Чем ближе Вероника приближалась к востоку, тем сильнее вид из окна напоминал ей, что в стране идёт полномасштабная война. Обложенные песком в мешках памятники, заколоченные фанерой витрины, спаленные церкви и разговоры о войне, много разговоров. Случайная попутчица рассказывала о том, как оккупанты тоннами воруют зерно, металл, комбайны и медицинское оборудование. Как враги минируют кладбища, зная, что люди будут приходить к усопшим, помянуть их. Как пятнадцатилетняя девочка с простреленной ступнёй, вывезла на фургоне несколько выживших, обминая мины на дороге. И как принуждённо депортируют детей без их родителей. Последняя информация заставила Веронику ещё сильнее волноваться.
Покинув поезд и добравшись к Приазовску, Веру накрыла ностальгия, она не была здесь десяток лет. В воспоминаниях, словно наваждение, стали всплывать фрагменты счастливого детства, садик, школа и измученные глаза её матери, но они всегда были такие светлые, как погожий весенний день. Такие глаза встречаются одни на миллион. Их забыть просто невозможно.
Высвобожденный разряд грозовой тучи напомнил эхо взрывчатки, что Вера всячески пыталась забыть. Похожий шум, она слышала одиннадцать недель назад в Мариуполе. К счастью, погода так и не ухудшилась, немного попугав громом, дождь не начался.
Выйдя на поле, Вера увидела глубокие следы от многотонных танков. Здесь проездом была смерть.
По-летнему пахло разнотравьем. Вдохнув полной грудью терпкий полевой воздух, Вера отвлеклась от нелицеприятной картины. Порыв внезапного ветра, словно дыхание весны, привёл траву в движение. Трава будто призвала женщину разуться и пройтись по ней босиком. А соприкоснувшись стопами и пальцами с мелкими растениями, Вера получила долгожданное умиротворение. Эйфория продолжалась до тех пор, пока она не обнаружила труп в облезлом военном кителе, прямо под молодым деревцом сливы.
Тело было покрыто трупными пятнами, рот приоткрыт в жутком оскале, а пустые вытекшие глазницы завершали отталкивающую картину. Из карманов у мумии выглядывали золотые, серебряные украшения и трухлявые слипшиеся банкноты. Вероника накрыла мародёра выломанной сливовой веткой и продолжила путь к дому через растерзанную школу, в которой она когда-то получала образование и навыки дисциплины.
В заброшенной школе всё перемешалось. Здесь война показала себя в жесточайшем проявлении. Столовая со спортзалом, кабинет математики с кабинетом литературы, музыкальный кабинет стал одним целым с кабинетом истории, где когда-то учили не повторять ошибок прошлого. Жаль, что в школах страны захватчиков такая история не прививалась детям. Зайдя в свой бывший класс, женщина обнаружила на доске надпись "ПРОСТИТЕ НАС". Но выше над надписью было перечёркнуто слово "23 лютого" и переправлено на "23 февраля". А рядом на стене была выцарапана надпись 'кто вам разрешил так хорошо жить?'. Больше в школе ничего не осталось ни знаний, ни жизни. Всё было либо разграблено, либо сожжено. Как выяснилось позже, дом Веры тоже был уничтожен, осталась лишь часть глиняной печи.
Слегка напугав Веронику, рядом украдкой приоткрылась калитка с ржавыми отверстиями от пуль, на которой была надпись "ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЛЮДИ". Оттуда выглянула пожилая дама, с беспокойством и недоверием разглядывая незнакомую гостью. Но увидев безумно уставшие женские глаза, сработала какая-то эмпатия.
- Как только захватчики выехали из нашего села, набрав полные камазы стиралок и унитазов, всё вроде утихло, но на прошлой неделе сюда попал снаряд. Нелюди совсем осатанели,- рассказала соседка, забыв поздороваться.
- Скажите, а в дом никто не приезжал за последние одиннадцать недель?
