Аннотация: История родителей Саргона. В основе - миф о священном браке и некоторые архаические обычаи...
Дочь многорукой реки
I
День начинался рано.
Провалившись головой в холодную подушку, Ашшур сообразил: половина постели давно пуста. Жена, не иначе, отправилась "чистить загон". Настоящего тростникового загона, как в её деревне, здесь не было, поэтому для молодых застелили циновками спальню. Арзи называла её по старой памяти.
В перегородки и занавеси плескали голоса её сестёр.
Жёлтое око дня приподняло веко и сонно смотрело прямо на одеяла.
Из-под ладони Ашшур поприветствовал Солнце.
Жёлто-зелёный взгляд - точь-в-точь как прибрежная глина. А глина такова оттого, что Небо смотрит вниз целыми днями.
Такого же цвета - промазанной лодки - был дневной глаз Супруга Земли, когда он, Ашшур, молодой и глупый, продирался сквозь тростник на своём свежепромазанном челноке.
Вчерашним утром он сбежал с каменоломен.
Вдвойне обидным было то, что угодил туда Ашшур не по провинности, а по собственному разумению. Его деревня чем-то прогневала Небо, и то не орошало Землю семенем, а лишь сердито вперило вниз золотой свой глаз, и река обмелела. Как неспособна к подаяниям усохшая рука, так русло перестало кормить поле, и Земля столько плакала, что слёзы её накопились на пастбищах солью. Неурожай заставил поплакать и всех детей Земли. Деревня изошла, народ подался кто куда, семья Ашшура успела прийти в Сурию, прежде чем вернула Небу своё дыхание. Ашшур в одиночку поставил хижинку, поголодал на случайных заработках и нанялся в каменотёсы.
Он зря надеялся, что наймитам живётся легче. Поэтому просто сбежал. Без всякого расчёта, без ссор и угроз судиться.
В надежде добраться до Шалимы, откуда корабли уходят в море торговать, связал из тростника лодочку, защитил от гнили глиной, стянул где-то весло. Остаться без руки он не боялся: кто же теперь обнаружит его? Тростник так густ, никто не продерётся сквозь. Самому бы...
Как всё случилось? Солнце смотрит строго на закат, порой не видя то, что происходит под открытым небом. Иначе бы не совершалось столько несправедливостей...
Но небо косоглазо.
Земля пестролика.
А река многорука.
Незадолго до моря Айсанги делилась на два рукава. Один из них вёл в Шалиму, богатый, шумный город купцов и моряков. Другой ветвился ещё десятком конечностей, месивших песок близ самого устья. Там всё поросло тростником и жить могли лишь птицы, рыбы понеприхотливей - и речные цари в заскорузлой броне - крокодилы. Говорят, люди тоже там есть. Но с опаской говорят. Будто нелюди...
Чему хорошему научишься бок о бок с крокодилами? Ронять слёзы по собственной пище, набив до отказа желудок. Вот они, затиневшие плоскодонки, слегка темнеющие в серо-зелёной воде. Трутся носами у острова, где алый огонёк мелькает в тростнике. То ибис - любимая птица Зари. И чудища ждут его, как ожидают жрецы божество к возлиянию, чтоб напитаться его благодатью...
Чем дальше беглец углублялся в тростник, тем крепче держалось в уме, что он спутал дорогу. Разве может такая река быть судоходной? Тут плот завязнет в иле, не то что корабль. Под веслом клубилось вязкое, серое, ближе к тростниковым островкам - коричневое. Ашшур боялся, что весло застрянет. Он уже выловил груду слипшихся стеблей с какой-то ползучей живностью. Над прелым запахом собрался гнус - и не отгонишь.
Неужели здесь рыба водится?
А в половине дня пути - переливающиеся сапфиры моря, и город поднимает паруса, и наклонившись с борта, можно наблюдать подводный сад...
Будешь знать, как плыть ночью.
Ночной глаз Неба тоже ненадёжен, он помогает видеть только женщинам - да ворам, которые душой ниже женщин.
Его заставила остановиться песня тростника. Не песня - громкий вопль. Стебли трещали под чьей-то рукой.
