Аннотация: Вечерняя сказка для детей. Если можно так её назвать.
- Папа, посиди сегодня с внуками, пожалуйста, - сразу же с порога обратилась Яна к отцу.
- Что?! Нет, ты же знаешь... и понимаешь, что это для меня...
- Да, знаю, да, понимаю, для тебя это будет трудным делом. Но ведь с тех пор, как три года назад умерла мама, я делаю это в первый раз, и... может в последний.
- Это, в каком смысле?
- Я всё прекрасно понимаю... не твоё это, не твоё, не для твоих нервов, но, понимаешь, сегодня получилось, как назло, так, что мне их не с кем оставить. Вот хоть тресни - не с кем. А у меня очень важная презентация, мне нужно быть там непременно и желательно с мужем. Ну, так требует этикет. Если бы я могла пойти туда одна, то, конечно же, с детьми остался бы муж. Но... вышло так, что никак... посиди... пожалуйста.
- Боже! но, как я с ними справлюсь? Ведь они же, я помню, у тебя заводные! Мать-то ведь с ними едва справлялась... и это тогда, а сейчас эти сорванцы уже на три года старше!
- Но... папа... прошу. Я прекрасно знаю, что ты не любишь детей, что я у тебя с мамой просто случайность, но... прошу.
- Ладно. Лишь только потому, что ты у меня одна. Вся моя небольшая любовь приходится лишь на тебя. Я не должен делить её ещё на твоих братьев и сестёр. А для одного, её, может, хватить. Ладно, Яна, посижу, но попрошу тебя, в следующий раз постараться не нагружать старого отца этой невыносимой работой.
- Папа, дорогой, постараюсь. Пойми, сегодня, просто, так получилось. Да, и прошу тебя, умоляю, при внуках не выпивай. Им это не знакомо, выпивших людей они, можно сказать, никогда не видели... не поймут, напугаются, - Филипп Сергеевич покачал головой в знак согласия, после чего Яна, поцеловав своих двоих, и, наказав им слушаться дедушку, убежала. А в квартире деда начался кошмар.
Восьмилетний Мартин вытащил откуда-то большой пистолет на батарейках и стал бегать по квартире и стрелять, стрелять, стрелять. При этом его пистолет издавал мерзкие, режущие по ушам звуки. Шестилетняя Лаура бегала впереди него и подбрасывала в воздух всё, что попадалось под руку: стакан, рюмку, флакон с одеколоном, газету, имитируя, тем самым, попадания пуль и кричала: "Мимо, мимо, мимо!"
- Прекратите! - крикнул дед, понаблюдав минуту это неистовство.
- Потерпи дед, сейчас я её сниму! - крикнул в ответ Мартин и пустил длинную очередь. На это Лаура ответила тем, что, пробежав мимо книжного стеллажа с мемуарами, любимой литературой деда сбросила на пол, удивительно шустро, целый ряд книг, как бы изобразив прошедшую по ним автоматную очередь.
- Стоять! - заорал дед и закашлялся, надорвав горло. Дети притормозили и взглянули на него. - Ваша мама ещё не успела уехать, - прохрипел дед, - и я сейчас побегу и догоню её. Я скажу ей, что я не... понимаете?... не... не могу с вами! И чтоб она вас немедленно забрала отсюда. Я не желаю вас здесь больше видеть. Вы поняли меня или нет?! - Это был блеф. Дед понимал, что Яна уже успела сесть в машину и уехать, но он был уверен, что дети не могут контролировать небольшие отрезки времени.
- Спокойно, дед, мы больше не будем, - понурив голову, ответил Мартин и как доказательство этого открыл обойму своего пистолета, высыпал в руку словно патроны, четыре пальчиковых батарейки и бросил их на диван движением руки, говорившим - ладно, уговорил, мир.
Филипп Сергеевич прошёлся по комнате, тяжело дыша, переводя дух и приходя в себя после короткой нервной экзекуции. На нервной почве у него "загорелись трубы". Но как достать из бара бутылку и выпить, если он находится под прицелом четырёх глаз внуков и под тяжестью обещания.
- Давайте, - согласился дед. - Это куда лучше, чем играть в ваши дурацкие войны.
