Вторая половина XIX в. в России характеризуется бурным развитием капитализма. Крестьянская реформа 1861 г., несмотря на свой полукрепостнический характер, дала известный толчок развитию производительных сил. С отменой крепостного права в стране успешно начала развиваться промышленность, увеличилась добыча угля и железа, развернулось железнодорожное строительство, вырос товарооборот, наметилась концентрация капиталов, стали расти города. Под напором товарно-денежных отношений натуральное крестьянское хозяйство превращалось в мелкотоварное.
Крестьянство перестало быть единым классом - сословием крепостного общества. Оно расслаивалось, выделяя из себя, с одной стороны, сельских пролетариев, с другой - сельскую буржуазию. Все хозяйство становилось капиталистическим. Россия бесповоротно вступала в буржуазный период своей истории. Однако новые производственные отношения, прогрессивные по сравнению с феодальными, не улучшили положения трудящихся. Маскируя сущность капиталистической эксплуатации отношениями свободного найма, видимостью полной оплаты труда, капиталисты эксплуатировали рабочих с особенной беспощадностью. Новые порядки оказались нисколько не лучше старых. Противоречия капиталистического способа производства давали весьма ощутимо себя знать в России уже в конце 60-х годов. Количество промышленных рабочих неуклонно растет. Серьезный размах принимает стачечное движение. Множество новых вопросов возникло в связи с этим перед русской печатью.
Но непосредственные производители в России страдали не только и не столько от капитализма, сколько от недостаточного его развития, от пережитков крепостничества. В этом заключалась другая, не менее важная особенность русского пореформенного развития. Весь период с 1861 по 1905 г., указывал В.И. Ленин, характеризуется тем, что "следы крепостного права, прямые переживания его насквозь проникали собой всю хозяйственную (особенно деревенскую) и всю политическую жизнь страны". Борьба с остатками крепостничества была первоочередной задачей русского освободительного движения и передовой печати.
Вслед за крестьянской реформой 1861 г. царское правительство с 1863 по 1874 г. проводит ряд других буржуазных реформ (земскую, судебную, военную), которые должны были приспособить самодержавный строй, сохраняя его классовую дворянско-помещичью сущность, к потребностям капиталистического развития. Вынужденный силой экономических причин и революционным движением 60-х годов вступить на путь буржуазных преобразований, царизм, однако, ни в коей мере не отказался от своей реакционной политики во внутренних и внешних делах.
Царскому правительству удалось в 1861-1863 гг. подавить разрозненные выступления крестьян, задушить национально-освободительное движение в Польше, нанести серьезный урон революционно настроенной интеллигенции, изолировать вождя революционной демократии Н.Г. Чернышевского.
Часть передовой интеллигенции, не дождавшись народной революции, перешла к тактике индивидуального террора. Участник одного из революционных кружков, Каракозов, в 1866 г. совершает покушение на царя. Это дало повод к еще большему усилению реакции. Прокатилась новая волна арестов. Лучшие журналы того времени - "Современник" и "Русское слово", сыгравшие важную роль в истории русского освободительного движения, - были закрыты. Но революционная демократия не сложила оружия. Причины народного гнева, питавшего демократическое движение XIX в., не были устранены реформами 60-х годов. Передовая русская мысль вела настойчивые поиски правильной революционной теории. Ограбленные реформой крестьяне продолжали волноваться. Вся эпоха 1861-1905 гг. насыщена борьбой и протестом широких народных масс против пережитков крепостного права и капиталистической эксплуатации.
Важную роль в освободительном движении 70-х годов играет народничество. Как господствующее течение в русской общественной мысли оно оформилось значительно позднее зарождения народнических идей, основы которых были заложены Герценом и Чернышевским. Но только на рубеже 70-х годов, после отмены крепостного права, когда перед общественным сознанием по сравнению с эпохой 40-60-х годов встали новые вопросы, народничество становится господствующим направлением в русской общественной мысли.
Участники этого движения с "неслыханной энергией", по выражению К. Маркса и Ф. Энгельса, в 70-е годы боролись с самодержавием и старались поднять на борьбу широкие массы крестьянства. Тем не менее, народники и тогда не владели научным миросозерцанием, оставались социалистами-утопистами. Они ошибочно полагали, что основной революционной силой в России явится не пролетариат, а крестьянство, что с уничтожением всех пережитков феодализма в стране восторжествует социализм и наступит всеобщее благополучие.
Народники не понимали прогрессивной роли капитализма в России и утверждали, что ей нужно избежать капиталистического развития, что капитализм в России - явление случайное. Они идеализировали крестьянскую общину и видели в ней зародыш социализма. Ошибочными были взгляды народников на весь ход истории человечества и роль народных масс в истории. Многие из них полагали, что историю делает не народ, а отдельные герои - "критически мыслящие личности", за которыми слепо движется толпа.
В марксистской литературе и особенно в трудах В.И. Ленина содержится исчерпывающая критика ошибочных взглядов народников. Классики марксизма-ленинизма, однако, подчеркивали, что народничество 70-х годов, несмотря на всю свою теоретическую слабость, существенно отличалось от народничества 80-90-х годов, когда русский крестьянский социализм постепенно переродился в "радикально-демократическое представительство мелкобуржуазного крестьянства", в пошлый, мещанский либерализм, а затем в идеологию кулачества. Народничество 70-х годов отразило в своей идеологии протест против остатков крепостнического гнета и капиталистической эксплуатации. Оно было выражением боевого демократизма крестьянских масс.
Наивные утопические мечты народников 70-х годов соединялись у них с программой, рассчитанной на решительную борьбу с самодержавием. Революционеров-семидесятников характеризуют боевой дух, бесстрашие, целеустремленность и героизм, что было отмечено В.И. Лениным. Марксисты всегда подчеркивали различие между народниками 70-х годов, героями "Народной воли" и народниками 80-90-х годов, либеральными приспособленцами, врагами идей научного социализма.
Влияние народнической идеологии на все стороны общественной жизни, в том числе и на печать, было весьма значительным. Но, став в 70-е годы господствующими, народнические взгляды отнюдь не выразили всех течений в демократической литературе и журналистике разночинского этапа освободительного движения. Не все журналисты-демократы разделяли теоретические взгляды народников: Некрасов, Салтыков-Щедрин, Благосветлов и многие другие оставались наиболее верными хранителями революционно-демократического наследства 60-х годов и успешно действовали против царизма, не вставая под знамя народничества.
Период затишья в России после 60-х годов постепенно сменяется новым нарастанием революционной волны, и к середине 70-х годов она становится весьма ощутимой. Но вторая революционная ситуация, сложившаяся в России в 1879-1881 гг., не переросла в революцию. Народники, ставшие во главе движения, не смогли повести массы на штурм самодержавия. Они "исчерпали себя" 1 марта 1881 г., когда казнили императора Александра II, как указывал В.И. Ленин, а в рабочем классе не было еще "ни широкого движения, ни твердой организации... Второй раз, после освобождения крестьян, волна революционного прибоя была отбита...".
В среде народнической интеллигенции участились случаи политического ренегатства, открытого предательства. Все народничество в целом становится на путь либерального приспособления к буржуазной действительности, постепенно превращается в защитника интересов зажиточной части русского крестьянства, ведет борьбу с марксизмом. Широкое распространение получают либерально-народническая теория "малых дел", философские теории Л. Толстого и Достоевского. В литературу проникают натурализм и декадентство.
Но 80-е годы в России, несмотря на жестокую политическую реакцию, характеризуются рядом знаменательных общественных событий. Все шире и шире разрастается рабочее движение, за границей создается группа "Освобождение труда". Лучшие представители демократической интеллигенции преодолевают народнические иллюзии, часть из них становится на позиции марксизма. В революционной печати начинают участвовать передовые русские рабочие - Степан Халтурин и др. Именно в эпоху 80-х годов "всего интенсивнее работала русская революционная мысль, создав основы социал-демократического миросозерцания", - писал В.И. Ленин.
В середине 80-х годов в России возникают первые марксистские кружки. Одним из таких кружков явилась группа Благоева, которая издавала в 1885 г. газету "Рабочий". В 1888 г. группа "Освобождение труда" с целью пропаганды идей марксизма в России выпускает периодический сборник "Социал-демократ". Так зарождалась в стране марксистская печать, которая возродила, продолжила, развила лучшие традиции русской революционно-демократической печати.
В 80-е годы прогрессивная журналистика пополнилась новыми силами в лице таких выдающихся писателей и публицистов, как А.П. Чехов, В.Г. Короленко и др. В 90-е годы начинается журналистская деятельность А.М. Горького.
В.И. Ленин и другие русские социал-демократы марксисты выступают в ряде легальных изданий ("Самарский вестник", "Новое слово", "Начало", "Жизнь") с критикой и разоблачением народников и легальных марксистов. Новый характер принимает рабочее движение. Россия вступала в следующий, пролетарский, период освободительного движения.
На протяжении 70-80-х годов русская печать оставалась в чрезвычайно тяжелом состоянии. Изменения, происшедшие в стране в 60-е годы, по существу никак не отразились в области печатного слова. По-прежнему всякое проявление свободомыслия в печати беспощадно подавлялось самодержавием.
Юридически положение прессы определялось Временными правилами о печати 1865 г., которые заменили все предыдущие законы и распоряжения. По этим правилам от предварительной цензуры освобождались столичные ежедневные газеты и журналы (сохранялась цензура наблюдающая), а также книги объемом более 10 печатных листов. Под предварительной цензурой оставались иллюстрированные, сатирические издания и провинциальная печать. Министр внутренних дел имел право посылать издателям освобожденных от предварительной цензуры печатных органов предостережения и при третьем - приостанавливать издание на срок до шести месяцев. Он мог также возбуждать судебное преследование против издателей. В частности, только по суду должны были решаться дела о полном прекращении издания. Впрочем, это не помешало правительству уже в 1866 г. закрыть журналы "Современник" и "Русское слово", не соблюдая нового закона.
Положение прессы, несмотря на восторги либералов по поводу реформы печати, не только не улучшилось, - по крайней мере, для демократических изданий, - а наоборот, стало хуже. Во-первых, далеко не все журналы и газеты были освобождены от предварительной цензуры, как это было обещано во Временных правилах: в Петербурге, например, в 1879 г. из 149 изданий 79 оставались под ее надзором. Во-вторых, сразу же было опубликовано множество частных распоряжений по цензуре, запрещавших прессе освещать наиболее важные политические вопросы. Тем самым русская печать была отдана под власть царских администраторов всех рангов, и это было настолько очевидно, что даже либеральные издания вскоре стали выражать свое недовольство.
Логическим завершением этой политики явился закон о печати 1882 г., утвердивший полный административный произвол над прессой. Совещание четырех министров получило право прекращать любой периодический орган, лишать издателей и редакторов прав продолжать свою деятельность, если она будет признана "вредной".
Реакционная политика Александра III привела после закрытия в 1884 г. "Отечественных записок" и фактического прекращения журнала "Дело", к серьезному изменению лица всей легальной печати. В России продолжали выходить лишь робкие либерально-буржуазные, либерально-народнические журналы и газеты да реакционная пресса сувориных и Катковых. Журналистам-демократам, оставшимся на свободе и верным традициям 60-70-х годов, дальше пришлось сотрудничать именно в этих либеральных изданиях.
