Deathwisher : другие произведения.

(некро)фобия (2037: Прекрасный Новый Мир)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 5.95*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    часть 3. Разрой когтями тугую почву, Воздвигни яму, найди себе место. Накрой подушкой лицо соседа. Сдави руками. Возьми его отсюда...Изведай похоть мирской любовью - заткни ей чрево сырой собакой. Стань таким, как стекло в воде, стань таким, как глаза во тьме, стань таким, как вкрадчивый шепот...

   - Всё, стоп! Я...больше...не могу, всё, баста! - Я машу руками и останавливаюсь. Упираюсь руками в колени, тяжело дышу. Во рту сухо, язык как-то там очень неудобно раздулся и наждаком трётся о нёбо. Очень хочется пить. И есть.
   Правильно, и нечего смотреть на своего спутника - видишь, он тоже запыхался. На рожу налипла грязь, пыль, смешалась с потом и хорошенько размазалась, этакая боевая раскраска. В замен динамтуировки... Насчёт динамтуировки - почему у него её нет? Хотя, он же из Ядра, не чета нам, дикарям. Вон, ишь какая посадка гордая, как изящно поправляет импровизированную лямку от винтовки, какое не испорченное ни пирсингом, ни шрамами, лицо - аристократ, ёптыть! Плохие, плохие мысли.
   Поэтому я предпочитаю уставиться на редкие капли крови, капающие из меня прямо на припорошённое песком дорожное полотно.
   Мы в тоннеле, под большим шоссе, кажется, Варшавским, раньше тут была крупная дорожная развязка, но теперь она не функционирует - километром дальше разрушена длинная эстакада, и её так никто не восстановил. Ночью здесь иногда собирается разного сорта люд, от калек до киберов, убийц, дилеров и прочих, а вот днём тут пусто - машины не ходят, народу тоже мало, в основном в округе почти все здания лежат в руинах: во время войны ковровые бомбёжки сильно задели этот район, и максимум, кого можно сейчас встретить, это несчастного бомжа. Но и то маловероятно, поскольку побираться здесь особо нечем - у колонн, разве что только, там торчат железные бочки с мусором, служащие обогревателями, да накидано хлама разного, и пара-тройка старых автомобилей ржавеет - эти жалкие остовы напоминают издохших бешеных собак. Вот к этим-то автомобилям мы и топаем, точнее, я опираюсь о Колино плечо и еле подволакиваю ноги. Парень кряхтит, ругается сквозь стиснутые зубы, но терпит, молодец - тащить тяжёлого мужика в боевом облачении инфильтратора это вам не фигушки воронам показывать. По моему боку брякает винтовка, блымс-блымс. Так же чеканят наш небыстрый ритм шага стальные подмётки на Колиных ботинках.
   Зрение потихоньку начинает наливаться красным - в глазах лопаются сосуды, вероятно, в мозгу тоже. Скоро, когда крови почти не останется, я и шагу ступить не смогу...
   - Ну, давай, постой ты хоть минуту, ё! - раздражённо восклицает он, и пытается удобнее переложить мою руку себе на плечо.
   С трудом верчу головой - он подтащил меня к ржавой, без колёс, "десятке". От машины, похоже, остался один лишь изъязвлённой соцветиями ржавчины, каркас - всё, что было мало-мальски ценного, давно стащили. Однако, Коля выворачивается из-под моей руки (при этом я умудряюсь удержаться на ногах), и, дёрнув за пластиковую ручку, открывает заднюю дверь. Сидение, что удивительно, на месте, хоть велюровая обивка и изодрана чем-то острым, а внутренности - поролон и что-то подобное, весёлыми клочками жёлтой ваты торчат из прорех. Парень впихивает меня в машину, и я облегчённо валюсь на спину... Разлепляю веки - на потолке написано: "Лизка сучка блять высаси дрищеный ХУЙ" красным маркером.
   - И что теперь? - спрашивает парень, забираясь на водительское место, и с интересом рассматривая чернеющие слоты для приборов, кои вырвали с корнями - только провода торчат.
   - Подожди. - Шепчу я, и проваливаюсь в небытие.
   Последнее, что я слышу - как ветер снаружи с громким шорохом и скрежетом, гоняет по дороге бумаги и металлический мусор...
  
