Аннотация: одна из самых первых моих вещей, весьма неудачная. Не советую начинать знакомство с нее. Лежит скорее дял истории.
...Вообще-то я думал, что им всем на меня наплевать. Ну, не совсем, конечно, наплевать. Но пока я сижу на своем пособии, смотрю телевизор, который только условно можно
назвать цветным - я его купил лет восемь назад, еще до этого дурацкого сокращения, когда меня... хотя, это вам совсем не интересно. Это вообще никому неинтересно.
Да, так о чем это я? О том, что им всем на меня наплевать - начхать, на... Вобщем, вы поняли. Но это оказалось вовсе даже не так - впервые я об этом узнал, сидя в собственной ванне, когда увидел ту невообразимую подводную лодку... Но нет, не буду забегать вперед. Слава богу, я живу в государственной квартире и имею собственную ванну, не говоря уже о туалете - правда, в унитазе, когда я на него сажусь, постоянно что-то взрывается, и ванна обычно бывает очень кстати.
Но все равно я просто счастливчик - многие мои знакомые живут в коммуналках по восемь человек в комнате. Но не буду отвлекаться.
Так вот, только я залез в ванну, взбил два колпачка той шампуни, что была в гуманитарной помощи - у некоторых от нее, говорят, волосы совсем осыпались, а у меня почти нет -
только на лобке, но ведь это же никто не видит, правда? Только я расслабился и почти привык к запаху хлорки (ну и пусть этот шампунь воняет, зато моет замечательно!) - и
тут-то у меня прямо между ног и всплыла та самая подводная лодка - точь-в-точь как те атомные, что плавают по году, а то даже больше, а когда возвращаются, из них вылазят
облысевшие немытые дедуганы - и сразу на пенсию. Эта лодка просто замечательно смотрелась посреди хлопьев белой пены - прямо как Титаник, застрявший во льдах - или про кого там нам в муниципальной школе рассказывали? Может, это был ледокол "Брежнев"?
На палубе сначала показался капитан - затем повыскакивали миниатюрные матросики - я нашел это даже забавным - и выстроились в одну шеренгу.
После этого капитан откашлялся, как и подобает перед начало важного выступления и прокричал фальцетом (таким природа обычно озвучивает кастратов и лилипутов):
-Эй, ты! Если вздумал топиться - лучше передумай! Без тебя мир осиротеет,- добавил он и как-то мерзко гыгыкнул.
-А я и не собираюсь топиться,- сказал я. Меня не столько удивило появление субмарины в моих территориальных водах, сколько это наглое утверждение, что я, видите ли,
хочу свести счеты с жизнью.
В это время матросики, стоящие по стойке "смирно", затянули светлыми детскими дискантами: "А жизнь хоро-о-ошая такая! Все переме-е-енится, родная!"... Последнее обращение мне не понравилось, и я швырнул в них мочалкой. Их всех снесло с палубы и смыло за борт. Они некоторое время побарахтались в мыльной пене - и захлебнулись. Взбодренный их предсмертными криками и смешным барахтаньем, я взял большой кусок хозяйственного мыла, и со всей силы запустил им в субмарину. Она перевернулась кверху брюхом и затонула - медленно и печально.
Я выпустил воду из ванной, но трупы и их потерпевший крушение транспорт уже к этому времени куда-то исчезли. Вот ведь выдумали! Что бы я утопился! Нет, ну это же надо!
Конечно, быть безработным не так уж и весело - пособия еле-еле хватает на еду, которую я покупаю в магазинчике за углом - знаете, да? Там многие отираются. Все, что начало
портиться в больших супермаркетах, свозят туда и продают вдвое дешевле.
Выбравшись из ванны и все еще удивляясь появлению миссионерской подлодки, я открыл очередную банку салата из морской капусты - а что, плесень снял, и можно есть.
Говорят, очень полезная штука. Рекомендую.
И с чего они решили, что я хочу коньки отбросить? Я буду жить и назло, пусть меня кормят из своего кармана, а я буду плевать в телевизор, когда на экране будет появляться очередная правительственная морда. Да, кстати, пришло время поплеваться - я включил телевизор, и сразу на экране появился этот свинтус Шлезингер - глава правительственной комиссии по предотвращению самоубийств среди безработных.
Какой стимул для моих слюнных желез - я почувствовал себя верблюдом. Мои слюнные железы возбуждались от созерцания этого обормота, прямо как надпочечники при виде той герлы из
соседнего подъезда, которая при ходьбе так вихляет задницей, будто у нее врожденный вывих бедра.