Фигурка в чёрно-красной юбке покачивалась под теченьем песни.
Проворные руки ворошили тростник и выбирали стебли помоложе.
Чёрное от влаги весло попросту заткнуто за косынку, что повязана вместо пояса.
- Эй, девушка! - решился позвать Ашшур.
Девушка выбрала трость потоньше и связала ею остальные.
Откинула пёстрое покрывало на одно плечо.
Ашшур увидел головной убор - белый от костяных украшений - и красные бусы поверх сплошной брони на грудь. Ряды зубов и косточек сплетались красными же нитями, местами с бисером, и подогнаны были на зависть любому мастеру мозаики.
Лицо девушки разрисовано было чёрным.
Те узоры, которые обыкновенная женщина рисует хной на руках перед свадьбой, впитались в лоб, подбородок и щёки. Впитались накрепко. Навечно. Потому что были наколоты.
Девушка испугалась не меньше его и заслонилась от незнакомца, спрятав за ладони и кольцо в носу, и бусину под нижней губой.
Стараясь не ослепнуть от девичьей красоты, Ашшур посетовал, что заблудился.
- Шалимá? Не знаю, что это, - руки в бело-красных купах деловито упёрлись в бёдра и вспомнили про весло. - Вниз по течению - наша деревня. Ещё ниже - роды братьев моего прадеда. Ещё ниже - Народ Ибиса, они украшаются перьями. За ними - Люди Жёлтого Крокодила. А дальше нельзя - там море.
- Почему нельзя?
- Потому что тростника нет, глупый, - девушка хихикнула. - Как ты дом строить будешь - из рыбьих костей?
- А город?
- Какой город?
- Ну, город у моря. Шалима.
- А-а, морской город. Да нет его. Сказки всё это.
Ашшур ущипнул себя и потряс головой.
- То есть как - нет?
- Ну потому что тростника нет! - девушка залилась звонким смехом.
Смех этот был обиден.
- Вообще-то мы дома из кирпичей строим. Или из камня.
- Да ладно. Как они на деревянных сваях-то, каменные? Все сваи подломятся.
- Слушай, хватит смеяться. Расскажи лучше, как выплыть отсюда.
- Смотря куда.
- К морю.
- Не знаю. Я там не была...
Ашшур пожалел, что завёл разговор. Вот так демоницы ловят доверчивых людей, сбивая с толку словами ни о чём. Надо было просто развернуться и плыть обратно...
Тут он понял, что грести нет сил.
- Знаешь, давай так сделаем: я спрошу старейшин, может, они знают. А ты пока у нас погостишь. Отдохнёшь.
- Да я бы с радостью отдохнул, - сдался юноша. - Я второй день в пути.
- Тогда пойдём, - сказала девушка и снова засмеялась.
- Да хватит уже!
- Ну ты смешной. Ты откуда такой вылез, ничего не знаешь?
Трясясь от веселья, она достала камышовую верёвку из-под юбки и связала их лодки.
- И весло своё брось, оно кривое.
И когда они оказались бок о бок, сама взяла у Ашшура весло и бросила в воду. Оно осталось на поверхности.
- Тебя зовут как?
Он назвался.
- А тебя?
- Арзи, - сказала девушка и укусила его за нос.
II
Арзи присела на постель и расплетала косы. После уборки дышала тяжеловато. Надела бархатную шапочку - уже без костей, уложенных полумесяцами, только монеты и бусины, набросила шаль.
Косы - иссиня-чёрные, как тридцать с лишним лет назад.
Ашшур - уже наполовину седой.
- Пойду разбужу?
- Уже, - под чёрными татуировками - тонкие, как резцом прорезанные, морщины. - Пойду завтрак соберу, а то до вечера не поедим.
- Да, день у нас сегодня долгий.
Ашшур знал: он понадобится только встречать гостей. До этого весь дом принадлежит хозяйке.
Хозяйка хлопнула по коленям - пора вставать - и ушагала на кухню.
Походка лёгкая - как тридцать девять лет назад...