   Очухиваюсь я оттого, что на моё лицо что-то капает. Тёплое. Не открывая глаз, рефлекторно провожу по мокрым губам языком... Солёное... солёное... Кровь!
   С трудом распахиваю глаза, и моему взору, хоть и замутнённому запотевшими стёклами респиратора, предстаёт Колян - он навис надо мной, и, держа в руках тушку крупной крысы, морщась и в отвращении от своих действий, давит из неё, точнее, из её брюха, кровь на рыло маски, в надежде, что она протечёт сквозь щели. Его лицо, на котором испуганно сверкают белки глаз, по ходу дела стало ещё грязнее, хотя казалось, что это невозможно.
   Скрежеща зубами, привожу себя в сидячее положение, и раздражённо вырываю жратву из рук ошалевшего парня. Тот охотно её выпускает, вглядывается в меня, с лёгким прищуром и страхом.
   - Помогло, как?
   Невнятно мычу, ногой выпихиваю его из салона. Он сплёвывает на землю, опять залезает на переднее сидёние, выжидающе наблюдает за моими дальнейшими действиями, вывернув голову под очень неудобным углом.
   Я сижу, чуть пошатываясь, пытаюсь привести мысли и реальность в хоть какое-то подобие порядка. Выходит так себе, о перестрелке на складе какие-то мутные воспоминания, мозг тщётно пытается определить местонахождение тела в пространстве. Прикусываю до боли язык, чтобы убедиться, что я не сплю. Смотрю на ботинки... Блядь, как плохо-то!
   Осторожно прислушиваюсь к своему организму - какие же признаки жизнедеятельности или, допустим, недовольства, он подает?
   Я пунктуален, это во мне осталось ещё с прежних времён. Составим список.
   Голова - 1 шт. Болит, раскалывается, трещит по швам - кажется, мозги уже потекли из ушей. Соображения в голове мало, одно гудение и жужжание, словно под череп набили ос. Два глаза - видят плохо, перед ними скачут цветовые пятна, а изображение двоится и словно бы подёргивается, как от помех. Уши - нормально. Язык, один - распух, болит от собственного укуса. Нос - ничего не чувствует, но внутри щиплет, будто фосгену надышался. Уже неплохо.
   Шея - 1 шт. При попытке движения отвечает простреливающей болью и невнятным хрустом.
   Руки-ноги в комплекте - 4 шт. Работают нормально, но почему-то не хотят. Искусственные мышцы тоже вяловатые какие-то. Сволочи.
   Внутренние органы - 11 шт. Сердце исправно качает остатки крови, хотя вхолостую нечего ему натруждаться...
   Выдыхаю, сосредотачиваюсь - представляю своё сердце, этот мышечный мешок, который мерно пульсирует, оплетённый сосудами. Бьётся. Медленнее. Тук, тук...тук...тук... Ещё медленнее... тук... медленнее... Остановка.
   Так, уже полегче. Снижаем энергозатраты.
   Лёгкие - одно прострелено навылет аж два раза, другое работает. Пусть работает.
   Печень - прострелена. The device is disabled.
   Такое ощущение, что дееспособен только желудок - остальное, включая кишки, искромсано пулями - даже не хочется представлять, глядючи на эти дыры в куртке, какое внутри месиво, и сколько времени оно будет заживать. Не повезло-то как. Поворачиваю голову.
   - Колян, нах ты крысу-то шлёпнул?
   - Как это - зачем? Тебе думал помочь, блин... - неприязненный укол взгляда.
   Растягиваю потрескавшиеся губы в невидимой улыбке.
   - Откуда знаешь?
   Тот отворачивается, откидывается в сиденье.
   - Ты что, думаешь, я упыря первый раз вижу? Навидался я, по горло, млять... выше крыши. Ты ешь, нам ещё идти и идти...если ты знаешь куда.... - Голос срывается и затихает.
   - Я знаю. Так что, неужто в центре нашей братии много?
   - Мало. Но это в основном богатые люди. Состоятельные и крутые - чаще держатели артелей или весёлых домов... я...я видел - как они едят.
   Я не вижу Коляна, но голосу, и по громкому звуку сглатываемого комка слюны, ясно, что видимо, это были те ещё оргии. Уж я-то могу себе представить, на какой размах пойдёт по-настоящему богатый мертвяк. Если важный человек, влиятельный, с куском в кармане, то так всегда - хочешь, не хочешь, а желаешь и свою долю срубить, да так, чтоб не подумали подельники, что ты слизняк бесхребетный: делай всё, что скажет босс. Хоть пенки с его дерьма слизывай, вертись, как можешь. Не говоря уж о том, чтобы посмотреть, как он жрёт живого человека, раскусывая ему череп и лакая мозги... Будешь как миленький смотреть и даже не проблюёшься. Даже не моргнёшь, вдоха лишнего не сделаешь.
   Надо же, а я и не знал, что Ядре наши есть - всегда думал, что именно там всех в первую очередь посжигали, ан нет - жируют, оказывается. Бордели - вот уж где раздолье так раздолье. Мне такой статус и не снился никогда. Впрочем, у себя на родине - на Юго-Западе, в крепостях АКУ-Университет и АКУ-ГазПром, я чувствую себя вполне уютно, тоже в местном самуправе не на последних ролях. Отнюдь не на последних.
   Однако я здесь. В забытом цивилизованными людьми варварском районе, где почти не крепостей, и где бесчинствуют фанатики и беззаконники. И мне тут решительно, мать всё за ногу, не нравится.
   Между тем, голод лезет по глотке, ползёт, как червь, извиваясь и истекая слюной. Щёлкаю заклёпками, медленно стягиваю с головы респиратор. Рассматриваю его - весь в потёках, заляпанный, раструбы забиты пылью. Вообще-то, ношу я его в основном, для конспирации - что меня заботит меньше всего, так это качество воздуха, я и так могу без него обходиться - ну хоть месяц. Зато моё лицо может навести плохих ребят-верующих на такие же плохие мысли, а харя у меня дай Бог выразительнее некуда, впору на заборы вешать, вместо надписей "Осторожно! Злая киборгизированная собака!"... А так, идёт себе уличный боец, на вид хуман хуманом, возможно, наймит - держись от него подальше, сынок, и всё будет грибом.
   Ядерным, конечно.
   Беру крысу - у той снесено полморды метким выстрелом, один потухший глаз печально на меня смотрит, дескать "мы вам ничего плохого, а вы вот так вот в спину нам ударили...". А Коля заботливый - парень думает, что я просто описался кипятком от его охренительной помощи, и теперь как верный пёс буду спасать его от дальнейших посягательств на его деньги, имущество и тело. А зря он так думает, между прочим, его это и может погубить - и погубит, совершенно точно, я в таких штуках просто экстрасенс. Человеческого во мне осталось не так уж много, а в наше время на Окраинах понятие "взаимопомощь" - непонятный набор звуков, как скажем "дружба", или "надёжность", или "бескорыстность". Но всё же, какая-то часть меня, какая-то потаённая часть, которая, казалось, умерла ещё давным-давно, как только началась гонка на выживание в стремительно меняющемся и хищном мире, не может прикончить парня здесь и сейчас, как сильно бы другому мне этого не хотелось. Рациональный упырь, машина для убийства и искоренения живых организмов во мне, плюясь слюной в ухо, шипит: "Мальчишка ни на что не годен, а ты слаб, слаб как никогда - возьми его, подпитай свои силы и уноси ноги, пока существуешь. Посмотри, он не ранен, расслаблен - видишь, как беспечно рассматривает свою уникарту. Я думаю, одно движение руки, ногтём по горлу - и ты обеспечен энергией на многие, многие километры. Подумай, какое свежее, неинфицированное, не отравленное химикатами мясо. Давай же, чего ждёшь? ЧЕГО ТЫ ЖДЁШЬ, УПЫРЬ? Перед тобой добыча - ВОЗЬМИ ЕЁ!!!"
   Подавляю этот голос, как тошноту.
   С некоторых пор я уже давно перестал задумываться от той борьбе, которая происходит внутри меня. Борьбе, которая началась тогда, когда зелёным цветком где-то рядом со мной расцвела Вспышка.
   Называть это шизофренией бесполезно - иначе бы все мертвяки были шизоидами. Нет, скорее это была борьба даже не с самим собой, это была борьба с голодом. А голод, это ведь не ты. Это твоя производная.
   Только и всего.
   Я видел тех, кому повезло так же, как и мне, но от кого отвернулась удача в нравственном смысле. Эти люди не смогли привыкнуть - ни к позыву убивать и пожирать, а, тем более, подавлять эти позывы, ни к тому, что им больше не снятся сны, ни к тому, что любые раны на их теле заживали или просто не убивали их. Не смогли привыкнуть к голосу, вкрадчиво убеждающему тебя, что каждый встречный - это хороший обед. И, что самое главное, они не смогли научиться игнорировать этот голос.
   Надо сказать, что это печальное зрелище - многие упыри превращаются в диких зверей, кидающихся на всё живое с одной лишь целью: разорвать и потребить. Таких действительно оправдано сжигать. Это уже не люди, это животные, бессловесные, не наделённые разумом твари, как свихнувшиеся мутанты или ещё кто.
   Но сохранять остатки ума, рассудка - ещё сложнее. Война не прекращается не на миг, и кто знает, как долго я буду побеждать? Как долго смогу бороться за крупицы человечности, за кусок того себя, кем я был раньше?
   Как долго смогу хоть частично оставаться человеком?
   Я редко задумываюсь об этом, мне страшно. Мне проще существовать, как я существую - все вопросы давно заданы, а ответы не нужны. Не нужно ничего, кроме еды, крыши над головой, развлечения и ощущения безопасности. Больше не хочу думать о себе. Пусть всё идёт своим чередом - когда я становлюсь собой, я знаю что делать. Когда раскисаю - теряю сноровку. Потому что когда слишком сильно начинаешь копаться у себя в мозгах, мозги начинают бунтоваться, и эффективность - о, Великая ЭФФЕКТИВНОСТЬ - падает.
   Допустить падение нельзя. Ни в сторону зверя, ни в сторону раскисшего от лавины душевной грязи, цивила.
   Я - эффективен.
   И всё тут на хуй, не думай больше.
   Много думать - вредно.
   Рассердившись на себя, я беру увесистую тушку в руку, верчу её так и сяк. Украдкой гляжу на Колю. Тот возится с затвором винтовки, полностью поглощённый этим занятием. Нюхаю крысу - та пахнет мокрой медью, палёным волосом и помётом. Брать её без освежёвывания в рот не хочется, не особо. Но есть надо. Чтоб хоть что-то регенерировало.
   Начинаю с головы, под острыми зубами второго ряда жалобно хрустит словно бумажный, череп. В глотку течёт кровь, железистая и вонючая, шерсть гадко липнет к языку и пищеводу, но я исправно жую и глотаю, вытягивая из внутренностей нежно розовые плёнки и прочую требуху. Последним съедаю хвост, и сплевываю застрявшую между рядами зубов мелкую косточку. Во рту стоит отвратительный тухлый вкус, словно я напился испорченной воды из лужи.
   Снимаю перчатку, обтираю губы от прилипших волосков. Думаю, что нет, конечно, я не стану убивать этого парня - его убьёт окружающий мир, и задолго до того, как мы доберёмся до границ с Юго-Западом. В самом деле, я и не собираюсь выполнять своё обещание насчёт Ядра, я не настолько глуп, чтобы подчиняться какому-то желторотому центровику, пусть он и с винтовкой. Я собираюсь его бросить, или продать в рабство, как выйдет... ну, а как же? Блин, я же не нанимался в его телохранители!
   Вслед за этой мыслью, на ниточке притягивается мысль об Ольге, Чёрных завалах, тоненькой белой ручке, тонущей среди сомкнутых щитков цензотрядов... Мысль об разбитых вдребезги чёрных очках на асфальте и тихих всхлипах, пахнущих нефтью...
   НЕТ.
   Только не туда.
   "Ты залез в запретную зону. ВЫ БУДЕТЕ НЕМЕДЛЕННО ЛИКВИДИРОВАНЫ"
   И тут опять накатывает.
   Крыса меня только раздразнила. Я сам откатываюсь, словно под транквилизатором, в глубины своего сознания, и красным облаком, смерчем, вылезает голод, окрашивая действительность в ровный кровавый цвет.
   Безучастно наблюдаю, как моя рука с толстыми нестриженными ногтями, тянется к шее ничего не подозревающего парня.
   Где-то это уже было. Где-то я не смог сдержать себя, и это оказалось фатальным.
   Рука с жутким металлическим лязгом выдирает подголовник, отбрасывает его, а потом смыкается на тонкой шее.
   Коля орёт, дёргается, пытается сбросить руку, но...
   - Ты что, БОЖЕ МОЙ, ты...
   (нет, я тут не при чём, просто моему телу нужно восстанавливаться)
   - Дырявый, прекратикрхххх...
   К действу присоединяется вторая рука, в перчатке. Они обе плотно смыкаются в единое железное кольцо, ногти с силой вдавливаются в бледную кожу. Парень уже просто хрипит, его ноги зашлись в причудливом танце, рука тщетно тянется к винтовке, неосмотрительно оставленной на соседнем сидении, тонкие пальцы растопырены, жаждут коснуться этого холодного воронёного металла... Руки делают рывок, сидение продавливается назад, он уже практически лежит спиной на моих коленях.
   (я всего лишь наблюдатель)
   Теперь он слабо пытается сбросить мои клешни, но глаза - глаза уже закатываются под лоб и лицо багровеет, вздуваясь жилками на висках.
   (а ты думал, за бессмертие не надо платить?)
   Красный смерч, сметает всё. Он говорит
   Всего один рывок - оторви этому маленькому хуесосу башку! Оторви, пусть этот чистенький центровик получит всё сполна! Давай же, тебе понравится! Он - ничто, ты сам говорил - надо заставить засранцев платить! Пусть он платит! Пусть платит, чёрт его дери!
   Застилает глаза и сознание...
   (если ты его убьешь, пути к людям не будет.)
   Я смотрю в его искривлённый, с запёкшейся в уголках пеной, рот. Из него доносится только тонкий, страшный свист сдавленной гортани. Я смотрю в закатившиеся глаза и на растрепанные волосы, но ничего не могу сделать. Его позвоночник может и сломаться о сиденье, которое сейчас больно давит мне на ноги.
   (убьёшь себя)
   Смерч бушует, но...я приказываю рукам, каким-то образом, да - не ломать его шею. Не завершать финальный раунд. Как же тяжело...
   (убьёшь в том смысле, в каком боишься больше всего)
   Разомкнуть руки, но смерч сопротивляется, он заполняет мой мозг, вдевает в руки штыри, которыми может управлять только он. Красные потоки повсюду.
   Тебе не справиться, ублюдок!
   Зарычав, и этим криком высвободив свою волю, резко отнимаю руки от его горла. С губ срывается какой-то жалкий, обречённый синтезатором, рёв.
   (пока ты жив. Поздравляю)
   Пока...
   Смерч уходит и прежнее зрение, и власть над собой, возвращаются, постепенно. Вначале весь мир серый, но потом он обретает краски.
   Коля откатывается к пассажирскому сиденью, сипит, пускает слюни, одной рукой держась за шею - с неё течёт кровь, из кровавых полумесяцев, клеймён ногтей. Скорчившись, он хватает винтовку, наставляет на меня, практически скрывшись за креслом.
   - ТЫ!...ты...т-ты...
   Я поднимаю руки.
   - Извини...блядь. Я прекрасно понимаю, что ты сейчас думаешь. Но это не Я был. Это... недоразумение.
   - НЕДОРАЗУМЕНИЕ?!! - Взбешённый шёпот. Расширенные зрачки, лицо искажено и лёгшие на него тени превращают его в ассиметричную маску монстра. Губы трясутся.
   Успокаивающе мягко (насколько позволяет синтезатор), говорю:
   - Сдержался. Я его сдержал, всё в порядке.
   - Кого его?
   - Голод.
   Он очень долго на меня смотрит, а я гляжу на отпечатавшиеся на его коже синеватые следы моих пальцев и швов от перчатки. Потом опускает винтовку, медленно.
   - Ты его точно сдержал?
   - Да.
   (пока что. Он может вернуться. В любой момент)
   Колян перебирается на пассажирское сиденье, в ужасе смотрит на сорванный подлокотник. Пристраивает винтовку на колени - и дуло всё-таки таращится пустотой в мою сторону. Правильно, парень. Доверять нельзя никому. И в особенности - мне.
   Потом выдаёт:
   - Ты кошмарен.
   Я пожимаю плечами.
   - Я идиот... что затеял всё это...
   Киваю головой.
   - Есть немного. Просто... - Я гляжу на свои дырки. - Ты сейчас в не очень удачном месте... В очень неудачное время, только и всего.
   Он сглатывает. Уходящий свет подсвечивает изнутри коричневое стекло его радужек - от этого парень выглядит ещё более напуганным, растерянным и совсем юным, лет на 14-15. Конечно. А с чего ему быть не напуганным и не растерянным? Он оказался в десятках километрах от собственного безопасного дома, на дикой территории, окружённой рыскающими в ночи кошмарными чудовищами, о которых в Ядре только рассказывают байки или которых, в крайнем случае, показывают на различных фрик-шоу, где они приручены и безобидны. Но не это самое страшное, мой мальчик. Я тебе скажу, что самое страшное - ты один на один с одним из этих чудовищ. И против него у тебя лишь хиленькая винтовка, и, ты знаешь, что пули против этого монстра бесполезны. И вокруг нет ни единой души, которая тебя спасёт. Здесь нет Уверовавших. Здесь нет Патруля. Нет цензотрядов. Нет Борцов за Чистоту. Ни-ко-го.
   Ты в полной власти чудовища.
   И оно, может, только играет с тобой, как бультерьер с крысой, играет и утешает, прежде чем... Сожрать с потрохами.
   С потрохами. Именно так.
   - Послушай... - Нарушаю я затянувшееся липкое молчание. - Поможешь мне?
   Проходит несколько секунд.
   Потом Коля нерешительно, словно против своей воли, кивает.
  