Но по телевизору ничего достойного внимания не оказалось, ни для младшего поколения, ни для старшего. Филипп Сергеевич с досадой переключал программы, надеясь, всё же, отыскать что-то, что могло бы заинтересовать внуков, но понял, что это бессмысленно. Угловым зрением он заметил, как Мартин подкрался к батарейкам, лежащим на втором диване и начал медленно, периодически глядя в потолок невинными глазами, заряжать обойму.
- Мартин! - не выдержал дед, - дай сюда батарейки! Я не позволю! Да и к тому же уже поздно, кругом соседи, шуметь уже нельзя.
- Ох...ты, - в сердцах прошипел Мартин и высыпал в ладонь батарейки, потом, как бы взвесив их в руке, протянул деду.
- Дедушка, а ты можешь рассказать нам сказку? - спросила Лаура, вложив в свой вопрос всю мощь детской серьёзности.
- Да, дед, сможешь? - поддержал сестру Мартин. Только не про белого бычка и не про серого волка. Во уже, где это сидит, - Мартин провёл пальцем по горлу.
- Про Буратино и... и... Снежную королеву тоже не надо, добавила Лаура.
- Это точно! А ещё про Нильса и гусей не надо и про Карлсона. Мы это
знаем, - горделиво произнёс Мартин.
- Так какого же рожна вам надо?! - взвился дед. - Что вам от меня нужно? Да и, честно говоря, я этих сказок рассказать бы вам не смог. Я их знаю лишь смутно, по кинопостановкам.
- Лаура, чего мы хотим от деда, он ведь алкаш! - горделиво проговорил
Мартин.
- Что?! Кто я?! - изумился дед, его руки задрожали так, что это не укрылось бы и от слепого.
- Я слышал, как мама так сказала папе, - ответил Мартин, обводя взглядом
комнату и думая, что бы здесь можно было бы проделать особенного.
- Но почему... а что она ещё сказала... об этом? - спросил дед, закрыв глаза и побледнев.
- Я не знаю, - Мартин пошёл по комнате, заложив руки с электрическим пистолетом за спину. - Она говорила папе, что ты много пьёшь. Она говорила, что ты не... это, человек, который... ну, художник, писатель. Они выпивают, чтобы сочинять было легче. А ты, мама сказала, ничего не можешь.
- Только пить и быть пьяным, - поддакнула Лаура из угла дивана, в котором устроилась, поджав ноги.
- И?... - всхлипнул Филипп Сергеевич, начав пальцами массировать виски.
- Что? Не знаю я больше ничего. - Мартин подошёл к деду. - Папа говорил, что у тебя... есть рок или порок... но ты старый уже... надо, это... надо глаза закрывать. В общем, хорошо дед, выпей, я и Лаура закроем глаза, - Мартин наставил на сестру указательный палец, и та кивнула головой соглашаясь.
- Спасибо, внучек, - произнёс Филипп Сергеевич, направляясь к бару. - Дожили: старики должны у "грудных" разрешения испрашивать! Докатились! - Продолжая бубнить себе под нос всевозможные проклятия, он достал из бара бутылку виски и стаканчик. Мартин в это время незаметно достал из сумки с всякими причиндалами, оставленной матерью у деда вместе с внуками для внуков, новый комплект батареек и с невинным лицом стал украдкой заряжать их в свой пистолет-автомат.
Филипп Сергеевич ушёл на кухню и, пропустив стаканчик, тут же решил выпить ещё. Сделав это, он услышал треск детского пистолета и шум чего-то падающего. Он выскочил из кухни. Мартин вновь охотился за Лаурой, сценарий охоты повторялся.
- Хватит! - дед топнул ногой, подошёл к внуку и протянул руку ладонью к верху. Мартин высыпал батарейки из пистолета и отдал их деду.
- Скучно у тебя, - печально произнёс внук.
- Потерпите, это же всего один вечер, - сказав, Филипп Сергеевич ушёл
на кухню. Пропустив третий стаканчик, он услышал, как внуки стали носиться по комнате, издавая жужжащие звуки. Устроили авто или мотогонки догадался дед.
- Прекратить! Хватит! Что у вас, в конце концов, шило в заднице торчит?
- Ничего нет, - сказала Лаура, погладив ладонью свой зад.
- Вот что, - Филипп Сергеевич встал в позу быка, чуть наклонив голову, - давайте пить чай с этими... пирожными, что мама оставила, и я вам расскажу историю. Может это вас успокоит хоть на какое-то время.