...Пристав к первому сколько-то твёрдому берегу, девушка прыгнула на ворох мякины - десятки лет копящуюся насыпь тростниковых ошурков, выволокла на сушу двойную лодку, воткнула в грязную желтизну весло и привязала к нему той же верёвкой. Не дожидаясь, пока спутник ей поможет.
Навстречу поднималась розовая бахрома - тростник в цвету. Как перья ибиса, забытые в укрытии.
Сзади гуськом плыло стадо коров. Ашшур замешкался на этом зрелище. Телицы были чёрные, круторогие. Мокрые морды довольно лоснились под солнцем.
Арзи потянула его за руку.
- Вы не боитесь, что ваши стада задерут крокодилы?
- Крокодилы? - повторила она без боязни. Видимо, для этих тварей у местных было своё название. Древнее, как эти болота. - Мы с ними договорились.
Тростник мотался хуже пьяного. Переполняемый собственным мёдом, ради которого его и собирали молодым. Свою вязанку Арзи несла на плече. Тонкие листья хлестали по лицу. Гнус сновал над розовыми султанами. Болотные остроклювые птахи метались из-под ног.
Земля пестролика и пестроволоса, многоглаза и многогруда, богата озёраи и холмами. Холмы - её груди, расселины - подреберье, хребет её - скалы, а чёрное плодородие - плоть.
Речные русла - её лоно, ласкаемое десятками водяных рук.
В горячее, влажное лоно Небесной Супруги входил назадачливый гость - умереть ли, родиться ли заново?
И стрекот, и щебет тонули в зыбучем воздухе, что толок в сонном танце тростник.
Чёрная струйка из-под ноги - водяная змея. Ашшуру показалось, тó чёрная кровь покинула его через стопу, живая жила сорвалась и соскользнула в воду...
Ладонь Арзи, вопреки всей обители, была сухой и приятной, как тёплое сандаловое дерево.
Загребая негодные стебли и отодвигая живые, они выбрались на дымную пустошь. Кругом шевелились костры: не столько горели, сколько дымили. Сладким травяным чадом. Подобно огненным языкам, закопошились красно-чёрные покрывала. Стройный, сухой перестук костяных украшений.
- Кого привела? Пусть пройдётся сквозь дым.
Пришлось подчиниться её сородичам.
Ашшур задержал вдох и перепрыгнул через костерок.
- Ну коли ты человек, так садись рядом с нами, - сказал туземец в пестровытканной юбке до пят и тяжеленном переднике из треугольных зубов - видимо, староста.
- Садись, обедай, - поддакнула Арзи. - Еды тут много. А я пойду питьё варить.
Ашшур устроился у огня среди местных мужчин. Наречие их мало отличалось от того, что слышал он в Сурии, они точно так же носили бороды и заплетали волосы, но неизменно с костяными заколками-щепками; шею, грудь, плечи, запястья украшали привычные ряды бусин, колец и пластинок - разве что из материала, первым попавшегося под руку. Глядя на распяленную крокодилью шкуру, что чуть поодаль сторожили женщины, Ашшур подумал: вот их главный источник.
Разрисованные люди попеременно что-то носили домой - в опрокинутые тростниковые корзины на деревянных сваях (видимо, где-то росли и деревья, терпевшие здешнюю сырость). Может, там их святилище? Но они заходят в разные дома. А кому они молятся?
Утолив первый голод, Ашшур успокоился и собрался уже удивить гостеприимцев рассказами о большой земле.
- Вкусное мясо, - похвалили он угощение тому, кто первый пригласил его к столу.
- Мой прадед хороший человек, - улыбнулся тот.
- Это обед в честь твоего прадеда? - Ашшур зашарил по толпе глазами в поисках старика. Правнук уже не юн - сколько же лет ему?
- Да, - староста обглодал крупную кость и передал молчаливому мальчику лет шести. - На, отнеси домой. - Он умер вчера вечером. Жена всю ночь варила, боялась, мясо до утра испортится...
Ашшур внимательно посмотрел на свою долю. На всякий случай отложил.
- ...Он был очень достойный человек, очень щедрый, и теперь он делится с нами своими достоинствами...
