Деулин Александр Александрович : другие произведения.

Фарш-мешок

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Когда антиутопия становится реальностью, а самые смелые и страшные предсказания сбываются, что остается делать? Только сочинять новые, куда более несуразные и не логичные. Набросок на вечную тему, которая по сути своей не меняется, но постоянно пытается выдать себя за что-то другое.
  Глава 1
  "Я встаю в 6:30 утра. Это происходит каждый день. Кроме дней скорби. Последние пятнадцать лет. В это время на моем этаже есть горячая вода. Подается газ в конфорки кухонной плиты. У меня есть полчаса на то, чтобы помыться и приготовить еду. Вечером я не всегда успеваю на включение. Так что нужно торопиться. В Городе всё подается порциями. Это необходимость. Требуется перераспределять ресурсы на более важные отрасли. Повторяю тебе слова из радио. Зачем? Ты и сам все это знаешь, Саш. Так надо ли это писать? В одном из писем ты сказал, что переписка вещь двухсторонняя. Но разве я могу писать, как ты? В Организациях Подготовки Граждан этому никогда не учили. Общению. И это ты тоже знаешь. Мама успела тебе это рассказать. "Образование должно быть направлено на нужды конкретных сфер производства". Я запомнил эту фразу. Нам сказали запомнить. Думаю - это правильно. Так что писатель из меня плохой. Ты хотел знать, как я живу? Вот с этого я и начал. Уж не смейся надо мной и не ругай.
  Так вот. К 7:00, обычно, я успеваю сделать все нужные дела. Бывают и накладки. Один раз у меня оторвалась ручка от входной двери в ванную. Рукоять осталась в руке. А двери у нас сам знаешь какие. Вся мебель из стали или железа. Пока я пытался ее открыть, прошло десять минут. Замок не поддавался. Я потратил положенное мне время и не успел приготовить себе поесть. В то утро был какой-то рассеянный. Повезло. У меня оставалось немного еды со вчера. Так бы пришлось весь день держаться на Газе.
  Чепуха, как мне кажется. Я первый раз пишу вот так, на листке. На работе я занимаюсь бумагами мало. Но скоро меня поставят контролировать цех и тогда бумажной работы прибавится. Мне она не нравится. Лучше было бы дальше работать на помывочном станке. Но жаловать нельзя. Это честь.
  В 7:15 я выхожу из дома. Хожу всегда через местный рынок. Там встречаю Нину Васильевну и Таню. У них включение ещё раньше моего, поэтому они успевают открыть палатки к семи. Когда я прохожу мимо, Нина Васильевна всегда кричит мне: "На работу, как на праздник, Леш?", и смеется. Я отвечаю и быстро прохожу мимо. Таня смотрит. Она хорошая девушка. Красивая, работящая. Нина Васильевна всем любит рассказывать, что Таня помогает в распределительном центре. Не боится. Но я говорить с ней боюсь. Не знаю о чем.
  В 7:30 запускается цех. Я знаю, что тебе не нравится моя работа. Ты называешь ее странным словом. Поэтому рассказывать про нее не буду. Но скажу, что от сокращения площади кладбищ в прошлом году удалось построить десять новых районов. Об этом даже объявили по радио. Вот так вот.
  Работа моя длиться до восьми часов вечера. Мне платят за одиннадцать часов. Вообще-то это двенадцать, но перерыв не учитывается. Я не жалуюсь. Сейчас каждый час производства важен во всех областях. Два или три раза в месяц беру вечерние смены общественных работ. Требуется помогать Городу. Нужны мужские руки, ведь большинство мужчин сейчас там же, где и ты.
  В 20:30 я прихожу домой. Тут мне рассказывать совсем нечего. Почти сразу ложусь спать. Перед сном прослушиваю сводку новостей по радио. Завтра опять на работу.
  Я часто думаю о твоих письмах. Кажется, у меня от этого болит голова. Но это ничего. Жалко, что мы начали общаться только сейчас. Но теперь это можно назвать общением. Правда? Если я отвечу."
  Алексей Дмитриевич только что закончил писать свое первое в жизни письмо. Он растерянно улыбался, запечатывая его в конверт и смазывая уголки сгибов языком. "Никогда бы не мог подумать, - говорил он про себя, - что снова буду общаться с братом".
  Несколько недель назад Леша получил от Саши первое письмо. Он боялся его читать, прятал под подушку, ходил по комнате после работы, как лев в клетке, мельком поглядывая на кровать. Потом что-то в нем все же взяло вверх. Была ли это спящая любовь к брату или банальное любопытство, сейчас уже сказать сложно. Важно то, что не смотря на внутренний запрет, воспитание и боязнь быть пойманным, Леша все же решился на прочтение, стараясь не думать о последствиях, которые неминуемо случаются, если преодолеть свой страх.
   Их семья распалась давно. Отец переезжал в столицу, влекомый заработком и красноречием брата, который уже давно работал на важной должности где-то в центре и постоянно звал к себе. Старшенького сына Дмитрий Владимирович решил забрать с собой. Младший же с мамой остались в деревне и больше они лично не встречались. В памяти Леши, порой, мелькают воспоминания: как он ухаживал за братом, как вытирал его испачканное ягодами лицо, как помогал спуститься с дерева, как носил его на плечах, едва сам держась на ногах, когда Саша боялся шелеста в высоком кустарнике. Дело было в том, что однажды в зарослях ему привиделась змея, и с этого момента, если Саша слышал или видел любое движение в сухостое, опоясывавшем их старый семейный участок, он пищал на всю округу и с криком "Алёшенька помоги" бежал к брату со всем своих коротеньких ног. Леша с улыбкой хватал его, закидывал, покачиваясь, наверх, и подводил к месту, где брат увидел охотящуюся на него "большущую" анаконду. "Здесь ничего нет, смотри", - говорил он брату, раздвигая кусты для убедительности, от чего тот тут же принимался снова пищать и закрывать глаза ладонями.
  Саша в детстве был редким сорванцом. Леша как-то раз даже замахнулся на него. Младший тогда где-то нашел увеличительное стекло и наблюдая, как преломляется свет и появляется маленькое горячее желтое пятно, понял, что оно способно заставить дымиться куст, а значит может сжечь всех змей рядом с домом. "Всегда был странный", - говорил потом Леша отцу.
  Отец с матерью постоянно ругались, да так, что днями могли не разговаривать. Леша не знал почему, но как все дети, искал в тайне от всех причины в себе. С каждым годом пустошь за их посевами становилась все больше, а жилых домов рядом все меньше. Но мама все равно не хотела уезжать. Леша не понимал, почему она сопротивляется? Зачем? Один раз он слышал, как она сказала отцу: "посмотри, что там творится, это же убивает свободу". Мама хоть и была женщина образованная, из семьи сельских учителей, что преподавали еще по-старому, но по мнению Леши, говорила полную чепуху. У отца же были "золотые руки", так говорили все, в том числе его брат - дядя Вова. Он был классный. Часто привозил гостинцы, подарки, сладости. Дети были в восторге, а мать во время этих визитов даже не заходила в дом. Что её не устраивало? Не понятно.
  Когда отец окончательно решил уехать, она настояла, чтобы маленький Саша остался с ней. "С вами он погибнет", - так она сказала, а отец почему-то не сопротивлялся. Леша помнил только, как он наклонился перед уходом к сыну, снял с пальца свое обручальное кольцо и вложил его в крошечную ладонь Саши.
   После переезда Леша очень скучал. Порой до слез просил отца вернуться обратно, но отец каждый раз находил правильные слова, чтобы его успокоить, а когда слова заканчивались, просто приказывал ему сидеть в своей комнате. Так прошло пять лет. Леша доучился в местной обучающей организации и напрочь оставил попытки возобновить связь с братом и матерью. На шестой год, когда Леша только получил аттестат, неожиданно заболел отец. Он быстро, буквально на глазах, растаял от сильной болезни, которую врачи не смогли диагностировать. Работал отец всегда много, не помня себя, но никогда не забывал втолковывать житейские истины своему подрастающему сыну. Вечерами, придя с общественных работ, он часто включал радио, и они вместе слушали новости уходящего дня. Отец говорил Леше, что голос, который он слышит каждый день из динамиков, принадлежит Воробьеву Аркадию Викторовичу, главному диктору самой важной новостной передачи Города, и что отец даже как-то лично с ним знакомился, когда заходил в здание, где работал дядя Вова.
   Что случилось дальше, знают все. Цепочка началась с эпидемий невиданных масштабов. Смертельный вирус поражал сначала самые густонаселенные районы, а затем целые страны и континенты. Границы закрылись, люди отдалились друг от друга. Не успела закончиться одна беда, как на смену ей приходила вторая, затем третья. Страшным событиям не было конца: изменения температурных норм, крупнейшие в истории пожары, ураганы, смертельные заморозки, происходили один за другим и повсеместно. Переставала работать связь, телевидение работало со сбоями, затем тоже исчезло. Единственным, что работало стабильно - было радио. Сводки информбюро регулярно приводили ужасающую по цифрам статистику смертности, зараженности, площадей возгорания и разрушений. От жутких, невообразимых изменений можно было бы сойти с ума, если бы не удивительная способность человека к адаптации. Вскоре перестали обращать на себя внимание голод в отдаленных районах страны, нападение неизвестных науке видов саранчи, страшные ураганы, омолаживающиеся до детского возраста болезни. Люди черствели. Шокирующие поначалу происшествия, через какой-то год или два стали обыденностью. То, что вчера заставляло подниматься волосы на голове, сегодня вызывало лишь её покачивание да нервную усмешку.
   Катаклизмы толкали людей к переселению, устремляя от окраин страны к центру, туда, где обещали пропитание, работу и главное - безопасность. Бесконечная череда обозов, повозок, полуразрушенных машин плелась вдоль обочин разбитых дорог. Наблюдавшие эту картину жители придорожных районов присоединялись к бредущим в надежде выжить. Пустели целые области. Частые вспышки болезней заставляли изолироваться от остальных, информация просачивалась только через слухи или единственную оставшуюся радиоволну. Вскоре, основная масса сосредоточилась в одной центральной области, по счастливой случайности, совпавшей со столичным округом. Так появился Город.
   Следом люди узнали о землетрясение, не поддающемуся оценке ни по одной известной шкале. По радио сообщили, что оно сопровождалось высоким радиационным фоном, выделением лавы, полным уничтожением приграничных районов страны и чуть ли не расколом континент на несколько частей. После стольких лет бедствий это был отличный финал для человечества. Однако, так и не стало его концом. Люди оправились, встрепенулись и сделали то, что столетиями помогало пережить ужас смерти - сделали из неё праздник. Землетрясение ознаменовало первый день скорби и было названо "встряска".
   Но, не смотря на все последствия, как говорили в новостях, люди с противоположной стороны раскола и не думали сплотиться на фоне ужасного события. Напротив, начались войны за продовольствия, плодородные участки земли, последние оставшиеся технологические достижения; припоминались старые обиды, отнятые и незаконно присвоенные исконные территории. Мир трещал по швам. К счастью, в Городе было все, что нужно. Однако, пришлось ужаться и пожертвовать многим. "Но это ли не цена выживания? - помнил вопрос по радио Леша, - каждая минута на счету, каждый свободные руки ценны. Чтобы сохранить драгоценную энергию, - транслировало радиоволна Города, - оторвите все лишние, отриньте отголоски прошлой жизни. Сейчас для нас главное - выжить несмотря ни на что. Нам придется принимать жесткие меры во имя светлого будущего. Отриньте всё, что мешает работе. И первым делом бесполезное творчество. Актеры, музыканты, поэты - всего лишь бездельники на службе у наших врагов. Они отнимают у нас необходимое время, которое можно посветить труду и истинному созиданию. Культура подождет, голод ваших детей - нет".
   Дмитрий Владимирович так и не нашел себе новую супругу после переезда, и Леша остался совсем один в небольшой квартирке, расположенной в старом рабочем районе, каким-то чудом выбитую у главпромкома, наверняка не без помощи дяди Вовы. Он же принял на поруки племянника после смерти отца и устроил его на новый завод, который в тот момент только запустился. "Парень справится", - сказал он директору предприятия, затем вышел из кабинета к ожидавшему его Леше, похлопал его по плечу и ушел. Так прошло еще несколько лет. Дядя Вова навестил Лешу потом ещё всего пару раз, а потом пропал вовсе. Леша предполагал, что такая важная работа, как у дяди Вовы, должно быть занимает всё свободное время, а по мере того, как он сам все больше погружался в пучину безостановочного труда на благо Города, прошлое уплывало вдаль, не оставляя никаких воспоминаний.
   Леша проработал в одном и том же месте на одной должности, выкладываясь по полной и не задавая вопросов, всю сознательную жизнь. Он изучал тонкости помывочного процесса, охотно оставался на вторые и, порой, третьи смены, а когда сотрудники завода расходились, валившись с ног от усталости, Леша ехал с бригадиром на общественные работы. Он был ударником, его ставили в пример и директор, знавший когда-то Лешиного отца, часто говорил, что тот похож на родителя, как две капли. Молодость, что летела мимо, словно искра от костра в ночи, прошла для Леши в поту, с мозолями на руках и постоянным отсутствием полноценного сна. Посвящая себя работе по заветам отца, он не обращал внимания на то, как кто-то подрисовывает усы к его фотографии на плакате с гордостью производства, подбрасывает в шкафчик странные плохо пахнущие предметы и на то, что идет домой он всегда один, даже если смена закончилась у всего цеха в одно время. Была ли это ранняя смерть отца, который не готовил сына ни к чему, кроме кропотливой работы или то, что Леша никогда не знал о чем поговорить с коллегами и поэтому сторонился групп людей, так или иначе он был нелюдим. Но, помимо этого, Леша жил один в собственной квартире, что неизбежно делало его целью для увеселения рабочего класса.
  Этот факт не очень-то его беспокоил, но однажды, по не понятной причине, Лешу решили повысить. Директор сказал: "за высокую преданность делу", - и пожал ему руку. Их прежнего начальника цеха отправили на помощь в открытие нового филиала. Руководство Города высоко оценила эффективность и пользу, которую несла новая система обработки тел. Изначально место, где работал Леша, появилось, как придаток городского морга, а затем, с внесением в общественную жизнь "принципов осознанного потребления и важности сохранения любых доступных человечеству ресурсов", переросло в регулярную и полноценную структуру под названием "Отдел гражданской анатомической деструктуризации", в простонародье - "Циркулярка".
   Сегодня был первый рабочий день на должности управляющего цехом. Утро началось волнительно: все валилось из рук, в голове, не то от погоды, не то от недосыпа, постукивало звонким противным молоточком, до кучи ныл поврежденный на производстве локоть и крутило живот. Хорошо, что проклятая дверь была в порядке и не пришлось уходить голодным и грязным. Алексей надел брюки, бледно-синюю рубашку и серый пиджак. Наполировал туфли, из сморщенной от времени кожи, которая все ещё выглядела сносно, причесал немногочисленные волосы на голове и посмотрелся перед выходом в зеркало. Оттуда на него уставился сутулый невысокий человек, с грустными, как у дворового пса, глазами, низким лбом, где во всю разгулялись морщины, и опущенными вниз уголками губ. Виски его седели быстро не по годам и спускались вниз жестким ежиком, упираясь в острые скулы. Для себя Леша отметил, что колени на единственных брюках сильно провисли, а пиджак протёрся на локтях и в районах карман. Прокрутив это в голове он подумал, что серьезно поизносился и стоит, наверное, набраться смелости и зайти к Тане за обновками. "Теперь-то я всё же бригадир, а выгляжу как безработник", - было его заключение.
   Попав во двор, он как обычно, встал в очередь на выход. Все строения города были расширены до максимально возможного размера таким образом, чтобы оставался лишь узкий проход для одного человека, поэтому у арки в конце дома всегда толпились нерасторопные граждане. Дальше улица выходила на производственные блоки, там дело пойдет быстрее, но все же каждый считал своим долгом заглянуть, встав на цыпочки, за спину впереди стоящего соседа, чтобы с недовольным лицом опуститься назад.
  "Когда уже построят второй уровень?" - спрашивали в шеренге.
  "Обещали ещё в прошлом году, - нервно подхватывал кто-то спереди, - все эти нелегалы с востока, слишком много на них тратят времени и сил, а на потомственных работников старых районов всем плевать!" - после таких слов в толпе всегда начинались одобрительные выкрики и неодобрительные высказывания в сторону "нахлебников" и "безработников".
  Вырвавшись из утреннего капкана и разгладив помятую от протискивания между людьми одежду, Леша по привычке ускорял шаг. Народ рассеивались по длинным витиеватым улочкам, сверху напоминавшим микросхему. Каждый, кто первый раз попадал сюда, особенно из тех, кто не родился в Городе, гарантированно терялся и опаздывал на работу, что было не приемлемо. Хотя новых жильцов в таких районах было крайне мало. Возможные уплотнения в постройке здесь сделали сразу после "встряски", так что вся жилплощадь была давно занята, и переезжать отсюда никто не хотел.
  Леша же знал дорогу так хорошо, что мог добраться на смену вовремя с закрытыми глазами, спиной вперед, гусиным шагом. Только одно место могло заставить его замешкаться - это рынок, островок свободной торговли, один из немногочисленных в Городе.
  Проходя мимо палаток, он всегда слышал:
  - На работу, как на праздник, а Леш? - это Нина Васильевна проводила утренний ритуал приветствия.
  - Конечно, Нина Васильевна, а как же еще?! - стараясь ответить, как можно бодрее, говорил Леша, смущенно улыбаясь и ускоряя шаг, уткнувшись куда-то на тротуар.
  Обычно, он поднимал голову только зайдя за угол, повернув направо и упираясь взглядом в огромное, монументальной величины здание Цифрового Информационного Центра. Место, откуда транслировались все важные новости, распоряжения, поздравления от имени правительства Города и объявлялись Дни скорби - единственные выходные для работников. Последнее происходило сейчас всё реже, так как количество катаклизмов начало хоть немного, но сокращаться, а значит поводов для оплакивания погибших становилось меньше. Леша не мог спокойно пройти мимо, не взглянув на здание ещё раз.
  Весь периметр сооружения был обнесен забором размером в два человеческих роста, на вершине которого железным рукавом тянулась колючая проволока. Высота и величие постройки поражало воображение, к тому же, оно находилось в самом центре одного из самых оживленных производственных районов, что выгодно выделяло его на фоне скучной промышленной застройки.
  Рассматривая центр, Леше каждый раз хотелось подняться на самый верх и окинуть взглядом прилегающие окрестности, он представлял потрясающий вид и свободу, что даёт такая высота. Но такой возможности пока не представлялось. Возможно, все измениться с вступлением его в новую должность. От этой мысли он улыбнулся.
  Дальше путь шёл вдоль бетонных заборов, грязных стен, электрощитовых, скоплений мусорных баков, пока не пройдешь мимо пекарни, через которую попадаешь на небольшую площадь перед входом на пропускную.
  С виду это был обычный завод: сразу бросаются в глаза трубы, из которых так расточительно валит пар, в уши бьет шум работы маховиков конвейера, во рту появляется привкус похожий на железо, а в носу беспощадно уничтожает аромат свежей выпечки запах альдегида. Стоящие в ряд черные грузовики, словно дворцовые стражники, смотрят не одобрительно на проходящих мимо узкими прорезями фар, сообщая каждому о том, что здесь ему не рады.
  Через центральные ворота к будке охраны плетутся люди, на ходу доставая из сумок магнитные ключи, с нанесенными на них фотографиями владельцев, и закидывая голову, допивают последние глотки из блестящих металлических банок с яркой надписью "Газ".
  Все сотрудники переодеваются одновременно в общей раздевалке. Леше никогда и в голову бы не пришло просить теперь к себе особенного отношения. Он пробовал уверять себя, что существенно ничего не поменяется. Однако ж поменялось. Мужики перестали смеяться, когда он зашел последним в маленькую, утыканную лавочками комнатку. Леша чувствовал затылком, как на него неодобрительно смотрят и слышал где-то в дальнем углу недовольный шепот. Захотелось повернуться и сказать всем: "Я не хотел, меня выбрали, я не мог отказаться". Но это было бы слишком в лоб и как-то странно. Дальше лучше не стало: на его первой в жизни планерке в качестве руководителя, один из самых опытных сотрудников долго спорил с ним при всех, когда распределялись задачи на день. "Никто не хочет убираться в конце смены за всех, - сердился про себя Леша, - но такая практика существует уже очень долго, почему он сейчас решил это обсудить?" Через тридцать минут после начала работы цеха Лешу позвали на совещание, о котором он не знал. Там все были очень серьезные. Каждый внимательно слушал директора и записывал слова в блокнот, периодически переглядываясь и покачивая головой. У Леши блокнота не было. Он покрутился по сторонам, надеясь найти что-то подходящее, но столы были пустые. Когда очередной раз после названных директором цифр руководители цехов резко наклонились что-то записывать, Леше стало жутко не ловко, так что он просто опустил голову вместе со всеми и больше уже её не поднимал. После совещания случилась еще одна неприятность - Лешу позвал к себе Директор. Он сообщил, что через неделю к нему приставят стажера на должность помощника начальника упаковочного цеха. Ему нужно будет объяснить основы всей линии, так как он придет из другой сферы и должен понимать подноготную полностью. Это было очень не вовремя. Мало того, что ему приходится осваиваться в качестве бригадира, так ещё и возиться с каким-то новеньким. После окончания рабочего дня Леша задержался, уже в третий раз за день, у третьего колена конвейера для проверки плавности хода. Когда он проводил взглядом последнего уходящего из раздевалки, он быстро вставил винт обратно в отверстие, крепко затянул и пошел переодеваться один в пустом помещении. На полу стояли в ряд пустые банки с газом, а швабра и ведро для мойки были абсолютно сухими. Выругавшись про себя, Леша принялся за уборку.
  Выйдя из ворот проходной с мешком мусора, Леша выругался ещё раз. Он забыл про то, что на прошлом собрании записался на общественные работы именно на этот день. Бригадир, организовавший мероприятия, уже ждал его на проходной. Потребовалось влить в себя двойную порцию Газа, что взбодриться и настроиться на работу. Причин этому несколько: вернуться они сильно за полночь и нужно не уснуть раньше времени, заниматься предстоит всяким, начиная от погрузки мусора, заканчивая мелким ремонтом подъездов. Но самое неприятное то, что сегодня ему достались худшие из районов - окраины запада. Мужики их ещё называли "инсектами", странное слово, но оно не плохо отображало суть того места - многоэтажные здания конечных станций железнодорожных линий строились на высоту, на которую невозможно было задрать шею, а плотность построек в разы превышала Лешин район, так что между некоторыми местами можно было пройти только боком. Величавости или красоты в них не было и подавно, все что ценилось при постройке "инсектов" - скорость возведения и количество возможных жильцов. Различные слоганы самой масштабной городской стройки до сих пор транслируют по радио: "Тесные стены - это опора нашего общества"; "Улыбнись в окно соседу"; "Вместе до последнего этажа".
  Плотность постройки оправдывалась ограниченным земельным ресурсом. Сильно далеко от Города строить было нельзя - там царила полная разруха после "встряски". Однако приток беженцев из отдаленных частей страны с каждым годом только рос, и людям, приезжавшим оттуда, нужно было где-то жить. Большинство порядочных рабочих семей старались как можно быстрее перебраться отсюда по ближе к центру и неважно каким путём. В "инсектах" не было никакой растительности, местные жители не видели даже перекати-поле, разве что из мусорных пакетов, не было там нормальных больниц школ и магазинов, а лишь койко-место для сна. Проживали здесь, по мнению всех работников старых районов, маргинальные слои общества, сосущие кровь из честных тружеников. Старожилы говорили, что так было всегда.
  
