Псарня 2. Глава 1
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ПСАРНЯ 2
"Надпись на конверте: "Действующая армия. Полевая почта N... Сусанину Петру". На другой стороне карандашом написаны слова: "Дорогие дяденька или тетенька, кто найдет это спрятанное от немцев письмо, умоляю вас, опустите сразу в почтовый ящик. Мой труп уже будет висеть на веревке".
Март, 12, Лиозно, 1943 год.
Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала: "Вы не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон". И офицер выстрелил маме в рот...
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты, встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь - у меня отбили легкие.
А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: "Расти, доченька, на радость большой!" Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню...
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало - платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет, и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с "Розой" и "Кларой" - так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. "Русс была и будет свинья",- сказал он.
Я очень боюсь "Клары". Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в колшату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья.
Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!
Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать.
Твоя дочь Катя Сусанина...
Мое сердце верит: письмо дойдет".
Письмо пятнадцатилетней девушки Кати Сусаниной, найденное после освобождения белорусского города Лиозно в 1944 году в разрушенной печной кладке одного из домов.
Глава 1
23.04.67 года.
Тысячелетний Рейх.
Рейхскомиссариат
"Украина".
Генеральный округ
"Харьков".
Блок "Журавлевка".
Вдоль выщербленной пулями кирпичной стены рядком стояла группа истерзанных журавлевцев. Их разбитые в кровь лица, распухшие от бесчисленных побоев, поломанные носы и челюсти, выбитые зубы заставили бы содрогнуться от ужаса и взрослого мужика, но на шестнадцатилетних псов, держащих "на прицеле" измочаленные тела бывших соотечественников, эти ужасы не производили ровно никакого впечатления. За пять лет "учебы" в детском военизированном интернате для неполноценных "Хундъюгентс" они были свидетелями, а иногда и невольными участниками куда более чудовищных истязаний. Вчерашние мальчишки уже давно привыкли к крови и смерти, их души очерствели, а сердца оделись в танковую броню - иначе на "Псарне" не выжить! Те, кто не сумел, лишь увеличили на пару квадратных метров и без того разросшуюся за несколько лет территорию интернатского кладбища. Журавлевцы едва держались на ногах, покачивались, словно пьяные из стороны в сторону. Двое мужчин не могли самостоятельно держаться на ногах - их поддерживали под руки товарищи по несчастью. Когда голова одного из них - долговязого лысоватого интеллигента с раздробленным носом неестественно запрокинулась, а дрожащие ноги подогнулись, погрузневшее вмиг тело вырвалось из слабых рук поддерживающих его товарищей и упало на землю.
- Ага, я же говорил, что оглобля первым спекётся! - довольно воскликнул крепкий коренастый паренек с изуродованным шрамом лицом. - Ты, Пономарь, мне полтинничек торчишь!
- Проха, а харя не треснет? - недовольно буркнул поджарый курсант, нервно облизывая языком верхнюю губу с пробивающимися черными усиками.
- А чё спорил тогда? - радостно скалясь, парировал Прохор. - Ладно, готов поменять "шахтера" на талончик в "Сладкий плен". Ведь у тебя же остался один? А, Йорхен?
- Чё пристал, Кузьмин? - Стоявший рядом с Прохором Колька Печкин - неунывающий востроносый живчик, больно ткнул "сокурсника" локтем в бок. - А ты, Жорка, пошли его на хрен...
- Мольщать, пси! - Не дал позубоскалить курсантам молодой эсесовец в щеголевато приталенном мундире.
Курсанты мгновенно заткнулись, не рискуя навлечь на себя гнев злобного немца, откомандированного в Журавлевку из харьковского ГЕСТАПО вместе с ротой псов. За малейшую провинность эсесовец хлестал курсантов гибким бамбуковым стеком по лицу, либо пинал начищенными до зеркального блеска сапогами, стараясь попасть в промежность. Когда ему это удавалось, а зазевавшийся курсант, скорчившись, падал в придорожную пыль, фриц прямо-таки лучился от счастья. За три совместных карательных рейда по хуторам и весям харьковщины парни хорошо изучили эту особенность поведения оберштурмфюрера СС Вензеля Брюне, и старались, по возможности, вообще не попадаться ему на глаза.
Потеряв интерес к курсантам, Брюне повернулся к избитым мужикам. Презрительно сморщившись, он подошел к упавшему и легонько, боясь замарать начищенный сапог в крови, толкнул его ногой в плечо:
- Aufstehen!
Мужчина не шевелился. Эсэсовец нервно хлестанул стеком по голенищу сапога.
- Ну, все: капцы плешивому, - уголком губ, так, чтобы не слышал Вензель, прошептал Кузьмин. - Забъемся, Пономарь? Страсть, как к девкам хочу...
- Да пошел ты! - едва слышно прошептал Жорка.
- Заткнулись оба! - зашипел на подчиненных гефрайтер первого отделения Петька Незнанский - самый рослый и крепкий из команды. - Каждому по прибытии на базу - по два наряда!
