Величайшим преступлением, негодным злодеянием, будет всякое прикосновение к сокровенной тайне творчества в аффективной возбужденности. Вступая в благодатное дело с загрязненным сердцем, мы неизбежно искажаем его, касаясь даже кончиком пальца, и невинно полагая, что снизошедший к нам дар сам в себе, позволяет жадно притронуться к идее.
И вот что бывает, если поддаться необузданному порыву.
Страх даже прикоснуться к букве. Насильно ее овладев, всецело наигравшись, наступает угрожающее мертвенно затишье, образовывается сквозящий сгусток язв в горле, производные которого можно лишь выплевывать , исторгать, вытаскивать силком, тем самым последовательно погружая свою душу в будущий, формирующийся гроб опустошенной души.
Сковывается повествовательный заряд в целом. Манера речи подменяется, становится чужеродной, слова подбираются более тяжеловесно и вязко. Отсек, отвечавший за вариабельность, изобретательность - изнашивается. Словесные формы переобразовываются в трафареты, безродные, беспризорные зачатки. Обленившиеся в праздности, застревают в илистой чернильной массе, судорожно скользя по бумаге и ища нужного расположения.
Но окрасившись, они еще более утяжеляются и покорно поддаются различного рода манипуляциям, выстраиваясь в так называемые приемы. В последних, конечно же, нет ничего ужасного, они необходимы, но когда рукой овладевает скверный помысел - нечего ждать добра.
Схваченной намертво, бумаге нет места протиснуться, пролезть в верхние или нижние световые прорези, ей лишь остается замяться, стиснуться , свернуться в попытках уничтожить создаваемое письмо. Коварства полны бесчинствуют. Слова, пробираются сквозь прогорклые влажные щели, им невозможно, так идущим к ожидающему их автору - ускользнуть.
Остается единственным, погрузить это скопление в плотный конверт, если не вынести истребления. Но от того распаляется предвосхищение, томление, страсть, перешагнув отрезок времени вновь его распечатать.
И тогда, когда конверт вскроется, в изможденном сосредоточении лица, с радостным или печальным его выражением, обнаружить - ничто! Ведь что-то уже невозможно, кто способен выглянуть из недр опаленного язвами прошлого?
Глядя на приваленный пустынными бумагами стол, автор замечает свое редеющее дыханье и скоро разразившийся, неистовый кашель. Крики и всхлипы, выпрыгивают из него, хлестая звучанием по лицу. Письмо по праву отомщено! Хоть и не смогло выполнить своего непосредственного назначения: блеснуть содержанием.