  - Тут всегда так было, - шипел себе под нос вечно недовольный водитель колымаги, которая огромным черным пятном застилала вход в подъезд, - вечные проблемы. Как только заедешь поглубже в эти чертовы дебри, сразу механизмы отказывают, люди нервничать начинают, какая-нибудь болячка старая о себе напомнит. Михаил Юрьич, зачем мы вообще сюда приезжааа-ем? - из горла мужчины вырвался сдавленный хрип, когда он поднажал на накидной ключ всем телом, надув при этом шею словно лягушка.
  - Леш, - не обращая внимания на причитания водителя, произнес бригадир, - надо к крайнему дому сходить, там говорят в подъезде жженым пахнет.
  - Хорошо, Миш, схожу, - быстро откликнулся Леша, допивая бутылку энергетика.
  - Только свисток возьми, - качнул головой в сторону сумки на переднем сиденье Михаил Юрьевич.
  Уходить от группы в "инсектах" было не очень-то по правилам, двигаться рекомендуется группой по три-четыре человека, но сегодня и так не вышли двое, бригадир на спех найдя хотя бы еще одного мужика повез всех в ту часть Города, которую не убирали и не обслуживали, как оказалось, уже целый квартал. Мусоровоз, на котором они объезжали район, сломался в самое неподходящее время и мужчины битый час не могли разобраться, в чем же дело. Леша ничего не понимал в такой технике, поэтому согласился на любое задание, чтобы помочь хоть как-то и не уснуть. Чем дальше он проходил к дому, расположенному перед выкопанным пару лет назад карьером, тем беспокойнее становилось вокруг. Почти все лампы уличных фонарей были перегоревшими или разбитыми, вдоль подъездов, похожие на толстые щупальца осьминога, разбросаны продолговатые черные мешки с мусором. Луна провожала одинокого путника своим холодным светом, подсвечивая справа миниатюрную детскую площадку, больше похожую на конуру, так как располагалась она под навесом спуска в подвал одного из домов, на которой был покосившийся грибочек, сделанный из старой опоры водостока и прохудившегося тазик, разрезанная покрышка, служившая песочницей и качели, сиденье которых висели только на одной веревке. "Выходит и их детям нужно играться?" - подумал Леша.
   Свет в окнах не горел. Большинство квартир пользуются им по определенным часам и уж точно не поздним вечером. Пройдя сквозь площадку, Леша услышал неразборчивый шум, он доносился из подъезда того самого дома у края обрыва. Сквозь приоткрытые двери просачивались блики на стенах, похожие на костер, на фоне них были видны несколько теней. Леша резко распахнул двери.
  Внутри стояли четыре человек, которые резко замолкли и с удивлением стали его рассматривать. Повсюду валялись бутылки, в углу стояли пару стульев, на одном из них лежал покосившийся граммофон, в центре ютилась газовая горелка, огонь которой дрогнул от порыва ветра, не звано впущенного незнакомцем. Все люди были одеты в черное, с длинными волосами, спадавшими на плечи и грубыми, даже уродливыми, чертами лица. Они быстро обступили Лешу со всех сторон, так что стало ясно - настрой у них не самый дружелюбный.
  - О, работяги заявились, - гаркнул самый рослый из толпы парень, - сейчас учить жизни начнут.
  Глаза из темных углом засверкали нездоровым смехом, Леше показалось, что в свете огня, тени этих людей словно вырастали до невероятных размеров. Газовая горелка очередной раз пыхнула, издав пронзительный вой почти опустевшего баллона.
  - Вы не должны здесь быть, - набравшись смелости объявил Леша, - немедленно уходите!
  Мужчины вокруг стали перешептываться, будто измеряя Лешу невидимой рулеткой.
  - Да куда ж нам идти, на ночь глядя то? - возразил, по-видимому, главарь банды. - Да и тем более нам и здесь не плохо, - после этих слов толпа вокруг довольно заугукала.
  - Жильцы жалуются на шум и запах гари. Вам здесь не рады, безработники - вырвалось у Леши. Кто-то в стороне присвистнул от вызывающей фразы.
  - Да, это точно, - злорадно улыбаясь ответил главарь, - нам нигде не рады. Только вот мы есть, существуем, и с этим вы ничего не поделаете, - вызывающе бросил он.
  - Существуете да? - буркнул себе под нос Леша, будто разговаривая сам собой, - но бессмысленно, бесполезно, - чувствуя, как закипает все внутри он продолжил, уже подняв голову и повысив голос, - вы только и можете, что паразитировать и бездельничать, больше ни на что не способны!
  - Ну, началось, - послышалось откуда-то.
  - О да, - встрял тот, что стоял до этого поодаль и пристально смотрел на Лешу, - мы не способны гнить на заводах семь дней в неделю и не думать ни о чем кроме выживания. За это вы нас и ненавидите.
  - Мы приносим пользу! Понятно? А что можете вы? Докучать местным жителям? Разбрасывать бутылки? - Леша обвел рукой подъезд. - Посмотрите на себя - здоровые парни, получили бы, как все сознательные граждане, профессию, помогли бы восстановить страну после Встряски.
  Со всех сторон раздались возгласы и хохот. Главарь подошел ближе всех, состроив мерзкий оскал.
  - Что мы можем? - лицо его было все в мелких ямочках, вероятно, последствие недавной болезни, - Ну вот Володя, например, сочиняет стихи, по большей части "патриотические", Миша, - пишет портреты, довольно похожие на натуру, я вам скажу, - вокруг засверкали оскалы, - а Саша вот, - он тыкнул пальцем на того, что стоял поодаль, - писатель. А Вы, молодой человек, давно книжки читали? - с этими словами детина протянул ладонь в сторону Леши, намереваясь, наверняка, схватить его или толкнуть в руки своры, стоящей сзади. Не дожидаясь этого, Леша резким движением выдернул веревочку из кармана, к которой был привязан свисток.
  - Только не надо вот этого, - запротестовал главарь, - оставь нас тут на ночь, утром мы уйдем.
  - И будете дальше портить людям жизнь? Нет уж! - Леша приложился губами к отверстию свистка и дунул, что есть мочи. Раздался пронзительный звон, который был прерван резким ударом под дых. Леша, скрючившись упал на бетонный пол, а шайка метнулась к выходу и растворялась в ночи сбивая друг друга с ног. "Черт, упустил гадов!" - подумал Леша.
  Но в следующий момент там, где чернел прямоугольник дверного проема, ослепляющем лучом ударил свет автомобильных фар. Раздались крики "стоять", топот твердой резиновой подошвы по асфальту, затем один, а следом второй, предупредительный выстрел из табельного оружия. Леша с трудом поднялся, и прикрывая рукой глаза, поковылял к дверям подъезда.
  Все произошло так быстро, что никто из банды не успело опомниться. Безработники стояли вряд, вдоль серо-черных машин, наклонив головы вниз и расставив ноги на ширину плеч. Сейчас, почему-то, они не казались огромными или страшными. При ярком свете крутящихся сине-красных маячков, эти четверо парней были больше похожи на испуганных детей, которых родители ведут домой после школьного собрания. Жалкие, в потертых куда сильнее, чем пиджак Леши, плащах, с надорванными подмышками и стёсанными лбами, на них было невозможно смотреть без боли в сердце. "Что же это я наделал? - проскочило в голове, - они ж еще совсем юнцы".
  - Эй, трудяга, - крикнул главарь, упираясь макушкой в крышу авто, - граммофон то забери, послушай на досуге.
  - Заткнись, шпана, - пнув парня где-то в районе почек, рявкнул человек в форме, - а ну все в машину.
  - Только он сломался, - услышал Леша из-за решетки в окне, - ты уж придумай что-нибудь.
  Глава 2
  - Все начинается здесь. Первой происходит процедура разбора вещей, часть из которых отправят родственникам, часть в химчистку для дальнейшего использования на фронте, остальное просто сожгут из-за полной потери каких-либо потребительских свойств. Затем тела отправят в помывочный цех. Мы называем их только "тела", по-другому никак не надо звать. Понял? Не трупы, не мертвецы, не жмуры, никак больше. Так вот, для удобства дальнейшей обработки, придумано было обтягивать голову герметичным пакетом со специальным фиксатором на груди и крюком на шее. Отдельно перетягиваются жгутами артерии на руках и ногах. Видишь, для удобства на плакатах помечены все нужные точки, которые в обязательном порядке нужно изолировать. В помывочном цехе их разместят на конвейер подвесив на путовую цепь. На лица в мешках лучше не смотри.
  Та-ак, я понял, тебе плохо, это нормально, поначалу всегда так. Что говоришь? "Как на скотобойне?" Не-ет, ты что, это рядовая процедура. Ну что, получше? Продолжим? Обработка идёт в три стадии: сначала со шланга гидроксидом натрия, потом из продувочных трубок нанесут специальный порошок. Кстати, смотри, не ходи здесь никогда без маски, для живого человека он опасен. В конце, тела окунут в термический чан, для удаления остатков химических соединений и полного расслабления мышц.
  Следующими вступаем мы, наш цех. Конвейер замедляется для того, чтобы можно было закрепить на каждой части тела фиксаторы со скользящей петлей. Зачем это нужно? Да для удобства! Важна точнейшая регулировка всех углов распила и слаженная работа систем. Пять операторов, одновременно, должны крюком схватить фиксатор, оттянуть руки и ноги на определенный угол, подняв части тела в стороны, как растопыренные пальцы, вот так, понял? Только тогда пилы пройдут точно по хрящам, не вызывая фонтанов крови, смещение веса и не застрянут в кости. Затем, все это дело на несколько секунду повисают в воздухе, каждая конечность над своим пакетом, чтобы кровь, которая всё же будет, могла стекать. Черт, тебе опять плохо? Что говоришь, не пойму? "Висят, как елочные игрушки?" Ну не знаю, мне такого в голову не приходило. Затем операторы через манипулятор складывают части в определенной последовательности так, чтобы голова осталась сверху. Плотный полимерный мешок затягивают тросом и в следующем цеху - фасовочном. Потом их распределяю в разные блоки, для удобства клея на мешок штрих-кода разного цвета - красные и синие. Ну как? Всё еще плохо? Ладно, пойдем немного передохнем.
   Леша со стажером давно ходили вместе. Поначалу, у нового начальника цеха голова шла кругом. Кадровики вечно работают из рук вон плохо, так что не удивительно, что на Витю не прислали все нужные документы, пришлось объяснятся с охранником на проходной, хорошо, что Иваныч бывал с Лешей на общественных работах и вошёл в положение. Затем, состоялся изнуряющий разговор с бухгалтерами, что вечно норовят повысить голос, закатить глаза и спрашивать про знания законов, которые знают только они. Конечно же, оказалось, что не был подготовлен стерильный комплекта одежды, все маски в складе с утра разобрали, а поставки с новыми еще не было. Леша суетился, постоянно просил стажера стоять на месте, пока он куда-то сходит, пару раз пришлось побеспокоить директора, потому что Михаил Антонович, замначхоз, ни в какую не хотел выдавать инвентарь без полной приемки товара, прибывшего с центрального склада.
  - Это ничего, - допивая бутылку Газа и прожёвывая булку, говорил стажеру Леша, - ты не бойся за мой доклад, такие вещи абсолютно нормальны. Эти вон, мужики, которые сейчас все такие деловые тут ходят, сначала блевали каждые пять минут. Естественная реакция, что поделать? А потом, знаешь, становишься как врачи эти, которые вскрытия производят. Будешь бутерброд доедать, пока петлю накидываешь.
  Стажер смотрел ошалелыми глазами куда-то в сторону, слегка покачивая головой. Паренек был лет двадцати пяти, веснушчатый, с кудрями на голове, глубоко посаженными глазами и скошенным подбородком.
  - А зачем это вообще нужно...их пилить? - прошептал он еле слышно. Леша напрягся и перестав на секунду жевать, ответил:
  - Ты бы лучше интересовался технологическим процессом. У нас такие вопросы не очень-то любят. Но, если коротко, то для экономии места. Ты, я вижу, недавно переселился, так? - стажер коротко качнул головой, - так вот тебе полезно знать, что каждый день в Город приезжает около десяти тысяч беженцев, переселенцев, просто людей, ищущих работы. Для них строятся многоквартирные дома, больницы, школы и ещё куча разных необходимых сооружений. Мы ограничены в территории, потому что к югу, после встряски, растянулись непроходимые болота, с запада мы граничим с государствами, которые хотят прибрать к рукам наши полезные ископаемые, а на востоке идет война. Ты слушаешь радио? - стажер отрицательно махнул.
  - Я слушаю пластинки на старом отцовском граммофоне.
  - Ну вот поэтому такие глупости и спрашиваешь. Поток тел постоянно растет. Сейчас вот опять на западе начались вспышки антигородских настроений, а значит, работы будет больше, - Леша осекся.
  - А почему их не сжечь? - продолжил задавать вопросы юнец.
  - Да что ж такое?! Ну вот ты знаешь сколько топлива тратится на эти печи? К тому же они не справлялись ещё до второй пандемии. А сколько людей не согласных сжигать своих родственников? Церковь давно окрестила ересью сожжение тел, но и хоронить, как раньше, тоже запретила, потому как Город превращался в одно большое кладбище. Хоронить стало нужно вертикально, для экономии пространства, но и не глубже одного метра, так как Город стоит на болотах. Вот так мы и появились.
  - А куда, - стажер помедлил, - куда их дальше везут? - паренек задавал вопросы с паузами и так, словно получил по голове пыльным мешком.
  - Да не знаю я! Черт бы тебя побрал, будешь столько спрашивать, в миг станешь безработником, - вспылил Леша, - так все, давай ка сегодня закончим, а то видимо насмотрелся ты всякого и не соображаешь, что несешь. Иди вон лучше, купи себе бутылочку Газа. И того, Вить, ты мне не одолжишь одну пластинку?
  - Кого? - нахмурил брови стажер.
  - Пластинку - отведя глаза ответил Леша.
  - Зачем Вам она? - в голосе Вити появилась игривая нотка.
  - Ну как зачем? Послушать, - старался, не выдавая эмоций говорить Леша.
  Витя смотрел на бригадира новым, изучающим взглядом. Что-то не так с этим замшелым работником.
  - Хорошо, Алексей Дмитриевич, это можно, - улыбнувшись ответил Витя.
  
  "Какой странный мне попался стажер, - думал Леша, переодеваясь после смены, - все эти вопросы столько дней подряд, откуда они берутся? Вроде бы светлая голова, может работать и приносить пользу, однако ж нет, надо ему свои сомнения высказывать. Очень странный. Как Сашка..." -, на Лешу удушливой волной накатили воспоминая, что-то заныло в груди и слегка закружилась голова. Он постарался откинуть их глотнул ещё немного "газа".
  Все операторы давно ушли, а Леша то ли по привычке, то ли от переживаний по поводу новичка, излишне долго проводил поверочный обход всех агрегатов, поэтому сейчас стоял совершенно один в пахнущей тяжелым рабочим днем раздевалке. Работы было действительно много, и утром на собрании начальникам цехов коротко поведали почему, с оговоркой о секретности. Однако Леша в тот же день не смог удержать язык за зубами и успел наболтать стажеру про события, которые скоро развернуться на западе. Леша упрекал себя в таком не сдержанном поведение. Недомолвки, груз важной информации, политические интриги среди бригадиров, всё это было чуждо Леше. "Наверное, - думал уже который раз за неделю, - нужно было сказать директору, что он не подходит на эту должность. Это всё не для него." Но вопрос решеный и сопротивляться было не в его силах. Так что придется смириться.
  Из тяжелых мыслей Лешу выдернул сильный шум. На задней площадке, там куда уходила путевая цепь, а вместе с ней извилистая змея конвейера, послышался матерный возглас мужиков со второй смены, затем шлёпанье о металлическое покрытие пола чего-то мокрого и тяжелого. Леша ринулся в сторону фасовочного цеха на ходу расталкивая завесы из плотного полиэтилена, которые, как гигантские макаронины, повисали на плечах.
  Выскочив на площадку, он увидел разбросанные по всему полу части человеческих тел, завалившийся набок погрузчик и трех мужчин средних лет, растерянно смотрящих перед собой.
  - Ну и как их теперь собрать? - начал крайний слева, судя по всему, водитель - говорил уже тысячу раз директору, что надо менять эту рухлядь, - он пнул носком ботинка задранное, словно при резком маневре, колесо погрузчика.
  - Да никак, - оборвал его стоящий справа, не обращая внимания на появление на заднем плане Леши - положим так, чтобы количество совпадало, да всех делов.
  Третий не спорил. Он продолжал смотреть вперед, опустив лоб, нахмурившись и поигрывая на лице желваками.
  Леша казался своим коллегам, знакомым и всем, кто его когда-либо встречал, человеком недалеким. И дело, отчасти, было в том, что среди коллег он был молчалив, практически не выражал своего мнения и не спорил ни с кем по пустякам. В Леше действительно большинство вещей, обсуждаемых мужиками, не вызывало никакого интереса, а иногда он просто не знал, что и как сказать. Однако же всё, что касалось производственного процесса, для него работало по чётким понятным законам, нарушать которые категорически запрещалось. Отец очень старался вырастить из Леши "настоящего" работника, и это одно из немногих вещей, которым он уделял внимание помимо собственного труда. Поэтому, когда Леша видел нарушения, отлынивая, некачественно выполненное дело, он не мог пройти мимо и оставить всё как есть. А уж как разговаривать с лентяями и лодырями, отец его научил.
  - Отставить, - скомандовал по-армейски Леша, - никаких "делов". Надо разложить в соответствии с полом, возрастом и биркам. Что это еще такое? - подстегивал себя Леша.
  Мужчины резко обернулись, сначала испуганно, но рассмотрев кричавшего по ближе приняли более расслабленные позы.
  - Да нафиг надо, Лёх?! Ну случилась небольшая авария, с кем не бывает? Тут техника виновата, не мы. А причиндалы их рассматривать и жопы сморщенные вообще не улыбается! Понакидаем быстро, да и все, - произнес правый.
  - Нет, - отрезал Леша, взглянув прямо в глаза грузчику, - это неправильно! Мы сложим их как полагается.
  - Да ты посмотри, Леш, это же с синими бирками мешки, в них бездомных и неопознанных складывают, чего заморачиваться? - подхватил водитель, понимая объем неприглядной работы.
  - Эти тела могут опознать, могут найтись родственники, наплевать какие там бирки. Собираем правильно! - повелительно произнес Леша, - иначе мне придется сообщить об этом инциденте директору.
  Мужики переглянулись, тот, что справа буркнул что-то себе под нос, затем неохотно пошагал в сторону разбросанных рук, ног, туловищ и голов. За ним последовали все остальные. Долго возиться не пришлось: тела оказались мужского пола, без "дряблых жоп", так как все были молодыми. Около часа они фасовали и складывали разбросанные конечности, которые когда-то были живыми людьми. Крови почти не было, рабочие, давно привыкшие к картине распиливания, быстро, по-фабричному перекладывали и переставляли местами обрубки. Через полтора часа дело было сделано.
  - Это никуда не годится, Лешка, - подытожил в конце водитель, - какой ты у нас правильный?! Может ты просто любишь жмуров трогать? - второй противно хихикнул, третий все это время молчал.
  - Это тела, понял? Никакие не жмуры, - резко ответил Леша, - мы закончили, грузи в контейнер. Леша держался как мог, чтобы не сказать "пожалуйста", командовать он еще не привык и особо не было смысла, потому что в его цеху все и так знают, что делать. Главное - вовремя назначай ответственного за уборку. Сейчас же ему пришлось идти в разрез с главными принципами рабочих: чем проще, тем лучше; работа не волк; что не запрещено, то разрешено и тому подобным, а значит последствий не миновать.
  - Есть! - выкрикнул в ответ правый, кривляясь приложив ладонь к голове, изобразив подобие воинского приветствия.
  Уходя, Леша чувствовал, как ему смотрят в спину. Завтра об этом узнают все работники и станет совсем туго.
   Палатка Тани и Нины Васильевны были уже закрыты. Леша обещал себе, что уж сегодня он точно зайдет к ним, но задержался, расфасовывая части человеческих тел. Раз обновкам не быть, то обязательно надо заскочить в продуктовый, фарш в холодильнике почти закончился. Подходя к дому с пакетами в руках, его неожиданно пробрал непонятно откуда взявшийся озноб. В цеху сегодня было прохладно. "Только бы не заболеть, - подумал Леша, - совсем не во-время".
  Почтовые ящики висели на стене у лестницы, их полагалось регулярно проверять на предмет коммунальных счетов, предварительно отсортировав от рекламных буклетов с камуфляжным фоном, на которых гордо держали оружия неизвестные Леше мужчины, а также газет, выпускаемых цифровым центром, некоторые из которых нужно было обязательном порядке прочитать. Привычно выбрасывая ненужное в мусорный ящик, Леша задержался на помятом белом конверте, на оборе которого был написан Лешин адрес и инициалы в качестве получателя, а дальше, и это было уж совсем немыслимо, фамилия имя отчество отправителя - Путилин Александр Дмитриевич. Леша стоял в ступоре, не понимая, что ему делать. Первая мысль была выкинуть, избавиться, не связываться, чтобы не было проблем. Отец незадолго до смерти рассказывал, что мать на старости совсем свихнулась и напичкала Сашку своими странными идеями, от которых тот возненавидел Лешу, отца и весь Город. И пробовать возобновлять с ними отношения отец Леше запрещает, иначе он ему больше не будет сыном. Леша оперся о стену и тихо по ней спустился: "Почему сейчас? Через столько лет? А вдруг с ним что-то случилось, и он просит помощи?" Поколебавшись ещё несколько секунд, он сказал вслух: "Прости Пап".
  Письмо No1
  "Александр приветствует Алексея! Пишет тебе твой родной брат, надеюсь, что ты меня ещё не совсем позабыл. Хочется верить, что застал тебя в трезвом уме и добром здравии. Заранее прошу прощение за тот возможный сумбур, который могу причинить тем, что напишу далее и, если всколыхну эмоции, которые будут тебе не самыми приятными. Однако же не спеши смять этот желтый листок бумаги, разорвать его в клочья или прилюдно сжечь на площади. В этом письме, а может быть, если успею, даже нескольких, я лишь попытаюсь рассказать о своих злоключениях, переживаниях и наблюдениях в качестве человека, который попал на фронт летом две тысячи сорок пятого года. И пусть мой рассказ будет противоположен твоему мировоззрению, я не в коем случае не собираюсь расшатывать те догмы и принципы, на которых ты, как и весь Город, строит своё существование. Однако, не зарекаюсь вовсе не затрагивать оных, так как это практически невозможно, ведя последовательно мой рассказ. Что из этого выйдет и как долго будет продолжаться, признаться, понятия не имею и скажу тебе, есть в этом что-то даже интригующее. Скажу ещё, что был поражен, что мне в принципе дали писать и отправлять послания. До последнего я в это не верил и всё ждал, когда отнимут, порвут, изобьют. Однако этого не произошло, и, я думаю, этого не случилось потому, что нынешняя элита не видит никакой опасности в письменности, литературе, да и в целом в искусстве.
  Начну с того, что как ты, наверное, не знаешь, наша с тобой мать умерла два года назад. Смерть ее была не спокойной, так как пришла в следствии сильной слабости души и тела. Первое было вызвано теми метаморфозами общества, которое она наблюдала последние пятнадцать лет, а второе - банальный голод, который начался после так называемой "встряски".
  Та далеко не многочисленная горстка людей, которая не отправилась в Город, а осталась все же разделывать землю и стараться прокормить себя с помощью фермерства, вскоре получила мощный удар в спину в виде "сборов на нужды трудящихся".
  Сначала это выглядело словно помощь попавшим в трудное положение людям, потерявшим свой кров и средства к существованию, однако вскоре переросло в самые обычные поборы. Не буду и говорить, как быстро были погашены волны всколыхнувшегося недовольства кучки изнуренных женщин, стариков и тщедушных "непригодных для нормальной работы" молодых людей, в ряды которых входил ваш покорный слуга.
  Кончина матери, естественно, повлияла на меня негативно. Обозлившись, я вдруг осознал, на сколько сдерживался в своих порывы к выяснению истины, самопознанию и изучению нового. Недолго думая, собрав вещи, я поджег остаток поля вместе с фермой и отправился на Юг, в сторону разрушений, метеоритных дождей, землетрясений и прочих ужасов этого мира о которых трезвонили из каждого утюга.
  Шел долго, честно говоря, счета времени я не вел, но несколько раз менялась луна, что говорит об определенной продолжительности моих скитаний. Я проходил мимо опустевших поселений, развороченных домов, заросших полей и покосившихся заборов. Ночевал я, в большей степени, в открытом поле или импровизированном убежище, сделанном из стогов сырого сена. Скажу тебе, чем дальше идёшь на Юг, тем удивительнее становится ночное небо. Однажды, смотря наверх, я увидел, как яркими полосами посыпались звезды, создавая разноцветные всполохи самых причудливых цветов. Я не мог оторвать взор. Ощущая свою ничтожность и крошечность, неожиданно для себя самого, я захотел писать на бумаге. Мне захотелось передавать эти чувства и эмоции, делиться, заражать ими, переносить сознание людей в такие прекрасные места. В тот момент я ясно понял: не все кругом стало уродливым, извращенным и гнусным. Мир всегда был и останется прекрасным, отвратительно лишь то, что делает с ним человек. Удовольствию не было предела. Я исписал все, что было у меня с собой. Какой-то мамин блокнот, листки с рецептами, в которые была завернута моя еда, даже несколько раз я использовал собственную ладонь. Но этого было мало, поэтому я постоянно прибывал в поиске новой макулатуры. Вскоре, в попытках найти больше бумаги в некогда жилых домах, я стал натыкаться на военных. Повсюду я встречал огромные караваны старых, проседающих под весом чужого скарба, пятнистых автомобилей и бесконечно снующие по домам короткостриженые головы, смотрящие на Мир через мертвыми зрачками дула автомата.
  Мне довольно долго удавалось идти в выбранном направлении, не привлекая к себе внимания. К сожалению, везение имеет свойство заканчиваться. Одним прохладным летним утром я проснулся в окружении десятков солдат, самый главный из которых очень хотел узнать, что я здесь делаю. Забавно, я был бы рад ему ответить, если бы знал сам. Так меня, вместе с кучкой таких же "бесхозных безработников" отправили в Город, для дальнейшего распределения. А куда распределяют таких как я, ты наверно и так догадался.
  
  Что приводит нас туда, где мы есть сейчас? "Все что не делается, все к лучшему", - так постоянно говорила мать, а я никогда не был с ней согласен. Что хорошего в смерти трех из пяти соседских детей от нехватки медикаментов и еды? Что стало лучше для них? Что ж, юношеству свойственна подобная категоричность. Не переставай мама бесконечно повторять эту фразу раз за разом может я бы и не задумывался о происходящем столь часто, и как юла, обреченная вечно крутиться на месте, не пытался бы множество раз разгадать природу причин событий.
  Что приводит нас туда, где мы есть сейчас? Поступки? Желания? Стремления? Страх? Обстоятельства? Нет, всё это лишь отголоски наших собственных действий. Эхо, раскатывающееся по предрассветному полю. В Бога я не верю - было бы слишком просто. В Судьбу тоже. Ты знал, что после двух ходов в шахматной партии открывается возможность для миллиона различных вариантов продолжения? А теперь представь, сколько не подлежащих подсчёту вариаций вступает в силу каждый раз, когда ты открываешь глаза. Нет, как будто бы опять не то.
  Пока что моё понимание Мира остановилось на балансе. Уравновешивание всего сущего: белого и черного, добра и зла, войны и мира. В эту концепцию вписывается даже смерть новорожденных детей: ведь если есть счастливое долголетие, то должна быть и несчастная ранняя кончина, не так ли? Везде баланс, который не всем дано увидеть и не каждому понять. Но этот вопрос ещё не закрыт. Что если и правда вселенная бесконечна? Тогда и баланса быть не может, как горизонта не может быть в беспроглядной тьме. Так много противоречий, не познанных и не раскрытых истин.
  Знаешь, я в тайне всегда хотел попасть в Город. Хотел посмотреть на огромные здания, толпы людей, магистрали, но бесконечно гнал от себя эти мысли, даже стыдился их, и спроси ты меня об этом открыто, определенно возмутился и сказал бы "никогда в жизни, это проклятое место, где попраны свободы и человечность", продолжая перед сном представлять вид с высоты уходящей в небо многоэтажки. И вот я смог его увидеть, но через решетку окна автобуса, везущего меня на бойню. Забавно, не правда ли?!
  Что же приводит нас туда, где мы есть? Ответ где-то близко. Возможно, скрыт во лжи самому себе, далеко в душе, которая боится показаться неправильной, не соответствовать тому, что ты делал и говорил до этого, в совокупности с лицемерные принципы, которые не дают свернуть с выбранного ранее пути. Как бы то не было, я продолжу искать ответ на этот вопрос столько времени, сколько мне отведено. И желаю тебе, брат мой, тоже им когда-нибудь задаться, ведь это будет означать, что ты хочешь не только делать, но и понимать.
  А за меня не беспокойся, со мной всё будет хорошо, я получу, что заслужил.
  
   Обнимаю, твой А.Д."
  