Я набрал полный рот слюны и что есть мочи плюнул, целя старому борову в правый глаз - и ведь попал, черт побери! Но тут телевизор застонал, закряхтел, и снова принялся выпендриваться. Мастер мне не по карману, но я знаю, как усмирить этот взбесившийся ящик. Я треснул кулаком по корпусу - ноль эмоций. Придется делать вскрытие. Я снял
кожух с покойного. Неожиданно телевизор ожил, а на экране вновь появился Шлезингер. Я изготовился к плевку и принял боевую позу.
-А кому же еще. Я знаю, зачем ты снял кожух с телевизора. Ты хочешь схватиться за высоковольтный провод и лишить себя жизни. Так вот, мой тебе совет...
-Да не собираюсь я этого делать. Я просто хотел...
-Но мне же лучше знать, чего ты хотел. Не делай глупостей, парень. - и вдруг запел дребезжащим фальшивым голосом: "А жизнь хорошая такая! Все переменится, родная!",-
при этом его жирный второй подбородок трясся в такт каждому подвыванию. Видимо, эта песенка у них была чем-то вроде фирменного знака. Через секунду телевизор выключился и
больше уже никогда не включался. Вы никогда не оставались без телевизора? Это какой-то кошмар.
Но раз ящик сыграл в ящик - (какой дешевый каламбур - в самый раз подходит к шампуни, пахнущей хлором и заплесневелой морской капусте) - пожалуй, надо немного проветриться на крыше у нас замечательный корт, и даже денег ни с кого не берут - впрочем, те, у кого есть деньги, не будут прыгать за мячиком на корте, расположенном под тридцать градусов к горизонту - это наш небоскреб из сверхупругой ситалловой массы слегка наклонился лет пять
назад.
Но это все мелочи - я обожаю теннис, но что мне отравляет жизнь - так это маленький вертолетик, натужно жужжащий у меня над самым ухом. Куда я - туда и он. Просто
бред какой-то. Зудит и зудит, как бормашина. Я попытался прихлопнуть его теннисной ракеткой или сбить мячом, но он оказался на редкость проворным малым. Кажется, придется от
тонких дипломатических уверток переходить к решительным и безжалостным действиям - тем более что я уже совсем умаялся носиться за ним.
-Послушай, ты не мог бы летать где-нибудь в другом месте? - спросил я как можно вежливей, когда мое терпение совсем иссякло.
-Ну да, а если ты вдруг приспичит прыгнуть с крыши? А? Кто тебя будет отговаривать от рокового шага? Может, Карлсон?
-Вот захочу и прыгну,- сказал я, чтобы ему насолить.
-Ага, - захныкал он.- Тебе хорошо - расшибешься в лепешку и никаких хлопот. Никаких, так сказать, побочных последствий и семейных осложнений...
-Ну, это уж как посмотреть,- попытался возразить я.
-Вот ты коньки отбросишь, а меня мой шеф, Шлезингер,
вызовет на ковер, начнет швырять в меня чернильницами - он такой самодур! Или изобъет ножкой от стула - она у него в углу стоит. А то еще и жалование понизит...
-Так тебе и надо.
-Тебе хорошо говорить - прыгнешь, и все, а мне отдуваться!
-А что, твой шеф сильно переживает, когда кто-нибудь из нашего брата по собственной воле окопачивается? - заинтересовался я.
-О, для него работа - это все! Он обращается с подчиненными, как с рабами на плантации - нет, даже хуже - как... (последовала небольшая пауза) - как... (да, с художественными сравнениями у парня слабовато. Мог бы сравнить с тем... ну, из "Любви, маразма и соковыжиммалки с секретом" - помните, да? Он раздевал свою жену и заставлял садиться на бутылку с прокисшим пепси. А потом еще ездил на ней верхом. Вот что значит настоящая образность речи - этому
не научишься, это от рождения - вот вы могли бы вот так на ходу придумать такое классное сравнение? Спорим, нет!)
-Этот изверг использует нас, как... (ну, опять!)
Говорит: "Лучше пусть сдохнет десяток таких уродов и бездарей, как вы, чем один из этих несчастных!" - и хвать спинку стула!
-А почему бы вам не пожаловаться куда следует? - посочувствовал я.
-Так ведь уволит,- раздался щелчок, и из жужжащей хреновины раздалось пронзительное - "Все переме-е-е..." - От этого пронзительного воя меня чуть не снесло с крыши.
"Вот черт, аж уши заложило!" - выругался голос, и громкость заметно поубавилась.
-Слушай, тебя еще не тошнит от этой песенки?
-Не то слово. Но шефу нравится. - озвученный геликоптер улетел, но мне почему-то уже расхотелось играть в теннис.
