Причем висела над улицей она довольно низко, вбитая толстенными штырями в камень стены, - чуть выше головы всадника, и копье, вероятно, пришлось бы наклонить для проезда, если бы у Пилиппенко было с собой копье. Но он только придержал шапку рукой, да успел рассмотреть на образце химпосуды следы ковки, когда они проезжали под вывеской мимо большого открытого окна, из которого пахло аптекой и чем-то гадостным.
Сразу за окном и входом в лавку открылся проулок, куда они свернули, подгоняемые все более заметным нетерпением госпожи Марты. Кавалькада уткнулась в крепкие деревянные ворота, которые выглядели никак не слабее дубовых плах на въезде в город. Марта соскользнула с седла, подошла к воротам, звонко крикнула:
-Томас! Открывай!
Из-за высокой ограды послышался ленивый лай, и чей-то хриплый, как со сна, голос ответил:
- Кому открывать-то? Много вас тут ходит перед вечерней стражей, в лавку к хозяину идите лучше.
- Я вот сейчас тебе пойду! - Марта явно рассердилась, заметно нервничая, и поглядывая назад, на улицу. - Открывай быстро!
- А-а-а, добрая госпожа, - голос изменил тембр, и Пилиппенко чуть ли не наяву увидел, как гнется в угодливом поклоне спина невидимого сторожа: - Сейчас, сейчас!
Что-то заскрипело, завизжало, и половинка тяжелых ворот начала отходить назад, открывая дорогу во внутренний дворик. Марта налегла на плахи с этой стороны, повернула напряженное лицо: - Заезжайте скорее! Да скорей же!
Путешественники втянулись в открывшуюся щель, увидели заросшего по самые глаза невысокого мужика, который напирал на ворота, соскочили с коней, и бросились ему на помощь, мимоходом отметив наличие во дворе здоровенного кудлатого пса, который сидел возле будки под забором, и приветственно стучал хвостом о бревна.
Марта вбежала во двор, присоединилась к их усилиям, и когда ворота уже почти вернулись на место, с улицы послышался властный окрик:
- Стойте! Приказ магистрата!
Бородатый привратник тут же отпрыгнул от ворот, словно ударенный током, пришельцы замерли в недоумении, а Марта широко и счастливо улыбнулась одоспешенному вояке, который заглядывал из проулка в оставшуюся между плахами щель:
- Что случилось, Торнвальд? Лекарства нужны?
Вояка был колоритным, и сразу припомнил бывшему оперу знакомого омоновца по прозвищу 'Полторы ноги', какую тот получил из-за своего чудовищного размера ступней. Все остальное у Полторы ноги тоже было соответствующим, и когда начинались 'маски-шоу', казалось, что этого гиганта в бронежилете может остановить только прямой выстрел танковой пушки. В оффисах, куда время от времени заглядывал омоновский взвод, некоторые особенно чувствительные дамы и мужчинки из тех, что поинтеллигентней, в буквальном смысле писались под себя, когда чудовище в черной маске и камуфляже, с выбитыми дверями наперевес, врывалось в их уютный оффисный мирок.
И теперь двойник Пилиппенковского знакомца стоял в нескольких шагах от их честной компании, хмуро поглядывая из-под широкого, похожего на перевернутое блюдце шлема на маленькую, но счастливую Марту.
- Успела... - выдавил, наконец, он. - Пигалица...
- Ах-ха, - еще ярче непонятной для Пилипенко радостью засветилась та. - Успела. А вот ты - нет. Гости перешли домовой порог, Торнвальд.
Только теперь Пилиппенко заметил, что прямо по земле под воротами проложена полоса из белого кирпича, словно бы отделяя двор от улицы.
Гигант глянул под ноги (его стоптанные сапоги стояли прямо на этой границе), отшагнул назад, пожевал сосредоточенно губы. Сзади, за его спиной, послышалось металлическое звяканье, скрип кожи, и чей-то злой голос вдруг крикнул:
- Да чего с ней разговаривать, капрал! Зря мы, чтоль, ноги-то топтали? Берем зверей, да в подвал их до завтрева, пусть магистрат с ними разбирается!
