Сегундо: другие произведения.

Сд-2 (Реал) Кто убил Альфреда Дулиттла

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Номинация "Реалистический детектив"
  •   
      
       Назвать сегодняшнее многолюдье аншлагом вряд ли рискнул даже завзятый оптимист, но "Моя прекрасная леди" собрала на премьеру значительно больше половины зала. Главреж Лодыгин поглядывал сквозь прожженную в незапамятные времена дырочку, слегка колыша занавес. Его волновала гостевая ложа, где ожидался мэр и группа единороссов.
       - Задерживаются или не придут?
       Второй режиссер изобразил оптимизм:
       - Как можно пропустить! Придут, конечно.
       Главреж вызверился:
       - В спину не дыши! Делом займись!
       Подвернувшийся под руку осветитель был жестоко отруган за отлучку с рабочего места. Альфред Дулиттл, он же Фёдор Ершов - счёл благоразумным скрыться, но второпях наступил на провод удлинителя. Тот предательски катнулся.
       - Ой, ё! - Взвыл Ершов, падая набок.
       Рабочий сцены Егор Лапкин, передвигавший цветочный горшок, бросился помочь старику, но главреж оттолкнул парня:
       - Декорацию ставь! - и сам подал артисту руку. - Ты как, Фёдор? Играть сможешь?
       - Подвихнул малость. Сейчас пройдёт, - Ершов сел, растирая щиколотку, затем встал, сделал несколько шагов, ойкнул. - Нет, танцевать не рискну.
       Второй режиссер вызвал костюмершу, в молодости бывшую медсестрой, посмотрел, как накладывалась повязка, и доложил в спину Лодыгину, мол, всё в порядке. Тот оторвался от подзорной дырочки с радостным восклицанием:
       - Слава тебе, господи! - и пояснил второму. - Мэр с супругой в ложе. Начинаем!

    *

       Публика принимала спектакль радушно. Прима почти не фальшивила, полковник Пикеринг и профессор Хиггинс вдохновенно бранились в русском ключе, якобы, слегка подвыпив. Новация главрежа с быстро пустеющей в ходе разговора бутылкой очень нравилась зрителям, и, когда Хиггинс залихватски допил из горлышка - раздались аплодисменты.
       В антракте за кулисами появился Гриша Камов, который две недели назад внезапно перебрался в драматический театр Новокузнецка. Он окликнул "Альфреда Дулиттла", а пока тот хромал навстречу, потрепал соседа по коммуналке за плечо:
       - Лапкин, привет. Пашешь? Ну, паши, трудяга.
       Егор высвободился, он не любил фамильярность, а самого Камова - ещё сильнее. В основе лежали несерьёзные, почти детские претензии. Да, так сложилось, что одному досталось всё: и смазливый, и высокий, и голосистый. С этим Лапкин смирился бы, уговорил себя - дескать, природа, чихать она хотела на справедливость!
       Но когда Гришка стырил его еду из холодильника и похмелился Егоровым одеколоном - примирение стало проблематичным. На замечание рослый гад отреагировал по-хамски, попробовал показать силу, но тут уж обломился по полной программе и две недели примочки делал. А нечего буром переть - в интернате так "учат", что боксерам и не снилось.
       Получив отпор, Гришка побежал жаловаться. Хорошо, в тот раз Егора отмазал Фёдор Николаевич Ершов, сказал ментам, кто зачинщик. Номер с заявлением не прошёл, а примирение стало невозможным. Другой бы извинился, чтобы в мире жить, но Камов сделал вид, что ничего не случилось. И с тех пор оставался неизменно доброжелательным. Точно по поговорке - плюнь в глаза, скажет - божья роса.
       За шумным и фигуристым Камовым почти незамеченным следовал Глеб, ещё один сосед по коммунальной квартире. Эта троица - считая Фёдора Николаевича - частенько выпивала на троих, обычно в комнате старика, самой просторной. Они и сейчас сговорились, как расслышал Егор, отметить премьеру. Глеб ушёл незаметно, а бывший герой-любовник продолжил шуметь, лобызаться, обниматься, особенно тепло - с прекрасным полом. Те на Гришку западали сразу. Сколько он к себе поклонниц попереводил - счёту нет! И в театре, почитай, только старух не оприходовал.
       Прозвенели звонки. Техперсонал кинулся по местам, режиссёры сосредоточились и принялись волноваться, "прекрасная леди и компания" - приготовились к выходу на сцену. Гриша ощутил себя ненужным и удалился.

    *

       - Где Ершов? - Рычал главреж на второго режиссера.
       Объявление по трансляции не прекращалось, однако Альфред Дулиттл - как испарился. Рабочие сцены и осветитель прочесали туалеты, в том числе и дамские, проверили буфет, даже улицу до ближайшего магазина - да, грешен Ершов, слаб на выпивку - но нигде актёра не встретили! Истекали последние минуты до его выхода в обличье состоятельного буржуа. Второй режиссёр и Лодыгин выслушали доклад запыхавшихся рабочих и переглянулись.
       - Ужрался и домой ушёл? На автопилоте, - почти утвердительно констатировал второй.
       - Премьере трындец, - с надрывом согласился главный, вцепился в длинные остатки волос, обычно заправляемые за мясистые уши, а теперь свисающие на манер пейсов, и завопил. - Убью мерзавца!
       В отсутствие Лодыгина второй режиссёр тоже позволял театрализованные представления с собой в единственной роли. Но копировать шефа - не комильфо, и он выбрал роль делового, прагматичного руководителя, который всегда найдёт выход:
       - А заменить!
       - Кем? - Возрыдал главный. - Кем?!
       - Кто слова знает. Без пения и танца, - отважно развивал идею второй, - главное, чтобы паузы не возникло! Вот ты, Лапкин, готов? Суфлировать буду сам!

    *

       Не самая сокровенная, но довольно частая мечта Егора осуществилась. Стремительно облачённый в полосатые брюки, манишку и фрак, в седом парике, пудре и грубо нарисованных морщинах, он вышел на сцену, пытаясь изобразить развязную походку Федора Ершова. Публика тотчас заметила существенно более широкие плечи и высокий рост "Альфреда Дулиттла", а с первыми словами - ощутила разницу между актерским и бытовым произношением.
       - Громче, громче! - Шипел второй режиссёр. - От-чёт-ли-вее!
       Лапкин старался изо всех сил, но от этого голос утратил и без того немногочисленные обертоны, ноги с руками перестали слушаться, и "природный философ" обрёл грацию Железного Дровосека. Так аттестовал подвиг Лапкина главреж, когда вспотевший и осипший Егор вернулся за кулисы под неодобрительный свист.
       Полностью разочарованный в актёрской романтике, непризнанный публикой спаситель премьеры переоделся в обычную одежду. Уже в статусе рабочего сцены он дождался конца спектакля. Примадонна, полковник, профессор, Фредди и мама Хиггинса получили аплодисменты, букеты цветов и вежливую похвалу мэра. Появись Ершов в минуту окончательного закрытия занавеса - его бы растерзали. Но вместо этого перед главрежем возникли осветитель и электрик:
       - Там, под сценой...
       - Что?
       - Федор Николаевич. Мёртвый.

    *

       Машинное отделение, где располагались механизмы поворота сцены и подъёма двух площадок, отродясь не закрывалось. Внутри горели голые лампочки. Ближняя ко входу освещала "Альфреда Дулиттла", расположившегося метрах в двух от дверного проёма. Обзор был прекрасный - актёр неподвижно и бездыханно лежал на спине, демонстрируя подошвы туфлей с криво сношенными каблуками. Вокруг головы разлилась лужица крови. Лапкин протиснулся в первые ряды, крикнул:
       - Куда? Следы затопчете!
       Предупреждение подействовало. Лодыгин глянул на тело, наделил Егора полномочиями ждать приезда полиции и удалился. Актёры и второй режиссёр издалека посмотрели на неподвижного коллегу, тоже ушли. Смерть Ершова испортила, конечно, банкет, но отнюдь не отменила повод выпить! Чуть позже к такому же мнению пришёл технический персонал, и скоро Лапкин остался в одиночестве.
       Он просунулся внутрь машинного отделения, насколько удалось, не ступая на пол. Фёдор Ершов, вернее, труп - лежал в позе спящего человека, вольно откинув правую руку в сторону. Похоже, недавно в ней был стакан, содержимое которого расплескалось в виде факела. Был, но исчез, оставив мокрое пятно и лёгкий запах водки. Понятно - актёр намеревался принять на грудь. Егор не просто так осмотрел место, где смерть настигла "Альфреда Дулиттла" - он сфотографировал мобильником общий вид, чтобы дома распечатать снимок и учесть мелкие детали, не понимаемые им сейчас. Например, характерные рубчатые подошвы - явно ботинки электрика, который нашёл тело.
       - А другие следы, в том числе и самого Ершова - заметены раньше. Убийцей?
       Да, такой вывод напрашивался. В глаза бросилась и другая примета - у стены чётко прорисовался характерный кружок поверх более старых - здесь недавно стояла бутылка.
       - Выпивал. С кем?
       Окровавленный левый висок Ершова дал ещё подсказку:
       - Правой рукой саданули.
       Любопытство свербело в Егоре, накручивая желание разобраться, тщательно осмотреть тело артиста. Обычный человек вряд ли понял бы, чего это неймётся рабочему сцены. Дело в том, что Лапкин не всегда работал в театре оперетты - он охранял правопорядок до переименования "ментов" в "копов". К тому же, полгода назад проявил недюжинные способности сыщика, вычислив похитителя дочери местного богатея, Поливанова. Кое-кто из театральных людей об этом знал, но предпочитал помалкивать. Например, главный режиссер Лодыгин. Иначе, стал бы поручать охрану трупа "Альфреда Дулиттла"!
       Конечно, открывать частное детективное агентство и бросать любимый театр Егор не спешил, ведь его милицейская бескомпромиссность и репутация неисправимого упрямца работали бы против него. А без поддержки дознавателей полиции и предварительного следствия, то есть без прочных связей - никаких сведений не получишь.
       - Пока никого нет, чего не глянуть? - спросил себя Лапкин, и согласился. - Можно.
       Он осторожно подтянул доску, которая лежала вдоль стены. Обстучал, чтобы пыль не упала на следы преступления, умостил на порог и ящик, в сторонке от трупа. Осталось аккуратно шагнуть, держа баланс на гнущемся мостике, еще раз шагнуть, присесть, поднести мобильник к голове убитого и сфотографировать. Вспышка осветила разбитый висок, а сзади раздался голос:
       - А ну, прекратите! Вы кто?
       Егор не растерялся, не потерял равновесие. Он осторожно вернулся по доске ко входу и распрямился перед молодым человеком, лицо которого украшали щегольские усики и бородка "а-ля крутой парень из ФЭС".
       - Я кто? Лапкин, работник сцены. А вы?
       - Старший лейтенант юстиции Кириллов.
       За спиной этого парня стояли двое с умными лицами, нагруженные потёртыми чемоданчиками, и неумный, зато крепко сколоченный опер Чепуров, знакомый Егору по делу Поливанова. Понятно, прибыла следственно-оперативная группа. И точно в тот момент, когда он фотографировал разбитый висок!

    *

       Вокзальная цыганка как-то сказала Егору, что его карма испорчена с рождения, поэтому он будет влетать в истории всегда и везде. Гадалка обещала помочь с ремонтом этой самой кармы. Причём, несколькими путями, например - хаджем к святым местам. Жаль, деньги кончились, узнать другие пути не удалось. Но гадание помогло - Лапкин перестал сетовать на судьбу и выработал готовность к последствиям кармической неисправности.
       Поэтому и сейчас волноваться не стал, а прикинул, о чём должен думать следователь, видя в машинном отделении человека, который склонился над трупом? Естественно, о плохом. Значит, надо подозрения развеять, и убедить прокурорского старлея, что работник сцены Лапкин ничего такого-этакого не замышлял. Пока Кириллов готовил широкий блокнот и ручку, Егор подготовился к вопросу.
       - Вы убили его?
       - Что вы несёте? - Возмущение получилось почти искренним. - Федора Николаевича нашли уже мёртвым. А я только сфотал! Зачем? Ну, это так просто не объяснить. Видите ли, я имею навыки частного детектива...
       Егор рассказывал и делал мелкие шажки, заставляя следователя повернуться. Он смотрел, как за спиной Кириллова кипит работа. Медик осторожно трогал и осматривал тело, криминалист вовсю фотографировал, измерял, подбирал, упаковывал. Егор позавидовал профессионалам, которые сейчас наберут столько улик, что убийцу искать придётся недолго, поэтому захотел повысить свою значимость и ответил следователю подробнее:
       - ... понять, чем и как убили Фёдора Николаевича. Дедуктивно-индуктивный метод, описанный Дойлом, зачастую даёт результат на основе всего лишь внимательного осмотра.
       Он ещё сместился для лучшего обзора, подумал: "Узнать бы, что там найдут? Договориться со следователем, и...", однако, высказать просьбу не успел, потому что оперативник Чепуров, стоявший рядом, грубо крикнул:
       - Уймись, Лапкин! Опять под дурака косишь? Шерлок, блин, Холмс!
       - Вы знакомы? - Удивился Кириллов.
       - Кто его не знает, - с горестной интонацией констатировал опер. - Борец за правду и справедливость, Зорро, блин!
       Следователь посуровел. Вероятно, из-за этого лицо его показалось Егору смутно знакомым. Правильные черты, высокий лоб, соразмерно длинный нос, брови скобкой, бородка с усиками - внешность сгодилась бы театральному герою-любовнику, но всё портил чересчур строгий взгляд.
       В литературе детективного толка умение немигающее смотреть и, как бы, "давить" на собеседника - приписывают полицейским, исключительно. В кино и книгах скверные персонажи разоблачают "копов" по взору. Ерунда! Так пялиться может каждый. Лапкин отработал эту манеру перед зеркалом, фокусируясь на собственных зрачках, поэтому у Кириллова "гляделки" выиграл. Старший лейтенант сдался:
       - Ладно, свободны, - и поручил оперативнику, - вы займитесь теми, кто обнаружил труп, а я к экспертам.
       Оказавшись ненужным, Егор поднялся на сцену, послонялся бездельно, перемалывая обиду, пренебрежительно нанесённую оперативником.
       - Да, я борец за справедливость! - Вслух поддержал он себя и топнул, забыв, что в машинном отделении работает следственная группа.
       Снизу возмутились, закричали грозными и обиженными голосами - пришлось ретироваться в подсобку, переодеться и уйти домой.
       - Кириллов. Где-то мы с ним встречались...

    *

       Понедельник - выходной день для театров. Обитатели коммуналки, заселённой подданными весёлой музы по имени Талия, спали. Кроме Лапкина. Традиционный снимок города с трубы котельной - потому и традиционный, что делать его надо каждый день. Мэрия дала разрешение с такой неохотой, что пропускать фотосеанс Егор ни за что бы не согласился.
       Ему, если честно, нравилось взбираться по скобам, устанавливать аппарат, отщёлкивать панораму. Кольцевая площадка вокруг верха трубы и телевик давали прекрасную возможность увидеть жизнь города и горожан. Котельный дым вылетал с ровным шумом, в котором совсем терялись звуки города, и без того ослабленные высотой.
       В такие минуты душа Лапкина отстранялась от сиюминутности. Он переставал быть фотографом-хроникером, он приближался к пониманию олимпийских богов и оправдывал их привычку вмешиваться в дела смертных. Свысока, оно ведь - с высоты. Зевс, имея возможность заглянуть в любое окно, в те времена - незастеклённое, мог ли остаться равнодушным? Вот как сейчас - в объектив случайно попал верхний этаж, а там к ложу, где разметалась красотка, шествовал её милый, гордо неся полотенце не в руке, а на мужском достоинстве, так сказать.
       Досматривать продолжение Егор себе запретил - он не Зевс, чтобы разыскивать и соблазнять увиденную на чужом ложе Антиопу. Но зависть к счастливчику с полотенцем - осталась. У Лапкина до сих пор не было девушки для обожания, что уж там говорить про большее. Как-то не складывались отношения с прекрасным полом, а обзавестись семьёй и детьми, ему, интернатовскому сироте, ой, как хотелось!
       В грустных размышлениях Егор покинул наблюдательный пункт и вернулся домой.

