В деревне Гегемонино было совершено преступление. У бабки Матрены прямо с крыльца похитили кринку сметаны. И не какую-нибудь там плошку размером с майонезную баночку. Нет. Полноценную, литровую.
Конечно, не преступление года, но преступление осени точно. Переходящее красное знамя передовика-правонарушителя все еще прочно удерживал Лексеич, который по весне, исключительно в порядке самообороны от трех механизаторов из Синькино, отделал оных жердиной, а после гнал три версты до места проживания, где дополнительно нанес супротивникам моральный и материальный урон. Но и хищение собственности -- дело серьезное. Покраж в Гегемонино не было почитай с самого развала колхоза.
Пропажу обнаружила Тамарка-дачница, для которой, собственно, эта сметана и предназначалась. К своим обязательствам бабка Матрена относилась очень серьезно, и отсутствие кринки на полочке у двери вызвало вполне закономерное удивление. Тем более, что все лето, да и два предыдущих года, никаких накладок не случалось. Каждое утро бабка выставляла на крыльцо, опять же для Тамарки, эту самую кринку, доверху наполненную парным молоком или, если то была суббота, сметаной, и прикрытую марлей. Не за спасибо, конечно. Дачница платила за это триста рублей вперед каждый месяц.
Незадолго до Тамарки на месте преступления побывал Валентино, считавший себя третьим участником молочной концессии. Разумеется, ни бабка, ни Тамарка об этом не подозревали. Хотя охотничьи угодья Валентино лежали несколько в стороне, у дороги, он специально каждое утро делал крюк. Забегал на крыльцо, аккуратно сдвигал марлю, и самоотверженно пробовал молочный продукт на качество. Оно ведь, бабка Матрена уже восьмой десяток разменяла, да и корова Веснушка далеко не вчера вступила в свой осенний возраст. Могли и напутать чего, на почве возраста-то. "Так пусть уж лучше я отравлюсь, чем Тамарка", -- благородно счел Валентино. Местные кошки, правда, придерживались противоположного мнения. От городской Тамарки какой в жизни прок? Да она даже шкурки от сарделек прячет в полиэтиленовый пакет, и тот пакет бросает в пластиковый короб. Попробуй достань! А Валентино -- настоящий кот, у которого, как известно, и в декабре март. Ценный член общества, тут не поспоришь. Но Валентино сказал, что Тамарка -- наша гостья, и с этим согласился даже Прохор.
Прохор -- пес старый и очень серьезный. До пенсии они с Петровичем служили в милиции. Не здесь, конечно, не в Гегемонино. Своего отделения не было ни в одной окрестной деревушке. Даже в Красновке -- а это уже поселок городского типа -- имелся только пост ГАИ. Нет, Прохор с Петровичем служили в самом что ни на есть Санкт-Петербурге. Город такой большой к западу от Гегемонино. Валентино говорит: культурная столица всея Руси, а он знает, что говорит. Валентино -- кот ученый. Его здесь городские оставили. Интеллигентная, вроде, семья. Он -- большой ученый, с мировым именем. Она -- без мирового имени, но тоже в очках. Дочка в институте учится. Ан на тебе! Снимали летом дачу у бабки Аграфены, по осени уехали, а Валентино забыли. Рассеянные эти ученые.
Но нет худа без добра. В ожидании, пока за ним снарядят спасательную экспедицию, Валентино активно занялся просвещением этой отсталой провинции. Опять же, о преступлении первый сигнализировал. Прохор внимательно выслушал кота, и недоверчиво тявкнул:
-- Может, бабка просто запамятовала. Склероз -- штука коварная.
-- У Тамарки была аналогичная версия, -- мяукнул в ответ Валентино. -- Но против нее имеются два обстоятельства. Первое: и бабка, и Веснушка клянутся всеми святыми, что сметана была. Допустим, склерозом накрыло обоих сразу, хотя это и противоречит теории вероятности. Второе: я сразу пообщался с бабкиным домовым -- еле разбудил, кстати -- и у него в хозяйстве числится две литровых кринки. Одна зафиксирована на месте, а вот второй нигде нет.
-- Опять ты про своих домовых, -- недовольно фыркнул Прохор. -- Сказки это. А еще кот ученый.
-- Ну а что прикажешь делать, если я их вижу? -- невозмутимо мяукнул Валентино. -- В городе, в бетоне они не приживаются, а тут -- почти в каждом доме.