Мальчик прибежал обратно и обнял отца со спины.
- Пап, сделай мне бусы из зýбков.
- Они у мамы остались. Вот высохнет голова...
Горло сжалось само собой. Крестьянский желудок с ослиным упрямством сопротивлялся, но наконец опорожнился прямо в плетёнку, в которой подали еду.
Староста взвился над ним коршуном. Стервятником.
Он, Ашшур, стервятником никогда не будет.
Потому что боги запрещают есть себе подобных.
- Как смеешь ты не уважать моего пращура! Я принял тебя как дорогого гостя!
Позвякивая передником и ожерельями из крашеных костей, он вынул из-за кожаного пояса кинжал.
Лучше быть падалью, чем падальщиком.
Ашшур поднялся. Он не раб, чтобы встречать смерть на коленях. Слух подсказывал, подходили сзади. Сейчас ударят по голове - и всё...
- Эй! Эй! Оставь моего гостя!
Арзи ринулась к родственнику и отпихнула назад.
- Это мой гость! Я, может, замуж за него собираюсь!
- Сестричка! Сестричка! - галдели ещё два девичьих голоса. - Ты что же не сказала? Он красивый?
Между Ашшуром и старостой встали ещё две девушки, младше Арзи. У самой младшей узор покрывал только щёки.
Крокодилья шкура осталась без присмотра: пёстрый поток женщин облёк место трапезы.
- А чего же он без оберегов?
- Ты на себя несчастье навлечёшь.
- Костлявый какой-то...
- Откормим.
Староста посмотрел на женщин и заткнул нож за пояс из крокодиловой кожи.
- Если замуж - так и быть. Безмужней нехорошо. И муж из родичей - нехорошо. Но объясни ему, что надо уважать нас, - прорычал напоследок. Мальчик, хотевший бусы, прижался к его переднику.
Ашшур с трудом осознавал, что происходит. Женщины завладели им и повели готовиться к свадьбе. Немедля. Чтобы мясо не испортилось.
И вот, одетый как они, сидел он рука об руку со счастливой невестой.
Хотелось жить.
Только не с ними.
Не как они.
Мать Арзи, ещё молодая и даже, сквозь татуировки, красивая, поставила перед молодожёнами деревянное блюдо, укрытое нарядной циновкой.
- Пусть будет брак ваш плодороден, - пожелание тёщи подхватили свояченицы - Шарат и Нисаба. Сестрёнки наперебой лезли к блюду и сдёрнули наконец циновку.
Ашшур почувствовал, как волосы шевелятся прямо в косе.
Зажаренный целиком младенец...
- Мы понимаем, это неправильно, - заботливо прошуршала браслетами молодая жена, - но настоящего не было. Пришлось слепить из крокодильего мяса. Последние три года рождалось мало детей, и мы не могли их отдать. Но боги принимают крокодилье мясо - понимают нас.
Тошнота отлегла, и он съел два куска.
Полноправно обвив его шею, Арзи умоляла поесть ещё:
- Надо съесть всего младенца. Ты же хочешь много детей? Ты хочешь урожай?
От тебя - нет.
- Съем, если ответишь: зачем вы носили кости с обеда к себе домой?
- Чтобы высушить. Потом зароем под сваями. Пусть предки сторожат наш дом - они всегда помогают.
- А зачем ты решила пойти за меня? Я же чужой, не понимаю ваших законов.
- Не знаю. Ты мне понравился.
Жених сдержал слово и доел половину "младенца".
Потом он много пил.
III
Завтракали на веранде. Прямо на полу, за низким столиком. Арзи отпустила всех слуг и рабов молиться и есть и подавала всё сама. Урок несложный, если в семье всего три человека.
Сын был не в настроении. Как, впрочем, последние пять-шесть лет.
- Не гневай богов, - прошептала Арзи ему на ухо и куснула мочку. Одна из подвесок серьги попала ей в рот.
То, что осталось в тарелке, сын прибавил к ломтю хлеба и чашке масла, что на краю стола, смотрящем в сад, приготовлены для богов. Он редко доедал.
Хозяйка собрала посуду и унесла мыть.