- Мне-то за что? - возмутился Пономарь.
- Четыре наряда! - прошептал Незнанский. - Яволь?
- Яволь, - выдохнул Жорка.
- Aufstehen! - громко повторил немец. - Aas! - Фриц вновь толкнул ногой неподвижное тело, после чего неторопливо расстегнул кобуру, вытащил табельный "Вальтер" и хладнокровно прострелил голову лежащему журавлевцу. Мужчина лишь вздрогнул, когда пуля пробила ему черепную кость, а после затих уже навсегда.
- Оу, Dreck! - выругался Вензель, заметив на голенище сапога несколько капель крови.
Достав из нагрудного кармана кителя белоснежный носовой платок, Брюне аккуратно промокнул капельки. Затем, брезгливо держа платок двумя пальцами, Вензель бросил окровавленную тряпицу на труп.
- Мой спрашивать последний раз, - эсесовец пошел вдоль строя журавлевских мужиков, - сколько еще унтерменш оставаться лес? Где брать оружий? Кто есть главный устраивать беспорядок? Говорить! Иначе всех вас пух-пух, стрелять хунд. Ты говорить! - Вензель резко остановился напротив высокого глыбоподобного мужика и ткнул металлическим наконечником стека ему в грудь.
Мужик с трудом приоткрыл распухшие веки цвета спелого баклажана, превратившие глаза в две узкие щелочки и взглянул на немца.
- Говорить, кто главный! - Эсэсовец отступил на шаг от здоровяка - смотреть на него снизу вверх показалось немцу унизительным.
- Вы, твари, и есть наш главный беспорядок, - шевельнул разбитыми губами мужик. - Все отняли! Нам жрать нечего - с голодухи пухнем... А вы жируете, ироды! Я... - его губы дрогнули, - я детишек похоронил, жену... Да я вас голыми руками теперь... - Детина неожиданно резко прыгнул к Вензелю и сжал немца могучими ручищами. Фриц тоненько взвизгнул и заполошно забился в железных объятиях крестьянина. Неожиданно громко хрупнули сломанные кости, а из носа и рта Вензеля хлынула кровь.
- Черт! - воскликнул Незнанский, бросаясь на выручку к эсесовцу. - Остальных держите: кто дернется - в расход!
Когда Петька добежал до сцепившихся врагов, Вензель уже не трепыхался, а лишь хрипел, пуская кровавые пузыри. Недолго думая, Незнанский короткой очередью прострелил из автомата коленную чашечку здоровяка. Мужик вскрикнул, заскрипел зубами и, не разжимая рук, начал валиться на землю. Напоследок приложив его прикладом автомата в основание черепа, Петька окончательно успокоил разбуянившегося бычару. Хрипящего Вензеля придавило к земле немалым весом потерявшего сознание крестьянина.
- Мужики!!! Да чего мы стоим-то?! - истошно завопил маленький лысый селянин, одетый в некогда белую, а теперь побуревшую от крови рубаху. - Все одно пристрелят за фрица-то! Дави сучьих выкормышей...
- Не ерепенься, дядя! - жестко осадил его Понамарь, всаживая в землю короткую очередь. Пылевые фонтанчики взметнулись у самых ног лысого, мгновенно остужая его пламенный порыв. - Следующей очередью мозги вышибу, - спокойно пообещал Жорка. - Всех касается.
От этого ледяного спокойствия шестнадцатилетнего подростка способного, не моргнув глазом, отправить к праотцам десяток взрослых мужиков, пробрало не только лысого. Пробрало всех: ибо устами малолетнего сопляка говорила сама Смерть: спокойная, отрешенная, равнодушная, не имеющая к своим жертвам ничего личного.
- Да что же творите-то, гады? - дрожащим голосом произнес лысый. - Христа на вас нет! Ведь своих же... почем зря... Ить мы же не просто... так... Ить мы ж с голодухи... Даже посевное фрицы подчистую выгребли! Кору жрем, что твои лоси... Отпустили бы вы нас, хлопцы, а? - неожиданно попросил мужик.
- Ежели за фрица нас в расход не пустють, все одно с голодухи передохнем... - поддержал его вислоусый рябой мужичок. - А в лесу...
- А ну заткнулись все! - недобро сверкнув глазами, приказал Незнанский. - А вы чего уши развесили? - накинулся он на подчиненных. - Филлипенко, Пучеглазов! Ко мне! Помогите оберштурмфюрера из-под этой туши вытащить! Может, жив еще...
- Вот зараза, тяжелый какой! - проворчал Пучеглазов, стягивая здоровяка с расплющенного фрица.
С трудом освободив немца, Петька первым делом приложил руку к его шее:
- Пульс есть... Правда, слабый. Вот что, пацаны, грузите Вензеля на телегу - и к доктору... Слышь, мужики, есть в деревне доктор?
- Откуда же ему взяться? - усмехнулся разбитыми губами лысый. - Нету в Журавлевке дохтура - не положена нам... кособрюхим...
- Ну, хотя бы ветеринар есть?
- Давеча был у нас витилинар, - качнул головой мужик, - тильки весь вышел... Вон он, с простреленной башкой валяетси, - указал лысый на труп интеллигента.
- Ясно, - помрачнел Незнанский. - Тогда везите его в штаб, к Сандлеру.
Курсанты подхватили немца "под руки" и потащили к телеге, словно мешок с картошкой. Начищенные сапоги Вензеля, волочащиеся по пыльной земле, мгновенно потеряли свой блеск. Перекидывая фрица через высокий скрипучий борт телеги, парни, как бы невзначай, чувствительно приложили эсесовца головой о доски. Незнанский, наблюдая эту картину, ничего не сказал - "безобидные развлечения" Вензеля давно уже сидели "в печенках" у всего взвода. Петька подобрал с земли слетевшую с головы немца фуражку и выроненный стек и забросил их в телегу.
- Давай, трогай! - Петька хлопнул по крупу худую пегую лошадку, когда Пучеглазов и Филиппенко тоже устроились в телеге. - Сандлеру объясните, как так вышло, - произнес он напоследок.
- Сделаем, командир, - кивнул Пучеглазов.
Проводив задумчивым взглядом скрывшуюся за поворотом телегу, Петька крикнул:
- Пономарь, Кузьмин, ко мне!
Когда курсанты подошли, Незенанский тихо добавил, чтобы не слышали журавлевские мужики:
- Отойдем, пошепчемся...
Отойдя еще метров на пятьдесят, Незнанский остановился и вынул из нагрудного кармана пачку сигарет.
- Берите, - предложил он сослуживцам.
- С чего такая щедрость, командир? - расплылся в улыбке Кузьмин, цепляя ногтями сигарету.
- Совет нужен, - не стал темнить Петька. - С Вовкой мы бы вмиг эту проблему решили...
- А, ты об этих, - кивая головой в сторону журавлевцев, догадался Прохор.
- Да, - подтвердил догадку Кузьмина Незнанский. - Что с ними делать будем?
- А чего думать, - выпустив струю сизого дыма, сплюнул на землю Кузьмин, - в расход...
- Да стремно как-то, - признался Петька.
- Гефрайтер, ну ты прям как в первый раз... - развел руками Прохор. - Мало мы что ли таких же мужиков в прошлом рейде положили? И перед этим тоже...
Действительно, за текущую весну это была уже третья карательная экспедиция псов. Предыдущий год выдался на редкость неурожайным, но, невзирая на это, армия требовала продовольствия, и фуражирские команды вермахта выгребали крестьянские запасы подчистую, обрекая людей на голод. В некоторых областях доведенные до отчаяния люди устраивали бунты и мятежи, доставали из тайников припрятанное оружие и грабили немецкие продовольственные склады и эшелоны с зерном, идущим на фронт. Мятежи жестоко подавлялись: подчас истреблялись жители целых поселков и деревень, а населенные пункты предавались огню.
- Да знаю я! - отмахнулся Петька, жадно затягиваясь сигаретой. - Только я тогда приказы исполнял...
- А самому, значит, стремно? - ехидно прищурился Кузьмин. - Чистеньким хочешь остаться, командир? Не выйдет! - Прохор презрительно сплюнул.
- Петька, а ведь Прошка прав, - неожиданно поддержал Кузьмина Пономарь. - Они так и так не жильцы - Вензеля им не простят. Да и нам, в общем-то, тоже не сладко придется...
- Да, оберштурмфюрера ни нам, ни им не простят, - согласился Петька. - Да и Журавлевку, боюсь, дотла спалят, чтобы неповадно было... Значит, считаете, что "в расход" - правильное решение?
- Правильное, командир, правильное, - хлопнул гефрайтера по плечу Пономарь.
- Давай, командуй. - Кузьмин бросил окурок на землю и растоптал его толстой, рубчатой от гвоздей подошвой маршевого сапога.
- Аbteilung! Аchtung! - Вернувшись к отделению, гаркнул Незнанский.
Мужики у стены заволновались, заслышав команды на немецком языке.
- Эй, пацаны, вы чего? - засуетился лысый. - Чего творите-то? Будьте людями, не берите грех на душу!
- Спаси господи наши души! - перекрестился щуплый, видимо тоже догадавшись, что сейчас произойдет.
Петька отстранился от действительности, стараясь не слушать вопли и мольбы крестьян:
- Zielen!
Курсанты беспрекословно выполнили команду, выбирая мишени.
- Feuer!
Сухо треснули выстрелы, полетела во все стороны кирпичная крошка, остро запахло пороховыми газами. Люди у стены складывались, словно марионетки, которым неожиданно обрезали ниточки, удерживающие их в вертикальном положении. Через несколько секунд все было кончено.
- Сделано! - произнес Кузьмин, забрасывая автомат за спину. - А ты переживал.
- Осмотреть расстрелянных! - сухо приказал Незнанский, пропуская последнюю фразу Кузьмина мимо ушей. - Раненых - добить... чтоб не мучились, - через секундную паузу добавил он.
- А громила-то наш жив-здоров! - рассмеялся Прохор, присев на корточки рядом со здоровяком. - В отключке просто: все самое интересное пропустил.
- Может его это... тоже в штаб? - предложил один из курсантов. - Ну, типа он Вензеля порешил...
- Чё, с дуба рухнул? - покрутил пальцем у виска Кузьмин. - Такую тушу до штаба волочить? Сам-то он идти не сможет - Петька же ему ногу прострелил.
- Добить его нужно, - произнес Пономарь, - его фрицы на ремни порежут. Пусть уж так, без мучений...
- Вот и добивай, - оскалился Прошка, поднимаясь с корточек.
- Петь, как? - Жорка вопросительно взглянул на гефрайтора.
- Добей уж, чего там, - махнул рукой Незнанский. - Ведь и вправду замучают в гестапо.
- Звиняй, дядя, тебе так будет лучше, - сказал Жорка, спуская курок.
Голова здоровяка мотнулась, по пыльной земле расплескалась кровавая каша.
- Пономарь, ну ты блин, дятел! - возмущенно воскликнул Кузьмин, сапоги которого забрызгало вязкими бурыми сгустками. - Подождать, что ли, не мог? Хрен теперь отмоешь! А еще и завоняет...
- Не ори, Проха, не со зла, - виновато произнес Пономарь, - не доглядел.
- Не, ну теперь ты мне всяко талончик в "Сладкий плен" подогнать должен! Или сапоги помоешь?
- Сапоги помыть? А в рыло? - огрызнулся Жорка
- Чего психуешь, Иорхен? Не хочешь отдвать - не надо! - съехал Кузьмин, заметив недобрый взгляд гефрайтера. - До начала месяца всего недельку подождать осталось. Потерплю как-нибудь. Но "шахтера" ты мне все-таки должен, как ни крути! Да и за сапоги...
- Вот прилип, как банный лист! Да подавись ты! - Пономарь вынул из кармана мятую зеленую купюру и сунул её Прохору.
- Ну вот, - довольно произнес Кузьмин, убирая деньги в один из подсумков на ремне, - так-то оно лучше! По справедливости...
- Первое отделение: в колонну по два - становись! - скомандовал Незнанский. - Возвращаемся на базу. Ну и... держитесь, пацаны... - Петька взглянул на мертвых мужиков, - как бы нас самих теперь за Вензеля не расстреляли...
***
Петька осторожно приоткрыл дверь дома журавлевского старосты, в котором расположился штаб роты псов, и заглянул внутрь. За столом, накрытым вышитой скатертью сидели Сандлер и Франц, попивая из расписных глиняных кружек горячий чай. Центр стола занимал начищенный до блеска самовар. Вокруг самовара сгрудились маленькие горшочки с вареньем и медом. Возле печи суетилась перепуганная седовласая старушка в праздничном переднике. Открыв заслонку, старуха вытащила из печи большой противень с румяными булочками с маком. От аромата свежей выпечки у Петьки заурчало в животе, а рот наполнился вязкой слюной.
- Незнанский, ну чего в дверях топчешься? - Заметивший гефрайтера Сандлер, против ожидания, не выглядел сердитым. - Проходи, докладывай.
- Gestatten Herr... - решительно произнес Незнанский, переступая порог.
- Не ори! - болезненно сморщившись, оборвал курсанта старший мастер-наставник Франц. - Башка трещит с самого утра...
- Плохой самогон? - рассмеялся Михаэль.
- Эти ублюдки нас просто хотели отравить! - Картинно хватанул кулаком по столу Роберт.
Он громкого стука бабулька вздрогнула, едва не опрокинув на пол поднос с булочками.
- Пить надо меньше, Роберт, - сочувственно покачав головой, произнес Сандлер. - А самогон - отличный первачок, и нечего на него грешить.
- Ага, хороший, - проворчал старший мастер-наставник, - а чего же башка так трещит?
- Похмелиться тебе нужно, Роби, - безапелляционно заявил Сандлер. - Как говорят русские: лечи подобное подобным. На меня глянь - как огурец!
- Упаси, Господи! - передернул плечами Франц. - Мой организм не выдержит такой встряски.
Старушка тем временем переложила булочки из горячего противня в плетеную корзинку и поставила её перед немцами.
- Еше шаю, херр официр? - заметив опустевшую кружку Франца, прошепелявила старушка.
- Да, выпью, пожалуй, еще кружечку, - степенно кивнул Франц.
- Булошки шпробуйте, господа хорошие, - наливая чай из самовара, лебезила старушка. - Варенье, медок...
- Ну, докладывай, Незнанский, как так вышло? - шумно отхлебнув из кружки горячий напиток, Франц, наконец-то, "вспомнил" о стоящем пред столом по стойке смирно курсанте. - Как вы, ублюдки недоделанные, допустили нападение... Да какое нападение? Убийство!!! - заорал Франц, багровея. - Отъехал Вензель на небеса полчаса назад! Ну, чего молчишь?