- Ты думаешь, мы не знаем этой сказки? - спросил внук, прищурив один глаз.
- Да-да. Не думай, что нас можно легко обмануть. Мы уже умудрённые, - произнесла Лаура, сделав очень-очень серьёзное лицо.
- Я и не собираюсь вас проводить. Эта история будет рассказываться впервые. Премьера! - дед потряс указательным пальцем в воздухе. Дети переглянулись.
- Да что он может рассказать? - шепнул Мартин Лауре.
- Да... сочинять ему слабо, - подтвердила малая.
- Съедим пирожные и продолжим играть в охоту. У меня есть пистолет с лепёшками. Дед забрал батарейки и думает, что меня разоружил. Ха! - шептал Мартин, глядя, как Филипп Сергеевич налив чай в чашки, расставленные на столе в комнате, наливал себе виски в маленький стаканчик.
Когда пирожные были почти все съедены, а чай выпит, внуки напряглись: было заметно их желание выскочить из-за стола, была заметна энергия непоседы сновавшая в них. Дед пропустил стаканчик, ждавший его уже давно на глазах внуков и, закрыв глаза, склонил голову набок.
"Ну, вот и напился" мелькнуло синхронно в голове у обоих внуков. Но в этот миг дед спросил:
- Что вы там? Что задумались?
- Так ждём же твою сказку. А тебе слабо, дед? Чего не начинаешь? - язвительно проговорил внук.
- Не, не мо-же-шь, а говорил, - подколола внучка.
- Дед, разреши нам играть, мы будем тихо. А ты это, того, пей. Мы то, ты это, идёт?
- Вот оно как, оказывается, - прошептал дед, на его глаза набежали слёзы.
- Не, ты видала, видала! Дед расквасился! - Мартин толкнул Лауру в бок.
- Хорошо, хорошо, посидите, прошу вас, хоть две минуты тихо посидите.
Внуки переглянулись и с миной пренебрежительного снисхождения на лице принялись молча доедать пирожные. Наступил непривычный момент, так как тишина и внуки Филипп Сергеевича вместе не сочетались, разве что ночью. Тут дед промокнул носовым платком глаза и начал рассказывать:
"Художник Андрэ Бош ввалился в свою квартиру и буквально рухнул на диван. Он был вдребезги пьян. На аукционе была удачно продана одна из его картин, и друзья потребовали от Андрэ это дело вспрыснуть. Картина была продана за приличные деньги, следовательно, пирушка была тоже приличной. Художник не помнил, как добрался до дома и поднялся в свою квартиру. Его качало, в голове кружились тёмные, клубящиеся видения, которые он хотел бы видеть в более нормальном состоянии, чтобы смочь зафиксировать их контуры на бумаге или холсте. Но в данный момент ему было не до карандаша. А видения эти казались ему исключительно новыми, оригинальными. Хотя бы ручку и лист бумаги под руку - словами бы идею зафиксировать. Но не было ни каких сил, всё кружилось в голове, а самое сильное желание - посылать всё к чёрту - перебарывало. Спать, спать, спать твердило засыпающее сознание.
Вдруг, что-то острое стало внедряться ему в ухо и колоть до самого мозга. Нет, нет - дурной сон - к чёрту, к дьяволу! Постепенно до него дошло - это телефон. Андрэ протянул руку, на ощупь отыскал трубку, поднёс к уху. "Алло". В телефонной трубке слышались лишь шорохи и потрескивания. И вдруг очень тихо, донёсся женский спазматический плач. "Аллё, кто это? - крикнул художник. - Я вас плохо слышу. - Душераздирающие рыдания стали чуть громче, и было слышно, как на том конце пытаются что-то сказать, но спазмы плача не позволяли этого. Но вот, наконец, сквозь плачь Андрэ услышал - "Андрэ помоги... спаси... Это я... я - Анна. Спаси..." "Где ты, что с тобой?!" "Андрэ... мой... дорогой... маньяк... похитил. Он убьёт меня! Помоги. Заброшенный дом, с решётками на окнах, на склоне горы у лесной дороги. Ты знаешь его, мы здесь гуляли с тобой. Умоляю. Спаси, Андрэ!"
