Аннотация: Иногда сон более реален, чем бодрствование
ПРИЯТНЫХ ВАМ СНОВИДЕНИЙ
ЯВЬ ПЕРВАЯ
Это был странный сон. В нем все было, как наяву, но это была иная явь. Люди были те же, что и в обычной жизни, но вели они себя не так, как обычно, и говорили совсем другие слова. Наяву они никогда ничего подобного не говорили. Возможно, во сне они говорили то, что хотели сказать наяву, но так и не высказали, и поступали так, как хотели бы поступать в жизни, но по каким-то причинам этого не сделали.
Впрочем, обо все по порядку. Накануне сна я с треском провалился на защите кандидатской. Ни одного голоса "за". Председатель научного совета прямо заявил:
"Вам, молодой человек, нужно не наукой заниматься, а фантастику писать".
Как видите, я последовал его совету. А суть моей отвергнутой теории состоит в том, что все те идеи, которые не реализованы в нашей действительности, находят воплощение в неком ином мире, в ином измерении и пространстве.
Я исходил из того простого факта, что любая идея может принадлежать всем и, причем, одновременно. Она не монета, которой может владеть только кто-то один. Одна и та же идея может прийти в голову множеству людей. Так как идея одна, а носителей идей множество, то по теории вероятности неизбежно получается, что хотя бы одному носителю она обязательно достанется. Как только носитель этой идеи поделится ей с другими носителями, идея станет всеобщим достоянием и будет неизбежно реализована.
Поэтому если она отвергнута у нас, то ее обязательно реализуют где-то в другом месте или в другое время.
Видите, как все просто и очевидно. Мои соображения были подкреплены строгими математическими расчетами, которые я здесь не привожу только потому, что любой желающий может и сам легко их вывести.
Тем не менее, теорию отвергли. Но я не расстроился. Ведь из моей теории следует, что рано или поздно она неизбежно будет реализована. И даже те, кто ее отверг, приложат руку к ее воплощению, так как уже знают эту теорию. Когда кто-то говорит, что Бога нет, на самом деле подразумевает, что Бог есть. Нельзя отрицать того, чего нет. А если отрицать то, что есть, то это и вовсе абсурд. Так и с теорией. Если она уже есть, то, как сказал великий комбинатор, "отмахнуться от этого факта невозможно".
Поэтому, несмотря на провал, домой я явился в приподнятом настроении. Мария, увидев мою веселую физиономию, радостно всплеснула руками:
-- Неужели? Защитился?
-- Нет.
Она посмотрела на меня, как на идиота.
-- Чему же ты радуешься?
-- Жизни.
-- А ты подумал, за что мы жить будем?
-- Еще нет.
-- А не мешало бы!
Жить, и самом деле, нам было не на что. Мария год назад получила диплом юриста и до сих пор не смогла устроиться на работу. Нужен стаж. А где его взять, если нет работы. Мы жили на мою аспирантскую стипендию, но теперь, в связи с неудачной защитой, не будет и этих грошей.
-- Не волнуйся, дорогая, я обязательно что-нибудь придумаю.
-- Давно пора найти нормальную работу и бросить забивать себя голову разными пустяками.
-- А как же мои идеи?
-- Вот и живи с ними! -- вспылила Мария.
Я понял, что дело приобретает серьезный оборот, и попытался объяснить ей свое видение данного вопроса:
-- Понимаешь, чтобы хоть что-то заработать, нужна идея, как это сделать. И я обещаю тебе, что завтра же займусь поиском такой идеи.
-- А нельзя ли просто устроиться на работу?
-- Можно, но тогда я буду работать на чужую идею, и львиная доля прибыли достанется тому, кто ее придумал. Зачем мне работать на "дядю"?
-- Можно подумать, что твои идеи принесли миллионы.
-- Они и не могли их принести: они не касались сферы бизнеса.
-- Не дури мне голову, -- махнула рукой Мария. -- Крутись, как хочешь, но, если завтра не будет денег, на ужин получишь кукиш с маслом.