Мужчины собрали всё утреннее подношение. Ашшур положил его под старую смоковницу, нависшую плодами над купальней. С утра кормят Землю, в полдень питается жертвенным дымом Небо, вечером угощают Очаг и его обитателей.
Не успел Ашшур ступить обратно на не согретый ещё мрамор - прошелестела юбками жена. Смоковница прошелестела ей в ответ...
...Тростник прощался с дочерью племени. Лодка упрямо бежала его объятий, люди на острове упрямо махали вслед лодке, хотя та давно канула в горизонт.
Ашшуру предлагали жить зятем в семье жены. Он объяснял, что у его соплеменников принято везти жену в свой дом. Староста ухмылялся словам о верности обычаю. Арзи радовалась, что муж не рвётся больше к морю искать какой-то странный город, которого и не было, и быть не может. Мать Арзи запоздало тревожилась: вдруг он не совсем человек? И оберегов на лице не носит, и пищу человеческую не ест...
Ашшур, работая веслом, уже размышлял, куда денет находку. Жениться он хотел, конечно, но не на людоедке. Пожалуй, он с ней скоро разведётся. Даст лодку и отправит восвояси.
Они гребли попеременно и вместе рыбачили. Он с удочкой, она с заточенным древком. На берегу разводили костёр. Насекомые не донимали, но Арзи по привычке сыпала в топливо толчёные травы: мешочек с запасом висел у неё на поясе. Без этого запаса её родичи в путь не пускались.
Они ложились спать в благоухании, хотя жена вполне могла спать в лодке - и уходила с берега, если ночь выдавалась уж слишком душной. Ашшур просыпался один, но быстро разочаровывался: тростниковая колыбель покачивалась на приколе.
Ему часто виделись кошмары, и посреди ночи он ощупывал все члены - целы ли, и Арзи - если она была рядом - чувствовала его движения под одеялом и сонно звала: "Иди лучше ко мне".
Однажды он проснулся с ней лицом к лицу и чуть не поседел спросонья.
- Опять страшный сон? - зевнула коричнево-чёрная маска. - На, возьми моё одеяло: оно в оберегах.
Одеяла у них были одинаковые. С чёрно-красными полосами узора.
- Ну кто же так ткёт? Как им укрываться ночью, если нету знаков Луны, хотя бы в ногах?
Ашшур помнил, как его мать за ткацким станом брала рисунок наобум...
Они продолжили сон под одним одеялом.
Её лицо дышало сандалом, сухими травами и тростниковым мёдом. Он забыл, что лицо это страшно, как ночь, и прижался к жене...
Они проснулись от землетрясения. Нескоро поняли, что Божественная Супруга и не думала переворачиваться.
К берегу гнали стадо.
Низкорогие буйволы застряли перед водой. Пятеро пастухов пытались загнать их в реку.
Ашшур переждал, пока закончат затаптывать их очаг, и подошёл к волопасам:
- Зачем вы мучаете скотину?
- Не мучаем, а спасаем. Лев побоится воды.
- Лев?
- Держитесь рядом с нами.
Зверь скоро нагнал беглецов. Ашшур пожалел, что костёр потух, да и стражи стада устыдились неосторожности. Свои факелы были, но кто может поклясться, что с ними не придётся лезть в воду?
Лев обжёгся о пепел и рычал ещё злее. Арзи сунула мужу свой дротик, а сама унесла скарб на лодку.
У одного из пастухов был лук. У остальных только копья. Хищник оказался опытным и от стрелы увернулся. Другая задела ему лопатку, копьё пропороло бок. Ещё на два копья лев замахнулся сам, и древки хрустнули. Четвёртое опять пустило ему кровь. Но, чтоб уколоть, подпустили уж слишком близко.
Шестеро мужчин не могли с ним совладать. Буйволы, легко бы взявшие такого на рога, зачем-то оробели. Быть может потому, что против воли очутились в реке. Арзи собирала тех, кто хотел вылезти, и веслом подгоняла обратно к своим.
Но рядом с лодкой всплыло её отражение. На запах мяса и крови пришёл речной царь.
