Халвар снял меховую куртку, разворошил угли, сел поудобнее. Положил на колено топор и провёл по лезвию камнем. Зимой у доброго дана дел не много, можно подолгу сидеть здесь, в маленькой землянке, разговаривать с Венделом. Ну и что, что Вендел не отвечает, так даже лучше, Халвар не любит, когда его перебивают. Слушает, и хорошо. А он слушает, только зубами скрипит иногда. Но, когда спит, громко стонет, потому из общего дома и выгнали.

- Это я, Халвар Остроухий. - Халвар каждый раз это говорит, когда заходит. Глаза у Вендела закрыты, непонятно узнаёт пришедших или нет, и Халвар добавляет: - Я хёвдинг ярла Ульвара.

*

Хёвдинг я давно, а Ульвар в младших сыновьях ходил до позапрошлого года, когда южные даны его папашу со старшими братьями в Валгаллу отправили. Так что я ему ничего не должен, да и он мне тоже - норны¹ каждому свою судьбу сплетают. И я бы хёвдингом в двадцать лет не стал, если бы место у рулевого весла не освободилось.

Халваром меня родители назвали, а Остроухий потому, что слышу голос Форсети² справедливого. Все знают и любой спор решать сразу ко мне идут. Если, конечно, мечом решить не могут, меч у каждого на поясе висит. Так что, Остроухим меня называют с уважением.

Было два раза, когда без уважения, а с намёком, что правое ухо мне подрезали, когда южные даны отцовский горд³ грабили, а я, мальчишка ещё, под руку выскочил. Второму насмешнику я голову снёс. Не до конца, только наполовину шею перерубил, обычная ведь ссора, но он всё равно умер. А первого калечить не стал, родственник, а семья - это главное. Ему я только передние зубы выбил, да и всё. Пиво пить, наверное, даже удобнее, но не знаю, не пробовал, мои-то зубы на месте, хоть иногда меня уже стариком называют. Тоже с уважением.

*

У отца моего горд был большой, семья - два десятка человек, если рабов-трёлей считать, но без их детей. Чего считать - сегодня родился, завтра умер, кому интересно? Свою судьбу никто не знает, я вот думал, после отца горд старшему брату достанется, потому и к рыбакам подался, чтоб самому за себя решать. Не слугой, понятно, раз отец у меня достойный человек. Но работал я как все, почему не работать. От них уже на драккар взяли. Хёвдингом на том драккаре Йохан ходил, он и придумал ночью тоже плыть, а не только днём. Когда места и ветер подходящие. Время сберечь, а значит и еду, и воду. Вот я у рулевого весла и стоял, если Йохан спал. Корабль направлять я у рыбаков научился, да и парус держать тоже.

Тогда три драккара на закат собрались, потом на юг. Повезёт - до Парижа, а нет, то по пути мест богатых много. Но сразу не сложилось, а всё потому что один драккар из южных, из-за проливов. Где это видано, чтобы северные даны вместе с южными в походы ходили?

Кто тогда грёб, не вспомню. Лица да, представлю: драккар, вёсла в борта уходят, и над каждым по два лица на меня смотрят. А имена забыл. Помню вертлявого Аре, хоть его бы забыл и только обрадовался. Лез всюду, болтал языком, как собака хвостом. Нет, топором махать он не дурак был, хоть и тощий, как червяк, но вечно с насмешками привязывался. Даже когда я вместо хёвдинга Йохана остался, всё равно привязывался.

Ещё глупого Рагнара как забыть. Все его глупым считали, я тоже. А теперь думаю - как знать? В лицо-то его Берсерком называли, ему нравилось, хоть посвящения не проходил и дрался, как все, в куртке с бляхами.⁴ А берсерк потому, что рожа у него - даже свои пугались с непривычки. Такая из-за щитов высунется, ни одна заговорённая стрела в неё не попадёт - за человека не посчитает. А незаговорённых чего бояться, они как дождь, приведут боги - намочит. Имен остальных для меня не осталось.

Старик ещё был, тоже имя, но какое? Косились на него - и грести больше полдня не мог во всю силу, и со щитом стена на стену его не поставишь. Но всё равно взяли, потому что мог с франками разговаривать. Мы-то все ни слова из их болтовни не понимали.

И скальд всё время в голову лезет. Этого только скальдом и называли, смеялись над ним по пути туда, надо же над кем-то потешаться. Обратно-то монах был смешнее. Пел скальд плохо, слова путал. И все песни про женщин, это на корабле-то, где мужчины одни. Простых вещей не понимал. Если на драккаре о женщинах думать, никто ведь никуда плыть не соберётся. Сейчас я такого ещё на берегу бы спровадил, да и тогда поход не я собирал.

*

Так вот, где это видано, чтобы северные даны вместе с южными в походы ходили? От того и везения не было, пока вместе плыли, хоть вместе совсем недалеко. Разозлился Ньерд⁵, шторм при ясном небе поднял, да такой, что на весле и Йохан, и я, и ещё двое висели, а всё равно мотало от борта к борту. Свой второй драккар сразу из виду потеряли, а южный рядом плясал. Мы всё старались от него увернуться, а он от нас. Куда там! Ударило кормой о корму так, что Йохан прочь улетел, кто видел - до сих пор смеётся, как он в воздухе руки-ноги раскорячил. Сам я к гребцам скатился, голову разбил, обо что не знаю. Не удержался, да и не за что было держаться, поломалось весло.

Потом ветер утих, как не бывало, мы поломанное заменили и хоть огляделись. Троих недосчитались и, главное, Йохана. И от южан ни следа, все к рыбам ушли, ну, туда им и дорога.

Сейчас говорят, что я повёл драккар в Париж. Это и есть уважение. На самом деле, не думал - куда, на запад повёл, не хотел я его пустым домой поворачивать. Остальным - ладно, они без добычи, значит, так норны решили. А меня уже никто бы на рулевое весло не поставил, да и к обычному посадить долго бы сомневался. Не для того поход снаряжают, чтобы ни с чем назад вернуться. Пообещал я Уллеру⁶ козу в жертву, если небедными придём, да повёл драккар на запад вдоль берега.

