Дегтяренко Вячеслав Иванович : другие произведения.

Военврач

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга "Военврач" представляет сборник рассказов, заметок и писем солдата-курсанта-офицера-военного врача в период военной службы. В ней изложены впечатления от увиденного, услышанного, пережитого. Предназначена для широкого круга читателей. Все фамилии героев вымышлены и могут лишь случайно совпадать.
  
   В.И. Славин
  
  
  
  
  
  
  
  
   ВОЕНВРАЧ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  г. МОСКВА
  2015 г.
  
  
  
  Оформление обложки Александр Букреев
  Корректор Юрий Перминов
  
  
  
  Подписано в печать 28.11.15. Тираж 100 экз.
  
  
  Славин, В
  Военврач. - М.: Изд-во Типография на Брестской,
  2015. - 297 с.
  
  
  Книга "Военврач" представляет сборник рассказов, заметок и писем солдата-курсанта-офицера-военного врача в период военной службы. В ней изложены впечатления от увиденного, услышанного, пережитого. Предназначена для широкого круга читателей. Все фамилии героев вымышлены и могут лишь случайно совпадать.
  
  
  
  
   љ Славин В.И., 2015
  
  
  
  
  Предисловие
  
  
  Война не покидает меня. Прошло семь лет, как оставил чеченские берега, а каждый прожитый день она напоминает о ней. Это не диагноз ПТСР (посттравматическое стрессовое невротическое расстройство), придуманный американскими психиатрами для солдат-неврастеников и страховых компаний. Это ежедневные события, далёкие от линии фронта. Хотя в Чечне его как такового никогда не было. Опасность ждала везде.
  Во сколько вы можете оценить свою ногу... так сказать, выше колена? Этот вопрос, который задал, не знаю как, мой коллега председателю врачебной комиссии. "Вы же знаете что такое фантомная боль, доктор?" Что он имел в виду? Это вопрос был от больного. Клинику или ощущения?
  Когда я уходил на войну, батюшка - настоятель Серафимовского храма в Питере сказал, чтобы я берёг свою ногу. Как можно беречь ногу? Как вообще себя можно сберечь в этой жизни? Самая пустая фраза: "Береги себя". Это всё равно, что сказать тост "Желаю тебе...". Это проекция, которую мы желаем сами себе. А "береги себя" - это заедание собственной тревоги, собственной слабости. И парень, которому десять лет назад в Чечне на мине оторвало ногу, это понимал. "К страху привыкаешь и понимаешь, когда летят пули в тебя или мимо" - рассказывал он о первых днях. Я слушал его и вспоминал, как мы с начальником аптеки после субботней бани в вагончике сидели на Ханкалинском пригорке и слушали "птичьи трели". Пули на излёте похожи на них. Но когда пьёшь разбавленный спирт, страх улетучивается, реальность меняется, и ты думаешь лишь о пернатых. Я вспоминал ГРУшника, которого обменивали из плена, но внезапно началась двухсторонняя стрельба. "Я видел пули, доктор. Вы можете мне не верить. Я видел и пригибался и поэтому я перед вами".
  Парню оценили ногу в сто пятьдесят тысяч рублей, поставили немецкий протез. Он десять лет служил, не стал невротиком, а стал психологом, спортсменом. "Компенсация!", - сказала коллега-психиатр. "Все бы такими красавцами становились! - парировал я. Но боль его не оставляет. Представьте, что у вас оторвало ногу, и вы чувствуете, как болят пальцы несуществующей ноги. Как будто в них вбивают гвозди, которые не вытащишь никакими плоскогубцами. Рука тянется поначалу к анальгину, потом к трамалу, потому к морфину и он убивает вас, не медленно, но верно. Вчерашний больной выбрал страдание, спорт и работу. Но государство у нас жлобское. Раз десять лет служил с одной ногой, значит не болел, раз терпел боль, значит придумываешь. Образ Маресьева, который я ставлю в пример нынешней молодежи, закрепился в куриных мозгах экспертов. Но герою любимцу дали квартиру на выходе из метро "Пушкинская", чеченский герой не заслуживает даже двух миллионов стремительно обесценивающихся рублей.
  Сколько стоит ваша нога?
  Утренний фронт переходит в вечерний. Навестил снайпера - бывшего снайпера. Ещё полтора года назад он превосходно стрелял и прыгал с парашютом. В октябре боль пронзила спинной мозг. "Незаращение дужки пятого поясничного" - сказали травматологи, - "поставим американские титановые пластины и будешь дальше прыгать...". Пластины поставили, боли ушли, но через два месяца они взяли реванш. "Каждый шаг напоминал укол шпагой в спину". В январе компьютерная томограмма показала, что металл развалился, рассыпался, "как будто лазером его прожгли и разделили на несколько осколков" - рассказывал сорокалетний спецназовец. "Это казуистика" - констатировали американские представители фирмы, - "такого никогда не было!" и компенсировали стоимость имплантов. Но помогают ли деньги?
  Двадцать операций позади, он стал трамаловым наркоманом. Месяц назад у него была настоящая ломка, пять таблеток наркотика его не брало. От боли он не находил себе места в постели. Не спал, не ел, полужил. Назначил ему фармакологию и арттерапию через рисование и лепку. Мужик оказался способным и прилежным. Сегодня рассказал, что три года учился в школе искусств, но потом пошёл по военной стезе, чтобы доказать отцу. Что и кому мы хотим доказывать в этой жизни? Странная позиция. Ведь к этой иерархии должностей и заслуг мы не имеем никакого отношения. Каждому достаётся или не достаётся столько, сколько отмерено на весах, каждый может вынести ровно столько, сколько положено его хребту. Наши амбиции - это фальшь, это блажь, это шелуха. Без них нельзя, но они могут завести на нездоровую колею.
  Один из осколков остался навечно жить в нём. Чтобы его достать надо "раскурочить весь малый таз" - сказали травматологи. "Посмотрите, доктор, на него" - он показал фотоснимок с компьютера. Я смотрел. Снимок осколка металла своей формой и размером напоминал пулю калибра 7.62.
  Боли стихли, впереди ещё три операции. "Пока не поздно - пора начинать созидать и творить" - рекомендовал ему напоследок.
  
  Начало
  
  
  До Нового года оставалось двенадцать дней. Вечером был последний ужин в кругу семьи и друзей. Проводы отмечали в двух смежных комнатах нашего дома. В одной - друзья родителей, во второй - мои. Я перебегал из одной комнаты в другую, внимательно слушал пожелания, напутствия, но ничего не запомнил. Приехали три однокурсницы из медицинского училища, где оставалось доучиться ещё семь месяцев.
  Декабрьский вечер пролетел одним мгновением. Четыре часа на сон и спешные сборы в дорогу. Не знал тогда, что предстоящие два года службы растянутся надолго.
  Утренний дождь чередовался с мокрым снегом. Он таял, касаясь земли. Надел отцовские немецкие туфли, серый чешский школьный костюм, поверх него ватную телогрейку, на голову кроличью шапку, собрал провиант в туристический рюкзак, спрятал деньги в блокнот.
  Брать или не брать спортивную форму и кроссовки? Ведь надо будет тренироваться, чтобы оставаться в форме. Решили, что всё необходимое мама вышлет в посылке.
  В военкомат меня провожали все родные и друзья. Фотограф запечатлел грустные сцены. Слёзы женской половины перемешивались с каплями зимнего дождя и, если бы не печальные выражения глаз, то в этой темноте их бы не было заметно.
  Военный комиссар с напутствием "защищать Родину - великий Советский Союз..." выдал красную книжечку военного билета, заменившую мне паспорт на долгое время. Пока разглядывал страницы, капельки декабрьского дождя оставили две кляксы от расплывшихся чернил. Таким пятнистым он и остался.
  На построении новобранцев военком произнёс казённую армейскую речь. На душе стало ещё тоскливей от неопределённости будущего. Под звуки оркестра мы загрузились в холодный и неуютный салон ПАЗика.
  Разместили нас в многоэтажной казарме киевского сборного пункта. Кто-то с кем-то знакомился или договаривался о дальнейшей службе с "покупателями". Так называли прапорщиков и сержантов, прибывших за молодым пополнением. Кто-то уплетал домашние заготовки, кто-то травил анекдоты или рассказывал небылицы про армию, кто-то выдавал себя за Дон Жуанов. Каждый пытался скоротать время по-своему. Весь день прошёл в непонятном и тревожном ожидании. Напоследок формальный врачебный осмотр. Кто-то пытался симулировать психические болезни криками и припадками, кто-то чем-то другим. Это был последний буфер, когда возможно остаться на гражданке. Но врачи с невозмутимым видом ставили штампы в картах - "Здоров. Годен к военной службе". Болеющие уходили в стройбат.
  Весь день родители ожидали моей отправки за воротами КПП, но этого не произошло. За пару бутылок водки или червонец отпускали на ночёвку домой. Расслабляться не хотелось, и я решил, что останусь. Ушёл служить... Обратной дороги нет.
   В десять прозвучала команда "отбой". Мы улеглись на двухъярусных нарах, не раздеваясь и не снимая обуви. Поначалу удивился отсутствию белья, подушек и одеял, но в дальнейшем понял, что подобные неудобства в армии часто встречаются. Подушками служили рюкзаки с провиантом, а одеялами телогрейки. Вскоре потушили свет в казарме, оставив лишь дежурное освещение.
  Спать не хотелось, да и окружающие не давали. Соседи делились впечатлениями от первого прослуженного дня. Но после зычного голоса сержанта, прогремевшего, как пушечный залп: "Если услышу хоть один шорох, источник будет на всю ночь откомандирован подметать плац, убирать туалет, чистить картошку и... хватит для всех!" - наступила звенящая тишина. Посреди ночи меня разбудил шепчущий голос. Парень ползал по второму ярусу коек и просил деньги. В те времена был распространён так называемый гоп-стоп - мелкий вид уличного рэкета. Причины для отъёма денег или вещей бывали несуразные. Отсутствие связей с кем-нибудь в данном районе, приличный внешний вид, просьба о помощи, чтобы откупиться перед кем-нибудь. Таких "гопстопников" видно издалека по ищущему в толпе взгляду. Пару месяцев назад я убегал от шестерых хулиганов в Дарнице (район Киева).
  По манере и доводам догадался - "актёр". Притча заключалась в том, что его друга призывника забрала милиция и требовалось двести рублей. Расчёт был поставлен на то, что у сонного сработает жалость, а заодно содержимое карманов проверить. На отказ проситель что-то пробормотал и переполз на соседнюю койку. Так прошёл первый день моей службы. Впереди оставалось семьсот двадцать девять!
  На следующее утро, кое-как сформировавшись в команду из девяти десятков человек, меньше всего похожих на военнослужащих, мы выдвинулись на станцию Дарница, где сели в электричку. Сопровождающие нас прапорщик и старшина не сказали о станции назначения. Всё держалось в тайне. Пассажиры сторонились новобранцев и переходили в соседние вагоны. Шум и галдёж сопровождались поеданием пищи, выпивкой, анекдотами, азартными играми, выяснениями отношений и нецензурной бранью. Старшина рассказывал байки о службе, при этом за какие-то "подарки" кому-то чего-то обещал... В пути делались остановки, где пересаживались с одного поезда на другой. На вокзалах покупал почтовые открытки, оставлял на них свои заметки для родителей: "Доехал до Нежина, следую в Чернигов" и опускал их в почтовые ящики. В Чернигове с новым товарищем сбежали в первую самоволку. Город для меня был знакомым. Два предшествующих года приезжал сюда на ежегодный пробег, посвящённый освобождению Чернигова от немецко-фашистских захватчиков. Но тогда были другие ощущения.
  В четыре утра приехали на железнодорожную станцию Горностаевка, находящуюся на границе с Белоруссией. Маленькая черниговская деревенька, затерянная в лесах. Сейчас это таможенный переход, но тогда она ничем не выделялась среди окружающих деревень. Вышли из вагонов, перекличка-пересчёт, дабы командиры могли удостовериться, что никто не остался спать в вагонах. Выстроившись в колонну по двое, выдвинулись по лесной тропинке. Почти час шли пешком, перемешивая лесной песок и грязь под сонные команды старшины, сочетающиеся с колоритными украинскими выражениями.
  В пять утра прибыли в часть. На заборе написано "ЧВВАУЛ", на воротах привинчены пропеллеры самолётов. Что это такое, ещё никто не знал.
  Всех завели в холодный актовый зал, который был одновременно и Ленинской комнатой. В течение полутора часов провели беседу о том, кем мы теперь стали, и какая уголовная ответственность причитается за совершение побега. В новой интерпретации это звучало, как "самовольное оставление части". Странно, и для чего от кого убегать? Даже в мыслях не было.
  Здесь же в актовом зале было приказано упаковать все ценные вещи с туалетными принадлежностями в пакет и сдать в каптёрку каптёрщику. Должность эта сродни завхозу, её, как и хлебореза в столовой, чаще занимали кавказские ребята. Рюкзаки с едой рекомендовали выбросить. Кто-то из сельских ребят спрятал провиант в карманы. В строю все карманы проверили сержанты. Ещё раз довели, что невыполнение воинского приказа грозит нарядами на работу (мыть полы, туалеты, мести улицу и т.п.).
  Разместили в дощатой казарме - летних домиках, по кубрикам, где с трудом можно было протиснуться между двухъярусными кроватями. От холода зуб на зуб не попадал. Про выдачу постельного белья не заикались. Да оно и не понадобилось, так как раздеваться в таком холоде не хотелось. От подушки и одеяла исходил запах сырости с каким-то химическим оттенком. Несмотря на предыдущую бессонную ночь, сон не наступал. В голове роились мысли, связанные с домом и с тем, чем бы мог заниматься в это время там. Эти мысли чередовались с ощущением какой-то неясной угрозы, исходящей от старослужащих. Бросался в глаза контраст между требованиями, предъявляемыми к нам и теми вольностями, которые они себе позволяли.
  В 6:00 прозвучала команда "Подъём!", а следом - "Выходи строиться на утреннюю физическую зарядку!". "Какая зарядка?" - пронеслось в голове, - "ведь и глаз не сомкнул".
  Вместо зарядки - построение на импровизированном плацу, находившемся на футбольном поле. Сержанты обучали первым премудростям армейской жизни. По нескольку раз мы выбегали из казармы, и становились то в колонну, то в шеренгу, и вновь разбегались.
  В туалет и к умывальникам передвигались только строем (в колоннах по шесть, с периодической маршировкой) - всей ротой или отделением, запевая песню, разученную накануне.
  Солдатская столовая представляла собой маленькое затхлое помещение с кислым запахом и почерневшими от времени и сырости стенами. Здесь основным строевым упражнением было "сесть-встать". Всё это происходило под смех и одобрительные выкрики со стороны поваров. Это такие же солдаты. По внешнему виду они не испытывали дефицита в еде и времени. Когда сержанты добивались синхронизации нашей посадки, муштра переходила на раздатчиков пищи. На приём пищи оставались считанные минуты. После этого раздатчики накладывали огромной поварёшкой еду из огромного чугунного котла в алюминиевые тарелки. Из-за не смытого холодного жира к ним было брезгливо прикасаться.
  На первый завтрак подали варёное сало, на гарнир - перловая каша, на десерт - сладкий чай, недопечённый хлеб и кусочек масла. Несмотря на то, что вырос на Украине, сало никогда не ел, а тут ещё и варёное.
  Пища была холодной и буквально проглатывалась. Кормили скудно, однообразно и мало. Через час о ней забывал. Брать с собой кусочки хлеба категорически возбранялось. Вспоминались рассказы прабабушки о голодовке на Украине в тридцатые годы, и о том, как они поедали коренья и лебеду.
  В 10:00 очередное построение в заснеженном поле. Точнее, сержант назвал его плацем, так как накануне трое солдат лопатами сделали разметку. Все замерли в ожидании командира батальона майора Петренко. О нём говорили только шёпотом и с придыханием. Каким далёким и всемогущим он тогда казался. Сколько власти в его руках! Ведь отсюда нас распределят по войскам и весям нашей Родины. Радовало, что из Киева уехали на электричках, - значит, географической ареал дальнейшей службы будет нешироким. Везунчиков, как мы считали, могут оставить здесь, в учебке, и через шесть месяцев выпустить с сержантами.
  Вступительную речь майора слушали, не шевелясь. Мне вспомнились уроки начальной военной подготовки, так как комбат манерами напоминал школьного учителя. Многое было непонятно. Особенно из-за ненормативной лексики, которая выходила из него с паром сквозь шикарные будённовские усы. "Ясно, что теперь мы - солдаты, носим погоны, живём по распорядку дня, который регламентируется Уставом. Служим Родине и должны быть ей благодарны за возможность провести в армии два года! У кого возникнут сомнения на этот счёт, тот может продлить своё пребывание в вооруженных силах на неопределённое время. Для особо непонятливых имелась альтернатива - дисциплинарный батальон...".
  В последующем я понял, что в армии принято запугивать. Дисбатом, гауптвахтой, нарядами, дополнительной работой, отдалённым гарнизоном, лишением увольнения, премии и других материальных благ. Это, видимо, требуется для подкрепления сознательности военнослужащего.
  Поздно вечером на вещевом складе выдали военную форму. В одни руки причиталось: пару кирзовых сапог, зимние байковые портянки, две пары белья (тёплое и холодное), форму хэ/бэ, шинель до пят, двупалые шерстяные рукавицы, зимнюю цигейковую шапку (старослужащие её подкрашивали гуталином и вставляли картон), подворотнички и пилотку. Всю гражданку было приказано отдать на ветошь в каптёрку. Поздно вечером повезли в сельскую баню для помывки и смены гардероба.
  Баня. Я тогда ещё не знал, что в неё будут водить только один раз в неделю, а все остальные шесть дней было предусмотрено обмывание торса холодной водой.
  Перед входом в дышащее паром брезентовое сооружение всех внимательно оценили представители старшего призыва. Они "старательно" запаковывали вещи в фанерные ящики, которые предлагалось отправить родителям. Старослужащие проверяли наличие денег, наручных часов, авторучек, зажигалок, домашнее бельё и носки. У солдата ничего не должно быть лишнего, личного и выделяющегося. Всё - единообразное!
  Мылись группами под душем по десять минут. Вода из труб подавалась либо очень горячая, либо наоборот, шла ледяная. Краники отсутствовали. Поэтому приходилось стоять в стороне от сбегающих струй и ладонями черпать её.
  С трудом на мокрое тело налезало бумазейное бельё, которое впитывало в себя влагу, так как размеры выданных вафельных полотенец не позволяли вытереться насухо.
  Форма была пошита в 50-х годах и выдавалась из принципа единообразия. В ней мы скорее походили на военнопленных или клоунов, нежели на советских солдат. Наиболее популярный размер одежды на вещевом складе 46/3. На особо крупных парнях оно трещало, рвалось и расходилось по швам. Это вызывало смех и комментарии со стороны старослужащих.
  Затем настали премудрости подшивания и пришивания погон, петличек, шевронов, пуговиц, эмблем на хэ/бэ, пэ/ша (полушерстяной комплект), шинель; прокалывание шапок.
  Сержант тщательно проверял качество, измеряя линейкой необходимые миллиметры. Не понравившееся рукоделие сдирал. Так продолжалось достаточно долго. Предлагали услуги старослужащие. На все детали имелись расценки. Полный комплект подгонки обмундирования стоил двадцать пять рублей. Находились те, кто не сдерживался и отдавал. Первые сутки учебки, казалось, вместили в себя более двадцати четырёх часов. Когда же они закончатся и наступит достойная военная служба? Та, которую привык наблюдать в передаче "Служу Советскому Союзу", та, о которой так заманчиво писали советские литераторы.
  Пока шил, не раз вспоминал стихотворение "Швачка" (швея) Т.Г. Шевченко из школьной программы.
  "Рученьки липнуть, злiпаються вiченькi,
  Боже чи довго тягти?
  З раннього ранку до пiздньоï нiченькi
  Голкою денно дерти..."
  (руки устали, слипаются глаза, боже, сколько осталось? С раннего утра до поздней ночи иголкой постоянно работать).
  После подшивки перешли к клеймению обмундирования раствором хлорной извести. При этом спичечной головкой, на которую наматывалась нитка, необходимо обвести написанные шариковой ручкой буквы (ФИО, дата призыва и номер военного билета) на всём выданном имуществе, соблюдая заданные размеры и правила написания.
  Так продолжалось семь дней. По каким-то принципам нас сформировали в команду из двадцати человек. На продовольственном складе выдали сухой паёк, посадили в дизель-поезд, и он повёз нас в неизвестном направлении. Никто не знал - куда, но прошёл слух, что нам повезло. Первым делом опустошили содержимое сухого пайка, состоявшего из перловой каши с прожилками говядины, заспиртованного хлеба и брикета сухого гороха. Всё было проглочено сразу, несмотря на внешнюю непривлекательность содержимого. Но и этого оказалось мало. Голод продолжал мучить. Пассажиры вагона, заметив бегающие взгляды, угощали, кто чем мог, и мы, не стесняясь, брали.
  
  
  
  
  25.03.1998 г.
  
  Два часа ночи. Психбольница строгого и интенсивного наблюдения. Дежурство по седьмому отделению. В палатах бо́льшая часть притворяются спящими. На не просматриваемых местах кто-то занимается сексом с суррогатными женщинами-мужчинами, кто-то варит чифирь под матрасом, кто-то гладит брюки утюгом-ладошкой или книжкой. Мирно прохаживается охрана, санитары решают кроссворды возле прохода в надзорную палату. Во время прихода разводящего все подскакивают со своих нагретых мест, чтобы создать иллюзию ночного наблюдения. Раньше в отделениях имелись видеокамеры, наблюдавшие за обстановкой в коридорах и доносящие информацию на центральный пульт управления больницей. Но я их не застал, остались только неработающие макеты.
  Зачем-то разыскивал начальник курса. Начальник смены соединил меня с ним через дежурку и местную сеть. "Завтра прибыть на факультет к 10:00 в военной форме одежды... Будет распределение... Приехал заказчик из ГРУ... Передайте Федорову, что я его тоже завтра жду на распределении (мой однокурсник)..." После такого монолога не уснёшь...
  Моя половина ночи для отдыха прошла. Сна так и не было. Забытье. Мысленно я представлял себе Россию. Вспоминались художественные рассказы, фильмы о таёжных сопках Сибири, тундре Заполярья. Дикая природа, медведи, волки, грибы-ягоды, начальник факультета...
  Дежурство по ординаторской передал помощнице, взяв на себя коридор и сестринскую. Четыре часа утра. Надо попить крепкого чая с молоком, день обещает быть напряжённым. Описываю больных стандартными шаблонами, подправляя кое-где небольшими отличиями прошедшего вечера. Но мысли где-то впереди, уже не в Петербурге.
   Первая группа надзора. Харисанов. Всю ночь просил паркопан. Был замечен в варке чифиря на унитазе. После предупреждений уснул. Сокольников. Большую часть времени провёл в постели, накрывшись с головой одеялом. На приём лекарств пришёл в числе последних. На вопросы не отвечал. Петруковский. Пытался отрыгнуть лекарственную смесь. Сделана внутримышечно литическая смесь: четыре аминазина плюс два димедрола. Уснул вовремя. Собакин. В течение вечера нецензурно выражался. Требовал выписки. От приёма лекарственной смеси отказался. Был вызван дежурный врач. Сделано внутримышечно: тизерцин четыре, фиксирован к койке, переведён в надзорную палату. Ночь спал без пробуждений. По смене передается спящим. И так, сто шестнадцать человек.
  7:00. Подъём. Контролёр открывает палаты-камеры, санитары поднимают залежавшихся. Краткий доклад. Всё спокойно, на этот раз. Смотрю, у Петренко появилась свежая гематома под левым глазом, Севарченко гвоздем расцарапал предплечье (надо йодом смазать), Трунов сказал, что иглу проглотил (надо заявку на рентген написать, дежурному врачу сообщить). Последние минуты дежурства тянутся медленнее обычного. Мыслями я уже на улице Рузовская. Посмотрел через окно на девчонок из соседствующего забором СИЗО. Размахались они с утра платками. Семафорят соседям, целыми фразами строчат. Я так и не выучил их языка. Кто говорит, что бывали случаи свадеб после таких свиданий на расстоянии. В апреле обещал начмед следственного изолятора, что у меня закончится проверка моих сведений, и я могу смело рассчитывать на полставки. До окончания академии осталось три месяца. Можно для разнообразия попробовать и женскую тюрьму.
  Спустя неделю я уже мог наблюдать за встречными ответами своих больных, но со стороны СИЗО. Режим мне там показался более строгим. Ключи были только у конвоиров. В мои задачи входило проведение телесных осмотров по выходным на предмет обнаружения телесных повреждений, отсутствия насекомых и активное выявление прочих заболеваний. Заметил, что в женской тюрьме бросалось в глаза разделение на "мужскую" и "женскую" половины. "Мужская" была представлена дородными женщинами, предпочитавшими мужскую одежду и копирующими мужские привычки и манеру поведения. Вначале эта гомосексуальность шокировала, но потом к ней привыкаешь и смотришь на само собой разумеющееся решение семейных невзгод. Но это с одной стороны. Как сказала одна из санитарок, приобщённая к отбыванию наказания в медицинском пункте: "Ты не можешь оставаться просто женщиной. Попадая в камеру, ты становишься либо женщиной-мужчиной и подчиняешь себе некоторую часть камеры, либо наоборот. Не все выдерживают такое!".
  Как-то меня вызвали вечером к женщине в галерею Љ2. Диагноз: маточное кровотечение?
  В пациентке я узнал маму ребёнка, который лечился у нас в 1-м отделении детской инфекционной больницы Љ4 полтора года назад. Он большую часть времени провёл в боксе, так как мама посещала его не чаще раза в неделю. По слухам, она была под следствием за грабёж и бандитизм. Но тогда не верилось, что такая хрупкая на вид женщина может быть причастной к такому роду деятельности.
  - Здравствуйте, доктор. У меня кровотечение, - надрывным голосом промолвила заключённая, - живот болит!
  Её внешний вид разительно изменился. Растрёпанные волосы, постаревшее лицо, хотя ей было не больше двадцати лет, искусственная флегмона под глазом (заключенные с целью перевода в медпункт вводили себе зубной налет в поврежденные слизистые).
  - Покажите подкладную!
  В СИЗО имелось гинекологическое кресло, но оно было в приёмнике, да и гинеколог работал лишь на четверть ставки. После моих слов на лице у неё промелькнула растерянность. Но спустя мгновение она извлекла на обозрение. Рядом стоящая конвоирша кисло улыбнулась.
  - Не вижу, женщина ничего, свидетельствующего о вашем заболевании.
   - Я её только что поменяла.
  - Хорошо, давайте осмотрим ваш живот! Нам как это можно сделать? - спросил я у конвоирши.
  - Да, какой живот? Как банк грабить, живот не болит, а как на зону ехать, так вся разболелась!
  - Раз пришли, надо исключить острый живот. - настаивал я на своём.
  - Вы согласны осматривать её в камере?
  - Если ничего другого не остаётся, то я согласен...
  - Хорошо, я сейчас вызову разводящего, и мы впустим вас в камеру.
  И вот я впервые в камере. Солдатская казарма является раем по сравнению с камерой на 46 человек, в которой трёхярусные кровати ютятся друг с другом, подобно американским небоскрёбам, изображавшимся в отечественных шаржах. Затхлый запах пота, плесени и дешёвых духов. Минимум освещения. Десятки любопытных глаз, всматривающихся в вечернее развлечение. Сальные выкрики в мою сторону, подхватываемые дружным гоготом. Но с приходом разводящего все замолкают. Выстраиваются лицом к стенке, и у меня появляется возможность провести пальпацию живота и оценить степень выраженности болезненных расстройств у женщины. Но чем больше я её осматриваю, тем больше соглашаюсь с мнением конвоирши по поводу состояния здоровья заключённой.
  - Вы знаете, девушка, признаков кровотечения я у вас не нахожу. Пульс немного частит, артериальное давление в норме, живот мягкий.
  - Вся камера может подтвердить... было!
  - Извините. Если появится ещё кровотечение, вы меня вызовите, но подкладную в этом случае не выбрасывайте. На утро я вам назначу сдать анализ крови и осмотр гинекологом. А пока примите вот эту таблетку, - сказал я ей, протягивая ношпу. Очень хотелось помочь ей, но это был максимум в той ситуации. Перевод из галереи в медпункт согласовывался со многими инстанциями и редко осуществлялся в вечернее время. К тому же утром, её после осмотра хирургом могли бы перевести в ещё более худшие условия, если диагноз не подтвердится.
  - Как сын ваш, с кем он остался? - напоследок рискнул спросить я.
  - С бабушкой! - машинально ответила она. - Откуда вы знаете? - на лице появилось выражение недоумения.
  - Вы меня не узнаёте?
  - Нет!
  - Встречались мы уже раньше, но в других условиях.
  Выйдя из камеры, вздохнул с облегчением. Всё это время чувствовалось какое-то напряжение, витавшее в её спёртом воздухе. Наутро доложил о ночном вызове начмеду СИЗО, а на следующем дежурстве во время телесного осмотра галереи узнал, что она ушла по этапу.
  Так я и проработал все оставшиеся до выпуска три месяца, чередуя СИЗО и СПБСТиН (психиатрическая больница строгого и интенсивного наблюдения).
  Спустя семь лет я попытался повторно устроиться в виде подработки в эти же заведения, но уже в качестве врача. В СПбСтиН не устроили мои пробелы в использовании новых атипичных нейролептиков, в СИЗО меня не устроила невысокая по тем временам заработная плата.
  
  11-12 мая 1998 г.
  
  Здравствуй, мама!
  Я опять сменил место жительства. Пятое за прошедший с развода год. Я бежал от самого себя и не мог остановиться. Хотел избавиться от душевных мук работами, спортом, голодом, но это ведь всё низменные суррогаты. Духовное не заменить физическим.
  Честно говоря, я расстроился после прочтения его. Мне, конечно приятна твоя забота обо мне, но ты ведь многого не знаешь и не видишь.
  Взять, к примеру, Бурятию. Что мне оставалось делать? Ждать окончательного распределения, надеясь на чудо и лучшую долю. Увы, те, кто пообещали помочь, забыли об этом. Для того, чтобы остаться служить в Питере необходимы деньги и связи. Пять тысяч долларов! Даже имея такую сумму на руках, я бы не рискнул бы так ею распорядиться. Я отказался от красного диплома по тем же причинам. Вернуть её невозможно. Рабство долга не заменит свободы души.
  Я, конечно, понимаю, что мне придётся нелегко в тайге, на границе с Монголией, но я готовил себя к этому...и это не бегство от сложившихся обстоятельств, хотя изначально оно было таковым. Осознаю сделанный мною выбор и иного пути сейчас не вижу. Ну а что будет в дальнейшем - увидим!
  В первых числах апреля я наконец-то смог облегчённо вздохнуть. Почувствовал какое-то освобождение от влияния бывшей. Не знаю, как-то само собой прошла хандра и всё с нею связанное. То ли на меня подействовала впервые просмотренная видеокассета с моего дня рождения. На ней я заметил всю никчёмность своего пребывания в семье. То ли перенесённый грипп с высокой температурой очистил мою душу. Я "ожил" в буквальном значении этого слова.
  Весна, тепло, ручьи, выброс гормонов, любовь, первые листочки и первый дождь...Всё смешалось! Мне хорошо и спокойно на душе. Как будто вырвался из долгого плена в клетке и распустил затекшие крылья. Пусть это будет недолго, но эта весна запомнится. От судьбы не убежишь, мам, ты это прекрасно знаешь, зачем тешить себя иллюзорным самообманом и ложным героизмом.
  Я думаю, что ты меня прекрасно поняла, и нет необходимости объяснять...
  Мне так хочется приехать домой, на Украину, увидеть вас всех. Часто вспоминаю наш дом, город, улицы. Они приходят ко мне во снах и в минуты размышлений.
  Одиннадцатого июня заканчивается интернатура в НИИ скорой помощи. Шестнадцатого июня - экзамен по "терапии". Двадцатого июня - выпускной и каникулы до августа. Последний учебный отпуск. Я обязательно приеду!
  В конце апреля выделил для себя немного свободного времени. Сходил в церковь и театр. Сейчас переезжаю и перевожу вещи в коммуналку в центре города.
  Всё начало мая посвятил соревнованиям, но похвастаться пока нечем. Две недели постельного режима показали, что я растерял форму. Тем не менее, внутреннее удовлетворение получил.
  Пытаюсь забрать из ЗАГСа свидетельство о расторжении брака, но мне отказывают, так как нет прописки, нет паспорта. Боюсь, как бы мне не пришлось уехать в Бурятию без него.
  Сейчас у меня дежурство в тюремной психбольнице. Поздняя ночь. Все больные спят, санитары дремлют у надзорной палаты, охранники перебрасываются картами. Сквозь тройную охрану, сквозь царские решётки и толстые стены я чувствую запах весны. Его не перебьёт тяжёлый аромат аминазино-папиросного коктейля, его не заглушить густым чифирём, он крепче и сильнее всего на свете.
   Завтра состоится окончательное распределение в жизнь. Меня оно очевидно уже не затронет. Свой выбор я сделал ещё в марте на предварительном. Спецназ, ГРУ, Кяхта, тайга, сопки. Хотя, признаюсь тебе, что я звонил своему протеже по поводу Луги, что в ста километрах от Питера, но он сказал, что информация держится в тайне. От кого: от нас или от врагов? Уже известно, что в Ленинградском военном округе из ста двадцати шести выпускников останется только шестеро счастливчиков. Остальные - за пределы. Но жизнь не заканчивается в Питере. И неужели ты считаешь, что я буду жить и работать в том месте, к которому не лежит моя душа и моё сердце?
   Передавай привет сёстрам, целую тебя. Не пиши мне пока, так как не знаю, где я буду жить дальше...
  
  
  
  
  
  
  
  ЗабВО. Забудь вернуться обратно
  
  
  В марте 1998 года меня вызвали на распределение. Общее распределение должно было состояться в мае, но в отдельные войска начали набирать заранее, до приезда основных "покупателей".
  - Товарищ майор, лейтенант Славин, прибыл по вашему приказу!
  - Чего опаздываешь?
  - Форму гладил!... Пришлось ехать в общежитие на "Пионерскую" за ней.
  - Это товарищ из ГРУ. Приехал к нам из Москвы. Знаешь, что такое ГРУ, Слава?
  - Главное разведывательное управление! - бойко отвечал я, так как накануне вечером наводил справки об этой аббревиатуре.
  - Какой средний балл у вас, товарищ лейтенант?
  - Четыре и восемь, товарищ подполковник.
  - А как с английским?
  - Почти на разговорном уровне, на сегодняшний день.
  - Хочешь служить в спецназе ГРУ? - спросил хитро улыбающийся подполковник. - Мы набираем врачей-спортсменов, хорошо владеющих английским языком. У нас ты сможешь получить второе высшее образование, - стать военным атташе.
  - Конечно, хочу.
  Долго я не раздумывал. Элитные войска. Спецназ ГРУ. Перспектива увидеть их изнутри, возможность соединить медицину, спорт, английский и военную службу вместе, меня очень привлекала. Ну и второй момент - это неудавшийся первый брак, развод и переживания, связанные с ним, которые, несмотря на прошедшие семь месяцев, продолжали терзать и давить.
  - Мой однокурсник, Слава, сейчас в Нью-Йорке, а начинал с начальника медицинского пункта бригады спецназ, - вставляет начальник курса.
  - Где хотите служить? - продолжал опрос подполковник с проницательным выражением лица.
  - Мне бы подальше от Питера. Страну охота повидать!
  - Куда хотите попасть? Есть посёлок Беринговка и Кяхта. Остальные места разобраны.
  - А что дальше?
  - Беринговка. Она на Чукотке, недалеко от Анадыря.
  - Согласен на Беринговку.
  - Слава, там же вечная мерзлота! Как ты будешь там бегать? - запаниковал начальник курса. На его лице я прочитал недоумение. - Да и там инженерный спецназ, тебе это будет неинтересно...
  - А Кяхта, это где? Там бегать можно?
  - Да, это городок на границе с Монголией. Прекрасные сопки, тайга, кедровые орехи, Байкал, ягоды. Квартиру сразу получишь.
  - Ну, тогда запишите меня в Кяхту!
  Придя домой, открыл карту России и стал искать место будущей службы. Просмотрев всю нашу южную границу, увидел, что Кяхта расположена недалеко от столицы Бурятии - города Улан-Удэ. Измерил линейкой расстояние, вышло почти шесть тысяч километров. Здорово, можно будет страну увидеть!
  В июне состоялась свадьба, вторая жена была не против сменить Санкт-Петербург на отдалённый гарнизон, к тому же мы ожидали пополнение в семье.
  В июле отправил двухтонный контейнер с вещами в Кяхту. В августе решил, что ничего не произойдёт, если я отправлю телеграмму командиру части о том, что задерживаюсь на неделю с прибытием (Самолёты из Санкт-Петербурга в Улан-Удэ не летали, а Москва по телефону билеты не бронировала, поэтому ВПД (воинские перевозочные документы) можно было обменять на билеты только в Первопрестольной).
  Пришёл ответ на мою телеграмму: "...Данной части в посёлке Кяхта не значится". Я слышал на распределении, что бывают Москва 169 или Москва 400, но чтобы было две Кяхты, не знал.
  Визит к начальнику факультета академии приободрил. Он дал телефоны ГВМУ (главного военно-медицинского управления), по которым узнал телефоны ГРУ (главного разведывательного управления). В течение двух дней меня проверяли, перезванивая на домашний телефон, уточняя реквизиты. Адрес части так и не дали. Получил лишь краткий инструктаж по телефону: "Прибудете в Улан Удэ, подойдёте к военному коменданту аэропорта, он вам разъяснит, как добраться до вашей части. А контейнер ваш не потеряется, не беспокойтесь".
  Как сказано, так и сделано. В Домодедово, отдав последние деньги за возможность купить билет по ВПД через посредников южных кровей и за сверхнормативный багаж, спустя пять часов полёта мы оказались в Улан-Удэ. Войсковая часть в мае была переброшена на две сотни километров севернее границы и теперь находилась в тридцати километрах от Улан Удэ в посёлке Сосновый Бор. Как потом выяснилось, мне несказанно повезло от такой пертурбации.
  Ещё пролетая над Байкалом, заметил множество небольших горных образований, в народе именуемых сопками. Когда мы сошли с трапа самолёта, они простирались на всём протяжении линии горизонта.
  Колорит бурятского города бросался в глаза после московского и питерского стеклобетона. Унылые деревянные строения, посеревшие от времени, чередующиеся со сталинскими постройками, давно нуждающимися в ремонте, кем-то расписанные. Забытые коммунистические лозунги, вывешенные вместо вездесущей рекламы, самая большая в мире голова В.И. Ленина, установленная на центральной площади, просторные от машин улицы и спокойно прохаживающий горожане, внимательно всматривающиеся в лицо.
  В голове пронеслось: "Какая неведомая сила заставила меня, бросив нажитое за семь лет место, бросить всё, отказаться от комфорта, работы, связей, друзей, перелететь шесть тысяч, чтобы очутиться здесь?".
  С подсказками коменданта аэропорта и местных жителей мы добрались до первого в моей жизни военного гарнизона, где в своё время размещалась ставка командования юго-восточного направления. При въезде в городок КПП и шлагбаум. Солдат десантник зашёл в салон автобуса и внимательно проверил у всех документы, удостоверяющие личности. Я тогда ещё не знал, что это пустая формальность, так как в некоторых местах забор был украден. Оставив супругу на охране хоккейной сумки перед воротами КПП, направился в управление части, расположенное в трёхэтажном доме. Через плац виднелась стандартная пятиэтажная казарма и здание столовой. С севера и юга просматривались таёжные сопки.
  
  
  
  
  Встреча с комбригом
  
  
  - Товарищ полковник, разрешите представиться? Старший лейтенант Славин прибыл для дальнейшего прохождения службы, - отрапортовал я, протягивая своё предписание курившему полковнику, вокруг которого над картой склонились два майора и один подполковник.
  - Ты, что "пиджак"? А сзади у тебя что? - щурясь, обратился он ко мне, разглядывая мои документы.
  - Нет, я не в пиджаке... жарко ведь! А за спиной - это спортивный рюкзак "Аsics".
  После моих слов последовал хохот двух подполковников и одного майора, скептически рассматривающих меня.
  - Ты что закончил?
  - Военно-медицинскую академию имени Кирова... Извините за опоздание, не знал куда ехать. Я телеграмму посылал о том, что задерживаюсь, но она не дошла.
  - А военная форма твоя где?
  - Она в сумке, мятая, а погладить негде было. Сегодня утром прилетел из Москвы.
  - Видно, что пиджак! А ещё старший лейтенант. И почему вас - медиков, старлеями выпускают?!
  - Семь лет учимся!
  - Ну ладно, иди к лейтенанту Леонову из второго батальона, он тебя разместит у себя в казарме. На вещевом складе получишь камуфляж и берцы. Медпункт твой вон в крайнем правом подъезде, на втором этаже, - указал он на то же серое пятиэтажное здание, расположенное за плацем, где мне предстояло найти и лейтенанта Леонова. - Завтра, чтоб в восемь утра был на построении. Всё ясно?
  -Так точно, товарищ полковник! Извините, я не один приехал!
  -Не один... с детьми?
  - Ожидаются!
  - Ничего, для жены тоже койку найдут... поживёте пока в ленинской комнате... Ну, всё, иди, пиджак!
  Я уже разворачивался на выход, но слово взял молчавший всё это время невысокий майор с красноватым лицом.
  - Товарищ комбриг, зампотыл вчера говорил, что у него комната в общаге в нижнем городке освободилась. Старлей, ты ведь не будешь против сменить казарму на общежитие?
  - Нет, конечно!
  - Повезло тебе! Беги к зампотылу, у него кабинет на третьем этаже, скажи, что ты от замповоора. Он обязательно поможет.
  - Спасибо большое!
  Нас разместили в десятиметровой комнате вместе с тараканами и мышами, но и этому мы были несказанно рады.
  
  
  Случай "подрыва боеготовности" бригады спецназ, произошедший где-то за Байкалом
  
  
  Как доктор, я не могу судить о специфике элитных подразделений боевого предназначения. Но могу оценить какие то показатели заболеваемости и травматизма среди личного состава.
  Постулат первый. Травм в армии нет.
  Если есть перелом лодыжки, например, желательно, чтобы он звучал, как застарелое повреждение лодыжки, если есть растяжение связок, - тендовагинит или миозит. Если удар тупым предметом с ограниченной поверхностью приходился в область головы (а в спецназе принято среди солдат проходить крещение разбиванием пустой стеклянной бутылки о лобную область, ещё лучше, если вместо неё будет красный кирпич; белый не бьют, а может и бьют, но я не видел), - значит у солдата кроме ссадины, царапины или астенического состояния другого быть ничего не может.
  Так заведено, что по полученным травмам проводится административное расследование, сочетающееся со сбором объяснительных, написанием рапортов, звонков в вышестоящие инстанции, составляется акт административного расследования. В каждой части есть нештатная группа дознавателей, которым может стать любой офицер. Все травмы записываются и регистрируются в трёх журналах (у доктора, у замполита, в финансовой службе). Их стараются избегать введением различных предварительных инструктажей (всегда есть масса книг-журналов инструктажей) или наложением запретов (например, проще запретить занятия рукопашным боем, так как в них очень часто ломаются челюсти и ноги, чем обеспечить страховку и бороться с дедовщиной).
  Ну, а если они возникли? Тогда здесь появляются другие способы разрешения вопросов. Надавить на своего доктора. Пусть лечит её в медпункте под видом панариция, фурункула или ОРЗ. Будет артачиться - лишить квартальной премии или в отпуск пойдёт в ...бре или вообще не пойдёт. Можно договориться с врачами госпиталя. Это сложнее и не всегда сработает, так как там уже наступает контроль со стороны прокуратуры, да и не каждый госпитальный врач рискнёт брать на себя такую ответственность. Можно пролечить травмированного в учреждениях гражданского здравоохранения. Благо медицина - наполовину бесплатная, и эскулапы будут рады. А за лечение заплатят виновник травмы и/или его непосредственные командиры, не досмотревшие за чадом.
  Постулат второй. Инфекционных болезней в армии быть не может.
  А если и бывают - то это единичные случаи. Это на гражданке - повальные эпидемии коровьего гриппа, "птичьей" лихорадки, а в армии - молодые, здоровые парни, а в спецназе лучшие из лучших и закаленные уже тем, что на шевроне летучая мышь в снайперском прицеле. И не беда, что он всего второй день служит. Форма одежды Љ2 (голый торс, сапоги), декабрь, Забайкалье, третий месяц зимы, выходи строиться на плац, на утреннюю физическую зарядку! А потом: "Это ты, доктор, виноват, что тебя не было на утреннем телесном осмотре или не давал витамины с компотом!"
  Летом другая напасть набегает на солдат. Да и не только на них. Дизентерия - злейший враг боеготовности воинского соединения. Она приходит, когда её никто не ждёт и необходимо укладывать парашюты, отрабатывать навыки боевой стрельбы, ночных выходов. А тут, припрёт! И пятнадцать раз на день думаешь, когда же это закончится и весь белый свет становится не мил. Какая служба? Озираешься, чтобы не отходить от мест возможного "десантирования".
  Госпиталь переполнен. На сорока штатных койках инфекционного отделения находилось свыше полутора сотен мучающихся и ожидающих благополучного разрешения. Курс лечения - двадцать один день, при трёхкратном отрицательном посеве. Шигелы (возбудители дизентерии) не спрашивали и "входили" без разрешения.
  - На что жалуемся?
  - Ой, живот болит, урчит, аппетита нет никакого, с горшка не слезаю! Только отойду, опять хочется штаны снять!
  - Температура есть?
  - Не знаю, не измерял.
  - Бери судно, иди в туалет, принесешь, покажешь своё "сокровище". Потом к медсестре за градусником! Следующий! Фамилия, имя, отчество, год рождения, подразделение, жалобы.
  В день активно обращалось до двадцати человек. Офицеры стеснялись и лечились анонимно через аптеки. Одного больного - капитана из Гусиноозёрска я сопровождал с врачом-реаниматологом на вертолёте в госпиталь в Читу. Астеничный, бледный, практически не шевелясь, с подключичным катетером и на кислородной поддержке, он лежал на армейских носилках. Его переводили из реанимационного отделения базового госпиталя в реанимацию окружного. Когда я вынимал утку из-под него, то, о чём нам рассказывали на инфекционных болезнях, было воочию. Употреблять пищу он не мог и находился лишь на парэнтеральном питании. Спустя две недели зафиксирован летальный исход. Возможно, причиной послужили алиментарная недостаточность, массивная кровопотеря из-за кровоточащих язв в слизистой стенке толстого кишечника и дальнейших патогенетических осложнений или сопутствующий иммунодефицит. Ему было всего двадцать пять. Лечился на дому, по совету сослуживца - соседа по общежитию левомицетином (антибактериальный препарат). За медицинской помощью обратился на четвертые сутки. Я не знаю, что написали его родителям и что им говорили сопровождающие груз 200.
  - Больные, выходи строиться на улицу перед медпунктом. В колонну по два становись. Шагом марш! Раз... раз... раз-два-три! Взяли ногу! По плацу идём! Смирно, равнение направо!
  Не повезло, навстречу из штаба вышел зампотыл! Он всегда найдёт повод для разговора.
  - На месте, стой! Вы, куда направляетесь так поздно? Время уже к ужину! Кто будет контролировать приём пищи личным составом?
  - Я попросил начальника аптеки, она как бывший прапорщик справится.
  - А это что за шайку баранов вы ведёте, товарищ старший лейтенант?
  - Это больные, товарищ подполковник! Идём в госпиталь, к инфекционисту, подозрение на острую кишечную инфекцию.
  - Я вижу, что не здоровые, раз так идут! Бляху на ремне подтяни, что лыбишься! Или боишься, что припрёт? А у тебя что-то подшива несвежая. Вернёшься из госпиталя, устранишь недостаток, доложишь командиру роты о том, что я тебе сделал замечание! Пусть он мне перезвонит! Как фамилия? - бегло раздавая замечания направо и налево, осматривал строй зампотыл.
  - Рядовой Цыдыдоржиев! Первый взвод первая рота.
  - Наверное, омуля переел? Ладно, шагайте, только строем, а не отарой! Что-то вас плохо учили в вашей академии, товарищ старший лейтенант, если вы не можете с дезой справиться. Или вы на лекциях спали?
  - Да лечить дизентерию относительно несложно, но нужно посевы сделать, изолировать больных. Ведь кишечная диспепсия не всегда однозначно дизентерия. А у меня сейчас в медпункте и мест нет - все двадцать четыре койки заняты!
  - Так выпишите всех лентяев и косарей! Не можете? Я после ужина зайду в вашу богадельню и выгоню их, места и появятся. А то они ещё и в госпиталях шары в штанах будут гонять.
  - Не положено. Согласно приказа начмеда округа, запрещено лечить в условиях медицинского пункта всех военнослужащих с подозрением на острую кишечную инфекцию...
  - Не умничайте, я и без вашего знаю. Не зря медиков подчинили тыловой службе. Не было у вас порядка, зато теперь появится! Идите, доложите мне вечером по телефону. Я буду у себя в кабинете.
  В госпитале приветливо встретил начальник инфекционного отделения - подполковник Нетребало Владимир Иванович, с которым мы являлись ещё и земляками.
  - Что так много? Говорил, что будет десять засранцев, привёл шестнадцать.
  - Пока собирались, ещё трое с полигона подошли.
  - Ладно, надевай халат, будешь помогать писать истории болезни. Что мне тут одному всю ночь корячится? А вы что стоите? Берите каждый утку у старшины и на осмотр бегом марш! Старшина, покажи, где у нас туалеты дислоцированы! И скажи команде выздоравливающих - пусть койки из подвала достают, собирают и расставляют в коридоре второго этажа. Ну что, как там у вас? В Чечню готовитесь? Как командир новый?
  - Да более-менее спокойно. Формируют отряд, но когда - пока неизвестно. А комбриг ничего, требовательный и "справедливый".
  - Это поначалу, чтобы боялись! Потом обвыкнется, запал иссякнет. Как с такими раздолбаями можно по-другому.
  Работа пошла. По второму кругу расспрашиваю о жалобах. Анамнез практически идентичный. Понос появился через два часа после обеда в столовой, ел овощной салат. Пил уголь из ротной аптечки - без улучшения. Через час работы меня вызвали вниз.
  - Иваныч, это, наверное, за тобой троица пришла? Глянь в окно! Два подполковника и начмед. Что то взгляд недобрый, небось, к расстрелу тебя приговорили. Иди, спустись - погутарь, я пока сам попишу.
  - Да, это наш новый зампотыл, комбат и Ксения Николаевна.
  Спускаюсь вниз. В воздухе напряжение. Трое обступают меня. Крики со всех сторон.
  - Как посмел? Почему без разрешения комбрига, не поставлен в известность начмед? Откуда дизентерия? Да ты кто такой? Подрыватель боеготовности отряда, готовящегося выполнять боевую задачу. Да в военное время за такое к стене и без разговоров!
  - Все осмотрены начальником инфекционного отделения, у всех выявлена острая кишечная инфекция, показана госпитализация!
  - Да ты охренел, старлей, я тебе сейчас морду начищу!
  - Выбирайте лексику, товарищ подполковник! Вы видели, как мы направлялись в госпиталь. А за слова ответите!
  - Ну-ка, пошли, разберёмся. Да ты пьян!
  После первых взмахов на наших руках повисли сопровождающие. Кулаки оставили следы ударов в воздухе! Меня сдерживал комбат Олег Рахлий. Это его бойцов я привёл в госпиталь. С ним у нас, как мне кажется, было взаимопонимание. Крепкий русский мужик, ростом выше ста девяносто и соответствующей крупной комплекции. В этом споре он был на моей стороне. (В двухтысячном он погиб в Чечне, - сгорел в танке во время штурма Грозного).
  - Не надо, Сергей Петрович, я вас прошу! Он хам, посмотрите, у него ещё молоко на губах не обсохло! За своеволие будете наказаны, за рукоприкладство напишете объяснительную. Можете идти помогать подполковнику Нетребало. Закончите с историями болезни - на беседу к комбригу. Можете сразу с двумя объяснительными. Одну ему, другую мне. И поторопитесь! Время работает против вас. А ваш сегодняшний случай мы разберём на суде чести офицеров. Двоих солдат мы заберём с собой, у них ничего не обнаружили. Неважный с вас диагност!
  Быстрая Ксения Фёдоровна в этот вечер была строга, как никогда. Стройная, подтянутая, рыжеволосая, совершившая не одну тысячу прыжков с парашютом, замужняя, но оставившая мужа с дочерью где-то на "Большой Земле". Отношения у нас были подобно двум антагонистам. Она меня считала инфантильной личностью и не скрывала этого. У неё была стремительная карьера от гражданского врача-стоматолога до капитана и начальника медицинской службы бригады. После моего ухода она осталась руководить медицинским пунктом и заниматься лечебной работой. Через месяц в лазарете части умер солдат от прободной язвы. Ещё двое завершили жизнь самоубийством. В бригаде тридцать человек одновременно заболело пневмонией. Её отправили на административную работу - заведовать поликлиникой.
  
  Утро следующего дня. Прохладный ветер доносит запах тайги, окружающей гарнизон со всех сторон. За Удой виднеются байкальские сопки, простирающиеся на север на тысячи километров. Если бежать всё время прямо на север, то можно не встретить ни одного населённого пункта, вплоть до Северного Ледовитого океана. Голубое небо, на котором отпечатывается ежечасно накаляющийся шар. День обещает быть жарким. Но пока об этом можно лишь мечтать. Перепады температур в здешних широтах достигают двадцати градусов.
  Бригада спецназ выстроена на плацу. Построение - это обычная процедура. Они необходимы солдату, как зубная паста с щёткой в вещмешке и расчёска во внутреннем кармане на строевом смотре. Без них нельзя в любую погоду. Ритуал, с которого начинается день, хотя в армии день начинается с зарядки и завтрака. Но для большинства - с утреннего построения. Есть ещё построения перед и после обеда, а также после официального окончания служебного времени и вечерняя поверка (не проверка, а именно поверка), а также внеплановые для выяснения, чем заняты офицеры во время служебного времени и как они его проводят. В таких случаях следует выходить с отчётом о проделанной работе.
  На некоторых построениях, например по средам, следует выходить с ОЗК (общевойсковой защитный комплект) и противогазом, так как завершение такого построения сопровождается прохождением перед трибунами в противогазе. А если он не ваш или вы вытащили из него клапана, чтобы вам было легче бежать во время сдачи кросса и забыли их вставить, то здесь всё наоборот. Иначе порция черёмухи, подготовленная по приказу комбрига, не забудет пощекотать ваши верхние дыхательные пути и заставит вспомнить всё и вся. Есть ещё построения под названием строевой смотр, который считается особым церемониалом. К нему тщательно готовят вещевые мешки, в которые входит двухдневный запас продуктов, нательное бельё, фляга, котелок, кружка, ложка, бритвенные и письменные принадлежности, фонарик с комплектом запасных батареек, обувной крем, обувная щётка, подворотничок (шесть штук), конверт с бумагой и карандашом, швейные принадлежности, плащ-палатка, офицерская сумка с цветными карандашами и картой, пятьсот рублей на непредвиденные расходы, жетон с личным номером, должностные обязанности, карточка-заменитель выдачи оружия, строевая записка с расходом личного состава подразделения, штатно-должностная книга (ШДК) подразделения и требует значительных временных затрат и психологической устойчивости. По негласному требованию всё должно быть по отдельности запаяно в полиэтиленовые мешочки, подписано, а на вещмешке, плащ-палатке, подсумка для противогаза и ОЗК пришиты деревянные бирки с указанием порядкового номера военнослужащего в ШДК части или его фамилии с инициалами. Иногда во время этого смотра, продолжающегося порядка нескольких часов, проверяющие (инспектирующие) задают несуразные вопросы.
  - Жалобы и заявления есть?
  - Капитан Иванов старший помощник начальника штаба, жалоб и заявлений не имею!
  Редко, кто говорит что то другое, особенно перед инспектирующей особой, прибывшей из управления округа. Ну какой инспектирующий будет решать вашу проблему в строю. У него чаще горят трубы после вечерней встречи в сауне. Это чем то похоже на обращения к высокопоставленным во время телевизионного ток-шоу "Чего хочет страна?".
  Но сегодня ток-шоу иного плана. В прямом эфире действующие лица: комбриг с одной стороны. С другой, - несколько сотен подчинённых. В этот раз поставили в строй даже гражданских лиц, работающих в медицинском пункте, и они белыми маячками медицинских халатов разбавляют камуфляжное хаки. Ходил слух: будут общественно наказывать начмеда за драку с зампотылом. Ставили ставки.
  - Равняйсь, смирно! Равнение на средину!
  Головы синхронно поворачиваются в такт словам начальнику штаба. Только сзади стоящие могут расслабиться. Им может повезти и орлиный глаз комбрига не заметит этого послабления дисциплины строя.
  - Здравствуйте, товарищи!
  - Здравия желаем, товарищ полковник!
  Эхом разносятся многосотенные голоса бригады, долетая до вершин близлежащих сопок, поросших таёжным лесом. Но, то ли ветер с Байкала, то ли кто не выспался, приветствие было похоже на волнообразные фанатовские переклички, катящиеся по стадиону.
  - Плохо! Не завтракали что ли?
  Комбриг был слегка небрит, что придавало лицу ещё более грозное выражение. Он четвертый месяц в части, но успел зарекомендовать себя, как неординарный полководец, настойчивый в требованиях исполнения приказов от своих подчинённых.
  - Здравствуйте товарищи спецназовцы!
  - Здравия желаем, товарищ полковник!
  Даже задние ряды, состоящие из менее ревностных исполнителей службы, отозвались на приветствие комбрига, открыванием рта и изображением единения с подразделением. Никто не хотел наблюдать на плацу, как солнце, поднимаясь из за сопок, поднимает с поверхности горячие струйки раскалённого воздуха. Но комбриг выделял фальшь в таком приветствии и имел в своём арсенале массу способов заставить "уважать" себя.
  - Вот, теперь лучше, но ненамного! Тренируйтесь по подразделениям, с командирами подразделений! Десять минут на тренировку. Командиры подразделений, работайте с личным составом! После готовности доложите мне с места.
  - Здравствуйте, товарищи!
  - Здравия желаем, товарищ старший лейтенант!
  Наша репетиция больше была похожа на вороньи трели, нежели на подражание воинскому приветствию.
  С третьего захода удалось поздороваться. Но сегодня другой день. И тренировка здесь была усечена и сведена к минимуму. Мне накануне было приказано представлять медицинский пункт, как отдельное подразделение, а не занимать своё штатно-должностное место среди офицеров управления. Мы маячим с левого фланга строя.
  - Я сегодня вас всех собрал здесь не случайно! - Комбриг размеренно проговаривает каждое слово, чтобы было понятно последнему солдату в крайней шеренге.
  - Старший лейтенант Славин!
  - Я!
  - Ко мне!
  - Есть.
  Чеканю шаг под наблюдением сотен пар глаз бригады.
  - Товарищ полковник, старший лейтенант Славин по вашему приказанию, прибыл!
  - Кругом!... Так вот товарищи военнослужащие... Посмотрите, на этого горе-лекаря!... Он не то, чтобы паршивую овцу вылечить не может, он ещё и разрушает боевую подготовку нашей части... То, что создается кропотливым трудом. Мною, моими замами, командирами подразделений... Ответьте перед всем строем, как такое могло случиться, что вы отправляете солдат взводами в госпиталь? Вы что, сознательно сюда прибыли, чтобы вредить нам? Сколько на сегодняшний день военнослужащих отправлено вами в госпиталь, сколько лежит в санчасти?!
  - Я никого в госпиталь не закладываю, а госпитализирую больных. А сюда прибыл по приказу начальника ГВМУ по распределению. А военнослужащих, обратившихся с жалобами на жидкий стул, направляю в инфекционное отделение, согласно директивы начмеда округа, которая гласит "...всех больных с подозрением на острую кишечную инфекцию направлять на осмотр врачом-инфекционистом и сдачу анализа кала на дизентерийно-тифозную группу и энтеропатогенную кишечную палочку...".
  - Вы демагогию мне здесь не разводите. Вас солдаты слушают. Они к вам приходят лечиться. А вы даже диагноз поставить не можете, не то чтобы лечить их. Я ещё разберусь, как вам врачебный диплом выдали и что вы заканчивали! Напишу командиру госпиталя, пусть аттестуют вас как следует.
  - Не вам судить, товарищ полковник!
  - Молчать! Я вам слова не предоставлял. Когда буду спрашивать - отвечайте. Так вот соберём комиссии из главных специалистов гарнизона - пусть лишают вас диплома!
  - Не вы давали, не вам и лишать!
  С этим словами я развернулся и пошёл в сторону противоположную строю в направлении КПП Љ1.
  - На месте стой, раз, два. Встаньте в строй, товарищ старший лейтенант. Я приказываю. Вы куда направились?
  - В прокуратуру! - Слова, негромко брошенные через плечо, достигли нужного адресата.
  Ноги уносили меня с плаца всё быстрее и быстрее. И вот уже позади КПП. До прокуратуры осталось два с половиной километра. Впереди прямая бетонка, по которой я утром ещё бегал зарядку. Догнали два командира роты.
  - Слава, ты молодец! Дай пожать твою руку! Мы бы так не смогли. Ты, что, правда, в прокуратуру собрался? Комбриг погорячился! Да и ты остынь! Он извинился, просил, чтобы ты вернулся. Зайди к нему в кабинет. А в прокуратуру всегда успеешь.
  Это был командир первой роты Женя Иванов, которого я уважал. Мне он представлялся настоящим профессионалом среди спецназовцев. Конечно, никакого извинения не последовало, но и наказания тоже. В кабинете один на один беседа пошла о жизни и текущих делах части.
  Когда я вышел из штаба, заметил, что на меня смотрят с немым вопросом.
  - Ну как там? - не выдержав, первым спросил дежурный по части капитан Новицкий.
  - Да всё нормально... за жизнь поговорили... друг друга простили, - ответил ему. Геройские амбиции распирали мою грудь, подкрепляемые тёплыми рукопожатиями сторонников оппозиции.
  А к сентябрю эпидемия дизентерии пошла на спад, вместе с наступившей короткой бурятской осенью и первыми ночными заморозками. На их смену пришли платяные вши. Но с ними борьба простая. Враг видимый и осязаемый. Его можно потрогать, щелкнуть между ногтями, он и погибнет. Вынес кровать с постельными принадлежностями на таежный мороз, она - паразит теплолюбивый, несмотря на сибирскую закалку, - не выдерживает таких перепадов температур, а нательное бельё и обмундирование можно горячим утюгом прогладить после дезобработки.
  Первые шаги всегда бывают трудными, особенно в коллективе сильных борцов. Труднее всего будет, если поддашься нажиму или ещё хуже - станешь инициатором удовлетворения чьих-то слабостей. Невозможно жить и волком-одиночкой, так как всегда найдутся и посильнее особи, поэтому приходится выбирать нечто среднее между швейковским прототипом и студентом-отличником с обратным военному мышлением, при внешне кажущемся соответствии уставным требованиям. Как гласит армейский лозунг: "Живи по уставу, завоюешь честь и славу!" Недалеко от истины...
  
