Меня всегда остро волновал вопрос, как у поэта возникают стихи. Известно, что Ахматовой они диктовались свыше, иногда во сне, Цветаевой же, по-видимому, доставались как-то иначе. Ни в коем случае не хочу числиться среди великих, ради бога. Дело совершенно не в этом. Я просто хочу сказать, что должны быть какие-то общие механизмы для приобщения к поэзии независимо от уровня поэта.
Этот вопрос для меня отнюдь не праздный, его решение определило всю мою жизнь.
Писать стихи я начала рано. Вообще, считаю это занятие на определённом этапе развития личности неизбежным и очень полезным. Конечно, читая с детства Пушкина и Лермонтова, мы приучаемся чувствовать магию стиха, но этого мало. Когда пишешь сам, то тебе открываются новые грани в этом ощущении: связь между ритмами, звучащими в твоей душе и ритмом стиха, а главное, как можно всё показать, не называя. Но это - тема для специалистов. Я же пишу об этом только для того, чтобы поведать свою личную историю.
Сначала мне захотелось просто попробовать порифмовать, потом - рассказать о чем-то стихами, потому что, как оказалось, так получается как-то точнее и выразительнее, не знаю, почему, потом - чтобы помочь понять себя, понять, что творится в моей душе. Годам к четырнадцати действительно в душе моей как-будто забил ключ (не сочтите за стереотип, я действительно так ощущала ), но при этом со мной стало твориться что-то странное. Писать стихи я стала только по ночам, как будто дневные впечатления отключали меня от моего источника, но при этом я как бы впадала в экстатическое состояние: слёзы лились градом, строки бежали на бумаге. Стихи становились всё лучше, а моё душевное состояние всё хуже. Добавлю, что в те времена я жила в постоянном нервном напряжении в силу внешних обстоятельств, от меня не зависящих и действительно довольно тяжёлых. В то же время писанием стихов я сама себя подтачивала изнутри, но отказаться от них не могла. Этого не надо объяснять тому, кто пишет, потому что не может не писать. Рациональный человек этого не поймёт, но он и не станет по ночам марать бумагу, обливаясь слезами.
Не хочу сказать, что так я проводила каждую ночь. Это накатывало волнами. К сожалению, передряги и переезды привели к тому, что из тех стихов ничего не сохранилось, хотя написано было много.
А повседневная жизнь шла своим чередом и требовала других усилий. Надо было кончить школу с медалью, поступить в институт и кончить его в числе лучших, потом началась работа. Постоянное нервное напряжение, в котором я жила, пагубно отразилось на обстоятельствах моей личной жизни, что только подлило масла в огонь. Я всё больше писала и всё глубже разрушала себя. Дело принимало плохой оборот.
Спасение пришло ко мне случайно. Однажды, находясь в состоянии уже привычной глубокой депрессии, я шла по Охотному ряду и увидела возле Центрального Детского театра лоток с книгами. Я подошла и увидела небольшую книжку зелёного цвета. Вместо названия - только тиснение "Анна Ахматова". Я протянула руку очень осторожно, боясь спугнуть видение. Ахматову напечатали? Как удивительно! Я взяла книгу, расплатилась ( цена - 42 копейки !) и ушла. Да, чуть не забыла, тут же я купила ещё одну прекрасную книжку - сборник японских трёхстиший в переводе Веры Марковой, но в этом случае я хорошо знала, что покупаю. К сожалению, эта маленькая книжечка впоследствии пропала при пересылке почтой, сборники же Ахматовой и Гумилёва я привезла с собой в ручной клади.
Так вот, я дошла до ближайшей скамейки, села и открыла книжечку Ахматовой. Она начиналась с юношеского сборника "Вечер", и первое же стихотворение произвело на меня впечатление "большого взрыва". Позже я прочла признание Ахматовой, что весь акмеизм родился из наблюдений Гумилёва за стихами её и Мандельштама. У меня же такое впечатление, что весь акмеизм содержится, как в зародыше, в этом маленьком стихотворении:
Подушка уже горяча
С обеих сторон.
Вот и вторая свеча
Гаснет , и крик ворон
Становится всё слышней.
Я эту ночь не спала.
Поздно думать о сне...
Как нестерпимо бела
Штора на белом окне.
Здравствуй!
Здесь уже есть всё: сжатое, как пружина, эмоциональное напряжение, акмеистическая точность выразительной детали и разговорная интонация, стихотворный размер - дольник. Конечно, всё это я осознала много позже, а тогда я была просто потрясена.
