Демина Евгения Александровна : другие произведения.

У меня свирель пастушья...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.94*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть создавалась в основном ради описания музыки. А вообще по жизни автор - визуал.


У меня свирель пастушья...

  

I

   - Найдёнка-то наша... Такую красоточку только королевичу и в жёны, - умильно улыбалась прялке старая Верда. То ли от искр, то ли по возрасту щурилась на мохнатую нитку.
   "Найдёнка" поджала грязные ноги и сквозь очаг смотрела на вечернюю работу и работниц.
   - И далеко твоя деревня? - спрашивала Эмма. У неё было восемь дочерей, и не хотелось искать место для гостьи.
   - Да.
   - Зачем так далеко ушла?
   Замарашка пожала плечами.
   - У вас тут высоко, трава свежая.
   - На чужое пастбище, значит?
   - Гуси все разлетелись. Всё стадо.
   - Не успела, значит, нашкодить?
   - Отстань от девочки. Она промокла вся. Страшно, небось, домой возвращаться?
   - Страшно. Прибьют, - вздохнула девушка и подвинулась поближе к огню.
   - А как зовут тебя?
   - Не помню.
   - Совсем не помнишь?..
   Все обернулись: скрипнула дверью Эльга, принесла хворост.
   - Да ну тебя, Эмма. Она, небось, от страха всё забыла. Шутка ли, болотник дважды чуть не утянул.
   - Оставила, значит, на болоте своё имя?
   Старухи потеснились. Молодая Эльга отвязала деревянные подошвы, сняла чулки и сушила у каменной кромки.
   - Домой дорогу помнишь?
   - Дом далеко... - вздохнула девушка.
   - И что делать будем?
   - Да пусть здесь ночует.
   - Человек без имени - несчастье в дом, - подала голос Эльга.
   - Дадим новое.
   - Старосте надо сказать.
   - Поздно уж.
   - Пускай у очага спит, прямо в круге. Огонь её никуда не отпустит. А дверь запрём.
   - Вот кудель закончу.
   - Эльга, гусей чужих на Верховине не видала?
   - Не видала.
   - По болоту разлетелись, - снова вздохнула найдёнка.
   - Плохой из тебя пастух...
  
   Ночь поднялась из болот и съела сначала Низину с деревней, потом Верховину - с лугами. В таком уж крае выпало жить: одна высота - и та не людям. Все знают: в доме главная - скотина, в лесу - зверь. Потому что кормят. И растеряй их родственница стадо - домой уж точно пусть не возвращается.
   Но жалко потерянку. Живой человек ведь. Звери стаей держатся, а человек и подавно в одиночку не протянет.
   Положили спать в ремИслене, поближе к очагу, укрыли потеплее - двумя плащами, на досках круг ножом для хвороста нацарапали.
   Поутру отперли старосте. Посмотрел он на девицу: "Пусть живёт - не выгонять же". Вот тогда уж вымыли, переодели. Калёным ножом по воде в корыте вывела Верда новое имя: Рельве. В честь погибшего сына - Ральфа. Той весной утонул на болоте.
   И в новом платье - цвета ивовой коры, с косами - цвета спелого ореха - хороша была Рельве. Даже староста заулыбался, а нрава был сурового.
   - Ну ровно королевна, - подхватила Верда - угодить и ему, и гостье. Она любила угождать, и ей за это всегда уступали.
   - А что сразу королевна? До королевичей далеко - у нас и поближе есть, - староста ткнул под бок сына. - Только сначала посмотрим, на что годится.
   Рельве пожала плечами.
   Дагде, старостин сын, насупился. И пока отец любовался, отступил назад и поймал за руку Эльгу.
   - А что у тебя в рукаве-то? - заметил деревенский голова.
   - А? - растерялась. - Это... Свирель.
   - Свирель? Свирель - это хорошо... - захмурился: парня рядом нету. - Ну, поживи, освойся, помогай девицам нашим, а там - может, совсем нашей станешь... Где этот щенок опять?
   - Ладно, Арде, не кипятись. Ну, надо отойти - и отошёл.
   - А то я не знаю, чего ему надо. Как про женитьбу слово - так сразу и отошёл... А ты не думай, рано больно размечталась, - Рельве запунцовела под цвет платья. - Всё, некогда мне. Работу ещё вашим мужьям не роздал.
   Откинул короткий плащ - и от женского дома - вразвалку - к мужскому. Издавна так повелось: дом - для отдыха, для семьи. Чем больше семья - тем счастливее. И теснее. Порой негде прялку поставить - или верстак. Вот и собирались мужья-сыновья в свой ремесленный дом, а жёны и дочери - в свой. Оно вместе и веселее. И учиться сподручнее: всё на виду. А ровно между этих домов жил староста - чтоб одинаково следить за всеми.
   По пути и заглянул старый Арде домой, вызвал жену с дочерьми: пусть за сельчанками посмотрят.
   Ну, людям нечего делать - разошлись по работу. Уселись девушки за прялки, за шитьё. Крутят пальцы козью шерсть, валяют тонкий войлок на узоры, кромку плотнят да берутся за ножницы. Много народу одеть: велика деревня.
   Заглянула к работницам Эрна, старостиха. На вид не такая важная, но гонором в мужа. Пожелала всем тёплого очага и заняла лучшую прялку. Дочерей-подростков усадила очёски валять: из таких сумочки-наручницы хорошие выходят: игольник положить, ключи - что девушке каждый день пригодится.
   Осмотрелась хозяйка: все заняты, только девушки две у костра. Эльга с Рельве. На огонь смотрят, ветки подкладывают.
   - А вы что зад без пользы протираете?
   - За очагом следим, - Эльга бойка на язык.
   - Из-за станка-то не следится? Или тебе сестёр не одевать, приданое не готовить?
   - Я сегодня пасти пойду. Моя очередь.
   - Ну если так. Не простынь, смотри. Ветра на Верховине.
   Хихикают простушки. Ветра, они такие. Надуют что ни попадя.
   - Ничего, заслонюсь.
   Надевает Эльга вторые чулки, укладывает плашки деревянные выемкой на ремешок, привязывает подошвы. Сумку - под мышку, плащ - поверх сумки, чтоб обед не простыл.
   - А ты, новенькая? Придумай и себе занятие.
   - Нет пока на неё прялки. Сегодня парни сделают. Пусть пока за костром следит.
  

***

   Высока на лугах трава, болотными парАми не попачкана, роса её умывает. Белым по зелёному - бродят гуси, щиплют зелень в своё удовольствие. И пригорок - как сытая свинья - точно дремлет на болоте, носом кочки вырыл, жуёт корешки - и щетину растит. Шарит Эльга в щетине: рвёт землянику. Запивает козьим молоком из фляжки, на соседний холмок поглядывает.
   Дагде обещал сегодня напроситься в пастухи.
   Пахнет приторно земляникой, густо-тепло - молоком, веет дикими яблонями, разнотравьем, тянет птицами и землёй... Только козий запах ветер не приносит.
   Где же Дагде?
   Вынимает пастушка свирель - чище, лучше, чем у нежданной гостьи. Зажимает семь свёрел по очереди, дышит устьице - её воздухом, её голосом...
   Отвечает с востока другой голос.
   Пришёл.
   Звонок воздух от влаги. Долог прямой, как волос, призыв. Сюда иди, значит.
   Гонит старостин сын своих коз к ней на склон.
   Стелют нА зелень два плаща.
   Волосы у Дагде пушистые - как колосиха, душистые - как клевер, жёлтые - как сено.
   Ветрено - ну так я заслонюсь. Есть кем.
  
   Не смотрит Эльга на солнце - в тени прячется. А она уже коротка - полдень.
   Шумит трава в изножье, прыгает над склоном рыжая макушка - сестрёнка Дагде обед принесла. Не даст мать ему с собой, хочет проведать - с кем он тут, каждый раз дочку посылает.
   Но сегодня девочке не до наказа. Машет руками, чуть творог не уронила:
   - Дагде! Эльга! Там тако-о-ое! Такое! Рельве... костёр загасила!
   То-то дыма в Низине мало.
   По болотине скакали человечки - уголья несли из мужского дома.
  
