Денисов Юрий Юрьевич : другие произведения.

Каинова Печать

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Он хотел узнать Правду. И он её узнал. Но она оказалась совсем не такой, как он ожидал.

   Юрий Денисов
  
  
  
   Каинова Печать
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Он в вечер одинокий, - вспомните, -
   Когда глухие сны томят,
   Как врач искусный в нашей комнате
   Нам подаёт в стакане яд.
   Он в час глухой, когда, как оводы,
   Жужжат мечты про боль и ложь,
   Нам шепчет роковые доводы
   И в руку всовывает нож.
   В лесу, когда мы пьяны шорохом
   Листвы и запахом полян,
   Шесть тонких гильз с бездымным порохом
   Кладёт он молча в барабан...
  
   Валерий Брюсов. Демон самоубийства
  
  
   Есть потомство Каина и потомство Авеля...Сыновья Каина, злые и жестокие, господствуют над сыновьями Авеля: одарённые безмерной властью над нежными душами, они притягивают их к себе и губят.
  
   Бальзак
  
  
   Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется.
  
   Н.В.Гоголь
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть 1
  
  
   Жизнь не разобьёт тебе сердце. Она его раздавит.
  
   Генри Роллинз
  
  
  
  
   Я называл этого человека своим другом, и многих это удивляло: на первый взгляд, трудно найти двух столь непохожих людей. Но, что бы ни происходило между нами, я
   никогда и в мыслях не порывался, что называется, хлопнуть дверью. Расстаться с
   Н и м? Легче отрубить себе руку.
   Да...Сергей и Таня...я жил только ради них. В каком-то смысле меня можно назвать человеком с тремя сердцами. И если хотя бы одно остановится - считай себя живым мертвецом.
  
   Утро, утро, что же было утром? Утром 20 сентября мы с Таней поссорились. Бессмысленная, бесцельная и безобразная ссора - такие только потому и случаются, что все пытаются их избежать.
   Я сидел в кресле, вцепившись пальцами в подлокотники, и наблюдал за тем, как она металась по кабинету, презрительно выплёвывая оскорбления мне в лицо.
   Наконец, она в слезах выбежала, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась
   И только тут я понял, что уже минут пять не дышу.
   Шумно выдохнул, откинулся на спинку, закрыв глаза. Сердце бешено колотилось, и каждый удар больно отдавался в висках. Я посидел так некоторое время, открыл глаза , повернул голову и посмотрел в окно.
   Тёмно-багровая грозовая туча угрожающе надвигалась на наш дом.
   Я посмотрел на фото в рамке, мирно покрывавшееся пылью на краю стола рядом с рукописью.
На меня со счастливыми улыбками взирали Евгений и Татьяна - молодые влюблённые. Обнимая друг друга за плечи на берегу озера, свободными руками они машут в объектив. А за их спинами догорает закат. Когда это было?... Лет пять назад; мы гостили в доме Сергея. Он встретил нас на причале с фотоаппаратом ("Запечатлеем этот миг, ведь он не повторится!").
   Я взял фото в руки и почувствовал на губах улыбку. Таня дразнила меня, специально раскачивая лодку, и смеялась в ответ на моё ворчание.
   Это воспоминание ледяной иглой впилось мне в сердце.
   Я вздрогнул: комната неожиданно озарилась мертвенным светом. Я подошёл к окну. Над горизонтом мерцало призрачное зарево, словно небесная светомузыка к грандиозной, неслышимой нашему уху симфонии.
   Я простоял целую вечность, заворожённый этой картиной, затем задумчиво прошёлся по комнате, вглядываясь в Её лицо. Как будто я мог найти ответ в этих глазах. Её сияющий насмешливый взгляд словно ласкал мне душу.
   Я подошёл к столу, и новая вспышка, и в комнате вдруг посветлело, и я повалился боком на столешницу, вцепившись пальцами в рубашку на груди, оттягивая и разрывая, и две верхние пуговицы, подскакивая со стуком, покатились в разные углы комнаты, и я сполз на пол, сметая с края страницы рукописи, и они разлетелись в воздухе, плавно опускаясь, как сухие жёлтые листья в сентябре. Я скорчился на ковре, ловя ртом воздух словно рыба, выброшенная на берег. В безжалостно бесконечное мгновение между вспышкой и раскатом грома не было ничего кроме заполненной болью звенящей пустоты ни звуков ни мыслей ни чувств чудовищная чёрная дыра груди засосала их и только пение высокое тонкое пение почему я его слышу я ведь не тону тону тону в океане боли и слышу пение да я его слышу слышу слышу собственный вздох - словно шелест ветра в тоннеле.
   Ухватившись за край стола, я поднялся на ватных ногах, ощущая страшное опустошение и слабость.. Меня словно вывернули наизнанку и пропустили через отжим стиральной машины.
В нижнем ящике стола у меня был целый склад лекарств. Я шагнул, чтобы обойти стол. И под ногой у меня что-то хрустнуло.
   Я опустил взгляд и увидел под ступнёй фото. Я осторожно убрал ногу: стекло треснуло пополам.
   Я долго смотрел на тонкую извилистую трещину, протянувшуюся через наши сцепившиеся руки.
   - Можно вставить другое, - пробормотал я. - Всё ещё можно исправить.
  
  
   К вечеру гроза утихла, как и боль обиды. Иди к ней, приказал я себе, Иди.
   Но я не знал, захочет ли она меня видеть. Я не знал, сколько из того, что она говорила, было правдой. Вот что пугало меня - я не знал.
   Я вышел из кабинета.
   Дверь в спальню была приоткрыта.
Проходя через зал, я бросил мимолётный взгляд на телефон и вздрогнул. Я забыл позвонить Сергею.
   Таня сидела на кровати, потирая левой рукой висок. Она склонила голову, и волосы, смутно белевшие в полумраке, скрывали её лицо.
   Я вошёл; она вздрогнула и выронила что-то. Я подошёл и поднял с пола пузырёк тёмного стекла, поставил на тумбочку рядом с полупустым стаканом.
   - Что с тобой? Голова болит? - я едва узнал свой голос, так глухо и неестественно он прозвучал.
   Она молчала некоторое время, и я испугался, что ответа вовсе не будет; потом тихо, глухо, словно через силу выдавила:
   - Это валокордин.
   Я сел рядом и обнял её:
   - Что-то с сердцем?
Она робко, со страхом посмотрела на меня, покачала головой и улыбнулась:
   - Нет...только...вышла от тебя...и схватило. Это... от нервов всё, - в её глазах появилась мольба. - Прости, я была такой дурой...
   - Ну что ты, - я крепче прижал её к себе и коснулся губами прохладной щеки. - Забудь. Что касается меня, то я у ж е забыл.
   Нежная улыбка озарила её лицо. Я вновь, в который раз поразился её красоте. Её внешность для меня с годами не тускнеет. Я каждый раз вижу хорошо знакомое, но в то же в время совсем другое лицо. Так, перечитывая шедевр, открываешь новые оттенки и глубины.
   Я встал, раздвинул занавески, и золотистый свет хлынул в лицо. Облачная пелена, подсвеченная снизу - нежно-розовая, словно клубничное мороженое, - почти полностью затянула небо, и только узкая полоска акварельной глазури светлела у самого горизонта. Я раскрыл окно; налитый озоновой свежестью воздух весело и свободно ворвался в грудь, живой водой разлился по венам.
   - Смотри! - почти прокричал я в восторге. - Какая поэтическая картина! Так и просится на холст! И всё выглядит совсем по-новому! Ты не замечала: каждое утро оттенок неба неуловимо меняется, и всё вокруг - дома, деревья, люди - ново, свежо и отчётливо; краски сочные, как на непросохнувшей картине. Мир за ночь обновляется; тьма, грехи, страхи змеиной кожей сходят с него.
   Таня смотрела на меня широко раскрытыми , влажными от слёз глазами.
   - Боже, - выдохнула она. - Ты настоящий поэт!
   Какой-то детский восторг охватил меня; я открыл рот, чтобы сказать, как люблю её, как в зале, разбивая хрустальную тишину дома, зазвонил телефон; этот пронзительный клёкот прозвучал в мирном безмолвии резко, требовательно и грозно.
   Мы оба вздрогнули и повернулись в сторону зала.
   - Кто это? - с тревогой посмотрела она на меня.
   - Не знаю...сейчас...
   Дверной проём, покачиваясь, угрожающе надвигался.
   На пороге я замер в нерешительности.
   Телефон содрогался и подпрыгивал на столике. Ну же, смелее, глумливо зазывал он.
   Я вышел из комнаты и шагнул во тьму.
  
  
   Я подъехал к дому Сергея без пяти восемь. Солнце уже заходило, свинцово-серое небо, нависшее, казалось, над самой головой, окрасилось алым на горизонте.
   На газоне перед террасой сбились в кучку несколько машин, мигал проблёсковым маячком милицейский "уазик". Трое ребят в камуфляже с автоматами наперевес сплёвывали под ноги и оживлённо смеялись над чем-то.
   Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Я не мог заставить себя выйти из машины. Я слышал, как один из молодцев, давясь от накатывающего смеха, рассказывает анекдот:
   - Короче, слышь, прибыло пополнение в женский монастырь. Пожилая монахиня спрашивает: "Сёстры! Кто видел мужской срам?" - несколько вытянули руки. - "Вот тазик со святой водой, промойте глаза. Кто трогал?" - ещё несколько вытянули. - "Вымойте руки!". И тут одна из задних рядов выкрикивает: "А можно рот прополоскать, пока ж... никто не помыл? Ха-ха-ха-ха!"
   Все трое согнулись в конвульсиях.
   Я открыл глаза, стиснул зубы и вышел из машины.
   С крыльца на меня мрачно-серьёзно взирал высокий красивый брюнет в кашемировом пальто. Он сошёл и крепко пожал мне руку.
- Здравствуйте. Соболев Владимир Александрович, Следственный Комитет по Новгородской области.
   Я молча кивнул, не в силах сказать что-нибудь. Он бросил на меня быстрый взгляд и опустил глаза, нахмурившись.
   - Ну, пойдёмте.
   В гостиной царила мрачное, давящее молчание. Боголепов сидел в кресле у камина, положив локоть на подлокотник и уперев кулак в подбородок, судмедэксперт в белом халате стоял у окна ко мне спиной и листал блокнот с записями. Тут же рядом курил коренастый полноватый мужичок в форме, с пшеничными усами и добродушными морщинами в уголках голубых глаз, смотря с тоской и усталостью в окно и стряхивая пепел в цветочный горшок
   Мы вошли; Боголепов поднялся и сдержанно кивнул; судмедэксперт обернулся и принялся изучающее рассматривать меня; старичок у окна суетливо выбросил сигарету в окно и шагнул мне навстречу, протягивая руку (предварительно вытерев её о штанину):
   - Кузьмин...Олег Дмитриевич... эээ ....участковый инспектор. Это судмедэксперт прокуратуры Зубарев, это понятые, ... ну , господина Боголепова вы знаете...
   Я как-то неуместно, машинально улыбнулся. Вообще дальше за меня будто говорил и действовал кто-то другой, а я наблюдал за происходящим со стороны.
   Я осмотрелся повнимательнее и увидел , что в гостиной находятся ещё два человека: пожилая женщина в очках и парень-подросток. Он был ко всему равнодушен и. похоже, нервно дожидался, когда можно будет слинять. Она смотрела с сочувствием. При виде них у меня почва ушла из-под ног.
   - Ну что, - услышал я свой голос откуда-то издалека. - Где он?
   Следователи переглянулись.
   - Идёмте!
   Соболев направился к выходу.
   Мы вышли на заднюю террасу. Сначала передо мной вышли Олег Дмитриевич и Соболев, из-за широкой спины последнего мне ничего не было видно, а потом он отошёл в строну и...
   И тут я у в и д е л.
   Приложив руку к губам, я сошёл по ступенькам и сделал два неуверенных шага по скользкой упругой траве, словно стараясь убедиться, что зрение меня не обманывает. Но ближе я подойти не мог; ноги словно вросли в землю.
   - Господи, - прошептал я, содрогнувшись.
   - Батюшки святы, спаси и сохрани,- пожилая женщина со страхом в глазах перекрестилась.
   - На чём это он? - спросил Олег Дмитриевич.
   - На чулках,- буркнул Зубарев. - Женских.Орригинально!
   Я попятился, резко развернулся и поспешил в дом. Все испуганно расступились. Добрёл на ослабевших ногах до ближайшего кресла и рухнул в него. Тут-то меня и начало колотить.
   Передо мной стояла эта жуткая картина...
   Все встревожено обступили меня.
   -Ну, ну, успокойтесь - положил мне руку на плечо Кузьмин. Он налил в стакан из графина. -Вот, выпейте воды.
   Я пытался, но никак не мог унять дрожь в руках. Половина выплеснулась на брюки. Зубы стучали о стекло.
   - Нужно подписать протокол опознания, - мягко сказал Олег Дмитриевич.
   - Что вы... - поднял я на него глаза. - Понимаете, это...это не он!
   - Как не он! -опешил Олег Дмитриевич. - То есть...как...
   - Да что мы здесь, шутки шутим, что ли? - возмутился судмедэксперт. - Вы думаете, мы из программы "Розыгрыш"?
   - Да его узнать нельзя!
   - Ну, ещё бы! - фыркнул Зубарев.
   - Это всегда так?
   - Ну да, - равнодушно зевнул Зубарев. - Это один из самых, я бы сказал, неэстетичных способов умереть. И довольно мучительный.
   Олег Дмитриевич смущённо кашлянул.
   Асклепий продолжал:
   - Да, ещё хорошо что он на воздухе, так сказать.
   - О чём вы?!
   - В момент смерти резко расслабляются все мышцы, сфинктеры в том числе. Организм исторгает кал, мочу и сперму... Ну так что, будете подписывать или ещё раз хотите взглянуть?
   - Не хочу я ещё раз на это смотреть! Я подпишу.
   - Сами понимаете. - сказал извиняющимся тоном Олег Дмитриевич, - подавая мне протокол. - Мы сейчас нигде не можем отыскать его жену. Да и лучше ей на это не смотреть...
   - Вика! - с ужасом вспомнил я. - Она же ещё не знает! Что с ней будет, когда ей сообщат? Она просто не поверит...
   - Да уж придётся поверить, - усмехнулся судмедэксперт.
   Я закрыл лицо руками:
   - Бред какой-то...ему же только тридцать три исполнилось...
   - Ещё бы не бред! Вот такая бредовая жизнь. И посмертная записка тоже отдаёт бредом.
   - Записка?
   Олег Дмитриевич повернулся к Гиппократу:
   - Неси записку.
   Тот достал из чемоданчика листок бумаги в полиэтиленовом пакетике и передал мне. Поперёк кривыми, растянутыми каракулями без знаков препинания было нацарапано:
   Достоевский всю жизнь мучился а что если Бога нет меня мучает ужасная уверенность что он есть я ненавижу его не за то что он позволяет кому то умирать а за то что он позволяет кому то рождаться
   Я читал, и сердце сжималось с болью
   - Что всё это означает? - поражённо спросил я, обводя взглядом окружающих.
   - Да мы сами вообще-то хотели бы знать.
   - Но...как ему могло всё это придти в голову?
   - Обычная суицидальная депрессия. Такое ведь нельзя совершить в нормальном состоянии, ну и, следовательно, написать...да это вообще-то вполне в его стиле.
   - Да нет...то есть да, но...он начал меняться в последнее время...
   - А-а-а, да, - припомнил Олег Дмитриевич. - Помнишь, когда мы дом осматривали, в кабинете на столе Библию видали? Но чем это всё вызвано? Может, чувствовал скорую смерть?
   - Да нет. Он как раз был полон творческих планов, хотел начать новую жизнь. Это всё под ЕЁ влиянием, - кивнул я на Викино фото на каминной полке.
   Все повернулись в ту сторону и на минуту воцарилась тишина.
   - Так это Виктория Павловна? - тихо переспросил Олег Дмитриевич, всматриваясь. - Да, хороша...и как он мог дойти до этого, имея такое сокровище? - он повернулся ко мне. - Ну что, расписались? Может, всё - таки глянете ещё разик? Понимаю, лицо в значительной степени обезображено...
   - Нет-нет, спасибо.
   Я расписался и отдал акт опознания Соболеву.
   - Ну что, - сказал Олег Дмитриевич судмедэксперту. - Надо уже на носилки как-то товарища передислоцировать. Где там наши гаврики, Зови давай.
   - Зову, - направился к двери судмедэксперт. -Даю.
   - Понятые, распишитесь, и вы свободны.
   Парень с кислым выражением расписался и поспешно, угрём выскользнул. Старушка на прощание тихо сказала:
   - Бог вам в помощь.
   Олег Дмитриевич поклонился:
   - И вам того же, матушка.
   Явились архаровцы.
   - Ну чё? Где клиент?
   - Клиент спит.
   Все засмеялись.
   Я встал:
   - Я помогу!
   - Нет-нет, мы сами, - замахал на меня руками Олег Дмитриевич, и снова усадил меня в кресло.
   Все вышли, кроме нас с Боголеповым.
   Он сел в кресло и погрузился в раздумья. Я подошёл к камину и взял в руки фото.
   Тёмные густые волосы. Чистый лоб. Тонкие изогнутые брови, нежно-розовый улыбающийся ротик, кроткий и наивный взгляд зелёных глаз, которые смотрели как-то просяще, с мольбой, снизу вверх... Глядя на эту фотографию, я всегда думал: "Неужели кто-то осмелится обидеть это нежное хрупкое существо? Неужели кто-то захочет погасить блеск в этих глазах?".
   - Что же теперь с тобой будет? - спросил я задумчиво. -Я даже не знаю, где ты теперь.
   - У матери под Тверью, - сказал Боголепов.
   Я удивлённо посмотрел на него. Он пожал плечами.
   - Я же исполнитель завещания. Мне всё равно пришлось бы разыскать её.
   - Но вы, конечно, понимаете, что журналистам...
   - О, им я не скажу и позабочусь, чтобы они ей не досаждали.
   Тело внесли на носилках в гостиную. С ног до головы оно было накрыто простынёй. Лица его я не видел. Слава Богу.
   Олег Дмитриевич задержался, остальные понесли тело дальше.
   - Ну что, вам надо заехать ко мне для дачи показаний.
   - А это долго?
   - Да нет! Просто пара вопросов для проформы, и всё, и домой! Без шуму, без пыли, протокол-опись-сдал-принял-отпечатки пальцев, ха-ха-ха...
   - Ладно, только я хочу в морг и лично убедиться, что там нормальные условия. Заодно и отпугну наглых журналюг, если они уже пронюхали. Да и помогу, если что...
   - Хорошо. А вы ведь прямо сейчас показания дадите? - обратился он к Боголепову? Тот кивнул и поднялся.
   В двери показался Зубарев:
   - Ну чё, кони пьяны, хлопцы запряжёны. Можно ехать.
  
   Судмедэксперт щёлкнул выключателем: бледное мерцающее сияние медленно растеклось по флюоресцентной трубке, осветив мертвецкую : тёмно-зелёный кафель, стол для вскрытий под галогенной лампой; на нём - тело под простынёй, из-под которой торчала ступня - бледная, цвета сырого куриного мяса. Рядом столик поменьше. На нём плевательницы с инструментами. На полу лужи побуревшей крови, как на бойне.
   У дальней стены трое на каталках дожидались своей очереди.
   - Так, - скомандовал Зубарев. - Вот на эту свободную.
   Мы вывезли каталку: колёсики тонко и надсадно поскрипывали.
   Тело было твёрдое и окоченевшее; когда мы переложили его с носилок на каталку, оно тяжело бухнуло, словно деревянная колода.
   - Мужик, подвинься! - пробормотал Зубарев отпихивая ногой в сторону каталку с другим "клиентом", бомжом в вязаной шапочке, загородившим место у стены.
   Мы вдвинули Сергея в образовавшийся проём.
   - Ну всё! Даст Бог, не убежит.
   -Да... - я рассеянно осмотрел секционный зал и вздрогнул: мой взгляд наткнулся на тело под простынёй. - А это что?
   - Где? - Зубарев проследил направление моего взгляда, вскинул брови. - Ах, это...тоже тяжёлый случай. Вчера вечером обнаружили. На выезде из Каменки. Тело было завёрнуто в полиэтиленовый пакет, а тот, в свою очередь, в брезентовый мешок.
   Его сбросили с машины, видимо. Если бы не растущий на склоне кустарник, за который зацепился мешок, тело скатилось бы в овраг и было надёжно скрыто.
   - Но...что же случилось?
   - Ой...не знаю даже, с чего начать,- он обошёл стол и, скривившись, критически осмотрел труп. - Нда...хотите взглянуть? Очень интересно.
   Я, не отвечая, неотрывно смотрел на простыню, резко белевшую в свете лампы, как снежный склон на солнце.
   Он театральным жестом откинул её. Как фокусник срывает покров со шляпы с кроликом и выкрикивает :"Вуаля!".
   "Вуаля!" - и взору моему открылось небывалое зрелище.
   Я отвернулся, зажимая рот рукой. Я толком и не разглядел ничего, но того, что увидел, мне хватило.
   Это было похоже на тушу на скотобойне. Иззелена-бледное тело с неестественно, нелепо вывернутой в плече правой рукой; глаза запали в предсмертной агонии. Рот раззявлен в беззвучном мучительном крике. На теле было пять-шесть запёкшихся ножевых ран, живот был вспорот от груди до паха, по краям висели лохмотья мяса. Внутри тоже было мясо - красное -красное, и в самом начале разреза, у основания грудины, белели торчащие рёбра. Я видел его сине-жёлтые лоснящиеся внутренности.
   - Господи, кто это?
   -Мужчина лет сорока., личность не установлена. Пока. Судя по всему, его держали в каком-то подвале. Судя по ожогам и ссадинам у запястий, он был привязан или прикован наручниками к трубе парового отопления.
   - Но кто это сделал?
   - Хе! - усмехнулся он. - Кто угодно. Их было несколько. Его пытали. Избивали, а потом начали колоть ножами и потрошить. Заживо. Он умер от болевого шока...Не знаю, что с людьми творится. Просто бес в них вселился... Теперь убивают друг друга хуже, чем на войне. Напьются, придурки... Один на голубом глазу жене своей башку топором отрубил, представляете? И зачем пьют - не пойму? Что нашли в этой гадости? Нет, русская нация тупорылая... Э, да на вас лица нет. Не выносите вида крови?
   - Я не выношу насилия...но кто эти садисты?
   - Какие - нибудь подростки, слушающие этот сраный блэк-металл и рассуждающие в стиле "религия - рабство воли". - он сжал зубы. Под кожей заходили желваки. - Рабство воли... Всё свободы от условностей им подавай. Поймай я хоть одного. Я бы его от всего освободил, прежде всего от его тупой башки.
   Он оторвал взгляд от трупа и посмотрел на меня:
   - Как видите, ваш друг сейчас - не самая важная проблема.
   -Для вас?
   - Вообще.
   Он проводил меня к выходу.
   - Ну ладно, - улыбнулся он, пожимая мне руку на прощание. - Даст Бог, свидимся.
   - Обязательно.
  
  
   Серые, с облупившейся штукатуркой стены коридора районного отдела милиции. Я собрался с силами и толкнул дверь кабинета следователя.
   Голое окно напротив двери, по обеим сторонам от него письменные столы. Слева (если смотреть от двери) Олег Дмитриевич погрузился в какой-то документ; справа за компьютером сидит молодой темноволосый парень. Угол стены за спиной Олега Дмитриевича обставлен шкафами с папками.
   - А, ну вот и вы, - Олег Дмитриевич сделал приглашающий жест рукой.- Ну, проходите. Не стесняйтесь. Может, чайку?
   - Нет, спасибо.
   - Это мой помощник, Коля.
   Парень привстал и приветственно кивнул.
   Мы пожали руки.
   - Что-то вид у вас неважный, - покачал Олег Дмитриевич головой, усаживая меня в кресло напротив. - Ну ничего. Долго мучить вас не будем. Бить буду аккуратно, но сильно, ха-ха-ха...
   Я слабо улыбнулся. Садясь, я на мгновение увидел в окне призрачное отражение комнаты и своего лица - бледного и измученного.
   - Ну что, можно начить, как говаривал незабвенный Михаил Сергеич?
   Я кивнул
   - Коля, ты готов?
   - Як пионэр!
   - Так! - Олег Дмитриевич сел и хлопнул по пухлой стопке папок:
   - ФИО полностью?
   - Лавров Евгений Андреевич.
   - Дата рождения?
   - 10 марта 1982 года.
   -Адрес проживания?
   - Посёлок Лесной, дом 12.
   Олег Дмитриевич поднял глаза и пристально посмотрел на меня поверх очков:
   - Это где такое?
   - В десяти километрах к югу от Великого Новгорода.
   - Ага...скажите, когда вы в последний раз виделись с покойным?
   - Наш последний разговор состоялся по телефону. Вчера ночью где-то часа в три ночи...
   Я смолк. Олег Дмитриевич удивлённо воззрился на меня:
   -Что-то не так?
   - Да нет...понимаете, он тогда очень хотел поговорить, судя по тону, да и вряд ли можно будить человека три ночи из-за пустяков, как я теперь понимаю... Я со сна, ничего не соображая, сказал: "Поговорим завтра"...Он сказал: "Ладно", но таким тоном, как нищий, которому отказали в милостыне... - я схватился за голову. - Господи, это же я виноват! Если бы я его тогда выслушал...
   - Может быть, вы преувеличиваете значение этого звонка...Значит, больше ничего не сказал Сергей Юрьевич?
   - Нет...
   - И, как следует из показаний господина Боголепова, весь предыдущий месяц покойный провёл в добровольной изоляции, то есть ни с кем не контактировал, даже со своей женой. Она уехала от него 20 августа, в день его рождения. Тогда же, на вечеринке, Боголепов и вы видели его в последний раз. Там, видно, произошло что-то такое, что заставило Викторию Павловну уехать. Можете рассказать подробнее о вечеринке? Кто ещё там присутствовал?
   - Да много кто, всех не упомнишь. Я большую часть этих людей никогда не видел: Разин был - директор издательства, критики, коллеги - писатели , журналисты... да много кто. Серёга же был душа нараспашку, первого встречного домой тащил. Он слишком легко ко всему относился, всех считал своими друзьями... Ему казалось, что раз он такой замечательный, все его должны любить, и в значительной степени оказывался прав. Как думать иначе, когда тебя обожают миллионы? Вокруг него всегда паслась толпа прихлебателей: пользовались его добротой, брали деньги и не возвращали, спаивали... Я пытался его вразумить, в последний год у него появилась Вика, и гулянки практически прекратились. Естественно, эти господа её невзлюбили. И то, что произошло на этой проклятой вечеринке, было тонко спланированной интригой.
   - Ну-ка, ну-ка, поподробнее...
   - Значит, так. Была там одна подруга Вики, Надя - ну, вы знаете, какая у женщин дружба... она сговорилась, видимо, с двумя псевдодрузьями. Он хотела... ну, вы понимаете...
   - Понятно, понятно... ну так что?
   - Те Серёгу весь вечер подзадоривали и подпаивали, а она его обрабатывала, так обрабатывала, что и памятник не выдержал бы. Она действительно такова, что мало кто удержится...
   - Ну и... это случилось?
   - То-то и оно, что, по сути, ничего не было... но и того, что было, хватило. Вика многое ему прощала, но ведь и ангельское терпение может лопнуть. Она с одной сумочкой бросилась на вокзал.
   - А гости как на это прореагировали?
   - А как 90% людей реагирует на 90% событий? Они смеялись над всем этим. И вообще, похоже, плохо поняли, что происходит. В общем, продолжали веселиться.
   Олег Дмитриевич и Коля обменялись взглядами, выражавшими нечто вроде: "О времена! О нравы!"
   - Нда...Я Викторию Павловну понимаю. Разве мог он так поступить, если бы любил? Этот человек мог вообще хранить кому - нибудь верность?
   - Он не раз клялся ей в любви. На самом деле действительно глубоко любил и уважал её...да и как иначе?
   - Да, мы видели фотографию - это ангел во плоти.
   Я кивнул, перед глазами всплыло лицо на фото.
   - Вероятно, он не испытывал к ней сильной физической страсти, но ведь это не главное...
   - Конечно, - усмехнулся Олег Дмитриевич. - Но невольно взгляды его обращались к другим женщинам. Бабник - это не лечится.
   - Думаю, что так , но именно ради Вики он целый год держался. Вообще под её влиянием он начал сильно меняться...да и в тот вечер его споили, та сама к нему лезла...и главного всё равно не произошло! Если рассуждать логически, а не в состоянии аффекта, как Вика, поводов для разрыва не было.
   - Ну, знаете, как сказал Хемингуэй, "Женщину теряешь из-за своего скотства", - блеснул знаниями Олег Дмитриевич. - Согласитесь, уж больно легкомысленно повёл себя ваш друг.
   - Что ж, он действительно был немного без царя в голове. Импульсивным. В этом и был секрет его обаяния. Вряд ли он осознавал всю серьёзность ситуации. Он был уверен, что она сама к нему вернётся наутро. Но даже я не выдержал - отвёл его наверх и всё ему высказал. Я так никогда ни на кого не орал. Нервы не выдержали...Он взбеленился, мы чуть не подрались. Короче, я тоже в бешенстве уехал оттуда.
   - И после этого вы с ним целый месяц не разговаривали...
   - Да. Естественно, я постоянно прокручивал в голове эту ситуацию, переживал и корил себя за то, что не спас ситуацию, не попытался разобраться с этим. Я уж собирался сам позвонить ему, найти её...помирить их...
   -А вы- то тут при чём?
   - Я же друг, не могу стоять в стороне! Иногда чужие проблемы - это наши проблемы.
   - Бросьте. Где тонко, там и рвётся. Значит, не так уж и сильно любили друг друга.
   - Не думаю. Просто любовь может выдержать суровые испытания, как говорится, годы и расстояния, но одним неосторожным поступком её очень легко растоптать. Нет, это была такая любовь, что вызывала зависть. Их хотели разлучить... я уверен, что они опять были бы вместе. Вика пожалела бы со временем. Где бы она ещё второго такого нашла?
   - Ну да, ну да...Богач, красавец, всеобщий кумир - и чем закончилось...Вот тебе и принц на белом коне.
   - Не надо было устраивать эту вечеринку. Ведь знали же они оба, что это опасно!
   - Да не знали они ничего. Что могут знать счастливые люди?
   - Ну... где веселье, там вино, где вино, там женщины, где женщины...там сам чёрт ногу сломит. Беги пока живой! Вообще, моё мнение - семья и все эти увеселения несовместимы.
   - Да, только наши браки с таких вот гулянок и начинаются...ну да ладно. Значит, наш герой продолжил веселиться как ни в чём не бывало?
   - Знаете, он вообще как с катушек сорвался... будто всё, что год в себе держал, наружу вырвалось. Он даже есть сразу начал как-то неумеренно, жадно...он вёл себя как капризный ребёнок. Всё ел, ел и ел, как будто никак не мог наесться.
   Олег Дмитриевича передёрнуло. С неприязненной гримасой он продолжил :
   - ...а наутро протрезвел, опомнился, христиански раскаялся ; а поездок-то - ту-тууу -уехал! Мда - с... А Виктория Павловна тоже... знала ведь, за кого выходит. Правду говорят: величайшее заблуждение женщин - "Он изменится", величайшее заблуждение мужчин - "Она никуда не денется".
   Он откинулся в кресле, расстегнул две верхних пуговицы форменной рубашки, устало потёр шею с тыльной стороны.
   - Скажите, вы в последнее время не замечали в поведении друга каких-нибудь странностей, то есть не обычных эксцентричностей, а чего-то ему совсем не свойственного - чрезмерной пугливости, повышенной тревожности? Может, он говорил об угрозах, преследовании?
   Я напряг память, покачал головой:
   - Нет, я бы заметил.
   - Хорошо. А какие-нибудь случайно оброненные словечки, туманные намёки...
   - О чём вы?
   - Видите ли, - вкрадчиво начал Олег Дмитриевич. - Самоубийцы в большинстве своём заранее предупреждают. Не прямо, а косвенно. Настолько косвенно, что даже частенько перебарщивают. Намекают друзьям, жёнам, коллегам - обычно не доходит. Мы, увы, редко бываем по-настоящему внимательны к своим близким; они с годами превращаются для нас в некий предмет обстановки, нечто среднее между мебелью и пылесосом. Те же, видя такую реакцию, укрепляются в своём решении. А потом уже, опосля, в головы родственникам приходит хорошая мысля: были ведь знаки. Могли спасти. Вот так: прошляпили целую жизнь по одной только невнимательности! Большинство для одного привлечения внимания попытку и совершают. Ломают комедию, а выходит трагедия. Вот недавно был случай: муж, торжественно увенчанный рогами, решил проучить жену, и к её приходу встал на табуретку с петлёй на шее. И, надо заметить, ему удалось пробудить в ней чувства. Она два дня билась в истерике. Потому что он слегка переиграл, слегка так... слишком сильно верёвку затянул, сонную артерию и пережал. Так, стоя на табуретке, и отдал Богу душу, царствие ему небесное ...так, ладно. Ещё один вопрос:
   У вашего друга , насколько известно, были проблемы с наркотиками? И вы пару лет назад уговорили его лечь в реабилитационную клинику?
   - Да, но тогда по большей части ему помог Боголепов. Это была закрытая лечебница для вип-персон. Их имена и сам факт их пребывания там держались в секрете. У меня не было таких связей, как у Боголепова, а у него там половина клиентов и знакомых перебывала.
   - Но курс лечения не был завершён?
   - Да, Сергей сбежал. Сказал, что уже вполне здоров.
   - Также у него были проблемы с законом? Его неоднократно арестовывали за хулиганство, драки в ресторанах, незаконное хранение оружия и хранение наркотиков. Мик Джаггер, да и только. Его выручала его слава и всеобщее обожание, а также господин Боголепов, вносивший залог неоднократно.
   - Точно так. К чему эти вопросы?
   - Да так, для полноты картины...Последнее: вы в последние два дня выходили из дому?
   Я засмеялся:
   - А, теперь всё ясно. Конечно, я его убил, обставил всё как самоубийство, быстренько вернулся домой за сто километров, так что жена не заметила...хотя нет, мы с ней в сговоре...
   Олег Дмитриевич примирительно поднял руки.
   Мы никого ни в чем не подозреваем, да пока и не в чем. Это простая формальность.
   Я вздохнул:
   Ну хорошо. Вчера я съездил в город закупиться. Заехал в "Волну". Это было около десяти утра. Ещё я заехал к Алёне, подруге жены. Тане - то есть моей жене - через три недели день рождения, а муж Алёны художник. Я заказал ему портрет по фотографии.
   - Ладненько, - Олег Дмитриевич подошёл к окну. -Ну вот, опять ливень. На дорогах скользко. Может, вас подвезти?
   - Нет-нет, я сам, спасибо.
   - Ну что же, пока вы свободны. Конечно, нам могут понадобиться новые факты...
   - Я полностью к вашим услугам, - улыбнулся я, вставая и подавая ему руку.
   - Мы на вас надеемся.
   - Так когда в следующий раз?
   - Вам пришлют вызов.
  
  
   Сергей умер; все факты налицо. Я понимаю это умом, но не могу принять сердцем. Меня охватило странное ощущение, будто он вовсе и не жил. Что он был только призраком. А кто мы, как не призраки? Люди видят нас, слышат и иногда боятся, но не считают нас живыми, проходят сквозь нас, не чувствуют нас, не слышат...
   Дождь уныло лил с самого утра. Я стоял у окна в зале и слушал убаюкивающее журчание воды в канавах и мне казалось, за мутной пеленой маячит неясная тень; кто-то притаился в саду, выжидая, чтобы ворваться в дом, разрушить и осквернить наш маленький уютный рай.
   Я поставил Джона Леннона, и под печально-монотонные звуки "Isolation" принялся читать передовицу газеты "Фемида":
  
   Ш О У Д О Л Ж Н О П Р О Д О Л Ж А Т Ь С Я
  
  

Вы ушли, как говорится, в мир иной -

Летите, в звёзды врезываясь.

Ни тебе аванса, ни пивной -

Трезвость...

В.Маяковский. Сергею Есенину

  
   "20 сентября 2010 года. Вы никогда не забудете этот день. Внезапная смерть "великого" писателя Сергея Грановского повергла страну в состояние шока. Похоже, заскучавший на нашей бренной земле enfant terrible решил сменить обстановку. И громко хлопнуть дверью напоследок.
   В шестом часу вечера агент, адвокат и много кто ещё писателя, Валерий Боголепов, решил навестить своего клиента, встревоженный тем, что тот уже месяц не выходил на связь. Дверь была не заперта. Войдя, он нашёл дом пустым, но, как он выразился, "по странной интуитивной догадке" вышел в сад и обнаружил тело. И немедленно вызвал врачей и работников правоохранительных органов.
   При первичном внешнем осмотре следов насильственной смерти обнаружено не было. На столике стояли пустые бутылки из-под красного вина. В крови по результатам экспертизы содержалось повышенное количество алкоголя. Так же в ходе вскрытия установлено, что организм писателя серьёзно изношен в результате нервного истощения. Смерть Грановского стала резонансным событием и мгновенно обросла большим количеством домыслов и слухов. Теперь тот, кого при жизни одни считали сумасшедшим, другие - идолом и примером для подражания, стал фигурой и вовсе противоречивой. Как этот человек с сияющей мальчишеской улыбкой мог покончить с собой во цвете лет? Да ещё таким ужасным способом? Неужели он был настолько мрачным, страдающим внутри? И что же происходило в его душе весь этот последний месяц? И что же произошло? Действительно самоубийство? Мог ли такой человек перестать хотеть жить?
   Рассмотрим беспристрастно все обстоятельства дела.
   Здоровье писателя, судя по всему, было серьёзно подорвано за годы неумеренного и беспорядочного образа жизни. В последний месяц он переживал сильную депрессию от размолвки и возможного разрыва со своей женой Викторией Волгиной. Состояние было усилено алкогольным делириумом (белой горячкой).
   Боголепов отметил, что Грановский был очень ранимым человеком: "Может, он внешне был сильный, шальной и бесшабашный. А на самом деле хрупкий и беззащитный. Ему была свойственна детскость, в душе он был большой ребёнок. Вполне очевидно, что разрыв с любимой женщиной подкосил его, выбил почву из-под ног. Его внутреннее состояние стало ещё более неустойчивым. А для него и так были характерны резкие перепады эмоций. Пытаясь заглушить сердечную боль, он пил, пил, и ...перегнул палку. Знаете, нельзя так просто сказать о человеке: " Он был пьяницей ", важно разобраться, почему человек пьёт, что привело его к этому. Кроме того, в произошедшем (разрыв с женой) виноват его странный и , скажем так, сложный характер, и Сергея грызло чувство вины. Он способен был на раскаяние. А вы знаете, что оно иногда убийственно. Но я не думаю, что он сознательно покончил с собой. Скорее это было сделано в состоянии аффекта. Он всегда верил в лучшее и с презрением говорил о самоубийцах. В любом случае его смерть совершенно неожиданна. Мы все сейчас пребываем в глубоком шоке".
   Вообще многие - коллеги. друзья, поклонники - не верят, что Грановский мог в принципе совершить суицид. А вот что по этому поводу заявил Павел Костомаров, известный на всю страну психолог и психотерапевт:
   " Все напрочь отвергают версию самоубийства, объясняя это чрезвычайным жизнелюбием Грановского. Ну а как быть со Львом Толстым? Широчайший круг интересов, нечеловеческая энергия, все условия для счастья - богат, известен, женат на любимой - так отчего он "прятал в сарае ружьё, чтобы не застрелиться, и верёвку, чтоб не повеситься"? Или вспомним Эрнеста нашего Хемингуэя, с его силой, смелостью и страстью к наслаждениям, снесшего себе полголовы из двустволки? На самом деле, явление суицида не до конца изучено даже докторами психологии. Мы знаем: это реакция на проблему, кажущуюся непреодолимой - смерть близких, загубленное детство, безработица, тяжёлая болезнь и т. д. Конечно, многие снисходительно улыбнутся: "Это всё не о Грановском". Так ли это? Во-первых, хорошо ли мы знали этого человека( а мы знали писателя, соблазнителя, медийное лицо, но не человека)? Во-вторых, у самоубийства могут быть, возможно, и иные, глубоко личные и индивидуальные причины. Как я уже говорил, мы не так уж много знаем о явлении суицида. Опыт показывает: самоубийству обычно предшествует длительная депрессия. Но определить, кто из депрессивных склонен к нему, а кто нет, практически невозможно. Один страдает меньше, другой больше, но второй остаётся жить, а первый режет вены. Всё дело в силе или слабости характера? Может быть...но только ли? Проблема гораздо серьёзнее, чем кажется поначалу. Цифры говорят сами за себя. Наш славный 21 век уже нарекли "веком самоубийств".По прогнозу Всемирной Организации Здравоохранения к 2020 году суицид выйдет на второе место в списке причин смерти, опередив онкологические заболевания. Сейчас в год от самоубийств только по официальным данным умирает более 2 млн. чел., в 2 раза больше, чем от ДТП. А сколько ещё человек задумывались об этом или совершали попытки? Нас ещё никогда не захлёстывало такое море информации о том, как нужно жить, как достичь успеха. Мы образованы, мы решаем социальные вопросы, искореняем насилие, нищету и смертельные болезни, чуть ли не СПИД, мы развиваемся умственно, духовно и физически. Мы беспрецедентно благополучны. Так отчего же кругом - сплошное отчаяние и мрак? Впрочем, это так, информация к размышлению.
   Ещё кое-что: мы сейчас, конечно, уже не имеем возможности провести полноценное психиатрическое обследование, но я проконсультировался с некоторыми своими коллегами, и мы сошлись во мнении, что в последние годы(да и на протяжении всей жизни, но в последние два года симптомы стали явственнее) у Сергея Грановского наблюдались признаки шизофрении, а также нарциссического расстройства личности. Это сложный случай - совмещённые психические расстройства. Все помнят стремление Грановского нарушать правила, плевать в лицо общественному мнению, выходить за рамки приличия. Это как раз и характерно для шизофреников. А среди них особенно высок процент самоубийц.
   Тут возникает вопрос: как мы могли обожествлять психически нездорового человека? Но обожествляли же мы маньяка Сталина".
   Что ж, к столь авторитетному мнению стоит прислушаться. Так значит, писатель и впрямь наложил на себя руки? Или, может, слухи не врут и он действительно достоин своего звания "нового Есенина"? Таинственные недруги убили его, инсценировав самоубийство?
   Тут всплывают некоторые странные моменты. Один из членов следственной группы, пожелавший остаться неизвестным, отметил, что лицо трупа было синим. Такое бывает при удушении - кровоизлияние в мозг. Или спазм кровеносных сосудов. Но в таких случаях, как этот, человек умирает не от удушья, а от перелома шейного отдела позвоночника, когда осколки кости входят в мозг. Так же он отметил кровоподтёки и ссадины в области локтевых сгибов - вероятно, от верёвок, которыми предполагаемые убийцы связали писателя, пред тем как задушить его. Более того: проконсультировавшись с независимым судмедэкспертом, имя которого здесь тоже не будет упомянуто, он обнаружил ещё одну подозрительную деталь: странгуляционная борозда на шее Грановского была только на половине шеи. Такое бывает, когда преступник сзади душит свою жертву. Этот же работник милиции утверждает, что сразу после обнаружения трупа на место прибыли люди с серьёзными документами, которые запретили сообщать детали увиденного. В материалах следствия подобные факты не отражены. Следственная группа считает версию, что писатель был убит, надуманной и необоснованной - сообщает РИА "Новости".
Действительно, улик, подтверждающих эту версию, нет. Но. Если это обычное бытовое самоубийство, и поводов для возбуждения уголовного дела нет, зачем на место происшествия выехал сотрудник Следственного комитета?
   Почему на столе обнаружены бутылки вина, если всем известна сентиментальная привязанность Грановского к шампанскому "Вдова Клико"?
   И, наконец, если это убийство - то кто и почему?
   Ответы на эти вопросы нам ещё предстоит найти. Пока же ясно одно: хоть Сергей Грановский и умер, дело его живёт и побеждает. Тиражи его книг, и без того достаточно высокие, теперь подскочили и вовсе до заоблачных высот. В конце концов, это главное, не правда ли?".
   Я отложил газету, закрыл глаза. Посидел так минут десять. Затем посмотрел на фотографию в начале статьи, и увидел вновь то, что видел т о г д а.
   Тёмные, графически очерчённые на фоне красного закатного неба гротескные силуэты: ссутуленная фигура со склонившейся безвольно набок головой, соединённая чем-то вроде дохлой змеи с нижней толстой ветвью старого корявого дуба, изогнувшегося в немой агонии у самого озера.
   Я в ярости смял газету и швырнул в угол. В полёте она наполовину расправилась и побитой летучей мышью спланировала на пол.
   Я знал имя автора статьи: "Сергей Доренко".
  
  
   Обыкновенные небесные осколки, падая, сгорают в воздухе; вспышка - и всё, и даже памяти о них не остаётся.
   А есть глыбы настолько гигантские, что их гибель отзывается на всём живущем: мир содрогается, в пожарищах гибнут целые леса, солнце закрывают тучи пепла.
   21 сентября я приехал в Питер, чтобы принять участие в передаче Алексея Морозова "Круглый стол", выходящей по будням на Пятом канале. Смерть Сергея - самая горячая сенсация последних месяцев. "Вам необходимо высказать свою точку зрения, чтобы пресечь грязные инсинуации СМИ на эту тему".
   В "предбаннике" я ожидал начала эфира. На диванчике под сенью пальмы сидел священник с скорбным и самоуглублённым взглядом. Поборов смущение, я подошел и с улыбкой спросил:
   - Скажите , Вы панихиду завтра служите?
   Он вздрогнул и пристально посмотрел на меня. Я невольно опустил глаза:
   - Да... - он окинул меня внимательным взглядом с головы до ног . - Вы его друг?
   - Да.
   Он кивнул с грустной улыбкой.
   - Я сразу вас узнал...скорбите?
   - Очень. Я ... в состоянии клинической смерти. Я не знаю, как жить без него дальше.
   - Что ж, по-всякому можно жить. Есть такая мука, что превыше сил человеческих. Тогда только вера и спасает .
   - Верно... но как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Не более ли благородно не ждать манны небесной и опираться на собственные силы?
   Он вновь пристально посмотрел на меня:
   - Вы ницшеанец?
   - Нет. У Ницше я обнаружил кричащие противоречия. Кроме того, я убеждён, что каждый должен создавать личную философию. Первая задача человеческого ума - мыслить самостоятельно, на мой взгляд.
   - Ага, личная философия, значит... Она у вас, по-видимому, не завершена. Так, какие-то обрывки, цельной картины не получается. Но это общая болезнь нашего времени. Каждый у нас теперь эзотерик-любитель: понадёргает цитат из Коэльо, Баха, Ницше, Юнга, Наполеона. Карнеги смешает с Библией, Конфуция с Фрейдом. Солянка, да ещё из ворованных продуктов! И никакого, как вы выражаетесь, " самостоятельного" мышления. Сейчас ничего нет самостоятельного. Девиз сегодняшнего времени: " Верь в себя. Полагайся только на себя". А не кажется ли вам, что сейчас человек меньше всего в себя верит, меньше всего по собственной воле действует? Но даже если и умеет...как вы...вот вы умный человек, и думаете, что умнее других проживёте?
   - Думаю, я в некотором роде должен быть примером для других - ведь не зря же талант мне дан, я должен нести ответственность, нести людям истину...
   - Вот: писатель, мыслитель. Властитель дум! Но что, если вы глупее других и проживёте? По-моему, подлинное взросление приходит, когда человек осознаёт: несмотря ни на какие таланты, или красоту, или силу, человек вовсе не проживёт ни умнее, ни счастливее других. Даже может быть, наоборот. Первая задача человеческого ума - доказать ограниченность человеческого ума. Мы на самом деле редко можем понять, почему происходит то или иное.
   - Да, я многого не понимаю... особенно в последнее время.
   - Почитайте Библию, - уголки его губ раздвинулись в улыбке. - Может, что-нибудь и поймёте получше.
   - Я читал.
   - И?...
   - В ней я тоже многого не понимаю.
   - Это, пожалуй, и должно быть так...До понимания божьего замысла дорасти нужно. Жизнь всей шкурой прочувствовать, пройти огни и воды. В ней весь мир, вся история; в ней каждый себя найдёт и себя узнает, свою судьбу. Все книги - даже величайшие - лишь сноски к ней. Людям сейчас задумываться некогда и лень, они Библию не понимают и смеются над Богом. Как предсказано: " в последнее время будут насмешники, любящие удовольствия и не любящие Бога". Страшное времена грядут, и уже страшное время наступило. Хуже чем при Достоевском. Тогда хотя бы вопрос стоял "Есть Бог или нет", а теперь и вопросом таким не задаются. Кричат: "Бог умер!", "Религия - смешные предрассудки", и думают, что свободу обрели. Они только идола себе нового нашли, в новое рабство себя отдали. Нового идола - деньги, власть, секс, Ницше, Наполеона, Джима Моррисона, Сатану. Если бы они не нашли идола, они бы с ума сошли. Абсолютная свобода - это висение в безвоздушном пространстве без верха и низа, от чего голова кружится и тошнит. Человеку необходима какая-то опора, чёткие ориентиры в запутанном лабиринте жизни. Иначе в ловушку попадёт, в волчью яму. Заблудится.
   - Да, это тревожная примета времени...кто не верит в Высшие Силы, в незримое и нематериальное, идёт против человеческой природы. Верования распространены повсеместно от начала времён, с первобытности. Я сам всегда верил, но сомневался в подлинности своей веры. Я очень недалеко ещё этой дорожкой прошёл. Я не знаю, что такое душевное равновесие, и думаю, что никогда не достигну окончательного просветления...Мне чего-то не хватает, не знаю чего. Я чувствую, что Бог есть, но когда пытаюсь думать, вижу что всё абсурд. Получается прямо по Тертуллиану: "верую, ибо бессмысленно". И я понимаю, почему люди сейчас не могут верить, над всем насмехаются...они плохо поняли, они действительно не доросли... Они заявляют: "Христианство - религия рабов". Да стоит только почитать внимательнее Евангелие! Истинное христианство - это смирение и мудрость, но в то же время правда, бунт и благородство. Истинный христианин - это рыцарь чести, аристократ духа, да что там говорить - как ни забавно, но христианин -то как раз и является ницшеанским "сверхчеловеком" в большей степени чем кто-либо, потому что преодолевает звериные инстинкты, то есть человеческую природу. Истинный христианин - герой, защитник слабых и обездоленных. Это не "религия рабов", как считают обыватели, "религия рабов" - это как раз таки обывательщина , мещанство, поклонение золотому тельцу и идолам - поп-звёздам, моделям и т д. При этом презирают тех, кто не добился внешнего успеха, всех "униженных и оскорблённых" - и рабски преклоняются перед сильными мира сего. Христианин склоняет голову перед падшими, возвышает их, сохраняя достоинство, бросает вызов сильным мира сего, а преклоняется же только перед Всевышним. Так кто смелее? Кто благороднее? Кто сильнее духом? И разве дураками были все великие святые, мученики, богословы и философы, разве зря прошли века величайшего напряжения человеческой мысли? Эти люди умирали за свои убеждения под пытками и на кострах - да это высшее проявление человеческого духа, высший тип людей! Я ещё полон сомнений, я не знаю канонического христианства, не соблюдаю обрядов; кроме того мой идеал, по сути мещанский: жена, дом, дети, достаток - но с этаким флёром "духовности".Я потому и говорю, что не имею права называть себя христианином. Я мало в чём разбираюсь. Не проник достаточно глубоко в суть явления, в глубину учения, даже в свою собственную суть. Если бы я мог пройти до конца, если бы я мог быть святым, я не стал бы писателем. А раз Бог дал талант, значит моя миссия в этом. Но я стараюсь как можно больше "одухотворить" свою жизнь. Я считаю своим долгом восстановление нравственности, моральных принципов и идеалов, потому что "без высшего идеала не может жить ни нация, ни человек". Я считаю высшей задачей искусства то, что вы говорили - дать правильные ориентиры, высокие образцы жизни. Или показать трагический путь ложного образца жизни, его крах. Но я это могу делать не как достигший высшего просветления, а как тёмный, непросвещённый, заблудший человек из народа. Я таким даже д о л ж е н быть, потому что к таким и обращаюсь. Сейчас человек страдает ксенофобией и скорее прислушается к тому, кто такой же как он. Я должен показать, как христианство возвышает человека, высший момент торжества и силы духа, его величие - ведь закономерно, что человек стремится к величию, а не убожеству. В христианстве обыватели давно уже видят убожество, потому что не понимают его величия. Я и сам многого не понимаю, я , может, всё неправильно говорю, но это мои выстраданные мысли, это то, до чего дошёл мой несовершенный ум, и к этим мыслям я пришёл сам. И я держусь за них. Я и должен так писать - от имени простого человека, который ещё только пытается н а й т и Бога.
   Он слушая меня очень сосредоточенно, изредка кивая и печально улыбаясь. После некоторого молчания он сказал:
   - Что ж, не мне вас судить...Единственное что могу сказать - вы на правильном пути...но вам ещё много мук и сомнений предстоит... Пока твёрдости у вас нет.
   Внутри у меня почему-то всё сжалось:
   - А можно сомнения так разрешить, без мук?
   Он тихонько засмеялся и покачал головой.
   - Боюсь, что нет, сыночек, без мук-то как раз и нельзя. Ведь в этом-то камень предкновения и заключается для большинства. Особенно для современных людей. Они не могут и не хотят верить, потому что страданий боятся и ничем не хотят жертвовать. Главный бич современного общества - тяга к развлечениям и удовольствиям.
   Но, знаете, есть много умных молодых людей, которые духовно развиваются, читают и глубоко изучают духовную литературу - откуда они только берутся? Надо думать, из глубинки, из нищеты. Это наверняка люди страдающие. Они выглядят исключением. Но основная масса не такая. Будто бес в людей вселился - везде грязь, разврат, порок, ложь, лицемерие, расчёт, хамство. Вот у нас в Каменке церковь осквернили.
   - Когда это?
- Года три назад.
   - Не слышал.
   - Об этом мало говорят...это практически прошло незамеченным.
   Я хотел подробнее расспросить об этом, но к нам подошёл низенький и худой с иголочки одетый человечек и тонким, спокойным и приятным, каким-то женственным голосом спросил, долго ли ещё ждать.
   - Пять минут, - ответил я, и под изучающим взглядом пронзительных карих глаз, не гармонирующих с нежными чертами лица и приветливой улыбочкой, я почувствовал себя подопытным кроликом.
   - Спасибо.
   Он удалился.
   - Кто это? - спросил священник.
   - Павел Костомаров, самый популярный психотерапевт страны. Не знал, что он тоже здесь.
   - Да, психология... "наука о душе"... душу разложили по полочкам, всю душевную деятельность свели к рефлексам лягушачьей лапки. Ну прям всё расписали, как по нотам. Неужели и впрямь думают. Что всё о душе они поняли. И как грубо, как грубо смотрят на вещи! Любовь у них это болезнь вроде наркомании, представляете? Искусство и религия гораздо больше знают о душе. Только В Боге истина...Ну значит, что я хотел сказать? Ваши сомнения это почти всегда так, - успокоил он меня. - И даже должно быть так. Нужно пережить все крушения и заблуждения молодости, чтобы придти к мудрости. Так, что-то я вас хотел спросить...А! Так что вам, например, непонятно в Библии?
   - Ну, скажем...история Каина и Авеля.
   - Так, а поподробнее?
   - Авель любил Бога. Превозносил его. Каин отрицал, отвергал Бога, он устанавливал собственное "Я". И он совершил тяжкий грех. Убийство, убил Божьего человека. И струсив, начал молить о прощении или смягчении наказания. И Бог отпустил его! Оставил в живых, да ещё и сделал так, что никто не мог убить его! Вопроса у меня сразу два: почему он оставил его в живых и отпустил, и почему он вообще позволил убить ни в чём не повинного и более праведного человека?
   - А вы хотите, чтобы он поразил его молнией? Очередного убийства? Возмездия? Око за око, зуб за зуб? О, я бы мог вам долго объяснять, что такое "мещанская справедливость" и в чём отличие её от Божьей справедливости, но времени, видимо, уже не остаётся...
   Ассистент режиссёра вошёл и сообщил, что пора идти в студию.
   - Вот что. Приходите как нибудь ко мне в церковь. Мы с вами поговорим о чём захотите.
   - Спасибо.- улыбнулся я. - непременно приду.
   Все уже расселись за круглым столом. Я узнал Морозова, Боголепова, Костомарова... К моему неприятному удивлению, рядом с ведущим важно восседал Константин Доренко. По другую руку сидел неизвестный мне человек - пожилой, в сером костюме и водолазке, почти лысый, только у висков и на затылке серебрится щетина. Аскетическое лицо: тонкие губы со скорбными складками в уголках, мрачный взгляд. При виде него сердце кольнула тревога.
   Морозов поправил галстук, крикнул кому-то у меня за спиной: " Толя, на меня! Ещё, ещё! Хорош!".
   Заставка.
   - Итак, - начал он. - На днях. Всю страну. Поразила новость. О. Безвременной кончине. Известного писателя. Сергея Грановского. Господа, - обратился он к нам. -
   Господа, я прошу вас встать. Почтим минутой молчания. Ушедшего до срока. Великого художника.
   Встаём. В голове звон. Напротив меня Доренко застёгивает пуговки своего пиджака. Что он здесь делает? Можно и не спрашивать. Это буревестник. Стервятник- падальщик. Где бы ни явился Доренко, летят головы и свергаются идолы. Self-made man, заявивший когда-то: " Я навязал себя этой стране", вот уже 10 лет никому не даёт покоя: частные расследования, газета "Фемида", цикл передач "Судный день", скандальные книги с разоблачениями. Посыл всегда один и тот же: "всё плохо" и "вас дурят". Он рыскал по стране, выявляя гнойные язвы вроде продажи наркотиков в аптеках, коррупции всех масштабов и превышения полномочий чиновниками всех мастей. Его язвительно величали "совестью нации" и "занозой в заднице президента". Сам он называл себя "ассенизатором от политики". Всё декларировалось тоном Моисея во время Нагорной проповеди.
   Борец за Правду. Прекраснодушный идеалист. Не они ли самые бездушные из нас?
   - Итак, - сказал Морозов в камеру. - Тема сегодняшней программы: "Вопросы жизни и смерти". Для начала я хотел бы представить сегодняшних гостей.
   - Известный журналист и телеведущий, автор цикла "Судный день", - Константин Доренко.
   - Бизнесмен, меценат, юрист, консультант по вопросам финансового планирования, - Пётр Иванович Боголепов.
   - Психотерапевт, доктор психологических наук, советник президента по вопросам психологического здоровья - Павел Костомаров.
   - Протоиерей, профессор теологии, главный настоятель Богоявленского Собора города Каменки, - отец Кирилл.
   - Бывший главред издательства "Аполлон", первый издатель Сергея Грановского, - Илья Ильич Вебер.
   Я вздрогнул и пристально всмотрелся в его лицо. Человек из прошлого Сергея, о котором я ничего не знаю!
   - И, наконец, писатель, близкий друг Сергея Грановского, - Евгений Лавров.
   Вежливо улыбаюсь и приветливо киваю в камеру.
   - Произошла ужасная трагедия. Вся страна в шоке. Что же именно произошло в доме Сергея Грановского утром 20 сентября? Убийство? Суицид? Или несчастный случай? На данный момент это остаётся неясным. Ваше мнение. Начнём, наверное, с Вас, Евгений Андреевич.
   - Точно не самоубийство.
   - Откуда такая уверенность, позвольте узнать?
   - У меня в голове просто не укладывается: Сёргей и суицид. Не такой он был человек. Из него энергия била ключом, он жизнь любил... да я вообще не понимаю, что в голове должно твориться у человека, чтобы он руки на себя наложил!
   - А интересный вопрос, кстати, господа! Как на него отвечает религия? Отец Кирилл?
   - Что творится в голове у самоубийцы? Думаю, важнее, что творится у него в душе. Там - абсолютный мрак и отчаяние. Это, по-моему, очевидно.
   - Морозов: Ну, меня обокрали, я пришёл в отчаяние - я что, сразу вешаюсь?
   - отец Кирилл: Ну, это, скажем так, умеренное отчаяние. Не полная безысходность. Должна быть превышена некая критическая масса...
   - Да, извините, что перебиваю - Вы правы, но... Евгений Андреевич разве не правильно заметил, разве т а к и м человеком был Сергей Юрьевич? И были ли у него объективные причины для отчаяния? Применимо ли к нему само слово "отчаяние" ? Да с его лица улыбка не сходила!
   - отец Кирилл: Как же поверхностно мы друг друга судим! В обстоятельствах жизни Сергея Юрьевича, близких нам по времени, мы можем и не найти веской причины для совершения сего, смею напомнить, смертного греха. Эта самая критическая масса накапливается постепенно, исподволь, годами. Болезненная идея в голове, плюс депрессия, плюс импульсивный характер - и любая мелочь играет роль соломинки, ломающей хребет верблюду. Корни этого стоит искать ещё в детстве. За это отвечает у нас господин психолог. Ещё Достоевским было подмечено: главная особенность самоубийцы - бездуховность, нравственный нигилизм. Он ни во что не верит, ему не на что опереться, кроме самого себя: и когда хребет ломается, его уже ничто не спасёт. Жизнь заходит в тупик, нужно стену пробивать, а ему это кажется невозможным. Человек сам по себе ведь действительно бессилен.
   - Морозов: То есть это слабость? Бегство от проблем?
   - отец Кирилл: Что Вы! Наоборот! Только пассионарная личность способна разрубить гордиев узел, разом со всем покончить. Остальные застывают между жизнью и смертью, остаются призраками.
   - Костомаров: Тут, нужна, ещё, конечно, предрасположенность, обсессия смертью, суицидальный комплекс.
   - Я: Боже, что Вы такое говорите?! Какой суицидальный комплекс? Он наслаждался жизнью, его переполняли творческие планы, и вообще...
   - Костомаров: Может, это была игра на публику - его гедонизм, бонвиванство и прочее? Чужая душа потёмки. Тем более душа художника. Большое видится на расстоянии. Чтобы оценить картину, нужно отойти на три шага. Чтобы глубоко познавать жизнь, нужно в некотором смысле быть выброшенным из жизни. Тогда становишься либо художником, либо убийцей. В лице Гитлера мы получили и то, и другое.
   - Я: Вы просто начитались теорий Ломброзо!
   - Костомаров (вежливо улыбаясь): Я вовсе не о безумии говорю, а о некоторой оторванности от социума. Впрочем, каждый из нас потенциальный безумец, и различие лишь в степени выраженности. И, скажем так, наличии или отсутствии неких барьеров в мозгу. Т.е. разница между мной, вами и каким-нибудь Чикатило в том, что мы подавляем свою тёмную сторону, а он нет.
   - Боголепов: Не слишком ли далеко Вы заходите? Я себя потенциальным убийцей не чувствую.
   - Костомаров: Я бы Вам доказал, но Вы, боюсь, не станете слушать... вернёмся к обсуждаемому вопросу. Значит, так: потенциальный самоубийца с юности пробует разные способы. С первой попытки никто себя почти не убивает. (Обращается ко мне): У него не было таких попыток?
   - Я: Не было и быть не могло! Это же абсурд! Даже смерть семьи не заставила его думать о самоубийстве.
   -Морозов: Когда это произошло?
   - Я: Ему было лет 18 - значит, году в 94 -м. В пожаре погибли его родители и старший брат. Но он не сломался. Наоборот - именно тогда он достиг всего, о чём можно мечтать. Ему было ради чего жить.
   - Морозов: Давайте посмотрим фрагмент последнего телеинтервью Сергея Грановского, данного как раз накануне его 33-хлетия. Внимание на экран.
   Свет в студии погас, на экране появился Сергей - живой, улыбающийся, расслабленно развалившийся в любимом кресле у камина с сигаретой в руке. Даже с экрана взгляд ярко-сияющих голубых глаз завораживает. С обычной очаровательной непосредственностью он говорит: " Ещё недавно мне казалось - я зашёл в тупик. Но теперь у меня готов новый романище, и это эпохально. А, впрочем, кому какое дело? Никому нет дела!" - он откинулся на спинку, заливаясь смехом. -" В этой книге я соединил Достоевского, Стругацких, Куприна, Коэльо, Кинга, Мисиму, Хемингуэя и ещё добавил много всякой отсебятины. Не знаю, кто сможет это разжевать, но т а к о г о вы ещё не читали. Без понтов. Я и мечтать не смел, что когда-нибудь накропаю нечто подобное, но в жизни самое лучшее - как и самое худшее - происходит неожиданно. Иногда настолько неожиданно, что не успеваешь отличить одно от другого!(смеётся). Но тем она и прекрасна! - он затягивается, выпускает дым, и лицо озаряет улыбка.
   Экран погас. Все с трудом стряхивают с себя оцепенение, словно загипнотизированные., поражённые увиденным, и трагичность произошедшего навалилась на нас с удвоенной силой.
   - Морозов: Всё-таки в голове не укладывается, что этот человек мо убить себя, да ещё таким ужасным способом.
   - Костомаров: Смерть - итог жизни, её разгадка. По тому, как человек умирал, можно сказать, как он жил. Не стоит всё списывать на условия: из нищеты выходят и убийцы и гении. Человеком управляют желания. Вопрос в том, чего ты хочешь сильнее - жить или умереть. Да и, знаете, Маяковский тоже заявлял: "Светить всегда, светить везде - вот лозунг мой и Солнца!". И переоделся в деревянный бушлат в 33 года.
   - Я: ну вы же видели: на экране человек совершенно вменяемый, здоровый во всех смыслах, полный сил. Какая тут ещё "жажда смерти"?
   -Морозов: а вообще. Не затрагивая никого лично - вот эта самая д е п р е с с и я , тупик - что это конкретно? То есть мы так и не узнали, что в голове должно твориться... ну...
   - Костомаров(вздыхая): Уфф...значит, предпосылки суицидальной депрессии: во-первых, травмирующее событие, ломающее жизненный уклад - смерть близких, предательство, трагическая любовь. Человек как бы оказывается выброшен из материнской утробы, становится беспомощным, - вернее , осознаёт свою беспомощность, тогда как прежнее ощущение безопасности и всесилия было ложным. Кризис - возможность открыть в себе скрытый потенциал. Но самоубийца, как уже было сказано, ни во что не верит. И в конечном итоге перестаёт верить в самого себя - из-за сложившейся привычки всё подвергать сомнению и развенчанию. Дух отрицания переходит нормы, и в конце концов человек доходит до того, что отрицает самого себя. Это ярко воплощено Достоевским в образе Николая Ставрогина. Трусливым поведением в трудные минуты он задолго до рокового события подтачивает собственное самоуважение, поступаясь принципами - мелкие подлости, компромиссы с совестью - то есть уже тогда он начинает прогибаться под тяжестью обстоятельств. А жизнь нас как проверяет: в критический момент подсунет такой лёгенький, но в перспективе губительный выход. Ни в коем случае нельзя хвататься за эту соломинку - она гнилая! Лучше биться на воде, не ожидая помощи - авось не потонешь, и плавать научишься... Это, значит, второй фактор. Третий: неверие вообще, потеря духовных и нравственных ориентиров. Поэтому - бедняге кажется, что выхода нет. Подытоживаем: жизненная трагедия (и связанное с ней ощущение бессилия)- раз; потеря самоуважения - два; духовный кризис - три.
   - Морозов: А если человек себя всё-таки не убивает, преодолевает кризис?
   - Костомаров: Психологический кризис - состояние, при котором невозможно дальнейшее функционирование личности в рамках прежней модели поведения, даже если она целиком устраивала данного человека. Для индивидуума с сильным духовным стержнем кризис действительно становится актом перерождения, обновления: ломка старой личности и рождение новой. Феникс восстаёт из пепла, так сказать. Но если этого не происходит по понятным причинам, человек всё больше погружается в депрессию, и тогда...
   - Я: Какая, к чёрту, депрессия? Вы его сейчас видели? Похож он на человека в кризисе?
   - Доренко: вот когда такие вещи происходят, мы собираемся и начинаем врать. Лишь бы правде в глаза не смотреть. Сергей Грановский, без сомнения, оставит о себе р а з н ы е воспоминания. Он был весьма сложным, противоречивым человеком, нередко одержимым тёмными, иррациональными порывами. Его героизму и без меня воздали дани, теперь поговорим о дряни...
   - Я: Как Вы смеете порочить его светлую память?
   - Доренко: Брат, кто порочит его светлую память? Но ведь он пил как сапожник, это факт!
   - Отец Кирилл: Вот видите, какой образ жизни - постоянные оргии! А нападки на церковь? Всерьёз обсуждался вопрос об его отлучении от церкви! Из его души ушёл Бог, на его место пришёл дьявол. Да, господа! Мир по - прежнему лишь поле битвы между ними, а поле битвы - сердца людей! И у нас нет третьего пути, только роковой выбор - либо свет Божьего пути, либо летишь в бездну подобно гадаринским свиньям . Пока мы не примем это как факт, у нас будут и необъяснимые убийства, и самоубийства от скуки, и насилие в семье, и зверские драки школьников, когда пятеро одноклассниц забивают шестую ногами, таскают по грязи за волосы, а вокруг все стоят, смотрят, смеются и снимают на сотовый! Да ведь это животные!
   - Я: Сергей был слишком молод, а молодости свойственно заблуждаться. В последние же месяцы он читал Библию. Говорю же: он не только не был в депрессии, но напротив, как будто открыл что-то важное и только начинал жить. Он был полон планов и надежд. Он собирался жениться, в е н ч а т ь с я!
   - Доренко: Ну конечно, теперь мы всё забудем ,всё его скотство и объявим его невинным агнцем на закланье, как было с гражданином Есениным. Почему бы нам прямо здесь и сейчас не причислить его к лику святых?
   - Я: У меня почему-то создаётся ощущение, что я уже на Страшном Суде. То есть я так понимаю, здесь все ангелы собрались. Вот что я вам скажу, господа: что бы мы ни узнали о Сергее - мы не имеем права бросить в него камень. Есть только Божий суд, человеческий слишком себя скомпрометировал. Он отпускал убийц и распинал святых. Сергей не был святым, но кто им является? Раз здесь все собрались, чтобы судить его с позиций Высокой Нравственности, то я считаю своим долгом выступить его адвокатом. Я процитирую слова Александра Сергеевича Пушкина: "Толпа в подлости своей радуется унижению высокого, слабости могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении: " Он мал как мы, мерзок как мы!". Врёте, подлецы! Он мал и мерзок не так как вы - иначе!".
   В студии повисла звенящая тишина. Доренко иронично изобразил аплодисменты, я иронично поклонился.
   - Морозов: Господа, страсти слишком накалились! У меня ещё один вопрос к господину Костомарову: мог ли Сергей Грановский убить себя не из-за личностного кризиса, но... из чувства вины? Стало известно, что он поссорился незадолго до смерти с женой, которую, по видимому, действительно любил Причиной ссоры явилось, как мы понимаем, несколько, скажем так, неадекватное поведение самого Сергея Юрьевича.
   - Костомаров: Конечно. Вина - это прежде всего самоосуждение, самонаказание, самораскаяние, влекущее за собой снижение самооценки. В результате подобные чувства приводят к мыслям о самоубийстве.
   - Морозов: Давайте предоставим слово Илье Ильичу, не зря же он приехал! Илья Ильич, расскажите, как Вы познакомились с Сергеем Грановским?
   - Вебер(очень тихо): В начале 90-х я был редактором в маленьком Тверском издательстве "Аполлон". Мне принёс рукопись робкий, застенчивый юноша. Сергей Грановский. Вы бы не узнали его тогда. Скажи мне, что он будет известен на всю страну своими эпатажными выходками, я бы рассмеялся. Видно, с тех пор он сильно изменился.
   - Морозов: Значит, он принёс Вам рукопись...
   - Вебер: Это был его первый роман - "Новгород под снегом". Замечательная вещь, я понял это с первых страниц. И лично пробил издание книги. Тиражик в пять тысяч два месяца пылился на полках...а потом случилось нечто невообразимое! Всё раскупили в три дня!
   - Морозов: Илья Ильич, Вы издали первый роман Грановского, дали, так сказать. путёвку в жизнь. А мы о Вас ничего не знаем, о Вас никто не слышал.
   - Вебер: Ну, так уж получилось. Мои возможности были ограничены. Мы могли предложить только самые скромные условия, ибо едва держались на плаву. Думаю, Сергей пришёл к нам только из-за уверенности, что крупные издательства его отфутболят. Разин пронюхал о новом таланте и взял его в оборот. Что было дальше, всем известно. Карьера под стать голливудской. Назвать Грановского писателем - всё равно что назвать Христа уличным проповедником. Он - национальное достояние. Культурный феномен - как Михалков, Бутусов, Миронов.
   - Доренко: Да, и рождением этого феномена мы обязаны Вам. Ни одного упоминания о Вас я не помню. Вы живёте с ним в одном городе, причём очень тесном. Неужели он даже ни разу не позвонил?
   - Вебер: Так сложились обстоятельства. Наше издательство вскоре обанкротилось, и я давно уже живу тихой обывательской жизнью. Я далёк от мира книгоиздания. Зачем ему контактировать со мной? К чему это приведёт?(усмехается) Я знаете, помню как столкнулся с ним на улице, он сделал вид что не знает меня.
   Я сам не заметил, как вскочил и закричал на Вебера:
   - Как вам не стыдно! Зачем вы сюда явились? Пиарить себя?(обращаясь ко всем)Да вы и мизинца его не стоите!
   - Доренко: Боооже...Какой текст, какие слова...
   Я резко развернулся к нему:
   - А Вы...Вы...С Вами я вообще говорить не хочу!
   И бросился вон из студии.
   Вдогонку донеслась насмешливая реплика Доренко:
   - Ему надо отлить, он просто повод искал.
   Дружный смех прокатился по студии.
  
  
   Двадцать второе сентября. Пасмурный тоскливый день. День похорон Сергея.
   Начали собираться с восьми, роем сонных ос заполнив дом и пространство на километр вокруг.
   Когда я, Боголепов, Костя и кто-то ещё вынесли чёрный лакированный гроб, в толпе пронёсся разочарованный вздох, словно до того собравшимся всё казалось шуткой.
   Вереницей евреев, ведомых Моисеем сороковой год по пустыне, они плелись до самого Богоявленского собора. И стояли, покуривая и поплёвывая, до конца отпевания.
   Церковь. Женщины в трауре беззвучно рыдают, прижав к губам платочки. Гроб на столе в центральном проходе. В головах и у изголовья печально кадят свечки, над усопшим поют псалмы две монашки - тонко, протяжно и печально; от этого пения сладко щемит в груди, оно разносится по углам и отдаётся под сводами хором грустных кротких голосов; отец Кирилл ходит с кадилом вокруг стола; и я покачиваюсь на этих убаюкивающих звуках, будто ночью лежу на дне лодки и любуюсь плавно колыхающимся, усыпанным бриллиантами бархатно-чёрным куполом, он медленно вращается, и голова начинает кружиться, кружиться, кружиться...
   Я, шатаясь, выбегаю на улицу, и земля ходит подо мной ходуном, как палуба корабля в шторм, и я падаю на колени, пытаясь отдышаться, и стискиваю зубы до ломоты в висках.
   Кто-то заботливо кладёт мне руку на плечо.
   - Евгений Андреевич, С Вами всё в порядке? - слышу я приятный и успокаивающий голос Боголепова.
   - Да...я просто...запах...
   - Понятно. Ну ничего, подышите свежим воздухом, и всё пройдёт.
   Час дня. Кладбище. Караван невольников потащился за нами, растоптав десятки могил, выворотив кресты, содрав венки, щедро усеивая землю окурками.
   У свежевскопанной могилы переругиваются двое работяг со спитыми, жёванными жизнью лицами. В рыхлую кучу у края ямы воткнуты лопаты и лежат два толстых каната - на них четверо, взявшись за концы, опустят гроб.
   Кто-то кладёт на крышку гроба иконку, всё по очереди подходят и целуют её. Опустили гроб, осторожно стравливая верёвки, и работяги принялись споро забрасывать яму.
   Закопали, подровняли земляной холмик. Установили латунный крест с фотографией в овальной рамке и табличкой: ГРАНОВСКИЙ С е р г е й Ю р ь е в и ч .1977-2010.
   Все, конечно, были в шоке: оказывается, завещание Сергей оставил ещё два года назад - похоронить в Каменке и как можно проще( а ведь какая-то деловая колбаса уже собиралась ставить памятник в три метра высотой!). Это стало новостью не менее громкой, чем сама его смерть.
   Там, оказалось, указан и я. Мне достался дом. Будто я могу жить в месте, где произошло э т о !
   Я не мог оторвать глаз от фотографии. Что-то безудержно рвалось из груди при виде Его лица, свежего и юного, сияющих глаз и улыбки. Он пробуждал в душе необузданное веселье и прогонял тоску. В Его мире правил порыв, а не расчёт. За свои 32 года он пережил и сотворил столько, что иному и трёх жизней не хватит. Нам, уныло тянущим лямку, не узнать вовек ни такого экстаза, ни столь острой боли, ни той силы, ума и страсти - мы слишком осторожны. Но у нас есть преимущество - мы всегда правы. Мы не падаем, потому что ползём; мы не блуждаем - мы ходим хожеными тропами. На Сергеев Грановских смотрят как на канатоходцев...или ярмарочных уродцев - с восхищением или презрением, поглощая их восторги и страдания с жадным любопытством, но почти всегда без сочувствия. Мы хотели бы оказаться на их месте... но не хотим платить ту же цену.
   Все начали расходиться. Боголепов остановился около меня.
   - Вы на поминки , который устраивает Разин, поедете?
   - Не знаю. Не люблю эти сборища. И Москвы не люблю.
   Он кивнул и двинулся к воротам.
   Я стоял некоторое время. Голова запульсировала болью. Я посмотрел на небо. Назревала гроза. Я поспешил к припаркованной под деревом "ладе". Со стоном повалился на сиденье. В бардачке должен быть аспирин...
   На коврик выпал конверт.
   Я сжевал две таблетки и , закрыв глаза, откинулся в кресле. Сердце толкалось где-то в горле, как у загнанного волками зайца.
   Отдышавшись, я поднял конверт и осмотрел. Никаких надписей.
   Я не мог заставить себя вскрыть его, словно это было превыше сил человеческих.
   Въехав в город, я остановился у кафе.
   Официант поставил на стол чашечку каппучино, а я всё колебался, впившись взглядом в необъяснимо пугающий белый прямоугольник .
   Я вскрыл конверт и достал вчетверо сложенный лист мелованной бумаги.
   Разворачивая послание, я сделал глоток и, прочитав четыре коротких, вырезанных из газеты слов, поперхнулся и закашлялся.
   Все обернулись в мою сторону. Девушки за угловым столиком захихикали.
   -Ничего, ничего, - смущённо пробормотал я, скомкав в руке послание. Но эти слова пылали перед глазами:
  

ЭТО ТЫ УБИЛ ЕГО

  
  
   Я подъехал к зданию ЦДЛ без пяти шесть. Люди ещё толпились у входа, зыбким ручейком втекая внутрь. Я вылез из машины и присел на капот, скрестив руки на груди. Небоскрёбы давили со всех сторон, город полыхал и переливался иллюминацией.
   Теперь дом Сергея мой, я хотел бы поехать туда, где трава по пояс, а вокруг лес, и озеро искрится на солнце, и свежий ветер гонит прочь прошлое с его грязью и страхами. Я бы остался там навсегда. Там я дышу всей грудью, всем телом - а здесь ты вообще не дышишь. Там жизнь, здесь - гонка за жизнью. Или гонка на выживание. В этом городе время течёт быстрее, чем в остальной Вселенной. Он растёт и живёт независимо от людей, которые построили его, милостиво сохраняя им жизнь. Это Третий Рим, и его постигнет та же участь. Но сейчас и мне кажется, что он вечен; этот белокаменный феникс не раз восставал из пепла, и даже рухнув под собственной тяжестью, вновь разрастётся раковой опухолью. Гигантское колесо, в котором крутятся миллионы белок. Роскошные витрины, ночные клубы, рестораны, автострады, вавилонские башни небоскрёбов - а под всем этим парадным лоском, где-то в глубине, глухо и неотвратимо бьётся и гонит гнилую кровь старое, больное, злобное сердце Москвы...
   Рядом остановился тёмно-зелёный "форд". Из машины вышел Боголепов - спокойный и задумчивый , как всегда. Увидев меня, он улыбнулся:
   - Всё-таки решили приехать?
   Мы пожали руки.
   В банкетном зале ЦДЛ на каждом круглом столике, накрытом красной бархатной скатертью, мягко горела лампа под голубым абажуром; две бутылки вина и две салатницы. Так же у стены был накрыт большой "шведский стол".
   - О, все уже здесь, - заметил Боголепов. -И Рылеев, и Разин, и ...Доренко.
   Я кивнул:
   - Вся нечисть собралась на бал у Князя тьмы.
   Он засмеялся и помолодел лет на двадцать.
   А я подумал: "Доренко"?
   Мы сели. Минуту спустя на сцену в глубине зала выпорхнул Разин, и все притихли.
   Он хорошо сплясал "цыганочку с выходом". Вы скорбите, что Сергей ушёл от нас. Но напрасно: он сегодня здесь, среди нас, я чувствую его присутствие. И он не хочет, чтобы мы грустили. Он радовался каждой минуте на этой земле, будем радоваться и мы, что знали этого великого человека. Господа, я прошу вас встать.
   Торжественная тишина. Я встал и огляделся. Сумрачные, строгие лица. Неужели они действительно искренне скорбят? Мой взгляд наткнулся на Доренко, и сердце сжалось от страха.
   - Садитесь, - сказал Разин, и все шумно выдохнули и расслабились.
   Боголепов налил себе cabernet sauvignon и навалил салату с горкой.
   - Еда, - сказал он благоговейно. - В жизни есть три святые вещи: поесть, поспать, и ...ещё раз поспать. А вы что?
   - Я не хочу. Что-то аппетита нет.
   - Это вы так скорбите?
   - Нет... на самом деле я никакой скорби не ощущаю. Наверное, до сих пор не осознал...И вообще, в последнее время столько всего навалилось...Главное, я не понимаю - зачем он сделал это? Я не могу поверить. Это не он, он не мог так поступить...От чего он страдал, что могло привести его к этому? Он будто с ума сошёл под конец. У меня такое ощущение, будто я совсем его не знал...
   - Бросьте. Если вы его не знали, то другие тем более. И в самых близких есть то, чего мы не знаем. Может, это и к лучшему...Так мало нужно, чтобы скатиться в безумие.
   - Ну да, Знаете, как сказал Достоевский: Человек это тайна. Если будешь разгадывать всю жизнь, не говори что зря потратил время.
   Боголепов внимательно посмотрел на меня.
   - А скажите, - он откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди. - Каким образом что-то становится тайным?
   - В смысле?
   - Ладно, спрошу конкретнее - случайно или намеренно?
   - Ну, думаю... в иных случаях случайно, в иных - намеренно.
   - Так, хорошо...ну вот в тех случаях, когда намеренно - почему кто-то что-то захотел сделать тайным?
   - Ну, потому что это нужно скрыть. А это нужно скрыть...
   - Потому что это выглядит очень неприглядно.
   - То есть вы намекаете, что мне не стоит копаться в причинах смерти Сергея, или пытаться понять его состояние...
   - Я ни на что не намекаю. И надеюсь, что не говорю намёками. Нет, конечно, Вы и прочие будете копаться во всём этом, почему он сошёл с ума и .т .д. Но причины на самом деле могут быть смешные, банальные и скучные. То есть очередной алкаш попросту допился в депрессии до белой горячки. Или попросту был ненормальным всю жизнь, поскольку все писатели такие, но раньше это как-то незаметно было, а теперь совсем уж через край перелилось. К таким же выводам придёт в конце концов общественное мнение. Ну или придумает какую-нибудь красивую легенду...Но в жизни всё обстоит именно так. И - более того...вот вы, кажется, сомневаетесь в том, что Сергей Юрьевич покончил с собой. Предположим гипотетически, что его... того. Что дальше?
   - Как друг, я должен буду найти тех, кто это сделал, и...
   - А вам не кажется, что это дело милиции?
   - Да, конечно, но я со своей стороны должен сделать всё, чтобы помочь следствию. Дом принадлежит мне, я хочу найти какие-то важные улики, записи...
   - Ну хорошо. - он опёрся локтями на стол и сцепил пальцы. - Допустим, выяснилось, что его убили. Допусти, вы выяснили, кто. Допустим, нашли их. Что вы станете делать?
   - Ну, думаю, я должен отдать их в руки правосудия.
   - А если прямых улик нет? И они выйдут сухим из воды? И вас же с женой...тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог. Не накажете же вы их сами, как Шварценеггер? Надеюсь, вы не из тех, кто путает жизнь с искусством, и пытается любить по Ромео и Джульетте? О, как мне жаль таких...
   - Так что же, эти ублюдки так и останутся непойманными?
   - А очень многие и остаются непойманными. Самые лучшие, самые умные из них. Это ведь вообще сделали подставные люди по чьему-то заказу...если это было. А сами заказчики с чистыми ручонками. Поверьте. Самое большое зло на Земле всегда остаётся ненаказуемым. Вы, по крайней мере, не можете его наказать. Оно творится тайно, анонимно, и никто не увидит лиц этих кукловодов, дёргающих за ниточки. Понимаю, трудно принять это. А придётся. Ведь, как я уже заметил, жизнь - не фильм и не книга. Там всё есть сюжетные линии, и они завершены. Преступники наказываются, находящиеся в ссоре возлюбленные мирятся и т.д. А в жизни нет сюжета, и никакого логического завершения - всё повисает в воздухе. Нет никакого разрешения роковых вопросов, никакого катарсиса. Ситуации просто исчерпываются, как-то незаметненько, но с неприятным таким осадочком: то ли ты помоев хлебнул, то ли сам кого-то (нечаянно) облил - но ощущение помоев остаётся. Ну и всё. И жизнь катится дальше. Колесом.
   - Так если рассуждать, то можно и мимо пройти, если на улице кого-то насилуют.
   - По-своему и вы правы. Всё очень сложно, и готовых ответов нет... извините, что лезу тут со своими поучениями старца Зосимы, но я ведь много пожил и много повидал, и хочу вас предостеречь от... резких телодвижений.
   - Хорошо, буду осторожен. Но знаете...вы говорите: не надо выяснять, что там творилось в душе у Сергея и т.д. - но именно это-то мне спать не даёт! если бы я раньше об этом задумался, я мог бы спасти его.
   - Бросьте. Каждый сам куёт свою судьбу. Спасти можно того, кто хочет быть спасённым. Близкие Есенина годами всё делали, чтобы не допустить того, что произошло, но он сам сознательно - ну или бессознательно, в данном случае одно и то же - разрушал собственную жизнь, и все их старания были впустую. Иногда мы просто ничего не можем сделать, потому что это просто-напросто выше наших сил.
   - Не знаю, это какая-то упадническая идеология...
   Боголепов засмеялся:
   - Ну да, и конечно же, вызвана старческим слабосилием и растущим с каждым ударом судьбы страхом перед жизнью. В молодости тяжелее всего смириться с мыслью, что наши силы ограничены, что мы чего-то не можем. Ключевое слово здесь - "смириться". Оставьте это на усмотрение Господа и заботьтесь о живых, а не о мёртвых. Делайте что в ваших силах, и не очень-то выпрыгивайте из штанов. Не претендуйте ни на святость, ни на героизм... если хотите жить долго и счастливо. А теперь извините, мне нужно кое с кем поговорить.
   Он вышел из-за стола. Я какое-то время сидел, молча пережёвывая услышанное, потом пошёл в туалет. У меня болела голова. Я проглотил таблетки и вернувшись, посидел в задумчивости, вновь размышляя над его словами; затем незаметно перескочил на другие темы, и начав цепляться за разные мелочи, беспорядочно и расслабленно перескакивая с предмета на предмет, уплыл совсем далеко; мысли спутались, словно в голове перешёптывались призраки безумцев, вливаясь мутным потоком в многоголосый, но вместе с тем монотонный гомон, перезвон вилок, ножей и бокалов.
   Все потихоньку, незаметненько оживились. Говорили о чём угодно, о том как классно было бы сейчас покататься в Альпах на лыжах, но не о Сергее и не о том к а к он умер.
   А ведь здесь я его впервые увидел, вспомнил вдруг я. Как легко и весело всё начиналось!
   Я сидел за угловым столиком, когда в зал эдаким павлином вошёл Сергей Грановский. На пороге он замер, оглядывая собравшихся со спокойной уверенностью и широко, жизнерадостно улыбнулся; разговоры утихли, все повернулись к нему. Он вскинул правую руку с раскрытой ладонью и дважды притопнув, выкрикнул:
   - Передай твой король мой пламенный привет!
   Я против воли улыбнулся. Он выделялся в толпе - спортивный блондин в джинсах и кожаной куртке, по-юношески оживлённый - среди разодетых в мятые пиджаки кособрюхих и сутулых писателишек с чопорными и самоуверенными лицами(ожившие памятники самим себе).. Улыбка - сияющая, мальчишеская - заставляла сердца плавиться воском в груди. Тут же его обступили со всех сторон, дамы так и впились в него восхищёнными взглядами, начали встряхивать волосами и поправлять бретельки лифчиков . Их глаза оживлённо заблестели. Они превратились в школьниц!
   Я посмотрел на Таню. Она смотрела на него внимательно, но почти равнодушно и чуть ли не с неодобрением. Настороженно.
   - Забавный тип, - усмехнулся я.
   - Слишком хорошо причёсан, - она поднялась.
   - Ты куда?
   - В места не столь отдалённые, - улыбнулась она. - Я скоро.
   Я поискал глазами в толпе забавного типа. На прежнем месте его и след простыл. Фигаро там, Фигаро тут. Вскоре он прошёл мимо меня, болтая с незнакомым мне человеком( это был Боголепов):
   - ... я в последнее время начал просекать эту фишку. В смысле, на людей не угодишь. Лукавишь -кричат: "Врунишка!"; режешь правду-матку - камнями забрасывают: "Хамло!". Живёшь тихо, приземлено - "Мечты у него нету, блеску в глазах!"; гонишься за мечтой - "Экой наивный дурачок, в облаках витает!". Скажи, чего же им надо?
   - Всего понемногу.
   - Точно! - засмеялся Сергей. - "И того и другого, и если можно без хлеба!"
   - Ну что, значит, сделаем как договаривались?"
   - Да-да, как знаешь, я соваться не буду. И смотри у меня. - Сергей погрозил пальцем. - Если что не так я тебе ухо оторву!
   Смеясь, Боголепов пожал ему руку и растворился в толпе.
   Сергей сел за столик и, смущённо кашлянув, постучал вилкой по бокалу. Из-под земли вырос сивка-бурка-официант.
   - Старина, принеси мне шампуня.
   - Чего, простите?
   - Ну, блин, "Вдова Клико"! Есть ведь, наверное? Любит Разин этот "кабернет", одеколон французский. Давай-давай-давай, принеси дяде Серёже "Вдову". Будешь в золоте купаться. А если чё не так - ухо отрублю! Этим вот ножом. Давай. Ж д у.
   Официант ушёл, он начал смотреть по сторонам невинным чистым взглядом младенца, посасывающего бутылочку в манежике, поигрывая ножиком и насвистывая "Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь". Потом вдруг улыбка сползла с его лица, , он весь разом как-то сник, устало ссутулился, задумался и застыл в этом положении минуты на две. Он как будто постарел лет на десять. Тут я заметил, что лоб его изрезан морщинами и не гармонирует с остальным лицом - юным и свежим. Почувствовав мой взгляд, он вздрогнул, посмотрел на меня и отвёл глаза. Вновь просвистел этот мотивчик, потом засмеялся и в открытую обратился ко мне:
   - Хотите спросить, тот ли я Сергей Грановский? Да, это я!
   Он перебрался за мой столик и протянул руку. Я пожал её.
   - Женя.
   - А я типа Серёга. А что это с тобой за прелесть сидела?
   - Это Таня, моя жена.
   -Я убью тебя из ревности! А, вот и товарищ "овсянка" с "Вдовой Кличко"!
   Он быстро и ловко распечатал бутылку, открыл без выстрела, почти без хлопка.
   - От так от! Поэтом можешь ты не быть, но в этом деле будь любезен! По тому, как ты открываешь шампанское, женщины судят, как ты будешь их раздевать.
   Поднял бокал.
   - За тебя и Таню, и ныне и присно во веки веков.
   - Аминь.
   Он опрокинул в себя шампанское.
   - УФ! Скажи, друг, читал ты мой последний шедевр - "Скоро наступят холода"?
   - Н-нет.. я не читаю современников...наших по крайней мере. Современная русская литература убога.
   - Согласен. Но я , должен заметить, бриллиантом сверкаю на общем сером и унылом фоне. Читать Грановского - это мода. И так уже лет десять!
   - Надеюсь, со мной будет то же.
   - Всё ясно! Решил обогатить литературу? Хвалю. Издаёшься у нас, в долбанном "Дионисе?
   - Пока ещё нигде.
   Я объяснил, зачем я здесь.
   - Ах, вон как! Знаешь, с Разиным надо держать ухо востро. Эта скотина мне до сих пор очки втирает, а я тут вроде золотой курицы, то есть золотого петуха...короче, я несу золотые яйца... тьфу, как это сказать-то? В общем, на мне тут всё держится. Стой на своём, как наши под Сталинградом. Челом ему бей, а чё не так - в чело ему бей!
   - Спасибо за совет, - засмеялся я. - Вот, кстати, и Таня возвращается.
   - Где?! - ахнул Сергей. - У меня причёска нормально?
   Я их познакомил.
   - Знаете, - сказала Таня, оглядывая его с головы до ног. - Вы совсем не похожи на писателя. Я думала, вы актёр, певец, художник, но уж никак не писатель.
   - Однако же я настолько писатель, что это даже пугает.
   Таня засмеялась - как мне показалось, искренне.
   Я подписал контракт( не на таких уж рабских условиях, вполне сносных), и в тот вечер мы шли через парк к дому, держась за руки, словно выпускники.
   - Ну, как тебе мой новый друг?
   - Уже друг? Ты же медленно сходишься с людьми.
   - Да, но он, по-видимому, ходячее исключение из всех правил, - улыбнулся я.
   -Что ж... обаяния ему не занимать. Но обаятельны только бабники, алкоголики и проходимцы.
   - Едва ли это о нём..
   -А по-моему, он и то, и другое, и третье...
   Вечер был сказочный, какой-то особо поэтический, волшебство и умиротворение было разлито в воздухе. И кроме того - я победил! И вся моя прошлая жизнь неудачника показалась мне страшным сном, валуном на дороге, и все мои сизифовы усилия последних лет, как оказалось, были лишь для того, чтобы его убрать. Говорят: твоё настоящее определяет твоё будущее. Но справедливо и другое: твоё настоящее определяет твоё прошлое.
   Радость так переполняла меня, что утром я решил позвонить матери. Но тем же вечером позвонили мне. И сообщили: мама умерла...
   Я вздрогнул, внезапно осознав, что кто-то сидит за моим столиком и бесцеремонно разглядывает меня, причём, судя по всему, уже порядочное время.
   Доренко. Язвительная всезнающая улыбочка играла на его губах, глаза из -под блестевших в свете лампы очков таили в себе тот же насмешливый огонёк. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, затем я сказал:
   - Вы, кажется, по ошибке перепутали столики. Это не ваше место.
   Он рассмеялся от души.
   - Вы, кажется. не это хотели сказать? Вы хотели сказать больше: "Нечего тебе здесь делать", если говорить короче и прямее. Вы хоть с присущей вам деликатностью и удержались от подобных резких высказываний, но взгляд вас выдаёт. Вы кривитесь, как от касторки. Что ж, знаю, знаю - мне здесь не рады. По правде говоря, мне нигде не рады. Издержки профессии, - вздохнул он, картинно разводя руками.
   - А вы не задумывались о причинах?
   - Задумывался. Самым серьёзным образом проанализировал эту проблему. И лишь укрепился в своей правоте.
   - Вы, конечно, сочли людей идиотами, не желающими выбираться из мира иллюзий. Вы всех считаете дерьмом. А кто вам дал такое право?
   - О, думая так я лишь констатирую факт.
   - Бред. Раскройте глаза и увидите, что мир полон добрых людей.
   - ...которые готовы затоптать всякого, кто отказывается жить по их замечательным правилам и гладить их по шёрстке. А одно из главных и священных правил - никогда не говорить правду, а если говорить, то не всю. А скажешь - доброта разом сходит на нет. Не бойтесь, чтобы я не раскопал о вашем друге, никто не станет слушать. А вот сказочкам о нём как раз таки поверят. Человек-миф, так сказать! Он добился своего - фотография его, висящего на дереве, обошла весь мир, как в своё время фотографии застрелившегося Хемингуэя и Мисимы, сделавшего себе харакири. Великая посмертная слава . И это романтизируется! Слушают тех, кто говорит то, что хотят услышать, а не тех кто говорит правду.
   - За что вы презираете и ненавидите людей?
   - Я?! Презираю и ненавижу?! - брови его поползли вверх в искреннем удивлении. - Что вы, что вы... за что же мне их ненавидеть и презирать? Неужели за то, что им нельзя довериться, что с ними нельзя быть собой, открывать слабые места, раскрыть душу - потому что они обязательно потом ткнут в эти самые больные места и используют мою откровенность против меня? Что касается вашего драгоценного друга, то я по-своему его очень даже люблю; я хочу очистить его светлый и неприкосновенный образ от шелухи, от ой мишуры, которой его обвешали "друзья" и почитатели. В общем, я хочу знать Истину.
   - Думаете. Истина на вашей стороне?
   - Не знаю. Я знаю только, что Я на её стороне.
   - А вот мне всегда было интересно: почему если грязь и мерзость - так это сразу "правда", а как только что-то светлое и чистое - так сразу розовые сопли, обман и иллюзия? Никогда не мог понять...
   - А вы прислушайтесь к собственным словам: " светлое и чистое" - вот вам самому не смешно?
   - Нет. Не смешно.
   Он рассмеялся и стукнул кулаком по столу. Это выражало нечто вроде : "Ну ты и кадр!". Так делают, когда один рассказал приятелю забавный анекдот, а тот ржёт так, что крошки изо рта сыплются на волосы в прорези расстёгнутой рубашки. И стучит об стол. Мол, ой. Не могу, ой, насмешил.
   - Да ведь вы лжёте, вот в чём вся соль, - заявил он, отсмеявшись. - А лжёте...из добрых побуждений. Ради "добра, гармонии и света". Это когда муж говорит жене, что она прекрасно выглядит, хотя она похожа на старую курицу. Просто такова тактика всех "добрых людей" - прятать голову в песок, подобно птице страус.
   - Извините, но не могли бы вы...всё - таки пересесть за свой столик?
   - Подождите, - он поднял руку с раскрытой ладонью. - Я уже кончаю, как говорят наши политики. Я что хочу сказать? В чём вообще цель всего? Я хочу знать правду, как я уже сказал. Я вижу в этом свою высшую миссию. Почему? Потому что правда - настоящая правда - слишком неприглядна и потому никогда не бывает высказана. Об этом ещё Марк Твен писал. Соответственно, она никогда не учитывается, не вносится в планы, теории и т.д. И мы, анализируя жизнь, никогда не можем полностью объективно оценить обстановку. Это всё равно что решать задачу с недостаточными условиями. И мы всегда промахиваемся, и никак не можем обнаружить главное , вырезать главную опухоль своей жизни... Извините за плохую метафору, я не литератор... В конце концов, нельзя излечить болезнь, если отрицать сам факт её наличия. Многие чувствуют эту правду, но даже те, кто знает её, бегут от неё..., - он пристально и с торжеством посмотрел на меня. - И вы тоже бежите от страшной правды, которую знаете.
   Я слегка отшатнулся и впился в него взглядом:
   - О чём вы говорите?
   На его губы наползла медленная змеиная усмешка. Он снисходительно сощурился:
   - А вы подумайте.
   Я онемел и лихорадочно задумался, хоть не подал вида, стараясь выглядеть невозмутимо. Что он имел в виду? Он чувствовал оказанный эффект и самодовольно продолжал:
   - Что ж, я рад, что Сергей Грановский умер в 33. Во цвете лет, можно сказать. Знаете, каким я его вижу в 53? Постаревшим, обрюзгшим, потасканным, одиноким и никому не нужным. Этот парень только и занимался саморазрушением. А между делом, ради разнообразия, разрушал чужие жизни. Но об этом говорить как-то не принято.Его ещё и жалеют! Это так называемая " женская жалость", жалость толпы, которая сочувствует страданиям всяких печориных, в общем всяких подлецов, и никогда не пожалеет того, кого действительно надо жалеть... А я всю эту мерзость вытащу на свет божий, чего бы мне это ни стоило. Но я буду копать. И копать глубоко. Так глубоко, что света белого не взвижу.
   - Только ногти не пообломайте.
   Я встал и ушёл.
  
  
   . С утра я бесплодно просидел пять часов за столом, порвал написанное и уставился в окно, ощущая страшное опустошение, как в разорённой варварами стране, где все убиты, дома разрушены, земля выжжена и больше не даст плодов. Никогда.
   Глубокая тоска сдавила сердце.
   Я услышал, как тихо скрипнула дверь.
   Таня подошла и положила руку мне на плечо. Я накрыл её ладонь своей.
   -О чём ты думаешь?
   - О чём я думаю? - слабо улыбнулся я. - О том, зачем такой человек как я родился на свет.
   - Вот уж подлинно горе от ума! - засмеялась Таня, обошла кресло и села диван в углу. - Как же можно так думать, когда ты уже живёшь?
   - Да, но зачем я живу?
   - Как это зачем? Пишешь такие замечательные книги.
   - Ну да... всё что я могу. Продавать собственные бредовые фантазии.
   - Не зря же Бог дал тебе талант.
   - И что-то обязательно отнял взамен. Я сижу в кабинетике и стучу по клавишам, десять часов в день. И это всё что я могу. А по жизни я никто. Ничего не могу. Даже Сергею не мог помочь...
   - Ах, вот откуда ветер дует...
   Она села поудобнее, расправив складку юбки, заложив ногу на ногу.
   - Не повернёшь же ты время вспять. Раз родился - значит, нужен. Но зачем ты думаешь обо всех этих ужасах? И зачем думаешь о том, зачем родился? Что за сумасшествие?
   - Не такой уж это и бред. Старый философский вопрос, на самом деле. Лучшие умы веками над ним бьются, и по сути, всё искусство и все философские учения решают вопрос о смысле и цели человеческого существования. Или её отсутствия. Быть или не быть - вот в чём вопрос. Процитирую Камю: "Вся философия сводится к вопросу о самоубийстве". Потому что если цели и смысла нет, то и жить... не обязательно. И вот веками думают, много чего надумали, а решить окончательно не могут Ну а я в одиночку только два дня думаю.
   Я встал и принялся мерить шагами комнату.
   - Смотри что получается! Есть, например, люди не только бесполезные, но даже вредные, паразиты человечества - убийцы, тираны, Сталин, Чикатило - и им тоже Бог дал жизнь и позволял так долго жить. И даже живут припеваючи. А Христа распяли, оплевали, и вообще сплошь и рядом подлецы и убийцы процветают, а святые или просто честные, добрые люди подвергаются мучениям, насмешкам, их обманывают, предают, они умирают или живут так, что лучше умереть. Что ты на это скажешь?
   - Что я скажу.. . - в растерянности проговорила она. - Скажу...скажу... что ты свинья неблагодарная! Ты, допустим, честный человек...
   - То есть как это - "допустим"?
   - Ты честный человек,- засмеялась Таня. - И ты живёшь хорошо. Тебя-то кто обидел? Бог дал тебе жизнь, и жену, и талант, и возможность жить безбедно честным трудом. Жена-то ещё ладно. Но талант-то и достаток - это не хухры-мухры!
   А ты ещё и недоволен - рассуждаешь о том, что... ну, по меньшей мере нас не касается.
   - А если коснётся?
   - Ну вот! - закатила глаза Таня. - Во-первых, не коснётся; во-вторых, если даже и коснётся, то тогда и будешь думать; в-третьих - с чего ты взял, что коснётся; в-четвёртых - с какого перепугу коснётся? Ничем мы не заслужили такого счастья.
   - А знаешь как написали Стругацкие? "Кто никого не трогает, того больше всех и трогают". Честный человек больше всех от нечестности и страдает - пока не придёт к выводу, что он один дурак, а все умные, и что честность выдумали для дураков, чтобы ими пользоваться и над ними же смеяться.
   - Нет, нет, всё не так! - Таня тряхнула головой. - Ещё раз: ты здоров, сыт, обут, одет, любим и уважаем - да тебе самому себе завидовать нужно!
   - Не спорю! Но ведь я только констатирую факты - про Сталина и прочее. Значит, Бог зачем-то сохраняет жизнь кому не следовало бы, и забирает тех, кому бы ещё жить и жить на радость людям. Вывода здесь два - либо он несправедлив(или его нет), либо жизнь такая штука, что излюбленных детей он побыстрее о неё избавляет. Есть даже такая фраза - "Бог забирает лучших". Слышала?
   - И к чему мы приходим в итоге? Во-первых, то что Бог тебе подарил жизнь, не означает, что ты хороший и полезный человек; во-вторых, если вторично жизнь подарил - тем более не означает, наоборот, это прямое подтверждение, что ты подлец, тиран или убийца. То есть спасся в аварии, излечился от рака, кирпич мимо пролетел - и всё. Можно сажать по одному факту! Гениально! У меня сейчас пар из ушей повалит. И это называется мужской логикой? Сам себя в тупик какой-то завёл...
   - Не так уж это и смешно. Гностики верят, что миром правит Дьявол, и что помогает он именно тем, кто служит ему. Соответственно, хороший человек обязательно будет мучиться. И разве мы не видим это своими глазами повсюду?
   - Милый, ты слишком заморачиваешься. Ты просто расстроен из-за смерти Сергея.
   Я вздохнул:
   - Понимаешь... у каждого есть воспоминания, как ноющая незаживающая рана, источник постоянных мучений и угрызений, непоправимое упущение, роковая ошибка - это воспоминание о том, чего НЕ сделал
   - Но с этим надо смириться. Он уже там, а мы здесь. Надо как-то жить дальше.
   - А я никак не могу взять в толк.. . вот я есть, а его нет. И что я чаще всего вспоминаю, как он ночью позвонил, хотел что-то сказать важное, а я ему: "Завтра поговорим". Понимаешь? Последнее, что он слышал в своей жизни: "Завтра поговорим".
   - И ты себя винишь в его смерти? То есть, я так понимаю, ты один во всем виноват.
   - Да, - горько сказал я. -Я чувствую себя так, будто я один во всём виноват.
   - Но как это может быть?!
   -Я друг, я несу ответственность за его жизнь.
   - Женя... - она с сочувствием посмотрела на меня.
   Я подошёл, сел с ней рядом и крепко обнял. Я улыбнулся ей, она улыбнулась мне...
   Я лежал на её мягкой тёплой руке. Она гладила и теребила свободной рукой мои волосы.
   - Хорошо нам, правда? - спросил я, улыбаясь в темноте.
   -Лучше всех.
   Мы погрузились в сладкую полудрёму. В голове роились обрывки сновидений, и сквозь них, как сквозь полупрозрачные занавески, я видел скорбный лик луны, такой яркий, выпуклый и огромный, будто он плыл прямо перед моим лицом; тоскливый ужас вдруг заполз в сердце, и я увидел, что у изножья стоит тёмная фигура, и с молчаливым осуждением взирает на меня, и его лицо, как у луны, полно скорби от увиденного за многие годы. Лицо знакомое; я хотел сказать этому человеку, как я рад видеть его, но губы словно склеились, а тело обвили невидимые путы. Он подошёл и начал меня душить; сердце затрепыхалось, как рыба, выброшенная из воды. И наконец лопнуло; я проснулся и жадно засосал воздух. Отдышавшись, я тихонько засмеялся в темноте и сел на кровати. Нашарил ногами тапочки и пошёл в кабинет. Включил свет и рухнул в кресло. Руки дрожали. Что-то смутное копошилось внутри, какой-то червячок беспокойства, но я не мог определить, в чём проблема. И это было мучительнее всего. Прошлое преследовало меня. Камнем висело на шее и тянуло ко дну.
   Я подошёл к полке с бессмертными творениями Евгения Лаврова. Взял экземпляр первого романа, пролистал в задумчивости. Полюбовался обложкой: молодой красавчик с ангельской улыбкой, в белой рубашке, в одной руке - нож со скользящими по лезвию бликами, в другой - сочно-красная роза. За спиной - полутёмная комната, кровать. К железным прутьям изголовья наручниками прикована девушка в изорванном синем платье.
   "Шаг в пропасть". Я написал его ещё в 18 лет. Таня своей любовью пробудила во мне талант. До того я будто не жил, а спал.
   Мы учились вместе с первого класса, но жили будто в параллельных мирах. Мы за десять лет едва ли сказали друг другу более десяти слов. Она - общительная, жизнерадостная, привлекательная, открытая и вместе с тем загадочная - всегда была в центре внимания. А я скромно отмалчивался в тени и был известен лишь тем, что учитель литературы вслух зачитывал мои сочинения( я каждый раз краснел и еле сдерживал желание выбежать из класса). Я считал её сексуальной( и даже более того - было в ней что-то невыразимое), но думал: "Она не для тебя". Я даже в самых смелых грёзах не мог себе этого представить, оттого моё отношение к ней было целомудренным. Её хотели все, но выбрала она меня. Оказывается, она-то внимательно слушала мои опусы. И мой "богатый внутренний мир" произвёл на неё впечатление.
   Для всех наша любовь явилась шоком, и прежде всего для нас самих. Небывалое чудо. Роза, выросшая в пустыне.
   Моя судьба резко изменилась, стоило мне, преодолев страх, сделать один шаг навстречу.
   Я словно мгновенно перенёсся из трущоб во дворец, она же - наоборот. Такой девушке, как она, трудно любить такого парня, как я. Однако она не только снизошла до этого, но и всецело отдалась мне, душой, телом и мыслями, преданно разделила мою участь. Все тяготы, добровольно.
   И это лучшее, что случилось в моей жизни. Через любовь к ней я впервые полюбил саму жизнь, потому что впервые воочию убедился, что в ней могут происходить чудеса.
   Её родителя меня не приняли. Моя мать её возненавидела. Но именно поэтому мы и чувствовали себя Ромео и Джульеттой. Вдвоём против всего мира. И не было любви подобной нашей.
   Вопреки матери, я после окончании школы не поступил в университет, чтобы "стать человеком". В армию меня не взяли по здоровью, и я сообщил матери о своих грандиозных планах. У неё был инфаркт, инсульт, эпилепсия и истерия.
   "Что?!" - кричала она. - " В Москву он собрался! Без профессии! Без прописки! С бабой на шее! На какие шиши!".
   Мы четыре часа орали друг на друга. Мать предрекала, угрожала и лжепророчила.
   Мы перетряхнули всё грязное бельё и выпустили всех скелетов из шкафов.
   В конце она прокричала: "Вот увидишь - ты приползёшь обратно на карачках! Или я сама приеду и увижу тебя на вокзале, просящим милостыню!".
   Стоит ли говорить, что из-за её слов я и перестал сомневаться.
   Мы сняли квартирку в самом захолустном районе, на окраине, из окон открывался живописный вид на мусорные баки, в жару мирно источавшие зловоние ( на одном кто-то жизнелюбиво вывел: "Еда"). Не было телефона, горячей воды, а соседи снизу были алкоголиками и , казалось, никогда не спали. Именно по ночам они устраивали разборки с битьём бутылок и грохотаньем мебели.
   Я приехал в Москву, чтобы быть поближе к издателям. Если лично обходить кабинеты, шансы выше. Тяжелее отказать в лицо человеку, который стоит и смотрит на тебя голодным, умоляюще-агрессивным взглядом, чем выслать за тридевять земель стандартную отписку "нам не подходит".
   Я устроился охранником в ночном клубе. Днём дорабатывал роман. Сейчас я понимаю, насколько это была безумная затея, но иногда помогает выжить только безумие.
   Закончив, я сомневался в написанном. Я никак не мог составить чёткого мнения о своём детище.. То мне казалось, что это никто не захочет читать, то казалось, что на это набросятся все (истина, как оказалось, лежала посередине). Это как-то было не похоже на всё, выставленное на полках магазинов.
   Я начал обивать пороги.
   Чего я только не наслушался...
   Что ж, неплохо, неплохо...даже хорошо...местами...что ж, мы вас опубликуем...и даже заплатим...10 000.
   Премного вами благодарен.
   Месяцы шли, даже неслись галопом, и я чувствовал себя мухой, бессильно бьющейся о стекло.
   Частенько в клуб, для полноты картины, начал захаживать мажор - типичный тупой качок с холёным рылом и отрицательным ай-кью. Толстые лоснящиеся губищи, нахальный маслянистый взгляд и широко расставленные руки с толстыми пальцами, постоянное жевание жвачки. Такое...сытое лицо. Я никогда не верил в любовь с первого взгляда, но в ненависть с первого взгляда я верю. Он мне сразу не понравился, и это было взаимно. Одной из его забав было дразнить меня: "Эй, охранник, сгоняй за пивом! Эй, охранник, спорим я тя в бильярд сделаю! У - у - у, охранник!"
   Однажды он заявился с когортой своих верных вассалов и их подружек, которые, кажется, умели только хихикать, встряхивать волосами и подкрашивать губки.
   Они начали партию в бильярд. А за соседним столом интеллигентный паренёк показывал своей девушке особо сложный удар. Изготавливаясь и отводя кий назад, он задел локоть Его Величества. Просто задел. Слегка. Тот, войдя в самое благородное негодование, тоже его...задел. Слегка. Разбил парню очки, лицо, жизнь. При всех и при девушках.
   Тут я уже не мог не вмешаться.
   - Что ты делаешь?! - заорал я на него. - Совсем одурел?!
   Он спокойно и нагло взирал на меня, жуя жвачку, и ухмылялся. Я толкнул его к дверям, упёршись в каменную грудь, он покачнулся на месте. И ухмылка сползла с его лица. Он схватил меня за грудки: "Ты чё?! Слышь, ты чё?!".
   Прибежал директор и чудом разнял нас. Он извинялся и распинался пред быдлокоролём. Я отошёл к пареньку, вызвал скорую и приложил лёд к носу.
   Уже через пять минут я обливался потом, стоя в кабинете начальника.
   - Ты понимаешь, кто его папаша?! Он нас по миру пустит! - орал он на меня .
   - Что мне, зад ему лизать, что ли?
   -Если ориентацию сменит - ты и ляжешь под него!
   Я не удержался и что-то ответил, и...
   Десятикилометровый путь домой я шёл пешком, чтобы позднее придти. А ведь по сути я не был виноват, но всё равно чувствовал вину. И всё вокруг - празднично-яркое, кричащее, богатое; люди, равнодушные и озабоченные, спешащие куда-то, дорогие иномарки, сверкающие на солнце витрины - смеялось надо мной. Уныло плетясь по мосту через Москву-реку, я остановился и, опёршись на перила, уныло всмотрелся в грязную морщинистую водную гладь. Вот бы хорошо прыгнуть туда. Мать была права. Я неудачник. А что скажет Таня? Какое лицо у неё будет?
   Она с порога почувствовала неладное.
   - Что случилось? - встревожилась она.
   - Ничего, кроме того что я потерял работу.
   - Ой,- она обессилено опустилась в кресло, словно у неё ноги подкосились. - А что теперь делать-то?
   - Не знаю, - угрюмо отозвался я.
   Я пошёл в ванную и побрызгал на лицо ледяной водой.
   - Вот что, - сказал я, вернувшись в комнату. -На последние деньги куплю билеты домой. Вернёмся...
   -Умница! Лучше ничего не придумал?! Очень нас там ждут!
   -Послушай...
   Закипела ссора, и в самом разгаре раздался звонок в дверь. Мы умолкли и испуганно переглянулись. Кто это мог быть? Друзей мы не завели, а враги есть только у сильных.
   На деревянных ногах я направился к дверям.
   Это оказался курьер с заказным письмом. Я расписался и поплёлся в комнату.
   - Что это? - взволнованно спросила Таня,
   - Это из "Диониса"... - это было одно из первых издательств, в которые я относил рукопись, и я уже не надеялся получить ответ и забыл о нём.
   Я надорвал конверт дрожащим руками, из него на вытертый ковёр выпали два прямоугольника жёлтой бумаги.
   - Десятилетний юбилей издательства...мы приглашены! Боже. Неужели это...
   - Да, - кивнула Таня, и на глазах её заблестели слёзы.
   - Господи! - вскричал я. - Ты слишком добр ко мне! За что мне это?!
   - Ты это заслужил! Ты столько пережил...
   Я бросился ей на шею.
  
  
   - Аааа..., - при виде меня Олег Дмитриевич просиял и привстал с кресла мне навстречу, протягивая руку. - Ну вот и Вы... Ну что ж, садитесь, садитесь...
   Сначала он задавал мне все те же самые вопросы, настоятельно попросив припомнить все детали хорошенько, не вспомнится ли что-нибудь новое. Он подчеркнул, что от этого будет зависеть, закроют дело или продолжат расследование.
   - Закрыть дело? Так скоро? Ведь две недели только прошло!
   - На данный момент, - он сложил руки домиком, опёршись локтями на стол, и посмотрел на меня поверх домика.- Мы не имеем никаких оснований рассматривать какие - либо версии, кроме самоубийства.
   Я подался вперёд:
   - Неужели нет никаких намёков для чего-то другого?
   Он покачал головой.
   - Ничего юридически правомерного и существенного. - Он почесал затылок смущённо и кашлянул.- Скажем так: есть кое-какие скользкие моменты. Например, то что на столе стояла бутылка водки, а Сергей Юрьевич, как известно, обычно пил шампанское "Вдова Клико" и водку не жаловал. Во-вторых, токсикологическая экспертиза обнаружила в его крови повышенное - сверхповышенное - содержание алкоголя и кокаина. Вообще это не рекомендуется смешивать, но и сами дозы были убийственны. А он не только остался в сознании со способностью передвигаться, но и встал на кресло-качалку, сунул голову в петлю и повесился так, что няньки не потребовалось. Вообще беспокоит меня это кресло...
   - Да, - ухватился я за эту ниточку. - Почему он не взял...ну, какую-нибудь табуретку ...
   - Следственный эксперимент показал: такое массивное кресло, не плетёное, а с массивным цельным остовом - даже устойчивее табуретки или стула. И на него не так трудно встать и сохранить равновесие. Оно даже не качается в этом случае. Но именно поэтому опрокинуть его тяжелее, особенно если ты пьян и у тебя ноги трясутся... Ну в общем, ясно... но это всё. Ни опрос участников вечеринки, среди которых даже был мэр города , ни экспертизы ничего не дали в смысле построения других версий. И я, не скрою, намерен закрыть дело, поскольку и на меня давят сверху... У нас и так едва ли одно из десяти дел раскрывается, а убийства у нас чуть ли не каждый день. Для газетчиков и толпы смерть Сергея Грановского или какой-нибудь рок-звезды, захлебнувшейся в собственной блевотине, гораздо важнее и интереснее, чем мучительная смерть обычного дяди Васи из подъезда. Ну а для нас, стражей закона, так сказать, важнее последнее. И , соответственно... - он как бы извиняясь, развёл руками.
   - Это понятно, - нетерпеливо кивнул я. - Но важна и справедливость. То есть, если произошло убийство, то это должно быть выявлено, а преступники пойманы и наказаны.
   - Да, - Олег Дмитриевич предостерегающе поднял руку. - Но веских оснований для подобного расследования нет. И ваши показания, прежде всего ваши и Виктории Павловны, не дают таких оснований.
   Он встал, заложив руки за спину, и прошёлся по кабинету, продолжая:
   - Какие у нас есть версии? Их четыре: убийство, самоубийство, убийство ,замаскированное под самоубийство и доведение до самоубийства, или самоубийство под давлением. Мы ...
   - Извините, я запутался сразу после первого слова "самоубийство". Что значит "самоубийство под давлением"?
   - Ну это, например, кто-то наводит на человека пистолет и приказывает встать на стул, надеть петельку на шею и..., - Олег Дмитриевич руками изобразил нечто вроде "финита ля комедия". - Как я понимаю, это именно то, что вы подозреваете в данном случае. Но одними подозрениями сыт не будешь. За что цепляться? Кого ловить? Воздух руками хватать?
   - Ещё раз прочесать список бывших на той вечеринке и вообще всех, с кем когда бы то ни было имел дело Сергей, и всех их знакомых тоже.
   - Иными словами, искать иголку в куче навоза.
   - Среди них обязательно найдутся подозрительные лица.
   - "Смотрите! У него подозрительное лицо! Ату его!". Милый мой: в том, что среди них окажутся подозрительные лица, я практически не сомневаюсь. Сергей Грановский и ни одного подозрительного лица в окружении - это почти как хлеб без масла, как Ромео без Джульетты. Но подозрительное лицо может быть у кого угодно. Даже если среди них есть уже бывшие под следствием - это в данном случае ничего не значит. Это не имеет юридической силы.
   - У нас вообще много чего не имеет юридической силы с юридической точки зрения. Насилие в семье у нас тоже не существует - "милые бранятся - только тешатся". Ну так вот: есть род ужасных и непреднамеренных как бы преступлений, с моей точки зрения, которые нигде и никогда официально не будут признаны преступлением.
   - О чём это вы?
   - Для обозначения подобного рода преступлений Август Стриндберг использовал термин "духовное убийство" ...
   Олег Дмитриевич остановился посреди кабинета и в удивлении воззрился на меня:
   - Это что ещё за "духовное убийство"?
   - Это например, как отец поступил с Майклом Джексоном, чья загадочная смерть поразила всех год назад. Он воспитал своей жестокостью в нём комплексы, которые привели к душевным страданиям, трудностям с женщинами и восприятием себя, что закончилось самоуродованием и депрессиями, и тем, что его всю жизнь воспринимали как жертву. Осмеивали и травили в прессе. Человека с хрупкими нервами уже одно это может довести до самоубийства. Но кто виноват? А виноват отец. Он привил ребёнку ущербность и страхи, которые сделали его жертвой и превратили в бомбу с часовым механизмом, которая сработала годы спустя. Ну и конечно сверстники, которые избивали его и издевались над ним. Но кто их посадит? А религия скорее осудит самоубийцу, так что и тут они менее виноваты, чем он сам. Но по факту - по факту - по законам причин и следствий и по законам психологии, виноваты они.
   - Ну да, что-то в этом есть..., - задумчиво проговорил Олег Дмитриевич, потирая подбородок. - Моя мать рассказывала сне, что в детстве мечтала стать художницей, но отказалась от своей мечты, потому что её мать высмеяла её первые опыты. А у неё действительно был талант, я видел.. Но её задавили и чуть ли не всю жизнь испортили. А ведь казалось бы, пустяк...
   - Дьявол прячется в мелочах. Главная опасность кроется там, где её никто не видит. На самом деле все, все проблемы - даже коррупция - лежат и решаются в области нравственности и духовности - области, которая ныне и не признаётся многими людьми. Сейчас смеются над самим словом "душа"... Человек должен следить за собой даже в мелочах.. Ибо у человека из мелочи может целое мироздание раздуться; его кто-то унизит, он по этому будет судить об общем мироустройстве и вынесет ему неутешительный вердикт... И может решить, что жить в таком мире не стоит. Или захочет уничтожить сам мир. Это как мысль Анхеля де Куатьэ о том, что война 1812 года случилась только потому, что над Наполеоном посмеялись в детстве из-за его маленького роста. Иными словами, есть преступления не юридические, но духовные, и они даже страшнее , может быть, по последствиям своим. И в любом случае предшествуют юридическим и катализируют их.
   -Убийцами так же становятся. Либо при врождённой патологии, либо при воспитании в травмирующих условиях. В обоих случаях сам человек не виноват. Неизвестно, что случилось бы с каждым из нас, окажись мы в тех или иных обстоятельствах, - Олег Дмитриевич усмехнулся. - Это как шутка психологов о том, что мир делится на убийц и самоубийц. То есть если не самоубийца - то уже убийца! Ха-ха-ха! Вот ты, Костя(?), кто - убийца или самоубийца? Выбирай на вкус.
   - Убийца, - буркнул Костя. - К концу рабочего дня я первого встречного готов задушить. А от всей этой бумажной возни мне просто повеситься хочется.
   - Ха-ха-ха! Остряк!
   - Так значит, дело закрывается? - безнадёжно спросил я.
   - Да...вы расстроены? Это сейчас... а потом будете рады, что вокруг вашего друга не накрутили... пусть покойники мирно спят в своих могилах...или как там у Шекспира?
   Он подошёл к окну.
   - Опять льёт как из помойного ведра... Дороги скользкие.. - он обернулся. - Может, вас подвезти? У вас вид какой-то бледный. Совсем осунулись...
   - Да нет, спасибо, - я встал. - Значит. я вам больше не нужен?
   - По видимому, да.
   - Ну хорошо.
   Я пожал им руки и направился к выходу. В дверях я обернулся:
   - А что отличает убийцу? В смысле психологии?
   Олег Дмитриевич, стоя на полусогнутых и придвигая себе сзади стул, готовясь сесть, так и замер в этом положении. Кашлянул. Придвинул стул и шлёпнулся на него.
   - А вам зачем?
   - Для книги.
   - Что ж...убийцу прежде всего характеризует...эмоциональная деградация.
   - Эмоциональная деградация?
   - Отсутствие сочувствия к другим людям.
  
  
   Седьмого октября я зашёл в цветочный магазин, чтобы купить Тане поздравительную открытку на день рождения, ну и собственно цветов.. Так ,без повода. Она обязательно обрадуется и растает от всей этой романтики.
   Я выбрал букет роз и открытку - стильную, красивую и трогательную. С стихотворным поздравлением внутри. На обложке фон - что то вроде полуоткрытого театрального занавеса винного цвета, за ним стол с горящими свечами, и надпись золотым тиснением поперёк всего - "Любимой и единственной".
   Мечтательно улыбаясь, я протянул продавщице открытку.
   - Вот эту, пожалуйста.
   Она наградила меня холодно -презрительным взглядом.
  
   День рождения Тани - как и любая гулянка - всегда вынужденная пытка. Пришло человек пятнадцать. У Тани куча подруг, и все невзрачные. Последней явилась Алёна с мужем-художником. Восторженные визги, чмоканья, лживые комплименты, "оригинальные" поздравления с ещё более "оригинальными" тостами.
   Когда все расселись и слегка угомонились, я неловко поднялся.
   - Друзья мои, - смущённо начал я. - Не буду произносить громких речей. Если я начну, меня уже не остановить.
   Все засмеялись. Таня с улыбкой смотрела на меня.
   Я положил левую руку ей на плечо, в правую взял бокал.
   - Милая, дорогая, единственная, несравненная. Я тебя люблю. Спасибо тебе за то, что ты есть. Ты моя святыня, своим существованием ты укрепляешь мою веру в жизнь.
   Все вокруг зааплодировали, заулюлюкали и закричали "Горько!".
   - Горько не будет, а будет сладко. Когда чай будем пить с тортом.
   Но Таня встала и прильнула своими губами к моим под восторженный вой. Села; я жестом призвал к молчанию.
   - Это не всё. Дима, подарок!
   Художник вытащил из пакета широкое и плоское, завёрнутое в вощёную бумагу. Сорвал обёртку.
   Гости онемели от изумления.
   Изображённая на картине женщина в хитоне стояла на вершине скалы под затянутым облаками кипящим ядовито-красным небом; воздев над головой пылающий факел, испускавший ослепительное сияние - зрительный эффект был поразителен. Светлые волосы развевались вокруг печально-гордого лица золотым ореолом, ярко-синие глаза заглядывали прямо в душу.
   Таня тихо проговорила:
   - Это... это потрясающе. Как называется?
   - "Несущая свет", - улыбнулся художник. - Конечно, cмахивает на заставку "Columbia Pictures", но я ведь рисовал по фотографии, а не с натуры.
   - Я тебе дам " с натуры"! - прикрикнула Алёна. - На диване будешь спать!
   Все засмеялись.
   - Спасибо, - глаза Тани блестели слезами, на щеках проступил румянец. -Ты прекрасно нарисовал.
   - Идея вот его, - указал он на меня.
   - Да, я и на этот раз выкрутился.
   Дружный взрыв смеха.
   Алёна подарила Тане книгу "Этот козёл на диване" ( "О, это, наверное, про меня" - пошутил я). Вечеринка набрала обороты. Из колонок лилось ласкающее слух пение Димы Билана. Я танцевал с Таней под "Я тебя помню". Будто нам снова было семнадцать.
   Всех потянуло на свежий воздух. Дамы сели под навесом вокруг столешницы, перемывая кости подружкам и подружкам подружек. Мы с Пикассо хлопотали у жаровни, чуть ли не дрались, как страусы из-за кладки яиц. Потом сидели в беседке под навесом и ели сочный дымящийся шашлык, запивая шипящим шампанским; и мотыльки танцевали вокруг светильников, и прохладный сумрак сгущался.
   В полдесятого голова взорвалась болью. Сжав зубы, я проковылял в дом, заглотал пилюли, рухнул на кровать и проспал сто пятьдесят лет.
   А когда я проснулся, Рубикон уже был перейдён.
   Музыка гремит, на столе свинарник, все разбрелись кто в лес кто по дрова. Наступил всеобщий хаос.
   Алёна стоит у окна и блюёт на подоконник, каким-то непостижимым образом продолжая пританцовывать под песню "Где ты". При виде этой картины меня самого чуть не стошнило.
   Дверь кабинета была приоткрыта. Он присел на краешек стола. Сложив руки на груди эдаким Аполлоном, а Таня сидела в кресле, заложив ногу на ногу. Её лицо раскраснелось от выпитого и было как-то пугающе красиво.
   -Я делаю это лучше него, не правда ли?
   - Конечно. Ведь он так бездарен! Совсем не владеет техникой! Кто угодно делает это лучше него, - Таня хохотнула. Язык её слегка заплетался.
   Я кашлянул и вошёл.
   - Можно?
   Таня подпрыгнула в кресле и с испугом посмотрела на меня. Малевич продолжал ласково и спокойно улыбаться.
   Повисло растерянное молчание:
   - Господи, Женя! - она приложила ладонь к груди. - ты так меня не пугай! Я вился, как призрак из воздуха!
   - Извините, что помешал...
   - О, ничего, - засмеялся художник. -Я тут изо всех сил стараюсь развлечь виновницу торжества. Долг обязывает... - ослепительно улыбнулся он. - Мы тут считай единственные сохранившие дар связной речи, вот мы и разговаривали...
   - Да... мы тут обсуждали одного... художника.
   - Ааа...
   - Да, мы его тут по полочкам разложили. Такой обстоятельный анализ! Присоединяйся, не стесняйся.
   - Да! Чувствуй себя как дома!
   Я вежливо засмеялся и указал вытянутым большим пальцем себе за плечо:
   - Твоя жена там чуток перебрала, кажется.
   - О! Понял! Иду исполнять супружеский долг... будь он неладен.
   - Дай ей от меня подзатыльник! - крикнула ему вдогонку Таня и с томной улыбкой посмотрела на меня. - Ну, милый, как тебе праздник?
   - Главное, чтоб тебе нравилось.
   - Ну что ты такой скучный... - протянула она обидчиво, притягивая меня к себе за руку.
   - Посреди веселья я чувствую себя подавленным, -пробормотал я.
   - Ох, вечно ты! - она выпустила меня и махнув рукой, взяла со стола бокал с вином. - Я совершила большую ошибку выйдя за тебя замуж.
   - Что у трезвого на уме... - пробормотал я и вышел из комнаты.
  
  
   Ночью я спустился в спальню.
   Посмотрел на Таню. Она тихо посапывала во сне. Брови слегка сдвинуты в тревоге. Она лежала на боку, левая ладошка под подушкой. Вот ресницы дрогнули, вот пошевелилась, пожевала губками. Совсем как ребёнок.
   Моё сердце сжалось с болью и нежностью.
  
  
   Через два дня у нас произошла очередная ссора - ещё более грязная и страшная, чем прежние.
  
  
   Я выехал утром пятнадцатого октября. Край небосвода зарумянился первыми робкими лучами солнца, колёса наматывали тёмное полотно шоссе, лоснящееся после дождя.
   Что делать? Не знаю. Кто виноват? . Я , я , Я виноват. Я никогда не знаю что делать. Но я всегда знаю, кто виноват. Я виноват.
   А мог ли я действительно что-то сделать? Нет. Боксёр в нокауте не может подняться и ударить в ответ, он даже не осознаёт, что должен подняться. И, в конце концов, нокаутирующий удар - всегда неожиданный удар. Просто боль и ощущение, будто земля ушла из-под ног - всё это заполняет его и мир вокруг.
   Ужас...ужас...
   Я не знаю, что творится у неё в голове. Я не знаю, что творится у неё в душе. И никогда не узнаю... я никогда не узнаю даже самого себя, я не хочу знать... Я уже узнал слишком много. Ты должен заглядывать в самого себя, и это мучительно. Ты должен удалить бревно в собственном глазу, чтобы знать, как вынуть соринку из глаза твоего ближнего. Ты должен врачевать язвы, высасывать яд из раны - и этот яд в конце концов отравляет твою собственную душу. Врач заражает себя смертельной болезнью, чтобы испытать на себе вакцину. Хирург копается в осклизлых внутренностях, он привыкает к запаху крови, и уж он-то знает, что мы животные, и нет никакой бессмертной души. Доктор, я тяжело болен?
   Мы все тяжело больны. Мы пришли в этот мир без иммунитета. Мы разносим заразу. Умри ты сегодня, я завтра. Мне плохо, всем должно быть ещё хуже. Любить нас не за что, нас можно любить только ни за что. Просто за то, что мы есть. Такими, какие мы есть. Какой в люлечку, такой и в могилочку. Мы хотим свободы... мы хотим свободы выбирать.
   Господи, какая чудовищная пропасть между самыми близкими людьми!
   Почему мы с криками ужаса не бежим друг от друга? Только массовое помутнение рассудка, великое заблуждение, слепота толкает нас в объятия друг друга. Или поганая необходимость.
   Ты нужен, пока тебя можно использовать. И от этого страшная холодная тоска на пути из люлечки в могилочку. Никто никого не спасёт. Каждый агонизирует в собственном одиночестве.
   Да, мы с Таней жили душа в душу. То я ей в душу, то она мне в душу. А ведь мы не самые плохие люди. По всему миру сейчас, в эту минуту мужья бьют жён кулаком в глаз, пинают в углу, жены смеются над мужьями, доводят до нервного срыва и импотенции; все изменяют. Предают. Используют, убивают из-за денег, бросают новорождённых в помойку, унижают, дерутся и оскорбляют из-за грязной посуды, незавинченного тюбика, неровно стоящих тапочек, и о Боже, неужели ЭТО И ЕСТЬ ЛЮБОВЬ?
  
  
   В Каменку я въехал почти в полдень. Проезжая мост через речку, я остановился. Посидел немного, включил радио.
   Голос Костомарова с бархатной невозмутимостью вещал:
   - ...женщины, мужьям которых не хватает агрессии, страдают неврозами, а это в свою очередь...
   Я выключил радио, вздохнул, вышел и , опёршись локтями на перила , стал смотреть на то, как река лениво и величественно несёт свои потемневшие воды.
   Я достал из внутреннего нагрудного кармана куртки мобильник, задумчиво повертел его в руках.
   А потом размахнулся и швырнул его как можно дальше.
   Он, переворачиваясь в воздухе, описал широкую, плавную дугу, и растворился в водной глади, оставив расходящиеся круги.
   Я сел в машину, завёлся и въехал в уютный и спящий ещё городок, где сиротливо жмутся друг к другу бедные, покосившиеся, ветхие домишки; дороги то вздымаются, то круто ухают вниз; улочки то разбегаются, то сходятся, то наползают одна на другую; а среди всей этой нищеты, словно в насмешку над ней, важно возвышается особняк мэра, который "едва сводит концы с концами" и объезжает свою вотчину на казённом "москвиче". Но он не зря ест свой хлеб - нет, не зря - ведь он поставил памятники: Екатерине Второй( в парке у фонтана) и Петру Первому( у вокзала). Да, он не зря ест свой хлеб и спит сном праведника. Его совесть чиста, репутация безупречна, финансовая отчётность в полном порядке. Уж кто-кто, а он не боится неожиданной проверки. И потому с таким умилением взирает из окна "москвича" на заборы из гнилых разнокалиберных досок, на огороды, где на чёрном скользком перегное уныло зеленеют кишащие гусеницами кочаны, и плывёт сочный запах навоза; и на вассалов, напоминающих узников концлагеря серыми лицами, настороженными взглядами, фуфайками и кирзачами; на бабулек, что в шесть утра пекут пироги в сложенных ещё в 1905 году русских печках, и выходят на обочину, продают пироги и наливают чайку из самовара; они ковыляют бодрее двадцатилетних и не собираются умирать - похороны им просто не по карману.
   Но не смеёте их жалеть - они прошли Войну - и не воображайте, что приехали в глушь; Каменка на подъёме, здесь есть УНИВЕРСАМ и кафе "У Иваныча", здесь та же самая Москва, только без разврата.
   Я остановился у кафе.
   В ожидании "оливье" и свиного жаркого в горшочке я растёкся мыслию по древу и увяз в трясине нудной, изматывающей диалектики - самого Толстого наизнанку бы вывернуло - и вдруг понял, что честная компания за соседним столиком(два парня с пассиями) сдавленно хихикает, поглядывая в мою сторону, и подленько перешёптывается
   Я прирос к месту и открыл рот, чтобы пролепетать: " Почему вы надо мной смеётесь?", но вдруг понял, что смотрят не на меня, смеются не надо мной.
   Я обернулся.
   За столиком в дальнем тёмном углу старик в заплесневелом овчинном пальто пересчитывал высыпанную на столик кучку мелочи. Он её, вероятно, год копил попрошайничеством. Нищий перебирал монетки дрожащими грязными пальцами; его колотило, словно он промёрз ещё за прошлую зиму до самого нутра и даже за лето не смог отогреться. Он шевелил заскорузлыми пересохшими губами про себя, пересчитывая мелочь; он всё сбивался и пересчитывал раз за разом, припечатываясь носом к самому столу.
   Он осквернял кафе своим присутствием. Своей кислой, затхлой вонью; своим убогим видом; самим своим существованием. Все хотели его выгнать, но боялись запачкать ручки.
   Старик знал, что он отвратителен и смешон. И даже как-то подыгрывал, нарочито неловко возился с монетками, чтобы хоть так, в роли юродивого, единение с людьми почувствовать.
   Юнцы пихали друг друга в бок, ржали, поскуливая, и перешёптывались: "Калькулятор ему дай!", "За ноутбуком, За ноутбуком надо сбегать! Продай ему свой ноутбук!".
   - Эй, дружище, ноутбук не нужен! - крикнул лидер ему, осклабившись. - Продам по дешёвке! Хоть ты сегодня и разбогател....
   Нищий не ответил и сделал вид, что не слышал, только ещё больше съёжился и сгорбился. Парни переглянулись и обнажили зубы.
   Наконец, нищий алчно сосчитал свои сокровища и, сгорбившись, волоча ноги, побрёл к списку блюд. Он противно, надсадно, с булькающими хрипами покашливал. Очередь к кассе, загородившая ему меню, расступилась, как воды Красного моря перед Моисеем.
   Он поводил носом по списку, застыл в отчаянной нерешительности. Побрёл обратно, видимо упав духом, на полпути согнулся в пароксизме удушающего кашля и обрызгал чистенький кафельный пол миллиардами микробов. Этот чудовищный и неудержимый кашель, наверное, разодрал ему глотку. Старик бессильно и пристыженно рухнул на стул. Один из парней, который кричал, вожак с наглой холёной рожей и накаченным бабьим задом, подмигнул дружкам. Вразвалочку, царственно проплыл через зал, давая время хорошенько насладиться своим видом. Постоял несколько секунд. Нависая над нищим и смотря на него сверху вниз с презрительно-снисходительной усмешкой. Потом пнул его.
   -А?! - как бы очнулся и испуганно дёрнулся от боли и неожиданности тот, вызвав взрыв дружного смеха.
   -Слышь, вали. Ты уже всё провонял здесь!
   -Чего?
   - Домой иди, говорю! Где живёшь-то?
   -А... а... - прозаикался тот.
   - Домой вали!
   - А нету!
   - Купи! Мне пох...! Иди на х... отсюда!
   Он взял старика за шкирку и вытолкал старика, трясущегося то ли от страха, то ли от болезни, то ли от всего сразу.
   Куча монеток осталась на столике.
   С победным видом, развернув плечи и вразвалочку, альфа-самец продефелировал к своему месту. Дружки встретили его с некоторым осуждением.
   - Не, ну так-то зачем...
   - Да ну, заебали эти бомжи...
   Аппетит явно был испорчен. Вяло поковыряв вилкой, я вышел на стоянку.
   Снаружи завывал промозглый ветер, с неба опять сыпалась мелкая изморозь. Подняв воротник и поёжившись, я направился к машине.
   И едва не врос в землю, увидев поджидавшего меня там нищего. Его колючие красные глаза пронзили меня насквозь.
   - Как дела? - жизнерадостно спросил он, подходя и нервно озираясь. Его колотило.
   - А у вас? - расплылся я в улыбке, лихорадочно рыская по карманам в поисках ключей. Он подошёл совсем близко. Мне в нос ударила едкая вонь старческих болезней.
   - Счастье! Счастье! Знаешь, чего не хватает-то? Десяти рублей!
   - Десяти рублей,- пробормотал я, а рука уже залезала в бумажник.
   Я дал ему пятьдесят и вставил ключи в замок. Глаза его алчно заблестели.
   - Давай больше-то! Ещё давай!
   -Ещё... - рука извлекла из бумажника три смятых бумажки и отдал, не глядя на старика. Это могли быть и три десятки, и три сотни, и три тысячи.
   - Да, да, ещё, ещё, на портвешок-то Ване...
   -На портвешок... - растерянно улыбнулся я.
   - Да, на портвешок, на портвешок...о, вот спасибо.
   Он похромал прочь.
   - А пить-то всё-таки бросили бы, - сказал я ему вслед.
   - Что-о-о-о?! - развернулся он с уродливо перекошенным лицом. - Да пошёл ты!
   Я опустил глаза. Он похромал к дороге. Я, растерянно улыбаясь, достал платок и обтёр забрызганное его густой липкой слюной лицо.
   Я сел в машину, заглотал пилюли. Отличное начало прекрасного дня.
   Вдруг я услышал отчаянный вой и увидел в окошко. Одна из сотенных бумажек кружилась лепестком на ветру, а нищий неуклюже подпрыгивал, тщетно пытаясь поймать и чертыхаясь, а денежка извивалась, манила, дарила надежду и вновь отнимала её, и наконец, вяло опала посреди дороги, пестрея на мокром тёмном асфальте. Старик торопливо поковылял к ней, нагнулся, и тут из-за поворота на всех парах вырулил старенький "козёл" - последний экземпляр на Земле - и в немом оцепенении я наблюдал, как нищий поспешно хватает бумажку, его предаёт больная нога, он не может отскочить, да и страх и неожиданность парализовали, только с воплем неловко дёргается в сторону, но водила выворачивает руль туда же, и вот старик с утиным кряканьем перелетает через капот и крышу, на мгновение повисает в воздухе и мешком сломанных костей валится на дорогу. "Козёл" тормозит, взвизгнув покрышками, проехав по инерции метров десять.
   Я выскочил из машины и подбежал к старику. Из порванной одежды белели обломки рёбер.
   - Не трогай его! - заорал водила, вывалившись из "козла" с побелевшим лицом. Его колени дрожали. - Отойди, мать твою!
   Я не пошевелился.
   Старик улыбался, на губах пузырилась чёрная кровь.
   - Очень больно? -спросил я.
   - Нет, - ответил он слабым, доносящимся уже с того света, голосом. - Жалко, испачкался. Зима... холодно... и согреться никак...отовсюду...гонят...
   Водила в промасленной фуфайке хмуро взирал на свою жертву. Сплюнул.
   - Едрит твою в лоб! Ё...перный театр!
   Чиркнул спичкой, нервно закурил, выпустил дым из ноздрей.
   - От ведь как... не вовремя. Эх, нафиг ты выскочил, кенгуру хренов...
   Нищий силился ответить, но издал какой-то тонкий скрип. На губах вздулся огромный кровяной пузырь. Лопнув, окропил лицо кровавыми штрихами.
   -У вас есть сотовый? Звоните, зовите "скорую"!
   -Ага, щас его соберут и склеят! Теперь только богу и молиться.
   Со вздохом он перекрестил нищего, себя, и чуть подумав, меня.
   - Господи. Ну почему всё ТАК? - жалобно простонал я.
   Водила внимательно посмотрел на меня:
   - Нет, всё не так. Всё гораздо хуже.
   И, чуть погодя:
   - У вас руки в крови.
   Я медленно побрёл прочь, машинально вытер руки о джинсы. И спустя секунду осознал, что испортил совсем новую вещь. Плюс колени вымазал в грязи, когда опустился на мокрый асфальт перед стариком.
   Это ничтожное в такую минуту беспокойство переполнило чашу, именно своей ничтожностью, и тем что всё было так ничтожно, и грязно, и я истерично запрыгал на месте, как капризный ребёнок, которому не купили погремушку, и , грозя небу кулаком, завопил:
   -Неужели это и есть жизнь?! Н е у ж е л и э т о и е с т ь ж и з н ь?!
  
  
   В десяти километрах после Каменки я свернул с шоссе, проехал по песчаной лесной дорожке километра два, остановился.(деревья начали редеть, потом и вовсе расступились, и я выехал на просторную опушку у озера?)
   Вот он, дом. Без какого-либо ограждения("Я не хочу отгораживаться от мира"), с зеркальными окнами, открытый для друзей и уязвимый для врагов; дом, чьи окна отражают мир во всей красоте и уродстве, но не позволяют увидеть внутренний свет ламп кромешной ночью.
   Я иду, я всё ближе к дому, он всё ближе ко мне, вот уже заслонил небо. Мы сближались, как старые приятели после ссоры, сохраняющие гордую невозмутимость.
   Я поднялся по ступенькам, с наслаждением вставил ключ, повернул.
   Замок щёлкнул, и дверь с лёгким скрипом отворилась.
   В прихожей было сумрачно; я вошёл, и чёрная лакированная дверь сам захлопнулась за моей спиной.
   Дом принял меня.
  
  
   В гостиной всё по-старому. Мраморный пол, панели красного дерева, люстра из французского хрусталя, белый диван с пуфиками, плоскоэкранное чудовище во всю стену, камин с решёткой, постмодернистские "шедевры" живописи. И это в гостиной человека, никогда не смотревшего телевизор и называвшего новомодную живопись "дерьмом, размазанным по холсту"
   Я поднялся на второй этаж, вошёл в спальню. Какая хорошая, милая комната! Двуспальная кровать с шёлковым покрывалом, обои персикового цвета, на тумбочке лампа под розовым абажуром, пушистый персидский ковёр. Я сел на постель. Восхитительная мягкость, в ней утонуть можно! На стене напротив - картина, красочный сочный сюрреалистический пейзаж: аллея, уходящая в перспективу, усыпанная золотистыми листьями; ряды деревьев с пышными ярко-зелёными кронами; стволы - мраморные колонны, горящие жёлтые фонари как плоды на ветвях. Прекрасная картина, чудесный мир; вот бы пройти по аллее, скрыться вдали и не вернуться...
   Кабинет. Когда Сергей работал, он запирался. В этом отношении он был удивительно стыдлив. Никто никогда не видел его за работой. И вот я вторгся в святая святых.
   Да, только испытывавший вдохновение в подобной обстановке мо заявлять, что " искусство призвано пробудить в человеке звериную сущность".
   Прямо напротив двери - высокое панорамное окно, задрапированное чёрным бархатом. Свет льётся в просвет мертвенным сиянием на массивную столешницу с тумбами, по три ящика в каждой. Большое кожаное кресло. И вновь живопись: "Сон разума рождает чудовищ", "Апофеоз войны", "Ночной кошмар" и две картины, мне неизвестные:
      -- Огромная свиная морда с развёрстой клыкастой пастью (виден зев), выкатив налитые кровью глаза, смотрит прямо в душу. Голова огромная закрывает туловище. На заднем плане - развороченная стена свинарника и скрючившийся в луже крови хозяин в шапке-ушанке. Название: Русский бунт.
   2)Волосатая рука, пальцы с обломанными грязными ногтями сжимают огромное лоснящееся сердце, меж пальцев сочатся алые струйки: Мужская любовь.
   Я подошёл к столу, отодвинул кресло, сел. Стол на ощупь гладкий и тёплый, как питон.
   Я подергал ручку верхнего ящика слева. Заперт. Я достал из нижнего большие канцелярские ножницы, вставил в щель между ящиком и крышкой стола, резко нажал. Дерево с треском поддалось, и ящик выехал на направляющих.
   Револьвер лежал на месте. Лежал спокойно, с осознанием собственной важности. Ему было всё равно, воспользуются им или нет. Он был готов, умел ждать с пугающей терпеливостью.
   Воронёный ствол холодно поблёскивал.
   - Ну вот и всё, - прошептал я, и на губах заиграла улыбка. - Finita la comedia.
   Я приставил дуло к виску, зажмурился и нажал на курок.
   Издевательский сухой щелчок разбил хрустальную тишину дома.
   Оружие вывалилось из ослабевших пальцев. Тяжело бухнуло о столешницу. Я рассмеялся, уткнулся лицом в стол, трижды грохнул кулаком; истерично хохоча, вывалился из кресла и рухнул на колени. Комната закачалась, стены заходили ходуном. Меня тошнило.
   Вдруг я осёкся. Смех будто обрубило.
   Минуту я простоял на коленях с диким колотьём в боку и пялился на узор ковра. Всё расплылось перед глазами, краски слились в невиданную по красоте картину; я силился понять её тайный смысл - он должен всё разъяснить, и нестерпимая тоска, сдавившая грудь, рассосётся.
   Так бывало в детстве; отец являлся в плохом настроении, в кухне орал на мать, а я съёживался в углу своей комнаты, и губы прыгали от страха. Боженька, молил я, пожалуйста, пусть это поскорее закончится. Но это не кончалось, а только разгоралось; своими молитвами я словно призывал отца. Он врывался в комнату с рёвом: "Что это, блядь, за бардак!" -сметал со стола учебники и тетради, стучал твёрдыми как дерево костяшками мне по голове, хватал за волосы и вдавливал лицом в стол, так что нос съезжал на сторону, и уходил, хлопнув дверью так, что штукатурка сыпалась. Я часа три не мог унять дрожь во всем теле. И в низу живота подкатывало то же ощущение тошноты. Ощущение тошнотворного страха.
   Сакраментальный вопрос: Что есть реальность? Наши ощущения. По своим ощущениям ты определяешь, что такое жизнь. Постепенно это тошнотворное ощущение перекидывается на саму жизнь и прочно, на уровне подкорки, срастается с нею, как у подопытного кролика манящая морковка в сознании срастается с ударом током. И он предпочитает отказаться от того, что так сильно жаждет, без чего не может жить, от самой жизни, которая есть боль и лишь боль. Которая вызывает лишь тошноту и не стоит уже быть прожитой. И он предпочитает умереть от голода, хотя вожделенное рядом, только руку протяни - но страх и роковая убеждённость мешают ему. Он умирает голодной смертью в сантиметрах от пищи.
   Со временем я разучился плакать. Всё повторялось, потом по другому сценарию, в других декорациях и с другими действующими лицами, боль росла вместе со мной, и рыдания рвались из груди; но слёзы жгли глаза, не проливаясь; в сердце навсегда поселилась тоска, которая в минуты смеха и побед только усиливалась.
   Это то, с чем живёшь, не жалуясь. Никто тебя не поймёт, даже если захочет... но никто не захочет. "Душа болит" - что за чушь?
   " Почему ты грустный?" - "Душа болит". "Почему ты не вышел на работу?" - "Душа болит". "Отчего он застрелился?" - "Душа болит".
   Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
   ХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХААХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХАХА
  
   Я прошёл по дому, включая везде свет. Шесть врезанных в потолок ламп на кухне с весело лоснящимся белым кафелем и поблёскиванием хромированных ручек и кранов; чешская люстра над овальным столом в столовой; торшер в библиотеке между кресел; три лампы с зелёными абажурами над изумрудным сукном бильярдного стола в подвале; две лампы под толстыми матовыми стёклами в сауне, где древесный дурман, аромат берёзового веника и купель с прохладной минеральной водой, в которой можно умереть и заново родиться.
   Затоплю камин, выпью чаю, в библиотеке пройдусь вдоль книжных полок, теряющихся в полумраке у потолка, послушаю как мягко поскрипывает паркет под толстым ковром; развалюсь в кресле, вытяну усталые ноги, окунусь с головой во что-нибудь старое, уютное, знакомое. "Драма на охоте" отлично подойдёт.
   Что-то заставило меня выйти на заднюю террасу.
   Я посмотрел на дерево, протянувшее к небу корявые сучья у самого озера. То самое дерево, выстоявшее против тысяч ветров, проросшее корнями до самого сердца Земли. Если подойти и прикоснуться, ладонь под корой почувствует тонкую пульсацию соков, по руке к сердцу перетечёт глухой сдавленный ужас от увиденного за долгие годы.
   Под деревом - кресло-качалка. То с а м о е к р е с л о .Я зажмурился и судорожно втянул воздух.
   Открыл глаза.
   На ветке зазывно болталась петля, а кресло неистово и глумливо раскачивалось, чуть ли не подпрыгивая: " Давай! Давай! Н у, с м е л е е!".
   - Н е т, - прошептал я. - Н е т.
   И побежал в дом, споткнувшись о ступени.
  
   Часть 2.
  
  

Я не хочу истины, я хочу покоя.

В.В.Розанов

  
  
  
   Проснувшись в испуге, я так дёрнулся, что подушка слетела на пол. Сердце трепыхалось где-то в паху. Показалось, с облегчением подумал я.
   Я сел на кровати, прислонясь спиной к стене, обитую ковром "Мишки в бору". Глубоко вздохнул.
   Нервы ни к чёрту. Неудивительно. Признайся, ты до сих пор не можешь придти в себя. И поэтому ты здесь. В этом доме невозможно быть несчастным; только здесь успокоение; здесь порядок, здесь всё правильно, знакомо и предсказуемо - поэтому ты и примчался сюда, как только запахло жареным.
   Да, но теперь всё хорошо. Теперь всё будет хорошо. Не знаю как, но всё утрясётся.
   Вдруг кто-то жадно и яростно заскрёбся в стене прямо у меня над ухом. Дикий ужас бросил меня к выключателю.
   Я застыл, уставившись на стену.
   -Се... Серёжа?
   С минуту я напряжённо вслушивался, и сердце судорожно трепыхалось испуганным цыплёнком. Ничего.
   Господи, как глупо!
   Смеясь над собой, я вышел и начал спускаться по лестнице. Сбылась мечта идиота. Побыл "наедине с собой"? Скоро увидишь в зеркале Наполеона.
   Что-то злобно заскреблось под ступенькой. Вскрикнув, я оступился и чуть не полетел носом вперёд, но успел схватиться за перила. Иначе сосчитал бы ребрами ступеньки. Или ступеньками рёбра. Две альтернативы-с.
   Целый час я не мог успокоиться и отдышаться. Лежал на диване, вздрагивая от каждого шороха. Как двадцать лет назад. Мне было семь, и в стене моей комнаты тоже что-то скреблось, я замирал в испуге, зажмурившись, и представлял себе хитрое и кровожадное создание, тролля с красными влажными губищами и кошачьими глазами, преисполненными злобной радости. Я дал ему имя - Валерушка - в моём воспалённом воображении оно приобретало самый зловещий смысл. Спать я отправлялся как на эшафот. Вот я лягу, выключу свет, и Валерушка доберётся до меня. Он задушит меня, я почувствую на шее мёртвую хватку грязных холодных ручонок и услышу противный треск позвоночника, и вспышка боли ослепит меня. Я, не выдержав, включал ночник. И отец утром хватал меня за шкирку и возил носом по столу, и я до сих пор удивляюсь, как мой нос не сломался и не съехал на бок. Отец орал, что я не экономлю свет, а я всё равно включал. Из двух зол выбираешь меньшее, а воображаемое зло всегда страшнее реального. И, спасаясь от воображаемого зла, я страдал от реального вдвойне - новая порция пинков и насмешек. Я, наверное, потому ещё упрямо жёг свет, что при любом раскладе пинки и насмешки . Раз это неотъемлемое условие жизни, нужно сделать всё для того, чтобы получить пинки и насмешки.
   Из груди вырвался протяжный жалобный стон: Госсподиии...Господи, помоги мне! Кто-нибудь! Вытащите меня из этой ямы! Господи!
   Кто-то... должен... помочь мне. Помогите, а? Почему никто не хочет помочь?
   Я промучился до трёх ночи. Затаив дыхание, прокрался наверх.. Проглотил пилюли, и чёрт потащил меня в кабинет.
   Я потянулся к выключателю, и зажмурился от яркого света. Открыв глаза, я подошёл к картине, на которой был изображён уходящий в бесконечность пейзаж, и снял картину со стены.
   За ней был сейф.
   Я набрал код и потянулся к ручке, чтобы открыть его. Но рука замерла в сантиметрах от дверцы сейфа.
   Я так стремился подобраться к разгадке тайны (или тайн) моего друга, а теперь медлил. Я вдруг почувствовал, что не хочу открывать его. Не часто ли так с нами происходит? Мы активно добиваемся чьей-то любви, претерпеваем множество мук, и наконец побеждаем; счастью нашему нет предела...не должно быть, по крайней мере. Но вот мы идём с этим человеком под венец и с холодным ужасом осознаём, что не так уж и хотим провести жизнь вместе с ним... и даже вовсе не хотим.
   Кроме того, я как будто боялся того, что могу обнаружить. Но это означало, что Доренко прав.
   Эта мысль придала мне решимости, и я открыл сейф.
   В основном там , по первому взгляду. Лежало то, что и должно было лежать - несколько толстых папок, тетрадей - в общем, какая-то важная секретная документация. Но поверх всего, на вершине стопки, оказалось нечто неожиданное.
   Фигурка. Фигурка козла на троне.
   Я медленно, словно во сне, взял её в руки. Гладкую, из покрытой лаком слоновой кости. Я долго рассматривал её, это глумливо ухмыляющееся козлиное лицо, и сердце сжалось в тревоге. Что это такое? Что это за ценность такая, что её в сейф спрятали?
   Я почувствовал, как снова заболела голова.
   Потом об этом подумаем. Сейчас я не готов.
   Я поставил фигурку и даже отодвинул на край стола, но меня почему-то преследовало ощущение, что эти глаза насмешливо уставлены на меня ,и что пойди я в любой угол комнаты, они будут следить за мной. Как взгляд портрета на стене.
   Я сел в кресло. Передо мной лежала Библия, которую Сергей неизвестно с какой целью читал в свои последние дни. Синодальный перевод. Тёмно-красная кожаная обложка, золотое тиснение, хрустящая мелованная бумага - страницы перелистывались с восхитительным звуком. Одно место заложено:
   " Каин сказал своему брату Авелю: "Пойдём в поле". Каин с Авелем пошли в поле, и там Каин напал на своего брата Авеля и убил его.
   Некоторое время спустя Господь спросил Каина: "Где твой брат Авель?". Каин ответил: "Не знаю. Разве я сторож брату моему?"
   " Что же ты сделал?" - сказал тогда Господь. - "Кровь твоего брата, словно голос, взывает ко мне из земли. Земля развёрзлась и поглотила кровь твоего брата с рук твоих. И теперь я проклинаю тебя и эту землю. Когда будешь возделывать землю, она не будет помогать твоим растениям расти, как это было раньше. У тебя не будет на земле дома, и ты будешь скитаться с места на место".
   Каин ответил Господу: " Перенести такое наказание свыше моих сил! Ты изгоняешь меня с моей земли, и я не смогу больше видеть Тебя и быть рядом с Тобой! У меня не будет дома, мне придётся скитаться с места на место, и всякий, кто меня найдёт, убьёт меня!". "Если кто-нибудь убьёт тебя, Каин, - ответил ему Господь. - Я накажу того во много раз хуже". Он пометил Каина, и эта мета указывала, что никто не смеет убить его".
   На полях карандашом помечено: Почему?
   А вот ещё один обведённый карандашом и заложенный отрывок. Апокалипсис:
   " ... И увидел я в правой руке сидящего на престоле свиток... скреплённый семью печатями. И увидел я сильного Ангела, провозглашавшего громким голосом: "Кто достоин раскрыть свиток и снять с него печати?..."... и я много плакал, потому что не нашлось ни одного достойного раскрыть свиток или заглянуть в него. Но один из старейшин говорит мне: " Не плачь. Вот... корень Давидов, победил, чтобы раскрыть свиток и снять семь печатей его".
   И увидел я, что посреди престола и четырёх живых существ и посреди старейшин стоит агнец, как бы закланный, с семью рогами и семью глазами. Глаза эти означают семь духов Бога, посланных во все концы земли. И он пошёл и тотчас взял свиток из правой руки сидящего на престоле. И когда он взял свиток, четыре живых существа и двадцать четыре старейшины пали перед Агнцем, и у каждого была арфа и золотые чаши, полные фимиама; фимиам означал молитвы святых. И поют они новую песню, говоря: " Достоин ты взять свиток и снять с него печати, потому что ты был заклан, и кровью своей купил для Бога людей... И взглянул я, и услышал голос множества ангелов вокруг престола и живых существ... говорящих громким голосом: " Агнец, который был заклан, достоин принять могущество и богатство, и мудрость, и силу, и честь, и славу, и благословение".
   Я захлопнул Библию и посмотрел на фигурку козла. В его ухмылке было что-то недоброе.
   - Не ты ли "агнец, который был заклан"? - засмеялся я.
   Перевёл взгляд на Библию.
   - Значит, "достоин принять могущество, богатство и славу"? Почему нельзя без заклания? Боже мой, о чём я говорю - все вокруг и получают это богатство, славу, почёт, могущество, любовь - и без крови и слёз; и не получают, а берут, берут силой, сами!
   В остервенении я швырнул Библию в угол.
   Я встал, подошёл к сейфу. Набрал код. Сердце бешено колотилось.
   Поверх всего лежал альбом. Тяжёлый, увесистый кирпич.
   Это оказался альбом с вырезками - статьи, рецензии, интервью и прочая пища самолюбия.
   Я открыл наугад и прочитал заметку из "7 дней":

СЕРГЕЯ ГРАНОВСКОГО ОБОКРАЛИ ДРУЗЬЯ:

  
  
  
   Вчера загородный дом писателя обчистили трое молодых людей, с которыми он "скорефанился" накануне вечером. " Я всегда любил людей улицы, представителей трудового народа" - поведал писатель. - "Эти ребята казались реальными чуваками. Я встретил их в баре: настроение хорошее было, и я хотел, чтобы стало ещё лучше. Мы втроём основательно подзаправились, подцепили каких-то девчонок ... дальше не помню. Но было весело. Кутерьма продолжалась до трёх ночи, потом я вырубился и встал уже в семь вечера с жутким похмельем... и аж присвистнул, потому что у меня много чего свистнули. "Золотого орла" жалко. Теперь надо второго завоевать... неужели эти придурки подумали, что он из чисто золота? Так, о чём я бишь...Значит, я встал и присвистнул: ни фига себе друзья! Пусть теперь хватают ноги в руки и делают ноги. Поймаю - покусаю! Я такой!"
   Конечно, подобный инцидент не может не вызывать сочувствия, но неужели мама писателя в детстве не учила, что приводить в дом первых встречных небезопасно?"
   Под статьёй - фото Сергея, смотрящего с печальною укоризной:
   Сергей Грановский: " Воровать нехорошо!".
   Улыбаясь, я сел с альбомом в кресло и начал листать дальше.
   В одном мечте было сразу несколько страниц из журнала "Интервью" за июль 2007 г:
   " Его книги можно любить и ненавидеть, но невозможно не замечать. Они намертво впечатались в массовое сознание. Ну и, конечно, свою роль сыграла неотразимая харизма, привлекательность личности. В наше удивительно скучное время только он вызывает столько споров, возмущения и восхищения. Многие считают его чудовищем, при этом он удивительно обходителен и приятен в общении. Меня покорили его гостеприимство, обаяние и непоколебимая уверенность в себе. Под юношеской бравадой и озорной улыбкой обнажилась глубина и нестандартность мышления.
   Два часа пролетели как миг.
  
   - Пишете что-нибудь новенькое?
   - Нет. Валяюсь на диване и отращиваю брюшко. Если по чесноку, вопрос этот слышу в 575 раз. Могли бы начать и пооригинальнее. В этом опасность интервью- не знаешь, на кого нарвёшься. Порой после интервью чувствуешь себя изнасилованным... Ладно, ладно, вот ответ на Ваш вопрос: вчера закончил черновик новой вещи - " Слишком долгое прощание".
  
   -О чём этот роман?
   - Пересказ сюжета ничего не даст. Вот если я начну описывать очень красивую женщину, ты же не влюбишься в описание? Полюбить можно того, кого видишь воочию. Держишь за руку, чувствуешь тепло кожи... То же самое с книгой - по-настоящему понять и прочувствовать текст можно, лишь проникнувшись энергетикой каждого слова, напитав его собственными мыслями и переживаниями ...
  
   Вы следуете определённому плану или пишете по наитию?
   - Я ничего никогда не планирую даже на секунду вперёд и в жизни. Придумывать что-то заранее? Насилие над природой. Всё не проконтролируешь. Скульптура Давида уже существовала в глыбе мрамора, Микеланджело только отсёк лишнее. Книга - это живое существо. Её долго вынашиваешь, потом мучительные роды, а она всегда недоношена, её ещё холить и лелеять Нужно отойти подальше от зеркала и не считать себя божеством. Так и работать легче, и критику воспринимать проще.
  
   - Вас-то критики не больно жалуют...
   - Ну что я могу сказать? На каждый роток не накинешь платок. Природа разнообразна, и всяк в ней имеет своё предназначение. Есть навозные жуки - пожирать экскременты, а есть критики - критиковать. Ругать того, за счёт кого целая куча людей кормится. И они сами в том числе. Вот Хем врезал одному за то, что тот назвал его гомиком, и правильно. Какого чёрта они себе позволяют, с чего они взяли, что ИМЕЮТ ПРАВО? И на каком уровне! Где Писаревы, где умные люди, не менее глубокие и тонкие, чем те, кого они критикуют? И такой же поражающий своей глубиной анализ?
   Впрочем, я не очень-то переживаю из-за их нападок. У меня один ответ: " Сам ты дерьмо, отвали!" Вы ведь берёте интервью у меня, а не у них. Я прислушиваюсь только к мнению публики. Я и без них знаю, как написать популярный роман. Я это довольно рано понял.
  
   - Может, посвятите меня в Великую Тайну?
   - Рецепт прост: в книге должно быть много любви и крови.
  
   - И ВСЁ?
   - А чего же боле? Если говорить о критиках, то и им угодить просто. Должны быть две вещи: этика и мораль. Я, ей богу, не знаю, что это такое, но это должно быть. Интеллектуалы чуть ли не более тупы, чем быдло. Узко мыслят. Ага. Другой вид ограниченности, только и всего. Это, в основном, уродцы, которых в школе дразнили уродцами, и они теперь хотят всех объявить уродцами, и млеют, когда их гладят по головке. И это не оскорбление, а констатация факта. Сами хороши. Умеют уязвить. Все они в прошлой жизни служили в Инквизиции. Меня-то не щадят, Вы правы. Неудивительно, учитывая. Как я их сейчас отделал!(смеётся).Кто не такой, тот на свой счёт не примет. Лаврова тоже не любят, потому что он не пьёт. Он нелюдим, но безвреден, к тому же пишет по-настоящему классические вещи. И его, скрепя сердце, похваливают. Кидают кость со стола. Но он, увы, относится к тем, кого по достоинству оценивают только после смерти.
  
   - Почему?
   - До его книг дорасти надо. Он настолько глубок... нужно прожить целую сложную судьбу, чтобы стать таким же глубоким и понять его. Он опережает своё время, не вписывается в эпоху.
  
   - Вы стали знамениты в 19 лет. До Вас такое казалось невозможным.
   - Гений всегда создаёт прецедент, расширяет границы представлений о возможном.
  
   - Вы себя сами причисляете к гениям?
   - Многие меня таковым считают, так? В конце концов, чем я отличаюсь от величайших? То же самое: две руки, две ноги, посередине сволочь.
   Что касается самохвальства, меня часто упрекают в мании величия. Но что я скажу - если есть любовь, то должна быть и жажда любви. Если есть величие, то должна быть и мания величия. А скромность, знаете... скромно и помрёшь.
  
   - А как отличить гения от просто талантливого, чтобы мы уже на Ваш счёт не ошибались? Чтобы могли судить безошибочно?
   - Для таланта творчество - всего лишь форма реализации и способ зарабатывания денег. Это некое дополнение к его жизни и его личности, забава своего рода, даже так можно сказать. Такая приятная безделушка, аксессуар, не имеющий самостоятельного значения, самостоятельной ценности вне его... и в то же время, парадоксальным образом, абсолютно от него отъединённое! ТО есть у гения жизнь и творчество слиты и неразделимы, в то же время для него искусство выше него и имело бы великую ценность и без него, вне его, он считает искусство самостоятельной ценностью и служит ему, отдаёт себя ему. Это его Голгофа. А у таланта, " креативного чувака", его творчество может вообще ничего о нём самом не говорить, может наблюдаться даже контраст между ним и его творчеством. Соответственно, в его творчестве нет какой - то особой правды жизни. Крови сердца.
   Итого - жизнь гения и его творчество неразделимы. Так? Что на витрине, то и в магазине. Из этого вытекает следующее- его жизнь не менее глубока, поучительна и важна для потомков, чем его творения. Гений, в отличие от таланта - это великий человек, а не просто приятный малый. Толстой по мощи и масштабу деяний равен Наполеону. Потому и имел право высмеивать его в своей книжонке.
   Исходя из всего вышесказанного: гении сначала стали великими людьми, а уж потом великими писателями.
  
   - Говорят: "Гений - это усердие". Вы настолько активны, что невольно возникает вопрос: " Как он всё успевает?". Вы издаёте два романа в год, пишете сценарии, появляетесь в сериалах, ездите в турне, даёте бесконечные интервью. Говорят, собираетесь диск записывать - и при этом находите время на личную жизнь. И до инфаркта, как я вижу, Вам далеко. Откуда Вы черпаете силы?
   - О, секрет прост: Я никогда не теряю времени. Отдыхаю, только когда сплю... и то во сне какой-нибудь сюжет наклюнется. Я как акула - должен быть всегда в движении. А то превращусь в трёхпалого ленивца, который даже ходит под себя.
  
   - Считается, что литература в кризисе. В чём Вы можете упрекнуть современных писателей?
   - Первое: кризиса никакого нет. Знаете, что говорит профессор Преображенский в " Собачьем сердце"? "Разруха у вас в голове". И кризис в головах литературных снобов. Они его придумали. В мире по-прежнему пять-шесть громких имён, остальные перебиваются с хлеба на квас и обратно. В России примерно такая же картина.
  
   - Но нет имён, равных Достоевскому и Толстому. Разве не так?
   - А их и не может быть. Но это не кризис литературы. Поскольку литература тесно слита с жизнью и порождена жизнью, а не наоборот. Соответственно, если есть кризис, то он лежит не области литературы, а в жизни. Но и это не кризис, не катастрофа, а стагнация. Катастрофой бы было отсутствие гениев при предпосылках и условиях к их появлению. Но их, этих предпосылок, нет. Что такое искусство? Попытка человека понять жизнь и самого себя; своего рода самоосознание. Так когда у нас происходил подъём литературы? Когда поднималось ОБЩЕСТВЕННОЕ САМОСОЗНАНИЕ. А сейчас что? Нас так долго при советской власти избивали, что избили до потери сознания. Сейчас оно только-только просыпается, мы ещё не отошли. Только начинаем шевелиться, но пока невпопад и не про то. Поэтому нет великих писателей, а все значительные уже старые дяди, ещё прежней закалки. О молодом поколении 90-х, а тем более о поколении "ютубнутых" говорить и вовсе не приходится. Нет не только великих писателей, нет и великих критиков, чьи разборы не менее интересны и поучительны, чем рассматриваемые ими произведения, поражающие глубоким анализом. Да с позиций высшей духовности или житейской логики, человеческой логики и правды жизни. А современные судят с позиций вкусовщины - " терпеть не могу лично я этого писателя", или с позиций каких-то заумных теорий, никому не понятных.
   Должна быть определённая сила личности прежде всего, а мы все, во-первых, ослаблены, во-вторых - не личности. Нас задавили как личностей. Мы несвободны даже внутри, так нас запугали. А главное - страсть и внутренняя свобода. Роман должен быть раскалён добела твоим темпераментом, чтобы читатель, беря в руки книгу, обжигался до самого сердца. Для меня искусство - безумный порыв, оргия, шабаш. Я спускаю всех собак, дохожу до точки кипения и выплёскиваюсь на бумагу. Я просто корова с раздутым выменем, которая мучается, если её не подоить. Я мог бы заняться чем угодно - лишь бы метать икру идей, испражняться страхами, блевать грёзами. И это не вопрос смысла жизни. Нет никакого смысла, есть цели. Целью всей моей жизни было доказать, что реальная жизнь может стать ярче и счастливей грёз. Для этого нужно только одно - никогда не мечтать.
  
  
   - Простите, что-то я не совсем понимаю...
   -А меня никто не понимает. Все думают, что я просто прикалываюсь. Но они меня плохо знают. Потому что я Бог. Да, это меня распяли на кресте. Я спас человечество в образе Христа и чуть не уничтожил в образе Сталина. Потому что Сергей Грановский - это великое ВСЁ!
  
   - Спасибо за приятную беседу, Сергей Юрьевич.
   - Grande merci, Amigo!".
  
   Я не мог читать всё это без содрогания.
   Столько страдания в каждом слове! Что же такое человеческая жизнь, как не отчаянный, безнадёжный и безответный крик боли?
   Я отложил альбом и , откинувшись в кресле и закрыв глаза, устало потёр виски. Вздохнул. Посмотрел на раскрытую дверцу сейфа и тёмную нишу за ней. Альбом - это ещё не ТО САМОЕ. Что-то там должно быть...что звало меня. Ждало меня всё это время. Но именно сейчас, когда я получил доступ к этому, мне почему-то совсем не хотелось открывать эту тайну, как будто боялся того, что могу обнаружить.
   Я медленно встал, пересёк пространство между креслом и сейфом в пять шагов; каждый был на учёте, потому что каждый был особенно тяжёл. В некоторых случаях сделать даже один шаг трудно. Потому что это шаг через пропасть. Или шаг в пропасть.
   Я заглянул в сейф, протянул руку и осторожно достал толстую увесистую пачку бумаги, лихорадочно раздумывая. Что это может быть за ценная документация.
   Это была рукопись.
   Около пятисот страниц, исписанных чётким и уверенным почерком с ровным наклоном. Даже почерк Его прекрасен.
   И это был не рукописный вариант одного из прежних его романов. Это была совершенно новая вещь.
   Неопубликованный при жизни роман Грановского... На свете немало людей, готовых убить за эту реликвию.
   На титульном листе выведено:
  
  
  

КАИНОВА ПЕЧАТЬ

   При виде этого названия у меня в нутрии что-то перевернулось. У Сергея Грановского - того Сергея Грановского, которого мы знали, не могло быть такого заголовка для романа. Господи, что он готовил нам перед смертью?
   Я сел в кресло и принялся жадно читать.
   На обороте - предисловие:
   "Здрасьте, это опять я - ещё не великий, но уже ужасный. "Когда же ты подохнешь?!" - возмущённо возопят критики. А я спокойно раскурю сигару, дымом в рожу дуну и отвечу: " Я ещё ваши оградки покрашу".
   Ну не виноват я, что идеи проклятые никак не кончаются! Есть такие зануды, что коптят небо до 80 лет, пока их не вынесут из-за стола вперёд ногами. Но позвольте, история учит нас, что период славы и творческого пика длится не больше 10-15 лет, а потом уже занимаются тем, что я называю "литературным онанизмом". И я готовился к подобной участи. Полгода после выхода "Бога вина и экстаза" ничего ошеломительного в башку не приходило. Я уже прямо ногти грыз со страха. А когда мне грустно, я тянусь ко всему разумному, доброму , вечному. И вот я слушал "Slayer" и читал Клайва Баркера. И поразился, насколько всё это на самом деле глубокомысленно. И думал: " Сколько крови, смертей, извращений - прекрасно. Почему у нас в матушке Расее нет ничего подобного? Надо, чтоб было!".
   Короче, то, что вы сейчас прочтёте, будет вдвойне прикольно. Вас просто вывернет наизнанку. Без понтов.
   Всё, всё, затыкаюсь. Занавес опускается, представление начинается.
  
  
  
  
  

Горе им! Они избрали путь Каинов.

   Они - облака без влаги, ветром несомые; осенние деревья, но бесплодные, а потому вырывают их под корень, и, значит, они умерли дважды. Они - бурные морские волны, покрытые пеной своих постыдных деяний, звёзды блуждающие, которым навечно назначен мрак тьмы.

ГЛАВА 1

  
  
   Бедняжка кричала не переставая, пока её тащили к яме. Когда всё-таки удалось столкнуть её на свидание с медведем, душераздирающий вопль сотряс стены храма... Зверь бросился на неё, и девчонка захлебнулась собственной кровью.
   Кукловод подошёл к краю ямы. В нос ударила тухлая вонь, но это были цветочки по сравнению с тем, сто пришлось вынести его зрению.
   Топтыгин драл девушку когтями. Разделывая мясо деловито и умело, как заправский мясник. Земляное дно набухло, потемнело и залоснилось от крови, в густой липкой тишине слышался наглый треск разрываемой плоти - будто тряпку рвут.
   Медведь уже распотрошил живот жертвы, путаясь лапой в кишках и утробно ворча. Кукловод отвернулся, чувствуя, как ноги становятся ватными.
   Двое из свиты стерегли её мужа. Пленник боялся даже дышать. Его колотило, в горле клокотали рыдания; он изо всех сил сдерживался - только живот, липкий от пота и крови, судорожно подрагивал.
   Кукловод минуту смотрел на него с насмешкой. Дух парня сломлен - можно ли его за это винить?
   Вы с женой собирались заняться любовью, вы счастливы, спокойны и расслаблены; тут в квартиру врываются люди в форме, переворачивают всё вверх дном. Тащат без объяснений на Лубянку. Вас распихивают на три дня по разным камерам, и впадаешь в отчаяние от пугающей неизвестности, от всех этих мыслей: "За что?", "Зачем?"; неожиданно вас выпускают и говорят: "Извините, ошибочка вышла, вас отвезут домой". И вы с женой улыбаетесь, глядя друг га друга с блестящими от слёз облегчения глазами, держась за руки на заднем сиденье - это потрясение ещё больше сблизило вас - но вместо дома вас привозят в заброшенную церковь у чёрта на куличках, где тебя избивают на глазах у жены, возят лицом по полу, а жену грубо и жадно насилует глава НКВД , а потом её бросают в яму со специально прикормленным человечиной медведем. Поистине, это заставляет по-новому взглянуть на жизнь.
   - Стыдись, - укорил его Кукловод. - Твоя женщина боролась до последнего. А ты скулишь, как побитая собака.
   Парень робко взглянул на него и заискивающе улыбнулся.
   - Я уважаю силу и смелость, - продолжал Кукловод. - И презираю трусов. Давай, ударь меня! Отомсти за унижения... нет, лучше плюнь мне в рожу.
   Но парень съёжился и вздрагивал от каждого слова, как от удара.
   - Неужели не понимаешь? Если ты проявишь себя мужиком, я отпущу тебя. И никогда больше не потревожу.
   Парень бросил на него недоверчиво-обнадёженный взгляд. Кукловод вздохнул. Что за мелкие твари пошли! Совсем не верят в себя, только в деньги. Кукловод, обладая властью над всей властью дрожащей, трепетал перед величием духа, мощью истинной любви, смелости, душевной чистоты - всего, что ему было недоступно.
   Нахмурившись, Кукловод прошёлся по залу, заложив руки за спину, и кинул на свою жертву задумчивый взор.
   - Знаешь, кто я?
   Парень торопливо закивал.
   - Ошибаешься, друг мой. Не знаешь и знать не можешь.
   Парень вновь торопливо и с готовностью закивал.
   - То, что я - человек власти, это всё ерунда. Имеет значение только то, что внутри.
   Я - Кукловод. Самое скверное создание на планете. Я в с ё себе позволил! Я не мучаюсь сомнениями. Сомнения - удел слабых. А в мире есть только победители и проигравшие. Сильный всегда прав, проигравший кругом виноват. И пока кто-то плачет, другие смеются. Ты не обладаешь реальной властью, вот с тобой и приключилась эта... неприятная история. Поэтому всякий умный человек прежде всего стремится к власти. Потому что есть только одна гарантия, что тебя никто не съест - когда ты сам всех ешь. Не терзай себя упрёками. А девушку жалко, да...
   Кукловод повернулся к свите:
   - Готовьте машину.
   Эти двое балбесов недоумённо переглянулись:
   - То есть как... он что, здесь с Вами...
   - Да! Оставьте нас наедине! Быстро!
   Когда они, наконец, убрались, Кукловод положил руку парню на плечо и заглянул в обессмысленные животным страхом глаза.
   - Хочешь, открою свою душу? Когда - то я был слабым мальчиком, которого никто не понимал. Меня держали за клоуна, и я подыгрывал - боялся, что иначе изобьют. Но меня всё это глубоко обижало и оскорбляло. Да, я был странным, но не шутом, а великим безумцем! Надо мной все смеялись, даже родители. А того они не ведали, что человека можно согнуть, но не сломать. Самый мелкий и ничтожный на коленях ползает, а сам за пазухой фигу держит. И нет страшнее его гнева! Со временем я показал им, насколько я ненормален. Я - личность. Я живу свободно от всех, даже от Бога. Да... Я, знаешь, никогда не сомневался в существовании Высшей Силы. Я был раньше священником, Я разбираюсь! Так вот, Высшая Сила - всё равно что сила тяготения. В неё глупо верить, её нужно просто учитывать, как данность. Но, как человек преодолевает силу тяготения, так и эту. И для него нет наказания! Тут главное - смелость. Да, наглость второе счастье, а смелость - первое. Перед ними даже небеса не устоят. Убей сразу миллионы - и уже Бога объегорил! И все эти законы кармы. Ведь тебя-то нельзя убить миллион раз. Я "переступил черту", я творю что хочу, во всём моя воля. Людишки трясутся, страшась нарушить законы, а я их придумываю и смеюсь над ними. Люди сами дали мне власть и сами виноваты. Они отреклись от Бога, и на его место пришёл Дьявол. Я сыграл на их алчности, жадности, скотском сластолюбии, их пороки обернулись против них. Они двадцать лет назад кричали: "Бога нет!", и я своими... деяниями укрепляю их веру, вернее, безверие. Я, выражаясь словами Раскольникова, " получил власть над всей тварью дрожащей".О, если бы ты знал, насколько тварь и насколько дрожащая! Аж смешно. Но знаешь, в чём его главная ошибка? Нет никакого раскаяния, стоит только убить во второй раз, привычку выработать, во вкус войти. И что мне в каком-то "отъединении от людей", когда я, может, всю жизнь мечтал об этом? Только радости чистой любви и искреннего сострадания могли бы меня заставить полюбить людей и жизнь, дорожить всем этим... но где чистая любовь? и где сострадание? И кто из женщин снизошёл до слабого, непопулярного "хлюпика"? О, я стал сильным! Ни стыда, ни страха, ни жалости. И ты даже можешь меня похвалить - и все вы - за мою тотальную честность. Я эгоист, так хоть не скрываю этого! Знаешь, в чём разница между "благородными" и "подлецами"? Первые умеют облечь в красивую форму свои истинные мотивы, другие не считают нужным.
   Кукловод остановился и умолк. Паренёк трясся мелкой дрожью, губы прыгали. Кукловод жалостливо улыбнулся:
   - Не переживай. Она недолго мучилась. Болевые рецепторы быстро отключаются, человек теряет сознание... в сущности, умирать от рака в постели страшнее. Да, хорошо бы разразилась грандиозная война - мировая бойня... война облагораживает историю народа и сам народ. Это будет обряд очищения...
   Ввалился сержант Гранин:
   - Ну чё, машина готова!
   - Кони пьяны, хлопцы запряжёны?
   -Ну.
   - "Ну"! - передразнил Кукловод. - Везите.
   - Как "везите"? Куда? Домой?
   - "Куда"? "Домой"? Да, доставьте по адресу проживания и забудьте туда дорогу. Ясно?
   - Есть!
   Парня увели. Его жизнь погублена навсегда... как и его самоуважение. Главное, он не верил, что его действительно пощадили. А зря. Кукловод дрожал от удовольствия, унижая других, но и милосердие грело его душу. Всё приедается, пороки тоже. Чтобы устанавливать над людьми свою волю, требуется слишком сильное напряжение, и слишком большие риски это за собой влечёт. Поэтому оборотной стороной железной воли были приступы слепого, панического и какого-то детского страха.
   Кукловод иногда просыпался в холодном поту и стонал: "Кто-то должен спасти мою душу!". Иногда, слыша крики умирающих, он испытывал необъяснимый священный ужас. Людишек-то поработил, а как быть с Богом? Между ним и Всевышним посредников не осталось, они стояли лицом к лицу. Кукловод убил Бога в себе, но тот продолжал жить вне его. Кукловод в минуты слабости плакал, падал на колени и молился, бился лбом об пол, и часами вёл споры с Ним, оправдывался, проклинал, просил прощения, объяснял, спрашивал, отвечал. Он не мог поверить, что в нем ещё сохранились подобные чувства. Это было похоже на бред влюблённого. "Люди сами виноваты" - шептал он, ворочаясь на постели в поту.- " Я - их порождение. Они построили мир, в котором я могу безраздельно властвовать. Я - вершина айсберга, в основании которого - так называемые "хорошие люди"( а нет хорошего, есть только меньшее из двух зол, нет чистеньких, есть только мелкое и крупное зло).Эти люди - мелкое зло, их мерзость теряется в масштабах истории, вот и выходят хорошенькими; но именно они создают ту среду, в которой возможно образование более крупных гнойников...невнимательны к близким, крадут по мелочам на работе, пьют, матерятся, лаются как моськи - вся эта грязь нарастает снежным комом; когда-нибудь он покатится с горы и всех нас раздавит. Эти самые "хорошие люди" гордятся своей "праведностью", "честностью" и - ха-ха-ха -"законопослушанием"; а прижми их к стенке, так это вмиг испарится. Твёрдой нравственной основы-то нет! Как я им устроил ! Страшная вещь, надо сказать, человеческая основательность, практичность, законопослушание, забота о семье, детях, доме, о собственной безопасности - ведь я так сделал, что в этой стране практичными стали доносы, предательства, круговая порука; сын плевал в лицо отцу, брат - брату, сын - матери, жена - мужу.
   Люди стали скотами - а по сути, всегда ими и были. Как же могла произойти во мгновение ока сия волшебная метаморфоза? О Господи, это чудо! Нельзя не восхищаться такой приспособляемостью, такой заботой о безопасности семьи, таким... чувством долга. Мы - дети Каина, ведь Авель убит и не оставил потомства... Мы все плевали в лицо Христу; мы делали это тогда а делаем сейчас. Времени нет, прошлое есть настоящее, Апокалипсис грядёт. Мы живём в Новом Риме, мы погибнем...туда и дорога. Мы все нуждаемся в очищении - огнём и мечом, огнём и мечом. Вечный покой...наконец-то покой...а будет ли он?
   Кукловод почувствовал тёмный, слепой ужас, и горечью брызнуло во рту. Он подошёл к алтарю, сам не зная почему, и скорчился от внезапных схваток страха и упал на колени, напряжённо всматриваясь в Божий лик.
   " Что ты наделал" - пульсировала в голове отчаянная мысль. - "Зачем ты загубил две судьбы ни в чём не виновных людей?"
   Господи, уничтожь меня, мир станет чище и лучше!
   Но Господь лишь взирал на него с милосердной и печальной улыбкой, и ещё с каким -то выражением, которого он никак не мог понять, потому что понять его было всё равно что охватить взором всю Вселенную...".
   Я читал рукопись восемь часов. Феноменальный творческий скачок! Непохоже ни на что прежнее!
   Через призму одержимой бесами души пропущена история народа, да что там - человечества. Особенно впечатляют финальные сцены; Кукловод окончательно сходит с ума, ему видится, что жертвы в стали из могил и идут за ним. И он накладывает на себя руки.
   Гениальность на грани безумия. Сплав "Крёстного отца" с "Легендой о Великом Инквизиторе", сюжет Пауло Коэльо в изложении Клайва Баркера - то, чего просто не бывает.
   Сергей сумел создать нечто смелое и новое, не боясь отпугнуть миллионы преданных читателей. Неужели решил отказаться от славы?
   - Слава? - прозвенел в комнате его голос . - Её слишком легко достичь.
   Он сидел в кресле, заложив ногу на ногу, и курил сигару. Лицо окутали вязкие клубы дыма. Он улыбался, глаза блестели.
   - Ну что скажешь, амиго?
   - Молчание - золото.
   - Э, дорогой сэр, да вы не в духе! И я знаю, откуда ветер дует. Карьера не принесла тебе счастья. Мечты сбылись, и рухнули надежды. Всё как положено.
   - Ты прав, ты прав, ты жестоко, беспощадно прав... как надоели эти наскоки Разина! Пиши так, пиши сяк, побольше крови и секса, пятое-десятое. Заставляет выбрасывать целые страницы - философские споры, правду жизни! То, ради чего всё и создавалось! Я встретил не человека, преданного искусству, а дельца, который занялся этим потому, что 10 лет назад это был самый развивающийся рынок. Ухватил жар-птицу за хвост! А ты когда начинал, так же было?
   - Когда я начинал, динозавры в болоте ползали, пузыри пускали. Сядь, Женёк, успокойся, наверни Чайковского... Книги - всего лишь развлечение. Кто-то расслабляется с девочками, кто-то - с томиком Шопенгауэра. Эдакое слабительное для мозгов. Рецепт прост: побольше "клубнички" и "клюквы". Если не завлечь читателя - кто же оценит прочие великие достоинства? Людям наплевать на глубину души, если ты не красавчик. Стань злодеем, нарушай заповеди, оскверняй святыни! Чтоб меня! Ты людям проповедь читаешь, а надо знаешь как? Схвати за волосы, вбей кулак в грудь. Вырви горячее сердце и раздави! Убей и воскреси! Наизнанку выверни!
   Он вскочил, лихорадочно шагая по ковру и изображая всю пантомиму -и вбивание кулака в грудь, и вырывание сердца, и убийство, и воскресение, и выворачивание наизнанку.
   - Но мы же не цирковые клоуны. Нам дано видеть жизнь без прикрас, очищать луковицу жизни, глотая слёзы, добраться до горчайшей сердцевины истины. Я верю, книга может изменить судьбу мира.
   Сергей рванул на себе волосы.
   - Блин, Жёня, ну ё-моё! - вскричал он в отчаянии. - какой же ты тюня-матюня!Тебе оно надо - менять судьбу мира? Думаю, что и самому миру это не надо. "Правда жизни", "правда жизни"... Меньше знаешь - крепче засыпаешь. Человек приползает домой с работы, валится на диван с книжкой - и что он там ищет? То же дерьмо, что и в жизни? Щас тебе, выкуси! Читает он, и кажется ему, что это он спасает Средиземье, а не какой-то там Фродо. Встретив хулиганов в тёмном переулке, он, может, ускачет на четырёх лапах, пробив дыру в заборе. А ты ему внуши, что он их раскидает как кутят. Я своим, с позволения сказать, творчеством убеждаю людей, что они более интересные, духовные, возвышенные, любящие, смелые, чем на самом деле. Ну и жизнь лучше, чем она есть. На иллюзиях мир стоит, - он самодовольно и победно усмехнулся, развалясь в кресле.
   - Боже, ну что ты такое говоришь?! - всплеснул я руками - Да, люди таковы, но мы можем сделать их лучше, чище!
   Он от души рассмеялся.
   - Плохо же ты знаешь людей, амиго. Им не в одно место не упёрлось, чтоб ты их очищал. По их мнению, они уже чище альпийских снегов. Все бегут от "правды жизни", и пожалуй что оно и правильно. Правда жизни плохо влияет на пищеварение. Искусство изображает жизнь такой , какой она должна быть. В моих книгах любовь всегда побеждает, человек прочитал - и ему легче, не так грустно. Нет, это святая миссия - дарить людям мечту, и я готов благословить Даниэлу Стил и прочих сказочников. Сказки смягчают людей, а реальность ожесточает. Надо создать другой мир, в котором все захотят спрятаться от ими же наломанных дров.
   - Что ж... я знаю, что на себя навлеку, но правду нужно говорить не за "спасибо", а ради неё самой. Христос тоже знал, что его ждёт, и принял своё предназначение Кстати, 2000 лет назад, ты бы плевал ему в лицо? Все бы плевали! Мы делаем это и сейчас.
   - Слушай, ты скоро запьёшь, ей-богу! Все, кто много рассуждает - особенно о Боге - надираются в нулину. Пьют потому, что рассуждают, или рассуждают, потому что пьют. Ты, как я вижу, идеалист - впрочем все идеалисты, только боятся признаться,- так ты не показывай этого! Не высказывай сокровенных мыслей и чувств на людях! Я - то ладно - Серёга поругает, Серёга пожалеет - а от других ничего не добьёшься, кроме презрительного фырканья: "Философ!". Это даже как-то не по годам тебе... идеализм, "жажда скорого подвига", " борьба с системой" - удел юности, и то самого раннего, тепличного периода, пока у мамки с батькой за пазухой. А как первые самостоятельные шаги сделал, так и обмочил штанишки! Отполз в кусты и крестишься, чтоб пронесло... - жи-и-и-денько так пронесло. Юноша стремится изменить мир, а заканчивается тем, что мир меняет его.. И потому я смирён во Христе, ибо нищ и наг, и в ничтожестве себя умаляю... короче, вот тебе "суровая правда жизни": мы всего лишь ярмарочные уродцы, продающие свои комплексы и неврозы. Да, мы типа уникальные, но бородатая женщина тоже уникальна. И в этой её уникальности вся её ценность и заключается. Мы, если хочешь, интеллектуальные шлюхи, надо только продать себя подороже. А в этом мире всё премило устроено: что угодно можно продать кому угодно, и потому кто угодно может сделать деньги на чём угодно. Чем мы лучше шаманов, впускающих в себя духов, чтобы предсказывать погоду? Если мы и выражаем какую-то "истину", то нам её сорока на хвосте приносит, а сами-то мы в трёх соснах заплутаем, сами мы живём хуже, глупее, бездарнее, чем простые смертные. Мы такое же мелкое дерьмо, только рефлексирующее. Будь проще!
   - Теперь я понимаю, почему ты пишешь глупости. Красивые глупости, но всё же глупости. И они не были бы так опасны, если бы не были так красивы.
   - Твоя беда в том, что ты возомнил себя умником. Умён тот, кто живёт умно. Просто дай людям то, что они хотят, они лучше знают, что им нужно и в чём их спасение, и нуждаются ли они в нём. А мир...мир всё равно не изменишь. Вообще, никогда не всасывал - что значит "изменить мир"? Соотношение кислорода и водорода в воздухе ты, что ли, изменишь?
   Теперь он сидел передо мной с грустной улыбкой. Круги страшной усталости под глазами.
   - Ну что, амиго? - вздохнул он. - Что нового-хренового?
   Я похлопал по пухлой рукописи "КАИНОВОЙ ПЕЧАТИ".
   - Что тебя заставило написать вот это? Ты что-то чувствовал? Или знал? Так пишут перед смертью.
   - Не знаю. Я не привык копаться в себе и нудить: "Это так, а это эдак". У меня от этого печёнки съёживаются. Что ж, я, может, раньше спал, а теперь проснулся. И ты спишь, и все вы спите. Вы видите один и тот же кошмар, который иногда принимает вид сладкой грёзы. И вы никогда не проснётесь, или проснётесь слишком поздно. Но каким же страшным могло быть это пробуждение, даже на миг! И счастливее всех те, кто никогда не проснётся.
   - Слушай, а что там, на той стороне?
   От этого вопроса Сергей конвульсивно вздрогнул, весь разом сгорбился, съёжился, кожа иссохла и обвисла. Глаза запали и налились бесконечным отчаянием, рот раззявился в беззвучном мучительном крике, и по лицу поползли струйки чёрной крови из-под тернового венца, но вместо крика из ссохшейся глотки донёсся болезненный икающий хохот. Сергей стал в миг озлобленным уродливым карликом, трясущимся от безумного смеха. Я смотрел на него в немом изумлении, оцепенев, как привязанная к пыточному креслу жертва Инквизиции. Я почти завыл в ужасе, но горло перехватило.
   - Тёмная комната, - прошипел карлик. - Тайная комната. Мы все делали это в Тайной комнате. Мы все там были. Ты забыл! Обычно забываешь. Но мы все делали это, все там были. Чистеньких нет. У нас у всех руки в крови. Мы все убийцы. Да, мы все убийцы...мы все убийцы-ы-ы, - сладеньким голоском протянул он, вскочил мне на грудь и принялся душить мерзкими цепкими пальчиками. Валерушка давил мне коленями на грудь и сжимал горло, хихикая и пришёптывая: "Ты убийца, Женя, Ты убийца! Руки в крови, ручонки в крови, в крови, в крови, в крови! Это ты виноват, ты убил меня! Ты виноват, Ты!".
  
  
   Вечером я посмотрел запись нашей свадьбы. Неужели я был когда-то так счастлив? Вот мы отпускаем белых голубей в полёт любви; а вот я во дворе нашего дома вывожу Таню в круг родственников и друзей и. глядя ей в глаза, пою песню Димы Билана "Спасибо Тебе". Я спел хорошо, вложил все чувства к ней. А как она была ослепительна в белом платье! Многие девушки выходят замуж только чтобы блеснуть в белом платье, и я их понимаю; я сам устроил свадьбу, только чтобы увидеть Таню в нём.
   Я смотрел запись, и слёзы выступили на глазах. Тот, кто сильно любит или сильно верит, проливает слёзы. Неужели счастливо можно жить только с каменным сердцем? Идти по жизни смеясь, торжествуя, наслаждаясь собой? Человек, который любил всех и верил сильнее всех, подвергся мучительным пыткам. Вера и любовь должны проходить испытания; чем сильнее любовь и вера, тем испытания горше. Всё даётся через пот, кровь, и слёзы - и то оказывается дерьмом, завёрнутым в фольгу. Не лучше ли вообще отказаться от всего?
   Жизнь предлагает жалкие крохи, а взамен берёт всё, что у тебя есть, и даже то, чего нет, что только могло бы быть - желания и грёзы. Не лучше ли вовсе отказаться от жизни?
   Я со стоном повалился на бок. Весь мир - тюрьма. Все против меня, смеются надо мной, всегда смеялись и терпели только для того, чтобы использовать. Когда же мавр своё дело сделал, плюнули и выбросили на помойку. Все строят мне козни, конкуренту за место под солнцем. О, не беспокойтесь, я мелочь, я самоустранился. Я жалкое маленькое ничтожество. Но если ты оставил людей в покое, они-то тебя не оставят в покое; с радостным визгом бросятся добивать.
   В детстве я мечтал, чтобы все меня любили и думали обо мне только хорошее, и чтобы при виде меня у всех на лицах расцветали улыбки, все дружески хлопали по плечу...
   Да, я из кожи вон лез, я старался всем понравиться. Угождал, бегал собачонкой, и у меня была хренова куча друзей, они лыбились мне в лицо и хлопали по плечу... да, амикошонски хлопали по плечу, фамильярно и пренебрежительно трепали по щеке, дружески подшучивали , смеялись, лезли в душу, плевали в душу...
   Грудь сдавила ледяная тоска, словно я на миг охватил взглядом пугающую, тёмную, равнодушную бездну Вселенной; в ней не было ничего кроме пустоты; я был в ней лишь жалкой песчинкой - червём, которого в любой момент могут склевать.
  
  
   Я обнаружил зияющую чернотой неровную дырку там, где нижняя ступенька смыкается со стеной. Её проделало то, что лазает в стенке.
   Листаю записные книжки Сергея, обтянутые чёрной кожей. Ради них кое-кто пошёл бы на убийство. Но только Я имею право проникнуть в его внутренний мир.
   И никто больше.
  
  
  
   " Когда Джон Леннон попробовал ЛСД, он "будто впервые по-настоящему думал". Гений - это наркотик. Он сводит с ума, расширяет сознание".
  
   " Когда касаешься раскалённой поверхности, непроизвольно вскрикиваешь и отдёргиваешь руку. Творчество - то же самое; оно изливается против твоей воли и вопреки обстоятельствам. Это крик, это агония от соприкосновения с жизнью".
  
   "Говорят, что, как человек изобрёл одежду, чтобы скрыть обнажённое тело, слова придуманы, чтобы скрыть истинные мысли. Люди часто не могут понять лучшие чувства друг друга, потому что слишком полагаются на слова.
   Отныне я отрекаюсь от таких бессмысленных понятий, как ЛЮБОВЬ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ.ЧЕСТНОСТЬ,СИЛА ВОЛИ, ДОБРО, ЗЛО, ИСТИНА, ПРАВОТА, ОШИБКА, НЕУДАЧА, УСПЕХ, ВЗАИМОПОНИМАНИЕ, ПРИЛИЧИЯ, ПРАВИЛА, СМЕЛОСТЬ, ОТВЕТСВЕННОСТЬ, ДУША, ГАРМОНИЯ, ИДЕАЛ, БОГ, НЕОБХОДИМОСТЬ, НЕИЗБЕЖНОСТЬ, ПРИЧИНА, ОБЪЯСНЕНИЕ,ОПРАВДАНИЕ. СХОЖЕСТЬ, ГРАНИЦЫ, УДОВЛЕТВОРЕНИЕ, ГУМАННОСТЬ. НЕЗАВИСИМОСТЬ, БЕСКОРЫСТНОСТЬ, НЕВОЗМОЖНОСТЬ, ОБЪЕКТИВНОСТЬ, ФАНТАЗИЯ. РЕАЛЬНОСТЬ, СЧАСТЬЕ.
   Хватит с меня!"
  
   " Не ищи у счастливчиков счастья - его у них нет. Не ищи у мудрецов ответа на вопрос о смысле жизни - они сами его ищут. Никому не завидуй - сначала узнай, какой ценой это куплено".
  
   " Искусство служит Дьяволу, как и всё в мире. Например, все восхищаются Печориным. Умом понимаешь, что он делает зло...но для сердца нет добра и зла, есть красивое и некрасивое, как для глаза - цветное и бесцветное. Печорин в любой ситуации выглядит прекраснее и благороднее окружающих. Он несёт гибель, потому что красота несёт гибель. Печориным восхищаются, потому что все ставят себя на его место... но что, если вы окажетесь на месте Грушницкого? Хотели бы вы оказаться на его месте? Да, искусство губительно и греховно. Само желание иметь свои мысли, понимать, пытаться самому властвовать над умами людей - а то и над ДУШАМИ, да - словом, вкушать с древа познания - главнейший первородный грех человечества, если не ошибаюсь. Печорин-то ладно - он не скрывает своего демонизма. А гораздо опаснее, кто прикидывается Добром, Светом, все эти сладкоречивые демагоги. Коэльо , например, при всё неоспоримом величии - гламурненький. Его проповеди утешают лишь рядового обывателя, который с жиру бесится и потому задаётся вопросами типа: "Есть ли во мне свет?". Да уж если задаёшься вопросами, то ясно, что в тебе его нет. Умирающий с голоду его не поймёт. Избитый хулиганами подросток, брошенный старик, искалеченный войной солдат - не поймут. Его аудитория на 90% из читательниц " Cosmopolitan".
   Достоевский многих обратил в веру, но многих, думается мне, и отвратил. Сотни убийц учились на ошибках Раскольникова; а Сталин построил общество рабов по системе Шигалева из "Бесов".
   Да... но виноваты ли мы? Виноват Достоевский? Нет! Он писал с другим намереньем и ничего этого не предполагал. Но в том и дело. Намерения писателя значения не имеют. Как женщина не вполне ответственна за то, как проходит беременность. И не может влиять на отношение к её ребёнку в течение всей его жизни, так художник не отвечает за восприятие произведения и даже за процесс создания - изначально замысел "Войны и Мира" был другим. Они служат Дьяволу, но не сознательно. Почему пчела собирает пыльцу, а не навоз? Никто не знает. И она сама не знает. Никто не знает по-настоящему, почему он делает то или иное, - а так - "Бог на душу положил"; соответственно, никто и не может быть выразителем Истины. Поэтому нечего ругать порнографов. Почему бы не продавать то, что продаётся? А по поводу растления умов - нельзя развратить тех, кто уже развращён.
   Итак, придавать художнику высокое духовное значение , налагать какую-то "высшую" ответственность - значит слишком льстить ему. И это касается всех. Мы служим Дьяволу, волей или неволей, потому что в этом мире всё служит ему. Всё катится в одну общую яму. Если поезд летит в пропасть, а ты молишься о спасении своей души и помогаешь другим, утешаешь их - ещё не значит, что ты не летишь в пропасть вместе с поездом или что поезд изменит своё направление.
   И в большей степени Ему, может быть, служат те, кто кажется людям источником Света".
  
   "Самоубийца = шизофреник. Шизофрения в целом является расстройством времени. Причинно-следственные связи отсутствуют. Вечное настоящее. То же происходит за "горизонтом событий" чёрной дыры. Что же происходит с самоубийцей? Чёрная дыра засасывает его, эта дыра - его эго. Он заперт в темнице своего "Я". Он сам безжалостен и ему кажется. что жизнь безжалостна.
   Самое страшное - он сосредоточен на самом себе. Он глубоко познаёт себя. Не является ли причиной то, что он узнал о себе слишком много и не счёл себя достойным жить?"
  
   " Я верю, что после смерти Истина наконец откроется нам. Мы увидим то, что раньше только предполагали, видели мельком в тусклом зеркале".
  
   "Многие смеются над "заплесневелыми ужасами" Лавкрафта; над его крысами в стене, параллельными мирами в запертых комнатах и древним злом, спящим в подвале. Для меня с каждым днём это становится всё реальнее. Я знаю то, что не могу рассказать. Меня сочтут безумцем, скажут "донюхался". Но в этом безумном, искажённом мире истина исторгается из уст сумасшедших. Всё бред. Мы поклонялись Сталину - маньяку и безумцу у власти. Каждый народ имеет того правителя, которого заслуживает. Ведь он и выходит не из эфира, не из космоса, а из народа. Он есть воплощение коллективного бессознательного.
   Мир, в котором на верху власти может оказаться убийца? Жизнь - фантазия безумца. Мы все безумцы, а те, кого считаем безумцами, здоровы.
   Я знаю. меня уже считают сумасшедшим, но меня больше нет. Не знаю, что вместо меня живёт на свете... Меня считают психом, потому что пью, нюхаю и меняю баб как перчатки. Они не догадываются: я делаю это, чтобы НЕ сойти с ума. Стол напряжён и собран, как тигр перед прыжком. Злобные глаза повсюду сверлят мне спину. Теперь я для всех опасен; я сам для себя опасен. Иногда я лежу в постели, и руки наливаются свинцом. Они уже не принадлежат мне, как в рассказе Брэдбери "Бред". Я сам убью себя. Задушу собственными руками. Дом убаюкивает уютом, как заботливая мать... Но почему голова пульсирует болью, словно гнилой зуб? Отражение в зеркале корчит мне рожи. Всё в моём доме вызывает желание вскрыть вены; вспороть живот, размазать кровь по стенам и развесить кишки гирляндами. Я вижу то, чему нет названия. Если бы глаза могли кричать, они делали это здесь".
  
   Я захлопнул блокнот и швырнул на стол. Нервно заглотал пилюли.
   Мысли потекли медленно и лениво. В голове смешались обрывки воспоминаний, чьих-то голосов, порицаний, угроз, насмешек, похвал; я что-то отвечал, умолял, спорил, увлекаясь, теряя терпение , теряя надежду и входя в раж.
   Я пережил целую жизнь в мечтах и грёзах. Реальность до них недотягивает. Но и я сам до них недотягиваю. Они никогда не воплотятся.
   Мальчишкой я мечтал стать героем. Но всё оказалось не таким , как я думал. Мир создали посредственности, для посредственностей, и поддерживается он посредственностями. Жизнь - трагикомедия. Каждый вычленяет, что ему больше нравится. Что для тебя трагедия, для другого комедия. Ты корчишься на полу от боли, а все тычут пальцем: " Смотрите, ползает, как черепашка, нажрался, чёрт!". Ты плачешь, а над тобой смеются. И вот всегда так - пока один плачет, другие смеются.
   Может, у меня просто слабые нервы. Может быть. До собственных мечтишек всегда не достаёшь, и они оттого нелепы, как слишком большие, мешком виснущие штаны. Ты хочешь усидеть не то что на двух стульях, а между стульями; в итоге в воздухе беспомощно виснешь и падаешь.
   Да, я понял суть мечтаний; мечтаешь всегда о том, чего не может быть, а если бы могло - не мечтал бы.
   Я встал, прошёлся из угла в угол, уселся в кресло с альбомом. Чтобы отвлечься и забыться. Посмотрим что-нибудь из газетных вырезок... не то, не то, совсем не то... вот оно!
   Так, что за статья? Ах, вот оно что...значит, так это было?
   Starlife/Ноябрь 2007. "Светская хроника".
  

СТИЛЬНАЯ ВЕЧЕРИНКА

  
   "15 НОЯБРЯ ЖУРНАЛ ELLE назвал имена светских персон, определивших стиль уходящего года. Вечеринка проходила в выставочном зале московского манежа. Приглашённые гости оказались на редкость пунктуальны - все приехали вовремя. Церемония ELLE Style Awards - 2007 началась показом весенне - летней коллекции дома Dior . Первой статуэтку получила певица Мария Казанцева (номинация "прорыв года"). Девушка призналась, что для неё год стал и впрямь прорывным: с первой попытки удержалась в Москве(Мария - уроженка Ростова), добилась контракта, записала альбом, и сразу взлетела на первые места в хит-парадах. Поблагодарив за оказанную честь, она покинула подиум с огромным букетом роз.
   Следующий номинант("Мужчина мечты") - популярный писатель Сергей Грановский - продемонстрировал своё остроумие, заявив: "Спасибо, цветов не надо", чем привёл в восторг присутствующих. Достижениями хвалиться не стал, продолжив в том же шутливом тоне: "Знаете, мой дом недавно обчистили . Так что у меня в гардеробе оказался всего один костюм, и тот не от Dior".
   К концу вечера новоявленные номинанты мило разговорились и проявили явный интерес друг к другу. Грановский угостил певицу коктейлем. С вечеринки они уехали вместе, что вызвало лёгкий шок. Вот как объясняет случившееся Грановский: " Так получилось, что, будучи известны всей стране, мы с Машей друг друга не знали. Маше некогда читать - то съёмки, то интервью, то концерт, и так с девяти утра до полуночи. А я, хоть и слышал все эти песенки, не был в курсе, кто их исполняет. Короче, я её увидел на этой вечеринке, и у меня глаза на лоб полезли: такая юная, красивая и скромная - самый мой тип. "А, так вот кто из народа слезу вышибает!" - присвистнул я. У нас много общего - я сразу понял. Она тоже стала знаменита в 19 лет".
   Целый час я ошивался у стойки бара, надеясь заловить её. И как-то не решался просто взять и подойти, как раньше бывало, и сострить что-нибудь вроде: "Вам никогда не говорили, что у Вас очень умные глаза?". А она вокруг никого не замечала. И пить не собиралась. "Давай, Серёга, давай, в бой!" - подгонял я себя. Наконец, решив не ждать милостей от природы, подкатил к ней и ляпнул: "Сигаретки не найдётся?".
   Не нашлось.
   Полчаса спустя, опрокинув бокал шампанского для храбрости, я подошёл опять и сказал: "Не думай, что я такое чудовище, каким меня рисует пресса". Она удивлённо посмотрела на меня и ответила: "А я и не думаю".
   Оказалось, она ничего не знает ни обо мне, ни о моих "подвигах". Этим она меня окончательно покорила. Я предложил ей переехать ко мне. Посмотрим, сможем ли мы ужиться. Лучший в стране писатель и лучшая в стране певица - парочка ещё та!"
   Громкая вышла история.
   Они стали везде появляться вдвоём, победоносно улыбаясь, ловя восхищённо-завистливые взгляды. Самая красивая пара страны. Тогда-то Сергей и начал мелькать во всех ток-шоу, о нём грезили уже и жирные домохозяйки, сроду не читавшие ничего кроме "Экспресс-газеты" и Сюзанны Сюзилав.
   Подружился с ней и я...да, его друзья всегда были и моими. Побочный эффект пребывания рядом с божеством по имени Сергей Грановский. В конце концов, у всего на свете есть побочный эффект.
   Я присоединился к ним в разгар её гастрольного тура по стране. Мы заняли два вагона-люкс, колесили от города к городу, и я с удивлением отметил, что друг не пьёт. Вообще, когда такое было? Даже мне не удавалось сдерживать его безрассудную натуру; что касается любовниц, то их попытки изменить его образ жизни оборачивались против них самих.
   А эта хрупкая малютка, которая, казалось, не смогла бы приказать собаке "Сидеть!", непостижимым образом сдерживала необузданные желания "короля вечеринок".
   Меня в ней всё восхищало. Одухотворённо красивая, приземлено умная, ненавязчиво очаровательная, трудолюбивая без фанатизма - уже невероятный набор качеств... но она была ещё и доброй - искренней, сердечной добротой. Главное, я не находил в ней фальши. Сергей, правда, без конца повторял, когда она выходила подвести губки: "Девочка себе на уме".
   Перед концертом где-то у чёрта на рогах мы наблюдали из-за кулис, как Мария курсирует от звукорежиссёра к ударнику, от гитариста к клавишнику, что-то объясняет, указывает, спорит, вразумляет, словно маленьких детей.
   - Ну и холодрыга здесь! - поёжился я. - А она уже убегалась так, что вспотела. Думаю, что до конца тура она не доживёт.
   - Насчёт холодрыги в самую точку. У меня уже сосульки в носу! Сволочи всё-таки эти промоутеры. Такой звезде и то не могут нормальные условия создать! Правда. ей всё по барабану. Зуб даю: если начнётся пожар, она на плечах вынесет этого лысого громилу,- Сергей кивнул на ударника.- И откачает до приезда "скорой".
   - Да, она удивительна. Её песни трогают самые чувствительные струны души. Её музыка очищает. Критики фыркают, а народ боготворит. Всё как у тебя.
   - Тут уж не спорю. Двадцать лет, а дальше взлетать уже некуда. Мне это знакомо. И крутится волчком с утра до вечера. Как-то она сказала то, что я смутно ощущал, но не мог выразить: "Чтобы всё, к чему прикасаешься, превращалось в золото, надо относиться ко всему как к золоту".
   После некоторого молчания Сергей сказал:
   - Знаешь, я не прочь и жениться.
   - Ты-ы?.. - я почувствовал, как глаза вылезают на лоб. - Сегодня "Титаник" нигде не всплывал? Телята о двух головах не пролетали?
   - А что? Это удвоит моё состояние и славу. Согласись, такую богиню во всём свете не сыщешь, так нечего и искать. Кроме того, триста дней в году её дома нет - куда лучше!
   - Ей-богу, Серёга, ты так стремишься ошеломить весь мир, что всё время ошеломляешь сам себя. Воочию вижу газетные заголовки: "Непокорённый покорён"... нет, лучше: "Строптивый укрощён!". И шарж: ты в смокинге, она в подвенечном платье, ведёт тебя в церковь, приманивая сотенной банкнотой. Разве не смешно?
   Сергей махнул рукой:
   - Плевать! Смеяться и крутить пальцем у виска и обезьяна умеет.
   Полгода спустя свадьба -таки состоялась, и никто не смеялся. Россия потонула в слезах умиления.
   Одна растроганная журналистка написала: " Вот история, которая возможна, кажется, только в голливудской мелодраме. О н и добились невозможного - в очередной раз. Урок всем нам, разочарованным циникам. Союз двух гармонически прекрасных людей послужит маяком для всех блуждающих в тумане безысходности и одиночества. All you need is love".
   Я на свадьбу не приехал - мы с Таней наконец-то вырвались в родной городишко. Да и не хотелось мешать их уютному уединению. Для влюблённых существуют только они одни.
   А в середине июля, когда я расслаблялся на диване со стаканом ледяного чая и наблюдал, как футболисты сонно ползают по облезлому полю, хлопнула дверь и Таня закричала из прихожей:
   - Милый, ты сейчас упадёшь!
   -Я вообще-то сижу. А что случилось? Якин бросил наконец-то свою кикимору и уговорил тебя ехать с ним в Гагры?
   - Если бы! - она влетела в комнату и швырнула мне на колени свежий номер "Звёздных тайн". - Тут про дружка твоего т а к о е ...
   Я раскрыл газету, и сердце ухнуло куда-то в промежность... бог мой...
   На фотографии зарёванная Маша, лицо в лиловых кровоподтёках...кто?как?
   Я впился взглядом в заголовок:
  
  
   " САМЫЙ ОБСУЖДАЕМЫЙ БРАК ГОДА ЛОПНУЛ, КАК МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ!"
   " Ну вот и свершилось, господа. Союз "небожителей" вылился в банальную бытовую разборку. Только что мы рыдали от умиления, теперь надорвём животы от смеха. И во многом это будет грустный смех.
   Два месяца назад они клялись друг другу в вечной верности, и вот певица сбегает от побоев мужа к матери. Писатель отрицает авторство кровавых росписей на лице возлюбленной.
   Что же произошло? И кому из двоих верить? Представляем на ваш суд точки зрения сторон:
   Сергей Грановский:
   "Непростая штучка - жена. То ей не нравится, и это ей не нравится. И так с утра до вечера. И эта манера - чуть что, собирать манатки и сматывать удочки! Жена должна быть при муже. Ей, видите ли, не по себе в моём доме. В доме, где живёт моя душа! Здесь всё по моему вкусу. Нет, всё равно: продай, купи другой. Я говорю: "Какой дом тебе нужен? Зимний дворец?" . А она: "Любой, кроме этого!". Просто плешь на голове проела! И ещё этот образ жизни. То сутками дома нет, то отсыпается 15 часов, встаёт в час, до трёх в ванной, до семи распевает голос - это кошачьи концерты. Завывания призраков! А мне работать надо! И кто, в конце концов, будет готовить? Крутишься-вертишься с утра до ночи, и никто кусок хлеба не подаст! Жена-то в доме для чего?"
  
   Так зачем же он побил свою блудную жёнушку?
  
   " Да не бил я её! И пальцем не тронул! Мы повздорили, она умчалась на своей машине, а потом мне звонит её мать: " Маша попала в аварию! Что у вас там стряслось?". По-моему, низко с её стороны раздувать дешёвую сенсацию, чтобы поднять и без того заоблачный рейтинг".
   Слово Марии Казанцевой:
   " В Сергее Грановском столько разных людей, что просто голова кругом! До свадьбы он был таким милым, очаровательным, от его улыбки у меня дыхание перехватывало. Он говорил, что до меня был несчастен, никто его не понимает и т .д., а я принесла свет в его жизнь. Он глубоко тронул моё сердце. Во время свадебной церемонии он так на меня смотрел, словно думал: "Как, неужели ОНА выходит за меня?".
   И вот мы поженились, а на другое утро он заявляет: " Вожаком в нашей стае буду я!". Я рассмеялась и переспросила: "Кем-кем ты будешь?". Он пояснил: "Отныне всё в этом доме решаю я!". Ничего себе! Ему нужна женщина, которая будет видеть в нём бога! Но со мной такие штучки не проходят, и я сразу сказала ему об этом. Он надулся. И всё пошло кувырком. Сразу видно - человек в себе запутался. В нём столько разных людей... и какой из них настоящий? Я могла бы помочь... Я уговаривала его продать дом. Это какое-то тёмное место... не знаю, как объяснить, но там такая атмосфера... словно это склеп. Как будто он там похоронил себя заживо, хоть там всегда и шумно и весело. Но это как пир во время чумы. Да, склеп... десять комнат, роскошная обстановка, а он целыми днями торчит в кабинете, ничем не пользуется. Всё напоказ. У него ведь все мысли о деньгах. Представьте - человек до сих пор считает каждую копейку. Однажды к нам заехала моя подруга. Мы сидели в гостиной, и он спустился вниз и заорал с лестницы: "Эй, осторожнее со своими жирными волосами! Диван стоит сорок тысяч!".
   Так из-за чего же они поссорились? Побои - его рук дело?
   " Он пропал на целые сутки, вернулся под утро, от него несло спиртным и десятью разными духами. Он и тут пытался отмазаться: "Э, погоди., Маш, это я покупал себе парфюм, никак не мог выбрать!".- "Ну да, конечно, говорю", - "Но в таком виде ты мне не нужен. Возвращайся туда, откуда явился".
   Он как-то неподвижно упёрся в меня взглядом, покраснел, засопел, и тут - бац! Треснул меня по лицу. Я отлетела назад и ударилась об угол стола . Очнулась уже в кресле-качалке, что во дворе стоит. Я просто не могла поверить, что это реально со мной происходит. И он с опаской подходит ко мне, у самого на глазах слёзы, и спрашивает: "зачем ты разбила моё сердце?" Представляете? Я в обмороке, избитая, а он имеет наглость спрашивать, зачем Я причинила боль ему. А через два дня, как ни в чём не бывало, звонит моей маме и допытывается: "Маша ещё сердится?". Детский сад!"
   Как же она вышла замуж, не разобравшись в избраннике?
   " Не знаю. До сих пор сама удивляюсь. Это очень трудно объяснить. Грановский - безумец, но он сводит с ума и других. Он странный человек с обаянием автокатастрофы. Он налетает как вихрь, и у тебя голова идёт кругом. Представьте: вы едете на машине, видите покорёженные трупы, и против воли останавливаетесь, чтобы посмотреть. Вас тошнит, выворачивает наизнанку, а всё-таки неудержимо влечёт. Но не только я попалась на эту удочку, а практически все , с кем он соприкасается. Он кажется милым и очаровательным, но в душе он очень грубый и чёрствый человек. Улыбается, а сам держит фигу в кармане. Он притворщик; но всё дело в том, что он не может не притворяться, иначе его просто закидали бы камнями".
   Собирается ли она подавать в суд?
   " Нет. Это только вызовет нездоровый интерес к моей семье. Я не хочу, чтобы трогали моих близких. И мне не нужны его деньги. У меня есть ещё гордость! Обеспечить себя и сама смогу. Я вообще, может, молчала бы в тряпочку - но я хочу, чтобы люди видели его истинное лицо".
   В общем, дело ясненькое, что дело тёмненькое. Пока суд да дело, выясниться правда, а пока Сергею Грановскому приходится периодически стирать со стен своего дома надписи, оставляемые разгневанными поклонниками певицы: " Был мудаком, им и остался".
   Прочитав статью, я впал в ступор. Минуту спустя бросился в прихожую.
   - Куда?! - всполошилась Таня. - Сиди дома! Он большой мальчик, нянька ему не нужна! Не хватает ещё тебе в это дерьмо вляпаться! Пусть сами разбираются!
   Я всё-таки поехал.
   -Блин, чё творится, ты себе не представляешь! - заорал Сергей, едва я переступил порог.- Беспредел какой-то!
   Я крепко обнял его, и он успокоился.
   Вечером мы смотрели "Народ хочет знать" - выпуск, посвящённый насилию в семье. Главным персонажем там был понятно кто.
   Когда Маша не выдержала и расплакалась при всех, Сергей швырнул бутылку "Клико" в экран. Промахнулся. Бутылка отскочила от стены с удивлённым бульканьем , прокатилась по ковру, выблёвывая жидкость прерывистой струёй.
   - Сука! - процедил Сергей. - Неужели они не видят, что это притворство? В жизни не видал худшей актрисы!
   Прошёлся по комнате, рассеянно взъерошив волосы.
   - Впрочем, от бабы я другого и не ожидал, - сказал он ужё спокойнее. - Ну их в задницу! Пошли чаек постреляем.
  
   Я положил вырезки на место.
   Ружьё. Воздушка.
   Одной из излюбленных забав великого романтика была пальба по живым тварям. В основном пернатым (но ворон он не трогал. "Умные птицы" - объяснял он).
   Однажды мы возвращались с "охоты", и, выйдя из лесочка на дорогу, заметили лежащего в пыли обочины пса. Стояла душная июльская жара, но его трясло будто в лихорадке.
   - О! - обрадовался Сергей. - Собакевич!
   У нас были бутерброды. Я кинул псу кусок колбасы. Тот вяло обнюхал подарок судьбы, и едва слышно заскулив, отвернул морду и бессильно распластался в пыли.
   - Бедняга, - сказал я. - Он так слаб, что даже не может есть.
   Сергей направил ружьё на собаку. Солнце ослепительным бликом вспыхнуло на стволе.
   Я шагнул вперёд и рукой отвёл ствол в сторону.
   - Не надо.
   Сергей посмотрел на меня с холодной усмешкой.
   - А ты что хочешь сделать?
   - Взять в дом. Откормить, выходить...
   - Поздно, друг мой. Только продлишь мучения. А я их сейчас прекращу... - он мягко, но настойчиво отстранил меня, прицелился в несчастное животное:
   - Добро есть зло, зло есть добро. Разве я не говорил?
   Пёс дёрнулся один раз.
  
  
   Я зашвырнул мешки с мусором в контейнер, приютившийся в угловой нише на стыке дома и пристройки, которую Сергей называл "складом". Я туда складываю всякую всячину. Скоро на целый музей наберётся.
   Я отодвинул наружный засов и зашёл внутрь, ощущая себя семилетним мальчуганом, забравшимся на чердак заброшенного дома в поисках привидений.
   Не видно было не то что ни зги, а даже намёка на неё. В темноте я споткнулся о подлое и наглое, подозрительно напоминавшее каменное надгробие.
   Так, где же ружьё?
   Тут из-за туч вышла луна, и пыльный пологий луч, пробившийся в круглое окошко под самой крышей, холодно блеснул на стали. А, ну вот и ты, родимое.
   Сняв оружие с гвоздя, я почувствовал себя мускулистым дикарём с суковатой палицей в могучей, заляпанной вражеской кровью длани.
   Обратно я продвигался как по битому стеклу. Но всё равно тяжёлое и твёрдое нарочно бросилось под ноги, я отчаянно замахал руками, чтобы не полететь носом вперёд.
   Матерясь, я нагнулся и нащупал холодный чугун. Это оказалось гирей кило на десять. Под влиянием смутного инстинктивного импульса я захватил её с собой.
  
  
   Да, любимая. Да, дорогая. Как скажешь, любимая. Вот тебе деньги. Вот тебе моё сердце. Вот тебе моё тело. Я кладу свою жизнь на алтарь любви. Да, я всё делаю по правилам. Я играю честно. Я играю на поражение, но я играю честно. Я спас тебе жизнь, но это не в счёт. Да, да, да, конечно, ты права, ты права. Ты права. Ты. Я люблю тебя, я убью тебя. Я люблю тебя. Я убью тебя. Я...
   Я резко присел на диване, рукой лихорадочно комкая плед.
   Шорохи. Шорохи под лестницей. В а л е р у ш к а пришёл за мной.
   Минуту я боялся даже вздохнуть. Отчётливое торопливое поскрёбывание. Наглое, жадное, нетерпеливое. Поскрёбывание, попискивание, потаптывание.
   Я вскочил; тихонько прокрался к лестнице. Нащупал в темноте третью ступеньку, на ней - гирю. Нашарил выключатель, ударил по нему и, ослепнув на секунду от яркого света, быстро заслонил дыру в стене гирей. Взял с тумбочки заряженное ружьишко - оно прям-таки маялось от безделья - любовно погладил ствол, напряжённо вслушиваясь.
   Топоток, пищанье.
   Из-за порожка, отделявшего кухонный кафель от ковра гостиной, показалась острая усатая мордочка.
   Крыса.
   Обнюхав воздух, она замерла. Усы её встопорщились, она задрожала, и вдруг сорвалась, царапнув паркет, к спасительной дыре. Наткнувшись на гирю, тварь заверещала "Караул!" и замерла в столбняке.
   Я подошёл, навёл на неё ствол. Она смотрела на меня с мольбой, жалобно пискнув.
   - Hasta la vista , baby!
   Я спустил курок.
   Крысу подбросило в воздух. Нелепо взбрыкнув когтистыми лапками, она шлёпнулась на второй проступень с перебитым хребтом.
   Я отшвырнул ружьё, подошёл и склонился над несчастным животным.
   Крыса ещё дышала, тяжело и прерывисто. Бока вздувались и опадали. Задняя лапка конвульсивно подёргивались, передние зубы обнажились в агонии.
   Рубиновый глаз молил о пощаде.
   - Ты умрёшь медленно и мучительно, - пообещал я.
   И пошёл спать.
  