-- Почему я их не вижу? Два года в деревне живу. Ни одного не видел.
-- Тебе не положено, -- промурлыкал Валентино. -- Это я -- зверь домашний, потому и вижу их. А ты -- зверь дворовый. Видишь разницу?
-- Разницу вижу, -- тявкнул Прохор. -- Дворовых тоже не вижу.
-- А откуда тут взяться дворовому? -- мяукнул Валентино. -- Ты хоть одно подворье в Гегемонино видел? Дом, сарай да огород в форме геометрической фигуры, еще не изученной современной тригонометрией. И это еще в лучшем случае.
-- Ладно, -- рыкнул Прохор. -- Пусть по твоему. Что еще показал домовой?
-- Утверждает, что дело не обошлось без черной магии, -- мяукнул Валентино.
Прохор недоверчиво рыкнул.
-- Еще один сказочник. Какой нормальный экстрасенс станет возиться с литром сметаны? Знаешь сколько они в городе заколачивают?
-- А ты видел хоть одного нормального среди экстрасенсов? -- вопросом на вопрос ответил Валентино. -- Но это не наш случай. Думаю, ему просто стыдно, что проспал покражу, вот и несет всякую чушь.
-- А если бабка кринку сама разбила? Могла по старости лет. Разбила и выбросила? -- продолжал сомневаться Прохор. -- Пока этот твой спал на посту.
-- Тогда бы в мусорной куче черепки были, -- возразил Валентино. -- А там не наблюдается ничего похожего.
-- Вот как? -- гавкнул Прохор. -- Что ж. Считаю факт хищения установленным. Я должен его расследовать.
-- А Петрович?
-- Петрович в город уехал, -- недовольно гавкнул Прохор. -- Вчера осинку пилил. Поймал осколок. Вот так вот. Лента на бензопиле накрылась медным тазом. Петрович за новой поехал. Вернется только послезавтра. Послезавтра от сметаны даже запаха не останется. Я немедленно выдвигаюсь на место преступления.
-- Я с тобой, -- мяукнул Валентино.
-- Ты свой гражданский долг выполнил, -- гавкнул уже на бегу Прохор.
-- А теперь хочу посмотреть, чем это кончится.
Они выскочили на дорогу, и побежали рядом. Дожди превратили ее в непроходимое болото, прочерченное двумя темными полосами воды в колеях. Все обитатели Гегемонино ходили по травке вдоль дороги, и уже успели протоптать тропинку.
Гегемонино насчитывало двенадцать домов, выстроившихся с обеих сторон единственной на всю деревню улицы. Улица изгибалась буквой Г, упираясь основанием в проселочную дорогу, что вела от шоссе к мосту, а перекладиной -- в брод через реку Смородинку, на правом берегу которой и лежало Гегемонино. На другом берегу располагалось фермерское хозяйство Топотенко. В прошлом -- колхоз "Кривой путь". Надо отметить, что никакой идеологической подоплеки в названии не было. Кривой была проселочная дорога, что вела от шоссе к Гегемонино, через мост к колхозу и дальше, в Синькино. Вокруг лежала живописная русская природа -- леса и поля в совершенно немыслимом сочетании, меж которыми и петлял тот самый кривой путь, что дал когда-то название колхозу.
Домик бабки Матрены стоял у самого брода, справа от дороги. Крытое крыльцо выходило прямо на улицу, но, в силу ветхости, сильно косило в сторону брода. Сразу за домом раскинулось картофельное поле, абсолютно непроходимое после недавних дождей. То есть, тренированный жизнью обитатель деревни пройти, в принципе, мог, но только сильно перемазавшись, пару раз упав и вынеся на сапогах -- а в иной обуви туда вообще лучше не соваться -- не меньше пуда липкой грязи.
По соседству с бабкой, у поворота, проживала потерпевшая, Тамарка. Дом через дорогу от бабкиного был давно заколочен, и никем, кроме Валентино и его подружек, не посещался вот уже лет пять. Даже домовой оттуда съехал. Говорят, в город подался, его там дальние родичи обещали по знакомству на склад барабашкой пристроить. А что -- тоже работа. При жилье опять же, не в лесу одиноким лешим куковать. Сразу за заброшенным домом начиналось сорняковое поле. Толку с него было меньше, чем с картофельного, но грязи -- ровно столько же.