  
  
   Из набедренного кармана извлекаю плоскогубцы с удобными резиновыми ручками. Парень следит за мной, глаза беспокойно бегают.
   Кладу плоскогубцы рядом с собой, снимаю простреленную куртку. Под курткой свитер из фиберплекса, тоже весь в неаккуратных дырках. Снимаю и его, хоть в низкой машине это и неудобно. Бросаю взгляд на тоннель - никого.
   - Ааах...вот же БЛЯДСТВО! - восклицает Колян, механически потирая шею - следы всё ещё яркие. Прикрывает рукой рот. - Мне кажется...меня...это ОЧЕНЬ СКВЕРНО выглядит...
   Вспоминаю старый-старый фильм, настоящую древность - он назывался, кажется, "Экстерминатор", или что-то в этом роде. Про киборга с железным скелетом и живой плотью. Помню, мой друг Дэн (бывший друг, услужливо замечает подсознание), говорил, что фильм снимали тогда, когда киборги считались чем-то ирреальным. Так оно и осталось, мозги у людей всё равно живые, по большей части. А там описывали полностью механический мозг, что до сих пор редкость. Остальное, я имею ввиду всё, кроме мозгов - головного и спинного, и вправду можно заменить. Но речь не о том. Можно сказать, то что я привык делать после перестрелок, во многом обязано тому замшелому кинофильму... Во всяком случае, это единственный способ залатать себя самому. Хоть ты и не киборг.
   Смотрю на свой голый живот и грудь. Их вид меня совершенно не радует. Ни капельки.
   За несколько лет так и не смог привыкнуть...
   Собственно, думаю я, это едва ли не худший случай, с которым пришлось сталкиваться.
   И в самом деле - в животе четыре рваные, неряшливые дырки. Бронебойные заряды распахнулись внутри, и так там и застряли. Хорошо ещё, что из спины кишки не вылетели. В груди ран пять штук, но все к счастью сквозные, хотя одна вроде раскрошила ребро.
   Выглядит это и впрямь скверно - разорванная лохмотьями кожа, по краям уже синеющая, вся в засохшей багровой корочке крови. Местами кровь ещё жидкая, но ею так или иначе, заляпано всё, от шеи до штанов, ровным смердящим слоем... В провалах видна серо-розовая плоть и желтоватые склизкие кусочки подкожного жира, что вылезают наружу - точь-в-точь как обивка на сидениях. Из раны около пупка высовывается петля кишок, совсем немножко... Пальцем подпихиваю её обратно внутрь. На ощупь она холодная и пористая, неживая. Слизываю с пальца кровь.
   - Меня сейчас стошнит. - Твёрдо заявляет Колян булькающим голосом.
   - Не стошнит. - Говорю я и беру плоскогубцы. Разворачиваюсь к окну, чтобы свет лучше падал.
   - Начнём с тебя... - Обращаюсь к ране, что слева под рёбром, рядом с селезёнкой.
   Плоскогубцы как раз удачно входят в отверстие. Я шиплю от раздражения, с губ стекает кровь - откуда она только берётся? Аккуратно повожу инструментом у себя внутри, ожидая стука металл о металл. Боль. Боль уже спокойная, одурелая - о такой боли не думаешь, думаешь только о том, как засунул в себя плоскогубцы и вертишь ими прямо во внутренностях. В своих грёбанных внутренностях.
   Есть!
   Раскрываю их внутри, только догадываясь насколько нужно. Закрываю глаза, стремясь представить себе этот оплавленный, деформированный кусочек свинца. Буквально чувствую, как одна клешня инструмента ложится на пулю. Сжимаю. Есть захват.
   Рывок!
   Резко выдёргиваю из живота плоскогубцы, скалю зубы - вытащил-таки, хоть одновременно отщипнул и от себя кусочек. Окровавленная пуля падает под ноги. Я тяжело вздыхаю.
   - Бля-яядь... - Смотрит на всё это Коля и еле сдерживает рвотный позыв. - И что потом?
   - Как я всё вытащу, - Говорю я, вновь запуская в себя плоскогубцы и шуруя ими между кишок. - Ты меня заштопаешь.
   Глаза парня округляются. Он хватает ртом воздух, как раньше это делали рыбы, выброшенные на берег.
   - Да. И без возражений. - Отрезаю я.
  