Напомню, что я принадлежу к поколению, воспитанному на пресловутом ждановском постановлении. Как раз в 1946 году я пошла в школу, в 1956 году- окончила её. На уроках литературы нас учили, что Ахматова- салонная поэтесса, выразительница дворянской психологии и морали. В качестве образца салонности, помню, приводилось:
...Я боюсь того сыча.
Для чего он вышит?
Когда потом взрослыми глазами я прочла про этого сыча, то смеялась очень долго. Оказалось, что это - детские стишки, возможно, написанные для маленького сына. Короче, до этого стихов Ахматовой я практически не знала, кроме тех, что нам ругали на уроке. И вдруг я читаю:
"...Ты сказал мне: "Ну что ж, иди в монастырь
Или замуж за дурака..."
Нет, я понимаю, что первым это сказал Шекспир, но последним - позавчера человек, которого мне хотелось видеть своим единственным.
Через несколько страниц:
"Память о солнце в сердце слабеет,
Желтей трава,
Ветер снежинками ранними веет
Едва- едва...
...Ива на небе ночном распластала
Веер сквозной..."
Подождите, ведь это я сама написала несколько лет назад:
"Небо всё голубеет,
И поседела трава,
И постепенно яснеет
На воздухе голова.
Бледнозелёного цвета
Хруст молодого льда.
Чёткий рисунок веток
Пересекли провода."
И звучание, и рисунок- как похоже! Конечно, её стихи изящнее и трагичнее, но, боже мой!
Я читала эту книжечку, как свой дневник, как будто написала её сама, как будто мы с поэтом дышали одним воздухом в разные эпохи, и чем больше впоследствии читала Ахматову и об Ахматовой, тем сильнее было это чувство. Через годы я написала в одном письме: "Нет, я тебя никогда не вспоминаю. Я тебя просто всегда помню, а это совсем другое дело." А потом читаю в "Поэме без героя":
"...Между " помнить" и "вспомнить", други,
Расстояние..."
Таких примеров я могу привести ещё несколько, но секрет поэзии Ахматовой в том и заключается, что почти каждая женщина узнает себя в её лирической героине. Об этом я прочла позже. А тогда я приняла волевое решение - перестать писать стихи. То, что я могу сказать миру, сказано уже другим голосом, мощным и благородным, с математической отточенностью формулировок. Я могу не сжигать себя на этом костре. Лучше, чем она, я не сделаю. И я отсекла лучшую половину своей души, чтобы могла выжить другая.
Потом мне приходилось несколько раз повторять такие операции, но то было в первый раз. Может быть, если бы я продолжала писать, я нашла бы другой, свой, неповторимый голос, но ведь я и так не занималась подражанием. Что сделано, то сделано. Могло быть и так, что я просто кончила бы психушкой. Я прожила свою жизнь, творческую, хотя в другом применении, которое не требовало от меня такого эмоционального напряжения, вырастила своих детей, читала, писала, любила смотреть на небо через ветки. Жила. Образовавшуюся пустоту сначала просто заполнили стихи Ахматовой, потом процесс пошёл шире и глубже.
Напомню, что зелёный сборник, который сама Анна Андреевна называла "лягушкой", был опубликован в 1961 году. Тогда же он и продавался, то есть, события, о которых я пишу, приходились на шестидесятые и семидесятые годы. Ни других стихов А.А., ни литературы о ней широкие массы читателей и я в том числе не знали. Так вот, за восхищение её стихами Ахматова уже после своей смерти наградила меня по- царски.
В стихотворении, написанном в Комарове в конце 1961 г. есть такие строки:
"...Все мы у жизни немного в гостях,
Жить- это только привычка.
Чудится мне на воздушных путях
Двух голосов перекличка.
Двух? А ещё у восточной стены
В зарослях красной малины
Тёмная , свежая ветвь бузины...
Это- письмо от Марины."
Кто Марина, это понятно, Марина Ивановна Цветаева писала А.А. и посвящала ей стихи. А "двух голосов перекличка", это чьих, двух? И кто скрывается за инициалами Н.В.Н., кто является адресатом её стихов 1913г.? Теперь всё это известно, и опубликованы имена практически всех адресатов лирики Анны Ахматовой. Более того, многие из них сейчас нам интересны в первую очередь потому, что жили в ахматовскую эпоху и составляли окружение Ахматовой. Тогда же эти сведения составляли достояние очень узкого круга лиц.