На сей раз буйволы сплотились мигом и дали достойный отпор врагу, чуть не перевернув мимоходом лодку. Крокодил убрался на берег и встретил льва. Тот уже готов был уступить двуногим и бесшёрстным, а для схватки с чешуйчатым был и подавно слаб. Речной житель узнал источник крови, что привёл его сюда, и решил во что бы то ни стало заполучить сей сосуд.
Крокодил уже волок бездыханного льва к воде, как опомнились пастухи и настигли обоих.
Речной царь не сумел скрыться и получил сполна то, что предназначалось царю лесному.
Цари степей и пастбищ спокойно отмахивались от мух.
Арзи направила лодку туда, где вода стала красной, и налетела на мужчин:
- За что вы убили моего брата?!
- Она что - из этих? - спросил один из пастухов Ашшура, указывая на дымку вдали. - Ну ты-то человек?
Ашшур кивнул.
- Так забери её...
- Но правда, в чём виновен крокодил? Вашему стаду он не страшен, а вам он, кажется, только помог.
- Так это не просто лев - это лев Воителя, - объяснил тот, у кого были стрелы. - Одна буйволица случайно забрела в рощу Бога Войны, и паслась, и нагадила там. И Воитель послал на нас льва.
- Но вы сами хотели убить его.
- Ты не заметил, что мы взяли его же оружие?
И правда, огонь и копья. Против гнева богов нужно пользовать их же средства: есть их пищу, повторять их действия - и звать на трапезу и на зрелище. Небожителям это обычно приятно, как приятно родителям, что дети хотят походить на них.
Но, видимо, Арзи считала по-другому:
- Зачем кого-то убивать? Пусть он забрал бы ту корову, раз она виновата - и все довольны. И мой брат не погиб бы безвинно!
- Что ж ты не договорилась со своей роднёй? - осадил её лучник.
Ашшур внезапно понял, что с женой согласен.
- Послушай, Арзи. Ты сама говорила, что крокодилов едят по праздникам. Но разве сегодня не праздник - деревня избавилась от наказания?
- Ты ведь поможешь приготовить праздничное блюдо? - подхватил самый молодой пастух, почуяв, куда дует ветер.
Добычу - и льва в том числе - привязали к двум уцелевшим копьям и понесли вчетвером. Пятый погнал пригревшееся стадо, Арзи помогла ему. Ашшур тащил лодку без всякой помощи.
Наконец жена разделила с ним ношу.
- Подумаешь, одна корова! - бурчала она всю дорогу. - Не обеднели бы. Для бога коровы жалко...
- Буйвол для них священен, - ответил муж.
- Почему тогда им не позволят ходить, где им вздумается?
Вот этого муж объяснить не мог. Почтение к буйволам и коровам альсурцы - а судя по крашенным хной височным косам, пастухи вели их именно в окрестности Альсура - переняли у южных соседей - Асварти. Но переняли не полностью, потому что говядину ели и обращались с этими животными не вежливее, чем с остальными.
- А ты сам откуда? - спросил погонщик. - Лицо у тебя чистое, и косы ты не красишь.
- Из Сурии, - вздохнул Ашшур.
- Да, брат, далёко тебя занесло.
Они пировали весь день и весь вечер, задабривая Воителя, родившегося из Дневного Ока. Однажды Солнце рухнуло с Небес и поселилось среди людей, и пока Небо не нашло свой глаз, обзавелось семьёй. Солнце почитали как царя, и оно не хотело вернуться, но Небо посетовало, что может видеть только ночью, когда творят дела лишь тати и убийцы: "Праведные дела творятся днём - позволь мне увидеть хоть что-то доброе!". И Солнце согласилось - при условии, что Небо признает его детей. Так взошли в Горний чертог близнецы: Воитель и Громовержец-Орёл. На другом берегу, близ Менхи, рассказывали, что сын был один...
Льва похоронили в священной роще, а крокодильи зубы вручили Арзи, которая на правах сестры требовала всю голову. Ей предложили воды из колодца в дорогу, но она отказалась:
- Я утром в реке зачерпнула.
Это после того, как там поплескалось стадо.