  
   - А как ты... умёр? - спрашивает он меня, когда я приступил к извлечению последней пули. С остальными пришлось повозиться - вторую я никак не мог найти, а когда нашёл, то с неё постоянно соскальзывали плоскогубцы, третья - застряла в мышцах спины и бедному Коле, еле преодолевшему отвращение, пришлось взяться за окровавленные ручки и дёргать, пока он её таки не выдернул - благо рукояти длинные, хорошо ещё что ему не пришлось внутрь руками влезать. С этого момента, когда я расхохотался, глядя на его полное брезгливости лицо, в то время как он сидел с инструментом в руках, с этой пулей и тупо моргал глазами, Колян вроде попривык и даже начал говорить. Не спотыкаясь на каждом слове.
   Видимо, его эта тема интересовала. Она всех интересует - как может человек быть мёртвым и живым одновременно?
   - Это долгая история... - Я пытаюсь отвертеться - те события стараюсь вспоминать как можно реже.
   (а ты вспомни...вспомни, это полезно)
   - У нас есть время...до наступления темноты. - Усмехается парень. Я ковыряюсь, делаю вид, что этот вопрос мы проехали, потом вздыхаю и, положив руки на колени, оставив плоскогубцы в ране, таращусь на Колю.
   - Чё, в самом деле, интересно, да?
   - Ну, да. Я никогда не слышал... как ЭТО случается.
   Я вижу. Это пожирающее всё, как огонь, любопытство. Любопытство, которое погубило кошку и очень много народу. Возможно, погубит и его. Хочет услышать? Ладно, раскопаем этого динозавра.
   Посмотрим на реликвии.
   Как ты умер?
  
   - ... Умер я очень позорно. Позорнее некуда, правда. Но наверное, начать надо с того момента... С осени 32-го, когда все бомбы и ядерные боеголовки уже давно упали на головы жителей всех пяти континентов, когда наземные войны отгремели, когда Москва стала сильной, мощной империей, а Большой Пиздец - взрыв складов с оставшимся ядерным оружием, ещё не настал. В то время, мне был двадцать один год, уже не знаю, сколько тебе, но думаю, в то время ты ещё пешком под стол ходил.
   Моя семья погибла в Первую Волну, в 20-ом году. Мне было девять, и на наш дом ночью упала крылатая ракета, за считанные секунды превратив его в горящие руины. Я непостижимым образом выжил, будучи придавленным бетонной плитой, и через день меня, контуженного и в несознанке, из-под обломков извлекли спасатели. Больше я свою семью не видел...
   - Никогда?
   - Нет. И, знаешь, даже рад этому. Не думаю, что вид их искромсанных тел, моей маленькой сестры, бабушки, мамы, это то, что мне хотелось бы пронести через всю мою жизнь,
   ( белая рука, умоляюще исчезающая за щитками)
   а, как выяснилось, моя жизнь обещает быть о-очень долгой. Так вот, из госпиталя меня отправили в один из многочисленных детских домов, что на Обруче. Там, в воняющем бедностью, дерьмом и голодом здании, со склизкими от ржавчины решётками на окнах, среди вшивых, костлявых, как анатомические пособия, таких же, как и я, несчастных и озлобленных, изуродованных и мутировавших детей, я и провёл восемь лет своей жизни. Он не примечательна, эта жизнь. Драки за еду, за скользкую и гадкую, словно из соплей персонала, кашу; за тонкое, как бумага одеяло, за место у батареи. Драки с мутантами, драки за лидерство и право посещать школу. Да, пожалуй, школа - это то, что меня спасало. Каждый месяц, из каждого из четырёх отрядов детдома, выбирали единственного счастливчика, которому было разрешено ходить в действующую на Профсоюзной школу. С десяти лет этим единственным от 2-го отряда был я...
   - Не фига ж...я ходил в школу спокойно, да...
   - Да у вас в Ядре всё по-другому, я знаю. Чего мне это стоило, ха! Не только царапин и ушибов, не только тихой ненависти и зависти, о нет... Эти годы были страшными, по-настоящему страшными. Однажды ночью мне под ребро загнали заточенную, видимо, о чугунный унитаз, ложку. Я лежал в своей провисающей кровати и умирал, истекая кровью, не в силах понять - за что? За что это мир достался мне таким, каким он есть? Однако воспитатели спасли меня. Я опять вернулся в лазарет. Тот мир, мир детдома был миром войны - той самой войны, которая отдаётся из взрослого, наружного мира. Дети играли в русских и китайцев и игры эти выражались порой в очень жесткой форме - в забивании камнями на дворе товарищей-мутантов или инвалидов. Каждый ребёнок был зверем... - Я вздыхаю. - А звери дерутся всегда от страха.
   - Чего они боялись? Моего ума, склад которого я пополнял каждый день, проведённый в светлом и просторном классе школы, и каждый день, проведённый в лазарете с тродами на висках - школьная дотация предусматривала в случае непосещения подключение к массивам виртуатеки. И я качал знания. Больше, чем мне могли дать реальные посещения, потому что в виртуатеке не было ограничений на объём потребляемой информации. Отчасти, этому способствовал факт, что большую часть своего времени я проводил, лёжа под капельницей - стычки с другими детьми были слишком частыми, и я не всегда выходил из них победителем. Сломанные руки, пальцы, рёбра, раскроенная голова - это всё привычные составляющие каждого детдома, которые со временем начинаешь воспринимать, как нечто должное. Нападения из-за угла, "тёмные", "свалки"...
   - Ужас...
   - Ну, это всё так, предпосылки. Я боролся как мог, честное слово. Я не хотел выйти оттуда, едва тёпленьким и попасть в руки комиссариата. Когда, в 17 лет, я покинул родные пенаты, я оказался в пустоте - знакомых, родных, друзей - ничего этого не оказалось рядом. На дворе был 28-ой, год Вознесения, жизнь в Москве налаживалась, полным ходом шла отстройка... Туда я и пошёл, на стройку, проводчиком - таскал кабели, помогал монтировать в квартирах проводку, электрооборудование. Снимал барак на стройке. Можно сказать, был нелюдим. Отрабатывал день, заходил в закусочную, ел там, по пути домой брал у пиратов несколько чипов, по большей части образовательных. Шёл к себе в конуру, где не было ничего, кроме подвесной кровати, шкафа, небольшого стола для личных вещей и дешёвенькой зенитовской деки. Так и просиживал ночи напролёт, впитывая в себя любую инфу... Хочешь прикол? Я даже о девушках не думал, вот что, детдомовская закалка. Дрочил только потому, что так делали все. В общем, те два года я чувствовал себя самым натуральным грёбаным роботом - ни чувств, ни желаний, ни-че-го. Работай, ешь, потребляй. Только не думай, что я был этаким угнетённым чуваком, который хотел развить себе мозги так, чтобы потом в золоте купаться и не в чём отказа не знать.
   - А что тогда?
   - А то, что я смутно помню то время. Слишком смутно. Не помню, к чему стремился, чего хотел... По правде сказать, я и не думал, что есть такая штука - будущее. Сам знаешь, в то время мир был сплошным БАРДАКОМ. Понять, что происходит на самом деле, не возможно. Да и сейчас мало что изменилось, разве что ТОГДА все менялось слишком быстро, и всё, чего хотелось - это обрести хоть какую-то точку опоры. Для контуженного человека без единой родной души, человека, который прошёл детдом и только и знал, что спасать свою шкуру, этот мир был хаосом, водоворотом. А точкой опоры оказались знания, больше уцепиться было не за что... Но всё изменилось в 29-ом. Я как обычно шел по Академке, решая, в какую забегаловку задвинуться. И тут смотрю - "Пицца Дяди Вани". Скромная бело-красная вывеска, само заведение прячется в зазоре между кирпичными домами. Говорят, что оно до сих пор существует - только хозяин другой. Вроде, хохол какой-то. Короче, стою, смотрю на грязную дверь, в нерешительности - идти или нет? И тут, громыхая, к пиццерии подкатывает старенький багги, с такой же вывеской на боку. Из него, матерясь, вылезает толстый парень в кепке "Спартак", со злостью хлопает дверцей, подходит ко второй двери забегаловке, видимо, тех.помещения, и начинает в неё стучать. Через несколько секунд дверь открывается, оттуда выходит невысокий пожилой мужчина, плотный, но не жирный, из тех, про кого думаешь, что он как камень - низкорослый, но крепкий. Благородные усы, тронутые сединой виски - в нём было что-то кавказское, но до той, неуловимой степени, что это только придавало сдержанного шарма его облику. В общем, настоящий джентльмен. Только разве что грязный, заляпанный жиром фартук и закатанные до локтей рукава сальной на вид, клетчатой рубашки смотрелись...ну немного провинциально. Такого ожидаешь увидеть в костюме, или, на худой конец, смокинге. В общем, этот мужчина презрительно уставился на парня в кепке. Тот в ответ взорвался:
   - Всё, я делаю из вашего ОТСТОЙНИКА ноги! Я тут, блядь, не нанимался за вас в морду получать, за такие-то дерьмовые бабки! Так что, гони бабло, и можешь засунуть эту карточку, - С этими словами парень оторвал от груди какую-то наклейку и помахал ей перед носом пожилого. - Себе в ЗАДНИЦУ!
   Тот же стоял перед взбешённым мудаком спокойно, скрестив руки на груди и смотрел на толстяка так, будто вместо глаз у него - дула АК.
   - Деньги! - Завизжал тот, уже полностью выходя из себя.
   Мужик провёл по лицу рукой, будто стряхивая с него слюну разорявшегося курьера. Потом завёл руку за спину, и - я даже не заметил, как это произошло - в брюхо толстяка уставился ствол крупнокалиберного обреза. У того, естественно, логарея мгновенно остановилась.
   Мужик говорил медленно, с достоинством - я со своего места хорошо его слышал, так как стоял на тротуаре, прислонившись к столбу. Кроме меня, рядом почти никого не было, а кто и был - решил не вмешиваться, и это было трезвым решением.
   - Ты. Кусок вонючего дерьма. - Он чётко отделял одно слово от другого, словно колбасу резал. - Убирайся. Пока я не решил, что наше заведение не будет открыто и для упырей. Говорят, они не откажутся от пиццы. С человечиной.
   Такие спокойные, но страшные слова возымели действие.
   - Я... я... тебя, муд-дака... да ты, я... разберутся с тобой! - Выдавил-таки курьер. Но его тон был совсем не угрожающим - напротив, жалким.
   - Беги. - Сказал мужик и взвёл курок. Толстяк попятился.
   - Эй, Иван Андреич, я... да вы что!
   - Беги.
   У ног парня что-то бухнуло облачком дыма, и тот, вскрикнув, бросился удирать прочь.
   Я хмыкнул.
   Мужик перевёл взгляд на меня. Я дёрнулся, будто меня током шибанули.
   - И что ты думаешь, сынок? - спросил он меня, громко, чтобы я услышал.
   Я пожал плечами.
   - Вы сохранили деньги. Неплохая метода увольнения, наверняка у вас от кадров отбоя нет...
   Мужчина, Иван Андреевич, захохотал, громко, от души. Такое ощущение, будто у него в горле камешки перекатывались.
   - Ну, если тебе нравится... - Смешок. - У меня как раз нет курьера - этот ублюдок сбежал. Если тебя не пугают условия, - Он убрал обрез за пояс. - Не поработаешь на меня?
   Я сам усмехнулся. И, Ангел меня сожги, почему, согласился. Сразу.
  