Нужды освободительного движения заставили революционеров наладить выпуск в 70-80-е годы нелегальных газет и журналов сначала за границей (по примеру "Колокола" Герцена и Огарева), а затем внутри страны.
"Двести лет существует печать в России, и до сегодняшнего дня она находится под позорным игом цензуры, - писали питерские большевики в листовке "О 200-летии русской печати" 3 января 1903 г. - До сегодняшнего дня честное печатное слово преследуется, как самый опасный враг". Эти слова являются точной характеристикой положения прессы в царской России.
Русская революционная демократия создала в 60-е годы ряд замечательных по своему политическому содержанию печатных органов: "Современник", "Русское слово", "Искра". Лучшие журналы XIX в. сыграли выдающуюся роль в развертывании освободительной борьбы против крепостничества. "Современник" и "Русское слово" были подлинными руководителями передового общественного мнения, воспитателями смелых борцов против самодержавия. Их пример и традиции во многом определили развитие демократических изданий 70-80-х годов, в первую очередь характер и направление журнала Некрасова и Салтыкова-Щедрина "Отечественные записки".
в начало
"ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ"
В 1866 г., когда закрылись "Современник" и "Русское слово", русская революционная демократия осталась без своих руководящих ежемесячных журналов.
Редакторы этих изданий Некрасов и Благосветлов понимали, что после выстрела Каракозова никому из бывших сотрудников не удастся получить права на выпуск вновь созданного печатного органа. Опыт и обстановка подсказывали единственный выход - аренду уже существующего издания с широкой программой, чтобы при помощи новых сотрудников превратить его в демократический орган.
Некрасов после ряда неудавшихся попыток (переговоры о возобновлении "Современника", об издании сборника, журнала "Дело", газеты "Неделя") приходит к мысли об аренде "Отечественных записок", принадлежавших А.А. Краевскому. Благосветлов несколько ранее приступил к выпуску журнала "Дело", взяв подставным редактором и издателем Н.И. Шульгина.
"Отечественные записки", пережившие пору блестящего расцвета в 40-е годы, когда там сотрудничали Белинский и Герцен, затем пришли в упадок. Количество подписчиков непрерывно сокращалось, и Краевский, опасаясь новых убытков, готов был уступить журнал другим лицам.
В июле 1867 г. Некрасов начал хлопоты об аренде "Отечественных записок". С Краевским был заключен договор, по которому за Некрасовым признавалась полная самостоятельность в руководстве журналом. Лишь в том случае, если Некрасов получит два предостережения, Краевский, очень боявшийся совсем потерять свой журнал, мог вмешаться в редакционные дела. Вместе с тем он оставался официальным редактором и имел определенные финансовые права в журнале. Краевский выторговал еще одно условие - чтобы "Отечественные записки" не критиковали газету "Голос", принадлежавшую ему же.
Приступая к изданию обновленных "Отечественных записок", Некрасов не привлек в журнал двух постоянных сотрудников закрытого "Современника" - М. Антоновича и Ю. Жуковского, которых цензура считала наиболее "опасными" писателями. "...Из бывших сотрудников "Современника" признано было необходимым устранить от участия в "отечественных записках" гг. Антоновича и Юлия Жуковского, отличавшихся крайними воззрениями, о чем и были поставлены в известность как г. Краевский, так и г. Некрасов", - записано в протоколе заседания Совета Главного управления по делам печати от 19 ноября 1871 г. Некрасов не мог пренебречь этим требованием. Кроме того, в ходе переговоров об "Отечественных записках" выяснилось, что Жуковский и Антонович претендовали на особую роль в журнале и желали быть не только сотрудниками, но и соиздателями.
В сложной, чреватой неожиданностями обстановке Некрасову пришлось отказаться от их участия в журнале. Этот факт был тенденциозно описан в выпущенной в 1869 г. Антоновичем и Жуковским брошюре "Материалы для характеристики русской литературы", направленной против Некрасова и "Отечественных записок".
Некрасов не счел возможным отвечать на грубые выпады разобиженных журналистов, обвинявших его в "отступничестве" и переходе на позиции либералов. Антоновичу и Жуковскому на страницах "Отечественных записок" убедительно ответили M.Е. Салтыков-Щедрин и Г.3. Елисеев. Вместо Антоновича и Жуковского Некрасов привлек Салтыкова-Щедрина, который в содружестве с ним и Елисеевым составил редакцию журнала. Роль Некрасова и Салтыкова-Щедрина в руководстве "Отечественными записками" общеизвестна. Именно ял неустанным заботам и трудам, их принципиальности и художественному вкусу обязан журнал своим влиянием и весом. Но и Елисеев, талантливый публицист и редактор, несмотря на свои либеральные колебания, был им надежным товарищем и помощником. Обязанности членов редакции распределялись так: Некрасов осуществлял общее руководство журналом и вел отдел поэзии, Салтыков-Щедрин редактировал беллетристику, Елисеев - публицистические материалы.
Несмотря на тяжелые цензурные условия уже в конце 1868 г. определился успех "Отечественных записок". Тираж вырос с двух до шести-восьми тысяч экземпляров, все лучшие прогрессивные силы русской литературы и публицистики сосредоточились вокруг журнала. Здесь сотрудничали Г.И. Успенский, Н.А. Демерт, Ф.М. Решетников, А.Н. Островский, Д.И. Писарев, А.П. Щапов, Н.К. Михайловский (который после смерти Некрасова становится соредактором журнала) и многие другие.
Официально с 1865 г. "Отечественные записки" были освобождены от предварительной цензуры, однако это нисколько не улучшило положения журнала. Чтобы избежать ареста отдельных номеров или полного прекращения "Отечественных записок", - такая потеря была бы невосполнима в эти годы, - Некрасов предусмотрительно показывал оттиски набора одному из цензоров, так что фактически они проходили предварительную цензуру. Несмотря на эту меру, редакция нередко выслушивала "внушения" за резкий характер отдельных статей и номеров, получала официальные предупреждения. Первое из них было в 1872, последнее - в 1883 г. Цензура ни на минуту не заблуждалась в понимании истинного характера нового журнала Некрасова и с первых книжек отнесла его к изданиям неодобрительного направления, стремящимся к изменению самих основ существующего государственного строя. Особенно сильно страдали от цензуры произведения Некрасова и Салтыкова-Щедрина. "Отечественные записки", по замыслу организаторов, призваны возродить, продолжить в новых условиях дело "Современника".
Борьба против пережитков крепостничества и царизма, против политической реакции и буржуазного либерализма, против угнетения народных масс - вот главное, что определяло содержание журнала в 70-е годы и придавало ему демократический характер.
Такое направление позволило объединиться вокруг "Отечественных записок" и верным хранителям наследства 60-х годов (Некрасов, Салтыков-Щедрин) и литераторам, сделавшим существенные народнические "прибавки", как говорил В.И. Ленин, к этому наследству (Михайловский, Кривенко, Южаков, Энгельгардт и др.).
Некоторые сотрудники, например Г. Успенский, хотя и испытывали на себе серьезные влияния народнических теорий, стояли все-таки ближе к Некрасову и Салтыкову-Щедрину. Успенский скептически относился к народнической идеализации крестьянства. Он честно и бесстрашно вскрывал противоречия пореформенной деревни, тогда как многие публицисты-народники и беллетристы замазывали эти противоречия и воспевали крестьянскую общину, не замечая, что она разлагается изнутри.
Каждый номер журнала делился на две части: первая отводилась художественной литературе и статьям научного содержания, вторая - публицистике. В обновленных "Отечественных записках", как и в "Современнике", был отлично поставлен отдел беллетристики. Редакции удалось привлечь в журнал лучшие прогрессивные силы русской литературы 70-80-х годов.
Кроме названных уже писателей (Некрасов, Салтыков-Щедрин, Успенский, Островский, Решетников), в "Отечественных записках" сотрудничали В.А. Слепцов, В.М. Гаршин, Н.Н. Златовратский, Д.Н. Мамин-Сибиряк, Н.Е. Каронин-Петропавловский, А.О. Осипович-Новодворский, поэты А.Н. Плещеев, С.Я. Надсон, П.Ф. Якубович и др.
Беллетристика журнала в 70-е годы носит ярко выраженный крестьянский характер, который придавали ей произведения Некрасова ("Кому на Руси жить хорошо"), Г. Успенского и ряда беллетристов-народников. Много внимания уделялось критике капитализма и буржуазных отношений, проникающих на русскую почву (произведения Салтыкова-Щедрина, Некрасова, Г. Успенского, Островского). Особое значение приобрела тема поэтизации гражданского, революционного подвига, наиболее ярко воплощенная в поэме Некрасова "Русские женщины". Это была прямая и смелая поддержка русских революционеров, героически боровшихся с царским самодержавием. Таким образом, в литературных произведениях, появлявшихся на страницах "Отечественных записок", читатель находил достаточно широкую реалистическую картину русской жизни во всей ее глубине и сложности.
Иностранная литература была представлена именами В. Гюго, А. Доде, Э. Золя и других писателей.
В научном отделе наибольшую ценность имели статьи таких крупных прогрессивных ученых, как Сеченов, Мечников, Лесгафт, Докучаев, Костычев. В их статьях пропагандировался философский материализм, велась борьба с казенной наукой, поставленной на службу самодержавию, с религиозно-идеалистическими теориями. Здесь же печатались многочисленные исторические исследования, среди которых надо отметить статьи Щапова, Костомарова и обширную очерковую литературу о русской деревне (Г. Успенский, Терпигорев, Фирсов, Энгельгардт и др.).
Второй отдел журнала, "Современное обозрение", состоял из статей, очерков, заметок на общественно-политические, экономические и литературные темы и включал в себя ряд постоянных рубрик: "Внутреннее обозрение", которое вели Демерт и Елисеев, а в 80-е годы Кривенко и Южаков, "Наша общественная жизнь" Демерта, "Парижские письма" французского публициста, постоянного сотрудника журнала Шассена, "Литературные и журнальные заметки" Михайловского, "Новые книги" Скабичевского.
Важную роль в "Современном обозрении" играл Михайловский. Значение Михайловского в истории нашего освободительного движения, положительные и отрицательные стороны его общественной и литературной деятельности глубоко раскрыты В.И. Лениным в статье "Народники о Н.К. Михайловском". Михайловский, - писал В.И. Ленин, - "сочувствовал угнетенному положению крестьян, энергично боролся против всех и всяких проявлений крепостнического гнета, отстаивал в легальной, открытой печати - хотя бы намеками сочувствие и уважение к "подполью", где действовали самые последовательные и решительные демократы-разночинцы, и даже сам помогал прямо этому подполью". И это сближало его с Некрасовым и Салтыковым-Щедриным.
Вместе с тем Михайловский в статьях "Что такое прогресс?", "Герой и толпа", "Теория Дарвина и общественная наука" обосновывал так называемый субъективный метод в социологии, развивал "теорию прогресса", основанную на ошибочному представлении о решающей роли в истории критически мыслящей личности, которая сможет легко увлечь за собой инертную "толпу". Проповедуя субъективную социологию, позитивизм в философии, Михайловский, как и другие народники, "сделал шаг назад от Чернышевского", - указывал В.И. Ленин.