*

- Это между нами останется. Другим ты не расскажешь, а там, - Халвар махнул рукой, - куда валькирии уносят, и так про мою жизнь знают. А здесь пусть уважают. Стыдиться нечего, но люди глупые, они хотят, чтобы всё как в сагах. А саги - выдумки. Ты никому во всём Мидгарде⁷ не расскажешь, потому эти слова и слышишь.

*

Коза Уллеру понадобилась. Сколько раз на берег высаживались, столько, с новым припасами на корабль возвращались. Когда больше, когда меньше, а четыре раза хорошо повезло. Столько взяли, что драккар полностью гружёным шёл. Получалось места угадывать, не зря меня остроухим называют. Угадал, драккар к берегу, щиты, топоры. Рагнара вперёд, чтобы здешняя деревенщина разглядела. Она и глядела, и разбегалась. А кто косой вместо этого решал помахать, тому щитом в лоб, да мечом в живот. Кто без меча, тот топором, но тогда уже не в живот.

К Парижу гребли уже не железом серебро добывать, а торговлей, что всегда выгоднее. Если есть, что продать, а у нас накопилось уже. Как я драккар вёл? Боги вели, раньше никто из нас так далеко не ходил. Ну, кроме Старого, но с него какой спрос, всё время путался, не предназначили его боги, чтобы приметы запоминать и потом нужное направление по ним угадывать. Добрались только до Лильбонна, но и то хорошо, какая нам разница Париж или Лильбонн? А те, кто с нами не плавал, разницы даже не знают, они про Париж рассказывают.

Раз пришли с товаром, сразу и на площадь, что посреди города. Торжище там огромное, заблудиться проще простого. Народу! А с севера мы одни. Гуляли несколько дней, продавали, чем по пути запаслись. Покупали мало - в драккаре тесно, серебро везти проще, оно места не занимает. Запасы потом сделать можно, раз уж везло по пути туда, должно везти и обратно. Мы же норн не обижали, с чего бы им отношение к нам менять? Но кое-чем всё-таки запасались, а я, дело молодое, не удержался, женщину себе купил. Очень уж необычная, у нас такие редкость: волосы чёрные, глаза большие, тоже чёрные, нос длинный тонкий, и всё остальное тоже особенное. Очень она мне понравилась. По-нашему ничего не понимала, да и по-франкски, наверное, тоже. Тот, что продавал, с ней не разговаривал, монеты взял, толкнул её в мою сторону. Мне-то что, я ж её не для болтовни покупал.

*

Халвар посмотрел на умирающего, поправил укрывавшие того шкуры.

- Это сейчас тебе не до женщин, раньше-то по-другому думал. Ничего, в Валгалле их много, крепких и красивых. Главное, пей, что знахарки пить дают. Укрепишься, на ноги встанешь, меч в руки возьмёшь, а там...

*

День так на пятый, прямо где торговля, четверо франкских монахов подошли. 'Брат мой, - один из них ко мне обратился, да так улыбался, будто меня месяц искал, - северяне сказали, ты на корабле главный'. Какой он мне брат! Правду Старый рассказывал, что у франков в монастырях совсем с ума посходили, без женщин живут, поэтому и не знают откуда братья берутся.

Обратился один, а дальше говорил другой, самый видный из них, по-своему говорил, только старика-то нашего рядом не случилось. Поэтому тот первый, тощий и руки у него еще грязные, переводил. Тогда-то я не сообразил, почему у троих чистые, белые, а у этого грязные. Сейчас понимаю - в чернилах, значит, не только язык нормальный знал, но и писать умел. Может, настоящими рунами, а может, только их франкскими каракулями. Каракулями, язык-то он знал - что молол, едва-едва разобрать удавалось. Как ребёнок маленький - все слова неправильные. Да и вместе слова складывались в путаницу сплошную.

'Посылает братство наше брата нашего нести слово Божье северным племенам'. Мы не поняли тогда, что это он нас племенами назвал, а то бы всех четверых там же среди купцов и прикончили. Повезло им, что не поняли. Ну, а когда о деле заговорили, тогда уже ладно, в того, кто серебро принёс, никто мечом не тычет. Стали уговаривать меня, чтобы отвёз одного из них в наши земли. Как уговаривать? Торговаться, другого способа нет. Я побольше запросил, они сбить хотели, напирали на нашу выгоду: монах, вроде бы, на север свет христианства привезёт.

Зачем нам? У нас и так Бальдр⁸ достаточно света посылает, хотя, конечно, зимой у него это плохо получается. Подумали и решили - пусть везёт, вдруг зимними ночами виднее станет. Но цену сильно не сбросили, монахи богатые, чем заплатить имеют. У них всегда серебро закопано, вроде бы оно у монахов в кишках растёт. Чем дольше живёт такой, тем больше копится. А когда умирает, вынимают всё, что накопилось, и в сокровищницу в яму под монастырь прячут. Но это сказки всё, я два раза проверял, потом уже, нет внутри серебра, одни вонючие кишки. Хотя если б выпотрошили нашего, потом, на драккаре уже, я бы возражать не стал, за перевоз ведь уже получили. Но ничего плохого ему не сделали, мы люди честные, раз заплатили за него, так пусть живёт. Тем более, что неизвестно было, есть у него ещё серебро или нет - платил-то не он, а другой монах, четвёртый из тех, что на торжище к нам подошли.

*

Оказалось, взяли мы его с собой не зря. Много ли развлечений в походе - весло вперёд, весло назад. Парус - так, только скальда слушать, а мне и под парусом от весла надолго не отходить. Развлекал нас монах. Развлекал. И другая польза была, потом расскажу, когда дойдёт до этого.