   - Н-да... И что, он тебя грохнул, когда ты захотел уволиться? - Спрашивает Колян, рассматривая толстую иглу, которую я достал из своего несессера.
   - Да нет. Всё было гораздо хуже...
  
   - Нет, по началу, курьерская служба мне понравилась - это всё-таки не пыльной стройке в любую жару и мороз лазить, с мотками тяжёлого кабеля на плече, под постоянной угрозой того, что - либо тебе на голову что-то упадет, либо сам наебнёшься. Тут берёшь коробки с пиццей, грузишь их в багги, и вперёд - на баррикады. К тому же, пиццерия мне нравилась - нравился босс, Иван Андреич, поварихи, все - смешливый, простой народ. Семьи у меня не было, они это знали... И стали семьёй мне. Но так было по первости. Потом, намотав немало километров по району, ко мне начало приходить понимание, что не всё в этом мире так просто, как кажется. Пиццу я доставлял везде, всем, у кого были деньги, сам понимаешь, что это удовольствие было не для бедных, поэтому я вдоволь наездился по территориям крупных АКУ - и видел, какой там народ живёт. Чем он занимается. Правильно, это принято называть криминалом, и за два года я научился держать язык за зубами, когда в разгар моего приезда заказчик пытал должника электрощипцами для завивки волос "Philips", когда я приезжал, а заставал кровавую перестрелку между кланами, когда заказчик был Я же, дупель обширянный, и трахался с двумя мутантками. Таких историй было много, и с каждым разом подобные обстоятельства шокировали меня всё меньше и меньше. Благо, такие случаи были совсем не редкостью. Зато у меня имелись качества хорошего разносчика - пунктуальность, быстрота, и, что немаловажно, вежливость, которая взялась ниоткуда, очевидно, остатки моего воспитания, не погребённые под слоем детдомовского похуизма. Мало-помалу, я начал видеть в Иван Андреиче не весёлого, а временами, сурового держателя малого бизнеса, который умудрялся процветать даже в самые тяжёлые годы, не отца-благодетеля, но - расчётливого торгаша-посредника между зарвавшимися, истекающими злобой, кланами, а всё дело с пиццерией - лишь прикрытие, безобидное хобби. Мой босс был бандитом и со временем я свыкся с этой мыслью, придавая ей всё меньшее и меньшее значения - предваряя то, что со мной потом произошло, в этом и заключалась моя ошибка...
   Я продолжал делать свою работу, а он подбадривал меня, хлопал по плечу и в своей спокойной манере утверждал, что "ты пойдёшь далеко, сынок, помяни моё слово". Но собственное соображение у меня к тому времени сформировалось, и я не покупался на этот дешёвый пафос. Мне не нужен был отец, совсем нет...
   - Дальше, дальше. Время шло, и я навесил на свой "Мини Купер" заграничные амортизаторы, поставил новый ижевский мотор - теперь зона моего курьерства расширилась, я смог ездить и по суровому бездорожью, а с приобретением мобилы - стал доступнее для босса и заказчиков. Начал ходить по подпольным клубам, пристрастился к наркотикам. Появились и девушки, имён которых я не помнил... Да что я рассказываю, эта часть должна быть тебе знакома не хуже...
   Колян кивает, не отрывая от меня глаз.
   - Эта жизнь, целых три года, сделала из меня совсем другого человека - я и сам не могу сказать, какого. Помню, я стал хотеть - заиметь нормальную квартиру, а не полуразвалившуюся конуру в беженском квартале. Захотел хорошей одежды и роскошной жизни. Но, все эти мечты, как водится, рухнули в один прекрасный момент....
   - Представляю... И чего?
   - Обычный вечер, обычный заказ. Принимаю у Аськи коробки для развозки, она тем временем с жуткой скоростью тараторит места доставки, но, запыхавшись, суёт список прямо в карман моей куртки. Улыбаюсь ей - настоящий Хороший Парень, чмокаю её в щечку, загружаю последние коробки в багажник, как из подсобки выходит папа босс, и, отстранив Аську, протягивает мне ещё одну коробку. Толстую. Усмехается в усы, и заговорщицким тоном сообщает, что это - "специальный заказ". Я пожимаю плечами, дескать, дело обычное, куда везти? Он говорит - "В АКУ-ИОХ, там по домофону попросишь некого Рамзеса, тебя пустят и проводят, ну да ты и сам справишься...". Ещё один покровительственный хлопок по спине, и я, сверкая всеми зубами, счастливый и довольный, выруливаю на проспект.
  
   - Ну, что дальше? - глаза парня горят, он чувствует, что приближается развязка.
  
