Аннотация: фак, предупреждаю: не для нервных мальчиков. девочкам можно всяким - каждая из них, достигнув определённого возвраста, это знает. другое дело, что детали, наверное, отличаются. но всё в общей сложности - от матушки евы нам передаётся неизменное.
раз в месяц, ага, раз в месяц
руку протянешь подтереться, а оттуда в лицо букет запахов: кровь, мясо, развороченная требуха. свёрнутый батончик своей крови - тёплый, сука, тяжёлый. дерьмо и кровь - эти всегда идут вместе. боль там же - куда без боли, когда организм выплёвывает куски своей же плоти? изнутри, представляешь? идут такие сгустки, харчой опускаются, выходят - чёрные, склизские, огромные. и, главное, эта кровь, она повсюду, повсюду кровь - на трусах, на простынях, на полотенце, ёбаный в рот, в эти дни она даже из носа норовит побежать, неуёмная тварь. даже сплюнуть - и там застарелая как будто, твёрдая уже, чёрная в соплях такая кровь.
раньше было хуже. раньше было больнее, и, бля-а, в словах не выразить это, насколько оно больнее, откуда происходит эта боль, во что она, ёб твою, так впивается. раньше в эти дни, в первый особенно, ходить было невозможно - ноги, твари, дрожат, руки дрожат, кружка с кипятком - наливаешься вечно кипятком, пытаешься хоть какое облегчение добыть - кружка с кипятком ходуном ходит, чай дрожит, чуть не выплёскивается. не идёшь - шатаешься, всё по стеночке, по стеночке, бля, ещё бы - внутри там, за пупком, словно стиральная машина бельё выжимает, и болит, сволочь, болит, мать, как оно болит! будто рука какая схватила за внутренности и забавляется, доит, как корову, играет с кишками, потянет, отпустит, снова потянет. лежать тоже невозможно - боль, сука, не успокаивается. ноги колодами, руки дрожат, и книгу не удержать, а боль, сука, всё разъяряется. лежишь, себя не чуешь, мертвяк как есть мертвяк, и только боль, значит, и остаётся, это тет-а-тет такое, беседа вдвоём, ты и эта тварюжка, зубастенькая, безглазая, вместо носа провалы, и так ласково она ухмыляется. орать хочется, мать, как же хочется орать. в комок свиваться хочется, визжать, потом тянуть низко, утробным голосом - чтобы боли не слышать, чтобы не чувствовать, чтобы не валяться на постели распятым исусиком, когда тебе в живот всаживают здоровенный кол. готов по стенам скакать, чтобы избавиться, готов хоть сам башку о стену размозжить, да только хрен, чуть шевельнёшься, чуть забудешь в движении о боли, так через миг она тебе отомстит, словно насмехаясь, скрутит только сильнее. ладони на живот положишь, губы кусаешь - больно, ма-ать, больно же, больно, да за что это такое, ну почему - так??
уходит она через несколько часов пытки. уходит незаметно, порой даст ещё знать, мол, я тут, не расслабляйся, копьём ударит, свой акульей пастью вопьётся, но всё-таки голову начинает туманить - бля, какая спасительная слабость, забытье - и уже не сводит судорогой ноги и руки, закрываются глаза, бля, не могу больше, не могу, шепчешь себе и пытаешься тут только ни за что не пошевелиться - чтобы оно не вернулось, чтобы оно, она не вонзилась в живот чтобы снова, не вдарила говнодавом, нет, только не снова, только не надо. не веришь ещё, что проходит, и запрещаешь себе даже думать, только голова наконец пустеет и вроде как, вроде как подступает сон.
просыпаешься - трусы тяжёлые, и хорошо если лужа не расплылась на пододеяльнике - а то валяй, бодрой рысцой в ванную, замывай красоту, замывай кровь, замывай свою собственную. радуйся, самое невыносимое вроде как перенесла уже, радуйся - ещё двадцать семь дней можешь радоваться.
мать, за что ж это нам, мать, а мамка, скажи мне хотя бы первая, неужели провинность была там настолько уж непростительная, чтобы наказание было - таким вот?