  

II

   - Коряга безмозглая! - взвыла Кайле. - Смотрите! - развела руками, и сукно распалось надвое. - Моё платье!
   - Она что им, пол помыла? - Эльга обрезала нить.
   - Помыла, заразища! Эльга! Его ж не отстираешь! И перекомканное всё!
   Эльга отложила веретёна и взяла у сестры грязные лоскуты.
   - От её бы красоты отнять чуток да на умишко хоть какой обменять. Всё. Возьмёт щёлок, нет ли - не знаю. Врать не буду.
   - Правильно девочки её бить собрались! Я теперь с ними!
   Кайле сжала кулаки до белизны, лицо - напротив - как клюква становится.
   - Да я сама ей морду утру этой тряпкой.
   - Нет уж, надо замочить скорее.
   - Вот и иди. А я сейчас.
   Эльга домотала пряжу с веретён - на локоть. Можно красить. Подбросила хвороста в очаг, вышла на воздух. Обе её сестры и другие девушки уже возились с щёлоком и ольховой корой. Кайле кинула несчастный отрез в корыто и вздевала мотки на палку. Кого-то, видно, представляла вместо пряжи. Их младшая сестра, Амари, длинноногая, по-подростковому сутулая, кровожадно шептала что-то про руки: мол, не оттуда растут. Кайле, складная скороспелка (с девяти лет девичеством хвастала), окунала нитки в чан с бурой краской и кивала довольно.
   Буча зрела давно. После случая с очагом к огню Рельве не подпускали. Дали прялку - всю шерсть перепутала, вместо ниток войлок получился. Дали войлок - рыхлый, с проплешинами. Дали чулки вязать - крючок сломала. Послали за ягодами - зелёных принесла, нельзя есть. Ругали - "Я же не нарочно, я не виновата". Старшим жаловались - без толку. И решили: пойдут снова за малиной-черникой-клюквой - там и отомстят, чтоб никто не мешал. Омела, самая забияка, грозилась граблями, но не под подол же их спрячешь, тем более что подолы у всех до колена - не таскать по трясине длинные юбки.
   Матерям затея сходить по ягоды не понравилась: разве младших на это нет? Но девушки корзины отстояли и ватагой побежали в перелесок, где солнца побольше и ягоды спеют быстрее. Обобрали кусты, потянулись поглубже, как бы невзначай оставили ношу в траве - и сгрудились вокруг Рельве.
   Рельве снова начала: "Я не нарочно, я не виновата" - но к ней без разговоров потянулись руки, рванули за рукав, за волосы, поцарапали щёку. Рельве взвизгнула - и запетляла по лесу как заяц на травле. Догоняли - снова вырывалась и вела толпу по кругу, по дуге - к болоту.
   А на болоте показала такую прыть, что не верилось, как могла она заблудиться. Только об этом никто не помнил. Девушки мало о чём сейчас думали - и сами проваливались под ряску. Потерявшая бусы, ручные сумки, причёски, лицо - толпа была страшной. Рельве не боялась. Она летела над гнилой водой, едва чуя пятками кочки, то исчезала из вида, оказывалась сбоку или сзади, то, клялись они себе, растворялась в воде, вырастала из грязи. И загнала бы свору - не заметь их мальчишки, что собирали рядом с ягодной поляной хворост.
   - Тётя Верда! Мама! Тётя Эдна! Там девки новую гоняют! По трясине!
   Их возвращали всей деревней. И всыпали бы - но смотреть жалко. А Рельве кинулась к тётушке Верде - плакаться, за что её не любят.
   - Да она где ни появится - всё портит! - кричала Кайле, не чувствуя, что всё лицо у неё расцарапано. Рядом Амари отжимала платье и склоняла безрукую на все лады. Над младшими сёстрами стояла Эльга - больше для виду, чем из строгости. Потому что у самой руки чесались. Матери, наверно, тоже верили, что их бунтарки правы, и только причитали в стороне.
   - Надо не бить, а учить! - заступалась за приёмыша Верда. - Совсем заклевали бедняжку.
   Долго спорили женщины, так ни к чему и не пришли. Дочери уже рукой махнули и ушли приводить себя в человеческий вид: их теперь с утопленницами попутать можно было. А матери всё спорили.
   И утром Эльга чуть дара речи не лишилась, когда узнала, что пасти гусей отрядили Рельве. И отныне всегда будут отряжать.
   - Оно, конечно, хорошо, что мы её не увидим, - рассудила девушка, - но она ж и этих растеряет.
   - Но остальное ей подавно не доверишь.
   - Нашли кого!
   - Гусей жалко? Или парня своего - что не увидитесь? - подначивала средняя дочь Арде.
   - Эльга, Эльга, расскажи мне,
   Эльга, Эльга, где была? -
   начала младшая. Ей сегодня отдали Рельвину прялку.
   - Я была на Верховине,
   На лугах гусей пасла.
   Песенка была стара как мир, и вместо Эльги можно подставлять хоть Ольве, хоть Герду, хоть Рёйну. Но Эльге всегда казалось, что её нарочно сочинили.
   - Эльга, Эльга, расскажи мне,
   Ты зачем брала свирель?
   - Я брала её с собою,
   Чтоб нескучно было мне.
   Эльга гордо растолкала девчонок и села под окном: там до полудня самый свет. Нужно было закончить узор.
   - Эльга, Эльга, расскажи мне,
   Отчего взялась скучать?
   - Путь неблизкий от Низины,
   Очень долго друга ждать.
   Подружки подхватили песню. Эльга и сама замурлыкала, украшая будущее платье цветными стежками. Вышивка на поясе - самая главная. В ней самая женская сила, и закрывать её ничем нельзя, ни тем более ремнём перетягивать. Эльга придумала цепочку из сосновых шишек и лапок, как раз есть нитки бурые - ольховой краски - и зелёные - дубовой.
   - Эльга, Эльга, расскажи мне,
   Кто же, Эльга, твой дружок?
   - Если очень любопытно,
   Это старостин сынок.
   А посередине, над пупком, будут два клеста - как жених и невеста.
   - Эльга, Эльга, расскажи мне,
   Что тебе он подарил?
   - Две косынки и серёжки
   Мне на ярмарке купил.
   Вот серьги Дагде ей пока не подарил. Серьги - свадебный подарок. Если уши проколоты - значит не девушка, а жена.
   - Эльга, Эльга, расскажи мне,
   Что ему дарила ты?
   - Так тебе я и сказала,
   Ты сначала подрасти! -
   пропела вполголоса Эльга и отложила работу: сёстры позвали полдничать.
  