  
  
  Кроватка
  
  
  Эти события произошли на исходе 1998 года. Страна ещё не отошла от августовского кризиса-дефолта, а армия - тем более.
  Лишь в декабре я получил своё первое офицерское денежное довольствие... за август. Оно ушло на оплату долгов в продуктовых магазинах. Через полтора месяца должен родиться сын. Питерские друзья пообещали подарить детскую кроватку и вещи для новорождённого. Но как их доставить в Улан-Удэ?
  Тем временем в части начался зимний период обучения, одной из задач которого была подготовка сержантского состава в учебке в городе Печоры, что на границе Псковской области и Эстонии. Предполагалась отправка самолётом полусотни молодых солдат в сопровождении офицера.
  Осмотрев будущих сержантов в медицинском пункте, я написал рапорт, что по своему состоянию здоровья они могут быть допущены к обучению. Однако в связи с неблагоприятными погодными условиями, низкими адаптационными возможностями молодых организмов, необходимо сопровождение медицинского работника.
  Начмед выступила против такого решения. Составление годового отчёта, сезонный рост заболеваемости по простуде, борьба с платяным педикулёзом, ремонт медицинского пункта, расконсервация техники - считались более важными.
  - У меня сын вот-вот должен родиться, Оксана Петровна! Как и где мне вещи приобретать?
  - На Новый год дадим вам недельку отдыха - слетаете!
  - А какие гарантии, что роды не начнутся раньше положенного? Да и какой гражданский самолёт возьмёт на свой борт кроватку, не попросив оплаты багажа?
  Выслушав наши словесные перепалки, комбриг принял решение.
  Позови ко мне, док, начальника строевой. Так и быть, пусть выпишет тебе командировочное удостоверение на четыре дня... А далеко ли ваша кроватка находится от Печор?
  - Да совсем рядом с Печорами... в Питере. На электричке туда съезжу. Часа за два, думаю, доберусь! - клятвенно заверил я его. Конечно, приуменьшал, но вот насколько, ещё не предполагал.
  Построив солдат учебной роты на плацу, взводник передал их мне по головам.
  - Слав, старший команды задерживается. У него семейные проблемы. Подъедет прямо на аэродром. Личные дела и военники у него. Вот тебе список, пятьдесят два человека, - наставлял капитан Женя Иванов, - будь с ними построже. Обалдуи, только что призвались. В головах ещё "гражданские опилки" не выветрились... Самолёт полетит с посадкой и дозаправкой в Новосибе.
  - Спасибо, Женя.
  На аэродром Восточный прибыли за час до вылета. Подвезли прямо к трапу громадного двухъярусного ИЛа, задняя рампа которого была похожа на громадный клюв птицы-великана, раскрытого в ожидании жертв. В так называемом салоне на откидных металлических лавках уже сидели закамуфлированные пассажиры, летевшие из Уссурийска и различающиеся между собой лишь выражением лиц. Ни ремней безопасности, ни мягких кресел, ни санитарных удобств.
  Передал список личного состава командиру экипажа. Шапка набекрень, красное лицо, яркий блеск в глазах, шаткая походка и уловимое амбре.
  А где старший команды, документы и личные дела? - спросил он у меня.
  Лейтенант Дмитручина задерживается... обещал прибыть с минуты на минуту.
  - Ну, смотри у меня, старлей! - как-то двусмысленно промолвил лётчик, - иди звони на свой Пакеляж, пусть ищут этого сукиного сына. Нам взлетать с минуты на минуту.
  С пятой попытки я дозвонился дежурному по бригаде, который сообщил, что лейтенант выехал больше часа назад и должен вскоре прибыть.
  - Ладно, грузитесь пока, - смягчился командир корабля, видя, что солдаты отплясывают чечётку, - но предупреждаю, что это вам не ТУ-154. Ссать и срать в салоне запрещено... и негде. Так что, весь балласт оставить здесь... на аэродроме... до Новосиба летим без посадок.
  После посещения сугробов солдаты, цокая подковами кирзовых сапог, загрузились на второй ярус железного монстра. Температура в салоне была минусовой. Топливозаправщик уже отъехал от самолета, лётчики заняли места в кабине, а Дмитручины всё ещё не было.
  - Где твой старший? - нагнетая обстановку, закипал командир экипажа, - я сейчас подам команду "закрыть рампу".
  - На подъезде, товарищ майор...
  Что делать с полусотней солдат я не знал. Кому их сдавать? Какие документы оформлять? Ну, а самое главное - рушился мой план с кроваткой.
  Самолёт медленно выезжал на рулёжную дорожку, готовый вот-вот ворваться в чёрное зимнее небо. Надежды мои таяли.
  Внезапно меня одёрнул штурман.
  - Док, командир вызывает тебя в кабину.
  - Твой сокол на санитарку вылез? - указывает он на тучного военного, забравшегося на крышу медицинского УАЗика.
  - Да... он самый!
  - По морде бы ему... Ну ладно, на первый раз прощается. Пусть по боковому трапу поднимается, да поскорей.
  На борт взобрался шатающийся, раскрасневшийся и довольный лейтенант.
  - На, док, держи баклажку! Будет веселей лететь, - он протянул мне двухлитровую бутылку пива, - а я пока посплю. Разбуди меня, если что.
  Пить холодное иркутское пиво не хотелось. В салоне температура поднималась медленно. Казалось, радиаторами отопления выступали наши лёгкие. Самолёт набирал высоту, и наряду с холодом мы почувствовали перепады атмосферного давления. Редкие иллюминаторы были заняты солдатскими головами. Возникало ощущение, будто летишь в холодной, дребезжащей железной бочке... Хотелось забыться и ни о чём не думать.
  В полночь приземлились на новосибирском аэродроме Толмачёво. Открыли заднюю рампу, и пассажиры убежали в сугробы. На антрацитовом небосклоне застыл яркий диск полной луны. Её лучи освещали металлическую птицу, которая медленно остывала после напряжённого полёта. Солдатики топтались по снегу, обменивались впечатлениями и дымили огоньками самокруток.
   После дозаправки самолёт заехал на стоянку.
  - Будем ночевать здесь! Вылет на шесть утра! Вопросы есть? - спросил нас командир, - рампа будет открытой всю ночь. Пусть солдаты наденут на себя все свои вещи и намотают тёплые портянки.
  Вопросов не было. Температура за бортом -10№С, и не исключалось её понижение. Поужинав банкой холодной тушёнки с пивом, мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я вспомнил лекционные академические часы, когда после ночных дежурств, засыпал сидя, уткнувшись шапкой в парту. Но чтобы зимой и ночью в самолёте, почти в чистом поле... такого ещё не было.
  Солдаты походили на антарктических пингвинов, вынашивающих своих птенцов в условиях полярной зимы. Они согревались, тесно прижавшись друг к другу боками, пытаясь собрать тепло своих тел. И мы с Дмитручиной последовали их примеру.
  Среди ночи я проснулся от ритмичного стука. Ещё сон или уже реальность? Эхом металлической волны отдавался звук подкованных подошв от замерзающих ног, что напомнило мне шаманский танец. Хотя и мои ступни, несмотря на шерстяные носки, требовали разогрева и невольно присоединились к общему ритму.
  В шесть утра на борт поднялись отдохнувшие в гостинице лётчики. Умывшись свежим снегом, и позавтракав кашей из сухого пайка, мы оставили сибирскую землю. Впереди была ещё одна дозаправка, ещё одна посадка, и под вечер мы приземлились в Пскове.
  - Когда обратно вылетаете? - спросил я у штурмана.
  - Неизвестно... как топливо подвезут... дней через четыре-пять...
  Обменявшись с Дмитручиной телефонами, мы договорились о встрече через два дня. Я отправился на Псковский вокзал, а он уехал в Печоры. С пересадками на электричках и почти за четыре часа добрался до Питера. Тёща знала о моём приезде и загодя собрала у наших друзей для будущего внука ползунки, распашонки, пелёнки и детскую деревянную кроватку.
  Утром позвонил, чтобы проверить информацию о вылете. Дежурный по аэродрому несколько озадачил: "Самолёт на Улан-Удэ вылетел час назад...".
  Что делать? Как добираться? Как без денег преодолеть шесть тысяч километров?
  Соорудил из кроватки подобие переносной сумки. Внутрь сложил детские вещи. С двух сторон прикрепил лямку, что позволяло нести её через плечо. В обеих руках по сумке с домашней консервацией и подарками.
  Утром приехал в Печорскую учебку. Отметил командировочное удостоверение, сходил в Печорский монастырь, побродил по лесу. Звонок дежурному по аэродрому не обнадёживал. Следующий самолёт на Восток ожидался лишь после Нового года. Что делать эти три недели, я не знал.
  С поклажей отправился на аэродром, так теплилась надежда на чартер. Однако там царили тишина и спокойствие. Метровые сугробы покрывали шасси одиноких самолётов, многие из которых изрядно потрепались временем и коррозией, да ветер играл с кронами сосен-великанов. В прокуренной диспетчерской седовласый капитан решал кроссворд, попивая чай.
  - Когда полетим...? - повторил мой вопрос дежурный по аэродрому, - сложно сказать... и, процедив через сигарету, добавил, - в стране топлива нет... Ничего обещать не могу. Недели через две-три, может, кто-нибудь и полетит. Бесплатный совет хочешь?! Бери билеты на поезд до своего Улан-Удэ и езжай. Быстрее будет!
  - На поезд денег нет. С собой только сто двадцать рублей.
  - Ну, тогда только... на электричках. А так, если хочешь, звони каждое утро в восемь тридцать. Обычно в это время уже известно, какие рейсы и куда. Остановиться-то есть где?
  - Пока нет. Но найду... Мои однокурсники распределились в воздушно-десантную дивизию. Съезжу в аэромобильный госпиталь.
  Повесив кроватку на плечо, я ушёл на поиски десантной дивизии.
  В госпитале встретил троих однокурсников, служба которых напоминала мою. Наряды-дежурства, прыжки с парашютом, командировки, полевые выходы и всё то же... безденежье.
  - Пойдём ко мне, Слава, - предложил Виталий Завезион, - жена с ребёнком уехали, я один в трёхкомнатной квартире живу. Обстановка, правда, простая, но нам ведь не привыкать.
   Мне показалось, что он постарел за прошедшие с выпуска шесть месяцев. Глубокие морщины на лице, седые волосы, опущенные плечи, усталость в голосе, а ведь ему ещё не было и тридцати. "Наверное, с женой расстались", - подумал про себя, но вслух ничего не сказал.
  В курсантские годы он исполнял обязанности физорга курса, был первый женатый курсант. Мы одинаково любили спорт, вместе воровали хлеб в курсантской столовой, покупали голландский спирт "Рояль" на Сенном рынке и легко находили темы для бесед.
  В хрущёвской трёхкомнатной квартире ничто не напоминало о семейной жизни. Кухонный стол из советского прошлого, две чиненные-перечиненные табуретки, гвозди в стенах для одежды, пластиковая посуда из солдатской столовой и ...всё. Социальные обои, исписанные тараканьим карандашом, скрипучие деревянные полы, да законопаченные гипсом немытые окна с паутиной по углам. Удивился двум мышеловкам, так как кроме консервов в домашних запасах больше ничего не значилось. Когда мы разговаривали, казалось, что эхо от голосов проносится через все комнаты и достигает соседей. Отметив приезд привезённой из Питера спиртовой настойкой овса, мы улеглись в спальники разведчиков и проговорили половину ночи. Столько произошло в нашей жизни, что казалось всего и не перескажешь.
  - Живи у меня, Слава! Столько, сколько надо. Видишь, места хватает. С деньгами, правда, туго, но паёк дают, - проживём.
  - Спасибо, Виталя!
  Так прошли пять дней томительного ожидания. Днём я изучал достопримечательности Пскова, ходил по магазинам, звонил на аэродром, а по вечерам мы из консервов готовили ужин и обсуждали итоги дня. На шестой день диспетчер сообщил, что ожидается вылет самолёта в Читу.
  - Летите?
  - Конечно! Через час буду у вас.
  - Время вылета пока неизвестно, но поторапливайтесь.
  Чита всего в семистах километрах от Улан-Удэ. Оттуда уж точно можно на электричках доехать.
  Я собрал все свои сумки, количество которых увеличилось до четырёх. В хозмаге за четвертной прикупил металлическую полочку для сушки кухонной посуды, из которой сделал импровизированный рюкзак. С поклажей выдвинулся на остановку общественного транспорта.
  Девять часов утра. В стране час пик. Горожане едут на работу. Двери подходящих троллейбусов закрываются с трудом. Некоторые из них так и не открываются. Попасть в салон кажется нереальным, а тем более с моим грузом. Три троллейбуса ушли, оставив пассажиров в растерянности и недоумении.
  - Ты, откуда парень? - спросил у меня приземистый мужчина лет пятидесяти в коричневом пальто и серой кроличьей шапке.
  - Откуда я...? Это долго объяснять. Еду из Питера, родом из Киева, служу в Улан-Удэ, военный врач бригады спецназ. Сейчас спешу на аэродром. Самолёт скоро улетает... в Читу.
  - Улан-Удэ... мой отец в войну в военном госпитале там лечился... Тебе помочь?
  - Спасибо, я сам! - отрезал ему, так как сомневался в бескорыстности помощника.
  - Я тебе помогу, но с двумя условиями! - не унимался он, и чувствуя мои сомнения.
  - Какими?
  - Первое условие. Ты выпьешь со мной, когда мы приедем на аэродром. Второе условие. Ты напишешь мне, как добрался до Улан-Удэ.
  - Хорошо!
  Мой помощник оказался напористым в достижении поставленных целей и с шумом, криком и гамом мы погрузились в первый же подъехавший троллейбус. На остановке "Аэродром" из пластиковых стаканчиков мы дважды выпили по сто граммов холодной водки и закусили одной конфетой на двоих.
  - Может, ещё по третьей, на дорожку?
  - Ой, нет, спасибо! Меня тогда на борт не возьмут!
  Я поблагодарил спасателя за помощь, записал его адрес, и в приподнятом настроении ушёл на поиски самолёта.
  Но на аэродроме всё было без изменений. Всё те же самолёты, всё те же сугробы, столетние ели, да одинокие сороки. В диспетчерской сменился дежурный, и новый не владел информацией по мне. Однако алкоголь уже подействовал, поэтому тревожиться я не стал и незаметно погрузился в сон.
  - Док, бери лопату, пойдем взлётку чистить! - разбудил меня командир подъехавшего через час экипажа.
  - Шутите?
  - Шучу... Давай по сто грамм для согрева?! А потом почистим лишь выезд на рулёжную дорожку.
  Через два часа работы одного пассажира и четырёх членов экипажа дорожка была расчищена. Мы выпили за проделанную работу. Через час подъехал топливозаправщик. Затем мы выпили ещё... и через час ещё... Наконец, взлетели.
  Пассажиров кроме меня не было, и я мирно улёгся на мягких мешках. Самолёт вёз какие-то грузы, как сказал командир - "новогодние подарки" и летел на Дальний Восток с дозаправками в Воронеже, Новосибирске и Чите.
  Вечером следующего дня мы приземлились на аэродроме Домна, что в сорока километрах от Читы. Пешком я добрался до занесённой снегом железнодорожной станции. Она представляла собой полустанок из ХIХ века. Одинокий домик, импровизированная деревянная платформа на один вагон, болтающийся от ветра фонарь и изъеденное ржавчиной расписание электричек. На запад, как и на восток, электропоезда курсировали лишь дважды за сутки. Я выбрал для себя восточное направление. Следующая электричка на запад была утром. Прыгая по глубокому снегу вокруг дома, я считал остающиеся до прибытия часы-минуты. Меховые берцы, как и тёплый камуфляж спецназовца, не спасали от ветра и холода. Так прошло два часа. Затем на санях, запряжённых мохнатой лошадью, как из сказки, подъехал одетый в армейский тулуп и валенки хозяин домика - станционный смотритель.
  - Замёрз, служивый?
  - Есть маленько...
  - Заходи, сейчас буржуйку растопим, чайком согреемся.
  - Спасибо.
  За разговорами о жизни, чаем с баранками незаметно прошёл ещё один час ожидания. Пётр Иванович не советовал путешествовать электричками в западном направлении.
  - Народ встречается разный. Бывают, стёкла бьют, лавки снимают, воруют, что плохо лежит, да и расписание соблюдается не всегда. Уж лучше взять билеты на поезд из Читы до Улан-Удэ.
  Поблагодарив за угощение и тепло, я сел в электричку родом из детства. Мне показалось, что в ней ничего не изменилось за прошедшие четверть века.
  В Чите обратился к коменданту железнодорожного вокзала с просьбой помочь добраться в Улан-Удэ. Он был родом из Питера и закидал меня вопросами о городе.
  - Так ты почти мой земляк, раз прожил там семь лет. Садись за стол, пиши на моё имя рапорт. Укажи номер командировочного, весь маршрут поездки и просьбу о выдаче ВПД на проезд в купейном вагоне от станции Чита до станции Улан-Удэ.
  - Да мне и плацкартный сойдёт.
  - Пиши купейный вагон, ты же - офицер!
  Отблагодарив его двумя бутылками питерского пива, я отправился на вокзал выкупать билеты.
  - Ближайший поезд на Улан-Удэ, на который остались билеты, будет завтра вечером, - комментировала выписку билета кассирша. Поедете?
  - Конечно, поеду!
  Следующие сутки я провёл на вокзале, невольно наблюдая за его жизнью. Вот китайцы, сидя на полу, смакуют пиво из национальных плошек и закусывают жареным арахисом, который ловко поддевают палочками. Они быстро пьянеют, смеются, плюются и глаза их ещё больше сужаются. Вот привокзальный бомж пытается обокрасть заснувшего гражданина, но у того срабатывает интуиция, и он прогоняет бомжа как назойливую муху. Вот милиционер что-то обсуждает с торговцами ларьков и с довольной улыбкой и со свёртком в кармане отходит от них. Я ощущал себя действующим лицом этой жизни. Интересно, а как я выгляжу в ней со стороны? В ватном костюме, берцах, обложенный поклажей, ставший заложником вещей.
  Выяснилось, что и мои нехитрые пожитки представляют интерес для местных мошенников, и я трижды за ночь отбивал их нападки. Сна не было, также как и других условий для полноценной жизни. Ни умыться, ни сходить в буфет, лишь мысленные гонки да нехитрые перекусы. Со своим негабаритным грузом я малоподвижно сидел на занятых мною скамейках и ждал прибытия поезда. Кроватка требовала жертв.
  Лишь через сутки вокзального плена я вышел на морозный свежий воздух станции. Началась посадка на поезд Хабаровск - Москва.
  - Это что у тебя? - указывая на мою поклажу, грозно спросила толстая проводница, которая больше походила на рыночную торговку.
  - Детская кроватка.
  - Сдай её в багажный вагон. Он находится в начале состава.
  - Да она лёгкая, весит не больше семи-восьми килограмм. Я её аккуратно размещу в верхнем багажном отсеке.
  - Не положено по технике противопожарной безопасности.
  - Ну, пожалуйста, я же её из Питера везу!
  - Я дважды повторять не буду.
  В багажном вагоне два грузчика с татуированными якорями на руках согласились принять кроватку... но за сто рублей.
  - Да я за эти деньги бэушную в Улан-Удэ куплю!
  - Твоё право.
  - Может, договоримся? У меня нет с собой сотни. Только четвертной могу дать.
  - А нам как потом перед начальником поезда отчитываться? Да нас работы лишат из-за какой-то там кроватки!
  Побрёл к вагону. Дальнейшие просьбы и уговоры проводника также не принесли никакого результата. Разместив вещи на полках, я не терял надежды, что в последние минуты её сибирская душа смягчится. Увы! И даже моя хитрость с забрасыванием кроватки в тамбур отходящего поезда, не сработала. Проводница нажала на рукоятку стоп-крана и пронзительно засвистела.
  - Я тебя сейчас с поезда ссажу за хулиганство! Милиция!!! - закричала она что было силы.
  - Не надо милиции... я согласен оставить кроватку на перроне... позвольте хоть вещи из неё достать, - разрывая обёрточную ткань и полиэтилен, я лихорадочно доставал перестиранные ползунки и распашонки.
  - Надо было раньше думать... я не имею права задерживать отправление поезда! - кричала раскрасневшаяся проводница, - сейчас ещё штраф выпишу за хулиганство.
  Кроватка полетела на обледенелый читинский перрон и, грохнувшись о землю, разломалась на части. На асфальт высыпалось детское одеяльце, матрасик и пакет с тёплыми вещами. Пожилая дама из провожающих на бегу забросила пелёнки и ползунки в мой тамбур. Хотелось плакать и ругаться от несправедливости жизни. Уже ничего не изменить! Я проиграл!
  Домой я вернулся без настроения. Чувствовал себя охотником, который упустил свою добычу. В части подумали, что я решил встречать новый год в Питере и намеренно отстал от самолёта. Комбриг, выслушав мой рассказ, приказал написать объяснительную в связи с опозданием в часть, но наказывать не стал. Через неделю друзья-сослуживцы сбросились и подарили нам детскую кроватку.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Новосибирская командировка
  
  
  Прошёл год службы в Забайкальском крае. За это время произошла адаптация к его суровым реалиям, помноженным на то, что предоставляла страна офицеру. Денежное довольствие, платили уже с меньшими задержками - лишь на 2-3 месяца. По ночам я охранял гарнизонный продуктовый магазин с газовым пистолетом за 20 рублей в ночь (0,8 доллара). В этом магазине же и брал продукты под запись в счёт будущей зарплаты. Также соседка по дому, державшая на даче корову, в долг мне давала и коровье молоко (три литра через день). Иногда выходил на капельницы, спасая запойных алкоголиков. Кто банку солений, кто мешок картошки, а кто просто "доброе слово". Иногда в сопках собирал ягоды. Пару раз попадал под "обстрелы" охранников на картофельных полях, - спасали смекалка и ноги.
  Гарнизонная жизнь не отличалась разнообразием. Редкие поездки в Улан-Удэ, посиделки с друзьями-коллегами, да тренировки с набегами в тайгу. Большую часть времени отнимала служба с её ненормированным графиком. Неважно, что выходной, неважно, что ночь - медик всегда должен быть на посту.
  В Чечне шла война, о которой мы знали не только из теленовостей. То полкового врача из Гусиннозёрска настигла снайперская пуля, когда он, выполняя приказ командира, спасал раненного солдата в ущелье. С ним мы познакомились летом 1998 года на сборах молодых офицеров в Кяхте и делились своими будущими планами. То груз-200 прислали в семью Володи П., которого боевики взяли в плен несколько месяцев назад. Мы помянули его, но через год узнали, что преждевременно. Ходили слухи о том, что к февралю 2000-го и отдельный отряд нашей бригады отправят в "горячую точку". Поэтому часть из кадрированной расширяли до полной комплектации за счёт рядового состава.
  В один из тоскливых декабрьских вечеров комбриг вызвал меня к себе в кабинет.
  - Набираем солдат, доктор, необходима твоя помощь. Завтра выезд в Новосибирск за молодым пополнением, - небрежно сказал он, покуривая сигарету.
  - Но они же и так проходят медкомиссию в военкомате...
  - Я знаю. Но там сидят такие доктора, которым всё равно, какой штамп ставить. Поэтому и продублируешь их работу на сборном пункте. Сам знаешь - нам кадры отборные нужны! А ты ведь ещё и психиатром хочешь стать. Возьми какие-нибудь свои тесты - будешь помогать нашему замполиту. Вопросы есть?
  - Есть! Командировочные заплатят?
  - Скажи начфину, что я распорядился выдать аванс, командировочные по прибытию. У начпрода возьми сухпай. Ещё вопросы?
  - Никак нет!
  Оставшись довольный этим вечерним разговором, я ушёл в медпункт оставить напоследок распоряжения персоналу и больным. Поездка неординарная. Мне хотелось попробовать тест на отбор в американский спецназ, о который я вычитал в одной из книг. Претенденту предлагалось четыре упражнения: отжимание из упора лёжа, прыжки с поднесением ног к груди из упора лёжа, упражнение на пресс по типу "складушки" и прыжки из глубокого приседа. Каждое упражнение выполнялось по десять раз и без пауз. Кто выполняет пять серий, тот проходил тест в спецназ. Так, обсуждая со старшим нашей команды - полковником Александровым, прошедшим Афганистан и первую Чечню и замполитом капитаном Найдёновым, я получил одобрение на этот метод работы. "Давай, док, плюс ещё на тебе проверка медкнижек и карт призывников... У нас должны быть только лучшие! Ведь мы первые, кто ведёт отбор!" - подбодрил меня наш полковник.
  До отъезда поезда на Новосибирск оставалось ещё два часа.
  - Может, пива сходим попьём? - предложил замполит, - я тут познаю одну хорошую на вокзале знаю.
  - Нет, ребята, есть более интересный вариант, - вмешался полковник Александров, - тут в двух кварталах живёт моя знакомая. Она нас ждёт на домашний ужин. Возражения не принимаются.
  Какие могут быть возражения у подчинённых, особенно в данной ситуации! Знакомая оказалась прекрасной хозяйкой и никакая позная (пельменная) не могла сравниться с её угощениями. Полковник вытащил из дипломата армянский коньяк, и ужин, несмотря на его скоротечность, удался! Знакомая нас ещё и к вокзалу подвезла на праворульной белой Тойоте.
  Вагоны у нас были разные, поэтому договорились встретиться утром. Предстояло ехать почти полтора суток. Я заметил, что в купе со мной лишь один пассажир: мужчина лет шестидесяти, что-то считающий на калькуляторе и записывающий в блокнот, но для разговора и завязывания знакомства сил не было. Лишь поздоровались и пожелали друг другу спокойной ночи. Накопившаяся усталость и хмель оказали снотворное действие.
  Утром, открыв глаза, заметил, что сосед как будто ожидал моего пробуждения.
  - Сергей Сергеевич, - приветливо сказал он, - Давайте знакомиться, - сосед оторвался от калькулятора и протянул мне руку, - направляюсь в Новосибирск.
  - Вячеслав, военный врач, - ответил ему я, - Следую туда же.
  - Я вот тут омуль в Слюдянке купил, пока вы отдыхали. Вы какой предпочитаете, горячего или холодного копчения?
  - Да мне, честно говоря, без разницы.
  Об омуле я только слышал, но пробовать ещё не доводилось.
  - А вот пиво иркутское, ещё не нагрелось! Голова-то, небось, побаливает после вчерашнего? - деликатно предложил он.
  - Спасибо, голова у меня не болит, но под омуль самое то. Так и завязалось наше знакомство. Я рассказал о том, как из Петербурга попал служить в Бурятию, как занимался спортом, как пытался развить бизнес в этом таёжном крае (торговать пшеницей) и о своих ближайших планах на жизнь.
  Сергей Сергеевич оказался интересным собеседником. Частный предприниматель, занимающийся туристическим бизнесом на Алтае, владеющий санаторием и ищущий новые пути для продвижения своего детища на туристическом рынке. Наша беседа плавно переходила в вагон-ресторан, где он взял на себя оплату наших счетов. Только мой сон прервал общение, а спутник по купе продолжил калькуляцию.
  Утром нас встретил заснеженный Новосибирск. Пожав друг другу руки, мы тепло распрощались. Он оставил о себе визитку, предлагая в будущем сотрудничество в виде инструктора по велотуризму. Лишь на перроне наша команда встретилась для продолжения командировки. Неподалёку от вокзала располагался сборный пункт, где предлагалось и размещение. Так как мои попутчики были местными, то уехали к родным. Мне же предстояло жить в казарме.
  Первый день прошёл в ожидании новой партии призывников. Из тех, что остались, выбирать некого. Судимые, из неполных семей, хронические больные, с татуировками, с неполным средним образованием и т.п. Вечером меня пригласили оказывать помощь одному из призывников, у которого случился судорожный припадок. По всем признакам, припадок был истерическим, поэтому я лишь попросил собравшихся демонстрировать участие и не мешать больному. После хорошей порции нашатырного спирта призывник пришёл в себя. Военком поблагодарил меня за помощь и пообещал отправить его в стройбат.
  Утренний кросс в меховых берцах и зимнем камуфляже на меня подействовал тонизирующе. Казарма не особо отличалась спокойствием. Почти всю ночь командированные из разных сибирских весей отмечали свой приезд и рассказывали байки про службу.
  Нам предстояло отобрать тридцать призывников. Требование по здоровью - все категории А-1 (есть ещё категории Б, В, Г и Д). Т.е. никаких болезней. Плюс полное среднее образование, плюс полные семьи, предпочтение - спортсменам-разрядникам и лицам славянской внешности. Ну, и конечно же, тест на выносливость. Весть о том, что приехали необычные "покупатели", которые набирают в спецназ, мигом облетела сборный пункт и от желающих не было отбоя. После того как замполит изучил личные дела, призывников мне давали на проверку. Общеобразовательный тест, где я задавал вопросы из программы средней школы и тест для оценки физического состояния. Не все его проходили, точнее бо́льшая половина отсеивались. Некоторым шли навстречу. Запомнился парень по имени Равиль. Он был из неполной семьи, тест не прошёл, имея в активе только три серии. По всем параметрам он не проходил, но старший команды сделал ему исключение. "Уж больно жалобный был взгляд у него!" - объяснил он нам своё решение. Спорить не стали, опыт и регалии на его стороне.
  В Новосибирске я встретил своего товарища по срочной службе в Харькове. Он был из числа отчисленных курсантов (с четвёртого курса) и прослужил срочником только полтора месяца, пока за ним не приехал отец. Своё отчисление объяснил "подставой соседей по курсантскому общежитию". Мы вместе проводили время в увольнительных и самоволках, вместе просиживали в библиотеке, с ним было интересно общаться. За тот небольшой период мы успели подружиться и после расставания продолжили переписываться.
  И вот, спустя десять лет он пригласил меня в гости. Я заметил, что друг за этот период ничуть не изменился. Такое же радушие, такое же интересное общение, за исключением странностей в виде "составления гороскопов". Но с кем не бывает, вся страна жила в этой "алхимии жизни". Лишь когда мы остались с его матерью наедине, она ознакомила меня с грозным диагнозом и то, что гороскопы - это девяносто процентов составляющей его жизни.
  - Вы, как будущий психиатр, должны меня понять, Вячеслав, - сидя на кухне, произнесла она, - Я бы хотела, чтобы мой Андрей стал таким же, как вы - офицером, защищал наше небо, а жизнь рассудила по-другому... - продолжала она со слезами на глазах.
  - Может всё образумится, Ольга Сергеевна, - как мог, пытался её утешить, - болезни иногда "останавливаются" и человеку удаётся социализироваться. Найти достойную работу, создать семью, воспитывать детей. В моей жизни были такие примеры.
  - Что вы?! Мы пробовали. Нашли ему девушку, такую же. Красивая, умная, из высокопоставленной семьи... они даже встречались два года, но потом у неё обострение и всё пошло насмарку. Да и сын отдалился, как мне кажется от неё. Но он нам ничего не рассказывает о себе... сплошные гороскопы, на которые он тратит все имеющиеся деньги. Как он без нас по жизни пойдёт?
  Мне было жаль её, отца и их сына Андрея, с которым у нас быстро наладились дружеские отношения после длительного перерыва. По ночам мы гуляли по опустевшим заснеженным улицам. Андрей рассказывал о больницах, о жизни, о девушке, которую любит и которая тоже болеет этой же болезнью.
  - Странная вот такая жизнь, ты не находишь, Слава! Как будто за тебя всё решают звёзды!" - мечтательно и загадочно рассуждал он.
  - Согласен с тобой... Ведь порой, сам не понимаешь, почему одни события происходят, а другие, к которым стремишься, остаются за пределами этого "небесного сценария".
  - А хочешь, я тебе гороскоп составлю? Ко мне "заказы" поступают из разных городов, в том числе и с Украины... Нужны только точная дата, час и минуты твоего рождения.
  - Спасибо, дружище! Но вот с часами-минутами незадача, я никогда не спрашивал этого у мамы.
  - Ты узнай, напиши мне... обещаешь?
  - Хорошо! - ответил я ему. Просьбу эту я так и не выполнил. Мы ещё некоторое время переписывались, а потом началась Чечня и от него перестали приходить ответы.
  
  Вот и настал день отъезда. Команда из тридцати человек собрана. Мои сопровождающие полковник и капитан обещали прибыть на вокзал за час до отъезда поезда. По телефону попросили забрать все документы, отметить командировочные и привести новобранцев на вокзал. Это несколько нарушило мои планы, так как недалеко от вокзала заприметил зоомагазин. Пару недель назад по "натуральному обмену" получил бэушный аквариум на восемьдесят литров. Такой бартер процветал в те времена в нашем городке. Аквариум немного подтекал, но я его подчинил. Единственный нюанс - с рыбками в Улан-Удэ проблема. Одни вуалехвосты да гуппи были в продаже. А здесь разнообразие африканских цихлид. Пока новобранцы перекуривали, забежал в зоомагазин и прикупил астранотусов с псевдотрофеусами (рыбы - цихлиды из африканского озера Малави).
  - Выдержат? - спросил я у продавца, закачивающего мне в пакет с шестью рыбками кислород из баллона, - двое суток ехать.
  - Конечно выдержат! А вот с этими кислородными таблетками, даже до Владивостока доедете. Главное - в тепле держите.
  Тепло у меня было только за пазухой армейского бушлата. Вид офицера с пакетом в груди не вызвал у подчинённых боевого настроя. Но меня это мало смущало, так как я представлял, какими рыбки будут красавцами, когда вырастут.
  Мои однополчане на вокзал так не прибыли.
  - Ты езжай, Вячеслав, - сказал мне по телефону полковник Александров, - а мы с капитаном на следующем поезде подъедем, скажи в бригаде, что семья задержала! Справишься без нас?
  - Не переживайте, справлюсь!
  Надо, так надо. Опыт командования отделением у меня был ещё с курсантских лет. Думаю, что со взводом должен справиться. Разместившись в одном вагоне, мы начали путь на восток. С пакетом приключилась беда. Он при посадке в вагон порвался и целебный кислород улетучился. Рыбок переместил в пластиковую полуторалитровую бутылку, обрезав горлышко. Сделал из капельницы этакий своеобразный воздуховод, через который периодически поддувал воздух. На ночь согревал их на титане у проводников, подбрасывая в воду кислородные таблетки.
  Призывники временами не слушались. Домашние припасы не давали спокойствия и бодрили юные головы. Я обещал им настоящие марш-броски и "кузькину мать" по прибытию, но они посмеивались, глядя на мои "заботы" о рыбках. Первое ЧП случилось во вторую ночь, когда в вагоне прорвало трубу отопления, и вода из неё хлынула в вагон, заливая вещи и пассажиров. Второе - на вокзале Улан-Удэ. Где-то кто-то не передал о нашем прибытии в бригаду, и нас никто не встретил. Доехав до городской окраины на трамвае, я претворил обещанное в жизнь.
  "Мороз и солнце - день чудесный!" - вспомнилось мне стихотворение. Они поначалу сомневались в моих кондициях и не верили мне, что тест "спецназовца" я выполняю семь раз, но после пяти-шести километров небыстрой трусцы стали умолять чередовать бег с ходьбой. Предстояло преодолеть ещё двадцать с небольшим километров. Лишь в Тальцах, на половине пути наш марш-бросок закончился. Из части приехали пассажирские "КАМАЗы". Я подал команду "к машине". Взмокшие и шатающиеся новобранцы залезали в салоны грузовиков.
  Рыбки переезд перенесли хорошо. Лишь через два месяца они ненароком задохнулись от того, что в доме отключили электричество на ночь, а я был на суточном дежурстве. Десять из тридцати призывников заболели пневмонией в первый же месяц, так как командир роты проводил им утреннюю закалку в виде пробежек с голым торсом.
  Через полгода они попали в Чечню, ну а я - чуть раньше. Через два года я узнал, что парень, который просился в спецназ, а потом на войну и которого мы не должны были брать из-за слабой физической формы, отсутствия отца и неславянской внешности (он прошёл только три ступени теста, воспитывался лишь матерью) погиб на растяжке, закрыв собою шедшего за ним командира взвода. Со старшим нашей командировки мы тоже встретились в Чечне, но через четыре года, но об этом другая история.
  
  
  Тараска
  
  
  Ночь в аэропорту Пекина. Вспомнился вокзал в Чите шестнадцать лет назад, когда я вёз кроватку Богдану. Настоящие китайцы отличаются от "забайкальских". Более интеллигентные, если можно так сказать. Не нашёл свободный отель в Пекине. Решил провести ночь в воспоминаниях. Иногда нужно чего-нибудь себя лишить, чтобы прочувствовать жизнь.
  Сегодня я ничего не везу своему сыну. И не потому, что его мать не приняла подарков, а он не ответил по скайпу. Нет, обида сродни глупости и несёт на себе печать недоразумения. Каждое событие живёт по своим законам. В конце концов, время расставляет всё на свои места.
  В марте я позвонил ему.
  - Тарасик, поздравляю тебя с днём рождения! Желаю...
  - А кто это?
  - Это же я, твой папа... не узнал что ли?
  - Да у меня телефон новый...
  - Бывает... жму руку, учись хорошо.
  1999 год. Бурятский гарнизон. Ноябрьская итоговая проверка закончилась. Медпункту поставили оценку "хорошо". Проверяющий из Читы - полковник Дураков спросил у меня перед отъездом.
  - Чего ты хочешь, капитан?
  - Я? Хочу в Чечню!
  - Так там же война!
  - Вот и хочу на войну... В госпиталь не переводят, на учёбу в академию не отпускают. Что мне здесь пропадать? Лбы разбитые зашивать да из запоев офицеров выводить...
  - Хорошо подумал?
  - А что думать-то?! За погибшего врача Алексея Леуткина, за попавшего в плен Вовку Пахомова... надо кому-то ответить.
  - Вот тебе лист бумаги... пиши рапорт на имя командующего округом.
  На капоте чёрной комбриговской "Волги" я написал рапорт с просьбой отправить добровольцем. Через два месяца позвонили и пригласили на собеседование в штаб СибВО (Сибирский военный округ). Его проводил командующий округом. Высокий, крепкий, своенравный полковник, который курировал нашу часть. Нас построили, осмотрели внешний вид и ещё раз уточнили: "Никто не передумал?". После генерал обошёл неровный строй, пожал каждому руку и напутственно пообещал жильё и любую должность для тех, кто вернётся обратно через два года.
  Я не знал, что меня гнало из этого края, но был уверен, что обратно не вернусь, ни за какие посулы. До сих пор Бурятия приходит ко мне кошмарными сновидениями, в которых я командую медпунктом, ворую картошку под выстрелы дробовиков на грядках кооператоров, охраняю продуктовый магазин и убегаю от волков в тайге... Кричу и просыпаюсь мокрым от напряжения. Край красивый, но жизнь суровая.
  Через полтора-два месяца должен был родиться сын, быт только наладился, два аквариума запустил, друзья появились, в гарнизоне стал пользоваться уважением, как врач. Кто лосятины принесет, кто щук с Байкала, а кто банкой помидор за капельницу отблагодарит. Но на сердце скреблось от такого покоя.
  Неделя на сдачу дел и должности и пять дней на отпуск "по семейным обстоятельствам". Мать и сёстры плакали, отец предлагал остаться в Киеве, но отговаривать было бесполезно. Им была непонятна эта война. Как впрочем и мне сейчас.
  Тамбов. Здесь на базе учебного центра формировался отдельный батальон радиоэлектронной борьбы. Полтора месяца на боевое слаживание. Первые три недели жили в казармах. Пили водку и присматривались друг к другу, получали имущество, заводили документацию. Вторую половину по замыслу командования мы должны были провести в лесу у села Трегуляй.
  Я ещё не знал, бывают ли в Чечне двухметровые сугробы, но на Тамбовщине в середине марта это привычное явление. Тридцатилетний комбат выстроил батальон перед площадкой будущего лагеря, по которой утром проехался трактор.
  - Наша задача следующая. За сегодняшний день мы должны расчистить лагерь от снега, установить палатки, печки, провести электричество, получить имущество! Всем всё ясно?
  - Так точно, товарищ майор!
  - Не слышу!
  - Так точно, товарищ майор, - в унисон повторил строй из двухсот двадцати семи человек.
  - Каждое подразделение разбивает для себя две палатки: жилую и рабочую... Вольно... разойдись...
  Медслужба в то время состояла из трёх человек: я, начальник аптеки и водитель-санитар. В качестве помощника выделили хронически хромающего солдата из взвода материального обеспечения. Когда мы вчетвером вытаскивали из грузовика тюк с затхлым брезентом, мне казалось невозможным возвести из неё шатёр-палатку.
  Что такое палатка УСБ или палатка унифицированная стандартная большая? Это полевой дом. Высотой три, шириной пять и длиной десять метров. Её-то и летом то тяжело ставить, а зимой, то бишь ранней весной, и подавно.
  Имущества на всех не хватало, и мы ушли в посёлок за лопатами и ломами. Народ в российской глубинке добрый. Узнав, к чему мы готовимся, делились садовым инвентарём. К обеду мы лишь расчистили плацдарм для пола. К ужину установили палатку и нарубили дров. То и дело солдаты из рот норовили что-нибудь украсть, так как всего не хватало. Даже дрова, которые собственноручно спиливал с деревьев, - и за теми требовался глаз да глаз.
  В десять часов итоговое построение под мерцающим фонарём. Доложил, что палатка установлена, печка разожглась, но коптит. Имущество для ночлега не получено, но готовы спать в спальниках, электричество не подключено. Такая же ситуация, несмотря на самоотверженный труд, во всех службах и ротах. Ночевать при минус десяти в спальниках на еловых ветках казалось смертоубийственным. Конечно, есть литр спирта, но на всю ночь не хватит. Я уже не говорю про то, что ни умывальник, ни душевую тыл не развернул, а из трёх дизелей запустился один, да и тот маломощный. Хорошо, что хоть полевая кухня раскочегарилась и на ужин дала промасленную гречку с тушёнкой.
  - Ладно, так и быть... сегодня я договорился, что будем спать на нарах в казарме. Но завтра обещаю, что ляжем в лесу, - подводя итоги дня, завершил комбат.
  - Урррааа! - шёпотом пронеслось по рядам.
  Я был счастлив. За день работы ломом, топором, ножовкой руки не разгибались, спина ныла, кожа обветрилась и зудела. Завтра будет завтра, а сегодня мы не замёрзнем. Мы шли по хрустящему снегу с начальником аптеки, другом психологом и любовались полной луной, мерцающими звёздами, чувствуя себя маленькими детьми, которых угостили конфетами.
  - Чего бы ты хотел, док? - спросил меня мой друг Эдик.
  - Если честно, - попасть домой. Правда и дома-то у меня теперь не осталось. Лишь во сне вспоминаю родительский...
  - Приезжай ко мне в Будённовск... места хватит всем... Я тоже о доме думаю. Эх, выпить бы чего-нибудь... настроения нет совсем... как лошади сегодня пахали.
  - У меня есть чуток... отлили в медслужбе.
  - С меня тушёнка и хлеб, если возьмёте в компанию, - вставил своё начпрод Сашуля.
  Вот и казарма. Это летний лагерь учебного центра. Батареи не предусмотрены, но нам он показался райский местом в сравнении с палатками. Как только разлили спирт, меня разыскал начальник связи - худосочный лейтенант, призванный с "гражданки".
  - Док, у тебя сын родился!
  - Врёшь... Ему ещё рано появляться... недели через две...
  - Он у тебя не спросил... вот, держи телеграмму... да наливай по случаю!
  Весть о сыне разлетелась по казарме, и к нам подползали те, кого не сморили усталость и сон. Телеграмма переходила из рук в руки и каждый чего-то да желал. Я был счастлив, но не запомнил ни слова из сказанного! Все мысли были о сыне.
  - Ты знаешь, док, тебе ведь отпуск положен теперь, - после тоста сказал начальник строевого.
  - Я ведь ещё не заработал, и у нас боевое слаживание.
  - Ерунда. Десять дней по семейным обстоятельствам. Завтра напишешь рапорт. Ты имущество получил, документация заведена, начальник аптеки справится и без тебя... Главное - к отправке эшелона в Чечню не опоздай.
  Комбат был жаден. Вместо десяти суток дал пять, вместо довольствия за месяц выплатил аванс в тысячу рублей, из которых половина ушла на билет в плацкарте.
  Вот я и дома в Питере. Собственно домом я с недавнего времени называл всё, где ночевал. Есть крыша над головой, значит - дом. Тёща волком смотрит на зятя, который решил сбежать от семьи в Чечню. Успокаиваю её и оправдываюсь тем, что устал жить в долг и караулить магазины по ночам. Я ведь на военного врача учился, а не на ночного сторожа.
  - Деньги то есть, чтобы в роддом гостинцы отвезти?
  - Есть, аванс дали. На первое время хватит, а там заработаю.
  - И скажи на милость, как?
  - Вагоны пойду разгружать на Московский вокзал.
  - Не смеши... Там таких нахлебников знаешь сколько... очереди на месяц вперёд расписаны. Тут Андрею предложили шабашку на складе в Купчино. Цех по консервированию гороха открывают. У него горло осипло... пойдёшь за него?
  - Конечно... а сколько платят?
  - Тридцать в час.
  - Здорово. В Бурятии двадцатку за ночь хозяин магазина давал.
  - Как сына то решили назвать?
  - Тарас!
  - Ух страсти то какие... не выговоришь.
  - Ничего, привыкнете. Да и ему с Богданом будет сподручнее, когда одни останутся.
  На следующее утро шурин отвёл меня к своему работодателю, который представился дядей Стёпой, напомнившего мне милиционера из одноимённого мультфильм. В прокуренной кандейке, обклеенной советскими газетами, переодевалось десять мужиков. Парочка студентов, два алкоголика, отставник-майор, с которыми поздоровался за руку; остальные держались в стороне и не выделялись.
  - Значит так, ребята, - инструктировал нас сквозь пышные седые усы дядя Стёпа, - работа у нас сдельная. Оплата почасовая. Тридцать в час, что по курсу один доллар. Деньги такие на дороге не валяются. Кто устал, расчёт на месте и гудбай!
  - А что делать-то будем? - поинтересовался пожилой, но жилистый отставной майор, надевая халат и перчатки. По внешнему виду было заметно, что он разбирался в таких делах.
  - Ничего сложного. Будут приходить грузовики с мешками. В них канадский горох. Ваша задача их разбирать и складывать. Здесь скоро запустят линию по упаковке гороха в банки. Так дешевле, чем ввозить готовую продукцию.
  Нас завели в просторный металлический ангар, который, судя по запаху краски, был недавно собран. Работа поначалу показалась действительно не сложной. Что такое перенести мешок весом в сорок килограммов? Ерунда! Часы бежали, машины подходили, с шутками да прибаутками мешки перетаскивались. Незаметно наступило время обеда. Видимо шофёры тоже устали баранки крутить.
  - Двадцать минут на перерыв... простой не оплачивается, - командовал наш надсмотрщик, которого я окрестил надзирателем. Он даже перекуры вычитал у мужиков.
  - Нас можно рассчитать! - первыми сдались грузчики, по лицу шибко пьющие, - на опохмел с закусоном заработали.
  К десятиминутному ужину отчалили и студенты, сославшись на завтрашние занятия. Мы с майором работали уже в паре. Он давно предлагал носить один мешок на двоих, но мне казалось, что сил вагон.
  В компании работать веселее. Каждый рассказывает что-нибудь о себе и это отвлекает от усталости. Гора мешков неприлично высилась, интенсивность переноски не уменьшалась. Лишь в половину одиннадцатого мы разгрузили последний грузовик и получили расчёт. Тринадцать часов каторги - триста девяносто рублей!
  Устроил себе праздник. Купил бутылку "Балтики-4" и двести граммов "Докторской", а домашним - кекс с изюмом. Скрюченными пальцами и дрожащими от усталости руками с трудом открыл металлическую пробку и, не удержавшись, выпил пиво в полупустом ночном автобусе. В уме калькулировал, сколько я смогу заработать за оставшееся отпускное время и мечтал, как потрачу деньги.
  Увы, дома ждал неприятный сюрприз. Андрей сказал, что на завтра мастер поставил другую смену.
  Утром же я понял, что работник из меня никакой. Тело ныло от непривычной нагрузки, ногтевые пластинки болели и почернели от переноски мешков, как будто на них нанесли черный лак и постучали молотком.
  Из Питера в Тамбов возвращался на электричках с ночёвкой в Москве у друга, работающего агентом по продаже элитной недвижимости. Он смотрел на мои почерневшие ногти и удивлялся.
  - Ну ты, Сява, даёшь!
  - Тебе не понять... у меня сын родился!
  - Пойдём на Тверскую в "Бункер" отметим!
  - Да у меня ни одежды подобающей, ни денег нет!
  - Форма у тебя самое то... сейчас так модно. Скажу бармену, что ты из Чечни. Он тебя угостит. Бывший афганец.
  В эту ночь мы так и не ложились, отмечая рождение сына. Я боялся проспать пятичасовую утреннюю электричку и в четыре, слегка пошатываясь, вышел с Богословского переулка по направлению к Павелецкому вокзалу. В наушниках звучали песни "Наутилуса". Московский народ ещё спал, лишь на Тверской ютились сонные второсортные путаны. На Красной площади из плеера заиграли аккорды "Труби, Гаврила, труби... Хуже уже не будет...", и я не сдержался. Вот она моя детская мечта - главная площадь страны. Впереди Чечня... хуже точно уже не будет. И я замаршировал с равнением направо под сопровождение двух патрульных машин милиции. Вспоминал, что когда родилась Настя, я дежурил на сутках в питерской психбольнице для заключённых, когда появился Богдан, охранял магазин с пистолетом в Бурятии, теперь вот появился Тарасик, а я уезжаю от него. Пусть этот ночной парад будет в твою честь, мой маленький сын, пусть твоя пневмония поскорее разрешится, а папка за тебя повоюет и за друзей тоже... и мы победим!
  В Трегуляе стремительно наступила весна. Снег остался лишь на опушках. Ночью в поисках лагеря я провалился в неглубокую речку под лёд. В итоге битый час обходил её вброд. Комбат пожурил за опоздание на два дня, но поздравил за то, что вообще приехал. В лагере за прошедшую неделю всё благоустроилось, и из палаток доносился жилой дух. До отправки в Чечню оставалось две недели...
  