Дурацкая игра. И ракетка дурацкая, и мячики, и вообще эта Навратилова - лесбиянка.
Лучше предаться обычным плотским утехам - сварить суп и, если от него не будет слишком уж вонять, то еще и съесть его. Однако в любом плане нельзя предусмотреть все неожиданности - земмлетрясение в Тибукту, забастовку домашних животных... Равно как и то, что кто-то коряво
нацарапал на спичечном коробке: "Спички - безработным не игрушка!" и счистил серу со спичек. Впрочем, они и так не зажигались. Из зажигалки был вылит весь бензин. Пришлось
одолжить спички у соседки - зловредной такой старушонки, которая постоянно подглядывала через трещину в стене. Когда я взял нож и принялся чистить картошку, очистки укладывались
на столе в каллиграфическую надпись: "Только попробуй зарезаться! Меня с работы выкинут. С моим шефом инфаркт случится - с ним это всегда случается, когда кто-то вспарывает свой дерьмопровод. Да и тебе противно будет - будешь корчиться на полу, звать мамочку, а кишки будут за тобой волочиться как дохлая крыса на веревочке..." Каждая картофелина, сбрасывая с себя шммотки, добавляла по слову к этой кричащей фразе.
Я начал подумывать о самоубийстве. В конце-концов, почти половина моих друзей отправилась в мир иной. Нашего брата узнавали на улицах - грязная застиранная одежда, да и взгляд, блуждающий в поисках дармовой жрачки... Я подошел к зеркалу. Ну, да. Теперь я понимаю, почему при виде таких, как я, более благополучные особы отворачиваются и сплевывают. А некоторые максималистски настроенные яппи кричат вслед: "Эй, ты, дармоед! Ты когда, наконец, сдохнешь?!"
Сделать им одолжение? Ну уж нет! Даже если от этого у старого борова Шлезингера случится еще один инфаркт. Мои мысли оборвала крыса, высунувшая свою острую нахальную
мордочку из той самой дыры, в которую обычно подглядывает моя любопытная соседка. Но я уже приготовил для нее сюрприз - десять грамм мышьяка - не для соседки, а для крысы.
Соседка пусть еще поживет. Конечно, можно было бы отравить и ее, но у кого же я тогда буду спички одалживать? Кроме того, вчера она совершенно неожиданно угостила меня тортом в честь национального Дня Независимости От Всех, Кто Протягивает Жадные Лапы. Правда, потом оказалось, что она перепутала и вместо обычной соды насыпала в тесто каустиковой, но ведь все окончилось хорошо - сдохла ее собачка, а меня только стошнило. Так что пусть еще поживет старушка. Уж больно душевная. Так вот, а для крысы у меня этот милый пакетик с
белым порошком - я его купил в той аптеке, что в двух кварталах отсюда. Макнув краюху хлеба в сладкий чай (интересно, как крысы относятся к самому здоровому в мире аспартаму?) я щедро посыпал этот деликатес мышьяком. Внезапно крыса внимательно посмотрела на меня глазами -
бусинками и заговорила хриплым басом:
"Не ешь мышьячку, братец Иванушка, покойничком станешь!" - а после запричитала быстро - быстро: "Ужо не я ли тебе говорил, что шеф с меня шкуру сдерет? А у меня дома детишек трое, мал мала меньше, и жена сварливая, без зарплаты домой не пущает, заставляет на пороге спать -
слышишь, ты, бесчувственный мерзавец? Тебе лишь бы на тот свет отправиться - а обо мне ты подумал? Мне за прошлого клиента, которого я не уберег, знаешь, что было? Шефская
секретутка как схватила селедку со стола, да как начала ейным хвостом мене в морду тыкать! Интеллегентка, видишь ли, классиков почитывает, всяких чеховых, будь они неладны,
опыту набирается. Везде своей селедкой потыкала - и в морду, и в одежду, и в душу, и в мысли, стерва такая! Я уж и дедушке на деревню написал, Леониду Макарычу, да он к тому
времени уже померши с голодухи." - причитаниям не было конца, всхлипывания перешли в рыдания, а рыдания, в фирменную песенку - подхваченную хором. "Песня - то какая
задушевная!" - послышался голос старушки - соседки. Нет, нужно ее все - таки отравить, старую вешалку.
-Эй, а как звать - то тебя? - народ должен знать своих героев.
-Лейтенант внутренних войск Брюквин,- прорыдала крыса и тихо скончалась, нервно передернув лапками. Я решил ее достойно похоронить и со всеми надлежащими почестями опустил тело усопшей в кастрюлю с соседским супом, варившемся на коммунальной кухне.
