Аннотация: За все приходится платить, иногда очень жестоко.
ОТДАЯНИЕ
Сияющий Орион давно уже миновал зенит, а ковш Большой Медведицы всё ниже склонял свою ручку к Земле. Ночь постепенно теряла свою глубину, и замирала в предчувствии скорого рассвета. Ранний весенний заморозок звонко хрустел тоненькой корочкой льда на последних лужицах стаявшего снега, под бесцельно ленивой Витюриной походкой.
Виктор Звягинцев, а среди своих - Витюра Звяга он и действительно не обращал внимания на выбираемое ногами направление, мучительно пытаясь вспомнить, сколько же дней он на свободе.
Не надо думать, что это вовсе не сложно, поскольку, едва миновав ворота последнего места отсидки, Витюра ушёл в такой безудержный запой, что почти не помнил, как он прибыл в родной город, в грязную, опечатанную со дня его ареста, квартиру.
С трудом приведя себя, как он считал, в нормальный вид Звяга отправился в райотдел милиции становиться на учёт, где опытный взгляд нового участкового ясно показал ему, что тот не питает никаких иллюзий относительно длительности его очередного пребывания на воле.
Это было последнее, что Витюра вспомнил более-менее отчётливо.
Всё остальное слилось в единую вневременную картину пьяного кутежа в сизом и плотном, почти до осязаемости табачном дыму с надёжно устоявшимся привкусом дешёвой конопли.
Хриплый рёв старенького магнитофона круглосуточно вдалбливал в раскисшие мозги элитарный блатняк Шафутинского и Круга, пятнадцатилетней давности.
Иногда появлялись какие-то женщины, больше похожие на грязных подростков. Случалось, что они вспоминали о своём женском происхождении и, раздевшись, лезли к кому ни будь в постель, слабо соображая, что можно делать в таком состоянии и вызывая серьёзную тревогу у своих избранников.
-Вчера, нет, позавчера... Или всё же вчера?.. А, чёрт с ним, недавно. Бутылки сдал, кореша встретил, выпили, пришли домой - нет никого, а на столе повестка - привет от участкового... Повестку сжёг и прикурил от неё, не получал. Корешь сдрейфил, слинял, а я вырубился. Очнулся, не дай Бог кому так очнуться. Открыл глаза - дома. Пошевелился - ничего, только слабость какая-то. Встал, хотел воды попить, и началось. Страх. Да, что там страх - ужас, чёрной волной сковал мозг, сердце, Мир. Я в туалет, в ванну, под кровать, а он везде и нет места, где от него укрыться можно, обнимает, сжимает, выворачивает.
Крикнуть хотел, да только зарычал по звериному. Выполз на лестницу, вниз скатился, здесь морозцем обдало, звёздочки увидел, отпустило, кажись
Звяга встал на ноги, они дрожали, но уже не подкашивались. Он сделал пару шагов, в движении стало легче, и Витюра побрёл в окончание ночи.
Да, жизнь на свободе опять не получилась. Со времени отбытия первого срока прошло 15 лет. Пять раз после этого он возвращался в зону , не пробыв на воле в общей сложности и полутора лет.
Этот мир был ему совершенно чужой и непонятный, впрочем, Виктор и не пытался в нем разобраться.
Свобода представлялась ему некими каникулами среди строгой повседневности зоновских будней.
Для него, это был период, когда можно было творить что угодно, с кем угодно и сколько угодно, а наказание за все это будет всего лишь одно- очередной срок.
- Похоже, пора домой, подумал он, здоровье уже не то, вот и припадки какие-то начались, а и два месяца, едва ли попьянствовал... Черт бы ее побрал, эту волю, ну что здесь хорошего? Где не появишься, все косятся, сторонятся, а ведь и слова никому не говорю, у меня что, на роже чего написано? Так и у них они, кажется, такие же... А, да ну их всех, точно - пора.