  
  Дорога на Чечню
  
  
  Праздничный митинг на железнодорожной платформе Рада под Тамбовом, во время которого нам торжественно вручили знамя части, на котором покачивалась бело-голубая ленточка ордена имени Богдана Хмельницкого, и шефскую помощь: десяток телевизоров и видеомагнитофонов. Личный состав разместился в трёх плацкартных вагонах, вооружение и технику закрепили на пятидесяти платформах. В путь! Что впереди?! Никто не знал. Зачем нам там телевизоры?
  Поезд продвигался крайне медленно, уступая дорогу всем подряд, подолгу отстаивался в загонах и тупиках. За первые сутки не проехали и двухсот километров и остановились на ночёвку у полустанка.
  В пять утра меня разбудил голос начальника штаба.
  - Док, подъём! Бери свою аптечку и к 36-ому вагону! Бойца электрической дугой накрыло.
  - Где стоим?
  - Грязи, под Воронежем. Давай быстрее!
  Схватив врачебный чемоданчик и носилки, выскочил на улицу. Пробежав с пару десятков вагонов, я наткнулся на лежащего без сознания солдата с запахом палёной кожи. В это туманное утро, охраняя вагон, он был сражён электрической дугой от высоковольтных проводов. Удивительно, что ещё остался жив. Хорошо, что это было ещё не по ходу движения, и начальник караула сориентировался. Но то, что он выживет, ещё никто не знал. Вся его спина, ноги были в ожогах второй-третьей степени. Кожа отслаивалась вместе с дымящимся обмундированием. Поставил капельницу, ввёл обезболивающий наркотик, гормоны, сердечное. Вскоре приехала машина скорой помощи и увезла его в районную больницу. Больше его никто и никогда не видел в нашей части, до Чечни он так и не доехал.
  Навстречу нам попадались такие же воинские эшелоны. Только с разбитой и искорежённой техникой и людьми, повидавшими то, что нам преподносилось лишь в телесводках. Загоревшие, весёлые, выпившие и казалось, познавшие жизнь, они вызывали зависть и восхищение. На ходу подбадривали нас специфическим армейским юмором, который всегда присутствует в отношениях старослужащих и новобранцев.
  После столицы Кавказа дорога пошла быстрее. Поезд набирал обороты. Чем дальше на юг, тем ярче ощущалось дыхание весны. На станции Кавказской мы выбежали из вагонов и ринулись на вокзал в поисках свежих продуктов и овощей, так как консервами уже давно пресытились. Жара!
  В Минеральных Водах нам выдали каски, бронежилеты и оружие: автомат, пистолет, магазины с патронами, гранаты. Это нагнетало обстановку в вагоне, но с другой стороны, появилось ощущение защищённости. В Моздоке мы уже с оружием в руках сделали вылазку в город, чтобы посетить местный рынок. Пассажиры сторонились нас, когда мы залезали в маршрутку с автоматами наперевес. Ощущали себя из другого мира.
  Солдаты наполняли щебнем мешки на станции и укладывали их на пол вагонов. Выставили внешний двойной караул. Перед локомотивом прицепили две платформы, наполненные песком и камнями. Сапёры сказали, что это профилактика от неуправляемого взрывного устройства. Ночью мы должны были въезжать в Чечню.
  Следующая станция-остановка Гудермес - "запасная" столица республики. Чечня была разрушенной. И чем дальше вглубь мы проезжали, тем она (разруха) становилась ощутимей, тем большее количество окопов и разбитой военной техники встречалось нам на пути. Казалось, что мы перенеслись на пятьдесят лет назад. Возле каждого моста импровизированные блокпосты с омоновцами и надписями на бревенчатых стенах: "Орёл, Тула, Москва-Сокольники, Иркутск, Тыва. Казалось, что здесь представлена вся география России. Милиционеры радостно махали нам вслед и на ходу угощали солдат сигаретами. Обещанные для сопровождения и прикрытия эшелона вертолёты так и не появились.
  Местные жители с напряженной радостью на лице встречали прибытие эшелона. Кто-то спрашивал: "Откуда вы, ребята?". "Со всей России, мамаша!" - отшучивались солдаты. Наверное, это и было правдой.
  Вдоль воображаемой платформы полуразрушенного вокзала располагались импровизированные лотки, и подростки с почтенными дамами, закутанными в бесформенные платки и чёрные сарафаны, радостно зазывали отведать угощения. Но комбат строго-настрого приказал оставаться в вагоне, и мы лишь из окна любовались дешёвым изобилием пищи.
  - Ребята, берите котлетки, по пять рублей, по пять рублей отдаю. Десяток, по четыре будет! - упрашивала пожилая чеченка с миской ароматных яств.
  Котлеты и пиво проникли в вагон и вскоре весь эшелон, не стесняясь, уже лакомились ими.
  На ночёвку остановились в Гудермесе. До пункта постоянной дислокации - Ханкала оставалось тридцать километров. Выставили ночное сторожевое охранение. Командир сформировал группы по трое солдат во главе с офицером, прапорщиком, которые должны были по очереди охранять наш сон, эшелон и технику. До всех доведен приказ: "При звуках стрельбы, - падать на пол и выползать под рельсы, где занимать позицию для обороны и ведения огня! Стрелять одиночными, беречь патроны"
  Не раздеваясь и не снимая снаряжения, лёг на вторую полку плацкарты. Уснул быстро, несмотря на звуки отдалённой стрельбы. Снился дом, родные, Питер...
  Я даже не понял, как свалился со второго яруса от выстрелов из гранатометов и автоматных очередей. Боли от падения не почувствовал. Снял автомат с предохранителя, загнал патрон в патронник. Складывалось ощущение, что со всех сторон обстреливают. Вагон вибрировал и дрожал под взрывами снарядов. Через тридцать минут начнётся новый день. Доживём? Я лежал на спине, у ящика с наркотиками, и думал, что меня заставило приехать сюда, в эту такую далёкую страну. Приказ, верность долгу, романтика или ещё какое-то необъяснимое желание молодости... В голове мелькали яркие сцены из, казалось, уже прожитой жизни. Мысленно я прощался с близкими мне людьми и в очередной раз спрашивал у себя, что я делаю здесь. Интенсивность выстрелов нарастала. Сколько времени прошло? Впрочем, какая разница. Дожить бы до рассвета...
  Со второй полки донёсся голос начальника аптеки - старого, "продуманного" прапорщика Чеботарева, который, несмотря на обстановку, казалось, и не собирался прыгать вниз.
  - Вячеслав Иванович, возьмите пластиковую бутылку!
  Как он угадал ход моих мыслей?
  - А вы, почему не спрыгнули, Андрей Владимирович? Тут внизу, хоть камни какие-то есть.
  - Не помогут они. Да и старый я уже от судьбы бегать!
  Спустя минуту к нашему проёму подполз комбат и прервал разговор практически нецензурной речью.
  - Док... ты что... тут делаешь?
  - Наркотики охраняю... Готовлюсь принимать раненых, развернуть палату и оказывать им медицинскую помощь.
  - Занять... позицию под вагоном!
  - А как же наркотики, кто будет помощь раненым оказывать?
  - Выполняйте боевой приказ, товарищ старший лейтенант...! Чеботарева... хватит.
  Страшно было выползать на улицу. К тому же ночью заметно похолодало. Взяв матрас, я пополз к выходу. На руках спустился с вагона по лестнице под шпалы, где нашел себе место между ними и залёг, в ожидании нападения. В какую сторону направить свой автомат? Казалось, что выстрелы летят отовсюду. Вфить... вфить... вфить, подобно птичкам-полёвкам, засевшим в кустах. Бабах, бабах - сполохи от гранатомётов. Стрелять было бессмысленно. Кроме трассирующих пуль и огневых зарниц, периодически освещавших привокзальную площадь, видно ничего не было. Когда же появятся те, кто нас атакует? Или они хотят уничтожить врага без непосредственного соприкосновения? Подумав, что пока нападающие не показали себя, я лучше поберегу патроны и гранаты, так как на руках было лишь два магазина для АКС и три к ПМ. От напряжения не почувствовал, как уснул.
  В 5:30 меня толкнул берцем сопровождающий нас полковник-инструктор.
  - Подъём, док, всё самое интересное проспал! Бой позади...
  Раненых и убитых не было. Посчитали дырки от пуль, - тоже немного. У ребят было какое-то эйфоричное настроение от боевого крещения. На протяжении не одной недели мы вспоминали всё новые и новые подробности боя под Гудермесом. Случайно, что все остались живыми и невредимыми, так как не все берегли свои патроны.
  Под Аргуном наш эшелон обокрали, несмотря на выставленный караул. Поезд двигался со скоростью 10-15 км/час, останавливаясь перед каждым мостом для проверки саперами наличия мин. Местные мальчишки залезли на движущиеся платформы и на ходу выбросили аккумуляторы из боевых машин. Пришлось заместителю по вооружению списывать их на "бой". Ни у кого не поднялась рука стрелять в спины убегающих десятилетних пацанов. "Им бы в школу сейчас, а не во взрослые игрушки играть" - подумал про себя я.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Апрель 2000-го
  
  
  Первые дни на Чеченской земле проходили в страхе возможного нападения. Это активно муссировалось на всех рабочих совещаниях, которые начинались после 20.00 и продолжались в течение полутора-двух часов. Что обсуждалось на них?
  - Где начпрод-начвещ?
  - Уехал на склад, товарищ командир! - Несмело ответил начальник продвещевого склада - сорокалетний прапорщик с красным от продолжительной военной службы лицом.
  - Какой, на х...н склад в девять часов вечера!? Пьяный или обкуренный, небось, в парке где-нибудь лежит! Начальник столовой - сходи, поищи этого подонка.
  - Я туда бойцов посылал, никого не нашли. Его машина ещё не возвращалась в парк.
  - Найти этого старлея, и нас...ть ему в рот, вы слышите, зампотыл, я проверю! Вам всё понятно? - Голос комбата перешёл в крик.
  - Так точно, товарищ майор, тихо ответил зампотыл.
  Командир батальона, когда нервничал, а это происходило с ним часто, во время каждого совещания, нередко на построениях, переходил на садистские шуточки с гомосексуальным направлением. Он был женат, имел ребёнка, но, по-видимому, сказывалась какая-нибудь психоаналитическая травма. Тему голых ягодиц, опущенных штанов, экскрементов он поднимал раз от раза, и, как мне показалось, смаковал этим, в присутствии подчинённых и унижая кого-нибудь, чаще за глаза. Он мог приказать повесить вывеску в стиле бара "Голубая устрица" на палатку офицеров и долго муссировать в кругу выпивающих с ним, эту шутку. Как мне казалось - это происходило из-за нерешённых проблем детского воспитания и сейчас перед нами предстаёт горе-родитель в детских штанишках.
   Совещание продолжалось второй час. В палатке не продохнуть от сизого сигаретного дыма, перемешивающегося со степным зноем.
  - Док, ты чем завтра занимаешься?
  - Веду больных в медбат!
  - Какой... медбат?! Пусть лечатся здесь, в палатках! Тебе всё ясно? Если всех больных поместить в медбат, кто служить будет? Лагерь охранять, в караул ходить, наряды. Если отправишь ещё одного, поставлю тебя и твоих медсестер в караул. Доходчиво объяснил?
  - Так точно, товарищ майор!
  - Будешь завтра старшим "Арбалет" разворачивать, возьмёшь бойцов во второй роте. Офицеров не хватает.
  - А "Арбалет" - это новая автоперевязочная?
  У офицеров смех разрядил густую пелену табачного дыма.
  - Начальник штаба тебе объяснит популярно завтра, что это такое, после того, как ты укрытие за КП для неё подготовишь. Мне твои шуточки не нужны здесь, ишь, юморист нашелся! Всё ясно?
  - Так точно, товарищ майор!
  - Зампотыл, что вы там с доком не поделили? Орали перед столовой. Всех на уши подняли.
  - Он не свою палатку развернул. Ему лагерную положено, а он УСТ взял.
  В первые дни становления полевого лагеря каждое структурное подразделение батальона разворачивало свои палатки для поддержания жизнедеятельности. Приоритетом в развертывании служили палатки для проживания. Офицеров размещали в палатки УСТ, по восемь-десять человек, солдат в палатки УСБ по двадцать человек в каждой. Как выяснилось, не все палатки из выданных накануне были новенькими. Некоторые шли в некомплекте: без поднамётов (белая ткань, служащая для утепления и внутренней изоляции, а также выполняющая санитарно-гигиеническую функцию, так как её можно стирать, что никогда не делали) и требовали капитального ремонта. Дожидаться же, когда тебе выдадут имущество, было бессмысленно, так как получишь неликвидное старьё. Никто не знал, что и кому положено, так как, кроме комбата, никто не видел схемы развертывания полевого лагеря и штата. Я ориентировался на знания ОТМС (организация тактики медицинской службы) и этим утверждал свою правоту.
  - Какая была, такую и развернул. Мне что, имущество под чистым небом держать? Стащат аптеку, кто потом расплачиваться будет? Вы лучше, товарищ капитан, посмотрите, что на сегодняшний обед было личному составу приготовлено. Греча с чайной заваркой вперемешку с прожилками тушенки. Как таким варевом людей собирались кормить? Ещё один запрет выдачи пищи личному составу, и я буду обязан доложить начальнику медицинской службы округа о чрезвычайной санитарно-гигиенической обстановке в части...
  - Я тебе первую же "пулю в спину", в первом же бою пущу! Как мне тушенку сегодняшнюю списывать, ты подумал, когда запрещал выдачу пищи на обед?
  - Посмотрим, у кого раньше выйдет!
  - Отставить, товарищи офицеры. Док прав, я сам видел эту кашу с чаем. Котлы не моют. Это мой приказ: выдавать сухой паёк вместо обеда сегодня.
  Комбат разъединяет наш спор, вставая между нами.
  - Док, построй своих санинструкторш, пусть они разворачивают и сворачивают целыми днями палатки. Всё равно им нечем заняться! Слоняются целый день по лагерю, халатами маячат. Нарушают покой бойцов. Почему Котовой не было на вечернем построении?
  - Так она выполняла ваш приказ! Ездила на "рампу" за продуктами.
  - Пусть зайдёт ко мне после вечернего совещания. Доложит о выполнении.
  Рампа - обиходное название рынка на железнодорожной станции в Ханкале. Там всегда можно приобрести у местных жителей продукты питания и алкоголь, пусть не всегда первой свежести и втридорога, но там есть какой-никакой ассортимент по сравнению с торговыми УАЗиками, периодически привозящими сигареты, пиво, печенье, консервы, камуфляжные изделия кооперативных производителей. Последние пользовались большим спросом, так как в жарких погодных условиях они было идеальными в носке и удобстве. А быстрый износ нашего х/б по причине его частых стирок, несоответствия его обладателя окружающей температуре воздуха не оставлял другого выбора. Особо продвинутые надевали на себя НАТОвские камуфляжи или нечто подобное из Германии, Швейцарии, Литвы, Украины, чем выдавали в себе блатных военных. Также услужливое население открыло там пищевые точки, именуемые в их лексиконе кафе. Но у меня язык не поворачивался назвать двор, обнесенный неструганными досками, с лавками и газом, выходящим наружу из-под земли, на котором всё кашеварилось, с видом на залежи битой тары и военного мусора, этим словом. Но это поначалу. Человек ко всему быстро адаптируется. И к кафе тоже. Правда, отведав как-то мясо неизвестного мне происхождения (а заказывалась баранина), я дал себе зарок не посещать оных. Мы частенько брали просто пиво, сосиски, гамбургеры по-чеченски, фрукты и шли на природу, полежать, попить его. Природой мы называли зелёные островки полянок, наблюдавшихся в окрестности. Если не быть критически настроенным и не всматриваться в груды искорёженного войной металла, перемежающегося с бытовыми отходами и разбитой стеклянной тарой, то это вполне соответствовало замыслу пикника.
  Совещание у комбата продолжается третий час. Обсуждается какой-то боевой замысел. С терминами, связанными с шумоподавлением вражеских переговоров, я не дружу. Уяснил для себя, что переговоры ведутся на чеченском, арабском, изредка английском, украинском языках. Есть установки, которые их пеленгуют, записывают, и есть установки, нарушающие эти процессы.
  В палатке совещания постоянно курят. Перед нами, на стенке, противоположной к выходу, висят две карты Чечни, покрытые незамысловатыми узорами синих и красных расцветок, которые ещё недавно преподавали на ОТП (оперативно-тактическая подготовка) и ОТМС. Но тогда это казалось далёким и нереальным. Каждый докладывает по своей службе. Если в Бурятии я мог ходить на совещания один-два раза в неделю, то здесь приходилось делать это ежедневно. Чтобы проводить время с комфортом, записываю иногда крылатые выражения нашего комбата в свою рабочую тетрадь. Туда же вносятся и составляются разнообразные планы: годовые, квартальные, на периоды обучения, месячные, недельные, ежедневные. Редко, когда они претворяются в жизнь на сто процентов, так как каждый день вносит что-то не вписывающееся в размеренные суждения на бумаге.
  Зычный голос комбата прерывает мои размышления.
  - Док, у тебя сколько спирта осталось?
  - Восемнадцать килограмм, товарищ майор!
  - Многовато тебе! Тут нам сауну обещали подкинуть. Ты любишь сауну? Вижу, что любишь! Значит так, берёшь две полторашки спирта, находишь начпрода, пусть даст тебе ящик тушенки, три банки сока и идём на КП (командный пункт) выкупать сауну у рэбовцев из Новомосковска. Встречаемся у меня в палатке, в 21.30. Всё ясно?
  - Так точно, товарищ майор.
  - А ты, зампотыл, выдай доку палатку УСБ, пусть завтра развернут! Хватит тебе УСБ, док?
  - Мне бы ещё лагерную палатку, для будущего лазарета.
  - Всё будет, не спеши.
  Условия были полевые. Нас - девять человек - разместили в палатке управления УСТ. У каждого под половицей лежали неприкосновенные запасы, на случай непредвиденного нападения. Мыши сновали по ночам по нашим спящим телам, оставляя после себя чёрные горошинки. Они были постоянно голодными и грызли всё, что попадалось им под зубы. Витамины, обгладывая застывший сахарный сироп, ноотропы, съедая начинку капсул, полевую форму, личные дела офицеров, не запертые на ночь в металлический сейф, электрическую проводку, суточные приказы, резиновые накладки неврологического молоточка.
  
  
  
  
  
  
  
  
  Мой комбат
  
  
  "Личность незаурядная и ничего не боящаяся!" - кто-то скажет про него, - "Человек, которого все боятся и уважают! Специалист в своём деле. Ас!" И будут по-своему правы. Что же я увидел в нём?
  - Товарищ майор, подпишите рапорт, хочу в клиническую ординатуру академии поступить. Выучиться и стать психиатром, - обратился я к нему с этим вопросом впервые в 2000-м году.
  - Ладно, давай, подпишу, пойдёшь вместе со мной в следующем году. Согласен? Мне там знакомые нужны будут.
  - Так я ведь на психиатра буду учиться!
  - А я что не человек, что ли? Крыша от вас поедет, кто мне её ставить будет?
  Не могу клинически оценивать его личность, ибо в тот момент это не входило в мою компетенцию. Но практики, стоицизма и житейского опыта общение с ним мне прибавляло. Он был всего на год меня старше, но в некоторых вопросах выглядел более зрелым.
  В клиническую ординатуру поступил я лишь в 2005-м, по независящим от комбата причинам (своё обещание он сдержал). Как-то на первом курсе обучения заместитель начальника кафедры спросил у меня:
  - И что вид у вас всё время грустный да уставший? Никто не обижает вас здесь? - вкрадчиво поинтересовался профессор.
  - Что вы, товарищ полковник! Да я сам могу кого-нибудь при желании обидеть. Вот был у нас комбат!...
  И рассказал ему маленький житейский эпизод, после которого "обидеть", как мне казалось, уже невозможно.
  То ли от скуки, то ли от личностных особенностей, сдабриваемых иногда алкоголем, но любил он вести интриги. Увольнять, сажать, склонять по падежам на совещаниях, за глаза называть некрасивыми словами. Но всегда оставался человеком. По-крупному никогда никому зла не причинял. Не то что в соседском батальоне разведки, где приковали выпившего доктора к столбу наручниками на ночь. Приходил он ко мне на обработку ран на запястьях. Как после этого их командир ему в глаза смотрит? Все ведь пьют, не только эскулапы. А вот в ремонтном батальоне рука дежурного по части не выдержала надругательств и нажала на спусковой крючок. И поехал их комбат двухсотым домой с медалью за отвагу, в сопровождении другой команды. В химбате молодого подполковника арестовали за использование дубинок против подчинённых. Может, это и сказки, кто его знает, что злые языки злословят про своих командиров.
   Но наш на подобные крайности не переходил, припугнёт немного, попрессует и отпустит с шуткой. Ну, написал товарищ Журавленко рапорт: "Так, мол, и так, прослужил полтора года безвылазно в Чечне, хочу в отпуск!". А любил он загорать во время дежурств на командном пункте. Уж не знаю, как и где, но не по-армейски загорать без белья, в то время, когда сопки дымятся, то от нефти, то от взрывов САУшек, и вертолёты постоянно барражируют над нами. Увидел его как-то комбат ненароком в батальонной душевой (брезентом обтянутые столбы и бочка с нагревающейся от солнца водой) в чём мать родила и до конца своего пребывания в части забыть не смог, вспоминая об этом при случае и без.
  - Ну что с того, что прослужил ты, товарищ Журавленко, полтора года в Чечне, - комментировал комбат его рапорт на офицерском совещании, - Да не служил ты вовсе. А х.й дро.ил! - это он сказал вслух.
  А на зарегистрированном рапорте отважно написал: "Х..й тебе в ж.пу, товарищ Журавленко!", естественно без пропущенных букв, подписался и перечеркнул крест накрест.
  Старший лейтенант Журавленко от негодования зарегистрированный рапорт ксерокопировал и в прокуратуру отнёс. Но чем ему могла помочь, задыхающаяся от бумаг, жалоб, расследований, военная прокуратура? У них уголовных дел томов до потолка: солдаты технику продают, наркотики скупают, боевые контрактникам не выплачиваются, самострелы с повешением следуют один за одним, подрывы да теракты, а тут Журавленко с каким-то нереализованным отпуском. Посмеялись над ним и пожелали хорошего отдыха в будущем. Так этот рапорт и остался с Журой, как напоминание из прошлого.
  Постепенно наш батальон стал наполняться женщинами. В строевой части, в секретной, в финансовой службе. Кто супругу свою привезёт, кто знакомую, а кто по заявке из военкомата приедет. Многих на войну толкали сугубо меркантильные интересы, так как за участие в войне доплачивали девятьсот рублей в день. Присутствие дам немного скрашивало быт и разряжало обстановку.
  Поздней осенью Ирина Яновенко приняла присягу и стала бухгалтером в звании рядовой - третья женщина в батальоне.
   Захожу в палатку к комбату после окончания рабочего дня около восьми вечера, чтобы отпроситься пораньше и не оставаться на служебное совещание. За столом сидит моя соседка по коммунальной квартире в "Титанике" (так нарекли первую жилую пятиэтажку в Ханкале, внешне напоминающую белоснежный корабль, которую уничтожали в течение двух войн, но каждый раз она возрождалась) Ирина, с расширенными от страха глазами - супруга начальника командного пункта. Напротив неё улыбающийся раскрасневшийся комбат с блестящими осоловевшими глазами. На полевом столе початая бутылка осетинской водки, банка шпрот и булка хлеба.
  - Разрешите войти? - без паузы перехожу в словесное наступление, - Товарищ майор, разрешите убыть в сторону дома? Ваши задания на сегодня выполнены!
  - Нет, доктор, не разрешаю! Видишь, у человека судьба решилась, первое воинское звание в жизни получила. Это надо отметить. Садись с нами, будешь третьим!
  - Да мне ещё четыре километра пешком по грязи идти, мешок с дровами нести, печку разжечь в квартире.
  - Садись, по такому случаю мой УАЗик вас обоих и отвезёт и дрова твои доставит!
  Рюмка за рюмкой, псевдоинтеллигентный разговор продолжил спонтанный праздник.
  - А, что товарищ Яновенко пьёт через раз? - спросил у Иры комбат.
  - Да мне ещё мужу суп варить, бельё стирать!
  - А я что тут - фигнёй с вами страдаю?! Знаешь, что это такое? - комбат достал из кобуры пистолет и положил на стол перед Ириной.
  - Пэ эм! - подсказываю я.
  - Не встревай, док. Пусть сама отвечает. Она же присягу Родине принесла, уставы учила, у неё муж офицер... А сколько в магазине патронов?
  - Семь! - ответила испуганная девушка, закончившая год назад финансовый институт.
  - Ты точно в этом уверена?
  - Ну, не знаю, не считала никогда!
  - Тогда считай внимательно! А ты, доктор, помогай ей!
  И комбат, сняв предохранитель, не передергивая затвор, открыл огонь. Он стрелял то в стены палатки, то в потолок. Пули незримо пролетали перед нашими глазами, оставляя в поднамёте палатки рваные следы и сизые клубы дыма в помещении.
   В ушах заложило, но я считал. Не знаю, о чём думала двадцатидвухлетняя девушка, решившая носить погоны и таким образом обмыть получение очередного воинского звания. Точнее, за неё всё решили. Один... два... три... восемь!
  - Ну, что убедились? - закончил довольный комбат.
  Прибежал дежурный по части с автоматом, готовый к отражению атаки, также слегка подшофе.
  - Что случилось, товарищ майор? Кто стрелял?
  - Всё спокойно! Хорошо несёшь службу, товарищ Лопатин, завтра благодарность тебе объявлю перед строем! Иди дальше служить.
  Пошатываясь, капитан ушёл. У Ирины было состояние, близкое к шоковому. Бледность лица выдавала тускло мерцающая лампочка палатки. Паузу, возникшую в воздухе, нарушил комбат.
  - Ну, что, док, ты внимательно считал?
  - Восемь...
  - Точно? Давай проверим? - И направил ствол пистолета в мою сторону. - Ты уверен в своих подсчётах?... Я нажимаю пусковой крючок?!
  - Пожалуй, я могу сомневаться! Не думаю, что это стоит делать прямо сейчас.
  - Ну ладно, тогда давай выпьем по рюмахе! Наливай! - он подставил мне металлическую рюмку-гильзу из-под крупнокалиберного патрона. - А скажи, что-нибудь на английском языке. Мне говорили, что ты на командном пункте за переводчика на полставки устроился. Ты же умный, знаешь, как надо!
  - Зачем? Вы ведь всё равно ничего не поймёте...
  Мы выпили, но жар, подогретый рюмкой осетинской водки, ещё больше разгорячил его молодецкую удаль, хотя я так и остался сидеть в напряжении, и хмель не брал.
  - У меня тут адъютант появился из взвода связи. Умный, интеллигент, но материться совершенно не умеет. Стихи пишет, да ещё на английском шпрехает... Док, позвони дежурному по части, пусть найдёт рядового Сергеева и сюда пришлёт. Мне летом в Москву ехать учиться, английский язык нужен будет.
  Я выполнил просьбу-приказ командира и спустя минуту, в палатку зашёл перепуганный солдат.
  - Товарищ, майор, рядовой Сергеев прибыл по вашему приказанию! Разрешите войти? - спросил худощавый боец, в надвинутой на глаза шапке-ушанке, прожжённом бушлате и засаленных брюках. На бледном лице, сквозь налипший пот и печную копоть, проблескивал интеллигентный оттенок.
  - Заходи! Ты где был? Почему так долго не могли тебя найти?
  - Виноват, товарищ майор! Искал воду для умывания, но в умывальнике всё замёрзло.
  - Ладно, сейчас тебя начмед будет экзаменовать. Док, спроси его что-нибудь на английском языке. И вообще, поговорите, а мы посмотрим, как интеллигенты беседуют!
  - Стоит ли? Ведь вам без перевода не всё будет понятно? - пытался увернуться я.
  - Ладно... тогда Сергеев, почитай нам свои стихи!
  Сергеев читал десять минут стихотворения о природе, о любви, о родном доме. Мне показалось, что комбат и забыл уже про него. Выпив ещё рюмку, он задумался о чём-то своём. Но, вдруг внезапно вернувшись мыслями в свой палаточный кабинет, он остановил выступающего бойца.
  - Скажи, Сергеев, ты предан своему комбату?
  - Так точно, товарищ майор!
  - А ты готов отдать жизнь за своего командира?
  - Так точно, товарищ майор! - не медля отчеканил солдат.
  - Ну, тогда открывай свой рот... шире... ещё шире!
  И комбат вставил ствол ПМ в полость рта. Не знаю, что творилось у рядового Сергеева внутри, но мне показалось, что не только слёзы потекли у него из глаз, когда командир нажал на спусковой крючок.
  - Ладно, ступай в свою палатку, ночью будешь топить у меня, смотри не усни, как в прошлый раз! - удовлетворённый произведенным эффектом, сказал комбат.
  И рядовой Сергеев ушёл. Беседа больше не клеилась. Каждый понимал, что произошло нечто неординарное, что, пожалуй, никогда не забудется.
  Нам выделили обещанный УАЗик, и мы молча ехали по ухабам ночной Ханкалы, поражённые увиденным.
  На следующий день истопник комбата обратился в медпункт с жалобами на боли в животе, изжогу, отрыжку и с диагнозом "обострение хронического гастродуоденита", я направил его в медицинский батальон, из которого его перевели в окружной госпиталь. Спустя три месяца в часть пришло свидетельство о болезни, в котором сообщалось, что рядовой Сергеев был уволен из армии в связи с обнаруженной язвенной болезнью желудка и кровоточащей язвой. В часть он так и не прибыл для получения денежного пособия и компенсационных выплат. Письменно просил, чтобы всё причитающееся ему выслали по почте.
  Очень часто во время службы в полевых условиях замечал, что причинами возникновения заболеваний внутренних органов было эмоциональное напряжение, стрессы и бытовые конфликты. Сначала заболевала душа, а потом уже тело реагировало и отвечало гипертоническими кризами, пневмониями, гастритами, люмбалгиями.
  
  
  
  
  
  
  
  
  День медика
  
  
  День медицинского работника отмечают в третье воскресенье июня с 1981 года. И в Чечне тоже. Начался он с построения дивизии на взлётно-посадочной полосе, из которой временно сделали плац.
  - Я сколько раз говорил, что выезды за пределы гарнизона, тем более в Грозный, могут быть опасными для жизни, - после приветствия продолжал комдив - сорокадвухлетний генерал-майор. - В городе ещё есть одиночные группы боевиков, которые зарабатывает себе на жизнь тем, что снимают на фото убийства наших военнослужащих. На прошлой неделе я доводил до командиров частей, что на рынке Грозного были убиты трое военнослужащих нашей дивизии, одна из них женщина. Они совершали там покупки. Наверное, командиры частей не довели мой приказ о запрете выхода за пределы гарнизона. Командир медбата, дайте команду, вынести тела погибших.
  Перед импровизированной трибуной поставили станки Павловского, которые служат армии ещё со времён первой мировой. На них разместили двое носилок с убиенными. Лица ничем не прикрыты, из ран виднеется запёкшаяся кровь с мозговой тканью.
  - Эти двое вчера были застрелены на рынке Грозного, когда покупали черешню. Их что - плохо кормят? Или им черешни захотелось? Они что - забыли, что они не в армии США служат? Посмотрите каждый, как закончилась их жизнь. И что мне теперь их матерям писать? Погиб как герой? Пусть каждый пройдёт и посмотрит, и передаст другому, как закончилась жизнь этих солдат. И запомните - враг вас раньше увидит и учует.
  Мы не спеша проходили мимо погибших солдат. Никто не скомандовал снять головные уборы. Противоречивые чувства разрывались внутри. Разве так прощаются с погибшими? Разве их вина в том, что Родина, отправляя себя защищать, не может обеспечить их элементарными витаминами, продуктами питания, обмундированием? На их месте мог быть любой из нас. Ведь позавчера на том же рынке я обменивал три блока сигарет на клубнику, сметану и черешню. Лето, а нас кормят сухарями и килькой. Вокруг Ханкалы пропадают черешневые сады. На гарнизонном рынке фрукты стоят в десять раз дороже чем в Грозном, да и зарплату третий месяц не платят. Подсказал впереди идущим, что надо снять кепки, так принято прощаться с погибшими. Произвел ли урок комдива впечатление? Вот уж не знаю.
  Вчера узнал, что ребята из медбата ездили за медицинским имуществом в разрушенные городские больницы, которые не подлежат восстановлению. Омоновцы сжигают мебель или меняют её на водку. Они и рассказали, как ориентироваться на разрушенных от бомбёжек улицах.
  - Проедешь блок-пост 62, это новосибирцы. Дальше повернешь налево. Доберешься до 34-го. Это туляки. Затем всё время прямо. Там спросишь, где стоят кемеровчане. У них штаб прямо в больнице. Возьми с собой бутылку, - инструктировал начальник рентгенологии.
  Вместе с двумя проверенными временем солдатами выдвинулись на тёмно-зелёном КАМАЗе с закрытым фургоном в Грозный. По пути заехали на рынок, где бойцов радостно принял чеченец с типичным именем Абдула.
  - Что привезли, ребятки? Бензин, соляра, масло. Всё куплю.
  И он действительно всё купил, вместе с моими сигаретами Ява, которые выдавались вместо сахара по десять пачек на месяц. По отношениям между ними видно было, что подобные сделки купли-продажи не в первой.
  - Мы вам сколько должны, товарищ старший лейтенант? Вы комбату не расскажете?
  - Нисколько, поедем теперь в больницу.
  К больнице добрались спустя полтора часа плутания. Её здания были разрушены авиаударами. В уцелевшей части базировался отряд ОМОНа из Кемерово. Кратко объяснил, кто мы и откуда. Затем меня провели в комнату к командиру, увешанную коврами ручной работы с саблями и кинжалами. Она больше была похожа на шейховские апартаменты.
  - А, медик, это хорошо! Давай, за ваш праздник, по рюмочке! Серёга, проведёшь, покажешь, где и что у нас есть.
  Серега проводил меня по этажам больницы, коротко инструктируя.
  - Туда не высовывайся! За тем окном наблюдает снайпер. В ту комнату не заходи, там звуковые мины. Аккуратно, не наступи на растяжку, а то без пальцев на ноге останешься, и пригибайся почаще.
  Я был уже не рад, что захотел каких-то стульчиков и шкафчиков. Но не отступать же. Отобрав стол, два шкафа, лаборантские стулья, я пошёл за ребятами, курившими в кабине.
  - Ну что, хлопцы, давайте поработаем теперь на медслужбу.
  Повторяя инструктаж омоновца, туда не ходи, туда не ступай, ввёл ребят в паническую атаку.
  - Товарищ старший лейтенант, мы дальше не пойдём. Нас мама дома ждет, до дембеля полгода осталось.
  - А меня, что думаете, не ждут? Выполняйте приказ, да осторожнее будьте. Бензин сливать вы мастера, а как доброе дело сделать для самих себя, так вы в кусты! Вперёд, не дрейфьте, я с вами рядом буду.
  Так мы перенесли этот медицинский скарб в наш фургон. И - в Ханкалу. До начала комендантского часа оставалось сорок минут, а после 17:00 без спецпропусков по Грозному не проедешь.
  - Тормози, - командую я водителю.
  - Зачем, опасно здесь, частный сектор?! - сопротивляется чумазый водитель.
  - Тормози, говорю, вон видишь, розы растут! Сегодня день медика, неудобно без цветов в часть возвращаться.
  Пока я срезал штык-ножом колючие стебли цветов, в соседних дворах началась перестрелка, в ста метрах взорвались две гранаты. Ещё минута - и мои ребятишки оставили бы меня ночевать здесь одного. Когда я запрыгнул в кабину КАМАЗа, они смотрели на меня с выпученными от страха глазами. До Ханкалы мы неслись под девяносто.
  - О, доктор, спасибо за розы! Откуда такие красивые? Даже комдив нам не дарил таких шикарных, - по-детски радовалась букету медсестра Ольга Владимировна.
  - На рынке заказал, из Моздока летчики привезли.
  - А имущество медицинское где взяли?
  - Да ребята с медбата подкинули. У них лишнее, списано, не выбрасывать же.
  Расставив мебель в медицинском пункте, накрыв столики белыми простынями, ушёл в жилую палатку праздновать профессиональный праздник.
  Среди ночи, меня разбудили крики медсестры, доносящиеся со стороны медпункта.
  - Спасите, помогите!
  Надев брюки, выбежал на улицу.
  - Что случилось?
  - Начальника штаба бьют. Драка у него с майором из дивизии. Меня не поделили. В медпункте дерутся. Всё разобьют там сейчас.
  - Нет уж, я здесь лишний буду. Пусть бьют, всё одно казённое.
  Начальник штаба был сильнее на этот раз. По случаю одержанной победы он ушёл глушить эргэдэшки в поле. Утром я зашёл в наш образцово-показательный медицинский пункт, где должны были проходить сборы для начмедов частей дивизии. Всё было перевернуто кувырком, мебель разбита, перекись и зелёнка разлиты. У начальника штаба следи следы победы на лице и через тональный крем сияла гематома под глазом. Но он мужественно улыбался, в нём чувствовался оскал тигра-победителя. В последующем он выпрыгивал с 4-го этажа "Титаника", стрелял на ходу из УАЗика, прыгал из борта мчащегося грузовика и отделывался небольшими повреждениями. Мотивы всегда были одни и те же, так же как и условия их возникновения. Женщины и алкоголь.
  
  
  Жура
  
  
  Его звали Дима, но все к нему обращались, как "Жура".
  После первого офицерского собрания, проходившего в Тамбовском учебном центре, он, перепив, перепутал спальное место и лёг под кровать.
  В Чечне мы жили в одной палатке, на чугунной печке готовили дранники, по выходным ходили в разрушенный войной сад, несмотря на рассказы о растяжках на деревьях. И даже когда разведчик-охранник попросил уйти, он ответил ему: "Тебе что - черешни жалко?". Затем действительно произошло два подрыва солдат на черешнях. Мы считали, что нам повезло тогда. Так же, когда нашли на стрельбище валяющуюся "муху".
  - Вот смотри, здесь всё написано. Сначала этот рычажок отводишь, а потом на этот крючок нажимаешь, да - и главное, чтобы сзади тебя никто не стоял, а то может задеть выхлопом.
  - Слава, я сделал, всё, как ты говорил, а она не стреляет.
  - Да она пустая уже, Дима! Один тубус остался, вот и валяется.
  - Эй, пиджаки, - вмешался майор Хабибулин - заместитель по вооружению, - вам, что жить не хочется? Она же рвануть могла. Дайте её мне! Это я принёс. Сейчас покажу в действии, раз у вас ничего не вышло.
  Замповор (заместитель командира части по вооружению и военной технике) направил гранатомёт в полуразрушенный БТР, и мы увидели и услышали эффект того, что только что держали в своих руках. Уши заложило, а машина подпрыгнула как игрушечная и загорелась.
  - Сегодня, какое число, док?
  - Двадцать четвёртое июня двухтысячного года.
  - Эта дата будет моим вторым днём рождением!
  - Наша жизнь от нас не зависит. Предлагаю выпить по стопке спирта с "Бероккой".
  "Берокка" - это французские растворимые витамины с апельсиновым вкусом, с просроченным сроком годности, которыми нас снабжали в подвижном отделе хранения. Они хорошо растворялись в воде, спирте или как конфеты приятно шипели под языком. После отечественного, обгрызанного мышами "гексавита" они казались настоящим деликатесом.
  В Чечне не знаешь, где подстерегает опасность и какие правила необходимо соблюдать. Можно внимательно смотреть под ноги и перепрыгивать через подозрительные предметы. Можно не выходить из палаточного лагеря. Можно пить горькую. Но ни в одном из этих случаев не будешь по-настоящему застрахован. Жизнь принадлежит или случайному, порою нелепому стечению обстоятельств или злому року или...
  Днём отец вышел с сыном из ворот госпиталя. Из-за угла выехал грузовой автомобиль "Урал". Сын остался сиротой... Муж "баловался" на кухне гранатой. Вдову в состоянии острого стресса доставили в реанимацию... Солдат облагораживал зелёный газон. Кабель высокого напряжения оборвал его жизнь... В Новогоднюю ночь сигнальная ракета угодила в тело человека... Перестрелка контрактников в столовой... Два друга игрались в казарме табельным оружием... Случайный запуск "мухи" в жилой зоне... Взрыв "мухи" в оружейной комнате... Взрыв гранаты в палатке во время отдыха... Ушёл на рынок за водкой, автоматная очередь в брюшную полость... Муж перевозил супругу в Дагестан, в родильный дом, ДТП...
  Эти события происходили и происходят. К ним прибавляются потери от бандитов и минной войны. Эхо войны стоит над Ханкалой и разносится далеко волнами за её пределы.
  Когда от инфаркта умер Николай Васильевич - психоневролог, которого мы запомнили по Чечне, как жизнерадостного оптимиста, наш травматолог Денис с грустью и сожалением сказал: "А ведь столько хотел сделать! Такие планы были на "гражданке"! И что теперь, для кого эта служба, это постоянное недо... и ожидание чего-то? Не успел...
  
  
  
  
  
  
  
  
  Осенним вечером
  
  - Дима, помоги! Обещай, что никому не расскажешь?
  - Да, конечно, что случилось?
  - Зашёл в туалет, расстегнул портупею, и кобура с пистолетом соскочили вниз. Что делать, не знаю? Комбату рассказать - засмеёт. Солдата попросить, расскажет другим. Дай свой фонарик, пойдём со мной, может, вместе что-нибудь сделаем.
  Пятьсот метров до линии туалетов. Ноги то и дело влезают в чеченский пластилин. В одном из них осталась подошва от берца. Каждый шаг сопряжен с вероятным падением. Моросит дождь. В полукилометре работают САУшки (самоходные артиллерийские установки), обстреливая невидимого врага. Отблески выстрелов окрашивают небо в лунные зайчики. На сопках горят нефтяные вышки, кажется, что там поднимаются маленькие небесные светила - мини-солнышки, которые создают новые галактические системы. Фон, к которому привык. Но посмотрел под ноги, и отблеск романтики тает, как первый чеченский снег, ложащийся на тёплую землю...
  - Свети сюда! Вижу, только кончик кобуры торчит. Ещё чуть-чуть и утонет. А тогда и посадить ведь могут.
  - Не достать?
  - Нет, глубоко здесь.
  - Давай кабину снесем.
  - Давай! Я сбегаю за топором в медпункт, чтобы колючку обрубить. А ты пока карауль, чтобы никто не заходил.
  Зампотыл окутывал все деревянные строения колючей проволокой, чтобы соседний полк не разбирал их на дрова. В полковой линии укрепления и обороны заднего плана все строения зияли черными дырами. Наши же, регулярно обновлялись и тщательно охранялись пассивными заграждениями.
  - Эх, на раз-два-взяли!
  Кабинка, качнувшись, повалилась в грязь.
  - Меня сейчас вырвет.
  - Ничего, это бывает.
  - Свети в яму! Совсем уже ушло. Всё равно не достаю. Надо чем-то подцепить и поднять.
  - Черпак из кухни будет самое то, там и ручка длинная.
  - Ок, я схожу, а заодно перчатки хирургические из медпункта захвачу и запасную кобуру.
  Подняли. Рвотные позывы душили ротоглотку, пока доставал оружие из кобуры, а потом обмывал его и кобуру раствором хлорной извести. Орудие требовало заботливой прочистки.
   - А что делать с черпаком?
   - Да положи его в ящик с хлоркой у медицинского пункта, туда никто не заглядывает.
  Спустя месяц санитарный инструктор сержант Каткова выполняла приказ комбата по проведению санитарно-гигиенических мероприятий. Солдат срочник носил за ней ведро с разведенной хлорной известью, а она поливала этим же черпаком стены дощатых заведений задней линии.
  - Каткова, ты откуда черпак взяла? - спросил у неё вездесущий зампотыл.
  - Это медицинский черпак! Он в ящике с хлоркой лежал.
  - Посмотри, на нём по-русски вырезано и выжжено: "второе блюдо".
  - Ну и что!? Я уже им второй месяц хлорку разливаю.
  - Я приказываю вам, сержант Каткова, вернуть черпак на кухню.
  - Ты на меня не кричи, Игорёк! Я выполняю приказ комбата! Видишь, борюсь за чистоту.
  - Я выполняю приказ министра обороны: личный состав должен быть сыт и одет. Так что давай, возвращай.
  И санинструктор медицинского пункта выполнила приказ зампотыла.
  P.S. Наличие постоянно носимого оружия только усложняло мирную жизнь. Да, в ночное время ты чувствуешь себя защищённее и увереннее, пробираясь по лужам и рытвинам Ханкалинских полей и осеннего тумана. Но его содержание и уход требовали дополнительного контроля и должного внимания.
  
  ***
  
   Зимой отмечали день рождения начфина. В палатке играл кассетный магнитофон. Жура пришёл с КП после суточного дежурства сердитый и недовольный.
  - Убавьте звук, я спать буду.
  - Рано, ещё только восемь вечера.
  - Ах, не хотите!?
  И табурет опустился на китайский магнитофон.
  - Ты что - дурак, твой магнитофон что ли? Ты даже не складывался, когда мы его на рампе покупали.
  - Сколько он стоит, двести рублей? Возьмите мою тридцатку. И вообще убавьте свет в керосинке.
  Капитан Славин проснулся через час. Алкогольный наркоз прошёл быстро. Палатка мирно спит. Только Дима разгадывает кроссворд в "Спид-инфо".
  - Никто не видел пистолет? - повторил капитан дважды.
  Офицеры проснулись и отрицательно ответили головой. Его подозрение упало на Журу. Но тот не отвлекался от газеты.
  Как-то он взял из его кошелька пятьсот рублей, а через месяц пропали часы, неосторожно оставленные в бушлате. Это ещё можно было простить и списать на болезнь "клептоманию". Но вот оружие?!
  - Жура, отдай пистолет! - крикнул начмед.
  - Я не брал.
  - По-хорошему, отдай. Ты же знаешь, что за утерю оружия бывает!
  - Да, оружие нынче дорогое, двести баксов, не меньше, ствол стоит.
  - Слышишь, гони пистолет!
  - Я не брал, можешь посмотреть у меня в тумбочке, в сумке, нет у меня твоего ПээМ.
  - Ах, так! Тогда буду тебя пытать.
  Он, как коршун, запрыгнул на него верхом, вспомнил уроки самбо отчима и сделал захват руки. От боли у Димы покраснело лицо.
  - Под полом посмотри, падла, у крайней к выходу кровати.
  - Хорошо.
  Славин посмотрел, но ничего не нашёл.
  - Что ж ты, сука, врёшь?!
  - Я же тебе сказал, что дорого будет стоить, не менее трёхсот баксов.
  - Ах так, пожалеешь!
  Он сделал ему удушение, тоже вспомнившееся из детства. Пальцы эскулапа сомкнулись на шее Журы, который, казалось, и не думал оказывать сопротивления.
  - Док, может, он действительно не брал! - вступились за соседа начфин и начпрод.
  - Задушу...! Говори, где пистолет спрятал?
  У Журы лицо из помидорного стало наливаться сливовым колером.
  - Отпусти, скажу, - захрипел Жура.
  - Соврёшь снова.
  - У начпрода, под матрасом лежит.
  - Сань, проверь, ему нельзя доверять.
  Пистолет оказался спрятанным под матрасом койки начпрода.
   Через год дружба Дока и Журы продолжилась и они стали такими же закадычными друзьями, как и раньше. Дружба и ненависть... что это? Есть, по-видимому, какие-то иные мерила, способные связывать людей на долгие годы. И не важно, что жизнь проходит в разных городах, изменяя их внешне и перестраивая характеры. Дружеское плечо, ладонь, взгляд и слово - не заменишь и не испортишь. И не важно, где она ковалась, на полях Чечни, в средней школе или детском саду.
  P.S. Диму комбат не любил. Когда он увидел его голого в душевой, то был в ярости от нудистского загары Журы. И перевёл его из части на сопровождение бронепоезда Ханкала-Моздок. Он перестал есть. Объяснял это тем, что сильно поправился на каше и тушёнке. Пил растворимый кофе без сахара, стрелял "Беломор" у солдат. Несколько раз попадал под обстрел. Перестал спать. В один из вечеров он после длительного приёма душа спросил:
  - Что с моими ногами, док? Почему они так раздулись?
  - А ты давно голодаешь?
  - Четыре месяца, минус четверть центнера. Я себе такой нравлюсь. Форму перешил. Хорош?! Ещё бы килограмм пять снять и можно остановиться будет...
  - В гражданскую войну у солдат тоже были голодные отеки.
  - И что делать?
  - Надо тебя откармливать. Нервная анорексия у мужчин часто сопровождается шизофренией. В госпиталь тебе надо. Поговорю с комбатом, чтобы тебя не ставили на "бронник".
  - Не надо, док! Мне ещё чуть-чуть до квартиры не хватает. Куплю в Воронеже, буду тебя в гости приглашать.
  Он купил одну квартиру, а затем и вторую, от матери в Воронеже досталась третья, но так и бобылюет где-то в лесах за Уралом.
  
  Начпродначвещ
  
  
  Его звали Саша, мы нарекли его Санёк или Сашуля. Невысокого роста, щупленький, круглолицый, постоянно улыбающийся, начальник продовольственной и вещевой службы. А так как тыл и медицину кто-то объединил в одно целое, то общались мы часто. Постепенно служебное общение переросло в дружеское. Что достать, принести банку сока в жаркую от июльского зноя палатку или пожарить тушёнку с картошкой на сливочном масле. Санек был слегка прижимистым, но когда коллектив нажимал, он сдавался и уступал воле большинства. Поначалу он так же, как и мы, был поражён войной и собирал всё, что попадалось в руки. То гранат привезёт, то патронов, то с грозненского рынка черешни. Скучно ему было здесь, и хандра часто наваливалась на него.
  - Слышишь, док, у тебя нет ничего такого, чтобы разкумариться?
  - Промедол, но он подучётный, каждая пустая ампула через фээсбэшников списывается и в их присутствии в костре уничтожается.
  - А может, есть чего-нибудь в загашнике? Вчера на рынке пробовал чеченскую анашу, не вставляет.
  - А насвай, его полно на прилавках?
  - Детский сад это всё!
  - О, вспомнил, есть порошок - дикаин! Из группы местных анестетиков, но вставляет не хуже кокаина, тоже подучетный, но его можно заменить сахарной пудрой, в случае чего. Всё равно пропадает, Андрей Владимирович сказал, что в полевых условиях ничего из него делать не будет.
  - Ну, что, сообразим на троих?
  К нашему разговору подключился Валера начфин.
  - ОК, Валера, всё равно без тебя сейф не вскроем, звони в караулку, что идём в финслужбу, сейф с аптекой вскрывать. Но я не буду, вдруг вы передознетесь, кто вам медицинскую помощь будет оказывать? Я со стороны буду за вами наблюдать и корректировать ваше поведение, если вдруг за оружие будете хвататься, согласны?
  - Добро, док! Предлагаю в столовке и вмазаться!
  Время под вечер, под светом керосиновой лампы Сашуля стелет тонкую дорожку белого порошка на полевой стол офицерской столовой. Черенком алюминиевой вилки он подравнивает края дорожки. Движения ловкие и умелые. Профи, наверное, подумалось мне. Сворачивает в тонкую трубочку десятирублевку и в полость носа по очереди вдох.
  - Валера, давай теперь ты!
  Валера неумело повторяет. Но старается не подавать виду.
  - А что должно быть?
  - Настроение приподнятое, галлюцинации яркие, мир, как будто оживает и всё поет. Идёшь по чеченской грязи, а кажется, что по песочному пляжу в Крыму. Смотришь на комбата, а видишь стройную девушку, зовущую тебя к себе. Но к комбату сегодня не пойдем, в зиндан посадит всех троих. Туши керосинку. Пойдем в палатку.
  Пока дошли до нашего ночлега, Сашуля "поймал кайф".
  - Хи-хи, хи-хи, ты прав, доктор, я вас уважаю, хи-хи, хорошо вас учат, хи-хи, я тоже хотел в академию поступать, ха-ха, баллов не добрал.
  - Саш, выпей ещё пиво сверху, лучше будет. А то сейчас зампотыл начнёт тебя искать, не поймёт. Валера, а ты как, чувствуешь что-нибудь?
  - Нет, только нос перестал запахи различать и слизистая онемела. Наверное, что-то не так делал. Давай повторим.
  - Хватит, выпей пиво лучше.
  Местный анестетик требует индивидуальной коррекции. Я тогда только догадывался о силе суггестивного воздействия на человека и способах её достижения. Спустя пять лет мне рассказали об этих эффектах на психотерапевтических занятиях.
  
  
  Случай из карьера
  
  
  Оружие стреляет не только раз в год. Когда оно при тебе, то соблазн им воспользоваться велик, даже если ты не прирождённый охотник. Это как заноза, которую хочется вытащить из пальца. Но вместе с тем обладание им успокаивает и возвышает, особенно, когда служишь в местах не очень спокойных.
  - Док, дай из твоего пистолета пострелять!
  - А из своего?
  - Да, мне комбат запретил оружие выдавать. Сказал, что мне незачем. На хлебовозке ведь езжу.
  - Подожди, скоро он в отпуск уйдёт, тогда и постреляем.
  Мы его побаивались из-за непредсказуемости и непоследовательности. После того, как дивизия устроила импровизированный салют на Девятое Мая, с двумя ранеными и сгоревшим складом, автоматы у всех изъяли, а пистолеты оставили только тем, кто подвергался опасности. Ежедневно мне приходилось перемещаться из полевого лагеря в жилой городок, а это четыре часа в день по мало охраняемой территории. Да и дом, в котором жила семья - "Титаник" - тоже считался зоной повышенной опасности.
  Комбат ушёл в отпуск в ноябре. Спустя час, как вертушка увезла его из Ханкалы, в палатку медицинского пункта зашёл запыхавшийся и румяный Сашуля.
  - Ну, что, док, едем в карьер? В хлебовозке лежит цинк патронов к ПМ.
  - Хорошо, Сашуль. Я амбулаторный приём и перевязки закончу до обеда, а там и поедем. А где стрелять то будем?
  - В карьере, у трассы. Где обычно стрельбы проходят.
  После обеда выехали за минное ограждение Ханкалы. Машина ползла с пешеходной скоростью. Петляющая дорога состояла из засохших грязевых рытвин и ухабов, оставшихся после осенних дождей. Ближе к месту назначения движение перекрыл солдат в бронешлеме и бронежилете с автоматом наперевес. Он нёс дежурство у свеженького бело-красного шлагбаума, которого ещё две недели назад не было.
  - Приказ комдива, проезд транспорта в этот сектор обороны запрещён!
  - Да мы туда и сразу обратно.
  - Запрещено! Там и дорога перекопана! Вы не проедете... А в объезд - это по минному полю.
  - Ладно, а нас пропустишь? Мы машину здесь оставим, сходим до карьера прогуляться.
  - Да идите, только с дороги не сходите.
  Взяли с собой по четыре пачки патронов и пошли к карьеру, где обычно проходили учебные стрельбы. По пути озирались по сторонам. Мало заметные красные флажки с белыми буквами "М", выросшие как грибы-мухоморы после дождя, проблескивали сквозь высушенную летним зноем траву. Карьер был громадной искусственной ямой, выкопанной добытчиками гравия и щебня. Лет пять-семь назад его разработку прекратили из-за грунтовых вод. И теперь он представлял собой этакий резервуар с косо отвесными двадцатью метровыми стенами, маленьким озерцом в центре и обгоревшими мишенями разрушенных врагами поржавевших остовов трёх БТРов.
  Когда в него заходишь, испытываешь жуткое чувство страха от возможных неприятностей сверху. Но во время стрельб наверху выставляется оцепление. Сейчас же мы были предоставлены самим себе и были по-детски беззащитными. ПМ и пара РГД в карманах были лишь лёгким прикрытием, уменьшающим тревожный порог.
  - Ну, что, давай по банкам?
  - Давай, начинай!
  Насобирали консервных банок, выставили их на кирпичи. Мне вспоминалось детство, когда вот так же мальчишками стреляли из самодельных рогаток. Видимо так и не повзрослели. Патроны, как всегда, имеют место быстро заканчиваться.
  - Утолил жажду, Саш?
  - Маленько... Продолжим завтра, док?
  - Без проблем! Давай выбираться отсюда, как-то здесь неуютно вдвоем находиться. Да и стемнеет скоро.
  Выбравшись из карьера, мы заметили две БМП, мчавшиеся в нашу сторону, окружая нас с флангов. На броне восседали с разукрашенными лицами и с банданами на голове.
  - По всей видимости, спецназовцы. И очевидно по нашу душу...
   - Бежим?
  - Тебе хорошо, ты убежишь, а я как?
  - Ну ладно, тогда будем ждать. За бегущими могут ведь и очередь послать...
  Через пару минут машины остановились.
  - Стой, стрелять буду!
  - Да мы и не бежим. Свои мы, ребятки, свои...
  - Руки за голову! На землю лицом вниз!
  - Не чудите, ребята... вы, может, с кем нас спутали?
  - Молчать, сука... если слово скажешь, и оно будет последним.
  Команды, о смысле которых не задумываешься и выполняешь просто автоматически и без вопросов. Мозг их понимает и без осмысления. В наши спины наставлены стволы АК. Небольшое, диаметром с медный пятак, но от которого так веет холодом. Он распространяется на всё тело. Понимаешь, что это уже не детские шутки и хочется надеяться на психическую трезвость мыслей обладателей оружия. Второй раз задумался о бренности жизни за прошедшие полгода...
  - Вы что тут делали?
  - По банкам стреляли в карьере. Вот пистолет. Вон там гильзы наши валяются.
  - Рядовой Иванов, пээмы изъять... Рядовой Сергеев, бегом в карьер... Проверь, есть ли гильзы. Эх, жаль, что вы не карандаши, мы бы вам здесь устроили праздник, пожалели бы, что на свет родились.
  - Нашёл гильзы, ещё тёплые, товарищ капитан.
  Голос принадлежал чумазому от краски солдату в кедах на босу ногу. Лёгкая отдушина в происходящей чёрной комедии. От сердца отлегло.
  - Возьми с собой парочку. Всех на броню и поехали к коменданту, он на КаПэ сидит... Видел вас из бинокля на наблюдательном пункте.
  - Надо так надо.
  Мы залезли на БМП, который лихо доставил нас к командному пункту.
  Разговор с комендантом был недолгим. Точнее это был монолог. Кавказской наружности, плотной конституции, с признаками алиментарной гипертрофии, одетый в натовский камуфляж с аляповато поблескивающими полковничьими звездочками на погонах и двухголовым орлом в шитой высокой кепке, он так и не дал открыть своих ртов.
  - Что делали возле кустов...? Подозреваем вас в связях с боевиками. В этом месте работает чеченский снайпер. Мы уже неделю его выслеживаем. Что вы ему там передавали в белом пакете? Вы уже были на прицеле нашей СВД. Садитесь в УАЗик, отвезу вас на гауптвахту, до выяснения ваших личностей. Оружия, гранаты, удостоверения личности останутся у меня. Капитан, надень на них наручники.
  Наши отговорки и объяснения в счёт не принимались. Нас закрыли в "собачник" или "волчатник" бронированного УАЗика, представляющий из себя безоконную душную металлическую кабину в заднем отсеке автомобиля для перевоза арестованных или багажа, и повезли теми же ухабами, но в другом направлении и с меньшими удобствами.
  Гауптвахта представляла из себя большую клетку, площадью метров тридцать. Вместо стен - толстые металлические прутья, умывальник из пластиковой бутылки, четыре лавки по периметру, стол по центру и отхожее место, за рваной клеёнкой. Нашими соседями были два солдата-беглеца и заросший небритый майор в грязной камуфлированной немецкой майке и пятнистых брюках швейцарской армии.
  - За что, ребята, попались?
  - Да так, по пустякам, по банкам стреляли. А ты?
  - А я из отпуска опоздал на два месяца. Вот дело шьют. Вторую неделю жарюсь здесь. Водки хотите?
  - А можно? Нас ведь допрашивать сейчас будут, протокол задержания составлять.
  - Не переживайте, до утра никто о вас не вспомнит. А ночью здесь холодно, да и комары спать не дадут.
  - Разливай!
  - Чашек нет, из горла по кругу. Вот хлеб, соль, луковица.
  Казалось невероятным, что находишься под арестом, сидишь в тюрьме, пьёшь водку, греясь у небольшого костра, разожжённого в пепельнице из ржавого обода заднего колеса грузового автомобиля. Смотришь в его пламя, и что-то древнее всплывает в подсознании, оставшееся от наших доисторических предков. Всего каких-то несколько часов назад ты лечил кого-то из больных солдатиков, перебинтовывая их нагноившиеся потёртости стоп и вставляя дренажи во вскрытые флегмоны, а сейчас тебя подозревают в шпионаже, отобрали личное оружие и удостоверение личности. Жизнь умеет преподносить сюрпризы. В армии никогда не знаешь, что тебя ждёт. Планируешь одно - за тебя решают другое.
  Но наши наихудшие ожидания не сбылись. Как только мы стали укладываться на лавку, разводящий привёл к нам старшего прапорщика Степаныча, которой здесь знал всех и всё. Он был одет в новенькую горку (камуфляж горного спецназа) представился замкомбатом, забрал моё оружие, наши документы и освободил из заточения. Трёхчасовый плен закончился. Вечером наша история облетела весь лагерь, и утром не было отбоя от вопросов. Ну, а когда через две недели из отпуска вернулся комбат, он объявил нам по выговору и отчитал в жесткой форме обоих.
  
  
  
  
  По-индейски
  
  
  Когда штатного начфина за растрату казны батальона отстранили от должности и направили командовать взводом солдат, на его место назначили выпускника Воронежского института радиоэлектроники. "Офицер хорошо зарекомендовал себя по службе, имел подход к подчинённым и командованию" - как обычно пишут в служебной характеристике.
  - Не беда, что не знаешь приказов и наставлений, - напутствовал его, - "научишься быстро. Я это дело освоил в течение недели. Хотя, конечно, в Ярославле на начфинов готовят пять лет. Но главное тебе - правильно считать и не повторять ошибок предшественников! Не каждый может пройти испытание деньгами и властью.
  - Да уж, денежное довольствие выдавать дело нехитрое, а вот вести счета, документацию - требует определённых знаний.
  И направили его во Владикавказ на трёхмесячные курсы бухгалтеров. Два-три раза в месяц он прилетал на вертолёте в Ханкалу для выдачи денежного довольствия. И в тот вечер он приехал со свидетельством об окончании курсов. На память привёз охотничий нож и беслановскую водку. И естественно обмывал это событие.
   Рядовой Кокур, охранявший его вагончик кунг, где находилась финансовая служба, был из тяжёлых солдат. Не секрет, что для службы в Чечню отбирали самых недисциплинированных, тех, кто не ужился в роте, имел судимости, склонен к злоупотреблениям алкоголем. Когда я проводил осмотр пополнения, прибывшего из воинских частей Дальнего Востока, четверть было "забраковано" по морально-психологическим показателям. На что комбат сказал мне, "ты, что ли, будешь в караул ходить или в палатках подметать? Лучших не будет...".
  За полгода у бойца были три закрытых черепно-мозговых травмы, полученных в состоянии алкогольного опьянения. Но каждый раз он возвращался из центральных госпиталей свежим и отдохнувшим от службы.
  - Рядовой, Кокур, принеси мне воды, - крикнул ему начфин, когда тот проходил с автоматом мимо кунга.
  А рядовому Кокуру по сроку службы, приближающемуся к дембелю, не принято было исполнять приказы быстро, шестерить, и к тому же он находился сейчас в карауле. Но воду он принёс, когда сменился с поста, чем привёл старшего лейтенанта В. в бешенство.
  - Ты что так медленно ходишь? Я же тебе сказал бегом. Да ты сейчас у меня в грязь ляжешь, и ползать по лагерю будешь, как червь дождевой!
  В подтверждении своих слов, начфин поднёс холодное лезвие охотничьего ножа, пахнущее недавно разрезанной колбасой, ко лбу солдата, придерживая его чубчик другой рукой. Кокур, испугавшись, дёрнулся назад, оставив в дрогнувших от неожиданности руках старшего лейтенанта волосы и кожу.
  В два часа ночи постучали. Не спеша, снимая с предохранителя пистолет, подошёл к двери, оббитой бронежилетами и шинельной тканью.
  - Кто там?
  - Это я - водитель комбата. Товарищ капитан, командир приказал привезти вас в лагерь, требуется ваша помощь.
  - А начальник аптеки, что, не справится? Он ведь сегодня дежурит.
  - Нет, говорит, что без вас не может.
  - Ладно, через пять минут буду в машине.
  Прибыв в лагерь, обнаружил Кокура, лежащего на носилках, в медицинском пункте батальона. В локтевой вене стояла капельная система, голова перебинтована толстым слоем марли, повязка пропитана кровью.
  - Что случилось?
  - Да начфин бойцу скальп снял! - ответил начальник аптеки.
  - Что? Срежьте немедленно повязку.
  Под ней блестела белизна лобной кости, размером с советский металлический рубль, края раны кровоточили, на лице испуг у видавшего виды солдата.
  - Может, пришьём что-нибудь на это место, Вячеслав Иванович? - спросил начальник аптеки,- начфин обещал все затраты на лечение оплатить.
  - Пусть оплатит сначала себе адвоката. Кожу со лба искали?
  - Дак, не помнит он, куда её выбросил. Пьяный, не поднять. Я с фонариком всё оббегал, но грязь, может и затоптали.
  - А что пришивать-то собрались, Андрей Владимирович?
  - Ну, снимем с попы или спины заплатку и пришьем!
  - Эх, товарищ старший прапорщик, поздно здесь шить. Да и не наше это теперь дело. Надо в медбат везти, но боюсь, что и там не возьмутся.
  - Командир сказал, чтобы на месте лечили!
  - Я ему завтра сам всё объясню. Обработайте перекисью, наложите повязку, пусть капается, антибиотик дайте, из того, что у нас есть, обезбольте, утром отвезем.
  Перед отправкой в Россию начфин заплатил Кокуру, чтобы тот написал объяснительную: "шёл, мол, ночью по автопарку, поскользнулся, шапка слетела, упал, ударившись головой о кусок острого металла, торчащего из-под земли..." Он и написал. И больше в Чечне его не видели. Они вместе с Сергеевым улетали на медбатовской вертушке из Ханкалы, по-разному изменившей их молодые сердца. А начфин вскоре пошёл на повышение в полковую финансовую службу. Но там его настигла рука прокурора за хищения в особо крупных размерах.
  