   - Короче. Подъезжаю я к АКУ-ИОХ. Там, достаточно мощная, высокая крепость, с вышками, охраной, и тэпэ. Бросаю багги с другой стороны улицы, достаю коробку, и лёгкой трусцой направляюсь к центральному подъезду, у которого стоят навытяжку иоховские мордовороты. На ногах у меня - хорошие кроссовки, с толстой рифлёной подошвой. Иду себе, как ни в чём не бывало, и тут - бац! - спотыкаюсь о кусок железа, торчащий из асфальта! Пропахиваю, значит, носом по дороге. Поднимаюсь, кое-как, из клюва кровища течёт. Смотрю - коробку-то выронил. Поднимаю её. Гляжу, крышка съехала при падении. Только собираюсь поправить, как... Вижу - что-то в коробке не так. Оглядываюсь вокруг - пусто, только у ворот охранники мнутся, на меня зыркают. Приподнимаю крышку и... Чуть не роняю коробку от шока.
   - Что там было-то?
   - А вот что - доллары. Много долларов, я столько в жизни своей не видел. Лежат, ровными стопочками, всё честь по чести. Вот тебе и "специальный", блядь, заказ. Сам стою как дурак, глаз оторвать не могу от открывшегося зрелища. Потом резко закрываю крышку, и, сам не осознавая своих поступков, деревянным шагом направляюсь обратно к багги. Залезаю в него, кидаю коробку назад, вцепляюсь в руль... и так и сижу минут десять, невидящим взглядом уставившись на пушистые игральные кости, подвешенные к зеркалу заднего вида. В тот момент, наверное, в моей голове одновременно проносилась куча мыслей - и шикарные автомобили, и дорогие японские вирт-деки с прямым подключением, и операции по оптимизации организма, и все девушки, которых я хотел, но не мог себе позволить, и новая квартира, и может, вообще выезд отсюда, скажем, в Швейцарию или переселение в Центр, а то и в само Ядро. В общем, приятные раздумья. С другой стороны, другая часть рассудка вопила, что я облажался, что босс оторвёт мне голову и засунет её же мне в задницу, что я немедленно должен пойти в ИОХ, и отдать неведомому Рамзесу его бабки, чтобы я ни в коем случае не оставлял эти деньги себе. А это очень большие деньги, тем более, валюта. И при том, говорил я себе, ты слишком легко нарушил Кодекс Курьера - НЕ ПРОСЯТ, НЕ СМОТРИ. А я посмотрел, даже не вспоминая про Кодекс. Конечно, за такое босс по головке не погладит, уж наверняка. В общем, пока с собой боролся, я завёл багги, и незаметно для себя, отъехал довольно далеко от ИОХа. Тем временем, мобильник просто заливался - я в первый раз за многое время, вследствие этих раздумий, выбился из графика. Но я не отвечал, не открывал крышку, чтобы не дай Бог увидеть суровое лицо Иван Андреича - если б я это сделал, казалось мне, то бы всё ему тут же и выложил. Короче, пока я ехал по пустынному проспекту, сложился определённый план. Я приезжаю в свою квартиру, собираю нужные пожитки, перекладываю деньги в более подходящую ёмкость - и пулей в Ш-3. Там беру первый же рейс в Европу, и только меня и видели... Но перед этим я сделал вот что - в полу багги, под обшивкой, была просторная ниша, как раз под размер коробки. Ещё тогда, когда багги только-только перешёл в мои руки, я её заметил. Мелькнула мысль, что такой тайник мне понадобиться, мало ли что. Туда я и сунул коробку, намереваясь дома взять сумку и уже по пути в Ш-3 переложить зелень.
   - Полагаю, всё вышло не так... - тянет парень. По его лицу разливается сочувствие - и, смешанное с жалостью к себе. Неужели он попал в похожую передрягу?
   - Конечно не так. Жил я тогда на Вавилова, в беженском районе ДУ-18. Знаешь, такие небольшие пятиэтажные панельные бараки? От ИОХа недалеко было ехать, но... Сейчас я думаю, что либо охранники заметили моё странное поведение, либо камеры наблюдения. Рамзес и Иван Андреич сработали чётко, свои деньги им терять явно не хотелось. Я припарковал машину у своего подъезда - там было на редкость безлюдно и тихо - ни тебе бабулек, что вечно на лавке сидят, ни мордовской шпаны. Только деревья шелестят тихо, да бомж неподалёку в помойном ведре копается. Вылезаю, я, значит, из машины, беру ключ и направляюсь к двери. До сих пор не понимаю, как я не заметил тех двоих, что вышли из темноты подъездного предбанника. Один был высокий и крупный, в тёмно-синем спортивном костюме, я заметил, что у него на руке большие блестящие часы. Второй был пониже, в кепке и кожаной куртке. Они подошли ко мне сбоку, когда я уж совсем было собрался открыть униключом дверь. Я повернулся к ним, и тут в руке того, что в кепке, что-то мелькнуло и врезалось мне в живот. Перед глазами что-то вспыхнуло, и медленно, вцепившись в занемевший от непереносимой боли, живот, я осел на ступеньки перед подъездом. Услышал короткий смех, а потом повторный удар пришёлся мне прямо в солнечное сплетение. И тут я вырубился...
   - Ни хуя... себе... Чем тебя приложили?
   - Бейсбольной битой. Орудие рэкетиров-неудачников, новичков. Они и были новичками, но уже борзыми. Отморозки. Ну вот, пришёл я в себя уже в ихней тачке, на заднем сидении старой "ауди". Мы куда-то ехали. Морщась от дикой боли в животе, от сломанных рёбер, я всё же мигом просёк, в чём дело - осознание, оно пришло ко мне сразу, на блюдечке с голубой каёмочкой. И, прежде всего - если я жив, то деньги они не нашли.
   - Очухался... - Глупо осклабился водила - тот самый высокий мужик. Улыбка у него была щербатая.
   Мне хотелось блевать, но я всё же спросил:
   - Куда... вы меня везёте?
   - Как куда? Домой, в наш родной дом, к папе боссу. Малыш, кажется, сегодня нашалил, да? - с издёвкой спросил сидящий рядом со мной парень в кепке - впрочем, к тому моменту кепку он снял, и на бритой башке засверкала небольшая динамтуировка. Менялась она быстро, и я не мог понять, к какому клану принадлежат эти двое. Бритый вжимал мне в бок револьвер 45-го калибра.
   Я молчал. Сказать мне было нечего, я словно стал кроликом, загипнотизированным удавом.
   - Слышь, пидар, я к те обращаюсь, на меня смотреть! - Гавкнул бритый.
   Повернув голову, я уставился на него. Очевидно, глазоньки у меня совсем от страха пустыми сделались, из-за чего лицо бритого смягчилось, и он, наклонившись ко мне, тихо сказал.
   - Сучонок... У тебя крыша поехала, да?
   Так и не в силах ничего сказать, я мотнул головой.
   - Ты хоть врубаешься мОзгами своими тупыми, кого ты пытался наебать?
   - Он не врубается, Скит... - Хохотнул водитель, поворачивая к нам голову.
   Бритый, он же Скит, только сильнее ткнул револьвером в мои рёбра. Я еле сдержал крик.
   - Так вот, я тебе объясняю... - Он разговаривал со мной тоном, которым обычно говорят с маленькими детьми. Но, я и был в тот момент маленьким ребёнком. Перед глазами всё время вставали образы моей долгой и мучительной смерти, тело болело и очень сильно хотелось рвать. - Ты попытался наебнуть дядю Ваню... и Рамзеса, которому Дядя должен. Рамзесу твоя выходка очень не понравилась, он хотел послать за тобой своих людей. Тебе ещё повезло, крупно повезло. Люди Рамзеса просто бы подвесили тебя за твои жалкие яйца, и ты бы отдал им всё до последней копейки, сам молил бы забрать... а потом они бы отрезали твои яйца, и заставили тебя бы их съесть, сырыми, сечёшь? - голос у Скита был хрипловатый, но ровный. Он казался более сдержанным, чем водитель. Тот же врубил магнитолу, начал ритмично подёргиваться под какую-то попсу и подпевать ей.
   - Но, Дядя считает, что ты слишком умный малыш, он не хочет, чтобы тебе сделали очень больно. И он попросил нас привезти тебя в пиццерию. Чтобы спокойно поговорить. Но... - Тут Скит замолчал, прикусив губу. На широком плоском лице отразилась борьба каких-то очень важных мыслей. У меня же мыслей не было вовсе, один лишь трепещущий мотылёк страха бился под сводом черепа. Я ведь тогда был простым курьером, безобидным, в принципе человеком, и даже идея, о том, чтобы сопротивляться, казалась дикой и неуместной. - Ты можешь сейчас сказать, где бабло. Если хочешь избавиться от дальнейших проблем...
   - Я...я... - слова никак не хотели вылезать из горла. Видимо, внутри им нравилось гораздо больше. На меня нашёл самый настоящий словесный паралич.
   И тут машина затормозила. Скит кинул на меня неприязненный взгляд, водила гнусно заорал:
   - Лимузин подан, сэ-эр!!!
   Мы были у пиццерии.
  
