И вспомнить молодость свою...

Рисуя жизнь свою неспешно,

На холст судьбы мазки кладёшь,-

Один штрих ляжет безуспешно,

То, на удачу, попадёшь...

И так всю жизнь,

И в этом чудо,

Ты улыбнись

И жизнь твоя,-

То будет светлой, то безумна.
И в этом прелесть бытия...

- А вчерась у Дрыновых, слышь, трактор угнали, - соседка Любава, сидя на скамье у печки, щелкала семечки и сплёвывала в кулак, глядя как суетится по хозяйству Марья Ивановна, женщина шестидесяти лет в скромном платке, скрывающем тщательно прибранные полуседые волосы.

- Это у каких Дрыновых, у тех что у леса или у оврага, али у тех что на взгорке у церкви?- хозяйка добывала по очереди из печки пропечённые пироги, мазала их сливочным свежим маслом и складывала в горку на столе.

- У оврага,.. ну там хозяином Фёдор будет. Тот, как поутру проспался, глянул, так его раздолбанной развалюхи и нет, а он как раз собирался поутру ехать на сенокос. Беда,- очередная семечка пошла в ход.

- А третьего дня у их соседей мотоцикл угнали... Как его... Урал, вроде. Да что это делается, а? - Марья собирала узелок: её постояльцу, Алексею, надо было отнести поздний завтрак...

А Алексей Иванович, средних лет мужчина в простой легкой одежде, сейчас стоял у мольберта, установленного напротив церкви Николы Угодника, и писал очередной вид села Чаадаевки, где он и остановился на это лето, благо рядом цивилизации особой не было: вода и та только, что в колодце,- оттуда и черпают, даже скважин и тех нет... Подведённого электричества на освещение лишь и хватает: телевизор, что у хозяйки, и то лет десять как не работает, в общем самая что ни на есть творческая атмосфера,- ничто не мешает, небо над головой чистое голубое с редкими облаками, солнце светит, жара стоит - мочи нет, а на горизонте, чуть скрытом пыльной пеленой, виднеются, как поезда, тёмные полосы лесов, которыми богата округа. Сама деревня, хоть её и называют селом, стоит, почитай, в дубраве на холме, по центру которого ещё в позапрошлом веке, переселившись сюда, свободные податные люди поставили церковь. Сказывают, барина тут отродясь не было,- сад, что за церковью, хоть и называют господским, но на самом деле прицерковный, хоть и "общинный", стало быть, общего пользования. А там: яблони, груши, ежевика, ирга растёт -- ягода вкусная до одурения, черёмуха и прочее -- дух захватывает. Купола у церкви не золотые, но и не зелёные, краской крашенные, как часто бывает в сельской местности, нет, купола тут медные, отполированные по весне до блеска да лаком крытые -- красота...

-...А я тебе, Алексей, покушать собрала... - сзади незаметно подошла хозяйка и встала, чуть смущённо теребя кончик повязанного платка. Художник принял корзину, поблагодарил и, откусив часть горячего пирога, стал запивать его прямо из крынки холодным свежим на льду молоком. Две тонких струйки потекли по краям рта, образуя "молочные усы".

- Хорошо-то как, благодарствую, Мария Ивановна, как муж ваш -- с дальнего пастбища вернулся ли?

- Так они же понедельничают, ещё дня четыре ждать, - женщина смахнула выбившуюся из-под плата прядь и вдруг встрепенулась, - гляди-ка, опять Сашка-алкаш, горе наше, пришёл.

И правда, по грунтовой дороге к церкви, чуть пошатываясь, шел в холщовых штанах и майке, в сапогах на босу ногу местный алкаш, тоже своего рода достопримечательность в масштабах деревни,- его никто никогда трезвым не видел, даже поутру...

- Шо, маляр, опять краску изводишь? - Александр остановился рядом. - Дай лучше на опохмел, я знаю, у тебя завсегда есть...

- Шёл бы ты, подобру-поздорову, домой, Саш, - Мария упёрла левую руку в бок, - пока я тебе вот этим кулаком, - подняла руку сжатую в кулак, - не надавала по рылу твоему... бесстыжему.

Мужик помолчал, посмотрел осуждающим взглядом:

- Машка, Машка, а я ведь тебе цветы дарил...