- Виноват, герр старший мастер-наставник! - протрубил Незнанский. - Готов понести заслуженное наказание!
- Не ори! - Роберт приложил пальцы к вискам и принялся их массировать. - Понести он готов... Да тебя за это расстрелять надо! Ты хоть понимаешь, своими скудными мозгами, что произошло?
- Яволь, герр...
- Да заткнись, ты уже, Незнанский! Нихрена ты не понимаешь! Где тот урод, что Вензеля задавил?
- Расстрелял, герр Франц, как и всех остальных! - отрапортовал Петька.
- Эх, поспешил ты с этим, Незнанский! - расстроился Франц. - Нужно было его гауптштурмфюреру Клоцу отдать, чтобы душу отвел...
- Не было возможности, герр старший мастер-наставник: я, когда Вензеля отбивал, подстрелил этого гада, - нашелся Петька, благоразумно умолчав, что всего лишь ранил здоровяка в ногу. - После просто добил.
- Клоц и так-то мне всю плешь проел, а теперь... - махнул рукой Франц. - Кому понравится, когда его подчиненных унтерменши в гроб загоняют?
- Так-то оно так, Роберт, - произнес доселе молчавший Сандлер, - но ты же сам видел, как этот сопляк из гестапо себя вел!
- Крыса штабная, - сморщился Роберт. - Пороху не нюхал, а туда же: боевым офицерам указывать! Вообще страх потерял! Лез куда ни попадя! Богом себя мнил!
- Рановато, выходит, он себя в боги-то записал, - ухмыльнулся Михаэль.
- Точно! Не понимал Вензель, что русские...
Договорить Франц не успел: входная дверь распахнулась от мощного толчка и с силой впечаталась в стену. Штукатурка в месте удара треснула и осыпалась на пол.
- Wo dieses Wesen? - прорычал влетевший в избу красный от гнева гауптштурмфюрер Клоц, размахивая пистолетом. Несколько пуговиц кителя на его огромном животе было расстегнуто, фуражка сбилась на затылок.
- Du Эber wen, Adschid? - переспросил Франц.
- Es er? Er hat Brjune getЖtet? - заметив Петьку, накинулся на парня Аджид.
Не дожидаясь ответа, толстяк со всего маху саданул Петьку рукояткой пистолета в скулу. Затем Клоц с остервенением принялся пинать ногами павшего парня, зажимающего рукой рассеченную щеку.
- Werde nicht verrЭckt, Kloz! - крикнул Михаэль, но эсесовец его не услышал.
Франц и Сандлер, не сговариваясь, выскочили из-за стола и кинулись к гестаповцу. Им с большим трудом удалось оттащить разъяренного толстяка от скорчившегося на полу Незнанского.
- Незнанский, пшел вон! - сдерживая "рвущегося в бой" Аджида, приказал курсанту Михаэль. - Schneller!
Петька вскочил на ноги и, пятная доски пола каплями крови, хлещущей из рассеченной щеки, ужом выскользнул за дверь.
- Я его шкуру на ремни, на барабаны нарежу! - продолжал орать благим матом Клоц, вырываясь из рук наставников. - Он меня о смерти молить будет...
- Хорош орать! - "брызнул слюной" Франц и влепил толстяку тяжелую пощечину. - Успокойся!
- Да как... да как... - неожиданно опешил гестаповец, прекратив вырываться. Да как ты смеешь поднимать руку на гауптштурмфюрера СС, говнюк! Да я тебя в лагерях сгною!
- Вот так, значит? - потемнел лицом Франц.
Застегнув расстегнутую верхнюю пуговицу кителя и развернув плечи, Роберт сухо и официально произнес:
- А не забываетесь ли вы, герр гаупштурмфюрер, с кем сейчас разговариваете?
- Да кто ты такой? - раздраженно фыркнул толстяк. - Наставник ублюдочных унтерменшей, свиновод! - презрительно процедил он. - А я - офицер СС - элита рейха!
- Кто я такой, говоришь? - подобрался Франц. - Михаэль, - обратился он к Сандлеру, - если что, свидетелем будешь: ну не хотел я с этой крысой тыловой пиписьками меряться! К вашему сведению, герр Клоц, я - боевой офицер!
- Бывший офицер! - парировал эсесовец.
- А вот тут ты просчитался, Аджид: если на мне форма старшего мастера-наставника псов без военных знаков различия, это не значит, что я в отставке. Приказом рейхсканцелярии, подписанным лично Карлом Брауном, мне присвоено звание оберста. Помимо этого, я кавалер Железного Креста первой и второй степени, полный кавалер креста военных заслуг без мечей, включая Рыцарский крест Креста военных заслуг без мечей, за выдающееся, как ты выразился, свиноводство. А идея проекта "Псарня", чтобы ты знал, идея фюрера! - как бы между прочим добавил Роберт. - И курируется проект на самом верху! Таким образом, неуважительно высказываясь о моей работе, ты втаптываешь в грязь не только мою офицерскую честь, но и достоинство самого фюрера!
- Герр Франц... Роберт, не будем ссориться! - заюлил эсесовец, теряя весь свой гонор, когда понял, в чем его обвиняет Франц.
- Поздно, герр Клоц, поздно! - непререкаемо заявил старший мастер-наставник. - Такие оскорбления смываются только кровью!
- Роберт, по-моему, ты перегибаешь! - поспешил вмешаться Михаэль, догадавшись о намерениях Франца. - Гауптштурмфюрер извинится...
- Пусть засунет свои извинения в жопу! - выругался Роберт. - Согласно циркуляру "О защите чести" и положению "Вызовы на дуэли и последующие процедуры", считаю, что в нашем случае дуэль - крайняя мера защиты чести!
- Да ты с ума сошел, Франц! - неожиданно "давшим петуха" голосом, взвизгнул гестаповец. - Какой еще циркуляр? Какая дуэль?
- Какой циркуляр, говоришь? - Франц расстегнул клапан нагрудного кармана кителя и достал из него маленькую потрепанную брошюру. - Вот такой! - Он бросил брошюру на стол перед эсесовцем, а сам вернулся к недопитому чаю.
- Вальтер Генрих Альфред Герман фон Браухич, - прочитал на обложке имя автора брошюры Клоц. - "Защита чести", издание первое от первого марта 1938-го года.
- Ищи в оглавлении положение о дуэлях, - одним глотком допив остывший чай, произнес Роберт.
- Не буду я ничего искать! - вновь взвизгнул Клоц.
- Можешь не искать, - пожал плечами Франц, доставая из кобуры табельный "Вальтер" и выкладывая его перед собой на стол. - Где будем стреляться?
- Не буду я стреляться! - маленькие поросячьи глазки гестаповца забегали из стороны в сторону. - Михаэль, да скажите же ему...
- Не будешь стреляться - я убью тебя просто так, - заявил Франц, взяв с подноса свежую булочку. - А мастер-наставник Сандлер подтвердит, что все было честь по чести...
- Михаэль, да скажите же ему! - Словно за спасительную соломинку ухватился за Сандлера Аджид.
- Роберт, действительно...
- Подожди, Михаэль, - не дал договорить Сандлеру Фрац, - нужно решить эту проблему, как это и подобает настоящим офицерам Рейха. Ведь этот слизняк считает себя настоящим офицером, в отличие от нас - свиноводов! Вот и выясним: кто здесь настоящий офицер?
- Вы безумны, Франц! - заверещал Клоц. - Да, я наговорил в запальчивости много лишнего... Но на то была причина! Господа, я приношу свои извинения... Глубочайшие извинения!
- Значит, отказываешься принять вызов, как того предписывают правила? - произнес старший мастер-наставник, поглаживая лежащий перед ним "Вальтер".
- Да что вы за люди-то такие? - плаксиво запричитал Клоц. - Я же извинился! Что мне перед вами на колени встать? - Его подбородок и отвисшие щеки затряслись, а раскрасневшееся кукольное личико сморщилось, а ноги потихоньку начали сгибаться в коленях.
- Тьфу! Клоц, тебе самому-то не противно? А еще офицером себя называл! Элитой рейха... - покачал головой Франц. - Иди... Мне на тебя даже смотреть противно! - неожиданно произнес Франц, махнув рукой.
- Господа... я извиняюсь... господа офицеры... мои извинения... - Вспотевший как мышь эсесовец, пятясь, добрался до дверей и выскочил на улицу.
- Робер, - удивленно произнес Михаэль, - что это на тебя нашло?
- Просто устал... - тяжело вздохнул Фрац. - Устал от постоянного расшаркивания перед этой крысой, считающей себя верхом совершенства! Да какой он, к чертям собачьим, офицер? Затрапезный лавочник, мелкий бюргер, нацепивший черный эсесовский мундир от Хуго Босса...
- Знаешь, а ведь он не простит тебе своего унижения, - заметил Сандлер.
- Пусть делает, что хочет, - произнес Франц, убирая пистолет в кобуру. - Нам с тобой скоро будет не до этого...
- Что ты имеешь ввиду, Роби? - не понял Сандлер.
- Ах, да, - спохватился Франц, - ты же еще не в курсе... Да в общем-то еще никто не в курсе, даже Нойман...
- Что случилось? - обеспокоенно поинтересовался Михаэль.
- Встретил я недавно своего однополчанина, - произнес Роберт, - он теперь в украинском рейхскомиссариате служит. Так вот, на днях был он по делам в Берлине, где услышал из достоверного источника одну информацию, касающуюся "Псарни"... Скоро, старина, наша с тобой жизнь круто измениться.
- Неужели прикрывают проект?