Я еще немного пожалел лейтенанта, а потом мне это надоело. В конце - концов, какое мне дело до какого - то там легавого, которого с работы выкинут? Пусть тоже побудет безработным, может, понравится. Хотя вряд ли.
Почему, собственно, я не могу сделать то, что мне хочется? Из - за какого - то зануды из службы по предотвращению самоубийств я должен лишаться своего основного конституционного права - права на смерть? Да я просто из принципа это сделаю. Чтобы у этого Шлезингера еще
один инфаркт случился - глядишь, жирная свинья тоже сдохнет.
Может, в одном котле вариться будем, то - то я посеюсь!
Хотя, пожалуй, прямо сейчас я этого делать не буду. Я еще морально не готов. Сначала получу от этой жизни все, что можно - правда, надолго этого не хватит, но все - таки...
Вот у меня билет на благотворительный киносеанс (за деньги в кино сейчас ни один дурак не пойдет) - что та у нас сегодня?
Кажется, "Жизнь муравейников" - или это было вчера? Да, сегодня "Весна зимы не хуже" - никарагуанская мелодрама. Засунув билет в карман плаща (на улице как раз пошел
дождь, но я все равно решил сходить в кино) я подошел ко входной двери. Но тут мое старое демисезонное пальто, висевшее на вешалке, обличительно ткнуло в меня рукавом и
гневно вопросило:
-Что, решил под машину броситься? Только не ври, что в кино собрался. Я тебя, паскудника, насквозь вижу. - после этого пальто впало в истерику, и, заламывая рукава, завело
старую песню о детишках, селедке и о том, что все переменится, родная, а жизнь хорошая такая, темницы рухнут, и свобода нас встретит радостно у входа, и подарит пятьсот эскимо, приковыляет птица счастья, и на обломках самовластья напишут наши имена -на-на-на-на-на-на! - последнее сопровождалось идиотским дерганьем в стиле "шейк".
Мне стало плохо - даже хуже, чем от вчерашнего торта.
Нет, уж этого я не потерплю! Они что, думают, что я не найду способа благополучно скончаться так, что они и пикнуть не успеют? Гммм... Повеситься на люстре? Веревку подпилят - они
такие подлые. Сунуть пальцы в розетку? Отключат напряжение.
Я же их знаю. Спички украли, телевизор сломали, нож затупили - а в каком-нибудь темном углу уже, небось, притаился эскулап с клизмами на случай, если я приму мышьяк. Неужели
ничего нельзя придумать? Чтобы доказать этому старому хрену, что и мы не лыком шиты и тоже кой - чего умеем. Вот, замечательно! Когда под рукой ничего нет, а жить вроде как и
не хочется, можно, например, проглотить язык. Я как ни в чем не бывало, лег на кровать и попробовал совершить этот акробатический трюк. С третьего раза это у меня получи...
... Полковник Шлезингер сидел в своем роскошном кабинете за огромным столом из орехового дерева. Зашел лейтенант Брюквин, и миловидная секретарша лет двадцати -
двадцати двух, чуть полноватая на вкус лейтенанта, принялась суетиться - принесла кофе и пирожные с заварным кремом, нахально стреляя глазами. Она имела виды на этого молодого
человека, который быстро карабкался вверх по служебной лестнице и слыл очень толковым работником. Будучи холостым, он являлся лакомым кусочком для всех незамужних женщин в
отделе.
-Ну что, как успехи? - Шлезингер ел уже пятое пирожное и в очередной раз давал себе клятву завтра же сесть на диету.
-Только что еще один дуба дал, то есть, я хотел сказать, скончался, господин полковник.
-Это хорошо, то есть, разумеется, это ужасно! Еще одна бессмысленная трагедия, отозвавшаяся болью...- Шлезингер скривился. От кофе у него всегда было несварение желудка. -
И как именно произошло это несчастье?
-Проглотил язык. Чистое самоубийство.
-Очень оригинально. Это не какое-нибудь тривиальное скакание из окна. Чувствуется вкус.
-Так точно. Я бы ни за что не догадался. Я бы пустил пулю в лоб. Можно идти?
-Это у вас который по счету?
-Восьмой за этот месяц.
-А число сегодня пятнадцатое... Хорошо работаете! Я подал рапорт на предмет присвоения вам звания капитана. Можете идти.
Лейтенант радостно щелкнул каблуками и вышел.
Секретарша поправила бюстгальтер и томно вздохнула, а Шлезингер, пробормотав: "Меньше народу - больше кислороду", принялся за очередное пирожное.