    *

       Гимнастика, душ, завтрак, выкладка фотографий на сайт - занятия стандартные, а подняли-таки настроение. Однако Гектор, добродушный рыжий мейн-кун, пришёл за порцией ласки, разлёгся перед экраном и напомнил о Диане Поливановой, которую Егор освободил из плена в прошлом году. Ослепительно красивая, та всего лишь чмокнула спасителя в щёку. А с главным режиссёром, жирным старым бобром, провела ночь! Правда, перед похищением.
       - Почему?
       Вопрос, хоть и походил на риторический, но был задан вслух. Себе. Чтобы ответить, Егору пришлось раздвоиться, что раньше помогало. По методике "рассуждения Шульца", которая задавала чёткость и последовательность вопросов. Первым должен высказаться Холмс, примерно так:
       "Ватсон, включите логику, летучемышную. Исходные данные? Пожалуйста: Лапкин - парень молодой, но не записной красавец. Должность - ниже некуда. Следовательно, статус - чрезвычайно низкий..."
       Доктор Ватсон, человек прямой и не слишком умный, должен ляпнуть что-то в таком роде: "Шерлок, но ведь и главреж Лодыгин - старик, и уж вовсе не красавец! "
       Холмс, соответственно, подпустит в голос иронию: "Дорогой друг, вы чертовски наблюдательны! Зато Лодыгин является царьком в актерском коллективе. Вам известно, как молодые актриски получают первые роли? Плюс, он весьма известная личность, если брать краевой масштаб. Следовательно, чтобы девушка заметила Лапкина... Ну, Джон, закончите рассуждение сами! "
       Конечно, теперь доктор сделает правильный вывод: "... тот должен стать начальником. Или получить известность, прославиться. Верно?"
       Развить версию Ватсон не успел - Егора отвлёк шум из коридора. В дверь стучали, а не звонили. Гектор опередил хозяина. Настороженные уши с рысьими кисточками и вопросительно-горизонтальный хвост сигналили, что стучался гость, коту незнакомый. Мейн-кун оказался прав частично - за дверью стоял вчерашний следователь Кириллов. На сей раз в мундире, при погонах с трёмя мелкими звёздами:
       - Здравствуйте, Лапкин.
       - Доброе утро. Раннее. И у нас есть звонок, - ехидничая на правах хозяина, Егор указующе ткнул пальцем. - Вот так.
       Выслушав продолжительное электронное чириканье, старший лейтенант извинился за ранний визит и стук, мол, дел много, а кнопка не сработала. И захотел войти внутрь квартиры:
       - Надо опросить всех соседей Федора Ершова и осмотреть его комнату.
       Возражать? Даже Гектор с его кошачьими мозгами на такое не отважился. Но недовольство визитом - выразил: понюхал синие брюки следователя, критически мяукнул и вопросительно обратил жёлтые глазищи к хозяину.
       - От меня собакой пахнет, - оправдался Юрий Петрович Кириллов, почему-то не перед котом, - мы с кинологом пытались найти след убийцы.
       Егор пожал плечами, погладил Гектора. Тот удовлетворённо мурлыкнул, и оба направились к себе.
       - Минутку, Лапкин! Покажите комнату Ершова.
       - Их двое.
       - Две? - поправил его Кириллов, попадая в незамысловатую ловушку. - Обе и покажите.
       - Двое. Ершовых, - ёрнически пояснил Егор, наслаждаясь созерцанием того, что в полицейских романах называют "игра вазомоторов". - Вы о каком?
       Следователь разозлится, судя по тому, что краснота лица сменилась бледностью, на скулах проступили желваки и ноздри раздулись:
       - Федор! Ершов! Можно подумать, вы не знаете!
       - Не знал, пока вы не сказали, - миролюбиво парировал Лапкин, показывая на первую дверь, - здесь живёт Ершов Глеб. Дальше, откуда музыка - Гриша Камов. Комната Федора Николаевича в самом конце, за моей. Дверь ломать будете или ключ дать?
       - Давайте. Откуда он у вас? - Бессильно ярился Кириллов. - Вы к нему входили?
       Это оказалось приятным занятием - доводить следователя до белого каления показной вежливостью. Старший лейтенант юстиции сейчас отдувался за всю милицию-полицию-прокуратуру, которые в свое время выгнали со службы честного и незапятнанного Лапкина, поверив лгунам и ворам в форме.
       - Не входил. Не у меня. Но есть, - раздельно на каждый вопрос ответил Егор нарочито тихим голосом. - На всякий пожарный, от всех. Вот - и распахнул ящик с электросчётчиками, - снизу валяются.
       - Я заберу, который его. Потом дверь опечатаю.
       Старший лейтенант не дождался возражения, нашёл нужную бирку, вернул лишние ключи на место и направился к последней двери. Егор кискиснул Гектору и, наконец, вернулся к своим делам. В чате ждали ответа, но наглый котяра запрыгнул на стол и снова заслонил монитор, требуя поглаживания. Однако мейн-куна ждал облом - в дверь комнаты постучал следователь:
       - Мне нужен понятой. Прошу вас, минут на двадцать, а то и меньше. Вдруг что найду?

    *

       Раньше комната Фёдора Николаевича казалась Лапкину обычной, но теперь, после смерти актёра, всё предстало в ином, трагическом свете. Или поведение следователя повлияло? Старший лейтенант поступил неожиданно. Остановился в дверях, внимательно осмотрел каждую стену сверху донизу, потом прочесал взглядом пол от носков туфель до окна. Егор с интересом следил за Кирилловым.
       - Так и будем стоять?
       - Нет, берите этот стул и садитесь. Если найду что, позову, - вежливо объяснил старший лейтенант и попросил. - Только не курите.
       - Я себя не травлю, - успокоил его Лапкин, глядя на застеклённый портрет в скромной рамке.
       Рядом висела фотография, где та же красивая девушка опиралась на капитель маленькой ионической колонны, которая выгодно подчёркивала статность, тонкую талию, а завиток волюты - гармонировал с изящной причёской. Привстав, Егор прочитал кудреватую каллиграфию в самом низу: "Фотомастерская Поровайских, 1917 год. Санкт-Петербург".
       - Это кто? - заинтересовался Кириллов.
       - Он говорил, бабушка или вроде того - чуть ли не графиня или баронесса. Заливал, полагаю. Видите ли, если воспитывает бабушка-смолянка, то аристократизм где-то да проявится. А в Федоре Николаевича только невежа водился. Галантность биндюжника, вроде папаши Бенциона Крика - об выпить и об закусить, комбинируя мать-перемать с формами совокупительного глагола. А вы же знаете, злоупотребление обсценной лексикой характерно для пролетариата...
       Старший лейтенант изумленно глянул на понятого:
       - Егор, как вас по отчеству? Хорошо, по имени. Откуда это у вас? Вы...
       - Книжки, товарищ следователь. Я в них знакомые буквы с детства искал, - отшутился Егор, - а какие сумел понять, те запомнил.
       - Мне вас вчера нехорошо обрисовали, - Юрий Петрович состроил мину человека, откусившего ядрёный лимон. - Это правда, насчёт снимков с трубы? И голый зимой бегаете? А про стрижку кустарников не врут? Детский дом...
       В его вопросах звучал интерес, никак не издёвка. "Детский дом... Почему он сказал так? Не интернат, а..." - и с глаз Лапкина словно пелена упала. Так вот почему старший лейтенант юстиции странно и внимательно смотрел сейчас - они встречались в "Орлёнке"!
       - Юра? "Звездный", юные пожарные. Конечно! А я голову ломаю, где тебя видел! Ты здорово изменился.
       - Да. Ты тоже. Внешне.

    *

       Когда Егор встречал в книгах упоминание о юных пионерах, то немного завидовал им. Это здорово, быть частью отряда, носить форму, которая отличает тебя от одиночек. В детском доме, куда он попал после смерти родителей, о таком часто мечталось. Дедовщина в армии выглядела детскими играми по сравнению с беспределом, что царил в интернате.
       Лапкину доставалось от всех. Характер не позволял смириться с побоями, но силёнок для отпора недоставало, вот он и убегал. В третий раз ему удалось прожить на окраине городской свалки лето и осень, до первого снега. Мальчонку обнаружили случайно - бульдозерист заметил, когда по большой нужде спустился в кустики. А вот забрать беглеца удалось с превеликим трудом. Лишь подстрелив пару самых злобных кобелей, милиция смогла разогнать свору и вытащить Егора из логова.
       В детприёмнике его отмыли, вывели блох и вшей, потом вернули в детский дом. История "Маугли" стала известна воспитанникам. А когда он искусал пацана из "шестерок", который решил напомнить об иерархии - Лапкина сочли придурком, вроде юродивого. И оставили в покое. На кой чёрт с бесноватым связываться? На власть он не покушается, держится одиночкой, а усмирять собачьего выкормыша - себе дороже. Вдруг взбесится, ночью подкрадётся и загрызёт?
       Когда детдому по разнарядке досталась путёвка в "Орлёнок", которую никто из начальства присвоить не рискнул - газетчики и телевизионщики порой такую бдительность разводят, что украсть архисложно - выбор пал на Егорку. Неформального лидера по кличке "Бугор" посылать нельзя, тот уже форменный бандит, за его фортели директор отвечать не собирался. Тихого умного мальчика - а такие были - так после возвращения его прибьют. Лапкин подходил идеально - и там не начудит и здесь жив останется.
       Егор попал в сказку. Зимний сезон хорош тем, что "золотых деток" - так вожатые переиначивали "золотую молодёжь" - в лагере нет, те предпочитают бездумное лето. Поэтому нет и отверженных. Единственный, который фыркнул, мол, не сяду с детдомовцем - получил в пятак и навсегда запомнил, что такое слово произносить нельзя. Его приятели, когда кинулись на защиту - тоже огребли, но меньше. Один их тех, кто растаскивал драчунов, и был Юра Кириллов.

    *

       Фрейд утверждал, что эмпатия возникает, когда человек сознательно старается понять другого человека. Тогда, в "Звездном", Кириллов понял Лапкина, а тот - его. Друзьями они стать не успели - отряды разные, но приятельские отношения у них сложились. И сейчас, когда парни вспомнили подростковую приязнь, сразу стали уважительнее относиться друг к другу.
       - Юр, извини, что я со звонком над тобой стебался.
       - Да ладно. Что тебя Чепуров не любит?
       - Давняя история. Он хороший мужик, только верит, что меня из милиции за дело попёрли...
       Егор пояснил старшему лейтенанту, как его, честного и неподкупного рядового, оговорила сплоченная группа воров из вытрезвителя. Юра сделал вид, что поверил, снова спросил про трубу котельной. Дальше разговор плавно перетёк на соседей по коммуналке:
       - ... живём по социальному найму. Я лет пять, Федор Николаевич - до меня. Камов всего пару лет, после училища.
       - А однофамилец? Ершов-два?
       - Глеб без прописки. Типа, в гостинице для одиночек невысокого полёта. Когда кто надолго приезжает - его сюда. Он, чтобы не соврать, программист... нет, администратор или оператор... Около того. Краевой архив на электронную форму переводят, он и парится с настройками. Точно не знаю.
       Слушая собеседника, Юра пролистывал фотоальбом, древний, с прочными картонными листами и прокладками из прозрачной, тонкой, словно папиросная, но плотной белой бумаги. Егор в школе очень любил перерисовывать картинки на такую "кальку". Заинтересованный шуршанием, он прекратил рассказ, подошёл и через плечо старшего лейтенанта посмотрел фотографии. Тот пролистал последние, совершенно пустые страницы, закрыл и отложил толстенный том:
       - Ничего интересного.
       - Я гляну?
       - Да бога ради!
       Федор Николаевич использовал альбом, как бювар - в нем постоянно виднелись конверты, чистые листы бумаги, ручка или карандаш в виде закладки. Но сейчас тот выглядел пустым, видимо, хозяин навёл порядок.
       Судя по формату, качеству и потёртости сафьяновой обложки, хранилище фотографий досталось Ершову по наследству. На первой странице красовался цветной герб, где угадывались щит, два то ли грифона, то ли толстых вензеля по бокам и два воина в латах под распростёртыми крыльями, которые зажимали опрокинутую пятиконечную звезду.
       Егор с любопытством потрогал дугообразные просечки на страницах. Они были сделаны под различные по размерам фотографические карточки. Первый и очень старый дагерротип с выцветшей каллиграфической надписью принадлежал кому-то из рода Шернваль-Валлен-Демидовых.
       Дальше шли более отчётливые чёрные либо коричневые фотографии. На них чинно сидели- стояли по две или три девушки с русскими фамилиями и несовременными именами. Параскева, Евлампия, Аглая, Фекла, или того хлеще - Аполлинария. Большая, на всю страницу, группа выпускниц Смольного, датированная 1916 годом, предваряла более современные снимки.
       Безымянный молодой паренёк за четыре фото стремительно повзрослел, сменил знаки различия в петлицах на погоны, постарел и в звании капитана поименовался Николаем Ершовым. Три странички занял Фёдор - на коленях отца, рядом и отдельно. Чуть позже он запечатлелся с отцом и миловидной девочкой. Последняя фотография Фёдора Николаевича выглядела копией с большого портрета, который висел в фойе театра рядом с другими.
       - Юра, - окликнул приятеля Егор, - ты заметил?
       И тронул оттопыренные просечки соседнего ряда, которые говорили: "Здесь были снимки!" Следователь изучил пустое место, вздохнул, констатировал:
       - И что? Он мог сам выбросить. Или жена при разводе забрала своё. Нет, это мне не поможет. Попробуй, пойми, кому нужно убивать старика-пьянчужку, разведённого и неимущего. Егор, у него были враги?
       - Откуда? Мне он задолжал пятьсот рублей, но это не повод и не мотив. Слушай, а вдруг он Корейко? На счетах миллионы! А завещание - на имя незаконнорожденного сына! И законный сын убивает его...
       В коридоре раздался звучный речитатив: "Борис, а Борис! Вели зарезать Егорку, как зарезал ты маленького царевича. Не вытер, мерзавец, зеркало за собой, пастой забрызгал!"
       - Это Камов, - поморщился Егор, - позвать? - Понял согласный кивок Кириллова и крикнул за дверь. - Гриша, загляни! Тут следователь интересуется.
       Камов, сияющий чистотой и свежестью, возник в проёме, улыбнулся ослепительно, как положено герою-любовнику, поздоровался. Юрий Петрович ответил, предложил присесть и показал на стул против окна. Лапкин поразился, насколько схоже и как разно выглядели оба парня. Словесный портрет - высокий стройный шатен европеоидного вида, глаза карие, нос прямой, губы полные и т.д. - подходил каждому, но если Гришу окружал ореол рубахи-парня, то Юрий излучал уверенность и силу.
       Егору стало неуютно рядом с ними. Он тотчас придумал неотложное дело, извинился и вернулся к себе.

    *

       Хорошо, в сети было чем заняться. Проставив оценки новым фотографиям, поданным на конкурс, Лапкин принялся вычёсывать Гектора, который сердился и постоянно пытался удрать. Тем временем следователь Кириллов опросил Гришу и Глеба, попрощался с Егором за руку и ушёл. Пломбировать комнату Фёдора не стал, просто закрыл, но ключ забрал.
       Квартира погрузилась в относительную тишину, потому что современные двери пропускали звуки в обе стороны, а коридор, если не усиливал их, но и не ослаблял, уж точно. Телефонные утешения Глеба, адресованные тому, кто страдал под проливными дождями, Егор запросто бы соотнес с отчётом синоптика из комнаты Камова: "Москву и московскую область ждут ненастные дни". Но не обратил внимания.
       Глеб умолк. После звонка мобильника Гришкин телевизор - тоже. На смену пришло воркование героя-любовника: "Радость моя, как я соскучился! Да, Лизонька. Нет, любимая, раньше не смогу..."
       Только Лапкин не вслушивался и в этот разговор. Он шлялся по интернету, тупо просматривал ролики ютюба и злился на себя. Чувство неполноценности, о, как оно жгло душу! Особенно сегодня, когда рядом оказались сразу два красавца. Положа руку на сердце, Егор понимал, что его переживания бесплодны. Изменить ничего нельзя - рост не добавится, а смысла в пластической операции "морды лица" он не видел.
       - Или рискнуть? Артисты же делают!
       Лапкин распрямился перед зеркальной створкой шкафа: "Сто семьдесят - разве плохо? Не пигмей, - он выпятил грудь, втянул живот, нахмурился, поиграл улыбкой, снова нахмурился, - и вообще! Даже не волосатый. Уши, шею и грудь брить не надо. Вот постричь патлы, да, не помешает, - решил Егор, отворачиваясь, - и попробую отпустить бородку, чеховскую".
       Поговорка, что мужик может быть чуть красивее обезьяны, скорее всего, верна по сути. На шимпанзе или орангутана Лапкин не походил. Следовательно, короткая стрижка и суровая, неулыбчивая мина - могли обеспечить достойную сыщика внешность. Утешившись мечтой о будущем, он направился на кухню - наполнить чайник.
       Туда же пришёл Глеб. Егор с ним почти не пересекался, режимы дня сильно отличались. Глеб уходил на работу к восьми, возвращался в пять, редко в шестом. Когда работники театра приходили домой, он спал, чаще всего, или корешился с Гришей и покойным Федором Николаевичем по теме выпивки.
       Егор выпивох терпел с трудом, даже безобидных, но сейчас улыбнулся Глебу. А что делать, если захотелось, просто позарез, поговорить с кем-нибудь нормальным? С человеком без особых достоинств, кого несправедливая природа наделила от своих щедрот по самой средней мерке. Глеб подходил. Назвать симпатичным парня невзрачной наружности - лопоухого, конопатого, близорукого - вряд ли рискнул самый снисходительный человек.
       - Что он у тебя спрашивал?
       - Следователь? Да так. Что здесь делаешь, слышал ли чего, может, кто заходил к нему, - передразнил Глеб манеру старшего лейтенанта и рассмеялся. - Я с намёком так, вроде, говорю, а у меня с Фёдором Николаевичем особые отношения. Следак сразу насторожился, и тут я ему выдал - Ершов Ершову друг, товарищ и брат!
       Егор старательно поржал, осознавая убогость прикола, но, как воспитанный человек, не желая обидеть соседа. Глеб заторопился:
       - Ой, я побежал, мне в десять инструктаж давать. Архив Загса кончаем сканировать, охренеть, какой объём провернули, столетний же срок хранения! Не баран чихнул! Ты в магазин? На, денежка. Купи мне йогурт.
       И убежал. Чуть позже в комнате Гриши Камова снова замолк телевизор, а сам он вышел с чемоданом и сумкой:
       - Ну, бывай, Егорка! Через пару недель приеду за остальными вещами.