  

III

   Эльга уселась на прогретую липовую доску - её любимое место, спиной к солнышку, лицом к вертелу.
   Мать изжарила гуся, вымоченного в бруснике.
   Пока не испачкала руки, Эльга переплетает косы и сворачивает бараньими рожками. Затянула шнурки шерстяные, тянет петельки.
   - Прихорашиваешься? - мать села между ней и Кайле - с серыми от бадяги щеками. - Сейчас старостиха заходила. Сказала, чтоб ты больше с её сыном не видалась.
   - С чего это? - Эльга проверила, рСвны ли косы, оторвала от тушки крыло.
   - Тебя спросить хочу.
   - Её спроси. Это ей не нравится, а нам с ним хорошо.
   Амари выплюнула косточку.
   - Жениться собрались?
   - А собрались.
   - А что бы нет? - подала голос младшая. - Его ни с кем не сватали.
   - Чем-то ты им не понравилась.
   - Вот их и спрашивай. А закона такого нет, чтобы нам запрещать, - Эльга собрала для собаки кости.
   - Куда пошла? Теперь Рельве пасёт.
   - А мне плевать на Рельве. Я Рябинку покормлю.
   Рябинка нашлась во дворе. Не смогла её чужачка прикормить.
   - Рябочка, - Эльга чесала пёструю холку. - Пойдём гулять.
   Сквозь чавканье девушка слышала птичьи переливы с холмов. Чирикала свирель Рельве - солнечно, беззаботно. Хорошо играет. Только это, небось, и умеет.
   Эльга хлопнула по колену, трёхцветная сучка, вывалив язык - "лизала ветер", как говорили здесь - увязалась за хозяйкой на луга.
   Но ни пышное солнце, ни тень у подножья, ни бело-рыже-чёрная, "материна", масть Рябинки не уберегли их с Дагде.
   Через неделю в мужской ремеслене, где стропила изрезаны не волнами и яблоками, а треугольными зубьями и турьими головами, Арде стыдил сына.
   - Знал с кем связаться - с дочерью одиночки.
   - Не одиночки, а вдовы. У ней хорошая семья.
   - Хорошая - одиночка и три приблуды.
   - Не волнуйся - отделимся.
   - Я те отделюсь! Слышишь? Я те так отделюсь! А если окажется, мы с их семьёй роднились? Чтоб нам через вас сгинуть?
   - Не роднились. Они пришлые. Всего три колена здесь.
   - Тем более - пришлые. Не пойми откуда.
   - Ну и что.
   - А раз тебе без разницы, так я тебя на Рельве женю. Тоже пришлая.
   - Что?.. Ну, знаешь...
   - От твоей толку столько же. Не прогадаешь.
   - Ну, тятька... Ну, я тебе...
   И не договорив, что сделает, парень помчался в луга.
   Еле-еле с ног не сшиб ребят: из леса семенили, мелочь совсем. Первый, сынок кузнеца, не заревел, только нос утёр и протянул Дагде лыковый коробок:
   - Смотли, мне Лельве сплела.
   - Кто? Рельве?
   - Котолая потеляска.
   - Да ты что? Разве она сумеет?
   - Сумеет. Мы сами видели. Смотли снулок какой - класивый.
   - Красивый, - согласился Дагде. Коробок и правда был загляденье. Полоска к полоске, и "уши" не рыхлые - к которым лямка привязывалась. И сама лямка - как праздничная девичья коса.
   - А что ягод как мало?
   - Не знаю. А ты куда идёс?
   - За крапивой. Тебя хлестать.
   Малышня покатилась своей дорогой, Дагде - своей. На холме пела иволга, смолкла внезапно - и уже тенькает пеночка. Видел он эту Рельве. Про рукоделье ейное наслышан. Даже свадьбой постращать успели. А как она играет - ни разу не слыхал. Даже его Эльга так не может, а уж своя-то девка - известно - ни с кем не сравнится. А тут - будто все птицы, какие в лесу есть, на Верховине собрались и соревнуются...
   Отмахнулся Дагде - не заманит. И пошёл Эльгу искать.
   А найдёнку и впрямь - точно подменили. Мало, что птица и скотина от жиру лоснятся. С охоты ли, с рыбалки что ни принеси - хоть червяка (тьфу-тьфу, конечно) - нажарит так, как самому королю и не снилось, хоть он и всю еду солит. За что ни возьмётся - всё в руках так и горит. Моргнёшь - а полы подметёны. Зевнуть не успеешь - веретено готово. Эдна - лучшая ткачиха - на локоть челнок опустит, а Рельве - на три. Может, знает песенки волшебные, шептали девушки: от них и настроение, и дело спорится. И если раньше ею только парней нерадивых пугали, мол, женим - поплачешь, то теперь их за уши от неё не оттащишь.
   Струсил Дагде: а вдруг отец не на шутку задумал. Стал подговаривать Эльгу бежать. Лето в лесу протянут, шалаш построить - долго ли умеючи. А осенью в город какой-нибудь наймутся. Там недалеко - за лесом. Городов десяток, может. А может, и пальцев на руке не хватит. В городах, говорят, тоже люди живут, и мясо едят такое же, и мёд любят, и пиво по праздникам, и работников, видать не хватает, раз они там все богатые и воюют всё время.
   Эльга и рада. Давно ей хочется зваться не Эльгой, а Дегной. Старый это обычай: жена берёт имя мужа, а с именем - и характер. Так ужиться легче. И у старосты Арде жену зовут Эрна, и у тётки Верды муж был Вард. И ей охота.
   Смотрят голубки в лес, а не видят, что кроме них двоих лесная опушка всей детворе жить не даёт. Днями и ночами трутся у подошвы Верховины. Да не просто корзинки на прочность попробовать и венки поплести. Игра пастушья завлекает.
  
   - Слышишь, Адде? - дёрнул приятеля старший кузнецов сын, лет десяти. - Это что играет - свирель или дудка?
   - Кажись, свирель, - вынырнул из зверобоя Адде. - Дудка погрубее.
   - А-а, я маленький был, мне мамка всё говорила: дудка - парень, а свирель - девка.
   - А я думаю, дудка - это утка крякает, а свирель - какая-нибудь пичужка... Это кто играет?
   - Пастушка, кому ещё? Она у нас одна теперь.
   - А пойдём поближе?
   - Чего, к ней что ли? Сам иди.
   - Да нет, послушать только. Чтоб она не видела.
   - А-а, ну полезли.
  
   Решились Дагде с Эльгой на разведку: найти, где шалаш поставить. Поставят - и вещи пойдут потихоньку таскать. Немного, чтоб самое необходимое.
   Топорик, верёвка - за хворостом якобы. Да и не якобы - а так оно и есть.
   По одну сторону тропки - пахучее разнотравье, по другую - уже осока. Болото начинается.
   Впереди - подшёрсток лесной.
   Главное - не слушать голоса с болота. Это болотный хозяин с дочками - добрых людей заманивают. Чтоб такими же как они стали, ил жевали и болотиной прихлёбывали.
   От леса-то обереги придуманы: пахучая травка - человечий запах отбить, подошва о двух пятках - след запутать, деревянная собачка - на лесовика натравливать. А от болота - только твои уши. Затыкай и беги восвояси, только не слушай.
   От первого же "Помогите!" Эльга так и обмерла.
   - Эльга! Дагде! Помогите!
   - И голос-то знакомый, - Дагде оттолкнул девушку на светлую, васильковую-ноготковую сторону, а сам полез в осоку.
   - Помогите!
   - Ты куда?
   - Да не болотник это.
   Он принёс на руках Ульда и Ульфа, кузнецовых детей. Оба были - точно из печки вылезли. Все чумазые. Только от ила, а не от сажи.
   - Я сол, а они тут, а я колобку утопил, - прошептал младший. От холода зуб на зуб не попадал.
   - Там... там... Адде, - всхлипывал старший. - Он... там... утонет...
   - Эльга! Зови всех! А вы что тут забыли?!
   - Мы испугались... Не знаю... Земля загудела... Страшно бы-ыло...
   - А я плосто мимо сол. Ульд, не плаць. Дагде сейцас его спасёт.
   Но ни Дагде, ни другие парни, ни вся деревня, ни даже Амад, болота знавший как свои пять пальцев, в трясину ту не сунулись.
   Вечером Гард принёс из леса полено и положил на постель сына, чтобы после проводов - до конца недельных поминок - его место нежить не заняла.
  