- Прикрывают? - расхохотался Франц. - После того, что мы с тобой сотворили с нашими сопляками? Да наш опыт с удовольствием перенимают не только в "Гитлерюгенте", а даже в некоторых особо продвинутых офицерских училищах!
- Тогда в чем проблема?
- Проблема в том, дружище, что мы, наконец-то подошли к финальной черте. У нас на руках продукт, готовый к употреблению. И наше с тобой высшее, - он ткнул указательным пальцем "в потолок", - руководство, хочет опробовать его в настоящих боевых условиях. Так сказать, обкатать, по полной... Так что где-то через месяц, а в лучшем случае - через два, мы с выпускным полком наших щенков отправимся на Восток... На Дальний Восток, дружище!
- Вот это новость! - Сандлер даже на стул присел. - Ну, вообще-то, это закономерно: рано или поздно наших псов пришлось бы "спускать с поводка". Но почему мы с тобой тоже должны ехать?
- Понимаешь, в чем дело, Михаэль, - принялся пояснять Роберт, - никто, кроме нас, не знает всех возможностей псов. По этой же причине никто не сможет оценить степень готовности для решения поставленных перед ними задач. Да и представь себе реакцию обычных офицеров, коим пришлось бы командовать нашими недорослями.
- Уже представил, - согласно усмехнулся Михаэль.
- То-то! Поэтому Нойман не в счет - он директор, и непосредственно в процесс дрессировки не вмешивался. А мы с тобой, старина, в этом дерьме с самого начала.
- Значит, ты будешь командовать полком псов?
- Подробностей не знаю: будем ждать официального распоряжения из Берлина!
- Слушай, Роберт, ты как хочешь, а я сегодня напьюсь, - признался Сандлер.
- Э-э-х, - махнул рукой Франц, - сопьюсь я с тобой, Михаэль! Макаровна, тащи сюда самогон!
Старушка, тихо сидевшая в укромном уголке за занавеской, опрометью кинулась в погреб. Буквально через считанные мгновения перед немцами на столе, как по мановению волшебной палочки, появилась четверть прозрачнейшего самогона в стеклянной бутыли с вытянутым горлышком. Бабулька протерла передником два граненых стакана и поставила их рядом с бутылью.
- Закуску тащи! - распорядился Франц, разливая самогон по стаканам. - Капустки квашеной, помидоров... Не будем же мы булками закусывать?
Старушка "поскребла по сусекам" и перед господами появилась отварная картошка в горшочке с маслом и укропом, сковорода жареной кровяной колбасы, миски с квашеной капустой, солеными грибами и огурцами. Последней старушка выставила на стол запотевшую крынку смородиновым морсом.
- Ну что, дружище, вздрогнем? - Франц поднял свой стакан и донышком стукнул о край второго. - Чтобы дожили мы с тобой до окончания войны! - торжественно произнес он.
- Доживем, Роберт, обязаны дожить! - подхватил тост Михаэль.
Залпом проглотив спиртное, немцы с аппетитом принялись поглощать нехитрую, но вкусную крестьянскую закуску.
- Отменные у тебя грибочки, Макаровна, - похвалил Франц старуху, стоявшую возле стола.
- Спасибо, херр Франц! - Старушка униженно поклонилась. - Старалась...
- Жаль, если не придется их больше попробовать, - согласился Сандлер, уплетая кровяную колбасу за обе щеки. - Ты, Макаровна, иди пока... Мы сами тут разберемся, - произнес Михаэль, начисляя "по второй".
- Ох, и правда, забыла старая, - "засуетилась" старушка, - пойду курям дам...
Скрипнула входная дверь - старушка вышла во двор.
- Специально отослал? - догадался Франц.
- Да, чтоб не слышала... - кивнул Сандлер, выпивая самогон. - Ух-х! Ядреный! - выдохнул Михаэль, закусывая хрустящим огурцом. - Журавлевку, скорее всего, спалят - Клоц постарается, как пить дать! А Макаровна если услышит - выть начнет... А оно нам надо?
- Не-а, не надо, - согласился Роберт.
- Макаровне, конечно, самой-то ничего не грозит, - продолжил разговор Михаэль. - Да и сынка её - местного старосту - не тронут. Но домик спалят заодно со всей деревней.
- Жаль, хорошая была деревенька, зажиточная, - вздохнул Роберт. - Поля тут знатные, сады, лес, речка...
- Поэтому снабженцы и выгребли тут все под корень - проще в одном месте план выполнить, чем мелочевку по захолустьям собирать.
- Уроды, мать их! - матюкнулся Франц. - Вот вроде бы и наши, а действуют как тупоголовые унтерменши! Вот скажи мне, Михаэль, ну какой же рачительный хозяин дойную корову на мясо зарубит? А? Эх, черт, будь моя воля, я бы на этом месте настоящее немецкое поместье поднял! Не хуже, чем в метрополии!
- Погоди, Роби, ты серьёзно? - спросил Сандлер.
- Конечно серьезно, - кивнул Франц, закуривая.
- Тогда зачем дело стало? - удивился Михаэль. - У тебя сертификат от "Департамента оккупированных территорий" на выделение земли уже который год пылится? Третий?
- Ну?
- Так вот и подай на оформление, пока Клоц тут все не спалил! Площадей тебе за выслуги и прочие заслуги знатно отмерили, так что хватит, чтобы весь Журавлевский блок в собственность оформить! А места тут действительно знатные! Украина это тебе не Сибирь!
- Да как ты себе это представляешь? - ворчливо возразил Михаэлю Франц. - Нас со дня на день на Дальний Восток забросят... А в отставку я, сам понимаешь по каким причинам, уйти не могу - там, - Роберт указал пальцем в потолок, - не поймут.
- Ну, тоже мне, нашел проблему! - не согласился с доводами коллеги Михаэль. - Управляющего назначь.
- Да где же я его возьму? - воскликнул Роберт. - Хорошие управляющие на дороге не валяются.
- А чего искать? - удивился Михаэль. - Чем тебе местный староста не подходит? Ведь при нем Журавлевка процветала... Ну, пока не по их закромам доблестные каптенармусы мелким ситом не прошлись. А то, что теперь он будет управлять не собственностью Рейха, а частной - ничего не изменит.
- Слушай, а ведь можно попробовать! - обрадовался Роберт. - Хотя...
- Что еще?
- Тут ведь какое дело - пролететь можно, - вновь задумчиво почесал затылок Франц. - От того, что я поместье во владение оформлю, жратвы больше не станет: передохнут все к лету. Кем управлять буду?
- А вот это, как раз, и не проблема! - успокоил сослуживца Сандлер. - На тебя, как ветерана и кавалера Железного креста и прочая, прочая: при оформлении собственности действует седьмой параграф...
- Что еще за седьмой параграф? - заинтересованно протянул Франц.
- Который гласит, что помимо земли, тебе причитается кругленькая сумма "подъемных" для налаживания нормального функционирования хозяйства, которую ты можешь с чистой совестью пустить на прокорм своих крестьян.
- Михаэль, да откуда ты столько знаешь? - изумленно воскликнул Роберт.
- Так уже два года как землевладелец! Только сертификат от департамента получил, так тут же и оформил...
- Ну ты тихушник, Михаэль! Я ведь и не сном не духом! А ведь мог бы и помочь старшему товарищу, посоветовать...
- Так я тебе сколько раз советовал: давай, давай. А ты? Некогда, не до того, потом расскажешь...
- Ну-ну, хватит! Уел-таки, паразит! Постой, допустим в этом году с голодухой разберемся - ртов в деревне изрядно поуменьшилось... Дьявол! Мужиков-то зазря сколько положили! Кто же теперь пахать-сеять будет?
- Выпишешь себе работников из концлагерей - там этого добра вдосталь.
- А на следующий год опять налетят...
- Уже не налетят - параграф пятнадцатый: частные владения освобождены от уплаты продовольственного на пятилетний срок. К тому же ты этот процент можешь контролировать. А если что не так - и пожаловаться можно!
- Ух, Михаэль, красавчик: все-то знаешь! - Франц полез к Сандлеру обниматься. - Давай за это...
Входная дверь в очередной раз отбила от стены кусок штукатурки: в избу влетел бледный трясущийся мужик, лет пятидесяти - журавлевский староста. Бухнувшись у порога на колени, староста, подвывая, пополз к столу, за которым сидели Фрац и Сандлер.
- Не погубите, господа офицеры! Христом-Богом заклинаю: хоть детишек малых с бабами пощадите! - завыл он в голос, чувствительно прикладываясь лбом к дощатому полу. - Не виноватые они! Ну, побузили мужички с голодухи... За то и получили... А баб-то с дитями за что? Заступитесь, не дайте сгинуть...
- Прокопий, а ну не вой! - распорядился Франц, впечатывая опустевшую стопку в стол.
Староста замолчал, продолжая вздрагивать дородным телом.
- И с коленей поднимись! - продолжал распоряжаться Роберт. Когда Прокоп вернулся в вертикальное положение, старший мастер-наставник спросил:
- А теперь давай, внятно объясни: что произошло?
- Гестаповец приказал вашим псам, чтобы сгоняли весь народ в большой колхозный сарай... Сжечь он всех хочет... - голос старосты сел. - Всех... - просипел Прокопий перехваченным спазмом горлом. - И детей, и стариков, и баб...
- Ну, как мы и предполагали, - усмехнулся Михаэль. - Фантазии у Клоца ни на грамм...
- Христом-Богом... - Прокоп вновь с грохотом бухнулся на колени. - Мы же к власти со всем прочтением...
- Прокопий, - гаркнул Франц, - ну-ка сядь на стул и заткнись... И так башка трещи... О! - Роберт качнул головой из стороны в сторону. - А голова-то прошла!
- Я же говорил! - вновь расплылся в улыбке Сандлер. - Опохмел - это старинное русское лекарство от головной боли!