Напротив тамаркиного дома рос большой, раскидистый дуб, за которым желтел покосившийся домик местного агронома. Там, где улица делала поворот, у колодца собирались немногочисленные обитатели Гегемонино, уже сочинявшие первые слухи. Бабка Аграфена, Тамарка, бабка Матрена и почтальонша Варвара, поставив ведра на травку, неспешно и от души перемывали косточки всем окрестным обитателям. На ветке дуба сидел, нахохлившись, старый ворон Иосиф. В полемику не вступал, но слушал внимательно.
-- Привет, Иосиф, -- мяукнул Валентино. -- Как жизнь?
-- Таки это жизнь? -- отозвался Иосиф. -- Я вас умоляю. Таки нельзя уже над Смородинкой пролететь, шоб этот злодей Топотенко не шмальнул в миня из ружья. Бандит! Ви не подумайте, шо я жалуюсь, но поймите таки правильно старого ворона. Он таки думает, шо я покушаюсь на его урожай. Я вас умоляю. Какой урожай? Ви видели этот урожай? Это не урожай, это материал для уголовного дела!
-- Кстати, об уголовном деле, -- в тон ему мяукнул Валентино. -- У бабки Матрены украли литр сметаны.
-- Шо ви такое говорите? -- всплеснул крыльями Иосиф. -- И шо ви таки на меня смотрите? Ви думаете, старый ворон таки мог совершить такое преступление? Я вас умоляю. Ви думаете, если у старого ворона нет ничего своего, таки он возьмет чужое?
-- Гражданин Иосиф! -- рявкнул Прохор. -- Вас ни в чем не обвиняют. Вы проходите по важному уголовному делу как свидетель.
-- Таки шо ж ви тогда морочите мою бедную голову?! -- обрадовался Иосиф. -- Ви ж таки прямо спросите, и старый ворон вам все расскажет. Шо видел, шо слышал, о шом сам догадался.
-- Отлично! -- рыкнул Прохор. -- Как долго вы находитесь на этом дереве?
-- Таки всю жизнь, -- грустно каркнул Иосиф. -- Какой из бедного ворона турист? Я вас умоляю.
-- Гражданин Иосиф! -- снова рявкнул на него Прохор. -- Находились ли вы на этом самом дереве неотлучно сегодня в период с утренней дойки и по текущий момент?
-- Вот таки приятно говорить с умным псом! -- восхитился Иосиф. -- Таки четко и ясно ставит вопрос.
-- Хотелось бы услышать такой же четкий и ясный ответ, -- мяукнул в ответ Валентино, запрыгивая на тамаркин забор.
-- Таки не перебивайте старого ворона, и все услышите.
Отлично зная, что, если старого ворона не перебивать, он может говорить часами, Прохор решительно взял разговор в свои лапы и за каких-то двадцать минут составил список подозреваемых. Таковых набралось трое.
Раньше всех мимо бабкиного крыльца к броду проковылял Лексеич. Некоторое время спустя он же проковылял обратно. Останавливался у бабкиного крыльца передохнуть. Передвигался в оба конца своим обычным зигзагом, что позволяло сделать вывод об отсутствии у него денег. Без предоплаты Топотенко не наливал самогонки даже лучшим друзьям. Валентино считал, что это и есть обещанный властью капитализм с человеческим лицом.
-- Ви видели это лицо? -- тотчас подхватил новую тему Иосиф. -- Я вас умоляю. Шо в ем человеческого?
-- Гражданин Иосиф, -- рыкнул Прохор. -- Не отвлекайтесь. Кто еще проходил мимо бабкиного дома?
Почти сразу за Лексеичем к броду прошел местный агроном Мискин. Едва разминулись. Также сделал паузу у бабкиного крыльца, чтобы переобуть сапог. Самогон Мискин не потреблял, а к Топотенко ходил для идеологических споров. Классическая коммунистическая идеология в изложении простого сельского агронома сводилась к изъятию излишков продукции у эксплуататоров с целью справедливого распределения их -- излишков -- между самыми бедными слоями населения. Фермер, надо признать, относился к идеологическому противнику без классовой ненависти. Противоправных действий не предпринимал, молочную продукцию, как и всем жителям Гегемонино, отпускал с большой скидкой, даже позволял Мискину на первое мая устраивать пикет перед воротами "Кривого пути". Но этим и ограничивался. Никаких делимых излишков Топотенко в своем хозяйстве принципиально не усматривал.