Витюра ни на секунду не задумался, что именно он сделает, чтобы вернуться: Помочится ли на головы прохожих с балкона, когда они возвращались с праздничного салюта, как это было в первый раз, или стащит с прилавка корзину с лимонами в овощном магазине, как это было во второй раз, а может просто оскорбит участкового, за что сел в третий раз.
Главное решение было принято, а остальное уже детали.
Звяга очнулся от своих раздумий и почувствовал, что основательно замёрз.
Это было и не мудрено, поскольку одет он был в дешёвенький спортивный костюм, в старый вытертый до основания джемпер, напяленный прямо на голое тело вместо майки, и непонятно как к нему попавшие ночные шлёпанцы с весёленькими меховыми бонбончиками.
Витюра остановился, оглянувшись по сторонам, и попытался сообразить, где это он очутился.
Его родной город неузнаваемо расстроился за эти годы, тоже став чужим и Звяга с трудом, ориентировался в нём.
Возвращаться в вонючую, грязную квартиру почему-то было страшно, но больше идти было некуда и он, кое-как определив направление, повернул к дому.
Неожиданно из-за угла ближнего дома появилась человеческая фигура.
Это был статный, седой мужчина, почти старик. Он шёл, не спеша, подняв воротник демисезонной куртки, глубоко засунув руки в карманы, и с видимым удовольствием ступал в самый центр мозаичных ледяных узоров, почти по-детски прислушиваясь к громкому хрусту из-под ног.
Какая-то спокойная безмятежность исходила от его облика, как будто шел он не по ночному городу, а в ясный день по тропинке собственной дачи.
Мужчина поравнялся с Витюрой, мгновенно скользнул по нему взором и не один мускул не дрогнул на его лице, Звяга даже не смог понять заметил ли он его вообще.
Будучи чрезвычайно эксцентричным, по натуре, Витюра, вплоть до истерики, терпеть, не мог ничего спокойного или стабильного. Вот и сейчас к его холодному ознобу добавилась дрожь ярости и неприятия. Почти не соображая, что он делает, Витюра резко остановился и, повернувшись, каким-то севшим и хриплым голосом закричал:
-Эй, мужик! Стой!
Человек не спеша, остановился, обернулся и с интересом посмотрел на него:
-Это вы меня?
-Тебя, тебя, кого же ещё... Ты это, того, закурить есть?
-Нет.
Витюра запнулся. Под ледяным спокойствием ответа он стал терять свою отчаянную злобу и почувствовал, что ещё немного и он в панике бросится прочь от этого странного человека. Такого ни в коем случае нельзя было допустить и Звяга собрав все остатки своей дрожащей воли, неожиданно громко рявкнул:
-Сука! А ну снимай куртку!! Ну, быстро! Козёл...
Мужчина опять спокойным, понимающим взглядом окинул жалкую дрожащую фигурку психопатного грабителя, которого он мог одной оплеухой надолго приклеить к стене дома:
-Вы уверенны, что поступаете правильно? Ведь Вы даже не представляете, к каким тяжёлым последствиям это может Вас привести.
Это он меня тюрьмой, конечно, пугает, для них, интиллигентишек, это самое ужасное, что, может быть, решил Звяга и рассмеялся про себя, дурень старый!
В слух же, он разразился длиннющей тирадой на отборном блатном сленге. Ее дословный перевод повлёк бы серьёзные лингвистические трудности, но вкратце смысл её сводился к тому, что он, Звяга видел всех и вся на самых интимных частях своего тела и потому ничего не боится, а потому куртку ему нужно отдать немедленно и без сопротивления.
Мужчина внимательно выслушал его, потом снял куртку и протянул ему со словами:
-Хорошо. Учитывая Ваше плачевное состояние на данный момент, я отдам Вам куртку, но с одним условием, что Вы вернёте её мне через три дня в это же время, на этом же месте. Вы обещаете мне?
Звяга чуть не подавился от смеха, но с трудом сохранив серьёзность, заверил незнакомца, что нет на свете человека порядочней и честнее, чем он и только смерть может помешать ему, выполнить обещание и если он не придёт - значит, он умер.