  
  
  После того, как глаза добежали до последней строчки стены комнаты пошатнулись. По спине пробежала мелкая дрожь, остановившаяся где-то у затылка. В ушах сильно зашумело, словно кто-то прямо над ухом включил мощный водяной насос, какими Леша столько лет омывал тела на своей работе.
  Он вдруг осознал, что ему, как тонувшему в закрытом трюме корабля, сдавило грудь, не хватает воздуха и он вот-вот потеряет сознания, впустив в себя соленую воду. Так много мыслей резко ворвались в его голову, что он не мог их упорядочить или хотя бы остановить их поток. Его родной дом сожжен, мама умерла мучительной смертью, а брат должно быть на фронте. Сашка, как же так? Голова отказывается верить в происходящее. Его маленький братик может умереть в любую минуту. Даже если все, что рассказывал отец было правдой, они не заслужили такого исхода. Давление шума в ушах становилось все сильнее. Почему так тяжело дышать?
  Багровый закат уже давно догорел, стерев со стены красные зайчики, что отражаясь от окон соседей разрисовывали серый быт Леши. Он оглянулся вокруг. Стены начали давить на него. Все эти коричневые комоды со сферическими ручками, огромные пустые шкафы, картины на которых красовались ударники народного труда, тяжелая чугунная посуда: вся его убого обставленная квартира стала в мгновение ненавистной настолько, что к горлу подступил комок.
  Воздуха... Надо было срочно выйти и пройтись. Но куда ему идти?
  "Прогулки - занятие для безработников. Что за бестолковая трата времени?! Не знаешь, чем заняться - иди на общественные работы, всегда дело найдут", - слова отца бичом хлыстнули в голове. Но сейчас Леше не хотелось работать, не хотелось никому помогать. Помощь нужны была ему, и это ему отчаянно требовалось надышатся вдоволь полной грудью, чтобы не пойти ко дну. Он быстро сложил письмо, схватил ветровку с вешалки, и уходя в последний момент обернулся, взглянув вглубь комнаты. Оттуда на него суровым взглядом смотрел старый потертый граммофон, который он, как поставил на комод, больше не трогал. "Прости, - сказал зачем-то вслух Леша, - в следующий раз обязательно тебя починю, нужно только найти пластинку для пробы."
  Резким движением Леша распахнул дверь и побежал по лестнице словно от пожара в надежде на спасение. Но на улице свежего воздуха не оказалось. Наоборот, сверхплотная многоэтажная постройка навалилась на Лешу, словно куча-мала на первого упавшего. Дышать стало только тяжелее. Он пару минут метался во дворе, словно загнанный зверь, не понимая, как выбраться из западни. Издав тяжелый вздох, он поднял голову наверх, туда, где из-за серых коробок домов заигрывая холодным светом, мелькнула луна. Леша вдруг почувствовал, что нужно делать. Ноги сами понесли его в ту часть района, в которую он, кажется, не ходил ни разу с момента переезда сюда с отцом. В этом просто не было никакой необходимости. Все нужные для жизни объекты были в другой стороне: работа, магазин продуктов, городские социальные учреждения, рыночек - все там. Леша слышал, что в противоположной стороне проводились капитальные ремонты старых домов, для чего часть из них сносилось. А что, если там больше воздуха? В груди всё ещё больно давило, в висках стучало. Отбросив сомнения, он широкими шагами отправился в направлении неизведанного, подталкиваемый жаждой свежего воздуха и светом манящей за собой луны.
  Леша не знал, сколько конкретно времени прошло, сколько кварталов он преодолел и в какой части Города теперь находился. Его всегда пугала спонтанность, не продуманные действия, которые часто вели к несчастным случаям на работе. Однако сейчас, он ничего не мог с собой поделать. Протиснувшись за угол очередного дома, он вдруг понял, куда все это время шел. Совсем близко, буквально в нескольких метрах он услышал журчанье перекатывающегося по мелким камням ручейка, над которым, оголив металлический хребет, стоял старый полуразвалившийся мост. Во все стороны от него тянулись, словно шланги, поддерживающие жизнь в больном, натяжительные тросы, подрагивающие от резко поднявшегося ветра. Картина напомнила Леше пойманного в силки мамонта, которого он видел в одном из немногочисленных музеев Города, направленных на просвещение граждан в области естественных наук.
  Вдоль берега волнами шла железная цепь, на которой качались таблички с информацией об аварийном состоянии конструкции. Обычно, Леша ни в коем случае бы не противоречил подобным вывескам или указателям. Их ведь вешают не просто так, верно? Практически на каждом предмете, столбе или двери его цеха написано: "Тяни", "Толкай", "Не открывать", "Не входи", "Будь бдителен". Сказано опасно, значит нечего там ловить, просто уходи. Отец часто рассказывал, как на производстве из-за подобных выходок регулярно умирали нерадивые работники. Однажды, его знакомый проигнорировал табличку "Не влезай" над рабочей поверхностью пресса. Один раз пресс сломался, остановился на пол пути, затрясся и выключился. Мужик полез внутрь, чтобы починить механизм, который мог заклинить. В это время мимо шёл начальник цеха, увидел, что пресс простаивает и нажал на кнопку пуска. Отец очень горячился, когда рассказывал одну и ту же байку в сотый раз: "Представляешь? Работник всмятку, устройство не работает, весь цех не выполнил дневной план. Кошмар!"
  Однако, какими бы не были твердыми настояния наших родителей, как бы они не старались заложить собственные ограничения в неокрепший мозг, в конечном счете решение принимается не в их пользу.
  Непреодолимое желание оказаться наверху, оторваться от стен многоэтажек, расправить плечи, втянуть в себя остывший прохладный от воды воздух победило страшный рассказ отца за считанные секунды.
  Перешагнув через цепь, Леша опрометью бросился к лестнице, ведущей на мост. Зайдя на его середину, он ощутил, будто сбросил с себя много килограммовый груз и теперь может выпрямиться, чтобы отдохнуть от долгого похода. Луна, теперь полностью видимая в промежутке домов, одаривала своим успокаивающем светом и понемногу глушила шум в голове. Леша подставил лицо к потоку ветра и стал вслушиваться в мерное журчанье воды, наконец-то опустив плечи и расправив грудь.
  Неизвестно, сколько бы он простоял так, не помня себя. Его вырвали из забытья чьи-то безцеремонно приближающиеся шаги. "Ну все, это охранник", - подумал Леша разочарованно.
  Он уже собрался говорить: "я уже ухожу", как вдруг услышал мягкий голос позади:
  - Привет, Леша. Отличное место, правда?
  Обернувшись, он увидел Таню. Хотя увидеть, возможно, не то слово, потому что на мгновение он будто ослеп. Перед ним, в лунном свете стояла тонкая, со спадающими на плечи и слегка подрагивающими от дуновений ветра волосами девушка, на которую он совсем недавно боялся уронить взгляд, проходя мимо её палатки. Все чувства обострились, он ощущал присутствие, чувствовал приближение, через усиливающееся биение сердца, слышал аромат, окутывавший его с ног до головы. Все этим вечером окончательно превратилось в сон.
  И как в страшном сне, его рот склеился, ноги онемели, а в голове всплывали какие-то несуразные образы и несвязные мысли.
  - Я часто сюда прихожу. Не думала, что кто-то ещё из наших домов так далеко заходит, - продолжила Таня, подойдя к ограждению справа от Леши, - здесь всегда так тихо и дышится легко.
  - Я тоже пришел надышаться, - произнес Леша не своим голосом.
  - Отлично. Значит, я не одна чувствую эту духоту, опутавшую всё вокруг, словно кандалы. Кажется, ещё немного, и мы будем как кроты, жить в своих норах и тонуть в собственных испражнениях, - Таня говорила размеренно, но с жаром и даже озлобленностью. Однако Леша этого не замечал, не мог, так как был поглощён её неземным образом.
  - Ты знаешь, его скоро снесут, Наш мост, построят очередной улей - она подчеркнула "Наш", как будто они уже годы ходят сюда вместе, держась за руки.
  - Очень жаль, воздуха станет меньше - опять чей-то незнакомый голос произнес слова Лешиными губами.
  - Но ничего, важнее то, что теперь я не одна, - после этих слов что-то мягкое скользнуло по руке Леши, которой он вцепился в перекладину моста, словно в шею врага. От прикосновения руки расслабились, а биение сердца прекратилось.
  - Ты заходи ко мне, Леш, обязательно. Я буду ждать.
  С этими словами она ушла. Или может растаяла, как утренний туман над рекой, оставив след из аромата цветов и новой, только что распакованной одежды.
  Луна резко зашла за облако, оставив Лешу вслушивающемся в нежное эхо удаляющихся шагов.
  Глава 3
  Леша не помнил, как попал домой. Он петлял по казавшимся знакомым, но бесконечно похожим друг друга улочкам, где везде было темно, чисто, но бесконечно страшно, если присмотреться по лучше. Смешанные образы проплывали перед глазами: женщина с ребенком протягивает руку, тянется к нему, хочет обнять; старик с туго обтянутым кожей лицом, без зубов и в старом рваном бушлате просит воды; взрослый мужчина строго смотрит на него из-под полей фуражки, что-то бухтя себе под нос. Все они плохо пахнут, на лицах и руках язвы, одежда порвана и в черно-бурых пятнах. Как он попал сюда? Он же был в Городе, в самом безопасном месте в стране.
   Пелена сошла с него только под утро, когда первые лучи солнца каким-то чудом пробились сквозь нагромождения жилых построек.
  7:00 - он проспал. Придется сегодня питаться хлебом из пекарни и пахнуть вчерашним рабочим днем. В голове, почему-то под стук барабана, словно на выпускной линейке, начали раскатываться слова отца: "Кто долго спит, тот производительности вредит. Сон укоротил, перерыв упразднил, вот и смену нарастил!"
  Лешу передернуло. Он собрался со сноровкой бывалого солдата и быстрыми шагами направился по привычному маршруту. Когда он поравнялся с палатками, в его голове смутными воспоминаниями всплыл вчерашний разговор с Таней. Его будто ударило током. Сейчас он будет проходить мимо, увидит её, нужно что-то сказать. А что? А может и не нужно? Он не знал, что ему делать, куда бежать, может перепрыгнуть через бетонный забор? "Нет! Бред какой-то, мне, наверное, всё привиделось" - в смятение рассуждал Леша. И, пока он пытался найти логическое объяснение вчерашнему помешательству, его ноги сами принесли его к месту, где должны были сидеть Нина Васильевна и...
  - Привет, Леш! На работу как на праздник, а? - Леша повернул голову в сторону голоса, затаив дыхание. Тани там не было. На пластиковом белом стуле, еле помещаясь объемом своего тела в промежуток между подлокотниками сидела женщина, улыбающаяся всеми двадцатью коричневыми зубами, держа вчерашнюю газету в одной руке, а банку Газа в другой.
  - Конечно, - выдавил из себя Леша, - а как же?!
  Нина Васильевна проводила его вопросительным взглядом. Леша сегодня смотрел прямо на нее и не отворачивался. Что это с ним такое?
   На работе что-то произошло. В раздевалке его поприветствовали все операторы, кто-то спросил, как у него дела, один даже пробовал шутить про рассыпанные в прошлую смену тела, но не увидев положительной реакции Леши быстро замолчал. Работники цеха быстро и без вопросов распределились по текущим задачам, самый опытный из мужиков сам вызвался сегодня провести вечернюю уборку, хоть на его губах и играла наглая усмешка, всё же хлопот было намного меньше. За спиной Леша слышал перешептывание, но оно было другим, намного тише и осторожнее, чем раньше.
  Стажер сидел один в стороне, опершись спиной к стене и свесив голову, то ли чего-то ожидая, то ли просто от скуки. Леша подошел к нему, сел рядом и задумчиво почесал лоб.
  - Чего это они? - проговорил он, забывшись, вслух. Затем одёрнулся, но было уже поздно.
  - А, бегают чего перед Вами? Так это слухи все с утра пораньше. Мол всем бригадирам поручат проверить свои составы на неэффективных работников и предпринять соответствующие действия. Понимаете? Со-от-ветс-ву-ю-щие, - протянул стажер.
  Леша обомлел. Планерка будет через пятнадцать минут, всем сказали быть обязательно, без исключений. В груди заклокотало, живот начало крутить.
  - Мне уж точно кранты, - спокойно произнёс стажер, - а эти вон за ваше внимание решили бороться.
   - Чего ты такое говоришь? Что за бред? - хмуро произнес Леша, - да если и так, что значит "кранты"? Эффективность оценим, скажем, что нужно подтянуть, добавят может пару часов к смене. Делов то! Работы что ли мало?
  Обернувшись, Леша увидел полный насмешки взгляд стажера:
  - Работы? У нас сейчас работа будет только одна - ружье держать. Все это знают - кто с производства слетит отправится завтра же на фронт и дело с концом. У меня уже трое друзей уехали.
  Леша промолчал. "Стажер ничего не понимает. Не может этого быть, количество тел у них только прибавляется, нужны руки постоянно, напридумывали себе черти что.", - думал он.
  На планерке было все как обычно. Леша довольный дослушивал ежедневные цифровые сводки от директора, его очередные требования ускорить линию, произвести оптимизацию процесса, настроить персонал на эффективную бесперебойную работу и ещё много прочих разных необходимостей, которые ото дня ко дню оставались необходимыми.
  Когда все начали расходится, и Леша уже был готов лететь на легких ногах обратно в цех, его окрикнул знакомый командный голос.
  - Леш, как там дела в цехе?
  - Да вроде ничего, Олег Анатольевич, всё по-старому.
  Директор, вдруг взяв Лешу под локоть начал отводить его в сторону:
  - Ты наверно уже слышал, про нашу оптимизацию? - в груди похолодело, но надежда ещё тлела в душе. Не будет же такой вопрос решается вот так, в стороне?
  - Слышал, Олег Анатольевич, но думал, мало ли что мужики болтают.
  - А чего ты ко мне то не пришел сразу? Какого черта ждешь? - после этих слов директор чуть поменялся в лице, скривив губы и подняв брови.
  - Да я думал...
  - Думал он, - перебил его директор, слегка повысив голос. К этому времени кабинет опустел, - ко мне каждый уже с предложением пришел: сколько, кого, почему, одного тебя жду, - Леша ничего не понимал. Когда бригадиры успели так быстро решить кого уволить, да еще и причины найти?
  - Я даже не знаю, Олег Анатольевич.
  - Послушай, Леша, ты парень хороший, я знаю, ты не из тех странных ребят, что не понимают, ради чего мы все тут впахиваем. Так ведь? Давай ка собери мысли в кучу и прими решение. Я думаю, стажера твоего точно надо отправлять, - последнее слово было произнесено с ударением, и явно означало конкретный процесс, - ты, я слышал, им недоволен. Вопросов много задает, на работы общественные не ходит. Чем вообще занимается после смены? Не понятно. Это, конечно, тебе решать, но я бы на твоем месте с него и начал. А вот с остальными надо подумать. Даю срок до завтра, а то Леш, - директор опустил голову вниз, многозначительно подняв брови, - ну ты меня понял? - Леша, похожий на испуганного кролика, дернул вниз головой.
  Он, шатаясь, побрел в свой цех. В голове у него была пустота, а на сердце что-то скулило и тянуло вниз. Потом опустошение сменилось клубком перебивающих друг друга голосов. Вот зачем его сделали начальником? Работал бы сейчас себе на помывочном и горя не знал. Как можно сделать такой ужасный выбор, особенно, если верить слухам об отправке на фронт. А что, если бы главным сделали Фильку? Самый опытный сотрудник, здоровый детина. Родители все из Города. Коренной. Он же всегда Лешу недолюбливал. Отправил бы Филимон его на передовую, как пить дать. "Ну и ладно, что такого? Какая разница, где помогать Городу, тут или там?" - Леша ничего не знал про войну. Фронт для людей, выросших в Городе, был как далекое красивое поле, где враги бегут от неминуемой кары бравых городских солдат. В Лешиных фантазиях, если он и попадал на очередную войну, то неизменно чтобы героически спасти какого-нибудь боевого товарища от неминуемой гибели. Затем, вернувшись назад, он мог бы сверкнуть медалью перед палаткой Тани. Эти представления были сформированы с детства у каждого порядочного ученика ОПГ.
  "Но стажера то куда? Совсем юнец и не учился в соответствующих местах, не проходил подготовку. Нет! С этим нужно что-то решить. Переведу пока его в другое отделение или скажу, что заболел доходяга, не выходит на смены. А потом, как уляжется, придумаю, куда его убрать с глаз директора. Только вот одно не понимаю, откуда Олег Анатольевич знает, что я не доволен им?" - с этими мыслями Леша ввалился в раздевалку и сел на общую лавочку.
  Подняв глаза, он увидел раскрытый шкафчик стажера. Он был пустой. "Какого черта? Я его никуда не отпускал", - подумалось Леше в первые секунды. Затем он стремглав метнулся в цех. Возвращаться к директору с вопросами после недавнего разговора было самоубийством, поэтому Леше нужен был человек, знавший всегда всё и про всех быстрее начальства.
  Филимона Леша знал уже очень много лет. Пришел он к ним еще совсем мальцом и сразу произвел отвратительное впечатление. На него никогда нельзя было положиться и ничего доверить. Любую работу, висевшую на чей-то ответственности, он специально делал медленно и кое-как. Перед начальством всегда заискивал и частенько открывал тайны коллег, которые, не смотря на все проделки и очевидное подхалимство, находились под его влиянием все до одного. Именно с ним были самые большие проблемы у каждого начальника цеха, но попрекнуть его было практически не в чем. Он отлично знал "политику партии" и действовал строго согласно актуальному течению общественной мысли. Не гнушался доносами и откровенным подстрекательством, умел высмеять при всех робкого новенького, чем поддерживал авторитет среди старичков предприятия. Манипулятор и подхалим, как он не стал с таким идеальным набором начальников раньше? Очень просто - Филимон был ленив до невозможности. Он никогда не брал дополнительных часов, не подменял заболевших товарищей, не оставался сверхурочно и за год умудрился ни разу не съездить на общественные работы. Такое поведение не позволяло директору сделать главным Фильку, хоть он и был "своим в доску парнем".
  И, так как Филимона либо боялись, либо уважали и хотели быть в его компании, он с легкостью мог управлять всеми процессами, происходившими в коллективе.
  - Где он? - услышал запыхавшийся голос Филя.
  - Кто, Алексей Дмитриевич? - тона непринуждённее даже представить себе нельзя.
  - Ты прекрасно знаешь, кто. Стажер, Витя, где он сейчас?
  - Думаю, - Филимон облокотился на поручень кронштейна двумя руками, приняв расслабленную позу - отправился с автобусом первых безработников в распределительный центр, - глаза Фили яростно блеснули.
  - Какого черта, Филимон? Почему без моего распоряжения? Кто сказал? - выкрикивал фразы Леша, которых от нового заведующего цехом до этого никто не слышал.
  - Да он вроде сам и пошел. Решенное ж дело. Я ему так и... - тут оператор осознал, что сболтнул лишнего.
  - Что ты ему? - прищурил налившиеся яростью глаза Леша, - отвечай!
  - Вы бы Алексей Дмитриевич успокоились, люди же смотрят, - спокойно продолжил Филя, - Витьке передали, сам я не в курсе, только слышал краем уха, что при сокращении в первую очередь стажеров убирают и что бригадир наш им сильно недоволен и пошел с директором этот вопрос обсуждать. Ну знаете, люди разное болтают, эка невидаль. А он психанул. Я сам, говорит, уйду. Все и так ясно! Пропади оно пропадом! Что поделать? Молодой, горячий, - на физиономии Фили заиграла улыбка.
   - Так это ты, скотина! Ты директору передал, что стажер вопросы задает, что недоволен я им, ты сказал! - Филимон продолжал улыбаться. Леша чувствовал, что в спину ему устремлены глаза десятка рабочих, но ему было плевать. Он, не в силах больше глядеть на ухмылку на лице этой наглой рожи, подался вперед. Неизвестно чем бы закончилось дело, но в следующую минуту его и самого опытного оператора цеха обдало плотной струей вязкой артериальной крови. На секунду реальность отступила хватку и в голове зазвучал собственный голос:
  -В этом деле, - говорил Леша молодому веснушчатому парню, - важен правильный угол и спокойный плавный надрез. Смотри внимательно, Витька. Чуть отвлечешься и всё нам тут забрызжешь. Кровь она знаешь какая въедливая?! Кошмар. Потом мытья не оберешься. Но не боись, ты со временем тоже научишься. На самом деле ничего сложного. Через пару месяцев перестанешь воспринимать тела, как одушевленные предметы и пойдет, как по маслу.
  - А почему Вы их тогда только телами разрешаете называть, если они для Вас ничего не значат?
  - Вот, вот с такими вопросами я бы уже давно отсюда вылетел, Витька. Ты слушай, что тебе говорят да перенимай. А вопросы, их оставь начальству. Пусть они задают.
  - А я Вас спрашиваю, а не их, - упорствовал стажер.
  - Ну все, хватит! Потому что они когда-то ими были, что тут не понятного? Были живыми.
  - Как мы с вами, Алексей Дмитриевич? Мы же живые?
  "Вить, ты, честное слово, копия брата моего", - подумал тогда Леша. Но в ответ лишь покачал головой.
  Как только последние слова стажера затихли в голове, Леша очнулся и стал озираться по сторонам. Оператор станка ошеломлённо таращился на свою оплошность, шевеля губами и пытаясь беззвучно извиняться за проступок. Шепот за спиной нарастал, как гул приближающейся электрички. Что приводит нас туда, где мы есть?
  Леша ворвался в раздевалку, как бешенный волк в курятник. Сердце его клокотало, в голове он перебирал варианты, как отыскать и вернуть обратно стажера? К кому обратится? Куда написать? Какие старые знакомства можно использовать?
  "Он же совсем еще дитя, наивный, несмышлёный паренек. Ну позадавал вопросы, чего страшного? За что его сразу на фронт то?", - думал он, что скажет, когда будет выпрашивать для Витьки второй шанс.
  Надо обязательно идти к директору, он должен помочь! Кто если не он? Скажу, ошибка вышла, найдем кого сократить, а стажера надо вернуть. Леша ходил взад-вперед среди тесных стен и понимал с каждой секундой, с каждым прокрученным вариантом, что Витю он больше никогда не увидит. Через пару минут биение в груди поутихло. Он сел на скамейку обхватив голову руками и закрыл глаза.
  Просидел он так довольно долго, пока вдруг не услышал голос в дверях раздевалки.
  - Ты чего там на линии устроил, Леш? - слова прозвучали раздраженно, будто тот, кто произносил их пытался удержатся от какого-то порыва, - мы же все обсудили утром, какие проблемы?
  - Мы обсудили, что решение за мной, разве нет? - ответил Леша, в крайне несвойственной ему манере.
  - Ну и странно же ты себя ведешь, Лешка. Сам им был недоволен, наверняка понимал прекрасно, что пользы от этого умника никакой и зачем-то портишь из-за какого сопляка отношение со всем цехом. Что с тобой происходит?
  - Он же совсем еще... - начал было Леша свой подготовленный монолог, но закончить ему не дали.
  - Хватит, - гаркнул директор, - поступим так - я вижу, что к серьезным решениям на благо производства ты не готов. Поэтому, с должности ты снимаешься. Работник ты хороший, работай себе, но не вздумай разболтать, что слышал на собраниях. На сегодня от смены тебя освобождаю, иди домой, отдохни. Главным будет Филя, - с этими словами, массивная широкоплечая фигура исчезла из дверного проёма.
  На Лешу цементным мешком навалилось бессилие, словно из него вытянули всю энергию и оставили валяться пустым, как допитую банку газа. Некоторое время он еще просидел, глядя на серую дверь шкафчика стажера, потом сильно зажмурился и резко подорвавшись ударил куда-то в область замка. Дверца отпружинила в обратную сторону, шкафчик слегка наклонившись назад, затем, как неваляшка, вернулся в прежнее положение, выкинув из себя прямо в руки Леши тонкий сверток, с чем-то гибким и упругим внутри.
  
   Леша шел с пластиковым пакетом в руках вдоль высокого бетонного забора. Его голова качалась из стороны в сторону словно воздушный шарик, привязанный на ниточке. По правую сторону от него из-за угла показался силуэт огромного здания цифрового центра. С минуту он рассматривал это захватывающее дух, величественное сооружения, вспоминая, когда он последний раз слушал радио перед сном. В последнее время вечерами он перечитывал письмо Саши, улыбаясь или хмурясь расхаживал по комнате, а потом начинал копаться с граммофоном, у которого было такое живое очертание передней крышки, что казалось, словно это стариковские глаза, не спускающее с него строго взгляда, осуждающие и разочарованные. Отчего у старинных вещей такое разительное сходство с людскими лицами? Интересно.
  Повернув налево за угол, он моментально уперся глазами в первую с правого края палатку, где в привычной позе с газом в руках сидела Нина Васильевна и самое страшное, рядом с ней Таня. Но сегодня, то ли от событий на производстве, то ли от воспоминаний ночного диалога, Леша не отвел глаза в сторону и не ускорил по обыкновению шаг. Он на секунду замешкался, но затем продолжил идти, не сводя взгляда с палатки. Обратился он все же почему-то первой к пожилой женщине, которую знал почти всю жизнь:
  - Здравствуйте, Нина Васильевна, - чуть качнув головой вниз начал он, - можно ли посмотреть какие у вас есть костюмы? Мне нужны брюки и пиджак.
  Нина Васильевна расплылась в широченной улыбке подав голову назад, от чего ее подбородки сложились, как меха гармошки:
  - Конечно, Лешечка, для тебя, все что хочешь. И брюки, и рубашку, и пенджак, - намеренно коверкала Нина Васильевна слишком импозантные для неё слова, что было так в духе её поколения, - все найдем. Таня, ну ка проводи гостя.
  С несколько минут Таня что-то показывала Леше, проходя мимо рядов с одеждой, навешанной на простые деревянные вешалки, сгруппированной по цветам, форме и стоимости. Говорила она сухо, быстро и так, словно к ней пришел проверяющий. Внутри палатки было сыро, находится долго там совсем не хотелось. Плотный брезент не пропускал влагу, но и не давал циркулировать воздуху, от чего чувствуешь себя рыбкой в полиэтиленовом пакете. Нина Васильевна, недовольная тем, что показывает Леше ее дочь, не без труда встала со стула и принялась ухаживать за дорогим клиентом сама:
  - Ну ты посмотри, посмотри, - тараторила она с отдышкой, - шёлк, ну чистый шёлк, потрогай.
  Леша трогал, щупал, проводил ладошкой, примерял к поясу, прижимая лямки к бедрам, а углы верхов к плечам, мельком посматривая в сторону Тани. А она, как ни в чем не бывало, кружилась по мелочам рядом, перекладывала стопки с футболками, развешивала куртки из клетчатых сумок, больше по объёму похожих на мешки с Лешиной работы, и часто поправляла непослушные длинные волосы.
  Когда Нина Васильевна вдруг замолчала, увидев очередной брошенный в сторону Тани взгляд, Леша понял, что пора что-то выбрать.
  - Вот эти брюки и тот пиджак, - излишне громко произнес он.
  - Ты ж даже не померил, Леш, - удивленно произнесла Нина Васильевна, - давай я тебе сейчас ширмочку достану.
  - Нет, нет, нет, - запротестовал Леша, представляя, что ему сейчас придется стоять перед Таней на картонке и без штанов, - я так вижу, что подходят.
  - Ну смотри, Алексей, назад ношенное не возьму, - закрепив выгоду, произнесла Нина Васильевна, - сейчас все с таким трудом достается, каждая партия, ты бы знал... ты бы знал, - кряхтела она себе под нос, - а ты чего так рано то?
  - Да я... мне отгул дали за мою помощь с общественными работами, - соврал Леша.
  - Аа-аа, это хорошо, а то я уж подумала, не случилось ли чего плохого, - понизив голос, чуть подавшись к Леше Нина Васильевна продолжила полушёпотом, - я слышала много ребят увезли туда, - женщина ткнула пальцем в направление основного выезда из Города.
  - Нет, со мной все в порядке, - выдавив вежливую улыбку, Леша направился к выходу.
  Он торопливо отдал давно отложенные во внутренний карман старого пиджака деньги и вдруг стал чувствовать нарастающую горечь от того, что сейчас уйдет и больше повода зайти к Тане у него не будет. Не покупать же новую одежду каждый день? Как на зло в голову ничего не приходило, что могло бы его задержать ещё хоть на пару минут.
  Вот уже второй пакет у него в руках. Нина Васильевна усаживается на молящий о помощи стул, а сам Леша разворачивается и идет прочь от палатки сказав: "До свидания". Стук собственных шагов отдавал эхом в ушах, ветер сильнее стал раскачивать его тяжелую голову на тонкой, еле выдерживающей вес шее. Руки налились свинцом, а в голове крутились всякие ругательные слова в свою сторону.
  Завернув за угол и пройдя в таком состоянии метров пятьдесят, он вдруг услышал в спину:
  - А что это у тебя в пакете?
  Обернувшись, Леша увидел стоящую позади Таню и невольно заулыбался. Она стояла, скрестив пальцы рук за спиной и немного покачивала плечами в разные стороны.
  - Там... да так, - растерянно произнес Леша.
  - Не похоже на продукты или инструменты какие-то, - будто бы не замечая дрожания в голосе Леши, продолжила Таня.
  - Это пластинка для граммофона, - опустив голову, как нашкодивший школьник, сознался Леша.
  - Ух ты, - почти выкрикнула Таня, - а покажи, пожалуйста, - несколько раз ударив в ладоши она запорхала в направление оцепеневшего Леши, словно маленькая девочка, завидев подружек.
  Леша раскрыл для неё пакет пошире. Внутри была всего одна пластинка, на одной стороне которой была обложка совсем не привлекательного вида с однородным коричнево-красным фоном и каким-то символом в правом верхнем углу, с другой же стороны было изображение сурового мужчины с длинной седой бородой на фоне опадающего дерева.
  - Как здо-ро-во, - протянула Таня, шелестя тонкой бумагой, в которую была обернута пластинка, - а можно будет послушать? - все с таким же игривым видом задала она вопрос, подняв на Лешу светящиеся изнутри глаза.
  Леша же сначала просто не понял вопроса: где она хочет ее послушать? К себе забрать? Так у нее нет граммофона, это точно. А если ни к себе тогда где? Может быть...
  - Я сегодня не сильно долго буду маме помогать, смогу зайти вечером, - Леша продолжал глупо улыбаться, пока до него не дошло - у него будет свидание!
  - Да, да, конечно, я сегодня полностью свободен, - запричитал он, - только, я не уверен, что все будет работать, как надо. Аппарат то он такой, капризный.
  - Вот и хорошо, - закрыв пакет и протянув его Леше заключила Таня, - тогда жди в восемь.
   Она исчезла примерно также, как и той ночью. Легкая и невесомая, скрылась за одной из брезентовых стен, так скрывается за тучей на секунду показавшееся осеннее солнце. Леша простоял несколько минут как вкопанный, лицо его было блаженно, плечи опущены, пальцы рук теребили края пакета. Вдруг его передернуло. Чего же он стоит? Надо поспешить в продуктовый, у него будут гости, а в холодильнике шаром покати. Тем более у него ни так много времени, он в кой то веки попадет на вечернее включение электричества, которое короче утреннего.
  Звякнув входными дверьми универмага, Леша напрямик пошел в мясной отдел. Сначала он остановился напротив прилавков с овощами. Там лежали подгнившие помидоры странной продолговатой формы, отполированные огурцы, казавшиеся из-за нанесенного на них масла металлическими, мелкая пожухлая морковь и позеленевший картофель. Не без труда выбрав нужное, Леша отправился дальше. В центре магазина стояли огромного размера весы. Если присмотреться, то можно увидеть, что стрелка на них немного отклонена, хотя они абсолютно пустые. Там нужно было взвесить набранные овощи.
  На деревянных, установленных под углом полках с выпечкой почти ничего не было - все разобрали с утра, хорошо, что Леше не нужен был хлеб сегодня.
  Затем шёл разноцветный пестрый отдел с великим множеством вариантов энергетических напитков. Над рядами с красными, оранжевыми, ярко синими банками красовалась огромного размера надпись: "Поддай Газку!". Леша, закинув баночку в корзину, побежал дальше. Главная цель была впереди.
  Продавщица мясного в фартуке и чепчиком на голове радостно подтвердила наличие в достаточном количестве главного ингредиента для блюд на любом городком столе - свежего фарша. Леша попросил отвесить грамм так пятьсот, восторженно наблюдая, как лопатка впивается в красно-белые полоски желанной мякоти. "Хорошо, что этого продукта всегда в достатке", - думал Леша.
  Даже если нет курицы или молока или картофеля, количество фарша, упакованного в пленку, замороженного, слепленного в котлеты, всегда достаточное. И главное - каждый может себе его позволить. "По истине экономика Города поражает воображение, - говорили по радио, - нам не страшен ни голод, ни ценовой кризис, ни даже войны. С таким производством мы сможем пережить любые неприятности!"
  