Даже когда на корабль поднимался, уже смеялись. Что-то у них не сложилось, и пришёл он один. Если носильщиков не считать, но кто же на их внимание обращает? Или нельзя по их вере своего на корабль провожать? Этого я не знаю, да и не интересно. Так вот, мы на него во все глаза смотрели: большой у него кошель на поясе или маленький. Никакого не разглядели, а что под одеждой - пойди пойми. Но это ничего, серебро-то уже получено было.

Монах по доске на драккар лез, от страха дрожал, и ноги заплетались так, что ему бы на четвереньки встать и руками держаться. Не встал - то ли из гордости, то ли потому, что бочонок в руках тащил. Не дотащил, оступился, руками помахал, так бочонок в воду, и прочь поплыл. Мы хохотать, особенно когда монах тоже плюхнулся вслед за добром своим. А там глубоко, но не очень. Он с головой, от дна оттолкнётся и вверх. Поймал своё имущество, не уплыло оно в путешествие без хозяйского присмотра. Но насмеялись мы тогда вдоволь.

*

Ветер с юго-запада ровный, так что работал я один, остальное парус делал, а парус Ньерд надувал. Монах с вещами своими на носу пристроился, и видел я его, только когда острова обходили и рею поворачивали. Тюки у монаха небольшие, а вот крест большой, красным покрашенный. Бочонок тот не пивной, а совсем маленький. Еды запас - не мы же его кормить будем. И другой бочонок, побольше, чтобы от жажды не умер.

Значит, монах далеко от меня был и говорил ли что, я не слышал. Да и с кем ему, кроме Старого, а Старому неинтересно. А со мной рядом женщина, но она говорить совсем не умела, но ей и не надо. Зато я смотрел на неё и радовался - чёрные волосы, глаза, ни у кого такой нет.

Но сразу почувствовал, только на борт привёл - трудно с ней будет. Нет, самому-то мне легко, мне и сейчас с ними легко, хоть с тремя за ночь, а вот на драккаре везти трудно. Не зря говорили не брать их на борт, но трудно с ними на корабле. А почему не объясняли, а я по молодости не понимал. В том походе понял, научился. В первый же день она между гребцами шла, так Аре со своего места в проход сполз, чтобы ей протискиваться пришлось прямо грудью по роже его. Может, и случайно сполз, но я видел, и не понравилось мне это. Потом хуже, но после, не в первый день.

*

Хёвдинг нагнулся, послушал.

- Дышишь, Вендел. Ты - воин, и все тебя уважали И я уважаю. Потому и сижу здесь, чтобы ты, когда с силами соберёшься, в Валгаллу с мечом ушёл, а не вот так, лёжа. Люди, те бы тебя по обычаю проводили, дубиной по голове, как всех больных провожают. Я не могу, мы вместе четыре раза щитом к щиту стояли. И в этот раз, в последний... лежал бы сам, если бы тебя рядом не оказалось. Поэтому путь твой в Валгаллу, с мечом, а не в Хельхейм⁹, куда дубина отсылает. Лежи. Сил наберешься хоть на один замах, дальше я тебе помогу. А пока набираешься, про мою молодость слушай. Потом расскажешь обо всём за столом у Одина, и, когда моё время настанет, не чужим я там окажусь.

*

Ветер ровный, не плыли, а летели, не поход, а безделье. Мы радовались, а монах так моря боялся, даже за борт взглянуть не мог. Сидел на своих тючках и дрожал. Как дрожал, это я, конечно, не видел, далеко, но и так понятно.

Два дня хорошо складывалось, на третий шторм поднялся. Мы как раз по открытой воде шли и укрыться не успели. Нет, берег вдалеке чернел, но, если буря начинается, к незнакомому берегу править нельзя. Бухту не отыщешь, а драккар о скалы в щепки разнесёшь, это точно, каждый мальчишка знает, даже тот, что в море ни разу не выходил.

Шторм потреплет, но при умении не очень он опасен. Если не самый сильный, не как тот, когда Йохан, старый хёвдинг, утонул. И если править умело, а я умело правил, не первую неделю на корме стоял и сам всё решал.

Даже весело - Ньерд в гневе, по небу тучи гонит, а мы под небом будто навстречу тучам, будто не хватает нам быстроты их, и спешим сойтись с ними. Вёсла слаженно гребут, было время сработаться. Понятно - только чтобы на волну носом держать, но всё равно весело.

Ни до чего мне было - я, в моих руках весло рулевое, драккар и ветер. И все люди, как к драккару приросшие, как мускулы его. Веселье, настоящее веселье для мужчины!

Тогда казалось, не вижу ничего вокруг, а потом вспоминал - нет, видел. И как сам я женщине на верёвку показал, чтобы привязалась, и как монах от страха под тюки полез. Не поместился, молился богу своему. Глупый, Ньерду надо, его день был, и не молиться, а славить великого Бога. Ещё Кари¹⁰ день, но его не просят ни о чём. А монах своему Христу. То молился, то прятался, то бочонок свой любимый обнимал. Я, вроде, и не смотрел, а видел много.

Шторм нас сильно не задержал. Снасти кое-какие порвались, чей-то щит унесло, простой деревянный, да и всего потерь. Только у монаха нашего морская болезнь началась. До шторма не начиналась, а после вовсю, хоть и море совсем спокойное было, на вёслах шли.

Сначала его прямо в драккаре вывернуло, самого его люди убрать и заставили. Но он опять вывернуться пытался, так Рагнар взял болезного за рясу, да и свесил за борт. Монах потом от борта не отходил. И смотреть туда боялся, и обернуться тоже боялся, хоть Берсерк сзади уже и не стоял. Закрыл глаза, наверное, да и висел рожей своей над водой, любой дан для франка страшнее моря.

Потом вещи свои сторожить вернулся, хотя мы уже в первый день проверили - не было в его барахле серебра. Но всё равно. То на тюках сидел с постным лицом, грустный, потом вдруг вскакивал, но только от качки или от болезни ноги у него заплетались. Молился много. Если сидя, то тихо, а вскочит, то громко, радостно молился, благодарил за спасение, наверное. Но всё равно ни одного слова непонятно. А временами к борту бегал, уже сам. Выворачивало его и на море смотреть он, вроде бы, уже не боялся. Одно плохо - после того, как бога своего благодарил, всегда на женщину мою заглядывался, и не так, как когда тихий был. Когда тихий, то со злобой, а, когда весёлый, как нормальный мужчина смотрел, но мне это не по душе было.