Витюра схватил куртку, и на ходу одевая её, кинулся за угол.
Звяга слукавил малость. Несмотря на принятое решение возвратиться на нары, он отнюдь не торопился отдаться в руки правосудия, но старался напакостить, как можно больше, прежде чем его изловят и определят очередной срок.
Поэтому он направился подальше от своего дома, петляя переулками, и довольно скоро оказался почти на окраине города, новом микрорайоне.
Здесь его внимание привлекла неясная возня за группкой киосков стоящих на углу квартала.
Он обошёл их и увидел двух подростков старательно колупающих двери одного из них. Мальчики, как видно, были совершенно неопытны и очень нервничали.
Внезапное появление Звяги перепугало их окончательно и они, бросив своё занятие, умчались так стремительно, что врядли успели рассмотреть, кто их так напугал.
Витюра презрительно хмыкнул и подошёл к ларьку. Ребята потрудились основательно, и изуродованная дверь уже еле держалась.
Не прошло и двадцати минут, как он опять петлял переулками, но теперь до предела загруженный всевозможнейшей зарубежной ширпотребовской дрянью.
Три дня Звяга в одиночку давился суррогатным пойлом с яркими, не нашими наклейками, заедая его шоколадной мерзостью под названием "Марс" и который опротивел ему с тех пор, до конца жизни.
Никто к нему больше не приходил. По видимому участковый, что-то серьёзное пообещал его гостям, и Витюре пришлось самому проявить заботу о своём пропитании.
Весна за эти дни полностью вступила в свои права и стояла такая теплынь, что недавние заморозки казались удивительным сном.
Исходя из этого, Витюра решил избавиться от всех тёплых вещей (Всё равно до осени заметут) и в первую очередь от куртки. Сложив всё в объёмистый пакет, он отправился по известному ему адресу и вскоре вышел оттуда, но уже без пакета и с суммой денег, которую он считал вполне нормальной.
Неизвестно каким образом, но весть что Звяга при деньгах мгновенно облетела всех его знакомых и к вечеру он пьяненький целовался со всеми, сидя в какой-то обшарпанной квартире, как две капли воды похожую на его собственную.
Всю ночь разудалая кампания упивалась водкой и растущим осознанием собственной значимости. Ближе к утру Витюру неудержимо потянуло, непонятно зачем, на улицу, но хозяин хаты поймал его в дверях за шиворот, и бешено вращая пьяными глазами, прорычал: - Куда, гадёныш? Стукануть хочешь! закинул его в угол комнаты, где он скоропостижно уснул.
На ветке дерева сидела ворона. Преисполненная важности и самодовольства она чуть нервно перебирала лапками и крутя головой внимательно прислушивалась к сложнейшим весенним трелям многочисленного птичьего братства.
Потом, поднабравшись опыта и сил, она широко растопыривала крылья, вытягивала до предела шею и истошно самозабвенное, могучее Каррр! Прославляя весну, перекрывало все звуки утреннего двора. Этот жизнеутверждающий вопль, вспарывал полупьяный слух забывшейся в тяжёлом сне кампании, возвращая её в реальность Бытия и похмелья.
Просыпаться, а тем более вставать никому не хотелось, но день начался, и надо было что-то делать.
Витюра пошатываясь, забрёл в кухню, растолкал лежащие в раковине бутылки и сунул морду под кран. Вода была тёплой, стоялой, пить её было противно, но нутро горело, и он захлёбываясь сделал несколько крупных глотков, заодно плеснув в глаза пару пригоршней.
Закончив на этом свой утренний туалет, Витюра безо всякой надежды порылся в карманах и, убедившись, что там действительно ничего нет, вернулся в зал.
Квартира уже окончательно проснулась, и каждый занимался своим делом: Кто стоял у окна, тупо взирая во двор, кто, тихо позвякивая бутылками, складывал их в старенький рюкзак, а трое девиц, неопределённого возраста набив папиросу анашой, старательно передавали её по кругу.
Одна из них, уже успевшая изрядно ошалеть, радостно хлопая глазами, уставилась на Витюру и кокетливо, жеманно промямлила:
-О, какой мужчинка! Иди сюда, ты так чудненько смотришься в этом новеньком жемпере.
Бабы вообще мало интересовали Звягу, а на похмелье и подавно. Он хотел, было отвернуться, но вдруг услышал внутренний приказ: Отдай! Отдай джемпер. И он не смог не подчиниться. Как будто кто-то другой, его руками стащил с него одежду и протянул девке.
Та, глуповато хихикнув, поинтересовалась, не сдурел ли он, а то может и с футболкой расстанется.
Лучше бы она этого не говорила, потому что так же быстро и молча Витюра скинул и футболку.
Все присутствующие притихли, недоумённо наблюдая за происходящим и не в состоянии дать этому хоть какое либо объяснение.
Больше всех был удивлён и напуган сам Звяга.
Всё его существо кричало, что что-то не так, что так не бывает, но он ничего не мог с собою поделать, и стоило, кому-либо обратить внимание на любую часть его одежды, как он тут же не мог и секунды владеть ею.
Осознав это, Витюра бросился к дверям, уж он то отлично знал своих дружков. Предчувствие не обмануло его, уже на пороге хозяин квартиры, паскудным чутьём уловив его слабость, хохоча, заорал:
-А джинсы, джинсы забыл! На хрена они тебе, такому добренькому!
И о, ужас! Путаясь в ногах и штанинах, Звяга выпрыгнул из джинсов и стремглав понёсся вниз по лестнице, под гомерический хохот всех присутствующих.
Обычно Витюра не смог бы пробежать и ста метров, чтобы не задохнуться. Сегодня он наматывал как бы не третий километр, даже не замечая ни скорости, ни направления, ни времени.
Панический ужас гнал его вперёд, перекрыв разум и отключив всякое понимание действительности.
Звяга боялся остановиться, ибо с остановкой пришлось бы принимать решение, что делать дальше, а это было выше его сил.
Неизвестно сколько ещё продолжался бы этот марафон, если бы он не привлёк внимание одной особы средних лет, весьма тоскующую по сильному мужскому обществу и почти потерявшую надежду обрести его, когда-либо.
-Есть же ещё настоящие мужики.
Подумала она, с вожделением глядя на спуртующего в трансе Звягу. - Силы, поди, не занимать, ишь как рысачит... Наверное, и другим чем Господь не обидел, глянуть бы...
Она перевела взгляд на его плавки, пытаясь определиться в своих предположениях более конкретно.
Заклятие сработало безупречно. Будто ток пробежал по Витюриной коже. Он почувствовал, что и последний предмет его гардероба, кому-то понадобился.
Резко остановившись, он скользнул взглядом по редким прохожим и безошибочно определил, кому он понадобился.
Как кролик к удаву пошёл Звяга к ней, на ходу исполняя её невысказанную мечту. Слёзы душили его, вопль протеста рвался из груди, но он не мог даже пикнуть и только когда дрожащей рукой протянул ей плавки, выдавил:
-На, сука.
Дама, остолбеневшая от столь неожиданной материализации своих потаённых желаний, наконец, очнулась, дико взвизгнула и понеслась прочь ничуть не медленней, чем только что бежал Витюра.
С тоской, посмотрев ей в след, он бросил ненужные ему теперь плавки. Он всё равно не мог уже одеть их, они больше не принадлежали ему, и не спеша, побрёл к стальной полуоткрытой дверце подвала, ближайшей многоэтажки.
Так началась для Звяги новая жизнь, представить которую он не смог бы даже в полубреду ночных похмельных отходняков. Теплоузел подвала громадной, на целый квартал девятиэтажки стал его домом.
Иногда к нему забредали бездомные бродяги, жившие здесь до него, но та свирепость, с которой Витюра отвергал их общество, быстро создали ему худую славу, и никто более не решался туда приходить.
