду спать на полу возле твоей кровати.
- Ну вот еще, новости!
- Ну позволь хотя бы на пороге твоей комнаты!
За дверью что-то заклацало, загрохотало, и она тяжело и нехотя открылась.
- Заходи. Все равно ведь не отвяжешься, пока всех не... Ты не один?
Трактирщица (и впрямь великанша, но с неожиданно приятным для таких объемов лицом) подозрительно покосилась на человека в маске.
- Это мой приятель. - Музыкант и сам не знал, зачем это сказал. Какое ему было дело до странного молчуна, случайно встретившегося по дороге? Ну не впустила бы его Мелли на порог, может, права была бы... Менестрелю отчего-то не хотелось, чтобы этот парень дурно о нем подумал. Он уже предчувствовал, как будет терзаться еще несколько дней, если его неожиданный спутник останется на улице. Потому что не годилось оставлять человека, попросившего о помощи...
Но сам-то пришелец отчего молчал, будто речь шла совсем не о нем?
- А в маске он с какой стати?
Музыкант растерялся. Ни одно объяснение, как ни удивительно, не лезло в голову.
- Он... он...
- Я был болен - внезапно заговорил путешественник. - Мое лицо слишком уродливо для твоих глаз, госпожа. Не беспокойся, болезнь уже ушла, тебя она не коснется. Это было давно...
Мелисанда никогда бы не поверила такому объяснению, произнеси его кто-нибудь другой. Теми же словами, с той же интонацией, и все же не так. Незнакомец говорил просто и устало. Так не лгут.
Мелли отступила:
- Входите. - И позвала в глубину трактира, приглушая голос до гулкого полушепота - Марсельеза!
Из-за занавески справа от стойки (Музыкант знал, что там была кухня и маленькая жилая комнатка для сезонной прислуги) появилась девушка. Тонкая, складная, она двигалась так, что менестрель невольно залюбовался. Танцовщица?..
Вот она вошла в полосу света... И НЕЧТО произошло. Человек за спиной Музыканта вздрогнул. Девушка не переменилась в лице, но менестрель понял - они узнали друг друга.
Наверняка они никогда не виделись до этой ночи, не слышали друг о друге, но вот - встретились и... Это было особое узнавание. По блеску глаз, жесту, по некоему соприкосновению духа, сказавшему - этот человек важен. Именно для тебя - важен.
Музыкант вдруг понял, что они с Мелли отступили на шаг, оставив девушку и пришельца стоять друг против друга. Морок рассеяла Марсельеза.
- На кухне еще осталась курица, яблоки и пиво. Как раз на двоих.
Мелли будто очнулась:
- Превосходно, может, еще подскажешь, куда их пристроить на ночь?
Девушка пожала плечами:
- Понятия не имею.
Мелисанда надула щеки и будто бы задумалась.
- У меня свободна комната под крышей, если хотите. Других нет.
- Нам подойдет. - произнес человек в маске.
- Проводи - трактирщица кивнула официантке.
- Я знаю дорогу! - ухмыльнулся Музыкант - Ты бы, красавица, нам лучше принесла чего выпить... В смысле, поесть.
- Хорошо не покурить. - проворчала Мелли - Живо!
Марсельеза усмехнулась, перехватила поудобнее юбку и нырнула на кухню. Человек в маске проводил ее взглядом.
II
Жило когда-то на свете племя, в котором рождались слепые люди. Рождались и жили поколениями, в согласии с собой и окружающим миром, и ни один из тогда живущих не посмел бы назвать их ущербными.
Да что не посмел, им такое и в голову бы не пришло! Разве же можно считать калекой того, кто острее слышит, тоньше чувствует и судит о человеке по делам, а не по платью?
Потому вожди племени всегда были слепы. Потому были они мудры и справедливы.
И было у них особое знание, которое соседние племена, не понимая, называли ведовством. Женщины умели исцелять словом и прикосновением, знали, как успокоить испуганного младенца, какую траву вешать в изголовье кровати, чтобы отвадить дурной сон...
Мужчины слагали песни, заставлявшие душу то разворачивать крылья, взлетая к солнцу - все могу, на все готов! - то вздыхать о чем-то далеком, мудром, несбывшемся...