  Леша медлил перед входом в подъезд. Уже второй раз он почувствовал ту самую холодную сковавшую движения и мысли судорогу, что была у него совсем недавно. Ему пришлось сделать усилие над собой, чтобы зайти внутрь. Мелкие, узкие подъезды, серые стены, истошные звуки перекатывавшихся по трубам мусоропровода жестяных банок, наводили на Лешу невыносимую тоску и отчаяние, что преследовали его на протяжении последних нескольких дней.
  Потом мысли резко перескочили на последнее события. Сегодня, о чудо, к нему придет Таня. Леша не может упасть в грязь лицом, ведь второй шанс может не представиться никогда. В груди сильно застучало после того, как Леша вспомнил её, такую тонкую, легкую, почти невесомую. Вспомнил её взгляд, слегка исподлобья, неумолимо составляющий трепетать душу. Она смотрит прямо на него, чуточку улыбаясь уголками губ, сверкая из глубины своих глаз оттенками рубина. Глубоко вдохнув, он уже хотел вбежать в квартиру, но вспомнил про почтовый ящик, в котором должны быть новые платежные квитанции. Однако, вместе с аккуратно сложенными листками поручений об оплате, Леша со смешанными чувствами запретной радости, страха и трепета перед неизвестным, обнаружил следующее послание от брата. Он долго смотрел на него, бессмысленно уставившись на собственную руку и предмет в ней, но воспоминание о Тане вернули его в реальность, после чего он сунул конверт в карман и отправился по высоким ступеням домой, чтобы как можно скорее приступить к приготовлениям.
   Конфорка на плите издала шипящий звук, а шланг, ведущий к ней, еле заметно дернулся - можно начинать готовку. Отец часто стряпал это не хитрое, но ароматное и сытное блюдо. Нужно было отварить макаронные изделия любого наименования, промыть и очистить самый дорогой ингредиент - морковь, нарезать кубиками дающий сдачи лук, потом измельченные овощи следовало обжарить на медленном огне до появления характерного маслянистого отлива. Затем вход идет фарш. Он плюхается аккуратным прямоугольником на сковородку плотным красно-белым кирпичом. Его тут же полагается раздробить лопаткой, чтобы подливка, полученная в итоге, не была с комками. Квартира постепенно наполняется запахом зажаривающегося мяса вперемешку с начавшим слегка подгорать луком. Это сигнал к началу тушения. Добавив в полученное месиво какие были подходящие по смыслу приправы точно так же, как делал отец, немного муки с водой и томатную пасту - настоящее сокровище, врученное ему старшим цеха за выход на дополнительную смену, Леша накрыл сковородку крышкой и оставил блюдо доготавливаться. Газ выключиться сам в аккурат, когда подлива будет готова - тонкий расчет.
  Умиротворённо нарезая овощи, помешивая готовящееся блюдо и посматривая на часы, Леша не заметил, как его обволокли мысли о письме. Слова, написанные братом, как-то странно повлияли на него. Леша начал внимательнее слушать летучки на работе, разбирать слова, даже позволять себе не соглашаться с директором. Причем очевидные промахи в планировании производственного процесса были всегда, но раньше Леша просто пропускал их мимо ушей. Леша начал думать о каких-то несвязанных с его работой вещах. И этот чертов вопрос Саши крутится в голове всё чаще, не давая порой сконцентрироваться на более важных делах. Леша заметил, что в попытках найти ответ он так устал в один из дней, что не поехал на запланированные общественные работы, а пошел сразу домой. С ним явно что-то происходило, но что, Леша был не в силах понять. Может он просто заболел? А может Сашины письма пропитаны какой-то смесью, вызывающею у него помешательство? Леша слышал, что-то такое по радио, так поступали когда-то враги, чтобы подорвать здоровье граждан. А что, если это и правда пишет не его брат? Или его завербовали? Всё возможно, когда речь идет о безопасности Города. Но чтобы окончательно разоблачить замысел, Леше нужно убедиться наверняка, что, возможно, его брат теперь тайный шпион и работает во вред всему рабочему населению. "Что ж, тогда стоит уделить этому внимание прямо сейчас, во благо Города." - подумал Леша и раскрыл второе письмо.
  Письмо No2
  "Александр приветствует Алексея!
  Вот тебе мой краткий отчет по прибыванию в этом забытом богом месте. Здесь всё совсем не так, как я ожидал. Для начала, нас не плохо кормят, по три раза в день, плюс ко всему выдают по два стакана, на утро и на вечер, довольно приличного кефира. Солдат готовить еду не отправляют, пищу стряпают какие-то специально подготовленные и проверенные повара. Физической подготовки не много, похоже больше на разминочные процедуры или упражнения из книг по йоге (это такой вид духовных практик). С неделю назад начались курсы по выживанию и тренировки по стрельбе. Только шутка в том, что настоящего оружия у нас нет, а есть только его макеты аналогичного веса и конструкции с боевыми, так что стрелять пока ни разу не пришлось.
  Самое тяжелое для меня - это морально-патриотическая подготовка, которой нет числа.
  Выступают в качестве преподавателей здесь бойкие поджарые женщины, с завязанными в тугой хвост волосами, застегнутой до самого подбородка на все пуговки формой и совершенно безумным блестящим взглядом. Я мог бы подумать, что в Городе все такие, но я уже знаю, что это заблуждение. Знаешь, в распределительном центре я встретил одну девушку, она помогала с размещением таким же, как я. Удивительно, но я понял только в тот момент, что никогда ещё не встречал сверстницу, ведь учился дома, а в деревнях остались только старики и дети. Она меня поразила. Наверняка, я вёл себя как последний дурак в её глазах. Я был сильно напуган, не знал, что будет дальше и куда нас всех отправят. Однако, когда я увидел лицо, что на самом деле было где-то в глубине испуганнее моего, весь мой страх, отчаяние, беспокойство, словно сняло рукой. Я помню, что, глядя на то, как она ловко огибает столы, где сидят суровые врачи в очках и осматривают мертвым взглядом ново прибывшую партию несчастных доходяг, как она мило улыбается и показывает, где заполнить и куда пойти, моё сердце замирало, а потом начинало биться с утроенной скоростью. Когда очередь дошла до меня, я не смог ответить ни на один её вопрос, так я был растерян. Она несколько раз переспросила и когда я всё же пришел в себя, улыбнулась и обворожительно закинула прядь волос за ухо. Я почувствовал её запах, вдохнул его полной грудью и хотел не выпускать, как можно дольше. Когда мне сказали встать и идти дальше, я начал сопротивляться. Я не мог оставить её вот так просто, не обмолвившись даже словом о той невозможной тоске, которую я видел в её глазах. Пока меня оттаскивали от стола, я успел схватить её за локоть, притянуть к себе и шепнуть кое-что на ухо. Мне показалось, она улыбнулась, а в уголках глаз стало мокро. Это хороший знак. Мне до смерти жаль, что я больше никогда её не увижу. Всё бы отдал за встречу с ней, правда у меня совершенно ничего нет. Но нечего распускать нюни, на это время всегда найдется. Я, пожалуй, продолжу своё повествование.
  Вторая часть рассказчиков - это старые профессора мужчины, от унылых монотонных речей которых мгновенно веки наливаются свинцом. У них всегда крючковатые носы, под которыми торчат жесткие и пожелтевшие от никотина усы. Одеты они в светло-коричневые плащи и сильно поношенные костюма-тройки. Глядя на все это раздолье для пропаганды, ведь их слушатели никак не встанут и не уйдут, я поначалу думал, - "Ну какого черта? Здесь же все такие же как я, для кого они тут распинаются?", - а потом начал замечать за сослуживцами неожиданную сговорчивость с командующим составом. Вот тебе и результат.
  Мне очень интересно, как проходит и твоя жизнь, брат. Ты пойми, я ведь не собираюсь оценивать или критиковать уклад, мне лишь интересно, чем ты живешь, чем занимаешься, как в конце концов, как проводишь эти ваши "дни скорби". Я, прослушав лекции об "наиважнейшей важности бесперебойного функционирования всех производств", действительно не могу взять в толк, что жители Города делают в те несколько свободных минут в сутки, которые есть у них в промежутках между сменами, и которые они сами считают незаслуженными и ненужными. "Зачем отдыхать, если можно "поддать газку" и идти работать дальше?", - так кажется выразилась одна из дам на уроках. Они любят приводить какие-то невероятные цифры статистики по производительности, увеличению эффективности, выполнению и перевыполнению планов производств, и никто не разу ещё не упомянул об обычном человеческом счастье. Хотя я и не уверен, что они несчастны, просто потому что другой жизни себе уже не представляют. А может человек всегда хотел так жить. Ему куда проще быть вопреки и через тернии. Скажи работягам, что они счастливы с рождения лишь тем, что у них есть разум и душа, что они могут чувствовать и мыслить, что это и есть главный подарок природы от которого у них должно захватывать дух каждую минуту их существования, то они непременно покрутят у виска пальцем и будут повторять своей презрительной интонацией слово "странный", употребляя в значение оскорбительном или даже преступном. Я совсем этого не мог понять. Что плохого в странности? Странным мы называем то, о чем мы никогда не думали до этого, что лежало за гранью нашего воображения, странный - это незнакомый, новый. И сами они это порой замечают: "Этот странный человек сказал совершенно не понятные вещи", - так выразился один из "докладчиков". "Но раз ты не понял, так пойди и спроси", - подумал я. И, о боги, тут у них тоже есть проблема. Вопросы задавать нельзя, это показывает сопротивление, отсутствие дисциплины, что в конечном счете тоже "странно". А "странно", потому что не понятно. Вот и убегает собака от хвоста. И как им объяснить, что странные, чудные, юродевые, как хочешь называй, люди, все те, что необычно выглядят, непонятно изъясняются, дерзко смеются прямо в лицо, безмолвно кричат про себя в стороне от толпы, все они не делают жизнь плохой или хорошей, они просто делают жизнь жизнью, вот и все.
  Пишу коряво и коротко, прошу простить, ведь свет выключают рано, приходиться писать у окна казармы, подставляя листок под свет дворового фонаря.
  Надеюсь на твой, брат, ответ мне. Я буду ждать с нетерпением.
  
  
   Обнимаю, всегда с тобой, твой А.Д."
  
  Леша жадно перечитал написанное несколько раз. У него снова сковало грудь, как и после первого письма, но сейчас ему нужно укротить это, побороть как соперника на ринге, ведь скоро придет она. В голове крутились образы из детства, обрывки фраз, прерывистый смех Саши, который звучал будто бы где-то совсем рядом из-за стены. Поддавшись порыву, он пошел проверить. Зайдя в зал, он, естественно, ничего не увидел, лишь строгим взглядом смотрел на него из угла своими коричневыми заклепками граммофон. "Сегодня настанет твой час" - улыбнувшись, сказал Леша. Он подошел ближе, снял крышку, мягко протер плоттер, проверил иглу, все должно работать. Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти хоть какие-то схемы в городской библиотеке. Сперва пришлось понять, как все работает, чтобы найти поломку и затем устранить ее. Из-за этого Леша пропустил несколько смен общественных работ, но почему-то он не сильно об этом жалел, хотя выбор было сделать ему очень не просто. В дверь скромно постучали. Леша со всех ног бросился открывать, забыв резко обо всем на свете и оставив раскрытое письмо лежать рядом с первым на столе его комнаты.
   Она была прекрасна. Открыв дверь, Леша увидел, как может одеваться молодая девушка, если у нее есть личный маленький магазинчик с одеждой. На голове ее скромно, чуть смещенный направо, лежал светло-серый чепчик, короткие темные волосы спадали из-под него на легкий коричневый плащ, под которым виднелась черная водолазка. Средней длинны юбка и аккуратные туфли также были подобраны в тон наряду, который пусть был весьма аскетичен, но все же разительно отличался от тех, что видел в повседневной жизни Леша. Таня кокетливо стояла, сложив пальцы на выпрямленных руках в замочек. Лицо ее с плавными округлыми чертами привлекало взгляд, хотя и не пышело роковой красотой. Леша расплылся в улыбке будто бы всем телом, как упавшее на горячий асфальт мороженное. Он молчал, по-видимому, слишком долго, потому что Таня начала поглядывать в разные стороны, как когда пытаются зацепиться за предмет диалога.
  - А чем это у тебя так пахнет? - пришлось начать ей.
  - Отец называл, "макароны по-флотски", - робко ответил замешкавшись, Леша.
  - Наверно вкусно, - протянула Таня.
  - Да, должно быть. Но у него получалось лучше.
  - Можно зайти? - чуть опустив голову и подняв взгляд немного вверх, произнесла Таня.
  До Леши наконец дошло, как невообразимо глупо он себя ведет:
  - Да, заходи, конечно, извини, - будто запыхавшись тараторил он.
  Таня, улыбнувшись, проскользнула в дверной проем. Леша почувствовал тот самый аромат, который преследовал его по ночам после их встречи на мосту. Сейчас в нём угадывались новые оттенки свежей выпечки, женского крема и шампуня. Ни одна нотка не выбивалась сильнее другой: спокойный, ненавязчивый, успокаивающий, но кружащий голову и запоминающийся навсегда запах желанной женщины. Леша замер на несколько секунд, стоя в дверях в полном блаженстве.
  - Так это он? - послышалось из комнаты.
  Леша пришел в себя и полетел отвечать гостье. Таня, присев на корточки, рассматривала граммофон. Она вертела головой, водила пальцами по крышке, потом встала, заглянула в гигантского размера рупор и резко издала звук, похожий на крик филина ночью.
  - Как он смог сохраниться до наших дней? - спросила она, резко повернувшись к Леше.
  - Я думаю, он из какой-то далекой глубинки. По крайней мере в Городе таких аппаратов точно не продают.
  - Ну еще бы, в Городе вообще кроме еды и домов мало что продают, - вдруг резко ответила Таня.
  - Пойдем на кухню? Все готово, - запоздало предложил Леша.
  - Нет, спасибо, на самом деле я не голодна, - не поднимая головы ответила Таня.
  - Может газу? - Таня резко закачала головой.
   - А мы будем слушать музыку?
  - Конечно, сейчас я только настрою, - протискиваясь рядом с Таниными бедрами к граммофону, ответил Леша, - я, честно говоря, сам то первый раз сейчас что-то включу, а что включу, и сам не знаю. Эта пластинка мне досталась от моего стажера, который теперь, - Леша помолчал, - не известно где.
  - Это очень горестно, ведь мы все знаем, где он, - произнесла Таня, не уводя взгляда от граммофона, - а какая будет музыка не важно, главное, чтобы не новости. Эти чертовские монотонные речи уже в печенках сидят.
  Леша не знал, как реагировать на такие высказывания. Он почувствовал недовольный, даже злой настрой Тани ещё ночью, когда она говорила о сносе моста. Подобные диалоги было не то, чтобы не принято вести с малознакомыми людьми, а даже опасно. Горожане, не довольные действиями управляющих, обсуждающие открыто вопросы экономики, политики, сомневающиеся в правильности решений совета, быстро теряли работу. А без своего места в цепи производства, кому ты нужен? Хуже, чем потерять работу не было ничего. Леша, опасаясь, что неверно понял слова Тани решил их просто проигнорировать:
   - Сейчас я проверю иглу и поставлю пластинку, должно работать.
   "Может она меня так проверяет?" - думал он.
  По коже пробежал мурашки. Леша и сам очень давно хотел послушать музыку. Эта забытая, считавшаяся ненужной часть из прошлой далекой жизни общества, всегда манила его. Отец не включал дома ничего, кроме волн цифрового информационного канала. Так делали все, и их семья не исключение. Практически каждому взрослому человеку приходилось работать по пятнадцать часов в сутки после переезда в Город, и детей воспитывали соответствующе, как смену, как новых членов эффективного и работящего общества. С музыкой у Леши ассоциировалась мать. Она немного играла на скрипке. Он практически ничего не помнил конкретного из того, что она исполняла, но чувствовал тепло и желание хотя бы немного погрузиться в те минуты, в которых он мама и маленький Саша сидели на ковре в большой зале в холодный осенний вечер, укутавшись в вязаные пледы и слушая убаюкивающие звуки струн.
  Со временем Леша себе внушил, что этой сцены не происходило вовсе и это было лишь его фантазией. Однако в минуты одиночества и беспочвенной грусти наши самые скрытые и спрятанные на задворках сознания желания найдут способ вылезти наружу. Таким проходным путем оказался случайно попавший в руки Леши музыкальный проигрыватель из канувшей в небытие эпохи. Настал момент, которого он так долго ждал, которого боялся и о котором мечтал одинокими вечерами выкручивая винты, перелистывая листки инструкций, стирая пот со лба.
   Игла мягко, но уверенно опустилась на пластинку. Раздалось шипенье, которое раз услышав, не перепутаешь больше ни с чем на свете. Потом, будто собираясь с силами и отходя от долго сна, граммофон многозначительно помолчал, и спустя несколько секунду комнату стали заливать вырвавшиеся на свободу звуки.
  Из рупора официальным строгим голосом произнесли: "Петр Ильич Чайковский".
  Леша медленно начал погружаться в пучину наваливавшейся постепенно волны блаженства.
  Как только первые ноты донеслись до его ушей, он медленно начал растворяться в пространстве и времени, поднимаясь вверх, словно инертный газ. Мелодия, сначала тихая, но беспрерывно нарастающая и проникающая в самое сердце предстала перед ним мгновенно вырисовывающимися образами, перенеся его из серой тщедушной застройки многоквартирных домов, в далекие, но знакомые ему с детства бескрайние поля. Он видел их, вдыхал запах, ощущал на коже прохладу. Возможно, Таня пыталась окликнуть, позвать Лешу, но он был не здесь.
  Сначала он видел приближающийся закат. Солнце медленно заливало алым огнем золотистые поля его семейной фермы. Было тихо, лишь пение птиц и стрекочущие сверчки отвлекали от дивного вида уходящего дня. Потом тон музыки резко сменился, стерев умиротворённую картину и превратив небо в фиолетово-черную смесь из набегающих грозных туч. Началась гроза. Леша видел прямо перед собой всполохи ярких молний, оглушающие раскаты величественного грома, наблюдал, как ветер вскидывает огромные клубы пыли вперемешку с сухими листьями и оторванными ветками. Воздух стал свежим, даже колким, как при сильном морозе, Леша ощущал кожей, что вот-вот должна разразиться буря, способная снести всё на своем пути. Он ощутил невыносимое желание закричать во всё горло, издать настолько истошный сильный вопль, который не услышит больше никто, кроме подвывающего в унисон ветра. Никогда в жизни Леша не поднимал голос. Он был тих, спокоен, не ходил по незнакомым улицам, умопомрачительно много работал во благо Города, его жителей и счастливого будущего. Но это существование давило на него. Он только сейчас понял, что напряжен буквально, как перекаченный газовый баллон, который скоро разразиться таким мощным взрывом, что все окружающие будут чесать затылок, смотря на разрушенное от хлопка здание, и говорить, - "Вот ведь, как это не уследили, не заметили". Эти бетонные блоки, металлические перегородки, вышки, заборы, колючая проволока, решетки на окнах, пропуска, проверки, обходы, объявления, обсуждения, обвинения, увольнения - всё это так сильно осточертело Леше, и так хотелось освободится от Городского гнета, что Леша набрал воздуха для первого в своей жизни выплеска накопившихся эмоций. Но он не мог. Звук, который рос в нём словно снежный ком застрял где-то у самого выхода, да так и затих, повернув в последнюю секунду куда-то в противоположном направлении. Вместо него в уголках глаз у Леши медленно начали накрапывать слезы, готовые в любую секунду превратиться в водопад плача.
  Музыка вдруг стихла, поменяв образы в Лешином воображении. Ветер успокоился, пропали всполохи и осела на зубах дорожная пыль. В следующую секунду, словно меч, пронзающий злодея, из глубины черных облаков пробился луч света, а за ним второй и третий. Небо резко очистилось, со всех сторон стали снова доносится звуки беспечных пташек, а на траве засверкала очищающем блеском роса. Наступил нежный, летний рассвет.
  Придя в себя, Леша ощутил, как по телу пробежал озноб, а лоб покрылся холодным потом. Живые, казалось, протяни руку и дотронешься, виденья исчезли столь же быстро, сколь появились. Граммофон недовольно шипел, сообщая о какой-то неисправности в своей работе или просто о нежелании продолжать концерт для непосвященных в тонкости классической музыки слушателей.
  Леша оглянулся вокруг, ощущение было такое, словно он что-то забыл. Так бывает, когда выходишь в спешке из квартиры и уже подходя к работе вспоминаешь, ах да - Таня.
  Леша не знал, сколько времени прошло, он растерянно огляделся, вытер капли в уголках глаз и пошел на кухню. Там было пусто. Страх, что Таня, увидев его остолбеневшего, стоявшего без памяти посреди комнаты, решила держаться от него подальше, нарастал с каждой секундой. Он нашёл Таню, стоявшей над его столом.
  Леша окликнул её трижды, прежде чем она ответила:
  - Я... я, я, - начала запинаться она, - прости, ты стоял там, я звала тебя, но ты не отвечал, я решила посмотреть, как ты живешь и наткнулась на них, - сказав это она прижала письма к груди, - это твой брат? Это правда твой родной брат написал?
  Леша молчал. Таня нежно гладила листки бездушной бумаги, прижимая их к себе. Она покраснела, спрашивая про брата, в глазах её сверкнула надежда и неприятный для Леши яркий огонек. Леша ощутил то же, что наверняка испытывает старый седой пёс, когда в комнату заводят маленького щенка. Становится понятно: чтобы он дальше не делал, как бы не служил, не слушался хозяев, не показывал им свои старые трюки, ничего уже не изменить. От подобных мыслей Леша вдруг невообразимо разозлился. Безумными и страшными показалось ему то, что забурлило внутри, но он не мог это контролировать. Сначала он проклинал себя, ведь это он оставил эти чертовы письма на столе, потом её: какой порядочный человек будет читать чужие письма? Потом брата, зато что он умудрился, будучи даже не в Городе, влюбить в себя единственную девушку, которая нравилась Леше с детства. Чувство детской, капризной обиды покрыло пеленой взор, и Леша сказал сквозь зубы:
  - Положи их!
  - Нет, - почувствовав сразу всю Лешину злобу, отрезала Таня, - мне они нужны больше.
  - Положи их немедленно, - скрежетал Леша, - это мой брат и мои письма.
  - Никогда! Тебе все равно не понять, что он хочет сказать. Ты... - Таня запнулась, - ты типичный работяга. Я не знала, зачем вообще к тебе пришла. Но теперь мне понятно, судьба привела меня к этим письмам. Я найду его, найду! - произнесла Таня с жаром, который обычно слышен по радио в выступлениях руководства.
  - Бред! Отдай их и убирайся, - выкрикнул Леша.
  Он широкими шагами пошел в направление Тани. Она, сначала отпрянув, резко дернулась в обход по периметру комнаты в направление дверей, повалив перед собой стоящий рядом со столом массивный стул. Леша, не ожидая такой прыти от хрупкой девушки, бросился следом, но споткнулся о ножки и опрокинулся на пол. Он увидел лишь удаляющая фигуру Тани, на секунду бросившей взгляд полный ужаса и призрения в его сторону. Ещё больше разгорячившись, Леша вскочил и побежал следом.
  Уже на площадке он схватил Таню за плечо и с силой дернув одной рукой на себя, другой попытался выдернуть письма.
  - Ты порвешь их, дурак, - выкрикнула Таня громко.
  - Они не твои, он писал их мне, - шипел Леша. Началась возня.
  Молодые люди, кричащие и шумящие на лестничной клетке мгновенно вызвали интерес уже вернувшихся с вечерних смен соседей. Из-за дверей начались раздаваться слова: "что это там происходит?", "поди глянь-ка, что там стряслось?". Таня, вырываясь приготовилась выкрикнуть что-то страшное, на подобие "убивают" или "насилуют". Но как только первые замочные скважины заскрипели в подъезде, Леша вынужден был отпустить ее. Такого позора он не перенесет. И к моменту, когда головы начали выглядывать из щелей дверных проемов, Таня удалялась, цокая по ступеням своими черными каблучками.
   Леша залетел в квартиру словно песчаный смерч. Зацепившись о стойку в прихожей, на которой аккуратно стояла всего одна пара обуви, выругавшись про себя, он кинул взгляд в сторону по-прежнему недовольно смотрящему на него граммофона. Он вскрикнул: "ну что тебе еще от меня надо?" Не дождавшись ответа и не осмелившись зайти в комнату, в которой он минуту назад накинулся на Таню, Леша пошел на кухню. Там он сел на табуретку и обхватив голову руками лег на стол. На плите стояла сковородка с наготовленной едой. Леша резко встал, наложил в тарелку отцовское коронное блюдо, сел обратно и принялся жадно, механически уплетать наготовленное глядя куда-то перед собой. Хвосты длинных спагетти били по краям губ оставляя масляные пятна на щеках, столе, немного даже попало на стену. Вкус подстывшего фарша почему-то показался мерзким, будто отдавал известью. Очередной раз вцепившись в накрученное на вилку месиво, он вдруг ощутил крайне болезненный удар по зубам, от которого сами по себе брызнули слезы из глаз, а во рту остро почувствовался привкус железа. Вытолкнув языком обратно на тарелку содержимое рта, он услышал звон соприкосновения керамики и металла, и увидел тягучую красную слюну, тянущуюся к его зубам. Проследовав пальцами за ней, Леша дотронулся до верхней челюсти, на которой маятником качался осколок резца. Злоба вновь хлынула из него горным ручьем. Он кинулся к мусорному баку под раковиной и метнул в него тарелку вместе с содержимым. Такой перевод продукта был недопустим, но сейчас Леше было все равно. Наспех промыв рот, звякнув о раковину осколком зуба, вид которого привел его в ещё большее негодование, он вылетел фурией из ванной. С минуту постояв посредине комнаты, он обернулся в сторону того самого взора, который столько дней мучил его. Слегка улыбнувшись своей дикой мысли, Леша пошел в комнату за поваленным на пол стулом. Вернувшись в зал, он с невероятной силой практически сошедшего с ума человека несколько раз ударил по стоявшему в углу, ещё совсем недавно радовавшего его механизму, превратив аппарат в груду обломков. Кулаки сжимали ножки до белых костей, с губ текли красные слюни, а в глазах стояла ярость в вперемешку с ужасом от содеянного. Таким он увидел себя в отражения стекла комнаты, и таким он снился себе всю следующую ночь.
  Глава 4
   Утро Леша помнил плохо. Удалось поспать, если это можно назвать сном, от силы часа может три. Дикая усталость валила его с ног, в коленях отдавался каждый вымученный шаг, в висках стучали, не останавливаясь ни на секунду, пронзительные молоточки. Живот казался бесперебойно работающей бетономешалкой, раз за разом перекручивающей вчерашнюю пищу напополам с мелкой колкой галькой.
  Проходя мимо палаток, он услышал: "На работу, как на праздник, а Леш?"
  Он ничего не ответил, а лишь остановился напротив Нины Васильевны, словно что-то вспомнив, потом резко подошел к ней и спросил:
  - Где Таня? - Нина Васильевна отставила бутылку газа и строго взглянув на Лешу ответила:
  - Вчера захворала. Пришла сама не своя, ничего не сказала, заперлась в свой комнате, а сегодня выходить отказалась, мол болеет. Чего случилось-то, Леш? - Нина Васильевна посмотрела заискивающе в глаза Леше.
  - Передайте ей, что я спрашивал, и просил, чтоб она ИХ вернула.
  - Чего й то вы там удумали, кадристы? - подбочившись спросила Нина Васильевна, но Леша метнулся прочь, не удостоив её ответом.
  