  

IV

   Король Гирдебальд объезжает владения - подать собрать, войско пополнить, посмотреть, как деревни живут. Восемь деревень под ним - пять в лесу, две на реке, одна под взгорьем у болота. Щедро встречают лесные жители, лучших сыновей на службу отдают, дичью потчуют. Щедры пореченцы, только там всё полукровки - мало им веры. И есть надо не руками, а с ножа: железо всю порчу втягивает, оттого и ржавеет.
   А с подгорцев сегодня взять нечего. Из трёх крыш - можжевеловый дым. По покойнику. Народ весь понурый, сам себя не помнит. Говорят, всё дети.
   Спешивается король, коня привязывает к старостину столбу перед домом. На щит ступает - на чужой порог не встать. Дружина остаётся под открытым небом. Новобранцы осматриваются, знакомых ищут. Шесть королевичей - верхом. Скучают. Все шестеро как один - щурятся. Непривычно после тёмного дворца - на летнее ярое солнце. Ещё четверо младших там и осталось - малы ещё в обход. Все шестеро как один - о двух косах: на лбу и на затылке. В детстве ещё постригают - как простолюдинам, а в возраст войдут - можно волос только гребнем касаться, не ножницами.
   Собрались в дверях ремеслени девушки. Траур трауром, а любопытство под белый покров не спрячешь. Смотрят на них королевичи - от нечего делать. Старший - Сетта - заметил одну: рослую, рыжую, косы петлями уложены. Свернула за женский дом, у ног собака вертится. Трёхцветная. В отцовской своре таких только две. Редкая масть - Лесной Матери: чёрно-красно-белая - земля, кровь живая и небо. А сама девка рыжая - как огонь. Он и сам такой породы, а огонь от огня зажигается мигом.
   Дёрнул левый повод - и за девушкой.
   Та прошла мимо дома старосты, свистнула через два пальца и зашуршала луговой травой.
   Сумку под мышкой зажала.
   Пора, наверное, коня оставить.
   Со склона - вприпрыжку - вторая. Кудри - спелые орехи гроздьями. Платье - ивовая кора, если пальцем от налёта протереть. Чулки короткие - коленки из-под подола сверкают.
   - Куда идёшь, Эльга?
   - Не твоё дело.
   - Эльга!
   - Дуй себе в дудочку.
   - Эльга?
   - Отойди от меня!
   Залаяла собака.
   И конь, как назло, расфыркался.
   За спиной зашумели шаги.
   Местный. На плече кузов плетёный.
   Лает собака, ей вторят другие.
   Вот ещё четверо деревенских. Есть молодые, есть и бородатые. Один мотыгой машет.
   - Эй, патлатый!
   Сетта коня понукает - и прямо на мужиков. Что всаднику пешеходы? Пусть лают - как их собаки.
   - На девок наших рот не разевай. А то вольём тебе твоё же.
   - Ты знаешь ли, с кем говоришь?!
   - А ты-то знаешь, чё это? - и мотыгу ему под нос.
   Парень с кузовком и девушка с собакой под шумок взялись за руки и улизнули в лес.
  
   - Беда у нас, король, - молвит староста. - Трое мальчиков на болоте потонули. Один за другим. Что неделя - то утопленник... Ты угощайся, блюдо знатное.
   - Дочери твои варили? - Гирдебальд лениво запускает руку в котёл. Людьми здесь точно не разживёшься. А ему бы против южан хоть ещё два десятка выставить.
   Обе девочки раскраснелись:
   - Нет, это Рельве, мы только помогали.
   Король обгладывает кость и разгрызает, выскабливает костный мозг, обсасывает половинки, лижет пальцы.
   - Позовите-ка эту Рельве.
   Арде молча поворачивается к дочерям.
   - Сейчас, - вскочила средняя.
   Долго ждать не пришлось. Рельве явилась и застыла на пороге.
   - Проходи-проходи, - засуетилась Эрна.
   - Сядь рядом со мной, - приказал король.
   Рельве послушно подвернула под себя ноги.
   - Хорошая хозяйка, - похвалил Гирдебальд. - Никогда такого не ел. Накормишь моих людей. И все три дня будешь.
   - Я уже всё приготовила, - проговорила девушка, прячась за распущенные волосы.
   - Тогда не уходи, поешь с нами.
   Рельве опустила ресницы.
   - А ещё она хорошо на свирели играет! - сказал кто-то из девочек.
   Арде цыкнул на них.
   - Заслуженной похвалы не жалко, - успокоил его Гирдебальд. - Кто твои родители?
   - Я не помню родителей. Я живу у тёти Верды.
   - Счастливо, должно быть, живётся тёте с такой помощницей... Добрые люди в твоей деревне - за что же такое несчастье?
   - Знать бы, король... Огонь не обижаем, с болотником не водимся, скот ухожен, со зверем дружим... Ни в чём не провинились...
   - Есть среди моих людей ведун, - король отловил ещё мяса и чашей зачерпнул вар. - Пусть твои знахарки спросят его, если за стыд не сочтут.
   - Спасибо, спросят. Пусть у Неба вызнает. Или он только с Водой схож?
   - С Водой, и с Небом, и с Огнё...
   Шум за дверью напугал коня: чуть столб с бычьими рогами из земли не выдернул. Грохот заполнил весь двор и кубарем вкатился на порог.
   Деревенские расталкивали воинов, цеплялись за косяк и ловили за шиворот Сетту.
   - Тихо! - топнул король. За ним поднялся Арде. Женская половина семейства забилась в угол.
   - О, Водящий Войска! И Даритель Железа! - кричал из-за стриженых скобкой голов разукрашенный шрамами воин. - Они покушаются на твоего сына!
   - А он на наших девок зарится! - перекрывали его голос мужики.
   - Тихо, я сказал!.. Так, сын, иди сюда... Вы четверо - потеснитесь... Руальд, заходи со своими... Теперь говорите, что надо.
   Из-за спин просителей выглядывал народ, из-за народа - братья Сетты.
   - Он за нашими девками бегает. Они ему не рабы и никто. Он их не брал - и пусть не лезет.
   - Это правда? - Гирдебальд обратился к сыну. - Если солжёшь - твоя же секира будет против тебя.
   Королевич окинул взглядом свидетелей - и сознался.
   Король хватил копьём об пол:
   - Козлиный твой ум! Я разрешил тебе жениться, когда отправишь к вСронам десятью десять врагов! А ты не выполнил и половины обета!
   И схватил сына за плетёную чёлку.
   Сельчанин с мотыгой шагнул вперёд.
   - Король, а король. Отстань от парня. Мы б с ним как с мужем разобрАлись, а ты его как дитё за волосья таскаешь.
   - Я сам распоряжусь своими детьми! А ты молчи!.. А ты, - тряхнул королевича, - не знаю, как ещё тебя учить!
   Тут не выдержал Арде.
   - Учить? Себя-то вспомни, аль до самой свадьбы терпел, за конюшню ни с кем не шастал?
   - Замолчи, или вырву язык. Это наше дело.
   - Да уж конечно - ваше. Я ж разве спорю - вон, вся деревня согласная. У меня у самого такой же, не знаю как сладить.
   - Тогда зачем меня учишь?
   - Чего тут учить? Жени поскорей - самому надоест.
   - Уж не найдёшь ли ты мне невестку? - король отпустил Сетту и подбоченился. - Ты, скотник без оружия.
   - А найду. Хоть вот - нашу Рельве. И красавица, и хозяйка. А что не королевна - так жена имущество от мужа получает... Рельве, дочка, выйди-ка сюда... Ну-ка смотри, королевич.
   Сетта смотрел - и не видел. Руальд переглянулся с другими воинами. Четыре обвинителя тоже перемигнулись. Из клети на улицу пошла новость. Дошла до рыжей девушки с "барашками"-косами, до белобрысого парня - в самом хвосте толпы. Оба взвизгнули от радости и не размыкая рук понеслись от домов подальше.
   - Эльга, Эльга, расскажи мне, кто же, Эльга, твой дружок, а?
  