Страшась капиталистической ломки всего уклада русской жизни и особенно русской деревни, Михайловский создал теорию возможности для России миновать капитализм. Защищая в условиях капиталистического развития средневековую форму общинного землевладения, он выступал как представитель интересов мелкого производителя, мелкого буржуа.
Влияние мелкобуржуазной, либерально-народнической идеологии в журнале стало сказываться особенно сильно после 1881 г., когда в редакции усилилась роль Кривенко, Иванюкова, Воронцова и др. Именно эти публицисты, а также Елисеев и Шассен доставляли больше всего хлопот Салтыкову-Щедрину в связи с их либерально-народническими, либерально-буржуазными иллюзиями и представлениями. Так, например, Шассен (псевдонимы его - Клод Франк, Людовик), подробно описывая текущие события во Франции, выступал подчас как законченный либерал, принципиальный сторонник французской буржуазной демократии в том виде, как она сложилась после разгрома Парижской коммуны, и это не раз заставляло Салтыкова-Щедрина оспаривать его утверждения.
Основной вопрос, который ставили публицисты и писатели журнала, был крестьянский. Мужик "всем... нужен", - писал Салтыков-Щедрин, - а "ежели мужик так всем необходим, то надо же знать, что он такое, что представляет он собой как в действительности, так и in potentia, каковы его нравы, привычки и обычаи, с какой стороны и как к нему подойти". Малоземелье, тяжесть выкупных платежей и других налогов, юридическая, гражданская неполноправность народных масс, их обнищание подробно описывались в журнале. Реакционная печать, защищавшая помещичьи интересы, всегда встречала решительного противника в лице "Отечественных записок".
Мужественно поддерживали сотрудники журнала русское революционное движение. "Отечественные записки" выступали против либеральных заигрываний правительства с обществом, принципиально отвергали монархическую форму государственного устройства. Они признавали неизбежность и закономерность революционной борьбы, знакомили своих читателей с общественным движением на Западе, показывали прогрессивную роль революций в пробуждении масс, в освобождении от феодального, церковного и монархического деспотизма.
Немало страниц "Отечественных записок" было посвящено критике западноевропейского и русского капитализма, буржуазного либерализма и демократизма, и это, как отмечал В.И. Ленин, было особенно ценно в журнале.
Салтыков-Щедрин правдиво изобразил русский капитализм в характерах Чумазого, Колупаева и Разуваева, показал, что их появление обусловлено строем русской пореформенной жизни. Но многие сотрудники, в первую очередь Михайловский и Елисеев, неисторически подходили к оценке русского капитализма и буржуазности. Они не понимали закономерности общественного развития, считали капитализм в стране временным, случайным явлением и склонны были искать причину развития буржуазных отношений где угодно, только не в характере производительных сил общества.
Еще в начале 70-х годов Елисеев в статьях "Плутократия и ее основы", "Храм современного счастья, или проект положения об акционерных обществах" негодовал на правительство, которое, поддерживая русские промышленно-торговые круги, по его мнению, переносило в Россию западноевропейские капиталистические порядки. В дальнейшем публицисты-народники часто обращались к "обществу", интеллигенции и позднее даже к царским министрам с призывом спасти Россию от язвы капитализма.
Возникновение рабочего класса в стране было отмечено журналом, однако "рабочий вопрос" не был понят и оценен в "Отечественных записках". Михайловский, например, в статье, посвященной съезду русских промышленников (1872, Љ8), подменил его крестьянским вопросом, утверждая, что в России рабочие - те же крестьяне. Это было ошибочное, вредное представление. Не сознавая исторической роли пролетариата, народники возлагали все свои надежды на русское крестьянство с его патриархальной общинностью. На страницах "Отечественных записок" было уделено известное внимание экономической теории марксизма. Журнал в 1872 г. устами Михайловского приветствовал выход русского перевода первого тома "Капитала", а до этого в журнале не раз использовались материалы немецкого издания в статьях Елисеева, Покровского и др. ("Плутократия и ее основы", "Что такое рабочий день?"). В 1877 г. журнал вел полемику с буржуазными экономистами, либеральными публицистами (Ю. Жуковский, Б. Чичерин) по поводу первого тома "Капитала". Однако защита авторитета Маркса и в "Отечественных записках" 70-х годов велась весьма робко, поскольку публицисты журнала (Михайловский, Зибер) сами не поняли историко-философской концепции автора.
Внимательно следивший за распространением своей книги в России и полемикой вокруг нее, Маркс в конце 1877 г. написал письмо в редакцию "Отечественных записок". Он подверг принципиальной критике некоторые высказывания Михайловского и протестовал против попытки приписать учению о капиталистической формации и законах ее развития значение какой-то "универсальной отмычки", с помощью которой можно пытаться разрешить все вопросы исторического развития и на этом основании оспорить учение о капитале и о его применимости к России. Маркс полагал, что Россия после 1861 г. пошла по пути капиталистического развития и не минует тех противоречий, которые пережил капиталистический Запад, хотя и не отрицал в принципе теоретической возможности, при известных исторических условиях, перехода отдельной страны к социализму, минуя капитализм.
Письмо это было найдено и отослано в Россию Энгельсом уже после смерти Маркса. Оно долгое время ходило в рукописных копиях с французского оригинала, а затем, переведенное на русский язык, появилось в "Вестнике Народной воли" (Женева, 1886, Љ5). Позднее его перепечатал выходивший в России журнал "Юридический вестник" (1888, Љ10). Письмо произвело большое впечатление на русских читателей, но было умышленно неверно истолковано народниками, которые в конце 80-х годов уже открыто стали на путь борьбы с русскими социал-демократами и марксизмом.
В 1882-1883 гг. с изложением экономической теории К. Маркса на страницах журнала "Отечественные записки" выступил Г.В. Плеханов (псевдоним - Валентинов) в статьях: "Новое направление в области политической экономии" (1882, Љ5, 6) и "Экономическая теория Карла Родбертуса-Ягецова" (1883, Љ9, 10).
Статья о Родбертусе впервые в нашей журналистике дает в основном верную оценку не только экономической стороны учения К. Маркса, но и его историко-философских взглядов. Опубликование этой работы совпало с организацией Плехановым за рубежом русской марксистской группы "Освобождение труда". Однако этот факт ни в коей мере не говорит о желании журнала пропагандировать марксизм. В значительной степени появление статей Плеханова было вызвано интересами полемики и для направления журнала в 80-е годы не является показательным.
Литературно-критическая позиция журнала определялась защитой реализма, высокой идейности искусства и литературы, борьбой против реакционных писателей, против теории "чистого искусства" и натурализма. В качестве ведущих литературных критиков "Отечественных записок" выступали в разные годы Писарев, Салтыков-Щедрин, Михайловский, Протопопов и Скабичевский. Они неизменно поддерживали новую разночинную литературу, остро критиковали литераторов, клеветавших на новое поколение революционеров-разночинцев.
Выдающееся значение имела литературно-критическая деятельность Салтыкова-Щедрина. После трагической гибели Писарева в 1868 г. отдел литературной критики "Отечественных записок" остался без руководителя. Это побудило Салтыкова-Щедрина внимательно заняться отделом и принять в нем активное участие. Его статьи "Напрасные опасения", "Уличная философия", "Бродящие силы" и др., а также многие рецензии явились серьезным вкладом в русскую литературную критику.
В статье "Напрасные опасения", которую современники рассматривали как программную, Салтыков-Щедрин выразил свое революционно-демократическое понимание роли и задач литературы в новых исторических условиях. Отвергая стоны либеральной критики об упадке беллетристики, он, верно, уловил новые черты русской литературы, когда на смену дворянским писателям пришел разночинец, и возникла задача создания нового типа положительного героя.
Салтыков-Щедрин высоко оценивает творчество Решетникова, считает чрезвычайно полезным обращение молодой литературы к жизни простого народа. Пусть в ней нет еще крупных имен, но направление, по которому она идет, плодотворно. Салтыков-Щедрин осуждает писателей, умышленно или нечаянно искажающих образы "новых людей". В статье "Уличная философия" он резко критикует Гончарова за грубую клевету на разночинца-революционера. Особое возмущение критика вызвало то, что Гончаров пытался в образе Марка Волохова из романа "Обрыв" опорочить социалистическую доктрину, отрицающую частную собственность. Это был урок не одному Гончарову, но и Тургеневу, написавшему роман "Дым", Достоевскому, автору "Бесов", Лескову и другим писателям, выступившим против передовой разночинной молодежи.
Большое количество статей на литературные темы в "Отечественных записках" опубликовал Михайловский, после того как Салтыков-Щедрин в начале 70-х годов отошел от постоянной критической и библиографической работы. В целом Михайловский продолжал намеченную журналом линию. Однако, несмотря на ряд боевых схваток с реакционными писателями, сторонниками "чистого искусства" и натурализма, Михайловский не смог придать литературно-критическому отделу того значения и силы, какое литературная критика имела в "Современнике" при Чернышевском и Добролюбове. Упрощенная, подчас неверная оценка ряда литературных фактов свойственна статьям Протопопова и самого Михайловского. Народническая социология пагубно сказывалась на литературно-критических материалах журнала.
Все эти годы цензура неизменно называла "Отечественные записки" вместе с "Делом" наиболее "вредным", "тенденциозным" демократическим изданием. "Этот журнал..., - сообщало Главное управление по делам печати временному петербургскому генерал-губернатору в 1879 г., - был долгое время под негласной редакцией Некрасова. Одно имя этого поэта дает уже понятие о том, в каком духе должен был издаваться журнал, который и после смерти Некрасова не изменил своего характера".
Пропаганда идей демократии и социализма, даже в народнической, утопической форме, пугала правительство. Однако в силу того, что в журнале широкое отражение нашла идеология народничества, представители которого с годами все больше и больше поворачивали вправо, к либерализму, "Отечественные записки" сильно уступают "Современнику". При всем своем демократизме они допускали ошибки и противоречия в области социологии, философии и литературной критики. Наряду с произведениями Некрасова и Салтыкова-Щедрина здесь широко представлены труды либеральных народников, печатались статьи либерально-буржуазных публицистов и экономистов-эклектиков Иванюкова, Лесевича, Исаева и других, стоявших на позитивистских, идеалистических позициях. Это отрицательно сказывалось на издании, осложняло взаимоотношения сотрудников. Все острее становились противоречия между Салтыковым-Щедриным и либерально-народнической частью редакции. "Отечественные записки" не смогли достичь того единства направления, какое было свойственно лучшему русскому демократическому журналу "Современник" при Чернышевском. В отсталой, полуфеодальной России семидесятникам трудно было выработать правильную революционную теорию и воплотить ее в направлении журнала.
После 1881 г. положение журнала стало необычайно тяжелым. Первый советник царя обер-прокурор священного синода К. Победоносцев требовал расправы над демократическими органами печати. В 1883 г. "Отечественным запискам" было объявлено последнее предупреждение. Редакции приходилось соблюдать большую осторожность. Салтыков-Щедрин прервал печатание "Современной идиллии". Цензура без пощады вырезала статьи из набранных номеров. Реакция 80-х годов, усиление цензурного гнета сказались на подписке. На 1884 г. журнал потерял около 1500 подписчиков.
Особенно трудно стало редакции после ареста и высылки из Петербурга Михайловского за безобидную, в сущности, речь, произнесенную на собрании студентов. Царской охранке удалось к этому времени раскрыть связи отдельных членов редакции журнала с русскими политическими эмигрантами. В январе 1884 г. был арестован Кривенко, который принимал непосредственное участие в редактировании журнала, а в апреле было опубликовано правительственное сообщение о закрытии "Отечественных записок" за пропаганду социалистических учений и принадлежность отдельных сотрудников к составу тайных революционных организаций, по существу же - за антиправительственное, демократическое направление. Закрытие журнала с болью переживали как сотрудники, так и широкие круги демократических читателей в России.
В.И. Ленин в своих трудах не раз обращался к "Отечественным запискам", называя их в целом одним из лучших демократических изданий XIX в. Ленинская оценка журнала учит видеть в "Отечественных записках" две тенденции - просветительскую и народническую ("От какого наследства мы отказываемся?"). Анализируя и беспощадно критикуя народнические взгляды, В.И. Ленин требовал обязательного выделения из шелухи народнических иллюзий боевого демократизма многомиллионных крестьянских масс ("Народники о Н.К. Михайловском", "Две утопии"). В совокупности эти оценки дают ключ к правильному пониманию характера журнала, его направления и места среди других демократических изданий второй половины XIX в.
в начало
ЖУРНАЛЬНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ М.Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА
Публицистическая и редакторская деятельность M.E. Салтыкова-Щедрина в "Отечественных записках" явилась новым этапом той работы, которую он начал еще в "Современнике". В "Отечественных записках" сатирик работал шестнадцать лет, с 1868 по 1884 г.; его произведения появлялись почти в каждой книжке и во многом определяли характер и направление журнала.
В литературном наследстве писателя 70-80-х годов особое место занимают крупные сатирические обозрения - циклы очерков, в которых органически слиты элементы публицистики и художественной прозы. Это была своеобразная, свободная жанровая форма, с относительной самостоятельностью отдельных очерков и глав, которая позволяла автору быстро откликаться на злобу дня, на жгучие вопросы времени. В своих очерках Салтыков-Щедрин достигал огромной силы сатирической типизации и широты охвата событий внутренней и международной жизни. Самостоятельность отдельных частей не исключала, а, наоборот, предполагала идейно-тематическое единство каждого обозрения и цикла как законченного художественно-публицистического целого.
Начиная свое сотрудничество в "Отечественных записках", писатель опубликовал в 1868-1869 гг. два цикла: "Признаки времени" и "Письма о провинции", дополненные отдельными главами в 1870 и 1871 гг. И в том и в другом произведении Салтыков-Щедрин, как бы подводя итог прожитому после реформы десятилетию, ставит вопросы: что изменилось в жизни России после реформы 1861 года? почему общественный подъем 60-х годов не принес ожидаемых результатов? в чем причина разгрома революционного движения? Эти проблемы волновали всех сотрудников "Отечественных записок" и их читателей.
Салтыков-Щедрин увидел причину неудачи борьбы против самодержавия в том, что слишком неоднородно было "движение реформаторов", как он условно называл движение 60-х годов. Главная же вина лежит на русских либералах с их постоянной готовностью к компромиссу: "Думали... достигнуть результата вполне ясного и определенного, но по дороге задались мыслью, чтобы и волки были сыты, и овцы целы - и вышло нечто совсем неожиданное".
Хотя крепостное право юридически было отменено, пережитки феодализма оказались настолько живучими, что сатирик имел полное право признать: крепостное право живет во всем - "в нашем темпераменте, в нашем образе мыслей, в наших обычаях, в наших поступках. Все, на что бы мы ни обратили наши взоры, все из него выходит и на него опирается" (VII, 150).
Оценивая другие реформы 60-х годов, Салтыков-Щедрин так же недвусмысленно раскрывает их крепостническую сущность. В "Признаках времени" писатель дал верную характеристику земской реформы. Либералы с радостью встретили положение о земствах, шуму было много, но земства, которые были "пятым колесом в телеге русского государственного управления", по словам В.И. Ленина, - благополучно начали заседать, и никаких ожидаемых либералами "потрясений основ" не последовало: пошли только разговоры о том, какое значение имеют белье и рукомойники в местных больницах. И это образное, сатирическое определение занятий земств как деятельности "по лужению рукомойников" надолго вошло в обиход демократической прессы для обозначения роли этих учреждений в общественной жизни.
Салтыков-Щедрин верно раскрыл классовую природу земств, антинародный характер многих их начинаний. Никогда не выступая против земств как органов местного самоуправления, он был лишь против тех, кто засел там, против крепостников-помещиков, которые прилагали все силы к сохранению своих привилегий.
Основные усилия дворян-земцев, по сатирическому определению Салтыкова-Щедрина, свелись к тому, чтобы снабжать друг друга фондами и подрядами из такого расчета: "мне тысячу, тебе тысячу". Когда и какой бюрократ-крепостник не изнывал при мысли о лишней тысяче? Когда и какой бюрократ, спрашивает писатель, не был убежден, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать? Новые эксплуататоры нисколько не лучше старых. Люди, засевшие в земствах, приняли наследство крепостников, "чтобы сохранить его неприкосновенным и неизменным" (VII, 55).
Признаки времени с господствующим капиталистическим устремлением к наживе - "хищничеством" - и политической пассивностью народа, задавленного нуждой, не могут ободрять писателя. Он сокрушается, что среди "легковесных" нет места идеалам 40-60-х годов, однако не теряет веры в лучшее будущее: "Как ни обширно кладбище, но около него ютится жизнь" (VII, 94).
Только борьба масс в состоянии освободить страну от ее узурпаторов. Задача передовых людей - помочь народу изжить свою неразвитость, ибо "главная и самая существенная причина бедности нашей народной массы заключается... в недостатке сознания этой бедности" (VII, 260).
В 1872-1876 гг. Салтыков-Щедрин печатает на страницах "Отечественных записок" два новых публицистических произведения: "Дневник провинциала в Петербурге" (1872) и "Благонамеренные речи" (1872-1876). Оба эти цикла преимущественно посвящены дальнейшему развитию капитализма в России и отражению этого процесса в политической жизни страны.
Писатель одним из первых в русской литературе создал типические образы представителей русской буржуазии 70-80-х годов и ее идеологов - либералов. Разоблачение либерализма становится одной из главных тем его литературной деятельности.
К началу 70-х годов Салтыков-Щедрин окончательно понял, что в России устанавливаются новые капиталистические отношения с их биржевым и акционерным ажиотажем, хищничеством, буржуазной пошлостью, мошенничеством и развратом. В стране плодилась огромная армия защитников капитализма - буржуазных либералов, продавшихся самодержавию журналистов, адвокатов, инженеров, банковских служащих. Огромную силу иронии, сарказма и презрения вложил сатирик в их описания и характеристики.
"Дневник провинциала в Петербурге" вскрывает социальную сущность либерализма как идеологии эксплуататоров, бичует "панегиристов хищничества" - "пенкоснимателей", верных слуг буржуазии. Капиталист-хищник, пишет сатирик, осуществляет хищничество на практике, а либерал-"пенкосниматель" возводит в догмат, оправдывает хищничество и "сочиняет правила на предмет наилучшего производства хищничества" (X, 552).
Жадность обычного эксплуататора соединилась в либерале с непомерной политической трусостью. Он боится народа и революции и чувствует себя гораздо спокойнее под сенью самодержавия. За право грабить народ, за жирную подачку со стола хищника он обманывает трудящихся, лжет, отказывается от своих убеждений, предает своих единомышленников и выступает врагом "всяких утопий".
На фоне торжества буржуазного предпринимательства становится отчетливо виден идиотизм запуганного обывателя. Писатель смело осуждает политическую реакцию конца 60-х годов, критикует последующие реформы царского правительства, судебную в частности, затеянные для того, чтобы приспособить самодержавный режим к нуждам капиталистического развития.
В "Благонамеренных речах" сатирик показал русскому массовому читателю - читателю-"простецу", как он говорил, - всю ложь и лицемерие идеологических основ дворянско-буржуазного государства. Он обнажил фальшь благонамеренных речей адвокатов этого государства, которые "забрасывают вас всевозможными "краеугольными камнями", говорят о различных "основах" и тут же "на камни паскудят и на основы плюют" (XI, 42).
Писатель разоблачил грабительский характер буржуазной собственности, уважение к которой у народа воспитывалось с детства; вскрыл аморальность буржуазных семейных отношений и этических норм. В буржуазно-дворянском обществе под вывеской "священная собственность" процветает воровство и грабеж, под завесой "семейство - святыня" творятся прелюбодеяния, под сенью "священной государственности" капиталисты грабят Россию, рвут куски "отечественного пирога". Сравнение национальных богатств страны с пирогом, которым пользуются только господствующие классы, было настолько удачным, что им неоднократно пользовался в своей революционной публицистике В.И. Ленин (см., например, статьи "Третья дума" - Полн. собр. соч., т. 16, с. 141, 142, "Случайные заметки" - т. 4, с. 420, 422 и др.).
Особое место в цикле занимает рассказ о Дерунове, содержащий беспощадную характеристику "опоры" современного общества (глава "Столп"). До отмены крепостного права Осип Дерунов был мелким хлебным торговцем, содержателем постоялого двора и лабаза. Позже он арендовал винокуренные заводы, открыл кабаки, прибрал к рукам местную торговлю хлебом и скотом. Из скромного скупщика Дерунов скоро превратился в губернского деятеля. Капитал его рос, и вот Дерунов стал уже опорой власти. Уголовное преступление послужило источником его богатства. Дальнейшее было связано с беззастенчивым грабежом разорявшихся дворян и особенно мужиков. Ему чужды какие бы то ни было гражданские чувства. Попирает Дерунов и семейные основы. Расписывая благолепие своей семейной жизни, заявляя о верности "семейному союзу", он оказывается человеком, разрушающим собственную семью.
"Дерунов не столп! - заявляет в конце очерка Салтыков-Щедрин. - Он не столп относительно собственности, ибо признает священною только лично ему принадлежащую собственность. Он не столп относительно семейного союза, ибо снохач. Наконец, он не может быть столпом относительно союза государственного, ибо не знает даже географических границ русского государства..." (XI, 144).
Тема государства подробно развивается в главе "В погоню за идеалами". Салтыков-Щедрин обнаруживает понимание его классовой природы. Он правильно отмечает, что народ ("массы") равнодушен к идее буржуазной государственности, что только господа дорожат государством, поскольку оно защищает их от революции, ограждает собственность. Яркие лаконичные средства находит сатирик для оценки пореформенного положения крестьян, их малоземелья. Разоблачение буржуазного хищничества неразрывно у Салтыкова-Щедрина с борьбой против остатков крепостничества.