*

Монах удачу принёс, пусть то через борт страдал, то на ногах не держался. Когда в первый раз к берегу подошли за водой, да и всем другим, что попадётся, он как раз на носу торчал. Крестьяне увидели бритую макушку, решили - корабль свой, богом их посланный, и не разбежались сразу. Мы там четверых сильных мужчин захватили. Посадили на вёсла - раз есть трёли, с чего самим работать? А чтоб не ленились, вертлявый Аре им через старика объяснил, что есть у нас такой закон - кто грёб весь поход, становится данам братом и, потому, свободным фралом¹¹. Хорошая придумка, они поверили. Глупые. Кто же трёлю просто так свободу даст, он серебряную марку стоит, да с большим довеском. А такого, который после весла крепкий и жилистый, так и за две продать можно.

Так что монаха мы потом каждый раз на нос выгоняли, как к берегу подходили, но удачи такой больше не получалось. Как понимаю, чем дальше от Лильбонна, тем меньше франки богу своему доверяют.

*

Халвар вышел на мороз, принёс из общего длинного дома долблёную кружку полную пива. Взглянул на раненого, усмехнулся - дал бы пить и тебе, Вендел, да много прольёшь. Раненый лежал, закрыв глаза. Он вряд ли что-то понимал, но Халвара это не особо интересовало.

- Да, с женщиной, да с такой особенной, сразу трудно стало. Не уважали меня тогда, как сейчас. Это правильно - мальчишка должен уважения добиться, я и добился. Но не тогда, не сразу.

*

Понятно, что всем женщину хочется, но они ж серебро за неё не платили. А смотрели на неё все, так смотрели, что я меч с пояса не снимал. Некоторые хватали, когда она рядом оказывалась, но я сразу ей показал - не вырвешься горло перережу. Поняла. Ничего по-нашему не понимала, а это поняла. Когда человеку обещают горло перерезать, он всегда понимает, даже если он не человек, а женщина из далёких земель.

Из-за женщины мы и пивом не запаслись на обратную дорогу. Люди-то мои на неё сразу зариться стали, ещё не отплыли даже. Оно понятно - на берегу за них платить надо, заплатишь здесь - домой ни с чем вернёшься. Поэтому я в город почти и не ходил больше. Не таскать же её с собой, а за пивом вертлявый Аре отправился. Не я его посылал, я бы хоть кого, хоть глупого Берсерка, только не вертлявого. Но так уж вышло, не мог я приказывать. Вот и вернулся он с пустыми бочками. Провизию купил, а про пиво сказал - серебра не хватило. Как проверить? С ним только те ходили, кто дома с ним же соседствовал.

*

Без пива всем плохо, кому же понравится весь поход воду хлебать. Да и тухнет она быстро. Нет, в посёлках на берегу мы пару раз находили, но совсем понемногу, раз бочку маленькую, раз большую, но почти пустую. Там и выпивали, нечего было на драккар тащить. Ещё и полпути не прошли, невмоготу мне стало. Или потому невмоготу, что женщину свою сторожил. И днём глаз не спускал, и ночью не спал толком. Когда человек выспаться не может, да много дней подряд, злым из-за всего становится. А тут и пить нечего.

Тогда в бухте ночевали, но берега скалистые, не сойдёшь, на драккаре спали. Подумал я - у монаха же запасено в бочке наверняка оно. Пусть делится, не просто так его возим. Вышиб у бочки дно, там вода только. Что же, говорю, тебя твои в дорогу пивом не снарядили? Молчит, данского языка не понимает. Вижу - наши, те, кто поблизости, улыбаются. Что, спрашиваю, выпили пиво? Тут как раз скальд под руку попался, он и объяснил. Признался - они выпили, но сказал пива там не было, только франкское вино кислющее. Но всё равно выпили, не оставлять же монаху. Скальд ещё сказал, что обязательно сагу сочинит про глупого монаха и плохое вино. Сочинит, ха, да он за всю свою никчемную жизнь ни слова не сочинил. Пел, что у других подслушал, да и то перевирал всегда.

Тут я про маленький бочонок вспомнил. Думал среди тюков запрятан, оказалось монах в него вцепился и одеждой своей накрыл. Я тяну, а он не отдаёт и слово одно повторяет 'miraculum, miraculum'¹². Даже по зубам получил, а всё равно не отдаёт. Хотя не сильно получил, только один и вылетел. Я опять дёрнул, он к себе, бочонок из рук и через борт в воду. И утонул сразу. Те, что вокруг - хохотать, тут и другие подхватили, кто далеко и не видел ничего - тоже хохотали. Мне того и не хватало - совсем не надо, чтобы надо мной смеялись. Говорю 'не нужно мне твоё пиво, выкинул я его, - ныряй, лови, пока рыбы им угощаться не начали. Толкнул я монаха в воду и ушёл на корму. Тем более, что там к женщине моей Старый подбираться начал. Таковы люди, щит держать уже и сил нет, а чужих женщин хватать - так до самой смерти.

Оборачиваюсь, а монах действительно уже обратно лезет. Как уж он бочонок выловил, с кормы разглядеть не получилось. Выбрался весь мокрый, поднял руку к небу, да как заверещит на всю округу 'Deus faciet miraculum!'¹³ Ну пусть верещит, мне-то что?

*

Чем дальше, тем хуже с женщиной получалось. То один, то другой. Старик - тот с ней разговаривать затеял. Старый - он хитрый, многому за жизнь свою научился, придумал, как сразу всех зубов не лишиться. Не хватал её, даже рядом не садился, а разговаривал. Я-то видел, слов из её языка он почти не знал, может, и ни одного не знал, да она и не отвечала почти. Но что ему, не для того он говорил, для чего слова нужны. Но другие видели, а я ничего поделать не мог. Не вправе один свободный человек другому свободному разговаривать запретить. Рабыне - вправе, так она и не отвечала почти.