Художник вскочил, помотал головой, сбросил остатки сна. Прижал телефонную трубку к уху - шёл длинный гудок. Связь прервалась! Андрэ метнулся в прихожую и сунул ноги в туфли. Потом бросился на кухню и схватил топор для рубки мяса. С этим вооружением он выскочил на улицу и замер, пытаясь вспомнить, где стоит его машина, которой он не пользовался несколько дней. Она оказалась буквально перед домом. Андрэ прыгнул за руль и, заведя мотор, с визгом резины рванул с места.
Была ночь, такая ночь, когда луна появляется из-за чёрных туч, а то прячется за них или же рассеивает мутный свет сквозь набегающие, порой, тонкие облака.
Художник гнал машину как сумасшедший, проскакивая на красный свет светофоров. Тем самым он привлёк внимание патрульной машины полиции. За ним началась погоня. Но к злосчастному месту в пригороде, к которому Андрэ так спешил, он подъехал первым. Мрачный старый дом возвышался над дорогой, стоя на склоне горы, и на фоне чёрного леса казался западнёй, ловушкой, капканом ада. Он и днём-то имел пугающий вид, а сейчас внушал просто ужас. Но внутри этого дома находилась в руках какого-то маньяка его Анна. Андрэ обуревала ярость, вытеснив собою страх. Бросив машину на лесной дороге с не выключенными фарами, чтобы полиция, гнавшаяся за ним, смогла его поскорее найти, Андрэ с топором в руке стал взбираться по крутому склону с колотившимся в неистовстве сердцем, с частым нервным дыханием, иссушающим рот и обжигающим горло; постоянно натыкаясь на кусты и ветки; сползая порой на несколько метров обратно, и вновь с неубывающей энергией штурмуя склон. И вот он у порога одноэтажного дома. Переведя дух, он стал обходить дом вокруг, держа наготове топор и под одним окном, выходящим на противоположную от дороги сторону, услышал сдавленные приглушённые крики сопровождавшиеся хлёсткими ударами, напоминающими удары плети. Окно было плотно занавешено, дом находился в полной темноте. Но сомнений, что в нём происходит что-то страшное, не было. Попасть в дом можно было только через дверь, на всех окнах были решётки. Площадка возле дома была пуста, но на ней имелась колея, продавленная колёсами автомобиля в толстом слое старых листьев. Колея уходила вниз по неширокой дороге, ведущей куда-то к неизвестному месту у подножия горы. Жертву привезли сюда, выгрузили и отогнали машину куда-то, где она не привлечёт внимания. Но чьё бы внимание она могла привлечь здесь, у этого заброшенного дома, стоящего на отшибе, на склоне горы и довольно высоко?
Дверь дома оказалась закрытой.
Луна заговорщицки выглянула в этот миг, и осветила её. Андрэ заметил довольно широкую щель между дверью и дверной коробкой. Дом был очень стар, дерево усохло, растрескалось, покоробилось. На раздумья времени не было. Лезвие топора вошло в щель на уровне замка, потом с силой отжало дверь. Заскрипели петли, огласив предательским, зловещим скрипом черное пространство сеней и пространство, озарённое магическим светом луны. Приоткрыв дверь на треть, протиснувшись внутрь, художник замер прислушиваясь. Никаких звуков, лишь бешеный стук его собственного сердца. Ему казалось, этот стук звучит во всём доме, и он может выдать его. Одолевавшая жажда приклеила язык, сбегавшие с висков капельки щекотали щёки, от бешеной гонки и напряжения ощущалась дрожь в ногах. Но надо идти дальше! Не уловив посторонних звуков, Андрэ погладил ручку топора, и медленно двинулся в глубь кромешной тьмы, выставив вперёд левую руку. Вот он коснулся чего-то плоского вертикального. Стена, дверь? Нащупав вертикальную щель, поискал ручку. Ручка была круглая, холодная. Он медленно повернул её. Но, потянув дверь, понял, что она выдаёт его, тонко заунывно скрипя. А вперёд надо было идти, хоть так, хоть этак, там, в глубине дома Анна и, скорее всего, в беспомощном состоянии. Раскрыв наполовину дверь, он увидел в нескольких метрах впереди, контуры другой двери, за ней горел свет. Та дверь была закрыта и это давало надежду на то, что маньяк там вместе со своей жертвой, а значит не слышал скрипа дверей, когда Андрэ пробирался в дом. Но пространство дома наполняла тишина. Это Андрэ не понравилось. Это напугало его. Судя по звукам, услышанным под окном, в доме происходило что-то страшное: хлёсткие удары и совпадающие с ними глухие крики наводили на мысль, что жертву с закрытым ртом били плетью. Почему же сейчас тишина? А может всё уже кончено: наиздевавшись, садист прикончил её? Она не дождалась меня, и... всего-то несколько минут! Нет, нет, нет! Нет, другое здесь... он слышал скрип и, оставив свою жертву, притаился, ждёт, когда я приближусь к той двери, чтобы напасть на меня, лишь только я её приоткрою! Нападёт из-за угла, как только я ворвусь или... он ждёт меня в этой тьме у двери? Он сейчас здесь... в этой комнате, и разделяет нас лишь небольшое пространство тьмы? Боже, как стучит сердце! Его стук слышен на всю комнату! Что делать?
Отведя руку с топором наотмашь, Андрэ сделал два шага. Левая рука, выставленная вперёд и движущаяся медленно вправо-влево преграды не нашла. Сделав три глубоких вздоха, через силу сдерживаемых, чтобы они не были слышны в предательской тишине, Андрэ присел и повёл рукой вокруг. И тут его рука коснулась чего-то. Он едва успел сдержать себя, чтобы не вскрикнуть. Но это оказалась ножка стула. Он встал и, сделав, опять медленно, несколько глубоких вздохов двинулся дальше. Тонкие полоски света пробивавшиеся сквозь щели двери из комнаты где, предположительно, находилась Анна, были уже в двух шагах. "Как быть теперь? Как распахнуть её, чтобы не оказаться как на ладони перед противником?" Если бы Андрэ обладал ледяным спокойствием он смог бы услышать нервное дыхание маньяка, который, наверняка, тоже нервничает и ждёт его где-то тут, в двух шагах, у двери. Но собственное сердце заглушает всё. "Как же определить, справа или слева от двери стоит тот?" И тут Андрэ понял, - понял, что враг стоит не справа и не слева, он стоит по центру. Он смотрит на него. Он его не видит, но он смотрит и смотрит прямо на него. Полоска света под дверью была прервана в двух местах на равные промежутки, соответствующие примерно ширине обуви и находились они перед дверью. "Он прямо передо мной, с этой стороны двери!" В этот миг ноги Андрэ подкосились и он, сам того не ожидая, брякнулся на колени. Созданные им звуки выдали его, и в следующее же мгновение он ощутил над собой яростное движение и вслед за этим, кто-то перевалился через него. Всё было ясно: этот гад упал, не ожидая того, что его противник присядет.
Надо было срочно распахнуть дверь, чтобы осветить пространство перед ней, в котором в этот миг должен был находиться напавший на Андрэ. Сделать это оказалось не так уж и легко, надо было нащупать дверную ручку.
Когда же дверь распахнулась, казалось уже, что прошла чуть ли не минута. Андрэ резко обернулся и в слабом свете вырвавшемся из соседней комнаты, увидел бросившегося на него мужчину. Как-то автоматически Андрэ поднял левую ногу, согнутую в колене, и резко выпрямил на уровне пояса навстречу бросавшемуся. Удар пришёлся в живот и остановил противника. Тот будто бы подавился и встал, выпучив глаза. Его широкая челюсть отвисла, лоб собрался в несколько складок морщин. Пауза продолжалась не более нескольких секунд. Неизвестный резко метнулся вправо и выдернул из стены нож. Он засадил его туда, когда наставил удар на стоячего противника, и вынужден был повалиться через присевшего Андрэ. Но теперь неизвестный был на свету, а Андрэ в тени, в углу, слева от двери, свет шёл мимо него. Озверев окончательно, неизвестный снова бросился на Андрэ. Но Андрэ, скорее сжавшись от страха и двинувшись в сторону машинально, увернулся и нож лишь задел его бок. Боль лизнула огнём. А в следующее мгновение, они поменялись местами. Оказавшись напротив открытой двери, Андрэ увидел в соседней, освещённой несколькими свечами полупустой комнате, абсолютно голую девушку, привязанную за руки к перекладине, которая в свою очередь была подвешена на крюк торчащий из потолка. Рот её был заклеен широкой лентой, ноги не доставали пола. Жар охватил тело художника и в этот миг на него из левого угла бросился неизвестный, которого теперь можно было назвать садистом. Нападавший на этот раз держал нож в левой руке, намериваясь таким образом завладеть преимуществом. Его бросок был стремителен, но Андрэ охватила уже неописуемая ярость. Он забыл про боль и резко ушёл вправо, нож садиста вонзился в стену. И тут... топор Андрэ обрушился на руку, сжимавшую рукоять ножа. Душераздирающий вопль потряс стены старого дома. Незнакомец повалился на пол: он извивался, орал и поливал вокруг себя кровью, которая прямо лилась, пульсируя из его обрубка. Его кисть, оставшаяся на рукоятке ножа, расслабилась, обвисла, кровь тонкой струйкой лилась с неё.
Андрэ едва переборол в себе бурю, желавшую нанести последний, заключительный удар, вогнать свой топор по самое некуда в голову изверга. Современные законы слишком мягки, его надо сейчас...
Он двинулся к висевшему телу, с трудом переставляя непослушные ноги. В голове всё начинало медленно двигаться по кругу. Сделав несколько шагов, ему показалось, что висевшее тело не приблизилось, а удалилось от него, удалилось ровно настолько, насколько он попытался подойти. Андрэ стиснул зубы так, что услышал их скрип. Он сделал ещё пару шагов и упёрся рукой в спинку стула. Глубоко вздохнув, пододвинул его, и едва смог на него взобраться, чтобы перерубить верёвку. Девушка, с исполосованным плетью телом, упала на пол. Отлепив клейкую ленту с её лица, Андрэ узнал в ней свою Анну. Она приоткрыла глаза и, глянув на своего освободителя, прошептала: "Андрэ... как же ты меня нашёл?" - слёзы ручейками бежали по её щекам. Андрэ было трудно ответить, у него кружилась голова и к горлу подкатывала тошнота. "Это от потери крови", - пояснил он сам себе, глядя на намокшую от крови рубашку и левую штанину.
Они обнялись, лёжа на полу, обессилившими руками. Андрэ смотрел то на набор инструментов изверга: клещи, щипцы, иглы, разложенные на тряпке на полу, то в проём открытой двери, слушал стоны раненного им садиста и думал о том, как бы не потерять сознание. Кто знает, может тот из последних сил сможет наброситься на них, орудуя правой рукой. Но тут в дом ворвалась полиция, и Андрэ со спокойной душой провалился в черноту.
Находясь в одной больнице, он и она встретились через три дня. "Как же ты узнал, что со мной и где я?" "Но ты же, как-то умудрилась позвонить мне. Ты же и сказала мне о том доме". "Как же я могла это проделать, ведь он меня усыпил, я очнулась уже связанная, да и какой телефон может быть в том заброшенном доме? Я просто про себя молила, звала тебя". "Я был пьян как сапожник и спал. Значит, этот звонок мне приснился, твой зов я услышал во сне?! Я услышал его за двадцать километров! А, вспомнил: когда я окончательно проснулся, то держал в руке телефонную трубку, в ней был длинный гудок... а должны были бы быть в таком случае короткие. Боже, да как же так?!"
Закончив свой рассказ, в который сам погрузился с головой, дед глянул на внуков. Те сидели с раскрытыми ртами и широко раскрытыми глазами. Лаура прижималась к брату.
- Ну, что притихли? - спросил Филипп Сергеевич.
- Круто, - сбросив оцепенение, прошептал Мартин.
- Страшно, - прошептала Лаура.
- А это ты сам сочинил? - с лёгким сомнением спросил внук.
- Конечно сам. Вот сейчас при вас и сочинил. Сказку про белого бычка вы слушать не хотели, а мне надо было вас чем-то унять.
Тут в квартире раздался звонок.
- Ну, вот и ваша мама пришла, слава Богу.
- Ди, а в другой раз ты расскажешь нам ещё что-нибудь? - спросил Мартин.
- Что? В другой раз?! Ну уж нет, извиняйте. Я же пьяница, алкаш, ничего не умею. А вы вот умеете, - Филипп Сергеевич обвёл рукой комнату, указывая на следы бардака, устроенного внуками и пошёл открывать дверь.