  Показной суд
  
  
  В армии любят судить. Для обслуживания этого процесса создана военная прокуратура. Один из коллег, поработав гинекологом пару лет в Ханкале, заочно закончил юридический институт, и перешёл служить в подполковники юстиции.
  Иногда спрашиваешь у самого себя, а тех ли взяли?
  Осмотр солдат, проходящих военно-врачебную комиссию. Перед тем, как посадить, направляют к психиатру. Ведь можно совершить правонарушение, будучи в аффекте или в психозе. Здесь, конечно, психиатрия становится прислуживающей "девкой" и не только военная.
  - Жалобы к психиатру есть? - вопрос обращён к контрактнику, которого привёл посыльный из прокуратуры.
  - Никак нет.
  - Уголовное дело за что возбудили?
  - Неосторожное обращение с оружием.
  - И что ты по неосторожности сделал?
  - В друга попал...
  Ответ мог быть другим.
  - Челюсть сломал.
  Или третьим.
  - Продавал взрывчатку боевикам.
  - И где ты их нашёл?
  - Да приходил один, под видом боевика, попросил найти для него чего-нибудь. Я и нашел двести грамм тротила. А он, оказалось, на органы работал.
  Был как-то случай - судили двух солдат срочной службы на дивизионном плацу. Их, конечно, вначале осудили, как и полагается в военном суде Владикавказа, но в показательно-воспитательных целях, сковав наручниками, привезли на вертолёте в Ханкалу.
  В жаркий субботний полдень собрали всех, кто был свободен от несения боевого дежурства. В качестве почётных гостей приехали представители телевидения. В роли общественного прокурора выступал замполит дивизии. Адвокат не полагался. Комдив отдыхал в тени брезента, пока полковник Сергеенко оглашал вердикт.
  - Военнослужащие нашей дивизии, из в/ч 11154, рядовой Мухамеджанов и рядовой Ибрагимов, уроженцы села Дуба-юрт Республика Дагестан, в ночь с 21 на 22 мая 2000 года продали местному населению установку ПЗРК, и две ракеты к ней. Общая стоимость имущества или причинённый государству ущерб составил шестьдесят пять тысяч рублей. Взамен они получили килограмм шоколадных конфет "Мишка на севере", блок сигарет "Ява", трёхлитровую банку сока, кассетный аудиомагнитофон "Рекорд" стоимостью шестьсот рублей. Своим поступком они способствовали подрыву боевой готовности своей части... Суд признал их виновными и приговорил к восьми годам лишения свободы с пребыванием в колонии строгого режима...
  Ребята, очевидно, так и не поняли, что с ними произошло. Опустив головы, они стояли на разбитых войной плитах бывшей взлётной полосы и чего-то ждали. Над землёй поднимались струи нагревающегося воздуха. В кустах выдавали чечётку цикады. Над сопками горели нефтяные фонтаны. Из-за перевала доносились пулемётные очереди. Жизнь продолжалась, но не для них.
  Замполит рассказывал о долге перед родиной, о человеческих жизнях, о матерях и современных нравах, вспоминал Афганистан. Слова, конечно, правильные, с ним не поспоришь. Телевизионщики выбирали ракурсы для съёмки. "Зачем вы продавали оружие?" - обратился корреспондент поочёредно. Никто из них не ответил. А может просто не знали русского языка. "Зачем было предлагать его купить?" - вопрос, который никто не задал. Так же, как и то, где они взяли ПЗРК, ведь о краже тоже не говорилось. В сопровождении конвоиров-автоматчиков их погрузили в бронированный УАЗик и отвезли на спецрейс МИ-8 до Моздока.
  На вечернем построении наш комбат дополнил полуденную речь: "Мы не в американской армии служим, здесь вам не будут клубнику на завтрак подавать. Жрите пшёнку с тушёнкой и скажите спасибо, что это у вас есть..."
  
  
  Причастие
  
  - Скажите громко имя ребёночка, когда будете причащаться, - напутствовала меня сухонькая старушка в ситцевом платочке на изрезанном временем лице, - да положите дитя на правую руку.
  - Орест, - громко сказал я, испугавшись своего голоса.
  - В первый раз?
  Голос батюшки долетал до меня как будто из другого мира.
  - Да! - ответил я.
  - Ребёнка на правую руки положи, да наклони личико.
  Малыш без капризов выпил кагор с кусочком плавающего хлеба. Помощники утерли красным бархатным отрезом его подбородок.
  - Вячеслав!
  - В первый раз? - всё тот же дальний голос звучал откуда то сверху.
  - Нет, не в первый. В вашем храме - да.
  - Руки скрести, - командовал помощник батюшки справа.
  Как можно скрестить руки, держа пятимесячного сына, я не знал. Голова кружилась и не соображала. Тёплое сладкое вино с кусочком хлеба оказалось в моём рту. Помощники просушили мои губы так быстро, что я не успел их облизнуть. Странно, а ведь я так давно не причащался. И вообще во взрослой жизни забыл об этом обряде. По пальцам можно пересчитать.
  Венчался со второй женой в Киево-Печёрской Лавре. Это было в Петровский пост девяносто восьмого года. Мы часами читали молитвы, ходили на многочасовые службы, и я постился. Когда пытался съесть шоколадную конфету незаметно от всех, жена, принимавшая душ, попросила принести ей полотенце. Вернувшись, обнаружил пустой фантик.
  Второй раз - это было перед Чечнёй. Батюшка - отец Василий из храма Серафима Саровского в Питере - благословил меня на войну, но сказал, что если буду грешить, - лишусь ноги. Его слова преследовали меня, но его благословение меня охраняло. Каким то образом у меня оказался большой стальной крест, и я его повесил над головой в палатке.
  - Даже если мы разведёмся, всё равно под богом будем считаться мужем и женой, - говорила она после возвращения из Чечни в Питер.
  Почти год наша семья прожила там. Первые ночи провели в палатке УСТ. Старшему - Богдану - было полтора года, младшему - Тарасу - пять месяцев. Для детей комбат выдал две армейские койки на пружинах. Окна закрыли подушками, чтобы детей на пугал грохот САУшек. После приключения на вертолёте они спали спокойно и безмятежно. Они были первыми детьми, которые ступили на эту огненную землю. Хотя Тарас ещё только научился ползать. В первую же ночь чеченские мыши погрызли все пакеты с их детским питанием. Остались нетронутыми лишь металлические банки.
  Спустя три дня нам дали ключи от трёхкомнатной квартиры в "Титанике". Так называли пятиэтажку, которую дважды разрушали наши авиабомбы, взрывали чеченские мины, но её железобетонные блоки оказались живучими. В доме не было воды, свет давали по часам-минутам, отсутствовало центральное отопление.
  Это не проблема! - рассуждали мы. Комбат выделил четыре кровати, выдал четыре спальника, пять одеял. На складе получил печку, которую разжёг лишь со второго вечера. В первую ночь она коптила, чадила и не хотела загораться. Пришлось готовить ужин на костре, прямо на балконе. Потом ходили за водой и электричеством к стройбатовцам в вагончики. Вскипятишь чайник - и домой, чтобы заварить детское питание. Каждый вечер приносил мешок дров, что заменяло и отопление, и электричество. Дым от печки уходил в форточку по трубе, которую заменил на металлические пластины. Правда, временами жена что то путала, и тогда он валил в квартиру.
  Так продолжалось три месяца. В Чечне господствовал гепатит А. Лена не хотела вакцинироваться или боялась. Когда я уколол её Хавриксом, оказалось слишком поздно. Через неделю она пожелтела. Мне дали пять суток отпуска, чтобы отвезти их в Питер и госпитализировать её в окружной госпиталь.
  Через два месяца они приехали вновь. Мать не давала продыху. Убеждала уехать, выбрасывала вещи, отказывалась нянчить внуков. Я привёз их в ещё хранящую следы квартиру. Надеялся, что наши отношения возможно реанимировать в третий раз. Увы!
  Когда меня отправили в командировку, они попали под обстрел. В Ханкалу ворвалась банда Бараева. Их главарь лежал в морге и по обычаю он должен быть похоронен до захода солнца. Четыре десятка воинов Ислама атаковали укрепленный гарнизон. Пули свистели со всех сторон. Дети вместе с женой лежали на полу, когда за ними прибежали солдаты с бронежилетами. Богдан думал, что с ним играются, предлагая надеть не по размеру бронежилет. В другой Лена завернула себя с Тарасом. Когда я вернулся, то окна в медпункте и квартире пришлось менять. Моя поездка также прошла не без приключений. В тёмной подворотне Владикавказа банда в милицейском форме отобрала рюкзак с детским питанием, и один из них, приставив нож к горлу, вытащил кошелек с документами. Напоследок пара ударов в нос и живот, чтобы подумал над оскорблениями. Это происходило в двухстах метрах от РОВД.
  - Вам надо уехать! - настаивал я по приезду.
  - Нет, Слава. Я буду там, где ты.
  - Ты рискуешь своим здоровьем и детьми.
  - Меня батюшка благословил, всё будет хорошо.
  Она спасла меня от послеразводной депрессии, она заставляла меня искать выходы в этой чеченской неумной жизни. Меня притягивала её воцерковлённость, меня отталкивал её рационализм и неуёмное желание пить.
  Глаза выдают человека. Вернувшись со службы, я понял, что это произошло. Друг перестал быть другом. Странно, что нужно человеку для того, чтобы совершить этот шаг?
  Многие говорят и пишут о страхе перед войной и о прочих её прелестях. Человек такой, какой он есть. На войне, в миру, в форме и без, всё остальное - это камуфляж, которым мы прикрываемся, чтобы мимикрировать под что-то.
  
  
  Первая самоволка
  
  
  Жил-был начфин батальона. Звали его Валера. Весёлый, отзывчивый парень, прапорщик. Со многими дружил. Как то в мае 2000-го говорит мне Валера.
  - Слава, у меня жена болеет. Завтра я еду во Владикавказ. Будем открывать счета на нашу часть. Но оттуда я вернусь не скоро. Жена заболела. Надо операцию делать (варикозное расширение вен). Обещали помочь добраться до Свердловска, а там до Челябинска рукой подать.
  - А ты не боишься гнева комбата? Кто будет деньги выдавать, зарплату?
  - Я тебе ключи от сейфа оставлю, ведомости, книги. Подстрахуешь, если что?
  - Хорошо, езжай...
  Прошла неделя. Валеры нет. Вызвал меня комбат.
  - Где начфин?
  - Звонил вчера, говорит, что задержка со счетами.
  - Какими нах...н счетами? Уже начфин дивизии вернулся. Куда этот урод свалил?
  Ключи от финслужбы он тебе оставил?
  - Да, там же и мой сейф с наркотиками, и спирт хранится.
  - В общем так. Слушай меня внимательно. Идёшь к начфину дивизии. Договариваешься с ним. Я тебе доверенность выпишу. Получаешь деньги и вечером выдаёшь. Тебе всё ясно?
  - Так точно! А по сколько?
  - Офицерам по тысяче рублей, прапорщикам - пятьсот рублей, контрабасам - триста, солдатам - пятьдесят рублей. Если будут вопросы, говори, что остальное будет перечислено на вкладную книжку. Недовольных ко мне отправляй. Ступай, не забудь взять охрану - двух автоматчиков из караулки.
  После краткой беседы и инструктажа у начфина дивизии, который посоветовал изучить приказы, регламентирующие деятельность финансовой службы в полевых условиях, я отправился в палатку караула 71 полка, где мне должны отсчитать сумму на батальон.
  - Ты кто такой? - спросил начфин полка.
  - Начмед РЭБа.
  - Чего пришёл?
  - За денежным довольствием для военнослужащих батальона за апрель.
  - А где ваш начфин?
  - Гм, - пожал я плечами, искренне выразив незнание его местонахождения.
  - Давай доверенность. Ведомости составил на выдачу?
  - Нет ещё. А как их составлять?
  - Открой приказ, там в приложениях всё найдешь. Бери деньги. Здесь купюры по пятьсот рублей.
  - А как их мне солдатам раздавать? Ведь ни у кого ни шиша.
  - Сам разбирайся. Можешь не пересчитывать!
  - Ты знаешь, я в первый раз такую сумму в руках держу. Дай время посчитать!
  После десяти минут кропотливого пересчёта в голове у меня стало туманить. Я ещё раз пересчитал купюры, уже по другой схеме. Чувствовал, как холодные струйки пота катились по спине.
  - Ты знаешь, не хватает восьмидесяти тысяч рублей.
  - А, ерунда. На, держи...
  Я долго въезжал в смысл процедуры, но не стал задавать вопросов. Часто задавал себе вопрос: "Что заставило меня тогда пересчитывать деньги?" и "Какими мотивами руководствовался начфин полка?"
  Валера приехал спустя две недели. Спустя неделю его вагончик был арестован и опечатан. Снята касса, в которой обнаружилась недостача двадцать тысяч рублей. У меня в сейфе для наркотиков комбат нашел ящик сгущённого молока, который мне Жура дал на хранение (взял его у начальника продсклада, пока тот пьяный спал за столом). Также нашли два магазина с патронами для АК, который мне дал на хранение начальник аптеки перед отъездом в отпуск со словами "Береги, Вячеслав Иванович, может сгодиться". Сгущёнку комбат приказал раздать на ужин бойцам, и её перетащили к нему в палатку. За хранение патронов на меня пытались возбудить уголовное дело. Я писал объяснительные, беседовал с ФСБ-куратором нашей части, который советовал признаться в несуществующих грехах. Два месяца продолжалось третирование. Я советовался с прокурорскими работниками, которые заверяли, что всё будет благополучно, воруют танками и машинами, а здесь каких-то два рожка... На Валеру завели уголовное дело. На каждом построении комбат, оставляя офицеров-прапорщиков, нагнетал обстановку.
  - Всё, начфин доигрался. Брей голову, готовь жопу, в зоне тебя оприходуют. А вслед и начмед пойдёт.
  Хорошо, что ещё не посмотрели под наш подпол, где были ящик гранатомётов, противотанковых гранат и прочей снеди, который ребята припасли на всякий пожарный. Когда в соседнем полку сгорела палатка, и оттуда следовал артобстрел, мы прятались в окопах, так как думали, что на нас напали чехи. После этого происшествия мы решили избавиться от нашего арсенала. Выехали на хлебовозке к дудаевскому мосту, где стояли питерские омоновцы. Он был построен, как объездной, при Дудаеве, при Басаеве взорван. На южной половине был разбит блок-пост и лагерь, над которым реял триколор и Зенитовский флаг.
  - Привет, ребята. Мы из РЭБа. Не скажете, где тут у вас можно пару "мух" запустить и противотанковые повзрывать. Может помочь чем-нибудь?
  - Да вон там нора, мы её периодически забрасываем сами, но гады всё равно по ночам выползают. Стреляйте сколько хотите.
  Первым был начвещначпрод. Снял предохранитель, огонь! Я присел. Уши заложило. От противотанковых оставались парашютики, наподобие тех, что мастерили в детстве. После двух "мух" где-то открылась стрельба. После противотанковых выбежал омоновец и стал махать руками. Мы поняли, что пора заканчивать и весь арсенал не удастся израсходовать.
  - Ребята, кончайте нахрен. Сюда едет комендант с подкреплением. Кто-то передал, что на нас напали. Сваливайте отсюда скорее, сейчас стрельба начнется.
  Когда мы приехали в лагерь, все только и говорили об обстреле Ханкалы из Грозного.
  Судебное разбирательство над начфином длилось три месяца. Он резал вены, прикидывался сумасшедшим, говорил, что укусит за палец комбата, или нассыт у него палатке. Я говорил, что долго косить не сможет. Он спрашивал, какие таблетки ему будут давать и как обманывать врачей. Я ему говорил, что если будет самим собой - за психопата сойдет. У нас он попросил по безналу одолжить ему двадцать тысяч рублей. Мы впятером сложились и потом долго сожалели. Деньги он отдавал долго и лишь после наших угроз отдал, но не всем.
  Как-то нас вызвал к себе комбат на КП (командный пункт). Я думал, что будет бить или унижать. Вставили чеки в гранаты, которые первые полгода я не вынимал из карманов, и пошли. Страх пропал, как рукой сняло. Нас ругали, но не более. Комбату было просто скучно!
  Как-то комбат нашёл выпивших контрактников. Вызвал всех офицеров к себе.
  - Я приказываю, товарищи офицеры, набить им морду! Всё ясно? Идите выполняйте приказ. А ты, док, возьми зелёнки побольше, и налей им на рожи после этого.
  К своему приказу он также приложил и свои берцы, пиная связанных контрактников в живот и лицо. От поливания зелёнки я отказался и передал её бойцу - санитарному инструктору.
  Когда же был выпившим взводник первой роты, он сбросил его на ночь в зиндан, и приказал мочиться сверху. Зинданом в то время служила глубокая яма для пищевых отходов.
  Будучи под следствием, начфин ещё раз свалил на Урал, якобы за деньгами, но потом рассказывал, что отдыхал в Москве и на море. Деньги пришли через два месяца. Выслала жена. Долго решали, кто поедет во Владикавказ за их получением. Каждый находил отмазки. Караул, дежурство по части, на командном пункте. Выбор пал на меня. Но что сказать комбату? Построения четыре раза в день, плюс вечерняя поверка.
  - Не волнуйся, Слава, скажем, что пошёл на рынок или в медбат к друзьям - коллегам, подбадривал психолог.
  - А как без документов, командировочного лететь?
  - С командировочным любой дурак сможет...
  Утром иду на взлётку. Сотни народу. Основное направление - Моздок, дополнительно есть Гизель (Владикавказ), есть Борзой, Шали, но это уже в другую сторону. Большая часть - контрактники-возвращенцы, которые за счёт государства проколесили всю страну, попили водочки и теперь также обратно. Кого-то обманули с оплатой, кто-то испугался здешних условий, кто-то не прошёл фэйс-контроль. Грязные, оборванные, со следами свежих синяков под глазами. Мы как-то с психологом подсчитывали - 80% возвращаются обратно. Переклички, очереди, иногда доносящийся гул крылатых машин. "Крокодилы", "коровы", "восьмёрки". Об этом я слышал неоднократно, но летать не доводилось. Как все инструктировали - главное, чтобы летчики этого не слышали, а то могут и по морде въехать.
  - Когда ближайший на Гизель?
  - Спроси у диспетчера, вон в той палатке сидит.
  - Доброе утро, помогите, пожалуйста, улететь на Гизель.
  - Могу вписать в команду на Моздок.
  - Да мне надо во Владик.
  - Какая вам разница? Летите, а там на такси доедете.
  - А сколько ехать?
  - Километров сто шестьдесят-сто семьдесят, не больше.
  - Да мне деньги получить, на такси не хватит.
  - Ну ладно, давайте командировочный, запишу вас на Гизель.
  - Да, понимаете, я туда-обратно, комбат сказал, что на один день командировочный не выпишет. Вот моё офицерское удостоверение, вот квитанция на перевод.
  - Ну ладно, через час отлёт, борт тридцать семь.
  Приземлились мы в Гизели. Начфин нарисовал схему, как добраться до города. Предварительно проинструктировал, сколько будет такси стоить.
  Как только мы сошли с трапа вертолёта, нас обступили толпы улыбающихся таксистов, мило зазывающих в свои машины.
  - Кому в Минводы, Моздок, Ростов. Едет машина в Воронеж! Эй парень, едешь в Воронеж, будешь четвертым, давай быстрей.
  - Мне на почту, в город.
  - В город по сто рублей с человека. Садись, сейчас машина уезжает.
  - Так ехать то всего пять километров.
  - Не хочешь, других возьму.
  Я решил, что доберусь до трассы, а там на автобусе, что себя и оправдало. Автобус, троллейбус, улицы, девушки не в камуфляже. Прошло всего ничего, а я уже отвык от этой жизни. Другая планета. Быстро получив деньги, накупив осетинских пирогов и фруктов-овощей, снова на взлётку. Решил, что дойду-добегу. Но на полпути остановился фургон.
  - Эй, военный, садись подвезём.
  - Спасибо, я дойду.
  - Садись, мы тебя бесплатно подкинем. Из Чечни?
  - Да из Ханкалы.
  Ребята были похожие на осетин. В фургоне шло застолье, в котором участвовали все пассажиры и водитель.
  - Ты откуда приехал?
  - Из Киева.
  - О, хороший город, бывал я там. У меня там брат живёт.
  Как потом выяснилось, у многих из тех, кого я встречал в Алании, Чечне, живут родственники в Киеве, но никто не знает их адресов.
  - Вот тебе стакан. Знаешь, за кого мы сейчас выпьем? В Осетии принято поднимать тост за святого Георгия. Он покровитель всех военных... теперь с тебя тост!
  - Хай живе вильна Украина!
  - Видно, хохол!
  Пока мы ехали эти три километра, было произнесено пять тостов. Из машины мне помогли выйти. Пожелали ратных подвигов и скрылись. Добродушные сельские парни!
  На взлётке меня ждало разочарование. Пассажиров на Ханкалу было человек двадцать, борт ожидался после обеда. Но на него я не попал из-за отсутствия командировочного. Все мои просьбы к командиру экипажа результата не принесли. Я подумал, чтобы обобрать, и, значит, в этом есть знак, целее буду, и поехал на автобусе в Моздок, откуда стартовали коровы, вмещавшие в себя под сотню человек.
  
  
  Июль 2001-го. Построение на плацу батальона
  
  Только что отражена атака банды боевиков по захвату тела Басаева из Ханкалинского морга. По их законам, тело погибшего должно быть предано земле до заката солнца. Пули летали во всех направлениях. Неизвестно, сколько было человек в банде, кто говорит пятьдесят, кто двести, но это кажется самоубийственным поступком, напасть на форпост Ханкалинского гарнизона, укреплённый артиллерией, танками и при поддержке авиации с воздуха. Бандиты надеялись на внезапность, но к моргу так и не подошли. Их атака была отбита. Следы перестрелок надолго остались в стенах домов, казарм, стёклах медпунктов, памяти немногочисленных раненых.
  - Где Каткова, я вас спрашиваю?
  - Сказала, что на Тапине (позывной в группировке), прикомандированные рэбовцы нуждаются в медицинской помощи.
  - Кто её туда направил?
  - Полковник Татук, прибыл вчера из Владикавказа, сказал, что ему нужна медицинская помощь.
  - Найти её и поставить в строй, вам всё ясно?
  - Так точно.
  Подумал про себя, и как я её буду там искать. К тому же у Татука скоро день рождения. Но вечером я встретил Каткову, в темно-синем бархатном платье, с острым злободневным макияжем на лице и повадками женщины вамп, сидящей в командирском УАЗике на переднем сиденье.
  - Вы куда такая нарядная, Ольга Ивановна?
  - На Тапин (узел связи), полковник Татук вызывает. У него солнечные ожоги, надо лечить.
  - Медицинский вазелин не забудьте.
  - Я всё взяла, не волнуйтесь.
  - Во врачебной помощи не нуждается?
  - Нет, нет, я сама справлюсь.
  - Комбат приказал вам завтра быть на построении, не опаздывайте.
  - Хорошо, он всё знает.
  Но ни завтра, ни послезавтра Катковой не было. Приезжает на третьи сутки, выходит на утреннее построение с помятым лицом.
  - Доброе утро, Ольга Ивановна, что, тяжёлые ожоги были?
  - Нет, я простудилась, вот справка из медбата.
  - Что-то у вас иммунитет страдает, разгар лета, витамины надо есть.
  - Не иронизируйте, Вячеслав Иванович!
  - Долго вас не было. Уж не развернули ли вы медицинский пункт на Тапине. Зачем им далеко ходить, пыль глотать. Введём должность - начальник медицинского пункта узла связи Тапин - сержант Каткова. А, что звучит?
  Слышу, как ребята, стоящие в коробке управления, начинают хихикать. Начальник штаба тоже мою инициативу поддержал. Комбата никто не слушает. Он увлёкся солдатами. Каткова стала отпрашиваться у начштаба уйти из строя.
  - А я что, доктор что ли. Вон у вас есть свой начмед, он врач, если посчитает нужным, освободит вас. Правда, начмед?
  - Так точно, Николай Петрович. Но симптомов простуды не видать. По-видимому, лечение на Тапине прошло успешно, не правда ли, Ольга Ивановна?
  - Вы за свои слова ответите, ушла, расплакавшись, Каткова.
  - Зря ты так с ней, начмед, она ведь женщина.
  - Я знаю, была бы мужчиной, я бы по-другому. Мне что ли за неё в баню ходить, солдатам вши искать, очки в казармах проверять, в медицинском пункте круглосуточно дневалить. Мне вызов на учёбу пришёл в Ростов, старый комбат отпустил, а новый ни в какую, говорит, что должен быть здесь. Я уже четвертый год в войсках без учебы.
  Наш разговор не остался без внимания. Через час вызов в кабинет комбата.
  - Доктор, там у тебя в туалете медицинского пункта слив канализации забит.
  - Я знаю, сантехников вызывал, сказали, что трубу надо менять, кто-то тряпку бросил.
  - Ты помнишь, как полковник Татук в прошлый свой приезд пробивал её. Вызвал пожарную машину - сразу всё пробилось.
  - Ну, так, он полковник, у него опыта с такими вещами побольше обращаться.
  - Слушай меня, я не знаю, что там между вами происходит, но его приказ, чтобы ты прибыл к нему сейчас на Тапин. Доложишь мне по прибытию оттуда, ясно, и не вздумай меня обмануть. Он сказал, что научит тебя, как пожарную команду вызывать, как очки прочищать! А то дослужился до капитана, учить тебя постоянно надо всему.
  - Машину дадите?
  - Иди пешком, что тебе четыре километра, в радость только!
  Прихожу на Тапин, скрытый в землянках, построенных ещё два года назад и накрытый сверху маскировочной сетью. Такое впечатление, что у боевиков есть вертолёты, или они из спутников за нами наблюдают, хотя - не исключено. Отзваниваюсь комбату, тот просит, чтобы я дал трубку для проверки дежурному по Тапину.
  Иду к Татуку, расположившемуся в гамаке, подвешенном в тени маскировочной сети.
  - Слушай доктор, сколько тебя учить, как г..но в медпункте нужно сливать?
  - А сколько ваших подчинённых вместо бинтов пользовались туалетной бумагой?
  - Да ты что - охренел, капитан? Я тебя в порошок сотру, если хоть один волос упадет с головы Ольги Ивановны! Тебе всё ясно?
  - Так точно, товарищ полковник. Волосы её я трогать не буду, так как .........
  - Да как ты смеешь так о женщине говорить? Ты - урод, да у тебя ещё молоко на губах не обсохло.
  - Про молоко уже не впервой слышу, а за оскорбление ответите. Вы меня сюда для чего вызвали - учить го..но в унитазе прочищать или обсуждать мою подчинённую?
  - Ты что заканчивал, не знаешь, как со старшими офицерами разговаривать?
  - Да, в московских академиях не бывал, только в питерской, больше знаний негде было черпать.
  - Иди на пожарную станцию, там возьмёшь пожарку, но запомни, если хоть один волос упадет с головы Ольги Ивановны, я тогда с тобою буду по другому разговаривать, как мужик с мужиком! Всё ясно?
  - Так точно, разрешите выполнять?
  - Свободен!
  Через три дня я собирал вещи. Впереди меня ждала учёба в интернатуре - первичная специализация по психиатрии в г. Ростов-на-Дону.
  
  
  
  
  
  
  Первое дежурство
  
  
  Первый рабочий день в госпитале начался с построения на плацу. Командир - молодой полковник вышел перед нами со словами "Доброе утро! В гарнизоне работает проверка из Москвы. По рабочим местам!" Вопросов ни у кого не было, и все убежали сбросить с себя душную форму с берцами, заменив их на хирургические костюмы и тапочки.
  Через десять минут ко мне в кабинет зашёл начальник приёмного отделения.
  - Слышь, Слава, ты не мог бы заступить сегодня дежурным врачом по приёмному? Привезли раненых, и хирургов не хватает. Мне самому срочно надо на операцию заступать.
  - Конечно, могу! А что делать-то надо?
  - В приёмнике сегодня Женя работает. Она опытная медсестра и всё тебе расскажет. Ну, если что будет непонятно, я буду в реанимации, - спросишь!
  Задачи у дежурного врача оказались несложными. Осматривать поступающих, направлять их на сдачу анализов и рентгенологическое обследование, заполнять истории болезни, вызывать врачей-консультантов. Бегать в хирургический приёмник, когда вертушки привозят раненых. Проверять поваров и качество пищи в госпитальной столовой. Выезжать в гарнизон для осмотра нетранспортабельных больных. Совершать обходы в реанимационном отделении. Утром доложить командиру и начмеду о ситуации в госпитале. Но об этом я узнал после.
  С первых минут попал в круговерть событий. Больные и легкораненные ждали своей очереди, пока я проводил сортировку и отвечал на звонки по трём телефонным линиям. "Главное в оказании медицинской помощи - принцип сортировки", - твердил сам себе. Смело направлял кого на анализы, кого на рентген, кого в поликлинику, а кого отсылал обратно в часть.
  Приехавший бронированный УАЗик доставил раненого. Лицо серое, сквозь повязку на голове сочится кровь, "горка" изорвана. Сознание - кома. Обстоятельства - подрыв в Грозном. Троих сослуживцев доставили, как груз 200. Документов нет.
  - Женя, записывайте. Фамилия Неизвестный, возраст приблизительно тридцать пять, обстоятельства - подрыв машины на площади Минутка. Вызовите дежурного по госпиталю. Пусть возьмёт на хранение его оружие и боеприпасы. Наверняка скоро искать начнут.
  Прибежали реаниматологи с хирургами.
  - Этого берём к нам. Срочно выполнить рентген черепа, груди, живота, таза, взять красную кровь из вены! - наставлял дежурный хирург по раненому из подбитого БТР.
  - На лапароцентез немедленно! - указал он на второго носилочного с ранением в живот.
  Одновременно с рампы доставили ещё одного.
  - Напротив станции лежал без сознания, - пересказывает Женя, - чеченцы привезли и оставили, пока вы грозненскими занимались.
  И на том спасибо. Самих чеченцев уже и след простыл. Но это не важно. Главное - жизнь. В кармане куртки обнаружил удостоверение капитана. Пульс нитевидный, дыхание ослаблено, зрачки на свет не реагируют. Бегом отнесли его на второй этаж в реанимацию.
  Тридцать минут борьбы за жизнь. Не спасли. Огнестрельное пулевое слепое ранение живота с повреждением внутренних органов оказалось роковым. В приёмнике лишь заметил маленькое обугленное входное отверстие на поясничной области, из которого медленно сочилась венозная кровь.
  Через два часа позвонил начмед.
  - Доктор, где посмертный эпикриз?
  - Какой посмертный эпикриз?
  - У вас больной умер в реанимации два часа назад! А вы и не знаете! Да ещё и посмертный не написали, - наставлял он меня с укоризной в голосе.
  - Из реанимации мне не звонили! Я был занят другими больными. О посмертном в первый раз слышу, - оправдывался я, хотя и понимал, что всё равно буду виноватым.
  - Идите к травматологам, возьмите шаблон. Чтобы через час три экземпляра его лежало у меня на столе. Вам всё ясно?
  - Ясно-то всё, товарищ подполковник! А входит ли это в мои обязанности? Ведь я не оказывал ему реанимационных мероприятий!
  - Вы что мне, указывать будете или мне самому его писать?
  О посмертных эпикризах знал по циклам патологической анатомии и судебной медицины. Но писать мне не приводилось. В частях солдатики умирали в госпиталях или за пределами КПП.
  Приказы в армии выполняют, а затем обсуждают. Травматологи поздравили с крещением и пожелали удачного дежурства.
  Посмертный, так же, как и историю болезни, я переписывал дважды. Вначале ошиблись реаниматологи в определении состояния раненого при поступлении. Смерть числилась за приемным отделением, а не за ними. Потом позвонили из штаба округа и попросили переделать обстоятельства, так как по данным разведки в том районе боестолкновения не происходили.
  Поздно вечером приехали сослуживцы и привезли второе удостоверение личности, где фамилия убиенного была другой, также как и номер части, а вместо капитана милиции записан полковник. Лишние вопросы задавать желания не возникло, и я написал третий посмертный.
  На утренней пятиминутке командир поблагодарил за дежурство, а начмед попросил поставить меня ещё раз, "чтобы побыстрее вошел в курс дела...".
  
  
  Конар (из письма отцу)
  
  
  У нас, наконец, установилась жара, что меня весьма радует, так как морально устал от холодов и грязи. Весь май температура держится выше двадцати градусов; несколько дней было под тридцать.
  В один из жарких дней собака по кличке Конар (стаффордширский терьер) не выдержала. Тепловой удар. Бежали привычный круг вокруг Ханкалы - десятку, вместо обеденной сиесты. В тени в тот день было +35˚С.
  Это была наша не первая с ним совместная тренировка. За четыре месяца занятий он смог увеличить пробежки до двадцати километров за один приём, но это было в апреле. Поначалу мы даже тренировались втроём. Я, Конар и Роман - хозяин пса. Но вскоре Рома перестал справляться с тренировками и предпочёл обеденный сон изнуряющему солнцу и пыльной дороге.
  Обед у нас длится два часа, а в вечернее время на спорт времени уже не бывает. Занимаешься, как правило, больными в отделении или думаешь, что на ужин приготовить. И под вечер над нашим гарнизоном стоит плотная пыльная завеса от вертушек и БТР, да ещё командир дивизии может дымовое заграждение включить, так что бегать можно только в противогазе. Поэтому я и выходил на пробежки в обед, выпивая перед ними два стакана минеральной воды.
  В такую жару и больным лень в госпиталь идти, и персонал старается отлеживаться в холоде комнат общежитий, спасаясь холодной водой и кондиционерами, если не отключат дизели. К тому же готовился к очередному марафону "Белые ночи", поэтому старался, чтобы условия для тренировки были максимально жёсткими.
  Когда закончилось предобеденное построение, ко мне подошла старшая медсестра гинекологии - Ромина тёща.
  - Вячеслав Иванович, не возьмёте с собой Конара на пробежку?
  - Я-то возьму... а вам не жалко животину-то мучить?
  - Не жалко! Пусть помучается! Он нам всю ночь спать не давал - выл, как бешеный... может, хоть в эту ночь даст выспаться...
  - Хорошо, через десять минут выводите его... встретимся у первого подъезда.
  Когда выбегали с территории госпиталя на трассу большого десятикилометрового круга, проходившего по периметру Ханкалинского гарнизона, Конар неоднократно оборачивался, и как мне казалось, грустно смотрел вслед удаляющейся хозяйке. Бежать ему явно не хотелось сегодня. Такого с ним никогда не было. Обычно он в первые два-три километра убегал далеко вперёд, чтобы обнюхать редкие кусты или пометить трассу. Мне пришлось прикрикнуть на него сегодня и держать на поводке, чтобы он бежал рядом со мною. И лишь после того, как мы выбежали на припорошенную пылью единственную дорогу, я отпустил его на свободу. Но не было в его движениях той обычной резвости.
  Пыль от проезжающих грузовиков забивает глаза и нос. Немного спасает спецназовская бандана, наполовину прикрывающая лицо. Но солнце в зените, и дышать тяжело. На половине дистанции у расстрельной ямы обернулся назад. Конар отстал от меня метров на двести-триста. Я прикрикнул на него, и он повиновался команде "рядом". Чтобы не переходить на шаг, сбавил скорость.
  Но и это не помогло. На седьмом километре пёс жалобно заскулил, протянул задние лапы и лёг на бетонку взлётно-посадочной полосы (при высокой температуре воздуха вертолётам взлетать запрещено, из-за того, что у некоторых из них отказывали двигатели). Заметил, что под ним образовалась подозрительная лужа, а из пасти свисала пенистая слюна. Тут до меня дошло, что с собакой творится что-то неладное. Взял его на руки, понёс. Идти было тяжело и неудобно.
  Нагретые горячие струи воздуха поднимались над Ханкалой, на небе ни тучки. Вот-вот, и он выскользнет из моих рук. По пути встретил солдата, охранявшего "взлётку", несмело выглядывающего из окопа.
  - Эй, боец, помоги пса на плечи положить!
  - А он не укусит?
  - Нет, он еле дышит, ему сейчас не до тебя!
  Вдвоём мы водрузили мокрого, безвольного пса мне на спину. Три километра нёс его к военному госпиталю. Его дыхание стало шумным и частым, и он перестал реагировать на свою кличку.
  В приёмном отделении положил его на пол душевой кабины санитарного пропускника. Вызвали начальника реанимации, дежурного врача. Прибежал и запыхавшийся хозяин собаки.
  - Что случилось? - паниковал Роман.
  - Не добежал. Три километра оставалось. И темп был ниже среднего сегодня.
  - Надо доступ в вену обеспечить и профилактику отёка лёгких создать! - командовал начальник реанимации, - Холод на крупные кровеносные сосуды! Лёд есть?
  - Льда нет! В обед свет отключали! - отвечала дежурная сестра.
  Она принесла бритвенный станок для солдат, поступающих с платяным педикулёзом.
  Побрили шкуру на задней лапе, нашли вену, поставили капельницу. Электроотсосом откачали слизь из пасти и глотки. Внешне пёс стал выглядеть бодрым, реагировал на обращённую к нему речь, виляя хвостом. Я ушёл на службу. Возле моего отделения толпились больные на приём. Через час Конара перенесли в общежитие, так как в приёмник стали поступать больные и раненые.
  Ближе к ужину встретил старшую медицинскую сестру гинекологии.
  - Вячеслав Иванович, помогите... Конар умирает... Он сейчас в тридцать шестой квартире находится. Там Роман, и мы ещё ветеринара к нему вызвали.
  - А почему он не в реанимации?
  - Агитов отказал. Сказал, что у них мест нет... четверых раненых с подрыва привезли... некогда им спасать собаку.
  Когда зашёл в квартиру, почувствовал "запах приближающейся смерти". Может, это были мои ассоциации, может быть, так пахла смесь собачьих испражнений и медикаментов, но, увидев лежащего на полу пса, взмокшего хозяина над ним и суетившихся рядом свободных от ночных смен сестёр, я понял, что мои подозрения оправдываются. За три года в Чечне уже не раз встречался с ней. Что бы ты не делал, какую бы операцию хирурги и травматологи не проводили, побороть её невозможно.
  Шесть часов боролись за его жизнь. Он даже попытался встать, попить воды из рук хозяина, но сердце отбивало последние толчки. И ни закрытый массаж, ни инфузионная терапия, ни адреналин внутрисердечно, уже не смогли его спасти.
  Я ещё раз сбегал к начальнику реанимационного отделения полковнику Агитову, но он с иронией дал понять, что для нас дорога к нему закрыта.
  - У меня раненых четверо человек на ИВЛ(искусственной вентиляции лёгких)... ещё ждём вертушку с Борзоя, там сегодня вертолёт сбили, а тут вы со своим псом...
  - Дайте хоть дефибриллятор исправный, а то в приёмнике не работает.
  - Не положено! А если у меня что случится? Как я потом объясню... В инфекционном отделении есть исправный, недавно сам проверял его!
  Увы, но и дефибриллятор уже не помог!
  Похоронили его на госпитальной территории возле забора. Могилу копали втроём, по очереди сменяли друг друга и освещали могильную яму. Я, врач-ветеринар из соседней части и Роман - хозяин пса. Сломали два деревянных черенка от лопат. Сплошные камни. Периодически попадались крупные и мелкие гильзы. Страшно было, что вдруг наткнёмся на неразорвавшийся снаряд. Спустя час работы, взмокшие, мы смогли углубиться лишь на полметра. Положили тело собаки, завёрнутое в армейскую простыню, на дно выкопанной ямы. Забросали могилу камнями, поставили черенок от лопаты в качестве опознавательного знака. Рома сказал, что каждый год будет приходить на могилу. Помянули его бутылкой водки на троих, не закусывая, в его кабинете. Рома плакал, говорил, что будет приносить цветы на могилу и никогда больше не заведёт собак... У него это была вторая гибель за последний год.
  Мне тоже было не по себе. От того, что косвенно явился причиной такой нелепой смерти живого существа.
  Слух о том, что начмед госпиталя загнал собаку, молниеносно разнёсся по нашему гарнизону, вышел за его пределы и достиг штаба округа. И когда утром докладывал по телефону оперативному дежурному по медслужбе текущую обстановку в госпитале и запрашивал эвакуационные борта, он неудачно пошутил: "А про собаку-то забыл...".
  
  Два дня из августа
  
  
  6:10. Стук в дверь. До подъёма ещё полтора часа. Открываю дверь кабинета. На пороге солдат-санитар с сумкой для противогаза и сапёрной лопаткой на поясе.
  - Товарищ капитан, объявили тревогу, все начальники отделений собираются в штабе у начмеда.
  - Спасибо!
  Сегодня заступаю дежурным по приёмному отделению. Это лучше и спокойнее, чем дежурным по части. Не надо отвечать на неуместные вопросы в телефонных разговорах, а самое главное - после смены дежурства можно уйти спать и весь день провести по своему усмотрению.
  Одеваюсь, захожу в штаб. В тесном кабинете начмеда проводит совещание Апанди Абуталибович.
  - Тревога учебная... В шесть ноль-ноль объявлена комдивом... Соберите личный состав отделений... Подготовьте переводные и выписные эпикризы на раненых и больных. А ты, Вячеслав, чего пришёл? Тебе ж на дежурство...
  - Так сказали, что начальников отделений собирают.
  - Ну, раз пришёл - слушай! Получена телефонограмма из округа. Завтра ожидается проверка из Москвы, с начмедом округа. Летят терапевты, хирурги, психиатр и снабженцы. Отработайте мобдокументы, чтобы у всех были заполнены рабочие тетради, карты и планы отмобилизования. У каждого опечатанная папка... Сегодня после обеда собираемся в холле и делаем. Быть в готовности, сменить постельное бельё и госпитальные костюмы в отделениях на "нулёвку". Всех больных офицеров переодеть. Никакой гражданки или спортивных брюк, футболок. В отделениях стоят графины с питьевой водой... Где взять...? На рампе купить... Будут проверять документацию. Готовьте справки-доклады. Что писать...? Что делали, то и пишите... Всё, по рабочим местам. Свободны! Построение личного состава в девять ноль-ноль.
  Девять ноль-ноль. Первое построение на импровизированном плацу госпиталя, перед штабом. Больные терапевтического и инфекционного отделений облепили окна. Смешно, когда врачей и медсестер строят, как солдат.
  - Равня-аайсь, смирно... равнение наа-лево! Товарищ, подполковник, военный госпиталь построен. Исполняющий обязанности начмеда госпиталя подполковник Насибулаев.
  - Вольно! - отдаёт распоряжение командир госпиталя - подполковник Мин.
  - Вольно!
  Обход командиром передних рядов.
  - Незаконно отсутствующие есть?
  Вопрос к начальникам отдельных подразделений.
  - Никак нет, товарищ подполковник... - хором отвечают ему.
  - У вас, товарищ Алейников, все в строю? Что-то ряды у вас прозрачные, - обращается он к начальнику реанимации.
  - Владимир Станиславович, девочки неделю сутки через сутки из отделения не выходят. Врачей трое осталось... Спят в отделении... Вчера с борта двоих к нам подняли, один на ИВЛ... кислорода не хватает...
  - Знаю, утром был у вас на обходе... не надо так акцентироваться.
  Напоминаю для всех - к нам едет начмед округа и проверяющие из Москвы. Чтобы не было, как прошлый раз, что заходим мы с начмедом, а сестра встала и улыбается, и ни слова не может сказать. Вы не зря все здесь погоны носите. Присягу все принимали! Будьте добры, выполняйте требования общевоинских уставов... Кому не нравится, не держу... За забором дивизия. Берцы, бронежилеты, автомат на плечо, и в поле... Встали, представились, доложили расход отделения. Чтобы все были в колпачках, хирургические сёстры с масками... Начальники отделений, все со справкой-докладом. Три экземпляра, к обеду лежат у меня на столе. Да... получите в строевой штатно-должностные книги, у кого есть личный состав. Напоминаю про комплектацию вещевых мешков, печати в военных билетах и удостоверениях личности. Будет строевой смотр госпиталя... Вопросы, объявления, предложения есть...? Всё, сёстры свободны, офицерам остаться...
  Вот вы, товарищ Алейников, говорите, у вас сёстры сутки через сутки, а вашу сестру вчера видели в Грозном... Как она успевает ещё и там бывать?
  - ?!
  - И сейчас её на построении нет. Вызвать ко мне в кабинет с вами и объяснительной. Никого задерживать здесь не будем. Напоминаю, чтобы не забывали при виде незнакомых полковников, отдавать воинские приветствия. Апанди Абуталибович, к вечеру офицеры представляют мне свои мобдокументы, рабочие карты. Возьмите на контроль. Все свободны, встречаемся на пятиминутке.
  9:30. Пятиминутка в холле приёмно-диагностического корпуса. Докладывает капитан Локтев - начальник приёмного отделения. На бледном лице играют желваки, пальцы теребят авторучку.
  - Дежурство с ... на ... дежурный врач Локтев, хирург Додоев, анестезиолог Потапов. Состояло сто сорок пять, поступило тридцать шесть, выписано двенадцать, эвакуировано семь, умер один. В отделении реанимации находятся пятеро, из них трое на ИВЛ. О тяжёлых докладывать?
  - Да, Сергей Николаевич.
  - Рядовой Петров, восемьдесят четвёртого года рождения. Вторые сутки в реанимации. Диагноз: минно-взрывное ранение. Тяжёлая сочетанная травма головы, груди, живота, конечностей. ОЧМТ (открытая черепно-мозговая травма). Ушиб головного мозга тяжелой степени. Закрытая травма груди. Закрытый перелом второго-третьего-четвёртого ребра слева. Ушиб сердца. Закрытая травма живота, осложнённая разрывом селезёнки. Открытый перелом лучевой кости в нижней трети. Множественные огнестрельные осколочные ранения головы, груди, конечностей, живота. Острая массивная кровопотеря, объёмом до двух литров. Шок - три. Левосторонняя крупозная пневмония. Дыхательная недостаточность - два.
  Проведено переливание крови и кровезаменителей, проводится инфузионная, антибактериальная, симптоматическая терапия. На утро результаты красной крови... За сутки было перелито две дозы эритроцитарной массы, плазма, три литра коллоидных растворов. Выделено с мочой... по дренажам... Состояние тяжёлое, стабильное. Находится на аппарате ИВЛ. Не транспортабелен. По телефону пытались консультироваться с нейрохирургом. Обрыв линии.
  Сержант Иоселиани, семьдесят восьмого года рождения, третьи сутки в реанимации. Диагноз: Минно-взрывное ранение. Сочетанное ранение головы, груди, множественные ранения нижних конечностей. ЗЧМТ (закрытая черепно-мозговая травма). Сотрясение головного мозга. Закрытый перелом второго-третьего-четвёртого-пятого ребра слева. Травматическое разрушение правой нижней конечностей. Культя правой нижней конечности на уровне средней трети после операции ампутации по поводу МВР (минно-взрывного ранения), травматического отрыва правой стопы. Множественные огнестрельные осколочные ранения мягких тканей левого бедра, правой кисти. Острая массивная кровопотеря второй степени, до одного литра. Аспирационный синдром. Шок - два-три.
  Проведено переливание крови и кровезаменителей, проводится инфузионная, антибактериальная, симптоматическая терапия. На утро показатели красной крови... За сутки было перелито две дозы эрмассы, плазма, два литра коллоидных и кристаллоидных растворов. Выделено с мочой... по дренажам из раны... Состояние тяжёлое, стабильное. Находится на аппарате ИВЛ. Транспортабелен, в первую очередь, носилочный, необходимо сопровождение врача-реаниматолога, медицинской сестры. Документы на эвакуацию подготовлены.
  Рядовой Мухамедов, восемьдесят пятого года рождения, находился в реанимации в течение суток. Поступил из Ведено. Диагноз: Огнестрельное пулевое сквозное ранение головы с повреждением вещества головного мозга. Ликворрея. Аспирационный синдром. При поступлении состояние кома - два, продолжалось кровотечение. Реанимационные мероприятия успехов не принесли. В шестнадцать сорок констатирована биологическая смерть. Тело в морге, ожидает отправки в Моздок.
  На эвакуацию подготовлено семь человек, трое носилочных. Требуется сопровождение реанимационной бригады.
  - Куда будет эвакуация? - вопрос от хирургов из последнего ряда.
  - На Владикавказ обещали, Моздок не принимает сегодня. В одиннадцать часов погрузка... Историй болезни я что-то не видел ваших у себя утром, Алексей Вячеславович. И почему вчера вы подали троих, а сегодня семерых?
  - Ночью два борта было. Восемь раненых. У меня их класть некуда, если будут поступления, койки в коридор придется ставить.
  - Апанди Абуталибович, созвонитесь с лётчиками, пусть внесут коррективы. Продолжайте, Сергей Николаевич. Что там у нас со столовой?
  - На завтрак не было выдано молоко, на обед вместо каши гречневой выдана перловка, замена не утверждена вами. Начальник столовой сказал, что зампотыл разрешил... гречка на складе кончилась. Взвешивали мясо, в среднем не хватает тридцать-сорок процентов. Говорит, что на комиссию всё ушло. Не было выдано порционное сливочное масло. Объясняют, что жара, портится быстро!
  Освидетельствовано на предмет алкогольного опьянения двенадцать человек, факты опьянения подтверждены. Для двоих освидетельствуемых вызывался невролог, окулист. Диагностировано сотрясение головного мозга, госпитализированы в терапевтическое отделение. К одному - хирург. Выполнено ушивание рваной раны теменной области, отправлен в расположение части, рекомендовано амбулаторно: перевязки в приёмном отделении.
   - Всем спасибо за дежурство! Кто меняет вас?
  - Дежурный врач капитан Славин, медицинская сестра Никонова, фельдшер-эвакуатор прапорщик Слеевич, хирург Тан, дежурный реаниматолог Локтева.
   - Ещё раз напоминаю про справки-доклады. Вопросы, объявления есть? По рабочим местам!
  Дежурство по приёмному отделению проходит, как в колесе. Параллельно совмещаешь обязанности дежурного врача, психиатра-нарколога и невролога. Сортируешь поступающих, невольно вспоминаешь циклы ОТМС и военно-полевой хирургии, учения "Очаг" в Красном Селе, которые тогда казались такими далёкими. Соответствуют ли они реальной жизни? Знания переплетаются с опытом, налагаются друг на друга, и ты уже не знаешь, что прочитал, а что приобрёл. Так должно быть, потому что другого пути нет.
  От приземляющихся на госпитальной взлётке вертолётов МИ-8 поднимаются клубы пыли, которые заполняют воздух и покрывают тонкой вуалью свежевыглаженный халат. Но об этом не думаешь. Бежишь в приёмник хирургии в ожидании пострадавших. Там в это же время с планшетом-доской и стетофонендоскопом появляется запыхавшаяся дежурная медсестра, к которой подтягиваются хирурги, спускаются со второго этажа анестезиологи. Фельдшер приёмного отделения заскакивает в санитарный УАЗик, включает фары и аварийное освещение. Они мчатся кого-то выгружать из МИ-8. Иногда впустую, так как привезли не тех. Просто пассажиров, желающих напугать весь госпиталь своим появлением. Или тех, кому мы уже не нужны, и тогда за ними подъезжает старенький камуфлированный бортовой ЗИЛ с чёрными пакетами для мусора и металлической фольгой. Последняя, как пишется на инструкции, предназначена для согревания, а с другой стороны - охлаждения. Ещё ею закрывают окна от солнца. Но основное её предназначение здесь - обёртывание тех, кому она уже не нужна...
  - Ложная тревога, Вячеслав Иванович... привезли кислород из Владика да пассажиров, - кричит Татьяна Васильевна.
  Снова бегу в приёмник. Толпа человек под тридцать, которую нужно разрулить. Как из неё выбрать первоочередников?
  - Переломы есть у кого?
  - Не знаю, у меня палец болит - голос принадлежит чумазому солдату в выгоревшей горке.
  - Что случилось?
  - Упал...
  Самая частая отговорка солдата. Воин всегда падает. Иногда с кровати второго яруса, иногда это сопровождается ожогами о рядом стоящую печку, иногда головой на битое стекло...
  - Медицинская книжка, сопровождающий есть? Травматологи тебя смотрели?
  Для солдата это много вопросов одновременно. Приходится повторять по одному.
  Сопровождающий ушёл с гепатитчиком в инфекцию, вместо медкнижки - листок бумаги, сложенный вдвое, на котором написана фамилия и выставлен лаконичный диагноз: Боль в третьем пальце.
  - Мы не местные, прикомандированные на шесть месяцев... медкнижка в Камышине осталась... Травматологи не смотрели, они на операции... Сестра отправила сюда.
  - Женя, пишите диагноз: "закрытый перелом дистальной фаланги третьего пальца правой кисти под вопросом...". Иди на второй этаж с листком... В рентгенкабинете, подойдёшь к Дибиру Магомедовичу, сделаешь снимок... потом с ним сюда... ясно?
  - Температурящие оформляются в первую очередь!
  - Кашляющие есть? На снимки в рентгенкабинет... Женя, напишите всем, кто кашляет направление на рентген грудной клетки в двух проекциях.
  Больные поступают один за другим. Пневмонии, карбункулы, гастриты и неврастении, инфицированные микозы стоп и отиты, беременные и контуженные. Звоню в лечебные отделения, консультируюсь с врачами-специалистами.
  - Если перелом на рентгене есть, заводи историю болезни, в отделении посмотрим, - советуют травматологи.
  - Если инфильтрация на снимках прослеживается, температура, кашель, пиши пневмония - и в отделение, - вторят терапевты.
  - Если живот болит, пусть в лаборатории сделают общую кровь, мочу, потом нас пригласишь... да перчатку резиновую приготовьте, - наставляют хирурги.
  "На бэтэры и чесотку всех внимательно смотреть", - вспоминаешь слова командира, сказанные утром на пятиминутке. Платяная вошь - бич чеченских гарнизонов, особенно горной части.
  Отправляю всех на медосмотр к солдатам-санитарам из команды выздоравливающих. Чтобы не возвращаться в части, они с удовольствием помогают грузить носилки и разводят больных по отделениям.
   Вши (бэтэры) не дремлют. Беленькие и красненькие, напившиеся крови, они умело маскируются в складках солдатского белья и выходят на охоту под покровом темноты. Встречаются и у офицеров, но реже, так как последние не пользуются казённым бельем. И не каждый ведь догадается посмотреть их, да прогладить, а затем выщипать пальцами из складок, чтобы уничтожить нарушителей ночного сна. Но всё можно списать на грязь, пыль, дефицит воды и просто усталость, когда засыпаешь на ходу.
  - Что за запах в коридоре? - спрашиваю у Жени.
  - Да вроде бы как кто-то не вытерпел, - улыбаясь веснушчатым лицом, отвечает она. Сегодня она надела ярко-зелёные линзы и похожа на кошку.
  Встаю, обхожу полулежащих на лавках и сдвинувших со лба на глаза шапки, дремлющих воинов. Нахожу виновника запаха, который также спит.
  - Ты почему не сходил куда положено? Почему в штаны?
  - Я от Борзоя терпел, - виновато оправдывается он, - пока в колонне ехали, сержант не разрешал. И здесь сказал: "пока не положат, не пойдешь...". Я спрашивал, где туалет, - никто не знает.
  - С чем приехал?
  - Не знаю, тут медкнижка, сказали "ВВК проходить надо".
  По документам задержка психического развития с эмоционально-волевой неустойчивостью.
  - Срочно в санпропускник, оформляем в первую очередь!
  В приёмник заходит дебелый сержант.
  - Я из полка. Привёл десять солдат. Проходим ВВК, для подписания контракта. Нам нужен психиатр и невропатолог. В поликлинике сказали, что он дежурит, и направили нас сюда.
  - Я за психиатра, и за невролога тоже. Соберите медкнижки, карты, освобожусь, посмотрю вас здесь.
  - Вячеслав Иванович, - отвлекает от беседы Женя, - звонят с КПП... приехала ЗЭУшка, привезла раненых, пропустить?
  - Я эти вопросы не решаю! Пусть звонят дежурному по части или начмеду. Бросайте всё и бежим в хирургию.
  ЗЭУшку пропустили. Она подъехала ко второму приёмнику.
  - Что случилось? - спрашиваю у перепачканного кровью и копотью загоревшего контрактника.
  - Обстрел в Грозном... Пять трёхсотых, двое двухсотых... Ушли, гады! Что делать, куда сгружать?
  - Санитары с носилками бегут, аккуратно на них... Что делали, когда произошло? Промедол кололи? Во сколько жгуты наложили? Двухсотых не заносим. Оставьте их в машине... морг за госпиталем... туда перевезёте.
  - Сволочи, гады, встречу - замочу...! - не унимается водитель боевой машины.
  - Тише ребята, не надо! Здесь больные после операций, требуется тишина и покой... успеете ещё... Гранаты, оружие заберите с собой. Проверяли карманы?
  Пока раненого переносили на носилках, из карманов его брюк вывалились две гранаты РГД с запалами. В голове мелькнуло: "Пронесло...".
  - Я же сказал, гранаты изъять... Стоп, никакой эвакуации! Ребята, осматривайте раненых на месте. Мы ведь сразу наверх, в реанимацию поднимаем, не хватает, чтобы они там сдетонировали!
  - Быстрее доктор! Быстрее! - подгоняют сопровождающие.
  - Спокойнее, хирурги-травматологи уже вызваны, реаниматологи готовы. Женя, срочно вызовите рентгенологов в реанимацию, окулиста, ЛОР, лаборанта.
  Заносим в приёмник хирургии. Травматологи проверяют конечности, хирурги - животы, грудь. Врачебно-сестринские бригады работают слаженно. ЧСС, артериальное давление, пульсация на тыле стопы.
  - Слава, посмотри у этого череп, нет ли сотряса? - просит начальник травмы, - Да и этот боец явно не в себе... Что орёшь, экономь силы. Спокойно веди себя, и мы тебя спасём. Двоих тяжёлых наверх поднимайте, готовьте операционную, остальные здесь. Ильхом, пойдешь ассистировать?
  - Канечна, дарагой, Щукин-джан,- как всегда бодро отвечает челюстно-лицевой хирург.
  Пока срезали обмундирование с солдата из Бурятии, он негромко материл медсестру, допытывавшую у него, каким военкоматом его призвали и адрес родителей. Но на сером лице с заострёнными чертами не было ни гнева, ни скорби, ни агрессии. Тележка увозила его тело, истекающее кровью, с торчащими из ног белыми костями, на операцию. По ходу движения тележки мы услышали слова, произнесённые им почти шёпотом: "Сука, жизнь..." последние... через двадцать минут его сердце остановилось...
  - Разворачивайте ЗЭУшку! За пределы госпиталя выезжайте, - командовал дежурный по госпиталю.
  - Эх, сволочи! - плакал загорелый мужчина, перебинтованный лентами патронов поверх бронежилета на голое тело и в бандане на голове, - Что я матерям скажу этих пацанов?
  Машина стала отъезжать. От неожиданности я на мгновение присел и оглох. Двойной залп в воздух из ЗЭУшки заставил вздрогнуть не только госпиталь. На несколько минут всех парализовало. Выбежал командир из штаба, начмед. Прибежало отделение автоматчиков из мотострелкового полка.
  - Что вы творите? Бестолочи! - кричал на них начальник реанимации, - у меня тут раненые, операции, вы что, с ума сошли?
  Дежурство продолжалось.
  - На что жалуетесь?
  - Живот болит.
  - А стул жидкий?
  - Десять раз за утро.
  - Какого хрена ты тут делаешь? Иди в инфекцию! Там тебя осмотрят и историю болезни заведут.
  - Товарищ капитан, мы уже час ждём подписи поставить в картах... Вы поставьте печать... мы сами всё себе напишем. Все здоровы!
  - Я печати не ставлю на пустое место... Ждите, скоро освобожусь, посмотрю ваших.
  - Когда скоро?
  - Сегодня точно!
  - Вячеслав Иванович, звонили из столовой, обед задерживается, не выдается без вашей проверки.
  - Спасибо, Женя! Бегу, вы пока паспортную часть историй оформляйте. Я скоро буду.
  Перед столовой ходячие больные и раненые, выделяющиеся новенькой ярко-синей госпитальной одеждой на фоне выгоревшего Ханкалинского пейзажа.
  - Что случилось, ребята, кого ждём?
  - Начальник столовой не пускает! Говорит, что без дежурного врача не выдаст пищу!
  - Здравствуйте, товарищ прапорщик! Чем сегодня травить будете?
  - Здравия желаю, товарищ капитан, - отдаёт воинское приветствие старший прапорщик, начальник столовой. - Зачем вы так обижаете нас?
  - Я не обижаю! Если бы вы кормили нас, как следует, ходили бы к вам не только для того, чтобы пробу снимать. Посмотрите, две трети личного состава питается, где придётся!
  - Я не виноват! Какие продукты выдают со склада, тем и кормим, - оправдывается старший прапорщик.
  - Врёте вы, нагло! На прошлой неделе встретил ваших поваров-чеченок. В Грозный шли. Руки отваливались от неподъёмных сумок. Пришлось догнать их. Они ещё и КПП перепутали и шли через грузовой выход. Думали, что убегут!
  - Им три месяца зарплату не платили, детей кормить надо чем-то.
  - Это не повод, чтобы не докладывать то, что положено по норме. Я сметану, фрукты на рынке покупаю, а они туда её спускают. Даже не знал, что нам положено по нормам... А на прошлом дежурстве при осмотре столовой? Нашёл размороженную рыбу, привязанную к сетке койки в комнате отдыха дежурного повара. Никто не сознался, как она там оказалась. Начпрод объяснил, что таким образом её от мышей спасали. Почему же тогда не всю спасали, а часть? У кого воруете? Посмотрите на этих ребят. В роте их обманывают, да ещё и в госпитале не додают пайки положенной. А они защищают таких, как вы! Пойдёмте мясные порции взвешивать. Сколько нам для отбора проб положено порций взять, товарищ старший прапорщик?
  Звонок на переносную трубку "Гранит" от Жени.
  - Вячеслав Иванович, из дивизии солдата принесли. Говорят, что повесился. Занесли к нам, в приёмном отделении лежит... кажется, уже не дышит...
  - Бегу! Давайте ваши книги, поставлю подпись, а то заморите всех. Вечером посмотрим жареную рыбу.
  Прибежал в приёмное отделение. Солдат. С дефицитом массы тела. Нулевая стрижка, лишь чубчик на пол сантиметра возвышается над лбом. Гематомы на теле различных сроков давности. Грязное, заношенное обмундирование. Дышит... На шее странгуляционная борозда, выделяющаяся красным веретенообразным колье.
  - Как зовут, что случилось? - спрашиваю у перепуганного сопровождающего сержанта с трясущимися руками.
  - В наряде по столовой был, посудомойщиком, - сбивчиво отвечает он мне, - сняли с петли в туалете десять минут назад... Спасите его, доктор, иначе комбат сам меня повесит или на заставу отправит до дембеля.
  - Карманы смотрели? Предсмертные записки писал? Что-нибудь в роте говорил?
  - Нет, записок не было... да и в роте он ни с кем не общался... перевели месяц назад, чтоб отъедался.
  - Женя, какое давление, пульс?
  - Сто десять на шестьдесят, пульс пятьдесят шесть.
  - Пусть хирурги посмотрят. Если ничего не найдут, оформляйте на психиатрию, будет числиться за мной. А вы, товарищи сопровождающие, принесите его военный билет, продаттестат, направление на ВВК, медицинскую книжку, служебную и медицинскую характеристики с выводом командира о целесообразности дальнейшего прохождения службы. Да, и объяснительные сослуживцев... чем больше, тем лучше... Женя, оформляйте историю болезни.
  - Вячеслав Иванович, я не могу разорваться. Звонят из прокуратуры, требуют сведения на поступивших с обстрела раненых.
  - Скажите, пусть сами приходят, переписывают! Тут диагнозы на полстраницы. Да, а командиру по поводу умершего бойца подготовили справку-доклад?
  - Да вы же подписали сами, когда солдата с пневмонией слушали... Звонили из группировки, сказали быть в готовности, из Урус-Мартана вылетел борт, подрыв, пять трёхсотых.
  - Вызывайте Татьяну Васильевну.
  - Она в магазин ушла... если что, я съезжу.
  В оперблоке четвёртый час боролись за чьи-то жизни хирурги и травматологи. Борт приземлился, привёз новую партию.
  - Все с подрыва. Пять трёхсотых... Ехали в бронированном УАЗике. Двое не слышат ничего, орут.
  - Вызывайте окулиста, ЛОР-врача. Давление, пульс, направление на снимок черепа. Я пошёл за молоточком в кабинет. Здесь буду смотреть.
  Вызов на ЦБУ. Срочно нужен дежурный врач. Осматривать пленного. Забросили в санитарку комплект шин, дежурный чемоданчик, футляр с промедолом. Краткий инструктаж у командира: "после осмотра позвонить ему на "Гранит", затем доложить командующему группировки...".
  Ехали ухабистыми дорогами в ожидании встречи с неизвестным больным. Опыт общения с больными чеченцами у меня был. Как правило, у них высокий порог болевой чувствительности и редко обращаются к врачу. Как-то в медпункт пришёл хромающий подполковник - чеченец.
  - Доктор, у меня в пятке что-то болит... Посмотри, осколки, может, там.
  - Рентген надо сделать, обезболить, потом обработать, в госпиталь надо идти.
  - Режь сейчас и здесь... некогда мне.
  Практически вслепую удалял ему из пятки металлические осколки.
  Пока ехали, в уме прокручивал всевозможные варианты событий. Это, как в шахматах, когда раскладываешь комбинации. Редко, что попадаешь в точку, но иногда выручает.
  У одного из бункеров УАЗик притормозил. Сопровождающий нас полковник, в столичной полевой форме, сообщил, что дальше надо идти пешком. После двух ворот остановились в подземном бункере. Внесли раненного мужчину в наручниках с чёрным мешком на голове, перевязанного бечёвкой. За ним двое мускулистых ребят, экипированных в американскую форму, с автоматами наперевес.
  - Посмотрите его внимательно, доктор, говорит, что почки болят. Полевой командир... нёс "иглы"... сообщники в двухсотых... этого оставили для прессы... ненадолго... После осмотра вас отведут к командующему.
  Попросил, чтобы сняли мешок с головы, наручники, и начал опрос, осмотр. Молодой жилистый парень, копна смолистых волос и борода, спортивные брюки и рваная футболка, - типичный чеченец, которого можно встретить в Грозном. Не только врачебное любопытство разбирает меня. Но пока всё по протоколу. Как зовут - Абдулла, сколько лет - двадцать четыре. Жалобы, анамнез, статус.
  - Спина болит, ой болит... Вот здесь, доктор, болит, - проводит больной по пояснице.
  - И давно?
  - Лет пять. Хотел вылечиться... денег нет.
  - А моча красная?
  - Не знаю... Не видел.
  Отеков, температуры нет, жалобы не соответствуют описаниям больного. Может, у них не так, как у нас, болезни протекают? Да и парень с виду крепкий, выглядит атлетически.
  - Травмы были?
  - Нет! Не помню...
  - А за что делал противозаконное?
  - Да так, переносил "иглы". Хотел на лечение почек заработать, да и дом построить надо было.
  Подумал: "Да, теперь тебе эти деньги не понадобятся", но вслух сказал: "Надо в госпиталь ехать, кровь, мочу посмотреть в лаборатории..." Вердикт у меня готов, можно идти к командующему.
  Кабинет просторный, размещен в металлическом бункере, накрытом маскировочной сетью, на две трети врытом в землю. В прихожей два охранника - автоматчика.
  Интеллигентного вида генерал-полковник, разговаривающий одновременно по двум телефонным линиям, за спиной портрет Президента.
  После моего типично армейского доклада о своём прибытии, он прекращает беседы и смотрит на меня.
  - Присаживайтесь доктор, я вас слушаю...
  - Сложно сказать пока, что у него. Необходимо сделать анализы, ультразвуковое исследование почек, органов брюшной полости. На время осмотра угрожающих для жизни симптомов не выявлено.
  - Ему завтра журналистам по телевидению давать интервью, он должен выглядеть бодреньким. Вы сможете на санитарке его транспортировать?
  - Конечно... Сейчас только доложу начальнику госпиталя, чтобы палату подготовили...
  - Вот и ладненько... Везите, охрану я обеспечу.
  