- Точно! - Поддержал его кто-то другой. - Наше дело - приказ, а думать пусть писарь думает, ему за это деньги платят!
- Гости перешли домовой порог! - звонко крикнула Марта, и Пилиппенко увидел, как побелели ее пальцы, сжатые в кулак. - Или это уже не Драхенбург?!
- Где ты гостей видишь, женщина? - из-за плеча здоровенного вояки выглянул еще один, пониже, с клочковатой неряшливой бородой на прыщавой роже. - Это ж звери, их место в графском подвале, а не у честного горожанина в гостях!
- Спасибо, добрый человек, что про меня вспомнил, - проблеял козлиный тенорок за спиной Пилиппенко, - А я вот, добрый Томас, лекарство для твоей благоверной заканчиваю, и мне очень мешает весь этот шум перед воротами. Или тебе оно уже без надобности? Жена больше не ругается, что ты так неохотно исполняешь супружеский до...
- Не-не, мастер Ульрик, надо, очень надо! Я после смены зайду, как только дежурство закончим!
- Ну так давай сразу пакетик отдам - ночная стража, судя по цвету неба, уже вас в караулке дожидается.
- Да я потом зайду, мастер Ульрик, мне не к спеху, - почему-то засмущался крикун с жидкой бороденкой, и подался назад, прячась за спиной крепыша-начальника.
Тот ухмыльнулся, покачал головой, потом стер с лица улыбку, пробежался глазами по лицам пришельцев, безошибочно выделил главного.
- Завтра, в третью стражу, вам следует явиться в магистрат. Всем.
- Хорошо, - ответил Санек, - раз надо, значит будем. Награду за 'волков' там же получим?
- Я этим не занимаюсь, - неприязненно букнул здоровяк, резко повернулся, так, что чуть не сбил с ног мужика сзади, и рявкнул во всю глотку: - Возвращаемся! Смену сдавать пора!
Марта навалилась на ворота, Пилиппенко бросился ей на помощь, вслед за ним подключились остальные парни, и здоровенная воротная плаха неторопливо вернулась на свое место, отделив внутренний дворик от волнений окружающего мира. Заросший по глаза мужик, что не торопился впускать в дом чужих, воткнул в окованное железом отверстие, пробитое в каменной плите дворовой кладки, металлический штырь, задвинул засов, и радостно повернулся к молодой женщине:
- С возвращением, госпожа Марта!
Потом он посмотрел на въехавшую во двор кавалькаду, оценил одежду, внешний вид пришельцев, и добавил:
- И ...эээ... дорогие гости!
- Кто бы сомневался, что дорогие... - хмыкнул Санек, повернулся к старичку: - Могу ли я засвидетельствовать свое почтение господину..?
- Ульрик Шмиденхаммер к вашим услугам, - чопорно склонил голову тот, - гражданин и ученый.
- Александр Барка Симус, - расшаркался перед ним Санек, - третий письмоводитель Департамента Торговли, путешественник. Позволю себе смелость представить высокомудрому гражданину моих товарищей по несчастливо сложившемуся приключению...
И началась церемония знакомства, во время которой каждый из компании получил к своему имени еще два - родовое и 'профессинальное', - узнал о своем благородном происхождении, и смог раскланяться с гостеприимным хозяином двора.
Пилиппенко снова показал гибкость поясницы, изогнувшись в особо изысканном поклоне, пробормотал скороговоркой всю ту лабуду, что несли товарищи по путешествию, и вздохнул философски в глубине души, потому как лишь теперь смог понять смысл этих средневековых финтифлюков с приветствиями. В его мозгу сформировалось понятие, что это действительно ритуал определения 'свой - чужой' в то беспаспортное время. На зоне меряются наколками, хозяева джипов - величиной и мощью своих четырехколесных писюнов, а средневековые дартаньяны мерялись вот такими вот поклонами.
В конце концов ритуал определения, у кого яйца круче, ко всеобщему удовольствию закончился, и помолодевший, розовый от возбуждения абориген пригласил толпу под кров, так сказать, шалаша отшельника. Они прошли гурьбой сквозь узкие сени, потом свернули вслед за лысиной хозяина, которая в полумраке внутренних покоев служила им за путеводную звезду, поднялись по лестнице в пять ступенек, и ввалились в больщой зал, где было светло из раскрытого окна, и где добавлял люменов огонь в большом камине.