- Жили тут какие-то переселенцы до того как... Это Нинка дала по ним наводку. Как только оккупанты зашли, она всех выдала, кто был против смены власти. Но ничего, кара настигла её за подлость. Хату Нинкину никто не трогал, а саму её снарядом убило, когда мимо этого дома с ведром по воду шагала. И поделом.
- А кто? Как их звали?
- Кажется две женщины с ребенком. Имени не скажу. Мы то и не знакомились. Здоровались для приличия, да и всё. А потом и вовсе здороваться перестали.
- А как выглядел ребёнок?- встревожено спросила Вера.
- Девочка. Лет десяти.
- А где? Где сейчас эти люди?
- Так здесь они и остались. Спали в хате во время ночного обстрела.
У Вероники снова всё поплыло в глазах, и женщина стала на колени, прямо на землю. Не было больше сил снова переживать эти мучительные эмоции, конвертируемые неведением.
- Может тебе водички вынести? А то от тебя одни глаза остались,- спросила старушка,- Ещё есть нашатырь.
- Нет спасибо. Я немного тут побуду и уйду.
- Так может, у меня в доме посидишь?
- Нет. Может в другой раз,- ответила Вера и привстала,- А можно я вам оставлю свои контакты? Я купила пакет местного мобильного оператора. Вдруг кто-то объявится сюда, чтоб вы их им передали?
- Разумеется. Мне не сложно,- ответила соседка и будто невзначай спросила,- А можно я вашей печкой буду пользоваться? Дом хоть и разбит, а печка ещё нас переживёт. На совесть сделана.
- Не пропадать же добру. Пользуйтесь на здоровье, сколько пожелаете,- через боль, с доброй улыбкой, ответила хозяйка развалин.
Пока Вероника диктовала свои контакты, её издалека опознала Лариса, которая шла в край села по молоко. Лара вздрогнула, будто получила пощечину. Она встревожилась, так как считала, что жена Богдана вычислила их место дислокации. Сердце разлучницы ускорилось, словно выпрыгивало из груди. Так Лариса ещё никогда не волновалась.
Дождавшись пока Вера покинет улицу, Лариса постучала в ту самую дырявую калитку и спросила у выглянувшей соседки, чтобы узнать, что именно хотела приезжая. Старушка охотно рассказала ей всё как на духу и показала оставленные Верой контакты. Сохранив номер телефона, Лариса вернулась обратно к Богдану, попутно настраивая себя на то, что сегодня ничего нового не произошло. Сама же Вероника, даже не догадывалась, как она близко была от своего супруга.
Всю дорогу по направлению к трассе, Веронике казалось, что она вот-вот свалится с ног и уснёт на том же месте вечным сном. На середине просеки окончательно иссякли последние силы, и она присела на пень. Раньше Вера придумывала хоть какие-то действия, а сейчас в мыслях было абсолютно пусто и одиноко.
Стремительно потемнело. Вглядываясь в полномерную луну, растекающуюся мягким светом, Вера так и не смогла хоть что-нибудь выдумать. В голове творилась сплошная вакханалия. На какое-то мгновение, женщина ощутила, что она сдалась.
На фоне луны на одной из крючковатых веток дерева, Вероника рассмотрела, как в паутину попал ночной мотылёк, что отчаянно барахтался, пытаясь отвоевать собственную жизнь. И, в последний момент, до того как паук добрался к добыче, мотылёк вырвался, улетев прочь. Это было символично для Веры, словно сигнал свыше, что сдаться она всегда успеет, а вера в отличие от покинутых сил сама ещё не иссякла. Женщина твёрдо решила, что на рассвете начнёт свой поиск заново, по второму кругу. Её не покидали ощущения, что близится развязка всех её страданий.
Ночь таяла на глазах. Переступив через отвращение и моральные принципы, она пошла на вынужденные меры. Взяв себя в руки, Вероника вернулась к мёртвому оккупанту и, прикрыв себе рот рукой, вытащила у него одно золотое украшение, чтобы продать его и получить деньги на дальнейшие поиски. Это была уже не та прежняя Вера, это была Вера, которая не сдастся ни при каких обстоятельствах, пока будет биться её сердце и пока она не найдёт всех родных до единого.