  Дежурство, казалось, не кончится. Забываешь, что хочется сделать что-то иное, кроме работы. Лишь к вечеру осознаёшь, что проделан титанический труд. Глаза слипаются, пока дописываешь истории инфекционных больных. Они уже в это время видят сны. И ты ориентируешься на записи первичных осмотров. Может, и я увижу сны, зарывшись от комаров поглубже в тёплый китайский спальник. Ухожу к себе в кабинет, расположенный в пятидесяти метрах от приёмного покоя.
  В два часа будит телефонный звонок. Точнее, не будит. Только приготовился ко сну. Где-то в горах САУшки и миномёты ведут артподготовку.
  - Из комендатуры привели на освидетельствование пять человек. Зайдите в приёмный, пожалуйста, Вячеслав Иванович. - Медсестра Женя, как всегда, учтива и предупредительна. Она ещё не ложилась, так как передавала телефонные сводки о раненых и травмированных в военную прокуратуру гарнизона.
  - Хорошо, подготовьте акты освидетельствований, измерьте пока пульс, артериальное давление.
  Возле приёмного - движение людей в камуфляжах, не характерное для столь позднего часа. Восемь автоматчиков комендантского взвода. Пятеро подозреваемых в употреблении спиртного, закованные в наручники. Кто-то с гематомой под глазом, кто-то в мокрых штанах, а кто-то не в себе. Объединяет их одно, на вопрос, что пили, отвечают - "ничего". Интересный ответ я услышал в клинике психиатрии: на вопрос профессора "Водку-то почему пьёте?", больной ответил: "Была бы твердая - грыз!".
  Но сейчас не до юмора. Включаю "сортировочный глаз": прапорщик, лет сорока, с потным загоревшим лицом и инъецированными склерами. Он тревожно озирается по сторонам и похлопывает себя по обмундированию.
  - Что случилось, товарищ старший прапорщик?
  - Как что, не видите что ли, горю! Ой, спасите, доктор, скорее!
  - Не волнуйтесь, спасём. Женя, внутримышечно сибазона четыре кубика, измерьте пульс, давление, и в отделение. Позвоните, пусть готовятся принимать тяжёлого. Историю болезни допишу в отделении.
  - А что с ним?
  - Delirium tremens, или по-простому "белая горячка". То есть алкогольный делирий. Где вы его нашли? - обращаюсь я к офицеру из комендатуры.
  - По плацу босиком бегал. Мы думали, спортсмен, но вёл себя как-то странно, руками махал, да и время уже не для спортивных занятий. Решили, раз в госпиталь идём, захватим по дороге, пусть доктора посмотрят. Документов при нём никаких нет.
  - Как вас зовут, назовите номер части, год рождения? - но на вопросы ответ следовал один и тот же: "Спасите, горю!", сопровождающийся похлопыванием себя по плечам.
  - Ладно, оформляйте, Женя, на него историю болезни на фамилию Неизвестный. Утром его начнут искать представители части, прокуратура, сразу станет ясно.
  Через час заключения освидетельствования были готовы. Борьба с прапорщиком, разбудившим половину отделения, продолжалась ещё полтора часа, пришлось прибегнуть к оксибутирату и вязкам.
  Пять утра, светает, можно поспать полтора часа до обхода командира в реанимации. У них сегодня завал. Эвакуации не было, развернули вторую палату интенсивной терапии.
  Шесть тридцать... подъём с больными из команды выздоравливающих, которые выходят на уборку и полив прилегающей территории. Иду в приёмник заполнять журнал дежурного врача. Медсестра так и не ложилась, пока передавала сводки по поступившим по всем инстанциям, заполняла журналы.
  - Кофе хотите, Вячеслав Иванович?
  - Да, спасибо, не откажусь.
  Утром всё повторяется. Некоторые считают, что в Чечне "День сурка". Для кого как... Но для меня динамика жизни здесь ощущается гораздо острее. Тем более, когда видишь иную её сторону.
  Девять тридцать. Пятиминутка в холле приёмно-диагностического этажа. Докладывает капитан Славин В.И.
  - Дежурство с... на... дежурный врач Славин, хирург Тан, анестезиолог Локтева. Состояло сто шестьдесят один, поступило двадцать шесть, выписано десять, умер один, состоит сто семьдесят шесть. В отделении реанимации находятся девять, из них двое на ИВЛ. На эвакуацию подготовлено шестнадцать человек, шесть носилочных.
  ...Освидетельствовано на предмет алкогольного опьянения... Отказы в госпитализации... Чрезвычайные происшествия... Указания и распоряжения начальника госпиталя выполнялись в рабочем порядке. Дежурство передаётся дежурным врачам...
  Доклад на госпитальной врачебной конференции продолжается инструктажем командира и разбором справок-докладов. Замечания по историям болезни, которые имели исправления, не всегда отображали врачебные мысли (это у кого почерк был читабельным). Доклад по поступившим, эвакуированным, выписанным, происшествиям, разбор недочётов работы госпитальной столовой. Всё обошлось. Иногда он скрупулёзно изучает каждую буковку, и тогда - словесный расстрел! Но сегодня не до этого. Ожидается проверка.
  Жаль, поспать не удастся. Подправляю справку-доклад. Через час встречаю проверяющих, приземлившихся на госпитальной взлётке. Главный психиатр Северо-Кавказского военного округа и замначальника кафедры психиатрии ВМедА.
  - Ну, как тут, Иваныч, какие новости? - спрашивает Сергей Викторович, тепло пожимая руку. - Как психиатрия на переднем фронте? Что новенького в госпитале? Где разместился? Как обстановка в республике?
  - Психиатрия справляется. Много реактивных состояний. Строительство психоневрологического отделения законсервировано. Больных до моего прибытия без историй болезни отправляли во Владикавказ, "по документам". Теперь же заводим истории болезни. Солдат разместил в госпитальном отделении палатки УСБ медбата, вместе с соматическими больными. Офицеры же лечатся на базе терапевтического отделения госпиталя. Но и оно не имеет своего места и базируется на основе травматологического. Но в целом все довольны. Начальник отделения ещё не прибыл. Живу в кабинете, отдыхаю в "Титанике" на старой квартире. Обстановка в республике жаркая. Много подрывов и обстрелов колонн. Вот подготовил вам справку-доклад.
  - Это хорошо, почитаю на досуге. А вообще - как, не жалеешь, что в академию не поступил в этом году?
  - Что вы, Сергей Викторович, здесь столько опыта, я бы его нигде не смог приобрести.
  - Ну ладно, пошли, показывай свою полевую психиатрию...
  И мы уходим на обход территории. Одновременно комментирую анамнезы своих больных и рассказываю истории из местной жизни.
   - Спасибо, хорошо подготовился. Как Николай Васильевич?
   - Помог мне здесь с неврологическими больными. Штатный невролог ожидается не скоро. Месяц назад он уехал в Краснодар. Сказал, что если из округа будет командировка в Чечню на месяц-другой, он с удовольствием приедет.
  - А Астахов?
  - Ушёл с психиатрической должности медбата на санэпидотряд. Купил машину. Неделю назад на трассе, под Волгоградом, разбился...
  У Николая Васильевича через три месяца развился острый трансмуральный инфаркт миокарда. Ему было сорок два и планы на гражданскую жизнь. Он научил обращаться с неврологическим молоточком и дал советы по диагностике закрытых черепно-мозговых травм. Но никто никогда не знает, как сложится судьба, что ожидает человека завтра и суждено ли планам сбываться.
  - Да, не жалеет судьба психиатров... Ну, что ж, по своему распорядку работайте.
  Амбулаторный приём в поликлинике. В коридоре небольшая очередь из солдат срочной службы. Вдруг задребезжали окна. Обычный взрыв, который бы никто не заметил, так как в округе постоянно что-то взрывают. Но истошный крик женщины-чеченки: "Титаник" горит!", - вывел из рабочего состояния.
  Последний оказался целым, когда я подбежал к нему. Густые, плотные клубы дыма поднимались с прилегающего к нему минного поля. Негромкие хлопки долетали с места трагедии. Такого масштаба Ханкала давно не видела. Вертолёт МИ-26, в народе именуемый "Корова", переполненный молодым пополнением десантников, был сбит прямо над "Титаником". По замыслу врагов он должен был рухнуть на жилую зону и таким образом увеличить количество потерь. Но лётчики дотянули до окружающего гарнизон минного заграждения. Многие, кто выпрыгивал из люков горящей машины, подрывались на растяжках, монках (мины), таким образом своими телами освобождая путь сзади идущим. Сто двадцать два человека сгорели и подорвались на минах.
   Вскоре меня, как психиатра, вызвали на освидетельствование лётчиков. Они были трезвыми. Их выбросило из кабины экипажа при аварийной посадке. Все четверо находились в шоке. Им сейчас действительно не помешало бы выпить.
  Поднимая клубы пыли, носились бортовые КАМАЗы, перевозя пострадавших с минного поля в госпиталь. В небе барражировали МИ-24, надеясь найти исполнителей. Чаще всего такие теракты совершаются из белой "Нивы" с тонированными стеклами, - одна из популярных машин в Чечне и как правило бандиты растворяются среди местных жителей.
   После этого события командир дивизии приказал уничтожить все деревья в округе, снести разрушенные дачные постройки. А кто-то сверху запретил использовать МИ-26 для перевозки пассажиров.
   Из двадцати четырёх спасённых - четверо - экипаж. Двое поступило в психиатрический стационар. Молодой прапорщик, который только призвался с гражданки, чтобы заработать на свадьбу и подполковник-ростовчанин, попросивший сделать ему снотворное. Остальные с ожогами и минно-взрывными ранениями.
  На следующий день больные из психиатрии были эвакуированы бронепоездом в Моздок, так как в вертушку они отказались садиться. Через месяц прапорщик вернулся, чтобы требовать компенсацию. Лечение в окружном госпитале улучшения не принесло. Он выглядел подавленным, угнетённым, похудевшим.
  - Где моя компенсация, где мои пятьдесят тысяч? - плакал он в ординаторской. Почему другие получили, а я - нет? Чем я хуже? Я не сплю без снотворных, мне лица горящих мерещатся и днём и ночью, голова поседела...
  В момент трагедии он собирал у горящих соседей военные билеты. Говорил, что подобным образом хотел увековечить память о них.
  Как объяснить ему, что раненый - это тот, у которого что-то повреждено, причем желательно с разрывом головки мышцы, или ожогами с повреждением слоя дермы, остальных же государство игнорирует.
  Хотя, с другой стороны, - какие деньги, когда осталась жизнь. Значит, нужно прожить её за тех, кто не смог.
  Всё действие по спасению пострадавших происходило на глазах наших проверяющих. Запах палёной плоти, отваливающиеся слои кожи, комбинированные поражения, отдельные стоны. Вокруг все бегали, суетились. Постороннему наблюдателю могло показаться, что персонал в панике. Но мы-то знали, что это отработанный ежедневный механизм оказания помощи при массовом поступлении пострадавших, далёкий от книжных постулатов, но удобный для обеих сторон.
  - Вячеслав Иванович, где у вас можно купить водку?
  Бледное, покрытое маленькими каплями пота лицо главного психиатра СКВО выдавало тревогу и страх.
  - В моей жизни это второе крушение авиатранспорта. Сначала было падение самолета, теперь вот вертолёт.
  - В магазинах крепче пива ничего не продают - приказ комдива. "Рампу" сегодня разогнали... Зачем водку и зачем покупать? У меня в кабинете есть две бутылки восьмилетнего дагестанского коньяка - НЗ, для непредвиденных обстоятельств.
  Обратно он улетал на МИ-8, попросив ещё пластинку феназепама в дорогу, для себя и коллег. Крепко и по отчески жал руку.
  - Буду рад вас видеть в Ростове, Иваныч. Надеюсь, что проверок в вашу сторону больше не будет. Лучше встречаться на нашей земле. Скоро на пенсию, буду десантироваться в гражданскую жизнь.
  - Удачи вам, Сергей Викторович!
  Потери психиатрической службы во 2-й Чеченской войне пополнились. На этом вертолёте погиб Паша Романов - психоневролог Борзойского полка, который так и не долетел к новому месту службы. Там же была сестра-хозяйка терапевтического отделения госпиталя, улетевшая на выходные домой в Моздок. Смерть не спрашивает, когда ей приходить. Понимаешь, что по какой-то случайности ты не оказался среди пассажиров. Никогда не знаешь, где эта случайность может тебя настигнуть. Так и ребята, которые отдали свои жизни за неизвестную победу в этой войне, не знали, что так рано уйдут из жизни.
  Август - тяжёлый месяц для страны. Почти все крупные теракты совершаются в этот период. Спустя ровно год у нас в квартире остановился Василий Васильевич - хирург, прибывший на усиление в Моздокский госпиталь из Санкт-Петербурга, бывший командир операционно-перевязочного взвода.
  - Слав, можно вещи к тебе в квартиру закинуть?
  Всегда с улыбкой на лице, он производил впечатление энергичного и неунывающего парня.
  - Без проблем!
  - Ты для чего прилетел-то из Питера? В Чечне три года пробыл и вновь в наши степи.
  - Да на кафедре у всех потенциальных офицеров отговорки какие-то были, а я сказал, что летом над диссертацией работать буду. Вот меня и послали - набирать материал.
  Два дня Василий решал какие-то служебно-бытовые вопросы. То боевые отсудить, то выплаты какие-то, о которых во время перевода на Большую землю забыли в своё время. За своими вещами он пришёл, когда лопасти санитарного борта разносили воздух с пылью. Забежал на кухню в кроссовках, запыхавшийся, но довольный.
  - Ну, что, всё решил-то?
  - Нет, не успел, полночи оперировал. В марте приеду ещё раз в командировку. Вот вам две бутылки "Золотой улей" (кабардинская водка), выпьем вместе... как-нибудь...
  На следующий день мы узнали, что госпиталь в Моздоке был взорван террористом-смертником, промчавшимся на КАМАЗе, начинённом тротилом, сквозь ворота КПП. Это была суббота, и ребята - врачи усиления из Питера - после кропотливой работы пили пиво в придорожном кафе. Василий поднялся из-за столика: "Я мигом! Больная чеченка из отделения, позвонила на трубку, надо перевязку срочно сделать... буду через тридцать минут... закажите мне пока бокал Балтики шестёрки...".
  Не думаю, что кто-то остался равнодушным к трагедии. Персонал собирался в группы, обсуждал подробности, всех интересовал вопрос, как раненые, сколько пострадало. В реанимации не хватало мест в палатах и аппаратуры. Больные и раненые лежали в коридорах. Все врачи хирургического профиля заступили в усиление в операционные. Помогали, кто чем и как мог. Трезвонили телефоны из округа, требовавшие самой "оперативной" информации, приезжали представители командования, на которых мало кто обращал внимания.
  А утром повторился "день сурка": построения, пятиминутки, операции, поступления, эвакуация. Поступил приказ: "Всех пострадавших немедленно отправить в Ростов авиатранспортом!". Их не спрашивали о том, как они после вчерашнего падения будут переносить вертолётные пируэты, да и зачем, главное - отчитаться перед телезрителями и перед своей совестью о том, что проявили максимальную заботу о своих согражданах, выплатив денежную компенсацию погибшим и раненым. Деньги розданы, что ещё?!
  Наши проверяющие не стали нас досаждать вниманием, возвратившись в центр, и выставили хорошие оценки. За что? За то, что есть ребята, которые не жалея своего здоровья оперируют ночи напролет, спасают чьи-то пневмонии и гастриты, неврастении и отиты, принимают роды, и выезжают на передовой край, и при этом не забывают о том, что они носят и военный мундир, и белый халат. И когда возникнет необходимость, они сменят скальпель на АК, стерильный комплект хирургического белья на двадцатикилограммовую "Кирасу"...
  Работа Ханкалинского госпиталя далека от принятого на гражданке стереотипа. Остаётся гордиться тем, что он был единственным и уникальным в своём роде на фронтовой линии. Хотя фронт - это условность данной войны. Как написал неизвестный бомбер на стенах Грозного: "Мины могут быть везде, даже в воде. Граждане, будьте бдительны!"
  И госпитальные правила, и законы формируются и заводятся, исходя из практики и особенностей современной войны, частично изменяемые под требования руководящих документов и директив. Некоторые из научных мужей на Большой земле, мягко говоря, "критикуют" недописанные истории болезни, указывают на отсутствие взаимодействия с войсковым звеном или предлагают поставить новое диагностическое оборудование и заводить карточки на раненных в голову, изучив в Военно-медицинском музее сто семь историй болезни передового этапа. Вот бы поработали они с месяц-другой в режиме нон-стоп. Всем прибывающим по окончании срока командировки выдаётся удостоверение "Ветеран войны" с соответствующими льготами на бесплатный проезд и дополнительные пятнадцать суток отпуска. Всех хорошо размещают и правильно кормят. Но, главное, перестаёшь разделять личное и общественное время, есть только одно - рабочее, когда ты отдаёшь себя работе полностью, не думая о семье, праздниках, уик-энде, прочих атрибутах городской жизни.
  Когда в сутки поступает больше полутора сотен пострадавших, как было во время теракта в Аргуне в июне 2000-го, и они лежали на носилках и станках Павловского под открытым, пропахшим палёной нефтью небом Чечни, на территории медбата, а хирурги и травматологи не выходили несколько дней из операционной. На них только и успевали заводить карточки формы сто, об историях болезни речи не шло... Или операция по удалению из голени солдата неразорвавшейся мины, когда операцию проводили в специальном бункере, а врачи вместо хирургического белья надели бронежилеты и бронешлемы... Или рекорд нашего начальника травматологического отделения, который можно уверенно занести в книгу рекордов Гинесса, прослужившего в Чечне восемь лет в должности врача хирургического профиля.
  Меня часто спрашивают: "Наверное, теперь, вернувшись из Чечни, вы чувствуете себя спокойно и в безопасности? Здесь ведь не стреляют!?"
   Да, здесь не стреляют в прохожих. Здесь могут расстрелять из автоматов чей-то бронированный "Мерседес" на Невском. Здесь не падают вертушки, подрезанные вражескими "стрелами", а крушатся из-за неисправности самолёты, унося с собой жизнь неповинных людей. Здесь автомобилисты могут бейсбольными битами убить прохожих на пешеходном тротуаре, так как последние мешают проезду автомобиля, застрявшего в вечных пробках. Здесь могут сбить на пешеходной зебре или на зелёный свет, если ты зазеваешься телефонным разговором и не среагируешь вовремя на увлечённого автолюбителя. Да и где там, а где здесь? Мы живём в одной стране. И там - это зеркальное отражение здесь!
  
  
  
  В августе 2000 года. Где-то в центре Москвы
  
  
  Когда находишься в Чечне, постепенно привыкаешь к ежедневному ощущению страха, которое не покидает тебя. Идёшь ли ты по зелёному полю, переходишь ли железнодорожное полотно, летишь ли на вертолёте, ложишься ли спать. Где-то подсознание ощущает, что, возможно, это может быть последний шаг, мгновенье, вдох.
  Иногда оно активизируется, иногда маскируется за какими-то удобоваримыми формами поведения и сменяется некоторой молодецкой бравадой с лихачеством. Когда выезжаешь на рынок за продуктами, а из оружия лишь пара гранат в бардачке и в карманах камуфляжа, когда, окружённый чеченскими юношами на рынке, ты находишь выход из казалось бы, захлопывающегося капкана... Но это всё происходит в другой части неблагополучной России.
  В августе две тысячи первого оказался перед очередной дилеммой отправки в Моздок. Самолет из Чкаловского меня не взял, сославшись на более нужных пассажиров, и меня, уже практически готового к отправке, высадили из салона до следующего рейса. На полу зала ожидания аэродрома ютились семьи офицеров, в предвкушении рейса в Таджикистан. Некоторые из них жили здесь уже шестые сутки.
  Бегали босоногие детишки, жёны офицеров кипятили воду, заваривали в банках лапшу. Странно и жутко было смотреть на такое безразличие наших командиров к своему личному составу.
  Попытался поинтересоваться прогнозом ближайших полётов на Моздок, но диспетчер ничем не обнадёжил: "Утром звоните... после планёрки... сегодня рейсов не будет!"
  Делать было нечего, поехал в город на Пушкинскую, к другу Эдику, у которого уже ночую четвёртые сутки. Денег нет, и если бы не его забота, то перебивался бы хлебом и водой. Освободившись от жаркого камуфляжа и вещмешка, взяв напрокат у Эдика летние брюки и туфли, ушёл коротать время в Библиотеку им. Ленина. Что ещё можно в Москве днём делать? Посидеть на Патриарших да почитать в библиотеке. А вечером, когда друг вернётся с работы, попить с его коллегами-риэлторами пива на Пушкинской площади, да послушать музыкантов-самородков - завсегдатаев площади.
  Сегодня дважды останавливали для видеоинтервью на Садовом кольце. Интересно, увидят ли мои родные?
  Так, промотавшись оставшуюся часть дня по городу, решил, что пора возвращаться к "сегодняшнему дому". Обещал, что на ужин приготовлю пиццу из морепродуктов.
  Хорошо, что проезд по Москве бесплатный. Показал удостоверение личности и езжай, куда хочешь.
  На подъёме эскалатора на Пушкинской площади услышал какой-то хлопок, вслед за которым в воздухе появился запах дыма. Чем выше, тем больше клубов дыма. Пассажиры судорожно сбегают вниз, закрывая лица платками и футболками. Что это? Короткое замыкание, пожар? В подземном переходе, где ещё утром рассматривал в витринах выставленные на продажу дорогие швейцарские часы, народ проносится как угорелый. Не видно ни продавцов, ни постоянных охранников, ни лоточников.
  "Сильный пожар, раз всё брошено. И мне задерживаться здесь не стоит. Ещё запачкаю брюки друга в саже и гари, потом не оправдаюсь..." - мысли проносятся в голове.
  На поверхности почти всё как обычно. Шумит Тверская. Машины мчатся в обе стороны. И если бы не скопление народа у выхода из подземной галереи "Актёр" и чёрного дыма, валящего из прохода, ничего не изменилось бы в обычном ракурсе этого места.
  Заметил, что большинство собравшихся нацелили объективы своих фото-, видеокамер на место подземного выхода. Странно, что кроме как запротоколировать действо выползания раненных и обожжённых из жуткой горловины подземки, на большее никто не способен.
  Да простит мне мой друг испачканную одежду, но оставаться простым соглядатаем я не мог.
  Из нескольких сотен толпившихся только три человека включилось в спасательную операцию: я, сумасшедший певец Федька - завсегдатай Пушкинской площади и интеллигентный парнишка лет двадцати пяти. Мы доставали тех, кто не мог выползти.
  Я давал команды по сортировке. "Где же кареты скорой помощи? Почему не остановят движение по Тверской? Откуда столько телевизионщиков?" - параллельные мысли, возникающие подспудно.
  - Парень, сейчас мы тебя перенесём...- кричу выползающему из тоннеля с обожжённым лицом и грудью.
  - Спасибо, братки... - прошептал он.
  Подхватили юношу, у которого лицо наполовину обожжено, наполовину покрыто резаными ранами. Застрявшие в коже хрусталики витринного стекла блестят на солнце. Главное - к ним не прикасаться. Перекисью промоют, часть из них и выйдет.
  - Ребята, задержитесь на секунду, для кадра! - нас атакует телевизионщик с огромным видеообъективом.
  - Да пошёл ты... - но мат, как и на назойливую муху, действует кратковременно.
  Казалось, прошла вечность, прежде чем остановили движение и к месту трагедии приехали кареты скорой помощи. Зевак стало значительно больше. Теперь милиции пришлось сдерживать их, чтобы не мешать проведению неотложных мероприятий и погрузке пострадавших.
  Краем глаза заметил, что московские бригады скорой помощи оснащены побогаче, чем их "чеченские" коллеги. Современные новенькие носилки, пневматические шины. Об этом мы могли бы лишь мечтать у себя в Ханкале.
  Вытащил мужчину сорока лет. Судя по деформации нижней конечности, открытый перелом голени. Мужчина в шоке. Приношу его к первой попавшейся машине. Женщина крупной комплекции в синем медицинском комбинезоне командует: "Кладите его на эти носилки!"
  - Ок! Давайте, я вам помогу!
  - Ты кто?
  - Я военный врач... из Чечни...
  - Ты...?! - лицо её не смогло скрыть недоверчивого взгляда, которым она оценивала меня.
  - Я в вену могу войти, жгут, шину наложить и многое другое.
  - Ладно, на, держи, набирай шприц! - снисходительно сказал доктор, протягивая мне двадцатимиллилитровый шприц.
  Тем временем девушка решила наложить пострадавшему пневматическую шину и прикрепила его ремнями к носилкам. "Забыла про обезболивание? - пронеслось в голове, - не моё это дело".
  Подъехали другие телекомпании. Теперь у пострадавших пытались взять ещё и интервью, задерживая их погрузку в машины. Откуда столько бездуховности и бесчеловечности? Что сделало этих людей такими бесчувственными, как и тех зевак, кто наблюдает сверху... Бизнес, коммерция, мода?
  Вот и всё. Последний раненый погружен. Приехали машины ФСБ, и зевак стали разгонять. И я решил, что дело сделано, больше я здесь не нужен. Поэт-песенник активно давал интервью центральному телеканалу. Отмыв руки и одежду от свежих следов крови в Пушкинском фонтане, я ушёл к другу на Богословский переулок.
  По телевизору уже крутили беспрестанно новости. Эдик вместе с остальными жильцами коммуналки выслушал мой рассказ, который не совсем подходил под формат подаваемых новостей. Каждый видит жизнь по-своему...
  
  
  11.01.2002г., н.п. Ханкала, Чечня
  
  Как я добрался в Ханкалу. Поезд, который отправился из Киева с опозданием на час, очень быстро догнал время и в Ростов мы прибыли своевременно. В Ростове я пробыл полчаса, купил билет на поезд Москва-Нальчик, который тоже опоздал на полтора часа и доехал до города Прохладный, что в Кабардино-Балкарии, а там пересел на поезд Минеральные Воды - Гудермес. Возникла мысль, чтобы добраться в Ханкалу электричкой, но в Моздоке я все же вышел из нее, так как вокруг сидели лишь одни чеченцы. На вокзале в Моздоке познакомился с офицерами, с которыми сел в такси. От КПП аэродрома два километра шли пешком. На пересылочном пункте диспетчер сказал, что вертолет только что улетел и следующий будет через три дня. Не поверил и остался на взлётке. Ветер, мороз и ни деревца, чтобы скрыться. Вместе с сотней желающих бегали от вертолёта к вертолёту, с федерального аэродрома на МВДэшный и так десять часов подряд. За это время вылетел лишь один МВДэшный МИ-8, который забрал только пятерых женщин и десятерых полковников.
  На взлётке познакомился с тремя ребятами и вместе пошли искать место для ночлега. На аэродроме для потенциальных пассажиров установили палатки, но они не отапливаются, а на нарах кишат разные паразиты. В город решили не ехать, так как было уже темно, да и опасно в такое время передвигаться по Моздоку. Но, как, оказалось, найти место для ночлега на аэродроме было непросто, и нам пришлось побродить по общежитиям, пансионатам и другим местам. В конце концов, договорились нетрезвым майором, и он впустил нас в офицерское общежитие, взял лишь бутылку беслановской водки и по пятьдесят рублей с каждого. После долгого пребывания на ветру и морозе чувствовал себя не очень хорошо: кожа на лице и губах обветрилась и была красной, как у вареного рака, пальцы на стопах болели от мороза. Поэтому, прежде всего, решили продолжить наше знакомство согреванием с помощью двух бутылок водки, которые приобрели у консьержки. Отварили кипятильником сосиски и посидели вчетвером. Предшествующие события оказали мгновенный снотворный эффект. Дверь у нас не закрывалась, и я немного переживал за безопасность моих вещей.
  Утром мы снова отправились на взлётку, но шансов у нас было немного, так как было седьмое января (рождество) и лопасти вертолётов в большинстве своем стояли недвижимыми. Но мне посчастливилось встретить коллегу, который работал летным врачом санитарного борта и перевозил раненых в Моздок. Он в последний момент посадил меня на салон.
  В Ханкале стоял настоящий пятнадцатиградусный мороз и везде лежал снег. Как потом оказалось, что это был рекорд за последние шестьдесят лет.
  Командир части встретил меня довольно спокойно. Я написал рапорта, где объяснил, почему так долго добирался после окончания обучения в интернатуре. Смысл объяснения заключался в том, что командование ростовского госпиталя отправило сопровождать больного солдата-шизофреника в Архангельскую область, что было правдой. На обратном пути поезд Москва - Ростов-на-Дону пересекал российско-украинскую границу в г. Харьков, где из-за болезни я сошел с поезда. Учитывая мою российскую принадлежность, и отсутствия показаний для лечения в местных учреждениях, я отправился в г. Киев, где и проходил пятнадцатидневный курс лечения в районной поликлинике. В оправдание привез украинскую справку, которую купил у своего бывшего детского врача за двадцать гривен (ста двадцати рублей). Справку вместе с рапортом подшили в строевой части. Как оказалось, этого было достаточно, чтобы не возбуждать в отношении меня уголовного дела (задержка военнослужащего на срок свыше десяти суток, расценивается, как самовольное оставление части и требует от командования части возбудить уголовное дело в отношении дезертира).
  Наказал он меня еще заранее до моего возвращения тем, что оставил без пятидесяти процентов тринадцатой зарплаты или ЕДВ (единовременное денежное вознаграждение) это премия, которая выплачивается в конце года приблизительно 50$. Как мне кажется, это не очень большая сумма, чтобы прогулять почти месяц и встретить Новый Год дома, так как ребята рассказывают, что перед праздником комбат брал с них почти месячную зарплату, чтобы отпустить на неделю домой.
  Предшествующего начмеда, который заменял меня в период моей интернатуры, он выгнал за злоупотребление алкоголем. Пил тот очень сильно. Причем имел привычку мочиться под себя, чем вызывал раздражение у соседей и поэтому постоянного места жительства не имел, и его гоняли из угла в угол. Впоследствии он стал одним из первых офицеров-бомжей Ханкалинского гарнизона и спал в подъездах. Зарплату ему не платили, так как он потерял денежный аттестат. Из следующей части - инженерно-сапёрного батальона его тоже выгнали за пропажу двухсот шприц-тюбиков промедола. Питался он в офицерской столовой, куда его еще пускали без пропуска, ночевал в казармах, подъездах. Всегда ходил пьяным и грязным. От такой жизни заболел вирусным гепатитом и был эвакуирован в Моздок.
  Комбат не хочет меня никуда отпускать, так как говорит, что ему снова пришлют алкаша. На мое место просятся два майора, но они ему не нравятся из-за внешнего вида. В Ханкалинском госпитале ребята рассказали, что место врача стоит 1000$, что мне кажется завышенным. С поступлением в академию в этом году я уже пролетел, так как надо было написать рапорт до первого января.
  Но есть и положительные моменты. С первого января нам повысили заработную плату почти на двадцать процентов или 100$, (денежное довольствие солдат в Чечне, кстати, составляет 140$). Для офицеров сделали бесплатное питание в местной столовой. Хотя я и хожу туда редко, так как кормят там гадко, несмотря на наличие официанток. Боевые платить практически перестали, закрывают по два-три дня в месяц. Если ты ездишь в командировки по Чечне, то половину должен оставить.
  Поселился в своей старой квартире "Титанике" вместе с офицерами нашей части. В комнате живем по четыре человека. Все также перебои в снабжении: нет тепла, воды, света. Но нет мышей, как в палатках, и ветер не поддувает. Допоздна сижу на работе. Прихожу в квартиру лишь переночевать и переодеться. Долго отстаивал свое право жить в общежитии, а не в лазарете медицинского пункта. Доказал, что эффективность работы снижается при проживании в рабочем кабинете. Командир хотел, чтобы у меня всегда все было под контролем и врача в любой момент можно было бы вызвать.
  Начал бегать, так как легко можно выйти из формы, да это останавливает меня от соблазнов выпить, так как предлагают очень часто (считается престижно пить с доктором). Готовлю пищу в медпункте. Благо, что прошлогодней весной успел получить электроплиту и пять холодильников. Сделал себе и своим подчиненным суточные дежурства сутки через трое, чтобы постоянно оказывать медпомощь.
  
  17.04.03. н.п. Ханкала, ЧР
  
  Не удержавшись от соблазна, я покусился в поход на рынок. Спустя два дня ребята уговорили меня пообедать - и, поддавшись соблазну, мы выдвинулись на "рампу" - так называется местный рынок и прилегающий к нему частный сектор. Кафе имело достаточно неординарный вид. Мы сидели на улице за обычными лавками. Каждый стол был рассчитан на десять человек. Стены были задрапированы плащ-палатками, окна - ржавыми решётками, всё заведение было огорожено ветхим забором. Из бетонки торчала труба, из которой выходил горящий газовый факел. Крыша, как таковая, прикрывала лишь на треть. Поначалу я просчитывал возможные пути отхода, так как оружие было не у всех. Но затем, поддавшись общей эйфории, увлёкся созерцанием окружения и соответственно отдыхом. Это совсем было не похоже на то, что я привык видеть.
  Солдат - "срочник", который был призван охранять станцию, по-видимому, забыл про свой автомат и исполнял обязанности диск-жокея, попеременно прокручивал лезгинку с попсой. Девчонки-дагестанки в военной форме приплясывали как под ту, так и под другую музыку.
  Большая часть посетителей только что вернулись с боевых выходов. Кто-то ранен, кого-то контузило, и он выкрикивал каждое слово. На бёдрах, столах ещё запылённое оружие. Тосты перемешивались: "за погибших товарищей", "за милых дам", "за родителей". На столах самопальная чеченская водка. Меню: шашлык, пельмени, салат. Молоденькая чеченка-официантка мило улыбалась золотым ротиком, торопливо подавала на стол. Я с ней раньше общался, когда она была уличным продавцом. Затем привозила своего дядю в реанимацию. Затем встретил в черном платке. Больше я в это кафе не ходил, так как кусочек шашлыка, дополнявший порцию, не был похож на курицу (свинину, говядину).
  Не удержался, чтобы не сфотографировать окружение. Через два часа мы ретировались, так как видно было, что скоро будет и стрельба, и драка, и прочие увеселительные мероприятия.
  Раннее утро! Заканчиваю своё дежурство. Через пару часов сдамся и займусь аквариумами. Один из них дал течь, и его пришлось проклеить. Теперь подолью водицы и, если всё будет спокойно, пересажу рыбок из карантинного. Они уже несколько дней просиживают там, ожидая своего часа. Я подкупил зелёный грунт и хочу сделать небольшие "Лужайки-островки". В прошлый раз я уже делал такие - смотрится. Из рыб у меня живут скалярии, сомы-торакатумы, меченосцы, малинезии, анциструсы, гелидохайлусы - подвид сомов, гурами, барбусы-клоуны, вуалехвосты, "золотые"; несколько ампулярий и речных улиток. В большом аквариуме они выглядели достаточно красиво.
  Дежурство прошло напряжённо. Три подрыва на фугасах - десять раненых; преимущественно отрывы стоп. Утром, когда их осматривал в реанимации, на вопрос о жалобах - все отвечали однозначно: "Жалоб нет...". Колонна с Борзого привезла двенадцать больных, сплошь завшивленных. Как итог - тридцать человек за сутки. Сейчас приятная сонливость, смешанная с лёгкой усталостью.
  Жду выходного. Наверное, схожу на "рампу", а затем на крышу. В прошлое воскресенье загорал три часа, теперь эпидермис на некоторых местах отслаивается. Но удовольствие получил от такого пассивного отдыха - колоссальное!
  Ещё одни выходные. Погоды нет. Периодически накатывают маленькие депрессивные волнушки. Думаю, чем бы себя занять. Вчера дебютировал в печенье с корицей и грецкими орехами. Вкусненько! Грустно, что нельзя позвонить.
  Побегал. Комендатура на взлётке пыталась арестовать, - опять мешаю вертолётам. Выслушал массу "комплиментов" в свой адрес, но не стал вступать в пререкания с подвыпившими вооруженными людьми. Жизнь человека, как я убедился в ЧР, стоит недорого - двадцать-тридцать тысяч рублей. Именно столько надо отдать адвокату и прокурору за неумышленное убийство при неосторожном обращении с оружием, чтобы получить условно два-три года. Этот вывод я сделал после разговоров с солдатами, проходящими ВВК по неосторожному обращению с оружием или неумышленному убийству.
  Сходил на "рампу". Нашли ещё более стильное кафе. Во дворике между столами просушивалось женское бельё вперемешку с носками и чёрными юбками. Здесь же во дворе готовилась еда, мылась посуда, пахло несгоревшим газом и палёным мясом. Танцевали посетители, которые сами выбирали себе диски. Один из посетителей задел столбик и обрушил часть импровизированной крыши. Здесь между столов сидели охранники-комендачи́ с автоматами в "разгрузках" - они же "крыша". Потанцевали на кривом бетонном полу. Это уже становится в привычку - посещать чеченские заведения. Правда, аппетит мне подпортил кусочек мяса, который не принадлежал по внешнему виду к тому, что я заказал, от которого и кошка отказалась. Но зато выпустил накопившуюся экспрессию в танце.
  Сейчас "воюю" с одним из больных - бывшим бандитом-головорезом из банды Гилаева, а теперь психопатом-наркоманом, "защищающим" конституционный строй с другой стороны. На фоне массового видения казней он стал больным. Каждый вечер разбивает себе либо голову, либо кулаки в кровь, так как не может жить без вида крови. Не знаю, что он испытывает после содеянного. Весь персонал настроен против него, сколько бы я не объяснял, что не нам судить. Сегодня он сбежал на ту же "рампу", где приобрёл себе очередную дозу и пока под кайфом. Интересно с ним беседовать, так как невозможно рассчитать его "поворотов". Коран ли этому объяснение?
  Очень хочется чего светлого и чистого, яркого и фееричного!
  
  
  
  Населённый пункт Ханкала
  
  Октябрь вышел для меня напряжённым месяцем в плане работы, тренировок и размышлений по поводу своих дальнейших перспектив. На работе уверенно совмещал мыслимые и немыслимые, а порою нежелательные обязанности. Крутился, удивляясь своему проворству, хотя, вру, не удивлялся. Так как давно не имел много интересного, что приносило бы удовлетворение и давало бы удовлетворение от сделанного. Вместе с тем в подсознании постоянно витала мысль о предстоящем отпуске, что связывал с возможностью оценить пик своей спортивной формы и помериться силами со старыми и новыми соперниками, а также разрешить некоторые узелки.
  Поэтому бросался от поликлиники к приёмному отделению. В первой я вёл приём. Во втором замещал начальника отделения. От реанимации, где реконструировались заблудшие души любителей закваски до госпитальной палатки, где проходят отбор лица, официально заявившие себя психическими больными и готовые пройти курс реабилитационного лечения с последующим освидетельствованием и досрочным увольнением из рядов ВС РФ по причине его отсутствия или дефицита в данном месте в нужное время.
   Это, конечно, не значит, что я скептически отношусь к жалобам, но часто и в последнее время в ультимативной форме я слышу заявления о том, что "Доктор, я болен, я хочу домой, а вы такой всесильный и не хотите пожалеть меня и моих родителей..." Бывают, конечно, вариации, но чаще после такой наглости я выпроваживаю за дверь, из-за которой доносятся звуки об уходе на минное поле или в плен или ещё куда-нибудь. Нет, конечно, мне жалко таких ребят. Всех! Хотя бы за то, что не получили в нашей стране нормальной армейской житовухи, что стали "козлами, шестёрками..." или ещё кем-то в мексиканской среде. Я слишком, наверное, социализирую данное направление? Хотя особо одарённых стараюсь не забывать, и, если позволяет, то развиваю их талант в нужном направлении. Так - из последнего. Приходит боец и говорит с порога: "Меня изнасиловали восемь или шестеро дагестанцев!!!" Естественно, я понимаю, что это очень сильный поступок, чтобы с ходу выпалить такое. Следующей фразой было: "Я хочу застрелиться и у меня даже отняли автомат!" - после таких слов я даже не стал собирать у него анамнез, тестировать и расспрашивать обо всех тяготах и лишениях. Это даже, несмотря на то, что прошёл год после такого трагического события. Посоветовал ему поскорее собрать все причитающиеся для такого случая документы и отправил его на ВВК с той же целью, с которой заканчивал предыдущий абзац.
  Но, когда десантник-разведчик заявил, что хочет стать девушкой и заглядывается на симпатичных мальчишек, - я засомневался в сказанном и подверг его психику суровой часовой беседе, где затронуты были вопросы названия определённых клубов в нашей столице, детские увлечения и забавы и остальные проволочки, необходимые для психиатрического допроса.
  Что-то я отвлёкся от основного, видимо, стиль или образ работы сказывается на настроении.
  Хотя настроение вроде бы хорошее. Радуюсь, а чему - не понимаю. Нога в гипсе, план годовых тренировок и осенних соревнований полетел или рухнул, впереди операция, за которой обещают ещё не одну, но мне кажется, что всё будет хорошо. В сравнении с моими соседями по палате, которых сегодня доставили с поля боя, у меня пустяки. Когда стал невольным слушателем их недавних подвигов, внутри, где-то глубоко почувствовал и зависть и ущемлённость выбранной стези, и гордость за наших ребят, стоящих выше более оснащенных арабов; или это сейчас пришло, во время написания, - не знаю, а может, и не приходило вовсе ничего? Сижу-размышляю о возможных жизненных коллизиях.
  Никогда бы не мог подумать, что окажусь в таком плачевном положении. Но месяц, видимо, действительно был слишком напряженным. И перепись с её необходимыми поездками в Грозный, где находился штаб сего мероприятия. После каждой такой поездки в душе обращался к Всевышнему с благодарностью за то, что всё прошло благополучно. Страха, того животного, который бывает, когда в первый раз прыгаешь с парашютом, тонешь в воде или попадаешь под обстрел, уже нет и в помине. Есть что-то такое, когда понимаешь, что случай движет твоим сегодняшним бытиём. Как-то перед поездкой в город Грозный генерал Хряков нахваливался своей модной амуницией: бронированный УАЗик, бронежилет, автомат и автоматчики, гранаты за пазухой. Затем последовало ещё более дурацкое продолжение: "А что есть у вас доктор, скальпель?!" На что я сказал, что я психиатр по специальности, а от умело пущенной "мухи" все его прибамбасы будут не к месту...
  Иногда даже возникает ощущение бравады жизнью, что готов совершить любые подвиги или необдуманные поступки. Для чего, кого? От скуки, от нехватки эмоций, от желания полноты - охватить, почувствовать, пережить. Некоторые связывают это с адреналином, другие приписывают эндорфинам, я согласен, что есть такие гормоны, белки, которые активируют нашу подкорку на более высокий лад, заставляя взбудоражить её почище кружки чифиря или заварного кофе. Но вместе с ними (активаторами), есть что-то ещё, что не подлежит химическому описанию (сравнению). Это, как когда подобно слаломисту, но только без лыж, несёшься вниз по заснеженной бурятской сопке, интуитивно перепрыгивая через поваленные деревья. И понимаешь, что можешь не рассчитать своей сноровки и остаться лежать уткнувшись лицом в снег или что-нибудь более твёрдое. Тогда и начинаешь - нет, не тогда, а потом, когда уезжаешь из Бурятии, чуточку взрослеть и переваривать происходившее с тобой - жизненную феерию (не хочется называть это лотереей).
  Недавно побывал в Чеченских сопках. Не хотел особо выезжать в эту командировку. Прежде всего из-за того, что не видел полезности от необходимо сделанной работы. Предстояло осмотреть ребят отдалённых гарнизонов (Борзой, Калиновская, Шали) на наличие у них психиатрической патологии. Как будто речь идёт о вирусном гепатите, которым можно болеть скрытно. Она, то бишь патология - либо есть, либо нет. Как правило, это написано на лице, если она явная, то видится окружающими и без присутствия психиатра. Но в Ростове-на-Дону, в штабе Северо-Кавказского военного округа виднее.
  Началась поездка весело! Пока добирался до взлётки (дело было после дождя, а санитарные машины ожидали поступления раненых) заехал более чем по колено в жижу чеченского пластилина. Стою я так: за спиной рюкзак, в одной руке сумка с ноутбуком, в другой пакеты с электроплиткой и электрочайником (выезжал ведь в неизвестность и всё могло сгодиться) и думаю с периодичностью одна мысль в три секунды: "Кто бы мне помог и для чего это мне надо? Как долго здесь можно проторчать? Как бы не съехать ещё глубже? и т.п.". Простоял бы долго, если бы не проезжающий грузовик, который заехал передними колёсами в нашу лужу-жижу и водитель "щиро" предложил свою руку и помощь. От занятия места в его кабине я отказался, т.к. и так не знал, чем можно выразить свою благодарность за спасение, не хватало ещё испачкать салон. Так и доехал с ветерком и брызгами от колес на спине на передней подножке грузовика до взлётно-посадочной полосы, попутно истекая грязью из башмаков и штанин. Вид у меня был самый что ни на есть презентабельный для проверяющего. На взлётке лужи более чистые и менее глубокие. Так что перед посадкой наводил лоск на своих берцах. После чего познакомился с лётчиками, которые меня приняли за прокурора, как потом оказалось, из-за сумки с ноутбуком. Но когда узнали, что психиатр, то затащили в кабину и целый час до отлёта я слушал их страхи и согревал себя так мило и кстати предложенным дагестанским коньяком.
  Вместе со мной в Борзой летело несколько солдат, которые в течение неизвестно долгого времени жили или бомжевали неподалеку от боевых машин в ожидании своего борта. Второй глагол им больше подходил, так как их внешний вид очень подчёркивал их образ жизни. Догадкой остался лишь способ добычи пищи. Хотя всегда есть что украсть и кому это купить.
  Прилетев из относительно тёплой Ханкалы, где ещё нет желтизны на деревьях и вовсю молодится свежая трава и, увидев спустя пятнадцать минут заснеженные сопки с побуревшей листвой и ударившим в грудь запахом приближающейся зимы, я несколько содрогнулся от быстрых контрастов. Не успев отойти от ощущения себя соринкой в пылесосе после подъёма восьмёрки, я двинулся в поисках пристанища. Следующим было знакомство с командиром полка, которого я проигнорировал, перелезая через вертолётный заборчик, хотя подсознательно чувствовал его суровый взгляд на своём отклоняющемся от устава виде. Он, как обычно в таких случаях делается, дал знать, кто является вельможей, а кто вассалом, пообещав отправить меня обратно (при том, что вертолёты летают в этом направлении один раз в две недели, а срок моей командировки не предполагал задержки более чем на три дня) и под конец обозвал меня "диким офицером", правда за глаза, но для меня это было скорее комплиментом из его уст.
  Следующим моим шагом на высоте тысяча двести метров над уровнем моря был поиск воды для ножной ванны, стирки и остаточной обработки обуви. Дело оказалось сложным на такой высоте. Водопровод тянется из какого-то отдалённого уголка на протяжении одиннадцати километров, и часть труб смыло сдвигом почвы во время дождей. Так что уже несколько дней обитатели живут тем, что сливают остатки столь драгоценной жидкости из систем отопления, которые, естественно, не функционируют. Но благо таяние горного снега оставляет после себя множество луж и, заславши одного из солдатиков в указанном направлении, я спустя некоторое время смог очистить себя от Ханкалинской грязи.
  Работы, как и предполагал, особенно не было: приводили и приходили кто угодно и с чем угодно. Конечно, был некоторый процент и профильных больных, но их и без меня было кому обследовать и отправлять на эвакуацию (в штате медроты имелся врач-психоневролог). А так - кто только не приходил: энурезники (те, которые мочатся в постель), дефицитчики (те которым необходимо полноценно питаться, чтобы догнать сверстников) и прочие праздные любопытствующие.
  Правда, приобрёл новых и приятных знакомых в лице местного психиатра и стоматолога, с которыми проводили долгие вечера без света, а утром, умывшись стаканом газировки, побрившись и почистивши зубы из одноимённого и неиссякаемого сосуда, приступали к изучению, кто душ, кто ртов.
  Но знакомство с местностью было бы неполным без пробежки. И вот, нацепив медицинскую косынку на лоб, вставив плеер в уши, под звучное Ramstein я выдвинулся на обследование не столь отдалённых уголков местного гарнизончика, выискивая трассу, чтобы была покруче, да потяжелее, попутно любуясь окружающими красотами гор и представляя себя где-то на учебно-тренировочных сборах в Кисловодске. Думал, что раз уж застрял, то надо пользоваться моментом и использовать особенности ландшафта для повышения своего мастерства в виде бега в горку.
  Но в одну из своих сказочных пробежек по дивным склонам я не разошёлся с мчавшемся сверху КАМАЗом. Управлявший им местный джигит обдал меня холодным ветром сильной машины, а я, лавируя меж потоками воздуха и пыли, влетел всеми четырьмя конечностями в твердый грунт и торчащий из него металлический прут. Успел подумать о плеере, который выпал из моих рук так же стремительно, но остался цел. Не первое падение за этот месяц, но не думал, чтобы настолько было серьёзным. Через боль пробежал ещё пять километров, пытаясь доказать самому себе, что ничего не произошло. Но когда ночью колено увеличилось вдвое, а утром следующего дня я не смог передвигаться на нижних конечностях (шёл руками по стене), понял, что влип, и пора сваливать на основную базу, на реабилитацию и рентгенографию. И даже после рентгенографии думал, что всё ерунда, пока не оказался на операционном столе и коллега доктор Щукин не продемонстрировал количество извлеченной крови, прокомментировав это соответствующим образом. Хотя продолжаю считать, что он несколько сгустил краски.
  Но нахожу что-то новое и в сегодняшнем своём положении. Хожу на костылях - качаю верхний плечевой пояс и мышцы спины. Веду приём у постели. Обычно говорят "у постели больного". У меня это несколько звучит в другой плоскости, но больных это не смущает. Изучаю то, чему не было раньше уделить времени. Опять же испытываю новые ощущения. А как без них?
  P.S. Сегодня мне сделали вторую операцию. Доктор заверил, что всё идёт на поправку, но окончательно станет всё на свои места месяца через три, когда наступит холодный период травмы и можно где-нибудь в Ростове будет сделать артроскопию.
  