Не дожидаясь специального приглашения, утомленный опер уселся под стеной, где на здоровенном дерюжном ковре рыцарь в шипастой броне, похожей на драхенкнехтовскую, прокалывал длинным копьем застрявшую в скалах мерзость, больше всего напоминающую дождевого червя, только, если с рыцарем для масштаба сравнивать, метров пятнадцать длинной. Пилиппенко удивился столь неожиданному вкусу хозяев - он такое ни за что бы не повесил у себя в гостиной, лучше уж лебедей каких, или бабу на ракушке, - по привычке едва не вытянул уставшие ноги как можно дальше вперед, но перехватил гневный взгляд Коляна, кротко вздохнул, подчиняясь, спрятал ноги под лавку, сложил руки на коленках, и приготовился скучать, как на утренней планерке у начальства.
Тем временем старичок-хозяин с удобством расположился в высоком, с резной спинкой и подлокотниками, кресле, нацепил на нос старорежимное пенсне, и погрузился в увлекательный разговор с Саньком, начавшем плести ему историю про их долгое и полное приключений путешествие.
Когда зазвучали такие слова, как 'псоглавцы', 'аримаспы' и 'гипербореи', Пилиппенко заскучал - ему доводилось сталкиваться с одним таким 'гиперборейцем', который под прикрытием секции рукопашного боя, данного ему чуть ли не прямо от пра-славян, щупал за попки молоденьких девочек. Однако тут в комнату вошла Марта, и бывший опер так увлекся разглядыванием ее хлопот по хозяйству, что забыл обо всем.
Правильно все-таки говорят, что можно бесконечно смотреть на три вещи: огонь в костре, воду в водопаде, и женщину в танце. Движения Марты у очага до такого изящества отточились за годы практики, что ничем, кроме танца, назвать их было невозможно.
Пока одна служанка разводила огонь, она с помощью другой повесила на закопченной треноге здоровенный котел с водой, накидала в него самых разных овощей, потом намазала принесенную заранее тушку местного кролика какой-то смесью пряностей, и когда стала ворочать будущий ужин с боку на бок, чтобы как можно тщательнее обмазать его перед тем, как отправить в огонь, бывший опер вдруг понял, что не только он наслаждается, разглядывая красивую молодую женщину, но и та все это время следит за ним.
Пилиппенко поймал взгляд черноглазой озорницы, ухмыльнулся, и покачал головой в невольном восхищении. Та на мгновение замерла, словно школьница, которую поймали у замочной скважины, и захлопотала у очага с новой энергией, теперь уже не скрывая гордости умелой хозяйки: смотри, мол, какая я - все могу сделать, все у меня спорится, все в руках горит. Да и сама хороша собой, ты только захоти в этом убедиться.
В конце концов, однако, забаве в гляделки пришел конец - убиенную животинку насадили на вертел, пристроили у огня на специальную металлическую конструкцию с поддоном для стекающего жира, и одна из служанок, та, что постарше, с крепкими руками борца-средневеса, расположилась на низенькой табуретке у очага, присматривать за готовящимся жарким.
А сама хозяйка вытерла руки о чистую тряпку, поправила одежду (особенно долго она возилась с декольте, и за несколько бесконечных секунд Пилиппенко, обостривший глаза аки Зоркий Сокол, успел таки убедиться, что у нее там все в порядке, никаких ватных подкладок или поролоновых чашек не имеется) а потом, полностью приготовленная, подошла к гостям.
Пилиппенко не успел дернуться, чтоб организовать какое-нибудь сидение, как из-под хозяйского кресла на свет божий появилась скамеечка, и черноглазая красотка пристроилась у стариковского бока, предварительно коснувшись губами иссушенного годами запястья.
- Я должен извиниться перед достойными гостями за печальный инцидент, - хозяин дома пробежался глазами по лицам путешественников, и сокрушенно склонил голову. - Мой сын был лейтенантом городского ополчения, и без ложной скромности хочу отметить тот факт, что он получил свой пост исключительно благодаря личному мужеству, и воинскому таланту. Но три года назад, когда славный Драхенбург атаковали войска Гарольда Чёрного, боги решили его у меня забрать...