   - Потом меня вытащили из машины, точнее, огромные ручищи водителя вырвали меня с заднего сидения. Они потащили меня к двери подсобки, впихнули внутрь, сами зашли следом. Было около четырёх ночи, никого из женщин в пиццерии не было, уборщик, старый Су Лянг, тоже ушёл. Оба урода, матерясь, протащили меня через кухню, натыкаясь в полумраке на нержавеющие кастрюльки и прочую утварь, и, наконец, в просторный туалет, в мужскую часть, куда, хоть и редко, захаживали как посетители, так и обслуга.
   - И?
  
   "Туалет этот был грязным. Пол из серой плитки, оплёванный жвачкой и другими нечистотами, редко когда мылся, два зеркала над раковинами пестрели мутными разводами. Всего в узком пеналоподобном помещении находилось три писсуара и две кабинки с выкрашенными в белый цвет фанерными дверями и перегородками. Стены были выложены желтым кафелем, однако он во многих местах обвалился, а в других отдельные квадратики поменяли на плитки другого цвета. Ещё там были плохо работающие газоразрядные трубки, две обколотые и потрескавшиеся раковины, с рахитично выгнутыми трубами и неработающая, затянутая паутиной и пыльными комками, сушка для рук. Около кранов на раковинах лежали склизкие обмылки, всё в чёрных волосках. Эмаль писсуаров блестела ржавчиной и рыжим известковым налётом. И все дверцы пестрели похабными надписями и картинками, телефонами безработных шлюх...Из-за того, что пластиковые колпаки ламп были сильно пожжены зажигалками, свет в сортире казался плотным и рыжим. Чуть ли не красным.
   Коляну это неинтересно, но я-то вспоминаю о произошедшем так детально чуть ли не в первый раз за много лет. И только сейчас до меня доходит, насколько травмирующими были эти события, насколько въелись, импринтовались они в мою память..."
  
   - И...Они втолкнули меня в сортир, захлопнули дверь. Я, чуть не поскользнувшись на полу, отошёл к дальней стене, оказавшись запертым в тупике, между одной из кабинок и писсуаром. Деваться мне было некуда, я это понимал - от страха, от понимания того, что новой боли не избежать, ноги стали ватными и не хотели слушаться. Скит зевнул, поводил дулом револьвера в мою сторону, а потом выдал нечто ужасное:
   - Брэк, обработай клиента...
   Водитель, Брэк, опять дебильно ухмыльнулся, в его рту явно недоставало зубов. Он ослабил воротник куртки, и я мельком увидел уродливый шрам на его шее - не шрам, а клеймо хозяина. Брэк был бывшим рабом, а мне совсем не хотелось думать, что такое случилось с его владельцем, что этот акромигал с мозгом динозавра, вдруг стал свободным. Он хрустнул костяшками, и этот жуткий, как выстрел, звук, громко отразился от кафельных стен.
   А потом, его кулак неимоверно быстро полетел в моё лицо, и он сделал из меня котлету...
   - В смысле?
   - Я пытался ответить, но против такой туши - это было бесполезно, все мои навыки. Брэк избил меня, благо, кулаки у него были чуть ли не стальными. Он припёр меня к стене, и каждым ударом в грудь и живот, буквально вколачивал меня в неё, вбивал в кафель. Потом удар в лицо, повторно хрустнул и так сломанный нос, и я упал - а потом он отделал меня ногами, когда я свернулся комком на полу, в тщётном усилии прикрыть руками голову... Даже если бы я и выжил в тот день, пришлось бы выложить кучу денег на отбитые почки и прочее. Потом наступило затемнение, и я слышал лишь довольное хаканье Брэка, скольжение холодной рифлёной подошвы по моему лицу и мощные, сокрушающие рёбра, пинки в живот. Но боль... Боли было так много, что я перестал её чувствовать. Прежде чем окончательно уйти и раствориться, я слышал, как Скит сказал: "хватит, приведи его в чувство".
   В чувство меня привели просто - Брэк схватил меня под мышки, шлёпнул два раза открытой ладонью по лицу, подтащил к писсуару, и, поставив на колени, сунул мою голову в него. Нажал на спуск. По окровавленному, разбитому лицу потекла холодная вода - невероятное облегчение, тем более что вонь от мочи я уже не чувствовал, нечем было. Они стояли за моей спиной, смеялись и шутили, Скит рассказывал что-то про свою тёлку и как он её дерет каждую ночь, а сейчас вот думает её в бордель сдать. Ржал Брэк. Чувствуя себя хуёвей некуда, я решил вынуть голову из писсуара, и начал было шевелиться, как что-то твёрдое упёрлось в мой затылок.
   - Не-а, малыш, не выйдет. Давай, голову обратно, руки за спину, вот так... - это Скит.
   - А теперь, ты нам скажешь, где деньги... И спокойненько потом пойдёшь в травмпункт. Если ты решишь играть в питерского партизана - пожалуйста, твой чойс, но тогда Брэк будет действовать, бля, более точечно - и более болезненно, ты ведь понимаешь?
   "Куда уж болезненней", думаю.
   Сплёвываю зуб, шепчу - да.
   Облизываю разбитые в кровь губы:
   - Мой багги...
   - Что-о? Громче, блядь, я ни хера не слышу, что ты там скулишь! - кажется, Скит ко мне наклонился. Пинок в зад.
   - "Мини купер". Курьерский багги... - Выдавливаю я. - Т-там...под ковриком...
   - Ну, я слушаю, бля!
   - Покрытие... ниша. Там коробка с-с...д-деньгами... всё там. В-все деньги...
   - Это около твоей хибары тачка?
   - Да...
   - Ну, вот и всё, нах... - Слышно, как Скит отходит. - Эй, Брэк... БЛЯ, БРЭК! Ты опять эту хуйню купил... А ты стой, как стоишь, чтоб не дёрнулся, бля! - орёт бритый, уже мне.
   Я слышу, как они шепчутся, разглядываю грязную, в каплях крови, эмаль перед собой. Мне страшно, тело сотрясает дрожь. Мочевой пузырь набряк, кажется, вот-вот лопнет от перенапряжения.
   Я слышу:
   - Не надо, бля...
   - Да, МАТЬ ТВОЮ, СКИТ, чё хочу, то и делаю! - слышен звук шприца-шоттера. Я понимаю, что бугай только что принял наркотик.
   - А теперь дай мне эту штуку, - Рычит Брэк. - и я его прикончу на хуй!
   - Брэк...
   - Блядь, а почему всегда ТЫ это должен делать, а? Я хочу мочкануть этого сукиного сына, Дядя ведь, бля, разрешил!
   - Окей...
   Сталь опять впечатывается в мой затылок, размазывая моё лицо по холодной поверхности писсуара. Дуло пистолета леденит кожу на затылке, по телу бегут мурашки. Сознание понимает - это всё. КОНЕЦ.
   Я явственно вижу потёки мочи на сливе... Я шепчу:
   - Не надо, пож-жалуйста... не надо...не надо меня убива-ать...
   Практически вижу ошалевшую от восторга и дури, ухмылку Брэка, палец, давящий на курок.
   - Пока, сучонок! - радостно восклицает он, и стреляет в тот момент, когда я ору:
   - НЕТ!!!
  
   Я останавливаюсь, перевожу дух. Коля избегает встречаться со мной взглядом, бесцельно елозит пальцем по обивке.
   - Да, парень. Меня убили в сортире, позорно, как зэка, стоящим на коленях и с башкой в унитазе... Ничего героического, скорее наоборот..
   После того, как я заорал, я ощутил только лёгкий толчок в голову - и эмаль взорвалась передо мной миллионом снежинок, кровью. И тьмой.
   - Но как?
   - А вот так. Мои мозги вылетели через мой рот, который я предусмотрительно распахнул, когда заорал, и забрызгали писсуар. Но я остался жив. Почему? Наверное, через несколько секунд после этого, рядом расцвела Вспышка, а помещение-то без окон, они этого не видели. Излучение, или что там у Вспышки, оно ведь проникает всюду, стены ему не помеха... И к тому же, оно не на всех влияет. А на тех, на кого влияет, не всегда одинаково...
   - И что потом?
  