  Побег из Чеченского госпиталя капитана Аленичева
  
  В Чеченском госпитале нет замков на дверях. Отделение открытого типа, и все больные могут в любое время совершать прогулки по территории госпиталя. На бетонном заборе колючая проволока, перед забором натянута проволока путанка МЗП (малозаметное препятствие), обмазанная мазутом, территорию госпиталя патрулируют солдаты-автоматчики. На КПП также автоматчик и дополнительная охрана. Вокруг Ханкалы минные поля, выбраться на большую землю без документов практически невозможно. За три года работы отделения - один побег.
  Капитан Аленичев поступил по направлению командира из Борзойского гарнизона. С его слов, много работал, мало отдыхал, не был в отпуске полтора года, друг подорвался на мине, командир части лишил премии, мало закрывает боевых. Буду подавать на него в суд - отсуживать боевые и отпуска. Типичная история для типичного чеченского невротика. Поместили его в офицерскую палату. Сообщили, что завтра первым рейсом полетит на Владикавказ, и в этот же день медицинским самолётом перелетит в окружной госпиталь Ростова-на-Дону, где в психиатрическом отделении пройдёт военно-врачебную комиссию. И капитан Аленичев согласился. "Заодно и жалобу на командира в окружную прокуратуру подам...". Но попросил разрешить ему ночью дописать текст жалобы.
  - Пожалуйста, но только до полуночи.
  Утром на пятиминутке во время смены дежурства доклад от медсестры.
  - Капитан Аленичев всю ночь писал жалобы. Был возбуждён, ходил по коридору. Говорил, что не даст сделать из него психически больного человека...
  - Феназепам с димедролом делали?
  - Нет, от всех уколов категорически отказался!
  - Ну, ладно, на десять утра дают борт на Гизель, готовьте больных, истории болезни. Саида, полетите сопровождать вчерашнего параноика.
  В ординаторскую забегает Мафуржат (дежурная младшая мед.сестра).
  - Вячеслав Иванович, Аленичев угрожал мне охотничьим ножом, забрал свою сумку с вещами и сбежал из отделения.
  - На КПП звонили? Срочно пусть перекроют выход.
  Но оказалось поздно. Там он испугал солдата-автоматчика тем же ножом. Да и как не испугаться. Офицер всё-таки. А тут ещё нож. Пьяный с утра, подумал солдат. А дежуривший по КПП - старший прапорщик, начальник столовой, заявил просто: "Мне до пенсии три месяца. У меня жена, сына женю, а вы хотите, чтобы я своим животом рисковал. Да мало ли таких сумасшедших и тех, кому не поставили диагноз, по Ханкале шастают. Так они не только ножом угрожают. Вон в полковой столовой устроили автоматную стрельбу два взвода. Весь кафель разбили. И там что ли нужно было перехватывать. Вот вы психиатр, вот и занимайтесь своими больными!"
  - Ничего, товарищ прапорщик, без вас разберёмся. Для начала напишите объяснительную, как и почему пропустили больного через КПП, не проверив его удостоверение личности, не спросив пропуск. Вы обязанности, наверное, свои плохо знаете? Вот до вечера изучайте! Доложите, а будете плохо знать, - повторно через день заступите.
  - Так тогда в столовой есть нечего будет.
  - Там и так есть нечего. Разворовали всё. Такие, как вы и вам подобные.
  - Что вы такое говорите? Вы видели?
  - Я не видел, так там и увидеть ничего нельзя! Пишите объяснительную!
  - Если я у каждого офицера буду пропуск спрашивать, мне через одного морду бить будут!
  - Ничего, таким как вы, будет полезно!
  Со старшим прапорщиком - начальником столовой - отношения были непростые. Я не мог забыть, как он приготовил для инспекторов моего последнего кроля, который был предназначен для селекционного разведения, сказав мне, что кролик сбежал в степь! Это было как раз перед приездом командования. А госпитальный паёк он стремился урезать и свести к скудному однообразию.
  Возвратившись в отделение, позвонил командиру госпиталя.
  - Скажите, он кто - псих?
  - Вчера был ещё невротиком, а сегодня больше похож на психотика!
  - Ладно, позвоните дежурному по дивизии, в комендатуру, прокуратору, на взлётку. Далеко ему не уйти. Держите меня в курсе событий.
  Через час звонок по местному телефону.
  - Мне нужен начальник отделения! Говорит капитан Аленичев!
  - Я вас слушаю.
  - Выдайте мне справку, что я психически здоров!
  - Мы такие справки не выписываем. Поедете в окружной госпиталь. Пройдёте ВВК, после этого вам и выпишут справку о здоровье! Возвращайтесь в госпиталь!
  - Не вернусь, если не выпишете мне такой справки!
  - Не выпишу!
  - Я тогда подорвусь на минном поле в Грозном!
  - Это ваше право. Справок не выдаём! Вы где сейчас?
  - Я звоню из прокуратуры, подал жалобу на командира и на вас, что лишаете меня моих прав.
  - Я вас ничего не лишил. Командир направил вас на лечение, выполняйте его приказ. Давайте обсудим этот вопрос не по телефону. Я сейчас подъеду и поговорим.
  - Хорошо!
  Вызвали дежурного водителя с УАЗиком, фельдшера-эвакуатора, взяли двух солдат-санитаров из приёмного отделения, укладку оказания неотложной помощи, простыни. Но, увы, капитан Аленичев покинул расположение прокуратуры раньше, чем мы туда приехали, сказал, что ему надо в комендатуру.
  - А что мне делать с его заявлениями? - возмущался дежурный по прокуратуре. - Возбуждать или не возбуждать уголовное дело? Я их зарегистрировал.
  - Вы что, не видите, что писал больной человек?
  - Я то вижу, но это к делу не пришьёшь. Заключения ВВК о его психическом здоровье у меня нет. Дайте их мне, я подклею его заявления к истории болезни. А вам оставлю расписку и справку о его теперешнем психическом состоянии.
  - Раз так, нате, берите.
  - А если он ещё придёт, что мне с ним делать?
  - Задержать или уговорить остаться. Но знайте, он вооружен холодным оружием - охотничьим ножом, будьте осторожны. Позвоните мне, мы подъедем.
  Через час звонок повторился. Звонил капитан Аленичев, на сей раз с минного поля. Требовал всё туже справку. На что я заметил, что телефонные линии так далеко не заходят, пусть приходит после обеда в отделение за справкой. Проинструктировав персонал, ушёл отдыхать.
  Капитан Аленичев появился под вечер. Грязный камуфляж, руки в ссадинах, на лице кровоподтеки. Появление повреждений кожи он объяснил тем, что перелазил через забор госпиталя, так как старший прапорщик не стал его впускать, сказал, что у него нет пропуска для входа. Мы его поместили в люкс, который состоял из палаты площадью пять квадратных метров, обитой изнутри стальными пластинами и с решётками на окнах (по генеральному плану это должна была быть госпитальная касса). Соседом у капитана был подполковник, приехавший командовать батальоном, но заболевший в дороге и под воздействием "голосов" ранивший в область печени контрактника из Дагестана. Теперь он периодически собирал камни и кирпичи, прятал под кровать, так как боялся вендетты со стороны его земляков.
  На уговоры отдать нож ушло двадцать минут, на просьбу сделать "витаминный" укол ещё тридцать минут. Но на повторение витаминов капитан не соглашался. Достал из карманов самодельные металлические пластины, полулунной формы, с остро заточенными краями. Пришлось для подстраховки вызвать двух солдат с автоматами в бронежилетах и касках и выставить возле него индивидуальный пост наблюдения. После грозного "Товарищ капитан, я приказываю вам сдать холодное оружие дежурному по госпиталю в сейф для хранения!", он подчинился и сдал под роспись в книге выдачи оружия части свои амулеты и нож.
  - Подчиняюсь, потому что уважаю вас, товарищ подполковник! А то мне капитан приказывает. А это что за солдаты стоят возле палаты?
  - Это для охраны отделения. Объявлена команда "зелёный гранит", приказано усилить госпиталь.
  - Да "зелёный гранит" - это угроза применения противником химического оружия. А у вас есть ОЗК и противогазы, товарищи солдаты?
  - Так точно, товарищ капитан.
  - А если боевики применят химическое оружие, как меня будут спасать, я с собой не взял?
  - Не переживайте, у нас на складе на всех хватит. По этой команде со склада сестра-хозяйка получит все комплекты и выдаст вам. Спите спокойно!
  Я ушёл домой, так как время было в районе 20.30. Но не успел зайти в квартиру, комендант общежития постучала в дверь.
  - Вячеслав Иванович, к телефону, срочно, из отделения звонят!
  Выяснилось, что капитан Аленичев набросился на автоматчика и попытался завладеть табельным оружием. Но солдат не выпустил его из рук.
  - Всё, товарищ капитан, переводим вас в реанимацию. Там под контролем анестезиологов. И вам и нам будет спокойнее.
  - Не хочу, не буду, не пойду. Вы не имеете права. Я не давал согласия на добровольную госпитализацию!
  - Вы в армии или где? Вы должны сначала выполнить приказ, а потом можете его обжаловать.
  Говорю медсестре сделать больному аминазин с димедролом.
  - Нет ничего, Вячеслав Иванович. Всё израсходовали на вчерашнего параноика. Не могли успокоить его, он всю ночь по койкам бегал.
  - Реланиум тогда.
  - Его тоже нет.
  - А что есть?
  - Можно взять модитен-депо (пролонгированный нейролептик, который действует три-четыре недели) у его соседа подполковника, ему вчера жена принесла.
  - Делайте, надо как-то успокоить его пыл.
  Вызываю дежурного реаниматолога в отделение.
  - Не возьмём. Пять раненых поступило. Сестры с ног валятся. Только операции закончились. А этот потерпит до утра. Дыхание свободное, самостоятельное, пульс в норме, давление стабильное! У вас тут психиатрия, вот и лечите своих больных.
  - Он нуждается в индивидуальном посту наблюдения, фиксации, медикаментозной седации. У меня нет ничего, аптека будет получаться послезавтра. Пусть у вас полежит до утра, а утром вместе с первым бортом на Владик. Мне завтра в отпуск, буду его заодно сопровождать.
  - Не возьмём. У вас тут решётки на окнах, а вдруг он вздумает у нас со второго этажа выпрыгнуть.
  - Послушайте, в отделении двадцать пять больных, из них пять психотиков. Два в маниакальной стадии, три шизофреника. Сестре не уследить за всеми.
  - Решайте сами свои вопросы. Детский сад какой то!
  Сообщив командиру подробности отказа и возможные последствия, я получил добро на его перевод и через пять минут двое санитаров, с двумя солдатами из караула сопровождали в реанимацию больного, который пытался встать, зацепиться за перила, извиваясь из-под фиксирующих его простыней.
  В реанимации его седатировали. Благо, с этим у них никогда проблем не было. Снабжение в первую очередь, что, в общем-то, и правильно. Но в три часа ночи он проснулся (дежурные врачи, видимо, нет), развязал простыни и голым спустился по простыням со второго этажа. Но его встретил исполняющий обязанности начмеда госпиталя - Апандий Абуталибович.
  - Иду я в приёмное отделение. Думаю, дай посмотрю, как моя Марфушка (жена, врач эндоскопист) пьяных контрактников освидетельствует. Вижу - мужик из реанимации спускается, голый. Думаю, наверное, кто-то его застукал, сорвал ночь парню. Я ему говорю, "что, облом?". А он давай дёру. На своего не похож. Хорошо патруль догнал, привёл его. Он мне говорит: "Я больной из ПНО (психоневрологическое отделение). Не хочу лежать в реанимации". Отвели его в ПНО, дали чая согреться, он и уснул. Поднимаюсь я в реанимацию, проверить, как там наши ребятки - врачи дежурят. Спят голубчики! И медсёстры тоже. И раненые - все спят! А потом говорят мне: "У нас некому в реанимации дежурить, сутки через сутки заступаем, без выходных. Ничего, будут ходить ещё и дежурными по госпиталю, нечего расслабляться!".
  Утром все были доставлены во Владикавказ, а капитан долетел и до Ростова, где ему был выставлен диагноз шизофрении. Состояние все три месяца, которые он там находился, оставалось нестабильным, и он не покидал стен надзорной палаты. Выписан был к месту жительства в сопровождении двоих представителей части.
  
  
  Такси... прощание с Ханкалой
  
  
  Из Моздока в Ханкалу я добрался на такси. Не люблю я этот вид транспорта, особенно в здешних условиях. Но Энвер пообещал, что таксист - парень проверенный, "повезёт, как надо...". Попутчиками у меня были двое ребят в гражданке. Как потом выяснилось, один из них - лейтенант - выпускник Казанского военного училища, ехал служить в Ханкалу, а другой - контрактник - вэвэшник (военнослужащий внутренних войск), направляющийся в горную часть. Из Минеральных Вод до Моздока они также путешествовали на такси, отдали зачем-то милиционерам по две с половиной тысячи каждый, ещё три тысячи - таксисту, который их "передал" другому таксисту. О существовании электропоезда по данному маршруту они, по-видимому, и не подозревали. Первые полчаса мы слушали инструктаж нашего проводника. Как и что говорить ментам на блок-постах. Некоторые фразы он повторял, чтобы они покрепче засели в мозгу. "Если мент тебя спрашивает, есть ли у тебя деньги, отвечай - нет, что едешь в долг!" "Если он спрашивает, одолжи деньги у таксиста или передай их из части таксисту, говори, что не сможешь этого сделать, а предложи ему самому проехаться с тобой до части". "Ни в коем случае ничего не дари и не продавай ему". "Во время досмотра не отвлекайся, не верти головой, отвечай на вопросы поочерёдно, держи руки в карманах". "И главное, не нервничай, будь спокоен". "Даже если тебя высаживают из машины, забрав твои документы, запомни: дядя Руслан ещё никого не оставлял на трассе". Хуже всего - это встреча с кадыровцами. От них не знаешь чего ожидать, много неграмотных. Как-то встретились на трассе с ними, один из них десять минут орал, что увидел русского. А так, дорога, в целом, спокойная. На прошлой неделе был получасовый бой, пара ментов хотели стать героями и завалить банду, но не рассчитали своих сил - не повезло ребятам! Также он предложил ребятам сдать мобильные телефоны, чехлы от них ему на хранение. В машине у него был оборудован тайник. Обосновал это тем, что стражи порядка облюбовали способ обмена своего старенького монохрома, на относительно новенький и дорогой пассажира. У меня не забирал. Ты - подполковник, тебе всё можно. Ты, главное, сделай лицо построже, и посильнее рычи, тогда они нас быстро пропустят.
  А блок-постов нам предстояло проехать много. Первый - на выезде из Моздока. Проверка документов, осмотр сумок. Вопрос сержанта ДПС ко мне: "А почему на гражданской машине едешь?". Ответ, сердито и нахмурившись: "Другой не было". Далее были посты Ставропольские и чеченские. За двадцать километров до Грозного нашу "Волгу" остановили. Остальные машины не вызывали подозрений. Их водители отдавали рукой своеобразное приветствие и спокойно проезжали.
  После проверки документов последовало указание выйти из машины с багажом для досмотра вещей. Начали с меня. Двадцать пять минут продолжалось цирковое представление. Завели за угол блок-поста, чтобы нас не было видно с трассы. Дебютировали с мобильного телефона.
  - Брат, подари, телефон.
  - Не могу, он мне нравится самому.
  - Давай меняться, я тебе свой Siemens, а ты мне Sony Ericsson. Ты себе ещё купишь!
  - Не, меняться я не хочу!
  - Ну, тогда продай!
  - Я не продаю его, это память!
  - Тогда продай (подари) sim-карту. Ты - подполковник, тебе ещё сделают.
  - Она не моя, взял в пользование.
  - Как, подполковник, и не можешь сделать себе sim-карты?!
  - Давай посмотрим твой телефон, может, ты там какие-нибудь секреты везешь.
  Далее перешли к просмотру милиционером содержимого файлов телефона (видео, фотографий, контактов). Сержант ловко управлялся с джойстиком, поочерёдно просматривая файлы, попутно (наверное, из любопытства), прося объяснить, что, где и кто изображен. Создалось впечатление, что он уже не впервые держит его в руках. Второй прикрывал, нервно сжимая автомат в руках. Видимо, он был менее образованным и лишь поддакивал. Ещё трое контролировали трассу. После телефона перешли к рюкзаку.
  - Это что?
  - Карт-ридер.
  - Что такое карт-ридер?
  - Устройство для чтения карт памяти восемь в одном.
  - О, мне тоже нужен карт-ридер! Подари, брат!
  - Не могу, мне самому нужен, как я фотографии из фотоаппарата в компьютер буду перекачивать?
  Повертев в руках бутылку закарпатского коньяка, с немым вопросом "Подаришь?", я ответил - "Это за приезд с друзьями...".
  - Ручка у тебя хорошая, сказал сержант, после того, как проверил стержень в ней и молча положил в нагрудный карман рубашки.
  - Э нет, это подарок!
  - Что тебе всё дарят и дарят, может, ты нам что-нибудь подаришь?!
  - Ну, я же врач, вот мне и дарят.
  - Ладно, закрывай рюкзак, доставай-показывай, что в карманах лежит.
  - Хороший бумажник, почему пустой?
  - Из отпуска возвращаюсь.
  - А это что, магнитные карточки? Много денег на них, может, поможешь?
  - Разве из отпуска с деньгами возвращаются?
  - Ну ладно, свободен, пока, иди, зарегистрируйся. Зови друзей сюда.
  Пригласив своих попутчиков на беседу к стражам, я стал ждать, когда товарищ милиционер освободится и запишет мои данные в свои талмуды. В это время подъехал джип TOYOTA, из которого вышел спортивный охранник с модным пистолетом и таким же автоматом, на поясе висела связка РГДэшек. Далее последовал выход представительного дяденьки, одетого по московским меркам. Он взял милицейские тетрадки, оставил там автографы, что-то спросил на чеченском языке, и в путь. Как сказал Руслан (таксист) - это лейтенант, проверяет трассу.
  Я спокойно занял переднее сиденье "Волги", и уже практически успокоился. Всё цело и невредимо, осталось при мне. Прошло сорок минут. Вернулся контрактник. А лейтенанта всё нет.
  Тут он прибегает и задает таксисту дурацкий вопрос: "Где вас можно найти в Ханкале?"
  - В смысле?
  - Меня задерживают. Я опоздал на одни сутки в часть и меня снимают.
  - А зачем я тебе нужен в Ханкале?
  - Чтобы забрать там у вас телефон.
  - Я же тебе говорил, что без тебя никуда не поеду.
  - Ну, тогда одолжите тысячу, я в Ханкале с вами рассчитаюсь.
  - Ты что, дурак? Ты хоть не сказал, где твой телефон лежит???
  - Нет, но я остаюсь здесь.
  Далее последовали сплошные нелитературные выражения со стороны таксиста. Ещё минут двадцать их не было. На чём договорились, не знаю.
  Пришёл сержант, досмотрел салон авто, естественно, тайник он не обнаружил. Когда мы уже были готовы тронуться, он напоследок вызвал ещё и меня.
  - Брат, сумочка у тебя для телефона хорошая, она у тебя всё равно без дела в рюкзаке валяется, а для моего аппарата подошла, подари, а?
  - Да я с ней бегаю, она от дождя и пыли хорошо защищает, да и зачем тебе старая сумочка?
  - На память о тебе! Да и лейтенанта своего выручишь. Ты же офицер!
  - Гм. Но ведь я старший офицер, а он младший, я с ним не общаюсь.
  - Что, думаешь, он не человек? Не можешь подарить - продай. Деньги у него (лейтенанта) возьмёшь в Ханкале.
  - Слышь, брат, зачем тебе такой дешевый подарок? Давай, я тебе оставлю свой номер телефона. Ты, твои друзья, родственники могут заболеть. Земля круглая. Позвонишь - я тебя отблагодарю!
  На том и порешили. Оставил я ему питерский Билайн. И выдвинулись в путь. Всё оставшееся до Ханкалы время водитель комментировал наши (точнее лейтенанта) поступки и рассказывал аналогичные ситуации, которых у него было предостаточно в багаже. Когда въехали в Грозный, я достал фотоаппарат и перешёл к фотографированию интересных объектов по ходу нашего движения. Вот Путин вручает младшему Кадырову Звезду героя России, вот на рекламной растяжке Аллу Алханов призывает к единению с Россией, вот школьники в нарядных костюмах стайкой возвращаются со школы, вот навстречу по шоссе идёт стадо коров, вот рекламный щит гласит: "Водитель, выбирай, остерегайся мин, выбирай безопасные и проверенные дороги!". Вот бомберы написали "Чиргек предупреждает, мины могут везде, даже в воде, выбирай безопасный путь!" А вот эхо войны, ещё не закрашенное на фасаде магазина: "Русские, вы окружены, сдавайтесь, сопротивление бесполезно". Город живёт мирной жизнью. Торгуют одни женщины. Мужчины либо сидят на корточках стайками, подобно воробушкам, либо грозно расхаживают по улицам с оружием наперевес, далеко не в военной форме или камуфляже. Наверное - это прототип современных местных дружинников, подумал я, но фотографировать не стал.
  Водитель высадил нас с лейтенантом на окраине города, ему нужно до темноты добраться в горы, а мы бодро зашагали в сторону КПП-1. На моё предложение оплатить поездку последовал отказ. Земля круглая, ты - друг Энвера. По дороге я инструктировал лейтенанта о том, что и как обстоит в Ханкале. Как и полагается - нас, точнее - его багаж досмотрели. Пронос спиртных напитков на территорию гарнизона запрещён командиром дивизии.
  
  День
  
  Звонок начальнику курса. Он просил ему позвонить в понедельник.
  - Пётр Константинович, здравствуйте! У меня все хорошо!
  - Вы где, Вячеслав Иванович?
  - Подъезжаю к Питеру (осталось ещё двести шестьдесят километров).
  - Сегодня! Нет! Ладно, завтра прибудете ко мне. Начальник факультета собирает парадную коробку.
  - У меня травма голени.
  - Всё равно прибудете, но захватите с собой справку-освобождение.
  Каждый год слушатели ординатуры первого-второго годов обучения принимают участие в параде победы на Дворцовой площади (9 Мая). Маршировать мне кажется почётным. Но вот полтора месяца готовиться к параду, по три-четыре часа, через день, в послеобеденное время... А тут ещё и травма ноги подвернулась. Пойду за освобождением.
  Следующий день я посвятил добыче справки и отмечанию дня рождения в отделении клиники психиатрии и детской наркологии. Последнее прошло, как запланировал, с промежутком в один час между мероприятиями, а вот со справкой вышла история с детективным оттенком.
  - Здравствуйте, товарищ доктор!
  - Добрый день, товарищ подполковник! Что вас привело на сей раз ко мне? Парад или выезд в Красное Село? Вы ведь недавно у меня были?
  - Да, был, с простудой. В Красное Село я не еду, в параде не участвую.
  - Не стыдно вам, до подполковника дослужили, а бегаете ко мне со всяким мелочами. На войне люди без ног воевали!!! И медицинская книжка у вас, вон какая толстая.
  - Так каждый год диспансеризацию прохожу, вот она и закончилась!
  - Вы знаете, я двадцать пять лет одной книжкой пользовался, так она была в два раза тоньше вашей. Что с вами произошло? Парад, кросс или Красное Село?
  - Я в параде не участвую. На тренировке ногу повредил, хромаю. Полечить хотел.
  - Что вы мне. Первый курс, а всё справки-освобождения.
  - Мне справка не нужна. Я хотел к травматологу сходить, чтобы мне лечение назначили.
  - Не могу. Мне начальник курса ваш звонил. Сказал, чтобы я никому справки не выписывал. Все справки через него. А то недавно половина парадной коробки у меня тут сидела. Вы так далеко не уедете. Бог шельму метит!!!
  - Да мне к травматологу, нога болит, хромаю!
  - С травматологом вы все договоритесь. Через начальника курса. Сначала к нему, потом ко мне. И знайте, бог шельму метит!
  - Давайте я позвоню, и вы с ним поговорите?
  - Пожалуйста, пожалуйста!
  - Пётр Константинович, у меня травма. Точнее застарелое повреждение голени. Я сейчас у врача факультета. Он без вашего разрешения не даёт мне направления к травматологу поликлиники. Можно мне обратиться к травматологу?
  - Передайте трубку врачу. После травматолога зайдёте ко мне с оправдательными документами. Завтра начальник факультета будет строить факультет в парке академии в 15.30. Просьба не опаздывать.
  - А у меня дежурство в клинике психиатрии.
  - Ваши проблемы, товарищ подполковник. Договаривайтесь, меняйтесь. Чтобы были без опозданий. Возьмите с собой медицинскую книжку и справку от травматолога.
  После посещения факультетского врача я направился к травматологу.
  - Разрешите?
  - Вы что так не смело входите? О, целый подполковник, а входите, как курсант первого курса! Что случилось?
  - Бегал, готовился к соревнованиям, острая боль в голени.
  - Снимайте брюки, ложитесь на живот... Да, тендомиозит у вас. Три недели надо покой, физиопроцедуры, мазь противовоспалительная. Мажьте толстым слоем, сверху бинт, пусть впитывается. Вы откуда?
  - С кафедры психиатрии.
  - Да, бывал я у вас. Консультировал больных в своё время. Вот вам справка-освобождение, на три недели, от строевой, нарядов и хозработ, направление в физиокабинет, лечитесь.
  - Спасибо большое.
  - Следующий день начался дежурством по клинике психиатрии. Первый дежурный предупредил меня о своём периодически временном отсутствии. А мне ещё надо начальнику курса справку, книжку показать. Описав пару больных, поступающих с синдромом зависимости от алкоголя, иду на факультет. Начальник курса внимательно читает записи в медкнижке, изучает справку.
  - Всё равно надо строиться в 15.30, сегодня, в парке академии. Собирает начальник факультета. Возьмите с собой медкнижку. Хотите совет?
  - Да, конечно!
  - Выйдем на улицу... Вы на кафедре физподготовки связи имеете? - шёпотом спрашивает он.
  - Да, я часто выступал за академию.
  - Пусть начальник кафедры позвонит начальнику факультета и скажет, что вы в процессе подготовки к соревнованиям получили травму.
  - Хорошо, я попробую, спасибо.
  Звонок от старшей сестры приёмного отделения.
  - Поступает больная. Вас ждать или на отделении опишете?
  - На отделении.
  - Ещё одна поступила в реанимацию.
  - Что случилось?
  - Не знаю, к нам не заносили, была носилочной.
  - Я буду через десять минут.
  Быстро хромая иду на кафедру физо, уговаривать начальника кафедры о звонке начальнику факультета. Нахожу его за игрой в большой теннис.
  - Не переживай, оставь свои данные на вахте, напиши телефон, имя-отчество начальника факультета, я закончу, - позвоню.
  Окунаюсь в дежурство. Начинаю с реанимации. Вижу фигуру лежащей в постели женщины, с растрёпанными волосами и красной кожей лица.
  - Как вас зовут, как здесь оказались, какое сегодня число?
  А в ответ лишь открывание безучастно настроенных к моему расспросу глаз. В истории болезни кроме пульса, давления и паспортных данных, ничего нет.
  - Что-то известно по анамнезу? - спрашиваю у медсестры.
  - Семён Степаныч смотрел. Сказал, что лечил её в прошлом году.
  - А почему молчит? Давление 180/120. Как корректировали?
  Врачи все внизу, в ординаторской. Ординаторская отделения реанимации была перенесена в подвал, что позволило открыть палату-люкс на её бывшем месте. Теперь её занимают больные VIP-класса. В этот день там находился больной с зависимостью от кокаина, употреблявший в сутки двадцать пять грамм достаточно дорогого зелья.
  Спускаюсь в подвал, где после беседы с начальником реанимации, дежурным врачом выяснил, что больную должен был описать Семён Степанович, ещё час назад, назначить ей лечение.
  - А неврологи, терапевты смотрели? Вдруг у неё ушиб головного мозга или острое нарушение мозгового кровообращения, давление то высокое, вот она и молчит.
  - Семён Степаныч, сказал, что у неё шизофрения. Он её в прошлом году лечил.
  - Ну ладно, раз сказал, значит ему виднее, напишу в истории, что увидел.
  Вечером, когда я с курсантами, студентами зашёл в реанимацию, пациентка мило разгуливала в ночной сорочке по отведенной ей половине палаты. Вторую половину занимал дедушка с деменцией, вот уже месяц находящийся на ИВЛ, без признаков сознательной деятельности.
  На мой вопрос, что же с ней случилось, она растеряно ответила.
  - Да так, ничего...
  - А почему здесь оказались?
  - Не знаю.
  - А что за ватные шарики в ушах?
  - У медсестры попросила. Телевизор громко работает. Мешает.
  Ни я, ни студенты не слышали звука телевизора из соседней палаты, так его заглушал шум работающей аппаратуры ИВЛ.
  - Да вы и так всё знаете. Я вижу, вы догадались.
  - А что за голоса вы слышите?
  - Да так, иногда.
  - А сейчас они с вами?
  - Маленько есть.
  - И что говорят, кому принадлежат, родным, незнакомым людям?
  - Не знаю, мешанина какая-то в голове.
  - А соседи что, о вас говорили вчера вечером?
  - А вы откуда знаете?
  - Ну, врачи о многом знают... сказал я, многозначительно улыбнувшись.
  - Ну, значит, вы и об этом знаете.
  Во время беседы она периодически доставала и вставляла ватные шарики в уши, перетаптываясь с ноги на ногу.
  - А что вы хотите у нас спросить?
  - Я и так обо всём догадалась.
  - Спасибо, поправляйтесь, мы вечером ещё зайдём к вам.
  До построения десять минут. Первый дежурный ушёл по делам. Срочно ищу замену. Соглашается Елена Коврова подменить на тридцать минут. Догоняю хмуро идущих двух второкурсников, затянутых портупеей поверх шинелей. Ой, а что мне делать? Где достать шинель, фуражку, портупею? Ладно, что-нибудь придумаю. Ведь официально переход на летнюю форму одежды не произошёл, несмотря на +10, это оправдает зимнюю шапку. Шинель на складе осенью не дали, не было размера. Заказал, шьют. Придумываю по пути возможные варианты ответов на возможные вопросы. В парке все в шинелях и фуражках. Прячусь за спинами. Спрашиваю у начальника курса, может, мне уйти, чтобы не было лишних вопросов. Не отпускает. Встречаю Шамсулу - окулиста из Ханкалы и Юру - невролога. Хвастаюсь своими печатными работами. Вышел сборник научных работ слушателей академии, который я накануне приобрёл на факультете. Три работы принадлежат мне, ещё три написали мои ученики. В них мы затронули темы агрессии, профотбора, профилактики психогений у курсантов, проективных методов диагностики суицида, дерматографической карты личности. Завтра состоится итоговая конференция слушателей на кафедре психиатрии, где мои подопечные готовят доклады.
  - Ра-авня-аайсь! Сми-иирно! Ра-авнение на средину!
  - Здравствуйте, товарищи!
  - Здравия желаем, товарищ полковник!
  Спустя тридцать минут томительного ожидания пришёл начальник факультета.
  - В парадную коробку становись! У всех, откуда ни возьмись, появляются нарукавные повязки с цифровыми обозначениями рядов и места в них. Чувствую себя неловко среди всеобщего порядка и единообразия. Пытаюсь спрятаться за деревьями. Но тут зычный голос подполковника с ВДВэшными эмблемами командует: "Больные-хромые, калеки становись у трибуны в одну шеренгу!"
  - Так, ты повыше, обращается он к моему соседу. Заполняй коробку!
  - Я не могу, товарищ подполковник, у меня спина!
  - Можешь, становись, спину будешь на пенсии лечить!
  Из высоких больных остался я один.
  - Так, вы товарищ подполковник, заполняйте место в третьей шеренге!
  - У меня неполный разрыв икроножной мышцы. Вот справка. Готовился выступать на соревнованиях. На тренировке получил травму.
  - Вопросов нет, уважаю.
  Всё, можно было передохнуть спокойно. Он переключился на менее рослых. Коробка укомплектована. Но нас не отпускают. Мы наблюдаем за ребятами, поглощающими парковую пыль. К нам подходит начальник факультета. Опять допрос.
  - Что у вас?
  - Хронический гепатит.
  - Как в армии ещё служите?!
  - У вас что?
  - Металлоконструкция в малом тазу.
  - Я удивлен вашей выносливости.
  - У вас что...
  Нас отпустили. Радость гонит меня из парка на дежурство. Вместо тридцати минут, полтора часа выяснения отношений. Не забываю хромать...
  На дежурство пришли ребята. Готовим четыре доклада. Нервная анорексия. Концепция боевого стресса. Актуальные вопросы игровой зависимости. Нейровизуализация в стереотаксической хирургии. Три третьекурсника, один пятикурсник. Нам сказали подготовить доклады к межвузовской конференции, которая будет проходить на базе первого медицинского института. Но перед ней необходимо было показать наработанный материал на нашем кружке. Завтра заседание. Есть время отшлифовать содержимое презентаций, подготовиться к задаваемым вопросам. Поэтому на сегодня ограничились беглым осмотром больных и обходом отделений. Примечательно, что впервые выступают студенты "гражданского" факультета, среди которых есть девушка. До полуночи редактировали тексты, картинки в презентациях, обсуждали за чаепитием больных. Время прошло незаметно быстро. Решили собраться за полчаса до утренней врачебной конференции, чтобы просмотреть слайды на большом экране. Конференция прошла интересно, собрав большое количество курсантов. Вместо запланированного часа оказалось два. Начальник кафедры всех наградил сборниками трудов кафедры. На межвузовской конференции вышло не так, как хотелось. Причин было несколько: реферативность некоторых из докладов, высокие притязания организаторов на призовые места, и - как следствие - недостаток объективности в оценках докладчиков. Некоторые из докладов понять было просто невозможно. Или у нас низкий уровень образования или мы отстали от городского прогресса. Но названия некоторых из докладов изумляли. "Исследование отношения стоматологов к родственникам психически больных...". Наш курсант 3-го курса получил номинацию за лучшую эрудицию в знании вопросов психиатрии. Большая часть выступающих после окончания заседания расстроились. Возможно, это и к лучшему, так как появится повод для совершенствования. В дальнейшем мы решили сделать паузу в "научных исследованиях" и научиться описывать больных: жалобы, анамнез, психический статус, что скорее пригодится им в жизни, если они решат стать психиатрами. Следующая конференция будет проходить в наших стенах, возможно объективности будет больше.
  Звонок на мобильник.
  - Вячеслав Иванович, здравствуйте! Звонит мама Крикунова, из Мурманска! Помните нас?
  - Да, конечно! Что случилось?
  - Вы не могли бы мне прислать факсом справку о том, что сын лечился у вас, с полным диагнозом? Мне для батюшки, в церковь надо.
  - Вы же должны были на этой неделе в Питер приехать, продолжить сеансы психотерапии. Я звонил Арнольду Ивановичу, он сказал, что половину сеансов вы прошли.
  - Да, но он нашел ревматолога, который выставил диагноз болезни суставов и предложил ему стационарное лечение. Он очень расстроился, говорил, что это неизлечимо, "что не хочет жить инвалидом", два дня не находил себе места... повесился в ванной.
  - Я поговорю с руководством кафедры, перезвоню вам.
  
  
  В июне 2006
  
  
  На дежурстве в детской наркологии. Из восьми суток - одни провёл дома. Дежурство по клинике, в наркологии, два наряда по факультету.
  Самое тяжёлое было вчерашнее в клинике. Четыре послеобеденных поступления, беседы с поступившими больными, назначения в истории болезни, написания осмотров, обходы клиники, проведение процедуры подшивки давнему больному. (Не смотря на то, что уже третий месяц не работаю в частной клинике, клиенты продолжают обращаться). Походы в штаб для решения вопроса с летним каникулярным отпуском. Решили провести его в Чеченской Республике. Мне интересно, как изменилась жизнь там, поработать над материалами архивных историй болезни, а Наде - с участниками боевых баталий. Поэтому, когда она предложила такой вариант вместо запланированной Одессы, я удивился и вместе с тем с радостью согласился. Наверное, я скучаю по Ханкале, по той работе, коллективу, друзьям.
  Первый дежурный врач был занят написанием диссертации, и поэтому пришлось с курсантами-кружковцами заниматься осмотрами. Попутно прошли всю клинику.
  Вызов на "острое отделение".
  - Нам нужен дежурный врач.
  - Что случилось?
  - Больной Петренко требует себе четыре кубика сибазона.
  - Он наркоман?
  - Нет, шизофреник.
  - Хорошо, сейчас будем.
  - Давайте пройдем в ординаторскую.
  Усаживаемся. Заходит санитарочка. Ведёт себя странновато, - подмигивает нам и закрывает окно. Бегло смотрю на паспортную часть истории болезни. Акулов Сергей Сергеевич, 1973 года рождения, диагноз: шизофрения, параноидная. Внешний вид: несвежие длинные волосы, неухоженная борода, рваная кофта из-под больничного костюма, очки, прикрывающие недобрые глаза.
  - На что жалуетесь, Сергей Сергеевич?
  - Да, ни на что не жалуюсь. Вколите мне внутривенно четыре куба сибазона и дело с концом. Мне многого не надо.
  - Ну, давайте по порядку. Что с вами случилось, что вы требуете сибазон?
  - С братом поругался. Он мне передачу принес, а я его обматерил и выгнал.
  - Ну, с кем не бывает. Все ссорятся, ругаются, а потом мирятся.
  - А я со всеми ругаюсь. Я никого не люблю и ни с кем мириться не собираюсь.
  - Почему вы со всеми ругаетесь?
  - Мне никто в жизни не нужен, кроме моих собачек. Вколите и дело с концом.
  - Скажите, а почему здесь оказались?
  - Сдали, сволочи! Выпишусь, отомщу всем!
  - Расскажите о себе подробнее. Родились, воспитывались, учились, работали?
  - Нечего рассказывать. Десять классов, подработки, нацистская группировка. Ребят посадили. Негров избивали. Я один остался. Инвалид. Одна радость - собачки.
  - А инвалидность, по какому заболеванию?
  - Я не болею. Моя душа бессмертна. Я её продал сатане. Мой бог у меня внутри.
  - Женаты, дети есть.
  - НЕТ! Вколите мне - и все разговоры закончены.
  - Может быть внутримышечно лучше?
  - НЕТ, я прошу внутривенно. У меня на попе нет живого места. Хотите посмотреть?
  - Спасибо, не надо, наденьте брюки. Давайте вы пока подождёте в палате, а я изучу вашу историю болезни и приму решение.
  - Я надеюсь, оно будет в мою пользу!
  Листаю историю болезни. Болен с пятнадцатилетнего возраста, когда появились отгороженность от окружающих, замкнутость. Стал пропускать занятия в школе, конфликтовал с родителями. Постепенно перестал следить за собой. Принимал участие в неонацистской группировке. Увлекался черной магией, проводил сеансы спиритизма. Заявил родителям о своём бессмертии. Избил мальчика палкой на улице. Не моется. Спит в постели с двумя ротвейлерами, мочится в постель. Неоднократно госпитализировался в стационары города. Самостоятельное прекращение амбулаторного приёма поддерживающих доз нейролептиков вызывает обострение заболевания. Инвалид второй группы по психическому заболеванию. Ухудшение состояния в течение последнего месяца. Угрожает матери физической расправой. В сопровождении родственников прибыл в клинику. Госпитализирован в добровольном порядке.
  В процессе лечения состояние остаётся нестабильным. Имеют место аффективные колебания настроения. При поступлении получал внутривенно сибазон. Звоню первому дежурному, описываю случай, получаю согласие. Инструктирую медицинскую сестру о медленном внутривенном введении препарата. Больной успокаивается "на глазах". Перед выходом к нам подходит санитарочка.
  - Если я моргаю, значит с больным нужно быть осторожней. Я и окно закрывала, чтобы не сбежал. Он уже не в первый раз у нас лежит. Как-то был случай, во врача запустил табуретом, а сам через окно пустился бежать. В следующий раз будьте внимательней, мальчики.
  - Хорошо, спасибо, хором отвечаем мы.
  Заходим в "острое" женское.
  - Мы бы хотели навестить Круглову Ольгу. Мы на прошлой неделе с ней беседовали. Она тогда была фиксированной к кровати. Как она сейчас?
  - Да вот, в туалете, стоит, ужинает, отвечает нам бойко санитарочка.
  - Ольга, с вами можно пообщаться?
  - Вам можно, а вот рядом возле вас ведьме - нет. И ты тоже уйди, обращается она к курсанту пятого курса, мне не нравится твоя улыбка.
  - Мы бы хотели с вами поговорить, когда вы поужинаете.
  - А я не хочу, надоели все...
  - Пойдёмте, разговора с ней получится. Острое состояние ещё не купировано.
  Путь в реанимацию проходит через второе отделение, где лежат женщины, преимущественно болеющие неврозами. Проходим мимо холла - столовой.
  Стол, накрытый красивой скатертью, ваза со свежими цветами, карандаши, краски, Ира Эпштейн. Девушка тридцати лет, нелепо одетая, гордо выпрямив спину, сидит за ним. Ира Эпштейн играет - частый больной клиники. Заболевание протекает с нарастающим личностным дефектом. В течение учебного года третья госпитализация. Она увлекалась музыкой. Играла на арфе. В какой-то из моментов её жизни она стала "общаться" с именитым испанским композитором, который предлагал ей руку и сердце. Под влиянием его голоса она выпрыгнула с четвёртого этажа, сломав обе кости обеих голеней. После стабилизации костных отломков, была переведена в клинику психиатрии. В наличии голоса она больше не признаётся. Стали заметны интеллектуальное снижение и волевые нарушения (перестала следить за своим внешним видом, интересоваться окружающей действительностью, выполнять гигиенические процедуры).
  - Здравствуйте, Ира! Помните, мы с вами беседовали в прошлый раз?
  - Да, конечно.
  - Давайте продолжим? Мы бы хотели провести с вами психологическое обследование.
  - Я вижу, у вас есть цветные карандаши, бумага. Что означают ваши рисунки или эти каллиграфически написанные стихи? Это ваши книги Ницше, Берна?
  - Это я тренирую почерк и пишу стихи Пушкина. Ницше и Берн помогают мне понять смысл жизни и общаться с людьми.
  - Наше задание заключается в следующем. Возьмите простой карандаш, закройте глаза. Поставьте в центр листа точку, придерживая лист свободной рукой. Не отрывая карандаша от центра листа, изобразите некий свободный рисунок. Постарайтесь не задумываться о том, что вы рисуете и отрывать карандаш и руку от поверхности стола. Вам все понятно? У вас есть в наличии три минуты. Время пошло!
  Рядом сидящая пожилая тётушка лет пятидесяти спрашивает у меня.
  - А что такое, доктор, депрессия? Вот мне врач сказал, что у меня депрессия. А что это такое? Вот у меня есть гипертоническая болезнь. Я знаю, что страдают мои сосуды и сердце, есть гастрит, это болит желудок. Но это понятно. Попью таблеток, и вроде бы всё затихает. А здесь, как и сколько не пью - и ничего не проходит! Настроения как не было, так и нет.
  - Таблетками тут не всегда поможешь. Надо искать причину вашего состояния. Кроме таблеток заниматься психотерапией. Это заболевание сложнее всего лечить, поскольку врачи не всегда знают, в чём находится субстрат (основа) этой болезни, да и многое зависит от самого больного и его родных.
  - Вот и я заметила, как придёт ко мне муж навещать меня, так меня сразу то в жар, то в холод. И так уже два года. Где только не лечилась, никто не помог. А у вас помогут? На сколько эффективнее лечение в вашей клинике?
  - У нас помогут! Об эффективности вы спросите у своего лечащего врача. Да и цифры эти будут скорее относительными. Основная надежда на саму себя!
  - Вы как все. Все говорят - "возьми себя в руки!". А как взять себя в руки? Вот я сжимаю эти руки в кулаки, а легче не становится. Не собраться, сколько не заставляла. Что делать, не знаю.
  - Не сдаваться перед болезнью. Она уйдёт, и вы быстро забудете её.
  - Время истекло. Давайте посмотрим, что у вас получилось. Замечательно! Теперь переходим к следующему этапу. Вы воспользуетесь цветными карандашами и закрасите все белые пятна на вашем рисунке, не задумываясь о содержании. Как только вам покажется, что карандаш пора сменить, выбирайте следующий цвет, не глядя на него. Глаза могут быть открытыми, время неограниченно.
  - А вы кто, психологи? - спрашивает бабушка с депрессией.
  - Да, есть и психологи. А вообще я дежурный врач, а это будущие доктора - психиатры.
  - Наверное, интересная у вас специальность?!
  - Да... Ну, давайте посмотрим, что вы нарисовали. Назовите, пожалуйста, ваш рисунок. Можете посмотреть на него под разным углом и подписать.
  - Этот рисунок я назову "Формы".
  - Ира, вы не возражаете, если мы обсудим ваш рисунок все вместе.
  - Нет, пожалуйста.
  - Вот, что вы думаете об этом рисунке? - обращаюсь я к женщине, которая считает, что она болеет депрессией.
  - Я вижу клоуна в цирке, на обруче. А если так посмотреть, то обезьяну на дереве. Вот она ест банан...
  - Спасибо. А теперь вы, девушка, что скажете?
  - А я вижу раскрашенный мозг, как в атласах по анатомии. У моего брата есть такой, я любила его рассматривать.
  - А что скажут наши молодые доктора?... Спасибо.
  - И что показал ваш тест? Спрашивает неугомонная тётушка.
  - Он показал, что Ира - очень креативный человек, то есть с высоким творческим потенциалом. Выбор цветов - очень сочетаем между собой, что говорит о некой душевной гармонии и внутреннем спокойствии, так как преобладают цвета синей и зелёной гаммы.
  - Ира, можете подарить ваш рисунок нам на память для нашей коллекции? Спасибо большое!
  Слушателям я сказал, что это правда, то, что говорил Ире, но только не полная. Название рисунка и его трактовка ею может свидетельствовать о своеобразном личностном дефекте, который формируется у больных шизофренией.
  Так мы провели попутно проективную методику рисунка с закрытыми глазами. О ней я узнал от владикавказских психологов, приезжавших в Чечню для проведения психологической реабилитации и психодиагностики. Запомнил, прочел литературу и стал сам пользоваться ею для диагностики и лечения.
  В реанимации четверо больных.
  Бабушка восьмидесяти шести лет, в состоянии спутанности сознания. У неё сейчас за окном сорок первый год, и она приехала на экскурсию в санаторий. Что ж, может это и к лучшему. Сосед, двадцатиоднолетний наркоман, сказал, что бабуле пора отсюда. На что было замечено, "у каждого свой путь, без очереди никого не пропустят!" На следующий день наркоман лежал, привязанный простынями к функциональной кровати, одетый в памперс, смотрел на окружающих мутным взором, а бабушку выписали через неделю. Возвратилась ли она в наши дни, неизвестно, да и не главное, видимо. Человек находит себя там, где ему комфортно.
  Сосед Инохасев Селиван Борисович, шестьдесят пять лет. Доктор наук, бывший начальник кафедры инженерной статистики. Три дня назад он был переведен мною в реанимацию. А вчера я присутствовал на его реоперации по поводу замены у него подкожного нейростимулятора. "До чего дошел прогресс, до невиданных чудес...". Год назад я бы не поверил. Вставляют чип в головной мозг во время трепанации, а точнее трехканальный электрод. А четвертый электрод имплантируют подкожно в области ветви блуждающего нерва (на шее). Этот четвертый электрод индуцирует импульсы и поставляет энергию трём мозговым электродам. Подкожный электрод заряжается от приборчика, носимого в наружном кармане и настраиваемого мастером, через дата-кабель сбрасывает в компьютер накапливаемую информацию. Таким образом, в мозг поступают сигналы. Но что-то в системе полетело. Случай экстраординарный. Впервые в стране. И вот нейрохирург откладывает скальпель и кровоостанавливающие зажимы в сторону и говорит операционной сестре: "Отвёртку, плоскогубцы...". Реоперация продолжалась четыре часа. Три из них я наблюдал воочию, как достают диковинные механизмы из-под кожи, отвинчивают электроды. За соседним столом удаляли опухоль спинного мозга. Но наша операция уникальна, таких ещё никто никогда не делал. Операция прошла успешно. Но на обратном пути больной наклонялся и собирал кем-то случайно оставленные кусочки бумаги, ватно-марлевые шарики, чувствовалось, что стресс для него был изрядный (все манипуляции проводились под местным наркозом).
  Инохасев Селиван Борисович в течение тридцати шести лет страдает навязчивостями. Обсессивно-компульсивное расстройство. Неоднократно лечился. Медикаметозно резистентен (невосприимчив). Дважды ему выполнялись стереотаксические операции на головном мозге, облучали мозг радиоактивным лучом. После первой операции была стойкая ремиссия - четырнадцать лет. Единственная надежда на аппарат нейростимуляции. Американский прототип стоит в десять раз дороже отечественного, но тот не управляется и не заряжается. После третьей операции прошло три месяца. Исчезла одна маленькая навязчивость (жена не говорит какая). А так сплошная цепь: собирает мусор, вытаскивает кнопки из деревянных половиц, отковыривает засохшие жевательные резинки, доставляет точки в буквах Ё, считает всё окружающее, если подсчет заканчивается цифрами "2", "5", "8", "13", он совершает всевозможные, в том числе и нелепые поступки, чтобы изменить эти сочетания цифр. Анамнез развития его заболевания занимает две страницы печатного текста. Мы - единственная последняя надежда. Я смотрю на жену, её становится жаль. Всю жизнь посвятить лечению супруга, наблюдать за его страданиями и надеяться. Когда он хотел развестись, так как она также вошла в цепь его навязчивостей (не устраивал цвет её глаз), его отец сказал, что покончит жизнь самоубийством, если она разведется с ним. Вскоре появились новые навязчивости, ритуалы, и он свыкся с её глазами. А она с его странностями. Человек должен надеяться и жить в ожидании лучшего!
  Инохасев учтиво отвечал на вопросы, записывая что-то в свою тетрадь. Ему нравятся студенты, нравится беседовать с ним. Да и он для них кладезь. Таких интересных больных на всю страну немного, можно пересчитать по пальцам. На днях подъехал его собрат по несчастью из Екатеринбурга. Ему также сделали операцию, но за месяц ранее. До этого он сгрызал ногтевые фаланги подчистую, до ногтевого ложе, и поэтому всё время нахождения в клинике был в перчатках, выполненных из марлевых бинтов и заботливо ежедневно сменяемых нашими медсестрами. Но после стереотаксиса ему стало легче. Навязчивости таяли, как снег весной. Сохранялись эмоциональные нарушения, но с этим справиться легче.
  Часто задумываюсь, а не является стереотаксис мощным психотерапевтическим методом. Ведь ощущение контроля над своим мозгом техническим способом порождает новую патологическую связь "человек и электронный аппарат", описываемую фантастами в своих произведениях и производит изменение одной патологической почвы на другую. А таким образом действует и кодирование, и подшивка, и химзащита.
  Как описывает Инохасев свои ощущения. "Вот появилась у меня тревога. Я подключаю прибор, ставлю мощность побольше. Чувствую, голос меняется. Значит, прибор работает. Тревога исчезает. Раньше болел зуб на этой стороне, а теперь вот голос. Хороший прибор изобрели! Но инженеры говорят, что лечиться надо долго, не сразу все пройдёт".
  Пожелав всем спокойной ночи, направляемся к выходу.
  - А китайца нашего не посмотрите?
  - Он же VIP, согласится беседовать?
  - Конечно, согласится, говорит медсестра Зина. Он - интересный человек. Скоро выписывается.
  Китаец почему-то с бурятской фамилией. Оказывается, он вовсе не китаец. А бурят. Но живёт в Гонконге, где занимается бизнесом. По совету знакомого артиста кино, недавно прошедшего курс лечения, приехал из Китая полечить зависимость. Бизнес требует не только деловой хватки, но и умения вести переговоры в неформальной обстановке. Это привело к тому, что неформальные отношения стали подрывать его основу. Бороться с зелёным товарищем он приехал в Питер.
  Зина была права. Он оказался интересным собеседником. И после краткого обсуждения его проблем мы перешли к интересующим нас вопросам. Тяжело ли выучить китайский язык. Как живут китайцы. Какое отношение в стране к наркомании, физкультуре, игровым автоматам, насколько можно доверять расплодившейся в последнее время в городе китайской кухне, китайскому чаю, сколько стоит квадратный метр жилья в Пекине.
  Ответы мы слушали с упованием. Такого не передают по ящику, не пишут в газетах, чтобы это узнать, надо жить в Китае! Огорчило, что метр жилой площади стоит 10.000 у.е., так что Питеру есть ещё за кем гнаться. За апрель-май месяцы цены на однокомнатные квартиры поднялись на 12000 у.е., что обусловлено "возрастающим спросом на покупку жилья у жителей города и ростом средних заработных плат и общего благосостояния населения", как напечатала бесплатная газета "Метро". Кто-то связывает такой стремительный рост с внедрением системы ипотечного кредитования, кто-то с искусственно сдерживаемой гиперинфляцией в стране (выпущена в оборот пятитысячная купюра, при докладах чиновников об инфляции не более десяти процентов в год) и предстоящим падением цен на нефть (до 50 у.е. за баррель). Строители объясняют это ростом цен на землю и строительные материалы. Теорий много, выход неизвестен. Правильно трудясь в госсекторе, невозможно участвовать в ипотечном кредитовании или приобрести жильё по накоплениям. Военным, отслужившим двадцать календарных лет в армии, выдают государственные жилищные сертификаты из расчета 700 у.е. за квадратный метр, принимаемые ограниченным количеством фирм, торгующих недвижимостью. Дешевле 1500 у.е. за м2, без отделки, достойного жилья не найти на рынке города. К концу года прогнозируется отметка 2000 у.е. И пока президент утвердит 700 у.е., строительные магнаты перешагнут и этот рубеж.
  Встретил недавно выпустившегося из клинической ординатуры анестезиолога - Мишку Ш. Прибыл с подполковничьей должности начальника отделения из Владикавказа. Три года судился за невыплаченные ему боевые от государства. Ездил на суды. Хотел за эти деньги купить квартиру. Не знаю, отсудил ли он свой миллион или нет, только квартиры стали за это время за пределами этой цифры. Едет на майорскую должность в Красногорский медицинский отряд специального назначения. Выбор такой неказистой должности произошёл из-за того, что все обещали предоставить жильё в Подмосковье. На моё замечание, что теперь жильё предоставляется государством лишь в качестве служебного, а при увольнении в запас ты его обязан сдать (одна из новинок законодательства), он критически заметил, что его можно отсудить. А то, что МОСН недоукомплектован средним медперсоналом, его не смущало.
  - Ну, подумай, Слава, какая медсестра за пять тысяч, в Москве пойдет работать, да ещё и погоны наденет. Только сумасшедшая, которую никуда не берут, или больная, а таких немного. Вот я и думаю, что сократят нас. Уволюсь по оргштаным мероприятиям. Тоже хорошо. Ведь жильё дают в трёх случаях. По достижении предельного возраста пребывания на военной службе, - до этого ещё далеко. При увольнении по состоянию здоровья. Под дурика, что ли, закосить? Поможешь, если что? С меня не станется. Или по оргштаным? Вот я и думаю, что сократят нас!
  - Не спеши, Мишаня. Деньги, выделенные государством на развёртывание новой части, требуется обкатать сначала, что-то построить, отрапортовать, списать имущество-компьютеры. Так что неизвестно, что раньше, твой дембель или оргштаные мероприятия. Ты посмотри, что вокруг творится? Цены на недвижимость неумолимо растут вверх, военных в городе не поселяют, дабы не портили ландшафт своим унылом видом и громкими праздниками. Выполняется госзаказ. Зато раздувают непонятных пожарников. Такое впечатление, что вся страна скоро в огне будет, раз пожарников до целой армии раздули. Всех спасать будут, тушением из водомётов! Лопнут обещания. Пятнадцать лет кто-то что-то говорит, а пока мыльный, то есть нефтяной пузырь, стенка которого день ото дня становится всё тоньше и тоньше...
  - Да, наш замкафедры шестнадцать лет стоял в очереди. Получил свою однуху. И где? В Сертолово. Это же сорок километров на службу ездить.
  Возле нас уже полгода стоит незаселённое новое пятнадцатиэтажное строение. Выводы можно делать разные. Может, это связано со стремительным ростом строительства и низким коммуникационным потенциалом города, ведь строительные фирмы, в том числе и государство, не строят новые электростанции, котельные, водонапорные станции. Этой зимой, когда за окном стояли тридцатиградусные морозы, в квартире было плюс двенадцать, и нередки были случаи отключения электричества кварталами по всему городу, что объяснялось "авариями в сетях". Грустно наблюдать лишь за тем, как распродаётся окружающее. Проданы гостиницы, как не приносящие прибыль в городскую казну. Продан Елисеевский гастроном, продан Пассаж. Самая прибыльная сделка продажи недвижимости. Кипрская компания выкупила универмаг Пассаж за один и три десятых миллиарда рублей! Интересно было бы знать, за какую сумму его приобрела уважаемая госпожа?! Что дальше: дороги, памятники архитектуры, стадионы, больницы, школы. Они ведь также нерентабельны. В частных руках будет прибыль. Будущее покажет...
  
  ***
  С Мишкой мы нередко встречались, пока служили на Юге. Я у него несколько раз останавливался, когда летал во Владикавказ за продуктами и предметами первой необходимости. Пили коньяк, палили из Мишкиного ружья из кухонной форточки, используя в качестве глушителя пластиковую бутылку из-под лимонада.
  - Посмотри, какую я себе волыну сделал. Здесь без неё нельзя. Меня чуть один раз местные не замочили. Десять человек обступили, пьяный был, денег хотели. Одного в ногу ранил, остальные сбежали.
  - А милиция куда смотрит?
  - Ты что, Слава, очнись. Да куплено здесь всё. Они с ними заодно. Если ты русский, сам ещё и виноватым окажешься.
  Мишкиным словам я не поверил тогда. Пьяный разговор, чего мужик не скажет.
  Прилетел я как-то за покупками. Форму взял потренироваться. Купил детского питания, овощей-фруктов, молока, мяса. Подхожу к его дому (он живёт в центре).
  - Товарищ, капитан, ваши документы. Трое милиционеров, подошли ко мне.
  - Вот моё удостоверение личности.
  - А где служите?
  - В госпитале, начальник отделения.
  О том, что служишь в Ханкале, лучше не распространяться. Друзья научили.
  - В госпитале говоришь? Что, зарплата сегодня была? Куда идёшь, что в сумках?
  - Да к другу, в гости. В сумках спортивная форма да еда.
  - Ну, пошли, покажешь, к какому другу идёшь. Что-то вид у тебя подозрительный.
  В воздухе летало злобное напряжение. Ощущал - что-то нездоровое исходит от этих милиционеров в кроссовках. И удостоверение они показали мельком. Как только мы зашли в подворотню, мои опасения оправдались. Хотя в двухстах метрах отделение милиции, наверное, они вышли в патрулирование. Сомнения вскоре развеялись. Два удара в челюсть, нос - и холодное лезвие ножа ощутил у шеи. Молчи, баран, зарежу. Деньги давай! Чья-то волосатая рука забрала бумажник из внутреннего кармана камуфляжа. Другие помощники освободили мои плечи от рюкзака. Напоследок удар в глаз, от которого потерялось равновесие. Отморозки убегали. Силы проснулись. Схватив обломок кирпича, рванул догонять убегающих псов. Но, увы, за белой семеркой мне было не угнаться.
  Мишка всё понял без слов.
  - Пошли к соседу, позвоним в милицию.
  - А поможет?
  - Ты номер машины запомнил? Лица описать сможешь? Кто они: уйгурцы, аварцы, табасаранцы, чечены или ингуши?
  - Машина белая, Жигули, то ли седьмой, то ли шестой модели, я в этом плохо ориентируюсь. А милиционеры, да и кавказцы у меня все на одно лицо. Я их ещё хуже различаю.
  То же самое я повторял, и когда пришёл участковый милиционер, довольно быстро, через двадцать минут, и на следующий день в отделении милиции, когда разглядывал внушительное досье с фотографиями потенциальных преступников. Написал заявление, которое так и осталось без решения. Уголовное дело возбуждать не стали. Ну, орудует банда, под видом милиционеров, или наоборот, ну говорят, что видят их на белой "Ладе", ну, промышляют они военными, преимущественно из Чечни, - нечего по вечерам по одиночке по городу ходить! Вердикт милиционера был суров. Я же всматривался в лица проходящих мимо меня милиционеров, в тайне надеясь среди них опознать кого-нибудь. Дурак, наверное, был. Могли бы и патроны, и наркотики подбросить. Потом ведь ничего не докажешь. Дороже себе будет.
  Мишка предложил мне в долг пятьсот рублей, чтобы я не улетал в Ханкалу с пустыми руками. Я был несказанно рад и потом ещё два года отдавал долг. Вернулся во владикавказский полк РЭБ, меня пожурили.
  - И что, удостоверение личности отобрали?
  - Отобрали всё. Не знаю, как теперь в Ханкалу возвращаться.
  - А в милиции справку выписали?
  - Да, выписали.
  - Живи пока в офицерском общежитии, будет борт, мы тебя посадим, только в город больше не ходи.
  Командир части успокаивал меня рассказом, что бывали ситуации и похуже.
  Как-то приехал к ним офицер по распределению из училища. Вышел на вокзале в парадке. Белая рубашечка, золотые погоны, брючки-стрелочки. Сел в такси. Отвезли на берег Терека, ружье к виску! Отдал, все что было, не было.
  Другого офицера просто в машину посадили, отвезли домой, вынесли всё, что было, денег двадцать тысяч рублей тоже взяли.
  Сопоставив, что могло быть и хуже, я готовился к встрече на Ханкале, где историю с ограблением пересказывал, пока не сошли синяки. Кто-то не верил, думая, что я, напившись, подрался или наоборот. Но почти у каждого был в памяти подобный рассказик о приключениях на большой земле. Кому-то таксист пистолет между ног направил, у кого-то номер обнесли, пока тот спал, кому-то белый порошок в карманы подбросили, кому-то патроны. Для себя подсчитывал статистику пострадавших, цифры неутешительные. С того времени, при виде людей в серой форме невольно вспоминается незавершенный гештальт с кирпичом.
  