Спокойно лежавшая на подлокотнике рука сжалась в кулак с такой силой, что побелели пальцы. На нее тут же легла в успокаивающем жесте другая ладошка, девичья, и старик горько улыбнулся:
- Мой сын был хорошим человеком, и отличным офицером, но память людская слишком недолговечна. Ещё год назад я даже представить себе не мог, что в дом героя станет ломиться городская стража, словно это ночлежка у Северных ворот!
- Боюсь, мы сами были невольной причиной этого проишествия, - огорченно сказал Санек. - Наш товарищ позволил себе нарушить распоряжение городского совета.
Он покосился на Пилиппенко, и тот понял, что дальше отдуваться придется самостоятельно.
- Я помог Драхен Кнехту, - пояснил он, - когда тот не смог войти в один дом.
- Вот как... - старик потер лицо ладонями, сгорбился в кресле, буд-то на плечи ему легла невидимая тяжесть. - Солдаты Дракона всегда приходят перед бедой... Как это произошло?
- Дорогие гости помогали мне, отец, - вмешалась Марта. Усевшись на низенькой скамеечке возле хозяйского кресла, она положила на стариковское предплечье ладошку, и внимательно слушала разговор. Теперь же девушка решила вмешаться:
- А когда я показывала дорогу, то увлеклась разговором, и мы нечаянно вышли на площадь у Старого колодца. А там были эти... слуги Единого... проводили свое бдение.
- Вот как? Днем?
- Да.
- И магистрат им разрешил? Хвост Дракона, куда катится мир...
Хозяин свел брови к переносице, задумался, и неожиданно для Пилиппенко уставился на него внимательным взглядом особиста:
- Вы сказали, что помогли Солдату Дракона, достопочтенный Гри-го-рий, сын Михаила. Могу я узнать, как?
- Сжег двери, которые он не мог открыть - пожал плечами бывший опер. - Там было заклятие, 'каменное эхо', и я его сжег вместе с дверью.
- Так вы маг огня?? - дедуня вытаращился на Пилиппенко с таким восторгом, что тому стало неловко. - Огневик-морянин?!
- Э-э... ну, как бы, да. Только что в этом такого?
Хозяин дома возбудился до такой степени, что вскочил со своего козырного кресла, и гордо блестя лысиной, заявил:
- Я, как ученый, чье имя известно во многих университетах Империи, со всей ответственностью заявляю - известные нам моряне не владеют магией огня! Огонь уничтожает лес, а лес - это сила Морены, и, может быть, даже ее жизнь! Вы, достопочтенный Гри-го-рий, уникум! Абсолютный уникум! Завтра же напишу в Александербург, ректору тамошнего университета.
- Боюсь, мне придется вас огорчить, достойный гражданин, но мы не моряне, - мягко улыбнулся Санек. - Наши страны соседствуют, из-за чего случаются, хотя и редко, смешанные браки, но достаточно посмотреть внимательнее на любого из собравшихся здесь путешественников, чтобы увидеть разницу. Форма черепа, высота скул, лицевой угол, наконец. Скажу более - с Мореной у нас не самые лучшие отношения, ибо несколько исследовательских экспедиций, посланных в ее земли, не вернулись. Нам удалось продвинуться так далеко на Запад лишь благодаря помощи Синдбада-морехода, известного в полуденных странах купца и путешественника, но после шторма, который разбросал корабли его эскадры по всему Блестящему морю, только наша каракка смогла добраться до тех скал, где заканчиваются корни Черного леса.
А две недели борьбы с чащобой привели к тому, что вы, достойный гражданин, видите - несколько человек без слуг, обоза, и почти без денег. Удалось спасти лишь содержимое седельных мешков, но его, конечно не хватит для того, чтобы завершить миссию. И все эти испытания лишь потому, что для нас закрыт вход на земли Морены... Как и для вас, полагаю?
- Да, к несчастью. Матушка-Зима не любит чужих. Впрочем, она и своих не слишком жалует - у нас, знаете, случаются перебежчики с той стороны: неудавшиеся жертвы, заблудившиеся охотники, неразбуженные маги. Обычно их забирают люди из Левых дверей Престола, но какое-то время бедные моряне могут поговорить хотя бы с теми, кто их нашел. Странные вещи они рассказывают, достойные господа мои, странные и неправдоподобные. Даже не знаю, что лучше для простого человека - Черный Лес, или Морена...
- Ну, чащобу, где скрываются дочеловеческие боги, мы все-таки прошли, - хотя и с большими потерями, признаю. - Вежливо улыбнулся загрустившему хозяину Санек. - А вот на землях Морены, боюсь, мы остались бы все до единого. Там властвует совсем другая магия, которую наши ученые до сих пор не смогли разгадать.
- Кстати, о магии! - хозяин, поникший было в своем кресле, встрепенулся, блеснул путеводительной плешью, и опять взглянул на Пилиппенко, как Ленин на буржуазию:
- Достойный Гри-го-рий, можете ли вы поделиться своим опытом работы со стихиями? Я, разумеется, не дипломированный выпускник Академии с колпаком о пятнадцати звездах, но определенное понятие о Величайшем Искусстве имею, и сгораю от любопытства.
Бывший опер пожал плечами - о чем, собственно, рассказывать-то?
- Ну, Драхен Кнехт, как я уже говорил, не мог открыть дверь, потому что там было наложено 'каменное эхо', и его постоянно отбрасывало назад. Я глянул на плетение, понял, что руками не порву, но оно было связано с орнаментом на дверях, поэтому я попросил саламандру, и та сожгла двери вместе с заклинанием. Обраткой, похоже, ударило по тому, кто заклинание плел, - слышно было крик после того, как сеть ушла с дымом.
- Поразительно! - старикан едва не подпрыгнул от возбуждения, и повернулся к девушке, которая по прежнему сидела рядом, но, судя по ошеломленному виду, забыла про необходимость дышать. Та вздрогнула, закашлялась, приложила старческую ладонь ко лбу в жесте извинения:
- Да, отец?
- Будь добра, подай мой окуляр.
Пришла в себя девушка быстро - встала она с таким изяществом, что у Пилиппенко враз пересохло во рту. Пока бывший опер возил шершавым языком по деснам, ругаясь на свою неожиданно прорезавшуюся впечатлительность, та успела метнуться к здоровенному шкафу под стеной напротив, пошебуршить в его содержимом, и трепетно, чуть дыша, подать вытащенную из глубин деревянного монстра коробочку цвета клюквенного киселя.
Старикан принял ее с не меньшим благоговением, пробежал пальцами по крышке, судя по всему, нажимая кодовую последовательность, та щелкнула, откинулась на невидимой пружине, и глазам собравшихся открылось чеховское пенсне на длинной витой ручке, которая жирно блеснула настоящим золотом.
- Лорнет! - вырвалось непроизвольно у Пилиппенко. - Княжна Мери и Печорин!
- Михалыч, ты чего? - вытаращил на него глаза Санек. - Голову отсидел?
- Да нет, чето вспомнилось вдруг, ни с того, ни с сего, - Пилиппенко смешался, покаянно склонил голову перед хозяином: - Простите, достопочтенный, я просто вдруг вспомнил, что видел когда-то похожий предмет. Еще раз простите...
- Вы видели только похожий, ибо окуляров удалось сделать двадцать семь штук! - переполняемый возбуждением дед поднял вверх указательный палец. - Двадцать семь! Это была самая крупная находка 'слез дракона' за всю историю горных разработок! Друза величиной с бычью голову, а в свете факелов она казалась нам тогда еще больше. Свет отражался в кристаллах, блестел на них с такой силой, что приходилось щуриться, и несколько первых мгновений мы, счастливцы, которые смогли всунуться в открытую рабом-проходчиком каверну, лицезрели истинное чудо - капли утренней росы, играющие на пальцах богини удачи...