  На работе будто всё вернулось на круги своя. Мужики больше не замолкали, когда Леша заходил в раздевалку, наоборот еще громче начинали галдеть, толкая друг друга в бока и поглядывая на Лешины обновки. Он застал их за обсуждением сильной аварии в помывочно цехе, из-за которой, возможно, часть тел прошли с минимальной обработкой антисептиками, скорее всего только порошками, и не все были полностью очищены от посторонних предметов, из-за чего один из мешков порвался от сережки с тела. Одни кричали, что это случилось из-за высокой нагрузки на весь завод, другие, что эта вина исключительно пары бестолочей, что до этого перевернули погрузчик, рассыпав части тел, а теперь не уследили за наполненностью баков с альдегидом и износом маховиков конвейера.
  В целом, ничего нового, обычный мужской утренний треп. Леша поймал себя на мысли, что немного по нему скучал. Однако кое-что все же изменилось. Помимо того, что его как будто бы никто не замечал из совсем еще недавних подчиненных, были вещи выделявшиеся особенно явно. Например, подойдя к графику дежурств, а он теперь был составлен на месяц вперед, а не на день как раньше, Леша увидел одну фамилию в блоке "уборка помещения после работ", это была его фамилия. В первые секунды в Леше вздыбилось чувство справедливости, появилось сильное желание разорвать этот график на много мелких кусочков и швырнуть их в лицо Филе. Но быстрым кадром в его голове проскочила картина разбитого вдребезги граммофона, собственное выражение лица в черном окне и крик Тани в парадной, после чего он разжал кулаки и опустил голову.
  Дальше день пошел своим чередом: выравнивание углов циркулярных пил, точные разрезы тел в области наименьшего риска задеть артерии, повисшие на ниточках конечности, гулкие шлепки туловищ, падающих в мешки, бутылочка газа в перерывах между партиями. Стоя в зоне погрузки, где обычно собирались операторы "циркулярки", чтобы немного размять кости и подзарядиться с помощью энергетических напитков, Леша понял, что ребята его цеха не так уж на него злы, и что не разговаривают с ним только в присутствии Фильки, потому что, вероятно, каждому нужно закрепиться на своем месте после массовых сокращений, что практически прямым текстом и было сказано на собрании.
  Его же, Леху, им было даже жаль, "так-то он нормальный мужик, сто лет в обед работает". В таких коллективах срок работы труженика решал все.
  Во второй половине дня с обходом производства пошел директор. Он ходил от одного цеха к другому, жал руки мужчинам и приобнимал женщин. Задавал одни и те же вопросы: как дела? Все ли хорошо? Есть ли жалобы? Чем помочь? Получал всегда на них одни и те же ответы и возвращался к себе в кабинет. Помнится, однажды один из парней, отвечая на эти слова ляпнул что-то о времени перерыва, вроде как бы в шутку. Директор, улыбнувшись, ответил, что займется этим в самое ближайшее время, вызвав после обхода к себе бригадира цеха. Кажется, оператор тот был успешно и в короткие сроки переведен в грузчики, перерывов у которых вообще не существовало.
  Во время своей регулярной прогулки директор на Лешу посмотрел украдкой, слегка качнув головой. Фаворитизмом прошлых лет в этом жесте не пахло. Приняв этот факт, как естественный ход событий, Леша был крайне удивлен просьбой секретаря директора явится к нему лично, буквально через пару часов после обхода.
  Как любой честный трудовой человек, Леша, на такой интерес к себе со стороны руководства, особенно после оглушительного провала, сразу заключил: "я уволен!".
  Трудно передать до конца весь спектр эмоций, который испытывает человек, идущий на увольнение после пятнадцати лет работы, но последние события заставили Лешу не столь близко принимать это событие к сердцу. Месяц назад, Леша скорее положил бы голову под заточенный диск оператора, чем на своей коже ощутил все унижение стать безработником.
  Но почему-то в минуту, когда волна отчаяния подкатила прямо к пересохшему горлу, в голове снова проскочили те же самые образы: Таня, граммофон, отражение. Вдруг, возможность потерять работу всей его жизни показалась ему не столь великой грустью, нежели та, что вчера навалилась на него многотонной ношей, которую он сам себе и сотворил. Ему захотелось бежать к Тане, просить прощения, читать письма от брата с ней вместе, обсуждать их, спрашивать у неё мнение о вопросах, которые поднимал брат. Рассказать, как много чувств вызывают в нем эти слова, написанные на подоконнике при свете уличного фонаря.
  К удивлению Леши, директор звал его не увольнять, а просить об одолжении отправиться в Цифровой Информационный Центр, предоставив туда необходимую статистику по их отделу и заодно отчитаться об "оптимизации" штата.
  "Как ты умеешь, Леш, аккуратно, без лишних слов, - наставлял его директор, - я бы сам сходил, но видишь, чуток приболел, голос садиться. А на тебя можно рассчитывать, да и вообще, - директор выдержал паузу, - ты единственный работник в цеху, которого послать не стыдно. Одеваешься хоть, как человек". После таких слов мало кто способен отказать начальнику, а уж тем более в ситуации Леши, когда на горизонте появился шанс реабилитироваться. Смутная надежда вернуться к прежней жизни уколола прямо между рёбер, удалив вчерашние образы и заменив их наставлениями отца: "доверие руководство это самое важное для работника". У отца в целом было "самым важным" практически всё, что касалось работы. Ранний подъём - это самое важное; дисциплина - самое важное; эффективность, прослушивание радио, выполнение норм выработки, общественные работы - все это самое важное. Количество таких важностей в словах отца маленького Лешу порой сильно путало, и когда он говорил ему об этом, тот отвечал: "вот понять всё на свете - это не самое важное."
  
  Подойдя к зданию ЦИЦа, Леша очередной раз поразился его угрюмой красоте. В нынешнее не простое время таких сооружений уже давно не делают, хотя простых времен Леша и не помнил. Оно было по истине прекрасно: центральная часть представляла собой приплюснутый конус, срезанный у верхушки, из которого мощным стержнем торчала центральная цилиндрическое часть. Примерно с середины конструкции во все стороны света отходили опорные, спаянные между собой под прямым углом, железобетонные трубы, каждая часть которых была размером с исполинское дерево. Сверху, если Леша мог это увидеть, здание было похоже на фигуру, напоминающую человеческой пятерню, вцепившуюся в землю и сжимающую её со всей силы. Окна, расположенные по кругу, смотрят неусыпным взором сразу на весь Город. Они овальной вытянутой формы, разделенные крестами перекладин; в них нет света, на них нет грязи; они всегда блестящие, безмолвные и внимательные ко всем событиям, происходящим с жителями столицы. Детали отделки и оформление могли бы напоминать Леше готический собор, покрашенный в серые цвета, если бы он когда-нибудь видел или слышал о таком стиле. Но так как этого не произошло, в его голове крутились лишь восторженные сравнения с делами великих людей прошлых лет, которые детям показывают на уроках в ОПГ.
  На проходной он предъявил документы. Охранник, не чита циркулярским, выглядел деловито и грозно, как и всё вокруг. Он, не мигая, набрал чей-то телефон, зачитал из бумажки текст, написанный директором, произнес ещё пару волшебных аббревиатур и нажал на кнопку, после чего двухстворчатые турникеты недружелюбно распахнулись перед посетителем. Лифт поднимал только до третьего крыла, дальше вела винтовая лестница. Леше нужно было в пятое. Не переставая оглядываться по сторонам, он отправился по ступеням в сторону загадочного отдела Учета Расшифровки и Обратки Документов.
  Приближение к цели знаменовалось сильно нараставшем шумом неустанно выполняемой кропотливой работы. Люди с силой колотили по клавиатурам, резво перелистывали бумаги и яростно давили по печатями. Казалось, Леша даже слышал, как в едином целеустремленном порыве вздымается их грудь и из ноздрей горячим потоком вырывается пар. Он замялся перед дверью, пригладил волосы, поправил съехавшие от долгого подъема новые брюки и шагнул в проем.
  В помещение, на первый взгляд, творился полный хаос, который чем дольше на него смотришь, больше становился похож на систему. В ней люди перемещались между маленькими комнатками овального помещения, переходя последовательно из одной в другую. При этом потока было два: одни двигались по кругу выходя из кабинетов и заходя в соседние двери по часовой стрелке, другие шли им на встречу. Перемещались они с огромной скоростью, словно участвовали в эстафете по спортивной ходьбе. Народа было очень много, Леша насчитал по меньшей мере человек двадцать пять, и несмотря на это никто не сталкивался или даже не цеплялся плечом друг об друга.
  Иногда, человек доходивший до середины, резко устремлялся назад в кабинет, из которого начинал свой путь. При этом вид у него был удрученный, голова опущена, плечи сгорблены. Но, пропав на секунду за дверью, через несколько мгновений он снова отправлялся по кругу в том же направлении. Движение происходило в высшей степени спертом воздухе, словно в угольной шахте, в которой Леша никогда не был, но представлял её именно так. В таких местах на лбу сразу проступает пот, а время, до этого бежавшее со скоростью гепарда, вдруг замедляется и превращается в уставшую черепаху.
  Из неоткуда перед Лешей буквально вырос мужчина в коричневом костюме со стопкой бумаг в руках. Он остановился в не естественной позе, как бык на ферме, тормозивший перед оградой. Или словно школьный завуч, спешивший на планерку, но краем глаза заметивший шкодивших за углом учеников.
  - Что вам здесь нужно? - выпалил мужчина.
  - Мне нужно передать статистику по отделу человеческой деструктуризации. Директор предприятия... - начал произносить заготовленную фразу Леша, но мужчина, по-видимому спешивший продолжить свое круговое движение, резко перебил его:
  - За мной, - скомандовал он.
  Они отправились прямиком в середину залы, из которой продолжали выходить угрюмые люди. Зайдя туда, Леша увидел маленькую женщину, которая хоть и была в возрасте, но имела вид подтянутый и на столько строгий, что захотелось сразу поправлять на себе одежду и искать, куда же деть свободную от документов руку. К столу бесконечной вереницей тянулись работники, которые на выложенные на стол перед женщиной бумаги получали печать двух видов: "Да" либо "Нет". Те, что получали "Да" шли дальше по кругу, те, что "Нет", возвращались обратно.
  - Нам к нему, - сказал ей провожавший Лешу мужчина.
  - Вопрос? - не отрываясь от процедуры отсеивания проскрипела женщина.
  - Отчет из Циркулярки, который он ждет - слегка изменив тон ответил мужчина. Женщина одарила Лешу ровно таким же изучающим взором, как до этого сделал её коллеги, и выдержав многозначительную паузу, качнула головой в сторону двери:
  - Проходите.
  Мужчины подошли к внушительным дверям, расположенным позади стола, по всей видимости, секретаря руководителя, которая больше напоминала Цербера, охраняющего ворота в ад. Провожавший Лешу человек скромно постучал три раза по металлической обшивке, прежде чем просунуть голову внутрь и что-то спросить. Потом он высунулся, ещё раз осмотрел Лешу с ног до головы и с видом набравшего воздух ныряльщика погрузился дальше в диалог с начальником, так и не осмелившись поместиться всех телом в кабинет.
  - Заходите, - бросил он Леше, через минуту переговоров.
  Леша, не ответив протиснулся в щель, оставленную мужчиной для прохода, после чего дверь за ним с гулом захлопнулась.
  Он словно очутился в другом мире, где царила полная тишина и умиротворение. Из-за железной тяжелой двери не доносилось ни одного звука, свежий теплый ветерок, залетевший через приоткрытое окно, позволял вдохнуть полной грудью. Стены и потолок хоть и были серыми, как и всё здание, однако были тщательно вычищены и отполированы, что придавало им более мягкий оттенок. Мужчина, сидевший на кресле, задумчиво смотрел куда-то вдаль через перекрестие окна.
  - Положите сюда, - безучастно произнес он. Леша повиновался.
  На минуту все замерло, никто не издавал ни звука, только в где-то в далеке был слышен протяжный скрип строительного крана.
  - Знаете, это все очень любопытно, - начал мужчина, резко повернувшись к Леше, - ну вот это все, - обвел он рукой отчет, который Леша положил в отведенный ему лоток.
  - Меня зовут Арнольд, Арнольд Андреевич. Вы наверняка не в курсе, так как я не так давно вступил в должность - мужчина протянул Леше огромную холодную и влажную, как рыба, руку, на которой не было ни одной мозоли. Леша никогда не видел подобных людей. Широкоплечий великан, без единой морщинки на лице, округлыми щеками, беспечными глазами и совершенно расслабленной позой, был похож на огромного младенца. Он даже слова произносил необычно, протягивая гласные словно на разминке перед выступлением в театре. Леша видел схожую картину во время концерта местного кружка самодеятельности. Леша попытался было вставить что-то на вроде "очень приятно" или "рад познакомиться", но ему это не удалось. Арнольд Андреевич захотел говорить и его гулкий низкий голос было невозможно перебить:
  - А знаете, я Ваш фанат. Я действительно поражен вашим, так сказать, производством. А коллаборация с церковью и строительными компаниями? Потрясающе! За пятнадцать лет вами была проделана невероятная работа. Конечно, не обошлось без помощи военного сегмента и, собственно, нашего влияния, - при слове "нашего" он согнул ладонь в свою сторону, - но все же это потрясающе. Иногда я думаю, - мужчина привстал со своего коричневой кожи шикарного кресла, - думаю, может они способны съесть и собственные экскременты? Вы как считаете? Это очень любопытно, - Арнольд Андреевич что-то быстро записал на листке перед собой.
  Леша совершенно не понимал, о чём говорит этот человек, но что-то пугающе мерзкое было в каждом его слове.
  Задрав голову и улыбнувшись, словно мечтатель, фантазирующий о дальних берегах и неизведанных странах, мужчина продолжил:
  - Знаете, хочу поделиться и нашими находками в области устойчивого развития. Саморазлагающийся цемент! Этот как обычный цемент, только под влиянием особых частот звука, способный в любой момент рассыпаться в труху. Закладывается, конечно, под несущими элементами. Химики постарались на славу. Не так, конечно, как в свое время команда по разработке "аномалий", но все же концепция прекрасная. Подумайте сами: прочные бетонные здания прошлого столетия стоят до сих пор, сносить и ремонтировать их затратно и не рентабельно. Плюс ко всему там живут одни и те же работники целыми поколениями и съезжать оттуда не собираются, блокируя новый поток свежих ресурсов для ваших и моих целей. Так что использовать те же принципы при возведении новых домов совершенно не выгодно. Разработали решение за каких-то семь лет. Это полностью соответствует всем принципам нового Города: сначала занять работников масштабным строительством, затем заселить как можно больше молодых семей, а потом спровоцировать обрушение, - на этот моменте Арнольд Андреевич подпрыгнул от удовольствия, - вуаля, цикл замкнулся! Вам новые тушки для производства, нам новые территории для стройки, а наши коллеги с "третьего" сочинят под это новую байку про террор и взрывы в мирных районах. Все в выигрыше! - а знаете, я вас по-другому представлял, - не почувствовав отклика в собеседнике резко остановился Арнольд.
  Вдруг лицо мужчины изменилось, когда он мельком взглянул на принесенные Лешей бумаги:
   - А почему это вы мне статистику по сокращениям принесли? Это не моя вотчина, - он резко схватил папку и открыв на первой странице увидел написанное директором письмо.
  - Так вы что, не директор предприятия? - крикнул Арнольд Андреевич, - так какого...? Почему не доложили, что работяга простой пришел? - мужчина схватил трубку телефона, - Лиза, кого вы мне тут привели? Ну ка быстро ко мне! - он со звоном бросил телефон обратно. За дверью послышалось цоканье каблуков.
  -Встать! - скомандовал Арнольд Андреевич. Леша подорвался, как пришпоренный.
  Дверь распахнулась, и в неё влетела женщина-цербер. Схватив Лешу за рукав, она потянула его к выходу, а в это время в спину им неслись недовольные возгласы Арнольда Андреевича, по чем свет ругавшего недоразвитое стадо, что поручили ему в управление.
  Цепкости хватки Лизы позавидовал бы любой гимнаст. Женщина, даже не смотревшая на Лешу, тянула его неумолимо за порог. Леша пытался как-то оправдаться, на ходу тараторя что-то невнятное, но в голове его не складывалось ни одного чёткого предложения, лишь крутились сбивчивые отрывки фраз и вопросы о том, что говорил этот здоровяк, похожий на куклу.
  "Что же теперь будет?" - думал Леша, влекомый в направление выхода женщиной-цербером. Проходя мимо пустого стола секретаря, Леша увидел скопившуюся толпу людей, которые рассеянно оглядывались по сторонам, пытаясь понять, что им нужно делать дальше в отсутствие вердикта по их бумагам. Коридор они пролетели с молниеносной скоростью. У самого выхода пасть цербера открылась и оттуда послышался вполне даже сносный голосок:
  - Выйдя за дверь, немедленно направляйтесь к выходу, вас ожидает охрана.
  "Этого только не хватало" - подумал Леша, но говорить ничего не стал. На лице женщины было написано, словно на дверях завода, объявление "не спорить". Его вытолкали за дверь. С минуту он простоял на лестнице. Мысли путались. Что он теперь скажет директору? Как оправдается? Операция по реабилитации провалилась, так и не начавшись. И все эти странные, чудовищные слова Арнольда Андреевича. Что он такое говорил? Он точно его с кем-то перепутал. Повернувшись на прощание, Леша поднял голову вверх. Над входом красной краской было написано "Крыло No6". Он с силой ударил себя по лбу.
  Глава 5
  Леша пару раз дернул за ручку, но попытка попасть обратно, забрать документы для того, чтобы передать в нужный отдел, была столь же бессмысленна, как и надежда на то, что цербер ещё раз подпустит его к дверям начальника. Всё пропало!
  Спускался Леша в забытьи, которое становилось уже для него нормальным состоянием из-за происходившего в жизни каждодневного хаоса. В этом же состояние он прошел три пролета, в нем же прибывал, когда стоял, шатаясь, у кнопки лифта. Издалека до него донесся чей-то голос, явно обращавшийся к нему.
  "Охрана подоспела", - подумал Леша, тряхнув головой, пытаясь сбросить с себя оковы апатии, и приготовившись к неприятному разговору. И действительно, к нему направлялись двое серьезного вида мужчин, в черных строгих костюмах, натянутых на широкие плечи. Леше захотелось прыгнуть в шахту лифта, но створки всё никак не открывались. Подойдя, мужчины убедились в том, что Алексей действительно тот, и что именно он только что спустился с шестого крыла. На Лешины комментарии о том, что он просто перепутал этажи, охранники ничего не отвечали, потому что для них эта информация была лишней и бессмысленной. Лешу снова схватили под руки, хотя на этот раз даже нежнее, и отправились с ним в противоположную от лифта сторону. Волочась по коридору третьего пролета, Леша обратил внимание на более спокойную и размеренную работу персонала. Народ здесь никуда не спешил, а напротив, вёл себя так, словно в запасе было все время человечества.
  - Алеша? - вдруг послышалось от одного из стоящих вдоль стены мужчин, Леша растерянно посмотрел в сторону звука, - это ты? Что происходит? - произнес человек уже более суровым голосом, обращаясь к тянущему за локоть Лешу охраннику.
  Дальше пошел короткий переброс фамилиями, названиями должностей, аббревиатурами отделов и как итог, о чудо, решением сего недоразумения. Мужчина уверил охрану, что возьмет молодого человека под свой личный контроль, после чего люди, больше похожие на книжные шкафы, переглянувшись, отправились обратно на свой пост.
  - Леш, ты меня не узнал? Это я, дядя Вова, - обратился к Леше после ухода охраны седой мужчина, в белой выглаженной рубашке, черных брюках и блестящими под светом ламп туфлями.
  Леша, вглядевшись в лицо своего спасителя начал копаться в памяти, которая не сразу отвечала на запрос. Но как только мужчина, улыбнувшись, слегка наклонил голову набок, в голове резко образовались образы, голоса, жесты, и воспоминания потекли рекой, словно прорвав дамбу. Это и правда был он - брат отца, дядя Вова. Дядю Вову Леша помнил всегда добрым, в хорошем расположение духа и готовым поиграть в какую-нибудь детскую игру. Полная противоположность отцу. Раньше Леша об этом не думал, но сейчас проскочила мысль: "почему близкие родственники всегда так не похожи по характеру? И от чего у нас к ним всегда так много претензий". Возможно, эта разница послужила поводом к тому, что однажды дядя Вова просто перестал приходить, а может еще что-то, об этом Леша ничего не помнил. Дядя Вова тем временем, словно прочитав мысли Леши, сам начал разговор с этой темы:
  - Неудивительно, что ты не вспомнил меня сразу. Мы с твоим отцом давно не общались, и в том нет ни чьей вины. Но мы всегда поддерживали связь, даже не смотря на наши, так сказать, разногласия. Жаль, что его так рано не стало. Совсем себя не жалел и никого не слушал. Но что ж, такой был человек, ничего не поделать. Ты то как? Как тебя к нам занесло? Да еще в таком..кхм сопровождение.
  - Этажом ошибся, - коротко ответил Леша. Комментировать смерть отца ему совсем не хотелось, и он зацепился за последний вопрос, - у вас тут порядки строгие, чуть что не так, сразу за шкирку и на улицу.
  Дядя Вова ещё раз дружелюбно усмехнулся.
  - Это да. Ты как никак находишься в мозговом центре Города, точке сбора всей информации, самой важной точке для всех производств и предприятий, - не увидев в Леше патриотического отклика дядя Вова продолжил, - ну, пойдем, провожу тебя к нормальному выходу, - дядя Вова, чуть склонившись корпусом, указал Леше рукой направление движения.
  Шли молча. Леша понемногу вспоминал рассказы отца о своём брате. Дядя Вова в детстве был нелюдимым малым и рос крайне одиноким. На улице отцу часто приходилось за него заступаться, потому что местные ребята его почему-то не любили, считая его высокомерным. И у этого были свои причины, так как "Вовка был очень умный и сообразительный". Его часто отправляли от школы на различные олимпиады, конкурсы, и везде он либо побеждал, либо входил в тройку лидеров. Учителя его обожали за кроткий характер и ставили всем в пример, что естественного не добавляло ему очков в отношениях со сверстниками. В один момент издевательства и всеобщая изоляция сделала Вову настолько нелюдимым, что родители решили отправить его, "пока не случилось чего", в столицу, будучи уверенными, что там их мальчик потеряется на фоне городского шума и не будет сильно выделяться. В Городе, который ещё не был тем местом, каким знает его сейчас Леша, тогда было открыто много больше путей, и ум дяди Вовы пришелся к месту в сфере, как ни удивительно, общественной деятельности. Став молодым пропагандистом, дядя Вова активно склонял брата к переезду в Город, называя разные причины, от большей пользы для будущих поколений, заканчивая заботой о только что родившемся Леше. Однако в спорах с матерью, его невесткой, оставался всегда не удел, проигрывая каждый раз в их импровизированных дебаты. Несмотря на это, влияние брата на отца все же взяло верх, и они уехали, оставив мать и маленького Сашу на опустевшей ферме. Леша так и не узнал у отца, жалеет ли он о своем поступке, пробовал ли он вернуть мать, однако чувствовал детским чутьем, этот поступок его гложет и, возможно, брат был ему постоянным напоминанием о том, что Дмитрий Владимирович оставил на вероятную смерть свою жену и ребенка. Сейчас же дядя Вова совсем не выглядел как ярый сторонник чего бы то не было. В нем не чувствовалась энергии, так присущей всем общественникам, он был совсем сухой, с осунувшимся лицом и потухшими серыми глазами, выглядывающими из-под тяжелых век через толстенные линзы очков. Все эти размышления как-то отразились на Лешином лице, раз дядя Вова решил прервать молчание, путем проведения экскурсии по отделу:
  - Если в общем, наш отдел по сути своей занимает главенствующее положение среди всех остальных, - начал мужчина, слегка откашлявшись, как перед докладом. По трепету, с которым он произносил каждое слово было видно, что жизнь его, как и большинства работников, прошла в этом здании. - Вся полученная статистика, все новостные сводки, все достижения нашего народа аккумулируются у нас, для того, - тут Леша с дядей Вовой завернули за угол, - чтобы оказаться здесь.
  Перед ними выросла очередная дверь. Но глядя на нее сразу понимаешь, что дверь это не обычная. Она была шире выше и массивнее всех дверей мимо которых сегодня прошел Леша. А было их не мало. Перед царь-дверью была небольшая площадка, на которой стоял стол и сбоку от него шкафчик, похожий на те, что есть у Леши в раздевалке. На столе находился лоток с бумагой и привязанная к основанию ножки шариковая ручка: "Даже в таком месте нужно перестраховываться" - подумал Леша. Сбоку от двери красным глазом мигал индикатор электромагнитного замка и камеры.
  - В эту комнату поступают самые важные документы от правительства Города. Доступ к ним имеют только начальники отделов и специально выделенные люди. Информацию, которая содержится в этих бумагах и передается по средствам засекреченных линий, копировать или даже передавать до словно, строжайше запрещено. И самое главное, что сюда же поступает сформулированный текст ежедневного послания к работающим людям всего Города, - эту фразу дядя Вова произнес с особенным достоинством.
  - Естественно, - продолжил он, - попасть туда постороннему не представляется возможным. Каждый, кто хочет войти, сначала заполняет бланк, сдает все вещи в шкафчик, и только после этого может ввести электронный ключ, который выдается под роспись в специальном отделе. А после прочтения бумаг, каждый сотрудник обязан сдать их обратно. Эту процедуру проходят все и каждый раз. Кроме, - дальше последовала деталь, явно не для Лешиных ушей, раз дядя Вова чуть наклонился к нему, перед этим убедившись, что их никто не слышит, - меня и диктора. Вид у дяди Вовы был такой, словно он хотел обрадовать ребенка неожиданным сюрпризом, от которого взрослому удовольствия больше, чем маленькому.
  Дело было в том, что дядя Вова полностью и всецело отвечал за секретную комнату. Он составлял списки на проход, просматривал заполненные бланки и изымал у сотрудников бумаги, напечатанные в комнате. Но утилизировать или тем более просто выкинуть их было нельзя, поэтому в его обязанности также входило контролировать, систематизировать и складировать документы, напечатанные на "станке", которых набралось на архив, занимающий целое крыло.
  - Печатаются документы на вот такой вот гербовой бумаге, - дядя Вова приоткрыл папку, которая все это время болталась у него подмышкой и на столько слилась с его образом, что воспринимаешь её, как часть тела. Из папки выглянул край листа с золотистым блеском по середине и какими-то разводами по краям: - такую ты больше нигде не увидишь. Она признак только этой комнаты. Но и эту бумагу надо время от времени менять. Этим я тоже занимаюсь.
  Пока дядя Вова рассказывал тонкости работы в отделе по общественным связям, мимо них с Лешей прошел мужчина, больше похожий по движениям на кибернетический организм.
  Вид его был чрезвычайно уставший. Сгорбленный сухой человек, весь сучковатый и неладный, он напоминал больше старую яблоню, до которой никак не дотянутся руки, чтобы спилить. Во взгляде его читалось невероятное презрение ко всему сущему и особенно к людям на него смотревшим. Одет он был в прямую рубашку серого цвета без ворота с косым горлом. Пуговки на ней застегивались на красные петли из ниток. Точно такой же фасон был у брюк. Если бы Леша видел когда-нибудь монахов Тибета, то точно провел бы параллель, но в отличие от них, от этого образа не веяло легкостью и просвещением, а скорее заскорузлостью, злобой и авторитарностью. Мужчина молча подошел к лотку с бумагой, живо что-то написал на одном из листков, потом достал, словно просто из рукава, карточку и приложил к замку. Дверь послушно пискнула и распахнулась перед посетителем.
  - Это Герман Витальевич, - прошептал дядя Вова, - тот самый, что произносит новостную сводку для всех нас. Уже тридцать лет он каждый день сюда заходит, берет напечатанный на гербовой бумаге листок и идет в кабинку для зачитывания, - ещё немного наклонившись, дядя Вова произнес словно детскую страшилку, - говорят, он почти ослеп, и считывает слова прикосновениями пальцев. Но мы точно не знаем, потому что он с нами не разговаривает уже давно. Ну, пойдем.
  Пройдя еще метров пятнадцать, Леша услышал знакомые звуки металлических струн подъемного механизма.
  - А вот и спец-лифт, - сказал дядя Вова гордо, - так перемещаются люди, знающие больше остальных, - подмигнул он. Леша чувствовал себя точ-точ как в детстве, когда отец и он на кухне восхищались подробностям работы дяди Вовы. Эффект, который мужчина, судя по улыбке, и хотел произвести.
  - Ну Лешка, бывай, - подал руку дядя Вова, - заходи, если что. Мы же с тобой родня. Последние оставшиеся на белом свете, - эти слова будто вырвались тихим стонов изо рта дяди Вовы, - на охране скажешь, что на третий к Путилину, тебя сразу пропустят. Но по другим пролетам больше просто так не ходи, могут быть серьезные проблемы.
  Леша поблагодарил за помощь, обещался зайти, когда представится такая возможность и шмыгнул в железную коробку лифта. Все увиденное и услышанное за сегодня хороводом вертелось в его голове. Он никак не мог дать хоть какую-нибудь оценку происходящему. Его не оставляло чувство тревоги и страха. Большая часть пережитого теперь казалась просто нелепостью, миражом, возникшим у него из-за волнения перед начальством. Почему всё вокруг становится каким-то незнакомым, ужасающим, неправильным. Базовые догмы рушились, заставляя Лешу серьезно усомниться во всем, что было для него опорой столько времени. Его родное производство, на котором он проработал всю сознательную жизнь, выгоняло новичков, отправляя на фронт; волшебный и завораживающий цифровой центр, в который он так давно хотел попасть, оказался на поверку кошмаром наяву, где правят куклоподобные люди, очевидно не дня в своей жизни не работавшие, люди, которыми он, Леша, гордился и почитал, люди, которым нет дела до рабочих и их проблем. Больше и больше погружаясь в кипящий поток противоречий в собственной голове, Леша раз за разом прогонял слова того здоровяка о фекалиях и разрушенных домах. С каким отвращением, высокомерием он говорил чудовищные вещи, что казались для него самого обыденными и совершенно нормальными. Еще несколько недель назад Леша бы сказал, что это бред, что этот человек просто что-то перепутал или шутит. Но сейчас ему так не казалось, наоборот, в голове постепенно начала складываться картина, которая чем больше о ней думаешь, тем больше затягивает на дно, разжигая пожар в груди и не давая больше думать ни о чем другом.
  Что же со всем этим делать? Как быть? Пустить на самотек и ждать, когда жизнь вернется в прежнюю колею? А если этого не случится? Что если Леша больше не сможет как раньше спокойно нарабатывать драгоценный стаж без оглядки на происходящее с ним? Нет! Нужно гнать эти мысли! Гнать как можно дальше, не давая им шанса завладеть его разумом. Это какие-то грязные происки врагов, инсинуации, спровоцированные извне. Нужно снова начать слушать радио и ходить на общественные работы и все наладиться. Это точно.
  