   "Что было потом, неприятно даже мне, рассказывать неохота. Вспоминать тоже. Первое, что помню - как я с трудом открываю глаза, и вижу перед собой только тёмно-вишнёвую, в сгустках, кровь и серо-розовые, не до конца этой кровью заляпанные, ошмётки, прилипшие к жёлтой эмалированной поверхности. Сознание услужливо подсказывает, что это мои мозги, по крайней мере, значительная их часть. Ускоренная перемотка событий объясняет, что произошло: деньги, отморозки, допрос, смерть. Но опять, я теперь сторонний наблюдатель, смотрю этот вирт-фильм из глаз главного героя. Боли нет. Но я жив, я это понимаю, чувствую - сердце бьётся, мыслительная функция в норме, я в норме. Только... Только мне очень хочется есть. Ужасно хочется.
   Задумчиво провожу языком по верхним передним зубам и обнаруживаю их пропажу. Пуля задела верхнюю челюсть, разворотила мой череп, и проделала аккуратную дырочку в писсуаре. Я поднимаюсь с колен, опираясь руками о стену, привожу тело в стоячее положение. Всё вокруг забрызгано кровью, будто произошла ужасная бойня, или будто ты оказался в жилище серийного маньяка или в секте во время жертвоприношения... Оглядываюсь - эти уроды ещё здесь, стоят у сушилки, курят, ко мне спиной... Изображение плывёт, я сам стою, словно в прозрачной вязкой воде, слегка покачиваясь, пытаясь понять, что и как со мной. Но тут в мозгу вспыхивает красным неоном чёткая, как компьютерная команда, мысль. "Убей".
   УБЕЙ!!!!
   Рука непроизвольно тянется к затылку, ощупываю дыру рукой. Она большая, слишком большая, так как стреляли в упор. Под пальцами царапаются осколки кости. Рана даже не успела остыть, она тёплая....
   Тем временем, изо рта, стекая по губам, у меня потоком льётся кровь, тихо, но гулко разбиваясь тяжёлыми каплями о плитку.
   Взгляд прочно замыкается на двух фигурах, олицетворяющих для этого существа (меня), которое видит мир лишь в вариациях красного, всё самое омерзительное, гадкое и дерьмовое на этом свете. Всё то, что нужно немедленно уничтожить, разорвать на мелкие лоскутки.
   Оно (я) жаждет мести, убийства, оно жаждет мяса. Крови".
  
   - Что было потом? - переспрашивает Колян, видя моё замешательство.
   - Потом... я их убил. Они не заметили меня, и ведь я должен был быть мёртвым - они собственными глазами видели, как мои мозги вылетели из дурной башки. Они были под кайфом, курили и не заметили. Просто-напросто не заметили. Я их убил...
  
   "Точнее, их убило оно. Оно злилось, оно было чудовищно голодным и злым, а я чувствовал всё то же, что ощущало оно, эмоции, всё. У него выросли зубы, за мгновение, три ряда острейших зубов, которые ему не терпелось всадить в тёплую живую плоть. Оно глухо заворчало, и бросилось на Брэка, сомкнув неимоверно эластичные челюсти у него на черепе, и охватило его руками за плечи, оставляя на костюме кровавые потёки. Тот закричал, тонко и страшно, пытаясь сбросить монстра в человеческом обличье у себя со спины, но потом височная кость хрустнула, и крик прекратился, оборвавшись булькающим хрипом. Оно ещё пожевало голову Брэка, а потом отпустило, и тот рухнул на скользкий от крови пол. Скит, невнятно крича, в подстёгиваемой наркотиками панике бросился бежать, но оно настигло и его, схватило за плечо, и швырнуло о кабинку. Раздался треск ломающегося дерева. Потом вцепилось в ворот куртки, и впечатало его лицом в зеркало над раковиной, и так несколько раз, пока лицо бритого, всё ещё не верящего в то, что убитый курьер стал вот ЭТИМ, не превратилось в искромсанное осколками месиво.
   В его (моей) голове только чётко вспыхивали пульсирующие строчки
   Убей
   Съешь
   Отомсти
   И так до бесконечности.
   Но Скит извернулся, пнул его ногой в живот, отбросил, и кинулся к распростёртому телу Брэка, который лежал, загораживая дверь, и зиял огромной дырой в башке, начинавшейся от виска и до затылка. Существо поднялось на ноги, наклонило голову, и зарычало. Залитое с ног до головы своей и чужой кровью, оно, видно, утратило всякий человеческий облик и только лязгало множественными рядами акульих зубов. Скит торопился, но успел-таки, извлёк из-за пояса умершего товарища револьвер. Торжествующе направил на монстра. И выстрелил. Пять раз. Первая пуля прошило чудовищу горло, изуродовав тому связки (кстати, они потом так и не зажили, из-за чего мне пришлось вживлять синтезатор), вторая свистнула у виска, ещё три попали в грудь. Но оно не остановилось... Оно просто подошло к обмочившемуся от ужаса бандиту, вырвало из его онемевших рук револьвер, из которого Скит в приступе всепоглощающего помрачения, продолжал стрелять, каждым щелчком подтверждая свою смерть. Оно секунду глядело на этого жалкого смертного, смотрело прямо в его расширенные пустые зрачки, а потом оторвало ему голову. До сих пор не знаю, как у него хватило сил, но оно просто... Раздался довольно громкий звук, хлюпающий, когда давление взметнуло вверх фонтаны крови, обнажились кости, мышцы. А оно выло. Торжествующе выло.
   А потом уже я, не оно, жадно пожирал своих врагов и ежеминутно трогал дырку в своей голове. Так и не поверив во всю эту дрянь, которая со мной приключилась.
   Я не знал, что мне делать.
   С того дня, всё изменилось..."
  
   - После того, как я их убил, я сбежал... Бежал долго, и мне повезло, что я не наткнулся на Патруль, или Уверовавших - я был не в себе, совершенно ясно, что если б меня тогда поймали, то имели бы полное право уничтожить. Пришёл я в себя на помойке, где и провёл несколько дней. Лежал на куче мусора и жалел себя. Пытался привести рассыпавшуюся в прах жизнь в порядок. Что меня может, и спасло от дальнейшего озверения, так это то, что в те дни, я вспоминал всё, что только знал. Систематизировал, классифицировал, раскладывал по полочкам. Твердил себе, что я - человек.
   И, как видишь, мне уже на протяжении нескольких лет удаётся им быть... С переменным успехом... - Добавляю я, помедлив.
   Колян вздыхает, и штопает мне рану. Игла с лёгкостью протыкает кожу, а леска скрепляет края.
   - А дальше?
   - Дальше... Я пошёл в местный Регистрационный Центр, зарегистрировался как вменяемый мертвяк, прошёл серию тестов. Походил в Реабилитационную группу, для таких же - там нас знакомили с Уставом и прочими кодексами мёртвых. Там же мне определили мою норму - одного человека - старика, или двух детей до 10-ти лет раз в 24 дня. А там уж, поняв, что теперь я неуязвим, я стал наймитом - и теперь служу кланам, как боец и дипломат... Вот и всё... И ещё я не старею. Теперь мне вовек - 21.
   - Да уж, круто...Так тебя за это Дырявым зовут? - Он кивает на мою голову. Я разворачиваюсь так, чтобы он мог видеть мой затылок.
   - Бля... Пиздец. Но - у тебя же три дырки... - Бормочет он.
   - Да. После того случая мне ещё два раза капитально не везло. - Усмехаюсь я. - Прошло много лет, и незаживающих ран всё больше...
   Колян завязывает последний узёл.
   - Меня больше твои глаза пугают... Это тоже Вспышка, или таким родился?
   Я уже хохочу, он тоже слабо хихикает. С глазами и вправду гадко - красный белок, жёлтая радужка и треугольный зрачок. Точно нежить. Почему-то зрачок, эта чёрная пирамидка, пугает людей больше всего, слишком уж чужеродно он выглядит.
   Но мы не выбираем свою судьбу, мы можем лишь жить дальше. Со всем этим.
   - Ну чё, хороший трёп и хорошая работа... - Говорю я, осмотрев зашитые раны и натягивая свитер. - Даже не стемнело почти...
   - Да. - Парень высовывает голову из двери.
   - Ну а ты, - Говорю я. - Ты-то здесь какими путями?
   Коля смущается. Берёт винтовку, демонстративно начинает в ней ковыряться, а лицо - виноватое-виноватое. Молод ещё, не научился эмоции скрывать. Да ничего, жизнь зубы пообломает. Как и смерть, впрочем.
   Тут он поднимает голову, и, хотя губы дрожат, говорит:
   - Я... В общем, такое дело, что...
   - ТИХО! - прикрикиваю.
   - Чт...- Он удивлённо начинает, но я делаю знак заткнуться. Я открываю дверь машины, прислушиваюсь. Так и есть - ровный гул множества автомобильных колёс по плохому асфальтовому покрытию. В этом направлении. Вглядываюсь в светлый выход туннеля - однако пока ничего не видно. Но это лишь - пока.
   Мы пересекаемся с парнем встревоженными взглядами.
   - Пожалуй, у нас гости... - говорю я.
  
  
  
  
   Ту би кантинуед...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 5.95*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"