В самом деле, кого бы сейчас волновали имена Ольги Глебовой - Судейкиной или Артура Лурье, когда-то гремевшие в России, а потом поглощённые эмиграцией, если бы это не были ближайшие друзья Анны Андреевны. А таинственный Н.В.Н. оказался Николаем Владимировичем Недоброво, молодым и талантливым поэтом и литературным критиком, умершим непозволительно рано. Его друг Борис Анреп, которому посвящены многие стихи Ахматовой, стал в Англии известным мозаичистом. Кстати, я долго не могла вспомнить, откуда мне известна эта фамилия, пока мне случайно не попала в руки книга А.С. Пушкина "Путешествие в Арзрум", в которой упоминается полковник Анреп, дружелюбно относившийся к пленным туркам.
Можно было предположить, что, если один из голосов в перекличке принадлежит самой А.А., то вторым мог бы быть голос Гумилёва или Мандельштама, но стихи ни того, ни другого достать было невозможно, и почти никакие сведения об их творчестве не были известны.
Я начала искать их по личным библиотекам старых московских интеллигентов. Постепенно появились у меня знакомства в среде литературоведов Москвы и Ленинграда. Стал собираться свой небольшой архив. Со временем там появились некоторые материалы, стали выстраиваться какие-то ассоциации. Не будучи профессиональным литературоведом, не претендую ни на какие открытия, просто хочу показать, как увлекательно было входить в новый для себя мир, просто заниматься поисками.
Однажды мне подарили перепечатку некоторых стихотворений Н.С. Гумилёва из его прижизненного сборника. Там были "Капитаны" и "Слонёнок", и "...Над озером Чад изысканный бродит жираф", но самое главное, там было "Сентиментальное путешествие", которое и по сей день я считаю шедевром. Эти потрясающие по простоте стихи есть совершенная поэзия без выкрутасов и поисков новых форм. Читаешь их и сомневаешься, нужны ли на самом деле такие поиски:
"Серебром холодной зари
Озаряется небосвод,
Меж Стамбулом и Скутари
Пробирается пароход.
Как дельфины, пляшут ладьи,
И так радостно солоны
Молодые губы твои
От солёной морской волны...
Я люблю, бессмертно люблю
Всё, что пело в твоих словах,
И скорблю, смертельно скорблю
О твоих губах - лепестках..."
А у Ахматовой:
"...Лишь голос твой поёт в моих стихах,
В твоих стихах моё дыханье веет...
...И если б знал ты, как сейчас мне любы
Твои сухие, розовые губы!"
Перекличка? Не знаю. Стихи А.А. датированы 1913 г. и посвящены М.Л. Лозинскому, хотя известно, что с этими посвящениями дело обстояло не так уж просто. А.А иногда меняла даты и имена адресатов. "Сентиментальное путешествие" датировано 1920 г. и также посвящено не Ахматовой, но по строю чувств как близки эти поэты, даже, может быть, не стремясь к этому!
Эти занятия не просто увлекли меня, они наложили отпечаток на всю мою жизнь, который проявлялся постепенно. Началось параллельное существование. Во внешней жизни я занималась исследовательской работой в области металлофизики, часами просиживала за приборами, пропадала в технических библиотеках. Но при этом была внутренняя жизнь, заполненная голосами умерших поэтов серебряного века.
"...Все, кто блистал в тринадцатом году,
Лишь призраки на петербургском льду..."
Постепенно внешняя жизнь уменьшалась в объёме, а внутренняя разрасталась и определяла мои интересы и круг знакомств, пока не стала и внешней тоже. Сын иногда подтрунивает надо мной:
-Что ты помнишь о своей работе? Только то, что пять лет вела там литературный клуб?
И правда, а ведь я была вполне успешным работником, руководителем направления. Сейчас у меня совсем не осталось интереса к технике. "Мне подменили жизнь."
Хочу закончить рассказом о своей "невстрече" с Анной Андреевной. В 1964 г. я была в Ленинграде на научной конференции. Ленинград встретил нас на редкость неприветливо. Была зима. Из Москвы мы выехали при температуре минус один градус и были одеты соответственно погоде. На утро Ленинград выдал нам минус тридцать пять и ветер с моря. Я мёрзла ужасно, но этот холод и невозможность передвигаться по городу оградили меня от опрометчивого поступка. Дело в том, что я вдруг надумала встретиться с Анной Андреевной и почитать ей свои стихи. Теплилась у меня надежда. что она меня признает. Надежда совершенно безосновательная. Скорее всего, она приняла бы меня за одну из своих подражательниц, так называемых "подъахматовок", но поскольку я не принадлежала к литературному миру, то и не знала, что существует такое явление, и что молодых поэтесс Анна Андреевна не жалует. А вдруг она бы меня признала и познакомила с молодыми поэтами своего окружения? Бог весть.