После агронома долго никого не было, а почти перед самой Тамаркой протопал Алексашка со своими инструментами. То ли к Топотенко шел, то ли в Синькино. В трезвом состоянии Алексашка был лучшим в округе плотником и, как таковой, пользовался большим спросом. Останавливался ли плотник у бабкиного крыльца, Иосиф не заметил. Помимо людей, в районе крыльца была замечена кошка Мурлыка и компания воробьев, но Прохор решительно отмел представителей животного мира.
-- Они бы не позарились на кринку, -- гавкнул он. -- Только на сметану. Итого у нас трое подозреваемых.
-- Таки как же трое?! -- заволновался Иосиф. -- А этот бандит? Этот Топотенко?
-- Вы его видели?
-- Нет, -- честно признался Иосиф. -- Но он таки мог подкрасться незаметно.
-- А мотив? -- гавкнул Прохор.
-- Формально они с бабкой конкуренты, -- с забора подсказал Валентино.
-- Ладно. Возьмем на заметку, -- пообещал Прохор.
-- Таки возьмите, возьмите. Таки...
Не слушая дальше, Прохор перепрыгнул лужу и направился к месту преступления. Взбежал на крыльцо, тщательно обнюхал все углы. Валентино взял хороший разбег, взлетел по деревянной стене на крышу и свесил оттуда голову.
-- Ну как? -- промурлыкал он.
-- Все трое здесь были сегодня, -- рыкнул Прохор. -- Так. Запах фермера тоже есть. Подозрительно. Еще бабка. Это понятно. Тамарка... Все. Протокол пусть Петрович пишет. У него это лучше получается.
-- А ты?
-- А я займусь поиском преступника. Вон как раз Алексашка идет.
Плотник бодро топал от брода. На плече -- сумка с инструментами, в руках -- бутыль честно заработанного самогона и кое-как обернутый газетой кусок масла вполне достойных размеров. Стало быть, к Топотенко ходил шабашить. В Синькино обычно расплачивались грибами-ягодами, да мясом, если на охоте кому сильно свезло. Еще норовили рыбу всучить, но от нее Алексашка всегда гордо отказывался, поскольку и сам был рыболов известный. Даже состоял на особом учете у Петровича, но где он брал динамит -- не мог докопаться даже Прохор.
Алексашка приветливо свистнул глазевшей на него живности, и протопал мимо крыльца. В трезвом виде он был сама доброта. Прохор сбежал с крыльца, и деловито обнюхал его сапоги. Пахло тиной. Оно и не удивительно. Это раньше, при колхозе, через брод туда-сюда по делу и просто так трактора сновали. Все до песка колесами и гусеницами вычищали. А теперь стала зарастать речка. Вот уже и брод илом подзатянуло. Запахов скотного двора Прохор не уловил, хотя на обоняние не жаловался. Либо тиной забило напрочь, либо, что вернее, работал Алексашка по дому. Последнее предположение почти сразу подтвердилось.
-- Где был, Сашенька? -- окликнула его почтальонша Варвара.
Средних лет женщина, единственная из всех обитателей Гегемонино имевшая стабильный заработок. Остальные давно перешли на натуральное хозяйство. Это да одиннадцать километров до ближайшего магазина сильно ограничивали возможность потратить деньги, а инфляция обесценивала накопления до чувства гордости за хорошо проделанную работу. Собственно, почта в адрес окрестных деревень давно не приходила, но должность обязывала. Для местных почтальонша была и журналистом, и редактором, и глашатаем.
-- К фермеру ходил, Варвара, -- откликнулся Алексашка. -- Перила ему на крыльце ладил. А у нас что нового? Как всегда, ничего?
-- Не угадал, -- улыбнулась Варвара. -- Вот, у бабки Матрены кринку сметаны сперли. Прямо с крыльца.
Опиравшаяся на клюку бабка сокрушенно кивнула в подтверждение.
-- Ну дела! -- подивился Алексашка. -- Это кто ж такое учинил-то?
-- Да вот гадаем, -- за всех ответила Варвара. -- Петровича ждать надо.
-- Петрович -- это голова, -- подтвердил Алексашка. -- Он враз разберется.