Потом подоспела охрана, волшебство улетучилось, как утренний туман, и я оказался обладателем кристалла такой величины, что он не умещался в кулаке взрослого мужчины. А еще позже, через много лет упорной работы и лишений, в Академии вольного города Альтдорфа 'слезы дракона' превратились в окуляр. Мне это стоило два года ночных кошмаров, но зато теперь я, человек, лишенный Дара, могу видеть проявления Величайшего Искусства, когда его творит знаток.
Хозяин дома поднес хитрый лорнет к лицу, глянул на Пилиппенко сквозь полированный кристалл синими (это что - стекляшки их так вдруг покрасили?) глазами, и улыбнулся чуть заискивающе:
- Не будет ли слишком большой назойливостью с моей стороны просить показать, как вы создаете запечатывающий круг? Хотелось бы сравнить вашу технику с известными мне вариантами.
- Какой круг? - оказавшись под измененным взглядом местного 'ботаника', Пилиппенко почувствовал себя неуютно и глупо. Он поежился, но ощущение микроскопа, который рассматривает его, Пилиппенко, внутренности сквозь блестящие стеклышки Печоринского лорнета посиневшими глазами безумного аборигена не прошло.
- Чтобы заставить огненный дух вести себя так, как хочет инкантатор, - от возбуждения у старика так затряслись руки, что лорнет к лицу он был вынужден прижимать обеими руками. Из-за этого синие глазищи показались бывшему оперуполномоченному еще больше похожими на буркалы злобного пришельца из американского фильма.
- А зачем заставлять? Саламандры хорошие, они так любят играть, что достаточно попросить...
- Попросить?! Саламандру - попросить?! - Старикан взвился так, словно его шарахнуло в задницу разрядом тока. Он всплеснул руками, хлопнулся обратно в кресло, зашамкал ртом, хватая воздух, буд-то выброшенная на берег рыба, а лорнет-окуляр, забытый в эмоциях, опасно закачался на переносице после всех этих гимнастических эволюций.
На помощь ошеломленному исследователю бросилась Марта. Она сняла хитрое устройство с дрожащего от возбуждения носа, что-то зашептала успокаивающее, начала растирать затылок ударенному об магическую реальность бедолаге, и бросила Пилиппенко умоляющий взгляд.
Тот вздохнул, и просто сказал:
- Давайте-ка я вам лучше это покажу.
Он протянул руку к огню, прищурился, выбирая, и взял самую симпатичную саламандру, толстенькую игрунью, которая резвее товарок прыгала по углям. Зрители задержали дыхание - для них пламенное создание возникло на ладони Пилиппенко словно бы ниоткуда, как у фокусника на ярмарке, что показывает хитрые штуки с монетами ошеломленных крестьян. Только предметы, что доставал из воздуха балаганный фигляр, не могли уничтожить дом, в отличие от той пылающей жути, что переливалась цветами побежалости на ладони седовласого кудесника.
- Благодарю вас, достопочтенный мэтр, - прошептал, наконец, хозяин дома. - А теперь, когда наше любопытство удовлетворено, можете... э-э... удалить создание обратно?
- Разумеется, - Пилиппенко улыбнулся, почесал на прощание складки на пятнистом пузике, и перевернул вниз опустевшую ладонь. В воздухе закружились хлопья пепла, а огонь в очаге радостно затрещал, приветствуя блудную дочь. Этот звук словно снял наваждение - все как по команде зашевелились, заерзали, загомонили на разные темы.
- Мда... - старичок покачал головой, хлопнул крышкой футляра, убирая зачарованный лорнет. - Увидеть монстра так близко, и не умереть...
Он задумался о чем-то, несколько мгновений сидел неподвижно, а когда бывший опер решил, что старикан от эмоционального перенапряжения отрубился, тот вскинул голову и решительно произнес: - Знаете, мэтр Гри-го-рий, мне кажется, что афишировать ваши умения в нашем городе не стоит.
- А в чем проблема?
- В том, что вы показываете умения, в корне противоречащие тому, что учит наша наука! Вы призвали элементал, и контролировали его без амулетов, инкантаций, защитных кругов и каких-либо ограничивающих техник. Человек не может так непосредственно контактировать со стихиалями, ибо тело человека слабо, сам он несовершенен, а возможности его ограничены. Если бы любой известный мне маг (а поверьте, знаю я их немало!) попробовал вот так, походя, призвать саламандру, сейчас на месте моего дома бушевал пожар, в котором от нас с вами не осталось бы и следа. Это просто невозможно!