Скальд тоже её хотел, но он-то меня боялся, понимал, что от его песен тошно всем и, если решу наказать построже, никто за него не заступится. Вот и ворчать стал, как та лиса из сказки, которой еды не досталось. Ворчал, что зря женщину взяли, что несчастье принесёт, и что бабу можно было и дома купить не дороже. Ага, принесёт, да каждый драккар домой с рабынями возвращается, а у нас одна только. Если бы они несчастье приносили, никто бы из чужих земель их не вёз, да и плавали бы туда меньше. Но это ладно, скальда всё равно не слушал никто. Хотя ворчание - тоже неуважение, понимал я это.

Само сложилось, не сговаривались они, не те люди, чтобы сговариваться, но каждый раз, когда женщина на нос с кормы шла, со всех сторон то руки, то ноги в проходе оказывались. Или гребец вроде как подняться хочет и будто случайно к ней прижмётся. Один раз, когда шла, каждый её по заду не прячась ладонью шлёпнул. Но это один раз только, сами поняли, что такое - через край. Если человека так разозлить, что он совсем ошалеет, человек много что сделать может. А я у рулевого весла - разбил бы драккар о камни и всех ко дну отправил. Мог бы, драккар-то не мой, а месть, да со зла - дело святое.

*

Один день шли вдоль островов, там уже, где фризы¹⁴ живут. Ветер дул рваный, волна то с одной стороны набегала, то с другой. Развлекались боги с нашим драккаром. Или из-за островов это, там их много было, но мелкие и проливы большие, спрятаться не за что, а на камень напороться просто совсем. Но нашёлся посёлок, рыбацкий, землю на таких камнях пахать - не прокормишься. В нём и на ночь стали Где фризские лодки причалить могут, драккар обязательно встанет. Фризы, они ведь как франки - дикие совсем, хороший корабль не построят. Хотя рыбу ловят, конечно.

Попрыгали с борта, здесь-то добыча должна быть. Куда им бежать с острова? Кроме тех, кто на лодках уплыл, лодок годных у мостков ни одной не лежало. Зря. И орали зря, и по щитам стучали. Пустой посёлок. Какие-то разбойники раньше нас туда добрались. Эх поймать бы ворюг, Берсеркову рожу показать, да и устроить хорошую драку. Ни один бы живым не ушёл.

Но мечты это, посёлок давно пустой. Одна польза - вода на острове пресная, да спали в домах, кому места хватило. Я - так на хорошем сундуке, совсем немного поломанном и пустом, как ни ищи. А на драккар вернулись мрачные. Понятно, на берег всегда за добычей, хоть за малой, а тут совсем ни с чем обратно. Рагнар особенно злился, сначала на всё вокруг, а потом вертлявый Аре ему на глаза попался. Вот и припомнилось, что это вертлявый пиво не купил. Лучше бы еды меньше взял. Берсерк - он глупый, всегда думает о том, чего сейчас хочет. С голоду сказал бы 'лучше пива меньше'. Но глупым не один он оказался. Вертлявый, что ему в голову ударило, за топор схватился. На драккаре, во время похода! Это потом я понял, старше когда стал - невесело людям, а когда долго невесело, ссориться начинают.

Рагнару за оружием далеко бежать было, да между гребцами, он и дал вертлявому кулаком в лоб. Тот аж упал от неожиданности. От неожиданности, с чего бы фралу от одного удара падать, не франк же какой-нибудь. А Рагнар и на меня зло посмотрел. Из-за женщины, конечно, мне ж её с собой таскать приходилось. Нет, когда около селений выскакивали, тогда не надо, когда мужчина с мечом или топором вперёд бежит, ему не до женщин. Никому, даже старику или скальду - им тоже не до женщин. А потом всё равно приходилось за ней возвращаться, чтобы рядом сидела, в тот раз рядом с сундуком. И Рагнар на меня так посмотрел, что я сомневаться стал, справлюсь ли.

*

Викинг вздохнул, достал меч. Не новый, много раз точеный.

Так вот - с мечом-то я Рагнара не боялся, да и лоб у меня крепкий. Но как драккар вести, если твой же боец тебе в лоб? А дальше не важно, пусть ты его кишками рыб накормишь, всё равно смеяться будут.

*

Один раз с берега вернулся, а те, кто у драккара оставались, на меня с особенной усмешкой смотрят. Женщина со мной была, да почти всё время, а всё равно понятно, почему так смотрели. Я вроде бы не заметил - за то, что не сказано, не отомстишь. Но это один раз, второй не заметить нельзя, что я за ходвиг, если не вижу, как меня позорят?

Той ночью или следующей пропала рабыня - не помню. Помню, что жалко мне её было очень. И сейчас тоже жалко, забыть её я так и не смог. Четыре раза на торжища ездил, когда из франкских земель драккары с добычей возвращались. Хотел такую же купить, но зря копыта лошадям стирал. Привозили женщин, и из тех дальних земель, что далеко за франкскими, привозили. Похожих, но не таких.

Потом, когда ярл наш в сторону франков ходил, я с ним собирался. Хёвдингом на втором драккаре. Специально, чтобы женщину такую же у купить. Ярлом тогда отец нынешнего Ульвара был. Не сошлось, подрались мы с одним заезжим прямо здесь, в соседском горде, да тот мне ногу снизу доверху распорол. Знахарь рану каждый день отварами мыл, но какой я рулевой, если всё лето на одной ноге прыгал. А до франков они без меня не дошли, год штормливый выдался, что у фризов взяли, с тем и вернулись.

*

Пропала женщина, и зло на меня нашло такое, что люди говорить со мной боялись. Может, потому и зауважали, что увидели, каким грозным стать могу? Не знаю, уважение построить труднее, чем хороший дом, даже труднее, чем драккар. Много разного нужно, и злость - обязательно.

