По центральной улице изо всех ног бежал вихрастый беспризорник в сандалиях на босую ногу, от самого оврага на краю города, иногда переходя на медленный шаг, чтобы отдышаться. Он во всё горло вопил:
- Война! Война! Началась война!
Услышав недобрую весть, много людей вокруг начали молиться, но уже было поздно взывать к Господу, механизм истребления запущен.
Тяжело жить в исторические времена. Лучше читать о них в книгах. Но разве я имел влияние на саму судьбу? Я больше не верил в аналитику, она не учитывает человеческую непредсказуемость и разного рода случайности. Хотя кого я обманываю? Самого себя? На самом деле люди предсказуемы и сами настроили себя на самоуничтожение. Наверное, я просто надеялся на чудо, которое не произошло.
Всё вокруг вдруг перевернулось. А ведь мне оставалось проучиться всего два семестра до получения диплома. После этого передо мной бы открылись хоть какие-то перспективы.
Когда Агнешка услышала то страшное слово из пяти букв, она машинально отступила к креслу, чтобы не упасть на пол и с трудом произнесла:
- Ты слышал, как гитлеровцы относятся к евреям?
Она была сильнейшим образом напугана.
- Не беспокойся. Я уже наладил переправу в Венгрию. Там тебя встретят.
Её страх сменился удивлением.
- Почему ты говоришь так, будто я еду одна?
- Там меня не пропустят. Я смогу к тебе приехать только через Королевство Румынию.
- Значит, поедем вместе через Румынию.
- На венгерской границе помогут с вещами. А там я буду налегке.
- Ну и к чёрту вещи. Бросим всё здесь.
- Прошу. Не усложняй мне мой план действий. Я всё просчитал. Просто делай так, как я говорю,- без возражений ответил Агнешке и отдал ей свои завернутые картины на хранение, настоятельно предупредив, чтобы она пока не смотрела на них.
- Господи!- впервые услышал от Агнешки, как она обращается к Богу,- За что? Мы ведь только начали жить нормально.
- Прошу, не паникуй,- попытался успокоить её, но понимал, что это бесполезно.
- Прежде чем ты уйдёшь, я хочу рассказать тебе всю правду о себе, что съедает меня из самой нашей первой встречи.
Я насторожился.
- Тогда, в шахматном клубе ты приглянулся мне, так как был не только молод и интересен, но и выглядел, словно лондонский денди. А я была почти на мели. Мой муж меня оставил с долгами и исчез, после того как узнал, что я бездетна. Именно после такого предательства я больше никому не могу доверять. Да и кому я такая нужна, бесплодная? Вот. Теперь ты знаешь, что я обычная аферистка и охочусь за наживой.
- Ты была жената? То есть, прости, я хотел сказать - замужем.
На сей раз моя путаница слов не повеселила поникшую Агнешку.
- Из всего, что я тебе только что сказала, ты услышал только это?
- Так ты была замужем или нет?- настоял на своём, ожидая ответ.
- В том-то и вся проблема. Именно из-за этого подонка, я рассорилась с родителями и осталась без их поддержки. Поверь, я пыталась жить по совести. Школа стала моим единственным источником доходов. Мне даже пришлось подделать документы. Но по неизвестным причинам профессор Домбровски меня выгнал. Ума не приложу, что я могла такого натворить.
После её слов я со стыдом опустил глаза. Странно, но я на неё абсолютно не обижался. Теперь я узнал её с третьей стороны, которая ничего не меняла. Как и прежде, буду помнить её такой, какой её нарисовал.
Нежно обняв Агнешку, я попытался её подбодрить, её же словами:
- Разве не ты говорила, что нельзя себя определять по одному неверному поступку? Все мы в жизни немного аферисты. Что касательно детей, это не страшно, кто решил, что семья без детей не семья? Лучше признайся мне, какое твоё настоящее имя?
- У мошенниц много имен, я уже и не вспомню настоящего. Но точно хочу навсегда остановиться на нынешнем.
- Дай мне надежду, чтобы было ради чего вернуться к тебе,- тихо произнёс и отдал картины.
Чуть приоткрытые губы остались неподвижными и Агнешка просто крепко меня обняла. Я знал, она не способна никого полюбить, но надеялся хотя бы на скупую привязанность. Ведь моей любви хватит на двоих.
На границе с Румынией у реки Тиса, где я вплавь самонадеянно намерился совершить побег, меня настигла неудача. К несчастью, меня опознал один из патрульных офицеров, наставив пистолет, привязанный к кобуре кожаным ремешком. Бежать не было смысла, пограничники не церемонятся, стреляют сразу и метко.
Когда повернул голову, то ожидал увидеть кого угодно, но только не своего учителя по истории. Передо мной во всей красе стоял Колек Возняк с погонами хоруджия. О нём я запомнил не самые приятные вещи, но он научил меня принципиальности и мужественности.
- Матеуш?- протянул вооруженный учитель.
- Да, пан Возняк, это я,- ответил ему с такой интонацией, словно провинившийся двоечник.
- Разве я учил тебя сбегать от проблем?
- Ну какой из меня боец? Я и выстрелить-то ни в кого не смогу, и скорее себя дам убить. Я разве что могу помогать в тылу.
Неожиданно я увидел ещё пару знакомых лиц. Это были ребята из моей группы, Марек Вишневски и Климек Щенкевич, что вечно спорили, чья религия религиозней. После крепких рукопожатий со старыми друзьями, Колек продолжил донимать не только меня, а и пришедших одногрупников.
- Скажи, кто твой друг и я скажу тебе, кто ты. Эти двое тоже вчера собирались слинять. Вы все трусы, только и умеете кричать, что любите страну. А кто её отстаивать будет?
- А может это не трусость, а рассудительность,- встав на общую защиту, я посмел огрызнуться.
- А чем мы с тобой отличаемся? Я значит, не такой рассудительный как ты, или ты, или ты? Думаешь мне нечего терять?
- Вы хотите услышать от меня ответ, на который не могут ответить люди на протяжении тысяч лет?- ответил вопросом на вопрос,- Зачем защищать землю, на которой я не смогу жить, потому что меня убьют?
- Всё, что я могу сказать, рас вы сделали выбор воевать, то значит это вам важнее всего остального.
В этот момент я сам удивился собственной дерзости. Такими словами не швыряют в лицо вооруженному человеку.
- Это ты сейчас о семье намекаешь? Как раз ради них я здесь и нахожусь.
- Ваша смерть не принесёт им облегчения. Просто увезите их подальше от войны и останьтесь с ними.
- Я и не планирую умирать, а там уж как повезёт. Ведь можно и в мирное время на улице под колёсами автомобиля преставиться апостолу.
- Но шансы погибнуть на войне увеличатся в сотни и сотни раз.
- Если все будут так думать, мы дадим сильным пожирать слабых. И вся загвоздка в том, что сильными правят моральные уроды. Я не хочу для себя и своей семьи таких правителей.
Мы с ребятами переглянулись и подошли к пану Возняку, чтобы пожать его мозолистую руку. Придётся повременить с переправой, всё равно Колек не позволил бы нам уйти. Но смогу ли я воевать? Однажды я уже убил человека, хоть и не своими руками, а значит снова смогу, а к Агнешки вернусь позже. Главное, чтобы у неё получилось пересечь границу.
Вдруг мне пришла одна нетипичная мысль, и я спросил у Колека:
- А вы часом не Морфей?
- Ты чего это городишь, контузию раньше времени получил?- искренне удивился пан Возняк, глянув на меня, словно на психопата.
- Простите пан Возняк. Вы мне напомнили одно божество.
- Хочешь мне помолиться? Валяй! Но не вздумай молиться настоящему богу, иначе он тебя заметит и придёт, чтобы растоптать. А теперь марш в полевую палатку! Сейчас будем решать, куда вас определить.
- Значит, вы всё-таки верите в Бога?
- Верю, но у меня нет к нему любви, я его боюсь. Ибо он всё это допустил.
Попытаться стоило. Нас отправили на границу с Германией в самую гущу сопротивления. Среди нас был один немец, но мы ему доверяли. Возняк не отправился с нами на нулевую позицию. Получив потрясающую униформу, на которой шевроны превентивно не регламентировались, мы первым делом выполнили приказ и выкопали окоп для танка. Формат окопа был шесть на два с половиной метра и полтора метра вглубь.
Отчетливо доносился рев танковых моторов. Послышался приближающийся лязг танковых гусениц. Это были пантеры, я слышал о них, адская махина. Наши Виккерсы были им неровня, уступая по всем параметрам.
Послышался выстрел со стороны противника, и звон метала от осколков. Вздрогнула земля. Немец, который был на нашей стороне, кинул меня на землю и тем самым спас мою жизнь от взрыва.
- Слушай мой первый боевой приказ!- закричал поручик,- Готовность номер один! Наша задача пустить вражеский танк в расход! А теперь, отрубим руки супостату, что тянутся к нашим землям.
Виккерс выстрелил в ответ и попал по танку оккупантов с первого выстрела. Танк от отдачи всколыхнуло. Началась перестрелка. Стреляли абсолютно из всего. Не умолкали и артиллерийские канонады. Взрывы рвали слух на куски. То, что происходило на линии фронта, я вряд ли когда-нибудь забуду. Фашистов была просто тьма.
Я заметил, как Марек после каждого выстрела произносил цифры в голос.
- Зачем ты считаешь?!- я спросил, перекрикивая взрывы и выстрелы.
- Хочу знать, сколько выстрелов я совершу, прежде чем война закончится!
Я не стал углубляться в подробности и просто улыбнулся. Подпустив фашистов ближе, мы по всем канонам военной стратегии открыли огонь. Выстрел возле меня был настолько шумным, что я ненадолго оглох. Забыл, что перед выстрелом нужно слегка приоткрыть рот, чтобы не повредить барабанные перепонки. Это всё равно, что попасть между молотом и наковальней. Сначала по первой машине. Потом по последней, застопорив движение противника. Остальных накрыли снарядами. Видно было только фигуры в дымящихся черных комбинезонах, которые не успевали отбежать от горящих танков и падали скошенные пулеметными очередями.
После боя мы подошли ближе и почти каждый взял себе трофей в виде немецкого автомата. Все между собой называли его "Шмайсер" и считали их надёжными. Один танк беспрерывно разворачивался на одной гусенице, у него горел бок корпуса. Я залез вовнутрь и выключил двигатель. Внутри было адски жарко, включенный вентилятор только гонял горячий воздух. Вопреки габаритам места было мало, но больше чем в наших танках, в которых некоторые даже умудрялись поспать.
Наша первая доблестная битва была достойной, но не долгой. Силы противника превалировали над нашими. Вскоре пришлось отступать.
17 сентября, совсем неожиданно нам ударили в спину с другой стороны. Это была Сталинская армия. Остатки нашего воеводства, будто зажали в тиски, не оставив шанса сопротивляться.
Осень набирала обороты, скукоженные листья на деревьях уповали на возращение заблудившихся дождей, как мы уповали на подкрепление. Но, 6 октября, мы капитулировали. Советские войска предложили перейти на их сторону, и нам пришлось согласиться. Все лица, примкнувшие к лавам советской армии, занесли в единый реестр иноземного легиона по всем возможным формальностям. Но мне казалось, что это был показушный спектакль, ширма для отвода глаз. Нас разделили, и я попал в танковый полк, потому что признался, что смыслю в механике. Их новейший танк был без опознавательных знаков, потому как ещё считался секретным. Советские танкисты носили кожаные комбинезоны, шлемы и краги. На чересплечном ремешке у каждого был наган в кобуре. Ребятам от силы исполнилось девятнадцать, как и мне. До войны у них призывали в двадцать лет. Русский язык я понимал, так как часто слышал его от шныряльщиков и дяди Бориса, что приходили забирать зерно во времена голодомора. Я лишь надеялся, что эти люди не такие, и не пошли по стопам отцов.
Нам тоже выдали форму и документ, где указывалось, что мы все рядовые, даже те, кто имел звание. Теперь мы были официально в лонах советской армии. Все кроме немца. Русские его не пожалели, не поверив ему, что он тоже против фашизма. Когда его пытали, насильно направив руку в работающий механизм грузовика, его сердце не выдержало. Русским военным было плевать, хороший ты или плохой, если ты не той национальности, значит ты потенциальный враг.
Перед отбоем мы маскировали технику брезентом. Спали в одежде, только без сапог в полной боевой амуниции. Все кроме меня, я тщательно продолжал скрывать от всех, что сны мне не положено смотреть по уставу Морфея. Ходили слухи о немецких задержанных лазутчиках, что пытались проникнуть в наше расположение ночью. Одного помог и я задержать закрыв его в складе, за что получил отличие в виде премиальных к зарплате. А на трапезе нам запрещали стучать ложками о котелок во время еды, чтобы не выдать себя врагу.
Время шло, осенние деревья полностью сбросили листья и, словно стесняясь своей наготы, почернели до самых корней. За отведенное нам время, мы с ребятами сплотились. Некоторые из них были моими настоящими земляками, но я им себя не выдавал. Не мог выдать, как бы не хотелось.
Наверное, самым запоминающимся на войне, для меня всегда будет день, когда пытался дезертировать. Ведь я всегда был сам себе на уме. Меня коробило, что я не мог распоряжаться собственной жизнью. Я не хотел никому подчиняться. А также я осознавал, что если меня поймают то, отправят в штрафбат, где вместо оружия выдают камни и палки.
Моя миссия, была выполнена. После лендлиза, который нам любезно предоставили американцы, советские войска погнали фашистов восвояси. Всё, что сейчас хотелось, это сбежать к Агнешки, но убегая, на глаза попалась сгоревшая церковь. Эта была именно та церковь, где когда-то своровал деньги. Значит, я рядом возле родного села.
Крыша отсутствовала, осталось лишь несколько обугленных перекладин, что ещё дымились. Видимо сюда попал снаряд несколько минут назад. Когда вошел вовнутрь, то увидел священника перед крестом, стоявшего на коленях с опущенной головой.
- Напрасно вы молитесь!- громко обратился к служителю Господа,- Молитвы уже не помогут! Бог ушел отсюда! Он покинул это место!
Священник проигнорировал мои слова, и на это была причина. В его груди торчал деревянный осколок, а его убитое тело осталось в том положении, в котором он находился. Затем я услышал шорох, и из-под обломков появилась детская рука.
Даже не помню, как я разобрал завалы, но сделал это весьма быстро.
Затем я переложил мальчонку на ровную поверхность и порвал зубами ткань на кителе, чтобы завязать ему рану. Багряная струйка стекла по его вихрастым волосам и прямо на сандалии, обутые на босые ноги. Спустя минуту он перестал дышать. В глазах не было ни намёка на жизнь. Пришлось закрыть ему веки пустого взгляда.
Покинув остатки святыни, я аккуратно нёс лёгонькое тело мальчика и тихонько шептал молитву за его упокой. А закопав ребёнка так, чтобы его не могли разрыть дикие звери, вернулся в тлеющую церковь для ночёвки.