Конечно, он сразу понял, что и кто явился причиной его ужасного положения. Те усилия и физические и умственные, которые он приложил, чтобы вернуть себе куртку, по силе целеустремлённости с лихвой превосходили всё, что он сделал за всю свою беспутную жизнь. Об этом можно было написать отдельный роман, но я ограничусь тем, что скажу: Витюра вернул себе эту вещь и отправился искать своего незнакомца. Он не нашёл его.
Не нашёл ни в ту, ни в следующую, ни в длинную дальнейшую вереницу ночей, когда он в слепом отчаянии бродил по спящему городу, умоляя судьбу и Бога послать ему грозного старика, чтобы вымолить у него прощение и снять наказание. Всё было тщетно.
Прошло полтора года.
Звяга давно уже оставил попытки изменить своё положение. Он вконец одичал, оброс густой бородой, ходил в неописуемом рванье и то только по ночам к помойкам, чтобы подкормиться.
Вынужденный постоянно пригибаться под низко смонтированными трубами, Витюрина и без того сутулая фигура, совсем согнулась колесом. Со стороны он более походил на лохматый большой шар, бесшумно перемещающийся в дебрях фундаментных свай.
Единственная работа, которую он выполнял, так это поддерживал в образцовом порядке свой теплоузел, поскольку не хотел, чтобы его беспокоили слесаря из ЖЭУ. Те знали о его существовании и имели о нём полумистическое представление, что-то вроде духа подвала, похоже, безвредного, но если иногда были вынуждены посещать его владения, то на всякий случай оставляли ему пол-литра.
Снег выпал в ту осень рано и неожиданно. За какие-то два часа, грязный осенний город превратился в чудный белый сад, таинственным светом мерцающий под яркими лучами уличных фонарей.
Было удивительно тепло и тихо и так уютно, как бывает только в детском сне, когда смотришь красивую сказку.
Жизнь в подвале не сделала из Витюры ни философа, ни поэта, но и он, глядя на этот дивный небесный пух, тихо кружащийся мириадами совершеннейших по форме снежинок, не смог удержать поднимавшуюся из груди тоску и долго топтался у входа в подвал, остро ощутив вдруг всю мерзость своего существования.
Несколько обеспокоенный новым для него ощущением, Звяга зло цыкнул на себя и привычным нырком вкатился в своё жилище.
Здесь было что-то необычное. Звериным чутьём Витюра уловил чьё-то присутствие. Его обычно тихие шаги, стали совсем бесшумными и он, осторожно подкравшись, заглянул в теплоузел. Поначалу он не заметил ничего необычного, но вот в самом углу, в тени отбрасываемом бойлером, почудилось еле уловимое движение.
Звяга пригляделся и встретился взором с двумя широко раскрытыми глазами.
Они настороженно внимательно ощупали Витюру и, по-видимому, не углядев в нём ничего опасного, опустились и подёрнулись
глубокой детской грустью, что у подростков обычно выражает большое горе.
Это было так неожиданно и выразительно, что он почувствовал полную неуместность своего присутствия и хотел, было, извинившись удалиться, но вовремя одумался и шагнул вперёд.
Перед ним, сжавшись в комочек, и обхватив коленки руками, сидела симпатичнейшая юная особа лет четырнадцати, не более. Красивые пушистые локоны, не знакомые ещё с краской, свободно раскинулись по плечам, одетыми в добротный мохеровый свитер. Фирменные джинсы и кроссовки имели новый и нарядный вид, что говорило о трогательной родительской заботе. Неумело наложенная аляпистая косметика кое-где размазалась по курносой мордашке, но это не портило её, а наоборот придавало какую-то необъяснимую прелесть.
"Вся в слезах и губной помаде перепачканное лицо" Вспомнил Звяга слова давнего шлягера.
Девочка опять взглянула на него и не в силах выбраться из своих внутренних проблем, никак не могла сообразить, что тут делает эта лохматая грязная образина. Чуть досадливо поморщившись, она, наконец, что-то решила для себя и спросила:
-Дяденька, ты леший?