Женщины создания, божественные, но мысли у них вполне земные.
На ужин, действительно, кроме чая без сахара, ничего не было. Поэтому спать я ложился с твердым намерением посвятить следующий день добыче денег. К счастью, сон спутал мои планы.
Мне всегда казался странным тот сон, в котором все происходит, как наяву. Во сне нет ничего материального. В нем мы видим не сами тела, а лишь их представления. Возможно, это мысли и идеи или еще что-то, но, в любом случае, сновидения сами по себе невесомы. А раз они невесомы, то они, как и мысль, могут с легкостью перемещаться во времени и пространстве. Во сне можно летать! Во сне нет никаких препятствий для того, чтобы в мгновение ока перенестись в прошлое или будущее, на Марс или на дно океана. Так оно и происходит.
Но почему-то, попав в сновидении под воду, мы начинаем захлебываться и тонуть, и происходит это не потому, что мы, на самом деле тонем и захлебываемся, а потому, что мы знаем, что человеку под водой нечем дышать.
В сновидении мы не понимаем, что видим сон. Мы думаем, что все происходит наяву, хотя нет ничего проще, чем отличить сон от яви. Достаточно себя ущипнуть, чтобы проснуться или почувствовать боль. Во сне невозможны ощущения. Только эмоции. Только переживания, но не основе физических ощущений, а на основе представлений.
Тем удивительнее оказался сон, который я увидел в ту ночь.
ПЕРВЫЙ СОН
Вечный двигатель работал, как часы. Экскурсовод, он же председатель научного совета, захлебывался от восторга:
-- Посмотрите, принцип гениально прост и в то же время прост до гениальности. Никакой энергии, никаких усилий, никаких затрат. Тем не менее, он движется. И, как видите, останавливаться не собирается.
-- Так в чем же все-таки принцип работы?
-- Неужели не видите?
-- Нет.
-- Так что же вы от меня хотите?
Я понимающе кивнул:
-- Давайте перейдем к другим экспонатам.
Тут было на что посмотреть: висячие сады Семирамиды после пожара; ненаписанные иконы Рублева; сожженная Александрийская библиотека; доказательство теоремы Ферма, сделанное им самим; произведения Пушкина и Лермонтова после роковых дуэлей; второй том "Мертвых душ...
-- Скажите, кто написал эту божественную музыку? -- спросил я председателя. Казалось, звуки лились с небес, подобно фаворскому свету.
-- Моцарт. Ненаписанная симфония.
-- Так, значит, моя теория блестяще подтвердилась?
-- Вне всяких сомнений, -- согласился председатель.
-- Так почему же вы ее зарубили?
Председатель снял очки и протер их:
-- Скажите, вам здесь нравится?
-- Не то слово! Я в восторге!
-- Так вот, если бы мы вас не отвергли, вы бы не смогли здесь оказаться.
-- Не морочьте мне голову! Это просто сон!
-- Откуда вы знаете? -- удивился собеседник.
-- Очень просто. Если я себя сейчас ущипну, то не почувствую никакой боли.
-- Так ущипните.
-- Не буду.
-- Почему?
-- Боюсь проснуться.
-- Тогда поверьте мне на слово.
Я задумался и вспомнил о своем незавидном финансовом положении.
-- Давайте поищем иное доказательство.
-- Какое? -- спросил экскурсовод.
-- Что это за алмаз?
Мы как раз остановились возле экспоната невиданной красоты. Даже не берусь описывать.
-- Это работа неизвестного мастера.
-- Почему неизвестного?
-- Видимо, при жизни ничего выдающегося не создал.
-- Неважно. Для проверки моего доказательства это не имеет никакого значения.
-- Так что вы предлагаете? -- с нетерпением спросил председатель.
-- Я беру в руку алмаз и только потом начинаю себя щипать.
Гид замахал руками:
-- Я не могу дать согласие на такой эксперимент!
-- Но мы же ничем не рискуем. Если это явь, то ничего не произойдет. А если сон, то я просто проснусь, а алмаз останется здесь, так как ничего невозможно из сна забрать в явь.