В знак сочувствия предложил бабке Матрене хлебнуть свежей самогоночки, но та отказалась. Алексашка не обиделся, и понес добытое честным трудом домой. Жил он неподалеку от колодца, потому и ходил через брод -- так короче.
Вместо плотника к колодцу вышел Лексеич. Прямо с крыльца объявил, что сметану похитили враги России. Вначале страну разграбили, а теперь вот и до отдельных крестьянских хозяйств добрались. Пришло время собирать народ и спасать Россию. Едва прозвучал призыв к спасению страны, ворон Иосиф взмахнул крыльями и перелетел на несколько веток выше. Прохор, напротив, решительно направился к спасителю отечества.
-- Ты у нас теперь за участкового, Прошенька? -- ласково спросила бабка Матрена. -- Сметанку-то мою найдешь?
Прохор утвердительно тявкнул, и обнюхал сапоги Лексеича, при ближайшем изучении таковыми не оказавшиеся. Слишком уж хороши были новенькие хромовые сапоги для спившегося механизатора. Пахло от них фермером, навозом и тиной. То ли перепутал уходя, то ли придется принимать меры. Но это и до Петровича обождать может. В отличие от сметаны.
Тут очень кстати прибежал и последний подозреваемый, агроном Мискин. Как всегда, в съехавшей на ухо кепочке и потертом пиджачке. В них Мискин был поразительно похож на вождя мирового пролетариата, чем очень гордился. В колхозные времена подобное сходство было предметом уважительного отношения односельчан, именовавших его не иначе, как наш Ильич, но счастье редко бывает долгим. Где-то наверху постановили, что свет в конце тоннеля опять оказался огнями встречного поезда, и коммунизм отменили. Те, кто побойчее, кинулись растаскивать бесхозное добро. Пролетариат, как водится, пролетел мимо этого праздника жизни; а Мискин даже из родного колхоза, когда тот приказал долго жить, ничего упереть не догадался, и теперь бедствовал.
Прохор и его ботинки обнюхал. Абсолютно чисто, даже запах машинного масла выветрился. Оный забытый на селе запах агроном принес из Красновки, куда ездил с месяц назад, еще до дождей. Слух прошел, что новый царь-батюшка, сменивший Бориску на царстве, повелел поднять Россию с колен. Мискин тогда добрался до райцентра, но в администрации ему с сожалением объяснили, что конкретно Гегемонино в виду не имелось.
Вернулся к колодцу Алексашка. Без инструментов и гонорара. Легкий запах и бодрое настроение свидетельствовали, что плотник уже продегустировал добытое и нашел качество достойным вложенного труда. Лексеич тотчас начал набиваться в гости, но Алексашке было интереснее узнать, кто так зло поступил с бабкой Матреной. Прохор еще раз обнюхал его сапоги, унюхал махорку, чихнул и отошел к тамаркиному забору. Там было повыше, посуше и на уголке даже можно было прилечь.
-- Сложный случай, -- мяукнул сверху Валентино. -- Самое время применить метод дедукции, которым пользовался великий Шерлок Холмс.
-- То Холмс, -- тявкнул Прохор. -- А наше дело другое. Выследить вора, и тяпнуть за задницу.
-- Думаешь, все так просто? -- саркастически промурлыкал с забора Валентино.
-- Просто, да не просто, -- рыкнул в ответ Прохор. -- Тяпнуть за задницу любая дворняга может. Надо же знать: кого, когда, с какой силой прикуса? Это, Валентино, целая наука.
Валентино задумчиво почесал лапой за ухом.
-- И что из этого мы знаем? -- спросил он.
-- Кого и когда, -- тявкнул Прохор. -- А с какой силой -- покажет следствие.
Иосиф и Валентино с равным интересом уставились на старого пса, но тот не был расположен раскрывать тайны следствия. Лежал, и смотрел, как судят и гадают люди. Те перебрали всех. Между делом вскрыли пару заговоров мировой закулисы, но к разгадке тайны не приблизились. Обвинили было Лексеича. Тот со всей горячностью возразил, что вот уже полвека потребляет только спиртосодержащие продукты.
-- Только пить-то тебе не на что, -- сказала Варвара, всегда недолюбливавшая Лексеича. -- Стянул для продажи.