Этот вопрос завалил Витюру наповал. Он, помнящий, что ему нет ещё и тридцати пяти лет, даже выпрямивший спину в её присутствии и вдруг на тебе - дядя, леший. Неужели на большее я не тяну? Подумал Звяга и автоматически ответил:
-Леший в лесу, а я домовой.
-Ой, дяденька домовой! А ты всё в этом доме можешь? Тогда сделай так, чтобы папа на меня не сердился!
-Что же ты натворила?
-Ой, да ничего страшного, но он так рассердился, что даже ногами затопал... Я с Генкой Чижиковым из 10 А целовалась на лестнице.
Он такой сильный, такой смелый, ко мне Ромка, дурак такой, со мной учится - приставал, так он его каак взял!
Ой, а потом узнал, где я живу, и пришёл, позвал меня и говорит - давай дружить, я тебя любить буду. Я уже взрослый, а потом в жены возьму. Я ему говорю, что я по взрослому дружить не умею, надо мной даже Ромка смеётся. Он меня в щёку поцеловал, а я разревелась... А Генка говорит, это потому что он целоваться не умеет, а надо вот так и стал показывать, а мне стало интересно и щекотно, аж голова закружилась, а тут папа как заорёт! Ой, ужас!
Я по лестнице вниз побежала, а Генка вверх, а папа в лифт залез и поехал, а я к выходу не пошла и в дверцу за лестницей нырнула, а там вижу свет вдалеке и сюда прибежала... Витюра слушал эту торопливую детскую исповедь и чувствовал, что дыхание его перехватывает, а образ девочки теряет свои очертания.
-Ой, дяденька, ты плачешь, ты за меня боишься? Ты не бойся домовой, это я так попросила. Мой папа не такой уж и страшный. Ну, поругает, конечно... А я к бабушке пойду, она тут рядом живёт. Он её всегда слушается, она, как скажет - а ну не тронь ребёнка! И он боится.
Такое непосредственное желание помочь, окончательно сломило Звягу.
Жизнь, та самая человеческая жизнь, которую он всеми силами отвергал и старался забыть, нарушение и отрицание законов которой, загнало его в этот подвал, эта жизнь властно ворвалась в его душу, такими обыденными, незатейливыми вопросами и он не мог ей больше противиться.
Витюра понял, что не сможет больше оставаться в подвале, что пришло время его выхода и будь что будет, пусть голый, но он будет жить среди людей.
-А может, всё-таки домой пойдёшь?
-Не, сначала к бабушке, так спокойней
-Ну, как знаешь, тогда я провожу тебя. Да, а как же ты пойдёшь раздетая, там же снег, мороз...
И тут Витюра вспомнил про куртку.
Много месяцев висела она в укромном углу бережно запакованная в целлофановый мешок.
Давно потерявший надежду вернуть её владельцу, Звяга, тем не менее, бережно хранил эту вещь, сам не зная зачем, может, втайне надеясь, что старик сам, когда нибудь явится за ней. Но теперь это не имело уже никакого значения.
Он схватил мешок, вытряхнул из него куртку и протянул девчонке:
-На, возьми, одень, она хоть и великовата да всё теплее будет.
-Ой, да что Вы! А как же я верну её Вам и когда?
-Не надо мне её возвращать, оставь себе, на память об этой встрече и не ищи меня здесь, я ухожу.
-Уходишь, к другим домовым, да? Тебе здесь одиноко стало?
-Нет, я возвращаюсь в тот мир, откуда пришёл, только в другое время и другим человеком и может быть, я успею ещё что-то увидеть и понять, а тебе спасибо.
-За, что?
-За то, что ты есть... И вообще...
Они вышли из подвала через небольшую дверцу в торце дома, ту самую, которая полтора года назад открылась перед Витюрой. Он аккуратно закрыл её и, обернувшись, увидел удаляющуюся девичью фигурку.
Вот она оглянулась, помахала рукой и скрылась за углом ближайшего дома, но в самый последний момент, Звяга готов поклясться, он увидел в ней фигуру старика, того самого, в своей куртке и он плавно исчез за углом.