    *

       К магазину можно идти вкруговую, по асфальту, а можно и через парк, напрямки. С риском испачкать обувь. Особенно, пока снега нет. Собачьи какашки на пожухлой траве плохо заметны, а отмывать подошву - удовольствие ниже среднего. Обычно в парке тусовались свои, но Егор всегда ходил через выгул. И любовался зверьём. Тогда, на свалке, стая приняла его, как родного. Он три месяца жил с ними бок о бок. С тех пор каждую собаку воспринимал равной себе. Даже философию на этот счёт изобрёл:
       - Человек, он тот же зверь, значит, всегда может понять другого зверя. Важно, у кого какой характер. Разные породы - как расы или народности, этнос, типа... Поймёшь, кто на что "заточен" - сумеешь договориться.
       Мимо Егора промчались сенбернар и ньюфаундленд - два лохмача, бело-рыжий и смоляно-чёрный. Здоровенный, белозубые, тяжеленные, и совершенно нестрашные.
       - Всегда благодушные. Сколько не гноби, а сторож не получится.
       Кремовый лабрадор подбежал к Лапкину, дружелюбно обнюхал, принял ласку за ушком и ускакал к мальчишке. Егор хорошо знал собаку-поводыря, слепого хозяина и его сына, который приветственно махнул рукой.
       - Вот алабай - ни разу не поводырь. Ему это, как моджахеду "ленинка". Поставь книги выдавать, он первому же капризному аспиранту - в бубен.
       Кобель московской сторожевой породы неласково посмотрел - глаза, как у Вия - на Лапкина, который прошёл слишком близко к его хозяйке. Псину таких кровей Егор не рискнул бы самостоятельно погладить. Хотя к горской злобности прилита сенбернарова интеллигентность, однако гибрид похож на оперативника Чепурова - насмерть не загрызёт, но задержит для разбирательства.
       Глазея по сторонам, Егор услышал жалобный скулёж. Щенок немецкой овчарки, малявка, месяца три, не больше, сверху чёрный, а к лапам и в ушах коричневый - дрожал перед грозным ротвейлером. Их хозяева, должно быть, отвлеклись на свару кобелей. Или на ссору владельцев. Владелец мастифа пытался разжать пасть своего кобеля, чтобы высвободить загривок безоружного - в наморднике - амстаффа. И выслушивал справедливое нарекание. А толпа комментировала происшествие.
       Чем овчарёнок досадил ротвейлеру, Лапкин разбираться не стал. Малявка так перепугался, что обмочился и был готов упасть на спину, сдаться на милость громадине. Пришлось заступиться, неодобрительно, низко рыкнуть и подхватить щенка с газона. Ротвейлер грозно обнюхал защитника, растерялся и впал в задумчивость - Егор его не боялся. Спустя десяток секунд пёс развернулся и побрёл прочь.
       - Отдайте, он мой!
       Девушка требовательно топнула ногой. Егор испытующе посмотрел на неё, глаза в глаза, доказывая старшинство. Увы, с хозяйкой овчарёнка это не сработало, та повысила голос:
       - Ну!
       Пришлось перейти на человеческий язык:
       - Не ну, не запрягли. Почему бросили щенка без присмотра? Что, совсем ничего не понимаете?
       - Не бросила, а отошла на минутку. Если вам собака нужна, так скажите, я номер дам, где таких продают. А то сразу - воровать!
       Егор возмутился, отмёл упрёк:
       - Я его от шока спас! Вы видели, какой кобелина на него напал? Хотите, чтобы песик трусом вырос? - И в сторону, как принято на сцене, добавил. - Понакупят хороших собак, испортят, а потом сами жалуются.
       Девушка приняла щенка в руки, прижала, чмокнула в нос. Тот немедленно ответил, вылизал подбородок и щёку, доказывая, что считает хозяйку вожаком стаи. Лапкин вздохнул, всем видом выражая сожаление о скверном будущем, которое ожидало маленького "немца".
       - Спасибо. Я больше не буду оставлять его одного. Вы дрессировщик?
       Слова догнали Егора, заставили развернуться. Теперь он пристально рассмотрел её: невысокая, хрупкая, короткая мальчишеская стрижка, волнистые волосы с рыжинкой, зеленоватые глаза с густыми длинными ресницами. Остальное оценке не подлежало, потому что словесный портрет предусматривал скупое описание внешности. Короче, незнакомка выглядела молодо, скромно и симпатично. К тому же - улыбалась.
       - Кое-что понимаю. А что?
       - В клубе сказали - надо взять курс, а он дорогой. Я хотела сама, книжку нашла, но там так сложно, - и девушка показала одетый в прозрачную обложку "Общий курс дрессировки".
       - ОКД? Ну да, это надо по-взрослому, каждый день, пока он растёт, - авторитетно заявил Лапкин. - Причём, начинать дома. Я знаю.
       В его словах вранья не было, так, лёгкое преувеличение. Интернатовский сторож, до пенсии кинолог, обучил азам, а главное правило Егор к тому времени сам усвоил - среди собак, волков, обезьян, да в любой стае - прежде всего надо показать, что ты сильнее. Ну, с пацанвой драка почти обязательна, а вот приблудные дворняги всегда признавали старшинство Лапкина. И за кусок хлеба дрессировались - любо-дорого!
       Конечно, девушке это знать было необязательно.
       Они вместе дошли до магазина и успели сказать, где живут и кем работают. Тоня - в "Крайлесе", так по привычке называлось управление лесного хозяйства. Егор пообещал достать контрамарку и согласился дать пару уроков дрессуры. Тоня сняла зелёную шерстяную перчатку, протянула руку:
       - Очень приятно, что мы познакомились.
       - Мне тоже, - не солгал Лапкин.
       И они расстались.

    *

       Театр вяло обсуждал убийство Фёдора Ершова. Коллег можно понять - кому интересен старый одинокий пьяница? Пусть и небесталанный, но уже много лет подвизающийся на третьих ролях. Потому волновала всех отнюдь не кончина актёра, а загадка - кто поднял руку, кто нанёс удар, за что?
       - Украл бутылку, - предположил "Хиггинс", и "Пикеринг" дополнил, - а обиженный застал и ей же шандарахнул.
       Версию оспорила "мама профессора":
       - Ерунда! Шерше ля фам. Всегда. Жена убила, если не давал развод!
       "Он семейный? " - поразился Лапкин. Воображение нарисовало халду с помойки, бомжиху с синяками. Фёдор Николаевич всегда выглядел и вёл себя закоренелым холостяком. За пять лет знакомства он ни словом не обмолвился о жене или детях, разве что порой горько причитал в подпитии, что сирота он, сиротинушка.
       Репетиция закончилась. Перекусив, техперсонал приступил к забиванию "козла". Егор, которого игра не привлекала, спустился в машинное отделение, к месту преступления. Наверное, так туда тянет убийцу?
       Утоптанная пыль напоминала глинобитный пол. Пострадал "факел" водки, которая выплеснулась при падении убитого актёра. Но опечаток самого тела сохранился. Лапкин остановился напротив места, где стоял Фёдор Николаевич, руками обрисовал габариты старика. В прошлый раз толком рассмотреть, что к чему, и подумать - не удалось. Много ли сделаешь, балансируя на тоненькой досточке? Сейчас же он примерился по высоте и нанёс удар, целясь туда, где был висок Ершова.
       Со стороны всё выглядело нелепо, но разве обязательно вслух произносить мысли, которые пришли сыщику? Да, сыщику, ведь дело не лицензии, а в умении применять дедуктивно-индуктивный метод для раскрытия преступления. Егор им сейчас и пользовался, проговаривая выводы за двоих:
       - За спиной убитого следов нет, а спереди их замели, - так сказал бы Холмс. - Значит, убийца и жертва стояли лицом к лицу.
       - Ершова зазвали водку распивать, что женщинам несвойственно, - так бы подхватил Ватсон. - Плюс к этому, дамы предпочитают яды. Значит, убийца мужчина?
       - Пусть так, доктор, - согласился Холмс, - а попробуйте нанести удар. Видите, рука упирается в стену, замах не получается. Убийца бил согнутой в локте рукой. Следовательно, он сильный.
       Сыщик Егор Лапкин подвигал рукой, проверил замах и продолжил "рассуждать, как Шульц":
       - Фёдор Николаевич отличался маленьким ростом и тщедушностью, но почти упирался в потолок машинного отделения. Если убийца силён настолько, что одним ударом убил жертву, он мог быть и выше Ершова? Тогда...
       Рассуждения прервал следователь Кириллов, когда спросил в спину:
       - Кому показываете, Лапкин?
       - Юрий Петрович, привет, - обернулся тот и снизил планку официальности, установленную старшим лейтенантом юстиции. - А ты здесь как?
       - Егор, не хитри, - Кириллов, вроде бы, и согласился на менее формальное общение с рабочим сцены, но одновременно поставил того на место. - Что тебе здесь надо?
       Подчеркнутое интонацией право следователя на вопрос, может, и не подразумевало подробного ответа, но кто откажется показать себя умным? Не будущий частный детектив Лапкин, уж точно:
       - Смотри, Ершов вот такой низенький, а я почти упираюсь макушкой. Если в момент удара убийца распрямился и головой задел штукатурку?
       Оба парня уставились в серый потолок, на продолговатое, чистое от пыли пятно, где пристал волосок.
       - Думаешь, он оставил?
       - Пуркуа бы и не па, - псевдофранцузски высказался Лапкин, - не я же?
       - Эксперта вызвать, что ли, - заколебался Кириллов, но отважился взять ответственность на себя, - а, ладно, оформлю протокол. Подержи папку, я сфотографирую.
       Следователь и будущий частный сыщик - надо сказать, что после обнаружения волоска Егор укрепился в решении сменить профессию - сфотали мобильниками светлое пятно и находку, в увеличении. Затем старший лейтенант сложил лист бумаги конвертиком, бережно снял невесомую улику и спрятал в глубину папки. Вдохновлённые сыщики прочесали машинное отделение вдоль и поперёк, надеясь обнаружить орудие преступления. Увы, удача оказалась скупердяйкой.
       - Жаль, - подытожил результат Юра. - А неплохо бы найти.
       - Что именно?
       - Эксперт считает, обрезок арматуры. Вот такой толщины, - он сжал кулак, словно держа сардельку. - Или тупое зубило. Скосы двусторонние и следы ржавчины. Кстати, у него в крови нашли следы клофелина. Странно, да?
       Лапкин пожал плечами. Насколько он помнил, этим лекарством пользовались гипертоники и воровки, работающие под проституток. Ершов, вроде, на давление не жаловался, а появление в этом подвале "клофелинщицы" выглядело голимой фантазией. Отмахнувшись от ненужного факта, Егор рассказал Кириллову всё, что знал о машинном отделении и техническом подполье вообще. Что вход сюда с двух сторон, что кроме плунжера сцены есть люк, а узкую тропинку в пыли протоптали электрик и техник. Следователь не понял главного:
       - Зачем убитый сюда полез? Выпить?
       - Естественно! В гримёрке - она общая - ни стакан, ни бутылку не занычешь. Отдельные комнаты положены приме и двум заслуженным. В туалете - засекут. Остаётся техподполье. Женщины не спускаются, актеры, кроме Ершова, во время спектакля не поддают, значит, тоже не полезут. Все заняты делом. Фёдор Николаевич и приспособился - забежит, клюкнет, и снова наверх. Кроме обслуги никто не знал, где он пузырь хранит. Главреж его даже обыскивал, да толку-то?
       - Погоди. Пустые бутылки кто забирал?
       - Электрик. Сдавал.
       - А стакан, где Ершов его хранил?
       - У него раскладной, как брелок с ключами. Не нашли, что ли?
       Юра кивнул, задумался. Егор смотрел на мужественное лицо старшего лейтенанта и завидовал: "Чего я таким не уродился?"

    *

       Некролог с датой гражданской панихиды и похорон опубликовали на последней странице. Его вряд ли кто заметил - все читали передовицу. Там смаковалась тема пожара в главном архиве. Отважные газетчики вежливо обвиняли краевую администрацию в халатности. Глеб, как профессионал, напрямую связанный с переводом документов в цифровую форму, объяснил Лапкину, что ничего непоправимого не случилось:
       - Да гонят они! Катастрофа, сто раз, ага... Архивариусам радоваться надо, что место в подвале освободилось. Пойми, книги актов гражданского состояния хранятся на месте регистрации, а дубликат - в краевом архиве. И не только. Документы, что сгорели, давно отсканированы и перенесены на диски. Четыре носителя информации, четыре!
       Он ловко нарисовал квадрат, словно для преферанса, подписал углы:
       - Смотри. Район, край, сервак и диск. Две бумажных. Сгорела книга здесь - есть райЗАГС. Ту сожрали мыши, - он густо зачернял углы, один за другим, - поднимаем запись с сервера. Упал сервак? А в сейфе лежит диск!
       Оттолкнув листок, Глеб подытожил:
       - Пожар, пожар! По сути, из четырёх носителей погиб всего один.
       Егор выслушал спич программиста, закончил завтрак, поднял с пола листок со схемой, чтобы выбросить, и направился на работу. Неохотно. Театр лихорадило, словно сбилась настройка в его сложном механизме. Или - в организме, как утверждал главреж. Пока Фёдор Николаевич мёрз в морге, готовый гроб и венки загромождали мастерскую, отчего художник запил. Наскоро подготовленный дублёр, недавний выпускник театрального училища - играл скверно. Спектакль шёл тяжело, актёры раздражались, закатывали истерики. И срывали зло на техническом персонале.
       Электрик объявил, что увольняется и стал работать в манере итальянских забастовщиков. Техник поступил умнее - взял больничный. Тяжесть легла на рабочих сцены, в основном, на Лапкина. Он вымотался, мысли о расследовании выветрились из головы, а следователь Кириллов, который мог бы их возбудить, в театре не появлялся.
       Виновника расстройства хоронили сегодня, и техперсоналу пришлось помотаться: с гробом в морг, с телом - в фойе. После гражданской панихиды и прощания с покойным все поехали на кладбище. Живые - на автобусе, Ершов - в "Газели".
       Отдохнуть и там не удалось. Могильщики потребовали слишком много - пришлось пролетариям театра и осветителю раздалбливать бруствер смёрзшийся глины, заполнять могилу. Вымотались они так, что на установку обелиска сил не хватило:
       - Кончай, парни! Подправим по весне, когда просядет, - махнул рукой осветитель. - Что ему сделается?
       - Нехорошо, - запротестовал Лапкин. - Ну, криво же! Вы плиту чуть на себя, я пару лопат кину, и нормально будет!
       - Не хрен пуп рвать. И вообще, мы что, нанялись? Егор, иди ты на!
       Оставшись один, он шевельнул бетонную плиту с квадратом оголовка, но сил не хватило, а мёрзлые комья оказались неверной опорой и подвели. Рухнув на колени, Егор ткнулся лбом в латунную обечайку. Стекло хрустнуло.
       - Я хотел как лучше, Фёдор Николаевич.
       Фотография Ершова смотрела на соседа по коммуналке сквозь трещины. Молча, пристально и неодобрительно.

    *

       Поминки выродились в пьянку. Кто их организовал и оплатил, гильдия актеров или администрация театра - гостей не волновало. Главное, столы бывшей столовой, а теперь ресторана "Сибирский", оказались щедро уставлены спиртным.
       Главреж двинул прочувствованную речь о "великом актёре, безвременно ушедшем от нас". Аплодировать не стали, торопливо проглотили водку и наполнили стаканы. Второй режиссёр врать не захотел, а превратил общее представление о Ершове в оригинальный тост:
       - Покойный любил выпить, давайте же помянем его!
       Гриша Камов попросил слова, тепло отозвался о Федоре Николаевиче, назвал мастером эпизода и своим учителем, а потом неоригинально призвал:
       - Выпьем!
       Глеб, который основательно опьянел, хитро улыбнулся и громко шепнул Егору:
       - Врёт же? Я слышал, бухали за пару дней до этого, и... ну, это... Федор сказал, что он и Гришка, оба бездари.
       Если бы не полный рот, рабочий сцены мог ответить, что однофамилец особого секрета не открыл. Лирический тенор Камова годился услаждать восторженных почитательниц, но высокие ноты ему давались с большим трудом. Лапкин слышал, как дирижёр ругался и обзывал Гришку козлом безголосым из-за того, что его партии приходилось транспонировать ниже.
       Федор Николаевич в послаблениях не нуждался. Его устраивала почти любая баритоновая тесситура, но "зелёный змий" жестоко расправился с памятью, и порой Ершов такую ахинею вместо роли нёс - суфлёра же упразднили! - что режиссер за голову хватался, а партнёры по мизансценам едва удерживались от хохота.
       Егор промолчал, он спешил наесться, точнее, нахвататься, чтобы поскорее удрать со сборища. Эти похоронами ему все планы смешали. Заскочить в магазин не удалось, а дома в холодильнике - зима, пустынная зима. Так что он сразу делал три дела: компенсировал пропущенный обед, основательно ужинал и заправлялся впрок, завтракал, как бы.
       Колбаса на ближайшей тарелке кончилась, пришлось тянуться до рыбы в кляре и заедать её копчёной скумбрией. После холодца желудок отяжелел, а горячее - бифштекс и пюре - завершили дело.
       Утираясь салфеткой, Лапкин осмотрелся и выбрал путь бегства с гулянки, которая на поминки походила, как плечевая шлюха - на митрополита. Водка ещё не кончилась, а дело уже шло к танцам, мешало только отсутствие музыки.
       - Через малый зал?
       Столовая строилась в сталинские времена, имела отдельные помещения, порознь предназначенные для советской номенклатуры и для партийной элиты. С шикарной отделкой - панели, обтянутые китайскими гобеленами. Понятно, едать в таких залах Егору не привелось, а узнал он о них, когда забирал в вытрезвитель не по чину наглого - и назавтра с треском уволенного - заместителя прошлого мэра.
       Протиснувшись вдоль стены, Лапкин нырнул за портьеру, в полутёмный коридор. Оставалось пройти десяток метров, свернуть и выйти через холодильное отделение к посудомойке. А там и служебный двор.
       Звяканье, шум, приглушённый стон, пыхтение - привлекли его внимание. Больше всего это походило на драку, когда победитель додушивает противника. Егор замедлил шаг, заглянул в приоткрытую дверь малого зала. И отпрянул. Насколько глаз успел схватить картину - до финала там ещё не дошли. Да и драки никакой не было. Пыхтел Гриша Камов, постанывала Клара Никитина, последняя пассия главного режиссера, а остальные шумы порождал стол, поперек которого она лежала грудью и животом. Её белые волосы свешивались до пола и ритмично прометали его.
       Мешать парочке Лапкин не стал. Выйдя на улицу, он перевёл дух. В голове крутились нелестные для Камова мысли: "Врун. Невеста у него! Любит без памяти. Скоро женится. Ага, сто раз! На Кларку полез. Да она со всем театром выспалась! Кроме меня, разве что... Невесту он любит! Кобель..."
       В кармане ожил мобильник. Звонила Тоня:
       - Егор, мы договаривались. Где встретимся?
       Он с трудом выпутался из мыслей о негодяе-бабнике Гришке, вспомнил про дрессировку щенка. Это занятие обещало интерес - ведь собаки, с ними так легко, они честные! Лапкин согласился:
       - На выгуле. Минут через десять буду.

    *

       "Немчик" тявкнул, запрыгал, облизал руку.
       - Ну, Барон, здравствуй. Ай, молодец, собакин, узнал, вижу, - Егор почёсывал щенка за ушками и ждал, пока тот успокоится.
       Овчарёнок разыгрался, принялся покусывать гостя. Недолго думая, Лапкин низко и раскатисто рыкнул, захватил шкуру на загривке и трепанул. Тоня терпеливо ждала, пока общение со щенком перейдёт в урок.
       - Ты подкормку взяла?
       - Да, сосиску порезала.
       - Нельзя собакам колбасу, - воскликнул Егор, выхватывая пакетик из рук девушки, - это кровь портит. Там нитраты!
       Усталость или нервы, истрёпанные за этот длинный день, виноваты, но он почему-то орал, слишком громко для нормального разговора. И не мог остановиться, читал и читал лекцию. Но вдруг заметил, как глаза Тони влажно заблестели. Она провела под глазом тыльной стороной руки, одетой в зелёную шерстяную перчатку. Егор спохватился, подумал, что перегнул палку или перешёл границы, короче - напортачил. Гневный тон наставника пришлось изменить на дружеский:
       - Ты, что, обиделась? Я не хотел, я же думал, ты знаешь? Ну, прости, - а при виде слезинок, сбежавших по щекам, в душе заскреблись такие суровые кошки, что заглаживать обиду пришлось самыми ласковыми словами, - я больше не буду, не сердись, Тонь, правда, наплюй на меня, можешь шлёпнуть даже, а я повизжу, хвостом пометелю, на пузе подползу, вот так.
       Он лег, задрал голову, виновато тявкнул, изображая пёсика, который проштрафился и выпрашивает у хозяина помилования. Барон присоединился, стал напрыгивать, заливаться восторженным колокольчиком, забрызгивая лицо Егора слюной. Подбежал ротвейлер, не исключено, знакомый по прошлой встрече, застыл изумлённо. Московская сторожевая сурово уставилась, готовая в любой момент приступить к задержанию. Пришлось подняться, что моментально успокоило собак, и те разошлись.
       Тоня звонко хохотала:
       - Перестань, не смеши больше! Ничего я не обиделась, и не на тебя. Просто, как дура, совсем забыла, что сосиску нельзя. Торопилась, вот и схватила, что под руку подвернулось. Что теперь делать будем?
       - Да ничего, поработаем на паре кусочков. Особого вреда не будет. Начали, отработка команды "Ко мне". Я отвлекаю его, а ты отходи метров на десять и громко произноси приказным тоном, но не зло, чтобы обратил внимание. Как подбежит, гладь и давай подкорм.
       Либо Барон был ещё мал для понимания и послушания, либо у них с Тоней что-то не так шло, только пакетик опустел раньше, чем усвоилась первая команда. Но дрессировщики совершенно не огорчились. Болтая о пустяках, они незаметно подошли к Тониному дому. И тут случилось неожиданное.
       - Ты был такой расстроенный. Что-то случилось?
       Вопрос застал Егора врасплох. Он повернулся к девушке. Та смотрела без улыбки, с выражением участия, что ли? Как врачи на больного, когда ставят диагноз. Как гаишник на водителя, прикидывая размер денежного взыскания. Как учитель на отличника, который не готов к уроку.
       - Ничего.
       - Егорка, у тебя какой-то секрет, да? Ты не как все. Из моих знакомый никто так извиниться не смог бы. И я вижу, сегодня ты не в себе. Обескураженный.
       Как тут соврёшь? Да и надо ли? Лапкин, почти сыщик, только без лицензии, подумал, что ему не повредит аудитория, даже такая маленькая, из одного слушателя.
       - Ладно, по секрету. Видишь ли, я занимаюсь расследованием загадочной смерти. Неделю назад в театре убили актёра Ершова. Официальное следствие ведёт мой друг Юра Кириллов, и вот попросил меня о помощи...
       И незаметно, почти не привирая, он всё рассказал Тоне. Кто бросит камень в парня, который хочет произвести впечатление на девушку?

    *

       Вернувшись домой, Егор удивился - входная дверь была распахнута настежь, а в замке торчал ключ с примечательным брелком. Такие, размером чуть меньше баночки с обувным кремом, на прошлый день "Защитника Отечества" подарили всем мужчинам театра. Ценность его, как раскладного стакана, признали многие, но мало кто постоянно таскал в кармане. Лапкин знал двоих - покойника Ершова и здравствующего Камова.
       - Понятно, кто оставил дверь нараспашку!
       Егор вынул ключ, закрыл им входную дверь коммуналки и без стука вошёл в комнату Гришки. Там бормотал телевизор. Герой-любовник сидел за столом напротив зеркала и приканчивал бутылку вина.
       - Твои ключи, - сурово объявил Лапкин, бросая связку с брелком в ящик прикроватной тумбочки, - в двери торчали. Хочешь, чтобы нас всех обокрали? Валил бы в свой Новокузнецк!
       Камов отрицательно покачал головой, горько улыбнулся:
       - Почему я должен выслушивать упрёки? Ай, где тебе понять ранимую душу творческой личности! Мой учитель и наставник ушел навсегда, ушел в лучший из миров...
       - И в честь его ухода ты дрючишь Кларку на столе...
       - Чёрствый ты человек, Егор. И злой. Это был гимн жизни, это протест! Не умеете вы пользоваться благами, не наслаждаетесь мгновением!
       Камов привстал, набрал в лёгкие воздуха и завопил хорошо поставленным голосом:
       - Глеб! Сколько я буду один сидеть? Слезай с горшка!
       Под шум смываемой воды из туалета выполз программист. Судя по пятнам на рубахе и по запаху, он только что исторгал в канализацию излишек выпитого и съеденного. Глеб двигался на голос Гришки:
       - Я устал пить в одиночку! Кто врёт, что мы, брат, пьяны? Налей, налей бокалы!
       Лапкин вмешался:
       - Ты что, сдурел? Парень чуть живой, ему лечь надо, а не бухать.
       Он подхватил программиста, поставил на ноги и сопроводил до комнаты. Упав на постель, Глеб отключился. Егор покачал головой, выполнил роль няньки при царевиче - разул и раздел. Что удивительно, под мешковатым свитером и рубашкой оказалась внушительная мускулатура. Хотя удивляться не стоило - эспандер и гантели с до блеска отполированными ручками так просто в комнате не хранят.
       Выключив свет и прикрыв дверь, Лапкин снова заглянул в комнату Гришки. Тот спал без комфорта, лежа щекой на столе. Допитая бутылка валялась рядом. Помогать недругу Егор не стал, ушёл к себе и уснул почти мгновенно. Всё-таки, уделался он за длинный день. Шутка ли, столько событий!

    *

       Гришка забрал часть вещей, уехал. Минула неделя с похорон. Вторая. Жизнь брала своё, убийство Ершова забывалось. Пластилиновая печать на двери его комнаты, наложенная следователем, как-то примелькалась. Без двух жильцов коммуналка стала тихой. Программист Глеб засиживался до поздней ночи, с кем-то долго и часто разговаривал по скайпу и по мобиле.
       "Моя прекрасная леди" утратила эффект новизны, зрителей приходило мало. Молодой "Альфред Дулиттл" играл скверно, пел не лучше. Главный режиссер затеял поставить модный в Европе мюзикл с элементами ню, однако никто из актрис не согласился обнажаться. Лодыгин пригрозил, что устроит кастинг и возьмёт любую нимфетку, которая сможет попасть в ноты. Атмосфера накалилась, а раздражение, как всегда, выплеснулось на технический персонал.
       Четверг не задался с утра. Только Егор принял душ и стал открывать консервы для Гектора - зачирикал звонок. Пришлось оставить полуоткрытую банку на столе, бежать к двери. Почтальон уточнил, здесь ли живет Ершов, и протянул большой конверт:
       - Передайте. Заказное.
       - Погодите. Если Фёдору, то он умер.
       - Я Ершов, - за спиной Лапкина возник Глеб, забрал конверт и объявил. - Мне, наконец-то! Где расписаться?
       А тем временем голодный котяра попытался добыть еду самостоятельно, сбросил банку на пол. Мало того, что забрызгал всё вокруг на метр, так потом принялся слизывать жижу и кусочки, что вывалились - и такую грязь развёл, хоть плачь! Пока Егор открыл консервы полностью, пока подтёр, пока отчистил костюм - на завтрак времени уже не осталось. Пошёл на работу голодный, а там такой кавардак, что дух перевести некогда, какие уж обеды.
       Поздним вечером усталый Егор готовился ко сну. Горячий душ снял накопившееся раздражение, зато утомление расплылось по телу так, что сил хватило наскоро промокнуть ноги и - невинно выражаясь - нижнюю часть туловища. Остальное Егор вытирал на ходу, торопясь в постель. И то, кого бояться-то? Окон в коридоре нет, свет выключен, а единственный сосед, Глеб, дрых без задних ног, судя по громкости, с которой выводил рулады.
       Внезапно замок щёлкнул, входная дверь распахнулась, в коридоре вспыхнул свет. Лапкин едва успел прикрыться полотенцем.
       - Чего голяком шлындраешь?
       Вслед за Камовым вошла женщина. Гостья ничего забавного в ситуации не усмотрела и Гришу поправила:
       - Что ты парня шугаешь? Он дома, а мы без предупреждения вломились. Извините нас. Гриша, где комната дяди?

    *

       Отсняв панораму города, Егор навёл телеобъектив на коммуналку. Его интересовала комната Камова. Окно без штор и занавесок, хотя и сто лет не мытое, открыло вид на пустую кровать. Гришка уже поднялся и шарился в шкафу, вынимая какие-то бумажки. Затем он полез в тумбочку, вынул оттуда какую-то вещь, долго смотрел на неё, потирая лоб. Внезапно, словно озарение пробило, герой-любовник метнулся к вешалке. Что он вынул из кармана - через спину не рассмотришь с любым увеличением, и Лапкин остался в недоумении, какой именно предмет вылетел в форточку. После броска Камов угомонился и вернулся в постель.
       Наблюдатель спустился с трубы. Едва он принял душ и приступил к бритью, как зачирикал звонок. Егор, на лице которого белела пена для бритья, тепло поприветствовал Юру Кириллова:
       - Сто лет тебя не видел. Есть что новенькое по делу?
       - Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, - сделал страшные глаза следователь и развернул приятеля в сторону ванной комнаты, - добривайся, потом зайду, поболтаем.
       Спустя несколько мгновений он громко возмутился, обнаружив постороннюю в комнате убитого:
       - Вы кто? Как сюда попали?
       За спиной старшего лейтенанта возник наполовину выбритый Егор:
       - Юрий Петрович, не волнуйтесь. Она племянница Фёдора Николаевича. Вчера приехала, с Камовым. Ночью.
       Придерживая у шеи одеяло, девушка испуганно смотрела на следователя:
       - Дайте одеться.
       Лапкин закончил бритьё в спринтерском темпе. Облачённый в цивильный костюм, белую рубаху с галстуком, благоухающий "Ягуаром", он достойно уравновешивал синемундирного Кириллова, гармонично вписываясь в обстановку. Оба сели спиной к свету, чтобы лучше видеть лицо дамы, которая заслуживала, чтобы её рассматривали.
       Молодая девушка - да что там, молодая! Вовсе юная, ну, со скидкой на тональные крема, лет двадцати - представилась Лизой Ершовой, но лучше бы звалась Алёнушкой. Ровненькие полукружия собольих бровок, васильковые глаза, нежнейшие персиковые щёчки, совершенный овал лица и русые волосы, убранные в толстенную косу - глаз не оторвать. А голос! Таким только песни петь - грудной с бархатным оттенком. Егор пялился на Лизу так нескромно, что Кириллов одёрнул парня:
       - Восхищение не обязательно выказывать взорами. Пушкин предпочитал стихи, да и Петрарка тоже.
       - Извините, - покраснел Лапкин.
       Очень своевременно запел звонок, дав Егору повод выйти. Коммуналку решила посетить дама лет за пятьдесят. Она сохранила остатки красоты, а умение одеваться добавляло ей шарма. Серый свитерок с высоким горлом, белая ажурная шаль на плечах и волосы, высоко убранные под заколку - завершали благородный облик.
       - Мария Павловна Ершова, бывшая супруга Федора Николаевича. Разрешите войти?
       Егор сопроводил её к следователю. Кириллов посмотрел, как Лиза и Мария Павловна обнимались и расцеловывались, выслушал объяснение, мол, слишком поздно узнали о смерти Ершова, и сдался. Разрешил пока жить в этой комнате:
       - Но мне надо с вами поговорить. С каждой. По отдельности. Пока - пара общих вопросов. Елизавета Ильинична, как вы узнали о смерти дяди?
       - От Гриши, - сказочным голоском пояснила Лиза. - Мы в одном театре работаем. Он не знал, что я племянница, просто вернулся с похорон, стал рассказывать, назвал имя...
       - Если бы не он, - подтвердила Мария Павловна, - мы не узнали бы, что случилось. Видите ли, товарищ следователь, когда Федя запил горькую, я уехала к маме. Лиза ушла со мной, хотя мы и не родственники, а подросла, поступила в училище...
       Старший лейтенант юстиции нахмурился, раскрыл свою неизменную папку:
       - Узнали и узнали, допустим. А зачем приехали, гражданка Ершова?
       Бывшая жена Федора Николаевича ошарашила всех признанием, что намерена оставить комнату покойного за собой. Оказывается, два дня назад она стала погорелицей:
       - Пока я к Лизоньке в гости ездила, дом и сгорел. Полностью. У меня одежды и осталось, что в чемодане. Посмотрела на пепелище и поехала сюда. Зима, жить где-то надо, не по соседям скитаться же? Я из комнаты не выписывалась, вот паспорт, убедитесь. Простите, давление, мне нормопрессан принять надо. Тут графина нет?
       Пока Юрий Петрович проверял прописку, Мария Павловна открыла пузырёк, проглотила таблетку и запила водой, которую любезно принёc Егор. Кириллов вынул из своей папки какой-то рукописный листок:
       - Узнаёте? Я нашёл его в распечатке роли. На столе в гримёрке.
       - Моё согласие на развод. Федя собирался подать в суд, - подтвердила Мария Павловна, - а мне какой резон тащиться сюда ради формальности? Он обещал выслать. Только теперь это в прошлом. Я ему жена.
       В комнату вошёл Камов - красивый, как все опереточные герои-любовники:
       - Доброе утро. Мария Павловна, какими судьбами! Что за собрание, к чему я опоздал? - бодро поприветствовал он всех и демонстративно приложился к щёчке Лизы.
       - Гриша, - залилась краской смущения девушка, - не при всех!
       - Пусть знают, я тебя люблю.
       "Ой, трепло, - криво ухмыльнулся Лапкин, вспомнив недавний Гришкин перепихон с Кларой Никитиной, во время поминок. - Любит он, как же! Эх, Лиза, зачем ты в такого кобеля влюбилась?"
       Следователь призвал присутствующих не отвлекаться и показал пустой конверт с готической надписью. Племянница и вдова Ершова отделались пожиманием плеч. Камов повертел листок в руке, вслух прочёл:
       - Инюрколлегия? А когда он это письмо получил? Два месяца назад, заказным... Ну, даже не знаю. О чём оно?
       Следователь отвечать не стал, убрал документы в папку, захватил фотоальбом и назначил женщинам разное время встречи в следственном отделении. Затем ушёл в комнату Камова, чтобы задать вопросы тому. Егор решил дождаться окончания допроса и кое-что выяснить у Юры, но мобильник тоненьким голосочком напомнил: пора на работу.

    *

       По театральной трансляции прозвучал голос Камова:
       - Дорогие коллеги! Прошу всех задержаться после спектакля. Ненадолго. На мой прощальный банкет. Жду вас в театральном буфете.
       Потом Гришка промчался по гримуборным, предупредил каждого и каждую, что это очень важно. Народ заинтересовался, и вечером в буфет заглянули все. Фуршетный стол выглядел скромно, но спиртное впечатляло - ассортимент был рассчитан на любые вкусы. Вина белые, красные, сухие и сладкие, ликёры, вермуты и сорокаградусные напитки, а для понтовитых - стояла текила с солью, лимоном, и другие модные жидкости.
       Технический персонал попрощался с Камовым раритетными гранёными стаканами, до ободков налитыми "Путинкой". Электрик, как техническая аристократия, отличился - развел виски газировкой. Егор плеснул себе пепси, чокнулся с Глебом, который тоже пришёл по Гришкиному приглашению.
       - Выпей нормально, по-взрослому, - проглотив водку, укорил Лапкина программист, - что ты, как баба? Не пьешь, не куришь.
       - На фига мне градусы, - отшутился рабочий сцены, приканчивая бутерброд с колбасой, - своей дури хватает.
       Появились главный и второй режиссеры. Гриша просиял, окликнул Лизу, которая под присмотром Марии Павловны восторженно болтала с заслуженным актером.
       - Позвольте представить мою невесту. Елизавета Ильинична Ершова. Запомните это имя, - патетически воскликнул Камов, обращаясь ко всем присутствующим, - скоро она вас очень удивит!
       Народ вежливо похлопал, кто-то крикнул:
       - Горько! - но Лиза засмущалась, и поцелуй не состоялся.
       Трудящийся люд сосредоточился на выпивке. Блеснув умением смешивать виски и содовую, электрик демонстрировал осветителю способ употребления текилы. Оказалось, что лимон и соль применены неправильно, что вызвало протест Глеба. Во избежание конфликта Егор вмешался, представил соседа по коммуналке.
       - Тоже Ершов? Развелось вас, - удивился электрик, - хоть дустом трави.
       - Как это, развелось?
       Глеб обиделся, стал доказывать, что подлинный Ершов - как раз он, все другие могут отдыхать. Осветитель потребовал доказательств, налил стакан до краёв:
       - Федор Николаевич был настоящий. Он мог, разом. Тебе слабо?
       Тем временем режиссеры удалились. Усталые актеры ещё выпили с Гришкой, потоптались из вежливости и тоже слиняли. Допив водку, ушёл техперсонал. Глеб так набрался, доказывая свою настоящесть, что почти ничего не соображал, только бормотал, что он и есть Ершов. Егор усадил его к разграбленному фуршетному столу, сам взялся помогать буфетчице, расставлять столики на места.
       Лиза и Мария Павловна сносили Грише недопитые бутылки. Тот закупоривал их, составлял в коробки. Когда задремавший Глеб свалился на пол, почти трезвый Камов огорчился:
       - Ни хрена, набрался. И как он домой?
       - Надо проводить, - предложила Лиза. - Правда, нам в гостиницу, но что делать, довезём. Да, Гришенька?
       - Да ладно, я закончу, на трамвае доедем, - успокоил её Лапкин. - Нам же вместе.
       Вмешалась Мария Павловна:
       - Не надо! Мы вас до гостиницы добросим, оттуда ближе.
       Понимая, что все в машину не войдут, Лапкин промолчал. Он сам на халявную попутку не рассчитывал. Вот если пьяного в дым парня заберут - это славно! Не придётся волочь на себе.
       Пока Гриша ждал заказанное такси, стоя на крыльце, Егор взбодрил Глеба. Программист ожил, снова завёл песню о себе, настоящем Ершове. Буфетчица закрыла дверь, опечатала и распрощалась. Компания тоже вышла на крыльцо, но такси задерживалось. Ёжась от морозного ветра, Мария Павловна забеспокоилась:
       - Не простыть бы!
       Все вернулись в фойе, наблюдая за дорогой через окно. Облегчённо вздохнув, вдова присела на кушетку, потёрла виски. Под скупым верхним светом её лицо утратило очарование, проявились мешки под глазами, прорисовались морщины. Она полезла в сумочку, достала флакон с лекарством, выронила. Приткнув Глеба на подоконник и пренебрегая бормотанием о грядущем богатстве, Егор ногой остановил белый цилиндрик, поднял, открыл. Мария Павловна вытряхнула таблетку в ладонь, зажала в губах, вынула из сумки бутылочку, запила.
       - Опять давление?
       - Ой, Егор, у меня всегда повышенное, а тут столько волнений. Молодым хорошо, вас ничто не берёт. А я глотка шампанского не могу себе позволить.
       Он спросил у вдовы Ершова о причинах её трезвости. Мария Павловна ответил странно:
       - Почему, почему... По кочану! Лекарство потому что. О, такси!
       Сторожиха театра вышла проводить их, и вдруг ойкнула:
       - Егорушка, задвижка отпала. Почини, голубчик!
       Даже на первый взгляд - ремонт требовал не одну минуту. Усадив Глеба в машину, Лапкин помахал всем и отправился за отверткой и шурупами. Спустя полчаса, чтобы не заколеть в пиджачке, он не шёл, а бежал и оскальзывался на застывших лужах - настолько ядрёный морозец рухнул на город.

    *

       После утренней пробежки Егор отснял панораму города с трубы, принял душ, и тут звонок сообщил о визитёре. Гектор направился к двери, сигналя хозяину высоко поднятым хвостом: там знакомый. Да, пришёл старший лейтенант юстиции Кириллов, но он поздоровался сухо, и Лапкин встревожился:
       - Что-то случилось?
       - Глеб Ершов скончался.
       - Как?
       - Ночью. От переохлаждения. Гражданин Лапкин, давайте по порядку. Вы когда его последний раз видели?
       Егор оскорбился. Даже без учёта давнего знакомства, следователь не имел права унижать его, почти частного детектива, вульгарным подозрением. А чем другим можно объяснить холодный тон и обращение на "вы"? Егор принципиально не стал принимать ответную позу и корчить рожи - спросил прямо, нелицеприятно:
       - Тебе не стыдно, Юра? Я - и подозреваемый?
       Старший лейтенант передёрнул плечами, словно сбрасывал снег с погон:
       - Наши отношения отставьте в сторону. Отвечайте на вопросы. Когда видели его в последний раз?
       Лапкин рассказал о фуршете. В картинках, со смаком обрисовал, как тот Ершов доказывал свою "настоящесть" осветителю. А когда Юра перевернул очередную страницу, чтобы продолжить протокол, Егор скромно закончил повествование:
       - Помог усадить Глеба в такси, заказанное Камовым, и остался в театре. Всё.
       - То есть как - остался? Ты же ночевал здесь?
       - На вы, пожалуйста, - это замечание прозвучало классно, следователь аж передёрнулся от жирно подчёркнутого "Вы", - а где я ночевал, вас не касается. Ершова я больше не видел. Ещё вопросы есть?
       Юра усовестился, сменил тон:
       - Егор, ты пойми, вторая смерть подряд! А нас учили, что в большинстве случаев убийца находится в ближайшем окружении. Член семьи, друг, сосед, коллега. И что, я должен для тебя исключение делать?
       - Конечно! Не исключение, а другое отношение! Трудно было с порога сказать - черт, дьявол, я должен тебя допросить? Не потому, что подозреваю, а так надо по инструкции. Всё, я бы понял! А ты? - и Егор сокрушённо передразнил приятеля. - Гражданин Лапкин, давайте по порядку.
       Они помирились, попили чаю, бескорыстно обменявшись сведениями. Следователь узнал, кто и где стоял в буфете, что говорили, когда ушли. А последний час, вплоть до посадки в такси, Юра оформил в виде таблицы. Будущий частный детектив тоже записал в блокнот - почему не перенять хорошую привычку? - как ранние собачники нашли Глеба, который свернулся калачиком, но уже не дышал.
       - Вскрытие проведут, скажу, что нашли, - пообещал старший лейтенант, - пока только известно, что его не били. Всего лишь на виске, кстати, левом, ссадина. И обломок бетона, на полкило, со следами крови, рядышком. Может, разок ударили. Или сам упал, много ли пьяному надо? Там ещё следы есть, но по делу или нет - эксперты сомневаются. Собрали всё, что поблизости валялось - авторучка, ржавый ключ, газета, варежка, окурки...
       После чая они осмотрели комнату второго Ершова. На этот раз Кириллов открыл дверь, не разыскивая дубликат под счетчиками - связку ключей, как и бумажник, нашли в карманах Глеба.
       - Значит, не грабили.
       Егор сделал вывод, но тотчас устыдился. Чего воздух зря сотрясать? И так понятно, без озвучивания. Хорошо, Юра не обратил внимания. Как и в комнате Федора, он остановился на пороге, сделал несколько снимков мобильником, потом методично осмотрел пол. Комната выглядела холостяцки запущенной. Батарея пивных и винных бутылок под столом, стопка свежих маек и рубах на полках шкафа, носки, трусы и джинсы. Из нижнего ящика вырвалась вонь грязного белья и носков.
       Поспешно задвинув его, сыщики обратились к столу. Ноутбук, десяток папок, пара книжек. Внимание Юры привлёкло вскрытое письмо:
       - Опа! Глянь, Егор.
       Лапкин повертел роскошный бланк с десятком строк, вспоминая недавний визит почтальона. Да, сосед получил похожий конверт пару дней назад. Кто бы мог подумать, что в нём пришла такая важная информация! Инюрколлегия уважительно сообщала Глебу Ильичу Ершову, что возвращает копии присланных документов о родстве с дядей, Фёдором Николаевичем Ершовым, потому что их следует заверить печатями и апостилем краевого управления Загса.

    *

       Провожая Юру, Егор спросил:
       - Ты сейчас кого допрашивать будешь? Лизу с Гришкой?
       Старший лейтенант не успел ответить. Скрежетнул и щёлкнул замок. Дверь отворилась, впуская Марию Павловну.
       - Доброе утро и вам, молодые люди, - вернула она приветствия, улыбаясь и протирая запотевшие с мороза очки.
       - Как удачно, - обрадовался Кириллов, - вы мне и нужны! Товарищ Лапкин, до свидания, спасибо за помощь.
       Так он дал понять Егору, что допрос вдовы проведёт без свидетелей и помощников, но при этом заговорщицки подмигнул, мол, мы с тобой почти коллеги. Всё равно, настроение испортилось. Даже приставания Гектора, который почуял состояние хозяина и тёрся о ноги усердно, едва не сдвигая с места - не помогли.
       "Мог бы и взять на допрос, - мысленно укорил приятеля Егор, - что тебе, жалко, если я узнаю про Глеба?"
       Голоса Марии Павловны и Кириллова едва слышались - полкирпича и два слоя штукатурки заметно ослабляли звуки. Но возле компьютера, за столом, громкость оказалась выше, удалось разобрать: "... выпили на посошок..." Это было невыносимо! Лапкин приник ухом к стене - не помогло. А звук шёл снизу, совершенно ощутимо. Отодвинув стул и стол, почти частный детектив приблизил ухо к розетке, в которой торчал разветвитель с проводами.
       Да!
       Разговор доносился отчётливо, видимо, следователь и вдова сидели за столом, где Ершовскую розетку маскировала настольная лампа. Безрассудно выдернув свой разветвитель, Егор схватил пластмассовую конфетницу, опорожнил прямо на пол и приложил к стене. Теперь все звуки, идущие с той стороны через дыру в стене, собрались в одном месте. Осталось только дотянуться до бумаги с ручкой, плотно прижать ухо и сесть поудобнее:
       - ...пьянее пьяного. Я сто раз пожалела, что мы его взяли, - жаловалась вдова. - Он Лизе сказал, что та зря за Гришу собралась, что надо за него, Глеба Ершова, выходить. Дескать, он наследство скоро получит и уедет отсюда в Швецию. Гриша его одёрнул, но толку-то? Пока ехали, он терпел, а когда вышел, отвел Глеба в сторонку и поговорил...
       - Минутку, - Юрий Петрович прервал монолог, - они подрались, что ли?
       - Нет, но Гриша резко очень потряс его за грудки. Потом расспрашивал, потом засмеялся, обнял. По-моему, они помирились. Говорю же, зашли в номер, сели за стол, выпили...
       - И что вы с ним распивали?
       Вдова выразительно вздохнула:
       - Мне нельзя, нормопрессан со спиртным не сочетается. Я сразу легла на диван, каптоприл под язык и почти отключилась. А они посидели, не знаю, как долго. Гриша парень экономный, недопитое забрал с собой. Я слышала, как на посошок...
       - Точное время не помните? Понимаю, не до того... Ладно, - голос следователя внезапно окреп, зазвучал жёстко. - Мария Павловна, вы были раньше знакомы с Глебом Ершовым? Нет? А сколько лет прожили с Федором Николаевичем? Двадцать...
       Вдова отвечала на вопросы с интонацией недоумения. Егор даже представлял, как вздымаются её брови, лоб собирается складками, глаза раскрываются всё шире, пока удивление не прорвалось:
       - Вы можете по-человечески спрашивать? Знаете, ваш мерлезонский балет выглядит очень примитивно! Что именно я не так сказала? Где соврала?
       - О Глебе. Он мог не знать вас, допускаю. Но чтобы Федор Николаевич ни разу за двадцать лет не сказал о племяннике?
       - Племянник? Вы бредите!
       Судя по грохоту, Мария Павловна встала так стремительно, что свалила стул.
       - У Фединой сестры был единственный ребенок! И это - Лиза! Ой, дайте мне воды... Скорую вызовите...
       Егор вскочил, рассыпав листы, где записывал подслушанное. Когда он вбежал в комнату Федора Ершова, следователь уже диктовал диспетчеру адрес. Вдова полулежала на диване, стиснув виски и глухо постанывая. Горестно заломленные брови, страдальческие складки говорили о боли не так явно, как слёзы в уголках крепко зажмуренных глаз.
       - Может, лекарство?
       - Егор, в кармашке сумки, каптоприл... - почти шёпотом согласилась Мария Павловна.
       Белый пластиковый флакон она отвергла:
       - Не то. В упаковке, начатый стандарт... И воду, горячую, в тазик... Для ног...
       Следователь вывернул содержимое сумки на стол, нашёл серебристую пластину, выдавил таблетку на ладонь. Пока вдова катала лекарство во рту, Егор усадил её, разул, обложил подушками, наполнил таз теплой водой и подливал кипяток, пока та не взмолилась:
       - Довольно, сваришь! Уже легче...
       Фельдшер скорой похвалил рвение Лапкина, замерил давление, вкатил укол, снова замерил, оставил бумажку о вызове и отбыл. Мария Павловна задремала сидя. Мобильник деликатно напомнил Егору: "пора на работу". Кириллов спохватился, вернул на стол аннотацию к таблеткам, которую читал, убивая время:
       - Мне тоже пора, - и шепнул приятелю, прикрывая за собой дверь, - приглядеть бы за старушкой. Сможешь?
       - Нет. Лизу направь. Ты же к ней? Вот и скажи, она мигом примчится.
       Сыщики вместе вышли на улицу, белую от первого снега. На углу, после рукопожатия, Егор спросил:
       - Ты сможешь выяснить, кто из них настоящий племянник? Или они оба?
       Юра фыркнул:
       - Бразильский сериал, одно слово!

    *

       В три часа вахтерша позвала Егора к телефону. Мужской голос представился капитаном полиции Чепуровым и предложил гражданину Лапкину явиться в криминальную полицию. Пришлось идти, пообещав помрежу немедленно вернуться. На вахте Егора пропустили сразу, едва он предъявил паспорт и сказал к кому. Чепуров хмуро поздоровался, объявил:
       - Идём пальчики откатывать. Знаю, твои отпечатки в базе есть, но надо новые сделать.
       Перемазавшись мастикой, Лапкин оттиснул все пальцы, отмыл руки, постучал к оперативнику:
       - Я свободен?
       - Нет, задержан. Тебя следователь ждёт.
       Старший лейтенант Кириллов сухо поздоровался и предложил присесть. Егор гневно ответил:
       - Виделись. Это что, развлекуха - дважды в день на меня наезжать?
       - Выбирайте выражения, гражданин Лапкин. Вам знакомо это лекарство?
       Егор узнал "Нормопрессан", который принимала вдова Ершова.
       - Значит, подтверждаете, - отметил в протоколе следователь. - Когда вы его использовали, как? Расскажите подробно.
       - Кстати, ты сам флакон в руках крутил, пока я с Ершовой отваживался, - укорил его Лапкин. - Сегодня. Или у тебя не только совесть, но и память отшибло?
       Юрий Петрович не дрогнул под упрёком, удержал тот же беспристрастный тон, пояснил:
       - Это другой. Его нашли в чемодане Елизаветы Ильиничны Ершовой. В нём клофелин, которым отравлен Глеб Ильич Ершов. На пустой бутылке от водки, кстати, есть ваши отпечатки. Так что, будем говорить или продолжим запираться?
       Ответ ему не понравился - воспитанники интерната (в просторечии "детдомовцы") умеют выразительно матюгаться. Через минуту, вряд ли больше, Егора Лапкина закрыли в клетке, чтобы вечером отвезти в изолятор.
       Второй раз в жизни он сидел за решёткой. И опять безвинно. А в ушах звучал донельзя глупый вопрос следователя Юрия Петровича Кириллова, старшего лейтенанта юстиции: "Зачем вы отравили Глеба Ершова?"

    *

       Утром Егора снова доставили в следственное отделение. Кабинет Кириллова был приоткрыт, и, пока конвоир усаживал Лапкина и стучался, в коридор вылетели интересные фразы:
       - ... сгорели в доме Марии Ершовой, - тягуче докладывал мужчина, судя по голосу, опер Чепуров, - а паспорт Лиза получала на основании копии свидетельства о рождении. Выписку я взял, смотрите.
       - Справка, это не документ, - разочарованно протянул голос Юры, после паузы продолжил тише. - Сравните, вот. Я запросил в краевом Загсе. Глеб, действительно, его племянник, - и громко ответил на стук в дверь. - Да, войдите!
       Конвоир пропустил Егора вперед, доложил и повернулся к выходу. Оперативник, успевший пересесть в угол кабинета, напомнил Кириллову:
       - Наручники...
       - Да-да, снимите! - Приказал следователь. - Свободны. Я его отпускаю.
       Потирая запястья, Егор присел. Чепуров бесстрастно смотрел на него. Выслушав упрёк, мол, арестовываете невиновных, полуприкрыл глаза и выговорил:
       - Вини себя, сыщик. Лапать не надо что попало. Не наследил бы, и вопроса не возникло. Тебе в прошлый раз было сказано. Память слабеет? Пей йод. Товарищ следователь, я пойду.
       Оставшись наедине, бывшие приятели молчали. Долго. Лапкин считал себя несправедливо наказанным, хотя внутренне соглашался с Юрой - подозрение в соучастии выглядело весомо. Кириллов признавал себя неправым лишь в выборе меры пресечения. Но Егор так глупо и дерзко себя вёл, что сам напросился.
       Трудно человеку, если червь раскаяния точит, а самолюбие - сопротивляется и мешает честному признанию. Вот оба и молчали, не зная, что сначала ляпнуть: " Я неправ, но ..." или "Ты неправ, но..." Так минула минута, другая.
       Муха, уцелевшая в тепле следственного отделения, села на стол между парнями. Оба одновременно приготовили правые руки для ловли наглючки. В таких ситуациях всё зависит от скорости ладони и расстояния до крылатой цели. Придвинуть руку, даже медленно и осторожно, не так-то просто, а вот ждать, когда жертва сама подбежит - оптимальное решение. Сейчас всё решал случай.
       Почистив крылья и голову, муха проверила хоботком стол, признала несъедобным и побрела в сторону Егора. Юра убрал ладонь со стола, слегка развёл обе в жесте разочарования и покорности судьбе. Недавний арестант стремительно поймал добычу, послушал жалобное жужжание, открыл форточку, выставил руку по локоть и разжал кулак.
       - Замерзнет, - осудил Юра.
       - Зато на свободе. И давить не пришлось, руки чистые...
       - ...холодная голова и горячее сердце. Дзержинский был бы доволен, - не оборачиваясь, большим пальцем показал за спину следователь.
       Егор скептически посмотрел на поясной портрет измождённого Феликса Эдмундовича, который из-за бородки выглядел, скорее, врачом, чем предводителем чекистов. С ним спорить не хотелось - разница в возрасте и в жизненном опыте, как ты ни будь начитан, все равно скажется. Но с ровесником Юрием Кирилловым обсудить кое-какие вопросы стоило, непременно!
       - Можешь сказать, что произошло? Честно, без утайки?
       - В крови Камова тоже найдены следы клофелина. Он что, дурак, травить себя? Ему наливали наравне с Глебом. Понял? Поэтому Мария Павловна и Елизавета Ершовы арестованы по подозрению в убийстве.
       Лапкин вздохнул и поведал следователю выстраданное знание:
       - Ты всегда торопишься. А сначала надо подумать. Как делаю я. Силлогизмы выглядят примитивно, зато позволяют осмыслить всё что угодно. Давай вместе твои выводы проверим?
       - Нечего проверять. Смотри: на бутылке ядовитой водки отметилась Лиза. Она не отрицает, что наливала парням.
       - Юра, не спеши. Откуда клофелин? Что, его так легко найти?
       Кириллов свысока посмотрел на приятеля, с оттенком сожаления даже, как на дебила. Не будь он хорошим знакомым, Лапкин сейчас бы кинулся в драку, отстаивая своё реноме, но буянить в следственном отделении, где тебя только что освободили из-под стражи? Пришлось проглотить обиду.
       - Нормопрессан, что пьёт вдова, это он. И вообще, Егор, ты не знаешь, а Мария и Лиза обращались к нотариусу по поводу открытия наследства, вроде бы, комнаты Ершова. На самом-то деле, Федор Николаевич оказался последним в роду Шернваль-Валленов. Портрет барышни помнишь, выпускница Смольного института благородных девиц? Его бабушка, - Юра перекинул несколько страниц дела, зачитал пару английских предложений и перевёл. - Внучатый племянник скончался в Австрии, там пятнадцать миллионов евро и завод ...
       Егор утратил дар речи. Попробовал бы кто на его месте остаться невозмутимым! Когда хорошо знакомый человек, пропойца, и оказывается потомком аристократического рода, чуть ли не бароном - ещё полбеды. Но нищий актеришка, на которого сваливается баснословное богатство - уже перебор!
       "Вот тебе и Альфред Дулиттл, вот тебе и бомжеватый Ершов... Кто бы мог подумать! Почему же он ничего не сказал о наследстве? У Федора живая вода во рту не удержится, а такой новостью он непременно поделился бы, хотя бы с нами, соседями... Стоп. С соседями? Стоп-стоп-стоп! Он выпивал с Глебом и Гришкой. Это могли знать... Да что могли - знали, конечно. И вполне могли его убить!"
       Озарение пришло мгновенно, волной, и оказалось таким сильным, что Егор не усидел. Он вскочил, подбежал к тому окну, куда выпустил муху, прижался лбом к стеклу, чтобы остудить голову, где кипели потрясающие, гениальные догадки:
       - Юра, слушай, как всё было. Гришка, Глеб и Федор выпивали, как обычно. Тут Федору принесли письмо о наследстве, он его отложил, не читая. Или прочёл, принял за шутку. Короче, не придал значения. А вот собутыльники, Гришка и Глеб, заинтересовались. Они...
       - Да, я тоже так подумал, - следователь перебил приятеля, заспешил, высказывая собственный взгляд на события, - когда соотнес убийство с появлением Камова на премьере. Зачем приезжать, если он перешёл на работу в Новокузнецк? Чтобы убить старика!

    *

       Читатель, который обожает романы Агаты Кристи, пришёл бы в восторг, услышав такой диалог. О да, завершающий рассказ гениального сыщика всегда расставляет персонажей по местам, реконструирует ход событий до мельчайших подробностей и отвечает на все вопросы! Благодарному читателю совсем не обидно признать собственную наивность, ведь он один на один с книгой.
       Совсем другое дело, когда посреди чтения другой любитель детективов спросит с подначкой: "Ну, и кто убийца?" Ты непременно попадешь пальцем в небо, и, чтобы отстоять реноме, найдёшь в системе доказательств и толкований множество авторских подтасовок, нелогичностей и натяжек.
       Сейчас, в кабинете, следователь Кириллов и независимый, почти частный, почти сыщик Лапкин - отвечали на сакраментальный вопрос. Они спешили, перебивали друг друга, подмечая лакуны в чужой версии и тотчас заполняя их своими, более верными - в чём не сомневались - соображениями.
       - Глебу это не нужно, - возразил сыщик, - он шёл другим путём. Проверил данные Фёдора. Влёгкую, потому что архивом Загса занимался. Узнал, что Ершов ему - родной дядя. Подал документы...
       - Не туда смотришь. Гришке, и убивать ради Глеба? Тот же его кинет, едва наследство получит. Нет, тут все гораздо проще! Камов в Новокузнецке столкнулся с Лизой. Ершова? Сирота? Класс! Готовая наследница! Осталось уговорить и подделать документы. Вдова Ершова тоже вошла в дело. Вот тогда он приехал, убил Фёдора, выкрал нужные фото из его альбома, и...
       Лапкин покачал головой:
       - Как он докажет родство Лизы с Фёдором? Документов нет, я же слышал Чепурова. Незачем огород городить. Он же не дурак, Гришка.
       - Именно что дурак! Когда Глеб по пьяной лавочке сболтнул, что племяш покойного, Лиза и Мария поняли, что дело плохо. И решили одним ударом избавиться от двоих. Усадили Гришку за стол, заставили пить с Глебом, траванули того и отпустили замерзать. Откуда им знать, что программист подсуетился, отослал документы о родстве? Я с нотариусом потолковал, выяснил - у Лизы был шанс, потому что при отсутствии прямых доказательств родства принимают косвенные, а также свидетельства третьих лиц. Например, нашей вдовы, которая о Глебе, якобы, ничего не слышала. И это за двадцать лет совместной жизни с Федором?
       - Но фотографий Глеба в альбоме нет! И у Глеба нет!
       - Верно, - следователь торжествующе хлопнул Егора по плечу, - тут ты на сто процентов прав! Сам же показал мне страницу, из которой эти фото и вынуты. Если были. Глеб мог, действительно, не знать о дяде. Мало ли какие у матери отношения с Федором.
       - Юра! Это всё надо проверить! Слабо верится, что племянник не знал о дяде. Где он раньше жил? Наведи справки. Вдруг...
       - Сейчас, всё брошу и побегу! Егор, мне наследство по фигу, пусть копают нотариусы, которые Ершова искали. Моё дело - убийства, и я их раскрыл! Всё сходится. Гришка убил Фёдора, а женщины убили Глеба и подставили Гришку. На фига мне Глеба проверять?
       Старший лейтенант сиял. Он гордился собой. Наверно, справедливо. Факты и логика были за него. Действительно, в таком раскладе мотивы первого и второго убийства выглядели убедительно.
       - Они ушли в глухую несознанку, но, ничего, посидят, - Юра опять торжествующие улыбнулся, с уверенностью подчеркнул, - дозреют, расколются.
       Лапкин молчал, завидуя приятелю и перемалывая обиду на очередную несправедливость жизни. Ещё бы, следователю гораздо легче строить версии! На него работают эксперты, ему обязаны отвечать все, кого он спросит, от нотариуса до паспортистки сельского района! Где частному сыщику состязаться с такой солидной фигурой, как Юрий Петрович Кириллов? И всё же - чуть не насмерть придавленное грудой фактов - сомнение в верности Юриной версии теплилось и диктовало линию поведения:
       - Помнишь, ты сказал, что Глеб не знал о дяде, как в бразильском мыле. А если всё не так, если Лиза - племянница, если Мария Павловна сказала правду? Если это лишь совпадение, и Глеб - не наследник?
       - Говорю же, проверил, - сердито, без улыбки ответил приятель, как придурку, когда нет желания, а приходится втолковывать очевидное. - Документы Глеба - подлинные. А у Лизы их нет. Понимаешь, поселок, где они родились, давно затоплен водохранилищем, куда делись те архивы - никто не знает. Оригинала нет вовсе, а копия свидетельства о рождении сгорела в доме вдовы Ершовой. Я запросил краевой ЗАГС. На, читай, - он раскрыл пухлый скоросшиватель, подвинул Егору и добавил грустно. - Думаешь, приятно красивую девушку сажать в тюрьму?
       Первая справка, точнее - выписка из паспортного стола - гласила, что паспорт Елизавете Ершовой выдан на основании копии свидетельства о рождении, номер такой-то. Другая сообщала о рождении в 1924 году Ершова Николая Николаевича от Демидовой-Ершовой Фелицаты Филипповны. Другие - о Фёдоре Николаевиче, пятьдесят второго года, Анне, шестьдесят пятого и Глебе, урожденном Ершове. Эта, последняя справка, выглядела распечаткой скана со свидетельства о рождении Глеба - под тем же номером, что и в справке о выдаче паспорта Лизе.
       - Видишь? Сейчас не установить, почему произошла путаница. Или подчистка. Но в любом случае Лиза не родня Фёдору. Максимум, однофамилица. Какой смысл рыть глубже?

    *

       После дружеского рукопожатия торжествующий следователь и удручённый сыщик расстались. Бредя через парк, Лапкин не смотрел по сторонам, он прокручивал в мыслях всё, что знал о двух убитых Ершовых. Шок прошёл, версия официального следствия уже не казалась настолько убедительной, как в первые мгновения. Что-то где-то не стыковалось, но на ходу разобраться в такой мешанине Егор не мог. Ему требовались помощь, листок бумаги с карандашом и методика "как рассуждал Шульц". А вот идти на работу - не хотелось. Да и толку-то? Он не артист, без него вчера обошлись, обойдутся и сегодня.
       Тёмный комочек подбежал, звонко тявкнул, требуя внимания. Пришлось присесть, погладить:
       - Барон? Здравствуй, собакин! Где хозяйка? - и распрямиться, чтобы поприветствовать её. - Тоня, добрый день. Давно гуляете?
       - Егорка, привет! Ты спешишь? А то посмотрел бы, как наши успехи...
       Лучшее средство для избавления от навязчивых мыслей - общение с животными. Особенно, дрессура. Хочешь, не хочешь, а думать станешь о собаке. Егор увлёкся работой с Бароном, который повзрослел или поумнел за минувшую неделю, но делал потрясающие успехи, причём без подкормки, за ласку и доброе слово. "Ко мне", "сидеть", "вперёд" - выполнялись безукоризненно, лишь барьер немчику не удавалось взять, даже нижняя доска оказалась слишком высокой. Досыта набегавшись, Барон в изнеможении пал на снег.
       - Простынешь, - укорил его дрессировщик, подхватил рукой под животик и умостил на руках.
       - Он тяжёленький, - предостерегла Тоня, пряча озябшие руки в карманы, - а ко мне далеко. Умаешься.
       - Ничего. Слушай, пошли ко мне домой. А то я у тебя был, а ты даже не знаешь, где я живу.
       Егор сказал это, не задумываясь, но потом осознал, что именно ляпнул, и жар ударил в лицо. Камов часто приводил к себе девушек, и только для одного-единственного занятия. Что, если Тоня примет его, Лапкина, за бабника?
       Паника, так можно назвать состояние, в которое Егор впал, ожидая ответа. Меньшее, что он ожидал - оплеуха. Худшее - презрительный взгляд и разлука навсегда. Но всё пошло против ожиданий.
       - Ладно, - согласилась Тоня, - покажешь мейн-куна. Я живых не видела, только в сети и на фотках. Говорят, они громадные?
       - Гектор? Не взвешивал, но больше десяти, точно. Он, знаешь, сам ко мне пришёл! Нет, не покупал, такие - офигеть, сколько стоят. Так вот, когда я следил за одним бандитом, Гектор запрыгнул ко мне на ветку с забора...
       Они быстро дошли, сняли верхнюю одежду, закрыли за собой дверь - и ничего страшного не произошло. Тоня вела себя, как обычно, без стеснения или испуга. Мейн-куна стала тискать прямо у порога, опустившись перед ним на колени, что тому очень понравилось. Потом осмотрела комнату Лапкина, раскритиковала спартанскую обстановку, потребовала в ближайшие дни вместе сходить в магазин на шторами и накидкой на кровать. Затем ей захотелось чаю, что повлекло критику кухни и содержимого холодильника.
       Вопреки ожиданиям, Гектор и Барон быстро нашли общий язык. Здоровенный котяра воспринял немчика, как живую игрушку, с удовольствием трогал, шлёпал и сваливал лапищей, а то ложился и позволял щенку прихватывать свои уши, цапать за бок, за горло. Пару раз вскакивал, распластывал Барона, садился сверху, но тот не сдавался, выкарабкивался из-под мохнатой туши и храбро нападал на хвост. Пока они бегали по комнате, коридору и кухне, Егор рассказывал Тоне про убийства Фёдора и Глеба.
       - ...и всё, Юра - как спятил. Я ему - проверь по месту жительства Глеба, а он - на фига, если архив дал исчерпывающую справку. Меня даже не слышит...
       - Ему приказали, наверное, так поступить. Не будет же он оправдываться перед тобой? По поводу Лизы - можно поискать в других местах. В КГБ, конечно, не пустят. А личное дело давно умершего офицера из армейского архива - вполне дадут посмотреть. Отец Фёдора где служил?
       - Капитан, внутренние войска, лагеря охраняли. На обороте последней фотки написано "Красный Лог". Так тот посёлок давно затоплен...
       - Ого, тогда сложнее, - огорчилась Тоня. - Это не армия. И не милиция, у них только служащие системы исполнения наказаний. Про конвойные войска, знаешь, куда надо? К правозащитникам, "архипелаг Гулаг". Те мстительные, как Солженицын, на всех досье ведут.
       Разговор тёк сам собой. Слушая историю двух смертей, девушка поглядывала на Егора с уважением, и ему стало неловко, будто присвоил чужую репутацию.
       - Я начинающий, не особо крутой детектив. Конечно, литературы прочёл много, историю и теорию сыска знаю, закон изучил. Вот, три толстенных папки, - рука указала на полку у компьютера, - распечатал, чтобы под рукой было. Но толку мало. Связи нужны, особенно, в полиции, следственном комитете. Ну, и по мелочам, в фирмах. Сотовой связи, телефонной... Интернет можно прочёсывать - так времени нет!
       - Егорка, возьми меня помощницей?
       - Ты же работаешь?
       - Ну и что? Мне когда делать нечего, я по сети лажу, читаю или чатюсь с тоски. Если надо где порыться, звякни, дай задание, а?
       На том они и договорились. Гектор с сожалением отпустил Барона, который сладко спал в его объятьях. Выйдя на снежок, немчик долго прудил, потом стал тужиться. Люди не мешали щенку, они рассматривали трубу котельной.
       - На той площадке я ставлю аппарат, делаю половину панорамы, потом перехожу на другую сторону и доснимаю. Дома совмещаю, и в сеть.
       - Здорово. Я смотрела за год, так заметно - дома строятся. И мост, как живой, растёт. Ты что, потерял что-то?
       Лапкин ногой распинывал неглубокий снег на газоне. Он вспомнил, что Камов недавно выкинул какой-то предмет. Из окна тот должен был упасть примерно сюда. Дворник зимой снег с газона не убирал, так что шансы найти улику - Егор в том не сомневался, нужные вещи никто не выкидывает! - выглядели значительными.
       - Здесь должна лежать небольшая хреновинка, - пояснил он. - Поищем?
       Барон прокакался, презрительно загрёб лапами последствия хорошей кормёжки. Тоня поморщилась, веточкой закатила "последствия" в пакетик, завернула и сунула в ближайшую урну. Затем вместе со щенком присоединилась к поискам. И неизвестный предмет тотчас нашёлся! Два.
       Первый, полупустая баночка с надписью "Клофелин" - особого интереса не вызвала, а вот второй - связка из трёх ключей на кольце массивного круглого брелка - да. Егор отстранил любопытного Барона, вынул авторучку и бережно поднял находку на обозрение:
       - Знаешь, что это? Ключи Фёдора Николаевича Ершова. С раскладным стаканом. Вот и улика. Теперь нет сомнения, что его убил Камов. Как бы иначе связка попала к нему?
       Тоня помогла расправить пакетик, который давно лежал в кармане сыщика. На всякий случай. Сегодня он пакетику и представился. Ключи с брелком аккуратно улеглись в него вместе с пустым флаконом от лекарства.
       - Спасибо. Вы с Бароном мне помогли, - Егор шутливо похвалил Тоню и только сейчас заметил, что она опять спрятала озябшие руки в карманы куртки. - Где перчатки? У меня забыла?
       - Нет, потеряла одну. Прошлой ночью у Барона животик прихватило, пришлось выйти, вот где-то и обронила. Завтра куплю новые.

    *

       Егор примчался к зданию, где размещалось предварительное следствие, и заявил, что ему необходимо сообщить нечто важное Кириллову. После короткого разговора по внутреннему телефону его зарегистрировали и пропустили. По сравнению с первым разом, когда он попал сюда в качестве арестованного, процедура заняла много больше времени. У лифта толпилось человек десять - две загрузки, как минимум - так что ждать не было резона.
       Лапкин взбежал по лестнице на третий этаж, обогнул нелегальных курильщиков, строго высказав претензию за нарушение закона, и привёл себя в порядок. Для предстоящего разговора следовало выглядеть безукоризненно. Зеркала, чтобы проверить внешний вид, естественно, в коридоре такого служебного здания быть не могло, но руки помогли выровнять галстук, пригладить растрепанные волосы. Расстегнув пальто и держа шапку в руках, Егор постучал в дверь.
       - Войдите. Здравствуйте, Лапкин. Присаживайтесь.
       Юрий Петрович смотрел сурово. И выглядел то ли расстроенным, то ли невыспавшимся. Теням под глазами позавидовали бы многие актрисы, изводящие разноцветный грим ради эффекта "глубины". Но плечи под погонами были расправлены, сидел он прямо и голову держал высоко, как подобает уверенному в своей правоте человеку. Лапкин ожидал иного, поэтому решил уточнить:
       - Ты понял, что Лиза и Мария Павловна не виноваты?
       - Гражданин Лапкин, вы хотели сделать заявление по существу какого дела? Убийство Фёдора Ершова, покушение на Григория Камова или убийство Глеба Ершова?
       Голос старшего лейтенанта юстиции звучал ровно, а эманация занятости могла убедить кого угодно, даже начальство. Но не частного сыщика, который почуял трещину в броне официальности. Будь у следователя Кириллова уверенность - не стал бы он разговаривать с ничтожным рабочим сцены. Значит, шанс был, и, если нанести точный удар, броня треснет, расколется.
       - Юрий Петрович, выслушай, - умоляюще сложил ладони Егор. - Гришка Камов, он замыслил эту комбинацию сам, от начала и до конца! Опытный ловелас, что ему, трудно очаровать девушку? Лиза ничего не подозревала, как и Мария Павловна. Я же рассказал тебе, что обе даже не обратили внимания на слова Глеба о богатстве. А Гришка - сообразил...
       - Гражданин Лапкин, - дрогнувшим голосом прервал следователь, - есть факты и доказательства, что Елизавета Ершова отравила Глеба Ершова, чтобы выставить себя наследницей Фёдора Ершова. А её пособница, Мария Павловна Ершова...
       - Нет-нет! Вспомни Ломброзо! Лиза не преступница, потому что...
       - Внешность подозреваемых не оправдывает их деяний!
       - Чушь, - взвился посетитель, - раньше ты мыслил шире, даже меня подозревал! А допустить, что всё наоборот, что Гришка и Глеб, как раз и есть преступники! Рассорились и решили поубивать друг друга! Шерлок хренов, скинь шоры! Ты, как дурак с писаной торбой...
       Юрий Петрович побледнел, встал из-за стола, тоже повысил голос:
       - Выбирайте выражения, гражданин Лапкин! Я вам не дурак и не зашоренный! Мотив - наследство, умысел - завладеть им! Ради этого...
       Егор молча направился к двери. Взявшись за ручку, он обернулся:
       - Я докажу. Тебе будет стыдно, - и вдруг шлёпнул себя по лбу, - чуть не забыл. Проверь волосок, что мы нашли на потолке. И вот это дактилоскопируй. Камов выкинул в форточку, а я заметил и поднял.
       Пакет с флаконом клофелина, ключами и брелком лёг перед следователем.

    *

       Гектор понял состояние хозяина, решительно забрался на колени и стал бодать, требуя ласки. Егор обнял лохматого друга, прижался к нему, щекой ловя вибрацию мурлыкания.
       - Что скажешь, кошачина? Похоже, Фортуна ко мне благосклонна. Я не про Тоню, а про ключи с брелком. Давай поищем следы капитана Ершова и его дочки Анны. Только тебе придётся пару дней посидеть без меня. Вытерпишь?
       Мейн-кун согласился. Во всяком случае, не стал возражать, хотя мог, с его-то когтищами. И Егор взял четыре дня отпуска. Врать особо не пришлось, сказал - еду искать родню, а чью, администрации знать не обязательно.
       Красный Лог ушел на дно водохранилища давно, лет тридцать назад, но расспросы в соседних селах вывели на старуху, которая помнила интересную историю про командира конвойного батальона:
       - Дочка евойная в подоле принесла, он её и выгнал. А потом одумался, кинулся искать-разыскивать, ан, поздно. Лет через десять, больше ли, в газете писали, умерла его дочка страшной смертью, деревом придавленная. Она далеко и не уезжала, в посёлке лесхозном жила. А отец к тому времени уже сгорел от водки.
       На этом удача покинула Егора. Рассеялись жители Красного Лога или перемёрли, кто знает, но расспросы не принесли пользы. Пришлось идти к правозащитникам. Сытые сотрудники "Международной амнистии" внимательно выслушали Лапкина, но заметно утратили интерес, как только поняли, что жареных фактов от парня не получат:
       - Увы, наша сфера деятельности - современность. Обратитесь в "Мемориал", им делать нечего, как в костях копаться, они и помогут.
       Сухой, как палка, старик с фанатическим блеском в глазах - Егора понял по-своему:
       - Вертухаи? О, это порождение сталинского террора бессчетно расстреливало невиновных людей. Хотите найти потомков ублюдка, который сгубил вашего родственника, и объяснить, от кого они ведут род. Верно! Их нельзя прощать. Держите, вот книга воспоминаний. Номер ИТУ знаете? Нет? Тогда начните с перечня, там все полки, батальоны, взводы. Мы только не всех рядовых установили. К сожалению, туда призывались таджики, узбеки, кавказцы, а от них помощи не дождёшься...
       Два дня потратил сыщик на чтение однообразных воспоминаний нужного исправительно-трудового учреждения, но удача не просто улыбнулась, а во все тридцать два зуба! Врач, который отбывал заключение, работая в медчасти, упомянул семью командира караульного батальона, Николая Ершова. Его отвезли в Красный Лог, на квартиру, где дочь капитана по имении Анна разрешилась от бремени здоровой девочкой.

    *

       Купив эту книгу, Егор помчался к Тоне.
       - Мне нужна твоя помощь! Она работала в лесхозе. Это же ваша контора, крайлес! Где можно найти упоминание о ней? Личное дело?
       - Нигде. Они столько не хранятся. Погоди, не скисай, дай подумать! Ты осунулся, ничего не ел, наверное. Пойдём, покормлю.
       Предложение пришлось кстати. От перекусов всухомятку желудок чувствовал себя не лучшим образом. Рассольник с ложкой густой сметаны поправил самочувствие, мититеи с маринованным лучком и отварной картошкой подняли настроение, а чай с вишнёвым вареньем примирили Егора с жизнью. Тоня сидела напротив, с улыбкой наблюдала, как сыщик работает челюстями.
       - Я смешной?
       Девушка улыбнулась:
       - Нет. Нравится смотреть. У тебя такой аппетит! Папа говорил, раньше батраков выбирали по примете - кто хорошо ел, тот хорошо работал. Ладно, давай о деле. Если она погибла на работе - это производственная травма, а там составляются акты расследования, отчёты, проверки. Такие документы хранятся семьдесят пять лет. Восемьдесят четвертый - девяностый? Я посмотрю, где ящики за те годы.
       Ночью она приснилась Егору. Настолько откровенно, что вечером, когда Тоня с Бароном появилась в парке, он покраснел и старался не смотреть в глаза. Хорошо, что щенок требовал внимания, а речь сразу пошла о практических вопросах.
       - Всё заставлено доверху. Надо разбирать, переставлять, а я и за неделю не справлюсь. Если бы ты мне помог...
       - Так проведи!
       - Как? Без пропуска невозможно, а пропуск кому попало не дадут. Ты - точно не получишь.
       Егор на "кого попало" не обиделся - Тоня права, он для "Крайлеса" никто. Вот если бы следователь Кириллов запросил! Ай, что думать о несбыточным...
       - Вахтёр? Если стырить чужой пропуск? Или подделать?
       - Да? Он за десять лет нас не только в лицо, он по духам, по шагам нас узнаёт, когда мы только дверь открываем.
       За разговором они чуть не забыли о Бароне. Немчик извёлся на поводке, ему хотелось бегать. И тут Егор предложил сгулять до здания "Крайлеса":
       - Со двора глянем. Я тебе рассказывал, как из театра уходил через технический лаз? Ты говорила, у вас кондиционированный воздух... И где?
       Лаз нашёлся. Он выглядел квадратным листом с просечками в виде жалюзи, а держался на четырех ржавых саморезах. Вентиляционный оголовок стоял среди давно нестриженного декоративного кустарника и вряд ли кого интересовал. Отодрав лист, Лапкин заглянул внутрь:
       - Скобы! Погоди, я проверю, - и скрылся в глубине воздуховода.
       Спустя пару минут он вылез, испачканный пылью, паутиной и дохлыми мухами. Пока Тоня отряхивала его со спины, Егор пристроил лист на место.
       - Короче, там венткамера, дверца приоткрыта. По воздуховоду фиг проползёшь, это голливудские враки. Придётся выйти в коридор. Надеюсь, никого не встретим?

    *

       И ведь не встретили! Тоня ждала у венткамеры, схватил за руку, подала синий халат, какие Егор видел только в старых кино:
       - Пошли.
       Пустой гулкий коридор кончился железной дверью, за которой в условном порядке горой стояли картонные ящики. Пыльные. После первых перемещений воздух только слегка замутился, но над вторым рядом Лапкин исчихался. Хорошо, Тоня услышала, принесла лёгкий картонный респиратор, в каких показывают японцев. Выглядел он несолидно, а помог - чих прекратился.
       Зато спина и руки заныли от усталости. Каждый ящик весил немного, килограммов пять, наверное. Но если перекидываешь сотню - это полтонны! А Егор, хоть и жилистый, но не супермен же? В театре такого темпа отродясь не случалось, вот спина и загудела. В обеденный перерыв снова прибежала Тоня, принесла чай и бутерброды. Пока сыщик-грузчик переводил дух и остывал, она застелила ящик бумажной скатёркой, протерла лицо Егора, а потом и руки влажной, приятной пахнущей салфеткой:
       - Ой, как пропылился! Ладно, ешь, а то оголодал, аж руки трясутся. Не спорь, я вижу!
       До конца дня завал уменьшился наполовину. Со стоном разогнувшись, Лапкин подумал, что такой труд - не для него. Работа в театре по сравнению с перетаскиванием ящиков выглядела высокоинтеллектуальной и малоподвижной, хотя гиподинамией тоже не грозила. Оставив халат и респиратор в комнате, сыщик одеревеневшей походкой двинулся по коридору в сторону вентиляционной камеры. Тоня попыталась остановить:
       - Погоди, на улице ещё светло! Увидят!
       - Пусть видят. Мне нужна горячая ванна и постель. Иначе я умру.
       Никто, конечно, не смотрел в кусты, откуда вылез донельзя усталый парень. Он шёл никем не замечаемый по пустынному парку, когда его догнала девушка, взяла под руку и увела в дом по соседству с "Крайлесом".
       - Вот ванная, вот халат, - показала и строго приказала Тоня, - наливай и отмокай, а я Барона выгуляю. Гектора накормлю, не переживай!
       Дверь хлопнула. Егор разделся, сложил джинсы и ковбойку на пол. Стерильная чистота ванной комнаты смущала его, а цеплять пыльную, провонявшую потом одежду на белоснежные крючки - казалось кощунством. Напустив горячей воды, сыщик с блаженным стоном погрузился в пену какого-то шампуня. Мышцы отмякли, гудение в спине ослабло. Минут через двадцать или полчаса - он не заметил время, но вода немного остыла, и пришлось добавить горячую - вместе с усталостью проснулся голод.
       Понежившись ещё немного, Егор вылез, обтёрся досуха, надел халат, мужской, немного большеватый. На полочке перед зеркалом нашлась открытая упаковка одноразовых лезвий. Стараясь не думать, кому принадлежит халат и бритвы, он выскоблил щёки, пальцем растёр зубную пасту по дёснам. Причесал волосы рукой и двинулся на кухню.
       Под прозрачной крышкой в кастрюле багровел холодный борщ с оранжевыми кругами жира. Сглотнув слюну, Егор ушёл от соблазна. Квартира оказалась двухкомнатной. Зал, где древнее пианино "Красный Октябрь" занимало один угол, а диван напротив старого телевизора - другой, выглядел опрятно и аскетично. Спальня - с полуторной кроватью и шкафом - оказалась маленькой и уютной. Сыщик не совладал с любопытством, открыл шкаф, просмотрел полки, шевельнул висевшие девичьи наряды и облегчённо вздохнул - присутствия мужчины не наблюдалось.

    *

       Утром Егор тихонько выполз из-под одеяла, стараясь не разбудить сладко спящую Тоню. Барон вопросительно посмотрел: 'Идём на прогулку?'
       - Нет, собакин. Меня труба зовёт!
       На выдранном из блокнота листке осталось извинение и объяснение: "Я быстро, за час обернусь!" Джинсы, рубаха и носки за ночь высохли. Осторожно, чтобы не хлопнуть, Егор прикрыл дверь. А потом попытался бежать. Тело слушалось неохотно, словно задубевшая на морозе одежда. Легкая трусца постепенно разогрела, и в коммуналку Лапкин вбежал уже на полной скорости. Кофр с камерой, спортивный костюм - и снова бег, теперь в сторону котельной.
       В этот раз он снял панораму за рекордно короткое время, быстро спустился и побежал домой. После переодевания бег продолжился, так что отлучка оказалась даже короче обещанной. Но вопрос девушки прозвучал грозно и требовательно:
       - Просыпаюсь, а он исчез. Был Егор и сплыл! Как это понимать?
       В розовом халатике суровая Тоня выглядела такой очаровательной, что Егор опустился на колени:
       - Не вели казнить, вели слово молвить. Дай Барона, мы с ним разомнёмся.
       Немчик слышал имя, радостно гавкнул и ринулся по лестнице. Подняв брови и состроив мину - "что с вами делать?", Тоня подала поводок:
       - Недолго, завтрак почти готов.

    *

       Хотя тело побаливало, но через пару часов Егор докопался до нужных годов. И началась читательская сессия - дело вынималось до половины, чтобы рассмотреть фамилию пострадавшего, задвигалось на место. И так - все, сколько их помещалось в коробке, десять, двадцать, иногда больше. Понемногу менялись годы, но Анна Николаевна не попадалась. Фамилия Ершов несколько раз заставляла Егора напрягаться в предвкушении, но мужские имена убивали надежду.
       После обеда начался девяносто третий год. Затертая, какая-то захватанная, совершенно невзрачная, но пухлая папка подалась с трудом. Пришлось схватить ей двумя руками, рвануть - и она выскочила из коробки, как сказочная репка.
       "Ершова Анна Николаевна". Егор словно ведро кофе выпил - усталость сняло как рукой. Прижав долгожданную находку к груди, он заспешил к Тоне. Вместе, с известным трепетом первооткрывателей, архивариус и сыщик откинули обложку. Акт о несчастном случае со смертельным исходом и разные приложения, вроде фотографий, схем, объяснительных и вовсе непонятных бланков с полуразборчивыми словами и закорючками вместо подписей - уложились в сто тридцать пронумерованных листов. Главное, ради чего велись "раскопки", нашлось на четвертой странице:
       "Ершова Анна Николаевна, профессия - учётчица. Место работы - лесхоз. Состав семьи: муж - прочерк; дети - Елизавета..."
       - Всё! Тонечка, я прав! - подскочил Егор, как пружиной подброшенный. - Глеб не племянник, он подделал документы! Что ему стоило отфотошопить сканы под свои данные? - И тотчас сник, хлопнув себя по лбу.- Как же я сразу не допетрил, можно ведь проверить файлы, там следы остались.
       Помощница с улыбкой смотрела на сыщика, отчего тот снова приободрился и складно изложил ей полную версию событий. Началась она, как полагается, со сговора двух злодеев, Гришки и Глеба, после которого первый сообщник убил Фёдора, а второй подельник устроил пожар в архиве и подделал документы. Версия предусматривала спонтанно возникший вариант с Лизой, подлинной племянницей, вследствие чего Гришке пришлось травить компаньона...
       - А если не так, - перебила Тоня, - если ваш Гришка сразу знал о Лизе? И слова Глеба, что он племянник и наследник, оказались для Гришки неожиданностью? Поэтому он отравил его, не думая о последствиях.
       - Может быть. Со смертью Глеба, вообще, не всё понятно. Хоть и ночь, и мороз, но он же не сразу вырубился. И клофелина в крови немного. Там до дома идти-то пять минут, а он замерз на собачьем выгуле. В полукилометре от нашего дома, совсем рядом с твоим. Юра сказал, что Глеб с кем-то подрался, упал и ударился головой.
       Высказывая эти соображения, Егор собирался. Отдав Тоне синий халат, он сполоснул руки, лицо, утёрся платком, надел куртку. И только тогда заметил, что девушка стоит неподвижно.
       - Ты чего? Собирайся! Отпросись на пару часов.
       - Зачем?
       - Так сюрприз же Юре! Хочу, чтобы при свидетелях!
       Радостный сыщик сломил сопротивление, помог ей одеться, проводил по коридору и нырнул в дверь вентиляционного подвала, которая второй день служила ему входом и выходом. Возбуждение от находки придавало столько сил, что Лапкин не только успел выбраться наружу и обежать вокруг здания "Крайлеса", чтобы встретить девушку, но и дозвонился до Кириллова:
       - Юра, ты в кабинете? Надо встретиться! Ахнешь, что я нашёл! Ты тоже? Ладно, там и похвастаешь. Потом, потом... Всё, бегу, четверть часа, и я у тебя. Пока!
       Егор галантно подал руку Тоне, которая вышла из парадного подъезда, и поспешил к автобусу. Миг его торжества близился, Фортуна улыбалась, расстилала ковровую дорожку.

    *

       Заминка вышла в самом следственном отделении - Тоню без паспорта не впускали, даже когда Кириллов лично спустился к проходной. Неуступчивый полицейский продолжал перечить до появления начальника караула:
       - Что за базар?
       - Они хочут без документов пройти, - косноязычно и неграмотно объяснил своё упрямство старшина, манерами и внешностью похожий на оперативника Чепурова, - а нельзя. Инструкция!
       - Молодец, - похвалил его начкар, - но давай поверим следователю на слово. Пусть распишется, - подмигнул Кириллову и вписал в журнал фамилию Тони, - что лично отвечает за выход посетителя.
       В знакомом кабинете Егор расчистил сцену для торжественного момента. Он сдвинул стул, на котором недавно сидел Чепуров, в сторону, усадил Тоню. Юра выжидающе смотрел на перемещения.
       - Вот. Смотри.
       Пухлая замызганная папка хлопнулась о стол перед следователем. Кириллов вслух прочёл надпись на обложке, пролистнул пару страниц:
       - Что это?
       - Доказательство, что Лиза, а не Глеб...
       Миг торжества, краткий, но сладкий, придал звонкости голосу Егора Лапкина, смышлёного сыщика. Чеканя фразы, он перекинул страницы, открывая главную, с закладкой, и делая сакраментальный вывод:
       - ...мотива на отравление Глеба ни у Лизы, ни у Марии Павловны Ершовых не было и быть не могло! Они невиновны.
       - Знаю, - кротко согласился следователь. - Я утром получил ответ. Ознакомься.
       Цыганкам надо верить. Откуда они черпают сведения, никто не знает, но их слова верны так часто, что разумный человек должен бежать мимо гадалки сломя голову, чтобы не знать будущего, изменить которое - не в его силах. Так мог бы подумать Егор Лапкин. Но не смог. Он был в шоке, в нокауте. Удар сокрушительной силы разбил вдребезги сооружения, возведённые для защиты от кармических неполадок. Факс, подписанный начальником паспортного стола какого-то района Москвы, гласил, что Глеб Ильич Ершов получил первый паспорт на основании свидетельства о рождении, выданного в Москве, не в Красном Логе.
       Пустыми глазами посмотрел бездарный сыщик на стопку бумаг, собранную в скоросшиватель, ради которой он два дня горбатился в пыльном архиве "Крайлеса", пахал, как папа Карло, как грузчик, как китайский кули! Как последний дурак. Взгляд его зацепил знакомое лицо, грустное и - кто бы сомневался! - жестоко разочарованное в нём, хвастуне и тупице, неспособном двум свиньям пойло задать, не то чтобы расследовать дело о двойном убийстве.
       - Тоня, извини, что заставил дурью маяться. Видишь, никакой я не детектив, так, одно название...
       - Ничего подобного, - страстно заступилась девушка, - ты всё правильно делал. Сразу обман понял и сам его вычислил! А волосок, а ключи, а флакон от клофелина - кто нашёл?
       - Кстати, а вы Егору кто? - Старший лейтенант с любопытством смотрел на Тоню. - Он ничего про вас не сказал, а я вижу, вы в курсе? Помощница... Тогда, смотрите, что у нас есть, - и поправился, видя удручённость Лапкина, - слушайте.
       Кириллов спешно вынул из сейфа папку, положил поверх замызганной и раскрыл, отыскивая заключение эксперта. Несколько фотографий выскользнули на пол, под ноги Тоне. Она подняла их, подошла к столу.
       - Отпечатки на флаконе, что ты принёс... Егор, внимание! Принадлежат Камову... Когда я ему предъявил, Гришка признался в убийстве Глеба Ершова.
       - Нет. Это я, - тихо, едва слышно сказала девушка, протягивая следователю фотографии, - я его убила. Это моя перчатка.

    *

       Поговорки и пословицы выглядят не слишком серьёзно, ведь рядом с приличным "мал золотник" и так далее - живёт ёрническая, про клопа, который "мал, да вонюч". И всё же в трудную минуту мы ободряем или утешаем себя ими, короткими и чёткими. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Перемелется, мука будет. За битого двух небитых дают...
       Сейчас Егор понял, как клин клином вышибают. В другое время он выкарабкивался бы из депрессии после такого сокрушительного провала дня три-четыре, а то и неделю, но признание Тони хлестнуло, словно крапива по голой... ну, понятно, незачем уточнять. Он выхватил снимки, глянул на зелёную перчатку и возмутился:
       - Что ты несёшь? Я твою помню, она совсем другого цвета!
       - При вспышке все цвета выглядят иначе, - заметил Кириллов, поднимая трубку внутреннего телефона. - Принесите мне вещдок номер... - и продиктовал цифры, записанные на обороте фотографии.
       Егор не сдался:
       - Тоня, опомнись! Как ты могла убить сильного парня? Он, знаешь, какой накачанный! Юра, ты же видел его мускулатуру, скажи ей.
       - Запросто могла, - обманул тот надежды приятеля, - человек, у которого резко упало давление после сочетанного приёма алкоголя и клофелина, находится в полубессознательном состоянии. Он дезориентирован, - а затем старший лейтенант усадил девушку к столу, приготовил протокол и попросил. - Тоня, расскажите, как было дело. Егор, помолчи.
       Сердце Лапкина обливалось кровью. Если бы он мог, то схватил бы любимую девушку - да, без сомнений, любимую! - в охапку и сбежал на край света, где никакие следователи отыскать и арестовать их не смогут. Но мечты - одно, а реальность - совсем другое. Егор сидел, ерзая от переживаний, и слушал тихий, безыскусный рассказ про щенка:
       - ... животиком маялся, на тряпочку ходил... Я дала антибиотик, активированный уголь, ему полегчало. А ночью он заплакал. У меня уже тряпки для него кончились, пришлось вынести на улицу. Отпустила. Барон всё время присаживался, его несло... мы почти до парка дошли, где обычно гуляем. И тут этот! Качается, от дерева к дереву. Как слепой. Я посторонилась, говорю - смотрите, куда идёте. Он мычит, на меня ноль внимания. И тут Барона опять скрутило, он присел. А этот - прямо на него, чуть не наступил. И я его толкнула. А он упал и затих. Я Барона схватила и убежала... Я же не знала, что ваш Глеб убился! Я бы скорую вызвала!
       Тоня заплакала. Как тут усидишь в стороне? Егор придвинулся, привлёк её к себе. Помощница уткнулась в плечо сыщика, всхлипывая и деликатно шмыгая. Удерживая девушку в объятьях, он губами касался каштановых завитков и думал, что делать, как защитить её от нежданной беды. И корил себя:
       "Идиот! Привёл сюда! Она бы ничего не увидела. И не призналась. Но ведь она не хотела убивать Глеба? Это самооборона! Да, самооборона. Чего же я молчу? Надо сказать!"
       - Юра, прежде чем обвинять, надо учесть, что...
       В дверь постучали, что отвлекло следователя и помешало Егору развить защитную речь. Пожилая женщина принесла пакет с зелёной перчаткой. Тоня посмотрела, опознала её, как свою, снова всхлипнула. Старший лейтенант юстиции строго посмотрел на сыщика, вежливо попросил Тоню:
       - Вот здесь распишитесь.
       - Ты её арестуешь? - Егор заранее ощетинился.
       - Зачем? Тут нет состава преступления. Я даже перчатку верну. Потом, когда дело закрою. Глеб умер от переохлаждения, а следов ушиба на нём не обнаружено, висок только расцарапан, - спокойно объяснил следователь Кириллов, но тут же всполошился. - Ребята, вы куда? Я же не закончил! Егор, ну, так нечестно...

    *

       Егор с Тоней дослушали хвастливый "отчёт" Юры. Оказалось, волосок принадлежал не Камову, а программисту. Учитывая, что на раскладном стакане убитого "Альфреда Дулиттла" отметился пальцами опять-таки Глеб, кандидатура убийцы сомнений не вызывала.
       - Зачем он это сделал? - ещё сырым от слёз голосом спросила девушка.
       - Он знал от Камова, что Фёдор давно с племянницей в контрах, связи не поддерживает. А тут такое наследство! Вероятно, Глеб из любопытства проверил, какие документы по родству есть. Программисту, который краевой архив Загса за эти месяцы изучил вдоль и поперёк, это - как делать нечего. И жаба его задавила. А что? Отчество, как у Лизы, год рождения тот же. Эксперты нашли, что он фотошопом сканы обработал, а бумажные оригиналы уничтожил и пожар организовал, чтобы следы замести. Осталось убрать Фёдора, что он и сделал, когда тот предложил спуститься вниз и клюкнуть по грамульке.
       - Но клофелин в его крови? Гришка подлил?
       - Чёрт его знает, Егор. Да там его мизер, совсем несерьёзно. Может, от давления и принимал. Ему как-то Мария Павловна оставила, когда проездом была. Он же сильно болел, просто по врачам не бегал...
       Следователь Кириллов совсем не походил на себя недавнего. Он внимательно смотрел на Тоню, рассказывал, обращаясь к ней. И девушка разрумянилась, глаза высохли - ей нравилось внимание такого высокого, симпатичного парня. Бородка и усики старшего лейтенанта, как у здоровяка из сериала "След", абсолютно картонного, на вкус Лапкина - придавали лицу значимость и выразительность. Егор скисал, понимая ничтожность шансов против Юры. Чтобы хоть как-то обозначить присутствие, пришлось спросить:
       - Про Камова поясни. В чём он признался?
       - О, хитрец зашёл издалека! Фёдор как-то давно жаловался ему на Марию Павловну, тот запомнил, где она живет. Наследство его зажгло, Камов и съездил, соврал, что привет передать заскочил. Она женщина гостеприимная, ну, и за разговором он исподволь навел справки про Лизу. Дальше - дело техники. Охмурил, влюбил, осталось только спровадить Фёдора на тот свет. Клофелином. Но Глеб опередил и помог! В своих целях. За что Камов его и...
       - Он совсем дурак? Глеб мог и не замёрзнуть. Полиция подобрала бы, как пьяного, и всё, план не сработал. И вообще, Глебу логичней не говорить, что себя племянником выставил, а втихаря убрать Лизу. Он же такой крутой, Фёдора запросто убил, - разумно усомнилась Тоня. - Странная логика.
       Старший лейтенант покачал пальцем:
       - Не приписывайте им большого ума! Если бы преступники умели предвидеть, то преступлений бы не совершали. Глеб более-менее продумал план, как выставить себя наследником Фёдора, и всё! Взять в расчёт Лизу - ума уже не хватило. Кстати, про ключи - аналогично. Стакан забрать он сообразил, а выбросить не удосужился. Больше того, вернувшись с поминок, открыл дверь не теми ключами и забыл в замке.
       Тоня кивнула:
       - Гриша узнал их, испугался, что обвинят его, и выкинул.
       Кириллов поднялся из-за стола, демонстрируя высокий рост, красивый мундир и офицерскую стать:
       - Когда Гриша объявил о племяннице, Глеб растерялся. План рушится. Убить Лизу? Это не так-то просто, да и вдова Фёдора - тоже помеха! Он с расстройства напился, проболтался Гришке, сам того не желая. Представьте состояние Камова? С одной стороны, он знает, что Лиза - настоящая, но свидетельство-то о рождении сгорело. Кстати, с этим пожаром тоже не всё ясно, уж очень он своевременно произошёл...
       - Гришке совсем не надо травить Глеба. Достаточно заявить в полицию, - подчеркнул Тоня, - и всё раскрылось бы. Нет, тут вы неправы, я уверена!
       - Вот! Я тоже не поверил, что можно так глупо себя вести! Но Камов не знал, что Глеб подделал и даже отослал документы. Он запаниковал и решил угостить уже в дымину пьяного программиста клофелином, который в свое время припас для Фёдора. Видите ли, Гриша думал, что это надёжный яд, если дать много. Он разболтал в бутылке уйму таблеток, почему Лизе и сказал, чтобы та наливала ему воду, мол, напиваться не хочет. Однако "на посошок" Камову пришлось выпить - ему налил Глеб, забрав у Лизы бутылку.
       Старший лейтенант так уверенно, со знанием дела изложил историю второго убийства, что Егор совсем пал духом. Даже откровенная лесть приятеля не смогла поднять настроение:
       - Просьба, товарищ частный детектив. Понимаешь, если бы не ты, мне до многих вещей просто не докопаться. Помоги отмазаться. Скоро Лиза и Мария Павловна придут. Знаешь, неудобно, три дня сидели, как преступницы, мне теперь им в глаза смотреть... А я тебя похвалю, расскажу, и...
       - Нет, Юра, я пойду. Мне чужого успеха не надо.

    *

       Тоня почуяла неладное, попыталась разговорить, заглядывала в глаза, но Егор стойко молчал. Он всё для себя решил. Во-первых, незачем приносить такой славной девушке беды. Во-вторых, незачем путаться под ногами, отсвечивать, когда такой видный парень, как Юра Кириллов, такой славной девушкой заинтересовался. В-третьих, неисправность кармы - это навсегда, так что нечего надеяться на лучшее, надо довольствоваться тем, что есть. Не в тюрьме, и слава богу! А следствие пускай ведут знатоки, высокие, красивые, удачливые!
       Это он Тоне и сказал, когда та потянула Егора в сторону своего дома. Девушка выслушала сбивчивую речь, покачала головой, развернулась и ушла, не прощаясь.
       - Так мне и надо, - упиваясь болью, которая возникла в душе, подытожил несостоявшийся сыщик.
       Он брёл через парк, стараясь не обращать на собак внимания. Но лабрадор подбежал, ткнулся мокрым носом в ладонь, как бы здороваясь, ротвейлер гулко брехнул на московскую сторожевую - все напоминали о Бароне и его хозяйке. Лапкин помотал головой, отказываясь от надежд, связанных с Тоней. Вопреки крепотуре он ускорил шаг, начиная понимать мазохистов, который ищут утешение в боли. Войдя в пустую коммуналку, Егор объявил коту:
       - Буду жить один. Отшельником.
       Гектор притёрся к ногам, густо мурлыкнул, проводил на кухню. Холостяцкий ужин из распластанного полукольца ливерной колбасы, залитого яйцами, кефир, недолгое сидение у компа - и глаза стали слипаться. Тело жутко болело, напоминая о ломовой работе с ящиками.
       - Стоп! Про Тоню - ни слова, ни мысли! В душ и в постель!
       Гантели Глеба, выставленные в коридор, привлекли внимание. Десяток упражнений усилил боль в натруженных мышцах. Да и для чего их качать? Это частному детективу нужна сила и ловкость, а рабочий сцены - обойдётся.
       Горячий душ распарил тело, принёс облегчение. Проваливаясь в сон, Егор услышал, как щелкнул замок входной двери, но кто и в какую комнату прошёл - уже не понял.

    *

       Утром он едва двигался - боль в мышцах казалась невыносимой. О пробежке не было и речи, а восхождение на трубу котельной досталось труднее, чем Абалакову - покорение пика Коммунизма или, как его сейчас, Сомони. Спуск прошёл легче, но медленно, и настолько, что фотограф-хроникёр опоздал домой на полчаса против обычного.
       Горячий душ, только он принёс облегчение. Шаркая ногами, Егор брёл в комнату и предвкушал, как рухнет в постель, расслабится и больше не шевельнётся. Птичья трель остановила его. Гектор направился к двери, высоко подняв хвост. Значит, пришёл знакомый.
       Кот не ошибся - первым ворвался Барон, задорно гавкнул и бросился в объятия мейн-куна. Чёрно-рыжий клубок тут же распался, затеял догонялки. Но Егора зверьё не интересовало - он искал слова, которые следовало сказать гостье. В дверном проходе стояла Тоня. Подбоченясь. Глаза её, с припухшими веками и словно подведённые синеватыми тенями, смотрели строго.
       - Привет, - отважился поздороваться саморазжалованный сыщик. - Что в такую рань? А, вспомнил, мы за шторами собирались... Да?
       - Нет. Ребята, заходите!
       Она посторонилась, пропуская крепких парней с повадками грузчиков. Те принялись собирать вещи Егора в картонные коробки и мешки.
       - Э, вы что делаете? - возмутился хозяин.
       На шум выглянули Лиза и Мария Павловна, поздоровались, подошли ближе. Вдова Ершова пожала Лапкину руку, Лиза чмокнула в щёку. Ничего не понимающий Егор вскричал:
       - Да что происходит?
       - Спасибо, что по Грише и Глебу всё раскопал, - пояснила Мария Павловна, - а то сидеть бы нам в тюрьме.
       - Следователь рассказал, - дополнила Лиза чудным голосом. - Спасибо.
       На мгновение засмущавшись, сыщик пережил похвалу, может быть, и заслуженную, но маловажную в данный момент - грузчики наполовину опустошили его комнату, уворачиваясь, когда владелец имущества пытался их остановить. Понимая, что чего-то важного он не понимает, Егор повернулся спиной к благодарным Ершовым, уставился на Тоню, которая так и стояла, подбоченясь, и жалобно спросил:
       - Объясни, что происходит, в конце концов?
       - Ревновать меня не надо, - жёстко ответила та. - Ко всяким там следователям. Я выбрала лучшего мужчину и не позволю ему делать глупости. Ты переезжаешь ко мне.

    *

      
  • Комментарии: 16, последний от 16/12/2013.
  • © Copyright Сегундо
  • Обновлено: 03/11/2013. 141k. Статистика.
  • Повесть: Детектив
  •  Ваша оценка:

    Все вопросы и предложения по работе журнала присылайте Петриенко Павлу.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

    Как попасть в этoт список