-- Не могу, не могу, не могу, -- как мог, отнекивался председатель, -- я не уполномочен, я только гид.
Почему-то на ученом совете он не был столь деликатным и щепетильным.
-- А кто может дать разрешение?
-- Директор музея.
-- Я хочу с ним поговорить.
-- Не с ним, а с ней, -- поправил меня председатель. -- А вот и она -- легка на помине.
Я обернулся и увидел Марию. Она шла к нам, приветливо улыбаясь. Моему изумлению не было предела.
-- Мария!? Ты тоже здесь?
-- Как видишь.
-- Я безумно рад нашей встрече.
-- И я рада.
-- И ты -- директор этого уникального музея?
-- Да.
-- Но ты же хотела быть юристом.
-- Это там. А здесь совсем другая жизнь.
-- Какая удача. Все складывается как нельзя лучше.
-- Да, просто замечательно, что мы здесь встретились.
-- Это прекрасно, но я имею в виду нечто иное.
Я отвел Марию в сторону, чтобы нас не мог слышать председатель, и изложил ей мою идею.
Мария грустно улыбнулась:
-- Мне кажется, что этот камень не принесет счастья.
-- Как!? Да это же настоящее сокровище! Теперь мы будем жить, как в сказке!
-- Хорошо, -- согласилась Мария, но почему-то в ее глазах больше не было радости.
-- У нас все получится! -- попытался я ее ободрить. -- Мы будем счастливы. Вот увидишь.
С этими словами я крепко зажал в левой руке алмаз, а правой изо всех сил себя ущипнул.
ЯВЬ ВТОРАЯ
Левая рука, как это часто бывает во сне, занемела. Ночной сон отчетливо и до мельчайших подробностей всплыл в памяти. Открыв глаза, я увидел, что пальцы сжаты в кулак. Неужели? Мне показалось, в кулаке что-то есть, хотя он так занемел, что был, как каменный, и что-то почувствовать было невозможно.
Правой рукой тщательно растер кисть и осторожно разогнул пальцы. Между ними что-то блеснуло. Есть! Алмаз лежал на ладони!
Мой радостный крик разбудил Марию.
-- Ты что? Мало, что меня разбудил, так весь дом на ноги поднял. Пять утра. Сейчас все соседи сбегутся.
Я сунул алмаз ей под нос.
-- Посмотри!
-- Что это?
-- Это лучшее французское шампанское и лучшие армянские коньяки. Это "Мерседесы" и "Ягуары". Это яхты и виллы на Средиземном море. Это...
-- Не морочь мне голову, -- зевнула Мария, -- и дай выспаться хотя бы в выходной день.
-- Мария, это алмаз. Он стоит столько, сколько нам и не снилось. Он бесценен.
-- Вот именно, что ничего не стоит. Такие сокровища в любом киоске за гроши продаются.
-- Ты же сама разрешила мне взять его с собой.
-- О-о-о, похоже, начинается белая горячка, -- язвительно заметила Мария, потрогала мой лоб и уже серьезно добавила:
-- Хватит меня разыгрывать. Это обычная бижутерия.
-- Так ты там не была?
-- Где?
-- Во сне.
Мария уже с тревогой посмотрела не меня.
-- Алеша, рассуди здраво. Я же не могу знать твой сон. Ты и сам его, наверняка, смутно помнишь.
Мне стало ясно, что Мария находится в полном неведении. Та Мария и эта Мария -- совершенно разные люди. По крайней мере, эта Мария ничего не подозревает о существовании той Марии, и доказать тут ничего невозможно.
-- Ладно, давай хотя бы проверим алмаз.
-- Выходной. Все ювелирные мастерские закрыты.
Видя мое нетерпение, Мария позвонила дальнему родственнику, работающему ювелиром.
Вначале он отказывался, ссылаясь на субботу, но после словесного описания камня согласился на него взглянуть. Видно, любопытство оказалось сильнее религиозных запретов.