Много прекрасного ведомо было этому народу, но не знали они, что такое людская подлость и зависть. А потому не смогли как следует оборониться, когда добрые соседи, те, кто еще вчера приходили за целебным снадобьем, решили согнать их с благодатной земли, проучить за свет, теплоту и мудрость, которой те не брезговали делиться. Победа была легкой, но не смогли победители ни добить несчастное племя, ни оставить при себе рабами. Все-таки жила в них своеобразная, но суровая совесть. И поступили они сообразно ей: приказали бывшим хозяевам земель собирать то, что у них еще осталось, и убираться с глаз долой. А когда те ушли, выжгли дотла и без того пострадавшее поселение - чтобы ничто не напоминало о бесславной "войне"...
Такого было древнее предание цыган. Что в нем было правдой, что - красивой сказкой, теперь уже никто не знал, да и сами цыгане вряд ли точно помнили, где была некогда та самая благословенная земля. Но одно с тех легендарных пор так и осталось неизменным. В племени по-прежнему рождались слепые.
Парень сидел на широком трухлявом пне и пытался пристроить пальцы к струнам скрипки. Глаза у него были завязаны широкой красной лентой, поблескивающей на солнце. Человек несведущий мог бы принять ленту за настоящий шелк, но некто менее наивный тут же указал бы ему, что парень был одет излишне пестро - явный признак цыгана. И рассказал бы, что цыгане добавляли в краску особые травы, делающие ткани блестящими, но недолговечными.
Парень поминутно морщился и сквернословил, но как-то совершенно по-детски. В конце концов он едва не швырнул скрипку оземь, чего ни один цыган никогда бы не сделал, но сдержался и осторожно положил ее рядом. Правду сказать, от цыгана в нем была разве только одежда. Парень был белокож, хотя теперь его нос и щеки покрывала краснота от солнечного ожога, русоволос, несколько тонок в кости и при этом красив той особенной красотой, которая даже в цыганском таборе выдает отпрыска богатого вельможи.
Какое-то время он сидел без движения, потом сжал и разжал кулак, вздохнул и ощупью нашел скрипку и смычок. Пристроил к плечу...
- Виктор! Ты здесь?
Звала девушка, и уж в ней-то цыганку можно было опознать не только по одежде. Она стояла у дерева шагах в двадцати и смотрела прямо на скрипача. Вернее, смотрела бы, если бы могла видеть. Ее глаза оставались неподвижными и безучастными на круглом, немного неправильном лице.
- Да, я здесь. Иди сюда.
Виктор опустил скрипку и вытянул вперед руки. Девушка безошибочно, ни разу не споткнувшись, пошла на голос и поймала его ладони в свои. Он бережно усадил ее рядом и обнял за плечи. Цыганка коснулась его лица.
- Ты хмуришься... Что-то не так?
Виктор вздохнул.
- Скрипка. Я не могу... Понимаешь, раньше я играл, и мне не нужно было смотреть на струны, а теперь когда я их не вижу...
- Ты привыкнешь. У тебя все получится, я знаю, ты должен только...
- Я не хочу привыкать, Сильва. Совсем. Я так не могу. Я тебя хочу увидеть...
- Но ты меня видишь! Разве тебе мало того, что ты видишь так? Глаза обманывают...
- Не для меня. Ты слепая с рождения, тебе не понять. Но я все равно люблю тебя!
Цыганка улыбнулась. Улыбка получилась грустной.
- Я тебе верю.
Она по-детски склонила голову ему на грудь. "Тебе тяжело... Ты так мало знаешь о настоящем. Но я помогу тебе, я смогу тебя научить. Я покажу тебе то, о чем не рассказывают во дворце, чего не увидеть глазами... У тебя будет королевство, обещаю. Настоящее королевство, без стен и замков..."
Вслух она сказала:
- Все будет хорошо.
Виктор не ответил. Он мягко отстранил Сильву и поднял к плечу скрипку. Устроил пальцы на грифе, махнул смычком по струнам...
Звук получился грубым и фальшивым.
Вечером к табору подъехал усталый человек на спотыкающейся лошади. И он, и кляча, были покрыты пылью и выглядели так, будто в любой момент могли рухнуть наземь и уснуть.
Цыгане осторожно сняли его со спины измученного животного и перенесли в шатер князя. Пришелец сопротивлялся, но когда рядом оказалась Старшая, немного успокоился и вскоре заговорил. Его речь была обрывочна и постоянно прерывалась всхлипами и выкриками, но главное целительница поняла: где-то там, в ночи, остались двое его детей.
Цыганский князь не стал дожидаться, пока несчастный придет в себя настолько, чтобы указать направление, он быстро собрал несколько отрядов и разослал их в разные стороны, на поиски.