- Цветы он мне дарил, алкоголик хренов, ты ещё Вальку свою вспомни, ладно я была на двадцать лет тебя старше, перед мужем было неудобно, так ведь и Валя от тебя, дурака, сбежала, за мордву пошла. И всё из-за тебя, тунеядца... Вали отсюда, пока цел... - наклонилась, сделав вид, что поднимает с земли камень, чтобы бросить, замахнулась.

- Ой, - Сашка вжал голову в плечи и, запинаясь о землю, неуклюже потрусил прочь от вроде погнавшейся за ним бабы.

- Вот ведь тунеядец, - тяжело дыша, вернулась Мария Ивановна, - ты рисуй, Алексей, красоту свою, рисуй, а я тебе вот что скажу,- Сашка этот по жизни обиженный, ты его и не гони особо, но и на опохмел не давай.

- А что так, хозяйка, - художник вернулся к холсту, - три недели как живу у вас, так он постоянно по деревне ходит, выпить просит, иногда, бывает, и даю, не гнать же?

- А то, что он мозги себе все пропил,- поутру бывает и не помнит как зовут его, не то что иное. А по пьяни чудит и сильно, вот Валя Филонова, с которой он вместе учился, почему к мужу-мордвину уехала в Любимовку? А всё потому, что после свадьбы жизни ей наш Сашка не давал, как напьётся, так мужу её, Петру, морду бить ходил, огород портил, окна колотил... А сам, как Валька уехала, остался здесь, вот и живёт он -- бобыль бобылём и родителей схоронил в двадцать лет, не вынесли они его кутежей... Хоть сам он философ ещё тот, умеет мозги запудрить. Девки все наши по нему до тридцати лет так и сохли, так бывало "пел", хоть и бухой всегда был... Потому и пить не даём, жалко его, дурака...

Мария вздохнула, забрала пустую корзину и ушла, а Алексей остался писать церковь, думая о том, как несправедливо с иными судьба обходится.

...

А через сутки в избу заглянул участковый,- Алексей как раз собирался пойти на пленэр, поискать новых, свежих идей... В сенях вдруг грохнуло, раздался шум от задетого ведра и в горницу, снимая свою фуражку и вытирая пот, зашёл лейтенант, молодой ещё парнишка, максимум лет тридцати.

- Здоровья вам, хозяева, а вы, стало быть, постоялец? - участковый сел напротив собравшегося художника.

- Да вот, столуюсь и живу у Марьи Ивановны да Николая Ильича. И им не скучно, и мне хорошо,- места у вас красивые, особо техникой не тронутые, самая красота...

- Это хорошо, а скажите, ночью вы ничего странного не слышали или, может, отходили куда?

- Нет, вот и хозяйка подтвердит, - та кивнула, - да и не было ничего: тишина тут стоит, только сверчки стрекочут, да коровы по ночам вздыхают, да свиньи хрюкают... А что, собственно, случилось?

- Угон у вас в селе. Уж третий за последние две недели.

- Да неужто, - Марья всплеснула руками, - и у кого теперь?

- У Филоновых, возле оврага, и, что самое примечательное, жигули развалюху взяли, а соседей их, у которых опель во дворе стоит, так и не тронули, да и странно всё - все угоны как на подбор в соседних домах близ оврага.

- Интересно, - Алексей оживился, - я там ещё не был, а пойдёмте-ка место осмотрим, полюбопытствуем, да и я натуру подберу, всё какое-никакое развлечение.

- Развлечение у вас, а у людей горе, - лейтенант вздохнул.

- А вас по батюшке как? - вдруг засмущался художник. - Меня то Алексеем Ивановичем кличут.

- Андрей Фёдорович - я, телефон мой сотовый запишите, может вспомните чего, а я, извините, с вами пойти не смогу -- мне ещё полдеревни опрашивать.

Участковый ушёл, а Алексей, попрощавшись с хозяйкой, и вправду двинулся в сторону оврага, где решил подыскать новые, не писанные им ещё виды. Избы, что стояли по краям грунтовой дороги, были одна к одной: деревянные, с резными наличниками, с палисадниками и у каждой крыльцо смотрело лицом к дороге. Вся деревня утопала в зелени: дубы да ивы, вётлы и садовые деревья -- вся дорога была в тени, получался этакий коридор прохлады для бредущего жарким летним днём... Художник уже был в той части деревни, где ещё не бродил, и вдруг заметил, что один дом явно выделяется и не в лучшую сторону: сад заброшенный, забор и наличники -- покосившиеся, стёкла давно не мытые, да и перед крыльцом лежит гора мусора. Пройдя чуть дальше и остановившись у следующего дома, Алексей зашёл к хозяевам во двор, попросить у них разрешения расположиться под их окнами, уж больно ему понравился вид отсюда.

- Здравствовать вам, хозяева, - Алексей увидел женщину лет сорока, стирающую бельё, рядом носилась, играя, парочка малых: совсем кроха-сорванец, да девочка постарше.

- И вам того же, вы ж художник, что у Марьи Ивановны столуется, - полувопросительно ответила женщина, отнимая руки от таза с бельём и вытирая потный лоб, - Машуля, кому говорю, не бей брата, он тебя младше и ты должна уступать. Петька не реви, ты же мужик...

- Я не реву... Я ей сам ща в лоб дам...- сквозь слёзы сказал Петя и, шмыгнув носом, скрылся в доме.

- Вот ведь сорванец. И не докажешь ему ничего... - глядя чуть устало вслед сыну, произнесла женщина. - Так, что спросить хотел-то?

- Так ведь, хозяйка, порисовать у вас рядом хочу, расположиться надо с мольбертом мне, за разрешением зашёл... - художник развёл руками, - красиво тут у вас...

- А и рисуй, да и я посмотрю, как это делается, - женщина засмущалась, - я, когда маленькой была, сама хотела рисовать, да не случилось...

...

Алексей Иванович писал вид уже часа с два, как к нему снова подошла здешняя хозяйка. Молча постояла, посмотрела...

- Похоже,.. здорово у вас...

- Алексей...

- Лёша, выходит, а я - Маша, ну Марья Николаевна, по батюшке... Вы тут поосторожнее, тут сейчас Сашка выползет - его время, к полудню.

- Алкаш который? И он здесь, что ли, живёт?

- Так ведь дом соседний, разваленный - его. Совсем хозяйство запустил, до вечера позднего выпить ищет: напьётся, набедокурит, к утру возвращается "на бровях" да спит до полудня, а потом вылазит да начинает приставать, опохмела искать. Так пока ищет -- переколотит всего,.. а доказать что он -- невозможно. Он ж поутру частенько и не помнит, что делал накануне -- ну чистое дитё. Не удивлюсь, что и старый драндулет у мужа моего Николая он стащил, по пьяни и не то бывает...

И как было сказано, так и случилось: держась за голову, пуская слюни, из соседнего дома с грохотом буквально выполз Сашка и сразу двинулся к Алексею, как самому ближайшему объекту, способному "помочь". Художник, увидев такое дело, встретил того посреди "пути" и, кратко переговорив, вручил тому "полтинник" на опохмел. Сашка тут же сменил направление и двинулся к ближайшему "источнику влаги", а Алексей вернулся к хозяйке, осуждающе покачивающей головой.

- Ну, и зачем его так баловать?

- Мне картина дорога, а он в таком состоянии вполне мог холст повредить, - смущённо сказал художник, теряясь под строгим взглядом...

- Ну, деньги твои. Смотри - прикормишь, потом постоянно у тебя будет... Марья Николаевна ушла и скрылась в доме...

...

На следующий день художник было нашёл место чуть дальше и ближе к оврагу (чтобы не "кормить" Сашку-алкаша), да внезапно хлынувший дождь из незамеченной перед "походом" тучи заставил искать приюта в ближайшей избе, сразу за домом Марьи Николаевны...

Хозяева, одинокие старики Михалёвы, были рады,- по старости они редко выходили наружу и им любой гость был в праздник.

- Садитесь, садитесь, - Марья Кузьминична суетилась, собирая "чай" с самоваром. Эта женщина лет семидесяти была ещё вполне в состоянии за собой поухаживать: в деревне воздух да вода чистые, потому живут долго...

- Давай, молодой, - Андрей Тихонович, чуть старше супруги, сидел за столом и вращал на черене деревянную ложку. На столе стоял чугунок с горячей картошкой, сваренной "в мундирах".

- Садись, присоединяйся, соли бери, картоху, ненастье оно надолго -- часа на два... Ты лучше скажи,- нравится тебе деревня наша?

- Хороша, слов нет, - Алексей уселся и взъерошил волосы,- думал вид подальше от Сашки-алкаша подыскать, да наверно сегодня не судьба...

- Сашка-то, так он наверняка в Любимовку подался, - не отвлекаясь от печи, сказала хозяйка.

- В Любимовку? - Андрей Тихонович хмыкнул. - А коли и так, то что Лёшке под дождём рисовать? Ты, баба, лучше скажи,- запорожец мой ещё стоит?

- Да что с ним сделается, без бензина-то. - самовар был взгромождён на стол. - Вы, Алексей Иванович, чай пейте с сушками, да Кольку не слушайте, дурак он, старый.

- Я, может, и дурак, да всем известно, что у наших соседей всю технику, что свободно стояла, увели...

- А у Дрыновых, у Дрыновых-то, опель дорогущий? Как стоял "на парах", так и стоит, Дрынов-то постоянно на нём "кочегарит".

Старик почесал затылок, крякнул:

- Ну не знаю я, но вот что скажу,- Сашка этот, алкаш, помнишь, ещё лет с пятнадцать назад катался к Вальке своей? Возьмёт чужой трактор или мотоцикл и к ней -- выручать, а потом назад...

- Так это когда было. Да и спился твой Сашка за это время, почитай и забыл как и руль-то держать...

Долго ещё говорили да чаёвничали, но непогода прошла, солнце выглянуло и Алексей, поклонившись хозяевам, отправился искать относительно сухое место для мольберта...

На этот раз подходящее место, что посуше, нашлось поближе к оврагу... Художник расположился было на несколько часов, да нежданно был приглашен в гости в ближайшую избу,- прибежав и встав рядом, держа палец во рту, пацанёнок лет семи прокричал радостно во весь голос:

- Дядь Лёш, тебя мамка к обеду зовёт, приходи, а?

К обеду у Филоновых собралась вся семья -- семь человек. Вскоре, из оживлённой беседы, Алексей узнал, что именно у хозяев его пару дней назад и угнали жигули.

- Жигуль старый, шестёрка, - смеясь махнув рукой, сказал хозяин, Михаил Анатольевич,- как только ездил, сам не знаю, для угонщика его продать будет сущее мучение. Не машина, а металлолом на ходу...

- Это да, а у соседей, что к церкви поближе, у Дрыновых-то, трактор увели,- что скажешь?

- Это плохо, - мужик сразу посмурнел, - машина - что, ерунда, сущие копейки, а трактор, хоть и старый, а основной инструмент в хозяйстве... Поможем, как не помочь в беде, отец сказал, что колхоз скинется... (отцом его как раз председатель колхоза и был...)

Постепенно речь зашла и соседях-мордвинах, когда художник затронул в разговоре "любовь Сашки-алкаша".

- Любимовка-то? - Михаил скептически сжал губы. - Дрянное село, мордва она и есть мордва. У нас, русских-то, как повелось,- дома все окнами к дороге стоят, крыльцо у дома тоже глядит лицом к людям, всё честь по чести, а к ним зайдёшь в село, бывало, идёшь по дороге и что видишь,- стены одни, все окна во двор глядят, будто скрывают что... Да и само село вроде и в лесу стоит, а в самом-то и тени нет. Вон у нас,- летом идёшь по дороге и в теньке, а там не так -- всё голо... В общем, не русские они...

- Ну положим, это раньше было, - вдруг воспротивилась супруга, - теперь они правильно строят, как положено...

- Вот-вот, - хозяин кивнул, - пусть учатся, но неуютно там. И Валька сбежала от нашего алкаша туда не по своей воле, они же с Петром сначала у нас строились... Сбежали, да Сашка их и там доставал,- сопрёт, бывало, трактор да ездит туда - "Вальку возвращать". Его там мужики побьют, на трактор усадят, так он назад приезжает весь в синяках, битый... Года три ездил...

- Ездил, пока совсем ум не пропил, - устало согласилась хозяйка, - но про мордвинов ты зря так. Народ они работящий и пьют мало, и веры нашей, не то что татары...

- Ты про татар не говори -- у них нам ещё поучиться. Да, Алексей, ты меня не слушай, мордва - тоже люди и неплохие, ведь там в войну-то прошлую застава лесная была, лесник жил. На отшибе, конечно, от Любимовки, но не так чтобы очень. Так у лесника того волчица поселилась, он бывало гостям говорил, чтобы они волчицы не пугались, не трогала она лесника да его хозяйство, словно сговорились они, хоть и скотина у него была,- овцы да корова... А по весне, когда у волчицы волчата родились, она бывало их у крыльца лесника так и оставляла, пока сама за добычей бегала, так волчата, как подросли, овцу у хозяина задрали... В ту пору вдруг волчата пропали и волчица с ними. А на четвёртый день лесник глядит,- идёт волчица и тащит за собой за шерсть овцу. Подошла, толкнула овцу к порогу, мол выкуп за убитую, потом взяла одного волчонка за шиворот, на глазах у лесника его наказала, потрепала, стало быть, и скрылась со всем выводком, так с тех пор волков тех и не видели...

Много чего ещё Алексей услышал, сидя у радушных хозяев, но надо было и честь знать. Потому, поработав ещё часа три, к вечеру ближе оказался он у местного магазина, который носил гордое название "Магазин", ибо был один на всю округу. Там, покупая баранки и конфеты для хозяйки своей Марьи Ивановны, чтобы отблагодарить её за заботу хоть чем, разговорился с продавщицей Дуськой, дородной бабой лет пятидесяти, до сих пор строящей глазки и потому нарочито томной.

- А скажи, Дусь, народ у нас много пьёт?

- Да как обычно, а что - потянуло?

- Нет, я не по этому делу, просто досадно стало: вон Сашку-алкаша было пожалел, денег дал, а теперь и сам о том сожалею...

- Твой Сашка и без денег выпить найдёт,- вот у меня завтра будет приём товара, так он завсегда явится грузить: и мне помощь окажет, и себя не забудет, - Дуся пододвинулась поближе так, чтобы взгляд нет-нет да и падал в вырез платья на её полускрытую грудь, как бы ненароком выставленную на показ, - я с ним бутылкой рассчитаюсь, а в день иной он и Глаше-самогонщице поможет с мужиками, тогда у них попойка бывает. Вот считай: каждый третий-четвёртый день он первачом по брови грузится, да с собой берёт бутыль полуторку... Так что, Лёш, может ко мне на "чай" зайдёшь? Он у меня, ой, ядрёный...

Из магазина Алексей только что не бежал, провожаемый насмешливым взглядом продавщицы. По поводу "чая" - это у неё шутка такая была для мужиков, отчего те пунцовели и сбегали, все как один. Но, чем чёрт не шутит, может когда и она найдёт свою судьбу... Дуся вздохнула и скрылась у себя в помещении...

А Алексей, тем временем добравшись до церкви, вдруг встал и ударил себя по лбу рукой, после чего вернулся к оврагу, прошёлся по избам, поговорил, даже было к Сашке зашёл, да тот был не в состоянии говорить внятно -- был пьян. К вечеру же, как совсем стемнело, вернулся домой и, поклонившись хозяйке и вручив ей покупки, за что был награждён улыбкой и приглашён к ужину, стал названивать участковому. Тот трубку взял сразу, видно редко звонили.

- Лейтенант Кузьмин, - голос был усталый и чуть поддатый.

- Это художник из Чаадаевки, Алексей, по делу. Есть у меня мысль, что знаю куда транспорт угнанный уходит...

- И?..

- Не телефонный разговор, приезжай, участковый, завтра к вечеру, глядишь и словим нашего угонщика, да транспорт найдём.

- А не гонишь? У меня таких догадливых по три на дню, к каждому ездить - бензина не хватит...

- Да хоть соляры. Если ошибусь -- сам заплачу за бензин, но мысль проверить надо, да и тебе, в случае удачи, благодарность точно будет...

В трубке раздалось сопение, потом:

- Ладно, к четырём подъеду, жди... Ху... дожник... - трубку положили...

А Алексей, наворачивая и уплетая гречневую рассыпчатую кашу, сидя напротив Марьи Ивановны, говорил с набитым ртом:

- Муж ваш завтра будет?

- Да поутру вернётся, уж должен бы...- Марья вздохнула и поправила платок, пододвинув к постояльцу кружку с прокисшим молоком как тот любил.

- Хотел бы его попросить помочь, я же чего участковому звонил,- есть идея, что это ваш Сашка-алкаш чудит.

- Сашка-то? Не, вряд-ли, он теперь без памяти -- не помнит как и за руль-то садиться, потому и выперли его лет семь ли, восемь назад из трактористов: позабыл как трактор заводить, последние мозги пропил.

- Пропил-то он, пропил, да есть у сильно выпивающих одна особенность. Понимаете ли, Мария Ивановна, по старой профессии я - медик и знаю, что на определённом этапе распада личности у выпивающих наблюдается следующая особенность,- в сильно поддатом состоянии они как бы проваливаются в прошлое, в то время, когда они ещё были в своём уме, и обычно "попадают" в то самую пору, когда испытывали самые сильные эмоции. Вот смотрите, поговорил я с его соседями, так все сходятся на том, что самый яркий эпизод в его жизни тот, когда он ездил в Любимовку выручать свою любовь -- Валентину и было это почти двадцать лет назад...

Женщина всплеснула руками:

- Да не может быть.

- Может, ещё как может, вот завтра, если не ошибаюсь, он опять наберётся самогона да водки и поедет куролесить, потому и просил участкового помочь, пьяному-то море по колено... Ну, да это всё - завтра...

...

На следующий день хозяин Николай Ильич вместе с участковым сидели за столом и слушали объяснения Алексея Ивановича...

- Почему сегодня? Потому как именно сегодня у Сашки будет возможность "набраться" одновременно и у магазина и первачу прихватить бесплатного у Глафиры-самогонщицы, она как раз новую брагу ставит, а старую перегоняет, и мужики ей за бутыль и мешки, и бочки таскают, это у неё так заведено,- специально ходил, спрашивал...

- А, если не поедет?

- Ну, тогда повинюсь, бензин, как обещал, Андрей Фёдорович, я оплачу, но проверить надо, интересно же...

Участковый, тем временем, достал лист бумаги:

- Подведём предварительно итоги. Итак, вы, Алексей Иванович Простой, утверждаете, что скорее всего наш Сашка, по великой пьяни, "вспоминает молодость свою"?

- Да, у него тогда была любовь... И, похоже, настоящая, мужики говорят,- он частенько тогда на угнанных машинах катался к Вальке своей, вся деревня помнит...

- И то верно, - Николай Ильич кивнул, - было дело, года три деревня на ушах стояла.

- А почему тогда в угоне числятся: старый мотоцикл Урал, трактор Беларусь, неведомого года выпуска, да жигули-шестёрка, ржавая настолько, что только пол не проваливается? А, тем не менее, гораздо более доступные машины, стоящие рядом, и более новые -- не тронуты?

Художник улыбнулся:

- Так он современную технику водить-то не умеет, он же в прошлое проваливается, на чём тогда ездил -- то и берёт, да вы сами смотрите, - Алексей пододвинул лист бумаги, - вот дорога к оврагу, вот дом Сашки-алкаша. Путь к Любимовке как раз через овраг лежит, Сашка напивается, вспоминает свою Вальку и спешит к ней, забирая по пути первый попавшийся подходящий транспорт. Вот, сначала он мотоцикл у соседей забрал, потом через дом трактор увёл, потом жигули. И было это в те вечера, когда Глаша-самогонщица новую брагу ставила,- я спрашивал. А на следующим утром, что интересно, Сашка через овраг на рассвете возвращался, пешком, и так каждый раз. Люди видели. А ведь до Любимовки как раз километров пятнадцать... Да и сам посуди, лейтенант, ты же участковый -- по окрестным деревням да сёлам ездишь, угнанный транспорт бы сразу нашёл, а Любимовка-то в Мордовии и там ты не бываешь...

Лейтенант почесал за ухом:

- Вроде сходится, допросить надо бы...

- Бесполезно, он же без памяти -- ничего не помнит, единственный наш шанс - поймать его в следующий раз, что будет как раз сегодня, только подождать. Проводим его до места, где он транспорт бросает. Нас будет трое, так что свидетелями будем, ну как, лейтенант, берёшься?

- А и берусь, самому стало интересно, - лейтенант усмехнулся,- значит, ждём с мотоциклом у дома Сашки. Мотоцикл у меня с коляской, так что все поместимся.

...

Смеркалось, пели вовсю кузнечики, как дверь в доме отворилась и оттуда, сильно шатаясь, держась за стену, вышел Сашка-алкаш. Лейтенант встрепенулся и показал рукой, что мол - молчок, следим. Сашка перелез через забор, упал, встал, залез во двор к соседке, вскоре вернулся с охапкой цветов, сорванных прямо с клумбы, потом, выписывая кренделя, двинулся по направлению к оврагу. Наши наблюдатели тихо катили заглушённый мотоцикл следом, следя за тем, чтобы себя не выдать. Вот алкаш ткнулся было в оставленный опель, посмотрел, потом махнул рукой и двинулся дальше, прошёл три дома, увидел стоящий запорожец, дёрнул дверь (та открылась), сел. Вскоре машина завелась и поехала прямо к оврагу.

- Нет, ты гляди, - спешно заводя мотоцикл, взволнованно произнёс Андрей Фёдорович, - мужики, садитесь, посмотрим, куда этот "Казанова" поехал.

Следовать за запорожцем было просто,- водитель явно и не думал скрываться, а напрямую двинул по дороге в Любимовку. Запорожец то и дело кидало в стороны.

- Хорошо что встречных нет -- иначе и до беды недалеко, - Алексей сказал сидящему впереди лейтенанту.

- Верно, ну да нам, видно, недалеко, - тот кивнул, - скоро прибудем...

Запорожец доехал-таки до села, чудом избежав столкновения с деревьями по пути, - всё же Любимовка стояла в лесу, остановился у дома, въехав прямо в огород, залаяли собаки. Участковый с мужиками подоспели как раз вовремя, чтобы стать свидетелями занятной сцены. Из машины, с частью уцелевших цветов, вылез Сашка и, забравшись с трудом на крыльцо, стал дубасить в дверь. Та распахнулась.

- Опять явился, горе моё, как ты меня достал... - раздалось в полутьме.

- Валь, выходи за меня, а,- Сашка буквально упал на колени, рассыпав цветы, - люблю я тебя...

Тут подоспели и лейтенант с Алексеем и Николаем.

- А вы кто? - раздался женский голос.

- Участковый из соседнего района со свидетелями. За этим вот типом явились, - лейтенант деловито скрутил обмякшего вдруг Сашку.

- Давно пора,- на свет вышла дородная женщина в годах, - Валентина Георгиевна - я. Этот жук, представляете, молодость вспомнил, стал ездить ко мне, как будто и двадцати лет не прошло,- красивая, говорит, я,- любит меня, мочи нет. А мне уж за сорок,- и дети у меня, и муж дома спит. Перед соседями стыдно...

- Валя, - Сашка вдруг забился, - ты самая красивая, самая желанная... Брось ты своего хахаля... - и замолчал...

- И вот так уже который раз... Цветы поломанные с землёй дарит. Совсем допился...

...

Алексей стоял и смотрел, как уводят безвольно повисшего на руках Сашку, как Валентина, давно утратившая былую красоту женщина, всплёскивая руками, выговаривает участковому всё своё наболевшее... Тот, откланявшись, пообещал заехать днём вместе со здешним участковым, всё же не его это участок... А та, поняв что помощи пока не дождётся, вдруг в сердцах добавила:

- Да хоть машины свои окаянные заберите, что Сашка бросил, у меня ими весь огород забит, перед людьми неудобно...

...

Весь угнанный транспорт так и стоял, брошенный, у Валентины в огороде, там где и оставлял его, прибывший к своей безнадёжной любви, так и не ставший взрослым, давно спившийся, но до сих пор верный как пёс и надеющийся непонятно на что, Сашка...

Комментарии: 15, последний от 13/02/2015. © Copyright пан Юрек Размещен: 29/01/2015, изменен: 29/01/2015. 28k. Статистика. Рассказ: Детектив Золотой Кубок. Архив работ Скачать FB2		Ваша оценка:

пан Юрек: другие произведения.

И вспомнить молодость свою...