  Обратная дорога снова вела его мимо палатки Нины Васильевны и Тани. Леша крепко на крепко договорился сам с собой, что обязательно к ним зайдет, чтобы объясниться с девушкой, которую он явно обидел, и попытаться все исправить. Однако чешуя алюминиевых рольставень была опущена. Не было видно и самой Нины Васильевны с ее баночкой газа и белым грязным пластиковым стулом. Это было очень необычно, ведь вечер, когда все работники идут с производства, самое лучшее время для торговли. Опросы соседних палаток тоже не принесли никакой информации. Леша заподозрил неладное, но что делать с этими подозрениями было абсолютно не понятно. Он поковылял с опущенной головой к подъезду. При входе в привычную полутьму его ударила током картина, что встала перед его глазами. Его почтовый ящик был разгромлен: дверца вырвана, бумаги потяжелее валялись на полу, а часть парила в воздухе от создавшегося при открытии дверей сквозняка.
  Очевидно, что кто-то копался в бесполезных счетах и брошюрах с определенной целью. Вывод напрашивался один и он не на шутку злил Лешу - это Таня пыталась найти следующее письмо от Саши и поэтому перевернула здесь все вверх дном. Это уже не шло ни в какие ворота. До этого Леша хотел с ней помириться, попытаться объяснить важность для него тех слов, что написаны на желтых листках. Но теперь он был просто взбешён. Прямо завтра он зайдет к Нине Васильевне и расскажет, как себя ведет её дочка-умница, активистка, помощница и красавица.
  Поравнявшись с раскуроченным ящиком, он заметил остатки наспех разорванного конверта, на котором виднелась знакомая марка. Леша с силой ударил рукой по ящику, после чего послышались шаги из ближайшей квартиры. Очевидно, что хозяин хотел обнаружить вандала и передать в руки правоохранительных органов Города. Леша широкими шагами побежал вверх по лестнице. Дома его застала картина не лучше - перевернутый стул, раковина со следами крови, разбитый в пух и прах граммофон. Последнее так тяжело ударило по совести Леши, что он не смог зайти в квартиру. Но куда же ему идти? Подумав немного и перебрав варианты, он определил одно возможное место, где он может прийти в себя. Он пошел на мост.
  Леша думал, что забыл дорогу той же ночью, но что-то в подсознании провело его по всем извилистым однообразным улочкам, в узких дворах которых то и дело что-то звенело, лязгало или шипело - так звучит оркестр из перекатывающихся по асфальту сотни выброшенных жестяных бутылок из-под газа и семейных приготовлений к приему пищи. Свет в окнах горел лишь изредка, из пары открытых окон до Леши донеслось очередное обращение к трудящемуся народу Города. "Несмотря на всю нависшую над нами угрозу, - шипел динамик с третьего этажа, - наши труженики упорно продолжают перевыполнять планы и нормы производительности в своих отраслях. Вот примеры героической...", - шум ветра и пшики открывающихся банок заглушили остальное. Леша задумался, сколько вечеров он уже не слушал статистику труда и не ездил на общественные работы? И почему его не гложет совесть за это? Как-то... странно.
  Пребывая глубоко в своих мыслях, он не заметил, как дошел до того самого места, где впервые смог вдоволь надышаться и почувствовать близко её аромат. Леша был не в состоянии дать себе отчет о том, что сейчас перевешивает в нем, симпатия к этой девушке или неприязнь. Что бы он сделал, если прямо сейчас увидел Таню здесь? Сложно сказать. Поднявшись по лестнице, ведущей к мосту, Леша увидел гору сваленной в кучу арматуры. Весь подход был огражден тонкой проволокой, на которой качались таблички "осторожно", "не подходить" и тому подобные запрещающие сигналы. От самого моста уже ничего не осталось. Не слышно было и звука грязной, но все же весело бегущей городской речки. В центре груды железа возвышался огромный билборд, что вешается перед стройкой, дабы скрасить негативные ощущения горожан от оседающей на зубах бетонной крошки: "для жизни нужно место, ваше место будет здесь!".
  Леша подошел вплотную к ограждению. Обведя глазами удручающий, похожий на его собственную квартиру пейзаж, он втянул воздух в ноздри, что было сил. В ответ на резкий прилив кислорода, диафрагма резко сократилась, стараясь побыстрее выдавить из себя посторонние частицы. Закашлявшись, он уже почти развернулся, чтобы навсегда уйти и больше не ходить в эту часть Города, как вдруг увидел прикрепленный к одной из предостерегающих табличек кусок бумаги. Подойдя поближе, он рассмотрел сложенный листок, примотанный к цепочке резинкой для волос. Леша аккуратно вытянул послание, развернул и принялся читать содержимое, резко моргая и опуская плечи все сильнее с каждой секундой.
  Письмо No3
  "Привет, Леш. Хотя может ты давно перестал читать эти письма, поэтому приветствую того или ту, что все же делает это. Моя наивность позволяет думать, что написанное мной не валяется на свалке разорванное в труху. В сердце теплится мысль о нужности моих слов для тебя, мой читатель. Простите, если в тексте будет прослеживаться определенная бессвязность мысли, возможно, сказывается обезвоживание. Нам по какой-то неведомой мне причине перестали давать воду в достаточном количестве .
  Есть ли у тебя мечта? Мечтаешь ли ты о чем-то высоком, мечтаешь ли вообще? Из курсов агитподготовки я выяснил, что в этом мире организации и порядка нет места мечтам, а есть только планы. Но я не могу этого принять. Боюсь, эти люди даже не понимают, что есть мечта. Находясь под звездным чистым небом, я осознал, что моя мечта быть писателем. Не стать, нет, а быть им. Не спешите смеяться, а лишь слегка подумайте над моими словами. Стать кем-то можно. Усиленно работая, ставя цели, планы, можно работать не покладая рук днем и ночью, и в конечном счете добиться желаемого, но это не есть мечта. Это цель, установка, сформировавшиеся под влиянием жизненного опыта, принципов или амбиций. Мечтой люди раньше называли нечто неосуществимое, неосязаемое, глобальное и то, что больше и сильнее нас самих. Поэтому моя мечта быть. Сделаться другим. Моя мечта видеть мир по-другому, как они, хочу чувствовать человеческое сердце, уметь описать его горе и радость, как книжный мим, легко и понятно показывать любовь и ненависть, надежду и отчаяние, хочу находить истины справедливые для всех и в любое время, складывать их в понятные емкие фразы, что заставят мыслить человека, переживать, а главное мечтать. Продолжать цепочку возвышенных стремлений, которые делают нас людьми и так разительно отличают от братьев наших меньших. Вот каким я вижу писателя, и кем, вероятно, не являюсь. Вот моя несбыточная мечта на века.
  Но я буду продолжать писать, просто потому что по-другому уже не могу. И пусть большая часть будет подражательной, неумелой или банальной, все же пока я хоть что-то пишу, мое сердце спокойно и чуть меньше рвется на части от созерцания событий, происходящих вокруг. И это спокойствие никак нельзя терять. Бежать от него, значит встать на путь разрушения, озлобиться и отвернуться от природы человеческой. Многие люди сейчас отвернулись от своей натуры в угоду "производственной необходимости", и что же мы получили? Скрежет железа по вывернутым из суставов костям, боль и смиренное страдание, тихий страх и полное отсутствие понимания чужой боли. Ровно все это я увидел в глазах того несчастного, что отправил меня сюда. Неспособный мыслить, сострадать, он как цепной пес, не знающий ничего кроме палки хозяина, сорвался на нас с полу фразы, не желая разбираться кто мы и почему жизнь опустила нас до столь жалкого состояния. И мне жаль его. Я знаю, что так или иначе попал бы сюда, но черт возьми, как же обидно, что я больше не услышу граммофон.
   А знаешь, по началу я из-за горделивого отношение к своей персоне, подумал, что хорошо, что я попал на войну. Ведь многие великие писатели были на войне. Мы знаем их истории, они живы и трепетны именно потому, что правдивы и пережиты автором. Но затем я все-таки склонился к мысли, что не война сделала их творцами, они пришли на неё в этом качестве, и она, поняв это, заботливо пронесла их через все невзгоды, чтобы восславить себя.
  И если учесть, что таковым творцом я все-таки не являюсь, то дни мои сочтены."
  Дальше следуют несвязанные каракули, которые были сложно различимы и больше походили на электрокардиограмму. Но затем, автор, словно взяв себя в руки, снова продолжил.
   "Моя несвязанная речь должна подходить к концу, свет стали отключать все раньше и включать все позже. Порой нас заставляют спать, как маленьких детей в детском саду, прямо посреди дня. Я не знаю, сколько здесь нахожусь, но я так и не пользовался ни разу оружием и даже не слышал звук выстрела или грохот разрывающихся бомб. Если и есть где-то война, то она тихая, в умах людей и точно идет не здесь.
  Что ж бывай, мой дорогой брат или случайный читатель, а может родственная душа. Я не знаю, удаться ли мне ещё что-то отправить, поэтому на всякий случай прошу прощения у моего брата, которому достался столь нерадивый брат и у матери, в которой так много сомневался. Она была бесконечно права.
   Вечно с вами, А.Д."
  
  
  Пару минут Леша постоял, осунувшись на промозглом осеннем ветре. Листок бумаги, уворачиваясь от порывов, дрожал в руке, словно флаг на высоком здании. В природе была та переходная пора, когда днем еще светило солнце, а вечером изо рта выбегал клубами растворяющийся во вселенной пар. Но озноб и стучащие зубы не волновали Лешу. Ему показалось на секунду, что он почуял тот самый запах. "А может быть она еще здесь?", - пронеслось в его голове. Он как поисковая собака, начал водить носом по воздуху в попытках уловить, с какой стороны к нему прилетел аромат. Пометавшись вдоль цепи и напрасно в сотый раз вглядываясь в темноту, Леша заключил, что никого здесь точно нет, и он наверняка сходит с ума. Леша сложил листок, также нежно, как он был свернут до этого и отправился домой с абсолютно пустой головой. Там, накинув покрывало на размозжённое тело граммофона, он в желании успокоить разбушевавшееся воображение, бросился на кровать. Практически уже провалившись в сон, он внезапно ощутил откуда-то из глубины, которую приносит нам сновидения, небольшой толчок или скорее укол. Глаза резко открылись. Граммофон. Леша, как робот, встал, подошел к шкафчику, в котором лежало заветное письмо и еще раз прочитал его.
  Подъезд, яростная речь, выкрики одержимости, непримиримость. Саша точно описывал состояние Леши в ту ночь, когда он зашел в подъезд. "Может ли быть такое, что я не узнал его тогда? Может ли быть, что это я...? - носились в голове Леши вопросы, на которые он боялся себе честно ответить. С каждой секундой он горячился все больше:
  "А что, если его и правда убьют там? Что если их всех уже убили, ведь письма идут долго? Выходит, я повинен в смерти нескольких людей и свое собственного брата?" Леша в бреду кружился по комнате. Вдруг, ему послышался смех маленького Саши, бегущего по полю, Леша тоже невольно улыбнулся, хотя и понимал, что этот отзвук лишь в его голове. Затем веселый смех ребенка сменился криком испуга. Леша встрепенулся и начал оглядываться. Откуда же он кричит? Крик нарастал, давил на ушные перепонки с такой силой, что казалось вот-вот пойдет кровь. Ещё мгновение и крик превратился в плачь, жалобный, просящий, терзающий сердце. Леша носился по комнате, переваливался в окна квартиры, открывал дверцы шкафов, даже поднял кровать в тщетных попытках найти источник плача. Окончательно выбившись из сил, он, обхватив голову руками, резко повалился на пол, прижимая ладони к ушам и прося остановиться, перестать плакать, простить его. Слезы лились по щекам и просачиваясь сквозь пальцы чрезмерно громко капали на деревянное покрытие пола. Они стучали и стучали, лились сами собой. Леша попытался их вытирать, но они барабанили все равно. Вдруг он понял, что звук идет не от капель, это кто-то стучит, в такт каплям, по его входной двери. Холодный пот прошел по его спине. Леша почему-то понял, что там за дверью его ждет что-то страшное, то, что навредит ему и всему вокруг, что разрушит его жизнь. Он начал пятиться от двери на карачках, стараясь не смотреть в сторону шума. Но комната стала резко очень узкой, отступать больше было некуда, а дверь неожиданно приблизилась прямо к самому его лицу. Вскрикнув, Леша проснулся. В дверь действительно стучали.
  
   Леша, шатаясь, вошел в прихожую. В глазах его ещё стоял животный страх перед тем, что стучало в дверь во сне. Хоть и описать, что именно это было, он бы не смог. Секунду поколебавшись он все же открыл. В следующую секунду что-то откинуло его в сторону от прохода, словно бык неумелого матадора, причем с такой силой, что он едва не улетел прямиком на кухню. Повернув голову, он увидел широкую спину и раскачивающиеся бедра Нины Васильевны.
  - Где она? - резко развернувшись, взревела женщина. Лицо его было полно негодования.
  - Кто? Нина Васильевна, что случилось? - непонимающе проговорил Леша.
  - Ты мне тут не виляй, Лешка, - подбоченившись накинулась на него старая подруга отца, - Танька, Танька моя где? - наклонив голову вперед, как гусь перед атакой, пошла на второй заход Нина Васильевна.
  - Я, я не знаю, - начал бормотать, краснея, Леша, - давно ее не видел... я же, я же сам подходил к вам, - проскочил у него в голове весомый аргумент.
   - Знаю, что подходил, - чуть выпустив пар произнесла женщина. Но уже через секунду закричала с новой силой, - а это вот что такое? - затрясла она перед лицом Леши знакомыми листками. - Кто ей голову задурил, что за бредятину ты тут написал?
  - Откуда они у вас? Отдайте! - вскинулся Леша, попытавшись одной рукой выхватить письма. Но Нина Васильевна хоть и была женщина грузная и перемещалась обычно вместе со всеми известными вздохами, стонами, охами и ахами, но была из тех личностей, что в минуту нужды резко превращали все свои столь ненавистные телеса, в грозное оружие, которое помогало усмирять хулиганов на рынке и выигрывать споры с торговцами-мужчинами.
  Резко дернув назад рукой и одновременно выставив левый бок вперед, словно щит, она быстро осадила Лешу, дав понять, что силой он ничего не решит.
  - Пожалуйста, - простонал зажатый в углу Леша.
  - Ни черта я тебе не отдам, пока ты не объяснишь, на кой писал моей Тане такую гадость?
  - Это не я, - опустив голову тихо ответил Леша.
  - Да как же не ты? - вскинула руки Нина Васильевна, - вот же я вижу в конце: "Об-ни-маю, веч-но твой, А.Д." - она произнесла это по слогам не для убедительности, а потому что не умела быстро читать, как и многие в Городе.
  - А.Д - Алексей Дмитриевич, - ткнула на Лешу пальцем разъяренная женщина.
  - Нет, - резко успокоившись, ответил Леша, - это Александр Дмитриевич, мой брат. Он вначале ко мне обращается.
   - Какой такой брат? Начало я, видать, пропустила, - как бы слегка сдувшись протянула Нина Васильевна, а затем добавила - помню, помню, что-то было такое, рассказывал мне отец твой, покойник.
  Женщина отступила чуть в сторону, ища глазами предмет для опоры. Леша подскочил и подал ей стул. Нина Васильевна, потеряв запал, тяжело опустилась на него, снова издавая привычные шумные звуки.
  - Значит, ты не писал? Брат писал? - все еще недоверчиво произнесла женщина.
  - Да, конечно. Куда уж мне... - запнулся на полуслове Леша, увидев реакцию Нины Васильевны.
  - Чепуха страшная, - не дожидаясь окончания фразы, понесла женщина, - это ж надо такое выдумать? Я даже не знаю, как в голову то могло прийти?! А Таня у меня, ну ты же знаешь, такая впечатлительная, всему верит, быстро так увлекается, чистое дитя. Я ей столько раз говорила: "Таня, хватит в облаках летать, пора тебе уже семью заводить, детей, как всем. Семья быстро из тебя эту дурь выгонит". Эх, надо было не спрашивать ничего, а привести мужика и сказать - "на, выходи замуж!". Вот и все дело.
  - Так, что случилось? - улучив паузу, спросил Леша.
  - Что-что? Да начиталась она писем братца твоего полоумного и совсем с катушек слетела. Сначала, мол, болела, не хорошо ей. Я вокруг неё голубкой вьюсь: воды, еды, таблеток, что были в запасе. Она все нос воротит. Провалялась так день, потом ушлась куда-то, вечером возвращается, оживилась такая, все говорит, пора работать, выздоровела я. На утро говорит, ты мать иди на рынок, открой палатку, а я дома приберусь и тоже приду. Я, дура, и поверила. Не пришла она ко мне. Через час, два, пять. Ну думаю, неладное что-то. А ко мне, как на зло, клиенты пошли, видать аванс выдали на производстве. Провозилась я целый день, ее нет. Вернулась домой, залетаю в комнату, ее и там нет. Думаю, может пошла опять черти куда, вернется. Потом уже утром, собираюсь было на рынок, думаю, должна уж вернуться, тихонько зашла к ней в комнату. А там толи от сквозняка или ещё от чего листочки из-под дивана вылетели и прям мне под ноги, бах. Думаю, что это еще такое? Работать не спешит, зато читать успевает всякую муру. Сначала на эти каракули не сильно внимание обратила, а потом все-таки решила прочесть. А тааам, господи помилуй, - причитала Нина Васильевна. - Точно не ты Лешка писал?
  - Точно, - быстро ответил Леша.
  - Короче пропала моя Танька, как сквозь землю провалилась. Ладно, пойду я к палатке, может объявится, - женщина с шумом поднялась. Подойдя к дверям, она резко повернулась: - смотри Лешка, коль узнаю, что обидел ее и это она из-за тебя так выкаблучивается, ух! - Нина Васильевна помахала кулаком у самого лица Леши.
  Таня
  Когда Сашу увели за двери последнего участка распределительного центра, Таня еще долго смотрела в пустой дверной проход, пока её не окликнул руководитель. В момент, когда он нагнулся и прошептал ей эти прекрасные слова у самого уха, по телу пробежали мурашки, а внутри что-то перевернулась. Всю свою жизнь она чувствовала себя не на своем месте. На её "странные" вопросы по поводу устройства Города не отвечали в подготовительных организациях и тем более дома; всё чем она интересовалась было скучно и непонятно для окружающих; работа всей жизни, к которой её готовила мать, казалась ей примитивной и бесполезной.
  Отца она не знала. Мать с детства сочиняла разные байки про войну, сражения, тайных агентов и прочую чепуху. Таня никогда в это не верила, но делала вид, чтобы не обижать Нину Васильевну. Мать точно также врала и про частые походы в дни скорби к невзрачному мужчине с сыном, который учился почему-то с ней в одном классе, хотя и был старше. Но Тане это было не важно. Когда мать наконец оставляла её одну, она спокойно могла читать книги, которые ей давал самый старый и добрый торговец на рынке. Продавал он различный хлам, до того никому ненужный, что народ удивлялся, как он вообще держится на плаву. Таня ему сразу как-то понравилась за свой самостоятельный нрав и честные огромные глаза. Поэтому старик по-отцовски стал поддерживать увлечения девочки и втихую выдавать замасленные издания, которые больше в этом месте никто читать бы никогда не стал.
  Со временем Таня поняла, что противиться системе бессмысленно, ибо все вокруг трудились на благо Города, а кто этого не делал, тот быстро оказывался на задворках общества и пропадал. Жили они с матерью в относительном достатке, что притупляло желание в корне что-то изменить в своей жизни.
  Однако, она нашла одно занятие, которое будоражило её любопытство и казалось хоть немного нужным и полезным - работа в распределительном центре, где она могла посмотреть на другую, неприкрытую, настоящую жизнь. Туда попадали люди, приехавшие из далека, со всех концов страны, если бы она существовала. Они были разные: забитые и скромные, наглые и страшные, жалкие, обездоленные, но всегда честные. Говорили они по-другому, как и мыслили. Тане до смерти было интересно послушать хоть чуточку их замечательных и трогательных историй, которые никогда не сходились с тем, что обсуждали люди на рынке или передавали по радио. Работа в этом страшном, ведь Таня догадывалась, что ждет большинство их этих людей, и одновременно интересном месте, однажды свела с мужчиной, что настолько сильно привлек её внимание своим видом и словами, что она не смогла уснуть следующие пять ночей.
  Незнакомец успел прошептать ей лишь несколько фраз, но этого было предостаточно: "В Городе у меня есть брат. Я буду писать ему, а обращаться к тебе. Его зовут Путилин Алексей. Найди его. Найди и ты больше не будешь одинока."
  Следующую неделю, Таня пыталась найти этого человека. Хорошо, что у неё под рукой был сгусток информации со всех краев огромного Города. На рынке знали всё и обо всех. Были люди, которые продавали информацию за деньги. Один из таких предпринимателей постоянно строил Тане глазки, так что она решила воспользоваться своим природным обаянием и подмигнув в ответ выведать у него всё что нужно. Но к её разочарованию, даже после неприятных намеков и общения с разными, далеко не самыми приятными людьми, Тане не удалось ничего узнать. Про этого Алексея никто не слышал. Он будто бы и не существовал вовсе.
  Таня была очень разочарована и опустив руки продолжила помогать матери на рынке, которая слишком много стала интересоваться её похождениями.
  Прошло несколько дней после того, как она, не забывая ни на секунду слова Незнакомца, помогала матери с очередной поставкой товара и услышала её ритуальное приветствие одному работяге, что ходит мимо их палатки каждый день: "На работу, как на праздник, а Леш?"
  Тот в ответ что-то пробурчал себе под нос и отправился дальше.
  "Вот и всё, что осталось от семьи Путилиных. Вот беда то!" - на выдохе произнесла Нина Васильевна, когда мужчина скрылся за поворотом.
  Таня, замерев стояла над коробкой с новыми брюками, которые пахли хлопком и пластиком, задавая себе только один вопрос: как она могла быть такой слепой?!
  