Не буду описывать шок, в который впал ювелир, убеленный сединой и пейсами. Приведу лишь его слова:
"Это или гениальная подделка, или он настоящий. В любом случае, его стоимость превышает бюджеты многих стран. Не дай Бог кому-то узнать об этом камне. Вам угрожает страшная опасность. Немедленно сдайте его в самый надежный банк, иначе я за себя не ручаюсь".
К счастью, удалось найти банк, который работал в субботу. Мы сдали алмаз и поехали домой на троллейбусе завтракать.
-- Странно, что обладатели несметных сокровищ живут в нищете, -- заметил я философски, прихлебывая чай без сахара.
Однако, Мария была настроена совсем на другой лад:
-- А теперь говори, где ты его взял?
Я рассказал все, как на духу.
-- Ты думаешь, я поверила хоть одному слову.
-- Мария, помнишь, я вчера говорил, что главное -- идея. Когда она есть, все остальное дело техники. Так оно и получилось.
-- Не держи меня за дуру! Наберись мужества и признайся, где украл этот проклятый камень! Когда за ним придут, не пощадят ни тебя, ни меня!
Да, алмаз не принес нам счастья. Я был в полной растерянности и совершенно не представлял, что сказать Марии. Вдруг раздался телефонный звонок. Мы оба непроизвольно вздрогнули.
-- Уже, -- прошептала Мария с ужасом в голосе, -- быстро они нас нашли.
Мне тоже почему-то было не по себе, хотя никаких угрызений совести я не чувствовал. Дрожащей рукой снял трубку. Звонил директор банка. Он предложил продать алмаз за баснословную сумму. Я ответил, что подумаю.
-- Только не тяните, -- посоветовал директор, -- вы прекрасно понимаете, чем грозит владение таким камнем.
Директор прекрасно разбирался в психологии и очень умело этим пользовался. Когда я назвал цифру Марии, она радостно воскликнула:
-- Прекрасно! Мы избавимся от камня и станем богатыми!
Казалось, тут ничего и думать, но я почему-то вспомнил печальные глаза Марии, той Марии из сна, где взял алмаз. Имел ли я права его брать? А вдруг она за него отвечает! Тогда ее ждут большие неприятности. Ведь стоимость его огромна! Возможно, я обязан вернуть камень в музей, хотя совершенно не представлял, как это сделать.
Поэтому сказал Марии, что отказываюсь продавать алмаз. Мы поссорились. В ближайшие полчаса пришлось вынести и слезы, и уговоры, и упреки, и оскорбления, но я стоял, как скала. Сам поражаюсь, что выдержал. А спас меня звонок директора.
-- Что вы решили, Алексей Иванович?
Я начал мямлить что-то нечленораздельное, пытаясь вежливо отказаться, и тут меня осенило. Все-таки я был абсолютно прав, когда утверждал, что все решает идея.
-- Что вы сказали? -- переспросил директор. -- Я ничего не понял.
-- У меня другое предложение.
-- Какое?
-- Мы храним алмаз в вашем банке и получаем за него небольшой процент от его стоимости.
-- Вы твердо решили не продавать камень?
-- Окончательно и бесповоротно.
-- Но вы же понимаете, что даже один процент нам обойдется очень дорого.
-- Просто обеспечьте нам нормальную жизнь.
-- Хорошо.
Через час у нас было все. Мы устроили шикарный ужин при свечах с французским шампанским, швейцарским шоколадом, пломбиром, ананасами, розами и электрическим камином, который успели до вечера привести и установить в зале.
Мы до отвала наелись, выпили, потанцевали и, обнявшись, уселись на диван любоваться искусственным огнем. Вот оно счастье! Самое время сделать Марии предложение. Мы не расписывались, хотя жили вместе больше года. На свадьбу не было ни денег, ни времени.
Я достал из букета огромную розу, встал на колени и, протянув цветок любимой, торжественно произнес:
-- Мария, прошу твоей руки и твоего сердца.
-- А ты будешь меня любить всю жизнь?
-- Да.
-- И будешь со мной всегда правдивым и искренним?
