![[]](/img/d/deviant/003_dom/dom.jpg)
С запредельной высоты четвертого этажа резкий и пронзительный крик вспорол безмятежное брюхо золотисто-голубого неба, и погрязший в работе кровельщик Василисков едва не выронил бутылку водки.
- Что же это такое делается, люди добрые! Е-е-е! Стыдоба-то какая, срамота! А-а-а! - исправно голосила женщина не первой свежести, и то ли эхо, то ли вибрации мирового эфира разносили обертона полные сладостного страдания по мельчайшим закоулкам жилого дома.
Василисков дышал к научной стезе неравнодушно, разбирался в электричестве и иных мистических явлениях природы, поэтому и о теории Декарта знал не понаслышке. Все атомы, вещи и люди суть постоянно вибрируют, передавая свое состояние соседям через эфемерную ткань пространства, целиком сотканную из колебаний.
Окружающая среда обитания подернулась рябью интерференции и утратила радужный ореол. Небо поблекло и опало словно рыбий пузырь вяленой воблы. Двери и окна затрепыхались, захлопали, раззявили любопытные рты в кривых ухмылках. В проемах возникали человеческие отростки, пока весь дом не стал напоминать кишащее червями гнилое яблоко исполинских размеров.
Над комфортным бытием нависла угроза. Пытаясь унять противный резонанс рук, Василисков влажными крюками пальцев сжал металлическую ограду и перегнулся с крыши, целясь глазами в цветастый халат, лихорадочно мотавший хозяйку по балкону - казалось, в метеор обратилась бетонная клумба с незабудками.
- Это, Семеновна. Что там? - спросил Василисков по существу.
Вдохновленная первым земным контактом с обитателем крыши, Семеновна перешла на размеренный аллюр по периметру, исподволь наблюдая за соседями, застывшими в ожидании миттельшпиля.
- Да как же я о таком людям скажу!
- Всё будет чётко, - вдохновил кровельщик.
- Мой-то! Мой что натворил!
- Не томи, Семеновна! - закричали с галерки.
- Стыдоба-то какая, срамота!
Семеновна перевалила телеса через перила, так что пудовые гири чуть не выпрыгнули из затрещавшего халата, и взяла паузу для пущего драматического эффекта.
- Яйцо он снес!
- Не-е понял... - Не понял Василисков, первым порвав мучительную пелену тишины, и жестом опытного дирижера булькнул водки из горла. - Как снес?
- Как, как! Как курица! Сидит на перинах - высиживает!
- И кто петух?
- Дура-а-а! Не позорь мужика! - Двери балкона с треском распахнулись под лихим напором инвалидной коляски ветерана войны за независимость мира от Гондураса.
На колесном постаменте достойно восседал вырезанный из трухлявого пня дед в полной боевой амуниции и с дуршлагом на голове. Василисков знал Ивана Дормидонтовича Бама как человека образованного и достойного, они часто дискутировали на крыше о вопросах гендерной геополитики и конспирологоческой теории глобального потепления. Василисков от дуршлага вежливо отказался, но с дедом они прониклись взаимным идейным уважением.
- Я же говорил, никаких сравнений с курицей! - рявкнул тертый вояка. - Мало ли среди животных аномалий: снес себе яйцо - и баста! К чему все эти сомнительные аллюзии?
Ну, дык. - Василисков попытался протянуть тонкую нить культурного сотрудничества. - Согласно Платону человек не более чем ощипанная курица, отрастившая ногти.
- Не трави! Не трави психику! Не тебе жить с зятем-извращенцем среди людей! - Бам приподнял с колен газетный сверток и вынул из него увесистый красный кирпич, чтобы за яркой деталью скрыть факт своего морального смятения.
- Ай! Ой!
Пучок арматурной проволоки острыми загнутыми шипами уцепился за перила балкона, соскребав пошедший волдырями слой краски. По веревке, привязанной к самодеятельной абордажной кошке, поднялся прыщавый студент-медик со второго этажа.
- Кудахчет громко. У нас слышно. Может, успокоительное какое или клизму поставить? - Студент с настойчивостью голодного глиста протискивался между прутьев, размахивая айфоном как пропуском. - И фотка. Фотка мне нужна для Твиттера!
Семеновна держала оборону.
- Клизма! Петух! Гей-парад! - Бам прижал кирпич к печени и погрузился в пучину переживаний, покинув остальных участников дискуссии и бормоча что-то про внебрачных посланников Ктулху и ректальный криптоанализатор.
Во дворе собиралась демонстрация с транспарантами, надписи все неразборчивые. Одни предлагали выдвинуть яйценосца в президенты, другие - пойти на рынок, бить приезжих.
- Одно?
- Чего одно? - Семеновна завертела головой. На левом балконе среди сохнущих белых трусов нарисовалась испитое лицо такого же серо-желтого цвета под навесом из блондинистых буклей.
- Одно яйцо, спрашиваю? Мы бы второе себе взяли. А то у нас детей не-ет... - заискивающе протянула Офелия Индюкова и фыркнула, подбоченясь. - Мой бы высидел, чай не хуже вашего! Чтобы вы себе там не подумали!
- Торговля органами и детьми запрещена! - вмешался студент.
Народ прибывал. Толпа шуршала и множилась.
Что же делать-то, как людям в глаза смотреть? - вновь заголосила Семеновна.
А Василисков цепким взглядом поднебесного работника изучал кирпич, покоящийся в руках коматозного Бама. Теперь перед внутренним взором кровельщика открылась причина дефекта, повлекшая за собой аномальные волнения эфира: кирпич явно принадлежал к одной из опорных колонн крыши. Мгновением позже вооруженный знанием, водкой и прочим подходящим моменту инструментом Василисков скрылся в полумраке утробы чердака.
***
По углам разносилось кудахтанье, несся весь дом. И только Семеновна по-прежнему причитала, помогая мужу высиживать кладку красных квадратных яиц.
- Опять не как у людей!
|