  
  
  
  
  
  Консультация в роддоме
  
  Это был, наверное, обычный роддом, в центре города и обычная, наверное, для современного общества история. Не помню, кто им посоветовал обратиться ко мне, и кто дал им мой номер мобильного телефона. Но это и не главное.
  Звонила пожилая дама. Просила проконсультировать свою невестку, которую переводят в психиатрическую больницу после "неудачных" родов прямо из родильного дома. Это было двадцать третьего февраля. Но я согласился. Случай был из разряда неотложных, со слов звонившей женщины. И после суточного дежурства отправился на консультацию в родильный дом. Не знал, как мне себя представлять в этом лечебном учреждении, какого рода консультация может быть в отделении анестезиологии и реанимации послеродового отделения. Решил, что уверенность, подкрепляемая опытом, белый халат, сменная обувь поможет мне в этой щекотливой для меня ситуации.
  В холле роддома меня встретила звонившая накануне женщина, сорока пяти лет. С её слов, её невестку хотят перевести в психиатрическую больницу, так как она сказала врачу о нежелании жить, когда ей сообщили о смерти её ребёнка во время родов. Реакция, которая, наверное, была бы присуща многим, оказавшимся в такой ситуации.
  Поразила убогая обстановка этого медицинского учреждения, несмотря на множество дорогих иномарок, стоящих перед его окнами. Может, это просто машины, брошенные на бесплатную парковку в центре города?
  Надев белый халат, сменив обувь, мы беспрепятственно прошли в отделение реанимации.
  - Почему в реанимации, состояние тяжёлое?
  - Нет, перевели после её слов о нежелании жить.
  Большой коридор, стены которого лет ...адцать не видели ремонта. Осыпающаяся штукатурка. Санбюллетень, выпущенный в конце восьмидесятых. Одиноко стоящие возле окон женщины в застиранных казённых байковых халатах цветных раскрасок, из-под которых выглядывают шерстяные вещи. Вспомнил, что такие халаты выпускала наша текстильная промышленность в семидесятых годах. Моет полы санитарочка, в халате аналогичного фасона. Из сестринской выходит женщина в схожем халате, из-под которого слегка пробивается белая полоска медицинской одежды. Наверное, это медицинская сестра. В отделении холодно. Между двойными рамами лежат списанные подушки и одеяла, вверху окон пробивается иней между естественными щелями. В палате на четыре койки лежат двое. Подходим к девушке, на вид немного старше двадцати пять лет. Со слов свекрови, её зовут Вика. Грустное лицо, печальные глаза, бледность кожи лица, отсутствие косметики.
  - Здравствуйте, меня зовут Вячеслав Иванович. Я врач психиатр, психотерапевт. Ваша свекровь обратилась ко мне с просьбой оказать вам помощь. Вы согласны беседовать со мною?
  - Здравствуйте, доктор. Согласна. У меня уже всё прошло. Хотелось бы выписаться отсюда поскорее. Две недели, как я здесь. Устала от всего этого кошмара.
  - Расскажите, поподробнее, что послужило причиной таким высказываниям?
  - Что послужило...? Долгая история...
  - Ничего, я располагаю достаточным временем, чтобы вас выслушать.
  - Мы с мужем живем в Ейске. Городок у нас небольшой. Врачей мало. Роддом в аварийном состоянии. Мы длительное время хотели ребёнка. Но у нас не получалось. То выкидыши на ранних сроках, то не рассчитаем с циклом, то ещё что-нибудь. Эта беременность тоже не была исключением. Гриппом переболела, пиелонефрит осложнился. Решили, что приедем к свекрови рожать, в Санкт-Петербург. Приехали... Когда начались схватки, скорую помощь ждали два часа. В итоге на такси приехали в роддом на Звёздную. Сделали там УЗИ, сказали подождать. Ждали... Через десять часов сказали, что раз у вас нет прописки, мы вас не возьмём к себе. Езжайте по "такому-то адресу". Приехали сюда уже поздно ночью. Госпитализировались на платной основе, так как сказали, что полис медицинского страхования здесь не действует. Сделали УЗИ повторно. Сказали, что у плода отёк мозга и он нежизнеспособен. А я ещё днём чувствовала, как он шевелится. Предложили подписать какие-то бумаги. Я и не видела, что подписывала. Сказали, что будут удалять мёртвый плод.
  Следующие две недели мне делали антибиотики, ставили какие-то капельницы. Заведующая отделением успокаивала меня, говорила, что через полгода вновь можно будет попробовать забеременеть. Я ей поверила. И вот, перед выпиской мне сказали, что матку удалили...
  Глаза Вики стали влажными, и вскоре пара ручейков потекла по её лицу. В психотерапевтических ситуациях не рекомендуется успокаивать пациента. Максимум - это предложить одноразовый платок и стакан воды. Но здесь ситуация нестандартная. Она не у меня в кабинете на приёме находится. Мы разговариваем не о её психологических проблемах. Мы разговариваем о нераспустившейся жизни и разбитых судьбах. Мне было стыдно за то, что я принадлежу к тому клану людей в белых в халатах, которые так бесчеловечно поступили, мне было стыдно за варварскую систему нашей "современной" медицины, мне было стыдно за город, в котором я живу. Но вслух я этого не мог сказать. Почувствовал, что моё лицо приобрело гиперемированный оттенок. Я сидел и молчал, наблюдая за рыданиями молодой женщины, может быть, иного от меня и не требовалось. Вика сама достала себе носовой платок и, налив себе в стакан минеральной воды, продолжала. Какие мне слова ей после этого говорить?! Как дальше жить?
  - Я спросила, почему это произошло, а мне сказали, что было сильное кровотечение, остановить которое было возможно лишь таким путём... Непонятно, зачем было всё это время лгать. Для кого, для чего, во имя чего???
  - Печальная у вас история... Скажите, как вы сейчас себя чувствуете? Настроение, сон, аппетит, планы на будущее.
  - Плакала, пока были слёзы. Жить действительно не хотелось. Теперь уже свыклась с этой мыслью. Решили с мужем взять ребёнка из приюта. Родные обещали помочь в оформлении документов. Жизнь-то ведь продолжается, не так ли, доктор?
  - Да, это хорошо, что ваши родные вас поддерживают. А почему вас не выписывают, а держат в реанимации?
  - Это меня после тех слов перевели, думали, что я из окна выпрыгну.
  - Но вы ведь сейчас не хотите, не так ли?
  - Что вы?! Единственное - не хочу, чтобы меня в психбольницу переводили. Я ведь не психически больная?
  - Нет! Вы, по всей видимости, перенесли острую аффективную реакцию на стрессовую ситуацию. Но некоторые симптомы ещё остались. Их необходимо корректировать. Если в домашних условиях не получится, вы можете подъехать в нашу клинику, где вы сможете получить помощь. Я вам выпишу рецепты на некоторые препараты, вы их принимайте. Если у вас возникнут вопросы или вы заметите побочные эффекты на препараты, вот моя визитка, звоните. Я бы хотел узнать у вашего лечащего врача, как мне оформить запись в истории болезни и какую вы сейчас получаете терапию, чтобы это было сочетаемо с моими назначениями. У вас будут ко мне вопросы, Вика?
  - Нет, спасибо вам, большое! Вы меня успокоили. А то я уже сама стала переживать за себя. Когда тебя считают сумасшедшей, то поневоле сам начнёшь себя такой считать.
  - До свидания. Удачи вам!
  - До свидания!
  В коридоре мы обсудили её состояние с ожидавшими меня здесь свекровью и мужем. Им тоже пришлось "несладко" в этот период. Свекровь была настроена на судебные разбирательства с руководством клиники. Муж к настоящему времени уже охладел. Сказали, что в том состоянии действительно не заметили, что подписывали, а врачи не разъяснили, что к чему.
  - В настоящее время состояние Вики несколько стабилизировалось. На сегодняшний день показаний для перевода в психиатрическую больницу нет. Я ей назначил амбулаторную поддерживающую терапию. Препараты необходимо будет принимать некоторое время. Если же вы заметите какие-то странности в её поведении, позвоните мне. Вместе примем решение. Может быть, она пройдёт курс реабилитационного лечения у нас в клинике.
  - Вы не могли бы это сказать её лечащему врачу, она дежурит сегодня и скоро к нам подойдет.
  - Да, пожалуйста!
  Спустя десять минут в конце коридора показалась высокая крупная женщина. Она шла уверенным шагом по длинному коридору. Поверх плеч был также наброшен аляповатый, застиранный, но, видимо, тёплый "материнский халат", и если бы не уверенная походка и не выглядывавший из-под розово-синей байки фонендоскоп, то её также можно было принять за кого угодно из обитателей этого заведения.
  Я не стал расширять сбор анамнеза, к тому же в присутствии родственников. Представился, осведомился о состоянии пациентки по профилю её заболевания.
  - Да, она хоть сейчас готова к выписке. Но мы боялись суицида.
  - А какую медикаментозную терапию она сейчас получает?
  - Феназепам внутримышечно по два кубика на ночь. Антибиотики на прошлой неделе закончили ей колоть... У нас больше ничего другого нет... Скажите, что нам дальше с ней делать?
  - Да это неплохой анксиолитический препарат с хорошим седативным компонентом, возможно, в этой ситуации являлся бы препаратом выбора... Реактивное состояние, психогенно обусловленное, на настоящее время купировано. Можете её выписывать для поддерживающего амбулаторного лечения. Сейчас она суицидоопасной мне не представляется. Нельзя исключить, конечно, рецидивы, но и дальнейшее пребывание в учреждении, где происходят роды, не отразится лучшим образом на её здоровье.
  Мне показалось, что меня недопонимают, по крайней мере, это было заметно из "физиогномистичных" наблюдений за коллегой.
  - В истории болезни необходимо оставить мою запись?
  - Нет, спасибо, мне и так всё понятно!
  Попрощавшись со всеми, я зашёл в магазин "Здоровый малыш", который находился в этом же здании на первом этаже. Нашей малышке исполнилось десять дней. Я гордился за родную Alma mater и за те четыре дня, которые мои девочки провели в клинике акушерства и гинекологии. Скорая приехала через тридцать минут, несмотря на раннее утро, роды принимал мой бывший однокурсник, который "обиделся", что я не предупредил его о том, что это моя жена рожает. Страшно было подумать, что всё могло быть по-другому.
  Мысли, связанные с вопиющим случаем человеческой безнравственности, помноженной на виды общей разрухи, как внешних атрибутов, так и внутренних составляющих, ещё долго преследовали меня. Через месяц из газетных новостей я узнал, что этот родильный дом закрыли. Может быть, справедливость восторжествовала, по-детски подумалось мне тогда. К сожалению, катамнез этого случая проследить не удалось.
  
  
  
  Дежурство в наркологии
  
  
  Пятеро пациентов. Лето. Сезонное снижение аддиктивной патологии. Дети предпочитают подъезды, заброшенные дома в области, леса, шалаши и просто открытое небо, чем решётки и гарантированную пайку вперемешку с колёсами.
  - Что за собрание у сестринской?
  - Галина Евгеньевна курить запретила, сигареты не хочет выдавать.
  - Кто проштрафился, Галина Евгеньевна?
  - Даша отказалась от приёма лекарств.
  - Ну, тогда инъекцию витамина А!
  - Неулептил-то она приняла, а вот от пирацетама отказалась.
  Даша - худощавая девочка-подросток, с заплаканными глазами и отёчным лицом. Через месяц будет восемнадцать - последний месяц детства. Третья госпитализация за год. Суточная доза один грамм героина. После выписки возвращается к приёму наркотика через месяц-другой. С каждым разом ремиссии становятся короче и короче. За последние три месяца похудела, осунулась, с трудом узнаю её каждый раз. Сопутствующая патология - ВИЧ-инфекция, вирусный гепатит С. Сейчас ещё в абстиненции. Текут слюна, слёзы. То ли от злости, то ли от ломки, то ли от неулептила...
  - Разрешите позвонить?
  - Звонки тебе запрещены, ещё не закончился "карантин".
  - А когда можно?
  - Дня через два-три, после разрешения заведующего отделением.
  - Я хочу выписаться сегодня.
  - Это невозможно!
  - Я сама сюда пришла, сама и уйду!
  - Нет, девочка, тебе ещё рано уходить. Ты болеешь и твоя агрессия - есть проявление твоей болезни!
  - Я сбегу отсюда. Я уже убегала от вас.
  - Беги, если сможешь, не стану тебя удерживать.
  - Почему вы не даёте всем остальным курить из-за меня. Ведь они выпили таблетки, это я не пью.
  - А почему ты не пьёшь? Не рыдай!
  - Меня тошнит после карсила и пирацетама.
  - Эти таблетки нужны для твоего здоровья. Они укрепляют твою печень, улучшают работу мозга. Ты ведь хочешь когда-нибудь стать мамой?
  - Не хочу!!! Вот сволочи!
  Оставляю Дашу в палате рыдать. Атмосфера в коридоре накаляется. Дети не расходятся в ожидании запрещённых сигарет.
  - Галина Евгеньевна, а почему остальные не курят?
  - Наказаны. Пусть уговаривают Дашу.
  - Выдайте им по сигарете, пусть не страдают. Ведь они не обязаны контролировать её лечение. Это наша задача.
  - Вы потом не говорите, Вячеслав Иванович, если кто-то из них не захочет принимать лекарства! ...По одному заходите в постовую.
  Галина Евгеньевна открывает медицинский шкафчик, где вместе с препаратами группы покоятся Пётр I, LD, LM, Bond.
  - Так, Ваня, тебе что сегодня хочется?
  - Мне "Петю", пожалуйста, тянет тоненьким голосом двеннадцатилетний Ваня, имеющий никотиновый стаж шесть лет.
  В очередь становится Даша.
  - А Даше сигарета после приёма карсила и пирацетама. Сначала таблетки, потом сигарета. Не будет принимать лекарства - не будет и курить!
  - Ладно, давайте мне мои колёса! И Петра штучку.
  Конфликт исчерпан. Дежурство проходит спокойно. На утро Даша улыбалась, симптомы болезни стали исчезать. "Тягучая волна абстиненции оставила её, освободив тело от болезненных страданий, а душу от сумятицы мыслей". И хоть на какое-то время уступив место светлому промежутку ремиссии. Надолго ли, сложно предугадать. Как кто-то сказал из взрослых героинщиков: "наркотик умеет ждать", и он приходит, когда жизнь, казалось бы, налажена, и рушит всё вокруг, подобно атомной бомбе, заставляя дырявить себе вены грязным баяном (шприцом) и вводя мини-дозу яда.
  
  ***
  Как-то был вызов в пригород. Диспетчер, как всегда объясняла что-то путано. Ясно было, что вызывала мама девушки, болеющей зависимостью от героина. Но здесь вмешивалось одно но. Девушка была роженицей и только-только выписалась из роддома, где параллельно с кормлением сына употребляла героин.
  Случай был интересным и необычным. Предстояло решить задачу: что делать с сыном. По пути запасся бабочками наименьшего размера из тех, чтобы были в аптеке 21 G. Неизвестно ведь, возможно, необходимо выводить из абстиненции и ребёнка. Попытался связаться со знакомой наркоманкой, оказавшейся в подобном положении двенадцать лет назад, но телефоны не отвечали. Коллеги-наркологи также не встречались с подобными случаями.
  Двери открывала мать рожавшей. Ухоженная женщина пятидесяти лет.
  - Здравствуйте, вы доктор?
  - Да, я.
  - Ну, проходите тогда. Руки вымоете?
  - Обязательно!
  Захожу в комнату - спальню. Мама укачивает ребёнка. Ей двадцать четыре, сыну десять дней. Со слов, в течение двух лет употребляет героин, преимущественно ингаляционно - посредством курения. Объясняет это тем, что думала, будто таким образом не разовьется зависимость. Но, увы, когда оказалась в положении, сил бросить не было. Но успокаивала себя тем, что вены чистые, значит, врачи не догадаются, значит ещё не "конченная" в отличие от соседей по подъезду, которые "торчат с дешёвки, покупая по сто рублей дозу". Но родился ребенок. И что-то стало переворачиваться в её душе, материнские чувства стали выбираться и вытеснять влечение. Посоветовавшись с матерью, которая до последнего времени не подозревала о пристрастии дочери, она решила вызвать нарколога на дом.
  Стандартные вопросы. Как зовут. Сколько лет. Стаж. Суточная доза. Были ломки. Как проходят. Бросала. С чем сочетала. Система. Последнее употребление, и в каком количестве.
  Мама на беседу не настроена. В глазах сомнение.
  - Доктор, а вы нам поможете?
  - Помогу, если будете честно отвечать на вопросы.
  - А у вас такие случаи были?
  - Не были, несмотря на то, что я работаю детским наркологом, детей младше десять лет, употребляющих героин, не встречал.
  Стараюсь не врать в таких случаях. Лучше сказать правду, чем разыгрывать из себя профессионала. Не понравится клиенту, всегда можно отказаться. Но найдется ли другой? Здесь вопросы дополнились сбором акушерско-гинекологического и неонатального анамнеза. Беременность, как протекала, сколько прибавила в весе, чем болела в период вынашивания, как протекали роды, оценка ребёнка по шкале Апгар, была ли гипоксия, рост, вес, когда приложили к груди, по какой системе кормление, сколько выпивает, как сосёт грудь, как спит, когда последний раз был стул.
  Мама отвечала нехотя.
  - Ой, доктор, посмотрите - у него ломки. Видите, как корчится.
  - Когда последнее кормление было?
  - Два часа назад.
  - Когда последний раз героин употребляли?
  - Утром, четверть!
  - А если хорошо вспомнить.
  - Ну, в обед ещё четверть.
  - Для ломок ещё рановато будет! А со стулом у него как?
  - Педиатр приходила, сказала, чтобы я газоотводную трубочку ему вставляла, да клизмы делала. Плохо у нас со стулом. Но я не умею.
  - Давайте трубочку, стерильный вазелин, пелёнку тепленькую. Ребёнка на спинку, поднимайте ножки, да отодвиньтесь в сторонку, чтобы не испортить халат.
  Профессиональным движением трубочка оказывается там, где и положено. Попутно констатирую последовательность движений. Года, проработанные в детской инфекционной больнице, на кишечном отделении для новорожденных детей, оказались не только подмогой в скромном курсантском довольствии, но и оставили навыки, которые оказались совсем нелишним в повседневной жизни. Процесс обучения последовому патронажу прошёл успешно!
  - Теперь тёплую пелёнку на спинку. Как я смотрю, мальчик у вас весёленький. Симптомов абстиненции у него не наблюдается. Что же с вами делать?
  - Нам бы в больницу. Я боюсь бросить из-за него. Я то выдержу и насухую. Уже пробовала однажды. А вот он - нет. Кто нам поможет?
  - Но прежде чем бросить, нам надо выяснить, болен ли ваш ребенок. Известно, что героин проникает через все барьеры в организме, и по идее ваш сын его получает с молоком во время кормления. Но, чтобы проверить это, необходимо либо вас лишить героина, либо его перевести на искусственное вскармливание. Хотя бы на тот период, пока не закончится ломка.
  - Вот мы и хотели это сделать. Где мы можем пролечиться?
  - Я пока не знаю. Откуда я могу позвонить?
  Ухожу на кухню. Звоню заведующему.
  - Ты, что Слава, мы таких детей не берём. Она крякнет, или ещё хуже её дитя, нас по судам затаскают. У нас реаниматологи не справятся. У них нет допподготовки. Главврач точно не разрешит. Звони в "пятёрку", там есть специальная детская токсикологическая бригада.
  Но и звонок в "пятёрку" ничего не дал. С подобным контингентом они не работают. А где работают, никто не знал!
  - Хорошо, давайте, мы ляжем просто в больницу. Я скажу, что у него понос. Нас ведь госпитализируют, - не сдавалась мамаша.
  - Да, конечно. Но ведь это двойной обман. Врачи-инфекционисты не будут готовы оказать вам помощь.
  - Что же нам делать?! Я готова заплатить любые деньги, чтобы спасли моего малютку!
  - Я подумаю!
  В уме просчитываю различные варианты. Беседа с директором Интрамеда также не дала ответа на её вопрос.
  - Вези её к нам, в психбольницу, мы её через неделю на ноги поставим, сказал шеф.
  - А ребёнка тоже возьмёшь?
  - Не, я в тюрьму не хочу.
  После долгих перезвонов знакомым, решение пришло.
  - Моё условие такое. Вы перестаёте кормить ребёнка грудью. Даёте ему детскую смесь. На следующий день мы смотрим, если будет абстиненция, мы либо купируем её, либо везем ребёнка в стационар. Согласны?
  - Другого ничего нет?
  - Нет!
  - Сами будете лечиться?
  - А как? Моя подруга ставила капельницу, ей ещё хуже было!
  - Не хотите, как хотите!
  - Может, вы мне таблетки оставите? Когда будет плохо, буду принимать.
  - На руки не оставляем. Если руководство узнает, меня уволят. Могу только написать, что принимать.
  - Хорошо, пишите.
  - Ну, всё, вопросы есть? Как только с ребёнком что-то не то, вы мне звоните. Я в течение полутора часов к вам приезжаю.
  - Все ясно, до свидания. Мы вам ничего ведь не должны, так?
  - Нет, мой вызов платный!
  - А за что? Вы ведь ничего не сделали.
  - Послушайте, я потратил полтора часа на дорогу (вызов был в область), два часа мы решали вашу проблему, ещё полтора часа я потрачу на обратную дорогу. Я ведь решил вашу проблему. Почему бы вам тогда не обратиться было к районному наркологу и вашему педиатру?
  - Педиатр не знает, что я наркоманка, я не хочу становиться на учёт.
  - В дальнейшем я беру вас под своё наблюдение и ответственность. Вы в любое время суток можете мне позвонить. Вот вам моя визитка! И вы считаете, что мои услуги бесплатные.
  - Мама, заплати, - коротко бросила Ульяна.
  Вечером, утром по телефону я контролировал их состояние. Девушка ломалась тяжело. Высокая температура. Боли в животе. Я посоветовал обратиться к гинекологу. Диагностировали послеродовые осложнения. Девушку госпитализировали. А через четыре дня она позвонила.
  - Спасибо, доктор! У меня всё прошло! Сына мама кормит детскими смесями. У него тоже всё хорошо.
  - Удачи вам, Ульяна. Возникнут вопросы, звоните.
  "Испытай себя"
  
  31 августа. День заявки.
  Бежать или не бежать?! Чем меньше остаётся времени до подачи заявки, тем больше сомнений возникает. Друзьям, знакомым, интересующимся сообщаю о том, что планирую пробежать суточный бег. Броварской тренер советует повременить и остановиться на 100 км. Понимаю, что по набеганным объёмам я ни к суточному, ни к сотне не готов, чтобы показать высокий для себя результат (триста пятьдесят километров в месяц против рекомендуемых восьмисот). Но следующая возможность может и не скоро представиться. К тому же Питер - единственный беговой центр в России, который проводит подобного рода соревнования на шоссе, а не на дорожке стадиона. Ко всему этому трёхмесячное лечение седалищного нерва так и не дало стойкой ремиссии и перед соревнованиями приходится принимать нестероидные противовоспалительные. А слова невролога Игоря (сокурсника по медицинскому училищу): "Боль - признак воспаления и сигнал к ограничению нагрузки" не только не прибавили у меня уверенности в своих силах, а скорее наоборот, дали повод задуматься о необходимости дальнейших стартов.
  И вот, приняв всё к сведению и рационализировав это для себя, я пошёл заявляться в Выборгский райсовет. Приветливо встретила судья-регистратор Светлана Петровна, которая знает меня ещё с курсантских времен.
  - Ну, что, Слава, на этот раз выбрал?
  - Сутки, Светлана Петровна.
  - Ну, молодец! А то в прошлом году питерцы совсем плохо выступили. А жена что побежит?
  - Полумарафон.
  - Вот тебе две карточки, заполняй. Потом к врачу и ко мне за номером, футболкой и атрибутикой.
  В пятидесяти метрах идёт небойкая торговля спортивной экипировкой. В качестве продавца выступает Олег Карасёв - давнишний соперник на беговой дорожке. В этом году, во время обгона он сделал мне подсечку на шоссе во время пробега Удельная - Санкт-Петербург, и мы оба оказались на шоссе. Пробег я у него выиграл, но травма вывела меня из строя на две недели.
  - О, Слава, привет! На машине хочешь уехать с пробега?
  - Нет, пока только планирую уйти на своих двоих.
  - Да ладно, не прикидывайся. Сколько тысяч за лето намотал?
  - Одну, и то с трудом. Травмы, работы много было. В Харьков на марафон ездил. Вторым был.
  - Да, я там тоже в призах бывал, лет десять назад. Жара была, + 26. Призы хорошие!
  - Ну, это не жара. В этом году было + 37! В качестве приза тысяча гривен, кубок, медаль и роза. В рублях чуть больше пяти тысяч.
  - Тоже неплохо...
  - А сам то, что бежишь?
  - Не, я в этот раз торгую. Я больше марафона никогда ничего не бегал. Незачем так над организмом издеваться!
  - А я попробую.
  - Удачи тебе!
  За время нашего разговора я успел заполнить две карточки - на себя и Надю. Написал расписку о "самостоятельной" ответственности за её здоровье. Себе я сделал справку в медслужбе академии накануне. Это мне обошлось в сорок минут доказательств того, что я здоров, регулярно занимаюсь спортом и выступаю за команду академии. И лишь после беседы с начальником поликлиники, где я убеждал его, что не страдаю нейро-циркуляторной астенией, как было написано в медицинской книжке (это необходимо для получения путевки в санаторий или денежной компенсации взамен) мне выдали справку о том, что я прошёл диспансеризацию. Я пообещал, что после соревнований обязательно покажусь им на глаза и сообщу о своём самочувствии.
  Светлана Петровна привычным жестом записывает мой нагрудный номер в заявочную карточку, выдаёт мне его вместе со стартовым талоном, биркой на сумку, газетой, плакатом, футболкой.
  - Внимательно прочитай правила соревнований. Вот тебе памятка. Удачи тебе, Слава!
  - Спасибо!
  
  Правила проведения соревнований. Пробеги (бег по шоссе).
  Причины дисквалификации.
  1. Спортсмен, который употребляет питание не в специально отведенных для этого пунктах, подлежит дисквалификации.
  2. Спортсмен после самостоятельного ухода с дорожки (переход за внутреннюю или внешнюю границу беговой дорожки или выход за обочину шоссе или дороги) без разрешения судьи не будет допущен к дальнейшему продолжению соревнования.
  3. Получение или оказание неразрешенной помощи.
  4. За прохождение любого отрезка дистанции, приводящее к сокращению дистанции (наступание или заступание за левую по ходу бега линию разметки или бровку при пробегании поворота.
  5. Пользование аудионосителями, наушниками, плеерами.
  
  Выхожу из здания администрации. И тут меня пробирает мандраж. Это слово на спортивном сленге означает предстартовое волнение. Оно напоминает состояние озноба и сопровождается волнением за предстоящий старт. Обычно развивается за час до старта. Если долго мандражируешь - плохо. Спортсмен сгорает и не достигает того результата, на который был готов. Если он длится минут десять-двадцать, то это позволяет мобилизовать психологическую составляющую и добиться более высокого результата.
  Но что у меня? До старта ещё двадцать шесть часов. Возможно, так проявляется неосознанный страх, когда ступаешь туда, где ещё никогда не бывал. Одиннадцать лет назад, на пятом курсе академии, я впервые для себя пробежал сто километров и выиграл тот забег. Попутно бежали суточники. Я смотрел в их лица, на неспешно семенящие фигуры и думал: "Как им приходится? Как человек на ходу встречает закат, а потом рассвет, ест кашу с котлетами, о чём он размышляет эти сутки, чего ему хочется в это время. Какую нужно иметь силу воли, чтобы забыть об окружающем мире и двигаться навстречу убегающей часовой стрелке! Я представлял, что на шестом курсе стану вместе с ними в один забег и постараюсь пережить эти ощущения".
  Не получилось. Запланированная программа подготовки сорвалась. Я не смог выйти на ночные тренировки, не смог набрать необходимого километража. И затем каждый год, в первую субботу сентября, в 18.00 я мысленно давал себе старт на эту дистанцию. И даже в 2002-м, когда Питер задыхался от дыма лесных пожаров и пробег не состоялся, я совершил семидесяти шести километровую пробежку по городу в знак поддержки.
  Шаг навстречу мечте. Если сделаешь, то и мечта сбудется. Пусть и такая необычная, как у меня. Если будешь стоять, так и останешься мечтателем.
  Чтобы закрепить своё решение, сообщил о нем Наде, папе, тренеру и друзьям. Всё - обратного пути нет! В воскресенье вечером необходимо будет давать отчет себе, им о проделанной работе. Хотя всегда найдутся смягчающие обстоятельства. Многие бегуны заранее их проговаривают вслух (себе, болельщикам, соперникам), будто надеются на снисхождение авансом или постфактум.
  Папа сказал, что моя идея небезопасна для здоровья и просил хорошенько все взвесить.
  Да, я знал. Уверенности мне убавляло то, что два месяца назад во время участия в соревнованиях умер двукратный чемпион России в суточном беге Иван Лабутин. Но сведения, почерпнутые во время изучения медицины, говорили о том, что человек не может физическим путём довести себя до истощения при достаточном поступлении питательных веществ и определённой доле снисхождения к своему организму.
  По пути домой зашёл в супермаркет. По опыту участия в сотнях (их у меня три, и четыре сверхмарафона) я знал, чего может захотеть мой организм. Бананы, яблоки, груши, изюм, курага, виноград, шоколад, конфеты, помидоры, бутерброды с сыром, куриный бульон, сдоба, сырники. Особое внимание уделяется жидкостям. Чай, жидкий йогурт, минеральная вода, столовая вода, яблочный компот, Соса-соla, Burn, Poweraid.
  В аптечку вошли мидокалм, панангин, жень-шень и четыре таблетки сиднокарба, подаренные Борисом накануне. Последний препарат решил использовать, как НЗ (неприкосновенный запас), в случае крайней астенизации.
  Один из важных моментов в беге на сверхдлинные дистанции - это группа поддержки. В одиночку можно повторить опыт древнегреческого героя, который пробежал из селения Марафон с сообщением о победе. Мы решили с Надей, что с 18.00 до 23.00 она ведёт меня по трассе, затем на смену ей приходит Ваня (брат Нади), который берет отрезок с 23.00 до 06.00. В последующем включается Володя (староста кружка психиатрии) с 06.00 до 10.00 и с 12.00 до 14.00 (Надя бежит полумарафон) и завершающую часть также берет Надя.
  Вечером по телефону обзваниваю ребят, чтобы получить подтверждение о завтрашней встрече. Всё остаётся в силе.
  Говорят, что перед сутками надо выспаться. Предыдущая ночь прошла в вагоне поезда Киев - Санкт-Петербург.
  До половины первого подбираю тесты по профотбору для поступающих в клиническую ординатуру. Таисия о моих намерениях ещё не догадывается, и ночь проводит не очень спокойно. К 08.15 необходимо быть на построении по случаю Дня знаний и последующей лекции заместителя начальника ГВМУ. Одолевают сомнения: идти или не идти. Может, сказать начальнику курса правду и отпроситься?! Но накануне пообещал принести тесты, да и на первое построение я не пришёл. Сонливость уступает место ответственности.
  До старта остаётся десять часов. Я на импровизированном плацу перед УЛК (учебно-лабораторным корпусом). Пётр Константинович сверяет списки прибывших из отпусков с пришедшими на построение. Решил, что отпрошусь у него домой после первой лекции.
  - Можете идти, только не попадайтесь на глаза начальнику факультета!
  Занятно чувствовать себя учеником. Наверное, это мой последний первый звонок. Двадцать второй раз я его встречаю (десять в школе, два в медучилище, десять в академии).
  Лекцию "О современном состоянии военной медицины" читает генерал-майор медицинской службы Ивлев. По ходу представления он поднимает лейтенанта, отвлёкшегося на громкий разговор с соседом, капитана, неосторожно заснувшего. Обещает принять участие в их военной судьбе. Всё как всегда... После десяти минут прослушивания становятся заметными несостыковки между центральными разработками и реальным положением в войсковом звене.
  Времени остаётся все меньше и меньше. Составляю список необходимых вещей, продуктов для предстоящих суток. Шестьдесят два наименования. Также прикидываю план-график пробегания дистанции. Определил для себя две задачи. Программа минимум: пробежать 40 кругов (1 круг дистанции равен 4,5 километрам) - 180 км и попасть в число призёров (все, кто преодолевают этот рубеж, получают приз) и программа-максимум - 50 кругов или 225 км. В конце лекции позвонил тесть с пожеланиями удачи и выдержки на пути. Он в позапрошлом году стал свидетелем, как люди преодолевают подобные дистанции и, по-видимому, проникся беговой идеей.
  Лёгкий завтрак. Пожелания Нади для предстоящего обеда. Три часа сна, которые сокращаются до двух. Приехал Сергей Б. с женой и сыном. Мы им пообещали отдать детские вещи, которые больше не нужны Таисии, и с помощью его насоса накачать колёса от нашей коляски. Сон после этого так больше не появился. За полтора часа до выхода из квартиры начинаю собирать рюкзак, готовить продукты, обедать. Решили приехать за час до старта, чтобы занять удобное место у дороги в створе прохождения промежуточного финиша, по ходу дистанции, где разрешён приём пищи и разбить свой стартовый городок, основой для которого послужили офицерская плащ-палатка и штатив-тренога.
  17.00. Погода не блещет. Солнечно, но холодный северный ветер, сводит воздействие его лучей к минимуму. Стартовый городок разбит, как и в прошлом году на углу проспекта Просвещения и улицы Ивана Фомина. Толпятся школьники и студенты, которых сюда пригнали для массовых стартов на три километра. Разминаются бегуны. В 18.00 будет дан старт на две дистанции: сто километров и двадцать четыре часа.
  Переодеваюсь. Решил, что для того, чтобы бежать по шесть минут на километр, разминка не нужна. Давний друг по беговой дорожке Борис пришёл поболеть. Он для себя выбрал полумарафон, и завтра будет сражаться на своей дистанции.
  - Привет, Слава! Ну что, готов?
  - Готов!
  - Олифен будешь покупать?
  - Нет, спасибо. Я вчера читал методичку кафедры психофизиологии. Они советуют его использовать для восстановления, а не как энергизатор.
  - Да, я вот тебе книгу принес "Фармакология спорта". Читай! "Можно использовать во время выполнения тяжелой физической нагрузки".
  - Написать могут что угодно. Я не хочу.
  - А углеводно-витаминные смеси возьмёшь?
  - Это что такое?
  - Ну, ты, даёшь! Врач, а не знаешь. Порошок. Там смесь углеводов и витаминов. Заливаешь водой - и напиток готов. Восполняет энергетические затраты.
  - Давай пару бутылочек. Спасибо.
  Предстартовая фотография. Прощание. Ухожу в стартовый городок. Сдаю стартовый талон. До старта остаётся десять минут. Но речи организаторов пробега и спортивных функционеров задерживают старт на двенадцать минут. Пробег носит статус международного, так как присутствуют спортсмены из пяти стран - бывших союзных республик (Украина, Белоруссия, Литва, Казахстан, Молдавия). Звучит Гимн России. Кто-то из старой закалки подпевает слова из гимна несуществующего государства на привычную музыку. Щёлкают затворы фотокамер.
  В 18.12 судья после двух осечек делает выстрел из пистолета, студенты осыпают бегунов новогодним конфетти, с криком "Ура" вереница бегунов устремляется навстречу километрам.
  Обычно, когда бежишь длинную дистанцию, делишь её на какие-то небольшие условные отрезки. Так легче контролировать свой темп и добиваться запланированного результата. На десяти километрах в качестве такого отрезка выступает километр, на марафоне и ста километрах - пять километров. Но в целом, подводя итог, определяешь, с какой средней скоростью ты пробегал каждый километр дистанции. Что же может выступить в качестве промежуточного финишного отрезка на сутках, думал я? Круг в четыре с половиной километра?! Но когда наступит утомление, в голове потом трудно будет апеллировать такими цифрами. Трасса промерена через каждые сто метров. Решил также обратиться к привычной для меня пятерке. Ну, а среднюю скорость определил для себя в 6 мин./км.
  Перед стартом мне советовал директор клуба любителей бега "Сильвия" Радаев из г. Гатчина начать первый круг на скорости пять минут на километр затем второй - пять тридцать, и с третьего выйти на крейсерские шесть минут километр. Но одно дело планировать на бумаге, другое, когда топчешь кроссовками асфальт. Как часто бывает, увлёкшись стартовой эйфорией, ты перекрываешь все графики, и лишь на завершающих этапах дистанции приходит раскаяние за свои оплошности, но это уже слишком поздно.
  Первый километр позади. Скорость превышает график. Четыре тридцать! Я бегу третьим, хотя на старте видел немало титулованных спортсменов, в том числе и мирового уровня. Видимо, стартовая эйфория захлестнула и меня. Надо сбавлять. Но первый круг так и не удалось преодолеть медленнее пяти минут километр. Успокаивал себя тем, что образуемый временной задел позволит в дальнейшем затрачивать меньше сил. Пробегаю мимо судей. Слышу, как молодой человек - счётчик кругов выкрикивает: "227-й, первый круг!". На секундомере 21 минута 46 секунд. Про себя отметил, что это одна пятидесятая от запланированной дистанции. Или может быть от одной сороковой? Такая мысль мне не очень импонировала, точнее даже устрашала. Очень хотелось, чтобы числитель поскорее увеличивался, а знаменатель уменьшался. Может быть, считать не километражи, а оставшиеся часы? Так и не запутаешься.
  На втором круге догоняет Володя Меньшов. Он на шесть лет меня старше. В девяностых годах выступал по мастерам, потом у него был перерыв. Последние два года регулярно наблюдаю его на пробегах.
  - Привет, Володя!
  - О, привет, Слава! А я тебя не узнал с бородой. Как настрой?
  - Да ничего, надеюсь, что всё обойдётся. Ты сам-то как? Впервые бежишь сутки?
  - Впервые. В августе участвовал в сверхмарафонском многодневном пробеге вокруг озера Ильмень. Двести шестьдесят за пять дней. Красивая дистанция, хорошее сопровождение по трассе. Отрабатывал там технику бега. Также бежал "Длинные аллеи" в Гатчине. Шестьдесят километров за четыре тридцать.
  - Молодец! Я тоже впервые на сутки заявился. До этого только сотню стартовал. Пять раз заявлялся, трижды добегал до финиша. Сходил из-за того, что быстро начинал, на пятидесятом и семьдесят втором километрах. Ну и два тренировочных ультрамарафона в придачу по шестьдесят пять и семьдесят восемь километров. Первый по тайге в Забайкальских сопках, вместе с другом. На двоих была банка сгущёнки, булка хлеба и "запивали" снегом. А второй раз в день отмены пробега "Испытай себя" по причине торфяных пожаров в области. Тогда спасался тем, что покупал еду во встречающихся по пути киосках.
  - А на сотне, сколько лучший результат?
  - Семь часов пятьдесят минут.
  Про себя отмечаю, что наш трёп на ходу меня понемногу раздражает, да и темп не сбавляется, как того бы хотелось. Второй круг двадцать две минуты. Быстро!
  К счастью после второго круга Володя уходит вперёд, и я остаюсь бежать наедине с самим собой (В дальнейшем мы больше не встречались на трассе, хотя я интуитивно ожидал нашей встречи). Моё единение прерывается вопросами с улицы.
  - Динамо бежит?
  - Бежит!
  По распространённости этот вопрос занимает первую строчку в хит-параде обращений болельщиков. Редкий пробег остаётся без такого вопроса. На первом круге я на него отвечал трижды.
  - Сколько бежите?
  - Сутки!
  - А зачем?
  - За деньгами, отвечает номер двести шесть в красной майке.
  - А много дают?
  - Машину!
  - О-о-о. Зачем вам тогда машина?!
  Особо приветливые предлагают выпить пива, водки. Кто-то приглашает сесть в машину, подвезти. Народ гуляет по случаю выходного или дня знаний или без повода. Толпятся очереди у киосков. На автобусных остановках молодёжь и не очень попивают пиво. Появилось развлечение для спального района, и теперь можно будет рассказать на тусовке о не совсем нормальных бегунах.
  Хотя некоторые из стартовавших своим внешним видом оправдывают их ожидания. Двести тринадцатый бежит босиком. На двести сорок первом из-под полуспортивных трусов выглядывают женские колготы в сеточку. Двести тридцать первый похож на бомжа: застиранная спортивная форма, шерстяные гольфы, советские кеды и шапочка годов московской олимпиады. Такого не встретишь на других соревнованиях. Видимо - это отличие суток, которые собирают таких экстремалов с шизоидно-мазохистским радикалом.
  Но чем дальше, тем меньше становится выкриков. Окружающие привыкают к вереницам бегунов, которые становятся частью окружающего ландшафта.
  Секундомер отсчитывает секунду за секундой. На втором круге отметил дискомфорт со стороны свода правой стопы. В голове мелькнуло - потёртость. Хотя отчего? Asics Gel Kayano XI. Кроссовки разношенные, три тысячи километров отпахали, не должно. Но физический дискомфорт нарастал. Жжение захватывало все больший и больший участок. Сменить кроссовки на марафонки? Последние весят сто шестьдесят грамм против кайановских триста семидесяти. Времени займет много. Но у них подошва тонкая. Пятки отобью. Рано ещё. Буду терпеть. Так и терпел почти семьдесят километров, пока другие ощущения не перекрыли собой силу болевых рецепторов.
  На третьем круге стали нагонять соточники, которые сделали километровую петлю с места старта. Тихо завидую их скорости. Про себя отмечаю, что где-то выходит по четыре-четыре двадцать минут на километр.
  Первый час позади. Одна двадцать четвёртая. Дроби не хотят выходить из головы. В конце концов, надо чем-то голову занять на протяжении суток. Пусть считает. Улыбаюсь фотографирующей меня Наде и снимающей на видео её подруге Юлии. Скоро закончатся запасы эндогенного гликогена, и пора будет переходить на экзогенный из рюкзака.
  Вот и третий круг преодолён. Время очередного круга двадцать две минуты. Скорость не хочет падать. Наде говорю о том, чтобы приготовила мне на следующий круг конфету и чай. Предупредил её, чтобы охлаждала его предварительно. Она на ходу передает мне привет от сестры Виты, которая прислала СМС с пожеланием успеха на дистанции.
  Догоняет и обходит парень из Архангельска. В прошлом году мы пять кругов прошли вместе на сотке (на финише он отстал от меня на двадцать четыре минуты), а в июне он обошел меня на марафоне "Гандвик" в своём родном городе. Кричу ему вдогонку.
  - Привет Архангельску!
  - Привет Питеру!
  - На сотню в этот раз?
  - Да, на сутки ещё не готов. Хочу восемь часов разменять для начала!
  - Ну, удачи тебе!
  - И тебе того же!
  Парень уходит вперёд. Про себя отмечаю, что так же, как и я, он резво начал для своей дистанции. Ладно, будь, что будет. Пусть темп снижается сам по себе. Возможно, я достигну какого-нибудь условного плато и в нём постараюсь пробыть достаточно длительное время. Что бы хотелось на следующем круге? Перебираю в уме состав своего спецназовского рюкзака. Останавливаю выбор на банане и бутылке минеральной воды "Миргородской".
  - Эй, двести двадцать седьмой, садись в машину, подвезем! - обращается парень со стрижкой под ноль из не нового "жигулёнка".
  - Спасибо, как-нибудь в другой раз!
  - Ну, смотри!
  "Подвозиться" пока не хочется. Контроль на трассе чёткий и жёсткий. Шесть контрольных точек, где на каждом круге записывают твой стартовый номер. На пяти из них стоят попарно курсанты ВИФКа (военный институт физической культуры), на шестой - основной - судьи из гражданского аналога - института имени Лесгафта. Периодически трассу проезжает "линейный" судья на велосипеде и карета "скорой помощи". Дважды на трассе встречался Лось А.В. - организатор первого пробега - заслуженный тренер СССР. Да и люди здесь бегут иной категории. Они не соревнуются с кем-то, они испытывают себя!
  На четвёртом круге наблюдаю толпу мало спортивных школьников, несущихся по газонам. Кто в джинсах, кто в туфлях на каблуках, кто демонстративно с сигаретой, но все с номерами на груди. Некоторых из них поддерживают родители. Они рассчитывают на то, что, сократив три метра на повороте, они быстрее доберутся до финиша. Кто знает? В любом случае это хорошо, так как лишь единицы встречаются на пути трассы, которых необходимо оббегать.
  Четвёртый круг двадцать две минуты. И когда эта эйфория закончится? Ведь нельзя сутки бежать с такой скоростью. На сотке был бы неплохой результат. Умом понимаешь, а ноги делают своё. Восемнадцать километров позади - один час двадцать семь минут сорок пять секунд.
  Вечереет. Солнце заходит, а вместе с ним пропадает и тепло. Раздумываю о том, не пришла ли пора начать одеваться.
  Пятый круг двадцать три тридцать. Усталость предательски начинает подбираться к ногам. Как ни крути, а организм не железный.
  Шестой круг пройден за двадцать три тридцать две. Скорость ещё держится почти крейсерская. Позади двадцати семи километров и два часа пятнадцать минут бега. Одна двенадцатая от необходимой задачи.
  На седьмом круге кричу Наде, чтобы подготовила мне спортивные брюки. Температура опустилась до восьми градусов, и лучше потратить лишние калории на тепловыделение, чем на согревание. Седьмой круг пройден за двадцать три тридцать три. Неплохо, но, наверное, быстро для начала.
  Толпа мнимых болельщиков успокоилась. И её положительные эмоции сменились противоположными чувствами по отношению к бегунам.
  Мальчишки, играющие в мяч на месте трассы, не замечают происходящих испытаний. Пришлось одного из них толкнуть в сторону, так как он находился прямо на пунктире прохождения трассы. Зачем? Мог бы и оббежать. Спустя пятьсот метров дорогу мне "преградила" парочка молодых людей, прогуливающихся по разметочной линии. Наши вектора движений пересеклись, и мне ничего не оставалось делать, как оттолкнуть ладонью молодого человека со своего пути (девушка успела отпрыгнуть). Со стороны это выглядело, как обычный удар в челюсть справа, после которого он отпрыгнул и потерял равновесие. Выразив своё негодование словесно, я побежал дальше, инстинктивно ожидая ответа. Но последнего не последовало. Видимо, он пошёл снимать побои в травмпункт и вскоре притянет своего папочку или собирает банду друзей, чтобы накостылять мне по ногам, или будет дожидаться, когда мой вид перестанет быть таким бойцовским. Мышление рисовало в моём подсознании возможные варианты развития событий. Ещё кругов, наверное, с двадцать, пробегая мимо нашего столкновения, я ожидал продолжения конфликта. Хотя чего бояться! Вокруг столько стражей порядка, которых привлекли охранять дистанцию от посторонних и транспорта. Каждый поворот, каждое ответвление дороги контролировалось людьми в серых мундирах. Слабо, правда! Маршрутки так и сновали под ногами, и приходилось каждый раз соизмерять их путь со своим. Особо рьяных водителей и/или следующих за рулём дорогих иномарок не останавливали ни запрещающие знаки милицейского жезла, ни развешенные на деревьях и кустах красно-белые ленты, ни движущиеся спортсмены.
  Про себя отметил, что я стал зол. Это нехорошо! Ещё три часа только прошло - одна восьмая, а я так нерационально расходую энергию. И на Надю я разозлился ни за что, когда она не открыла пробку на бутылочке для питья, а узкое сопло гуалы не позволяло мне быстро насытиться водой. Наверное, гипогликемия даёт о себе знать. Надо попросить у Нади две шоколадных конфеты и глюкозо-витаминную смесь.
  Спустя километр заметил, что мой секундомер остановился как раз в том месте, где я разбирался на трассе. Вот и расплата за злость! Что делать? Буду перезапускать его. Ведь общее время от меня никуда не денется. Главное - знать свою километровую или круговую скорость. Хочу заметить, что без часов выходить на пробежку - это все равно, что бежать практически вслепую. Когда наступает утомление, тебе кажется, что ты бежишь с той же скоростью, и не замечаешь, как она постепенно падает и падает. К тому же, ориентируясь на временные показатели запланированного тобой отрезка, поневоле хочешь или планируешь, чтобы последующий вышел более быстрым. Чаще всего так и выходит. Хотя некоторые из суточников не прибегали к сервису секундомера и ориентировались на часы соперников или болельщиков.
  Десять кругов позади. Одна пятая или четвёртая. Сорок пять километров. Это уже сверхмарафон. Самочувствие хорошее. Темп по пять тридцать на километр. Чередую напитки и съестные припасы. Кто-то со стороны кричит, что яблоки нельзя. Почему нельзя? Что же можно?
  Останавливаюсь, чтобы надеть брюки. По инерции тянет корпус вперёд. Кто-то сбоку советует снять кроссовки. Но я тороплюсь. Сутки не резиновые. Расстёгиваю задние молнии на штанинах и влезаю в них, хоть и не гладко, как хотелось бы. С первыми шагами в новой амуниции испытываю дискомфорт от двух поясных резинок, но это компенсируется теплом, а спустя десять километров я уже забываю об этом. Скоро надо будет надевать и курточку ветровку.
  Замечаю, что Надя остаётся одна в нашем импровизированном городке. Юля поехала домой. На очередном круге говорю ей о том, чтобы надела мою вторую курточку, перчатки и шапочку.
  - Что будешь на следующем, Слава?
  Что я буду?! Я уже и забыл. Столько слов только что сказал, что еда вылетела из головы. Но что-нибудь надо.
  - Компот и сырник.
  - Ветровку наденешь?
  - Нет, на следующем круге!
  Темнеет. В газете Выборгского района, посвящённой проведению пробега, написали, что трассу пробега будут обслуживать сотрудники ДПС Выборгского района, которые перекроют движение автотранспорта по ней. Наполовину они свою службу выполнили. Наблюдал их мирно спящими в откинутых сиденьях своих служебных "девяток". Освещение пробега будет обеспечивать Горэлектроснаб. Про себя я отметил: "А что, в другие дни эти улицы не освещаются?".
  Свет включили. Стало как-то уютно. Как будто домой вечером пришёл. Включил телевизор, зашёл на кухню, зажёг свет, приготовил ужин... принял ванну.
  Улицы незаметно опустели. Закрылись торговцы бахчевыми культурами. Вот-вот исчезнут и маршрутки с троллейбусами. Лишь проспект Просвещения неумолкаемо гудит, как широкая транспортная артерия.
  Пять часов пути позади. Наступает самое тяжёлое время - ночь. Кто ночь продержался - тому сутки не страшны! Подобный девиз я вывел для себя.
  В двадцать три двадцать, проводив Надю поцелуем на метро, убежал навстречу неизвестной ночи. Вспомнились слова песни С. Вакарчука из "Океана Эльзы".
  Сэрэд думок
  Як мiж рядкiв
  Дэсь воно е
  Хто його знае
  Хто бы навчив та й росказав
  Як збэрэгты
  Тэ, що нэ мае...
  (Среди мыслей, как между рядами, где-то оно существует, кто его знает. Кто бы научил и рассказал, как сберечь то, чего не имеется).
  К чему бы это? Кто его знает! Но песня в любом случае это дополнительный допинг. В этот раз во время заявки меня предупредили о запрещении использования наушников на трассе и о том, что главный судья будет уделять этому пристальное внимание. Также вручили памятку, которая перечисляла все виды запретов, нарушение которых могло послужить поводом для снятия спортсмена с дистанции. Пытаюсь вспомнить мельком прочитанную памятку. Отклонение от трассы, приём пищи вне места для этого отведённого, получение медицинской помощи не от бригады, обслуживающей соревнование, передача номера другому лицу, сопровождение бегуна другими лицами по трассе, отдых вне мест, отведённых для этого.
  Догоняю субтильную женщину, на вид лет шестидесяти. Её я заметил на прошлом пробеге. Удивился костюму сборной России на ней. Как потом выяснилось - ей действительно 60, и на этом пробеге она заняла второе место, опередив намного более молодых соперников и соперниц. Нам дорогу подрезает джип, лихо выруливающий из подворотни. Я делаю несколько шагов в сторону, она не выдерживает и колотит руками по багажнику Lexusа.
  - Вот сволочь какая! Он что не видит, куда прёт! И куда милиция смотрит?!
  - Бесполезно это всё, поберегите нервную систему, ещё столько бежать!
  Вспоминаю себя, каким я был несколько кругов назад.
  На очередном круге встречаю Ваню - брата Нади. Он бежит вместе со мной, пока я отпиваю энергетик из бутылки. Обещал прийти с другом, но друга я не наблюдаю. Где же Володя? Наверное, проспал или они разбили ночь по частям? В общем, не всё ли равно, главное, что есть тот, кому можно доверять.
  Часы просигнализировали полночь. Шесть часов бега. Одна четвёртая позади. Скоро закроется метро, перестанет ходить общественный транспорт, погаснет свет в квартирах. Вспомнил, как в позапрошлом году прекратил движение на сотне из-за быстрого старта и желания успеть на последний уходящий поезд. К чему бы это я? Усталость подкатывает... На восьмидесятом километре я почувствовал, как её волны замедляют мои движения. Внимание отключается от происходящего вокруг. Тело шатает в разные стороны. Две полосы фонарей превратились в одну. Сознание суживается до степени оглушения.
  Вспоминаю о том, что бегаю ради удовольствия и здоровья. Эти понятия далеки от состояния. Надо что-то предпринимать. Энергетики не помогают. В нагрудном кармане лежат четыре таблетки сиднокарба (психостимулятор). Но надолго ли его хватит?! И что будет, если он даст откат... Перехожу на ходьбу. В конце концов, многие уже это сделали. Некоторых я обогнал на несколько кругов. Почему нет?! К тому же эта "яма" наблюдается у меня не впервые. Это, как тридцатый километр на марафоне: если готов, то пробегаешь с наименьшими для организма потерями. Если нет, - то ползёшь. Но главное - не останавливаться! Вперёд, вперёд - несмотря ни на что. За двести метров до стартового городка перехожу на бег. Стыдно перед судьями и регистраторами. Ведь во мне ещё есть силы для борьбы.
  - Двести двадцать седьмой, восемьнадцать кругов, кричит мне девушка-регистратор на промежуточном финише. Скорость упала до 26 минут на круг. Через четыре круга будет почти сотня. От этой мысли становится несколько полегче. Сто километров - это своеобразный психологический рубеж, который необходимо преодолеть.
  Надеваю куртку, шапочку. Банан, виноград, глюкозо-витаминная смесь для подкрепления. Подбегает Ваня - двоюродный брат Нади.
  - Чай закончился, Слава. Будешь соседский?
  Соседский чай предназначался для чемпионки России и Европы в суточном беге, приехавшей из Калининграда.
  - Да, но на следующем круге.
  - Может, ты отдохнёшь?
  - Не сейчас, Ваня.
  Бег мой продолжается недолго. Триста метров - и перехожу на ходьбу. В голове сидит мысль о необходимости преодоления сотки. Хочется верить и надеяться, что дальше будет легче. Будет сотня, часов за десять. Останется 14, за это время можно ещё сотню километров набежать. Скорость-то небольшая. Беги себе спокойненько. Некоторые из участников забега на 100 км уже финишировали. Вот лидер пронесся за 6.58. Архангельский знакомый так и не выбежал из восьми часов. Про себя подумал, что мог бы тоже уже финишировать, выбрав эту дистанцию. И, возможно, по времени попал бы в тройку призёров. Но отбросил эти мысли, как тормозящие бег. Задача на сегодня другая!
  - Двести двадцать седьмой, девятнадцать кругов позади, - кричит регистратор.
  Вроде бы отпустило. Как будто тяжёлый груз скатился с плеч. Глюкоза подействовала или восстанавливающая ходьба? Бег продолжается!
  Из одиноко светящегося окна на третьем этаже недавно построенного дома доносятся девичьи нетрезвые голоса вперемешку с музыкой. Болельщицы устроили ночное развлечение для спортсменов, мелькнуло в голове.
  - Ребята, давайте, к нам, нам так одиноко!, - кричит блондинка в неглиже.
  Подбегаю ближе. Такого ещё не видел. Три девицы, раздевшись до нижнего белья, изображают движения стриптиза на подоконнике. Наверное, первое сентября для них великий праздник! Времени на разглядывание подробностей нет. Сутки скоро закончатся. Надо спешить.
  Двадцать два круга позади. Через километр отметка сто километров. Отметка "сто километров" девять часов сорок минут - неплохое время, с учётом того, что шесть километров прошёл ходьбой. Теперь можно передохнуть. Следующий рубеж будет утром - экватор - двенадцать часов.
  Главное - ночь продержаться! Эта мысль навязчиво повторяется снова и снова. Оцениваю, что бегунов на трассе стало меньше. Наверное, выбрали сон. Но спать мне не хочется. Кажется, что сон предательски расслабит и после него выходить из тёплой палатки не захочется.
  Позади очередной круг. Замечаю, что на стенд вывесили график пробегания спортсменами дистанции, где регистрируют каждый круг. Хочется посмотреть, на каком месте я сейчас двигаюсь. Но жаль затрачиваемого на это времени. Надо спешить!
  - Двести двадцать седьмой, двадцать два круга!
  - Ошиблись, двадцать три.
  Но меня уже не слышат. Вспоминаю те психологические "сучки", по которым я считал десятки километров. Регистратор соврал. У меня всё сходится. Не мог я так ошибиться. А вот регистраторы несколько кругов игнорировали мои промежуточные финиши, довольствовались молчанием. В голове всё накаляется, как в сталелитейном цеху. Это вытесняет другие переживания.
  Спустя круг.
  - Двести двадцать седьмой, двадцать три круга!
  - Неправильно считаете. Двадцать четыре.
  Пробегаю мимо заместителя главного судьи соревнований - Бориса Яковлевича Вязнера.
  - Борис Яковлевич, регистратор кругов ошибся.
  - Не переживай, Слава, сейчас разберёмся.
  С целью подстраховки отправляю и Ваню к информационному стенду, чтобы он сверил мой график с тем, который ведётся для меня на столах.
  Последующие два круга судьи разбирались. Я продолжал нервничать. И лишь потом справедливость восторжествовала, но ненадолго. Через два последующих круга путаница с подсчетом кругом в меньшую сторону вновь повторилась. Давно пора переходить на чипы! Вся цивилизованная Европа не проводит сейчас ни одного старта без использования чипов - электронных датчиков прохождения дистанции. Повесил его на кроссовку, и в компьютере остаются все данные о прохождении дистанции. А у нас лишь на марафоне "Белые ночи 2007" опробовали использование датчиков-чипов, но до массовости ещё далеко.
  Пять тридцать утра. Ваню сменяет Володя - слушатель седьмого курса академии - староста нашего кружка. Он снимает квартиру на улице, где расположен стартовый городок, и они решили с Ваней вечером разделиться, пока не приедет Надя. Я об этом тогда ещё не знал и переживал почти шесть часов по поводу его отсутствия в стартовом городке.
  Любуюсь появившимся солнцем. С каждым кругом оно поднимается всё выше и выше. Жалею, что не могу сфотографировать эту красоту. Постепенно оживает город. Жильцы окружающих домов выводят собак на прогулку. Забегал общественный транспорт. Кто-то спешит на воскресную работу. Лишь мы это выходное утро встречаем в нелёгком труде.
  Двенадцать часов бега позади. Сто семнадцать километров. Экватор! Эмоций на радость не осталось. Неужели впереди ещё половина? Этому не хочется верить. Какие ресурсы необходимо задействовать, чтобы преодолеть оставшиеся двенадцать часов? Наверное, на этот вопрос я не найду ответа. Пытаюсь подсчитать, за какое время я пробежал семнадцать километров. Два часа сорок минут! Не густо выходит. Но заставить себя бежать нет сил. Ноги не слушаются. Каждый круг выходит по сорок минут. Просчитываю, что при таком раскладе у меня есть шанс выполнить программу-минимум.
  Надежда на то, чтобы выйти из двухсот километров медленно угасает. Но преодолеть минимум в сто восемьдесят километров есть. Пытаюсь арифметизировать оставшуюся половину дистанции, и определить необходимую скорость движения, но даётся это непросто. Так же, как и всё остальное.
  Четырнадцать часов бега позади. Скорость продолжает падать. Движения замедляются. Особенно в нижних конечностях. Даёт о себе знать старая травма - воспаление левого седалищного нерва. Как сказал в своём интервью двукратный чемпион России в суточном беге И. Лабутин: "На сутках все ваши старые травмы начинают становиться "новыми" и напоминают о себе прежними симптомами...".
  Перешёл на спортивную ходьбу. Субъективно чувствую себя ещё хорошо. Главное - встретить рассвет. Сон? Я и так отдыхаю. Ведь я же не бегу.
  Всматриваюсь в электронный циферблат наручных часов. Километр за восемь тридцать. Плохо! Надо быстрее! Ведь, когда занимался спортивной ходьбой в школьные годы, то тренировки были в режиме пять тридцать - шесть минут на километр. Но, правда, им не предшествовала такая беговая нагрузка. Постепенно довожу скорость с тридцати восьми минут на круг до тридцати двух минут. Доволен своими ходоковскими качествами.
  Эх, хорошо бы сейчас массаж сделать! Может быть, ноги и разбежались бы. Может, неврологу Юре позвонить? Он где-то рядом здесь живёт, подъедет утром. Дождусь Надю, а там видно будет. Постепенно темп приближается к семи минутам на километр. Обгоняю некоторых бегунов. Некоторые обгоняют меня. Своего соперника по первому кругу я так и не встретил. То ли сошёл, то ли движется с такой же скоростью, как и я. Временами хочется петь. Подсвистываю себе на ходу. В стартовом городке встречают звучащие из огромных динамиков шлягеры европейской поп-музыки восьмидесятых годов. Ноги идут, но не бегут.
  - Слава, может, поспишь, отдохнёшь? - подбегает Ваня, заботливо предлагая очередную порцию чего-то.
  - Не сейчас, Ваня. На следующий круг бутерброд с сыром и кока-колу.
  Круги становится наматывать все тяжелей и тяжелей. Ноги отекли, и теперь узелки на шнурках, подобно острым камешкам, давят на тыл обеих стоп. Скорее бы рассвет!
  - Двести двадцать седьмой, тридцать кругов позади.
  Тридцать кругов - своеобразная пройденная отметка. Умножаю на четыре с половиной километров, выходит сто тридцать пять километров. Три четверти запланированной дистанции. Осталась одна четвёртая. Времени впереди, кажется - вагон! Скорость тридцать пять минут на круг, что представляется сейчас неплохим скоростным показателем.
  Хорошо, что наконец-то регистраторы научились считать. По всей видимости, я сегодня уже не побегу. Терпеть боль в стопах больше нет сил. Подошва горит, как после ожога второй степени. Кажется, что, как и при ожоге, она покрылась одним сплошным огромным волдырём, который вот-вот скоро вскроется. Пора переходить на кроссовки облегченного варианта - марафонки Asics.
  - Володя, в рюкзаке на дне кроссовки лежат, приготовь, пожалуйста, их на следующий круг. И грушу с компотом.
  В семь тридцать утра впервые присел. Меняю кроссовки. Замечаю, что белые носки светятся бурыми пятнами засохшей крови. Опять ногтей лишился! Надо было, как Кругликов сделать. Обрезал верх у кроссовок на уровне дистальных пальцевых фаланг. Кроссовками, конечно, после этого долго не попользуешься. Зато ногти целы. Но я не Кругликов, кроссовками впрок запастись не смог, да и задачи у меня попроще - преодолеть сутки на ногах!
  Володя присаживается рядом с приготовленным очередным набором провианта.
  - Да, не идёт сегодня. Никак не поднять ноги на бег. Такого никогда не было.
  - Может вам отдохнуть, Вячеслав Иванович?
  - Я вроде бы и не устал. Силы внутри есть, а вот в ногах... как будто нет. Ладно, я пошёл. Осталось немного. На следующий круг Poweraid и виноград, небольшую веточку.
  Считаю, сколько потенциально кругов я смогу пройти, если скорость будет сохраняться. Больше сорока. Но будет ли она сохраняться?
  По дороге встречаю мальчиков десяти-двенадцати лет, которые вчера вечером спрашивали у меня о продолжительности состязаний.
  - Дядя, а вы всю ночь бежали?
  - Да, ребята!
  - Ну, вы даёте! Мы за вас будем болеть.
  - Спасибо вам.
  Ухожу вперёд с приятным чувством гордости за себя и своих маленьких болельщиков.
  Вскоре меня догоняет Василий Хлусевич - участник всех городских пробегов и, наверное, рекордсмен города по количеству пробежавших марафон за год. Бегает он небыстро, но часто. Накануне вечером я четырежды обходил его. Теперь он поравнялся со мной. Но его беговая скорость ненамного превышает мою спортивную ходьбу.
  - Привет, Василий!
  - Привет, Слава!
  - Что-то тяжело сегодня?!
  - Да. Ещё судьи круги недосчитывают! Два круга мне не засчитали.
  - У меня тоже такое было. Пришлось "повоевать". Ты сколько намотал?
  - Двадцать шесть. А ты?
  - Тридцать четыре.
  - О, молодец!
  Василий уходит вперёд, но спустя двести метров замечаю его идущим и обгоняю.
  Тридцать четвёртый круг сорок минут. Так медленно я ещё не двигался сегодня.
  9:00. Надя и Таисия уже проснулись. Надо будет попросить Володю, чтобы позвонил им. Закончился чай, а кофе, который обещала привезти Надя, мне не хотелось. Принял четыре капсулы "Милдроната", но влияния их так и не ощутил. Где же обещанный инструкцией прилив сил? Или препарат фальсифицированный, или в моём случае это уже не действует.
  Тридцать пятый круг сорок восемь минут.
  10:00. Скорость падает. Идти становится тяжелее. Поскорее бы дали старт бегунам на полумарафоне. Может быть, с Надей удалось бы пробежать четыре круга. Да и наличие на трассе новых лиц должно подбодрить. Боль в левом тазобедренном суставе мешает ходьбе. Хромаю.
  В 10:30 встречаю на трассе Надю. Улыбаюсь ей. Силы есть, но не в ногах. Меня приветствует бегун Борис Фадеев. Он привёз мне бутылочку с раствором Олифена. Я не просил, наоборот отказался покупать его у него вчера перед стартом. Но сегодня он преподнёс его мне в качестве подарка.
  - Слава, выпей несколько глотков. Минут через пятнадцать подействует - и побежишь!
  Сомнения одолевают при виде немаркированной бутылочки с жидкостью коричневого цвета и неизвестным мне вкусом. Но пью, может и поможет. Пью и через круг, а эффекта всё нет и нет.
  Тридцать шестой круг - пятьдесят минут. Эффект так и не пришёл. Осталось четыре круга до заветных сто восемьдесят километров. Четыре круга - это восемнадцать километров. Что такое в обычном тренировочном режиме восемнадцать километров - ничего! Но не сегодня. Сегодня это может стать непреодолимым барьером.
  12:00. Дан старт полумарафону. Завидую их скорости. Участники забега резво проносятся мимо меня. Кто-то узнаёт, приветствует, подбадривает. На душе тепло от заботы.
  Борис пронёсся в головке лидеров. Что-то быстро начал. Смотрю, что за спиной у него притаились более сильные бегуны. Эх, Борис, Борис, тоже подвергся нападению стартовой эйфории.
  Вот и Надя подбежала: "Давай, Слава, держись!" - и вот уже где-то впереди замаячила её оранжевая футболка с аппликацией стартового номера на спине. Мне сегодня не угнаться за ней. Даже семидесятилетняя бегунья Клавдия, прихрамывая, обгоняет меня сегодня. Обидно!
  Кто-то из прогуливающихся подростков крикнул вслед: "Да за такой бег у нас на уроках физкультуры по ... давали!", но ответить я не смог, да и не хотел. Впереди ещё шесть часов! Или только шесть часов. Правый глаз закрыл, левый наблюдает за трассой и поворотами. Мимо меня прошли спортивной ходьбой ходоки. Девушка крикнула вслед: "Не спать, соберись!". А я и не сплю. А вот собраться - это не помешало бы.
  37-й круг 57 минут.
  14:00. Надя финишировала. Мне осталось три круга до заветных сорока. Что делать? Тридцать восьмой круг вышел самым тяжёлым. Я шёл его почти час, точнее пятьдесят девять минут. Головокружение, дрожь, слабость, тошнота, оглушение, нога разрывается от боли. Стопы с трудом отрываются от асфальта. Каждая отметка сто метров, как очередной редут. Внимание сужено. Мышление замедлено. Астенизирован. Кто-то из курсантов-регистраторов предложил свою помощь. Спасибо! Но надо самому. Неужели бывает так тяжело идти! Раньше я только ощущал тяжесть от бега. Пару раз такие ощущения я переживал на зимнем марафоне "Дорога жизни" и дважды на ста километрах. Иногда это повторялось в "кошмарных снах", когда ноги вязнут от тяжести, подобно засасывающей трясине. Но чтобы идти! Ещё шаг, ещё один шаг. Борьба с секундомером за ускорение интенсивности не даёт никаких результатов. Отметка один километр. Ещё три с половиной километра осталось до промежуточного финиша. Рядом прогуливается семейная парочка: папа, мама, сын-подросток. Они обгоняют меня. Обидно!
  - Давай, давай, парень! Терпи, немного осталось! - глухо, откуда-то из другого мира доносятся их голоса.
  - Спасибо...
  Еле выдавил это слово из себя. Чувствую, что мне уже и говорить тяжело становится. Что за состояние такое? На двухкилометровой отметке обгоняет Двести пятидесятый в синей футболке и спортивных кальсонах. На выбритой наголо голове в такт движениям подпрыгивает русая косичка.
  - Отдохни немного. Ляг на травку, ноги подними вверх, обопри их об дерево. Минут пятнадцать полежишь и побежишь!
  - Спасибо большое.
  Если я лягу, то уже не встану. Ноги я поднять не в состоянии. Такого лежащего меня может забрать "скорая помощь" и отвезти в больницу. Нет, только вперёд!
  На отрезке три километра, прямо на повороте, перед автобусной остановкой замечаю суматошное движение. Курсанты, милиция активно общаются по рации, мобильным телефонам. На асфальте лежит бегун, накрытый армейским бушлатом. За круг до этого он, покачиваясь, обгонял меня. В голове промелькнуло, - жив ли? Глаза закрыты, тело в позе эмбриона, кожа бледно-серого оттенка, не шелохнется. Кажется, дышит! Это хорошо. Как врач, наверное, я должен оказать ему первую врачебную помощь. Клятву Гиппократа давал? Давал! Но если я присяду, меня самого можно будет бушлатиком накрывать. Нет, вперёд! Никто ко мне не обращается, кровотечений нет, помочь ему нечем. Через две-три минуты из стартового городка должен приехать автомобиль "скорой помощи". Замечаю, что один из курсантов пристально всматривается мне в лицо. Не дождёшься! Вперёд! Через сто метров встречаю карету скорой помощи, мигалками и сиреной, прочищающую себе дорогу по встречной полосе. Теперь совесть спокойна. Собираю остатки всех сил, чтобы сохранить равновесие. Отметка три с половиной километра. До завершения программы-минимум осталось десять километров. Но сил нет! Ноги как будто налились свинцом. Кисти рук отекли и с трудом сгибаются в межфаланговых суставах. Что это? Почечная недостаточность, избыточная регидратация или венозный застой из-за того, что они постоянно опущены вниз? Задаю себе ипохондрические вопросы, чтобы извлечь из памяти медицинские знания. Но в своей практике не встречался с состояниями, во время которых отекали кисти. В грудной отдел позвоночника как будто "вбит металлический штырь", который вызывает жгучие боли. Борюсь с земной гравитацией, направленной на занятие телом горизонтального положения. Пятьсот метров по проспекту Просвещения - и очередной промежуточный финиш.
  - Двести двадцать седьмой, тридцать восемь кругов.
  - Я беру часовый отдых.
  Судья откладывает мой регистрационный лист в сторону. На часах 14:40. С трудом переступаю бордюр и падаю на плащ-палатку, постеленную Надей на травяной газон.
  - Как ты, Слава?
  - О, лучше не спрашивай, Надюша! Дай мне ватный шарик с нашатырным спиртом. Что-то мне совсем плохо.
  Кажется, что за это время изменился голос. И не только. Протираю виски тампоном, но запаха не ощущаю.
  - Что-то нашатырь весь выветрился. Старый, наверное?
  - Да нет, Слава, я чувствую.
  - Значит, у меня что-то с обонянием случилось.
  - Ты сейчас похож на монаха. В этой черной шапочке, с бородкой, заострённые черты лица!
  - Спасибо. Ты мне, пожалуйста, суп куриный налей и чай с булочкой и конфетой шоколадной.
  - А каши овсяной принести? На общественной кухне раздают.
  - Да, принеси.
  - Может тебе массаж сделать?
  - Да, было бы неплохо. Ноги, как деревянные.
  - А как? Я спортивный никогда не делала.
  - Ты просто помни мышцы ног. Стопу, голень, сделай акцент на бедренной группе... А я пока поем, хорошо?!
  Надя делает мне поверхностный массаж и делится своими впечатлениями о прошедшем для неё полумарафоне и моих сутках, а я не спеша насыщаюсь едой. Впервые за сутки у меня появилась такая возможность. Всё торопился-торопился, время экономил для отдыха, подгонял себя неведомо для чего. Куда и зачем? Сколько я его потерял на ходьбе? Постепенно думать и философствовать становится тяжело, и я просто смотрю на передвигающихся мимо меня бегунов. Неужели и я так никчёмно выгляжу со стороны?! А затем и это становится тяжело, и просто закрываю глаза.
  - Разбуди меня, Надюша, когда время отдыха закончится.
  Пытаюсь оценить свой уровень нарушения сознания, но адекватности не достаёт.
  - Слава, вставай, время истекло! - тормошит меня Надя, и я лениво возвращаюсь из кратковременного забытья. Час отдыха заканчивается, стрелки часов неумолимо приближаются к отметке 15:40. Появляется мысль о прекращении бега. Точнее она давно и неоднократно уже возникала, но лишь сейчас актуализировалась. Её подпитывает то, что до места промежуточного финиша расстояние в сто метров. Меня беспокоит, что надо возвращаться обратно, чтобы сказать судьям о том, что я возобновил движение на трассе. Это ведь лишние двести метров! Может они поверят Наде, что вышел на дистанцию? Так тяжело идти обратно.
  Надя что-то рассказывает о приключениях, событиях, произошедших за эти сутки. Я слушаю её, но моё внимание поглощено предстоящими метрами.
  - Слава, тебя вызывают!
  - Не слышал.
  Смотрю на часы, да, прошёл час. Пора!
  - Надя, сходи к моему судье, скажи, что я тронулся в путь.
  - Хорошо, а поверят?
  - Двести двадцать седьмой, прибыть на линию старта! - доносится голос из динамиков.
  - Слышишь, они просят на линию старта!
  - Да, плохо, я ведь преодолел эти сто метров, зачем ещё дважды это делать. Помоги мне, пожалуйста, подняться.
  Надя изо всех сил тащит меня за руки, но мои ноги меня не слушаются. За время горизонтального покоя они отекли и не сгибаются в необходимых мне суставах. Пытаемся их раскачать толчкообразными движениями (очень похоже на застрявший автомобиль). Это получается лишь с пятой или шестой попытки.
  - Двести двадцать седьмой, прибыть на линию старта! - голос судьи становится настойчивей.
  - Да слышу я, слышу я, уже иду!
  Но встать - это полбеды, вторая половина - это пойти. Вспоминаю аналогию с лётчиком - героем отечественной войны лётчиком Маресьевым, сбитым над вражеской территорией. Помогает, но ненадолго. Надя отбегает в сторону, чтобы взять дополнительно порцию чая или каши. Я чувствую, что не в силах удерживать равновесие вертикально и после очередного шага приземляюсь пятой точкой на асфальт. Странно, но боли не чувствую. Какая-то анальгезия наступила! Пытаюсь подняться, но тщетно. Моих сил для этого не хватает. Боковым зрением наблюдаю тренеров, зрителей. Хоть бы кто-нибудь протянул руку! Неужели не догадываются или не хотят помогать соперникам. Сколько это продолжалось, я не помню. Но такого чувства беспомощности я ранее никогда не испытывал. Зову на помощь Надю. Она подбегает, и вместе мы приобретаем вертикальное положение.
  - Надя, я решил, мне хватит на сегодня!
  - Нет, Слава, ты должен! Ты должен преодолеть ещё два круга. Это всего лишь девять километров.
  - Я не могу больше идти!
  - Можешь! У тебя два с половиной часа времени и всего девять километров. Давай, попытайся их пройти, я тебя люблю!
  - Двести двадцать седьмой прибыл на линию старта! - сообщаю о своей готовности судейской коллегии.
  - У двести двадцать седьмого тридцать восемь кругов позади! - верно сообщает мне мой судья-счётчик кругов.
  - Слава, можно я тебя сфотографирую?
  - Конечно, Наденька!
  Но прохожу двести метров, и мой оптимизм куда-то улетучивается. Хочется плакать, но нечем...
  Надо себя разогнать! Лучше всего этому помогает борьба со временем и личный секундомер. Пятьсот метров за восемь минут! Следующие пятьсот за шесть. Дохожу до скорости десять минут на километр. Быстрее не могу. К середине круга небо разразилось холодным ветром и ливнем. Это весьма кстати, так как трезвит сознание лучше любого нашатыря. Откуда-то появляются силы. Видимо, домашняя пища вместе с отдыхом принесли свои плоды. Я иду, облизывая на губах солёные ручейки дождя. Трасса быстро пустеет. Часть бегунов взяли отдых и перешли в палатки. Мне же всегда нравилось бегать в экстремальных условиях: под дождём, в жару или холод. Бежишь наперекор стихии. Так и сейчас. Мокрый, но довольный.
  Осталось пять километров. По времени ещё успеваю. Даже будут лишние метры. А что с ним делать: стоять или отдыхать?! Лимит отдыха я свой исчерпал. Ладно, преодолею сорок кругов, а там видно будет.
  - Двести двадцать седьмой, тридцать девять кругов! - кричит девушка-информатор. На часах пятьдесят четыре минуты на круг. Значит, я ещё соревнуюсь, а не просто хожу здесь, раз время моё улучшается. Бульон в комплексе с отдыхом и заботой подействовали!
  Встречаю Надю в наброшенной сверху плащ-палатке и под зонтом.
  - Слава, тебе что-нибудь необходимо?
  - Нет, спасибо. Собери вещи в рюкзак и зайди с ними в палатку. Не мокни под дождем.
  - А если ты есть захочешь?
  - Не захочу! Если же и захочу, то я сам тебя найду. Скоро мы на маленький пятисотметровый круг переходим, так что я буду часто курсировать мимо палаток.
  По правилам соревнований, после 23-х часов бега, все спортсмены переходят на малый пятисотметровый круг. Он расчерчен через каждые десять метров. И суточники состязаются в течение последнего часа на нём. Все, кто брал отдых, также обязаны выйти на этот круг. В противном случае их результаты будут не зафиксированы, а они причислены к группе сошедших с дистанции.
  Но у меня ещё целый круг. Спортивная форма, кроссовки насквозь мокрые. Зуб на зуб не попадает. К ощущениям усталости прибавляются приступы дрожи во всём теле. Только бы не было судорог, только бы это преодолеть! Где-то в правом бедре появились первые звоночки в виде небольших мышечных фибрилляций. Чтобы согреть тревожащую область, растираю её руками.
  - Двести двадцать седьмой, сорок кругов. На маленький круг переходите. Осталось пятьдесят пять минут.
  Какое облегчение! Осталась одна двадцать четвёртая! Из динамиков доносится, как главный судья соревнований призывает всех прячущихся в палатках, выйти на финишное "ускорение". Некоторые его слова поддерживают и не спеша, выходят из армейских палаток. Сороковой круг 52 минуты! Может так и на бег перейду? "Второе дыхание", как говорят школьники.
  Надя записала на видео, как одного из бегунов выпроваживали из палатки его друзья.
  - Костя, выходи из палатки.
  - Не выйду.
  - Костя, выходи из палатки, или мы тебя вынесем.
  - Я мёртвый!
  - А кто тут живой?!
  После его дважды выносили, но он дважды заходил в палатку и ложился на кровать.
  Борис Яковлевич бойко комментирует проходящих, пробегающих мимо него спортсменов, ориентируя болельщиков на их нагрудные номера.
  - Под номером двести один сегодня выступает многократный чемпион нашего пробега, России, мира, Европы, мастер спорта международного класса, житель города Рославль, Анатолий Кругликов. Он является восьмикратным победителем пробега. И сегодня Анатолий уверенно занимает лидирующую позицию.
  Под номером двести двадцать семь сегодня выступает петербургский спортсмен, подполковник медицинской службы Вячеслав Дегтяренко, представляющий Санкт-Петербургскую Военно-медицинскую академию. Он длительное время проходил службу в Чеченской Республике. В прошлом году он стал бронзовым призером на дистанции сто километров. В этом году он удачно дебютировал в суточном беге.
  Приятно слышать добрые слова. С Борисом Яковлевичем мы знакомы более пятнадцати лет.
  Спортсмены накручивают последние метры дистанции. Кто трусит, кто идёт, кто стоит, кто сидит, кто лежит на мокрой траве. Каждый выбирает свой способ передвижения.
  Дождь закончился, и зрители, болельщики высыпали на улицу.
  Забываешь о том, что были позади сутки бега. В эти последние минуты "гонишься" за очередным маячащим рубежом в виде круглой цифры сто восемьдесят пять километра. Успею или не успею?! Хотя понимаю, что это скорее субъективное ощущение гонки. На самом деле это выглядит, наверное, не так быстро, как переживается. Судья предупреждает, что после выстрела из пистолета мы должны остановиться на тех точках, где он (выстрел) нас застал. Через каждые двадцать метров с обеих сторон трассы расставляют судей-курсантов, которые мелками на асфальте будут фиксировать местонахождение стоп каждого участника. Чем-то похоже на детскую игру в классики. Пять минут до финиша... Одна минута до финиша... Надо успеть до разделительного заборчика, о который можно облокотиться, и поближе к судье, чтобы пораньше уйти. Финиш!!! Сигнальный выстрел из пистолета. Движение прекращается. Как будто остановился огромный заводной механизм. Его пружина раскручивалась на протяжении 24-х часов, и теперь она покоится. Спадает напряжение. Ко мне подбегает сначала курсант и очерчивает линию позади кроссовок, а затем девушка-судья, которая последние пять часов вела счёт кругов по дистанции.
  - Сколько? - спрашиваю у неё. Хотя уже сам давно подсчитал.
  Она что-то подсчитывает на моём персональном листке учета.
  - Сорок больших кругов, девять маленьких и двести восемьдесят шесть метров.
  - Спасибо большое!
  Она ни разу не ошиблась в своих подсчетах. Подытожил - сто восемьдесят четыре километра семьсот восемьдесят шесть метров. Задача выполнена!
  - Слава, дашь интервью на видеокамеру?
  - Не хочу, Надюша. Не сейчас. Холодно, замёрз. Пойдём в палатку переодеваться.
  Слышим, как через ретранслятор объявляют, что награждение начнётся через час. Опять хлынул осенний ливень. Хорошо, что догадался взять второй комплект спортивной одежды. Заходим в палатку УСБ (унифицированная стандартная большая), где на траве расставлены кровати. Царит всеобщее оживление, которое в основном вносится спортсменами меньших дистанций, ожидающих награждение. Мужчина с косичкой предлагает мне присесть на его койку. Надя развязывает мне шнурки и снимает кроссовки с носками, так как сам я дотянуться до стоп не могу. Параллельно обсуждаем с эксцентричным бегуном сегодняшние результаты. Выясняется, что мужчина из Нижнего Новгорода, вегетарианец и слегка чудак. На соседней койке дедушка жалуется на плохое кормление по трассе. Кто-то ему возражает из противоположного угла палатки: "Что вы хотите? Такая организация хорошая! Без стартового взноса, кормят, размещают, ещё и атрибутику выдают. Вы вот в Москву поезжайте. Там полторы тысячи рэ стартовый взнос, а питание лишь слегка лучше!" Но дед не слушает и продолжает настаивать на своём: "Вот в Европе...".
  Из палатки перебираемся в судейский автобус, где собралась кучка суточников, так как армейские палатки стали демонтировать, и делимся между собой свежими впечатлениями.
  - Слава, можно сказать, что ты побывал в преисподней? - спросила Надя.
  - Можно! - не раздумывая, ответил я. Такой гипернагрузки я никогда не испытывал. Чуть позже, когда мы согревались дома коньяком и чаем, я рассказал ей о некоторых своих ощущениях во время этого забега.
  - Ты знаешь, Слава, суточный бег придумали женщины, чтобы мужчина познал, что такое роды... - резюмировала Надя.
  Ближе к половине девятого началось награждение суточников. Дождь льёт, как из ведра, не переставая ни на секунду. Хорошо, что начался он на сутки позже, иначе наш бег был бы более тяжёлым испытанием.
  - Двадцать первое место занял спортсмен из Санкт-Петербурга, врач Военно-медицинской академии, Вячеслав Дегтяренко.
  С трудом и гордостью за себя, академию и свою профессию поднимаюсь на сцену. Вручают приз в виде домашнего радиотелефона. Выслушиваю слова поздравлений и пожелания преодолеть двести километров в следующем году. Жаль, что обошлось без дипломов и медалей, как в 2006-м. Но это не главное сегодня!
  Все это время льёт дождь, ноги уже давно промокли, зонт выполняет скорее символичную функцию, спасая рюкзак и наши спины от воды.
  Здорово! Суточный бег позади. Теперь я знаю, что это! Правда, не знаю, что будет за этим. Сбылась мечта одиннадцатилетней давности!
  Наблюдаем за награждением победителей и остальных призёров пробега. В девятый раз в Рославль Смоленской области на машине уезжает с пробега Анатолий Кругликов. Жигули седьмой модели. Впервые женщину-победительницу приравняли к мужчине, и на аналогичной машине в Калининград уехала пятидесяти семилетняя Ирина Реутович. Суточный бег - удел зрелых бегунов. Процедура награждения завершается гимном России.
  По дороге к метро встречаем двух болельщиков, которые выражают мне слова восхищения и поздравления относительно моего выступления.
  Звоню начальнику курса, чтобы отпроситься от завтрашнего построения и предупреждаю Бориса о том, что завтра в клинике появлюсь к обеду. Хотел бы взять полный выходной, но вечером запланированы две встречи с пациентами и первое после отпуска дежурство в детской больнице.
  Лишь когда сели в вагон метро, я почувствовал, что ночь эта прошла на ногах. Незаметно для себя я ушёл к Морфею и, если бы не Надя, проехал бы Технологический институт - станцию пересадки.
  Идти было тяжело. К этому прибавлялся рюкзак с вещами и остатками провианта. Приходилось цепляться за стены, деревья, перила и прочие статические предметы, попадающиеся на нашем пути, и поддерживался с другой стороны Надей.
  Пока Надя забирала Таисию у бабушки, а затем подогревала ужин, я принимал ванну с лавандой и рассылал СМС друзьям. "Намеченное - выполнил!" Хотя понимал, что для многих это непонятно - бежать сутки. Ради чего? Приз - символический. При желании можно приобрести в магазине. Но человеку, далекому от спорта, этого не объяснить. Да и стоит ли?
  Кто-то задал вопрос о моём якобы предполагаемом стремлении "прибежать" в книгу рекордов Гиннеса.
  Папа написал коротко: "Молодець! Скiльки було з тобою ще таких ненормальних?" После его предыдущего СМС, высланного накануне днём перед стартом: "Слава - это же небезопасно для жизни. Моё отношение к твоему хобби ты знаешь. Желаю добежать!", это выглядело приятным поздравлением.
  Сестра Вита: "Супер!!! Ты лучший, я тобой горжусь!!!!!"
  Тренер Лысенко Н.П.: "Слава! От всей души и чистого сердца поздравляю Тебя с благополучным дебютом в суточном беге. С уважением и верой в Тебя, в будущих стартах свыше двести километров за сутки. Мне приятно, что мне пришлось стоять у истоков Твоего пути - тренер Н. Лысенко".
  По этому поводу, а также, чтобы согреться - открыли с Надей бутылку молдавского восьмилетнего коньяка. Есть, что отпраздновать! Но после действия пятидесяти грамм захотелось спать, и я, отказавшись от чайной церемонии, ушёл в спальню.
  Утром следующего дня возникли опасения за своё здоровье, которые подтвердились после звонка другу в Краснодар - Денису, работающему травматологом. Отёк и гиперемия левой голени, правой стопы, острые боли при ходьбе, слабость, озноб, субфебрилитет.
  - Это у тебя тендомиозит, к которому добавилась нагрузочная болезнь и интоксикация, вызванная избыточной выработкой лактата и пирувата в организме, вследствие тяжелой нагрузки. Необходим покой, влажно-высыхающие повязки с димексидом и принимай противовоспалительные препараты.
  Я и сам это понимал, но смущал нарастающий отёк и гиперемия. Покой я мог себе позволить лишь до 12:00. На 14:00 назначена консультация в клинике, к 17:00 необходимо быть на дежурстве в детской больнице, где также была запланирована консультация.
  Но для начала решил зайти в медицинскую службу, чтобы выписать справку-освобождение. К тому же накануне пообещал врачу, выписавшему мне справку-допуск на участие в соревнованиях, что после финиша зайду к нему и доложу о том, что со мной ничего не случилось. Но последний меня не узнал или не вспомнил (во время дежурства он был подшофе). А дежурный врач сказала, что к травматологу меня не направит, так как травмы у меня нет.
  - Если есть покраснение на коже, пойдёте к дерматологу!
  - Но оно у меня появилось после нагрузки.
  - Я ни разу за свою врачебную практику не видела такого отека и гиперемии, которые появлялись бы после нагрузки. Пойдёте к дерматологу. Если он исключит свою патологию, тогда к хирургу. Может, это флегмона. Вы вот говорите, что и температура у вас тридцать семь и четыре. Кстати, зайдите пока в процедурную, измерьте ещё раз температуру.
  В процедурной меня встретила семидесяти пятилетняя медсестра, которая, узнав, что я - психиатр, стала причитать по поводу преждевременной смерти психиатра поликлиники.
  В это время зашёл начальник медицинской службы и с саркастической улыбкой на толстом лице спросил: "Ну что, добегался?! Сначала одну справку берёшь, теперь вот другую! Спорт не приносит никогда здоровья!"
  - Да он - психиатр! А наш-то совсем молодой был, пятьдесят два года, причитала медсестра.
  - А вы не проводите аналогий, пожалуйста! - резко заметил начальник поликлиники.
  - Ну, что, детонька, давай градусничек. Сколько там набежало?
  - Тридцать семь и две.
  - А сколько тебе надо? Я напишу!
  - Да сколько есть, столько и пишите.
  В конце беседы-осмотра дежурный врач согласилась, что меня необходимо направить к травматологу-ортопеду. В регистратуре мне сказали, что он работает до 13:00, и записали на приём в следующий день. А пока приходилось терпеть боли и, придерживаясь за перила, преодолевать тяжёлые препятствия в виде автобусных ступенек и лестничных пролётов. К утру отёк ещё больше увеличился, но гиперемия стала менее выраженной.
  Визит к травматологу начался со слов "Маршевый перелом обеих нижних конечностей", от которых мне стало и смешно и страшно одновременно. "Ну вот, до переломов ног добегался..." И лишь после выполненной рентгенографии от сердца отлегло.
  - Выписываю вам полное освобождение на десять суток от служебных обязанностей. Будете на физиопроцедуры в поликлинику приходить.
  - Спасибо, Дмитрий Валентинович.
  Но посещение факультетского врача с целью выписки мне справки оказалось неудачным.
  - Это вы опять?! - "приветствовал" меня Емельян Петрович. Что с вами случилось?
  - У травматолога был. Рекомендовано лечение и освобождение. Пришёл к вам за справкой.
  Разворачиваю медицинскую книжку на месте записи травматолога.
  - Десять дней? Нет, это много. Я вам такой справки дать не могу. Идите к начальнику курса. С ним согласуйте, пусть он мне позвонит.
  - Но тут же всё написано!
  - Товарищ, подполковник, я вам ясно сказал. Согласуйте с начальником курса. Если бы вас от строевой или физической подготовки освобождали, другое дело. А тут написано "полностью от служебных обязанностей". Вам же не в шахте, в забое стоять... Не могу... И вообще, вам пора задумываться о новом месте службы, как людьми будете руководить, должность принимать, а вы за освобождением пришли!
  - Я вас понял, Емельян Петрович. До свиданья.
  На следующий день я выполнил миниоперацию по поводу вскрытия подногтевого абсцесса, подсчитал количество уцелевших ногтевых пластинок. Хорошо, что сейчас не лето, так как восемьдесят процентов было повреждено. Ещё десять дней ходил на физиопроцедуры (магнито-лазерная терапия и УВЧ-терапия) в родной клинике. Бегать начал на одиннадцатые сутки. Но и спустя две недели лёгкости в ногах не было.
  Некоторые спрашивают: "Не тяжело ли было?". Отвечаю, что безумно тяжело. Но на следующий день после забега появилось желание преодолеть больше двухсот километров за сутки, но уже в 2008-м году. Пробовал стартовать на десять километров в "Кроссе наций", но, кроме как борьбы с болью недолеченной травмы и огорчений от проигрыша тем, кого ещё недавно и в соперниках не рассматривал, больше ничего не получил. Хотя, наверное, здесь сыграли роль фрустрационные моменты из-за поставленных перед собой задач.
  