  
   По комнате бегала косматая обезьяна с безумным оскалом влажных клыков, с налитыми кровью глазами и опасной бритвой с налипшими волосами. Она с визгом носилась, перевернула всё вверх дном, помочилась на ковёр и оседлала меня, сдавив коленями грудь. Она душила меня; я не мог пошевелиться...
   Спустя сто веков пронизанного болью и ужасом небытия я подскочил от оглушительного громыхания в дверь.
   Оставят меня в покое или нет? Я накрылся с головой. Но стук в дверь - настойчивый, громкий и наглый - повторялся и повторялся. Убирайся, шепнул я, убирайся к чёрту.
   Бух-бух-бух-бух-бух-бух!
   Застонав от бессилья, я поплёлся к двери.
   Увидев, кто стоит на террасе, я онемел.
   Это был Доренко. В стильных очочках с тонкой металлической оправой, поблёскивавшей на солнце, за стёклами те же насмешливые проницательные глаза, неприятные именно своей насмешливостью и проницательностью с одной стороны, и непроницаемостью - с другой. В дорогом элегантном костюме, причёсанный, с той же невозмутимой усмешкой в уголках рта. Холёный, от него веяло дорогим одеколоном. С руками, заложенными за спину.
   Я был так поражён, что отступил и ещё шире отворил дверь, скорее рефлекторно, как бы приглашая его войти. Он воззрился на меня и так же рефлекторно вошёл.
   Не говоря ни слова, я прошёл на кухню, а он последовал за мной, затаившись, словно ожидая , что из-за угла выскочит мой сообщник и наденет ему мешок на голову.
   Я налил нам по чашке кофе. Никто не удивлялся, будто так и надо и заранее отрепетировано.
   Я сел напротив него. Он поглядывал на меня с радостным недоверием, как человек, не верящий, что выиграл лотерею.
   -Ну-с, чем обязан столь неожиданному визиту? А впрочем, можете не говорить.
   - Да ладно вам! Как говорил Бальзак: "Порядочный человек может вспылить, но не позволит себе дуться". А что касается вашего любезного друга...
   - И с чего это он вам так покоя не даёт?
   Он сощурился:
   - А вы никогда не задумывались, почему подонку всё прощается и ему даже все помогают, а хорошего и доброго все презирают, ему все подножки ставят? Да ещё и первого хорошим считают. А второго - злым, только потому что он нелюдим, угрюм, говорит честно что думает и не делает всех тех мерзостей, которые делает первый и которые всех восхищают? Это что же за переворот такой в головах?
   - Нет, вы неправильно всё понимаете...Сергей был человек-праздник, он дарил людям радость...он любил жить. На полную катушку. Он сам не знал покоя и не давал его другим. Да, он совершал...неоднозначные поступки, но покажите мне, кто их не совершал? И он, в отличие от большинства, не скрывал их. Он был предельно честен и искренен. Жил, как чувствовал. Он действительно на голову превосходил серую массу - как в хорошем, так и плохом. Кроме того, он ведь...так рано ушёл от нас.
   - А, ну конечно. То есть я так понимаю, после всего содеянного он ещё и лучший человек, чем я. И теперь я должен его жалеть, а то и канонизировать его, только потому что он допился до чёртиков либо связался не с теми, при том что вы его не раз отговаривали и от первого и от второго. Вот пару лет назад он перебарщивал с наркотиками, у него были проблемы с законом - кто поместил его в ребилитационную клинику? Вы, если не ошибаюсь. И кудахтали над ним, как курица над яйцами. А чем он отплатил? Всё время подставлял вас.
   Я предостерегающим жестом остановил его.
   - Не говорите об этом.
   - Хорошо. Но общий смысл такой: вы только и делали, что убирали за ним дерьмо.
   - А кем бы я был, если бы не делал этого? Уж точно не другом.
   - Хорошее у вас понятие... дружбы.
   - Знаете что!... О мёртвых либо хорошо, либо никак.
   - Бросьте, - поморщился он. - Бросьте это " о мёртвых только хорошо". И о Сталине, что ли? И о Гитлере? Этак любая гнида может напакостить и сбежать на тот свет.
   - Ну, вы хватили - "Сталин, Гитлер"...
   - А, ну да, его нельзя в этот ряд поставить - масштаб не тот. И вообще - о мёртвых говорят хорошо, чтобы успокоить совесть. Лучше бы хорошо к ним относились при жизни. Это всё лицемерие, а я за честность. Я ненавидел его при жизни, и не собираюсь делать вид, что люблю его после смерти. Потому что мёртвым я ненавижу его ещё больше. Оттого, что его мёртвым любят больше, он ещё опаснее. То же со Сталиным: легко орать, что "нам нужен новый Сталин", когда не надо ждать каждую минуту, что тебя могут загрести в концлагерь.
   - И чем же Сергей вам так насолил?
   - А почему Достоевский так ненавидел Петра Первого - человека, который умер за сто лет до его рождения? Потому что тот воплощал в себе всё то, что ему, Достоевскому, наиболее было ненавистно, и в чём он видел страшнейшую опасность для России, её народа и даже для мира в целом. Грановский - олицетворение того, что я больше всего ненавижу. Лжи. Сам облик его обманчив. Он заставлял людей относиться к нему лучше, чем он того заслуживал. А вы - мрачный, нелюдимый, не пьёте и по бабам не шастаете, в блевотине собственной не поскальзываетесь; в общем, "скучный человек", и живой укор всем "нормальным людям" - поэтому о вас думают хуже, чем вы заслуживаете. Его любили только потому, что у него красивая мордашка и обаяние. Люди по-прежнему клюют на то, что блестит. Не понимая, что настоящее золото всегда несколько тускло. А обаяние, скажу я вам - самая дешёвая вещь на свете. Она вообще не имеет отношения к тому, хороший человек или нет. Да и в неё бы не верили, не млели и не таяли от его улыбки, если бы не думали в своём наивном эгоизме, что она обращена лично им. Если ты с человеком перекинулся парой фраз - он уже возомнил, что ты им заинтересован, даже восхищаешься им и донельзя озабочен его судьбой. А чем он может быть интересен? Он сам-то себя спрашивал? Всё это от эго проклятого, от убеждения, что вокруг нас вертится мир. А миру на тебя наплевать: каждый оторвал клок шерсти с паршивой овцы, а потом хоть околей - даже не моргнут. Да и сам этот мирок не стоит того ,чтобы им интересоваться - одна и та же крысиная возня сто веков подряд. Гроша ломаного не стоят ни человеческая дружба, ни человеческая любовь - да разве вы сами этого не знаете? Каждый улыбается, думая только о себе. Вот и Сергей Грановский - улыбается , и ты таешь, а он эффектом наслаждается и о том только и думает, какая ослепительная у него улыбка.
   - Как вы можете так говорить о человеке, которого вы даже толком не знали? - резко возразил я.
   Он улыбнулся какой-то жалостливой улыбкой.
   - Вы по-прежнему его защищаете... нравится мне эта ваша... принципиальность. Очень нравится. Я вас, можно сказать, уважаю.
   - Лесть вам не поможет.
   - Ну вот! - всплеснул он руками. - Стоит искренне высказать одобрение, так сразу: лесть. Что же мне, только ругать всех? А если я только хорошее вижу и придраться не к чему? Это не лесть, это констатация факта. А уважаю я вашу принципиальность, потому что нахожу в ней сходство с моей.
   - Пейте кофе, а то остынет.
   - И то верно, - он отхлебнул. - А всё-таки почему никто не верит, когда искренне говоришь, что-то доброе, совершаешь нечто благородное? Вот обо мне, обо МНЕ (он постучал себя кулаком в грудь) говорят, что я сам себя пиарю, ради денег. А я только за правду борюсь! Сейчас времена такие наступили - никто ни во что не верит. А кто верит - те пожалуй, ещё хуже. Телевизор посмотришь - всё замечательно, всё развивается, строится, налаживается, расширяется. А по улицам нищие ходят. Везде и во всём - хорошая мина при плохой игре. Правда , это всё таки лучше, чем плохая мина при плохой игре. А хорошей игры не будет.
   - Вот с чем согласен, с тем согласен. В мире такое творится, что я просто в ужасе. И везде именно - ложь, фальшь, обман.
   Я рассказал ему про нищего, умершего у меня на глазах.
   - Даже если бы он остался в живых, никто не стал бы его лечить. На помойку бы выбросили. Так что даже хорошо, что умер.
   Немного помолчали. Наконец он сказал:
   - А я в детстве видел, как собака машину сбила... то есть, тьфу, машина собаку! Та поковыляла зигзагами, скуля и подвывая, из живота у неё кишки полезли. Она в них запуталась и сдохла... Я вот сейчас сюжет про это готовлю.
   - Про собаку?
   - Да нет! Про нищенку...Короче, приятель мой - начальник охраны в метро. Заступает он один раз на дежурство, спрашивает у сменщика: всё спокойно? Тот: " И муха не пролетала". Стал приятель смотреть записи скрытых камер. Первая, вторая - всё нормально. Смотрит третью, кофеёк прихлёбывает... и тут видит такое, что остатки на себя и пролил.
   - Что? Что он увидел?
   - Такое увидел, что ни в сказке сказать, ни пером описать - такое только наяву случается. И мне показал. Короче: перрон, на рельсах состав, вот-вот отойдёт, на дальнем плане в левом уголке - виден вход в кафе. Там люди сидят, веселятся. По краешку перрона вдоль состава спешат люди. Идут спинами к камере, удаляются. А в самом хвосте, сильно шатаясь, плетётся женщина в драном пальтишке, с седыми спутавшимися волосами, невменяемо пьяная. Позади в двух шагах - две девчушки. Хихикают, перешучиваются, в неё пальцами тычут, её передразнивают - что за обезьянья привычка!
   Но это ладно, а дальше, мать их за ногу, вот что: нищенку повело в сторону, и провалилась она в щель между перроном и вагоном. Естественно, видят этот ужас только две шмакодявки, но они, как ни в чём не бывало, идут дальше и мило воркуют. Господи, как страшно! Во мне просто кровь кипит от этого. И от мысли, что эти шлюшки ещё лучшие из людей, так называемые "хорошие люди", потому что они никого (юридически) не убили. Ну а в душе - они такие же бездушные, как самые кровожадные убийцы, таково моё мнение.
   - И они даже не сказали никому? Не позвали на помощь?
   - НЕТ! Нет! Пошли в кафе. Неплохо там подзаправились, обсудили шмотки, мальчиков, сумочки, сотовые телефоны и свои сиськи. Вышли полчаса спустя ещё более весёлые. Состав уже ушёл, конечно. Они подходят к краю перрона и смотрят, что осталось от бедняги, и прямо-таки изгибаются от хохота. Посмеялись, да и ушли на дискотеку развлекаться.
   - И что? Так всё и кончилось?
   - А так всё всегда и кончается, - он угрюмо хлебнул кофе, махнул рукой.- А с другой стороны, кто что сделает? Из больниц и вытрезвителей таких вышвыривают - "чтоб не воняли" - родным, если есть, они тоже на хрен нужны... они - выкидыши общества. Им одна участь - смерть. Такая же глухая, ужасная и грязная, как и их жизнь.
   - Если подумать, то никто и не виноват, кроме них самих.
   - Ох, мне было бы гораздо спокойнее, если бы я мог это говорить с полной уверенностью. Но я говорю так себе - и почему - то чувствую вину! Чужая смерть умаляет и тебя... или как там у Хемингуэя? Может, все за всех виноваты. Где-то я читал, что мы все связаны через коллективное бессознательное...христиане ещё много чего могли бы сказать на эту тему... ну да ладно. В жизни всякое бывает, и никто не знает, где ОН завтра окажется, и не коснётся ли его то же самое. Такие перевёртыши случаются... Кого-то обманывают, квартир лишают. Везде капканы для добрых и доверчивых людей. Да я и не о них главным образом думаю, я о тех девчонках и им подобным. Говорят, что нищета делает человека озлобленным и чёрствым, кто-то считает, что богатеи - бездушные эгоисты, а я вижу, что и середняки не лучше. Только трусливее - и деньжат сколотить не могут, и на преступление кишка тонка - а пошли бы и на это ради жизненных целей . Ох как я ненавижу это понятие "жизненных целей", этот культ "самореализации" и этих целеустремлённых.
   Так, о чём я? Ах, да - середняки...Я их называю - "благополучненькие". Хорошо устроились, презирают тех кто ниже и так вот и говорят: сами виноваты, а наша хата с краю. Смеются, именно смеются над чужой бедой! Без оправдания, без тени сочувствия. Получается, дело не только в социальных вопросах, надо в себе разбираться, что за психология пошла, а не только социальные вопросы решать. Вот смысл и пафос нового выпуска.
   - А вы и вправду считаете, что люди все дерьмо и хороших нет вовсе?
   - А вспомните, если читали, что говорит Иисус в Евангелии от Матфея: "Почему вы называете меня добрым? Только ОН один добр!". Если люди в основе своей добры, зачем тогда понадобилось законодательство, религия, власть, тюрьмы? Нет, я на природу человеческую не надеюсь ни на грош.
   - А вы не боитесь, что вас рано или поздно убьют?
   Доренко презрительно фыркнул.
   - За что? За то что правду говорю? Очень может быть. Если у нас героев Афганской войны сажают за мнимые покушения на олигархов, то и бедного беззащитного журналиста можно кокнуть. Я даже хочу этого! Все скажут: " Он умер за правду". И это мне лучшая эпитафия. Да, правда всегда неприятна, но от этого не перестаёт быть правдой. Да, глаза она ой-ёй-ёй как колет. Но я-то в этом не виноват, это люди виноваты! Я-то просто говорю что вижу - но КТО определяет, что я увижу? Кто виноват, что правда такова? Живите по-другому, и правда о вас будет другой. А то пьют, опускаются, свинячат, крадут. Предают, вокруг себя гадят - а ткни их носом в их же дерьмо, завизжат как поросята. Не моги их критиковать. Береги их нежные(!) души. Ранимые, блин.
   - Так человек зачастую сам не знает, почему делает то или иное. Вам не кажется, что это...
   - Происки Дьявола? - язвительно скривил губы Доренко. - Ага. Роза Мира, то да сё...читали. Люди всего лишь пешки в руках высших сил, это просто бес вселяется, а так мы хорошие! С нас взятки гладки! Бог, Дьявол...не кажется вам, что это два великих козла отпущения, на которых мы свалили все свои беды и грехи? Детский сад "Ромашка"!
   - Понятно... ну что ж, это была прелюдия, а теперь к делу. Ведь вы не просто так ко мне решили нагрянуть?
   -Так всё по тому же делу....книгу я тут затеял...исследование жизни ...сами знаете кого. Начал разбираться - как удивительно мало мы знали об этом человеке! До смешного мало, на самом деле. Прошлое его, говоря высоким штилем, окутано мраком. А тут в доме, я знаю, есть сейф. Он там что-то оставил...что-то очень личное...и вы имеете доступ к этому.
   - О да, оставил!- засмеялся я. - Страшная роковая тайна! Но я , кажется, уже чётко обозначил свою позицию на этот счёт. И я не приму никакую плату. И если вы примирились со мной на условии, что я непременно с вами поделюсь, то лучше нам остаться врагами.
   - Лучше не иметь меня своим врагом.
   - А что?
   Он встал, с грохотом отодвинув стул:
   - Спасибо за прекрасный кофе, гостеприимство и приятную беседу. Когда я напишу свою книгу, я вам первому пришлю экземпляр.
   - Если ещё будет эта книга.
   Проходя мимо гостиной, он рассеянно заглянул туда и вдруг остолбенел:
   - А это там что такое?!
   - А, - вспомнил я. - это крыса. Я её вчера ночью убил.
   - Да-а? - его брови поползли вверх. - Покажите.
   Мы подошли к крысе. Она застыла в том же положении: встопорщенные усы, поднятые кверху лапки, зажмуренные глаза. Из раскрытой пасти под голову натекла лужица уже засохшей крови.
   - Крупная крыса, толстая, - прокомментировал Доренко. - И шёрстка серая.
   Я поморщился с досады.
   Мы с минуту смотрели на неё, нагнувшись. Он покачал головой:
   - Нда. Жалко зверя.
   Я проводил его до двери. С крыльца я наблюдал, как он идёт к своей машине. Открыв дверцу, он обернулся и победоносно заявил:
   - Так или иначе, я получу что хотел. Ведь это только кажется, что костюмчик ладно сидит. Ан то там, то тут ниточки торчат. Потяни за одну... потяни за другую... и глядишь - король-то голый! Когда-нибудь вы скажете, что я прав. Потому что я всегда прав. К моему собственному сожалению.
   Он укатил прочь. Солнечный блик скользнул по лоснящейся крыше.
  
  
   Листая альбом с вырезками, я наткнулся на нечто поразительное. Почему Сергей этим заинтересовался? Либо материал для книги, либо... следствие депрессивного состояния.
   "Аргументы и факты", март 2009 г :
  

КТО ВИНОВАТ?

   " Ей было 64 года, и она жила одна. Её нашли мёртвой - она была избита и задушена проволокой у себя дома.
   Разъярённая толпа набросилась на судью и его жену. Ей чудом удалось спастись, его облили бензином и подожгли.
   Анонимный звонок привёл к ужасной находке. В одном саду были обнаружены останки четырёх мужчин, приехавших в отпуск. У них были завязаны глаза и связаны руки. Вскрытие показало, что их похоронили заживо.
   Эти зверства - не сцены из фильмов ужасов. Это реальные случаи, произошедшие в Каменке, крохотном городке в Новгородской области, за последние полгода.
   Каждый день в мире совершаются жестокие преступления. Взрывы, убийства, нападения, перестрелки, изнасилования - и это далеко не весь список. Снова и снова средства массовой информации во всех подробностях сообщают о чудовищных зверствах, так что для многих жестокость стала чем-то обыденным. Цена человеческой жизни упала чрезвычайно. С увеличением населения планеты увеличивается число случаев бессмысленного насилия. В той же Каменке три года назад один мужчина пришёл в школу с мясницким ножом и устроил резню. За 15 минут он убил 8 детей ножом и ранил 15. Он сделал это просто так, ради удовольствия. Говорят, настал век гуманизма, в человеке всё меньше животного. Это заметно: животные убивают исключительно ради выживания. Всё больше преступлений, которые невозможно понять из-за отсутствия в них хотя бы подобия логики. Они совершаются против ни в чём не повинных, случайно попавших под руку людей и без определённых мотивов. Например, ч т о побуждает кого-то подойти на улице к совершенно незнакомому человеку и нанести ему ножом смертельные раны или, проезжая на машине, стрелять во всех подряд? Не иначе, сам Дьявол тут замешан. Что и подтвердилось недавними событиями в Каменке. Серия ритуальных убийств, когда невинных людей хватали прямо на улице ночью, тащили в подвал, заживо резали по суставам, привела жителей городка в ужас. Люди боялись выйти на улицу даже днём, хотя убийцы выходили на охоту только ночью( и получили прозвище "оборотни"). Нескольких удалось поймать, и и х откровения просто пугают, а часто - шокируют. Вот что говорит один из них. 15-летний подросток: "Да, мы сатанисты. Раньше я верил в Бога, и мне становилось всё хуже и хуже. А теперь я счастлив, я свободен, я наслаждаюсь ощущениями силы, и всё, что я хочу - моё. Не секрет, что женщины любят подонков, дьявольский шарм, красивое безумство, и смеются над бородатыми убожествами в старушечьих одеждах, которые всё равно тайком дрочат. Да, я счастлив и ничего не боюсь. До Бога попробуй достучись, а Дьявол является сам". Вот как это прокомментировал местный священник, настоятель Богоявленского собора протоиерей отец Кирилл: " Действительно, многие обращаются в сатанизм от неудовлетворённости жизнью, из жажды так называемого "счастья", то есть греховной и безответственной жизни. Ведь в обществе полная бездуховность и царит культ наслаждения и потребления, культ счастья, счастьепоклонничество. С этой точки зрения христиане, отказывающиеся от чего-то, зачем-то себя мучающие - глупцы, неудачники.
   Но человеку необходимо во что-то верить, и многим сегодня всё равно - во что. Они свободно курсируют между буддизмом, йогой, ницшеанством, христианством и сатанизмом, приписывая это своей "внутренней независимости", и хвалятся своим "духовным развитием", как новыми туфлями. Душа стала аксессуаром, вроде сумочки или сотового телефона. По сути, люди рассматривают веру не как путь развития, работы над собой, а как эквивалент алкоголя, наркотиков, успокоительных средств или беседы с психоаналитиком: то есть исключительно как способ расслабиться, утешиться, или ощутить "божественный экстаз". Это можно понять, но Бог не только даёт, он ещё и требует. А люди понимают счастье как "веселье" или "лёгкую жизнь". т.е. стараются всячески избежать трудностей. Сатанизм привлекает, потому что сулит наслаждения и не требует самоконтроля. Наоборот - "следуй своей природе", "прими себя таким какой ты есть". Последствия ужасны. Эти ребята пролили человеческую кровь, и теперь сами обречены. Что самое ужасное - они нисколько не раскаиваются. Я говорил с одним из них. Он заявил: "Мне нечего боятся. Мне помогут. Нас всё больше и больше, и среди нас большие шишки - те, КТО ПРАВИТ ЭТИМ ГОРОДОМ. Нас уже больше, чем вас, мы подлинные хозяева мира, мы УЖЕ победили". Да, вот так, и я ему верю! Мы живём в мире Апокалипсиса. Он уже наступает. В Библии сказано: "В последние дни...люди будут самолюбивыми, любящими деньги, ожесточёнными, не любящими добродетельность...любящими удовольствия, но не Бога". Да, Дьявол правит миром, и люди дают ему власть добровольно. Мир жесток, потому что мы жестоки. Дело не в нищете, безработице, неправильной политике - дело в нас, в наших душах. Очевидная мысль, но её почему-то многим трудно усвоить. Опять-таки процитирую Библию: "Каждый испытывается, увлекаясь и соблазняясь собственным желанием. Затем желание, зачав, рождает грех".
   Но почему всё-таки эти юные убийцы уверены, что их спасут? Почему в один голос утверждают, что Дьявол явился или разговаривал с ними, обещал мировое господство? В их глазах фанатичная преданность и вера.
   "Ну конечно! Кто-то это всё организовывает! Какой-нибудь мелкоудельный князёк, возомнивший себя "творцом нового порядка", "Борцом с системой". Вы сначала старый-то как следует постройте, а то уже за новый берутся! Нужно непременно его изловить, иначе это не прекратится. Он порабощает неокрепшие умы. Они в тюрьме, а он на свободе. Они мнят себя всемогущими, но они лишь подставные марионетки. Они ждут, что прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте. Но никому они уже не нужны. Осознав это, они забьются в истерике.
   Что ж, пока остаётся неясным, что за паук засел в центре этой паутины. Кто Кукловод, дёргающий за ниточки. Чистосердечные признания прозревших слепцов и раскаивающихся грешников льются рекой, будто в преддверии Страшного Суда. Но несмотря на это, имя главного организатора назвать боятся, либо действительно не знают.
   Пока же ясно одно - покой нам только снится. Проверьте на ночь, тщательно ли заперта входная дверь".
   Я отложил альбом с вырезками.
   Это было ужасно, но с другой стороны, читая подобные вещи, понимаешь: настоящее зло тебя не коснулось. Легче переносить бремя собственных страданий.
   Удивительно и странно найти подобное среди бесконечного самолюбования, всех этих статей ресторанных хулиганствах, вручениях премий и скоротечных романах.
   Правда, тот Сергей Грановский, которого я знал, не написал бы "Каиновой печати".
   Что-то явно рвалось из него в последние дни его жизни. Что-то, доселе скрытое. Но что? И не это ли его убило?
  
   В июле 2008 года мы присутствовали на пресс-конференции, посвящённой экранизации моего первого романа. Потом последовал традиционный фуршет.
   Мы дрейфовали от одной компании к другой. Я вяло отвечал на банальные вопросы, Сергей в три минуты очаровывал дам. Скоро на него устремились испепеляющие взгляды всей мужской половины тусовки.
   - да что с тобой?- не выдержал я. - Сегодня тебе морду набьют. Помяни моё слово.
   - Не-а. Ты меня в обиду не дашь. Ты мой архангел-хранитель.
   - Ты ведёшь себя как самец гориллы. Может, сбросишь рубашку и поиграешь мускулами? Месяц не прошёл, как со скандалом развёлся!
   - Певицы меня больше не интересуют. Теперь я хочу актрису,- вдруг он застыл на месте, округлив глаза, и схватился за сердце. - Ооооййй... девоньки, держите меня!
   -Чего ты опять?
   - Вон чистейшей прелести чистейший образец.
   - Где?
   - Вон с режиссёром воркует.
   - А. так это Елена Ульянова. Играет главную женскую роль.
   - Актриса! Сегодня мой день!
   - Ещё и писательница.
   - Серьёзно? Ну, это баловство одно. Будь она личностью, я бы слышал о ней что-нибудь.
   - Для тебя уже десять лет в стране один писатель - ты сам. Дальше своего носа не видишь. Эта киска тебя съест и не подавится.
   "Киской" её звали в прессе за характерного разреза изумрудные глазки и хищную грациозность, завуалированную мягкой вкрадчивостью движений. Пят лет назад она стала популярной моделью, что открыло ей двери в высшие круги шоу-бизнеса. Она знала всех и все знали её. Последовали роли второго, затем первого плана в "мыльных операх". После чего её стали знать миллионы тех, кого она знать не хотела. Вскоре ей захотелось лавров певицы(диск танцевальных песен, написанных знакомым композитором), ну и писательницы, и за два года она родила шесть книжек из серии "с кем я спала и что из этого вышло". Она искала приключений на свои вторые 95, а потом всё это со смаком описывала. Впрочем, без особой пошлости, опусы были даже проникнуты остроумием и немалой долей проницательности. Она никогда не жила на содержании, словно ледокол "Арктика" пробив себе путь в жизни выдающейся грудью.
   К тридцати годам она прошла огни, воды и канализационные трубы. И развивалась. Если первая книжонка написана в духе Памелы Андерсон, а на обложке вы могли лицезреть обнажённую Елену Прекрасную, сытой львицей возлежащую на чёрном шёлковом покрывале, то последняя - чуть ли не "Былое и Думы" Герцена, а автор красуется в чёрных брюках и белом жакете. Демонстрация ума только подчеркнула сексуальность. Всё это я изложил другу в три минуты, пока он поедал из вазочки "Оливье".
   - Эге! - резюмировал он. - такую хрен сломаешь, себя бы не дать задавить. Что ж, тем интереснее, - задумчиво проговорил он, посматривая потеплевшим взглядом на роскошную самку, мило воркующую с режиссером.
   - Не стоит её недооценивать. Она от твоей нахальной улыбочки не растает. Она много с кем кувыркалась. Такие как ты у неё в конце очереди.
   - Ерунда. Меня привлекают опасные женщины. Она объявит мне войну? Я приму вызов!
   - И охота тебе ввязываться?
   - Как ты не понимаешь, амиго? Я нуждаюсь в утешении. Слишком долго я держал своего змея в клетке.
   - Десять дней!
   - Не будь занудой. Без женщин я не могу работать. Сначала я должен испытать вдохновение... Так, ладно. Говоришь, она играет в этом фильме вместе с тобой? Иди, заговори с ней.
   - Старик, я не по этой части. И я женат.
   - Я что, прошу соблазнить её? Заведи деловой разговор или один из нудных философских споров, которые ты так любишь. Рядом с тобой Черномырдин - само обаяние. А мои шутки-прибаутки и вовсе покажутся глотком свежего воздуха. В конце концов, это твоя будущая партнёрша. Ну, тореро, в бой!
   Режиссёр завидел меня издали и просиял:
   - А вот и он сам, - сказал он Елене. - Он вам объяснит, если что-то ещё непонятно. А мне, увы, пора.
   Я почувствовал себя брошенным на произвол судьбы. Актриса повернулась во мне, ободряюще улыбнулась. Ноги сами пошли к ней. Эта женщина была сверхмощным магнитом.
   - Вы, значит, тот самый гений, который написал "Шаг в пропасть" в 20 лет?
   - Ну, это громко сказано. Хотите шампанского?
   - Нет, спасибо, мне на сегодня хватит. Я, знаете, как раз хотела с вами поговорить... по поводу роли...Возможно, я читала сценарий не слишком вдумчиво, но образ моей героини кажется противоречивым. Она себя ведёт в опасной ситуации не так , как я ожидала.
   - Я скажу вам больше: она ведёт себя так, как и сама не ожидала.
   -Это у вас такой подход? Весьма ново... и всё же хочется услышать, какой вы видите героиню, чтобы я точно знала, что играть. В этот раз посложнее, чем в сериале. А я скорее Мэрилин Монро, чем Мэрил Стрип.
   - Значит, так: Анна - это мой идеал женщины, каким я его вижу... многие черты я списал со своей жены. Она видит потенциал своего мужчины и помогает ему расправить крылья, а не обрезает, чтобы привязать к себе. Они с Игорем учились в одном классе. За ней увивались первые красавцы, а она выбрала его, ничем не примечательного книгочея. Он подавлен строгим воспитанием. В общем, она всех огорошила своим выбором. Ему казалось, он недостоин её. Втайне он мечтает о подвигах для неё, но только ему подвернулся случай - он проявляет себя трусом. Они гуляли в парке, и к ним прицепились трое ублюдков. Его избили, её изнасиловали. Представьте себе его стыд! Он руки на себя хотел наложить. " Я не защитил тебя", - повторял он без конца. А она его успокаивала: " В следующий раз защитишь". Спорный момент, конечно. Большинство женщин поступили бы не так.
   Проходит десять лет. Их жизнь сложилась; он сделал карьеру, она наслаждается прелестями домашнего уюта... и тут ужасы прошлого вновь вторглись в их тихую идиллию. Их бывший одноклассник, который тоже был влюблён в неё когда-то, выходит из тюрьмы (в пьяном виде сбил человека), одержимый жаждой мести всему миру. Это всё немного напоминает "Мыс страха", - запугивание, действующие на нервы шуточки вроде барбекю из любимой собаки. В конце концов Горелов похищает Анну. Здесь уже аллюзии(плагиат, как написали критики) из "Коллекционера". Он держит её в обустроенном подвале, уверяет что любит и т.д. Игорь места себе не находит. Он не может обратиться к законникам, должен сам спасти её. А она тем временем вступает в психологическую игру. Входит в доверие, соблазняет.
   - Вот этот момент неясен. Я понимаю, ради выживания и не такое сделаешь, но она отдаётся ему со страстью.
   - Тонкая вещь... одна её часть продолжает нежно любить мужа; другая, подсознательная, тянется к этому жестокому и хитроумному зверю.
   - Разве такое может быть?
   -Знаете, как сказал Достоевский: "Широк человек, слишком широк, я бы сузил". Ну, значит, удовлетворённый Горелов засыпает, а муженёк как раз находит его логово. Объятия, рыдания. И вдруг Анна всовывает ему в руку мясницкий нож. " Он там, в спальне" - спокойно говорит она. Игорь смотрит на неё , поражённый. Она: " В чём дело? Ты ведь хотел сделать что-нибудь для меня? А как до дела дошло, так в кусты?". Он идёт и кромсает его, как свинью. Выходит весь в крови. Они поджигают дом. Возвращаются к прежней жизни, скреплённые навек мрачной тайной. В целом, "Шаг в пропасть" - исследование атавистических первобытных инстинктов, смешанное с тонкой романтикой в стиле Куприна. Так же меня занимал вопрос: " А может ли убийство быть оправданным?" Что чувствует человек, переступая эту грань, совершая "шаг в пропасть"? Конечно, это так же далеко от Донцовой, как Земля от Урана, но только за первый год роман разошёлся тиражом свыше 40 000 экземпляров.
   - А что бы вы сделали на месте героя?
   - Поступил бы точно так же. И без колебаний.
   - Вы о таких сложных и страшных вещах пишите, что никогда не станете по-настоящему популярным. Многие даже считают вас... не совсем психически здоровым. Уж извините.
   - Есть такое в жизни каждого, что хочется забыть, как страшный сон. Литература не обходит такие "острые углы", она состоит из них. Настоящая литература. В этом задача искусства - напомнить, кто же мы такие на самом деле, или , по выражению того же Фёдора Михайловича, " заново найти человека в человеке". Мы можем запутаться в самих себе - как же тут не запутаться в сложном опасном лабиринте, коим является жизнь? Впрочем, я заговариваюсь. Вот вам мой совет: изучите свою тёмную сторону, пестуйте в себе чувства и мысли, которые обычно подавляете. Это мучительно, но искусство требует жертв.
   - Спасибо, приму к сведенью.
   Конечно, её слегка задел сам намёк на то, что у неё может быть "тёмная сторона". Но она действительно способна раскопать глубины своей души, чтобы доказать всем, что она всё-таки Мерил Стрип.
   -Знаете, - сказала она, - Вы не такой, как о вас говорят.
   - В смысле не сумасшедший? - засмеялся я. - Ну, это сразу не разглядишь...
   - Да нет, нет! Говорят, вы нелюдимый, грубый, мрачный...Со мной вы весьма милы. Значит, я не такая уж стерва.
   Мы посмеялись в унисон.
   - Вы тоже жертва общественного мнения. Для всех вы обычная грудастая блондинка с амбициями, поверхностная и циничная.
   - Да, наши величайшие достоинства изображают как непростительные недостатки. Людей интересует мой бюст, но они не хотят и не могут разглядеть мою глубокую и ранимую душу.
   - Да где ж её разглядеть-то?! - прогремело у меня над ухом, так что я отшатнулся. - Вы ходите , разодевшись как шлюха, и трясёте вот этим, - Сергей выразительно покосился в вырез блузки. - И пишете постельное чтиво. Создавайте настоящее искусство, и все сразу увидят вашу душу. Если она есть, конечно.
   Елена отреагировала немедленно. Решительно шагнув к наглецу, впилась в его лицо недобро сузившимися глазами.
   - Ах, вот кто порадовал нас своим появлением! Великий и ужасный Сергей Грановский! Наслышаны, наслышаны...
   - Приятный факт, должен заметить. Такая честь...
   - Не могу вернуть комплимента! Считаете себя неотразимым? Для меня вы отвратительны, как прокажённый!
   - Остроумная барышня, - усмехнулся мне Сергей. - И с характером. Что ж, у меня все амуры начинались так. И заканчивались.
   - Поздравляю! Что касается меня, то я не понимаю, как женщина может оставаться возле вас дольше пяти минут, не говоря уже о замужестве... не иначе, без чёрной магии не обошлось!
   Сергей расхохотался во всё горло. На него устремились испуганные взгляды, многие сразу отворачивались. Словно он и в самом деле стал прокажённым.
   - Не дай Бог какая-нибудь девица решит ещё раз затащить меня в ЗАГЗ , - заявил он. - Что такое идеальный муж? Идеальный слуга! Незавидная участь.
   - Вы просто... пещерный троглодит!
   Вот так они обменивались любезностями, а я с тихим ужасом наблюдал.. Наконец Сергей исчерпал запас колкостей, и сально ухмыльнувшись напоследок, ретировался.
   - Иди-иди, Казанова, - бросила ему вслед Елена. - Здесь тебе зад лизать не будут.
   Повернулась во мне.
   - Вот наглец! И это ВАШ ДРУГ? Что вы в нём нашли? Что вы все в нём нашли?
   - Честно говоря, не знаю, что за муха его укусила. Он никогда не вёл себя так грубо. Впрочем, он каждый день выкидывает какой -нибудь фокус...
   - Вот-вот, я ещё по слухам поняла, что он просто клоун! Дешёвый позер! Конечно, он красив и атлетичен, но мраморный Давид тоже красив и атлетичен. И с тем, и с другим невозможно общаться.
   - Вы много слышали о Сергее?
   - Достаточно, чтобы понять, что он не любит никого, кроме себя. Многие наивные дурочки сгорели в огне его страсти, других заледенило его равнодушие, но в нём нет ни капли человеческого тепла.
   - Вы его совсем не знаете! - возразил я. - Есть в нём много, чего люди не замечают. Он жертва самого себя. Я как-то спросил его, зачем он поддерживает этот придурковатый имидж. " Он хорошо продаётся" - ответил он.
   - Вполне в его духе! - фыркнула Елена.
   - Да, но минуту спустя он добавил: "Если бы я не разыгрывал из себя милого дурачка, всем было бы на меня плевать". И весь вечер провёл в кресле, был тих и задумчив.
   На мгновение взгляд её расфокусировался, словно она смотрела сквозь меня, затем зрачки вновь сузились от ярости.
   - Он ещё и домашний театр устраивает! Падок мальчик на драматические эффекты! Просто слёзы наворачиваются от прилива чувств и умиления!
   - Со мной он настоящий, вот в чём дело.
   Она смерила меня сочувственным взглядом.
   - Вы преданный друг, Женя. Сейчас это редкость.
   - Это редкость во все времена.
   - Таких людей один на миллион. А меж тем вы не так богаты и популярны, как ... некоторые. Восхваляют тех, кто пьёт, буянит, спит со всеми напропалую. Это просто слабаки, рабы своих мелких страстишек. Настоящий мужик должен держать себя в руках.
   - Никто не хочет смирять свои желания, отказываться от чего-либо. А кумиров люди творят из тех, кто воплощает их тайные желания. Сергей делает то ,что все хотят делать, только больше и лучше.
   Остаток вечера мы вели "нудную философскую беседу" - по её инициативе, не по моей.
   - Передайте своему другу, что если он ещё раз ко мне подойдёт, я выцарапаю ему глаза.
   Когда я вошёл в номер. Сергей лежал в ботинках на постели с початой бутылкой "Клико" в правой руке и дымящейся сигаретой - в правой. Пепел он стряхивал на ковёр.
   -Хей, амиго, сегодня ты не уснёшь! - воскликнул он. - Хороша куколка, а? Не подходи, а то я вспотею - от тебя, как от печки, несёт её жаром!
   Я плюхнулся в кресло и принялся стаскивать ботинок.
   - Молчишь? Я бы тоже дар речи потерял!
   - Скажи мне пожалуйста, какой бес в тебя вселился?
   - Муха покусала! - Сергей соскочил с кровати и принялся павлином расхаживать по номеру, не забывая затягиваться и прихлёбывать из бутылки. Остапа понесло. - Спокуха, братуха! Прорвёмся! Уверяю тебя - сегодня победоносный день в истории великого и неподражаемого Сергея Грановского. Сегодня - запиши! - им впервые был применён метод "кремень и огниво".
   - И в чём, позвольте спросить, суть этого метода?
   - Разве не ясно? Ударяешь кремень об огниво, высекаешь искры - пока не запылает пожар страсти! С самоуверенными девицами только так и можно.
   - Ну да, конечно! Теперь она тебя любит...как Отелло Дездемону.
   - Ага! Небось живого места на мне не оставила?
   -СказалаЈ если подойдёшь, убьёт и не моргнёт. И на могиле спляшет.
   -Есть! - вскричал Сергей в восхищении. - Я задел её за живое... даже не коснувшись.
   - Она назвала тебя ничтожеством!
   - Если бы она смотрела на меня с обожанием, как все, я бы презирал её. Не придавай значения тому, что они говорят. Они же первые отрекутся от своих слов.
   - Она - не заурядная бабёнка, - возразил я. - Её не переубедить.
   - А я и не собираюсь. Она сама себя переубедит. Никто так с ней не обращался? Так я буду первым. И единственным.
   - И неповторимым, - закончил я за него. - Чёрт, меня ты уже заразил своей уверенностью. Дьявол ты, что ли?
   - Хуже! Человек!
   Мы посмеялись.
   - Странно это всё, - заметил я, вытянувшись на кровати. - И что только бабы в тебе находят? Да, красавец, да, богач, - но таких много. А липнут к тебе.
   - А хрен их знает! Пустое дело - искать в себе недостатки и достоинства. Танька твоя сама не знает, за что тебя любит. В этом суть любви. В этом, если хочешь знать, её величие. Что касается меня, то привлекают в первую очередь слава, деньги и мой образ.
   - Он-то и должен отпугивать. Твои методы - это какая-то психическая атака. Ни капли романтики!
   - А где ты её видел, романтику-то? Бабы видят - в каком-нибудь мужлане. "Мой ласковый и нежный зверь"...Ни один сопливый, жеманно улыбающийся поэтишка ничего в любви не достиг. Женщину нужно брать, как крепость, а выбирать - как лошадь. "Женщина для езды" - так я это называю. Не мудри - действуй грубо, напролом.
   - Ты - махровый женоненавистник.
   - Да, - сказал он с горечью. - Видит Бог, я был другим, но они меня таким сделали. Никто не рождается женоненавистником.
   На него напал сплин - как всегда, неожиданно.
   - Выключи свет, - попросил он. - Полежим в темноте. Молча. Мне нужен покой. Господи, как же он мне нужен!
   Сергей напросился на съёмки. Пообещал продюсеру пятьдесят тысяч - "на благо искусства". Елена отказалась сниматься, пока "этот надутый индюк здесь". Ей сделали внушение; неделю её лицо не покидало недовольно-презрительное выражение.
   В начале сентября Сергей ворвался в номер, суперменом взлетел на постель, перевернулся на спину и заявил:
   -Всё в цвет, Нинель!
   - Не понял.
   - Сегодня я сделал гигантский скачок вперёд - блохе не снилось!
   - Чёрт, если ты уломал её, Христос и впрямь ходил по воде!
   - Не ставь телегу посреди лошади, как говаривал незабвенный Виктор Степанович Черномырдин. До мига, когда двое самых совершенных созданий сольются в экстазе, прольются реки пота, крови и слёз.
   - Ну так что?
   - Короче, подловил я её у выхода. Стою, курю, а она мимо дефилирует. Я ей: "Добрый день!". - Она: "Вы?!" - я такой: "Мы", - "От вас несёт ужасным парфюмом". - "Да, он отпугивает комаров и женщин. Не знаю, кто хуже". - "Вы пьяный?". - "Не, я по жизни такой". Смерила меня испепеляющим взглядом( ага, испепеляющим - держи карман шире. Очень я боюсь её испепеляющих взглядов) - и дальше идёт с гордо вскинутой головой. Я повелительно кричу ей: "стой!". Застыла, как вкопанная, пересилила себя и к машине двинулась, как ни в чём не бывало. И я засмеялся - таким презрительным, бездушным, коротким смехом.
   - Господи, к чему такие эффекты?
   - Это называется "шоковая терапия". Как холодный душ действует. Я хищно так улыбаюсь, подхожу, кладу руки ей на плечи, и глядя прямо в глаза, заявляю: "Ты - моя!"
   - Серьёзно? Ушам своим не верю!
   - Наглость - второе счастье, а смелость - первое...Значит, я поцеловал её...ну, так...коснулся губами. Она мне отвесила оплеуху. И засмеялась.
   - И после этого ты посмеешь показаться ей на глаза? Есть ли у тебя гордость? Она ведь тебя... она ясно дала понять, что ты ей отвратителен!
   Сергей снисходительно похлопал меня по плечу.
   - Вот тут-то вы и срезаетесь, господа самцы. И потому ваша личная жизнь скучна, как брачные игры черепах. Эта баба - как дикий зверь, как необъёзженная кобылица, если позволишь мне подобную литературную пошлость. Но тем и хороша! Она пробуждает во мне инстинкт укротителя. И чем сильнее она сопротивляется, тем полнее будет моя власть над ней, когда она наконец сломается. А она сломается, поверь дяде Серёже. Когда я до неё дотронулся, по руке ток пробежал! Меня аж затрясло! Да и её, собственно, тоже.
   - А как же пощёчина?
   - Это проверка на прочность. К вечеру она будет раскаиваться, а завтра её можно брать тёпленькой. Я ведь успел коснуться её губ. Это поцелуй вампира: мой яд проник в её кровь и уже действует; ночью она не уснёт.
   - Я бы поспорил с тобой на миллион, если бы он у меня был. Откуда в тебе такая самоуверенность?
   - А я не так уж и уверен. Но Иисус говорил, что достаточно иметь веру с горчичное зерно.
   На следующий съёмочный день Лена и впрямь явилась с кругами под глазами. Грызлась со всеми напропалую, даже с режиссёром. Тот предупредил: "Ещё слово, и вылетишь отсюда!". Она: " Со своими диктаторскими замашками вы далеко пойдёте...и лучше бы вам действительно пойти куда подальше".
   Её уволили и потребовали "настоящую актрису, чёрт возьми!".
   Серёга сивкой-буркой вырос из-под земли и хорошенько подмазал продюсера. Тот поговорил по-мужски с режиссером, вернул Елену и принёс ей свои извинения.
   Сергей действовал тайно, но до неё дошли слухи. Вернувшись, она была молчалива и задумчива, на губах играла рассеянная улыбка.
   На следующий день он взял её тёпленькой.
   Они встречались в отелях, по одиночке снимая номера на разных этажах с часовым интервалом. Общественность была бы ошарашена стыдливостью главных бесстыдников страны. " На людях" - они продолжали разыгрывать великое стояние на реке Угре - видимо, это приятно щекотало им нервы. Только мне удалось застать их вместе, и то случайно. Как же она менялась рядом с ним! Смотрела на него, как заворожённая, по-детски смеялась над его шуточками, тёрлась щекой о его плечо. Он часто жаловался: " На меня клюют одни чувственные дурочки!". Но я думаю, в нём само было нечто, из-за чего умные, самостоятельные и состоятельные, зрелые и сдержанные дамы теряли апломб, забывали о приличиях и с таким трудом выстроенном имидже. Съёмки продолжались три месяца. Я разрывался между съёмочной площадкой и письменным столом; по вечерам я мечтал только об одном - доползти до постели и умереть. Сергея я почти не видел, а Лену невозможно было разговорить. Но во время общих сцен, обнимая её, я чувствовал переполнявшую её страсть, загадочный и порочный блеск глаз гипнотизировал. Сергей, словно вампир, вторгся в её жизнь внезапно, без спроса, смяв её волю, и присутствовал тайно, являясь только ночью. Он высосал всю её гордость и властность, впрыснув яд собственной одарённости, животной страсти и самозабвенной греховности. Она стала походить на ленивую сытую львицу.
   В ноябре я наконец увиделся с Сергеем.
   - Повезло тебе, - говорю. - Не женщина, а тридцать четыре удовольствия.
   - Да, - кивнул он. - Роскошная самка. Мясо идеально оформлено на скелете.
   - Зачем ты так?
   - А что? Я смотрю на неё, как лев на кусок мяса, вот она меня за льва и почитает. Бывают мужики и похуже: смотрят, как гиены на падаль.
   Он достал сигару. Раскурил. Закинул ноги на стол. В облаке сизого дыма, с самодовольной ухмылкой на загорелом лице, в чёрной шёлковой рубашке(верхние три пуговицы расстёгнуты) он походил на молодого Роберта Редфорда. Я не мог оторвать от него глаз, а он будто не замечал моего немого восхищения.
   - Я, наверное, извращенец, - сообщил он. - Мне бы радоваться и гордиться, а она начинает меня бесить всё больше и больше.
   - Бог мой, да отчего?
   - Да уж от того-с! От того, что она такая идеальная! От того, что она уже покорилась мне. Ты как-то сравнил меня с вампиром? Так вот: я высосал её досуха.
   - Ты самый тупой бездушный эгоист, которого я когда-либо встречал!
   - Я самый большой НЕ эгоист на свете. Я живу не ради себя, я всецело служу женщинам. И ничего не могу поделать со своей природой. Я не соблазнитель, а соблазняемый. За то они меня и любят. Сразу несколько тебя хотят - вот дилемма! Что ты будешь делать? Отдать себя одной - значит оскорбить остальных. Я хочу сделать счастливыми всех. Одной, даже самой лучшей, мне мало - слишком мощный темперамент. Кроме того, этих "самых лучших" - я себе могу позволить десяток. И каждой я говорил, что люблю её, и я не врал... Я их всех любил, и всех сильно. У меня настолько широкая душа, что может вместить многих. Женщины кажутся мне прелестными цветами разных сортов. У каждый свой уникальный аромат, и вся соль в разнообразии и новизне ощущений. Цветы хороши когда они свежие.
   Он внимательно посмотрел на меня.
   - Ты на её стороне?
   - Я на стороне справедливости. А это несправедливо, несправедливо, чёрт возьми! Ей... ей ведь день рождения сегодня!
   - Ну вот я и сделаю подарочек - избавлю от своей гнусной персоны!
   - Как... что...
   - Да, друг мой, да... обладать такой женщиной - великое счастье, кто ж спорит, но не меньшее удовольствие - бросить её.
   Он вынул из кармана сотовый, набрал номер.
   - Серёжа! - раздалось из трубки радостное щебетанье. - Ты себе представить не можешь, как я рада! Сегодня я...
   - Мы больше не увидимся, - оборвал он. - Забудь моё имя и больше не звони.
   Выключил сотовый, глубоко вздохнул и пробормотал:
   - Ну вот и всё, - усмехнулся. - Как я её резко оборвал, а? Вот так и избавляются от трудностей. Жёстко и решительно, по мужски. Не правда ли, я поступил как настоящий мужик?
   - Как ты можешь!- вырвалось у меня с болью. - Она так любит тебя!
   - Да, - он сокрушённо покачал головой. - Я обречён очаровывать, а потом разочаровывать. Что же я за тварь такая - даже полюбить никого не могу толком! Видишь ли, человек не может измениться, как бы ни пытался убедить себя и окружающих в обратном. Это всё фигня, что everybody can change. Дерьму всегда суждено всплыть, рано или поздно. И ты не можешь отрезать от себя часть себя, ты должен смириться с тем, что дерьмо есть, что ты такой уж уродился, как слепому от рождения приходиться просто мириться с фактом и привыкать к негативному отношению к себе. И ты должен заранее знать, что тебя осудят, осудят обязательно и скидку не сделают. Что больше всего бесит - не только люди, но и ты сам не подозреваешь, что в тебе есть такое дерьмо. Или забываешь. Короче, иногда всплывает такое, что ты и не подозревал, что такое вообще существует. И когда оно всплывает, для тебя самого это такой же шок, как и для того, на кого оно выплеснулось. Так вот: люди всю жизнь относились ко мне лучше, чем я того заслуживал, но они в ужасе убегали бы от меня, если бы видели моё истинное лицо. Утешься, друг мой. Всё проходит, и это пройдёт.
   Ему легко было говорить , а я не знал, как смотреть ей в глаза. Мне предстояли съёмки с ней в финальной сцене. Слава богу, что в финальной.
   Когда я появился на съёмочной площадке, Елена даже не посмотрела в мою сторону. В тревоге я ожидал команды режиссёра. Наконец ассистент объявляет: "Дубль первый!". Я думаю: " И единственный", и решительно, хоть и с дрожью в коленях, вхожу в полутёмные декорации - подвал главного злодея.
   Елена, в изорванной одежде и потёками туши под глазами, поворачивает ко мне измученное лицо с блестящими от слёз глазами. В её взгляде читается разрывающее душу знание - что-то ужасное произошло с ней, надругательство, после которого она уже никогда не будет прежней. Я бросаюсь к ней, и на меня накатывает волна сожаления и отчаяния.
   - Аня! - вырвалось против воли, с надрывом, и мой голос звучит странно и пугающе в напряжённой, звенящей тишине. - Слава Богу, ты жива!
   Я обнимаю её крепко-крепко, словно хочу вобрать в себя тоску и боль. Залечить её рану. Её колотит, и я сам начинаю дрожать. Вдруг я отстраняю её от себя и смотря прямо в глаза, спрашиваю:
   -Что...что он сделал с тобой? Что же он сделал...
   Её губы трясутся, она не в силах говорить, но я по взгляду понимаю всё.
   - Нет, - шепчу я, плача. - Аня, нет!
   Я вновь обнимаю её. Она срывающимся шёпотом произносит около моего уха, горячим дыханием обжигая щёку:
   - Он...чудовище.
   Она что-то вкладывает мне в руку.
   Нож. Я, поражённый, смотрю, как блики скользят по лезвию.
   - Давай, - быстро шепчет она, задыхаясь, широко раскрытые глаза смотрят сквозь меня. - Он в спальне. Давай, сделай это.
   Я шокировано перевожу взгляд с неё на нож и обратно.
   - В чём дело?- её тон вдруг становится ледяным. В нём появляется первобытная слепая жестокость. - Ты же хотел сделать что-нибудь для меня? А как дошло до дела, в кусты? Давай, убей его, убей!
   Я нервно сглатываю. Крепче сжимаю нож. И, пошатываясь, шагаю к тёмному проёму двери.
   - Снято! - выкрикнул режиссёр, и я с облегчением ушёл с площадки, на ходу принимая поздравления, похвалы, пожимая руки. Режиссёр самодовольно объявил: " Я всё-таки сделал из них настоящих актёров!". Он приписал все заслуги себе, хотя это не было даже нашей заслугой.
   Лена стояла в общем кругу. Рассеянно принимая комплименты. Мне казалось, ещё миг, и она бросится на меня с проклятиями, вымещая ярость.
   Но тем же вечером, встретившись с Сергеем в условленном месте, я обнаружил её за его столиком.
   Сергея всё это, по-видимому, страшно забавляло.
   - Ну что, Женёк, заходи на огонёк! У нас тут, видишь, долгие проводы, лишние слёзы.
   Лена вспыхнула:
   - Как ты можешь так шутить? Ты говоришь о моих чувствах!
   - Ой, глупости это всё, - махнул он рукой. - Не стоит принимать всё близко к сердцу.
   - Моя любовь - глупость? Я готова всё тебе отдать, себя всю, всё что у меня есть! И ты это смеешь называть глупостью?
   -Да, - осклабился Сергей. - Смею. Любовь - прекрасное чувство, но преходящее. Мы получили от неё всё, что можно, и теперь друг для друга бесполезны. Нельзя ставить в своей жизни на любовь, нельзя и ждать от неё слишком многого. Вот Вы (он подчёркнуто уколол её этим "Вы", и она вздрогнула, закусив губу) увидели, какой я подлец и трусишка, а всё туда же: "Всё отдам, себя отдам!". Ей-богу, это что-то истерическое. Воистину, после соблазнения самое тяжёлое с женщинами - стряхнуть их с себя. Вцепляются, как клещи. Покажешь истинное нутро - как слону дробина!
   - Я люблю тебя! Люблю!
   - Ну, себя-то по-любому больше любите, хоть и говорите, что "всё отдадите". Это только слова и попытка овладеть. Вы способны на многое, я верю, но желания у вас эгоистические; вы знаете, что у нас, мужчин, развито чувство долга. Нет для женщины лучшей тактики, чем "себя отдать". Принести себя , так сказать, в жертву. Всю себя отдать, а потом всего меня забрать. Нет уж, не приму я вашей жертвы.
   - Как ты можешь быть таким жестоким?! - с отчаянной мольбой вскрикнула она.
   - Чрезвычайно просто-с. Жизнь...делает нас такими...когда-нибудь вы поймёте... А пока - терпите, милая, терпите. Это пройдёт. Этим надо переболеть. Да, это именно болезнь, причём одноразовая, вроде кори. И вообще, - он усмехнулся. - Клин клином вышибают.
   Она плеснула ему водой в лицо.
  
  
   Вечер 24 октября. Я бесцельно бродил по дому, словно призрак, в поисках сам не знаю чего; сел, взял пульт от телевизора.
   Диктор с профессионально-невозмутимым выражением лица и голоса таким же тоном, каким только что докладывал о встрече президента с королевой Албании протараторил:
   - И сегодня днём произошло печальное событие: у выхода из редакции своей газеты "Фемида" был застрелен неизвестными из проезжающей машины известный журналист Константин Доренко. Судя по описанию, это был черный "мерседес" с тонированными стёклами. Друзья и соратники Доренко считают, что это была месть со стороны одного из разоблачённых Доренко коррумпированных политиков. Правоохранительные органы Москвы намерены возбудить уголовное дело.
   Перевернув листок, диктор продолжил с тем же выражением лица и тем же тоном:
   - Вчера произошло открытие нового зоопарка...
   Я выключил телевизор и отложил пульт. Я чувствовал себя так, словно меня оглушили поленом.
   Я посидел в онемении минут двадцать, а потом встал и пошёл на кухню варить себе кофе.
  
  
   Очень плохо спал. Проснулся в ледяном поту и напряжённо прислушался: кто-то осторожно ступал босыми ногами по лестнице. Я мысленно увидел эти ноги - бледные, с багровыми вздувшимися венами и россыпью лопнувших сосудов. Это ноги Висельника, которого я боялся в детстве. Он висел, покачиваясь, в проёме моей комнаты, с выпученными и запавшими глазами, вывалившимся языком, безвольно повисшими скрюченными руками. И теперь он шёл, шёл ко мне. Это Сергей. Он пришёл, чтобы отомстить.
   Дверь со скрипом отворилась: он вошёл, волоча ноги и широко расставив руки со скрюченными пальцами. И медленно, с наслаждением задушил меня, злобно ухмыляясь.
   Такие мучительные, страшно правдоподобные кошмары я помню по золотым денькам своего детства. Я всегда жил в страхе, после того как услышал, как папочка избивает мамочку. Она напилась, и он избивал её. Они друг друга стоили. Он колотил её лбом об стол, а стол трясся и ножки ударяли о батарею, и та оглушительно звенела при каждом ударе - будто били кувалдой в Царь-колокол - и от этих ужасных звуков я весь сжимался и вздрагивал. Вскрики пьяной матери, избиваемой отцом - самые уродливые звуки на свете. Нечеловеческие. Похоже на кваканье. Они режут слух. Они разрывают душу.
   Когда случается нечто, ломающее твою жизнь, ты сначала ничего не чувствуешь и даже не думаешь над этим. Тебе кажется - это прошло, и всё. Забудем. Но последствия сказываются медленно, исподволь; и они необратимы.
   Это как поражение радиацией - люди не видят, что ты гниёшь изнутри, с виду всё в порядке, да ты и сам сначала не понимаешь, что что-то не так; а потом боль разрывает тебя, но никто не понимает в чём дело; и видят только, что ты корчишься и гниёшь, и в ужасе прогоняют: "Фу, какой страшный! Прочь, вонючка!"
  