Она не отличала чистую воду от грязной.
Не отличала она и мясо - чистое от нечистого. Уже в доме мужа она наточила копьё на ворон, что кружили над маленьким огородом и портили плоды единственного абрикосового дерева. Она зажарила птиц - и муж, наевшись вдоволь, похвалил её труды. Арзи пообещала ловить ворон каждый день. Услышав запретное имя, Ашшур вытолкал её за дверь и послал по следам шакала. Ему в голову не пришло, что жена воспримет проклятье дословно. Она выследила зверя на пустоши и перебежками кралась за ним до ручья, где гнусный падальщик вздумал напиться. Там, в густом тростнике, она нацелила копьё ему в загривок...
Когда Ашшур, готовый праздновать свободу, увидел на пороге оборванную, вывалянную в песке жену с вязанкой тростника в одной руке и насаженной на древко дичью - в другой, он понял, что пора смириться с участью, и ощутил, сколь многие в этом мире страдают безвинно. Как доказать судье, за что даёшь жене развод? Вороны уже съедены. В доме чисто и прибрано. Сам он сыт и одет. Чтоб упрекнуть в бездетности - минул слишком малый срок.
Ашшуру ничего не оставалось, как объяснить супруге, что в его племени не принято есть тех, кто питается мертвечиной, и закопать труп подальше от дома. Арзи выслушала внимательно и заверила, что впредь не повторит проступка.
Хотя весь следующий день она плела циновки, шакалью могилу муж всё же проверил.
IV
Ступенчатое дно купальни колыхалось вслед воде, баюкая семипалый лист.
Утреннее покрывало соскользнуло, цвета обнажились, вставала жара.
Арзи подвела сына к воде. Аккуратно сложила у ног украшения и дёрнула край плаща. Слетела забытая брошь, мать резво наклонилась к мраморному окоёму - подобрать.
Дёрнула в полсилы: хоть перед свадебным омовением принято рвать одежду, испортить дорогущий шёлк сын не позволит. Но отыгралась на рубашках. Отделку потом отпорет, пришьёт к обновке.
Шарат и Нисаба держались у племянника за спиной, их помощь была незрима и еле слышна: без перерыва повторяли заговоры.
Три женщины сняли богатое верхнее платье. Арзи ввела сына за собой в купальню (сёстры спустились следом), и, левой рукой за плечо, а правой - для верности - зá волосы, трижды окунула с головой.
На третий раз он задержался под водой и, вывернувшись из-под рук, перевернулся через голову. Синеватые в солнечных бликах, волосы облекли его, как скорлупа облекает плод...
...Четырежды плодоносило её чрево. Первые сын и дочь - погодки - родились мёртвыми. Ашшур похоронил их сам. Лекарь сказал, жена должна беречь себя. Она и впрямь не понимала, что ей доверена важная ноша, и продолжала ползать по циновкам с веником и поливать посевы. Надрывалась она бесконечно, отказываясь понять, почему же земля мгновенно принимает влагу.
На третий раз Ашшур попросил пожилую соседку следить за ней.
Он уходил на целый день - копать канал, чтоб отвести реку в Новый Город: колодцы там были плохие. Когда он возвращался, старуха вылетала из их хижины как камень из пращи и даже не брала ничего за услугу.
- Я предлагала ей поесть похлёбки, но она принесла свою, - пожимала плечами Арзи.
- Воды набрали?
- Да.
- Колодезной?
- Так дождь же был. Я выставила на крыльцо кувшины...
- Я видел...
Но мальчик родился и выжил. Хранила его сама Мать-Земля, иначе колыбель, украшенная косточками с материнского убора, навлекла бы немало бед. Ашшур велел Арзи распрощаться с украшениями из кости и зуба, и она дала изделиям другую жизнь, все обереги пожертвовала сыну.
Она души не чаяла в ребёнке и наблюдала его, слово чудо. И целовала с головы до пяток, и кусала за пальчики. Отрывать её от сына было бесполезно. Когда бы ни проснулся муж, гибкая тень лелеяла младенца и питала новое дыхание вкрадчивой песенкой: