К вечеру погода окончательно испортилась, порывистый ветер, казалось, согнал все тучи в небо над Запорожской областью. Стремительно стемнело, после чего, зарядил нудный осенний дождь. По пустынной трассе, вдоль ограждения заповедника направлялась группа людей в полицейском микроавтобусе. Дело не терпело отлагательств, начальство распорядилось провести следственный эксперимент. Неуместный дождь настиг автомобиль на ходу, заставив водителя включить дополнительные противотуманные фары, но положение дел это не спасло. Пакостные капли барабанили по крыше, пикировали по лобовому стеклу, ухудшая, и без того оставляющий желать лучшего, обзор. Дворники метались то вправо, то влево, едва справляясь с потоком воды.
Больше всего шофер переживал за другое. На утреннем техосмотре механик предупредил, что барахлят фары. Но ехать надо было, с начальством не поспоришь, и следственной группой, после недолгого совещания, было принято коллективное решение "не заморачиваться такими пустяками", тем более что рассчитывали вернуться засветло.
В тесном салоне на неудобных сидениях дремали пассажиры - задержанный по подозрению в поджоге, брутальный следователь и фотограф с усами "под Эркюля Пуаро". В кабине микроавтобуса было поуютнее, но водителю, не отрывающему сосредоточенного взгляда от мокрой дороги, было не до комфорта, а вот упитанный надзиратель вальяжно развалился, откинув высокую спинку ортопедического сидения с подголовником.
Заглянув в маленькое окошко салона, надзиратель с презрением посмотрел на заключенного, что фальшивил дребезжащим тенором какую-то весёлую мелодию из известной рекламы. Его напев повторялся с завидной периодичностью, ноты становились всё выше и выше, действуя на нервы невольным слушателям.
- Евсеев! Последний раз предупреждаю, угомони таланты!- пригрозил надзиратель, не прекращая зрительный контакт, переполненный ненавистью.
Толстая физиономия, не влезающая в габариты окошка и колыхающаяся на ухабах, выглядела комично, и это зрелище только добавляло узнику веселья.
Не мог Евсеев выполнить эту просьбу ещё по ряду причин. Во-первых, если ему не удавалось похвастать своими бунтарскими (как он считал) качествами, он впадал в депрессию. А во-вторых, даже очутившись в невыгодном положении и всецело понимая собственную ограниченность, Евсеев знал точно - бить его не станут, уж слишком важная персона. Именно поэтому никчёмные угрозы надзирателя выглядели бессмысленными.
Если бы Евсеев мог посостязаться со всеми ними в ментальной борьбе, он сделал бы их всех одновременно и в первом же раунде. Методичный Евсеев не любил козырять собственным интеллектом, потому просто реагировал по ситуации. Совокупность хитрости и ума помогала ему в его насыщенной событиями судьбе. Но однажды бескорыстная доброта, на которую Евсеев впервые поддался, привела его на скамью подсудимых, а затем и туда, где он находился сейчас, что и заставило правдолюба в корне поменять взгляды на жизнь. Внешне Евсеев производил впечатление человека вполне жизнерадостного, но был глубоко несчастен внутри. А ещё он был натурой противоречивой, кидающейся из крайностей в крайность. И хотя публичные проявления этих особенностей его характера остались в глубоком детстве, но деться-то они никуда не делись, сидели себе где-то глубоко внутри до поры до времени. Интересы Евсеева были обширны; он мог оказывать сильное влияние на окружающих; способен был как на благородные поступки, так и на поступки противоположного свойства; предпочитал гордое одиночество...
- Можно ослабить наручники? У меня пальцы посинели! Мои руки до завтра не доживут от такого низкого кровообращения,- ровным голосом, спросил арестант.
- И не только руки,- еле слышно проворчал следователь, и злорадно ухмыльнулся, но Евсеев расслышал и насторожился.
Его всерьез зацепили, на первый взгляд незначительные слова, и Евсеев стал всерьез обдумывать, как ему обхитрить полицейских, чтобы сбежать. Теперь он переживал не за срок, который ему грозил, а за своё физическое существование в целом. В голове созрела поэтапная стратегия. С флегматичным водителем, толстым надзирателем и тощим фотографом справиться труда не составит, а вот с инспектором придётся потягаться. Главное, добыть чип для наручников и вовремя заблокировать два выхода из салона.
- Мне нужно сходить до ветру!- внезапно и громко заявил Евсеев.
Водитель и надзиратель молча переглянулись, не меняя выражение лиц. Надзиратель раздраженно отстегнул ремень безопасности, встал с кресла во весь рост, и в окошке снова появилась знакомая недовольная мина. Перебравшись в салон к Евсееву через внутреннюю автоматическую складную дверь, напоминающую ширму, надзиратель затянул наручники максимально и неспешно возвратился в кабину, предварительно нажав на сканер отпечатка пальца, чтобы створка распахнулась.