В "Благонамеренных речах" писатель попытался создать тип революционера-демократа (глава "Непочтительный Коронат"), верного защитника интересов народа. Коронат, представитель революционно-демократической молодежи, стремясь выполнить свой долг революционера, говорит Салтыков-Щедрин, нырнул туда, "откуда одна дорога: в то место, где Макар телят не гонял", т.е. подвергся ссылке.
В 1874 г., еще не закончив "Благонамеренных речей", Салтыков-Щедрин начинает новый цикл очерков - "В среде умеренности и аккуратности" - и работает над ним до 1880 г. Два основных события отразились в этом цикле: политическая реакция первой половины 70-х годов и события, связанные с русско-турецкой войной 1877-1878 гг.
Рассматривая общественную жизнь в годы реакции, Салтыков-Щедрин типичным явлением русской действительности называет "молчалинство". Безразличие к насущным вопросам современности, стремление к личному благополучию господствуют в либеральном обществе. Молчалины всюду. Их угодливость, карьеризм не означают, однако, что они играют только пассивную роль: руки Молчалиных, говорит писатель, как и руки царских сатрапов, запятнаны кровью.
Познакомив читателей с Молчалиным-чиновником, Салтыков-Щедрин находит, что такие типы есть и среди адвокатов, писателей, журналистов. Все они - люди беспринципные, готовые снести любое оскорбление, если оно будет оплачено. Цинизм, моральная и политическая нечистоплотность, продажность являются неотъемлемым качеством преуспевающих адвокатов, журналистов и литераторов. Но именно эти качества и определяют их будущее поражение.
В главах, относящихся к войне 1877-1878 гг., сосредоточена яркая сатирическая картина того шовинистического угара, который охватил часть русского общества и был отражен на страницах многих либеральных и реакционных газет.
Цикл "Убежище Монрепо" (1878-1879) осветил положение мелких и средних дворян в конце 70-х годов. Автор снова обращается к важнейшей теме: что дала России реформа, как она отразилась на различных слоях населения, каково будущее русской буржуазии? Салтыков-Щедрин показывает семью дворян Прогореловых, чья деревня все больше и больше опутывается сетями местного кулака Груздева; правдиво отмечает, что на смену дворянству идет буржуазия, но не выражает ни сожаления, ни сочувствия отмирающему классу. Он вывел колоритную фигуру деревенского капиталиста Разуваева, Чумазого, для которого отечество - "падаль, брошенная на расклевание ему и прочим кровопийственных дел мастерам" (XIII, 150).
Салтыков-Щедрин, верно понимая характер русского капитализма как явления, обусловленного историческим развитием, не признавал капиталистические отношения вечными и неизменными. Никакое "Монрепо" не спасет буржуазию от гибели, как не спасло оно старого барства. Но сатирик видел лишь одну сторону развития новых производственных отношений в России. Он ничего не говорит о пролетариате - силе, которая рождалась вместе с развитием капитализма и грозила стать его могильщиком. "Я понимаю очень хорошо, - писал Салтыков-Щедрин, - что, с появлением солнечного луча, призраки должны исчезнуть, но, увы! Я не знаю, когда этот солнечный луч появится. Вот это-то именно и гнетет меня..." (XIII, 186).
В "Убежище Монрепо" и особенно в "Круглом годе", написанном почти одновременно, Салтыков-Щедрин большое внимание вновь уделяет вопросу о государстве. Его прельщает не слава государства, а счастье народа, ибо не всегда они сочетаются: "уже сколько столетий русское государство живет славною и вполне самостоятельною жизнью, а мы, граждане этого государства, все еще продолжаем себя вести, как будто над нами тяготеет монгольское иго или австрияк нас в плену держит" (XIII, 261).
В "Круглом годе" сатирик страстно и самоотверженно борется против молодых бюрократов-монархистов вроде Феденьки Неугодова, против диких репрессий правительства, напуганного размахом революционной борьбы народовольцев, защищает честную журналистику и литературу - "светоч идей", "источник жизни" - от правительства и от "московских кликуш" Каткова и Леонтьева.
После поездки по Европе Салтыков-Щедрин печатает в "Отечественных записках" цикл очерков "За рубежом" (1880). Симпатизируя передовой, революционной Франции, восхищаясь ее прогрессивными традициями, писатель беспощадно разоблачает современную французскую буржуазию, затоптавшую из алчности и страсти к наживе славные идеалы якобинцев.
Сатирик развеял ореол мнимой революционности, возникший вокруг буржуазных республиканцев, которые защищали в прессе и парламенте капиталистические порядки. Он высмеял героя либеральной французской буржуазии Гамбетту, ее ловкого адвоката, провозгласившего оппортунизм смыслом всей своей политической деятельности.
"Республикой без республиканцев" назвал Салтыков-Щедрин Францию 70-х годов, оценив буржуазную республику как классическую форму господства буржуазии.
В очерках "За рубежом" писатель признал милитаризм важнейшей чертой в политике и настроениях немецкой буржуазии. Упоенная победой над Францией в 1870-1871 гг., Германия мечтала занять главенствующее положение в Европе. Салтыков-Щедрин высмеял эту претензию и заклеймил наглость прусской военщины. Он глубоко и верно обрисовал господствующие классы Германии, сняв маску демократии и культуры с лица немецкой буржуазии 70-х годов.
"Зарубежное" в очерках Салтыкова-Щедрина постоянно и тесно переплетается с "отечественным". В аллегорической сцене - диалоге между "мальчиком без штанов" и "мальчиком в штанах" - сатирик ставит вопрос о характере дальнейшего развития России и приходит к выводу, что она так же, как многие европейские страны, пойдет по пути капиталистического развития. Но русский народ, не опутанный мещанским филистерством, еще не пропитанный буржуазной законностью, как это случилось с немецким "мальчиком в штанах", сумеет свести счеты с Колупаевым и добиться освобождения от всякой эксплуатации. Все сопоставления русских и западноевропейских общественных отношений даны в очерках под углом зрения перспектив революционного развития России. Салтыков-Щедрин гневно клеймит реакционную политику русского царя и дворянства. Отталкивающий сатирический образ торжествующей свиньи, которая пожирает беспомощно барахтающуюся правду, был символом политической реакции 80-х годов, наступившей вскоре после казни народовольцами Александра II.
"Письма к тетеньке" (1881-1882), "Современная идиллия" (1877-1883) и публицистические произведения, написанные после закрытия "Отечественных записок", рисуют русское общество в период обострения революционной борьбы и реакции, наступившей вслед за разгромом движения народников. "Современная идиллия" развертывает картину глубокого нравственного падения либерального общества в обстановке кровавого террора самодержавия, в ней показаны характерные черты торжествующей контрреволюции. Шпионаж и доносы вошли в обычай, уголовщина стала признаком политической благонадежности.
В "Современной идиллии" и в "Письмах к тетеньке" писатель смело разоблачал террористические организации самодержавия и в первую очередь так называемую "Священную дружину". Сатирик осуждает буржуазно-дворянское государство со всеми его институтами как орудие угнетения народных масс, как средство защиты классового господства помещиков и капиталистов, снова клеймит либеральное общество, плотным кольцом окружившее царский трон после 1881 г.
Яркой сатирой на царский суд и расправу является сценка "Злополучный пискарь, или драма в Кашинском окружном суде". В наиболее обобщенном виде тупость и реакционность царской бюрократии была воплощена писателем в образе ретивого начальника, который решил закрыть Америку.
Во многих обозрениях, почти во всех публицистических циклах Салтыкова-Щедрина встречаются фигуры буржуазных журналистов, сатира на буржуазно-консервативную прессу. Так, в "Дневнике провинциала в Петербурге" содержится издевательская характеристика либерально-буржуазной прессы 70-х годов - печати "пенкоснимателей". Под именем "Старейшей российской пенкоснимательницы" сатирик изобразил "Санкт-Петербургские ведомости" Корша - крупнейшую либеральную газету того времени, высмеял продажных, трусливых газетных борзописцев, фразеров и болтунов, идеологов и теоретиков хищничества.
Не менее злую сатиру на либеральную прессу, явно повернувшую в конце 70-х годов к монархизму, содержит цикл "В среде умеренности и аккуратности". Прототипом газеты "Чего изволите?" и ее редактора, Молчалина 2-го, явился Суворин, издатель газеты "Новое время".
Сатирик вводит читателей во все тайны редакционной кухни и пародийно раскрывает сущность основных жанров буржуазной газеты: передовой статьи, фельетона, корреспонденции. Уже само название передовицы газеты Молчалина - "О распространении на все селения империи прав и преимуществ, изложенных в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений" - является пародией на содержание и характер передовых статей, на бюрократический язык, которым излагались законы. Пустословие возведено здесь в принцип, и только одна мысль беспокоит редактора - как бы при всем либерализме дать каждой фразе такой оборот, чтобы не осталось и тени недоверия к начальству?! Щедринское выражение "Чего изволите?" было очень удачным и прочно укрепилось за газетой Суворина "Новое время".
Глава "Тряпичкины-очевидцы" из цикла "В среде умеренности и аккуратности" целиком посвящена буржуазной прессе. Положение русской периодики глубоко волновало сатирика. Он остро переживал почти полное отсутствие честной, правдивой легальной печати в России, которая бы с достоинством служила своему народу. Тряпичкин - не присутствующий на сцене персонаж комедии Гоголя "Ревизор" - был не кем иным, как обобщенным образом продажного писаки, щелкопера, одного из членов "журнального триумвирата" 30-х годов, который составляли Булгарин, Греч и Сенковский. И в названии газеты ("Краса Демидрона" - несколько измененное название публичного дома в Петербурге), и в поведении корреспондентов Щедрин настойчиво подчеркивает общую черту буржуазной прессы - продажность.
Горькой и злой иронией звучит название главы - "Тряпичкины-очевидцы". Все три корреспондента газеты "Краса Демидрона" - Подхалимов I, Подхалимов II и Ящерицын - вместо того чтобы ехать на театр военных действий, оказались во внутренних губерниях России, и один из них оттуда посылал в газету свои "фронтовые" корреспонденции.
Позднее, в условиях реакции 80-х годов, Салтыков-Щедрин еще не раз обращается к характеристикам буржуазной и монархической прессы в России. Редактор "Красы Демидрона", бывший тапер публичного дома Иван Иванович Очищенный ("Современная идиллия"), сам признается, что он не имеет никакого влияния на газету. Все зависит от издателей - содержателей увеселительных заведений. Скандальная хроника, порнография, социальная демагогия - вот основное содержание газеты "Краса Демидрона" в 80-е годы. Под стать ей газета "Помои", издаваемая Ноздревым ("Письма к тетеньке"). Сатира Салтыкова-Щедрина точно отражала картину капиталистической журналистики.
Но в произведениях писателя мы найдем и образ журналиста-демократа, отдавшего силы делу освобождения народа. У него есть свой читатель, читатель-друг, способный не только посочувствовать литератору в трудную минуту, но и готовый претворить в жизнь идеи народного счастья ("Мелочи жизни"). Трагический образ журналиста-демократа изображен в сказке "Приключение с Крамольниковым". Он сожалеет о том, что не принял непосредственного участия в революционной борьбе, а лишь в литературе, в журналистике боролся с неправдой.