  
  Кокаиновая симфония
  
  
  - Доктор, смерти не боишься? - спросил телохранитель, доставая из-за кухонной портьеры чёрную винтовку с ПБСом.
  - Боюсь... дураки не боятся.
  - А ты откуда такой?
  - Пробей фамилию в интернете и посмотри.
  - Может, за компанию с нами...? Двести долларов грамм... качественный... угощаю, - мешая белый порошок червовым тузом на фарфоровой тарелке - предложил недавний больной.
  - Спасибо, на работе не употребляю.
  - Закончилась твоя работа. Давай за жизнь поговорим, - со свинцовыми глазами и ухмылкой на лице наступал Сан Саныч. - Не хочешь нюхать, - зря! Разговор будет долгий. Может, вискариком не побрезгуешь? У нас блю лейбел!
  - Спасибо, не откажусь.
  Метро уже закрылось. Пешком по заснеженным московским улицам десять километров скучно и холодно. Мы сидели втроём на просторной кухне в сталинском доме на Тверской и разговаривали, почти как давние хорошие знакомые. Его охранник то прислуживал, то любовался вытащенным карабином, передёргивая затвор.
  Рамки врач-больной стёрлись, как только он выдернул иглу капельницы из кубитальной вены.
  - Так не пойдёт!
  - Как так? Ты сюда зачем приехал? Деньги зарабатывать?!
  - Меня учили по-другому. Либо ка́паемся и снимаем алкогольную абстиненцию, либо кайфуете без меня! Если не устраивает - ищите другого специалиста.
  - Да ты что, думаешь, один такой профессор выискался?! Приехал из запоя выводить, а лекарства какие-то копеечные привёз. Рибоксин, витамины, глюкозу. Ты уже сколько дырок во мне сделал... пять?! Дальше продолжаешь?!
  - Дырки делаю, потому что сосуды не выдерживают и лопаются из-за обезвоживания. Да и вам не лежится спокойно в постели.
  - Пошли на кухню, делаем перерыв.
  Дубовый мебельный гарнитур, в домашней библиотеке две сотни художественных томов, рамочка из красного дерева над посудомоечной машинкой, свидетельствующая о том, что сорокалетний хозяин просторной пятикомнатной квартиры "доктор экономических наук". Двадцатисемидюймовый "Мак" приютился возле керамической плиты, в коридоре морской аквариум в полтонны литров, молодая жена модельной внешности с заплаканным лицом. А кто же он? Алкоголик, которого надо вывести из недельного запоя, кокаинист со стажем, министр, зампредседателя партии или учёный муж? На последнего он меньше всего был похож. С такими мускулистыми ручищами можно чувствовать себя уверенно на боксёрском ринге или татами, да и, судя по "кухонному набору", имеет тягу к экстриму.
  - Ты пробовал когда-нибудь? - откидываясь в кресло, с застывшей улыбкой на лице, спросил Саныч.
  - Нет... только мелочёвку. План да насвай.
  - Херня это всё... не сравнить.
  - Расскажи о своих ощущениях. Мне интересно, как наркологу.
  - Ты знаешь, что такое оргазм! Миллионы искр вылетают из мозга и несутся по всему телу. Так вот, кокаин - это сильнее! Ничто в мире не придумано ярче, круче и сладостнее. Всё остальное - серость. Пей виски и расслабляйся. Петька, ну-ка проверь его по сети. Что набирать?
  - Суточный бег, испытай себя, две тысячи семь.
  - Да, Саныч, есть такой... вот и его фотографии. Лицо у тебя здесь уж больно измождённое. Сколько ты протопал?
  - Сто восемьдесят восемь километров.
  - И как ощущения?
  - А я борьбой занимался, мастер спорта в прошлом, да и Петька - хоккеист из сборной. Сейчас некогда спортом заниматься. А в былые времена по две тренировки в день делал. А потом пошло-поехало. Северная Африка, Прованс, где мы подмяли под себя негров и бизнес свой выстроили. Три года назад вернулся в Россию: Калининград, Красноярск, теперь Москва. Ты думаешь, я один такой? Все. Ты не представляешь, сколько сидит на нём. Раз попробуешь - и ты его раб навеки.
  Сан Саныч, раскинувшись в кресле, под негромкую сонату Баха, увлекательно и фантастически рассказывал о конкурсах красоты, о партийной элите, об отношениях с милицией, о телевидении. Через все рассказы проходил кокаин.
  - Вы, знаете, Александр, наш взгляд вычленяет из картины мира лишь то, что актуально для головного мозга в текущий момент: спортсмен замечает беговые кроссовки, милиционер - лимитчиков, нарколог - отработанные инсулиновые шприцы на улицах, наркоман - точки продаж. Даже в психиатрическом отделении больные со схожими диагнозами тянутся друг к другу.
  - В отпуск поеду на Хайнянь, там говорят, лечат по-настоящему от всего. Может, потом уйду в монастырь. Но сейчас надо продержаться. Через три дня в Цюрихе... подписываем контракт, хочется прийти в норму.
  - Капельницы можно заменить минеральной водой без газа и внутримышечными уколами церебролизина, мексидола, витаминов. Выпишу рецепт на антидепрессант и транквилизаторы. Они уменьшат похмельный синдром и нормализуют сон.
  Александр с охранником, попрощавшись, ушли курить. Его супруга с двухлетней дочерью давно спали. На трюмо лежали две красные купюры. Симфонии Баха уступили место шуму аквариумного компрессора да тиканью настенных швейцарских часов.
  - Это тебе за работу, - видя моё замешательство, передал деньги Александр.
  Утреннее метро уже раскрыло свои двери. Гастарбайтеры спали, лёжа на скамейках, как и дежурившие у эскалатора, рекламщики расклеивали над входными дверьми бумажные объявления, милиционеры делали вид, что патрулируют. Новый день начал отсчёт.
  - И как вам вчерашняя постановка, Вячеслав Иванович? - спросила утром секретарь начальника госпиталя, предложившая накануне двадцать контрамарок в театр на Малой Ордынке.
  - Слабоватой показалась... В первом отделении в сон клонило... В жизни более динамично и, порой, не так смешно, как на сцене. Так и не понял её названия "Какаиновая симфония Фрейда". Почему "какаин" через "а", и какая связь с основателем психоанализа?
  
  
  Синдром Кандинского-Клерамбо или История одного диалога
  
  
  Ещё на улице я заметил на восточном интеллигентном лице молодого человека в спортивном комбинезоне из "Декатлона" что-то нездорово-умное. Среди коллег это называется "психическим диатезом". Когда же он, заикаясь, представился "Сергей", я почувствовал запах мочи и понял, что рассказ будет интересным и захватывающим.
  - Присаживайтесь, Сергей, - предложил ему, когда мы зашли в ординаторскую, - Расскажите, что вас привело к психиатру?
  - Привела меня тётя, которая у вас работает... А сколько у нас времени есть на разговор?
  - Тридцать-сорок минут в вашем распоряжении.
  - Всё не успею, поэтому только главное.
  - Как вам будет угодно. Я по ходу вас буду немного отвлекать своими вопросами, если не возражаете?
  - Я заикаюсь с детства и у меня были нервные тики. Ещё я чувствовал, как бегают мурашки по телу, думал, что паразиты какие. Живу с мамой. Учился на четвёрки в школе. Поступил в Бауманку на бюджет, но был отчислен со второго курса. Не сдал зачёт. Это было в две тысячи девятом. В армию идти не хотелось. Обратился в ПНД Астрахани по знакомству. Там меня психологи обследовали. Тесты всякие делали, потом психиатр долго беседовал. Диагноз не поставили, а дали выписку, с которой я уже пришёл в комиссариат, а затем меня направили в Московский ПНД. Обследовали. Тесты, МРТ, электроэнцефалограмма. Две недели продолжалось. Поставили диагноз: "вялотекущая шизофрения" и дали категорию "Д".
  - Лечиться не предлагали?
  - Предлагали, но мать не дала согласия. Сказала, что на меня шизофреники кидаться будут и врачи в овоща превратят... В общем дали категорию "Д". Это ведь максимально?! У меня ни прав, ни на работу не берут нигде.
  - А вы куда-нибудь уже устраивались?
  - Нет, пока не пробовал, но так все говорят... С две тысячи десятого дома сижу. Я-то думал, что у меня шизофрении нет. Последние года два стал замечать, что мысли вслух произношу. Возникла проблема с соседями, которые слышат мои мысли. Я их ведь часто ругаю. Или они слышат, как я воду в кране включаю. Стучат мне сверху и снизу. Ещё их раздражает стук компьютерной клавиатуры и мышки.
  - А как вы об этом догадались?
  - Каждое нажатие кнопки на клавиатуре сопровождается стуком сверху. Иногда дрель включают. Поначалу думал, что ремонт делают, полы меняют, но потом понял, что нет. Уже год, как дрель работает.
  - А мать как реагирует на дрель и стуки?
  - Она у меня слабо слышащая и ей недосуг... Слышат они все мои мысли, которые произношу про себя. Соседи с семнадцатого и девятнадцатого этажей сговорились между собой. Хотят меня в психушку сдать. Полная жесть!
  - А за что? Вы ведь никакой ценности не представляете. Не работаете, секретами не владеете.
  - Те, что снизу - за то, что я часто ругался с матерью, когда депрессией болел из-за компьютерных игр. Те, что сверху - из-за того, что мысли вслух проговариваю, а также по два-три раза повторяю то, что по телевизору услышу. За последние два месяца состояние ухудшилось. Я сплю на полу.
  - А почему не на кровати?
  - Она громко скрипит. Так вот. Они записали свои фразы в мою голову, именно речью, во время моего сна. Каждые пятнадцать минут меня будят и записывают. Вы ведь знаете, что в таком просоночном состоянии легче всего информацию в мозг записать?! Они между собой разговаривают, чтобы запутать меня, ввести в транс и записать информацию, чтобы я думал, что это мои собственные мысли. Но последние месяцы - жесть! Пошли кодовые стуки. Стук - фраза, стук - фраза, и так бесконечно. То есть теперь, на каждый их стук у меня язык шевелится, и я произношу записанные фразы, даже ночью во время сна. Это сделано для того, чтобы стимулировать мой мозг, и я не забыл эту фразу.
  - А что за фразы?
  - Звуки-хуюки и тому подобное.
  - А вы часто встречаетесь с соседями?
  - Да, один раз было. Но виду не подал, что знаю. В милицию пойти не могу. Они посмотрят на мой "белый билет", не поверят. А жить я тоже не могу так. Про себя их посылаю по сотне раз на день, но они всё слышат и всемером на меня нападают. Они и на работу не ходят из-за меня, чтобы в психушку сдать. Каждый шорох, каждое движение моё слышат. У меня суставы хрустят, они и это слышат.
  - Душ часто принимаете?
  - Редко. Вы же понимаете, они слышат, как я моюсь, и сигналы посылают, импульсы.
  - Но ведь так невозможно жить при такой слышимости!
  - Дом у нас экспериментальный, железобетонный! - парировал Сергей. - Вы думаете, что у меня мания преследования?
  - В какой-то мере есть...
  - Я подготовился... Мы с другом обсуждали... Вот видите! - Сергей достал из брюк записку, в которой была распечатка определения бреда преследования из американской классификации психических болезней DSM-IV. - Многое сходится по моим симптомам. Но ведь такое и вправду может быть. Давайте позвоним в ФСБ. Пусть их проверят. Прямо сейчас. - Он достал мобильный и стал искать номер абонента.
  - Нет, в ФСБ звонить отсюда не следует, так как этим должно заниматься оперуполномоченный вашего района. Но мне кажется, что всё, что вы рассказываете, - это результат некоторого психического перенапряжения и вам следует успокоиться и принимать лекарственные препараты.
  - Я так и думал, что вы меня за шизофреника примете! ФСБ должно стереть информацию из мозга, записанную соседями. У них для этого специальная аппаратура имеется.
  - Может быть и имеется. Но давайте попробуем более простой метод. Я вам выпишу рецепт на препараты, которые выполняют сходную функцию.
  - Выписывайте! Но я проверю их и подумаю.
  Час прошёл незаметно. Не знаю, убедил ли я Сергея в необходимости лечиться или нет. Но тётушке сказал, что племянник в состоянии хронического психоза. Рекомендовал немедля купить антипсихотик, а ещё лучше вызвать бригаду скорой психиатрической помощи на дом. Но она, покачав головой, ответила, что ни мать, ни он сам ни за что не согласятся. Редкий пациент, как для военной психиатрии. Но показательный во всех отношениях. От такой консультации хотелось расплакаться.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Дерматозойный бред
  
  
  В моей практике довольно редкое заболевание. Некоторые называют его паразитофобией, хотя это название не отражает полностью сущности. Человек не боится паразитов, а убеждён, что они у него живут под кожей, а некоторые больные собирают их вместе с личинками в баночки-коробки.
  Девушка, тридцати лет, в разговоре сообщила, что работает художником. Пришла по звонку однокашника. Потёртые джинсы, балдахин, приятный эмоциональный голос. На лице два слоя тонального крема и три выделяющиеся на поверхности кожи язвочки в диаметре до полутора сантиметров, покрытые подсыхающими корочками. Со слов, давность более года. Под кремом просматриваются депигментированные пятна аналогичных размеров. Пальцы рук со следами табака и заусениц беспокойно теребят складки одежды.
  За двумя чашками двойного эспрессо рассказала, что родилась с вывихнутыми руками. Восемь лет назад удалили почку из-за стеноза и блока. Два года назад после художественной выставки отекли лицо, шея, ноги и стало трудно глотать пищу. К отёку присоединились боли, слабость и снижение памяти с потерей настроения. Затем на лице появилось набухание, из которого стали выделяться полусантиметровые белые палочки. И так в нескольких местах. Обращалась к дерматологам, инфекционистам, терапевтам, но никто не находил болезни. Психиатр из "кремлёвской поликлиники" поставил диагноз астено-вегетативное состояние и назначил "мексидол". Препарат безобидный и чем-то схож с витаминами. Улучшения не наблюдается. Заболевание "протекает по синусоиде". Сна нет, творчество заброшено, все мысли о болезни. В течение года сама себя лечит курсами противогельминтных препаратов. Решила, что выползающие белые палочки - разновидности глистов. По моей просьбе она нарисовала паразитов и то, как они вылезают из очага в масштабе один к двум на листе бумаги. С января этого года девушка отнесла их к трихинеллам, так как связала с тем, что много лет назад пробовала строганину.
  - Мария, с большой вероятностью могу сказать, что ваши кожные проявления - есть симптомы психического расстройства. Т.е. мозг создаёт патологические импульсы, которые отражаются на коже и ощущениях. Это редко встречается, но бывает.
  - Но у меня ведь нет галлюцинаций, паранойи!
  - Да, их возможно нет. Но в голове сформировалась патологическая связь или так называемая формула, которая проявляется именно в убеждённости болезни. Ведь вам уже не один врач говорил, что у вас нет гельминтов. И вы ведь не верите докторам?! А разорвать эти связи без лечения, к сожалению, невозможно.
  - Да, я не верю. Ведь они мешают мне жить, трудиться. Я не могу сосредоточиться. Я чувствую себя разбитой, постоянно уставшей, пропадает память. А может быть потому, что я люблю пить таблетки, люблю лечиться, сдавать анализы. Скажите, а это опасно?
  - Для окружающих нет. Ведь никто из ваших родственников или друзей за последний год не заболел чем-то подобным?! Для вас ситуация критическая. Необходимо начинать серьёзное лечение.
  - Я выздоровлю?
  - Я не могу вам стопроцентно этого гарантировать. Многое будет зависеть от комплаенса. Это означает, что вы должны поверить мне и тому лечению, которое я вам назначу. Второе - от особенностей реагирования вашего организма на психофармакотерапию. Ведь если разовьются побочные эффекты, то комплаентность будет невысокой, как и эффект от лечения... Понятия депрессия, суицидальные мысли, отсутствие перспектив в будущем, чувство вины вам знакомы?
  - Да! Какое же тут может быть настроение?! И почему меня так угораздило на голову и этих белых головастиков. Я ведь рисую красивые фантастические картины. Пусть бы привиделись феи какие-нибудь! Не повезло.
  - Сложно сказать о везении или невезении. Иногда болезнь стимулирует творчество человека и заставляет переосмыслить себя в нём.
  - Скажите, а выпить мне по случаю Нового года или Рождества можно? Я ведь их так и не встретила из-за лечения и приёма препаратов.
  - Нельзя... Конечно, абсолютных запретов не существует, но относительные имеются. К тому же следующие праздники не так скоро, и я бы порекомендовал вам сдать анализы крови, чтобы оценить причинённый характер разрушения организму в связи с бесконтрольным приёмом противогельминтных препаратов. Ваши лимфоузлы под нижней челюстью увеличены с двух сторон и язык некрасиво обложен жёлтым налётом, - резюмировал я результаты физикального осмотра, - возьмите рецепт и памятку по лечению. Через неделю жду вас на контрольный осмотр.
  Лечение "зообреда" - сложное и кропотливое занятие. В моей практике пока никто не излечивался от него. Но надежду нельзя терять и преждевременно опускать руки.
  
  
  
  Мне изменяет муж
  
  
  - Мне изменяет муж! - сказала на утреннем приёме жена бывшего алкоголика, - в четверг утром я открыла его телефон, который завибрировал на смс-сообщение.
  - Зачем?
  - Бабское любопытство. Двадцать пять лет в браке, двое детей. Открыла и ноги подкосились. Год уже.
  - И вы что, не замечали раньше этого?
  - Догадывалась, но делала вид, что меня это не касается. Ну подумаешь, в пенсионный фонд в три ночи отправился или у друга после ресторана заночевал. А здесь я такое прочла!
  - И что вы сделали?
  - Я извела его и себя допросами, пытками, сотнями звонков. Потом я позвонила ей и спросила: "Зачем ты, сука, это делаешь, разбиваешь нашу семью?". Она ответила: "Спросите у своего мужа?" Действительно, она ведь не виновата. В четверг он не пришёл ночевать. До десяти вечера я позвонила ему пятьдесят два раза, потом он отключил телефон, но я продолжала его набирать. Так продолжалось до пяти утра. Я ещё ей в вайбере написала кучу гадостей, но она не ответила мне. В десять он пришёл. Невыспавшийся, осунувшийся, и я устроила скандал. Или я или она!
  - Зачем?
  - Не знаю. Я взрывная. Завожусь с полоборота, доктор. Спасите меня и нашу семью. Я так больше не могу. Скажите, он меня бросит?
  - Во первых - я не знаю. Но если вы будете продолжать борьбу с "ветряными мельницами", то обязательно. Какой мужчина вынесет такой гнёт!
  - Скажите, а мужчина может любить двоих?
  - Скорее всего, он кого-то при этом обманывает.
  - А мой пишет эсэмэски этой тридцати восьмилетней пройдохе, что "любит свою лапуську" и в этот же день говорит мне о том, что и меня любит.
  - Что я могу вам сказать. Он стоит на перепутье. Неизвестно, куда качнётся его маятник. Вероятность пятьдесят на пятьдесят. Так что многое будет зависеть от вас.
  - А что мне делать, миленький?
  - Успокойтесь, во-вторых. Вам надо остудить голову, можете попринимать антидепрессант на первое время. У вас ведь сейчас острая реакция на стресс, и вы плохо контролируете себя.
  Я смотрел на сорока четырёхлетнюю располневшую даму-конструкторшу крупного предприятия. Она у меня ассоциировалась с рыночной торговкой. Неумелая косметика, душно-цветочный аромат, облезлые ногти, неухоженные волосы, старомодные стоптанные сапоги, невыразительная юбка-кофта. И грубость, прущая через край. Такая залезет в душу, нагадит и не спросит, может, потом извинится за вторжение. Какой там секс, какой флирт, какой театр, какой спорт? На всё один ответ: я старая, много работаю, скоро климакс, я воспитала двоих дочерей. Неужели быт - прикрытие, неужели, дети - оправдание? Что делать ей? Двадцать пять лет он бросал невод и вот теперь оставил её у разбитого корыта.
  - Я вам выпишу рецепт на антидепрессант. Принимайте велаксин. По одной таблетке в день. Он скорректирует ваше поведение.
  - А я не подсяду на него?
  - Не должны.
  - Можно, я к вам мужа приведу?
  - Если вам это надо, ведите. Вот визитка, лучше накануне созвониться и договориться о встрече.
  Странно, но треугольники один за одним следуют друг за другом. Суициды отступили. Кто будет следующей жертвой стрел Амура: дети или их родители?
  
  
  Доктор, мне нужен гипноз!
  
  
  Звонок от диспетчера медицинского центра.
  - Клиентка, говорит, что ей нужна помощь гипнотизёра. Я ничего не поняла из её разговора. Возьмётесь?
  - Да, секундочку, включаю диктофон, её номер телефона...
  - Мне нужно, чтобы вы помогли мне вернуть моего мужа... Загипнотизировать, чтобы он был только моим.
  - Боюсь, что вы ошиблись. Я использую суггестивные методы, но только в лечебных целях.
  - Я заплачу большие деньги. Я целый год копила, всю жизнь ждала, ради такого случая. Сколько стоит ваш сеанс?... Я заплачу вам в десять раз больше, чем стоит один ваш сеанс.
  - Спасибо, но у нас есть утвержденный прейскурант. Я повторяю, что мужей я не привораживаю, это по другому адресу. Откройте бесплатную газету, найдёте телефоны.
  - Я уже обращалась, мне везде отказывают.
  - Хорошо, расскажите, что произошло, и какая необходимость такого отчаянного поступка?
  - Это очень долгая история. Мы могли бы встретиться?
  - Да, но наша встреча будет платной. Через диспетчера узнаете о стоимости. Завтра в семь вечера на Васильевском, Приморский проспект, дом двенадцать, вас устроит?
  - Огромное спасибо!
  Скромно одетая женщина, не пользующаяся косметикой, худощавая, с озабоченным, тревожным выражением лица. Что её привело к врачу? Сбивчивым, срывающимся на плач голосом, она поведала свою жизненную историю. Детство, юность, зрелость и приближающаяся старость. Мужчины не давали ей прохода. Красота, постепенно укрывающаяся под одеялом морщин. Первый брак и разочарование. Бегство от мужа из Чехословакии. Второй супруг знаком с юных лет, на три года младше её. Женитьба, дети, военные гарнизоны. Чужой и враждебный мегаполис. Проблемы с работой, пропиской, жильём. На это наложились измены, "замечаемые" на протяжении всего замужества. Страх потерять семью, оставить двоих детей без отца. Беседа о жизни продолжалась два часа. Я слушал, записывал нюансы, ощущая себя не сколько психотерапевтом, сколько священником, к которому пришли на исповедь. Отключившись от канонизированного психотерапевтического часа и постулатов, я слушал и слушал почти детективные рассказы измен.
  - А что вы хотите от гипноза?
  - Я хочу, чтобы он сознался во всем. Чтобы он рассказал, как он изменял мне, с кем, когда, при каких обстоятельствах, почему избегает меня, моего общения...
  - Для чего, если у вас есть доказательства его измен, вы можете решить этот вопрос в судебном порядке. Зачем вам гипнотизер?
  - Я хочу, чтобы вы ему задавали вопросы, а он отвечал на них. Чтобы вы записали его ответы на диктофон и передали плёнку мне.
  - Это противоречит моим принципам работы. Я никогда не соглашусь на подобное.
  - Я заплачу вам.
  - Есть моральные и этические принципы, которые не могут нарушаться. Деньги - это вторичный показатель... А для чего вам нужны его ответы на плёнке?
  - Понимаете, когда он станет инвалидом. А он им станет, у меня есть факты, что он подвергся на шахте радиоактивному облучению, я буду за ним ухаживать. Буду много работать, содержать семью. И включать магнитофон с его голосом. Он испортил мне мою молодость, я хочу отомстить ему в старости. Он будет лежать в постели, как маленький ребёнок, слушать, плакать, а я его буду утешать и ухаживать...
  - Почему бы просто не развестись, если ваш брак не сложился?
  - А дети? Им нужен отец.
  - Ваши сыновья учатся в институте. Ещё немного и у них будут свои семьи.
  - Да, но мне тяжело будет создать новую семью. Конечно, на меня ещё обращают внимание и оглядываются. Но вы посмотрите, во что я превратилась. Чучело, пугало. Это пальто было подарено мужем на годовщину свадьбы, это платье досталось от мамы, я не говорю про бельё.
  - В ваших силах себя изменить. Найти работу, одеваться и жить с другими устремлениями и предпосылками.
  - Я не смогу. У меня высшее образование, но найти в городе работу практически невозможно. Последнее место работы было посудомойщица. Но кафе закрылось, меня уволили.
  - Невозможно сидеть и ничего не делать. Есть биржа труда, Интернет, газеты. Соглашайтесь на то, что вам под силу.
  - Спасибо за совет, я подумаю над этим. Но я пришла к вам за другим. Умоляю, выполните мою просьбу - и моей благодарности не будет границ.
  - Я помогу вам. Но с условием. Без диктофона. Без фанатизма. Гипноз - это не палочка-выручалочка. Это в телевидении происходят чудеса. Я же корректирую психологические проблемы и словом оказываю терапевтическое воздействие. Напишите на бумаге, что вы хотите от этого метода лечения. Какие вопросы я должен задать вашему супругу. Что он сам думает по этому поводу?
  - О, он очень хитрый и подлый человек!
  - Напишите, принесёте на нашу следующую встречу. Тогда я приму окончательное решение. Лучше, если вы придёте вместе с мужем.
  - Большое спасибо! Я почувствовала облегчение после нашей беседы. Никто так внимательно меня не слушал.
  Ольга принесла и вопросы, и пожелания. Когда я увидел их, я мысленно содрогнулся. Тридцать пять страниц печатного текста формата А-4! Полсотни сгруппированных вопросов. Два вида разыгрываемых ситуационных решений поимки неверного супруга. Я оставил их для себя под предлогом изучения. Никогда не встречал такой изощренной мести. Казалось, что женщина на протяжении всего брака записывала их в дневник и спустя двадцтилетнее терпение и молчание решила пойти в контратаку.
  - Вы знаете, Ольга Ивановна, я не смогу задать такое количество вопросов вашему супругу во время сеанса. Ведь для того, чтобы это прочитать потребуется несколько часов. Сеанс ограничен во времени. Запасы эндорфинов, выделяемых во время лечебного сна, имеют свойства истощаться.
  - А вы ему что-нибудь уколите. Есть ведь такие препараты, которые могут продлить гипноз!
  - Есть, но они запрещены законодательно.
  - Вы всё равно прочтите их, а затем выберите, что больше подходит, и задавайте по ситуации. И я попрошу диктофон. Иначе я старалась насмарку.
  - Послушайте, Ольга, может быть вам нанять частного сыщика?
  - Моих сбережений не хватит, я уже узнавала! И я не получу такого морального удовлетворения.
  - Но, прочитав ваши вопросы, проанализировав описываемые вами ситуации, я пришёл к выводу, что не все из них ставят под сомнение супружескую неверность вашего мужа. Вы несколько гиперболизировали.
  - А вы загипнотизируйте его, сами всё узнаете.
  - Я пока не могу принять решение, должен посоветоваться с директором.
  Звонок руководителю частного медицинского центра ситуацию не прояснил. "Бери деньги, если даёт больше - тоже бери. Психически больная, мы её потом в психбольницу отправим!" После этих слов я почувствовал себя на разогревающейся сковороде. Решение не приходило. Ситуация патовая. С одной стороны давление. С другой - неадекватная женщина, требующая помощь иного плана.
  Они пришли в кабинет. Худощавый, морщинистый мужчина, в китайских джинсах и кооперативной кожанке, улыбающийся, совсем не похож на ловеласа.
  Рассказал ему о болезни супруги, о её запросах и бреде ревности.
  - Я сюда пришёл на гипноз. Меня жена попросила, давайте доктор. Я после суток, устал.
  Желание клиента не обсуждается. Договорились, что оставшиеся деньги она потратит на одежду и питание.
  Сеанс прошёл удачно, супругу внушена "верность, честность, порядочность". Они ушли довольными и слегка затуманенными. Чего хотели? Спустя два дня дама позвонила и потребовала обратно тысячу рублей: "нашла гипнотизера, который сделает всё, как она хочет!".
  - Что случилось?
  - Вы обманули меня! Муж мне сказал, что он всё делал так, как вы просили, потому что пришёл сюда ради меня. И не сознаётся в своих изменах и опять с работы поздно пришёл.
  - А как у вас дела? Платок красивый, вам к лицу!
  - Я нашла работу. Немного не хватает, чтобы оплатить работу... мага... подкоплю.
  - Возьмите деньги. Удачи вам, позвоните, как сложится всё!
  Спустя три месяца перезвонил ей. Ольга работала на двух работах. Муж тоже. Семья жила привычным ритмом. Дети учились в институте. Что ещё надо для счастья?! А волшебник остался в грёзах, как надежда, которая спасёт, когда появится возможность...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Содержание
  
  Предисловие 3
  Начало 6
  ЗабВО. Забудь вернуться обратно 22
  Встреча с комбригом 26
  Случай "подрыва боеготовности" бригады спецназ, произошедший где-то за Байкалом 28
  Кроватка 41
  Новосибирская командировка 54
  Тараска 63
  Дорога на Чечню 71
  Апрель 2000-го 77
  Мой комбат 83
  День медика 90
  Жура 94
  Осенним вечером 97
  Начпродначвещ 102
  Случай из карьера 104
  По-индейски 110
  Показной суд 113
  Причастие 115
  Первая самоволка 118
  Июль 2001-го. Построение на плацу батальона. 126
  Первое дежурство 130
  Конар (из письма отцу) 133
  Два дня из августа 138
  В августе 2000 года. Где-то в центре Москвы 166
  17.04.03. н.п. Ханкала, ЧР. 174
  н.п. Ханкала 177
  Побег из Чеченского госпиталя капитана Аленичева. 184
  Такси... прощание с Ханкалой 191
  День 197
  В июне 2006 206
  Консультация в роддоме 222
  Дежурство в наркологии 228
  "Испытай себя" 235
  Кокаиновая симфония 275
  Синдром Кандинского-Клерамбо или История одного диалога 279
  Дерматозойный бред 283
  Мне изменяет муж 286
  Доктор, мне нужен гипноз! 288
  
  
  
  
  
  Вячеслав Славин
  Военврач
  Редактор Вячеслав Славин
  Компьютерная вёрстка Вячеслав Славин
  С вопросами и замечаниями обращаться по адресу
  
  ruukr@rambler.ru
  
  или
  
  
  
  Электронные версии книг автора доступны на сайте Самиздат по адресу
  
  www.samlib.ru/d/degtjarenko_w_i/
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"