То ли действительно всё поменялось, то ли другими глазами я смотрел, но после тех дней иначе пошло. Монах хмурым стал, но это ещё до того, как женщина пропала. Как от морской болезни выздоровел, так и жизни больше не радовался. Странные люди эти франки, у нас всё-таки правильнее устроено: болеешь - грустишь, здоров - веселишься.

Выздоровел монах, а морская болезнь на вертлявого Аре перешла. Заразная она, что ли? Смешно, хоть тогда смеяться мне и не хотелось. Смешно - Аре не в первом же походе, даром, что вертлявый. Моря он не боялся, не то, что монах франкский. А заболел. После того случая, когда от Рагнара в лоб получил, сразу и заболел. Но Аре-то - дан, он не радовался, хмурый сидел, веслом еле ворочал. А в лоб получил, как только с того острова фризского вернулись. Или духи там после рыбаков остались? На всех нас сил у них не хватило, а на одного вертлявого получилось. У кого же сил хватит на полный драккар мужчин, тут выбирать приходится.

Монах на вертлявого без доброты смотрел. Наоборот, так смотрел, будто тот у него серебро отобрал. Не должен франк так на дана смотреть, боги мир устроили, чтобы серебро от франков к данам шло, и никто не обижался. Но монаху что настоящие боги, у него свой есть, распятый. Ему и молился всю дорогу. Смотрел, как Аре над бортом висит или на весле страдает, ворчал что-то злое и молился. И просил что-то всё время. Всегда над бочонком своим.

*

До ютских¹⁵ земель догребли, здесь уже свои все. Ну, и мы не с пустым драккаром к своим. Старый сказал, у Ульбургского ярла обязательно остановиться надо, у него все, кто с запада идёт, останавливаются. Ярл гостеприимством славен. Оно и понятно, гости с запада всегда с добычей, с подарками. А те, кто с севера приходят, пустые пока, они и не останавливаются, только отправились - за добычей спешат.

Ярлом там Гёрдар был, человек крепкий. Я - немаленький, и на силу не жалуюсь, а он - так в полтора раза шире. Волосы светлые, а борода рыжая. Заметный человек. Дом ему под стать, все наши поместились, а своих людей у него было не меньше, и ещё какие-то гости. Особенно один запомнился - то ли из поляков, то ли из моравов. И как не запомниться, если мы с ним поближе в тот же вечер знакомство свели. Со стороны посмотреть - за одну его одежду драккар в поход снарядить можно. По краю золотая нить, на груди герб вышит, рукоятка меча тоже золотом блестит. По-нашему говорил очень ясно, но свысока. Дикие люди всегда свысока говорят, не понимают, что они дикие.

Но поначалу я на него не смотрел, больше на дочь ярла Гёрдара заглядывался. Дочь у него тоже видная, красивая. Волосы тяжёлые в отца, светлые с рыжинкой. Влюбился бы, но я тогда ещё ту женщину не забыл, которую у франков купил. И хорошо, что бы я влюблённый делал? Кто ярл, а кто я, даже хёвдингом тогда только начал себя называть. Одни несчастья от такой любви, а кто несчастий ищет, того нормы не любят. Не влюбился. Не забыл ту женщину. Вот и вышло, что, пока на драккаре плыли, одни неприятности, а после смерти помогла мне та она. Не зря за неё заплатил.

Поляк или морав тоже с дочери ярла глаз не спускал. Но и мои взгляды заметил, взгляды мои ему не понравились. Он сразу бы ссору затеял, но тут монах наш выбрал момент, когда потише стало, да и завопил что-то на непонятном языке. Ярл тут же своего знатока подозвал, был у них один фрал, по-франкски хорошо понимавший. Он и переводил, а наш старик и не понадобился тогда. Переводил не всё, только объяснил, что не всё монах по-франкски говорил. У них там, у христиан, латынь в ходу, тоже язык, но, вроде бы, из южных земель. А у нас латыни никто не понимал.

Монах наш объявил, что прибыл обратить всех данов и особенно ярла Гёрдара в свою веру. Смеху было! Всех данов! Это надо такое придумать, да нас столько, что и не сосчитает никто, а тут один глупый монах всех и сразу. Мы просмеялись, а он не унялся, мол чудо готов явить, чтобы мы все уверовали. Мол, их Господь тысячи человек накормил пятью хлебами и двумя рыбами, а он, Богу себя посвятивший, одним бочонком вина и чудом господним ярла допьяна напоит, и в бочонке только чуть убавится. Хм. 'Богу себя посвятивший' это, как наши берсерки себя войне посвящают, только без пользы всякой, поскольку не воюют монахи.

Гёрдар посмеялся, а потом сказал, что не чуть убавится, а вдвое, потому что монах первый должен столько же выпить. Это правильно, ярлам надо осторожными быть, ярлов мало, а умеющих отраву варить много.

Монах вроде только обрадовался, вышиб дно у своего бочонка, да и глотнул прямо через край. Глаза у него выпучились, с трудом проглотил, но не умер. Гёрдар подождал немного, монах живой. Тогда и ярлу попробовать можно. Выплюнул сразу, в бочонке вода морская оказалась. Заранее можно было догадаться - не пробовать, а посмотреть сначала, монах-то сидел и плакал. Все подумали - из-за наказания плачет, смерти ждёт. Ещё бы - ярла Гёрдара заставил морской воды напиться! Ярл просто так голову не срубит, что-нибудь позаковыристее назначит. Я тоже думал из-за наказания, а оказалось монах сам верил, что в бочонке вода Господня или как там он её на латыни своей называл.

Наказание Гёрдар сразу не придумал. Только сказал, что оторвёт шутнику голову и посмотрит прирастёт ли она. Про христиан он и раньше слышал, и что про воскресение они всегда болтают. А здесь даже воскресать не надо, прирастёт голова, пусть и к мёртвому - уже чудо.

Но настроение у Гёрдара хорошее было, пусть и после морской воды, а с хорошего настроения казнить нельзя, слишком добрым окажешься. Лучше на потом отложить. Тут как раз тот поляк ко мне привязаться решил. Смеяться вздумал над моей простой одеждой. Говорил если я хёвдинг, то почему одет как простой крестьянин. Не подумал я вовремя, надо было с добычи у франков куртку шитую купить или на кольчугу накладки посеребрённые. Одежда уважения добавляет, но не понимал я этого тогда.

Поляк этот совсем диким оказался. Кто же над незнакомыми людьми смеётся? У нас, данов, так не принято. Задеваешь незнакомого, значит, тебя в детстве головой уронили, как смеяться над человеком, если не знаешь, лучше тебя он оружие держит или хуже? Да если бы я плохо держал, давно бы в Валгаллу отправился, а то и в Хельхейм. Хотя я тогда молод был, как поляку догадаться, что долго проживу?

Меч я из ножен потянул, концом на середину дома показал. Он свой украшенный вытащил, не прямой, а изогнутый. Щитов не было, мы же за столом сидеть пришли, а не воевать.

*

Снаружи послышалась возня, и Халвар прервал рассказ. Сбитые прямоугольником доски отодвинулись, рука приподняла занавешивающие вход шкуры, вошёл человек с охапкой хвороста. Пару веток подбросил в огонь, остальные аккуратно сложил рядом. Пробормотал что-то неразборчивое, шипя выбитым передним зубом, и вышел тем же путём.

- Хорошая у него была сталь, на моём вот четыре зарубки с того дня остались. Дрался я много за все-то годы, а зарубок всего шесть, четыре с того дня. Вот, Вендел, смотри. Не смотришь, жаль, ты бы понял.

*

Силой поляк бил редко, танцевал, пытался то по ногам подсечь, то сверху тычком достать. И всё с ходу. Хороший боец, но я сразу понял - внутри дома для него драться непривычно. Вот и стал я туда, где теснее отходить. Между скамьями, к углу, где запасы. Заманил, к самому очагу заманил. Не к главному, который гостей греет, а ко второму, где свинина на решётке жарилась. Там он и оступился, шагнул в огонь, отскочил. Тут я его на остриё и взял, пробил ему плечо. Хорошо пробил, выжил он или нет не знаю, глотку ему резать не стал. Моё право - хочу добью, хочу пожалею. Не захотелось мне, а захотелось, чтоб запомнил. Надо бы меч его взять, моя добыча, но на меня зло нашло, что он из-за одежды смеялся. Сорвал с него куртку расшитую, бросил себе на плечо и сказал: 'кто теперь хёвдинг, а кто бонд¹⁶ совсем нищий!' А меч забрать забыл.

Все, кто был там в доме, на нашу драку засмотрелись и тоже забыли, но они про монаха забыли. И ярл тоже. Пока вспомнили, тот сбежал уже. Не искали, чего искать, проголодается - сам придёт. А он не пришёл, не такой глупый оказался. На нашем драккаре спрятался, да так, что нашёлся только когда отплыли уже. Смеху было, когда он из добытого у франков вылез, из самой середины кучи!

*

Опять вошёл тот же человек и поставил около хёвдинга кувшин с пивом, тут же и вышел.

- Что монах показать хотел? Почему не получилось у него? Разгадал я ту загадку. Если бы не разгадал, то и рассказывать не стал бы. Даже тебе, Вендел, хоть ты из серединного мира и уходишь. Хочешь знать почему я у него не спросил? А я спросил, только толку мало. Сможешь, сам у него узнай, - хёвдинг махнул рукой в сторону входа, - когда ещё пива принесёт. Только он по-нашему говорить толком не выучился. Бормочет что-то, то понятное слово, то франкское, а то латынь. Свихнулся от страха, теперь с трёлями живёт. Работает с ними, хоть я его и за свободного держу. В христианство их обращает, ну и пусть, им любая вера подходит.

*

Кое-что монах рассказал всё-таки. За столько лет даже у немого много вызнать можно. И как зовут его сказал, но тогда-то никто не спрашивал. Зачем? Мы-то думали забудем его скоро, а он вон живёт здесь до сих пор. Бетримус имя, я и выговаривать выучился, он понимает, когда зову.

Нет, рассказал не сразу, даже своим франкам не смог бы вместе всё за один раз сложить. Говорю же - умом тронулся. Но, если вспомнить, что узнать у него удалось, да вместе собрать, интересно получается.

Бочонок тот ему в монастыре главный из них вручил. В бочонке, вроде бы, вино было, которое он 'aqua vita' называл. Тот же старший и объяснил, что aqua vita - крепчайшее из вин, посланное Господом их для охристианивания язычников. Вроде бы достаточно маленькой чашечки и чувствует язычник счастье, будто весь день пиво пил не переставая. А вместе со счастьем понимает, что только правильный Бог такое сотворить для людей способен.

По мне, так и есть, не врал их главный. Если бочку пива бочонком вина aqua vita заменить можно, это действительно чудо. Ладно допьяна напиваться, это чем хочешь можно, а вот на драккар брать бочонок вместо бочки! Да много таких бочонков. Это как далеко забраться можно, на берег не выходя. Что Париж! И Рим бы наш был, и что там дальше, куда ни один человек не добирался.

Только мечты это. Не довелось мне того aqua vita попробовать, да и никому не доведётся больше. А жаль.

Монах же бочонок получив и один в келье своей оставшись, решил попробовать как божественное вино действует. Человек пытливый, оно и правильно. На охоту с луком не пойдёшь, пока не поймёшь по руке ли он. Так и со всем остальным - узнай сначала, научись, потом и пользуйся. Отхлебнул он - будто пламень божественный горло обжог. Но скоро возликовал и в вере укрепился, молиться стал, благодарить за то, что такое задание ему Господь послал, и таким замечательным средством снабдил.

Получается не зря монах за бочонком в воду прыгал, когда на драккар пришёл и с доски его уронил. А потом, когда шторм разыгрался, он о жизни своей молился, глядя на бочонок - самое волшебное, что у него было с собой. Как понимаю, кресту своему большому красному он не очень доверял. Правильно - крест каждый покрасить может, а aqua vita, как понимаю, чудо.

Но он молился, а страх не проходил, вот и решил отхлебнуть чуть: и духом укрепиться, и в вере. Укрепился, волшебное же средство, не боялся больше ни моря, ни шторма. Только Дьявол - это злой бог их, вроде нашего Локи¹⁷ - против оказался. Чуть больше Бертримус из бочонка отхлебывал, и подлый бог этот тут как тут, морскую болезнь насылал. Нельзя было безнаказанным его оставлять, так что срамил Бертримус Дьявола уже и после шторма. В каждый день, пока не опустел бочонок.

*

Последние угли краснели в очаге, Халвар передёрнул плечами, но за хворостом выходить не стал. Только накинул снятую раньше куртку.

Вода в их вере важна, заговаривают её, а потом брызгают во все стороны, когда с богами разговаривают. И заговорённую называют не вода, а aqua benedicta. Вот так - вино крепчайшее у них aqua vita, а вода заговорённая aqua benedicta.

*

С одним из тех монахов я долго разговаривал, не так давно это и было. Все они, как заметят кого повиднее, сразу в христианство обратить хотят. Пусть болтают, не жалко, с ними не скучно. Тот по-нашему хорошо говорил. Слов мало знал, но те, что знал, говорил хорошо. Тоже хотел меня в свою веру повернуть. Вроде бы один Бог лучше, чем много.

Врал, конечно. Заходил я в их святилища, и в Лильбонне ещё, и в других местах, в другие походы. Богов там много по всем стенам нарисовано, враньё, что только один. Главный один, это понятно, так главный всегда один, что в семье, что на корабле, что на небе. Ну ладно, пусть врал, зато весело, да и в загадке той мне разобраться помог.

Говорил тот монах, что их главный Бог по имени Исус воду в вино превращал. Не в пиво, но всё равно интересно, тем более что случилось это давно и нас не касалось. Думаю, хоть давно, а есть связь какая-то с тем чудом? Хотя где их Бог, а где бочонок, которым монах хотел ярла Гёрдара удивить.

Тому франкскому монаху я рассказал, что у ярла произошло. Не про себя, про себя я только тебе говорю, да и то потому, что ты в Валгаллу идёшь. Ему только про то, что все видели, народу у ярла в доме тогда было дюжин десять мужчин, не считая всех остальных. И про то, что Бетримус мой над бочонком всю дорогу молился, я тоже рассказал. Все видели, что же в секрете держать?

Так вот, франк вспомнил, что в одном их монастыре жил странный знахарь. Звали его Ал Кемист, но, как я понял, это не имя было. Варил знахарь отвары, чем ещё ему заниматься, и умел пропустить кипящее вино через какие-то штуки так, что оно крепче становилось. Вино, которое получалось, в секретных погребах хранилось, думали они, что чудесным напитком веру свою распространят.

Я спросил тогда - а чего ты это рассказываешь? Ты ведь монах, а секреты свои не хранишь. Он только перекрестился и сказал - не секрет это больше, умер тот знахарь, не осталось того божественного напитка. А когда я спросил, пил ли франк его сам, он только руками развёл и опять перекрестился.

Потом вздохнул и добавил: 'Не знал я твоего брата Бетримуса, но видно, большой веры был человек'. Не понял он, что в горде моём Бетримус и обретается, долгую жизнь ему норны дали. А мне не интересно ему растолковывать. Зато узнал у него то последнее, что загадку решить помогло, понять, что тогда у ярла Гёрдара случилось. Получается, монах - не тот, с которым я разговаривал, а Бетримус мой - тогда на корабле, когда aqua vita в бочонке кончилась, унывать не стал. Наполнил пустоту морской водой и молиться о чуде начал. По его пониманию, aqua vita чудом Господним ему дана была и что во второй раз чудо повторить - богу и трудиться почти не надо. Так молился, что сам поверил и даже на пиру воду ту морскую как вино глотнул.

И теперь, наверное, в это верит, работает, трёлям помогает, и в чудо верит. Только ворчит иногда omnes peccatores sumus. Тот же другой монах и объяснил, 'все мы грешны' ворчит, значит, за грех какой-то в чуде ему Господь отказал.

*

Халвар взял меч. Не свой, другой, попытался поднять умирающего, но ноги того не держали, да и непонятно пытался ли сам он встать. Пришлось опустить обратно на шкуры.

- Подожди, не уходи, я не сказал ещё, что женщину ту сам за борт столкнул. Жалко, но кем бы я был сейчас, если бы об уважении к себе не заботился? А серебро, серебра у меня и без за неё заплаченного теперь достаточно.

¹Норны - скандинавские богини судьбы.

²Форсети - скандинавский бог правосудия.

³Горд - обособленная ферма, хутор, при необходимости укреплённый.

⁴Берсерки - воины, посвятившие себя битве - сражались без доспехов, презирая смерть.

⁵Ньерд - скандинавский бог моря и ветра.

⁶Уллер - скандинавский бог, в числе прочего отвечающий за везение.

⁷Мидгард - в представлении викингов населённая людьми серединная часть мира.

⁸Бальдр - скандинавский бог света.

⁹Хельхейм - загробный мир, куда, согласно в скандинавской мифологии, отправляются умершие, кроме падших на поле битвы.

¹⁰Кари - великан, древнескандинавская персонификация ветра.

¹¹Фрал - свободный, не запятнавший себя человек; слово применялось исключительно к мужчинам населявших Скандинавию народов.

¹²Miraculum - чудо (лат).

¹³Deus faciet miraculum! - Господь свершит чудо (лат).

¹⁴Фризы - народ, живший на территории современных Нидерландов, входившей во времена викингов во Франкское королевство.

¹⁵Ютами во времена викингов называли данов, расселившихся по полуострову Ютландия.

¹⁶Бонд - крестьянин.

¹⁷Локи - скандинавский бог хитрости, подлости и коварства.