  Тянулась череда серых будней. После последнего письма прошло довольно много времени, и сколько бы Леша не изводил себя мыслями о судьбе Саши и Тани, окружающий мир от этого ровным счётом никак не менялся. Приходилось механически выполняли все прежние действия и двигаться, словно детский паровозик по закольцованным рельсам заводской рутины. После полного провала поручения от директора, Леша смиренно ждал увольнения и отправки туда, где возможно, он сможет повстречать брата. Это был вопрос времени. Мысль эта его, на удивление, не сильно беспокоила, потому что те чувства и вопросы, которые появились в нём за последние недели, заставляли раскалываться голову и решительно не давали спать. Гнетущая обстановка квартиры давила с каждым днем всё больше, от чего туда не хотелось возвращаться. Так что будущее, каким бы оно не было, не представляло большей угрозы, чем ненавистное настоящее.
  Но мир Леши ещё не рухнул. Он словно застыл под ним тонким, хрупким ноябрьским льдом. Ему было страшно останавливать свою повседневную жизнь, какой бессмысленной она бы не была. Казалось, прервись он на секунду, опора под ним сразу треснет, обвалится под ногами, и он утонет в водовороте им же закрученных страстей. Поэтому Леша продолжал пилить тела с мертвым выражением лица, и поэтому пошел вечером на общественные работы в самый дальний район Города. Именно там произошел его последний, неизбежный надлом.
  Глава 6
  В один из рабочих будней, директор лично поздоровался с Лешей при всех и тихо поблагодарив за оказанную услугу. Леша слегка удивился этому факту, ведь документы попали совсем не в тот отдел, который был нужен и где они сейчас сложно сказать. Этот факт навел Лешу на мысль о полной бесполезности цифр и отчетности, которую ведет каждый отдел. Ради красивой цифры руководители производства были готовы на все. Любые жертвы, сверхурочные работы, удлиненные смены, сокращения штата - один и тот же регулярный комплекс "обязательных" мер, который каждый раз был необходимым в нестандартных условия, что наступали так же неожиданно и регулярно, как снег в декабре. После этих мыслей, на лице Леши от чего-то появилась подобие улыбки.
  - Спасибо, Алексей, ценю, - произнес директор, покачивая руку Леши.
  - Пожалуйста, - ответил Леша и отвел взгляд в сторону подъезжающего тела. Если бы он в тот момент озирался по сторонам, то точно бы заметил, как мужики переглядываются, покачивают головами, опуская вниз уголки губ, как бы говоря: "смотри какой?! Даже не благодарит в ответ". Но Леше было все равно. Эти мелкие детали вдруг стали для него не существенны. Он словно был не здесь. Не обращал он внимания и на то, что настроения в коллективе сильно изменились. За последнее время появились радикальные мнения на тему поступающих каждый день мигрантов с Юга. Стали обсуждаться вопросы "очистки" окраин от неработающих слоев населения. Каждый работник жаловался, что приходится "кормить дармоедов", обслуживать грязные кварталы, хотя куда лучше направить силы на улучшение жизни рабочего населения. Никто из руководства эти настроения не пресекал, а даже наоборот, иногда самая яростная речь одного из выступающих при всех мужиков поддерживалась дружественным кивком головы и похлопывание по плечу. Совпали эти выступления с нарастающей тревожностью населения после нескольких объявлений по радио, что враг на Западных границах активизировался и начались новые бои за территорию. Также не исключены проникновения шпионов, которых якобы обнаружили в одной из дальних частей окраин. "Держитесь безработные трутни, мы до вас доберемся", - стали появляться надписи в мужских туалетах; "Выметем сор! Присоединяйся к чистке!", - красовался призыв на плакатах информационных досок. Леше было все равно, чем заниматься после работы. Лишь бы не идти домой. Он зашел к секретарю распределения, но тот сказал, что мест уже нет. Леша сильно удивился: с каких пор ночные работы на окраинах Города так популярны? На выходе он столкнулся с бригадиров, с которым много раз бывал на уборке и поинтересовался, нет ли для него места. Бригадир удивился, что Лешу заинтересовала эта работа, но все же попросил секретаря вписать его в последнюю смену.
   Когда-то новые районы строились постоянно. Многоквартирные дома, словно бетонный сорняк, вскидывались в высь, поднимаясь почти до небес на каждом мало-мальски пригодном участке земли. Там, где недавно красовалась без того немногочисленная зелень деревьев, через несколько месяцев уже торчали обрубки бетонных колон с торчащими суставами арматуры. Застройка уплотнялась до того момента, пока оставался лишь узкий проход для перемещения между работой домом и магазинами. Миграция населения, как и все кругом, тоже была поставлена на конвейер. Вот скрипучий поезд или накренившийся на правую сторону автобус привозит озирающихся по сторонам, держащих в руках баулы со скарбом, будущих полноправных членов Города. Им тут же выдают направление в распределяющий блок, где всем взрослым находят производство, а детей направляют в подготовительные центры, основой обучения в которых составляет история образования Города и его устройство. Семьи ставят в очередь на жилье, а в качестве временного прибывания размещают в общежитиях, как правило размещенных в подвалах новостроек. Однако упорная работа на заводах и фабриках не позволяют переехать семье ближе к центральной части Города, единственной возможностью является их "бесценный вклад в борьбу против агрессоров, посягающих на городские границы". Поэтому взрослое мужское население уходит добровольцами на фронт, чем заслуживают для своих детей право называться жителями Города. Но везет далеко не всем. Может быть так, что в семье просто нет мужчины подходящего возраста, а может, кто-то, испугавшись семейного решения, сбегает прямо в день сбора, кто-то же до последнего сопротивляется участи, отказываясь идти на войну.
  -Все эти безработники и маргиналы разбредаются по окраинам, словно плесень по стенкам ванны. Давно пора с ними решить вопрос раз и навсегда, - таким запомнил Леша описание окраин Города отцом.
  Когда небольшой грузовик подъехал к пожарному выходу, Леша плохо стоял на ногах от усталости. Бессонница, дополнительные смены, которые сыпались в последнее время, как из рога антиизобилия, постоянный шум в голове, нарисовались на его лице огромными синяками под глазами и полным отсутствием каких-либо эмоций. Немногочисленные волосы практически все стали седые, а щеки впали, образуя вместе с жесткой щетиной подобие заросшего кратера вулкана.
  Автомобиль, на котором предстояло отправиться в путь, повторял внешний вид Леши. Он был старый громыхающий и подпрыгивал на каждой кочке, словно баскетбольный мяч. Водитель через боковое окно указал Леше, что нужно садиться в крытый кузов. Заглянув внутрь, Леша увидел четверых суровых мужчин, сидящих на деревянных скамейках. Ему помогли забраться внутрь.
  - Здравствуй, Алексей Дмитриевич, - произнес из глубины знакомый голос бригадира, - ты один? От вас сегодня были записаны двое.
  - Никого больше не видел, - резонно ответил Леша, пробираясь через колени, торчавшие от скамеек.
  - Ну что ж, поехали, - произнес пожилой мужчина и постучал дважды по корпусу.
  Машина нехотя завелась, пару раз предварительно чихнув выхлопными газам, и уже начала по не многу двигаться, как вдруг резко остановилась. Из-за борта кабины показалось запыхавшееся знакомое лицо.
  - Куда й то вы без меня собрались, - тяжело дыша выкрикнул Филя.
  - А ты не опаздывай Филимон, - строго проговорил бригадир, - вечно последним прибегаешь.
  - Не-ее, - протянул мужчина, с трудом перевалившийся внутрь, - такое я не пропущу.
  Как Филю затащили на ночные работы, Леша представить себе не мог. Однако мог предположить, что раз уж он стал начальником, директор намекнул ему, что пора бы быть примером и не только в чесании языком. Но в энтузиазме Фильки проглядывалось что-то ещё.
  - Ух и повеселимся, - расталкивал Филимон локтями соседей по лавочке, - ух и весело будет.
  Леша понятия не имел, о чем говорит Филька. Что может быть в уборке мусора? Злость на него за стажера давно прошла, на ее место возникло чувство полного равнодушия. Через пару минут после того, как машина наконец-то нашла относительно ровную поверхность для перемещения, Леша, качнувшись прислонился в стенке кабины и благополучно уснул.
  
   Разбудил его громкий выкрик и затем удар по корпусу машины где-то в районе пассажирского места, которое находилось прямо под ухом Леши. Очнувшись, он несколько секунд не мог вспомнить, где находится. Было очень темно и зябко. Чуть приведя органы чувств в порядок, Леша стал слышать, как отовсюду доносятся громкие и неприятные звуки, похожие на взмахи крыльев птиц огромного размера, вместе с ними послышались возгласы, шлепки и женский плач. Очевидно, что работы уже давно начались, и видимо, из-за того, что Леша был в самом углу не освещенного кузова, про него просто на просто забыли. Однако от чего по всюду такие не похожие на стандартную уборку звуки, Леша никак понять не мог. Он стал пробираться к выходу, обшаривая впереди руками, чтобы ненароком обо что-нибудь не споткнуться. Изредка впереди подрагивал свет от фонарей, который только ещё больше сбивал на пути. Нащупав наконец край, он перевалился через него и обернувшись не поверил своим глазам.
   Мир перед его лицом мигал, сверкал и вздрагивал одновременно. Шесть или семь патрульных авто стояли, окружив их накренившуюся машину, рядом с которой были припаркованы еще три такие же. Впереди мелькали лучи фонарей, по мощности сопоставимых с прожектором, в темных пятнах маячили чьи-то фигуры, часто поднимая указательные пальцы в разные стороны. Леша отправился на свет. Подойдя ближе, он увидел выкрикивающего команды Филю:
  - Быстрее, быстрее, чего так долго? - кричал он в сторону открытой двери подъезда, - они сейчас все разбегутся, как тараканы.
  Леша хотел спросить у него, что здесь происходит, но резко повернув голову Филя обратился в нему сам:
   - О, Алексей Дмитриевич, ты тут что ли? Хотя куда ж без тебя?! - оскалился Филя, - присоединяйся милости просим. Посмотришь, как твоё дело живет и процветает.
  - Что вы делаете? - сонным голосом спросил Леша.
  - Как что? Убираемся! - поворачиваясь обратно к подъезду, из которого стали выходить мужчины, произнес Филя.
  - Тут всё?
  - Да, тут закончили, - буркнул один из них.
  - Ну и отлично, побежали дальше, - задорно выкрикнул Филя и в припрыжку отправился следом за уходящими людьми. Леша отправился за ними. "Никогда не видел Фильку таким активным, - подумалось ему, - не к добру".
  Подойдя к следующему дому, служившему общежитием, больше похожему на барак или склад, мужчины начали выстраиваться полукругом, передавая что-то между собой. У многих из них на плечах были какие-то лычки, похожие на военные. Леша в этом ничего не понимал, но знал, что в Городе вступил в силу какой-то новый закон, позволяющий ответственным работникам производств вступать в добровольческие отряды, наделенные какими-то особенными полномочиями. Об этом говорили по радио, когда Леша слушал его последний раз. Но сколько времени прошло с тех пор, он не знал.
  У Фили, Леша только сейчас заметил, тоже были такие. В руке, поднесенной ко рту, он держал рупор:
  - Сейчас начнется, - улыбаясь произнес он, кинув взгляд на Лешу.
  Из ниоткуда появившийся бригадир сухо произнес:
  - Произвол, не по-людски это.
  - Кхе, кхе, - кашлянул Филя в рупор, забравшись на какую-то табуретку, - уважаемые приезжие, - начал он, - ваше проживание в данном месте не санкционировано. Вам необходимо немедленно его покинуть и отправиться в специально созданные для вас распределительные центры. Любое сопротивление будет расцениваться, как нарушение законодательства нашего Города. Выходите по одному и медленно. Мы ждем ровно минуту, - скомандовал он.
  Леша остолбенел.
  -Что, черт побери, ты несешь? - обратился он полушёпотом к Филе, дернув его снизу за рукав куртки.
  Филя, резко одернув руку фыркнул:
  - Провожу уборку. Не мешайся! - затем, повернувшись обратно выкрикнул, - минута прошла! Давайте! - качнул он головой в сторону мужчин.
  В следующую секунду Леша увидел, как из рук людей, стоявших под окнами здания, отлетают на асфальт металлические кольца, затем каждый по очереди замахивается и бросает продолговатые, похожие на баллончики с краской предметы в сторону общежития, после чего окна с треском разлетаются, из них становятся слышны крики и плач. Сквозь черные прямоугольники рам начинает валить, прижимаясь к земле, дым темного оттенка, который на фоне фонарей прожекторов превращался в кроваво-красный поток, больше похожий на струйки лавы. Воздух наполнился удушливым едким запахом, от которого заслезились глаза, а в горле начали драть слизистую много маленьких кошачьих когтей.
  Из дверей бараков во все стороны выбежали люди, утыкающиеся тут же в подготовленное оцепление. Их жестоко хватают, опрокидывают лицом вниз. Снова хлопки крыльев начали доносится с разных сторон, и Леша понял, что так звучат удары гибких дубинок по лежавши телам. Он не может отойти от ступора. Вдруг один из выбегавших прорывает кольцо и бежит прямо на него.
  Он бы хотел, чтобы её не было. Чтобы это был снова плохой сон или мираж, или видение из резко всплывшего в памяти детства. Но это было не так. Хрупкая девушка, прорвавшаяся через ограждения, бежала прямо к Леше. В прерывистом свете лучей она казалась не толще полевой соломинки. Девушка вытягивала руки в его направлении что-то не прерывно крича, в след ей сразу бросилась пара молодцов из оцепления. Она влетела, словно убегающая от погони лиса, почти сбив с ног еле стоявшего Лешу. Он мгновенно узнал этот запах. Пусть новыми вещами от нее уже не пахло, но сладковатые нотки моментально слышались в воздухе.
  - Этого не может быть, - вслух подумал Леша.
  - Забери, забери скорее, пока они не успели порвать их, ну же ну... - бормотала Таня, запихивая листки Леше за пазуху, - прочитай и ты всё поймешь. Не подведи ЕГО!
  Леша пристально смотрел на Таню. Лицо красавицы было не узнать: она была бледная, ни одной нотки прошлой игривости или озорства в глазах, румянец на щеках стёрт, на лбу следы сажи, волосы туго затянуты в тонкий хвост, её трясло. Сколько они не виделись? День, неделю, месяц? Какое сегодня число? А какая разница? Леша тряхнул головой, пытаясь отбросить ненужные вопросы.
  Увидев Таню так близко, прижимающаяся к нему, загнанную, бесконечно несчастную, Леша захотел сказать, что ему очень жаль, что был не прав и эгоистичен, что ещё можно всё исправить и он не в праве единолично владеть последними днями жизни брата. Однако он не успел. Раздался взмах крыла прямо у виска Тани, после чего она мешком свалилась на асфальт. Шлепок. Взмах крыла. Потом ещё шлепок. Выкрик Филимона: "бей тварь!".
  Для Леши это было, как в замедленной съемке. От удара Таня словно солдатик устремилась к земле на негнущихся ногах, направив в его сторону безучастный взгляд медленно закатывавшихся глаз. Ужас пронизал его с головы до пят, к горлу подскочило что-то скребущее, мерзкое. Затем прилив адреналина, ярость, которая не выплескивалась никогда, возвращающая силу в ноги, отключившая так уверенно работающий инстинкт самосохранения. Пелена опустилась на глаза. Сквозь неё проскакивали короткие обрывки фраз: "Леха, ты чего? Уйди! Он в серьез? Баба его что ли? Он же сам уборки начал! Не зашиби его!" Ещё несколько взмахов крыльев и затем полная тишина.
  
   Очнулся Леша у себя на кровати. Голова его болела неистово, шея не поворачивалась, а губы пересохли и покрылись кровяной пленкой. Первое, что он сделал - сразу проверил на месте ли письма. Они были на месте, лежали во внутреннем кармане пиджака. Отлично, значит все не так уж плохо. Чуть покопавшись в памяти, он вдруг выкрикнул, чуть привстав:
  - Таня, - в ребра тут же отдало раскатом свинцовой боли.
  Что делать Леша совершенно не знал, даже предположить, куда ее отправили и где содержат он не мог, что выводило из себя, заставляя снова содрогаться всем телом, что в свою очередь вызывало ответную реакцию изрядно поколоченного тела. Когда он попытался встать, из глаз почти брызнули слезы, скорее всего сломаны несколько ребер и сильно ушиблено левое плечо. Двигаться было невозможно, даже глубокий вздох доставлял адские страдания. На тумбочке рядом с кроватью кто-то оставил стакан воды. Леша попытался его взять здоровой рукой, но не удержал и уронил на пол. Через несколько секунд раздумья, он, опустив руку, поводил ей по разлитой луже, затем поднял к губам и облизал. После этого он перевалился обратно в наименее болезненную позу и провалился куда-то между сном и реальностью.
  Череда болезненных воспоминаний, не связанных событий, криков, лиц и вспышек ждало его по ту сторону закрытых глаз. Он крутился, вздрагивая при каждом повороте корпуса, мычал, пытался отмахиваться здоровой рукой, произнося нечленораздельные звуки. Выдернул его из этого калейдоскопа настойчивый стук в дверь.
  - Входите, открыто, - прохрипел Леша в сторону проема.
  Он не видел, но слышал, как кто-то медленно зашел в квартиру, слегка постукивая по полу тяжелыми каблуками мужских туфель. С пол минуты этот кто-то постоял, крутя корпусом, от чего ткань его верхней одежды шелестела, как обертка конфеты, потом с шумом тяжело вздохнул. Звук шагов стал приближаться, и в комнату зашел ни кто иной, как директор предприятия по анатомической деструктуризации граждан, в простонародье "циркулярка". В руках его был пакет.
  - Здравствуй, Леша, - произнес мужчина, снимая с головы плоскую фуражку и обнажая блистательную лысину, - ну, как ты?
  Тон его был дружеский, почти ласковый. Однако Леша знал, чем для многих работников заканчивались подобные "теплые" беседы.
  - Здравствуйте, Андрей Сергеевич, - пытаясь привстать ответил Леша.
  - Ты лежи, лежи, - сказал директор, махнув левой рукой, - я тебе кое каких продуктов принес. Фаршик наш, газика, даже морковка есть, свежая, крупная. Он положил пакет рядом с кроватью, сделал пару шагов в центр комнаты. Он поднял лежавший до сих пор на боку стул, протер его и сел, положив фуражку на колено. Минуту оба молчали.
  - Наломал же ты дров, Алексей.
  Леша спокойно смотрел в стену.
  - Хотя, могло быть и хуже. Хороши твои заслуги, Леш, и отца твоего, хороший был работник, надежный, - слово "надежный" директор произнес с особым ударением.
  - Но ничего, мы что-нибудь придумаем. Я пришел сюда Алексей с одной простой целью, - директор пристально посмотрел на Лешу, - убедиться, что подобного, - при этой фразе он качнул в сторону двери, - больше не повториться.
  Все было просто и понятно. Леша прекрасно понимал, что от него хотят. Ему делают одолжение, великую услугу, которой удостоится не каждый. В ответ Леше нужно было всего лишь заверить умоляющим голосом, что у него было помутнение, что он не отдавал себе отчет, что будет работать усерднее, чтобы в кратчайшие сроки загладить свою вину перед гражданами Города. Но обрывки воспаленной памяти шепнули Леше другое:
  - Что с ней? - спросил он.
  Ещё минута тишины. Директор продолжал пристально смотреть на Лешу, как создатель смотрит на неудавшийся эксперимент.
  - Так и думал, - покачал головой директор, а потом резко сменив тон продолжил - вот как так происходит, что хорошие, надежные сотрудники, как ты, нарушают трудовую дисциплину и сами себе жизнь портят? А я тебе отвечу - одиночка ты Леша, как твой отец, весь ты в отца до последней черты. Я ему в свое время пытался растолковать, да не вышло. Теперь тебе попробую. Семейные Леша, они строят общество, объединяют, формируют принципы, на котором оно стоит, а одиночки его разрушают. Сам по суди, завел бы ты семью, давно были бы уже дети, хлопоты, не лез бы ты в неприятности и не искал бы проблем, своих бы хватало. Лишний раз подумал, прежде чем с кулаки на толпу лесть из-за какой-то бездельницы. Ну вот что ты планируешь делать? Куда идти? Вызволять собрался? - директор, вдруг, разгорячился - зачем она тебе сдалась?
  В глазах Леши блеснули искры неистовой злобы, переборов жуткую боль он все же поднял корпус:
  - Что с ней? - только смог проговорить он сквозь зубы.
  - В распределительном центре, ждет отправки, что еще с ней может происходить? - резко успокоившись, и как бы устало ответил мужчина. - Леш, ты больше ее никогда не увидишь, я тебе гарантирую. Ты лучше подумай о себе, что тебе с собой делать? Дальше безобразничать МЫ тебе не позволим. Так как ты работник все же хороший и нужные люди за тебя просят, поступим так: ты забываешь про эти свои чувства или что это там у тебя, а МЫ отправляем её на работы. Заметь Леш, на работы, а не ещё куда-то. Тут уже дело решенное, если ты мне честное свое слово даешь, что работать будешь, как надо и без эксцессов, то МЫ гарантируем ей жи..., -мужчина осекся, - ну ты меня понял, - утвердительно закончил он.
  Леша опустился назад на кровать. Листки бумаги хрустели под сердцем, напоминая про обещание Тани:
  - Хорошо, - он качнул головой, - я ВАС понял.
  - Ну вот и здорово, - произнес директор, хлопнув ладонью по коленке, - вот и договорились.
  - Один вопрос, - произнес Леша тихим голосом.
  - Что ещё? - директор снова напрягся.
  - Когда, - Леша закашлялся, - когда мужики кричали, я слышал, как один из них сказал: "это он начал", что имелось ввиду?
  - Так в том то и дело, Алеша, - снова сменив тон ответил директор, - ты послужил примером для работников, когда первый в одиночку зачистил подъезд на окраине. Мужиков это вдохновило, они увидели, как по-настоящему могут принести пользу Городу. Чего сидеть сложа руки, когда каждый может принести покой в окраины и сделать их чистыми? У НАС давно было в планах что-то подобное, а тут вдруг оно само в руки приплыло. Оставалось только организовать процесс, а это МЫ умеем. Ты отлично поработал, Леша, можешь гордиться. Ну что ж, мне пора, - директор еще раз осмотрелся, качнул головой, словно сам себе что-то доказав и быстрыми шагами вышел из квартиры, оставив за собой стойкий запах одеколона.
  Леша долго пролежал, молча глядя в стенку. Во рту постоянно накатывал привкус железа, в висках стучали маленькие дятлы. Стиснув зубы, он сунул руку во внутренний карман, откуда достал смятые листки бумаги. Текст был написан размашистым подчерком, явно в второпях. Письмо испачкано чем-то желто-коричневым, поэтому разобрать можно было только отдельные фрагменты текста: "Семья, - писалось там, - состояние полного покоя тел, в котором индивидуальные особенности личности нейтрализованы в угоду бытовым прихотям". <пробел> "Нет ничего смертоноснее для высокой идеи, чем крепкая, надежная ячейка общества". <пробел> "Институт, поощряющий тривиальность и уничтожающий неординарность. Для семьи важнее ровная полка на стене, чем Мир, наполненный свободой и красотой искусства. <пробел> Боюсь, это конец моих сказаний... <пробел> Ваш, А.Д."
  После прочтения, в глазах застыли слезы. Больше не способный сопротивляться приближающейся пустоте, Леша, наконец, отключился.
  Глава 7
  - На работу, как на праздник, Леш? - Нина Васильевна продолжала обряд натянутого приветствия каждое утро. Леша ничего не ответил. Не известно, заходил ли директор и к ней, но женщина явно всем видом хотела показать окружающим, что ничего в её жизни не изменилось. Тем временем про Таню, её дочь, никто ничего не слышал, не слушал и не заговаривал. "Чистки" будто бы вовсе не происходило. Ни один даже самый нервный критикующий всё на свете голос в очереди на выход из квартала не осмелился обсудить или вспомнить, что же произошло накануне в окраинах? Где же любимица всего рынка? Как попала в самую отвратительную часть Города? Куда смотрела Васильевна? Нет, никого это не интересовало. А скорее, не должно было интересовать.
  Леша больше ничему не удивлялся. После того, как он проснулся избитым в своей квартире прошло несколько дней. Он сначала порывался мстить. Нужно было отплатить Фильке, директору, всему заводу. Однако, стоило ему вспомнить, где сейчас Таня, и что с ней будет, если Леша привлечет к себе внимание, он, лежа на своей кровати, стиснув зубы, сжимал одеяло и крутился, как в коконе до тех пор, пока боль от треснутых ребер не опрокидывала его в новый обморок. Так прошла его неделя. Леша сначала думал, что повреждения были гораздо сильнее, но странным образом его организм довольно быстро поправлялся.
  Теперь ему предстояли вернуться в работу, как бы противно это не было. После того, как он вышел на смену, он не заговорил ни с одним работником. И, казалось, этому все только рады. Филька его избегал, стараясь передавать любые распоряжения через других сотрудников. Так как Леша и до этого был не сильно разговорчив, со стороны могло бы показаться, что жизнь идет по-прежнему: обычный работник ходит на обычную работу. Однако, придя домой Леша обводил взглядом захламленную квартиру, из кухни несло запахом застоявшегося мусора, посреди комнаты лежала груда дерева от разбитого граммофона. Не обращая внимания на состояние жилища, он проходил прямиком к кровати, садился и грыз морковку.
  Леша давно сбился со счета дней. Они текли словно жижа в трубках насосов циркулярок, бесконечно толкая механизм вперед. Что приводит нас туда, где мы есть? Он стал чаще думать о смерти, о том, есть ли загробный мир, и если есть, то какой он? Цепочка мыслей уводила его в разные стороны, порой выводя из равновесия так сильно, что он промахивался мимо артерии и заливал все кругом кровью. Никто его не упрекал и не трогал. Леша пытался перевестись с этой работы. Сначала подавал прошение через секретаря, потом заходил в кадры, все без толку. Очевидно, что директор был против и не давал "добро". Лешу удобней было держать под контролем здесь.
  Есть ли у меня мечта? Леша заметил, что этот вопрос удручает его даже больше, чем мысли о загробном мире. Будь у него мечта, ради неё и умереть было бы не страшно. Сашка, когда осознал свою мечту, перестал бояться фронта, а значит, мечта освобождает от страха. Леша бы очень хотел перестать бояться. Хотел бы освободиться, жить с чистым сердцем и светлыми мыслями, уверенно идти вперед, не боясь преград. Действовать без оглядки, жить на полную. Всё это дает мечта, которой у Леши не было. Саша своим примером не сильно помог. Где Сашкины мечты, а где его, Лешины? Мечтать, как брат, Леша не мог. Он не просыпался в открытом поле на рассвете, не бродил по стране в поисках неизвестно чего, да он даже звезд не видел после переселения в ЭТО место. Значит, что, самому придумать мечту тогда не получится? А кто подскажет, какую мечту создать? Раньше все ответы Леша находил по радио, теперь же он чувствовал себя оставленным, беспомощным, мокрым котенком в бурлящем потоке ручья.
  Леша продолжал избегать квартиру. Там было мерзко, тесно и постоянно не хватало воздуха. Он легко набирал вечерних смен у коллег, благо в этом проблем никогда не было.
  Проходя мимо темного закутка, где обычно оставляют уборочную утварь, он вдруг услышал шепот, который, казалось, шёл из его головы:
  - Леша, Леша, эй, - призывал его кто-то, - псс, ну подойди же, - настаивал голос.
  Он присмотрелся: в глубине маленькой комнатки горел слабый свет лампочки, в которой очерчивался чей-то силуэт. Выйдя из сумрака, Леша не сразу понял, что видит. Это была Таня, и в тоже время совершенно на неё не похожий человек. Она даже не выглядела, как девушка. На ней был рабочий до колен плащ, короткие волосы убраны, на голову натянута серая шапка, руки она держала в карманах, лицо пряталось за поднятым воротником.
  - Таня, это ты? Что ты здесь делаешь? - не понимая, как реагировать, зачем-то пригнувшись, произнес Леша, - как ты сюда попала?
  - Очень просто. Ваш охранник быстро утомляется на своем посту, - спокойно ответила Таня.
  - Тебя же заметят и могут опять... - Леша запнулся.
  - Избить? - закончила Таня, - да, могут, ничего страшного, не в первой. Послушай, Леша, у меня действительно мало времени, я должна тебе кое-что рассказать, а ты должен будешь выслушать. Ну же отойдем, отойдем, - Таня отвела его чуть в сторону, - когда приедет машина за... мешками?
  - Через двадцать минут, - автоматически ответил Леша.
  - Значит поторопимся, слушай, - Таня слегка привлекла Лешу к себе и начала свой рассказ. Она говорила спокойно, но уверенно. Голос её дрожал лишь в нескольких местах и все они касались Саши. Когда история была окончена, лицо Лёши было белое, как парное молоко, руки тряслись, нижняя губа дрожала. Он начал расхаживать по комнате.
  - Этого не может быть, - прошептал он, - я не верю.
  - Ты еще в чем-то сомневаешься? После всего, что видел? Что слышал? Нет, но не может же быть такого, чтоб человек совсем разучился мыслить, - вспылила Таня, - я же тебе объяснила, сорок километров, на столько далеко их отвозят на "фронт", а потом сразу сюда или в другие филиалы Циркулярки. Обработали, почистили, разделили и дальше. Саша написал, что почти двести километров прошел в сторону Юга, а вы жили на самом краю границы. Нет там ничего! Не войны, не землетрясения, ничего нет. Все обман!
  - Но зачем, зачем? - хватаясь за голову и скатываясь по стене продолжал Леша.
  -Власть, власть и ещё раз власть. Период падения доверия к правящим элитам совпал с разработкой нового оружия. Кто-то догадался применить его по назначению, но не против чужих, а против своих.
  - Откуда, откуда ты все это знаешь? - взмолился Леша, пытаясь найти лазейку, за которую можно уцепиться.
  - Я уже давно собирала по крупицам обрывки информации. Саша просто её дополнил, так что теперь все сходится. Не веришь мне, езжай и убедишься сам. Кто-то идет, - резко обернулась Таня, - я рассказала тебе план, держи, - она всунула ему в руку листок, - дальше решай сам, что делать - сказав это, Таня шмыгнула в сторону прохода.
  Леша сидел, облокотившись на стену и опустив голову.
  - Леш, ты чего там? - послышался мужской голос, - пойдем, машина приехала.
  Потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы встать. Пока оператор погрузчика резво перевозил забитые под завязку контейнеры с мешками, Леша, колеблясь стоял у края погрузочной платформы.
  - Закончишь с документами? - донеслось сзади. Леша дернулся, будто его разбудили.
  - Да, - сказал он, не поворачиваясь, уверенным голосом, - дальше я сам.
  