  

V

   Кудесника в деревню так и не отдали. Не до того.
   Дагде своей рукой срезал пучок травы, просушил над огнём и стеблями колосихи связал из него двух куколок. Их потом сожгли в очаге, на котором готовили угощение к свадьбе.
   Эльга своей рукой вывела калёным ножом по воде рядом с именем Рельве имя мужа. От Седны невеста отказалась - хотела оставить своё.
   Отвели молодых на вершину холма, чтобы брак свершился ближе к Солнцу и напитал траву для пастбищ. Вечером праздновали, а наутро Гирдебальд с привычным мытом и скромным Рельвиным приданым возвращался в крепость.
   О невесте он пока никак не думал. Кроме того, что хозяйка хорошая. Что имя менять отказалась, запомнил.
   А Сетте такая строптивость простолюдинки даже понравилась. Ввёл её в семью не громче, чем отец своих наложниц, от которых было у Сетты семеро братьев из девяти. Разницы между женой и любимицей он пока не видал.
   Рельве и не хотела шуметь. Тихо ткала и пряла, как и достойно её положению. Королева, и дамы, и девушки завидовали расторопности и любили слушать игру на свирели. Умела королевна подражать соловью, и сойке, и "лесной кошке" - иволге, и гусиному кряку - для смеха, и ещё сотне голосов. Сидят женщины днём при лучинах - в замке бревенчатом тёмно, и не греют еловые стены. Велика зала, раза в три шире ремеслени деревенской, очаг не протапливает. Только и радости, что похвастать мехами лисы и куницы. А свирель защебечет - и солнце как будто выглянет, висит под сводом, о стропила звенит. И под ногами - в трёх парах чулок - проплескался ручей, прошуршали камыш и рогоз, проплакали выпь и кулик. Из-под скамьи, из полости, мурлычет дикий кот и лачет из ручья. Пропрыгает по веткам белка, заглянет в листву остромордая ласка. Смахнут хвостом орешек или жёлудь - и стукнет тупо по корням. Или рассыплется брызгами. А вот козий колоколец - с круглым язычком, вот овечий - потоньше. Вот протяжная песня свирели: пастух пастуха зовёт. Тот отвечает переливами: волков поблизости нет, пусть скотина жирует спокойно.
   Многим дамам такое в диковину: выросли в тёмных замках - а сейчас в чудесный сад попали и не нагуляются. Вздыхают служанки: вспомнилась родная деревня.
   По полдня, бывает, играет. Но в рукоделье от других не отстаёт.
   Заслушиваются батраки, заходят на женскую половину воины, приглашают сыграть за трапезой: от иных скоморохов кусок в горло не лезет. Приелись. А королевна - точно свежий родник. В болотах.
   Не жаль ей музыки, но жаль самой свирели. Как-то раз девица Фредехунда - из свиты королевы - попросила показать "флейту" поближе и уронила её по неловкости. А на следующий день обожгла на жаровне руку, так что не могла ни прясть, ни зашнуровать боковины платья.
   Придворный бард просил свирель в знак высшей милости: королевна дорого оценила его песню. После ночи в холодном зале у него пропал голос.
   Другие певцы, поскромнее, не мнили себя достойными касаться губами флейты, которой касалась сама королевна - и пели под её игру или подыгрывали её песням. Доброта Рельве была столь велика, что Сетта начинал ревновать. Один из незаконнорожденных братьев, желая услужить, следил за невесткой. Ровно два дня - пока на охоте не угодил в овраг. Не умер, но поломал все кости так, что лучше было умереть. Он промучался сутки, и братья из жалости зарезали его.
   Другой, единокровный, брат Сетты - третий сын королевы - тоже принялся подсматривать за женой наследника, но служил уже своему удовольствию, а не чужому покою. На сторожевой башне пепел от костра попал ему в глаза.
   Этих людей не жаль, решили в замке. Они сами виновны в своих несчастьях. А королевну Рельве и её музыку хранит сама старшая дочь Лесной Богини, рукодельница и музыкантша, прядущая шерсть белой козы, что подпирает рогами небо. Какую песню пропоёт над нитью, такая судьба и ждёт человека - для каждого у ней своё веретено.
   Сетта полюбил жену. И горевал, когда в положенный срок она не дала ему сына. Мальчик родился мёртвым, но повитуха твердила, что королевна произвела на свет жабу - громадную серую жабу, что урчала сильнее, чем плачут дети. Знахарку признали безумной и утопили.
   Рельве поправлялась быстро и скоро вновь свивала свирелью песни. Печальные песни.
   Через пол-оборота луны погибли самые младшие королевичи - близнецы. Пропали в болотах. Был первый день зимы.
   Зима выдалась тёплой, и лёд нарастал слабо, и ни слуги, ни господа не пускали детей далеко от дома.
   Дети всегда любопытны, живи они в королевских покоях или в прислужьей лачуге. Пойдут ли кататься на санках, строить ли снежную крепость, собирать ли еловые шишки, встают ли на лыжи - и бьют себя матери в грудь, будь на ней деревянные бусы или рубины. И бросают отцы мечи и вилы и дСтемна рыщут окрест.
   Как ни любил королевич свою королевну, всё ж заподозрил неладное. Однажды потревожил он супругу, когда она завтракала.
   - Ответь на мой вопрос, жена. Чем тебе неугодны мои домочадцы?
   Рельве высыпала горсть желудей обратно в котелок.
   - Слова твои напрасны, о сын короля. Я люблю твою семью и всех твоих людей.
   - С тех пор, как появилась ты, я потерял трёх братьев, а четвёртый мой брат потерял глаза, - Сетта стукнул по столу обеими ладонями. - И все наши всадники, и вся челядь страдают оттого, что теряют детей!
   - Разве я не понимаю их горя? Я сама недавно похоронила дитя, но, видимо, муж мой забыл...
   - Дитя ли? Или громадную серую жабу?
   - Зачем ты так жесток со мной?!
   - Правда ли тебя хранит Старшая Сестра, а не Младшая, Хозяйка Костей? - руки в россыпи солнца схватили её за ворот.
   - Не оговаривай меня! Я невиновна!
   Он встряхнул её. Подпрыгнул котелок с желудями.
   - С чего ты решил, что это я? Разве я столкнула Аральда с обрыва? Разве я заманивала детей на болото? Разве я ткнула Ройде лицом в огонь? Можешь испытать меня тем же огнём! Я невиновна! Я не желала им зла!
   - А как же те смерти в деревне, где я тебя взял? - Сетта пригнул её носом к столу.
   - Я ни в чём не виновата!
   - Чтоб мне болотную воду пить, если я неверно что измыслил!
   - Они сами вызвали несчастье! Там... убежать хотели... против воли... родителей... чтоб пожениться... а ещё... все... меня... ненавидели...
   - Недаром, наверно, - но хватка ослабла.
   Рельве заплакала.
   Сетта не мог отдышаться. Оставил королевну и налёг на стол. Взял чашу с водой. Отхлебнул.
   Из чаши несло гнилью.
   Сетта шарахнулся от стола.
   Рельве встала, не отрывая от мужа глаз.
   - Прости меня! Прости! Я ошибся! Моя же клятва меня наказала! Я отмолю свои слова!
   Он хотел её обнять. Жена упёрлась ладонями ему в грудь - и отшвырнула на постель.
   - Ничего ты не отмолишь! От тебя толку как от трухлявого сучка! Надоел мне!
   Сетта хотел подняться, но все члены одеревенели.
   Рельве вернулась к столу. Не торопясь допила воду.
   Подняла с одеяла сухую ветку и положила в рукав.
  
  

VI

   Поздней весной топи сузились до обычных размеров и открыли дорогу. Дорога вела на северо-запад, где стояло городище кровных врагов Гирдебальда. Как только вода позволяла, короли сходились на сражение. Если быстро заживали раны, битвы продолжались до первых осенних дождей.
   Эта зима подкосила людей Гирдебальда, и сосед одерживал верх. Сотни зим и лет назад их прадеды не поделили переправу, и с тех пор остались оба по одну сторону реки. Много воды речной утекло, много утекло крови, иной берег давно заселили южане - те, что носили длинную одежду и брили лица. Часть их переселилась даже в местные деревни - это с их потомков - пореченцев Гирдебальд собирал дань. Они зажили в больших домах, без ремеслень, и поставили свой мост. У короля - через данников - появилась своя переправа. Но распря осталась. Не разрешала её королевская честь.
   В этом году сошлись они через месяц после того, как на болотах нашли лук Сетты и Рельве назвали вдовой.
   Слабеет войско Гирдебальда. Не на один десяток шагов отступило за свою межу. Багрянят о них свои копья король и его братья, чьи косы тёмны как от настоя крапивы. Освоился средь них и всадник на пегой, Материной кобыле. Натянута на обод человечья кожа, бьёт в неё всадник костью. Треснет кожа - замолкнет чьё-то сердце. А в конце битвы сдерёт он с воинов новую кожу себе на барабан - для следующей битвы.
   Смотрела на это Рельве с крепостного вала. Смотрела - и вышла в белом покрывале прямо на межу. Вынула из рукава свирель, взбежали по свёрлам пальцы. ПСд ноги потекла песня - под ноги воинам, под ноги пегой кобылы, под ноги старым холмам. Зерном просыпалась под землю, провеивать, промалывать. Гулко мелют подземные жернова, тревожат Младшую Сестру, что ждёт свою долю после Всадника. Поднимается пылью мука, поднимается морось-туман, лижет ноги воинам. Вздрогнули люди: растрясло им сердце - тревожно. Вздрогнул и Всадник: не слышат люди его музыки, бьются их сердца под чужую песню, толчётся их кровь в чужой ступе. Не пестом - ивовой свирелью. Звук широк - не вмещают уши, не вмещает грудь, вот-вот через рот душа выпрыгнет. Звук глубок - за собой тянет, почва под подошвами проваливается. Тих и душен - горло перехватывает.
   Страшно.
   Как звери от пожара понеслись люди - лишь бы куда. Разбежались враги. Разбежалось войско Гирдебальда - поредело вполовину.
   Не Всаднику на барабан - болотникам на кушанье.
   Тем, кто сумел свой дом найти, бегства не простили. А короля обвинили в несчастьях: иссякла его сила, если столько подношений требует. Невпрок такую власть кормить.
   Убили короля, двух его младших сыновей и Ройде. Вздели их головы на колья, повернули лицом наружу: пусть внешней нечистью питаются, раз голодные. Городу защита будет, жителям - покой. Две головы бородатые: рыжая - Ройде - и пёстрая, как белка поздней осенью - Гирдебальда. Две головы безбородые: младших сыновей, Умальда и Хуннурда - ещё мальчиков. Качаются по ветру косы, расплетает их ветер.
   А последние трое из рода королей, Кольд, Альги и Фесегот, перепутали в страхе свой дом: кто с рекой, кто с болотом.
   Королевой назвали Рельве.
  
  

VII

   Дагде женился на Эльге в начале осени - три луны после свадьбы Рельве. Помня древний обычай, который постепенно забывали, но не отменили, сын старосты ушёл жить к жене. Эдна приняла зятя: без мужской руки трудновато. Староста с женой затаили злобу. Второй год им кололо глаза, что Эльга-Дегна вяжет теперь чулки и с продольным узором - мужским - и раскраивает старые рубашки на детские платьица. А маленькая Эльма то и дело задаёт девицам жару - бегает вокруг ремеслени и норовит к старосте в окна заглянуть. И не поймаешь - даром что ростом с кошку.
   - Мало ей, что парня заманила - ещё отродье своё суёт!
   - Да полно врать: ребёнку, чай, года нет - как она будет быстро бегать?
   - Уж больше года.
   - Да как больше? Женились-то когда?
   - Ой, глупые вы, мужики! Кабы Эльга порожней вышла! Когда ты королевичу сватСм заделался, они на радостях и нагуляли.
   - А внучку-то видала?
   - Да кому она нужна? Сопля и сопля.
   - Вот и я про то...
   Дагде не знал, о чём говорили родители. Да его это и не заботило. Он лучше дочери игрушку смастерит.
   И вот как-то утром - дни уж под гору пошли, укорачиваться - собрался он за хворостом. Ждёт Дегна, ждёт, уж завтрак стынет, а разогреть не на чем. Вдруг залаяла Рябинка. Амари выглянула за порог, потом ушла. Вернулась скоро. Бегом.
   - Дегна! Кайле! Матушка! Там мужики опять кого-то из болота вытащили!
   - Везёт нам на утопленников, - проворчала Эдна. - Два года жили тихо - и тут нате.
   Младшие сёстры умчались вдвоём - вызнать всё поподробнее. Улов оказался живым. Сквозь тину в нём узнали Руальда, старого воина Гирдебальда. Чуть отплевался - взмолился о помощи. Не себе - королю. Такое рассказал... Волосы на голове зашевелились.
   Уж кто-кто, а Руальд за свои шрамы трусом считаться не заслужил. И когда деревенские услышали, что он, не помня себя, носился по чёрным лесам неизвестно сколько - не сразу поверили. Рассудок вернулся, когда он увяз в трясине: и жить захотелось, и вспомнил откуда он тут, и людей позвал. И клялся всеми клятвами, что беды - из-за новой королевы.
   - Выходит, жена, как бы мы виноваты... - понуро разглядывал Дагде свой завтрак.
   - Да-а, - протянула Дегна, отослав Эльму к бабушке. - Наделали дел... Кто ж знал-то?
   - Да можно было сразу догадаться: как она у нас поселилась, так и дети пропадать начали! Что она, глаза отводит, что ли?
   - Нет уж, чтоб эта коряга к нам за податями ездила!
   - Не позволим, - согласился муж.
   - Помнишь, Дагде, мы в город убежать хотели?
   - Ну помню.
   - Наймёмся-ка к ней на службу.
   - Так она нас узнает.
   - И что? Тут все друг друга знают.
   - Не боишься?
   - Боюсь, конечно. А ты не боишься, что скоро от нас вместо скотины детей потребуют?
   - Всё, понял. Пошли. Спросим Руальда, он подскажет, к кому там приткнуться. Вот отойдёт немножко.
   А вечером Эрна пихнула мужа под одеялом:
   - Слышь, я сегодня у них была.
   - Зачем?
   - Посмотреть. Она хорошая жена. Всё для мужа старается.
   - Подумать только... Его этой Рельве стращал. Всерьёз хотел женить - назло...
   - А девочка славная.
   - А?
   - Да внучка наша, говорю. Славная.
   - На кого похожа?
   - Пока не разобрать. На обоих.
  
  

VIII

   Пока Дагде с Дегной собирались в путь, королевская свита и войско тоже не сидели сложа руки. Смерть Гирдебальда не исправила ничего: семьи придворных продолжали редеть. Скоро то, до чего первым додумался Сетта, сложилось в голове у остальных. Как нить вдевается в иголку. Как шип входит в паз у хорошего плотника. Как схватываются концы двух проволок при ковке.
   Королеву стали побаиваться. Гневить правителя - себе дороже, и так понятно. Но слишком уж вовремя напряла им Хозяйка Судеб встречать королевскую невестку.
   И воины, и дамы, и прислуга - все заметили, что королева не расстаётся с флейтой, как называли здесь простонародную свирель. Лишить её оружия можно лишь более сильным средством, рассудили они. И, зная слабость владелицы замка, намёками направили её на мысль устроить состязанье музыкантов. Все игрецы - колдуны, стоит ли спорить, раз музыкой заставляют смеяться и плакать, плясать и сидеть неподвижно, и думать о том, что подскажет мелодия. Речь, конечно, не о пастушьих и военных знаках, а об искусстве бардов.
   В окрестных землях было три человека, искусных в своём ремесле настолько, чтобы считаться великими.
   Первый был волынщик из Чёрного леса, воспевший не одну войну своего беспокойного племени. Среди врагов ходил слух, что мехи его волынки сделаны из кожи убитого им лично короля. Но это был не более чем слух: все знают, что на волынки годится телячья и козья шкура, а от поверженного врага он взял лишь голову - и гордо носил на поясе. Ведь сложить о сражении песню может лишь истинный воин.
   Другой был арфист с северных озёр. И тоже переносил свою подругу на спине из битвы в битву, из замка в замок, с пира на пир. Его пальцы подобны десяти ястребам, взмывающим в небо, десяти стрелам, разящим цель, арфа его вырезана из рогов бурого тура и оправлена бронзой: в тех краях дерево размокает быстро.
   Третий был южанин, преуспевший во многих науках, среди них - игра на кифаре. Явился он не ради славы и гостеприимства, но из любви к иноземным обычаям: он давно изучал нравы диких соседей и хотел сообщить потомкам о том, что увидел собственными глазами.
   Королева была щедра и на мёд, и на слёзы: плакала вместе с увитой бронзовой ветвью арфой, чьи струны дрожали подобно озёрной глади на ветру и вереском трепетали под бреющим ястребиным крылом. Плакала под звук волынки, взлетающий к вековым вершинам, как знамя над поступью войска, как коршуны над полем брани. Плакала, чувствуя винную сладость кифары и бархатный южный воздух. На севере небо прозрачно и звонко - на юге, в лимонных, оливковых рощах, подбито матовой тканью, мягко, как шаг по ковру.
   Плакала королева, потому что не знала, кому из них дать победу. Расспрашивала о родных краях, желала узнать, от кого переняли искусство. Наконец поднялась с трона и вышла на середину залы:
   - Мне не посчастливилось иметь таких учителей. Но прошу оценить и мою игру: быть может, моя незатейливая песня хоть сколько-то тронет вас.
   Северянин и житель Чёрного леса переглянулись: неужели присудит награду тому, кто ей больше польстит? Кифаред усмехнулся. Она бы ещё в козий рог дунула. Чем грубее сколочен трон, успел он заметить, чем более странны наряд и обычаи, тем надменнее вождь.
   Королева, как простолюдинка, слазала под рукав и извлекла невзрачную свирель, которую в точности так же носит любой овчар или козарь. Дунула, чтобы прочистить от пыли, и закусила ободок.
   Песня запрыгала козочкой. Лакомый луг, тёплое солнце - слишком простые радости. Такая картина прилична простонародью. Пролились торопливые трели. Все улыбнулись: точь-в-точь как живые птицы. Колышется бурьян. Заквохчет куропатка. Крадётся за ней хорёк. Веет липовым цветом и первым мёдом. Мнёт траву деревянная обувь.
   Молодые люди потянулись танцевать.
   Приплясывает и Рельве. Кружится на месте. Вьётся вокруг хоровод. Как колесо на оси. Как кудель вокруг веретена. Солнце на небе, облака в пальцах Старшей Сестры, пена в водовороте.
   Устали. Закружилась голова. Падают на скамейки.
   Стихла коловерть. Застыла омутом. Ушла пСд воду. Гулкое эхо. То ль из-под земли, то ли с неба, то ли там, где они сходятся, насколько глаз охватит. Тяжелеет пряжа Старшей Дочери, темнеет, намокает - отожмёт её богиня, и прольётся дождь. А пока - тишина. Ветер - понизу, треплет ковыль, дыбится бело-зелёная вСлна, тонет в ней дикий лён, голубыми цветами ловит - как в чашку - отдельные капли.
   Разыгралась гроза.
   Рельве будто и не устала. Разбились деревянные подошвы, протёрлись чулки, топчут пол босые ноги, а под пятками точно хлюпает. Сорвалась с волос сетка, очертила пряди белая кайма - от факелов.
   Буря ушла глубоко. Проросла сквозь подошвы, распустилась внутри, в самом сердце.
   Есть музыка - величавая. Не вместить её смертному человеку, мал человек перед ней, у подножья внимает. Есть такая - человеку ровня. Разговариваешь с ней как с другом, доверяет и она тебе. Вместе переживаете. А бывает - что внутри живёт. Малая крупица, но чуть растревожишь - бушует внутри и ведёт куда хочет. В самых жилах - кровь согревает - иль леденит. По ней - и дыханье, и сердца стук. Только разбудишь - не успокоится, потому как с тобой одно целое.
   Змеится под сводами хоровод - все, кто в зале был - вокруг Рельве. Пожалела она придворных - сплясали и будет. Отдохните, поешьте, попейте. А для бардов - вся дикая кровь, тёплая, сладкая, пьяная ягода. Бродит сок под ногами в чане, пенится пиво в котле. Прян летний воздух - и густ - хоть пальцами загребай, точно дождя и в помине не было. Яростный пар - от земли. Душно - кровь идёт носом.
   Танцуй, танцуй. Пока силы есть.
  
  

IX

   Молодой человек и девушка с заплечными сумками и посохами остановились у крепостного тына. У самого рва возились с мотыгами и лопатами несколько мужчин.
   - Здорово работникам! - махнул им рукой Дагде.
   - И вам не хворать, - мрачно отозвались землекопы.
   - Вы чего это, ров расширяете?
   - Ты далёко путь держишь? - оперся на орудие самый старший. - Вот и ступай себе. С миром.
   - А мы бы к вам наняться, - выглянула Дегна из-за мужниной спины.
   - Бездомные что ли?
   - Из деревни. Вам люди нужны?
   - Нужны. Он вот обоих сыновей похоронил. А я дочку. Взрослую уже, хотели на выданье объявлять...
   - Так значит нужны?
   - Парень, - землекоп заговорщицки придвинулся к Дагде. - Жить хочешь - бери свою супружницу и бегите отсюда подальше.
   - Где жить-то? В лесу? А бояться нам нечего - мы уже пуганые. Чё случилось-то? - так же, шёпотом, ответил Дагде.
   - Вчера состязание бардов было. Уплясала наша королева их до смерти. Вот, хороним.
   - Злая ж у вас королева...
   Так Дагде и Дегна проникли во дворец. Дегну взяли в услужение к одной девице - помогать ей одеваться, потому что приталивать шнурками платье юной даме мешал страшный ожог во всю ладонь. Никак не заживал. Фредехунда, а это была она, поведала служанке свою историю - и не только свою.
   Дагде ходил за лошадьми и скотиной и заметил, что вся животина от королевы шарахается, а слушается только музыки. А конь под ней ступает так, будто несёт непомерную тяжесть.
   Прислуга ходит молча и на приказы королевы лишь кивает, а в людской разражается проклятиями.
   - Вот нежить поганая, - вздыхали муж и жена. - А уж какая миленькая была с нами... Видно, и здесь тоже. Начала за здравие... Как бы отобрать у ней проклятую свирель?
   - А где она её хранит? - задумался Дагде.
   - Говорят, в рукаве, как и прежде, - ответила Дегна.
   - Как бы раздеть её?
   - Ну купаться-то она ходит.
   - Куда?
   - Никто не знает. Одна ходит.
   - На болото, небось.
   Следующим утром, только рассвело, они сделали вид, что собрались за ягодами к обеденному столу, выбрали время - чуть погодя после того, как королева покинула покои - и, выдерживая хорошее расстояние, взяли след.
   Верно рассудили: привело их к самой трясине. Из бурьяна и мятлика наблюдали они, как Рельве вылезла из платья, отвязала подошвы, стащила чулки, распустила волосы и преспокойно вошла в иззелена-чёрную жижу. Поплавала сначала на спине, потом боком, а потом и вовсе пропала с поверхности.
   Дегна, как лазутчик, проползла к тому месту, где Рельве оставила наряд. Запустила руку в рукав, нащупала деревянную трубку и с добычей уползла назад.
   - Ты чего притащила? - первым сообразил Дагде.
   - Что? Ох...
   В руках у них была не свирель, а простая сухая ветка.
   - Тьфу! Пропали мои старания. Сам теперь ползи, - и Дегна в сердцах зашвырнула палку в кустарник.
   Из зарослей послышалась брань, потом показался Сетта. Растирая затёкшие ноги, он пытался понять, где находится.
   - Эй, где это я? - заметил в траве две макушки.
   - Дурак! - прошипела Дегна.
   Лицо Сетты пошло пятнами - от гнева и от стыда, что оказался безоружен на людях.
   На воде показалась чёрная голова. Постепенно ил и вода стекли с неё, и все трое вновь узнали Рельве. Она тоже узнала стоящего в полный рост мужа, ахнула, схватила платье и понеслась вдоль берега. Сетта - за ней, Дагде и Дегна - за ним. И сами не заметили, как вместо твёрдого берега ступили на зыбкие кочки.
   Рельве, уже одетая, прыгала с одной на другую в таком страхе, что путала направление.
   На пятом повороте простолюдины опомнились и ухватили королевича за шиворот.
   - Ей только этого и надо, она хочет нас подальше заманить!
   Остыл немного Сетта.
   - Разделимся. Ты сюда, а ты - туда. Рядом с кем-нибудь она всплывёт - хватайте сразу за рукав. За левый рукав. Будет за собой тянуть - отпускайте.
   Хорошо приказывать псарям на охоте: ты с этой стороны трави, ты с той. Попрыгай-ка сам по кочкам. Но выхода нет.
   Наконец повезло Дагде. Дёрнул он Рельве за тесьму на рукаве, тесьма порвалась, распахнулся широкий рукав, и полетела свирель прямо в воду. Дагде успел её вытащить и вытер о полу.
   Потянулись к нему из воды руки:
   - Отдай! Моя свирель! Я нашла! Отдай!
   - Обойдёшься, - он плюнул в трясину и поскакал по кочкам к своим.
   - Добыл. Чего теперь с ней делать?
   - Чего-чего? Играть, - проворчала жена.
   - Нет уж, я к этой ужасти не притронусь. Хоть режь.
   - Дурень деревенский! Дай сюда, - королевич, то есть уже король, отобрал у него свирель. Подумал немного - и заиграл победную песню, с которой они с братьями всегда возвращались домой, вдребезги разбив войска соседей.
   Светлая, бодрая музыка разлилась по всему болоту. Точно солнце восходит над безнадёжным мраком и указывает путь. Путь домой.
   Сетту переполняла радость... Пока не присмотрелся к воде.
   Насколько можно было видеть, в грязи и ряске что-то двигалось. Над поверхностью, похожей на заплесневелый дёготь, показались сначала пальцы, затем ладони, затем над водой вырастали тёмные, будто просмолённые фигурки. Протёрли грязными кулаками глаза. Всё вокруг наполнилось шёпотом.
   За спиной завопила Дегна.
   Маленькие утопленники шли прямо по колышущейся жиже. Два одинаковых человечка слева еле слышно сипели:
   - Сетта, братец, это же мы...
   - Прогони их! Убери от меня это!!! - надрывалась Дегна, вцепившись в обоих мужчин.
   Сетта чуть не выронил свирель, но узнал поодаль лицо жены-болотницы.
   У Дегны кончились слова, и она просто завизжала.
   - Дурень, говоришь?! - перекрикивал её муж. - Зато ты шибко умный! Может, огнём их?
   Сетта дрожащими пальцами перевернул свирель и заиграл другое. Он и сам не думал что.
   Мёртвые дети дружно проваливались обратно. А вместе с ними затянуло и Рельве.
   Двое мужчин и женщина отдышались и добрались кое-как до берега.
   - Останетесь у меня служить? - спросил Сетта.
   - Нет, мы в деревню вернёмся. Мы только из-за неё и пришли, - Дагде кивнул на цветущую воду.
   - А я вас награжу.
   - Чем? - покачала головой Дегна. - Ты для них утоп давно.
   - Как давно? Я же только сегодня... Меня отец с братьями ждут... Сам не знаю, как тут оказался!
   - Ждут. На жердях над забором.
   Только сейчас узнал Сетта, что прошло почти полгода - и как прошло.
   Опустился на траву. Повесил голову.
   - Нельзя, значит, мне возвращаться... И куда деваться?
   - Иди в какой-нибудь крупный город. На заработки.
   - На заработки?! Я?!
   - Не печалься. Сдюжишь.
   - Ладно. Делать-то нечего, - Сетта поднялся, отряхнул одежду одной рукой. Другая была занята свирелью. - А вот это - пожалуй, с собой возьму. Пригодится.
  
  
   P.S. На постоялом дворе, на окраине города, отдыхал молодой человек после дальней дороги. Был он строен, рыжеволос и зеленоглаз. Одежда его была разноцветна, точно собрана из первых попавшихся лоскутов. Он скучал в этом городе. Тесном, смрадном, без травинки под ногой. Единственное развлечение - шпили ратуши, видные с любой улицы. Красиво здесь строят. Богатый всё-таки город. Как бишь его - Хамельн?
   Ужин подала сама хозяйка - хорошенькая, румяная. Из-под чепца выбились огненно-рыжие локоны. Он и сам такой масти - огонь от огня зажигается мигом...
   - А вы в паломничество, что ли? Один? - спросила она. - Издалека, видно?
   - Да... Проездом... У вас тут тоже собор красивый, - он так и не научился поддерживать беседу.
   - Герр бургомистр денег не пожалел, - отмахнулась хозяйка. - Только что-то не принимает Господь наши пожертвования... Вам ещё что-то принести?
   - А соли можно? Я доплачу.
   Женщина ушла в кладовую, и скоро из-за низенькой двери послышались отборные ругательства.
   Гость поспешил на помощь.
   - Мешок прогрызли! Сволочи!
   - Крысы у вас?
   - По всему городу! Чтоб им пусто было! Видите, я с тесаком пошла. Спасу нет от этих тварей.
   - Так я могу вывести. Скажите своему бургомистру.
   - Так вы идите сами завтра утром в магистрат.
   - А он заплатит?
   - Вот и спросите. Я-то тут причём?
  
  
   P.P.S. Купается в черешневом цвету летнее утро. Безмятежна река, еле катится - разморило. Зорюет усадьба, подставляет солнцу выгоревшие бока. Хлопотно в хатах и на дворах. Спешат крестьяне - до жары управиться. Мается в сутолоке пёстрое стадо. Вдалеке, где синеют холмы, вторят ему ожившие полонины.
   На берегу, в кружевной тени граба, играет на свирели молодой помещик. Не в радость ему ни солнце, ни тень, ни весёлая суета.
   Конопатый конюх, по пояс в воде, отвлекается от купания лошади.
   - Опять, панычу, ночь не спали? Буде вам сердиться из-за панночки. От жинок много горя бувае, но злиться не след...
   Юноша прекратил играть, но лицо его было непроницаемо.
   - ...Вот у мене була жинка. Своенравная дюже. Через неё разлад в семье начался. Я хотел проучить, да она сама меня так проучила, що чуть не убывся...
   Конь плескал хвостом. В воздухе плавала мошкара. Над лугами висела тяжёлая, сладкая духота. Мелькали по зелени белые вышиванки.
   - ...А потом загинула на болоте, я и мыкаюсь один пС свету.
   - Давно это было? - спросил молодой человек, не оборачиваясь.
   - Давно. Вы ещё не родилися.
   Досада сменилась удивлением:
   - Сколько же тебе лет, Йохим?
   - Много, панычу, много. Больше, чем люди думают. Только вам говорю. А то мало ли що кому вздумается. Третьего дня, вон, мельнику бока намяли - якобы босоркун...
   Йохим вышел на берег и отпустил коня.
   - ...А осталась от неё одна денцивка, - он полез в торбу. Юноша протянул руку на шорох: он был слеп. - Звиняйте, в руки не дам. Дюже память дорога. А сыграть - сыграю. Давайте-ка начну, а вы, мабуть, подхватите - чем слёзы лить. Я песню знаю - ажно холмы запляшут. Не верите - а послухайте.

10 декабря 2013 г. - 3 апреля 2014 г.

  

Оценка: 8.94*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"