Детей привезли в лагерь незадолго до рассвета, худого, изможденного мальчишку-подростка и его младшую сестру, ни на мгновение не оставлявшую брата. Оживший в умелых руках целителей отец тут же прижал к себе обоих и держал в объятьях, пока Старшая не велела отнести их в шатер.
Утомленная дорогой и переживаниями троица проспала весь день, а к вечеру по приказу князя был приготовлен пир в честь неожиданных гостей. Цыгане любили праздники, будто дети, да и что лучше доброго веселья может отогнать тяжкие воспоминания?
Виктор и Сильва сидели за пиршественным столом прямо напротив детей, о чем загодя шепнула соседка-целительница. Она привычно устроилась рядом, обслуживая слепых и рассказывая обо всем, что происходило вокруг. Брат и сестра чувствовали себя несколько неловко в непривычном обществе, и целительница решила их подбодрить, а заодно удовлетворить свое любопытство.
- Как вы себя чувствуете? Лучше?
Девочка от вопроса смутилась еще больше:
- Да, благодарю вас.
Виктор улыбнулся. Манера выражаться выдавала в девочке высокое происхождение, или, по крайней мере, достаточное богатство, чтобы говорить с правителями не как проситель, а как друг... Или враг... Но тогда как могли они оказаться без помощи, с одной лошадью, на ночной дороге?
Он почти уже собрался спросить об этом, но парень опередил его.
- Скажи, добрый человек... Мне знакомо твое лицо, но я уверен, что не встречал тебя в таборе. Как я могу судить, ты не цыган...
- Я цыган не по крови, тут ты прав. - быстро произнес Виктор - До того, как примкнуть к табору, я много путешествовал, возможно, мы встречались, пока у меня были глаза. - под столом влюбленные, повинуясь безошибочному чутью слепых, соединили руки. - Мне было бы проще, если бы я мог видеть тебя...
- Меня зовут Ран. Сын Демигора.
Демигор, купец, младший брат Дунслова, советника. Ходили слухи, что его сын был тяжко болен и едва вставал с постели... Ан вот оно как...
- Я слышал это имя. Как-то, кажется, мне довелось путешествовать с твоим отцом на одном корабле. Возможно, ты видел меня тогда.
- Ты совсем недавно болел. Как же отец пустил тебя в такое тяжелое путешествие?
Ран заметно вздрогнул:
- Откуда ты знаешь, что я был болен?!
- По голосу. Слепые очень хорошо слышат, лучше, чем обычные люди.
Вместо брата ответила девочка, очень тихо:
- Ран очень давно болел. Никто не мог ему помочь, ни один целитель. Тогда один странник рассказал нам про волшебный колодец с целебной водой, и мы поехали. И он помог...
- Амелия! - Парень залился румянцем - Зачем ты...
- Они добрые люди, они никому не скажут! Правда же?
- У отца много врагов. - Мрачно пояснил Ран. - Если бы они узнали, что я болен... Или был болен...
- Мы никому не расскажем. - Пообещала за всех троих целительница.
Виктор вздохнул - к завтрашнему утру будет знать весь табор, если не отвлечь ее чем-нибудь другим.
Сильва отпустила его руку и заговорила о какой-то чепухе. Виктор ее не слушал. Ему вдруг пришла в голову мысль, такая дерзкая и вместе с тем такая очевидная, что мир под ногами покачнулся. Ведь если все получится... Если...
Виктор сидел на траве, прислонившись к колесу повозки. Пиршественные столы уже разобрали, но кое-где еще слышались хмельные голоса, распевающие под сбивчивые мелодии скрипок и гитар. Виктор вспомнил о своей скрипке и болезненно поморщился. Из-за повозки кто-то вышел, потоптался на месте и направился прямо к нему. Виктор попробовал было по шагам определить, кто это, но не сумел. "Куда уж мне до Сильвы, она бы сразу..."
- Здравствуй. - Сказал человек голосом Рана. - Это я, Ран.
Виктор усмехнулся:
- Я узнал тебя.
- А я - тебя! - вдруг выпалил мальчишка - Ты принц. Тот самый, который исчез. Я видел тебя во дворце.
Отпираться было бессмысленно, и Виктор кивнул.
- Ты прав. Только я уже не принц.
- Я... я знаю, я... Ты теперь знаешь мою тайну, а я - твою! Я никому не расскажу.