Таким журналистом-борцом был и сам Салтыков-Щедрин. Его публицистика 70-80-х годов - это подлинная революционно-демократическая летопись всей пореформенной России. Резкость и непримиримость сатиры были отражением убежденности писателя в том, что необходимо решительно покончить с царизмом и эксплуататорами. Все симпатии писателя на стороне истерзанного, забитого хищниками трудящегося человека. Во имя освобождения народа и разоблачал он так беспощадно все язвы русской жизни.
Салтыков-Щедрин был и остается непревзойденным мастером публицистической сатиры, замечательным художником слова. В своем творчестве он часто прибегал к иносказанию, гиперболе, иронии, фантастике. Не менее любил он и пародию, в совершенстве владел юмором. Писатель удивительно быстро и верно умел подметить новое в экономике, политике, литературе. Это уменье позволило ему раньше других, уже в начале 70-х годов, создать яркие, типические образы нового капиталистического хищничества в лице Колупаевых и Разуваевых, в лице Чумазого. Огромная сила сатирического обобщения, типизации - яркая индивидуальная особенность стиля Салтыкова-Щедрина. Он мог схватывать явления в их становлении, росте. Недаром Гончаров говорил, что для изображения не установившегося в жизни нужен талант Щедрина, признав тем самым способность сатирика верно и своевременно улавливать новое в жизни.
Салтыков-Щедрин был мастером эзоповского языка. Немного найдется писателей и публицистов, которые могли бы сравниться с ним в искусстве обходить цензурные рогатки. Вслед за Герценом и Чернышевским он блестяще пользовался в подцензурной печати иронией и по праву мог повторить слова Герцена, назвавшего иронию "утешительницей" и "мстительницей".
Несмотря на многочисленные иносказания, на условность употребления ряда слов и оборотов речи, читатель, по свидетельству самого сатирика, хорошо понимал его. "...Литература до такой степени приучила публику читать между строками, что не было того темного намека, который оставался бы для нее тайной", - признавался писатель (V, 177). Но все же такая форма выражения была горькой необходимостью, которой невольно подчинялся литератор-демократ в самодержавной России.
Неистощимо языкотворчество Салтыкова-Щедрина. Он был очень чуток, внимателен к структуре родного языка, идиомам и поговоркам и негодовал на либерально-буржуазных газетчиков, коверкавших речь в угоду своим невзыскательным читателям. У него чрезвычайно сильно развито чувство слова, огромен словарный запас, поразительно умение использовать многозначность слов. Как никто, писатель умел выявить нужный смысловой оттенок в слове и с его помощью охарактеризовать любое жизненное явление, поведение отдельного человека или целой социальной группы.
Сатирик в совершенстве постиг язык так называемого "образованного" общества, язык чиновников, адвокатов, либеральных писателей и журналистов, законодательных учреждений и пародировал его в своих произведениях. Столь же хорошо знал он речь народа, крестьян, язык русских летописей.
Для характеристики различных сторон русской жизни 70-80-х годов Салтыков-Щедрин охотно вводил в свои произведения литературных персонажей: Молчалина, Чацкого, Рудина, Глумова, Ноздрева и многих других и заставлял их действовать. Это избавляло сатирика от необходимости подробно характеризовать прошлое "героев" своего времени. Сохраняя первоначальный портрет, литературные персонажи жили в произведениях Салтыкова-Щедрина второй жизнью. В изменившихся исторических условиях их характеры и поведение раскрывались с новых сторон, а литературное прошлое помогало уяснить классовую сущность и общественную роль живых представителей различных сословий в 70-80-е годы, делало ощутимой связь эксплуататоров и угнетателей капиталистической эпохи с крепостниками.
Во всех сатирических очерках Салтыкова-Щедрина встречается образ рассказчика или корреспондента, который в иных случаях становится рупором авторских идей и оценок. Этот образ является самостоятельным персонажем произведений сатирика. Чаще всего он олицетворяет собой колеблющегося, трусливого русского либерала-обывателя, примкнувшего к реакции, который разоблачает себя речами и поступками. Таков, например, корреспондент "Писем к тетеньке", от имени которого ведется повествование.
Писатель постоянно стремился сделать своих противников смешными, ибо смех - великая сила "в деле отличения истины от лжи", как говорил еще Белинский (X, 232).
"Насмешки боится даже тот, который уже ничего не боится", - считал Гоголь. И Салтыков-Щедрин, верный школе критического реализма, традициям гоголевской сатиры, признавал, что смех - "оружие очень сильное, ибо ничто так не обескураживает порока, как сознание что он угадан и что по поводу его уже раздался смех" (XIII, 270).
В подцензурных же условиях этот способ борьбы оставался подчас единственно возможным, ибо кто мог позволить себе в легальной прессе патетический гнев или прямое осуждение позорящего Россию самодержавия?! Смех сатирика, злой и безжалостный, был направлен на расшатывание основ существующего строя, что прямо соответствовало тогда интересам народа.
Творчество Салтыкова-Щедрина в целом и публицистика в частности широко знакомят нас с эпохой самодержавного деспотизма, помогают полнее понять и оценить революционный подвиг русского народа, сбросившего под руководством пролетариата иго царизма и капитала. Марксисты часто обращались к наследию великого сатирика, а В.И. Ленин советовал "вспоминать, цитировать и растолковывать... Щедрина...".
в начало
ЖУРНАЛ "ДЕЛО"
Вторым по значению вслед за "Отечественными записками" демократическим изданием 70-х годов шел ежемесячный журнал "Дело". Являясь непосредственным продолжением "Русского слова", он был первым и около полутора лет единственным толстым журналом демократического направления, выходившим в России после закрытия "Современника" и "Русского слова".
На протяжении восемнадцати лет, с 1866 по 1884 г., находясь в исключительно тяжелых цензурных условиях, журнал "Дело" неизменно сохранял свое прогрессивное лицо. Связь его с "Русским словом" сказалась и в составе сотрудников, и в общем направлении журнала. Вражда к существующему самодержавному строю и всем пережиткам крепостничества, борьба за экономический прогресс, за просвещение и свободу, защита интересов широких народных масс, пропаганда материализма в естествознании, сочувствие и помощь революционному подполью - вот что характеризует как первый, так и второй печатный орган Благосветлова.
Журнал "Дело" был задуман Н.И. Шульгиным еще в пору выхода "Русского слова" и "Современника". Однако он, не надеясь собрать необходимое число подписчиков, медлил с изданием своего журнала. После закрытия демократических органов в 1866 г. между редактором "Русского слова" Благосветловым и Шульгиным состоялось соглашение о выпуске "Дела" как непосредственного продолжателя журнала "Русское слово".
Официальным редактором "Дела" до 1880 г. оставался Шульгин, но его фактическим руководителем все это время был Благосветлов. Кроме них, непосредственное участие в делах редакции в 70-е годы принимал также А.К. Шеллер-Михайлов, которому было поручено редактирование беллетристического отдела.
Благосветлов стремился сделать журнал таким же ярким и популярным, каким было "Русское слово". Для этого он старался сплотить вокруг "Дела" товарищей по прежней работе, несмотря на рискованность такого шага, ибо Шульгин был уже предупрежден властями, что в его журнале нежелательно участие сотрудников "Русского слова".
Действительно вокруг "Дела" собрались основные авторы прежнего журнала Благосветлова. Освобожденный в ноябре 1868 г. из крепости Д.И. Писарев согласился сотрудничать в "Деле" и напечатал несколько статей, в том числе "Образованная толпа" - разбор сочинений Ф.М. Толстого (1867, Љ3, 4) и "Будничные стороны жизни" (иначе: "Борьба за жизнь") - о романе Достоевского "Преступление и наказание" (1867, Љ5 и 1868, Љ8). Большое участие в "Деле" принял Шелгунов, который после ухода Писарева стал ведущим публицистом журнала.
Кроме Писарева, Шелгунова, Шеллера-Михайлова, из авторов "Русского слова" в "Деле" выступали также П.Н. Ткачев, И.В. Федоров-Омулевский, Д.Д. Минаев, А.П. Щапов, Н.Ф. Бажин, Эли Реклю и некоторые другие. Все они были людьми неблагонадежными в глазах правительства, кое-кто состоял и под особым наблюдением, например, Благосветлов, Шелгунов, Минаев, Щапов. Многие сотрудники находились во время издания "Дела" в ссылке (Шелгунов, Щапов, Шашков, Берви-Флеровский), в эмиграции (Мечников, Ткачев - с 1873 г., Русанов, Лавров и др.). Эти-то люди и составили демократическое ядро журнала. К ним примкнули П.А. Гайдебуров, П.И. Якоби, В.О. Португалов и несколько позднее - К.М. Станюкович.
Из объявления, опубликованного в газете "Голос" за подписями Благосветлова и Ткачева, о том, что подписчикам "Русского слова" взамен прекращенного издания до конца года будут высылаться книжки нового журнала "Дело", стало ясно: готовится замаскированное продолжение "Русского слова". Не желая допустить этого, Третье отделение известило Главное управление по делам печати, что оно находит "неудобным" издание "Дела".
Отобрать права у издателя по закону все же не представлялось возможным, так как журнал "Дело" был разрешен за несколько дней до закрытия "Русского слова" и юридически являлся совершенно самостоятельным; тогда возник план цензурного удушения журнала.
В августе 1866 г. начальник Главного управления по делам печати в секретном письме начальнику Третьего отделения сообщил о необходимости поставить "Дело" в разряд подцензурных органов вопреки выданному Шульгину на основании Временных правил о печати 1865 г. разрешению на издание без цензуры. Ни один журнал 70-х годов не испытал такого гнета цензуры, какой пришлось вытерпеть "Делу".
Еще до выхода в свет первого номера цензуре было предложено усилить наблюдение за новым журналом Благосветлова, чтобы вынудить его к "добровольному закрытию". Вся цензурная история "Дела" говорит о желании правительства уничтожить журнал или, по крайней мере, превратить его в "сборник случайных статей". В переписке цензурного ведомства "Дело" не раз фигурирует как орган, "подлежащий полному исчезновению из области журналистики".
В "Деле" запрещались такие материалы, которые беспрепятственно проходили в других периодических изданиях, даже в "Искре". Нередко больше половины подготовленных редакцией материалов попадало под запрет. Долгое время для цензурования "Дела" существовал особый, не предусмотренный законами о печати порядок: все материалы, предназначавшиеся для очередного номера, рассматривались не отдельными цензорами, а цензурным комитетом в полном его составе.
Однако журнал упорно боролся за свое существование. Благосветлов умело обходил цензурные препятствия и не давал возможности изменить характер и направление издания.
У "Дела" вскоре сложился определенный круг постоянных читателей. Журнал был распространен в обеих столицах, в провинции, в армии. Тираж его доходил в 1870 г. до 4000 экземпляров.