-- Да.
Мне показалось, что официальная часть несколько затягивается.
-- Тогда признайся, где взял алмаз!
Ну вот, весь вечер пошел насмарку.
-- Дорогая, я клянусь, что говорю чистую правду.
Мария развела руками:
-- Какая же у нас будет жизнь, если она начинается со лжи?
Может, мне стоило выдумать какую-нибудь правдоподобную историю и таким образом все уладить. Но это было бы ложью. Получался замкнутый круг. Мария мне не верила, а я не мог солгать. Произошло чудо, но она не поверила. Почему? Ответ напрашивался сам собой, но уже я сам не хотел в это верить. Хорошо, сформулируем вопрос иначе: когда люди искренне верят? Когда любят. Почему любящий до последнего не верит в измену? Потому что любит. Любовь невозможна без веры.
Как ни крути, а получалось, что Мария меня не любила, так как не верила. Не верила, что я способен на чудо. Проклятый камень! Все из-за него. И зачем я только его притащил?
Я изо всех сил старался отогнать от себя эти мысли. Тоже мне, Иисус Христос выискался.
Возомнил себя Николаем Чудотворцем. А ты самый обычный человек, которому никакие чудеса не под силу. Просто так получилось. Как же Мария могла тебе поверить? Сам бы никогда в жизни в такое не поверил бы.
Даже Иисусу не все верили, когда он совершал чудеса. Верит тот, кто любит. Иуда предал Христа, потому что не любил Его. Не любил, но верил. Если бы не верил, не предал бы. А предал потому, что боялся. Как боялись и те, кто Его распял. Там, где нет любви, есть только ненависть. Поэтому Христос и говорил о любви. О любви к Богу. Без любви к Богу не может быть и любви к человеку, а только страсть, чисто физическое влечение.
А любовь к Богу есть любовь к духу. Любовь в чистом виде. И когда такое чувство испытываешь к человеку, то получается, что любишь уже не физическую красоту, а духовную.
-- Что же ты молчишь? -- с нетерпением спросила Мария. -- Я жду ответа.
-- Что?
-- Эй! -- пощелкала она пальцами перед моим носом. -- Я здесь. Как слышно? Прием.
Я взял ее за руку.
-- Мария, давай сходим в церковь.
-- Зачем?
-- Я перед алтарем готов дать клятву, что ничего не выдумываю.
-- Ага, заодно и обвенчаемся, -- пошутила Мария. -- Ты, видно, забыл, что я иудейка, и соглашусь венчаться только в синагоге.
-- Значит, ты согласна выйти за меня замуж?
-- Ну, если ты готов постричь макушку, отрастить пейсы и длинную бороду, как у раввина, и...
Мария явно издевалась, ожидая, что я не выдержу и прерву ее тираду. Однако я лишь скромно заметил:
-- Ладно, давай спать. Утро вечера мудренее.
-- Действительно, -- не могла успокоиться Мария, -- зачем нам церковь или синагога? И так сойдет.
Она прекрасно знала, что я не смогу устоять перед ее чарами. В постели она богиня, и я уже знал заранее, что перед тем, как отдаться, Мария, доведя меня до экстаза, обязательно спросит об алмазе.
Поэтому, пока она мылась в ванне, я быстренько разделся, юркнул под одеяло и попытался заснуть. Я должен устоять перед ее чарами. Это ее по-настоящему удивит. Для нее это будет еще большим чудом, чем история с алмазом.
Я вспомнил свой сон, и мне безумно захотелось увидеть его продолжение. Иногда мы несколько раз видим один и тот же сон. Почему мы не видим тот сон, который хотим? Да, во сне мы иногда летаем, но летаем не по своему желанию, а в силу каких-то иных причин и не по своей воле. Тогда чьей? Я же вижу свой сон, а не чей-то. Тогда почему он мне неподвластен? Почему я не могу им управлять? Во сне я могу попасть на Марс, но не потому, что я так захотел, а в силу совершенно непонятных мне причин. Я даже не знаю, кто управляет моим собственным сном.