Первым делом, несокрушимая женщина направилась в несокрушимый Харьков. Снова в путь и снова на исходную позицию. В муниципальных органах она не давала спуску ни единому свободному полицейскому, пока один из офицеров не вошёл в кабинет. На столе он случайно увидел фотографию Мирона.
- О! Похожего как раз сегодня упаковали. А кто это?
Целый мир в глазах Вероники стремительно перевернулся, после услышанных ею слов. Нахлынула волна смешанных эмоций. Радость, восторг, облегчение, всё переплелось. И всё же, ей до последнего не верилось. То и дело, в мыслях шла борьба веры с противоречивостью. А вдруг это просто кто-то похожий? А может, он действительно попал под плохое влияние? Или эти полицейские глумятся надомной и никто никого не опознал?
- Вы хотите сказать, что он прямо здесь? Он прямо сейчас находится в этом здании?- неумело сдерживая эмоции, спросила Вероника, пытаясь прояснить картину, чтобы сложить ещё несколько пазов в этой истории.
- Естественно. А вы ему кем приходитесь?
- Я его отчаянная мать и по совместительству его адвокат. А теперь рассказывайте, в чём его обвиняют?
- Ого, как заявила. За все годы службы не слышал ничего подобного.
- Мне повторить вопрос или не требуется?- с ноткой гнева спросила взвинченная женщина.
- Только не надо тут нервы показывать. Все мы сейчас на взводе. Коллаборант ваш сын. Был взят местными партизанами с поличным. Помогал супостатам скрывать следы военных преступлений.
Усвоив полученную информацию, Вероника решила отвоевать парнишку, чтоб хотя бы взглянуть на него, и выяснить Мирон ли это.
- Партизаны говорите? А с каких пор, партизаны имеют юридическое право задерживать людей.
- Юридического может и никакого, а вот морального права, хоть отбавляй,- надменно ответил полицейский.
- Мой сын, гражданин Украины. Значит, он имеет те же права, что и все остальные украинцы. Если у вас из доказательств, только не косвенные устные доказательства не юридически уполномоченных граждан, то возьмите у моего сына показания и подписку о невыезде до дальнейших разбирательств.
- Знаете что?
- Знаю! Для вас он очередной никто, но для меня это родная кровинка. Я потеряла его больше двух месяцев назад и не знала, жив ли он вообще. Я больше чем уверенна, что от матерей вы в этом кабинете слышали сотни раз о том, какие их дети святые и не могли ничего такого совершить. Но мой сын добряк. Он с самого детства заботился о животных и моральные принципы для него не чужды. К тому же он слабохарактерный. Если Мирон и участвовал в чём-то подобном, то, скорее всего, либо его заставили, либо обманули. А теперь организуйте мне встречу с сыном на моём законном праве, гарантируемом конституцией и криминальным кодексом Украины.
Ступая к изолятору, шаг за шагом, Вера в мыслях молилась, чтобы это была правда. Она умоляла Бога, уповая на то, что Господь наконец-то сжалился над ней. Пусть Мирон за решеткой, пусть обижен на неё, но лишь бы это был он, живой и невредимый.
Как только их глаза встретились, материнские слёзы потекли ручьём. Это был он. Парень смахивал на бездомного дервиша, лицо которого, выглядело не погодам. Его лицо, будто состарилось на десять лет. Мирон медленно приблизился к решетке, даже не моргнув. Он боялся моргнуть, чтоб не пропала та картинка, в которой он видит перед собой маму. И, очутившись у самой решетки, Вера схватила сына прямо через стальные прутья, обняв его так крепко, словно сама боялась, что это мираж, который может пропасть в любую секунду. Мирон ответно крепко обнял родного ему человека, впервые осознав безграничную силу материнской любви.