С первых дней "Дело" по причинам цензурного характера должно было соблюдать большую осторожность в полемике с консервативной и либеральной прессой. Прямая и резкая критика заменялась насмешкой и едкой иронией по поводу незначительных, но характерных выступлений реакционных журналов и газет: "Московских ведомостей" и "Русского вестника" Каткова, "Вести" Скарятина, "Всемирного труда" Хана и Аскоченского.
По традиции демократической прессы каждая книжка журнала состояла из двух основных отделов: первый - беллетристика и статьи научного содержания, второй - публицистика, объединенная под рубрикой "Современное обозрение". Общественно-политическое направление "Дела" особенно ясно выражалось в его публицистике. Публицистический отдел был ведущим в журнале Благосветлова. Здесь постоянно сотрудничали: Шелгунов, автор многочисленных статей и большого числа "Внутренних обозрений", фельетонист Минаев, беллетрист Станюкович, Эли Реклю - иностранный обозреватель журнала, историки и социологи: Ткачев, Щапов, Берви-Флеровский, Лавров, Тихомиров и др.
Журнал "Дело" так же, как и "Отечественные записки", издавался в годы широкого распространения идеологии народничества. Это не могло не сказаться на его содержании и составе сотрудников.
Однако непосредственные руководители журнала (Благосветлов, Шелгунов и Станюкович), отдавая должное революционности и демократизму народников 70-х годов, не разделяли многих их теоретических взглядов. В "Деле" народнический этап русского освободительного движения отразился весьма своеобразно, что не позволяет в целом считать этот периодический орган народническим изданием даже в том смысле, как это говорится об "Отечественных записках". Менее остро поэтому выглядели здесь и противоречия между отдельными сотрудниками.
Ни один народнический лидер не принимал участия в редактировании журнала, тогда как в редакцию "Отечественных записок" входили в разное время Михайловский, Елисеев, Кривенко. Больше того, народники (Русанов) жаловались, что, пользуясь монопольным положением двух демократических журналов, редакция "Дела" очень требовательно относилась к их работам, была "чересчур строга", разборчива в помещении их статей и беллетристики у себя в журнале, не исключая работ Ткачева. Действительно, руководители журнала (особенно Благосвстлов) ограничивали пропаганду социологии народничества.
Главное внимание журнал "Дело" сосредоточил на борьбе с пережитками крепостничества и самодержавием. Реформа 1861 г., по глубокому убеждению публицистов "Дела", не изменила бедственного положения народных масс.
Крестьянский вопрос по-прежнему оставался основным вопросом русской революции.
В доступной для подцензурного журнала форме, с различными предосторожностями, сотрудники "Дела" (Шелгунов, Ткачев, Берви-Флеровский) постоянно разоблачали помещичью сущность, грабительский характер пресловутого "освобождения". Их внимание в первую очередь обратили на себя малоземелье и тяжесть выкупных платежей, наложенных на крестьян при освобождении, - главные следствия реформы 1861 г. Даже наиболее умеренные сотрудники "Дела", такие, как Гайдебуров, не скрывали помещичьего характера реформы 1861 г. и при случае указывали: "Положение о крестьянах... вовсе нельзя упрекнуть в невнимательности к помещичьим интересам".
Пережитки крепостничества, гнет самодержавия давали себя знать не только в деревне. Поэтому публицисты "Дела" не ограничивались критикой одной только крестьянской реформы, а развернули широкое обличение всех сторон российской действительности, пробуждая в читателях чувство искреннего негодования и протеста против существующего строя.
Систематически из номера в номер, в разных отделах и статьях под благовидными предлогами, чаще всего в форме "научного исследования", публицисты и писатели журнала доказывали, что Россия доведена ее правителями до нищенского состояния, а политический произвол ухудшает и без того тяжелое положение народа.
С неподдельной болью за судьбы родины журнал характеризует экономическое состояние страны. Ее земледелие стоит на самой низкой ступени развития. Ни в одной стране Европы земледелец не получает так мало, как в России. Слабо развита промышленность, перерабатывающая сельскохозяйственные продукты: свеклосахарная, винокуренная, маслобойная. Россия занимает одно из последних мест по производству машин, добыче угля и руды, по количеству рабочих. Текстильная промышленность развита больше других, но и в этой области Россия значительно уступает многим европейским государствам.
На первый взгляд, эти факты как будто бы и не ставились в вину царскому самодержавию и господствующим классам, но после выхода в свет книжек "Дела" цензоры неизменно с досадой отмечали, что материалы каждого номера подобраны тенденциозна и настоящее положение России выглядит на страницах журнала весьма мрачным. И хотя ни одна из статей "ни по тону, ни по содержанию, взятая отдельно, не представляет оснований к запрещению", подбор статей в каждом номере, несомненно, изобличает редакцию в стремлении "представлять жизнь народных классов с одной темной стороны".
Журнал не ограничивался критикой только экономической и культурной отсталости. Являясь сторонником полной демократизации страны, "Дело" постоянно обращает внимание своих читателей на факты политического и административного произвола. Резко критикует журнал политику царского правительства в области народного просвещения, осуждает домостроевскую рутину и трусость русского общества в вопросах женской эмансипации, ратует за расширение гражданских прав женщины и сферы приложения женского труда.
Все это, вместе взятое, не было мелким обличительством, которое так любила либеральная пресса. Ведущие сотрудники журнала понимали бесполезность тех корреспонденции и фельетонов, которые выступают "против отдельных фактов, отдельных личных случаев, составляющих результат других более широких общих причин". "Высшая борьба есть борьба с принципом", - заявлял Шелгунов, "Подогревать вопросы земства, гласного суда и т.д. значит, в сущности, заниматься подметанием мелочей". Такова была точка зрения большинства сотрудников "Дела".
Верные критическому, "отрицательному" направлению "Русского слова", сотрудники "Дела" сохраняли тем самым верность лучшим традициям 60-х годов и в новых исторических условиях неизменно являлись последовательными борцами против самодержавия и пережитков крепостничества. Недаром в отчетах Главного управления по делам печати журнал "Дело" вместе с "Отечественными записками", "Искрой" и некоторыми другими изданиями был отнесен к той категории периодических органов, которые "желают изменения самих основ общественного быта и государственного управления".
"Дело" в лице своих ведущих публицистов оправдывало эту характеристику. Несмотря на известные различия, большинство сотрудников все годы оставались принципиальными сторонниками революционных методов борьбы с царизмом, хотя высказываться по этим вопросам в журнале было чрезвычайно трудно. Они вели решительную борьбу с реакцией и критиковали либералов за их предательство и ренегатство. "Либерализм - это своего рода гангрена или чума, которая не только мешает отдельным поколениям, но и путает историю", - писал Шелгунов в "Деле". Непримиримо и резко отзывался о русских либералах и редактор издания Благосветлов в статьях "Старые романисты и новые Чичиковы", "Новые вариации на старую тему" и др.
Журнал открыто сочувствовал революционной борьбе западноевропейского пролетариата, особенно французского, и охотно освещал факты революционной борьбы европейских рабочих для пропаганды своих революционно-демократических идей и взглядов. Пример Франции, сбросившей в 1870 г. иго империи, назван был поучительным для других народов.
Хорошими чувствами нельзя лечить общественных зол, - не раз говорил Шелгунов. Прямо от Чернышевского идет утверждение Шелгунова о том, что историческая арена - не гостиная. Он остался верен своей прокламации "К молодому поколению", особенно в той ее части, где говорилось об уничтожении паразитических правящих классов, и в новой обстановке сохранил верность революционно-демократическому наследию 60-х годов. Самоотверженная борьба народовольцев нашла безусловную поддержку журнала "Дело".
Вместе с тем в "Деле" появлялись статьи, направленные на то, чтобы и в рамках существующего строя добиться известных улучшений, о чем писали Гайдебуров и некоторые другие. Это не означает, конечно, что Гайдебуров не имел демократических стремлений, но именно ему было свойственно неверие в революционность русского народа ("Внутреннее обозрение", 1868, Љ11). Однако не статьи Гайдебурова и подобных ему публицистов определяли лицо и направление журнала.
Отрицая полуфеодальный самодержавный строй царской России, сотрудники "Дела" не менее остро критиковали буржуазные порядки на Западе, национальную и колониальную политику буржуазии. Журнал часто сравнивал свою страну со странами Западной Европы и Америкой, чтобы нагляднее показать всестороннюю отсталость России. При этом, отмечая прогрессивность буржуазных государственных форм по сравнению с полуфеодальной монархией, журнал вовсе не видел в них своего идеала. Даже по отношению к наиболее приемлемой форме общественного и государственного устройства того времени, какой они считали молодую республику США, "Дело" проявляет трезвый реализм и осуждает недостатки американской социальной и политической системы. На примере Франции журнал показывает, что буржуазная революция дала "желанную свободу" только буржуазии, а рабочих "поставила в тяжелую зависимость от капитала и конкуренции".
Чрезвычайно важно отметить, что для характеристики положения западноевропейского пролетариата в журнале были привлечены сведения, почерпнутые из немецкого издания первого тома "Капитала" К. Маркса. В статье "Производственные ассоциации" на десятках страниц цитирует и пересказывает это произведение А. Шеллер-Михайлов. Однако понять, а тем более применить учение Маркса к анализу русской действительности публицисты "Дела" не сумели. Обращались они к трудам Маркса и позднее, в 80-е годы, но и тогда учение о классовой борьбе, историко-философское содержание марксизма оказалось ими не понятым.
В конце 60-х и в 70-е годы журнал в статьях своих ведущих публицистов трезво оценивал переходный характер эпохи и признавал, что Россия уже вступила на путь капитализма. Капиталистические отношения захватывают все шире различные отрасли народного хозяйства, констатирует журнал. Капитал сделался главной силой и "истинным двигателем общественной жизни" (Шелгунов). Сотрудники "Дела" хорошо понимали, что промышленность увеличивает общенациональное богатство, что новейшие изобретения, машины "двинули человечество в полстолетия настолько вперед, насколько не двинули бы его никакие школы и книги в тысячелетия".
В практических пожеланиях они выступают как настоящие "манчестерцы" (В.И. Ленин). Шелгунов, например, считал необходимым немедленное осуществление правильных, централизованных разработок каменноугольных залежей в Донецком угольном бассейне, железнорудных месторождений на Урале, т.е. выступал за расширение базы современной индустрии. Он без особого беспокойства отмечал, что в стране возникают новые промышленные центры, что благодаря капиталу "Волга покрылась сотнями пароходов; Россию изрезали десятки железных дорог; сообщение облегчилось и ускорилось, пульс промышленной жизни стал биться скорее". Но в решении вопросов, связанных с развитием в стране капитализма, журнал не смог избежать ряда противоречий и ошибок.
Идеологи крестьянства, по преимуществу публицисты "Дела" (Шелгунов, Берви-Флеровский), испытывали определенный страх перед беспощадной силой капитала, которая не знает никаких человеческих чувств. Поэтому наряду с требованием развития индустрии в журнале велась защита общины и кустарных промыслов как коллективной формы ведения хозяйства и основы социалистического строя в России, в связи с чем большое место отводилось вопросу о производственных ассоциациях. Публицисты "Дела", как и многие русские социалисты того времени, мечтали о промышленности без капиталистов, "где главным деятелем является сам народ, где все выгоды производства достаются ему, а не немногим фабрикантам", мечтали о превращении сельской общины в "сознательную, твердо организованную ассоциацию".