-- Кому? -- совершенно искренне изумился Лексеич. -- Деньги в деревне только у тебя водятся. Тебе я ничего не продавал, и не продам никогда! Накося выкуси!
Выкусывать предложенный кукиш Варвара не пожелала, и спор как-то сам собой увял. Алексашка зачерпнул женщинам воды из колодца, и общество начало расходиться.
-- Пора! -- скомандовал сам себе Прохор.
Тихо поднялся, и метнулся через лужу. Перебежал по траве, перемахнул через покосившийся забор и залег в пожухлых лопухах. Следом бесшумно прокрался Валентино. Иосиф остался на дереве, только перелетел на самую макушку. Ждать пришлось недолго. Едва агроном прислонил на место калитку, как сразу направился к сарайчику перед домом. У распахнутой и уже вросшей в землю двери стояли его сапоги, заляпанные грязью по самые голенища. Мискин воровато огляделся по сторонам, не заметил наблюдения и склонился над правым сапогом. На свет появилась темно-коричневая кринка.
-- Она! -- промяукал Валентино. -- Домовой мне вторую показал, такая же.
-- Буду брать!
Прохор громко рявкнул, и рванулся к агроному. Тот подпрыгнул на месте, оглянулся и подпрыгнул вторично. Кринка выпала из рук, и грохнулась о камень. Сметана вещественным доказательством разлилась по земле. Мискин, словно ласточка, легко и непринужденно воспарил на засохшую яблоню. Внизу бесновался Прохор, заливая все Гегемонино злобным лаем.
-- Спихнуть его?! -- азартно предложил Валентино.
-- Нет, -- рявкнул Прохор, продолжая цитировать перепуганному агроному скудность его прав. -- Лучше людей позови.
-- Они уже здесь, -- промурлыкал Валентино.
Громкий лай Прохора привлек внимание чуть ли не всей деревни. Первыми бежали Алексашка с Лексеичем, решившие, что Прохор дерет какого-то чужака. За ними едва поспевала Варвара, временно забывшая об имевших место разногласиях. Пришаркала, опираясь на клюку, бабка Матрена. Тамарка благоразумно держалась в арьергарде. Алексашка строго прикрикнул на Прохора, и тут заметил сметану.
-- Ну, агроном, -- только и сказал он.
А бабка Матрена вообще ничего не сказала. Только посмотрела строго, и Мискин совсем спал с лица. Не смотря на преклонный возраст, клюка у бабки была тяжелая.
Прохор еще раз рявкнул назидательно, повернулся и спокойно направился прочь. Дальше люди сами разберутся, а в присутствии милицейского пса агронома не снимут с дерева даже совместные усилия Алексашки и Лексеича. Разве что яблоню спилят. Давно пора, кстати.
Валентино догнал Прохора уже у колодца. Хотел посмотреть процесс перевоспитания проворовавшегося агронома, но любопытство пересилило. Увязался следом, и проводил до самого дома. Там запрыгнул на крышу конуры и поинтересовался:
-- Как же ты его так быстро вычислил?
-- Это, как твой Холмс говорит, элементарно, -- прорычал Прохор. -- Все трое проходили мимо крыльца. Возвращались тем же путем только двое. Лексеича видел Иосиф. Алексашку -- мы с тобой. Что получается? Обратно агроном шел или в обход через мост, или через поле. Шел бы через мост, сапоги бы не уделал. В ботинки бы не переобулся. Это подозрительно. Алексашка ходил к Топотенко. Обратно шел с самогоном и маслом. Мог и сметаны взять. Фермер не жаден. Основания для кражи нет. Лексеич мог стянуть сметану на обратном пути. Для перепродажи, как Варвара сказала. Только не в деревне, конечно. Поехал бы в Красновку, или хотя бы к шоссе пошел. А он дома остался. Хотя жажда мучает. Вон он и к Алексашке набивался в гости. Стало быть, нечего ему продавать. Агроном давно ведет политику передела излишков. Плюс бедствует. Работы нет. Охотник и рыболов он никудышный. Шел, наверняка, снова спорить с фермером. Обратно возвращался почему-то тайком, через поле. Осталось сделать выводы, и их проверить. Результат ты видел.
Валентино мяукнул. Вдали послышались крики агронома. Не дожидаясь приезда участкового, бабка Матрена взяла процесс становления преступника на путь истинный в свои мозолистые руки.