  Водитель в кабине листал газету. Эти работяги вечно долго возятся: то погрузчик у них сломается, то людей не хватает, то упаковка бракованная оказалась и из них теперь торчат чьи-то пальцы. Они тут словно под мухой, еле телятся, честное слово. Зато, в ожидании можно дочитать запрещенный номер "наших работниц", ух и красивые же бабы на обложке, страсть. Сейчас уже почти не достать такие выпуски: цветные, с глянцевой обложкой, приятные на ощупь и для глаза. Тяжело дыша в бесконечных попытках найти удобное положение в промятом кресле солидного размера мужчина наслюнил палец и причмокнув от удовольствия приготовился добрых полчаса рассматривать с пристрастием женщин, труд которых освещала одна из не многих оставшихся ежемесячных газет. Но не успел он дойти даже до раздела "досуг передовичек", как послышался глухой стук в правый бок кузова.
  "Да ладно, так быстро? Минуту не дали передохнуть, козлы", - выругался про себя мужчина и с остервенением бросил журнал на в бардачок.
  Он отъехал от дебаркадера пару метром, чтобы можно было захлопнуть задние двери. По инструкции проверил температуру в камере кузова: минус один градус, отлично, держится в норме, затем повесил между створками пломбу и отправился в путь. Большинство дорог были однополосными и подземными, ради экономии пространства. Двигались по ним, как правило, машины какого-либо из производств или правительственные кортежи. Поэтому, единственное, что может задержать доставку, это перекрытая трасса, по которой скоро переместиться большая шишка. К счастью, этого не случилось, и водитель был на месте уже через каких-то полтора часа. Мужчина был доволен, опаздывать было ой как рискованно. Он и так еле получил эту работу. Попасть сюда не проще, чем на космическую станцию, если бы не закрылись, но он попал и теперь мог не переживать за свое будущее, которое точно будет лучше, чем у этих бедолаг в кузове.
  Туннель привел прямиком к разгрузочной зоне, на ней всегда была небольшая пробка, так как к центральному КПП вело еще как минимум девять похожих дорог, образующих, если посмотреть на все это с высоты птичьего полета, подобие детского рисунка солнца с лучами, только не золотистыми, а черными. Ждать придется не долго, каждый водитель, быстро показывая на пропускной документы, проскакивал к своей секции.
  Леша слышал скрипы, чьи-то резкие приказы, касающиеся организации процесса разгрузки, и затем резкий сильный толчок. Он страшно замерз. Не зная, что ждет его по ту сторону, он залез в мешок в чем был и сильно пожалел об этом. Его куда-то везли, нарастал знакомый шум маховиков конвейера, сердце начало от чего-то яростно стучать. Вдруг еще один толчок, в глазах потемнело от удара, было похоже на то, что мешки бросили в одну кучу, а чья-то нога уперлась Леше в бок. С собой у него был маленький канцелярский ножик, которым удобно вскрывать упаковки с мешками. Стараясь не издать ни звука, он сделал небольшой надрез в районе правого глаза.
  То, что он увидел называлось мясокомбинатом "В гостях у передовички", товар которой стоит во всем возможных продуктовых магазинах Города, в аккурат после стеллажей с газом. Огромная сеть цепей, с висящими на них мешками, резво ходящие назад и вперед лезвия, режущие дно мешка, после чего содержимое обрушивается прямиком в жернова автоматических мясорубок. Все это сопровождалось какофонией хрустов костей, гула двигателей и редких покрикиваний персонала, лица которых были скрыты масками.
  Леша невольно дернулся, зашелестевший пластик не мог ни привлечь к себе внимания, но ему уже было все равно. Его тошнило, нужно было подышать. Мозг всё еще отказывался верить в происходящее, хотя Леша уже давно был к этому готов. В порыве приступа ярости, он разрезал мешок, уткнулся руками в чьи-то части тела хватая воздух губами, словно выброшенная на берег рыба. "Все правда, - понемногу приходя в себя, подумал Леша, - она говорила мне, все это...правда." Его трясло, в какой-то момент из него вырвался нервный смешок, потом еще один, потом он снова склонил голову в рвотном порыве. Леша стоял на четвереньках по среди огромного контейнера, смотря себе на руки, когда услышал сбоку движение. Повернув голову, он увидел стоящего в оцепенение водителя, того самого мужчину, что привез его сюда. Резко подскочив и перевалившись через борт, Леша двинулся в сторону человека, немного пятившегося назад. Он больше ничего не боялся и ни в чем не сомневался. Все, что рассказала ему Таня было правдой, а значит больше ничего не имеет смысла. Осталось только одно - выполнить придуманный ей и братом план, который был действительно сумасшедшим, но и это было совершенно неважно.
  Леша вытянул лезвие на максимум и, схватив водителя за грудки, поднес ему нож к горлу:
  - Не вздумай кричать, иначе я сложу тебя в этот мешок, - прошипел Леша, - нам с тобой предстоит вернуться назад на циркулярку, туда же, откуда ты приехал, понял? - мужчина замахал головой.
  - Отлично, тогда быстро к машине, вперед! - скомандовал Леша, - я сяду у тебя в кузове в ногах и знаешь, я за столько лет отлично выучил место расположение бедренной артерии, так что если вздумаешь дергаться, то истечешь кровью приблизительно за две с половиной минуты, тебе понятно? - водитель яростно качал головой, - отлично, пошли!
   Доехали быстро. Водитель вел себя смирно и не считая пары уколов в пах, когда на ККП какой-то сторож пытался шутить и не получал обычного ответа от "сидящего как истукан Василича", делать больше ничего не пришлось. Когда добрались, мужика пришлось связать, так можно было выиграть немного времени. Пока найдут машину в дальнем углу приемной, пока определят личность нападавшего, Леша должен успеть привести в план в действие. Однако нужно было спешить, до вечернего выпуска, перед последним днем скорби осталось совсем ничего. Однако для полной картины, для безоговорочного самоуничтожения, нужно убедиться лишь в одной детали.
   Леша пришел домой. Хотя домом это пространство под спальное место давно для него не являлось. Зачем-то кивнув деревянным обломкам, лежавшим в углу, Леша устремился к комоду, в котором лежали заветные письма, они должны быть с ним, когда он все сделает. Но это было не все. Дальше он остановился прямо перед входом на кухню и с ужасом сделал пару шагов в её сторону. Там по-прежнему был ужасный запах, Леша не следил за мусором уже очень давно и даже не заходил сюда. Одна дикая мысль, одна догадка уже давно рылась в его голове, и он устал бегать от неё. И если не сейчас, то когда? Это его последнее посещение душной узкой коморки, в которой запечатал Лешу, словно в саркофаг, собственный отец. Сжав кулак, Леша сделал два шага и наклонившись, начал рыться в мусорном ведре. Недоеденные макароны с фаршем за это время превратились в слизкую субстанцию, напоминающую кисель. Леша никогда не любил кисель. Он, сглотнул и запустил руку прямо в месиво, стараясь нащупать тот твердый кусок драгоценных металлов, что пугал его больше страха смерти. Ничего не найдя, он в гневе швырнул мешок в угол и упал на пол, обхватив голову руками. От кучки мусора в его сторону покатились две консервные банки и ещё что-то желтое, и блестящее. Леша наклонил корпус в сторону предмета и схватил его. Он поднес руку к крану и обмыл струей воды. На ладони поблескивало приплюснутое обручальное кольцо, внутри которого были выбито: "Моему любимому, Д.В.".
  Дядя Вова
  Что приводит нас туда, где мы есть?
  Владимир сидел в полутьме своего личного кабинета, склонившись над листками, только что поступившими от секретаря с верхних этажей. Это были списки с нарушителями трудовой или социальной дисциплины, которых необходимо было уволить в кратчайшие сроки и отправить в распределительные центры. Со времен работы помощником руководителя информационного отдела, дядя Вова привык самостоятельно просматривать фамилии с целью проверки на возможные ошибки. Люди из документа никогда не должны были попасть в газету или, еще хуже, в вечерний эфир в качестве почетных работников, которых бы ставили в пример для общества, размещали на стенгазетах и публично признавали их труд. Подобные несостыковки не допустимы, ведь руководство не могло ошибиться и дать награду не тому сотруднику. К двадцати годам стажа у Владимира появился личные помощники, которые могли сделать эту проверку за него, но сила привычки была выше. Может потому, что под списком людей будет его подпись и имя, а может, потому что он прекрасно знал, что будет с ними дальше и хотел, по-своему, почтить их память.
  Но сейчас дядя Вова устало, с каким-то даже глуповатым выражением лица остановился на середине проверки и не мог оторвать глаз от одной фамилии. Она было его. "Путилин", так звали дядю Вову большинство коллег, не обращаясь к нему никак иначе. Это было просто невозможно, и в первые минуты повергло его в полнейший шок. Однако, когда он пришел в себя, топонял, что видит не свои инициалы, а своего племянника. Того самого, что он совсем недавно дважды спас. Сначала от похода с охранной в камеру допросов, откуда люди потом выходили с видом, словно из них выкачали жизнь, а потом от ареста после драки во время общественных работ. Но что же ещё произошло? Неужели кто-то обратился на верх в обход? Было много вопрос, на которые дядя Вова силился найти ответы, но не мог.
  Он давно уже живет, не обращая внимания на суть своей работы и не задавая вопрос. С тех времен, как он вступил тогда в ещё молодое движение "Единый Город" утекло много воды. Молодой и энергичный парень превратился в меланхоличного трудоголика, который прятал так много тайн в голове, что отдалился от всех, включая собственного брата. Раз за разом, по чуть-чуть, дядя Вова погружался в липкое болото политического становления Города. За первые годы службы в ЦИЦе он сделал столько всего, что обратной дороги для него давно не было. Он много раз успокаивал себя: страна была на грани развала, нужны были решительные действия для сплочения народа. Кто знает, что бы с нами было, не примени они тогда это оружие? Однако хоть все доводы были сформулированы, казались логичными и убедительными, мир вокруг тускнел по мере того, как рос Город. Он словно растущая огромная пиявка неусыпно следовала и высасывала все хорошее, ради чего Вова начинал свою службу. И вот спустя столько лет, Владимир был столь же несчастен, сколь уважаем и успешен. Цифровой центр тоже рос. Когда-то его этаж был верхним в этом здании, сейчас же дядя Вова оказывался ниже с каждым годом. Над ним сидели молодые выскочки, готовые за продвижение по службе осуществлять все более амбициозные и сложные планы, разработанные руководством.
  Он снова опустил глаза на листок. Парнишку так бросать нельзя. Своих детей у Вовы не было, так что он, хоть и на расстоянии, пытался о нем заботиться, как мог. Его брат был упрямцем и жарким сторонником Городских правил, так что обсуждать с ним те противоречивые процессы, которыми занимался Вова, было бессмысленно. Со временем брат начал раздражать невыносимо, потому что вёл себя также послушно, как и стадо вокруг. Несмотря на это, смерть Димы была последней каплей в умирающей душе дяди Вовы, после которой он больше не мыслил, не сопротивлялся и не анализировал. Он просто работал.
  Но сейчас, на удивление, человек, что погубил своими подписями не меньше людей, чем фашистские концлагеря, снова чувствует в себе что-то кроме безразличия. Это было необычно, волнующе. Дядя Вова вспомнил в эту минуту, что было его изначальной целью в дни молодости, и что он, всем своим естеством когда-то хотел просто помогать людям.
  
  Леша упрямо шагал по ступеням. Эта винтовая лестница вела его прямиком на крышу ЦИЦа, об этом ему, когда-то в детстве, рассказывал брат отца. Сейчас дядя Вова лежал в своем кабинете истекающий кровью от многочисленных порезов канцелярским ножом. Он издает последние хриплые вздохи, глядя в потолок, а в голове проскальзывает перед глазами вся его жизнь и от увиденного у него медленно скатываются слезы по обеим гладко выбритым щекам.
  Саша, в своем последнем письме успел описать, что ждет Лешу, если он решиться на "самый отважный в его жизни" поступок. Он предполагал, что Дядя Вова ни в коем случае не отдал бы Леше ключи от нужного кабинета и бумагу, в подлинности которой не усомнился бы знаменитый диктор общегородского радиовещания. К тому же, что дядя Вова единственный, кто может сразу прекратить вещание, когда поймет, что случилось. Поэтому, мало было обманом выудить возможность одному зайти в помещение для замены заготовленного текста, для это всего лишь требовалось надавить на родительские чувства дяди, которые, как писал Саша, тот испытывал. Его было нужно нейтрализовать на время. Но как? Саша предлагал попросить дядю показать весь центр и надавить на его самолюбие, сказав, что никто, наверное, не может подняться на крышу ЦИЦа. Тот захочет доказать племяннику обратное и поведет его туда. Сделать это нужно именно за несколько минут перед трансляцией, чтобы он не успел ничего предпринять. И поначалу показалось, что план действительно сработает. Дядя Вова был ласков с племянником. Когда он его увидел, то улыбнулся и даже слегка приобнял. В какой-то момент Леша подумал, что это будет проще, чем он предполагал. Но Дядя Вова не спешил идти на поводу. Почему-то, он начал объяснять Леше, что попытается помочь. Он говорил, что все можно решить, нужно лишь знать правильных людей в правильных инстанциях. Леша совершенно не мог понять, в чем именно дядя собрался ему помогать. Неожиданная суетливость и эмоциональность дяди выводила из себя. Затем дядя Вова вовсе схватил Лешу за руку, потянул его к дверям на ходу бормоча номера кабинетов, фамилии руководителей, их смешные прозвища в молодости и имена детей. Времени до эфира оставалось все меньше. Брат отца с улыбкой повернулся к Леше, когда тот одернул руку и достал что-то из кармана.
  - Дядя Вова, пожалуйста, дайте мне попасть в тот самый кабинет, мне очень нужно, - произнес резко Леша.
  - Да зачем тебе этот кабинет, Леш? Ты понимаешь, какие у тебя проблемы? Тебя же уволят и все, конец, - недоумевал дядя.
  - Мне плевать на работу. На увольнение. Мне нужно ТУДА попасть, - настаивал Леша.
  - Леш, что ты задумал, - насторожился Владимир.
  - Мы хотим начать революцию, - вырвалось у Леши. Дядя Вова остолбенел, - так больше жить нельзя.
  - Леша, что это у тебя там? - как завороженный произнес дядя, указывая на руку Леши.
  Потом дядя Вова дернулся к двери. Леша попытался его остановить, началась возня.
  - Ты не понимаешь, что творишь, - пытался вразумить племянника Владимир.
  - Нет, это ВЫ не понимаете, что сотворили с НАМИ, - горячился, цепляясь за одежду дяди Леша.
  В какой-то момент Леша захотел это все закончить тем же способом, что использовал в разговоре водителем и, достав лезвие ножа на удобную длину поднес его к сонной артерии дяди.
  Что приводит нас туда, где мы есть?
  Дядя, стремящийся к выходу все это время, резко развернулся. При развороте его локоть с размаху ударил по Лешиным больным ребрам, которые ответили жуткой острой болью, опустившей занавес перед глазами. Рука с силой дернулась вниз, нож превосходно сделал своё дело. Непонимающее, наивное выражение лица маской застыло на лице дяди и пропало только на третий удар в районе шеи острым, ещё отдающим запахом масла, лезвием.
  
  Леша продолжал подниматься. С каждым шагом его ноги наливались свинцом, а голову тянуло к земле. Он дико устал. Сил ему предавала только мысль о том, как диктор своими желтыми пальцами берет бумагу того же оттенка, уже давно не способный разглядеть текст, он начинает считывать его касаниями, водя рукой по строчкам, плавными мягкими движениями. Колонка в комнате, из которой транслируются все главные новости Города издаст три коротких металлических гудка и настанет время "голоса народа".
  Поднявшись на крышу, Леша с небольшой долей удивления обнаружил свободно открытую дверь. Он прошел через огромную плоскую площадку, очевидно, рассчитанную на приземление летательной техники при необходимости, к краю помоста, направленного в сторону Города. Здесь было тихо. Легкое дуновение ветерка едва касалось волос, воздух был свеж, сквозь тучи до верхушки ЦИЦа дотягивались лучи заходящего солнца, наивно играя зайчиками на отблесках огромных антенн. Леша посмотрел вниз. Там, где остались тоненькие полоски узеньких улиц, дымящие дыры теплоцентралей, бетонные глыбы уходящих под землю туннелей, было серо и грустно. Однако Леша знал: сейчас на каждой кухне, в каждом цеху, в каждой машине, везущей фарш-мешки с синими бирками, прозвучит голос диктора, которого рабочие ждут с нетерпением, чтобы очередной раз восхититься силой и успехами Города, почувствовать себя нужными, важными, убедиться в своей правоте и безопасности. Но услышат они слова Саши, написанные им в казарме под светом уличного фонаря, взятые на сбережение Таней, которая смогла их сохранить и оставить Леше, а тот в свою очередь, подсунул их диктору. В последних письмах, которые Таня передала Леше, сказано о том, что в Городе назревает революция, и что ей нужно помочь, ибо она ещё слаба и многие сомневаются. Этим отчаявшимся людям необходима надежда, громкий призыв к действию, который поднимет и направит их, сможет сплотить, покажет, что они не одни. И Леша поможет, сделает всё, чтобы план осуществился и Город услышал эти слова, которые уже сейчас диктор, кашлянув, начинает произносить сидя в изолированном от всех посторонних кабинете, проводя пальцами по строкам, зачитывая их для всех внимательных слушателей, ведь за тридцать лет он ни разу не усомнился в тексте, нанесенном на гербовой бумаге.
  Письмо No4
   "Дорогие сограждане, - начал диктор, - я знаю, вам страшно. Страх - это оружие, которым можно управлять. Направлять его, как дуло пистолета. Мы так много боимся, что становится страшно делать абсолютно всё, даже мыслить. Мы с детства слышим, что бесстрашие равно безрассудству и приводит к одному возможному исходу - к смерти. Поэтому мы чураемся смельчаков, гоним их прочь, словно болезнь или порчу. Однако собственная ли смерть наш главный страх? Трясемся ли мы только за собственную шкуру и стараемся любой ценой сохранить лишь свою жизнь? Я думаю, что нет! Смерть порой для нас столь же желаема, как и свобода, как окончание страданий, как ответ на вопрос, который мучает нас постоянно, как освобождение от оков, сковывающих нас обязательствами с самого рождения. К тому же собственной судьбой мы готовы рисковать, порой подставляя её под ужасные удары, безотчетно и самоотверженно сражаясь с обстоятельствами без оглядки на последствия. Таковыми я вижу ВАС. Тогда чего же мы боимся по-настоящему? А главный страх один - страх подвести свои семьи, своих родных, близких, своих детей.
  В Город никогда не приезжали по одиночке. Сюда прибывали караваны с женами, родителями, братьями и сестрами, сыновьями и дочерями. Город, к которому вы стремились должен был спасти не вас, а их. Вот зачем вы здесь, вот что вам обещали! И что же теперь? Вы смогли сохранить их? Что стало с нашими родными? Они умирают! Каждый по одиночке или все сразу. На заводах, на улице, на мнимом фронте, всюду! Каждый молодой человек или девушка будет убит, убит гарантированно, убит нами же! Как так получилось? Город должен был умереть уже очень давно. У него не осталось ресурсов, рухнула правительственная иерархия, разваливалась, как карточный домик вся инфраструктура. Этот огромный муравейник истощил все, что можно было истощить. В своей жадности и глупости руководство уничтожило фермерство, скотоводство, а вместе с ними последние продукты питания. В жалких попытках политического шантажа и провокаций, Город растерял союзников, помощи прийти больше было неоткуда. И что же они предприняли? Что придумали эти пиявки, присосавшиеся к нашим шеям? Очень просто - они придумали войну! То бесконечно повторяющееся в истории событие, позволяющее управлять, не опираясь на вопросы этики и морали. Война развязала им руки, позволила делать все те ужасы, которые мы видим сейчас, строить оплот ненависти и страданий в котором оправданы любые случившиеся зверства и что дозволит сотворять новые каждый день. Без малейшего зазрения совести они использовали против вас биологическое, химическое и даже новейшее климатическое оружие на территории собственной страны. Они использовали всё имеющееся оборудование, лишь бы сковать ВАС страхом и заставить вести себя так, как им было нужно. И у них получилось. Эффект был даже сильнее, чем ожидалось. Разрушены практически все направления экономики, люди в агонии мечутся по стране в поисках возможности избежать надвигающийся апокалипсис, производительность и рабочая сила на нуле. Восстанавливать ресурсы они решили с помощью строжайшей дисциплины и культа эффективности труда. А из-за неконтролируемых последствий синергии всех видов оружия, им пришлось искать способ поиска пропитания для растущего с каждой секундой населения Города.
  То, что у них получилось, мы называем теперь "Циркуляркой". И да, так как войны с другими странами нет и никогда не было, так называемый боевой фронт используется сейчас для двух основных целей: очистки Города от неудобных людей и приготовления из них мясных изделий.
  Это не злая шутка, не вымысел. Мы, производя потомство, как скот, отправляем его в мир, где из него сделают фарш-мешок за несогласие, нарушение правил, установленных убийцами, или просто из-за нехватки на прилавках еды. Любые преступные, омерзительные действия можно без труда прикрыть угрожающим всем нам страшным врагом.
  Я знаю, как это звучит. Знаю, что вы мне можете не поверить. Съездите и убедитесь сами. Завтрашний день я объявляю Днем Скорби. Поэтому каждый сможет отправить по главному подземному шоссе на северо-западе до конечной развязки, где увидит собственными глазами место, в котором шинкуют ваших сыновей. Отправляйтесь и посмотрите.
  Это говорит ВАМ Голос народа. А я буду ждать вас в одном из мешков!"
  
  Леша поднял глаза, не желая больше наблюдать картину внизу. Город зашевелился, задергался, как сороконожка под прогнившим бревном. Ему это было не интересно. Перед собой он снова увидел летнюю грозу, сменяющуюся бардовым закатом, услышал звуки граммофона где-то вдали, и голос брата, просящего спасти его от змей. Леша рассмеялся, казалось впервые в жизни, громко до слез, затем расправив плечи вздохнул полной грудью и шагнул вперед.
  Конец.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"