Пилиппенко пожал плечами:
- Да я к славе и не рвусь, в общем. Раз ваши ученые говорят, что это невозможно, пусть говорят, от меня не убудет.
- Тогда нам следует подумать, что благородный Гри-го-рий будет рассказывать завтра в магистрате, - озабоченно нахмурилась Марта. - Их ведь вызвали за недозволенное волшебство, отец.
- Да, да, об этом надо подумать... - старикан опять повесил голову на грудь, но вместо того, чтобы замереть в неподвижности, он громко потянул носом, и одарил собравшихся широкой улыбкой: - Но полагаю, что это будет сделать намного проще после еды. Ибо, дочь моя, мой нос улавливает чудный запах жареного мяса. Что у нас с ужином?
- Все готово, отец, ждем твоих слов.
- Тогда накрывай!
А дальше все покатилось быстро и слаженно, как по нотам: бородатый привратник появился в комнате с деревянными козлами под мышкой так быстро, словно все это время прятался где-то в сенях неподалеку, потом он же при помощи старшей служанки приволок здоровенную дверь, которую пристроили на козлы, накрыли вытащенной из шкафа скатертью, и на получившемся обеденном столе начали ставить тарелки, чашки, кувшины, миски и емкости непонятного предназначения. Работой прислуги руководила Марта, и по тому, как ловко она распоряжается, было видно, что делает это она не в первый раз.
- Здесь привычные нам столы еще не стали популярной мебелью, - негромко произнес Колян, заметив, с каким интересом разглядывает Пилиппенко процесс подготовки к ужину. - Места в домах мало, и тратить его на предмет, который используется довольно редко, никому еще в голову не пришло. Кстати, не забудь, что скатерть на столе для того, чтобы вытирать об нее руки, поэтому салфеток не ищи.
- Ага, понял, - буркнул Пилиппенко, недовольный тем, что кто-то заметил его интерес к происходящему. - Сопли хоть рукавом вытирать можно, или только в скатерть положено сморкаться?
- Только в скатерть, Григорий Михалыч, только в скатерть... Да, чуть не забыл, - придется есть в основном руками. Сумеете?
- Прошу дорогих гостей к столу! - радостно махнул рукой дед, и вместе с Мартой неожиданно резво поволок свой домашний трон поближе к еде.
Пилиппенко вскочил, чтобы помочь, но его тут же перехватил Санек, и пришлось устраивать вдоль стола те самые лавки, на которых они только что сидели под стеночкой, - нормальных стульев, похоже, здесь не было.
- Не озирайся так явно, Михалыч, - подмигнул Колян, когда они волокли тяжеленную лавку. - Стул со спинкой ты увидишь только в богатых домах, а наш хозяин по доходам скорее американский профессор, чем нефтяной олигарх.
- Можно подумать, ты их видел когда-нибудь, профессоров американских.
- А где я, по-твоему, оборотнем стал? Кампус Йельского университета, Лига, будь она неладна, Плюща.
Ошеломленный неожиданным признанием, Пилиппенко бухнул лавку у стола, вытаращился в спину парня, который парой фраз уже заставил хихикать молодую девчонку, что укладывала плотно набитые подушечки на жесткое дерево скамьи там, где предполагалось находиться гостевым задницам.
- Гри-го-рий? - осторожное прикосновение заставило вздрогнуть и прийти в себя. Пилиппенко увидел озабоченность и тревогу в глазах Марты, которая снизу, по-детски, заглядывала ему в лицо, шумно выдохнул воздух, и попробовал по молодецки расправить грудь.
- Я... э-э... простите, Марта, я тут задумался невольно... могу я предложить свою помощь?
- А вы сумеете? - в девичьих глазах опять запрыгали веселые бесенята, и Пилиппенко почувствовал, как в нем пробуждается забытое много лет назад чувство задорного куража. Он щелкнул каблуками, и церемонно склонил голову: