Подъем освободительного движения в России сороковых годов вызвал энергичное противодействие правящих кругов. Наряду с полицейскими мерами правительство стало думать о создании органов прессы, которые могли бы поколебать авторитет передовой журналистики во главе с Белинским. Верноподданнические издания Булгарина, Греча, Н. Полевого, сильно скомпрометированные в глазах русского общества, потеряли свое былое значение и уже никого не удовлетворяли. Поэтому правительство Николая I отступило от своего правила, запрещавшего выход новых журналов, и поощрило возникновение "Маяка" и "Москвитянина".
Журнал "Маяк современного просвещения и образованности" начал выходить в 1840 г. Редакторами и издателями его были в 1840-1841 гг. П.А. Корсаков и С.А. Бурачек, а затем один Бурачек. "Маяк" был органом воинствующего мракобесия. "Православие, самодержавие и народность" он славил на каждой своей странице, во всех отделах, разговаривая с читателем в псевдонародном стиле.
Постоянным стихотворцем "Маяка" был Борис Федоров, известный своими доносами на прогрессивные журналы. Достаточно указать на опубликованную им в "Маяке" басню-донос "Крысы", которая была направлена против Белинского и "Отечественных записок", чтобы понять, какого рода произведениями (их называли "юридическими") не пренебрегал этот охранительный журнал в борьбе со своими врагами.
Философией ведал в "Маяке" Бурачек. Он беспощадно расправлялся с ней и призывал за разрешением всех важнейших задач человеческого ума обращаться к религии. "Если философию ограничить наукою об уме, так о боге и помина не будет!.." - писал Бурачек. И для истинного христианина философия - "одно пустословие, потому что важнейшие ее вопросы давно уже решены" (1840, Љ9; 1842, Љ6).
Русской литературе, утверждал "Маяк", явно недостает религиозности, "патриотизма", "народности". В статьях Мартынова о Пушкине говорилось: "Не ищите у Пушкина религиозности: его умели отвратить от нее". Поэтому "тот, кто призван был воссоздать русскую поэзию (Пушкин), именно тот уронил ее по крайней мере десятилетия на четыре" (1845, Љ7, 12). В творчестве Лермонтова "Маяк" увидел лишь "клевету на целое поколение людей" и "проповедь отвратительного эгоизма и пессимизма". Гоголь и современная русская литература получают еще более отрицательную оценку: "Литература дошла до разжиженного состояния", "все пороки, все мерзости человечества поступили в число материалов для изящных произведений".
Необходимо отметить, что в "Маяке" принимала участие группа украинских писателей: Квитка-Основьяненко, Гулак-Артемовский, Тихорский и др. Т.Г. Шевченко опубликовал в "Маяке" отрывок из драмы "Никита Гайдай" и поэму "Бесталанный" (1842, Љ5 и 1844, Љ14). Сотрудничество в "Маяке" писателей-украинцев объясняется стремлением редакции журнала объединить на основе "официальной народности" культурные силы славянских народов России. Участие Шевченко носило случайный характер и связано, видимо, с тем, что П. Корсаков был цензором "Кобзаря". К творчеству Шевченко журнал относился очень осторожно. В развернутой рецензии на "Гайдамаков" Н. Тихорский разъяснял, что Шевченко смотрит на историю глазами язычника, а не христианина, что в его поэме представлена "картина", может быть, и близкая к природе, но не очень поэтическая, и призывал "певца "Гайдамаков" обратиться к миру духовному" (1842, Љ4).
Откровенное мракобесие, проповедуемое "Маяком", заставляло отгораживаться от него даже издателей реакционных журналов. А передовые журналы, не имея острой необходимости, да и возможности полемизировать с "Маяком", ограничивались обычно короткими насмешливыми замечаниями по поводу фантастического издания, обретающегося на "заднем дворе литературы". Популярностью пользовалась эпиграмма на "Маяк", сочиненная Соболевским:
"Просвещения Маяк"
Издает большой дурак,
По прозванию Корсак,
Помогает дурачок,
По прозванью Бурачок.
В 1840 г. "Маяк" имел 800 подписчиков. С каждым годом число их уменьшалось, и в 1845 г. журнал вынужден был прекратить существование.
в начало
"МОСКВИТЯНИН"
Рост и усиление в сороковые годы демократической русской журналистики вызвали тревогу правящих классов России. На борьбу с ней выступает охранительная печать. В 1841 г. состав ее пополнился новым изданием - журналом "Москвитянин". Редактором и издателем его был профессор Московского университета М.П. Погодин, а руководителем критического отдела - Профессор С.П. Шевырев.
Книжки нового журнала состояли из нескольких отделов: "Духовное красноречие", "Изящная словесность", "Наука", "Материалы для русской истории и истории русской словесности", "Критика и библиография", "Славянские новости", "Смесь" ("Московская летопись", "Внутренние известия", "Моды" и т.п.).
Руководители "Москвитянина" были тесно связаны с церковными кругами и придавали большое значение отделу "Духовное красноречие". В нем печатались проповеди митрополита Филарета и других духовных ораторов, помещались материалы из истории церкви и обширные рецензии на книги по вопросам религии. Участие духовенства руководители "Москвитянина" старались всемерно расширить.
Усиленно приглашали они сотрудничать в журнале и университетских профессоров. Однако, кроме самих Погодина и Шевырева, участие в журнале приняли лишь те их коллеги, кто придерживался казенно-православных убеждений (И.И. Давыдов, Я.А. Лешков, О.М. Бодянский). Отдел "Наука" заполнялся преимущественно историческими заметками и рецензиями Погодина и не блистал именами, а в "Критике и библиографии" подвизался преимущественно А. Студитский, малообразованный корректор университетской типографии.
Едва ли не самым слабым отделом "Москвитянина" в 1840-е годы был отдел "Изящная словесность". Читатели неоднократно жаловались на сухость и ученость издания, на то, что его беллетристика незначительна и бесцветна. В журнале участвовали литераторы консервативные по убеждениям и весьма устарелые по характеру творчества, - М.А. Дмитриев, А.С. Стурдза, Ф.Н. Глинка. Их произведения не отличались какими-либо художественными достоинствами, но были строго выдержаны в духе "православия, самодержавия, народности".
"Москвитянин" был органом "официальной народности". Сущность его направления раскрывалась уже в первых номерах журнала и, прежде всего в статье Шевырева "Взгляд русского на образование Европы", которую с полным основанием можно считать программой "Москвитянина".
В единоборстве Запада и России, этих двух противостоящих друг другу миров, видит Шевырев основу современной истории. Все страны Запада выполнили свою историческую миссию, и теперь им грозит судьба Эллады и Рима. Особенно подробно останавливается критик "Москвитянина" на характеристике Франции. Эта страна заражена страшным "недугом государственности" - революцией. Следы революции видны повсюду: и в "разврате личной свободы", и в падении религиозности в народе, и в упадке науки, школы, искусства. Литература Франции подавлена политикой и торговлей, в ней развились продажность и политиканство. Не лучше обстоят дела и в Германии: эта страна "болеет реформацией"; во Франции разврат, буйство, анархия в обществе, в Германии - в общественной мысли. Немецкая философия оторвалась от религии, поставила себя выше веры и оказывает губительное влияние на всю культуру Германии.
И только Россия призвана спасти человечество, повести его за собой. Она не болела ни революцией, ни реформацией и сохранила национальные начала "православия, самодержавия, народности". "Тремя коренными чувствами, - пишет Шевырев, - крепка наша Русь, и верно ее будущее. Муж царского совета, которому вверены поколения образующиеся, давно уже выразил их мыслию"; это - "древнее чувство религиозное, чувство ее государственного единства и сознание своей народности". Так Шевырев заключает статью, открыто указывая на официального вдохновителя своего "Взгляда" - министра народного просвещения С.С. Уварова.
Официальный и реакционно-дворянский характер убеждений "Москвитянина" очевидны. От такого журнала, как "Маяк", журнал Погодина и Шевырева отличался, в сущности, только большей ученостью и меньшей откровенностью и наивностью своего обскурантизма. Впрочем, иногда раболепие "Москвитянина" и его угодничество перед власть имущими проявлялись очень открыто. Так, Шевырев, Давыдов и Погодин не видели ничего предосудительного в сочинении восторженных и льстивых описаний "литературных вечеров" и бал-маскарадов у московского генерал-губернатора или "академических бесед" в Поречье - усадьбе министра Уварова - и часто "украшали" ими свой журнал. "Холопы знаменитого села Поречья", - называл Погодина и Шевырева Белинский.
С первого же года своего существования "Москвитянин" повел ожесточенную войну с "Отечественными записками" и лишь изредка по частным вопросам выступал против "журнального триумвирата", совершенно избегая полемики с "Маяком". По сути, всегда и во всем - в общем направлении, в философских и исторических статьях, в критике, в поэзии и прозе, во всех своих выступлениях, даже не имеющих прямого полемического назначения, - "Москвитянин" противостоял идеям Белинского и Герцена.
В январской книжке "Москвитянина" за 1842 г. была помещена статья Шевырева "Взгляд на современное направление русской литературы". Первую часть ее автор посвятил характеристике "темной стороны" русской литературы, в которой, как средневековые разбойничьи банды, господствуют торговые журнальные компании, опирающиеся на безымянных писак. В сатирическом портрете литератора-промышленника критик "Москвитянина" обобщил характерные черты литературных дельцов - Булгарина, Греча, Сенковского, Полевого. Вместе с тем в статье Шевырева было много грубых, ожесточенных выпадов против Белинского, и в них именно заключалась главная цель автора. Основной задачей критики "Москвитянина" становится не борьба с "торговым направлением" в русской литературе, а борьба против Белинского и его школы с позиций "официальной народности".
В ответ на новое нападение "Москвитянина" Белинский выступил в "Отечественных записках" с памфлетом "Педант", посвященным Шевыреву. Один из блестящих образцов полемического мастерства Белинского - "Педант" - значительно подорвал репутацию и популярность "Москвитянина".
За противоречиями литературных и исторических мнений скрывалась, разумеется, борьба общественно-политических направлений, непримиримая и беспощадная. Выступления против "Отечественных записок" и "Современника" должны были неизбежно стать одной из главных задач журнала, отвечавшего "видам правительства". В 1848 г. созданный правительством "меншиковский комитет" пришел к заключению, что "Москвитянин" - "орган весьма чистого направления", о чем свидетельствует его "постоянное состязание с "Отечественными записками" и "Современником".
"Москвитянин" пользовался некоторой популярностью у читателей только в первые два-три года своего издания. Затем интерес к нему исчезает: количество подписчиков падает до 300-400, и он влачит довольно жалкое существование.
Погодин стремился поднять журнал преимущественно переменами в руководстве изданием. На посту редактора "Москвитянина" с 1845 по 1850 г. успели побывать, кроме самого Погодина, И.В. Киреевский, А.Е. Студитский, А.Ф. Вельтман. Однако ни удержаться на этом посту, ни упрочить положения журнала никто из них не смог.
В конце 1840-х годов "Москвитянин" был близок к закрытию. Но затем дела журнала неожиданно начинают поправляться, число подписчиков поднимается до 500 в 1850 г., до 1100 в 1851 г., и в течение трех-четырех лет "Москвитянин" пользуется относительным успехом.
Возрождение погодинского журнала связано с участием в нем А. Н. Островского и литературно-критического кружка, который образовался вокруг известного драматурга. В этот кружок в разное время вошли литераторы Ап. Григорьев, Е. Эдельсон, Б. Алмазов, М. Стахович, Т. Филиппов, Л. Мей, Н. Берг, скульптор Н. Рамазанов, артисты П. Садовский и И. Горбунов. Своими людьми в кружке были А. Писемский и П. Мельников-Печерский.
В распоряжение Островского, Григорьева и их друзей Погодин отдал с 1851 г. художественный и критический отделы "Москвитянина". Все другие отделы журнала остались в ведении Погодина. Так в "Москвитянине" образовались две редакции: старая и молодая.
Деятельность новых сотрудников быстро сказалась на облике и характере журнала. В литературно-художественном отделе были опубликованы четыре пьесы Островского ("Свои люди - сочтемся", "Бедная невеста", "Не в свои сани не садись", "Не так живи,, как хочется"), много произведений Писемского (среди них - романы и повести:"Тюфяк", "Брак по страсти", "Комик"), повесть Мельникова-Печерского "Красильниковы", повесть И. Кокорева "Саввушка", повести Григоровича ("Прохожий" и "Зимний вечер") и М. Михайлова ("Адам Адамыч" и "Он"), повести и пьесы А. Потехина, стихи Полонского, Щербины, Мея, Григорьева и др.
Еще более заметные изменения произошли в отделе иностранной литературы. Здесь были помещены переводы из Альфреда де Мюссе, Александра Дюма (сына) и даже Жорж Санд. Кроме того, Д. Мин опубликовал в "Москвитянине" перевод "Ада" Данте, а Григорьев и Мей - перевод "Вильгельма Мейстера" Гете.
Совсем неожиданным для "Москвитянина" было появление в нем фельетонов. Когда в апрельской книжке журнала за 1851 г. был опубликован первый фельетон Эраста Благонравова (Б. Алмазова) под названием "Сон по случаю одной комедии. Драматическая фантазия с отвлеченными рассуждениями, патетическими местами, хорами, танцами, торжеством добродетели, наказанием порока, бенгальским огнем и великолепным спектаклем", читатели были поражены, и Погодину в примечаниях от редакции пришлось давать объяснения по этому поводу.
Значительные перемены произошли и в отделе литературной критики, который перешел в руки Ап. Григорьева, Эдельсона и Алмазова. Григорьев поместил в журнале два больших обзора: "Русская литература в 1851 году" и "Русская изящная литература в 1852 году", а также несколько статей, из которых главные - "О комедиях Островского и их значении в литературе и на сцене" и "Русские народные песни". Иногда в качестве критика в "Москвитянине" выступал Островский. Новые руководители критического отдела стали систематически вести полемический обзор главных журналов: "Современника", "Отечественных записок", "Библиотеки для чтения", "Репертуара и Пантеона". Кроме того, Григорьев регулярно помещал в "Москвитянине" "Летопись московских театров", а Рамазанов - обозрения художественных выставок.
Не могло, естественно, остаться без некоторых изменений и направление журнала. Народность, которую пропагандировала "молодая редакция", не носила официального характера. Казенные панегирики в духе "Маяка" исчезли со страниц "Москвитянина". Направление "молодой редакции" отличалось также от славянофильства. Социально-политические проблемы, которые волновали славянофильство (отношения помещика и крестьянина, отрыв правительства Николая I от "земли", антинациональный характер русской аристократии и т.п.), почти совсем не интересовали "молодую редакцию". Чужды ей были и богословские искания славянофилов.
Однако при всех различиях между убеждениями "молодой редакции" и "официальной народности" и славянофильства, "молодая редакция" считала Погодина своим учителем, а "старшинство и авторитет" Аксаковых, Хомякова, Шевырева, Киреевских признавала "с почтением и любовью".
Теоретики "молодой редакции" отрицали понимание народности как отражения интересов, чаяний, идей трудовых классов. В статье "О комедиях Островского" Григорьев писал, что "нет существенной разрозненности в живом, свежем и органическом теле народа" и что "понятием безусловным", "в природе лежащим" является лишь народность в смысле "национальность". Такое понимание народности, естественно, заставляло "молодую редакцию" проходить мимо явлений социальной борьбы и классовых противоречий внутри нации, мимо интересов угнетенных трудовых масс. Главным носителем русской самобытности и народности Григорьев и его друзья считали патриархальное купечество.
Именно идеализация патриархальности и отрицание необходимости коренных социальных преобразований сближают "молодую редакцию" со старым "Москвитянином" и славянофильством. Только потому, что "народность" "молодой редакции" не пошла дальше ориентации на патриархальное купечество, и стало возможным сосуществование в "Москвитянине" двух редакций.
Критика "молодой редакции" во многом зависела от взглядов Шевырева, но в меру своего отхода от официальной народности ей удавалось иногда высказывать справедливые суждения. Авторы журнала смеялись над мертвыми схоластическими научными статьями, заполнявшими литературные издания в эпоху "мрачного семилетия", выступали против "светскости" в критике и литературе. Положительно следует оценить увлечение "молодой редакции" русской народной песней в то время, когда распространилось презрительное отношение к народному творчеству, характерное для либеральных западников. Наконец, критике "молодой редакции" удалось правильно подметить ограниченность и узость положительных идеалов Гончарова, болезненность дарования Достоевского, черты натурализма в произведениях Писемского.
На первый взгляд даже могло показаться, что Григорьев, Эдельсон, Алмазов требовали от литературы быть содержательной, правдивой, народной. Они говорили о необходимости для писателя прямой непосредственной связи с действительностью, о значении миросозерцания для художников, о народности в искусстве. Однако, употребляя понятия Белинского, критики "молодой редакции" наполняли их иным смыслом. Так, требуя от писателя прямого и правдивого изображения жизни, Григорьев в то же время утверждал, что оно доступно только тому художнику, который, подходя к действительности, "воздает должную справедливость" ее "разумным законам". Отмечая необходимость для писателя иметь идеалы и миросозерцание, "молодая редакция" основывалась при этом на реакционных принципах патриархальности, а выступая за народность в литературе, имела в виду те представления о народности, которые пропагандировала со страниц "Москвитянина".
В творчестве Гоголя "молодая редакция" выше всего ставила не критическое изображение русской действительности, а "просвечивающее сквозь отрицание сияние вечного идеала". Поэтому Григорьев положительно отозвался о "Выбранных местах" и считал самым гениальным произведением Гоголя "Рим". К сатире же Гоголя отношение "молодой редакции" было двойственным. Ее старались или смягчить и оправдать, или относились к ней с осуждением.
Писателем, который преодолел "недостатки" Лермонтова и Гоголя и сказал новое слово в русской литературе, "молодая редакция" считала Островского. Но характеристика Островского исходила из неверного во многом понимания сущности его творчества. Критики "молодой редакции" увидели в драматурге лишь выразителя направления своего кружка. Говоря о народности Островского, они имели в виду не обличение "темного царства", а сочувствие писателя патриархальным нравам. Иначе говоря, они возвеличивали слабые стороны тех комедий Островского, в которых сказалась близость его к "молодой редакции". О лучшей из пьес Островского тех лет - "Свои люди - сочтемся" - критики "Москвитянина" говорили мало и с явным неудовольствием, но зато пространно и с восхищением писали о пьесах "Не в свои сани не садись", "Не так живи, как хочется", "Бедность не порок".
Нападения на писателей натуральной школы сопровождались у критиков "молодой редакции" незаслуженными обвинениями по адресу Белинского. Григорьев писал, что "от терний мысли Белинского долго еще не расчистить поля литературы". В той же статье критик "Москвитянина" враждебно отозвался о первых литературных выступлениях Чернышевского. Он иронически характеризовал автора "Эстетических отношений искусства к действительности" как создателя "безвкусных и безобразных литературных ересей", обвинял Чернышевского в "неуважении" к Пушкину.
Сотрудничество двух редакций в "Москвитянине" продолжалось недолго. Оно прекратилось из-за постоянных трений, которые возникали между ними, в том числе и по материальным вопросам. К тому же внутри "молодой редакции" не было единства, Литературно-артистический кружок, объединившийся вокруг Островского, отличался исключительной пестротой. Сам Островский, несомненно, отдал некоторую дань воззрениям кружка, но коренные принципы "молодой редакции" не были для него органичны. "Обличительный элемент" по-прежнему оставался основой его мировоззрения и творчества. "Может быть, влияние кружка и действовало на него в смысле признания известных отвлеченных теорий, но оно не могло уничтожить в нем верного чутья действительной жизни, не могло совершенно закрыть перед ним дороги, указанной ему талантом", - писал Добролюбов об Островском в статье "Темное царство".
Столкновения двух редакций закончились разрывом Погодина с "молодой редакцией", а отсутствие единомыслия среди молодых сотрудников - постепенным распадом их кружка.
После смерти Николая I и окончания Крымской войны те самые устои, истинность и жизненность которых проповедовали и "старая" и "молодая" редакции, заколебались. В связи с этим положение журнала становится еще более тяжелым. К тому же в Москве возникают новые журналы: славянофильская "Русская беседа" и либерально-западнический "Русский вестник", а из "Москвитянина" уходят последние даровитые писатели: Островский, Потехин.
"Москвитянин" в агонии, - писал И.С. Тургенев С.Т. Аксакову в августе 1855 г. - Никто его не читает, и печатать в нем - значит бросить свои вещи ночью в темную яму в безлюдном месте". Только в конце 1857 г. вышли последние номера журнала за 1856 г.: "Москвитянин" окончил свое существование.
Мысль о его возобновлении долго еще не покидала Погодина, но осуществить свои намерения ему не удалось. "Насильно мил не будешь, - жаловался Погодин Шевыреву. - Времена мудреные и тяжелые... Не дают слова выговорить... Добролюбов объявляется каким-то выспренным гением. Я ничего не знаю из его сочинений".
Прекратив "Москвитянин", Погодин предпринял издание альманаха "Утро" (три сборника 1859, 1866 и 1868 гг.) и газеты "Русский" (1867-1868), но и эти издания успеха не имели.