В общем, мне жутко захотелось увидеть продолжение того сна. Я уже почти заснул, когда услышал страстный шепот Марии:
-- Дорогой, ты спишь?
Я не ответил, так как уже видел ту Марию.
СОН ВТОРОЙ
Она по-прежнему была в музее, стояла на том же месте, где мы расстались, приветливо улыбалась и махала рукой. Председатель куда-то исчез. Впрочем, я и не жаждал с ним общаться. Видимо, я был где-то в вышине, так как Мария смотрела на меня, задрав голову вверх. Спикировав вниз, радостно ее приветствовал, но, вспомнив о камне, смутился.
-- Ты чем-то расстроен? -- спросила Мария.
Я показал ей пустую ладонь.
-- Так, значит, получилось?! -- радостно воскликнула девушка.
-- Да, но алмаз остался там.
-- Замечательно!
-- Я обещаю, что обязательно его верну.
-- Зачем?
-- Как же, он стоит огромное состояние.
-- Пустяки, -- беззаботно махнула рукой Мария.
-- Ты же за него отвечаешь, как директор музея. Тебя за него по головке не поглядят,
-- Не волнуйся, все будет в порядке. У нас все оценивается не так. Главное, что тебе это удалось.
-- Я тут ни при чем: все вышло совершенно случайно.
-- Нет, без твоего страстного желания, без твоего участия такое чудо никогда бы не
произошло.
Странно, там не верили ни одному моему слову, а здесь убеждали в том, что я и есть
причина чуда, что вся заслуга принадлежит мне.
-- И все же я сделаю все возможное, чтобы вернуть алмаз на место.
Мария рассмеялась:
-- Дерзай! Так ты совершишь еще одно чудо.
Мне казалось, что у меня выросли крылья. Как приятно, когда тебе говорят, что ты
способен на чудеса. Вот бы если та Мария так в меня верила!
-- А как здесь решается вопрос веры? -- спросил я директора музея.
-- В каком смысле?
Я задумался. Не спросишь же: "мне не верят! Что мне делать?". Здесь мне и так
верили. Поэтому я решил начать издалека, с общих вопросов:
-- Как здесь уживаются мусульмане, христиане, иудеи и шаманы?
-- Очень просто, -- улыбнулась Мария. -- Неподалеку расположен один интересный
храм. Если не возражаешь, я тебе его покажу.
Конечно, я не возражал. Мы вышли из музея и пошли по сказочно красивой аллее. Кроме
нас, здесь прогуливались или отдыхали на скамейках люди, которых я уже где-то видел.
Одни были одеты по-современному, другие носили фраки, третьи и вовсе расхаживали в
туниках.
-- Кто эти люди? -- спросил я у Марии.
-- Неужели не узнаешь?
ќ-- Ба! Да это же Лев Николаевич! -- вырвалось у меня непроизвольно.
Мария поспешно приложила палец к губам:
-- Тише, здесь не принято кричать.
-- Но это же сам Толстой!
-- Правильно, но это не повод поднимать шум.
Лев Николаевич сидел на скамейке и о чем-то сосредоточенно размышлял. Он был бос и одет в простую крестьянскую одежду, но на это никто не обращал внимания. Люди вели оживленные беседы, собравшись небольшими группами или разбившись на пары. Тут собрались одни знаменитости. Сократ прогуливался с Вольтером, а Эйнштейн и Курчатов уселись на скамейке и что-то увлеченно обсуждали.
Я почувствовал себя неуютно в окружении таких знаменитостей и, видимо, от этого не придумал ничего лучшего, чем спросить:
-- А что они здесь делают?
Мария нисколько не удивилась:
-- Творят.
-- Что?
ќ-- Моцарт, например, создал восемь симфоний, Лермонтов - девять поэм...
-- Я обожаю стихи Лермонтова. Мне не терпится их прочесть и лично побеседовать с Михаилом Юрьевичем.
-- Еще успеешь: всему свое время, -- философски заметила Мария и напомнила: