Аннотация: Плутовская повесть о буднях курсантов Развединститута периода позднего СССР
"Бермудский треугольник"
Квартирный вопрос
Над огромным мегаполисом нависло типично лондонское ненастье. Из подсвеченной городскими огнями серой каши небес спускались белёсые щупальца осенней мороси, которые, словно уколовшись о башни ещё не достроенных многоэтажек, медленно втягивались, уступая место неспешному хороводу крупных хлопьев липкого снега. У глухой кирпичной стены полуразрушенного дома лежало тело, облачённое в чёрный морской бушлат. Шапка-ушанка, кирзовый сапог и пара пустых бутылок хаотично валялись вокруг фигуры, в ногах которой, подняв воротники серых демисезонных пальто, стояли два советских разведчика. Из пустых оконных глазниц приговорённого к сносу здания прямо на них бил яркий свет прожекторов, отбрасывая длинные ломаные тени на панораму строительной площадки. Влажные от дождя головы молодых людей слегка парили, создавая вокруг их стриженых макушек мерцающий ореол. Они ёжились от сырости, готовясь принять непростое решение.
-- Гера, что тут раздумывать, -- простуженным голосом промолвил более высокий разведчик, сутулясь и пряча индюшачью шею в холодный шёлк однотонного кашне, -- кончать его надо, пока никто не видит! Нож есть?
-- Не взял... Да и мутит меня от него, -- стуча зубами, ответил напарник.
-- Тогда подай мне!
Герман, хлюпнув носом, покорно передал тёмно-зелёную бутыль "Портвейна" с перекошенной этикеткой. Сутулый тотчас впился зубами в полиэтиленовую крышку, перекрывающую её стеклянное устье. Раздался мерзкий скрипящий звук и затем легкий хлопок. Выплюнув искорёженный пластик, высокий разведчик закинул голову и, работая кадыком, сделал несколько затяжных глотков, после чего замер, переводя дух и разглядывая искрящийся нимб над головой товарища. Наконец, отдышавшись, он шумно выдохнул и молча вернул напарнику остатки вина.
-- Не могу я эту дрянь пить!.. -- превозмогая озноб и стуча зубами, вновь отказался приятель. Тем не менее он бережно, точно младенца, принял бутыль и прижал к себе посиневшими руками.
-- Вот это ракурс! -- расплылся в улыбке Вениамин, любуясь другом. -- Вылитая Богородица с младенцем! -- Сутулый радостно заржал, обнажив штакетник крупных зубов. -- Всё, Николаич, панихида окончена, -- пошли на заготовку!
-- Как же так, Веник?! Я ему и задаток принёс, и "Портвейна"..., а он, -- на тебе, -- лежит свинья-свиньёй и...
-- Не переживай, -- перебил его друг, -- снимешь другую квартиру. В Москве алкашей с избытком жилплощади на всю советскую разведку хватит!
Герман в последней надежде бросил взгляд на распластанное тело сторожа, обрамленного дощатым забором строительной площадки, которая напоминала погост, подвергшийся массовой эксгумации.
-- Тьфу, пропасть! Прости меня Господи, -- выругался расстроенный молодой человек и смачно плюнул в сторону "покойника", -- тоже мне, пролетарий умственного труда!.. Куда только страна катится?!
-- Известное дело -- к светлому будущему! -- жизнеутверждающе ответил сутулый.
Вдруг тело неожиданно пошевелилось и спустя мгновение нараспев прокомментировало оптимистическое заявление Вениамина.
-- Светлое будущее, или в простонародии -- Коммунизм -- есть совокупность общественных отношений, основанных на отправлении естественных потребностей свободных граждан в условиях полового воздержания и непротивления злу насилием.
Разведчики в суеверном ужасе отпрянули от исходящего народной мудростью пьяного сторожа.
-- Оригинальная трактовка! -- приходя в себя, воскликнул высокий разведчик.
-- А то! -- гулко отозвалось тело и, не дожидаясь новых ориентиров для проявления своего интеллекта, принялось нараспев декламировать:
Вениамин, сражённый эрудицией лежащего в грязи человека, принялся икать. Превозмогая спазмы, он с нескрываемым волнением обратился за разъяснениями к другу:
-- Гера, это он про что?
-- Почём мне знать! -- ответил не менее обескураженный товарищ и, слегка наклонившись к человеку в морском бушлате, вежливо поинтересовался.
-- Вы это о чём сейчас, Михал Никитич?..
-- Не-е-е... Неметсц... Немецкая клас-с-сичская-а по-э-зи-я ... -- промычал отставной моряк, делая попытку преодолеть гравитацию, -- "Мир глуп и слеп... -- уточнил он, опираясь на четыре конечности, -- и, как вы сами можете убедиться, "с каждым днём становится пошлее"!
Пришедший в себя Герман, отставив бутылку и нежно воркуя, подхватил за рукав бушлата восстающего над грязью полиглота. "Ну как же вы, Никитич, так неосторожно?.. Нигде не болит?.. А я вам задаток принёс... за квартиру, как договаривались".
-- Деньги?.. -- глядя в лужу под собой, холодно произнёс матрос, -- Деньги -- это зло!.. Давай их сюда!
-- Как же, Михал Никитич, как же зло? -- угодливо суетился разведчик. -- Честно заработанные - и душу греют, и карман не отягощают.
Герман, воодушевлённый возрождающейся перспективой снять жилплощадь, освободил рукав сторожа и полез за деньгами. Лишённый опоры арендодатель не замедлил вновь свалиться в грязь, но теперь уже на спину, так что на его чёрном бушлате уже не оставалось ни клочка чистого сукна.
-- Су-у-уки! -- взвыл отставной матрос, шевеля конечностями, как перевёрнутый на спину краб.
Вениамин, оправившись от культурологического шока, принял величественную позу и, оскалившись в верблюжьей улыбке, презрительно, процедил:
-- Гордись, страна! Только твои алкаши, продрав глаза, разминаются Гётем...
-- Гейнем! -- уточнил поверженный.
-- Кем-кем? -- подался к лежащему сутулый, -- а, впрочем, не важно... -- и вдруг, словно желая уязвить сторожа-интеллектуала, спросил, -- А не припомнишь ли, дружок, что-нибудь из английской классики?
-- Да отстань уже, Веник! Не видишь -- человеку плохо! -- досадливо морщась, прервал друга Герман и протянул пострадавшему носовой платок.
Уцепившись за спасительный конец, трезвеющий матрос в три приёма принял вертикальное положение и начал с достоинством удовлетворять любопытство Вениамина:
-- Извольте, сударь, -- напыщенно произнёс он, после чего вдохновенно продекламировал: "Ай бриз э сонг инту зе эйр. Ит фелл ту ёз. Ай нью нот вере..."
-- Довольно!.. -- нервно прервал его Веник, но взяв себя в руки, раздражённо заметил, -- за произношением следить надо!.. -- И тут же спохватившись, завистливо поинтересовался, -- а это откуда?..
-- От верблюда! -- огрызнулся Михаил, вытирая чужим платком наиболее уязвлённые места своей форменной одежды, -- Лонгфелло читать надо, студент!
-- Миша, -- переходя на доверительный тон, начал Герман механическим голосом, -- я тебе говорил, что мы не студенты! Мы приехали на химзавод устанавливать пневматическую систему авторегулирования реактора по синтезу триметилксантина аммония...
-- Во-во! Его, проклятого... Хех, кхе-кхе... -- давясь от смеха, поддержал друга оживший Веник. -- Нам, без этого-самого... три... триметилсатина...
-- ...ксантина! -- поправил Герман, -- наша страна без триметилксантина аммония как без рук...
Михаил, трезвея и завершая чистку своего бушлата, вдруг насторожился.
-- А зачем вы это всё мне рассказываете?
-- Миша, да что ты, дорогой! Мы не это хотели сказать... Мы в Москве, как бы, проездом... за год поставим реактор и направляемся за следующим... Нас уже в Таганроге ждут. Так что, поживём в твоей квартире годик... с женой...
Восставший из грязи подозрительно покосился на его спутника, теребившего отвислую мочку мясистого уха.
-- Да нет же! -- в смущении воскликнул Герман, -- Вениамин -- это мой друг, к тому же мужчина... У него даже своя жена имеется... Красивая...
Владелец лишних квадратных метров презрительно осклабился, что обладателем красивой жены было воспринято как оскорбление. Сутулого вдруг прорвало.
-- Довольно, Николаич, унижаться! Не по сану тебе суетиться перед каким-то сторожем!.. Короче, Мишаня, -- обиженный разведчик перевёл взор на отставного матроса и, расправив свои хилые плечи, продолжил, -- слушай сюда: либо ты заткнёшься и сдашь квартиру моему другу, либо я сейчас набью тебе морду!
В ответ "Мишаня", презрительно выпятил губы и с достоинством произнёс нечто, напоминающее "тпррру!". Затем, покачиваясь из стороны в сторону, стал в позу паралитика, демонстрируя готовность принять вызов.
-- Ах вот ты как, тварь! Гера, пошли отсюда! Толку не будет. Плюнь на квартиру, другую снимешь. -- И, склонив свою породистую голову к уху товарища, добавил, -- Он или действительно алкаш, или... -- Вениамин взял многозначительную паузу, после чего решительно выдохнул, -- Или наш агент... Поверь, застучит нас матросик, как пить дать застучит!
С этими словами долговязый повернулся и сделал шаг в сторону уличных фонарей. Его приятель задёргался, готовый последовать за ним.
-- "Энтшульдиген зи, либер камерад! Зи синд эйн тротте!" -- прозвучала очередная загадочная фраза, заставившая разведчиков, вновь застыть в изумлении.
-- Послушай, Николаич, всё это неспроста! -- горячо зашептал в ухо товарищу взволнованный Вениамин, -- Подставу чую! Поверь моему слову, Мишку наши из контрразведки подослали! Не в правилах у алкашей на заморских языках изъясняться.
-- Нет, конечно! -- согласился Герман, но, не удержавшись, добавил, -- Однако ж, разит от него, как от настоящего пропойцы! -- И, уже обращаясь к матросу, учтиво поинтересовался -- Что ты, Никитич, этим хотел сказать?
-- А эта-а!.. Эта-а, панимаишь... -- обводя мутным взглядом визитёров, оживился полиглот. -- Эта-а Гашек. Читали, надеюсь?.. Что в переводе означает: "Извините, дорогие товарищи, вы идиоты!" Так то! -- Затем, вполне удовлетворённый реакцией обескураженных собеседников, не без рисовки добавил, -- Куда страна катится?! Уже и классики в забвении! -- Наконец, насладившись подавленным видом молодых людей, нехотя изрёк, -- Ладно, давайте деньги и можете заселяться!
-- Слава Создателю! -- обрадовано воскликнул будущий квартирант, передавая четыре сиреневые банкноты в грязные руки просвещённого алкоголика.
-- А как же банкет по случаю... так сказать... господа-товарищи?! -- живо отреагировал Михаил.
-- Никитич! -- укоризненно глядя на благодетеля, ворковал будущий новосёл. -- Тебе ещё всю ночь объект охранять! Сопрут же что-нибудь ненароком!
-- Не сопрут! -- уверенно заявил Михаил, -- На стройке, кроме меня, иных ценностей не имеется, -- и, поводив носом у горлышка поднятой им бутылки, добавил, -- Так вы идёте в магазин, или глазки будете строить?
Молодые люди, воодушевлённые неожиданным успехом, поспешили к покосившимся дощатым воротам.
На грани провала
Герман и Вениамин были слушателями первого курса Института разведки, который, несмотря на уникальный статус, не располагал собственным жилым фондом. Ответственность за поиск наёмного жилья возлагалась на самих будущих разведчиков. В рабочие дни секретные студенты проживали на казарменном положении в уютных комнатах загородного общежития, а в выходные -- возвращались в семьи. Герман Поскотин -- ветеран-афганец -- вот уже месяц, как получил майора, а его товарищ, Вениамин Мочалин, ещё не успел освоиться в звании старшего лейтенанта.
И сейчас, друзья, покинув строительную площадку, жарко обсуждали очевидное противоречие между строгими требованиями конспирации и неизбежностью их нарушения при поисках жилплощади.
По мере приближения к магазину Вениамина снова начали терзать сомнения.
-- Гера, ты как с этим алкашом познакомился?
-- По объявлению.
-- Я так и думал! -- воскликнул он. -- Чистой воды подстава!
-- Вряд ли, -- неуверенно парировал его товарищ. -- Мы с ним уже два раза водку пили...
-- А ты считаешь, что все агенты -- трезвенники?
-- Веня, не в этом дело. У него и жена пьёт... Да и грязь у неё под ногтями...
Последнее обстоятельство почему-то немного успокоило недоверчивого компаньона. Герман же, предваряя новые вопросы, продолжил:
-- Ты понимаешь, этот Миша, -- он от природы способный. Рассказывал мне, якобы с детства всем интересовался. Ещё в школе латынь выучил. Говорит, увлекался энтомологией, а там всякая букашка своё латинское название имеет. Поступил в МГИМО. Вылетел с третьего курса. Три года служил на флоте. Потом -- театральное училище... В училище жену нашёл. Там же, как и все театралы, пить начал. Сперва один, потом -- с женой. Вылетели оба: он первым, она -- через год. Работал на "Шарикоподшипнике". Отчислили за пьянство. Полгода сидел за угон мотоцикла и мордобой, вышел досрочно. Теперь -- сторож.
-- Да-а-а! К такой легенде не подкопаешься! -- повеселел сутулый. -- Его бы в разведку! А для начала -- к нам в Институт. Что-то не припомню среди наших студентов подобных талантов...
-- Что верно, то верно, Вениамин Вениаминович, мы по сравнению с ним -- бездари!
-- Да-а-а... уж! -- с досадой подтвердил друг и поспешил сменить тему.
-- Гер, а Гер, а что это за триметилсатин с аммонием, тот, которым ты Мишке мозги пудрил?
-- Триметилксантин -- научное название кофе, точнее -- кофеина. Аммоний -- так, для убедительности.
-- А для портвейна научного названия не придумали?
-- Не слышал.
Немного помолчав, Вениамин снова вспомнил отставного матроса.
-- Гера, что ты перед алкашом бисер мечешь? Не велика шишка. К тому же из бывших "зэков". Ты же, как-никак, целый разведывательный майор!
-- Посмотрим, дружок, как ты будешь своего хозяина квартиры задабривать, когда подходящее жильё найдёшь.
-- Да я, как бы, и не спешу. И жена у меня в столицу не рвётся.
-- Ты только начальству об этом ни слова. Сразу в чёрный список занесут. У нас разведчик без жены -- что собака без блох!
Шутка компаньона привела Вениамина в самое хорошее расположение духа. С ним он и открыл двери магазина.
У прилавка друзья долго изучали витрину, которую загораживала дородная продавщица, надменно скрестив руки над опавшей грудью.
-- Вы не могли бы слегка подвинуться влево, -- вежливо попросил Герман. -- Теперь -- вправо... спасибо... ещё разочек влево... и -- бочко?м, если не затруднит... ну, пожалуйста!
Продавщица взорвалась:
-- Здесь вам не подиум, а гастроном! И я -- не модель, а продавец! Направо, налево... может, мне ещё задом повернуться?!
-- Ой, только не этим! -- живо отреагировал покупатель.
Женщина, презрительно фыркнув, открыла дверь подсобки и боком нырнула в неё. Молодые люди, изучив выставленное на витрине, посовещались и стали ждать её возвращения. Через пять минут несостоявшаяся модель взошла за прилавок.
-- Ну?!
-- Бутылочку коньяка, "Медвежью кровь" за два-двадцать и четыре "Мишки на Севере".
-- Мальчики, а вам четыре "Мишки" на литр горячительных напитков хватит?
-- Хватит, хватит, тётенька! Нас ещё один "Мишка" на стройке дожидается.
-- Да только застанем ли мы его в живых? -- притворно тревожась, добавил Веничка, -- Уходили -- совсем плох был, всё по-немецки ругался...
-- Лишь бы снова трупом не прикинулся, -- озабоченно произнёс Герман.
Женщина, оскорблённая обращением "тётенька", при слове "труп" посуровела, пробежалась по клавишам кассового аппарата, после чего передала покупателям бутылки и маленький кулёк из вощёной бумаги. Проводив клиентов недобрым взглядом, она вновь скрылась в служебном помещении, из которого через минуту вышла в сопровождении сержанта милиции.
Приятели уже весело болтали, когда сзади раздался свисток. К оробевшим друзьям приближался страж порядка, на ходу застёгивая китель.
-- Сержант Приходько! -- представился он.
-- Капитан Поскотин... -- машинально отрекомендовался Герман, но тут же осёкся.
-- А-а-а, значит вы, -- страж порядка указал пальцем на Германа, -- капитан, а вы, -- его перст переместился на Вениамина, -- стало быть, майор? Так-так!.. А сопли вы давно утирали, товарищи офицеры?
-- Да нет же, товарищ милиционер, -- продолжал пояснять бесстрашный Веничка, -- он недавно был капитаном, а сейчас майор!... Не привык ещё, так сказать. А я...
-- Не слушайте его, товарищ сержант, мы пошутили! -- перебил его майор Поскотин, внезапно осознавая допущенный промах. -- Мы, товарищ сержант, инженеры... Специалисты по искусственному...
-- Специалисты по искусственному... чему? -- иронично переспросил сержант.
-- Искусственному осеменению! -- неожиданно брякнул припёртый к стенке разведчик.
Вениамину идея переквалифицироваться в ветеринара показалась оскорбительной.
-- Вы, наверное, нас не так понимаете, товарищ старший сержант, -- льстиво добавив лычку представителю власти, вклинился в диалог Веник.
-- Как же вас прикажете понимать?
-- А так! Мы занимаемся не осеменением, а освоением... Освоением искусственного синтеза триметилсатина, слыхали о таком?
Милиционер повеселел.
-- А у товарищей специалистов по сатину документы имеются?
Сотрудники спецслужб разом полезли в карманы, после чего протянули паспорта. Сержант препроводил стушевавшихся разведчиков к ближайшему фонарю, где внимательно изучил документы.
-- Та-а-ак, значит, улица Радиальная, дом 11, квартира 20? И оба прописаны в одной квартире?..
-- Оба! -- подтвердил Мочалин.
-- Странно... На прошлой неделе троих подозрительных задержали и тоже из двадцатой квартиры! У вас там что, притон?!
-- Нет, товарищ старшина. Общежитие квартирного типа, -- собравшись с мыслями, ответил Герман.
-- А причём тут немецкий труп, что на стройке вас дожидается? -- не реагируя на повышение в звании, задал прямой вопрос сержант милиции.
Поскотин от неожиданности потерял дар речи. Вениамин, напротив, вспомнив диалог в магазине, поспешил на помощь.
-- Никак нет, товарищ лейтенант, ваша подружка нас неправильно поняла!
-- Евдокия Петровна не подружка, а должностное лицо!
-- Извините! Ваше должностное лицо всё перепутало. Это не наш труп!
-- Чей же? -- милиционер сдвинул брови.
-- Какого-то строительно-монтажного управления, где он работает сторожем.
-- Кто, труп?
-- Да нет же! -- удивляясь бестолковости представителя власти, продолжил объяснения сутулый. -- Наш приятель матрос...
-- Чей труп вы нашли...
-- Ну сколько можно об одном и том же! Объясняю: мы его не искали. Он сам нас по объявлению нашёл.
-- Да, всё верно, сторож хотел сдать мне квартиру, -- снова подключился к беседе Герман, -- Мы пришли договариваться, а он лежит!
-- Умер?
Молодые люди в отчаянии переглянулись.
-- Разрешите всё с начала, товарищ лейтенант! -- попросил Мочалин. -- Моему другу надоело жить в общежитии, потому что...
-- Довольно! -- вскричал сержант милиции. -- Впервые встречаю подобных бестолочей! Вы и в будни такие, или только по выходным?
-- По праздникам! -- поспешил с ответом Герман, чувствуя, что грозу проносит стороной.
Столь очевидное проявление коллективного кретинизма, по мнению милиционера, никак не соответствовало облику убийц или насильников. К тому же нарочитая покорность и неприкрытая лесть молодых людей, начинала ему импонировать. В том, что они не способны обидеть и мухи, сомнений не оставалось. Как раз в это время дождь закончился и вокруг служивых людей закружился плотный хоровод крупных снежинок. Взглянув на умиротворяющую картину начала зимы, сержант молча вернул документы и взял под козырёк.
-- Вот что, ребята, по-первости прощаю, но слово даю, ещё раз Петровну обидите, -- спуску не ждите! Понятно?
-- Что тут непонятного, -- радостно согласился пятящийся задом Вениамин, -- мы очень даже понятливые! Да и как её обидишь без совковой лопаты ...
-- Заткнись! -- прошипел Поскотин, увлекая болтливого друга за собой.
"Балбесы!" -- резюмировал своё впечатление сержант, провожая взглядом растворяющиеся в пелене снегопада силуэты убегающих друзей.
Пошлость, грязь и романтика
Прибыв на стройку, молодые разведчики не сразу отыскали просвещённого матроса. Прежняя лёжка, уже запорошенная снегом, была пуста. Осмотр строительного вагончика завершился безрезультатно. Разочарованные молодые люди были готовы покинуть площадку, как вдруг заметили тусклые всполохи света в кабине огромного бульдозера. Оранжевый гусеничный гигант "Катерпиллер" стоял боком, скатившись в котлован. Его окна были забиты листами фанеры и лишь одно, покрытое паутиной трещин, озарялось отблеском вспыхивающей сигареты, застрявшей в губах впадающего в прострацию человека. Приятели аккуратно извлекли из кабины владельца излишков жилплощади и буквально на руках доставили в уютный вагончик, где тот немедленно потребовал продолжения банкета. Тосты следовали один за другим. Хозяин быстро хмелел. Тусклая лампа с жестяным абажуром, потревоженная головами тостующих, ритмично качалась из стороны в сторону, отсчитывая последние минуты его бодрствования. Михаил закатывал глаза, безуспешно пытался совместить стакан с ротовым отверстием, но вскоре, к радости друзей, рухнул на пол. Гости, переглянувшись, встали.
-- Пора на "заготовку"! -- прошептал старший лейтенант Мочалин, перешагивая через живой труп. Скрипнула дверь и свежий холодный воздух ворвался в каптёрку. Германа мутило. Ему хотелось в уютную казарму, а ещё больше - остаться в этом тёплом вагончике со старой тахтой и рваными телогрейками на ней.
-- Веничка, мне бы домой... -- начал скулить Поскотин, пробираясь вдоль котлована, -- Или... Или ты иди на "заготовку", а я вернусь и подремлю с Мишей.
-- Николаич! Ты же ветеран Афгана и гордость нашего курса! В конце концов, ты офицер или "где"?
-- Я, Веня -- "куда". Я устал от войны и от водки!
-- Пить больше не дам. Покачаемся часок-другой под музыку и -- домой, в казармы...
Вениамин тащил за рукав упиравшегося друга. Погода стояла божественная: ни ветерка. Всё видимое пространство было укрыто пушистой пеленой искрящегося в свете прожекторов снега. Большие белые мухи, будто устав от недавней безудержной пляски, вяло покачиваясь, опускались из тёмной выси. Ещё час назад зловещий пейзаж строительной площадки, как по мановению волшебной палочки, превратился в пасторальную картину альпийского высокогорья.
-- Бог ты мой, красота-то какая!.. А мы тут водку пьянствуем, -- не выдержал Герман.
-- И я про то. Смотри, Герка, ночь какая! Будто Новый Год наступил. Одним словом -- благодать!.. Нам бы к празднику парочку снегурочек себе подобрать, таких чтобы груди, как от мороза, под рукой скрипели. И будем мы с ними гулять до самого Рождества!
-- Я женщин с крутым бюстом побаиваюсь. Мне бы такую, чтобы в ладошке вмещалось, или чтоб на два пальца за край! -- мечтательно произнёс изголодавшийся по живой плоти приятель.
-- Чудной вы, товарищ майор! Мой идеал -- пара футбольных мячей за пазухой!
-- Пошляк ты Веник! Я о святом...
-- О чувствах, что ли?! Забудь, дружище! Женой обзавёлся -- любовь свистнула и в форточку улетела! В нашей Конторе сторонние романы при наличии супруги оцениваются как измена родине.
Трезвеющие на свежем воздухе разведчики быстро покинули сказочное великолепие строительной площадки, переместившись в шахматное однообразие жёлто-оранжевых окон московской окраины. Где-то вдали, за искрящейся россыпью снежного полога, словно далёкий маяк, зелёными всполохами пробивалась яркая неоновая вывеска единственного в районе молодёжного кафе. По мере приближения к изумрудному маяку всё отчётливее доносились гулкие глухие басы танцевальной музыки. Веник ускорил шаг. Спутник, как мог, упирался в надежде, что друг сжалится и отпустит его, но сутулый поводырь был неумолим. Звуки становились всё более громкими, пока среди них не проявился голос Пугачёвой, выводившей, "Миллион алых роз ...". Старший лейтенант перешёл на рысь. Майор ещё сопротивлялся, но вскоре тонизирующий аллюр ведущего взбодрил и его. Остатки пути они уже преодолевали галопом.
"Заготовка"
Герман окончательно смирился с неизбежностью участия в "заготовительной" кампании, когда друзья входили в кафе. На втором этаже грустная официантка усадила их за маленький столик в самом углу залы. Её настроение ещё более упало, когда скаредный Веник заказал два салата оливье, колбасную нарезку и двести грамм коньяка.
-- Экономить надо, -- пояснил свои действия сутулый напарник. -- Если повезёт, придётся барышень на такси развозить.
Герману, которому тёплый гудящий муравейник молодёжного кафе начал ласково отключать мозговую деятельность, уставился на своё отражение в зеркальной стене. Опустив тяжёлые веки, он сделал попытку незаметно от провожатого погрузиться в сон. Веничка с нежностью смотрел на угасающего товарища и укоризненно качал головой. В зале приглушили звук магнитофона, и вслед за этим со стороны эстрады послышались робкие аккорды настраиваемых инструментов. "Быстрый танец! Танцуют все!" -- закричал взобравшийся на подиум конферансье в велюровой жилетке. У потолка дёрнулся и всё убыстряясь закрутился зеркальный шар, а вокально-инструментальный ансамбль грянул старинный хит "Поющих гитар" "Синий иней". Всё пришло в движение.
"Не спать!" -- возвысил голос Вениамин, будя, а затем и увлекая друга на середину танцевальной площадки. Там их ждал неприятный сюрприз. Среди немногочисленных девушек, вяло переступающих ногами у своих сумочек, выставленных на полу, самозабвенно скакали их однокурсники из "партнабора".
-- Венька, уходим! -- встрепенулся приятель, но было поздно.
-- Эй, "залётчики", давай в круг! -- весело приветствовал новеньких бывший комсомольский работник, мелко вибрирующий бёдрами на манер кота, метящего территорию.
Друзей, которым было категорически запрещено посещение злачных и увеселительных заведений, поглотило скопище разгорячённых тел. У Германа не проходила сонливость. Вяло покачиваясь в волнах музыки, он уныло сканировал лица посетителей кафе. Кроме коротко стриженых слушателей его Института, облачённых в строгие костюмы, на площадке веселились волосатые студенты в мятых варёных джинсах и старых кроссовках, инженеры в вязаных свитерах и кожаных пиджаках, представители творческой интеллигенции с бакенбардами и редкими бородками, а также два настоящих лейтенанта в форме с петлицами строительных войск. К завершению быстрого танца на площадку подтянулся косяк молодых женщин, до того приглядывавших из укромной темноты своих столиков за резвящимся стадом.
В перерыве оживлённый Вениамин стрелял по сторонам глазами, выбирая партнёршу, а его напарник, оценив ситуацию, вернулся к столу, где немедленно уснул, положив руки под голову. После пятиминутного блуждания в дебрях подсознания перед его внутренним взором замелькали драматические кадры первых дней пребывания в разведывательном институте.
Сон и начала "Бермудского треугольника"
Путь Германа в святая святых разведки был тернист и долог. Человек с невнятной биографией, лишённой отметок о работе на выборных должностях, зато состоявший в родстве с ранее репрессированными и даже осуждёнными по уголовным статьям, мало соответствовал образу советского шпиона. К тому же он закончил физико-технический факультет, который воспитал в нём отнюдь не лучшую привычку сомневаться всегда и во всём. Восстановиться в правах и обрести уверенность Герману помог случай. Его страна без видимых причин ввязалась в совершенно бестолковую войну, а бывший физик стал её добровольцем. Вернувшись из Афганистана в родное Новосибирское Управление КГБ, молодой ветеран некоторое время украшал своим бравым видом президиумы юбилейных собраний, после чего, звеня боевыми наградами, убыл в самый засекреченный институт Советского Союза. Пройдя тестирование и собеседование, бывший офицер разведки команды "Каскад" был принят на первый курс персидского отделения с безрадостной для него перспективой возвращения в Афганистан. Ветерану войны банально не повезло. В тот год в соответствии с закрытым постановлением ЦК КПСС в разведывательный институт был заброшен номенклатурный десант партийных и комсомольских работников, который, монополизировав престижные европейские языки, оттеснил кадровых работников на периферию многоязычия забытого всеми богами Востока.
В первые же дни будущие разведчики прошли обряд крещения, сменив имена, дарованные предками на учебные клички. Точнее, имена и отчества не претерпевали изменений, но от прежних фамилий оставались только заглавные буквы. Герман, носивший по жизни и без того невнятную фамилию Потскоптенко, отстояв очередь у кабинета начальника курса, был наречён Поскотиным. Прочтя три раза вслух своё новое имя и уловив в его звучании плебейские мотивы, он вознамерился вернуться за более благозвучным, но был вовремя остановлен слушателем Игорем Косорыловым, носившим в прошлой жизни звучную фамилию Калистратов. Игорь доходчиво объяснил товарищу, что легче сменить пол, чем кличку, занесённую в секретные списки, и утверждённую начальником Института генералом Зайцевым.
Смена имени ни для кого не проходит бесследно. Германа, лишившегося коренной украинской фамилии, будто подменили. Он, словно буддийский реинкарнант, отличавшийся в прежней жизни послушанием и умеренностью нрава, вдруг ощутил настоятельную потребность к "перпендикулярному" поведению. И первое, что он сделал, -- сошёлся с двумя лоботрясами, склонность которых к разного рода авантюрам отчётливо проявлялась в топографии их лиц. За короткое время общения мужской "треугольник", миновав фазу распределения углов, обрёл окончательную геометрию и вскоре получил почётное звание "Бермудский" из уст куратора группы, полковника Геворкяна, который застукал троицу за распитием спиртного в мужском туалете. Несмотря на разницу в характерах, социальная ячейка оказалась на удивление устойчивой. Её величественный тупой угол венчал капитан Дятлов -- высокий лысеющий брюнет с коротко стрижеными усами и выпуклыми влажными глазами. В его облике угадывались признаки великих реформаторов: бесовская натура Петра I-го, суровый аскетизм Гамаль Абдель Насера и сентиментальность де Голля. За отсутствием спроса на героев в условиях развитого социализма, Александру Дятлову ничего не оставалось, как, поборов гордыню, смириться с образом добродушного и невозмутимого великана, основательного в поступках и проявлениях мужской дружбы. Его друзья, старший лейтенант Мочалин и капитан Поскотин, от природы лишённые внутреннего равновесия, заняли свободные углы, где, движимые неуёмной энергией, стали растягивать конструкцию в противоположные стороны, тем самым придавая ей дополнительную устойчивость. Герман, в редкие минуты покоя напоминавший персонаж учебных плакатов по технике безопасности в быту, стоило ему ожить, удивлял окружающих непостижимым сочетанием черт героев первых пятилеток и плутовских романов. Облик Вениамина, отдаленно напоминавший истукана с острова Пасхи, напротив, был величественным и даже надменным. Однако, стоило задуть недобрым ветрам, его классические для Полинезии черты языческого бога -- крупный нос и отвислые мясистые уши -- увядали; "каменные" детали оплывали, а узкие от природы плечи, словно взывая к жалости, опадали.
Индусы, персы и душ с прослушкой
Все первокурсники режимного Института вне зависимости от прошлого военного опыта, званий и воинских заслуг были обязаны проходить двухнедельные сборы в учебном центре воздушно-десантной дивизии под Тулой. Для конспирации более полусотни курсантов вносились в списки так называемых "партизан" -- офицеров-запасников ВДВ, проходящих плановую переподготовку в войсках. За несколько дней до сборов будущих разведчиков свели в усиленный взвод из четырёх отделений. Три из них были укомплектованы партнабором с редким вкраплением молодёжи из престижных языковых вузов. Самое большое отделение состояло из оперо?в, которые должны были изучать языки фарси и хинди. "Персы" готовились для службы в советническом аппарате Афганистана, а "индусы" -- для работы с легальных позиций в представительствах СССР среди известного по многочисленным сказкам народа Индии. Герман с Шуриком были персами, а Веник -- индусом. Незадолго до начала сборов к "Бермудскому треугольнику" примкнул ещё один молодой "индус" из Азербайджана. Звали его Али-заде Налимов. Свою настоящую фамилию Алик, как он представился друзьям, тщательно скрывал, по причине, как предполагали, её неблагозвучия. Налимов был единственным слушателем из объединённой группы "персо-индусов", кто пришёл с "гражданки". Молодой выпускник МГИМО, в отличие от матёрых оперо?в, до поступления в Институт в совершенстве овладел тремя языками. "Юнга", как его ласково прозвали старшие товарищи, быстро влился в офицерский коллектив и вскоре, недолго поколебавшись в выборе друзей, решительно примкнул к набирающему силу "Бермудскому треугольнику", заняв с подветренной его стороны место активного наблюдателя.
В группу персоязычных были включены двое из партнабора -- туркмен Хайдар и таджик Дамир. Поначалу они держались особняком, сторонясь даже своих коллег из партийной элиты, но вскоре сошлись с однокурсниками и после некоторых колебаний вступили в доверительные отношения с членами "Треугольника". Наиболее сплочённое сообщество было представлено офицерами-пограничниками. "Зелёные фуражки", переведённые в Институт с южных и юго-восточных погранзастав были типичными строевыми офицерами с навыками ведения агентурной разведки в приграничной полосе. Они с изрядной долей иронии относились к однокашникам, проявлявшим чудовищную дремучесть во всём, что касалось военного дела.
Социальные процессы в формирующемся коллективе будущих разведчиков находились под пристальным контролем руководства Института, которое не оставляло надежд своим питомцам на сохранение тайн их личной жизни. Всё здание было нашпиговано аппаратурой наблюдения и слежения, поэтому слушатели могли доверять друг другу свои тайны либо во время увольнительных, либо на фоне природного ландшафта, ограниченного высоким забором секретного объекта.
Однажды, накануне выезда на сборы друзья стояли на парадных ступенях административного корпуса Института и наслаждались волшебными красками августовского заката. Справа и слева от главного входа серебрились верхушки голубых елей. В середине -- кичливо пестрела осенним разноцветьем огромная клумба, а вокруг нависал лесной массив, возвышающийся стеной за двухметровым забором жёлтого кирпича.
-- Даже не верится! -- не выдержал наплыва чувств обычно спокойный капитан Дятлов. -- Лес! Птички! Воздух -- словно кисель на травах! И никаких тебе дежурств, дел оперативного учёта, обысков, командировок, партсобраний и литерных мероприятий!
-- Да... Уж! -- живо поддакнул сутулый Веничка, вглядываясь вдаль, где вечерний туман, светящийся под лучами угасающего солнца, медленно перекатывался за массивные ворота охраняемой зоны. -- Вот оно, Шурик, счастье! Нам бы только продержаться, только не прогневить начальство и не вылететь из Института!
-- Не птицы, -- не вылетим! -- оптимистично заверил своих друзей Герман, -- надо лишь сдерживать друг друга, не совершать необдуманных поступков и не пить в рабочее время.
-- Да! -- с пафосом подхватил Веник. -- Будем рука об руку...
-- И нога в ногу... -- почувствовав фальшь, передразнил его Дятлов, сплёвывая на гранитное крыльцо.
-- Вот именно! -- не замечая издёвки, продолжил Мочалин, -- будем верны нашей дружбе как Мушкетёры! -- и уже не в силах сдержать патетики, воскликнул, -- Один за всех и все...
Он оглянулся на друзей в надежде услышать от них завершение известного девиза, но был не мало огорчён их кислым видом.
-- Веник, заткнись! Не в театре, поди -- недовольно проворчал Дятлов, -- Для нас главное -- не зарываться и "не стучать" друг на друга!
-- Как можно?! -- возмутился Поскотин, но был остановлен руководителем группы полковником Геворкяном, который стоял в отдалении и внимательно приглядывался к своим неспокойным подчинённым.
-- Герман Николаевич, -- позвал полковник, -- можно вас на минуту!
Вазген Григорьевич Геворкян, бывший резидент в Афинах, пожилой, по-мужски красивый армянин, курил у парадного подъезда массивную трубку, выпуская ароматный дым сквозь седеющие с рыжими подпалинами усы. Он смотрел на шедшего к нему Германа из-под густых подстриженных бровей своим проницательным взглядом, будто намереваясь его загипнотизировать.
-- Слушаю, товарищ полковник! -- откликнулся капитан Поскотин, приблизившись к начальству.
Вынув трубку из капкана тронутых жёлтым налётом зубов, Вазген Григорьевич опустил голову и, выбивая из неё табак, исподлобья заговорил:
-- Герман Николаевич, исходя из первых впечатлений, хотелось бы выразить вам определённую симпатию, которую вы у меня вызываете. Более того, я возлагаю на вас некоторые надежды, но... -- матёрый разведчик продул трубку и неожиданно закончил, -- Но считаю своим долгом вас предостеречь!.. -- Геворкян вскинул брови, -- Вы, надеюсь, понимаете что я имел в виду?..
Слушатель, ощущая тревогу, судорожно сглотнул слюну, мысленно прикидывая, что в словах командира перевешивало: "определённая симпатия" или многозначительное "но". Так и не доведя расчёты до конца, он поспешно выпалил: "Никак нет, товарищ полковник!"
-- А я полагаю -- понимаете, -- досадливо морщась, продолжил бывший резидент, -- считаю своим долгом предупредить вас от опрометчивых поступков, которые вы можете совершить, под влиянием своих новых товарищей... Вы меня слушаете?
-- Так точно, никак нет!
-- Что за ответ?! -- вспылил полковник.
-- Слушаю, но не понимаю, товарищ полковник! Мои друзья -- настоящие патриоты, беспредельно преданные родной Коммунистической Партии, готовые...
Полковник умоляюще смотрел на подчинённого.
-- Что не так? -- сбился с мысли друг "беспредельно преданных".
-- Всё! Всё не так! -- набивая новую трубку, ответил полковник, -- И откуда вы только набрались этих выражений?! Вы по-человечески способны изъясняться?
-- Способен!
-- Так извольте не трясти передо мной праздничными транспарантами!
Подчиненный молчал.
-- Кто вчера в душевой комнате сказал, что старые маразматики из Политбюро довели нашу страну до ручки?!
Герман, авторство которого было подтверждено техническими средствами, безмолвствовал.
-- А что вам ответил старший лейтенант Мочалин?
-- Он... он опроверг моё высказывание, -- только и смог промолвить припёртый к стенке капитан.
-- Святые угодники! Чем он опроверг? -- закатил глаза полковник. -- Тем, что сделал заявление, будто в Политбюро не осталось ни одного члена с яйцами.
-- Члена Политбюро, -- вежливо уточнил вольнодумец.
-- Герман Николаевич, ну полноте уже! Ведь все понимают...
-- И вы?
-- Что за бестактный вопрос?! Тем не менее, с какой стати вас приспичило обмениваться известными банальностями в душе? -- Геворкян с раздражением щёлкнул зажигалкой и, наконец, затянулся сладковатым дымом, -- Довольно, товарищ капитан, надеюсь, вы теперь меня понимаете?
-- Да, Вазген Григорьевич!
-- Полагаю, вы имеете намерение стать настоящим разведчиком?
-- Так точно!
-- Отлично! В таком случае перестаньте паясничать, и провоцировать руководство.
-- Вазген Григорьевич, можно честно? -- отбросив уставной тон, спросил Герман и, уловив кивок, продолжил, -- Мы в Афганистане, худо-бедно военную лямку тянули, и пулям не кланялись, и чужие жизни не спросясь обрывали... Поэтому нам было мало дела до общепринятых условностей. Говорили то, что думали, и как дети радовались представленной свободе. Через три года мы снова окажемся на войне. Не в уютном посольстве, а на самой обычной войне. О какой разведке вы говорите? Я опять перекину через плечо автомат и буду с афганскими партнёрами строить то, что там построить невозможно. Вы меня понимаете, Вазген Григорьевич?
Полковник улыбнулся.
-- Не седлай меня, капитан, я в конном строю уже четвёртый десяток... Принимай всё как есть и не высовывайся, да и друзей своих попридержи... Ну, что это за выражение: "Сталина на них не хватает!"
-- А это кто?
-- Твой друг Дятлов!
-- Не помню, чтобы он такое говорил!
-- Тебя в тот раз рядом не было... В автобусе кому-то из второкурсников заявил...
-- Вслух?!
-- А как же иначе! -- полковник тяжело вздохнул, -- Береги друзей, Герман. Видишь, что зарываются -- осади. Не справляешься -- мне скажи! Согласен?
-- Так точно, товарищ полковник!
-- Ладно уж, иди к своему "Треугольнику", а то в нём уже волнения начинаются. Вон они, глаз с Єтебя не сводят. Да не говори своим о нашей беседе. Лишняя информация никому пользу не приносила.
Когда Поскотин вернулся, друзья встретили его напряжённым молчанием. Первым не выдержал Веник:
-- О чём шептались?
-- Да всё больше о мелочах. Сказал, что мы, дескать, такие же Мушкетёры, как наши жёны -- балерины. И вообще в районе "Бермудского треугольника" воняет так, что руководство серьёзно озабочено нездоровой атмосферой в его акватории. В этой связи меня уполномочили докладывать о всяких природных анамалиях в этом районе! Всем понятно!?
-- Я так и знал! -- заломил руки Вениамин. -- Стукач! И зачем я только с тобой связался! Шурик, пошли, обсудим судьбоносные решения майского Пленума ЦК КПСС по аграрному вопросу.
-- Не забудь, когда будешь мыться в душе, упомянуть, что я их тоже разделяю...
-- Какой кошмар! Что, Николаич, и там слова лишнего уже сказать нельзя?
-- А то!
Капитан Дятлов, наблюдая за перепалкой, улыбнулся в усы и подвёл черту под дискуссией.
-- Кончай перекур! С вашими языками не в разведке, а на эстраде работать, куплетисты вы, хреновы. Пошли вещи собирать. Завтра с утра -- в Тулу.
"Партизаны"
Утром следующего дня разношёрстное воинство выстроилось на плацу. Слушая напутственные слова командиров, Герман всё более погружался в тоску. За его плечами была настоящая война, не малое количество военных сборов, на одном из которых он был полновластным командиром. Его хандра объяснялась ещё и тем, что все эти игры в солдатики не будут востребованы там, в Афганистане. Каждая новая война не похожа на прежнюю и тем более на ту, к которой готовятся.
Прозвучала команда "по машинам!". Поскотин поднял свой рюкзак и поплёлся к автобусам. Его обгоняли разгорячённые товарищи, спешившие "застолбить" удобные сидения. Войдя в салон, он увидел лишь одно свободное место. Его однокурсники и друзья, сгруппировавшись по интересам, беззаботно общались. Ветеран военных сборов уселся рядом с тучным слушателем, который из-за отсутствия шеи просматривал журнал, подняв его на уровень головы.
-- Что читаем? -- вежливо осведомился Герман.
-- "Моделист-конструктор".
Поскотин удивлённо замолчал, устремив взгляд на толстяка. Насколько он успел заметить, слушатели интересовались преимущественно газетами и журналами на общественно-политическую тематику. "Партнабор" зачитывался "Проблемами мира и социализма", "Коммунистом", "Партийной жизнью" и "За рубежом". Оперсостав штудировал "Крокодил", "Юность", "Иностранную литературу" и "Новый мир". Свои пристрастия в периодике бывший "физтеховец" старался не афишировать. Он, словно революционер-подпольщик, украдкой читал журналы "Химия и жизнь", "Изобретатель и рационализатор", "Радио" и "Советское фото", а в редкие свободные минуты увлечённо решал задачи из молодёжного журнала "Квант". Вид партийного функционера, уткнувшегося в технический журнал его не мало озадачил.
-- Пётр, -- представился представитель номенклатуры, -- А фамилию опять забыл! Ах да -- Царёв! -- он обернулся к соседу всем телом и обдал его терпким запахом дорогого мужского одеколона.
-- Герман Поскотин.
Соседи обменялись рукопожатиями.
-- Я думал, "ваши" таких журналов не читают, -- с удивлением заметил выпускник физико-технического факультета.
-- А какие журналы должны читать "наши"? -- ухмыльнулся Царёв, обводя взглядом своих товарищей, углубившихся в чтение партийной прессы, -- Эти, что ли?
-- Ну, да...
-- Грешен, и такие просматриваю, но больше -- по конструированию летательных аппаратов. Люблю, признаться, воздухоплавание не меньше, чем родную партию.