  
   Решил прогуляться и сильно отдалился от дома. Бродил какое-то время по берегу озера, слушая ленивый, убаюкивающий плеск воды.
   Почти у самой Каменки встретил Боголепова.
   - У вас какой-то помятый вид, - покачал он головой. - Бледный, круги чёрные вокруг глаз... вы плохо спите?
   - Ничего, не беспокойтесь.
   - И уединение, видимо, на вас так действует. У вас, наверное, много чего плохого в последнее время произошло.
   - Ну да, - усмехнулся я. - Друг умер. Разве мало?
   - Да, это шок... я ему говорил, что его образ жизни не доведёт его до добра. Ведь чего только не вытворял!
   - А вы так много о нём знаете?
   - Каждый в этой стране хоть что-то да слышал...он оброс легендами. И если хоть половина из них верна - далеко он зашёл, слишком далеко. Мчался он опрометью по жизненной дороге, вот и занесло на повороте.
   Какое-то время шли молча. Присели отдохнуть на склоне пологого холма. Нежная акварельная синева неба плавно вливалась в искрящуюся золотом озёрную гладь. Небо и вода любовно смотрелись друг в друга.
   - Честно говоря, я заворожён красотой этого мира, - сказал Боголепов.
   - Неудивительно, - отозвался я. - А теперь посмотрите на это.
   Я указал на следы человеческого пребывания под деревом у подножия холма: пепелище с обгорелыми корягами, кучи мусора, словно в насмешку над природой наваленные повсюду, презервативы со сгустками спермы, подгузники с засохшими детскими какашками, салфетки с жёлто-бурыми соплями, пластиковые тарелки с блевотиной, окурки. Пустые водочные, пивные, винные бутылки, кукла с выжженной промежностью (ребёночек забавлялся).
   - Всё загадили, - процедил я. - И ребёночек пример берёт. Такой же свиньёй и вырастет. Я рад, что у меня нет детей. Человек приходит в этот мир чистым и становится грязным.
   Боголепов с тревогой и удивлением воззрился на меня.
   - Вы это слишком близко к сердцу-то не принимайте.
   - Мда, Господу Богу нашему не позавидуешь. Деревце воздух очищает, а мы леса вырубаем. И гадить мастера. И при этом высшими творениями себя считаем! Его дети родились чистыми, против Него же восстали и вымазались в говне. Себе я не хочу такой участи. Потому и радуюсь, что детей нет.
   Я встал, нервно прошёлся туда-сюда. Меня охватила возбуждённая горячность.
   - Так с чего мы великие? Что городов понастроили, картин понаписали, теорий из пальца повысасывали? "Вселенная, оказывается, бесконечна!" - вот до чего за миллион лет допёрли! Какое величие ума! Муравьи, между прочим, тоже муравейники строят и тлей доят, и так же с чувствами отдельной особи не считаются! Нет, смейтесь не смейтесь, а мне всё больше верится, что мы - какая-то аномалия, ошибка природы, раковая опухоль на теле планеты. И потому нас быть не должно. Хорошо бы случился какой-нибудь Вавилонский потоп, чтоб нас смыло с лица Земли. Только чтоб уж окончательно. Как я презираю себя за то, что я человек!
   - Да вы просто Гитлер какой-то! - вырвалось у Боголепова. - "Люди-муравьи". Легко так о людях думать, взаперти сидя. Идиотов, конечно, много развелось. А вы оглянитесь, может, и отыщите жемчужину в навозной куче. Жизнь одна, прожить её надо с радостью.
   -Вот! Все так говорят: " Один раз живём, смысл в наслаждении. Человек пришёл в этот мир, чтобы радоваться, а не работать. А то что приходится работать, так это мир неправильно устроен". Вот - уже и работать не хотим! Как при закате Римской империи. Всё в этом мире какую-то пользу приносит, цели общей служит. Бабочка-однодневка пыльцу разнесла, в воздухе станцевала - и до свидания! Мы с какого-то перепугу рождены, чтобы ржать, жрать, пить, трахаться, вокруг костра прыгать? И гадить! Поэтому - муравьи мы! Да в глубине души все так и думают, если правде в глаза посмотреть. Все истерически вопят: "Самореализация! Самореализация!". Человек у нас любим и уважаем, только если целей своих достигает. То есть убийца, который хорошо обтяпал дельце и наварился на этом - мужик, а философ, лежа на диване размышляющий над вечными вопросами - не мужик. Нет, это какая-то Вавилонская башня, цивилизация наша! Полмира куплено, полмира - продано. И в той страсти, с какой её строят, Только тщеславие и садомазохистский экстаз. Как приносили раньше кровавые жертвы богам плодородия, так и сейчас отдаются безропотно прогрессу. А что, если и нет никакого прогресса, а только необратимая деградация?
   - Вот вы сами себе и противоречите! - засмеялся Боголепов. - То говорите: все для цели какой-то рождены; теперь ругаете, что цели великие ставят.
   - Да не те цели-то! Духовное развитие, очищение души - вот какие цели должны быть! Потому что спасение отдельной души - это спасение целого мира! Но как это может быть в обществе, где смеются над самим словом "душа"?
   - Ну , это не ново, ещё Достоевский об этом говорил.
   - Не грех и повторить. А то, я вижу, плохо въелось. Человечество впало в маразм. оно забыло то, что знало раньше. Так и должно быть: ведь между поколениями у нас передаются практические навыки выживания и обывательская мудрость, а на духовный опыт плюют. Ведь для достижения целей он бесполезен - даже вреден. Каждое поколение заново открывает для себя Библию, великое искусство, философию. Но сейчас цели на первом месте. О, как я ненавижу эти самые слова: "цели", "карьера". "целеустремлённость", " самореализация"! А теперь с младых ногтей: бедняга ещё в горшок ходить не научился, а его уже прочат в министры юстиции и дрессируют, как собаку. И вот вам поколение, ничего не открывшее в духовном плане. Человек обрёл невиданную свободу выбора... вот он и выбирает. А своего ничего не создаёт. Его мозг атрофировался, дух пассивен. Эта "свобода" так его оболванила и связала по рукам и ногам, что ему можно впихнуть что угодно - желательно, в разжёванном виде... или даже отрыгнутом., вон как ворона птенцов кормит - и повести на любую кровавую бойню, лишь бы лозунг был погромче.
   - Ну хорошо: вот в Средние века все были одержимы спасением души... так что, нам в крепостное право вернуться, на иконку креститься, печки по-чёрному топить?
   - Раньше по трое суток на колу умирали за идею - за и-де-ю! - а сейчас пальцем погрози и в штаны наложат. Может, в бедности жить лучше, здоровее?
   - И от холеры умирать. Вы то время не идеализируйте. Вас там не было. Убийства, казни...
   - Но не самоубийства же. И не резня со скуки. Теперь люди уже с жиру бесятся, нашли развлечение(в этом же смысл жизни): из окон машины по детям стрелять. В борьбе за выживание, конечно, друг друга едят, но это хотя бы в голове укладывается.
   - Во многом вы правы, хотя я большего ретроградства в жизни не слышал. Сами то вы живёте в доме со всеми благами нашей погрязшей в пороках цивилизации. Да и не кажется вам, что они потому все богу молились, что страдания облегчить больше нечем было? Наркотиков, например, не было - а как они появились, так и засунули Бога в ящик. И потому смешно, когда стонут: "О, у меня нога болит - как Бог допустил это?". Бог не является причиной страдания; наоборот - страдания рождают в голове утешительную мысль о Боге. Он не может послать никаких несчастий, (как и избавить от них), они сами преотлично рождаются и даже размножаются, мы их сами на грядке выращиваем. Каждый носит своё счастье в кармане... и несчастье тоже. Если есть какая-то Высшая Сущность, то она внутри нас.
   - Я вам скажу крамолу: мне легче признать Бога жестоким, чем усомниться в его существовании. О, как я рад, что он жесток - так с нами и нужно. Я рад, что каждый день кто-то умирает - одной тупой овцой меньше. Это ерунда, что человеческая жизнь священна, "все люди братья" и т.д. Это опять-таки, чтобы нас утихомирить, чтоб сидели и не дёргались. Я. может, и чувствую, что все души на Земле связаны. Ну и что? Раковая опухоль - тоже часть меня, и что мне, не удалять её? Исламисту американец - не брат! Людоед из Африки мне - не брат! Пока человек - язва, маньяк, детей в печке сжигающий, или какой-нибудь чечен, присылающий матери отрезанную голову и гениталии сына - не брат он мне во Христе, и прочь от меня! Нет, не все достойны жить, и сорняки надо выполоть.
   - Прямо Инквизиция какая-то! - засмеялся Боголепов. - А кто решает, кто сорняк, а кто нет? Кому умирать а кому нет?
   - Я решаю!
   - А на каком основании?
   - На том простом основании, что мне эта мысль в башку пришла! Себя я овцой не считаю. Нескромно, скажете, несправедливо? А и чёрт с ним! Гадишь вокруг себя - жри собственное дерьмо, вот моя справедливость! В крайнем случаю предлагаю всех под корень И - создать человека заново. Или что-нибудь поумнее.
   Боголепов вздохнул:
   -Эх, вот до чего философия доходит. Вот уж не думал, что когда-нибудь услышу такое. Тем более от вас. Вы, можно сказать, один из лучших людей, которых я знаю.
   Я почувствовал, как на губах выдавилась ядовитая усмешка.
   - Хорроший челов-е-е-ек! - протянул я. - Что такое хороший человек? Зачем быть хорошим человеком? Если можно быть последней сволочью и отлично устроиться?
   Он хотел сказать что-то, но смолчал. Встал. Пошли дальше.
   - А знаете, - не унимался я. - Эти свиньи - ещё не самое худшее. Те, кто не сорит, природу охраняет, Богу молится, чего-то там строит - ещё хуже!
   - Милый мой, да почему же хуже?
   - Ну во первых, потому что всякое действие есть зло и "творить добро" невозможно. Ну подумайте сами: те просто всё дерьмом забрасывают, да на том и успокоятся. В грудь кулачком себя не бьют. А те, другие, всю мировую кашу и заваривают. Они что-то типа "созидают" и потому "великими" себя считают. Свидетели Иеговы сто лет уже вопят, что грядёт Апокалипсис, им прямо не терпится, невмоготу уже. И заявляют: "Все сдохнут, а мы праведные, мы избранные, мы войдём в Царствие Божие и будем мирно жить, мёд-пиво пить, по усам текло, в рот не попало". Гринписовцы тоже со сладенькими улыбочками мурлычут: "Мы так гордимся тем, что нами достигнуто! Мы служим Великому Делу спасения природы!". Они за подвиг считают, что сохранили пять особей уссурийского тигра! А ничего, что до них другие вырубали леса и истребляли зверюшек? И что не будь нас, "царей природы", ничего не пришлось бы восстанавливать? Это всё равно что головорезы придут, вырежут вашу семью, ноги-руки отрубят, а какой-нибудь добрый самаритянин придёт кормить вас внутривенно и утку выносить. Вам легче от этого? Того не понимают эти "великие подвижники", что для Природы их дело - не только не подвиг, но вообще как мёртвому припарка, и что мы ей, природе, так задолжали, что за миллион лет не вернуть. Всё настолько загублено, что и восстанавливать попросту нечего. Ничего эти жеманно улыбающиеся спасители человечества не сделают, это всё беспомощное барахтанье. Вот, например, какая-нибудь там Луиза Хей... Все эти просветлённые, которые из ямы выбрались, меняют одни иллюзии на другие. Раньше всё у них было плохо - теперь всё хорошо. Прошлое было дурным сном, она сама была виновата, теперь поумнела и т.д. Да, не хочется возвращаться к прежнему ужасу - как бродяге, зашедшему в тепло с двадцатиградусного мороза - но зачем же прятать голову в песок? Всё у ней теперь в розовом цвете! Возится с больными СПИДом, женщинами, которых мужья бьют - а туда же: "Человек рождён для счастья, как птица для помёта". Короче, всё прекрасно, наступает эпоха Водолея и т.д.: " Мы прожили ещё один замечательный день, я гармонично общаюсь с миром, во мне искра божественного". Ты-то с миром гармонично общаешься, а он с тобой ни хрена не гармонично; ты на улицу с улыбочкой вышла, а тебе нож в живот - тот, кто "искру божественного" в себе не ощутил ещё, не успел как-то...
   А уж Курпатова, какого-нибудь Ричарда Баха или Коэльо почитать - так жизнь просто увеселительная прогулочка: нищие у него - самые счастливые люди! В Бразилии, на пляжах, где бананы на каждой пальме - может, и так; а у нас они дохнут с мороза и голодухи, отовсюду их гонят; им -то рассказывай о "силе позитивного мышления", "любви к своему телу" - вонючему и заживо гниющему, ха-ха! - об эпохе Водолея и т.д. Она, то есть Луиза Хей, утвеждает , что царствие Божие уже наступило, потому что она вместе с 20-ю спидоносцами сшила лоскутное одеяло. Ну всё, теперь я спокоен. Я знаю, как все проблемы решить - одеяло сшить! Или пройти путь Сантьяго. Только дайте мне денег слетать в Испанию, а то мне духовное обновление не по карману.
   Я умолк, тяжело дыша. Мне вдруг стало невыразимо тошно.
   -Могу я высказать свои соображения? - поинтересовался Боголепов.
   - Дело ваше.
   - Вы говорите: просветлённые не спасут мир. Но и вы ничего не делаете и даже, кажется, это и проповедуете: всё раздолбать и заново перелопатить. Но это всё ерунда. Я знаю, вы сами страдаете и боитесь страдания. Вы не практикуете то, что проповедуете, а она - практикует - потому что берёт на себя меньше. И у меня слово с делом не расходится. Мы, люди практические, в облаках не летаем; и в том успех человечества, что оно умудрилось на двух стульях усидеть, Бога и Мамону повенчать. У нас теперь без библейских заповедей и состояния не сделать, бизнес не построить. И священники вместе с меценатами вместе искореняют зло - социальное, другого и не существует. Нищие? Мы их накормим.
   - Зло только социальное? А из-за чего люди друг другу глотки грызут ?
   - Из-за денег - вернее, их отсутствия. Все сыты - и драться не за что. Неужели лишите их этого? Или, может, опять блокаду ленинградскую устроить, чтобы испытать всех страданием? Известно, чем это испытание закончится - людоедством, вот чем. Человек и так сутками изнывает: куда всё катится? Чем это всё закончится? Чем сердце успокоится?
   - О да, людям бы только сердце успокоить, мозг усыпить, брюхо насытить. Впрочем, хватит и одного брюха - а уж остальное приложится. Но ничего на этом не закончится. Народишко всегда бунтует, всегда недоволен. Особенно русский народишко. Его накорми, так он будет с жиру беситься - из-за того уже, что "зажрался" будет недоволен. Сколько ни пихай, а всё мало. И сытость портит пуще голода. Вы знаете, что в семьях часто это приходится наблюдать: жена с мужем плечом к плечу борются с жизненными трудностями, а достигнут благополучия - тут-то в глотки друг другу и вцепятся. Боже. Как вы насчёт социальных проблем заблуждаетесь! Да если их решить хотя бы на 70%, мы и вовсе облик человеческий потеряем. На Америку-то посмотрите!
   - Ну вот, новый чёртик из табакерки! Ну давайте, мастер парадоксов, бейте наповал!
   - А слыхали вы, что в Вышнем Волочке полугодовалому ребёнку сделали прививку от очередного вируса гриппа - то ли свинячьего, то ли индюшачьего - и он умер? И что прочие, несмотря на заплаченные за прививку 500 рублей, заболели? А сделали все поголовно. Во всех учреждениях объявления висели: "Ваша жизнь в опасности, не откладывайте на завтра". Это было чисто предприятие по заколачиванию денег, а они ещё и о будущем позаботились, то есть на самом деле всех заразили, чтобы к ним прибежали уже по необходимости. Каждый год новая эпидемия, и они её сами из пальца высасывают. Это о чём говорит? Больные кончились. Змея медицины поймала собственный хвост. Всех вылечили, теперь приходится всех заражать. Вы никогда не задумывались над таким парадоксом: врачам невыгодно, чтобы все были здоровыми, ментам невыгодно, чтобы все были честными. Наше общество, этот "Дивный новый мир" Олдоса Хаксли, так устроено, что питает само себя за наш счёт. И я готов первый аплодировать исламистам, если они нашу насквозь прогнившую культуру уничтожат - как варвары разрушили Рим!
   Боголепов уже смотрел на меня с нескрываемым сочувствием.
   - Да у вас и впрямь нервный срыв. Слишком долго в уединении провели, да ещё и жёлтых газетёнок начитались. Это всё так... чудовищно.
   - Да разве я неправильно говорю? Разве жизнь не такая?
   Он ничего не ответил.
   Минут пять шли молча, до самой окраины Каменки. Впереди белела каменная церквушка с черепичной многоскатной крышей, заколоченными окнами и массивным амбарным замком на изъеденной ржавчиной железной двери.
   Мы поднялись по вытоптанной тропинке( церквушка стояла на широком пологом холме в стороне от дороги).
   - Это...та самая? - спросил я, смотря на запертую дверь, словно заворожённый.
   - Да, - кивнул Боголепов. - Мне её ещё Сергей Юрьевич показывал.
   - Он что, в церковь ходил?
   - Ходил... и я с ним зашёл. Смешно было...Наш общий друг всегда выкидывал какой-нибудь фокус.
   - А подробнее?
   - О, это интересная история...особенно в контексте нашего дружеского спора. Сергей Юрьевич решил поставить эксперимент, проверить одну свою теорию. Он, видите ли, вообразил, что священники и вообще верующие обязательно должны быть лицемерами и озлобленными мизантропами. В глубине души, по крайней мере.
   Он обосновывал эту мысль так:
  
   1). Уверяясь помаленьку в своей "праведности" и "избранности" , возгордиться должны.
  
   2). Они столько терпят лишений, а люди веселятся, и не видно никакой награды за стойкость - другие имеют всё, а им ничего.
  
   3). Ненависть к людям есть необходимое условие христианства...или его неизбежное следствие. Короче, они идут рука об руку. Твоя жизнь, твои цели, твоё горькое знание отделяют тебя от людей. Ты стремишься очистить их, а они топчут друг друга, развратничают, пьянствуют, ржут как обезьяны. Инквизиция, охота на ведьм, убийства во имя Христа были от излишнего идеализма, слишком фанатичной веры.
  
   - Ну и как это было?
   - Слушайте. Стояли мы пред входом, как сейчас с вами стоим, и он признался мне чуть смущённо: " А я ведь боюсь заходить. Кажется, все сразу увидят, что я за тварь. Всю мою подноготную". Я говорю: "Не бойтесь. Здесь люди добрые". Тут он мне про эксперимент и выдал. А дело было в марте. И на нём шапочка смешная - ну, знаете, с рожками, как у чёртика. Перед дверьми остановилась ещё старушка - из тех, что. кажется, третью мировую переживут - поклонилась и перекрестилась, а он нет, и прёт прямо в шапке с рогами. Она: " Что ж ты, батюшка, не сымаешь?". Он: "Думаете, меня Господь так не примет?". - "Что ты, сынок, положено так!". - "Что вам положено, мною наложено!".
   И оставив её в недоумении, шагнул внутрь.
   Справа от входа - прилавок ; там женщина продавала свечи, иконы, ладонки, книги. Он ей: "Детка, мне полный бак семьдесят второго. И стёкла протри, за мной не заржавеет". Она тоже сначала опешила, а потом накинулась: "Не шумите! И головной убор сымите, молодой человек!". Он: " Я не молодой и тем более не человек!". Присмотрелся к иконам, выставленным на полках для продажи. Присвистнул: "ЁЁЁЁЁперный театр...икона стоит пять с половиной тысяч! Чудотворная, что ли? Дороговато стоит исцеление от Бога. В платную клинику лечь и то дешевле!". Тут же подскочили на разборки какие-то "деловые колбасы": "Кто ты такой??!" - "Я Дьявол" - заявил он и сделал резкий выпад в их сторону. Они так и отпрянули.
   Он им: "Значит, за надеждой сюда явились? Это что же с человеком должно произойти, чтоб он всякую надежду потерял и искал её в каком-то храме, который просто декоративная лачуга?".
   Та самая старушка, которую он у входа огорошил, испуганно перекрестилась: " Ох ты, батюшки!". Он тут как-то устыдился, или испугался, что и впрямь накинутся на него, или задор прошёл - но вдруг опустил глаза, посерьёзнел и направился к выходу. У меня гора с плеч. Но не таков наш пострел. В дверях как развернётся, и со смехом указывает на прилавок: "Торговцы во храме! Юродствуем во Христе?".
   В общем, еле ноги унесли.
   Потом, уже спустившись с холма, он обернулся и задумчиво проговорил, как-то про себя, но всё-таки обращаясь и к о мне: "Храм Божий...что же там я хотел найти... что-то там должно быть...что-то такое... в общем, что то там должно быть, - заключил он со смехом.- Что-то я думал, что там должно быть". Я сказал: "Вы там ничего не найдёте".
   Он замолчал, таинственно улыбаясь.
   Я сказал:
   - А ведь он ничего не доказал . Сам ведь спровоцировал. И так все люди: засядет в голове идейка, и как только не извернутся, лишь бы результат подогнать. Как угодно факты извратят.
   - Скажу о том, что я видел. Одна набожная пожилая дама привела внучка в церковь, после службы и благочестивейшего приобщения к Богу, они выходят и она уже через пять шагов орёт на него матом за то. что он побежал и споткнувшись, упал, запачкав новую курточку: "Чтоб ты сдох, бестолочь!".
   - Что же. Это порочит человека, но не веру. Так частенько бывает, но...
   Я кивнул, разглядывая дверь.
   - Хотите войти?
   - А вы можете это устроить?
   - Любую дверь можно открыть. При желании.
   - Чем? Пальцем?
   Он не ответил.
   -Наверное, там ничего интересного.
   - Действительно, там внутри нет ничего интересного. Ну, вы куда? Я в город.
   - А я обратно.
   Пожали руки. Я спустился с холма и пошёл домой.
  
  
   Я вколачиваю длинный толстый гвоздь в ладонь Иисуса. По краям раны пузырится чёрная кровь. Кисть корчится, как пришпиленный булавкой паук. Несмотря на крики толпы я слышу оглушительный треск косточек и хрящей, хрипы, клокочущие в горле жертвы.
   - Ну что, святоша, воссияет истина на земле? - засмеялся я и плюнул в его изуродованное, в запёкшейся крови лицо, прямо в уставленный на меня скорбно пронизывающий глаз.
   Меня переполняли животная сила и кровавое исступление.
   Сунул руку под набедренную повязку, нащупал что надо; коротким кинжалом перерезал связку у основания. Святоша засучил ногами в агонии. Я продемонстрировал толпе окровавленный кожаный мешочек, брезгливо держа двумя пальцами подальше от себя.
   - Теперь он точно чист и непорочен!
   Толпа завыла и заверещала от хохота и от ужаса.
   Я швырнул яйца Сына Божьего в лицо какой-то бабе. Новый взрыв истерического обезьяньего смеха.
   - Ну что же ты? - повернулся я к жертве. - Ты говорил, вера творит чудеса! А себя даже спасти не можешь. Зачем же м н е верить, если я что хочу то с тобой и ворочу?
   Я с наслаждением вогнал последний гвоздь в его скрещённые ступни.
   - Ну вот, - удовлетворённо выдохнул я. - Мы - грязные свиньи. Ты чист. Мы торжествуем, мы смеёмся, мы в рожу тебе плюём. Сейчас убьём тебя, пойдём жрать и трахаться. Так чего стоит твоя вера?
   - Вера...не...по...поможет мне спастись...но поможет вос...воскреснуть. Спасибо тебе брат. Я люблю тебя.
   Ярость ударила мне в голову. Мне был ненавистен этот пронзительный, полный муки и сочувствия взор. Ещё более были ненавистны эти тошнотворные слова: "Я люблю тебя"; я пальцами выдрал скользкий упругий глаз, порвав глазные мышцы. Он изогнулся в агонии.
   Я сидел у его ног, задыхаясь. Мысли путались.
   Смерть меня возвысит, смерть меня возвысит. Жертвуя собой, спасаешь мир. Великий чувствует вину за преступления, которых не совершал. Вина...перед всеми за всё. Благослови врага своего и прокляни друга своего. Первый душит, второй обнимает...чтобы задушить в объятиях.
   Когда пришли снять его с креста, я сидел и катал глаз по ладони. Блаженно улыбаясь.
  
  
   Я проснулся и лежал ещё часа три, наблюдая, как верхушка дерева покачивается за окном. Ветер играл с зелёной гибкой веткой, касался нежно и вкрадчиво; мне виделся в этой любовной игре какой-то тайный смысл, которого я, как ни старался, никак не мог постичь.
   Хоть бы на минуту избавиться от мыслей! Я хочу, чтобы мне вырезали мозг. Ты ищешь смысл жизни вместо того, чтобы жить. Ты уверен, спокоен и твёрд, пока не придёт черёд действовать, или пока не столкнёшься с правдой. Как я понимаю тех, кто прячется за ложью, кутается в неё, как в плед. Мечта, мечта, сладкий сон. Конец мечте. Можно всю жизнь прожить в грёзах, ничего не сделав. Но жить в мечтах безопаснее, чище, лучше и ярче. При этом с возрастом привыкаешь, что большая часть мечт не исполняется. Никогда.
   Или я ошибаюсь? Господи, как бы я хотел ошибаться! Мне так грустно. Если бы вы... если бы вы знали, как мне грустно, если бы могли видеть, как мне грустно, если бы вы могли понять, как мне грустно. Да, если бы вы могли понять. Если бы.
   Разве эти твари захотят помочь, понять, посочувствовать? Открой свои чувства, свою слабость - и тебя растопчут с торжествующим визгом. Они говорят: "Не замыкайся, открой своё сердце!" - потому что никому не нравится, когда дурак умнеет. Нет, никто не поможет, не проси помощи, ничего не проси - возьми сам, или будешь несчастен. Всё через пот, кровь и слёзы. Вырви живое кричащее счастье из чрева жизни, иначе ты недостоин жить. Небеса кинут тебе подачку - а ты не найдёшь смелости даже принять её. Надо тебе, чтобы разжевали и в рот положили. Ты ждёшь манны небесной. Ты паразит, жалкий глист, ползающий в дерьме, твои органы атрофировались. Ты ищёшь материнскую сиську, чтоб пососать и утешиться. Ты барахтаешься в липкой трясине. Ты вырос в грязи. Ты любишь грязь. И если судьба вытолкнет тебя на свежий воздух, ты сделаешь всё, чтобы вернуться в нечистоты. Ты закидаешь ими всё вокруг. Ты несчастен, потому что боишься счастья. Ты боишься своих самых сильных желаний. Пока тебе не дадут хорошего пинка, ты не начнёшь шевелиться, ты не начнёшь даже по-настоящему думать.
   Остаётся только воскликнуть: "Господи, каким идиотом я был!" - но почему ты прозрел, только получив тумака? Дело - то уже зашло слишком далеко. Жизнь разрушена, мечты растоптаны, лучшие чувства поруганы, и винить некого кроме себя. Ты ничего не можешь с этим сделать, потому что ты - ничтожество. Все кто плевали тебе в лицо наслаждаются победой над тобой, их переполняет животное торжество.
   Господи, я унижен и раздавлен. Господи., если это - как и Хиросима, и Освенцим, и Гулаг, и Чикатило с его дьявольским везением в 1984 году - входит в твой Великий План, то на черта он мне такой нужен?
   Бесконечность падения, чёрная дыра отчаяния.
  
  
   Я встал наконец, но был в сверхрасслабленном и чувствительном болезненном состоянии. Будто кожу содрали, и даже дуновение ветра причиняет боль. Так чувствует себя улитка, лишившись панциря.
   Я нетерпеливо и жадно затолкал в себя всё, что было в холодильнике, проглотил пилюли и развалился опять на диване со счастливой улыбкой. Но через минуту нестерпимая тяжесть навалилась на грудь, и прошлое вновь набросилось на меня.
  
  
   Лужайка перед террасой была забита машинами, лоснящихся в свете фонарей.
   Едва я подошёл по подъездной дорожке к дому, как у меня под ногами взорвалась мина. Я замер в ужасе и смотрел на миллион ярко блестевших осколков, рассыпавшихся на дорожке. Кто-то засмеялся наверху в раскрытое окно. Я задрал голову, но насмешники юркнули в полумрак комнаты.
   Внутри всё сжалось от дурного предчувствия. Громкая музыка, вульгарный резкий смех, какофония голосов, тошнотворная смесь дешёвых парфюмов, дорогого вина(вернее, перегара) - всё это хлынуло на меня ледяным душем.
   Я вошёл.
   Все друзья в сборе. Одни уже "хороши", другие - "готовы". Никто почти не обратил на меня внимания. Критик Зобов сверкнул линзами очков, отражавших свет люстры. Разин покровительственно склонил голову. Дима, одиноко куривший у раскрытого окна, приветливо кивнул.
   Пожали руки. Я сел на подоконник.
   - Где Серёга?
   - В город поехал. Чего-то там из жратвы не хватает.
   - А дом оставил... на растерзание вандалам? С ними и годового запаса не хватит.
   Мимо пробежал толстый лысый карлик в женских колготках. Больше на нём ничего не было.
   - Во, Видал?! Такая тусовка - чертям тошно! В аду и то поприличнее. Посмотри в окно.
   Я обернулся и увидел дорогие шёлковые подушки, висящие на дереве как ёлочные игрушки.
   - Это со второго этажа, из спальни выбросили. Тут у некоторых товарищей от чрезмерных возлияний родилась гениальная идея " провести ревизию": "Эй, смотри - подушки!". - "Говно подушки!". - "На хер!". - "Смотри, люстра!". - "Говно люстра!" - раз! - в окно - "Часы с кукушкой!" - "Говно!". Панель плазменную тоже отодрать пытались. Обломались, но стаканом в экран запустили - в качестве моральной компенсации.
   Я шёпотом сквозь зубы выругался.
   - Нет, ты слушай дальше: стоим вчера на террасе с Серёгой, курим, подбегает вот этот член в колготках, который щас тут ползал, и жалуется: "Серыч, чё у тебя в туалете одеяла, подушки?". Серёга чуть окурком не подавился: "О чём ты, радость моя?". Тот потащил его ... в спальню, к гардеробу. Он там опорожнился! И уже очередь : первый пошёл, второй пошёл, третий пошёл, с облегченьицем...Эх, не хочу и вспоминать! Домой хочу, к маме!
   - Ну ладно, не расходись, не расходись! Вон ты на меня слюнями уже брызгаешь!
   - Ничего, это в некотором роде почётно...
   - Ну так где он теперь?
   - Кто?
   - Серёга, кто.
   - В город поехал, ещё бухла надо.
   - Мда... а здесь валтасаров пир во время чумы... - я обвёл взглядом танцующих, жующих, ржущих, ожесточёно спорящих, с глубокомысленным видом сидящих. - В его репертуаре. Давно уехал-то?
   - Часа три назад.
   - Что?!
   - Ну он же по прямой не ездит. В сто кабаков завернёт.
   - Ещё из-за него переживать!
   - Да успокойся! К ночи приползёт.
   Горло пересохло. Я подошёл к столу с напитками и освежился минералкой.
   - Чего вы минералку-то дуете? - прицепился Зобов. Его плешивая макушка лоснилась в свете люстры. Вялые мясистые губищи(со складками вечной брюзгливости в уголках) растянулись в лукавой улыбочке. - А чего покрепче? А?
   - Спасибо! Если все писатели сопьются, вам некого будет гнобить.
   Он затрясся в икающем смехе, потирая мозолистые ладошки.
   - И то верно, хе-хе-хе... люблю людей с юмором. А ведь вас называют "человек без улыбки".
   - Чтоб человека правильно понять, его надо наизнанку вывернуть.
   - И опять-таки вы правы! Сергея-то нашего Иваныча и на атомы мало разобрать, хе-хе-хе...Художник! Гений! Божественный безумец! - его вдруг осенило воспоминание. - А! Вчера-то, вчера-то чего устроил! Вот эта гарпия, - указал он на роскошную самку в зелёном шёлковом платье с глубоким декольте, сидевшую ,закинув одну роскошную ногу на другую, ещё более роскошную. В кресле с бокалом шампанского. - Вчера пустила слушок: мол, затащу Серёженьку в постель в его же доме, при живой жене! В этом-то вся и соль, чтоб обязательно при жене. А ведь она её подруга! Весело, как по-вашему? Ну, а вот эти господа, - он указал на двух неизвестных мне субъектов - одного высокого с сонным нахальным лицом и мелкого, стриженого ёжиком - которые что-то жевали, перешучивались и громко ржали, так что изо рта валились крошки. - Вы, кстати, знаете, кто они?
   - Понятия не имею.
   - Да? А они тут уже хозяйничают, на диван с ногами, пальцы веером, сопли пузырями, с Сергеем Иванычем как самые закадычные друзья...короче, они с этой вроде как в сговоре, весь вечер перемигивались, и Сергея Иваныча...
   - Юрьевича!
   - Что?
   - Сергея Юрьевича.
   - Ага, Сергея Юрьевича всё подбивали: " А слабо тебе её здесь при всех отыметь?", и подливают ему, подливают... А он: "Мне это как тебе соплю высморкать!".
   - Ну и что, что?!
   - Не знаю, как сказать...отыметь не отымел, но свой кус пирога отхватил... Говорить конкретно не буду, я отвернулся, не видел толком... зато жена видела! - захохотал вдруг он. - Такой скандалище вышел! При всех! Здесь же стояли и орали друг на друга: "Ты мне праздник испортила!". - "А ты мне жизнь испортил!". - "Ну давай, ори, ори! Выйди на площадь и ори! Чтобы все слышали! Тебя же дурой и назовут!".
   - О Бо-о-оже! -я зажмурился и стиснул зубы. - Серёга, что ты наделал?
   - Вот-вот, - весело покивал Писарев. - Сумасшедший дом в аду. Да-а-а-а...наломал наш гений дровишек, налома-а-ал...и главное, эти-то подначили, и сами же больше всех над ним ржали! Вот и приглашай их после этого в дом!
   Удручённый и обеспокоенный, я сел в кресло. Что делать? По соседству, как на грех, сидела та самая мегера в шёлковом платье. Её тело источало столь жаркий и властный (главное - властный) - призыв, обращённый ко всем и каждому - так печка источает тепло, которое греет всех, кто подойдёт близко, - что у меня против воли задрожали руки и отнялись ноги.
   - Мужчина, скажите что-нибудь, - томно улыбнулась она.
   Я изо всех сил сжал губы, боясь, как бы меня не вырвало какой-нибудь пошлостью.
   - Мужчина! Ну развлеките меня, что вы такой нудный-то?!
   - Э... О чём вы хотите поговорить?
   - Это Я должна думать?! Вы мужчина, вы должны думать!- она захохотала. - Ну и баран!
   Мне в лицо словно плеснули помоями.
   Дима с побелевшим от ярости лицом подскочил к ней и крепко схватил за руку.
   - Э-э-эй! Больно! - заверещала она.
   - Да угомонишься ты, тварь?!
   - Оставь её. Ты же видишь, она пьяная.
   Он потащил её к дивану, не обращая внимания на отборный и неотборный мат, которым она его покрывала. Она упиралась в ковёр каблуками, но он так рванул, что она потеряла равновесие, с размаху налетела на диван, её ноги подкосились, и она рухнула на него.
   И расплакалась.
   - Крокодиловы слёзы, - пробормотал озадаченный Костя.
   Все замерли, уставившись на неё. Повисла неловкая тишина.
   И тут кто-то громко постучал по дверному косяку. Все вздрогнули и повернулись в ту сторону. В дверях стоял Сергей и обводил присутствующих насмешливо - добродушным взглядом, говорившим: "Опять вы без меня расшалились, детишки!".
   - Что, картина Репина "Не ждали?",- шагнул он в комнату, смеясь. -Извините великодушно, что задержался; на шоссе авария - кровь, мозги, трупы. Очень интересно...так, а это что за мыльная опера? - кивнул он на плачущую.- Короче, ясно. А, Женёк, ты здесь?! Сынку, дай я тэбэ обныму!
   Он крепко сжал меня, чуть не переломав кости.
   - Где пропадал? Почему раньше не приехал? Я тут, понимаешь, уже два дня ногти грызу: "Где Женька?! Где Женька?!", а он...
   Сергей вдруг пустился вприпляску по кругу и заорал:
   - Ну где ж ты бродишь , милый друг! Тру-ту-ту... кхм. Ладно...мужички, помогите кто-нибудь ящики с шампунем дотащить.
   Все засмеялись, даже плачущая улыбалась, вытирая слёзы.
   Сергей и двое друзей приволокли ящики с "Клико" и грохнули на пол у стола. Бутылки весело задребезжали.
   - Гуляем! - крикнул Сергей. - Маэстро, музычку!
   Его мигом обступили.
   - Серёжа, а бассейн в доме есть?
   - Ага! "Бассейн"! Мы с вами чё, в Калифорнии? Настоящая русская банька! До неё дойдёт свой черёд! Ох, я вас веником прогоню, девочки! - он выпростал руки, привлёк к себе двух девушек, включая мегеру, и , выбрасывая ноги выше головы, принялся танцевать канкан. - Сейчас здесь будет жарко, мама! Так, ладно; я отлучусь на минутку, а вы пока выпейте за упокой души...ой, то есть, тьфу - за моё здоровье! Короче, ешьте, пейте, веселитесь, чтоб по усам текло, за шиворот попало...Приду, кого увижу трезвым, покусаю(взрыв смеха).
   Он ринулся к лестнице. Взлетев на десятую ступеньку, обернулся и едва уловимым кивком показал: "за мной!".
   Я выждал минуту, и скромненько-незаметненько поднялся по лестнице. Сергей сидел в кабинете - ноги на столе, в зубах сигара.
   - Ну чё, Женёк, как тебе гулянка? Чего нового-хренового?
   Я молча смотрел на него, сложив руки за спиной.
   - Ах, да, - как бы припомнил он. - Вика от меня ушла.
   Я усмехнулся.
   - Слышал уже. Напели...Да, можешь сказать, что это за неизвестные господа у тебя?
   - Это всё отличные ребята!
   -Конечно... так что там у вас стряслось? Что ты творишь, друг сердешный? Зачем ты её при всех опозорил? Она была твоей последней надеждой!
   Он сел и устало закрыл лицо руками.
   - Видишь ли, всё вышло не так, как я думал... не такой я человек. Я действительно хотел этого, мы тогда ещё говорили о детях, помнишь?
   - Да, помню. Ты плакал.
   - Да! Я искренне тогда говорил: "Завязываю. Начинаю новую жизнь"...и искренне всё это вчера своими же загребущими лапами похерил. Я думал, что стану счастливее, но теперь вижу, что и такая жизнь не лучше. Задыхаюсь я, понимаешь?
   - Шило у тебя в заднице, вот что я понимаю.
   Он вздохнул.
   - Это уж, видно, судьба. Я из тех, кто осушает бокал до дна и разбивает об пол. На счастье.
   - А бокал-то не жалко?
   - Блин, давай не будем! И вообще - откуда ты знаешь, может, я не любил её вовсе? Хотел любить, а не любил. Может, мне просто нравилось, что о н а так меня любит и в рот мне смотрит? Вот я на ней и женился... знаешь, из серии: любят одних, женятся на других, хахаха...
   Он подскочил к столу, вынул из ящика пистолет и помахал в воздухе.
   - А? Хороша игрушка? Увидишь, сегодня я кое-кого напугаю!
   - Лучше убей.
   Я развернулся и вышел.
   Что дальше? Я отправился на вокзал и уговорил Вику вернуться. Из кожи вон лезть не пришлось. Она, кажется, для того только и ушла, чтобы вернуться. Все сделали вид, будто она вернулась с пятиминутной прогулки. Вика же так обрадовалась, что он принял её обратно, что даже мирно поговорила со своей заклятой подругой
   Я ел салат и пребывал в благодушном настроении, пока не подсел Разин.
   Он промыл мне мозги. Скрутил и выжал. Мы с тобой отлично поработали, мальчик мой. Мы много заработали( в основном, то есть на 90%, конечно, он). А можем ещё больше. Мы выйдем на новый уровень. Только нужно писать чуть более коммерчески. Если бы ты умел создать имидж... тебя бы приглашали туда-то и туда-то. О тебе бы писали. А о тебе не пишут .Тебя не зовут. Ты никому не нравишься.
   - Меня это не волнует. Я хочу быть настоящим русским писателем, изображающем правду жизни. А не как эти все, которые пишут в стиле: "Захватывающий роман-мелодрама о невероятных ограблениях, которые совершает скромная служащая банка, после того как сама стала жертвой мафии. Она борется с мошенниками их же приёмами и постоянно переигрывает их, получая, впрочем, от этого не только моральное, но и вполне ощутимое материальное удовлетворение". Это аннотация. А вот начало: "Она разделась медленно, задумчиво, и оставшись нагой, выбрала ярко-красный пеньюар, чтоб не было заметно следов крови". Так пишут дебилы для дебилов; и я не боюсь задеть чьи-то долбанные чувства! Да, дебилы для дебилов, для разжиревших прыщавых матрон, мечтающих о принце на белом коне. Смехотища! Эти писаки пороху не нюхали, жизни не знают, землю не жрали. "Выйти замуж за миллионера", "Стать звездой", амуры - вот все их интересы и их аудитории! Это не русские писатели, это - московские писатели: да-да, они все московские, и неважно, где они живут - в Москве или Урюпинске. Простите, мне теперь нужно подышать свежим воздухом.
   Я вышел на террасу. Ночная прохлада обвеяла разгорячённое лицо. Полная луна медленно и плавно скользила по небесной глади, минуя рифы облаков.
   -Женёк! - гаркнул из-за спины Серёга. - Ты чего здесь, звёзды считаешь?
   Он встал рядом со мной и закурил.
   - Полнолуние сегодня, - сказал я.
   - Мда... обострение у маньяков.
   Я усмехнулся.
   Он жадно, с наслаждением вдохнул душистый лесной воздух.
   - А-а-а-ах!...Люблю я природу! Мне нужно было стать каким-нибудь орнитологом. Я тут видел на островах, как чайки цаплю гоняли, - мечтательно сказал он. - А знаешь, что голуби целуются? Я раньше не верил, а недавно сам видел. Да-да, клюв в клюв, с языками, прям как мы! У них всё как у нас, всё как у нас... Он, короче, такой с белой полосой на клюве, с хохолком на башке, с воинственным взором - а она кроткая голубка. Он её терроризирует, клювом в шейку зарывается, а она - извивается, уклоняется, мол, я не такая, я жду трамвая. Он её заклевал почти уже - ни в какую! Тут он, значит, нахохлился, в сторону поковылял - типа, иди ты, дура. Ну, теперь она его принялась окучивать не по-детски. Он зоб раздул. Она ему хвост подставляет - его аж лихорадка забила! Клювом у себя в закромах он что-то начал обтачивать. Ну, дальше они в воздух взвились - да я бы всё равно глаза опустил! Стыдоба же!
   Мы немного помолчали, слушая стрёкот сверчков в уютной, обволакивающей тишине. Он вдруг задумчиво проговорил:
   - Интересно, а как ёжики сношаются?
   Я рассмеялся:
   - Ты в своём репертуаре!
   - Нет, ну действительно - везде одни иглы! Внутривенно, что ли?
   -Не могу знать. Но могу сказать точно: не будь тебя, мы бы все точно со скуки сдохли!
   -А! - махнул он рукой. - Идите вы все... ничего вы не понимаете, вы сухие и чёрствые люди! Ладно, ты здесь будешь? А я пойду, залью тоску сердешную.
   Я спустился к озеру. Луна, покачиваясь и подрагивая, подмигивала мне из воды; изломанный силуэт дерева, лунное отражение, тёмная гладь озера - всё это, казалось, изо всех сил стремится привлечь моё внимание и поведать вековую тайну - ждёт много столетий именно меня.
   Я чувствовал приятное успокоение.
   И какой ужасающий контраст...
   Я обернулся. Яркий слепящий свет золотыми снопами выплёскивался на траву. Тёмные силуэты в окнах изгибались в экстазе и агонии, дёргались в судорогах, по-обезьяньи кривлялись, прыгали по столу. Ледяной ужас сжал сердце. На миг показалось, что в этом доме слились время и пространство; что это сцена, на которой разыгрывается извечная человеческая трагедия. Нет, они не боялись грешить и попасть в ад. Ад уже здесь, они отлично прижились в нём, он проник в их кровь и тёк по венам. Они знали, что такое неугасимый огонь. Он выжигал их изнутри.
   Поэтому они и пили.
   Я вернулся в дом. Сергей сидел во главе стола, рядом по-амикошонски развалился его новый друг с сытой самодовольной рожей. По другую сторону сидела Вика. Она бросила на меня взгляд, полный тревоги. Сергей показался мне грустным и поникшим. Он курил, опустив глаза. Вокруг смеялись.
   Друг похлопал его по плечу и подмигнул тому, другому.
   - Красивая у тебя жена. Серёга1 - хлопнул он его опять по плечу. Не бережёшь ты такое сокровище! Тяжело, наверное, с ней супружеский долг-то выполнять? Все соки выпивает.
   - Да нет! - подхватил второй. - Трын-трын - и гуляй , Вася, стреляй уток.
   Первый засмеялся, икнул, и хлопнул Сергея по плечу, так, что тот выронил сигарету.
   - Хреновый из тебя муж, Вася!
   Сергей побагровел, грохнул кулаком по столу, всё подпрыгнуло и задребезжало. Сам дом подпрыгнул и задребезжал стёклами. Сергей резко выпрямился, вынул из кармана пистолет и наставил в переносицу наглецу. Тот закашлялся маринованным грибком.
   Все застыли и смолкли.
   - Ну что, смешно?- процедил Сергей. - Сейчас всё кончится. Конец веселью. Всех вас, шакалов, положу.
   - Не на...до,- просипел друг.
   Повисла неловкая тишина. Сергей молча, со странной усмешкой буровил эту жалкую тварь взглядом. Я заворожённо смотрел на лоснящийся в свете люстры ствол. Сергей вдруг опустил пистолет и склонил голову, словно забыв о присутствующих. Но всё равно никто не двигался. Он задумчиво посмотрел на пистолет и усмехнулся.
   - Надо же, какая славная вещица... А ведь так нечестно, - обратился он ко всем сразу. - С игрушкой против безоружного. Нечестно. Но как всё легко, когда не по правилам. Плевать на правила!
   Он задрожал. Все застыли в ожидании чего-то страшного.
   - Я давно хотел увидеть брата, - сказал он тихо. - Да, интересно, как он там... Простите, что я так... простите...Прости, Брат!
   Он приставил пистолет к виску и нажал на курок.
  
  
   Меня вдруг затошнило. Я бросился в туалет и выблевал съеденное утром, забрызгав весь унитаз. Диафрагма болела. В висках стучала кровь. Я взмок от пота.
   Проглотил пилюли, поднялся в кабинет и рухнул в кресло. Откинулся на спинку, закрыл глаза.
   - Таня, - простонал я. - Таня...
  
  
   Курок сухо щёлкнул. Все шумно выдохнули.
   - Испугались, бедненькие! - захохотал Сергей. - Так я вам и выпущу мозги в тарелочку! Не дождётесь!
   Его обступили и принялись хлопать по спине.
   - Ну Серёга, ну шутник!
   - Этот, этот-то как испугался!
   - В штаны-то не наложил?
   - Сам ты наложил! Иди отсюда , вонючка!
   - Гагагагагааа!!!
   - Серёженька, милый, не пугай меня так! У меня чуть сердце не разорвалось!
   Когда восторги поутихли и гулянка вошла в прежнюю колею, я подошёл к нему.
   - Что на тебя нашло?
   - Муха укусила!
   - Я серьёзно спрашиваю.
   -Женёк, отвянь! Мир - дерьмо, и люди в нём актёры! Ладно, иди развлекайся, а то ухо отгрызу!
   Я сел в кресло. В соседнем внимательно наблюдал за происходящим Боголепов.
   - Наш общий друг сегодня расшалился, - задумчиво проговорил он.
   - Не впервой! Когда-нибудь он точно застрелится.
   - Не застрелится.
   - Вы его не знаете. Он как ребёнок со спичками. За ним глаз да глаз. Он совсем себя не контролирует.
   - Здесь никто себя не контролирует. Иногда я сомневаюсь, что в мире вообще кто-то что-то контролирует.
   - А Бог?
   Обольстительная гарпия с холодными и пустыми глазами, в зелёном платье, сидевшая у стола, положив ногу на ногу, расхохоталась.
   - Что, радость моя, тебя развеселило? - подскочил Сергей.
   - Он в Бога верит! - ткнула она в меня неестественно длинным ногтем.
   - В Бога? - он пытливо взглянул на меня. - А ты нет?
   - Что я, дура совсем?
   - Действительно... глупый вопрос... А я вот верю.
   - Ты-ы?!
   - Да! Во-первых, надо было в церкви венчаться, и я в него поверил. Это я для жены присмирел. Во-вторых, хотелось бы верить, что он есть. Сейчас это не модно, знаю. И это понятно: нет Бога - нет греха. Всё позволено, то да сё. Но в чём здесь экстрим, в чём, так сказать, пощёчина общественному вкусу? Сосунки! Им нужно, чтобы "все было позволено", чтобы на ель залезть и зад не ободрать, чтобы безопасно было. А я говорю: есть Бог, есть грех, и кара страшная... и всё равно твори что хочешь!
   - А, всё шутишь, Серёжа!
   - Ага, - кисло улыбнулся он. - Шутю. Так , ладно. Мне жену надо успокоить, что-то она носик повесила.
   - Да не умрёт она! Посиди со мной ещё!
   - Посижу, милая, посижу... и полежу. Всему своё время. Не будем ставить телегу посреди лошади, как говаривал незабвенный Виктор Степанович Черномырдин.
   Она захохотала, довольная. Он испарился.
   - Так вы приглядите за другом-то, - сказал Боголепов.
   - Пригляжу... этих бы ещё разогнать. Как я их всех ненавижу!
   Боголепов усмехнулся.
   - Странный вы человек... Мизантроп! Впрочем, это по книгам видно. Как там у вас в "Змеином источнике"? "Сочувствовать людям - значит опуститься вместе с ними на четвереньки и лакать из змеиного источника". Не в бровь, а в глаз. А я вот совершенно лишён божественной искры. Душу бы Дьяволу продал за какой-нибудь талант... хоть бы из пластилина лепить. Многие готовы продать за величие душу... но я их понимаю.
   - Цена слишком высока. Вы не захотите её платить.
   - А вы?
   - А меня не спрашивали. Авансом взяли.
   Пьянка пошла вразнос. Все переступили черту, когда ещё можно чему-то удивляться. Люди теряют стыд, и вместе с ним уползает куда-то в угол и чувство собственного достоинства.
   Маски сорваны. Все орут, визжат, хрюкают, проползают под столом. Пляшут на диване. Кидаются помидорами. Целуются, сношаются, плачут, блюют, мочатся в углу.
   Я поднялся в спальню и лёг в темноте. Дом ходил ходуном. Мы своим весельем расшатали всё Мироздание, и оно скоро обрушится нам на головы.
   Сначала это смешно. Но потом дело заходит слишком далеко, и никто уже не смеётся. Почему люди не боятся веселья? Я боюсь веселья. Тот, кто хочет прожить легко, живёт очень тяжело. Я хочу жить тяжело, и я живу тяжело. Нет мучительного несоответствия между желаемым и действительным. А легко не будет. Никогда. Жизнь - это гора: чем выше забираешься, тем тяжелее ноша за спиной, а силы убывают. Теперь я это знаю. В двадцать я этого не знал; жизнь не выучишь по конспекту соседа. У каждого свой урок, жестокий урок, и познаётся он через боль. Никто не даст правильные ответы, ведь ты никогда не задашь правильные вопросы. Неважно, счастлив ты или нет, мир создан не для твоего удовольствия, без твоего счастья он как-нибудь проживёт. Поэтому ты вынужден искать ответы, искать вслепую, нет ни генеральной репетиции, ни пробных прогонов - только одна попытка, и ты узнаешь, что просчитался, уже падая в пропасть...
   Я спустился вниз, ослепнув от яркого света.
   Стерва стояла в трусиках посреди комнаты; Сергей и тот, пугачом пуганый, изгибаясь, слизывали сливки с лоснящихся набухших грудей.
   Дима в кресле осоловело взирал на это зрелище.
   - Весело живёт, - прокомментировал он.
   - Да... а где Вика?!
   - А, - он вяло махнул рукой. -У них тут опять Санта-Барбара.
   Произошло вот что. Вика, счастливая от примирения, расслабилась и простила подругу, та с ней поворковала, поворковала; Серёга подскакивает, обнимает её и Вике бросает: "Можно мне с ней поговорить?". "Да, конечно"-и растерянно пробормотала Вика(со слезами на глазах). Надя расхохоталась, взяла со стола блюдо с праздничным тортом и влепила подруге в лицо.
   - Все ржали. Как кони! - засмеялся Дима. - Блин, ты бы видел, тоже смеялся. Это было так угарно! И Серёга тоже ржал! Конечно, она в слезах и соплях смылась. Ну чего обижаться-то?! Это всего лишь шутка! Шутка!
  
  
   Я впал в полудрёму, из которой меня вывел топоток лапок по полу. Я вздрогнул и осмотрелся.
   В углу, привстав на задние лапки и обнюхивая воздух, шевелилась крыса.
   - Я же... убил тебя, -прошептал я онемевшими губами.
   - Не-а, - крыса облизнулась. - Это ты мамашу укокошил, царствие ей небесное, а она успела нас, выродков, выродить. Да, нас уже много! Имя нам - Легион! Ты нас всех никогда не убьёшь! Скоро вся власть наша. Мир уже принадлежит нам, только вы об этом не подозреваете.
   Крыс подбежал. Запрыгнул мне на колени, привстал опять на задние лапки и ощерился.
   - Да. никакое вы не высшее творение Божье. Как вы смешны в своей гордыне! Да, вы - ошибка! Вас надо уничтожить! Вы сами себя уничтожаете. Это уже началось.
   Крыс заметался туда-сюда, войдя в раж. Он прополз по моим ногам, я подавил крик отвращения.
   -Да, смешно устроен ваш мир, - рассуждал крыс. - Вы с рождения в цепях, а мните себя свободными. А вы ничего не делает по своей воле. Ваша воля - не ваша воля, и слова не ваши, и мысли не ваши, и желания не ваши - а вы за них убиваете, и боретесь за "свободу". И тем самым Им на руку играете. Да, человека надо изничтожить!
   Я с молчаливым ужасом взирал на него. Тот замер и минуту смотрел мне в глаза, пытаясь проникнуть в мой внутренний мир, понять моё устройство. По-видимому, моя душа не показалась ему интересной.
   - А что, - осклабился он. - Как тебя сегодня на толчке - то прорвало, а? Ещё одно доказательство того. что человек - всего лишь животное. Только гадить и мастера!
   Мне нечего было возразить.
   - Да, хорошо, пожалуй, что в книгах об этом не пишут. Герои в туалет не ходят. Опять таки человек читает и тешит своё тщеславие: "Я срать не хожу, я принц!". Но это всё классика, старое доброе чтиво. А современные-то балуются, и , пожалуй, даже перебарщивают. Это кто так умы-то раскрепостил? Джеймс Джойс , кажется? Он, он, голубчик. Я хотел бы вернуться в прошлое и придушить его за опошление литературы! А с другой стороны...пусть это бред. Но кто сказал, что искусство не должно описывать бред? Тем более что жизнь всё более напоминает бред. Она все больше становится похожей на психоз. Литература и описывает этот психоз.
   Крыс запрыгнул мне на грудь и вцепился коготками в лицо.
   - Да, всех вас, твари, уничтожим! Мы - хозяева Земли!
   Я погнался за ним. Он юркнул в щель в полу, она развёрзлась, как бездна; я тоже нырнул туда, мы бегали по всему дому, и комнаты перемещались, как в кубике Рубика, и всё мелькало перед глазами кошмарным калейдоскопом; и открывались миллионы скрытых от глаз комнат; люди целовались взасос, пили, веселились, читали Камю и резали друг друга. Они были в грязи, дерьме, хилы и уродливы, на ногах кандалы и цепи; внизу дышал вонючим холодом колодец, сверху неумолимо опускался маятник, и полчища крыс подползали сзади, и стены смыкались - а люди беззаботно смеялись и гордо вскидывали головы; и я там был - я произносил страстные монологи, и все слушали с открытыми ртами; я всех врагов и предателей жестоко наказывал, я ломал голыми руками кости, я смеялся им в лицо и плевал в глаза. А они и пикнуть не смели!...
   Да, я гнался за ней, а она неожиданно превратилась в прекрасную бабочку, крылья которой светились изнутри и переливались всеми цветами радуги., и я никак не мог её изловить. Я хотел взять её в плен, держать в клетке, а надо бы прикормить, приручить, взять лаской А так она дразнила меня, выскальзывая из пальцев и рисуя картины того, что было бы, поймай я её.
   Я выбрал не ту стратегию. Но я понял это, только потерпев поражение. Всё, чего так страстно желаешь, всегда ускользает, ускользает, ускользает я не знаю что дальше я хочу знать что дальше я иду в темноте мне страшно хахаха я люблю тебя твоё лицо преследует меня в горячечных снах бред бред всё бред всё так фальшиво только боль истинна мне так больно так больно больно больно
  
  
   Утром я спустился в кухню. Достал яйца из холодильника.
   На заднем дворе заскрипело кресло-качалка.
   Я вздрогнул и выронил яйцо. Оно медузой растеклось по кафелю.
   Я бросился на террасу и оцепенел.
   В кресле качалась Вика.
  
  
   Интервью С.Грановского( "7 Дней", март 2009 года):
   - Почему Вы решили остепениться?
   - Сергей: А что? Прожить с одной женщиной 40 лет , не изменяя ей? Это был бы захватывающий эксперимент!(смеётся). Даже не знаю, реально это или нет. Надо попробовать(Смех). А если серьёзно - засиделся я в девках, что уж говорить!
   - Вика: Мне тоже нужно с этим торопиться! Скоро уже не нужна никому буду(улыбается). Мне 24, возраст, когда действительно можно красиво влюбиться, практически прошёл. Можно сказать, я вскочила на подножку уходящего поезда!
   - Сергей: Судьба сделала мне неожиданный подарок. Странная штука жизнь - то рыло в корыто, то из грязи в князи. Вы только вслушайтесь, как имя звучит - Виктория! Победа!
   - Вика: Он всегда побеждает, поэтому его все любят.
   - Сергей: Для меня ключевые слова - "любовь" и "победа". Можно сказать, это синонимы.
   - Поэтому в ваших книгах Любовь всегда побеждает?
   -Сергей: Да , всегда побеждает любовь.
   - Вика: И Добро.
   - Сергей: И бабло!
   - В: Он каждый день говорит, как он счастлив со мной. Это так мило!
   - С: Да, я стараюсь быть милым. Теперь, прежде чем ляпнуть что-нибудь, я трижды подумаю. И перекрещусь.
   - Как вы познакомились?
   - С: Всё было очень жёстко. Я поехал в рекламный тур по городам и весям матушки -Расеи. В Тверь заехал. Ну, само собой, встретился с читателями в библиотеке. Подписываю книги. И тут часа через два этого нескончаемого процесса, когда у меня уже рука опухла и перед глазами все поплыло, Она подошла. А я раздумывал, то ли слинять, то ли прямо там застрелиться. Взгляд поднимаю... и как молния поразила! Душа свернулась, а потом развернулась. Дрожащими руками, ни черта не соображая, черканул под росписью номер телефона. Как-то не по - голливудски , да? Чтобы девушка звонила первая, сама, МНЕ? Ошибка, простительная лишь новичку. Вечером возвращаюсь в отель. Грызу ногти. Вдруг звонок: "Мне это не снится?". Тупо так отвечаю: "Не знаю. Может быть...". Не помню, о чём мы там говорили. Но с первой минуты понял: мы всегда будем вместе, мы повязаны на небесах. Сразу возникло ощущение какой-то лёгкости. Всё как в романе "Слишком долгое прощание". Оказывается, в жизни такое возможно!
   - Как ваши отношения развивались дальше?
   - С: Встречи, поцелуи, вздохи. Безумно счастливые дни, недели, месяцы...
   - В: Чем больше мы узнавали друг друга, тем сильнее влюблялись.
   - С: Вот-вот, а я привык к другому сценарию. Она, оказывается, моя фанатка. С самой первой книги. Это она тогда прислала мне флакон со слезами и записку: "Мои слёзы за кровь сердца". Глубокая натура!
   - В: Все мне говорили: "Он купается в деньгах, у него миллионы женщин! Он никого никогда не любил, он мужлан, поматросит и бросит!". Ну прямо всем было дело до нашего счастливого мирка! Этот говорили люди, которые его ни разу не видели в минуты нежности.
   - С: В чём -то они правы. Я раньше находился в состоянии перманентной войны со всем миром и оставлял за собой выжженную землю. Как Печорин. Но он плохо кончил, а я не хочу. Я никакой не мачо, напротив, очень чувствительный и ранимый парень. Просто я хотел защитить своё уязвимое сердце. Все мои прежние пассии сначала смотрели на меня с восхищением, а потом начиналось: "Мне не нравится то, мне не нравится это". И ни одна не думала о том, счастлив ли я. Наверное, не тех выбирал. Но теперь всё, в с ё! С ней всё будет по-другому.
   - В: Видите - как его можно не любить? Я поначалу побаивалась его. Я была уверена - в душе он так же прекрасен, как и внешне, иначе бы он не написал все эти прекрасные книги - но сами понимаете, слухи, сплетни... Я мечтала о нём, как о принце, без особой надежды, что мечты воплотятся в реальность... а теперь представьте, что вы долго мечтали о принце и наконец встретили его! Что вы в первую очередь почувствуете? Испуг!
   - C: Да, она не хищница.
   - В: не знаю. как я не убежала, когда он посмотрел на меня. Я была просто очарована им ещё во время выступления.. Он рассказывал о себе с юмором, был раскован и естественен, поразил зал своим обаянием. Я раньше не видела живого писателя, но в моём представлении, они все должны быть увальни и зануды! Ну, знаете, это стремление всегда сохранять умный вид... Одно из замечательных свойств Сергея - глядя на него, никогда не скажешь, что он писатель. Я это замечала ещё по фотографиям на задней обложке, но в жизни он оказался даже красивее. Короче, страх страхом, а ноги сами пошли к нему. От волнения я забыла все заготовленные фразы и только молча пялилась на него, думая, как глупо выгляжу. Он взглянул на меня как-то тревожно, и ... тоже как будто трусил!(засмеялась она).
   - С: Что ты! Если бы ты знала, как я тогда сдрейфил! Я думал, у меня сердце в штаны упало!
   - В: Это и дало мне какую-то смутную надежду, хотя я не могла поверить и боялась прояснять этот вопрос для себя же самой. Он молча расписался и подал книгу без обычной улыбки. Я обвинила в этом свою скованность и ушла в слезах.. " Дура!" - ругала я себя. - "У тебя был шанс, и ты его упустила!". Домой пришла, книгу открыла - а там телефон! Часа четыре уговаривала себя позвонить. Это было всё равно что выйти на связь с Богом.
   - Когда планируете пожениться?
   - С: В июле, в день её рождения. Убьём сразу двух зайцев. Мы повязаны на небесах, поэтому будем венчаться в церкви. Да-да, я всерьёз об этом подумываю! Бог сделал мне такой замечательный подарок, когда я совсем отчаялся. Как когда-то послал мне Женю Лаврова - луч света в тёмном царстве завистников и прихлебателей".
  
  
   И вот она качается в кресле, смотря на меня робко и испуганно. Темные круги под глазами. Воспалённые веки, роскошная тёмная шевелюра спуталась. Она была очень бледна и вообще вся будто поблёкла.
   Я смотрел на неё, неловко улыбаясь, не в силах сказать что-нибудь веселое и приветливое; сделать вид, будто ничего не случилось и мы остались прежними.
   Она бросилась ко мне и порывисто обняла, уткнувшись личиком в грудь.
   - Женя, - глухо проговорила она. - Женя.
   Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.
   - Я так рада, что ты здесь, - зашептала она. - Если бы ты знал, как мне было плохо!
   Обнимая её, я почувствовал, как она слаба.
   - Ты сядь, сядь.
   Она села и вновь начала раскачиваться, глядя отрешённым взглядом прямо перед собой.
   - Где ты пропадала весь этот месяц?
   Она рассмеялась:
   - А ты где?
   Я сел на траву у дерева, прислонившись спиной к грубой коре.
   - Как я слышал, две недели в лечебнице. А потом? Сбежала?
   - У мамы под Тверью. Веришь ли, за всё время не то что из дому - из комнаты не выходила. Всё в кровати лежала, кошмары один за другим смотрела. Насильно кормили, с ложечки - как в детстве. Всегда мечтала о такой жизни.
   Она вновь засмеялась. Да, не было бы счастья , да несчастье помогло.
   - Как жаль, что я на похоронах не была.
  
   - Нет, это к лучшему.. Шумихи избежала. Ты читала газеты?
   - Хотела, а не давали. Да у меня сердце бы разорвалось! - закричала вдруг она почти истерично, и слёзы потекли по щекам. Она закрыла лицо руками, и плечи затряслись. -Господи, за что, за что? Где справедливость?
   Она достала из кармана жакета платок и уголком вытерла слёзы.
   - Выгляжу я наверно ужасно, - улыбнулась она. Ты прости мне эту мелодраму. Я в последнее время сама не своя. То плачу, то смеюсь. К нам и гости перестали ходить, как корова языком слизала. А мама бояться меня стала. Всё на цыпочках ходила. Телевизор даже не смотрела. А я ещё и запила... нет, ты на меня так не смотри. Я так, потихоньку. Только чтоб успокоиться. На диету, Женечка , села, так что от лежачей жизни не потолстела.
   - Какая ещё диета?
   - Такая вот диета: на завтрак бодрящие амфетамины. На ужин - успокаивающие денатураты, вместо обеда рислинг. Да уж, не водку жрала.
   - Неужели мать тебя не удерживала?
   - Куда там - чуть ли не за руки держала! Да я всё потихоньку...
   - Я и сам пилюли без конца глотаю: серпасил от тахикардии, бензедрин для стимуляции мозга, разные мелочи для снятия побочных эффектов того и другого. И это уже несколько лет, каждый день, в максимальных дозах! Это чтобы работать по 12 часов в сутки, обеспечивать жену... Недавно прочитал аннотацию к одному из средств: злоупотребление вызывает галлюцинации, бред, серьёзные сосудистые нарушения, летальный исход, - криво ухмыльнулся я. - Если я это до сих пор выдерживаю, я выживу и в ядерную войну... Что ж, раз ты здесь, живи сколько хочешь. Мой дом - твой дом... да он и был твой... да, тебе ведь все деньги достались! Ты можешь себе жильё купить.
   - Потом об этом подумаем...сейчас мне не хочется забивать себе голову...
   - Ладно. А пока здесь обретайся. Я ведь тоже рад, что ты приехала. Ведь и впрямь думал, что ты на себя руки , не дай Бог, наложила или ещё что . Боялся. Знаешь, я тоже здесь с катушек потихоньку съезжаю. Один, в пустом огромном доме, и мысли такие... Ум за разум заходит. Вчера послышалось, что Серёга меня зовёт. Шёпотом, будто из стены; я ухо приложил: и впрямь шёпот, вздохи. Какое-то чавканье, будто кто-то кого-то ест. Мне показалось, с а м дом вздыхал и чавкал.
   Вика вздрогнула.
   - Ну, ты страсти какие-то рассказываешь! Я сюда, понимаешь, на покой приехала, а у тебя тут призраки в стенке. Ты поосторожнее со своими таблетками.
   Я встал:
   - Пойдём, что ли, кофейку выпьем.
   Пошли на кухню.
   - Знаешь, сказала Вика. - Я что-то голодная, пирожок за 10 часов только и съела.
   - Яичницу сварганим.
   - Ты тоже хочешь? Давай я нам обоим пожарю. Где они у тебя? Вон на полу одно! А посуды-то сколько грязной! Совсем одичал ты без женской заботы.
   Она усадила меня за стол, собрала тряпкой яйцо с пола, поставила сковородку на горячую конфорку.
   - Давненько не брала я шашек в руки!
   - Ты в переднике мило смотришься, - улыбнулся я.
   Она пристально посмотрела на меня.
   - Ты улыбаешься не как он... - тихо сказала она. - Впрочем, куда вам всем до него... Он был удивительным. Таким... разным. Всегда удивлял. В нём был всё, о чем можно мечтать.
   - Да, он воплощал в себе мечты и чаяния людей. Он был тем, чем другие только грезят стать.
   - Второго такого не найти в целом свете. Он особенный.
   - Прекрасно, но его больше нет.
   - То, что я с ним пережила... уже ни с кем так не будет.
   - Его больше нет.
   - Его невозможно забыть...
   - Немало и неприятных минут он тебе доставил.
   - Да, но если любишь, всё простишь. Сейчас любого бы стерпела - лишь бы жив был. Ох, как же я его любила! Как в кино - страстно, безумно. Вот уж не думала, что в жизни такое бывает. Что ж, счастье - мгновенно, такова жизнь, но оно не забывается.
   - Ты яйца-то жарь.
   - Ах, да...
   Она встала, открыла дверцу холодильника.
   - А масло где?! - закричала она в таком отчаянии, что я подпрыгнул на табурете.
   - Постой, где-то на полках у меня...
   Она начала торопливо раскрывать дверцы и шарить по полкам.
   - Нашла!
   Масло тонкой струйкой потекло на разогретую сковороду и зашипело, и затрещало, и капли заплясали по поверхности.
   Вика шлёпнула шесть яиц и сбавила газ.
   Я начал резать хлеб, колбасу на круги.
   - Ты что так тонко режешь, как бедный родственник! - возмутилась она, выхватила нож и отрезала четыре толстенных колеса. - Вот, ешь как мужик!
   Яйца шкворчали на сковородке, наливаясь и взбухая. По кухне поплыл дразнящий аромат.
   - Ну, Викуся, корми хряка на убой!
   - Ну как? - с надеждой посмотрела она на меня.- Съедобно?
   - Было бы несъедобно, я бы не ел.
   - Знаешь, мне порой кажется, что он не умер. Это ещё одна выходка, он живёт под чужим именем где-нибудь в Сибири, наблюдает всю эту шумиху и потешается.
   - Да, это всё очень смешно. Наверняка он ржёт как обезьяна.
   Она схватила тарелку с остатками яичницы и швырнула в меня. Я пригнулся и услышал, как рухнула в раковину сушилка и оглушительный дребезг разбитой посуды. Готов поспорить, что я поседел в эту секунду.
   - Почему ты не остановил его! Это ты виноват, ты!
   Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
   - Он сам... меня прогнал тогда, - глухо проговорила она. - я не могла остаться... просто не могла...дура проклятая!
   Она вцепилась обломанными ногтями себе в волосы.
   Я встал, выгреб из кучи битых черепков и осколков стекла уцелевший стакан с отбитым краем. Налил холодной воды из-под крана, подал ей. Она сделала глоток, хотя руки дрожали и зубы стучали о стекло.
   Я достал из сумочки успокоительное и дал ей две пилюли. Отвёл в спальню.
   - Полежи, отдохни.
   - Да, - она горько улыбнулась. - на нашей постели, без него.
  
  
   Когда я встал, она уже успела отдраить всю кухню и перемыть горы грязной заплесневелой посуды и приготовить завтрак. Я уже и забыл, как приятна чистота. Вот оно, благотворное влияние женщины.
   Она сидела напротив и с умилением взирала, как я ем.
   - Нравится салат?
   - Да.
   - Положи себе ещё. Что как неродной-то?
   - Положу, положу.
   - Я как встала, обошла весь дом. В общем-то, всё как было, но прибраться всё таки не мешало бы.
   - Что поделать - нет у меня желания пыль протирать.
   - Не только пыль... запах.
   - Запах?
   - Воняет - не пойму откуда - будто у тебя тут сдох кто-то.
   Я подавился бутербродом с сыром. Вика похлопала меня по спине.
   - Знаешь. - сказал я , откашлявшись, - Это, наверное, крыса.
   - Крыса?
   - Да, тут завелась...одна.
   - Плохо это, - её передёрнуло.- Крысы всегда заводятся, когда наступает чёрная полоса.
   - Я её пристрелил, она куда-то уползла и там сдохла. Где, не знаю. По запаху найдём...хотя, если честно, я ничего не чувствую.
   - У мужчин обоняние тупое. И вообще, Женечка, ты опускаешься. Оброс как Бармалей, брюхо наел, а на воротничок, на воротничок-то посмотри! В обморок упасть можно! Чего ты хмуришься?
   - Да так... вот ты вчера здесь...погорячилась, и...
   - Женя! Ну зачем ты!
   - Ладно, проехали. Но одна фраза врезалась мне в память: "Это я , дура, виновата" - что-то вроде этого. Так вот, чтоб я больше этого не слышал. Выбрось из головы, ясно?
   - Да, папочка.
   - Я повторюсь: не ананасами в шампанском была твоя жизнь с ним, немало горя он принёс и тебе, и мне, и, наверное, себе.
   - Да, - сказала Вика, загадочно улыбаясь, и глаза её на миг сверкнули странным выражением. - Как он говорил: "Ради величия надо быть хладнокровным убийцей".
   - Похвально-с... Иными словами, нужно быть эгоистичной сволочью.
   - Да как Т ы смеешь говорить о нём так! Да вы все мизинца его не стоите!
   - Ори, ори. Может, легче станет! Тарелку разбей! Вот тебе, вот! - я сунул ей тарелку.
   Она опустилась на табуретку. Тяжело дыша. Щёки пылали.
   - Он был само совершенство. Это был мужчина. Почему он умер, а не я?
   - Если ты помнишь, это его рук дело. Следствие доказало. Его признали официально самоубийцей.
   - Он не сам... ты ведь знаешь...
   Непроницаемое молчание окутало нас. Я стряхнул мрачную задумчивость и посмотрел на Вику. Она безмятежно и ласково улыбалась.
   - Знаешь, - сказала она. - Теперь все мучения забываются. Остаётся только хорошее.
   - Память нас часто обманывает. Не стоит ей доверять.
   -А чему можно?
   - Ничему.
   - А я вот верю, что ему перед смертью было вовсе не плохо, а хорошо. Он просто устал от действительности. Он жил в своём мире, полном чудесных видений, и привлекательность этого мира была слишком сильна. Он пытался жить наравне со всеми... не получилось. Думаю, наши оценки - "плохой", "хороший" - вообще не применимы к нему. Мы можем лишь быть благодарны судьбе, что соприкоснулись с этим ...посланцем небес. Чем дольше я сама живу, тем больше уверена, что каждый имеет свой собственный мир, и никто из нас по-настоящему не принадлежит реальности. Что вообще есть такая вещь как реальность. Или это только сон?
   - Ну да, знаешь, как у Эдгара По - "И всё, что есть - всего лишь сон. И сон внутри другого сна". Как-то так... Бредовый сон... иллюзия.
   - Да, да, иллюзия! Спектакль! Фарс! Мы все что-то неясное и необъяснимое, но самое настоящее пропускаем мимо внимания, лишь моментами мучительно нащупываем в темноте, и от этого чувство страшной потерянности, пустоты под ногами. Мы не знаем даже точно, что искать, и называем это "смыслом жизни". И от этого ощущение, что мы призраки, и другие тоже, что мы просто блуждаем, и по-настоящему не живём! Представь - ты умираешь, и понимаешь, что по-настоящему не жил! Но я верю, что Истина, подлинная жизнь после смерти откроется нам!
   Её лицо в эту минуту светилось воодушевлением, и я увидел прежнюю Вику. Словно кто-то раздвинул тёмные шторы, и солнечный свет хлынул в комнату. Сердце моё переполнилось.
   - Вика! - обнял я её. - Как я рад, что ты здесь! Если бы ты могла видеть себя моими глазами!
   Мы зарыдали, сжимая друг друга в объятиях.
  
  
   Вечером я копался в библиотеке. Дверь отворилась. Я стоял спиной к выходу, но чувствовал затылком её взгляд. Паркет пару раз скрипнул - она сделала два неуверенных шага. Я продолжал невозмутимо перелистывать "Шагреневую кожу", но строчки расплылись перед глазами. Я стоял, лихорадочно соображая, что всё это значит.
   - Женя...
   Она произнесла моё имя таким неузнаваемым, интимным и чувственным тоном, что я вздрогнул, выронил книгу и обернулся.
   Она была в синем купальном халате(днём я затопил баньку), приятно контрастировавшем с тёмными волосами. Вымытыми и расчёсанными. Губы накрашены, щёки розовеют. Умиротворение сделало её лицо прекрасным. Оно озарилось изнутри. Глаза широко раскрылись и блестели.
   Мой взгляд, видимо, выразил восхищение, и она бросилась мне на шею. Её горячее дыхание обожгло мне губы.
   - Наконец-то, наконец-то. - зашептала она. У меня голова шла кругом. От неё пахло вином, и это меня странным образом завело. Грудь, мягкая и тёплая, вжалась в мой живот, и чувствовал, что разум мой тает и расплывается, как масло, от жара желания...
   Я сжал зубы и оттолкнул её.
   Она упала и в испуге посмотрела на меня снизу вверх.
   - Мы... не должны... - выдавил я, и , опустив глаза, двинулся к выходу.
   - Женя, всё не так... ты...ты...
   Она закрыла лицо руками и заплакала.
   Я пошёл в гостиную и лёг на диван, уткнувшись лицом в подушку. Я слышал её плач через дверь. Невероятно, но она надсадно рыдала больше двух часов! Никогда бы не подумал, что в человеке может скопиться столько боли. Её грудь должна разорваться, а соль выесть глаза.
   Я поднялся наверх и судорожно проглотил пилюли. Посмотрел на картину "Мужская любовь" и вдруг рассмеялся - это был светлый смех, как у ребёночка, которого ещё ни разу не били.
   Сел, достал чистый лист бумаги и, повинуясь внезапному порыву, написал примирительное письмо Тане:
   "Решил написать тебе. Это так мило и старомодно. Я тебя люблю! Любовь причиняет мне боль. Но почему должно быть по-другому? Я хочу быть с тобой, и провались всё на свете! Да, такие вот мы с тобой бестолковые люди, но Любовь-то здесь при чём? Она выше нас. Ты такой любви не заслуживаешь, потому что ты заурядность, но и я не заслуживаю так любить...потому что я ничтожество! Вот сладкая парочка! Но любовь нас возвышает, и в этом её величие!".
   Без сомнения, ничего умнее я в жизни не писал. Что с ней станет, когда она прочтёт это? Она должна рыдать два часа, как Вика, но слезами счастья. Её сердце просто не выдержит этой радости. Она вновь полюбит меня, сильнее чем прежде.
  
  
   Я вошёл в маленькое уютное кафе через дорогу. Сел в уединённом углу у окна, заказал молочный коктейль. Я не пью, как все русские свиньи.
   На душе у меня было тоскливо.
   Какие же мы ничтожества! Да одно деревце ценнее нас всех вместе взятых! И никакой такой особой духовностью человек от рождения не наделён. Посмотрите на это чучело, что бросает окурок мимо урны, визгливо ржёт и плюётся во все стороны - ну какая у него "бессмертная душа"? Есть вселенская духовная сущность, и человек может приобщиться к ней, подключиться как к сети элетропитания, но сам по себе он обезьяна, и даже хуже - обезьяны столько нагадить не в состоянии, у них масштаб помельче. А мы Землю-матушку не сегодня-завтра расколем, как орех. Такое ощущение, что люди ничего вокруг себя не видят, ничего не любят, ничем не хотят жертвовать, и при этом всего требуют: вечной любви, вечной жизни, неземного счастья - ковыряя пальцем в носу и соплями своими всё вокруг забрызгивая, мол, здесь был Вася, вечная мне слава. Аве Вася! Люди - нищие, которым кусок протягивают, а они в ожидании чего-то "необнакновенного", какого-то нектара и амброзии - рыло воротят: мы люди гордые! Ну вот и покупайте счастье страданием! Что ж, и хорошо. пожалуй. Счастье, когда его слишком много, развращает. Лучше меньше, да лучше, как говаривал незабвеннейший и вечно живущий... Слишком счастливый, "благополучненький", по выражению...ну, мир праху его, да не упомяну я его имя всуе...так вот, слишком счастливый боится счастье потерять, что отнимут или лапами своими загребущими замацают - поэтому от всего шарахается и подальше держится. И глаза закрывает, нарочно ничего не замечает, лезущую в лицо очевидность отрицает! Как Николаша Второй смеялся , когда ему говорили за завтраком, что голод по Руси гуляет. Ну что ж вы так аппетит-то человеку портите! Он так благодушно был настроен! Вот и эти - мир, мол, прекрасен, всем правит Любофф( с большой буквы, обязательно) а кто недоволен - тот "мелкая озлобленная тварь", "сам виноват в своих несчастьях", "непозитивно мыслит", "нарушает мировую гармонию", "жизнью обиженный" - в утиль его! А мы будем жить-поживать, добра наживать, по усам текло, в рот не попало. Можно ничего не делать. Нас - то всё устраивает, а это главное. Значит, мы в гармонии с миром, он для нас, здоровеньких и сытых, и создан! Надо только чтобы ещё больше счастья было. А то мало. Мало, мало, мало... Любовь, любовь, и ещё раз любовь, главное в жизни - любовь...амуры и любовь, романтика днём и бешеный животный секс ночью. Пусть надоедим друг другу смертельно через годик - счастье мимолётно. Такова се ля ви, найдём игрушки поновее. Ведь Л Ю Б О В Ь одна, меняются объекты. Эй, ты, объект, иди сюда.
   Да, хороша та радость, что страданием куплена. Я с Таней лучше жил, когда бедными были - и в первобытности надо думать, люди всё таки дружнее были: всем племенем на мамонта бегали, людей слишком мало было, чтобы ими разбрасываться. Так что не врите мне про "борьбу за существование", чтобы нынешние зверства оправдать. Это мы тут из-за рубля друг друга режем, а то и вовсе ради удовольствия, с жиру бесимся. Да, кстати, что за существо бестолковое человек, что с жиру бесится? Медведь - на что зверь свирепый, а с жиру не бесится. Наоборот, в улыбке толстых мохнатых щек расплывается, страдиварии на пеньковой щепке наяривает, суслик.
   В зал вошёл пожилой человек в сером костюме и водолазке, плотно обхватывающей горло. В принципе, по такой погоде он даже легко одет. Почти лыс, только у висков и на затылке серебрится седина. Его лицо показалось мне знакомым.
   Он обвёл зал глазами, увидел и признал меня. Подошёл.
   - Господин Лавров?
   Я несколько секунд молча всматривался в его лицо, лихорадочно пытаясь вспомнить, откуда он меня знает. Наконец в голове вспыхнуло: "Вебер!".
   - Вроде бы, - проронил я, продолжая несколько бесцеремонно рассматривать его.
   - Могу я сесть?
   - Законы физики этому не препятствуют.
   Он сел. В его глазах была глубокая скорбь, словно он готовился к смерти или знал тайну, которую не мог поведать миру.
   - Что у вас ко мне?
   - Хочу кое-что рассказать о вашем друге.
   - И вы туда же! Ну прямо все, как шакалы. Бросились на его труп и пируют! Все спекулируют на его смерти!
   - Я... не спекулирую. Мне хочется облегчить душу. У меня совесть больная. Это ведь не карается смертью? Но, если вы не хотите, я...
   - Да ладно, валяйте...скрасьте моё одиночество.
   Я заказал ему капуччино.
   Он решил излить душу, значит. Никогда не понимал людей, которых хлебом не корми, а дай "излить душу". Были бы все глухонемыми. Врать никак не получилось бы. Но этот дошёл до точки. Сейчас наболевший нарыв прорвётся.
   Он дрожащими руками с бряцаньем поставил чашечку на блюдце и начал, глядя в окно:
   - Как вы уже знаете, пятнадцать лет назад ко мне в кабинет вошёл восемнадцатилетний паренёк - сдержанный, говоривший очень сбивчиво. Это был Сергей Грановский. Вы бы его не узнали - впоследствии он сильно изменился, как внутренне, так и внешне. Тогда он был довольно робок, словно его смелости хватило только на то, чтобы переступить порог. Он принёс первый вариант романа "Новгород под снегом". Меня тронула его скромность. И я взял прочесть.
   Он умолк. Опустив глаза, на минуту тяжело задумался.
   - Что же вы? Продолжайте!
   Он вздрогнул и смущённо улыбнулся.
   - Да... я прочитал страниц десять...больше не смог. И никто бы не смог. Это было бездарно! Мне просто стало стыдно за него, за то, что я дал ему надежду. Но я прямо заявил: " Извини, сынок, но этим только печки разжигать. Даже если ты заплатишь мне
   - я это не напечатаю". Вдруг он вышел из себя: "Я стану знаменитым - плевать на всех!". Хлопнул дверью...а через неделю явился опять. Через неделю. С новым вариантом. Он был теперь нагл. Настойчив. Раскован. И появилось в его взгляде что-то такое...лицо то же самое, но в то же время другое!
   - Ну понятно...внутренние изменения всегда отражаются на внешности. Поэтому, Например, характер персонажа или душевные движения лучше всего передать через внешность, яркую выразительную деталь...впрочем, ладно, продолжайте.
   - Ну вот...в нём неожиданно обнаружилось столько обаяния, что мне и отпускать его не хотелось. Я угостил его чаем, расспросил. Теперь он уже говорил очень остроумно... Что меня удивило: он с большой неохотой говорил о своей семье, родителях, вообще о себе. Вопросы слишком личные причиняли ему чуть ли не физическую боль, как будто ему иголки под ногти загоняли. Поэтому, кстати, его до сих пор толком никто и не знает. Умел он это - сказать всё, не сказав ничего.
   - А что с рукописью?
   - Я взял в слабой надежде найти хоть что-нибудь путное... и не смог оторваться! Это было гениально! Тот же сюжет, но исполнение - небо и земля! Всё равно, что "Герой нашего времени", то есть гармоничное сочетание всех элементов. Ни единого изъяна. Этот герой, совершенный слабак и подлец, который стыдится своей семьи, своей матери, мечтает быть принятым сверстниками и всем угождает - напоминает Холдена Колфилда или Клайда Гриффитса. Давно уже не было в нашей литературе героев подобной глубины, а такой тип героя вообще может быть встречается впервые. Такого психологизма, такой тотальной честности, без идеализации я не видал у писателей всего мира последние лет пятьдесят.. и смерть его семьи, пожар, когда он в Новгороде наслаждался жизнью на вечеринке - трагедия, очистившая его и совершенно преобразившая через осознание своего ничтожества - бесподобно! У нас кто-нибудь писал подобные сюжеты со времён классиков? Любой шедевр вызывает ощущение абсолютного попадания в яблочко, верного воплощения почти невозможного замысла, смелого и рискованного прохождения по тончайшему льду, так что дух захватывает и думаешь: "Чёрт возьми, как это возможно?". Гений побеждает там, где другие проваливаются. Многие скульпторы пытались высечь из уродливой мраморной глыбы Давида, но получилось лишь у Микеланджело. Да, сюжет классический, а исполнение современное - повествование динамичное, стиль краткий и умеренно красочный. Я читал и не верил своим глазам! На пятидесятой странице я воскликнул: "Я напечатаю это, даже если придётся приставить пистолет к виску директора!".
   Он ушёл, а я всё не мог понять: передо мной лежали две рукописи - бездарная и гениальная, и первая превратилась во вторую всего за неделю! "Зачем ты меня разыгрывал тогда?" - спросил я его на следующее утро. "Никакого розыгрыша" - ухмыльнулся он. - Я действительно написал новый вариант за неделю". - "В рукописи 350 страниц, не говоря о качественном изменении. Как такое возможно?". - "На меня снизошло вдохнове-е-е-ние!" - пропел он, а потом добавил уже серьёзнее. - Знаете, как сказал Наполеон? Неудача - мать гения".
   - Что ж, пожалуй, дальше я знаю. Вы всё ему сделали, а он оказался сволочью неблагодарной.
   - О, я так не думаю...естественно. он бы пробился и без меня. И я даже чту за честь, что первым приложил руку... Всё правильно, всё по справедливости, жизнь всё расставила по своим местам. Я рассказал вам не для того, чтобы очернить его. Просто... это всё камнем лежало на сердце. А знаете,- он вдруг подался вперёд и пристально посмотрел мне в глаза. - Меня все эти годы не покидало ощущение, я то я поспособствовал чему-то страшному!
   - О чём вы? Скажите прямо!
   - Я сам не знаю точно, но я думал, я много думал... у таких как я много времени подумать...почему столь открытый, казалось бы, человек избегал говорить о своей семье и своём прошлом? Знаем ли мы о нём что-нибудь на самом деле?
   - А кто-нибудь кого-нибудь на самом деле знает? Хотя бы самого себя? Жизнь человека - загадка, тем и хороша. И точка!
   - Да, но со смертью его семьи...связано что-то нехорошее. Его брат...,- он понизил голос до шёпота. - Он ведь погиб не на пожаре! Он умер в тюрьме. Его посадили за изнасилование и убийство. Так что, кто знает, что за дурная кровь течёт в жилах вашего друга. Иногда и совсем страшные, бредовые мысли в голову заползают. Почему к нему пришёл успех, когда его семья умерла?
   - Ну вот ещё! Спросите по-другому - почему его семья погибла, когда к нему пришёл успех? Между прочим, то же было и со мной - в тот день, когда я подписал контракт, умерла моя мама. Я что, убил её тем, что исполнил свою заветную мечту? Принёс в жертву? Какая здесь связь, не важно, мистическая и ли не мистическая (я, положим, верю в мистику)? И вообще, зачем вы мне всё это рассказываете? Могли бы продать эту историю жёлтой газетёнке, заработать на старость.
   - Я не для этого... мне это было бы противно. Я даже не знаю. почему вам это рассказал. Это вырвалось почти против моей воли. Просто увидел вас случайно, и подумал: это не простое совпадение. Это знак. Просто тайное стремится стать явным.
   Я вздохнул и добавил уже мягче:
   - Ну и правильно, что не пошли в газету. В последнее время опасно, кажется, знать слишком много о Сергее. Так что никому больше и не говорите.
   Он удивлённо воззрился на меня.
   - Неплохо было бы с вами побеседовать, расспросить. Видите ли, у меня тоже назрели кое-какие подозрения...хотя и иного рода... неплохо было бы с вами побеседовать, расспросить...Но это долгий разговор. Давайте завтра встретимся. Где вам удобнее?
   - О, можно у меня!
   - Вы живёте в Каменке? Да, я вспомнил... тесно переплетены ваши с Сергеем судьбы. Тем более странно, Что вы с ним не сошлись. Городок-то - три церквушки и одно ПТУ. На одном конце чихнёшь, На другом тебе "будь здоров" говорят. Ладно. Так где живёте?
   Он сообщил адрес и номер домашнего телефона. Мы пожали руки и расстались почти друзьями.
  
  
   Вика меня избегает. Почти не выходит из спальни. В мирной тишине дома скрытое вязкое напряжение.
   Я задыхаюсь в этой давящей тишине, как в газовой камере. Ещё минута - и грудь , кажется, разорвётся от смертельной тоски.
   Я принял пилюли, лёг на диван и закрыл глаза...
   Двери отворились с надсадным скрипом, и ветер ворвался в затхлое тёмное помещение, раздувая и колебля язычки пламени сотен свечей: на столах, на полу, в нишах и неровностях стен. И сонм теней пляшет по стенам, то разрастаясь до потолка, то вползая в щели.
   В тусклом, колеблющемся свете лица собравшихся - багровые, словно раскалённое железо, а глаза жутко блестят и дико выкатились, сверкая безумием. Народу много, гораздо больше , чем могут вместить эти стены, но тесноты не чувствуется, мне даже умудряются уступать дорогу. Все молчат как-то сдавленно, что-то напряжённое и затаённое в этом молчании. Каждый шаг гулко и раскатисто отдаётся в густой давящей тьме под сводом крыши.
   Я узнаю в толпе мэра Каменки и киваю ему.
   - Мы ждали вас, - расплывается он в улыбке. - Мы все вас давно уже ждём.
   Посредине залы плитка в полу разворочена и вырыта квадратная яма в могилу глубиной, оттуда тянет сырой землёй и кровью. Мне на миг почудилось, что на дне возится, хрустя берцовой костью жертвы, медведь. В дно врыт толстый прямоугольный столб, весь в бурых потёках крови.
   Я заглянул на дно ямы, и у меня внутри всё помутилось... Меня мягко подхватили чьи-то заботливые руки... Потом вдруг оказалось, что к столбу за щиколотки и запястья привязана жертва.
   К моему ужасу, он был ещё жив, только без сознания - голова безвольно повисла. Он слабо стонал, бессильно пытаясь поднять веки. Меня охватила дикая, исступлённая радость и священный страх перед тем, что сейчас произойдёт.
   Меня обступили, хлопали по плечу и подбадривали, как-то полушёпотом, опасливо озираясь, как бандерлоги в ожидании питона Каа. Будто в глубине, куда не проникал свет свечей, во мраке, кто-то наблюдал за мной, и один неверный шаг мог вызвать его непреклонную и приводящую в трепет ярость.
   Мэр пожал мою руку потной ладонью:
   - Мы ждём, любезный. На вас устремлены все взоры.
   Я заколебался:
   - Мне страшно, - прошептал я.
   - Так всегда бывает, мой друг. В самые ответственные моменты жизни решимость покидает нас. Прислушайтесь к своим желаниям. Вы чувствуете, как вас переполняет животная сила, о которой вы всю жизнь втайне мечтали?
   - Да...да! Да!
   Я в восторге увидел, как моя рука, жилы на которой напряглись и вздулись, протягивается к лицу, вонзает ноготь в кожу на лбу, дёргает, тянет. Вспарывает, разрезает до кости. Ручейки крови, словно пот, залили лицо. Жертва закричала, голос сорвался на визг, отражаясь в углах и под крышей миллионами искажённых воплей, словно кричала стая испуганных сирен. Я как будто рыбу разделывал, сдирая кожу с живого, вопящего от ужаса и боли человека, сдирая с треском и чавканьем, обнажая красное влажное мясо, белые сухожилия и хрящи. И с такой лёгкостью... Увлёкшись, я не заметил, как содрал всё до пояса. Обрывки повисли лохмотьями. Внутренности глянцевито поблёскивали в свете свечей.
   Я обернулся и с улыбкой сказал:
   -Я убил его...- и сам удивился осознанию этого факта. - я что-то новое в себе ощущаю...я сделал это! Я!
   И тут же пламя свечей взвилось, и яркий свет затопил зал, разогнав тьму, и ряды расступились, и у алтаря я увидел трон, на нём - одетого в рясу человека с головой козла, блаженно улыбавшегося тонкими тёмными губами.
   Он поднял руки и изобразил аплодисменты.
   А потом кивком указал куда - то ещё дальше вглубь. Я проследил за его взглядом, и увидел постамент, на нём прозрачный аквариум большого размера. В нём медленно плавала большая рыбина с бессмысленно вылупленными глазами и постоянно открывающимся и закрывающимся в глупом немом удивлении ртом, шлёпая толстыми вялыми губищами. Она дрейфовала боком, лицом почти прижавшись к стеклу. Она могла видеть всё, но словно ничего не видела.
   Я подошёл и постучал костяшками по стеклу. Она никак не прореагировала. Я постучал ещё. Никакой реакции, она так же продолжала глупо и бессмысленно дрейфовать в воде.
   Вдруг она шире раскрыла пасть, оказавшуюся полной острых игл зубов, и захлопнула, как бы яростно клацнув ими; задёргалась, забилась в воде, виляя бешено хвостом из стороны в сторону, и я увидел, как сзади исторгаются гроздья икры, тысячи икринок. При этом выражение лица осталось таким же бессмысленным и равнодушным. Она забилась ещё сильнее, вспенивая и мутя воду. Так бесилась бы стая пираний. Поднялись тучи ила, и стало совсем ничего не видно. Вдруг это серо-бурое мутное облако окрасилось красным, а рыбина продолжала и продолжала неистово биться, и на стенку аквариума брызнули кровавые брызги, медленно стекая и размазываясь по стеклу.
   Неожиданно всё прекратилось, так же как и началось. Вода прочистилась. И я увидел, что рыба вновь бессмысленно дрейфует в воде, и из пасти у неё торчат ошмётки икры.
   Она бессознательно, без всякой цели исторгла такое множество икры, а потом в припадке бессмысленного безумия сожрала собственных детей..
   Я повернулся к козлу на троне:
   - Что это такое?
   Он молча взирал на меня, и уголки его губ растянулись ещё шире.
   - Что это такое?! - нервно прокричал я.
   Он запрокинул голову и засмеялся.
   И смех его раскатился под сводами.
   Началось что-то невероятное. Все вертелись, плясали и хохотали в безудержной оргии, и откуда -то появились прекрасные полногрудые женщины с призывно алеющей щелью, и люди сплетаются в клубок, совокупляются, рвут друг друга на части. Душат, кусают, терзают, впиваются зубами; вино растекается по полу и смешивается с кровью; стоны боли сливаются со стонами наслаждения в чудовищный гул, как в гигантском пчелином улье.
   Я впал в состояние буйного опъянения; волнами накатывало беспамятство, а в минуты полного сознания я наблюдал за всем как бы со стороны; понимал, что мои действия мерзки и чудовищны, но именно этим и наслаждался, чувствуя чрезвычайную лёгкость, свободу и силу. Я шагнул в пропасть и летел вниз, с восторгом ощущая, как захватывает дух. Я ощущал себя предельно полнокровным .Все мои чувства до предела обострились. Я как будто впервые по-настоящему чувствовал.
   Это казалось прекрасным. Моё сознание прояснилось. Цепи спали. Боль в груди рассосалась.
   Нас всех связывали священные узы. Я словно вернулся в лоно матери. С диким воплем я бросился в толпу и прыгал, визжал, хохотал вместе со всеми, я грубо взял сзади пышногрудую блондинку, я рвал её мягкую плоть зубами и сжимал пальцами горло, упиваясь её соками и стонами.
   Потом - новое затемнение, и я вдруг обнаружил в своей руке нож, заворожено смотря, как блики переливаются на зазубренном лезвии.
   Я с наслаждением вонзал и вонзал в неё нож. Раз двадцать. Я схватил её за волосы и оттянул, вскидывая её голову, чтобы накрыть раскрытый в мучительном крике рот сладким прощальным поцелуем; но перед этим я повернулся к алтарю, и с удивлением обнаружил, что человек с козлиной головой ни в чём не участвует, а только наблюдает. И в глазах его невыразимый ужас.
   Я повернул голову, чтобы хорошенько всмотреться в лицо замученной мною женщины, и пронзительно закричал, не слыша себя.
   Это была Таня.
  
  
   Вика избегала меня три дня; сегодня, случайно столкнувшись в коридоре, мы обменялись как ни в чём не бывало самыми обыденными репликами. Позднее я застал её в гостиной, на диване, плачущей, и успокаивал, укачивал как ребёнка.
   - Скажи, - всхлипывала она. - Если он и вправду любил меня, почему он так меня мучил?
   - Именно с любимыми мы так и поступаем...ты разве не знала?
   Немного помолчали.
   - Для каждого человека характерны кричащие противоречия...потому что чаши весов должны быть уравновешены. Как сказал Ницше: "Чем выше тянется дерево, тем глубже в землю уходят его корни". Говорят, клоуны мрачные люди. Это должно быть так: они столько веселья выплескивают вовне, что внутри остаётся только холодная пустота. Такой яркий и жизнерадостный человек, как Сергей, к сожалению, не может не быть какой-то частью души, периодами, жестоким и холодным. Он обречён на это. У столь сложной личности не обойдётся без серьёзнейших перекосов, психологических проблем. Сергей - это вулкан страстей. С непредсказуемыми извержениями. Которые на расстоянии завораживающе красивы и великолепны, вблизи разрушительны и смертельно опасны.
   -Да, - горько усмехнулась она. - Мне больно от твоих слов, но результат налицо.
   - У него были тайные враги?
   - Нет, насколько я знаю.
   - А мне кажется что его могли убить. А тебе ?
   - Господи, но кто мог желать его смерти?
   - Это-то я и хочу выяснить.
   - А ещё говорят, самоубийцы всегда насекают ближним о том, что собираются сделать. Это нечто вроде последней мольбы о помощи, последней соломинки. Люди что-то чувствуют, но редко придают значение. А потом понимают... слишком поздно. Женя, почему всё в жизни происходит слишком поздно?
   - Не знаю, - вздохнул я. -Не знаю. Лично я никаких отчётливых сигналов с его стороны не помню.
   - А его игра в "русскую рулетку"?
   - Так то ж по пьяни, когда он забывал, что в его револьвере нет патронов.
   - Он частенько повторял: "Близость смерти - вот что действительно щекочет нервы. Я всё перепробовал, кроме этого".
   - Жить вообще опасно, знаешь ли. В этом мире шагу нельзя ступить без риска свалиться в пропасть. Мы все идём по тоненькому-тоненькому канату.
   Я встал.
   - Ладно, мне нужно позвонить.
   - Кому?
   - Так, одному человечку.
   - Что за человечек?
   - Ну...первый издатель Сергея.
   - Кто-о-о?!
   - Да есть один такой старик. Илья Ильич, но не Обломов, а Вебер. Ладно, не скучай, ангел мой.
   Я шутливо поклонился и пошёл в кабинет.
   Поднявшись на три ступеньки, я замер.
   Звуки подъезжающей машины. Рокот мотора.
   В дверь молотили. Тяжёлый, нетерпеливый, требовательный грохот.
   Мы с Викой переглянулись. Её глаза расширились от ужаса.
   -Кто...это?
   - Не знаю.
   Я подошёл на чугунных ногах и открыл.
   На пороге стоял Соболев. Он смотрел на меня холодно. Желваки ходили ходуном.
   - Господин Лавров,- отчеканил он. - Проедемте с нами.
  
  
   Мы стояли на кладбище и смотрели на разрытую могилу.
   Крест валялся в стороне, земля разбросана беспорядочно, будто кавказская овчарка второпях рыла себе место для нужд насущных. На дне двухметровой ямы - раскрытый пустой гроб. Крышку вертикально и аккуратно прислонили к стенке.
   - Его... украли? - выдавила Вика, дрожа.
   - Нет,- мрачно отозвался я. - Он сам убежал.
   - Кому это могло понадобиться?
   - У нас несколько версий, - сказал Соболев,(или Володя?) заложив руки за спину и покачиваясь на каблуках. - Либо сумасшедшие фанаты, либо грабители могил... На Сергее Юрьевиче не было каких-нибудь колец, цепочек, часиков золотых?
   - Не знаю. Спросите у Боголепова.
   - Ладно, выясним...третья версия - сектанты.
   - Эти...изверги?
   - Они, родимые.
   - Зачем им труп? Для обрядов? Или они мертвечину жрут?
   - Может, и что другое с мертвецами делают... Ясно одно: выбор их неслучаен. Дело в самом Сергее Юрьевиче, в его, так сказать, демонической репутации. Его же считали современным Маркизом де Садом? Или даже... Алистером Кроули?
   - Да это же чушь! Людям нужны сенсации. Вот они и раздувают из мухи слона. Когда он описал изнасилование в одной из своих книг, говорили, что он сам пробовал. Ничего такого не был и близко!
   - Вы уверены?
   - Были оргии, но обычные, богемные. Женщины, вино, веселье - ничего противозаконного.
   - Что ж, хорошо. Ох, что творится-то! Ну ладно. Нам, возможно, опять понадобится ваша помощь...
   - Да. конечно. Как ты? - повернулся я к Вике.
   - Нор...мально.
   - Не бери в голову. Ладно?
   - Ладно.
   Она смотрела будто сквозь меня.
   Володя положил руку мне на плечо.
   - Евгений Андреевич? Мы отвезём вас домой.
   - Хорошо... Вика, идём. Вика?!
   Я обернулся и увидел, что она стоит у самого края ямы и смотрит вниз.
   Мы с Володей переглянулись. Я шагнул к ней, протягивая руку:
   - Вика!
   Она вздрогнула, повернулась к нам, удивлённо смотря на нас, словно видела в первые. Потом загадочная улыбка появилась на её губах. Ноги её подогнулись, и она повалилась спиной в могилу. Я бросился вперёд и успел ухватить за рукав, но не удержал. Она рухнула спиной в гроб, закричала и забила ногами в истерике. Каблуком задела крышку. Та с грохотом повалилась и встала точно на место, отрезав её от мира живых.
  
  
   Дома я дал Вике успокоительное и уложил в постель. Она заснула, я смотрел на неё и не мог оторваться. Черты лица разгладились. Как же она была похожа на маленькую девочку! Я протянул руку и погладил её по волосам. Она застонала и перевернулась на другой бок. Я хотел бы девочку, чтоб у ней волосики были беленькие и глазки синенькие, как у мамы. Но этого не будет, не будет никогда!
  
  
   Я остановился в двух кварталах до Ленинградской улицы и дальше пошёл пешком.
   "Старый одноэтажный домик с синим заборчиком" - сказал Илья Ильич.
   Я увидел его издалека.
   Улица окраинная, грязная, домишки все какие-то трухлявые и скособоченные. Деревня, да и только.
   Я дошёл до дома. Какое низкое ограждение. Только для палисадника и годится. Пролетай комар и муха. Да, и калитка не заперта. Не бережёте вы себя, Илья Ильич.
   Я вошёл во дворик и по бетонной дорожке между грядками прошёл к крыльцу. Поднялся по трём расшатанным ступенькам, и замер на грязном протёртом коврике пред дверью, всю в чешуйках облупившейся синей краски. Звонка не было, только из оборванного провода торчали медные волоски.
   Я протянул руку, чтобы постучать, и дверь со скрипом отворилась.
   Открылся тёмный провал коридора. Потянуло кислой затхлой вонью.
   Я шагнул внутрь.
   Чуть ли не на цыпочках, пошатываясь, я прокрался по коридору, заглядывая в комнаты, заставленные старой мебелью. У меня возникло странное ощущение, будто в этом доме давно никто не живёт, словно это дом с привидениями.
   Ильи Ильича я нигде не нашёл. Господи, ну я и накрутил себя...он просто вышел куда-то.
   Будто камень с души свалился. Обрадованный, я направился обратно...и , уже почти выходя, застыл в дверях.
   Я пропустил кухню.
   Медленно, как старик переходит реку по камням, я двинулся к светлевшему проёму справа от входа. Сердце бешено колотилось.
   На пороге я замер, судорожно втянул в себя воздух и попятился, замахав руками, пытаясь отогнать жуткое видение.
   Илья Ильич сидел на стуле лицом ко мне. Искажённым, оскаленным лицом с вытаращенными глазами. Он не мог встать и поприветствовать меня. Он был привязан.
   Вокруг головы чудовищным пузырём вздулся полиэтиленовый пакет.
  
  
  
   - Да, - Олег Дмитриевич покачал головой, - Опять двадцать пять! Так зачем вы к нему пошли?
   Я объяснил, с какой целью договорился видеться, подробно описал, как вошёл, осматривал дом. И как нашёл тело.
   - Главное, - заключил я в волнении. - Что Вебер обещал мне что-то рассказать, или показать ТАКОЕ, что пролило бы новый, совсем неожиданный свет на жизнь Сергея... а может, и на его смерть. И. если вы при обыске что-то такое найдёте...
   - Да уж скорее всего, не найдём, - вздохнул Олег Дмитриевич.
   - Вы хотите сказать, убийцы...
   - Ну а як же ж! А может быть, и не было ничего. Может, только история какая-нибудь, воспоминание - короче, тайна, схороненная в сердце и ушедшая вместе с ним в могилу. Он конкретно ничего не говорил - документ он вам хотел показать, или фотографию - "Мы с Сергеем Грановским с бабами в бане"?
   - Не шутите, пожалуйста.
   - Хорошо. Извините, - он встал со стаканом чая и принялся ходить по кабинету, помешивая ложечкой. - Но что же это у нас получается? Это какая же картина маслом у нас вырисовывается? Вешается ни с того ни с сего известный писатель. Два человека, знавшие его, встречаются, беседуют, при этом один из них сообщает другому, что знает какую-то СТРАШНУЮ ТАЙНУ о том писателе, и через несколько дней в дом этого знатока тайн врываются неизвестныё и... здраствуй, деревянный бушлатик.
   - Не забывайте ещё странную неожиданную смерть Константина Доренко.
   - Не такая уж она странная и неожиданная... а что Константин Доренко? Он-то в эту весёлую компашку каким боком затесался?
   - Он собирался писать книгу о Сергее и ...
   - Чёрт бы побрал этого вашего Сергея Грановского, прости меня Господи! Будь моя воля, оживил бы его и удавил своими руками. Одни проблемы от него, и ни хрена пользы! Вот натворил дел!... Ладно. У меня вот какой вопрос: а он, то есть Вебер, не упоминал ещё кому-нибудь, что знает какую-то тайну? Никому открыть её больше не обещал?
   - Н - нет...Не знаю.
   Он остановился, как-то неловко поставил стакан на место и, заложив руки за спину, начал вновь расхаживать по кабинету.
   - Значит, только вам... - проговорил он про себя, пережёвывая этот факт.
   - Вы меня подозреваете?
   - Формально я обязан проработать все версии. Сами понимаете: этот разговор с вами, потом убийство - а вдруг вы связаны с теми, кто его убил, и так далее. Вы, так сказать. навели на его дом бандитов. Но. с другой стороны, это убийство и его знание каких-то тайн - могут быть не связаны. Может, в другом дело. Враги у него там были или... потом подумаем,- он сел. - А вообще, по-человечески, конечно, я вас не подозреваю. И рад, что не подозреваю; очень уж хочется, чтоб был хоть один человек, которого можно было бы не подозревать. Как мусорщику хочется, чтоб было чисто. Хоть где-нибудь. И не пришлось убирать этот блядский мусор.
   Он отвёл глаза и посмотрел в окно, как-то устало сникнув и задумавшись.
   - О чём вы думаете?
   - Да так... вот, видите ли, формально нет никакой связи между смертью Грановского и вот этим вот... и дело Грановского закрыто. Если я буду пытаться найти эту связь, придётся возобновлять дело. При том, что удаётся раскрыть одно из десяти убийств. Конечно, было бы неплохо пролить свет на истинные причины смерти такого человека, но мне, знаете, другие важнее. Ну и что, что он знаменитость? Передо мной, как перед Богом, все равны, хе-хе-хе... Вот ведь в чём загвоздка: ворошить это и вешать себе новый жернов на шею, или оставить всё как есть? В первом случае мне тяжко, но я исполню свой долг перед Богом и Отечеством - и чёрт его знает, к кому потянется ниточка, кого я могу заловить и скольких могу спасти - а во втором мне будет спокойнее, но общее дело пострадает. Формально меня к тому ничто не принуждает, следовательно, это вопрос моего морального выбора. И вот так от одного незначительного поступка может зависеть очень и очень многое. Многие спасённые жизни, чуть ли не судьбы мира...и ты оказываешься, как витязь на распутье... и вот так человек всегда и оставлен наедине со своей совестью. Но самое тяжёлое - даже не сделать этот выбор, а понять, какой же твой поступок является столь важным, и принуждает тебя сделать выбор... в жизни-то никаких камней - указателей нет...
   - Остаётся одно - всегда поступать по совести в сторону отказа от личного комфорта...Вопрос морального выбора, действительно - чуть ли не главный вопрос. Есть ли необходимость такого выбора - сердце подскажет. Сейчас же вы почувствовали. А что там за убийства? Это тот мужчина, которого...
   - И это тоже. Но не только. Вот, например, шестнадцатилетнюю девушку забили насмерть на дискотеке.
   - Что?!... Как?!
   - А просто несколько человек её завели в туалет - мужской; я так понимаю, это были парни - и забили ногами до смерти. Толпа парней. Хрупкую девчонку. Её охранник уже утром обнаружил в одной из кабинок, когда обход делал. Свидетелей нет, никто ничего не видел, - он махнул рукой. - Какой бес в людей вселился, я не знаю. Сын отца убивает, брат брата, всё в пьяном виде. На ровном месте, в пылу философии - не сошлись во мнениях по поводу внешней политики России - глупо, глупо... Народишко поганый...
   Немного помолчали. Наконец он вздохнул:
   - Ладно. Я пересмотрю дело Грановского.
   Я наклонился вперёд.
   - С его смертью связана какая-то тайна. И кто приближается к разгадке, тому угрожает опасность.
   - Ну, значит, и нам с вами тоже.
  
   Ветер выл за окнами, взвихривая и гоняя тучи жухлых листьев. Сумерки опустились рано.
   Я ничего не чувствую. Ничего. Может, просто устал страдать? Слишком много страшного за последнее время произошло, и это при моей хрупкой нервной системе. Может, просто перегорел. Да, у меня синдром эмоционального выгорания.
   Грубым даётся радость. Нежным даётся печаль. Я ничего не помню. Мне ничего не жаль Нет, собачку бездомную жалко. У неё глаза такие грустные...Дашь конфетку, печеньице - хвостом виляет, смотрит преданно. А человек укусит - и даже откусит - руку, кормящую его. И тебя же обсмеёт, тебе же на шею сядет. Да и что мне что тот нищий умер, и что толпами мрут? Умер - да и хер с ним. Меня-то это каким боком касается?
   Я не хочу больше мучиться. Я не могу ей сочувствовать. Её внутренний мир так же тёмен для меня, как внутренний мир паука. Я понял: со временем увядает не только тело, но и душа. С каждым новым потрясением отмирает частица души. Да, мне всё равно. Только бы никто не знал... я не хочу проблем.
   У меня голова болит.
   Меня душат. Мне вспороли живот. Я запутался в собственных кишках. Меня утопили в озере. Я кричал. Но никто не пришёл на помощь. Как страшно, когда никто не приходит на помощь. Но тому, кого пытали в подвале , не пришли на помощь. Шестнадцатилетней девушке не пришли на помощь. Жертвам Чикатило, узникам Освенцима не пришли на помощь. И Бог их не спас. Небеса не слышат наших воплей, потому что им плевать на нас. Мы букашки-таракашки; наши жизни не стоят упавшего с дерева листочка. Прекрасный нежный листочек...солнечный луч заботливо ласкает его. А мы сливаем нечистоты в воду, потому что в мутной воде не видно нашего отражения. Я хочу умереть. И чтоб все умерли, и чтобы жил листочек!
   Я просто безумец, в котором не осталось ничего человеческого. Бред. Всё бред. Я родился, чтобы умереть. Я бессилен и ничтожен. У меня внутри - ПУСТОТА!
  
  
   Я забрёл в библиотеку. Медленно прошёлся вдоль полок, скользя взглядом по корешкам. Есенин, Толстой, Хемингуэй, Маяковский, Мисима... Все они совершили самоубийство. Есенин повесился на трубе отопления; Толстой ушёл из дому, чтобы околеть от холода в дороге; Хемингуэй снёс себе полголовы из двустволки, разбрызгав мозги по стене; Маяковский "неудачно сыграл в русскую рулетку"; Мисима прилюдно сделал харакири. Их разгадка до сих пор не разгадана, трагичность судеб завораживает. Что творилось у них в душе? Какому ужасу мы завидуем? Перед чем преклоняемся? Они страдали, как и все на этой земле. Жизнь под вызывающими отчаяние небесами непереносима. Но почему одни продолжают жить, другие убивают себя? Жизнь их делает такими или это суть их природы? Почему все они с юности, даже с детства задумывались о смерти? Есенин выпил уксусную эссенцию в семнадцать лет; Хемингуэй в девятнадцать отправился на войну "искать смерти"; Толстой описывает похороны уже в первом произведении - повести "Детство"; Мисима с пяти лет представлял себя жертвой чудовища и впадал в экстаз. О Маяковском Лиля Брик говорила: "Всегдашние мысли о самоубийстве...это был террор". А Сергей в первом романе описывает трагедию: семья студента гибнет в пожаре, и только тогда он понимает, как любил её. Он - самая загадочная фигура; джокер этой колоды.
   Я услышал. Как отворяется входная дверь.
   Книга выпала у меня из рук. Сердце подскочило к горлу и забилось в судорогах. Я бросился в гостиную, на диван, вжался в спинку.
   Прихожую заполнил громкий, наглый смех, возбуждённая пьяная перебранка, лошадиное перетаптывание нескольких пар ног.
   - Ну, где он?! - прозвенел восторженный юношеский голосок. - Хочу с ним выпить на бр-р-р-удер-р-ршафтер! - смачная икота. - Ой, пардон муа, шампанское! Так, куда повесить цилиндр?
   Я присел на диване и впился в взглядом в дверной проём.
   Первым в гостиную танцующим галопом прогарцевал блондинисто - голубоглазый молодой щёголь в чёрном костюмчике при белом кашне. Вскричав: "Родной мой, какой большой-то стал!" - он обнял меня до хруста костей, обдав пивным перегаром, оглушительно икнул и беспечно рассмеялся. Раздвинув в улыбке онемевшие губы, я сдвинул налитую свинцом голову в приветственном кивке.
   Следующий - высоченный детина с насупленным лицом и тяжёлым взглядом исподлобья. Покрыв расстояние от входа до дивана тремя аршинными шажищами, он резко выбросил вперёд руку и, припечатав меня по плечу, проревел пароходной трубой: "Рад знакомству!".
   И отошёл в сторону, пропуская третьего.
   Невысокий, атлетически сложенный азиат с романтически измождённым лицом, густыми бровями и жалостливым взглядом; в чёрном шёлковом кимоно. Он вошёл ритмичным военным шагом, но с едва уловимой театральностью, высоко поднятой головой и идеально прямой спиной. В шаге от дивана он замер и поклонился чётким коротким движением корпуса, встряхнув выбившейся на лоб тёмной прядью.
   - Сердце давно подсказывало, что нужно с вами увидеться, - выпалил он. - Мы же, можно сказать, братья; связанные одной болью.
   Потом по ковру пробухал болотными сапожищами внушительного вида мужик в грубом шерстяном свитере с толстым закатанным воротником. Окинув меня насмешливым, но тёплым взглядом, он улыбнулся тонкими сухими губами, спрятанными в густой седой бороде, плавно переходящей в столь же могучие бакенбарды.
   - Писатель, ты, конечно, так себе, - заявил он. - Но мужик вроде ничего себе.
   Довольный, он бесцеремонно развалился в кресле напротив.
   - А теперь встречай истинного Небожителя .
   И я увидел перед собой низенького коренастого старичка с дрожащими узловатыми руками, но со столь пронзительным взглядом из-под нависших кустистых бровей, что я почувствовал себя жертвой Инквизиции в пыточном кресле.
   - В Бога, Спасителя нашего, веруешь?!
   - А он в меня верит?
   - Плохи твои дела, - покачал головой старец.
   Я подвинулся, освобождая ему место. Он сел у меня в ногах.
   - Выпивка есть? - оживился Серёжа?
   - В столовой есть мини-бар.
   - О, - он резво вскочил и понёсся в столовую. - Это по-нашенски.
   - Пропащий человек, - заметил Владимир.
   - Бога он потерял, - вставил Лев.
   - Да подите к чёрту! - вскочил Эрнест. - Нет никакого Бога!
   -То есть как это "нет"? А кто сотворил землю сию, и тебя, сукина сына?
   Вернулся Серёжа с початой бутылкой водки.
   - О чём спор, родные мои?!
   - В Бога не верует! Содом!
   - Ага! Читал я эту Библию: "Благословляйте проклинающих вас!" . Может, евреям целовать ноги Гитлеру? Он их и так заставил. Миром правит сила. И бабы. Через них пороки входят в мир. Ты же это всё описал в "Сонате".
   - Да! Написал! И ещё много чего хотел написать! В планах было "Новое Евангелие"! Настоящее, нормальное. Жаль, рано помер. Вот там всё было бы правильно, без натяжек!
   - Врёшь ты всё! - заявил Серёжа. - Ничего у тебя не было. И вообще, что -то вам обоим очень уж хочется, чтобы через женщин пороки входили в мир. Ну прям так неймётся, что, если бы не входили, жизнь была бы не мила! Начнём с того, что через них всё приходит в мир, и мы тоже каким-то макаром проскочили. Будучи прямыми плодами порока. Так что не рано ты помер, а поздно: пороки в мир входили, да всё мимо твоего носа.
   Разговор вновь оборвался. Выручил до того молчавший Юкио.
   - Почему вы, европейцы, так боитесь смерти? - задумчиво проговорил он.- Это такое же важное событие, как и рождение .Так отчаянно цепляетесь за жизнь, что просто неприлично!
   - Думаю, присутствующих вы не имели в виду? - приподнял бровь Маяковский.
   - Нет, мы особенные. Мы поняли: неважно, сколько прожил, главное - как. Смерть - венец жизни.
   - Что, прямо-таки особенные? - усмехнулся Есенин.
   - Да, особенные! Имеем право так говорить: мы за это заплатили.
   - Смертью, что ли?
   -И смертью. И жизнью! Всем чем можно! Мы всего лишь сделали то, что обязан сделать каждый... Великий - тот, кто беспощаден к себе. Или ты будешь ломать себя, либо жизнь сломает. Болезнь, опасность, испытания - всё это показывает, кто ты есть. Кроме того, мы рождены не по собственной воле; скажи спасибо, что вообще Солнце успел увидеть! И нечего сопли распускать. А т о многие годами пытаются починить истасканное прогнившее тело, капризничают. Их жизни конец - чужие портят! Думают только о себе, проклинают живых.
   - А на войне не так, - возразил Хемингуэй. - Там люди настолько привыкают ко всему, что ничего не боятся и даже не болеют. Смертельно раненые просят: "Передайте моей жене и детям, что я люблю их!". Думаю, первобытные люди в чём-то были счастливее нас. Они постоянно боролись. Им некогда было впадать в депрессии. За женщин они сражались со звериной жестокостью! И смелостью! А нынче что? Толстопузые, сгорбленные, косолапые белоручки.
   - И косу заточить не могут.
   - Вот -вот. Живут долго, скучно и трусливенько, умирают с бабьими визгами! Я вот считаю: встреча со смертью - важнейшая встреча в жизни. Когда на войне видишь кровь, трупы, грязь - тогда и понимаешь - вот она, жизнь. бесценный дар! Только смерть покажет, какой должна быть жизнь. Да, - он протянул руку и вцепился мне в плечо, прошипел: "Ты живёшь во сне! Пора умереть, то есть проснуться! Просыпайся! Просыпайся!"
   Я вздрогнул и разлепил веки. Вика с мертвенно-бледным лицом трясла меня за плечо и шептала: "Женя, просыпайся!". Я приподнялся на локтях.
   - Сколько времени, чёрт возьми? И что случилось?
   - В доме кто-то есть!
   - В смысле? Ты да я, да мы с тобой.
   - Нет! Я слышала шаги на лестнице, испугалась, только сейчас решилась выйти. Он, кажется, в кабинет заходил.
   - Господи! Ты уверена?
   - Да. Мне страшно!
   Я прокрался наверх, обрыскал весь кабинет, заглянул в шкаф, под стол, никого не обнаружил. Ничего не тронуто. Сейф заперт.
   Я спустился.
   - Ты точно что-то слышала?
   - Чёрт, я же не страдаю галлюцинациями!
   - По-моему, ты создаёшь панику на ровном месте.
   - А если нет? А если по дому сейчас кто-то расхаживает? Ты не слышишь, что я говорю?!
   - Не ори на меня!
   - Я не ору!
   Она отошла к окну, сердито сопя, я прошёлся по комнате, нервно взъерошил волосы. Пригладил, снова взъерошил, снова пригладил.
   - Нам нужно успокоиться и всё спокойно обдумать.
   - Да. - Вика села на диван, опустив глаза.
   - Предположим, там кто-то был. Как он туда попал? Я сейчас ходил - дверь заперта снаружи!
   - В таком случае, более уместен вопрос: как он оттуда вышел?
   - Никак. Не мог выйти, не вышел, потому что и не входил. Никого не было. Вот мы и распутали этот узел.
   - Пожалуйста, давай всё-таки осмотрим дом! Пожалуйста!
   Мы обошли все комнаты ; залезли во все шкафчики, буфеты, тумбочки; прошли с фонариками вокруг дома, вздрагивая от каждого шороха - никого.
   Мы какое-то время молча сидели в гостиной. Вика выглядела подавленной.
   - Видишь, никто здесь не ходил.
   - Ходил.
   - Да с чего ты взяла?!
   - Это видно по той тщательности, с которой он скрыл следы своего пребывания.
   - О господи! - я закатил глаза. - У тебя просто нервы расшатаны.
   Она смущённо потёрла лоб.
   - Да... может быть. И голова болит.
   - Погоди. Я дам тебе болеутоляющее.
   Я принёс ей экседрин. Она протянула руку, я в последний момент заколебался и внимательно посмотрел на неё:
   - Ты ведь не пила сегодня?
   - Я...н-нет...совсем чуть-чуть только.
   - Ну, теперь ясно, откуда ветер дует. Вообще-то опасно принимать экседрин спьяну. Алкоголь и ацетаминофен - смертельное сочетание в больших дозах. Отказывает печень.
   - Говорю же, я совсем немного...
   - Ну ладно, - я вытряхнул пилюлю ей на ладонь. - А теперь иди и поспи. Обещаешь?
   Она кивнула со смущённой улыбкой. Я погладил её по волосам.
   - Ну вот и умница.
   Я уложил её в постель и собрался уходить, но она удержала меня за руку. На её лице блуждала безмятежная и рассеянная улыбка.
   - Знаешь, - сказала она. - Я уверена, что это был Сергей.
   - Опять двадцать пять! Девочка, я ведь хоронил его. Я опознавал его.
   - А ты уверен, что это был он?
   Я задумался и напряг память. Да, конечно, было уже темно, и я не подходил близко. Да и лицо было обезображено почти до неузнаваемости. Но всё-таки это был он. Даже тогда, я , хоть и отчаянно противился этой мысли, не мог этого не признать. Да и кто ещё мог болтаться там на дереве?
   Но Вика, заметив как я замешкался с ответом и заколебался, раззадорилась ещё больше.
   Она резко приподнялась на постели. Глаза её блестели.
   - Его хоронили в закрытом гробу?
   - А что?
   - Могила раскопана, тела в гробу нет... а оно там вообще было?
   - Я нёс гроб: он был тяжёлый.
   - Камней наложили. Или другого подсунули.
   - Девочка, успокойся. Ты просто хочешь верить, что он не мёртв. Что он вернётся. Вот он везде тебе и чудится. Знаешь, я в детстве был влюблён в одну девчонку, но безнадёжно, а она ещё и уехала потом на другой конец страны. Я тосковал. И у каждой третьей девочки на улице было её лицо, хотя я знал, что её здесь быть не может. До галлюцинаций доходило. Я просто вставал как вкопанный и еле удерживался от того, чтобы броситься к ним с радостным криком и распахнутыми объятиями. И мне тоже казалось, что она вот-вот придёт и постучится в мою дверь.
   - Всё равно. Я почему-то уверена, что Сергей не умер. Это очередной фарс. Он жив и он где-то рядом
   Я вздохнул:
   - Лучше тебе поспать.
   И, выйдя, подумал: "Бедная девочка. Она начинает потихоньку сходить с ума от горя".
  