Словно нарочно выжидая, когда надзиратель пристегнется, Евсеев повторно подал голос:
- Мне правда приспичило!
В окошке традиционно замаячил знакомый кислый профиль надзирателя, скривившийся, словно он целиком съел лимон.
- Каков наглец, а?- возмутился водитель.
Возле Евсеева оживился самый угрюмый человек из всех присутствующих.
- Нам виднее, давит тебе или не давит.
- При всём моем желании, я не смогу от вас сбежать,- аргументировал подозреваемый, разминая руки на уровне колен.
- До него, по всей видимости, туго доходит,- пропыхтел надзиратель, снова отстегивая ремень безопасности, чтобы подняться.
- А можно я ему по-своему объясню?- спросил нервный водитель, отвлекшись от дороги.
Надзиратель во второй раз встал с кресла, открыл створку в салон и ответил водителю:
- Ты лучше за дорогой следи.
Именно в этот ключевой момент чертовы фары таки погасли. Водитель не переживал из-за такого пустяка и решил, что волноваться рано. Дорога пустая, относительно ровная. Он был твёрдо уверен, что им ничего не угрожает. А там - посмотрим. Через считанные секунды свет вернулся.
На дорогу выползла собакоподобная сущность с такой причудливой клыкастой мордой, словно её послали сюда из самой преисподней. Длинные тонкие искривлённые клыки, что хаотично торчали в стороны, могли бы напугать даже бывалого охотника. Мокрая скользкая прилизанная шерсть блеснула в свете света фар будто вспышка. А длинные задние лапы волочились за этим омерзительным организмом, оставляя мокрый, похожий на змеиный, след, который тут же смывался дождевыми упругими каплями.
Фары только мельком успели выхватить жуткий силуэт, но этого было достаточно, чтобы абсолютный страх вселился в податливое сердце водителя. От неожиданности он крутанул руль и совершил резкий маневр по скользкому дорожному покрытию. Автобус существенно накренило и на полной скорости уложило на правый бок. От трения жесткого металла об гравий мокрого асфальта, образовались продольные искры. Сразу же настиг и нестерпимый скрежет трения. Протянувшись так около сорока метров, груда железа оставила за собой шлейф из битого стекла.
Когда автобус окончательно остановился, его колеса по инерции всё ещё продолжали куда-то мчаться.
Воздух насытился запахом тосола. В голове Евсеева шумело, сознание куда-то поплыло, обманывая слух и зрение. Пока он был в бессознательном состоянии, ему приснился микросон, где он облачён в защитный костюм космонавта, шагает по планете, климат и растительность которой поразительно схожи с земными. Девственный заповедник, куда редко ступала нога человека, и люди не причиняли природе никакого ущерба, влюблял в себя с первого взгляда. Всё вокруг витало в каком-то мареве, скорее напоминая мираж, нежели что-то материальное и осязаемое.
Вдалеке показалось нечто крупное и совсем неприветливое. Черный зверь, напоминающий медведя, сорвался с места и помчался прямо на Евсеева, словно хотел его протаранить. По мере приближения зверя всё отчетливее становились видны его безобразные изогнутые клыки. Заложник кошмара пытался было бежать, но, как это и бывает во сне, ватные ноги предательски подкашивались и совсем не хотели его слушаться. Евсеев попытался пробудиться, чтобы избежать не желаемой схватки со смертоносным нечто, но истощение не позволяло ему управлять своими естественными желаниями. И он остался один на один с неистовым противником, сгруппировавшись в оборонительную позу.
А вокруг дорожно-транспортного происшествия неспешно, будто выжидая добычу, подкрадывалась смерть. В узком проходе салона лежали надзиратель и фотограф, безвольно привалившись телом о каркас сиденья. Из шеи надзирателя торчал острый, словно кухонный нож, осколок стекла. В стекле отражалось мёртвое лицо фотографа с широко открытыми глазами. По всей видимости, он сломал шейный позвонок.
Но как бы смерть не старалась, как бы она не надеялась, а забрать ей удалось лишь несколько усопших душ. В деформированной кабине без сознания лежал пристёгнутый ремнём водитель. У него было выбито несколько нижних зубов, и сочилась кровью рассеченная бровь. Крепко пристегнутые к креслам Евсеев и следователь, тоже были без сознания, но живы. Грудные клетки едва поднимались, но их легкие упорно проталкивали кислород, из всех сил цепляясь за жизнь, не давая смерти право на добычу.