Мальчишка изо всех сил пытался вести себя как взрослый мужчина, но получалось это нелепо, и Ран прекрасно это понимал. Виктор остался серьезен:
- Я тоже буду молчать.
Он протянул в пространство руку, и Ран крепко пожал ее. Мальчик ушел, а принц медленно поднялся, вспомнил расположение повозок, вытащил из-под колеса длинную тонкую палку и отправился на поиски Сильвы.
Он нашел ее, как и предполагал, в шатре Старшей. Верховная целительница, жена князя, она сама была слепой с рождения, но бог наделил ее другим зрением - духовным. Женщина могла видеть, не пользуясь глазами, и видела много больше, чем обычный человек - саму суть.
Она не слишком-то радовалась, когда к табору прибился единственный наследник престола...
- Виктор, это просто волшебно! - едва выйдя из шатра, девушка зачастила, не давая Виктору и рта раскрыть. - Я начинаю видеть людей, еще очень слабо, и все такое размытое-размытое, Старшая говорит, как сквозь воду. А я вот никогда воды не видела, а знаю, как сквозь нее смотреть. Правда, здорово?
- Да, правда... - Виктор замялся, не зная, с чего начать. - Ты знаешь... Может быть, скоро ты сможешь видеть по-настоящему.
- Я надеюсь! Ну, конечно, не так скоро, но однажды у меня получится и я увижу, какой ты...
- Я говорю про глаза. Ты сможешь видеть глазами.
Сильва промолчала, и Виктор продолжил:
- Ты же слышала про колодец? Сегодня, этот мальчик, Ран, он говорил... Если ему помогло, то поможет и нам, Сильва, ты понимаешь? Это знак, мы должны, мы просто обязаны попробовать!
- Ты хочешь, чтобы мы пошли туда вдвоем? Но мы слепые, Виктор. И мы не знаем толком, где это...
- Моя мудрая, осторожная Сильва! Конечно же, мы не пойдем туда одни. С нами пойдет табор!
Цыганка растерялась:
- Табор?
- Конечно! Ведь цыгане - вольные люди, верно? Идут куда захотят... Почему бы им не отправиться с нами? Я поговорю с князем и...
- Хорошо, принц. Поговори.
Она сказала это грустно, но Виктор, мысленно бывший уже в дороге, не услышал.
III
Музыкант, удивительное дело, проснулся рано. Обычно в это время его было не добудиться без хорошего кувшина ледяной воды, а тут нате вам, вскочил. Ну не спалось ему в одной комнате с этим парнем, и все тут! Лицо у него изуродовано... Странный он какой-то.
Менестрель сбежал по ступенькам, перепрыгивая через одну, и звонко крикнул в пространство:
- Доброе утро, Мелли!
Мелисанда, как раз протиравшая стойку и стоявшая к лестнице спиной, подпрыгнула от неожиданности, что при ее габаритах выглядело весьма впечатляюще. Сам же Музыкант с разбега врезался в возникшую на дороге Марсельезу, сбил ее с ног, потерял равновесие и плюхнулся следом.
- Я очень сожалею. - Промямлил он, осознав, что лежит сверху на официантке.
- Спорим, не так сильно, как я? - Отозвалась Марсельеза, наградив его ехиднейшим взглядом.
Музыкант вспыхнул и откатился в сторону. Он тут же попытался вскочить, чтобы помочь подняться даме, но с размаху ударился затылком о крышку стола и смачно выругался.
Трактирщица не скрываясь хохотала. Она чувствовала себя отмщенной и помолодевшей лет на десять. Стоя круглые сутки за стойкой, чего только не увидишь, но непутевый музыкант постоянно выкидывал что-нибудь такое, что хоть скоморошины слагай.
Менестрель, наконец, поднялся, поймал направленные на него взгляды и покраснел еще гуще:
- Прошу прощения.
- Конечно-конечно. - Ответила за всех Марсельеза. Лицо у нее было детски-невинное.
В трактир медленно вошел человек, оглядел присутствующих и направился к стойке. Музыкант воспользовался случаем и скрылся, трактирщица приняла величавый вид, а Марсельеза упорхнула на кухню.
- Доброго утра тебе, хозяюшка. - Негромко произнес вновь прибывший. - Будь добра, подай квасу и яблочного пирога.
Мелли быстро оглядела гостя. Одет не броско, но с намеком на изящество, за плечами - довольно вместительный мешок, расшитый белыми и красными нитками, удивительное дело - практически чистый. Значит, или новый, или не так уж издалека пришел...