  
   Вчера я спросил её:
   - Не бывает ли у тебя ощущения, что кто-то травит тебя, играет, как кошка с мышкой, водит кругами за нос - и все это без цели, от скуки, просто чтобы посмеяться?
   - Бывает. И я знаю, кто это.
   - Кто?
   - Сама жизнь.
   После некоторого молчания она добавила:
   - Помнишь, я говорила тебе, что мне нравится так жить - спать и ничего не делать? Я ведь не шутила. Мне никогда не нравилось работать, я никогда не хотела бороться...можно сказать, мне никогда не нравилась жизнь. Потому что это всё барахтанье в грязи. Больше ничего. И помнишь мы говорили, что жизнь - это дурной сон? И что истина скрыта от нас, и явится после смерти? И вообще настоящая жизнь начнётся после смерти?
   - Помню.
   - А ты знаешь, что во сне человек использует больше процентов мозга, чем наяву? Это значит, сон - и есть настоящая жизнь. А реальная жизнь - это сон. Поэтому я сказала, что хотела бы всю жизнь спать.
   - Ну, тогда входи в нирвану. Буддизм как раз для тебя. И на лице твоём застынет вечная улыбка.
   - Женя, я ведь серьёзно.
   - Ладно-ладно. Я ведь согласен...отчасти. Учитывая, что мы имеем дело не самими предметами и явлениями, а со своими представлениями о них, по сути - со своими фантазиями, то каждый в итоге, ты правильно говоришь, живёт в своём собственном мире и так называемой "объективной реальности" не существует. И мы живём в о сне. Мы никогда по-настоящему не понимаем, что же происходит. Что же может разбудить нас? Разве что...боль?
   С тех пор прошла неделя, и никто нас не тревожит. Но напряжение почему-то только нарастает. Я уже боюсь собственной тени и вздрагиваю от каждого звука, Вика - бродит по дому с рассеянной улыбкой, будто в ожидании какого-то чуда. Она стала как-то ещё красивее, словно расцвела. Или выздоравливает, оправляется?
   Я теперь сплю по восемнадцать часов и встаю, только чтобы порыться в бумагах, и то больше по инерции, чем по желанию. Крыса бумажная. Вика сидит долго на постели рядом со мной, так ласково говорит со мной. Но мне становится если и лучше, то ненадолго. А потом ещё хуже. Я сам себе напоминаю утопающего, который так бестолково и отчаянно бьётся на воде, что мешает спасать его. Поэтому спасение утопающего - дело рук самого утопающего.
   Да, на физического калеку ещё посмотрят с сочувствием, хоть и брезгливым, и уж точно не потребуют, чтобы он бегал марафоны, да ещё приходил к финишу первым. А нравственный калека? Надломленный жизнью человек? Это мучительней во сто крат; потому-то парализованный, но сильный духом рано или поздно встаёт на ноги, цепляется за жизнь. А человек с измученной душой внешне здоров, руки-ноги целы и вроде всё как у всех. Но он ничего не хочет и не может - и это вызывает смех и недоумение даже у родных: депрессии у всех, а на работу ходим. А скажи им: " Я потерял веру в жизнь" - покрутят пальцем у виска. Все поют, что у человека бессмертная душа, это, мол, возвышает его над животными; особенно долго разглагольствуют о своей душе, тонкой и прекрасной, а ляпни: "Не всё в мире вертится вокруг секса и денег, есть ещё внутренний мир человека!" - завизжат от смеха.
   В двадцатом веке душа досконально изучена, препарирована как лягушка и по баночкам разложена... и забыта. Потому и тошнит меня от мира , что он не для души, а для вещей - домов, машин и прочего - к которым я и моя душа лишь придаток; всё величие и красота наших достижений - Кремль, Эйфелева башня - кажутся чем-то уродливым и смехотворным, это какое-то издевательство над человеком. Насмешка. При воспоминании о том, как исламисты разбомбили небоскрёбы в Нью Йорке я пляшу от радости, как дикий индеец. Ещё бы Москва рухнула в собственные нечистоты - и всё, и можно умереть спокойно.
   Да, ужасная мысль и циничная, но циники всегда правы. Все великие писатели ХХ века циники и нигилисты. Кафка, Камю, Драйзер, Хемингуэй, Моэм, Стругацкие - все они смотрели правде не куда-нибудь, а в самые что ни на есть глаза. Что же касается века ХIХ, то его будто бы и не было. Достоевский умилительно доказал преимущество веры; а ему из ХХ века язык показывают: ты, батенька, не видел холокостов, мировых войн, концлагерей и резню по-техасски. Скажу больше - в очередях за колбасой не стоял. У него одно на уме: "есть ли Бог, али всё позволено?". А ему Сталин с Адольфом: "Плевать, есть или нет, и так и эдак всё позволено. И не будет покаяния!". Евреи распяли сына Божьего, а Гитлер убил самого Бога. И евреев заодно законопатил. Вторым же богоубийцей стал неудавшийся священник - какова ирония? Да, мы это прекрасно знаем. Всякая идея сверху поддерживается снизу...если вообще понятно, что я сейчас сказал.
   Тоталитаризм протянул у нас 75 лет, потому что добросовестные и законопослушные советские граждане в порыве патриотизма доносили друг на друга - сын на отца и брат на брата. Они потому так яростно тот режим и защищают, что смазали его шестерёнки кровью. Нет ничего подленького, низенького и уродливенького, чего бы у нас не было. Чего ни хватишься - всё-то у нас есть. Да..."русский народ-богоносец"...Как же могла произойти кровавая революция, у такого-то народа?
   Можно, конечно, и дальше почёсывать себе брюхо, похрюкивая от самодовольства, но факт в том, что мы храбро защищали свою землю, как вообще-то и положено, и потому мним себя великими - но во всём остальном мы поросята. И даже хуже. Мы можем, конечно, делать всё, что делают о н и ; можем, но не хочем; значит, этого всё равно что н е т у ...да и они никакие не великие. И не говорите мне, что я не люблю свой народ! Я люблю его за то, в чём он хорош, и не люблю за то, в чём он плох. С чего мы мним себя "великими"? С чего угодно! Вот Глеб Успенский спился, дочку свою продавал, и перерезал себе горло тупым ножиком - это мы называем "великой загадкой русской души". То есть то, что у нас алкаши все - это свидетельство нашего величия.
   Нет, мы в Бога не веруем. Мы потому так много о нём и написали, что больное место свербит. Мы не живём по заветам и всё тут. Нам Бог-то и нужен только чтоб "богоносцами" себя назвать. У каждой эпохи свои боги, временные, по соцзаказу. Сначала были мифические, до которых людям далеко, как пешком до Китая; две тысчонки лет худо-бедно проверовали в бога сострадательного, создавшего нас по своему образу и подобию(вот, видите, уже ближе к телу, уже наглеем) - впрочем, так худо и так бедно веровали, с таким надсадным скрипом, что он, наверное, со стыда от нас отрёкся. Теперь, наконец, в себя верить будем, во всемогущество наше. Ну, это нам не в новинку, даже подготовительных курсов проходить не надо
   Сидя в кресле и пролистывая альбом, я наткнулся на фотографию Сергея с братом(о котором он никогда не говорил). Они стоят в парке спиной к памятнику Петра Первого; Сергей небрежно выставил ногу, приобняв брата за плечи, свободная рука упёрта кулаком в бедро. Сергей красуется, тот просто стоит. Они близнецы, но я сразу отличил Сергея. Лица одинаковые, а вот глаза...отражения двух противоположных миров. Взгляд Сергея ничего не скрывает, взгляд брата всё таит в себе и, напротив, вытягивает всё из вас, всю вашу подноготную. Эффект поразителен даже на фотографии. От этих глаз хочется убежать и спрятаться.
   Одинаковые лица, но на одно приятно смотреть, другое чем-то неуловимо отталкивает. Может быть, своей мрачностью.
   Дальше несколько листов исписаны от руки. Что это? Не ключ ли к разгадке Великой тайны Сергея Грановского?
   Я с жадным нетерпением принялся читать:
   " Это не исповедь. Я не верю в покаяние. Да и кому оно нужно? Не тем, кому я причинил зло. Я мог бы написать, что хочу "облегчить душу", но я вовсе не раскаиваюсь. Бывают люди с врождёнными физическими уродствами - я же, по-видимому, от рождения нравственный калека. Я лишён совести, и даже когда вижу чужое вроде бы искреннее сожаление, не верю ему. Что же касается исповедей, то это просто способ самоуспокоения. Я не пойду к попу, чтобы он "отпустил мне грехи". Во-первых, ни хрена он не отпускает; во-вторых, кто он такой, чтобы отпускать; в-третьих, я и не хочу отпускать! Пусть они меня мучают и являются живым напоминанием о том, кто я есть. Да... писатель обязан заглядывать в самого себя, и это мучительно. Древние говорили: "Познай себя!". А я добавлю: " Но постарайся не покончить жизнь самоубийством". Нет, лучше так сказать: "Не знай себя, не знай, закрой глаза и заткни уши. Вылепи образ и любуйся им, если хочешь спать спокойно!".
   Большинство людей так и делает.
   А и правильно.
   Итак, мой брат...внешнее сходство заставляло окружающих думать что мы похожи и внутренне. Но мы были разделёнными половинками целого, и что было в одном, того не хватало другому - мы ни в чём не совпадали. Не родись мы в одной семье, стали бы смертельными врагами. Я его никогда по-настоящему не любил и не понимал. Его внутренний мир был так же тёмен для меня, как внутренний мир паука.
   Причин было несколько: 1) Его никто никогда не понимал.2)Я никого никогда не понимал.3) Он был моим Вильямом Вильсоном.
   Похож на меня, но незаметен и молчалив, при этом видит меня насквозь. Других тоже. Я скользкий тип, в жизни не сказавший и десяти слов правды, он - воплощённая прямота, и даже, можно сказать, Истина; я всегда удивлялся его неспособности лгать и притворятся, хотя это и приносило ему одни проблемы. На самом деле он превосходил меня во всём...кроме общественного успеха. Поэтому никто и не знал, что он меня во всём превосходит. Причина проста - у него не было обаяния. Я кстати, до сих пор не знаю, что это такое. Шо це таке и с чем это едят. Нет, то есть я знаю, я видел, как оно действует и чувствую его действие на себе, но в чём польза от него, в чём ценность, что оно даёт людям - сие для меня загадка. Это какая-то неуловимая непонятная субстанция. И вот этой неуловимой непонятной субстанции у него не было. Все, включая родителей, ненавидели его серьёзную мрачность и привычку говорить правду. Ведь правда - это такая штука... что если бы я говорил правду, никакого общественного успеха у меня бы не было. В общем, окружающие сформировали у него негативный образ себя, а мужчина, как существо ментальное, является тем, что он о себе думает, и так круг порочненький замкнулся... Люди относились к нему хуже, чем он заслуживал; ко мне же, напротив, относились лучше, чем я заслуживал, и прощали любую пакость за то, что я такой "милый". Где бы я ни появился - все сразу умилялись и оживлялись, а упади он посреди комнаты от инфаркта, через него бы просто перешагнули. Но на него мой неотразимый шарм не оказывал никакого действия, а значит, и гроша ломаного не стоил, ибо, напоминаю, брат был ходячим критерием истинности. Он собирался стать судьёй, и правильно, он по одному взгляду на человека определил бы, преступник тот или нет. И со своей честностью он мне являлся живым укором. Его взгляда, слегка насмешливого, всезнающего и пронзающего насквозь, я никогда не мог выдержать. Как глаза Господа на Страшном Суде.
   Теперь я понимаю, что мою совесть Бог поместил в него. Получилась двойная совесть. Ну а у меня было двойное обаяние.
   А теперь вспомните-ка: что герой рассказа По сделал со своей совестью?
   Это произошло летом 1993 года. Когда нам было по шестнадцать. Вечеринка по случаю окончания школы в доме одного из богатеньких одноклассников. Меня пригласили - потому что праздник без меня, как жизнь на земле без Солнца - невозможен в принципе; его - потому что он был моим братом; так сказать, в придаток...и ещё потому что он считался ухажёром Наташи Беловой.
   Она никогда не считалась "королевой класса" из-за сдержанности, скромности и "непорочности". Она училась на "отлично". Держалась хоть и приветливо, но холодно, без флирта. Казалось, у неё по жилам течёт дистиллированная, а то и святая вода. При этом её хотела вся мужская диаспора начиная с пятого класса и заканчивая престарелым учителем физики. Ходило немало слухов о том, как её удаётся получать такие оценки. Говорили, что её тайком учат премудростям любви на дискотеке, в тёмном углу в групповую. Но я искренне верил, что она умна и невинна; это-то меня и заводило. При таких формах быть потаскушкой банально; где сводящие с ума контрасты? Нынешние девицы штудируют книжонки типа "как стать стервой", пьют и курят, чуть ли не меж зубов сплёвывают - а того не ведают, что лучшие из нас (то есть я) это-то и ненавидят, и клюнут на них лишь падальщики. Наташа никого из себя не строила, всегда была естественна, и от этого была прекрасна вдвойне.
   А кроме того, её возжелал мой брат.
   Должен заметить, что я всегда имел необъяснимый успех у дочерей Евы. Необъяснимый прежде всего для меня самого. Почему у некоторых от одной моей улыбки ноги сами разъезжаются в разные стороны? Вокруг ведь столько, так сказать, настоящих мужчин, которые готовы в лепёшку расшибиться, состояния тратить? Так нет- подавай им обаяние, харизму. Не раз замечал я, как жёны бизнесменов и олигархов на меня взгляды призывные бросают. Из-за плеча своего благоверного. А тот и не замечает. Экая уверенность в себе! Вернее, в своём кошельке. А можно ведь очень хитро устроиться: и денежки тянуть, и коня ретивого оседлать. Жизнь, она ведь когда настоящая жизнь - когда удаётся на двух стульях усидеть. А раз женщины оба полушария мозга враз используют(с переменным успехом, но тем не менее), то уж насчёт двух стульев они вообще мастерицы. Вообще-то меня всегда поражало, каким жалким выглядит любой(ну почти любой ) мужчина рядом с красивой женщиной. Как самозванец, незаконно севший на трон; как вор, в руках которого горит то, что не принадлежит ему по праву. Да он и сам это чувствует. Комплексует и тушуется ужасно - потому и вцепляется в неё клещом. На цепь бы посадил, если бы можно было, и правильно. А не миновать-с! Ну, скажу я вам, особый шик - спать с замужними. Это как ягода, уже надклёванная другой птицей - она только слаще. Женщина, которую до безумия любит другой, а она при этом тебе сама отдалась - вдвойне соблазнительна. Умом-то я всегда понимал, что поступаю некошерно, но в конечном итоге, грубо говоря, преспокойно и даже с ехидцей клал на это, потому как хоцца осеня, а охота пуще "не можно".
   К тому же они сами этого хотели, а кусок железа не может не притянуться к магниту.
   На вечеринке мы сразу подошли к ней отрекомендоваться. Я - как всегда - без всякой задней мысли. Просто часть этикета. Ну так я всегда просто улыбаюсь, а последствия это всё имеет самые отдалённейшие. Дежурно улыбнулся и воочию узрел, как запылали её щёки и заблестели глаза, и даже на расстоянии почувствовал, как начинает таять тёплым мягким воском её тело. "Ой" - успел только подумать я, но и мне в голову ударило. Это называется "искра пробежала", и тут работают законы физики и химии, над которыми простой смертный не властен. Вас, образно говоря, охватывает пожар страсти и хочется только одного - потушить его. По методу Оскара Уайльда.
   На меня вдруг нашло какое-то дьявольское вдохновение. Я сыпал и сыпал благоглупостями, она кивала и смеялась, а брата словно и не было там. Через полчаса уже начали посмеиваться. Он отошёл в угол и сидел на диване, угрюмый и молчаливый, но что можно сделать в таких случаях? Можно дать в морду мне, но нельзя ничего сделать с ней. А она о нём и не вспомнила! Будто и не было пятидесяти букетов цветов. У всех на глазах я повёл её в спальню. Чёрт толкнул под руку. Инерция потащила! В глубине души я не хотел этого делать. Но я повёл её наверх по лестнице, и она ,счастливая и удивлённая, обернулась в дверях и обвела присутствующих торжествующим взглядом - посмотрела ему прямо в глаза! Жестокость юности!
   Не берусь описывать, что он пережил. Он, конечно, не имел никаких прав на неё. ОН увивался за нею - и много кто увивался. Но его мучений это не облегчало. Он-то любил её, а они нет! Она через пять минут будет извиваться и стонать - его чистая дева! - и под кем, под кем! - под тем, кто всю жизнь творил безобразия и кого ему же в пример ставили! Под спесивым подонком, не имеющим ничего реального за душой.
   Он любил её, а я использовал её как куклу - и меня-то она и выбрала. Я - то и праздновал победу! Но не всегда ли так происходит под этим Солнцем?
   О да, я просмаковал её, как конфетку! Вообще-то, как я и подозревал, нам не удалось удержаться в рамках приличий. Но писать подробно мне мешает природная стыдливость.
   Мы лежали в томной неге, когда он начал колотить в дверь.
   - Убирайся! - нагло выкрикнул я.
   - Убирайся! - крикнула она мне в тон и засмеялась.
   Но он не унимался. Когда поезд летит под откос, его уже не остановить.
   Я вышел, нахально улыбаясь. Это меня тоже инерция несла.
   Он попытался прорваться в спальню, но я отпихнул его и захлопнул дверь.
   - Ты проиграл идиот! - бросил я. - Понял?
   Он замахнулся, я подсел и сам врезал ему под дых; он согнулся; я вывернул ему руку за спину и повалил лицом на пол.
   - Ну что, дохляк, затух? - прошипел я ему в ухо, оттянув голову за волосы.
   На глазах у него заблестели слёзы.
   - Зачем ты так поступил со мной? - прошептал он, всхлипывая. - Зачем?
   Я отпустил его, чувствуя злобное звериное торжество. Я ни минуты ни о чём не жалел.
   Какова же развязка?
   Утром её нашли в парке у стадиона, изнасилованную и задушенную. Вечером того же дня брат пришёл и повинился. В его изложении всё было так: он хотел догнать её и просто объясниться. Даже купил по дороге букет цветов. Догнал. Начал говорить сам не помнит что, какие-то признания, уверения, "не всё ещё погибло". "И тут" - сказал он. - "Она расхохоталась. Её буквально согнуло пополам, она смеялась как безумная, тыкая в меня пальцем". Не все ли трагедии в жизни сопровождаются смехом? Он начал её душить, "только чтоб смех прекратился". Он не мог внятно объяснить, почему так получилось. Он не рассчитал силы.
   Это было началом конца.
   Мать слегла, и всё пошло прахом. Его на зоне пырнули ножом. И там невзлюбили, получается. Потом - пожар в доме, и родители сгорели. Я в это время веселился на очередной попойке... да, по странной логике, преследовавшей меня всю жизнь, я шёл в гору , когда другим было плохо. Именно тогда я опубликовался. Словно заплатил смертью близких за свой успех. Я сломал жизнь двоих, которые могли быть счастливы, но остался невинным в глазах всего света. Вышел сухим из воды, и всегда выходил. Никто не был мне помехой, никто не мог изобличить меня - ведь я убил своего Вильяма Вильсона...".
   Я читал и чувствовал, что проваливаюсь в бездонную пропасть. Я с отвращением отбросил от себя альбом и упал на колени, согнувшись:
   -Нет, - застонал я. - нет. Не мог он этого сделать!
   Мир рассыпался на куски. Словно при вспышке молнии, в один миг я узрел Истину; грудь сдавила ледяная, пронизывающая тоска, словно я оказался один на один с холодной безжалостной пустотой космоса.. Мне нестерпимо захотелось ощутить рядом присутствие живого, тёплого существа, чтобы просто прижаться к нему и почувствовать, что я не безнадёжно один в этом мире, и я вспомнил о Вике и о том, как оттолкнул её и понял, что она тогда чувствовала, и вцепился себе в волосы:
   - Нет! Что я наделал! Что же я натворил!
   Я бросился в спальню.
   Вика ещё спала. На губах её играла всё та же загадочная и безмятежная улыбка. Ей снилось, вероятно, что она воссоединилась с Сергеем. Волосы рассыпались по подушке. Она выглядела такой милой и беззащитной, как ребёнок. И красивой. Я сел на кровать, протянул руку, чтобы коснуться её волос, и почувствовал, что...
   Я резко встал и развесил шторы.
   Одна рука лежала поперёк живота, другая расслабленно покоилась на краешке кровати, кисть свесилась, на коврике у изголовья - пустая бутылочка экседрина.
   Слёзы обожгли мне глаза.
   - За что? Господи, за что?
   Выплакавшись я почувствовал страшное и неожиданное облегчение. Ну вот и всё. Ещё одна гора с плеч, ещё один прорвавшийся нарыв, конец очередной трагедии. Конец боли. Конец мукам. Конец. Полное освобождение.
   Я накрыл её лицо пледом и вышел из спальни. На меня напали сонливость и апатия; я бесцельно, словно призрак, блуждал по комнатам, хватал со столов, полок и тумбочек первое что попадалось под руку - фигурку козла, пепельницу, кусок янтаря с жуком-скарабеем внутри - долго и жадно рассматривал, не мог вспомнить, зачем мне это понадобилось, рассеянно ставил на место и тут же забывал; наконец я , пошатываясь и едва видя что-то перед собой, вышел на улицу; стены нестерпимо давили на меня.
   Я бродил долго, не знаю сколько - без цели, не разбирая дороги, почти в беспамятстве. Неожиданно я очнулся и обнаружил, что уже ночь и я заблудился, углубившись в лес. Я повернул обратно и пошёл, положившись на инстинкт; деревья приглашающее расступались, а затем вновь смыкали свои корявые жадные сучья у меня за спиной, и с каждой минутой будто всё ближе подбирались к дороге, и уютная тишина окутывала меня, нарушаемая только странными , чуждыми человеческому слуху шорохами и перешёптываниями и далёким, глухим тоскливым воем - словно сама Земля вопила от ужасов, что творятся на ней, и кто-то выжидательно следил за мной, и во всём чувствовалась затаённая мрачная угроза.
   "Луна сегодня полная" - подумал я, и она выплыла в разрыв в облаке, и тут же снова скрылась- словно кокетливо и загадочно улыбнулась, проходя мимо окна, прекрасная незнакомка. Но в этот миг я успел увидеть за деревьями, вдалеке, знакомую крышу.
   Мертвенную тишину прорезала птичья трель. Я остановился, поражённый.
   -Да, - раздался спокойный голос у меня за спиной. - Они почему-то к трём часам распеваются.
   Ноги мои вросли в землю. Я напряжённо всмотрелся в тьму под деревьями.
   На дорогу сошёл некто, луна осветила его. Это был Боголепов.
   - Гуляете? Вам, как и мне, не спится по ночам? Остаётся только бродить в надежде утомиться.
   - Вы всегда подкрадываетесь, как кошка?
   Он рассмеялся. Я пожал ему руку. Дальше шли вместе.
   - Да, - продолжал он. - Ночью гулять хорошо. Ночью всё по-другому. Чувства обостряются, просыпаются инстинкты - в этом есть своя, пусть и мрачная, романтика. Ночью приходят в голову такие мысли, которые ни за что не придут в голову днём. Или не покажутся такими...реальными.
   - Какие ещё мысли?
   - О преступлениях и любви, - засмеялся он, - Любви и преступлениях. Видите, я странно говорю. Но сейчас, ночью, это звучит.
   Я молчал. Впереди, за деревьями, замерцали призрачные огоньки фонарей.
   - Да, странные мысли приходят в голову ночью, но они кажутся прекрасными. Ночью всё кажется прекрасным. Этот лес сейчас кажется таинственным, сказочным царством.
   - Вы стихи тайком случайно не пишите? - воззрился я на него.
   - О да! Только не говорите никому. Но ведь насчёт красоты я прав?
   - Да. И такую красоту упускает большинство нормальных людей. А я вот опять думаю: сейчас здесь были бы какие-нибудь юнцы. Нарушили бы этот безмятежный покой своим ржаньем, визгами, похотью, пьяными выкриками. Зачем человек, эта свинья, среди такого великолепия?
   Он молчал. Я продолжал:
   - Я тут читал историю Каина, и думал: как Он мог простить убийцу? Почему он послал сына страдать за нас и искупить наши грехи? Почему Христос с креста прокричал: "Прости их, они не ведают, что творят"? Почему мы до сих пор живём? Для чего? Зачем мы здесь?
   Я вытер пот со лба. Проговорил уже спокойнее.
   - Я, как и все в таких случаях, роптал на Бога: "как Ты допустил смерть Сергея? Как Ты допустил...миллионы вещей?". Но теперь меня мучает не то, что он позволяет кому-то умирать, а что он позволяет кому-то жить. Так вот, по поводу Каина...цивилизацию создали именно дети Каина. Следовательно, мы - потомки Каина...Итак - почему Он позволил убить Авеля и простил Каина? И вообще - многие убийцы, если не большинство, никогда не бывают пойманы и не несут наказания.
   - Но что же вы хотите сказать? Что Сталин остался безнаказанным, что тираны процветают, потому что на них Каинова Печать? Что их сам Бог бережёт, что ли?
   - Нет, я хотел сказать другое.
   - Что же?
   - Я хотел сказать. что Каинова Печать на всех нас.
   Боголепов внимательно посмотрел на меня.
   - Знаете, кто-то сказал: "Чистый взор видит везде чистоту".
   - Да, я полон горечи. Кто преумножает знания, преумножает скорбь. Теперь я добрался до истины - поздравьте! Я теперь знаю всё!
   - Всё ли? Разве можно окончательно узнать всё? И что есть истина?...тьфу, чёрт, ну и бред! Русские люди как соберутся, так начнут...решать судьбы мира. При этом дома полный бардак.
   - И это мы ещё трезвые, - с улыбкой заметил я, подавая ему руку на прощание, так как мы уже дошли. - Я бы вас пригласил на чашечку чая, но я ...не один.
   -О, понимаю! Знаете, я и не люблю быть навязчивым. Ну ладно, до встречи.
   - До скорой встречи.
   Я помахал ему рукой и, улыбаясь непонятно чему, вошёл в дом. Мне захотелось спуститься к озеру, полюбоваться искрящейся водной гладью.
   Выйдя на крыльцо, я остолбенел.
   В свете луны дерево, изгибаясь в немой мольбе, протянуло к небу свои корявые сучья, а на нижней толстой ветви зазывно покачивалась петля, покачивалась мерно и спокойно, словно маятник...или золотые часы на цепочке гипнотизёра, который шепчет вкрадчиво, ласкающим слух, как плеск водопада, голосом: "Спи, Женя, спи"... и сон обволакивает тебя, и глаза смыкаются, и ты засыпаешь...засыпаешь...
   - Нет, - я вздрогнул и замотал головой. - Нет, нет...
   Я взял в кухне нож и пошёл наверх.
   Сергея я нашёл в кабинете. Он развернул кресло спинкой к двери и глядел в раскрытое окно, как облака вкрадчиво и нежно ласкают луну.
   Я застыл в дверях.
   - Это ты, убийца? - спросил он, не оборачиваясь.
   Я сделал шаг вперёд.
   - Сергей... зачем ты сделал э т о?
   - Что "это"? И что значит "зачем"? Ты так убеждён, что я знаю? А ты вот знаешь.
   Я попятился.
   -Нет. не знаю!
   - Жизнь - лишь парк аттракционов, и лучше спустить сразу все деньги, хорошо повеселиться и уйти с песней, не повторяя одно и то же по десятому кругу. Когда приходишь в парк, он кажется волшебным царством, и удовольствия неисчерпаемы; но к вечеру карманы пусты, ноги болят, всё приелось, и ты понимаешь, что это всего лишь большая огороженная площадка, заставленная механизмами и красивыми палатками; всё это обещает больше, чем даёт. И красота его только для того, чтобы вытянуть из тебя всё, что у тебя есть. Ты приходишь в этот мир ни с чем и уходишь ни с чем; ты приходишь, чтобы отдать самого себя; жизнь соблазняет тебя, но даёт жалкие крохи. Господи, какой обман! Миру по большому счёту плевать на тебя, он и без тебя отлично проживёт. Жизнь - это поток, который несёт тебя, ты можешь либо потонуть, либо остаться на плаву, но не повернуть реку вспять.
   Да...люди должны бояться жизни, вместо того чтобы бояться смерти и искать утешеньице: " Я попаду в рай, и там буду вместе с моей Машенькой!". Другие трясутся от страха на смертном одре: "Я попаду в Ад!". Как можно с серьёзным видом говорить "Рай", "Ад" и не смеяться? Я вот никогда не мог удержаться от смеха. Особенно глядя на праведных христиан. Они идут к Свету самым трусливеньким путём. Они страшатся гнева Божьего, и видя, что другие веселятся в своё удовольствие, постоянно сомневаются: "А что, если Его нет? А что, если продешевили?". И только одна мысль их греет: что приидет царствие Божие, всех грешников сметут с доски, а они будут жить-поживать, да добра наживать, по усам текло, в рот не попало. Или здесь они место туда себе покупают смирением. А уж после смерти - отель "Калифорния". Валгалла. Если цена такова - нет, мерси-с, не надо рая, дайте Родину мою! Есть и другой вид трусости - те, кто заявляет: "Нет Бога, всё позволено, жизнь загоним коту под хвост!". В чём тут геройство, я не пойму? А ты попробуй сказать: "Есть Бог, и кара страшная, и всё равно коту под хвост!". И вот ты за грань заходишь, и на своей шкуре гнев божий познаёшь и потому в нём уже не сомневаешься.
   Вот так: путь к Богу через грех - кратчайший. И потому не любят вас, кротких овечек, послушных мальчиков. Даже Иисус сказал: "Я пришёл к грешным, а не праведным". Ужас не в том, что грешников поддерживает Дьявол. А в том, что их любит сам Господь!".
   Страшная боль раскалённым обручем сжала голову. Я упал на колени, судорожно втягивая воздух.
   - Нет, - униженно взмолился я. - Прошу тебя, замолчи!
   Его торжествующий сухой смех раскатистым рокотом заполнил комнату.
   Я бросился к креслу и рывком развернул к себе.
   И попятился в ужасе.
   На меня таращились тёмные бездонные провалы глазниц. Насмешливо скалились почерневшие пеньки зубов. Черви кишели в полусгнивших лохмотьях костюма.
   Я приложил ладонь ко рту и панически бросился из комнаты, ничего перед собой не видя. Съехал как-то боком по балюстраде вниз, споткнулся, подвернул ногу. Вскрикнул, держась за кричащую болью ногу, отполз к дивану.
   Из угла донёсся коротенький злорадный смех.
   Крыса сидела в углу и заходилась смехом:
   - Ну что, человечек, в штанишки наложил? Все вы такие! Наломаете дров, а как увидите дело рук своих, так в кусты!
   И вдруг из щели пролезла, попискивая, ещё одна крыса...затем другая...третья...четвёртая... Серые тёплые комочки, одна за другой. Воздух прогрелся и увлажнился от отвратительных испарений дыхания добрых трёх десятков маленьких крохотных существ: розовые усики, фосфоресцирующие глаза-бусинки, топающие когтистые лапки...они заполонили всё, перебегая по мебели и через мои ноги, я в ужасе попятился каракатицей, от визга и пищанья заложило уши...
   Дыра. Они прибыли оттуда, из этой дыры в стене, о которой я забыл.
   Я бросился в сарай , взял фонарик и топор, вернулся и со всего размаху с гортанным воплем, так как оружие придало мне уверенности, вонзил металл в дерево с треском. Царапнув лицо, полетела шрапнель.. Лезвие застряло в "ране", я вывязил его оттуда вместе с куском дерева.
   А во второй раз топор провалился глубоко, за стеной явно была пустота.
   В несколько ударов я разворотил стенку. В пробоине зияла темнота, тянуло сырым холодом. Это что? тайный ход?
   Я сунулся туда с фонариком. В лицо мне ударила ужасная вонь. Луч фонарика выхватил из темноты ступеньки. Штукатурка отсырела, внутренняя стена протекала ручейками. Я посветил в другую сторону. Ступеньки уходили наверх, предположительно, к кабинету. Я с быстро колотящимся сердцем спустился вниз, освещая себе путь фонариком.
   И...очутился в большой, но казавшейся тесной комнате с низким потолком. Это был больше подвал, чем комната. Пол бетонный весь в трещинах, также протекающий. Посредине был большой стол, похожий на анатомический. У изножья и изголовья крепления вроде наручников. Также крепления с цепями и наручниками были в стенах. На столе и стенах побуревшие пятна крови. Крысы сновали у моих ног, попискивая. Я с удивлением обшаривал это неожиданное святилище, вдруг услышал в углу, с другой стороны стола, потрескивание и похрустывание. Я обошёл стол и увидел кучку крыс, что-то с увлечением обгрызавших. Они со злобным пищанием обернулись, когда луч фонарика высветил их, и прыснули в разные стороны. Я увидел человеческую ногу. Вернее, ступню, отрубленную по щиколотку - торчала жёлтая берцовая кость. Плоть уже позеленела, почернела, пошла пятнами. Я очень долго смотрел на толстый грязный ноготь большого пальца.
   - Вам нельзя здесь находиться.
   Я вскрикнул и, резко обернувшись, выронил фонарь. Он прокатился по полу, и луч скользнул по стене и проёму лестницы, осветив грустно-строгое лицо Боголепова. Он предостерегающе поднял руку.
   - Не пугайтесь. Что-то подсказало мне, что нужно придти сюда... Я почувствовал, что что-то случится...и случилось.
   - Эта...эта комната не предназначалась для чужих глаз!
   -Да. Идёмте.
   Я поднял фонарь, он пошёл уверенно в темноте. Я освещал себе путь, но всё равно спотыкался.
   Мы сели в кухне. Я заварил по чашечке кофе.
   Мы просто сидели и пили кофе.
   - Вика умерла, - сказал я , просто чтоб сказать что-нибудь.
   Брови его поползли вверх, и в глазах его я на мгновение увидел смятение. Он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но так и не сказал. Сжал губы , так что они побелели и просто кивнул. Рука, державшая, чашку, дрожала.
   - Ещё одним ангелом меньше, - сказал он наконец. - Ещё одним лучиком света... в этом мире. Что вы намерены делать?
   - С ней?
   - Нет. Вообще.
   -Сообщить обо всём в милицию.
   -Мне кажется, мой друг, это самое неразумное, что могло прийти в вашу светлую голову.
   Я ошарашено посмотрел на него.
   - Что? Что вы такое, чёрт возьми, говорите?
   - А вы подумайте сами... Вот как выглядит ситуация, если отбросить эмоции: ваш друг слишком увлёкся в поиске острых ощущений, чего и стоило ожидать. Кроме того, он долгое время оставался безнаказанным и не осознавал в полной мере последствий своих поступков. Благодаря вам в немалой степени. И он...веселился всеми доступными способами...а потом и НЕдоступными... А ведь вы знаете, что он дружил со многими влиятельными лицами. И кто знает, кого ещё затронет эта история? А кто гарантирует, что Олег Дмитрич, предлагавший вам любезно чашечку чая с улыбкой на лице, не принимал в этом участия? В конце концов, подумайте о своей жене ( я вздрогнул). Думаю, учитывая вашу известность и тот факт, что лично вы никому не мешаете, вряд ли кто-то резко перейдёт к крутым мерам. Но загнанный в угол зверь...непредсказуем даже для себя самого. Уже сейчас, как вы сами говорили, кто-то следит за вами, встревоженный тем, что вы копаетесь в прошлом Грановского. Хорошо, что вы официально не объявляли о написании книги или чего-то такого. Доренко заявил об этом - и... Вообще он много кому мешал спокойно спать, но и это не последнее. И это был знак. А знаки следует толковать правильно.
   - Так что же , оставить всё как есть? Вот так взять и оставить?
   - Вы, по-моему, плохо понимаете происходящее в этом мире. Геройство здесь невозможно. По крайней мере, оно покупается слишком большими жертвами. Семейный человек не может позволить себе геройство.
   - И это будет продолжаться? И будут делаться все эти мерзости?
   - Вы можете сто раз погибнуть и принести в жертву близких вам людей, самоотверженно борясь со злом, а это будет продолжаться. Делались, делаются и буду делаться. Всё что вы можете сделать - самому не делать этого. Да разве вы только что родились, что приходится вам это объяснять?
   Я согнулся, обхватив голову руками.
   - Слушайте, как вы можете, зная это и видя это, спокойно жить? Вообще жить?
   - Да вот как-то получается... да и кто же их по-настоящему осудит? Кто бы не хотел делать то же? Только другие втайне мечтают. А эти делают. Ну а вы ничего никогда не сможете сделать. Потому что вы... - тут его губы растянулись в жалостливой и слегка насмешливой улыбке. - ... добрый.
  
  
  
   Он ушёл, оставив меня наедине...наедине со всем этим.. Меня окутал какой-то вязкий вакуум, так что трудно даже было дышать. В доме было тихо и пусто, как в склепе. Всё вокруг выцвело, поблёкло, стало чёрно-белым; и я сам будто стал полупрозрачным и бесплотным, как призрак.
   Я медленно поднялся по лестнице, ощущая внутри страшное опустошение. Вошёл в кабинет.
   Сел в кресло.
   Выдвинул ящик стола. Посмотрел на лежавший там револьвер. Медленно протянул к нему руку.
   Я взял его и ощутил его приятную тяжесть.
   Жизнь - темница, в которой мы лишь отбываем срок, и никто не выйдет отсюда живым.
   Рука, державшая оружие, задрожала. Я опустил взгляд. Дуло насмешливо смотрело на меня, чёрная дыра всасывала мою волю и способность к сопротивлению. Рука приросла намертво к тяжёлому, горячему и гладкому. Хладнокровно, чувствуя на губах какую-то озорную усмешку, я приставил дуло к виску - металл больно впился в кожу до кости. Я собрал всю силу, как штангист перед рекордным рывком, подумал: "Вот такой конец у моей сказки", и, зажмурившись, заставил себя нажать на курок.
  
  
  

Э П И Л О Г

   Путь к вашему возвышенному лежит через ад и на самом деле через ваш собственный ад... всё гнусное и отвратительное, это ваш собственный ад. Ваш ад сделан из всех вещей, которые вы всегда выталкивали из своего святилища пинком с проклятием. Когда вы вступаете в ваш собственный ад, никогда не думайте что вы пришли как некто красиво страдающий, или как гордый изгнанник, но вы пришли как глупый и любопытный дурак и вглядываетесь в удивлении на крошки, которые упали с вашего стола.
  
   Карл Густав Юнг.
  
  
  
  
  
   В марте я сообщил Боголепову, что начинаю новый роман.
   - Представьте себе: начало 90-х, страна в руинах, жестокий мир нищеты и наживы, единицы жиреют за счёт остальных. Безумие, смерть, несправедливость. И тут появляется некий герой-одиночка. Бывший главарь молодёжной банды. Он единственный среди тотального хаоса, трусости и отчаяния выпрямляет спину и заявляет: " Я хочу посеять ветер и пожать бурю...большую, всеразрушающую бурю. Я разожгу очистительный пожар справедливости. Если добро не может победить зло, я готов стать злом, чтобы его уничтожить". Он в одиночку бродит по бандитским районам, поджигает машины "красных пиджаков", убивает "воров в законе". Он готов к смерти. Такого героя давно не было в нашей литературе - может, никогда. Это Раскольников, действительно "перешедший черту".
   - А чем же всё кончается? Для него?
   - Точно так же, как и для Раскольникова... и даже ещё хуже.
   В сентябре я закончил.
   Роман имел невиданный для меня успех. Может, сыграла роль недавняя смерть Сергея и неувядающий интерес ко всем и всему, что с ним связано. Все мои книги были переизданы общим тиражом в два миллиона.
   "Один в поле воин" вызвал восторженные отзывы и критиков, и читателей. У меня стали брать интервью и даже номинировали на "Букер".
   "Книжное обозрение" восклицало: "Как он мог совершить столь феноменальный творческий скачок?!
   Я бы им ответил: "Господь сделал меня плодовитым в земле страдания моего".
  
  
   Дом Сергея подожгли неизвестные злоумышленники. Я не стал возбуждать уголовное дело. Застрахован дом не был.
   Единственное, о чём я мог жалеть - то, что вместе с домом сгорела рукопись романа "Каинова печать". Но я не жалел об этом.
   Я сжёг её сам.
  
  
  
  
   В конце года я должен был выступить с речью по поводу вручения премии. Я был , к собственному удивлению, равнодушен и спокоен. Именно когда получаешь почести, понимаешь, насколько это всё не важно.
   Я медленно прошёл к кафедре и, не поднимая глаз, чётко произнёс первые фразы, а дальше уже ничто бы меня не остановило:
   - Меня всё тут называли "новым Достоевским". "Первый роман критического реализма со времен Солженицына" и так далее. Спасибо на добром слове, но это милое заблуждение. Роман не реалистический. Реалистических романов не бывает.
   В толпе прокатился взволнованный ропот: "Как не бывает?", "Как это?".
   - Реализм невозможен, потому что нет реальности. Да-да! Скажите, если бы вам 10 сентября 2001 года сказали: " Завтра арабские террористы, вооружённые всего лишь перочинными ножиками, захватят самолёт и заставят пилотов врезаться в небоскрёбы всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Их не заметят сверхсовременные оборонные системы. Погибнут сотни людей" - вы бы поверили? Вы бы назвали такого пророка идиотом.
   Все заметно напряглись. Я слишком далеко ушёл от фраз вроде: "Я очень рад быть здесь с вами сегодня". Я всё портил, но Рубикон был уже перейдён.
   -Да, так вот. А теперь это история , теперь это будни , это уже привычно. Жизнь выдумки страннее. Умные и прозорливые предполагали нечто подобное, но их не слушали. Люди напоминают сомнамбул на пожаре: они не очнутся, пока не обгорят дочерна. Но тогда уже поздно. Человек не признаёт правды, пока она не набросится на него и не вцепится в глотку. Поэтому и хорошо, что реализма нет. За этот роман все потому и уцепились, что он абсолютно нереалистический.
   Теперь все расслабились. Посчитали, что я претендую на "литературную сенсацию", выкидываю эпатажное коленце. Я продолжал:
   - Да, ведь таких героев не бывает. В нашей стране таких людей не было. Никто так себя не ведёт. Да и зачем? Мой герой заблуждается. Он хотел победить зло - и стал им, и был уничтожен. Ты всегда становишься тем, против чего борешься. Вы спросите: "Что же, сидеть сложа руки?". Не буду утверждать, что выражаю абсолютную истину, но зло искоренить нельзя. Можно либо плодить новое , либо не плодить. Добро никогда не победит зло; единственное. Что оно может(и должно) делать - просто оставаться добром. Бездействие - это плохо, но и активность активности рознь. Активное добро - это трудно и мучительно...или это только мне так кажется? Не знаю... Но в высшей форме - это смерть на кресте, разве не так? Лучше ничего не придумано. Благие намерения в ад приводят. Быстро и с явным результатом добьёшься чего-то только насилием и обманом, а терпением и самопожертвованием - долго и ещё вилами по воде писано. Получается так: с одной стороны, стоять в стороне нехорошо; с другой, кто пытался изменить что-то к лучшему, вроде не сильно изменил, а больше к худшему. Истина посередине: нужно не отбывать срок в этом мире, как в тюрьме, пусть он иногда и ужасен; но если менять, то не мир, а себя. Каждый должен жить мечтами своими детскими, потому что они наиболее чисты. Да, это химера, это вряд ли достижимо; но чем мечта ваша хуже, если Гитлер воплотил свои грёзы о мировой бойне? Кто поверил бы в 1930 году в Освенцим? Наша страна 70 лет шла к чьей-то безумной фантазии. Идеалист - тот, ко недоволен существующим порядком вещей. Идеалистами были и Наполеон, и Александр Македонский...и Сталин. Если процветают такие "прекраснодушные идеалисты", то мы чем хуже? Мечты человеческие - это и есть настоящая реальность. Но в вашей ли мечте вы живёте? Никто вам, для вас, ради вас, вместо вас - никогда ничего не сделает. Никогда, нигде, никто! Вы хотите твёрдо стоять на ногах, За химерами не гнаться. Жить спокойно - и потому живёте в постоянной тревоге и чужим бредовым идеям поклоняясь.
   Я отодрал пальцы от кафедры и прошёлся по сцене. Шаги гулко отдавались в напряжённой тишине.
   - я, может наивно говорю. Но это не более наивно, чем всё остальное. Окиньте взглядом мировую историю - разве не поражает она на всём своём протяжении удивительной бредовостью, а с другой стороны - удивительной, не лезущей ни в какие ворота наивностью?
   Я умолк. Никто не знал, как реагировать. Я знал, что я натворил. Разбил зеркало приличий, в котором всё выглядело прекрасным. Рассыпал столь тщательно выстраиваемый карточный домик.
   Я набрал в грудь воздуха, чтобы закончить.
  
   - Я рад поговорить с вами. Только общение с добрыми и умными людьми способно развеять мрак в душе. Со светлыми людьми.
   Отец Кирилл с одобрительной улыбкой закивал. Мы прогуливались по внутреннему парку собора. Он шёл, заложив руки за спину и добродушно щурясь. Он внимательно слушал меня, но в то же время как будто прислушивался к какому-то голосу внутри себя.
   - Верно,- сказал он и просиял. - Такие люди несут в себе Бога и способствуют Его утверждению на земле. А мы, все мы, каждый из нас - несёт в себе либо Бога, либо дьявола и способствует утверждению их на земле. Не бывает просто поступков, просто слов. Вы каждым, даже самым незначительным поступком, взглядом, словом, мыслью - меняете ход вещей. И нельзя убежать от этой ответственности, это всё равно что убежать от необходимости дышать кислородом. Это просто налагаемая природой вещей данность.
   - И сколько же людей, которые устанавливают власть дьявола? Большинство, ведь так?
   Его брови сдвинулись, он погрузился в раздумья. Я продолжал:
   - Ведь мир вовсе не полон добрых людей. По-настоящему добрых. Тех, кто всегда останется добрым. Даже в смертельной опасности, после многочисленных ударов судьбы, изведав всей грязи жизни. Увидев...низость человека. В истории таких было единицы. И потому они и ценятся на вес золота. Не так ли?
   Он подумал ещё немного, потом сказал:
   - Большинство? Может быть. Но большинство не ведают, что творят; или ведают, но не имеют достаточно силы, чтобы творить другое - по слабости, или от страха, или боль их грызёт... и на них не стоит ставить крест, они ещё могут измениться... и мир ещё может измениться. Сейчас , конечно, его состояние его нравиться нам не может. Дьявол есть в каждом, он может проснуться в людях власти... да в них-то он прежде всего может проснуться, и они создают такие законы, такой миропорядок, в котором невозможно совершенно не делать зла. Что сейчас главное? Достижения. А что нужно для успеха? Идти по головам. И потому люди подобные мне уходят из мира... Многие люди ходят с тьмой внутри и творят преступления - и считают, что ни правы. Дьявол - Князь мира сего, это ясно из Библии, это всегда было. И первостепенной задачей каждого должно стать спасение души...И каждый, кто хочет, чтобы в мире не было зла, должен начать с себя. Сначала себя очистить. Все это знают, даже самый необразованный шоферюга. Все люди во все века думали об одном и том же...
   - Порой люди даже не подозревают, что в них есть Тьма. Я вот о себе в последние месяцы узнал много...такого, о чём и понятия не имел. Много ужасного. И я понял, как до того был слеп, и горд, какой я на самом деле изнеженный, и эгоистичный, глупый и ничтожный человек.
   - В первую очередь не стоит корить себя. Во тьму мы погружаемся, чтобы обрести там Свет. Первый шаг к Свету - осознать своё несовершенство и не ждать от себя совершенства, хоть и стремиться к нему. Православная вера предполагает непременное падение, страдание, покаяние и уж только потом - очищение. А чистых от рождения очень мало, это вы верно заметили. Потому мы нуждаемся в очищении. Всё что я говорю, этот весь процесс и произошёл с вами. Главное , что вы вынесли из этой истории - что не стоит питать ненависть к людям, причинившим вам зло, потому что вы видите, что во всех нас могут быть самые гнусные качества, и особенно в нас развиты те, что мы замечаем у других, которые нас в них более всего задевают. Осознание этого должно войти в вашу плоть и кровь, стать вашей второй натурой.
   - Это , кажется, и происходит во мне. Эта перемена. Но как я мог прийти к этому, после всего что случилось?
   - Это и могло произойти только после всего что случилось... Наша боль даёт нам знание... Лев Шестов описал этот парадокс, а Камю назвал его "прыжком через абсурд". Достигнув самого дна, вы вознеслись на вершину. Ваши сомнения только укрепили веру, как удары молота закаляют железо Это и называется "найти счастье в страдании". Я конечно, упрощаю. Но с людьми нужно говорить просто...
   - То есть я должен был пережить всё, что было, чтобы дойти до этого! - вырвалось у меня с болью. - Как поздно...
   - Человек многое понимает слишком поздно. Но вы ещё многое можете дать людям, и жизнь вас щедро наградит. В жизни не бывает без потерь, но с вами ещё произойдёт много хорошего, и вы ещё будете счастливы.
   - Сейчас мне в это трудно поверить, да я и не рассчитываю. Обязательно ли быть счастливым? Главное - делать дело, продолжать функционировать.
   - Ну зачем вы так... Богу не угодно, чтобы вы унывали. Ночь темна перед рассветом. За падением следует взлёт. Мы должны пройти мрак и ужас, прежде чем обрести счастье. Но не потому, что это наша "суровая обязанность", или потому что страданиями мы "платим" за право быть счастливыми, а для нашего же блага - потому что без горя мы не ценим счастья. И в страданиях благодать Божья. Если не понять этого, в минуту отчаяния не найдёшь силы продолжать жить.
   - Я пришёл в отчаяние, ощутив своё ничтожество. Тяжелее всего бывает вынести осознание своего бессилия и ничтожества. Ведь вы знаете, что для человека несовпадение его представлений о себе и его реальных возможностей может стать целой трагедией...И я погружался в это всё больше и больше. Но из этого-то всё и выросло. Я понял, что ответ на это один - религиозный. Смирение. Так как ты песчинка, и никогда не сможешь сам всё устроить правильно, не хватит ни ума, ни сил, то...
   Немного помолчали.
   - Так что, самоубийство - следствие нигилизма? Духовного отрицания?
   Он покачал головой:
   - Нет, это следствия одной причины. Общего упадка - и физического, и нравственного. Упадка самой жизни, я бы так сказал. Сейчас много самоубийств по неясным причинам, а в Средние века, когда жизнь была тяжелее, такое можно было себе представить? Только самосожженцев ради великой идеи или великой любви. Они жили ради великой идеи и умирали ради великой идеи. А сейчас что? "Бог умер", рост самоубийств, распад семьи, почти нигде - ни настоящей дружбы, ни настоящей любви, ни даже настоящей страсти.
   Мы дошли до храма. Золотые купола сверкали на солнце каким-то неземным сиянием.
   Он мягко пожал мне руку.
   - Ну, вы нас теперь не забывайте.
   - Какой совет дадите напоследок?
   - Я вам, кажется, уже давал один. Читайте Библию. Постоянно. Там ответы на все вопросы. И кому, как не вам, знать, что книги, которые мы читаем, определяют, кто мы есть.
  
  
   И вот теперь я стоял, чувствуя на себе напряжённые взгляды сотни человек, ждущих...чего? Разрядки обстановки. Разумеется. Я и собирался разрядить обстановку. Это и есть святая миссия каждого уважающего себя человека - разряжать обстановку. Но я хотел разрядить её правдой. А не ложью.
   Наконец я улыбнулся, потому что ответ нашёлся. Обведя взглядом присутствующих, я закончил торжественно:
   - Нет реальности, как нет и законов реальности. Нет ничего вроде:"Зло всегда побеждает добро, потому что такова жизнь", или "Любовь длится три года , потому что так устроен мир". Он не устроен так, это мы его так устроили и продолжаем выстраивать - здесь и сейчас, в эту минуту. Господь, сотворив нас по своему образу и подобию, не мог не наделить нас частью своей собственной силы, не мог не сделать и нас в какой-то степени богами. И это не мания величия, не кощунство - я этими словами лишь подчёркиваю нашу огромную ОТВЕСТВЕННОСТЬ.
   Победит ли Добро или Зло - зависит от нас. Но прежде всего Добро должно победить в нашей собственной душе. Вопрос не в том, чтобы искоренять зло, а в том, чтобы самим не стать злом. Чтобы мир изменился, каждый должен начать с себя. Мы сами определяем, какой будет наша жизнь и жизнь вообще. Значение каждого из нас, может быть, больше чем мы думаем. Мы влияем на судьбы мира.
   Мы - часть этого мира, не обособленная, а часть целого. Организм не может быть здоров, если хотя бы одна клетка больна. Соответственно, ГЛАВНАЯ миссия каждого из нас - стать кристально чистым. Спасение души. В этом наше личное спасение и спасение всего мира. Который сам по себе не плох и не ужасен, он никогда не нуждался в спасении сам по себе; но он нуждается в спасении от нас.
   Я умолк. Сначала повисла звенящая тишина, потом все встали и началась бурная продолжительная овация.
   В толпе я высмотрел Боголепова. Он поймал мой взгляд, улыбнулся и одобрительно кивнул. И тоже начал аплодировать.
  
  
   Я принял приз, обнял и поцеловал жену под аплодисменты. Она посмотрела на меня с кроткой благодарностью.
   - Ну что, Евгений Андреевич, вы теперь со своей красавицей женой украсите своим присутствием наш праздничный банкет?
   Я покачал головой с улыбкой.
   - Простите, но я не очень люблю банкеты. И кроме того, я хочу поехать сейчас в совсем другое место.
   - В ресторан? - выкрикнул кто-то из зала.
   - Нет.
   - Что ж, куда бы вы ни направлялись, мы, ваши читатели, последуем за вами.
   - Да? - засмеялся я. - Буду рад таким попутчикам.
   И направился к выходу, ведя Таню за руку.
   - Так куда же вы теперь? - окликнули меня в дверях.
   Я обернулся и, обведя взглядом присутствующих, сказал:
   - В церковь.
  
  
  
  
   К О Н Е Ц
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"