Эти мечтания базировались на идеалистическом преувеличении роли человеческого разума. Публицисты "Дела" не видели, "что только развитие капитализма и пролетариата способно создать материальные условия и общественную силу для осуществления социализма". Несмотря на противоречивость отдельных высказываний о русской общине, Шелгунов, например, бесспорно, шел к преодолению общинных иллюзий, так ярко воплотившихся в его прокламации 60-х годов "К молодому поколению". Он уже в 1869 г. признавал, что надежды на общину поставлены под сомнение всем ходом пореформенного развития. Ни Шелгунов, ни кто-либо другой из публицистов журнала не называл вслед за Кавелиным общину "палладиумом русского народа", на которой написано: "Сим победиши", как это делал Михайловский в "Отечественных записках".
Многие ведущие сотрудники "Дела" не приняли ошибочного взгляда народнических лидеров на ход истории человечества и не считали капитализм регрессом. Больше того, Шелгунову, как и некоторым другим публицистам, осталась чуждой теория героев и толпы. Для него было несомненно, что один в поле - не воин, и "немыслимы герои, желающие превратить народ в Панургово стадо". Народ, а не герои является основной движущей силой истории: "Историю творят массы обыкновенных людей". И хотя народники продолжали занимать видное место в журналистике, Шелгунов вместе с Благосветловым относились к ним в это время сдержанно, считая, что народничество "сузило горизонт мысли" и что "русское общественное сознание от этого очень много проиграло".
Сравнительно большое внимание в журнале уделяется положению рабочего класса, однако всемирно-историческая миссия пролетариата не была еще понята публицистами "Дела". Они смотрели на пролетариев как на страдающий класс, которому нужно помочь. Сотрудники журнала - Шелгунов, Ткачев, Михайлов, Берви-Флеровский - заявляли, что рабочий вопрос не "выдумка", как считали консервативные публицисты, в частности, Страхов и Катков: он уже поставлен в повестку дня всем ходом исторического развития страны. Не только на Западе, но и в России начинается рабочее движение. "Оно еще так слабо, так мало заметно, что какие-нибудь господа Страховы могут сказать, что и это движение не более, как нелепая выдумка кабинетных людей, не знающих русского рабочего, что русскому рабочему живется, как в раю, на фабриках и заводах, в селах и городах...". Но от этого дело не меняется.
В начале 80-х годов, накануне крупных стачек текстильщиков в Центральном промышленном районе (Владимир, Орехово-Зуево) журнал поместил ряд материалов, связанных с рабочим движением: статьи "Русский рабочий" Шашкова (1884, Љ5, 6), "Хроника рабочего труда" Приклонского (1883, Љ1), "Наша фабричность" Онгирского (1883, Љ1) и др.
Публицисты "Дела" во главе с Шелгуновым, несмотря на отдельные заблуждения, способствовали правильной постановке рабочего вопроса в России 70-х годов, вопреки попыткам Каткова, Страхова и прочих представителей официальной идеологии принизить значение этого вопроса.
Журнал вел неустанную пропаганду науки, оставшись верным программе "Русского слова". В естествознании публицистов "Дела" интересовали вопросы, непосредственно связанные с человеком, его развитием и условиями существования. Сотрудникам журнала как просветителям было свойственно преувеличенное представление о силе знаний в общественной жизни. Но их горячая защита передовой науки и популяризация ее достижений сыграли положительную роль в росте отечественной науки и культуры.
Беллетристика в журнале "Дело" играла второстепенную роль по сравнению с публицистическими статьями, как это было и в "Русском слове", не отличалась оригинальностью мысли и художественными достоинствами. Таких писателей, как Л. Толстой, Тургенев, Гончаров, редакция "Дела" не считала прогрессивными.
Многие авторы были тесно связаны с "Отечественными записками" и поэтому не могли участвовать в "Деле", хотя журнал охотно предоставлял свои страницы, например, Г. Успенскому. Приходилось ориентироваться на менее известные литературные силы, выдвигать молодежь.
Ведущее место в беллетристическом отделе занимали А.К. Шеллер-Михайлов, Н.Ф. Бажин, И.В. Федоров-Омулевский, позднее - К.М. Станюкович. Кроме них, печатались Г.И. Успенский, Ф.М. Решетников, В.А. Слепцов, А.И. Левитов, М.А. Воронов, П.В. Засодимский и др. В 70-х годах в "Деле" сотрудничал П.Д. Боборыкин, в 80-е годы - Д.Н. Мамин-Сибиряк, выступивший с романом "Приваловские миллионы". Невысокий уровень беллетристики журнала во многом зависел также от редактора отдела А.К. Шеллера-Михайлова, склонного к серьезной недооценке художественной стороны литературных произведений. Он полагал, что "писатель всегда силен идеями, а не картинами".
При всей справедливости требований высокой идейности такая позиция вела к излишней рассудочности в художественной практике самого Шеллера-Михайлова и отражалась на составе руководимого им беллетристического отдела.
Характерной особенностью беллетристики "Дела" было то, что в центре ее внимания стоял не крестьянин, хотя изображение крепостничества и его пережитков имело место в журнале, а разночинец-интеллигент: авторы журнала стремились создать тип положительного героя своего времени. Но они не смогли сделать это талантливо, на что не раз указывал Салтыков-Щедрин, выделяя из беллетристов "Дела" лишь Федорова-Омулевского с его романом "Светлов", или "Шаг за шагом".
Пробелы в оригинальной прозе редакция пыталась восполнить за счет переводов. В 70-е годы в "Деле" печатались романы Ф. Шпильгагена, В. Гюго, Э. Золя, Андре Лео и других прогрессивных романистов Запада, стихи Петефи. В 80-е годы появляются переводы произведений Ги де Мопассана, А. Доде, Джиованьоли, Э. Ожешко.
Критика и библиография в журнале "Дело" были боевым участком и подчас служили единственным средством политической пропаганды и агитации. Вместе с "Отечественными записками" Некрасова и Салтыкова-Щедрина "Дело" ведет непримиримую борьбу с реакционными писателями, с теорией "чистого искусства", разоблачает так называемую антинигилистическую литературу, пытавшуюся опорочить революционно-демократическое движение 60-х годов.
Защите гражданского, высокоидейного искусства в значительной степени были посвящены в "Деле" фельетоны Минаева "С Невского берега" и "Невинные заметки", литературно-критические статьи Ткачева и Шелгунова. Особенно показательна для борьбы с "чистым искусством" статья Шелгунова "Двоедушие эстетического консерватизма", направленная против воинствующего критика-идеалиста Н. Соловьева. В этой статье автор приближается к пониманию того, что эстетические теории носят классовый характер и выражают интересы определенных общественных групп. Шелгунову, как и Минаеву, Благосветлову, Ткачеву, было ясно, что теория Н. Соловьева хороша только для обеспеченной верхушки русского общества. Стремление увести искусство в область "вечных идеалов", "чистой художественности" могло в тех условиях родиться только у людей, вполне довольных существующими порядками. Критики "Дела" восставали против подобной теории искусства, согласно которой одни поют гимны, а другие пекут певцам калачи.
Другой стороной вопроса явилась теоретическая разработка проблемы положительного героя. Критики и публицисты журнала считали, что литература не может ограничиваться простым копированием жизни, а должна "возбуждать стремления к отдаленным идеалам" (Шелгунов). Они требовали создания таких героев, которым подражали, за которыми следовали бы молодые борцы с самодержавием.
Особенно активно критики "Дела" (Шелгунов, Ткачев) выступали за открытую тенденциозность в литературе и искусстве. Эта мысль составляет основу их литературных убеждений. Однако такое требование, справедливое самое по себе, нередко приводило их к ошибочной оценке творчества отдельных писателей, у которых эта тенденциозность не была выражена прямолинейно. Показательно в этом смысле непонимание ведущими критиками журнала - Ткачевым и Шелгуновым - творчества Салтыкова-Щедрина. Опираясь на статью Писарева "Цветы невинного юмора", Ткачев при поддержке Благосветлова долгое время отрицал на страницах "Дела" социальное значение сатиры Салтыкова-Щедрина на том основании, что не находил в ней передовых идеалов, прямого сочувствия прогрессу ("Безобидная сатира", 1878, Љ7). Несколько раньше Шелгунов в статье "Горький смех - не легкий смех", опубликованной в десятом номере журнала за 1876 г., признавая меткость сатиры Салтыкова-Щедрина, тем не менее утверждал, что писателю недостает ясной мысли и последовательного миросозерцания, которые бы дали содержание его творчеству.
Следует указать, что после смерти Благосветлова, недоброжелательно относившегося к Салтыкову-Щедрину, журнал отказался от несправедливых нападок на великого сатирика. В 1881 г. в "Журнальных заметках" Ф. Решимова (псевдоним Станюковича) была высоко оценена литературная деятельность Салтыкова-Щедрина в 70-е годы. В 1883 г. в статье Протопопова о Салтыкове-Щедрине он с полным уважением назван "политическим писателем", а его сатира объяснена как плод настоящей большой любви к родине ("Характеристика современных деятелей"). Изменил свое отношение к творчеству Салтыкова-Щедрина в 80-е годы и Шелгунов.
Критики "Дела" допустили грубые ошибки в оценке творчества Л. Толстого, явившегося, по словам В.И. Ленина, шагом вперед в художественном развитии человечества. В то же время они преувеличивали значение романов Шеллера-Михайлова и других беллетристов "с направлением" (статья Ткачева "Тенденциозный роман", 1873, Љ2, 6, 7).
Но в ряде других вопросов - например, в критике натурализма, пустого либерального обличительства - "Дело" оставалось на уровне эстетических теорий 60-х годов. Шелгунов, Минаев, Благосветлов вместе с "Отечественными записками" искренне приветствовали и поддерживали разночинную литературу, в частности Решетникова, чьим героем стал трудящийся человек, рабочий.
Бесспорной заслугой критиков "Дела" было то, что они вместе с "Отечественными записками" отстаивали в годы реакции эстетику революционных демократов, когда правящие классы стремились всеми способами вытравить из памяти общества идеи 60-х годов, предать забвению имена Чернышевского и Добролюбова.
Журнал "Дело" сохранял свое демократическое направление вплоть до 1884 г., чем он в большой доле обязан Благосветлову, а также его соратникам и преемникам по редактированию - Шелгунову (1881-1882) и Станюковичу (1882-1883). Журнал честно пронес знамя демократии через полосу реакции, наступившей вслед за спадом революционной волны 60-х годов, и во всеоружии встретил новый подъем в конце 70-х - начале 80-х годов XIX в. Своими статьями он постоянно содействовал просвещению русского общества, будил революционную энергию передовых слоев русской интеллигенции, звал их на борьбу с самодержавием.
Под давлением правительства и цензуры с 1884 г., после ареста Шелгунова и Станюковича, "Дело" как орган демократии фактически перестает существовать: он теряет общественное значение, издается случайными людьми, нерегулярно, и в 1888 г. выход его окончательно прекращается.