Ди : другие произведения.

Цветок Любви 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст будет пополняться. Если, конечно, интересно.

  
  
      1.
      Он брёл дорогой наугад.
      Ему вослед стремился гад,
      Что поджидает у дороги
      Всех, у кого откажут ноги.
      С шакальей пастью у хвоста
      Струится призрачная, в новом
      Чехле из кожи (право слово!)
      Шестиметровая глиста.
      И многорядные зубила
      Её блестят, коль пасть открыла.
      И с ним она скользила рядом,
      Голодным, с зуба, капля ядом.
      А он бежал, что было сил,
      Чтоб тварь его не укусила
      И во раба не превратила,
      Как Чёрный Ворон возвестил.
      Он вспомнил: для неё преграда
      Души взволнованной отрада,
      Когда помочь (и бескорыстно!)
      Ты можешь детям здесь и присно.
      Но он один средь дня и ночи,
      Где нет людей. А сердце хочет
      Ещё стучать не день, не два.
      И рвутся с бледных губ слова,
      Чтоб дался ему шанс творцом,
      Где милосердие - лицом.
     
   А ноги камнем наливались.
   И звуки в камне отражались.
   Но знал - вперёд идти, ползти ль,
   Но только бы себя спасти
   От гада, что струился рядом.
   И перед ним, ему наградой,
   Вдруг появляется лужок,
   А на лугу стоит стожок.
   - Он стал бы тёплой мне постелью, -
   Мелькнула мыслишка пострелью.
   Он ближе к лугу. Рядом холм.
   Пред ним волнует зелень волн
   Из трав, щедра земля чем здесь.
   Герой всё ждёт благую весть.
   Ведь солнце не уснёт в зените,
   Как вы, идя тропой, не спите.
   Пусть только телом, коль душа
   Средь тела почивать изволит:
   Творим коль выбор, не неволит
   Та сила, чей язык - гроша
   Очарованья полон звон,
   Коль ждём сей звук со всех сторон
   Утешить жадность и гордыню.
   Пусть понимание отныне
   Проникнет воздухом дорог,
   Какие, не жалея ног,
   Он торил прежде вслед за страстью
   Манипуляции и власти.
   Пусть власти скрытой - у руля
   Марионеточного войска.
   Но эта страсть имеет свойство
   Отмщения обид: с нуля,
   За шагом шаг, где пешка - в королевы
   Вполне пристойной, даже скромной, девы,
   Чья в закулисьях сильная рука
   За нити растасует облака...
  
  
   2.
   Итак, лужок. И долгожданный отдых
   Для тела, что растрёпано в пути.
   И сон грозился сказкой снизойти.
   А поутру бы тело стало бодрым.
   Но гад не медлил, ведь ему ночлег
   Затмился жаждой нового обеда.
   И, предвкушая радости победы,
   Он приближался, отдыха ковчег
   Где виделся героем вопреки
   Разумности и страху. Но вдруг голос
   Его окликнул. И пред ним восстал
   Старик, чей голос в блеске глаз сиял,
   И был его, как пепел, длинный волос.
   Спокойный, невысокого росточка..
   На этом месте быть могла бы точка,
   Но, мой читатель, с ужасом борьба
   Среди дороги прекратится трупом.
   Старик же, плечи поприкрыв тулупом,
   Рукою пригласил его присесть
   И с ним, с дороги, разделить поесть.
  
   Вкушали пищу молча. В котелке,
   Что над огнём томлёная, ушица,
   На вертеле поджаренная птица -
   То ль серый воробей, то ли синица,
   Какая ближе, чем журавль, - в руке.
   Испив горячей, из котла, воды
   И разжевав (созрели) зёрна проса,
   Хозяин мимолётно слал вопросы -
   Откуда и куда свои следы
   Кладёт, к нему прибившийся, ходок?
   Какие вести есть по белу свету?
   Но лишь, невразумительно, ответы
   И в голосе пришедшего ледок.
  
   Старик был мудр. Словами не соря,
   Он, подпитав огонь ветвями снова,
   Не обронил в упрёк ему ни слова,
   Укутавшись, как в стужу января.
   Плясали озорные огоньки
   На углях. И потрескивал листвою
   Огонь, шипели капель языки,
   Как будто бы завистливой молвою
   Неслась по свету, сочной, весть дурная,
   Собой опережая бегом стопы,
   В надежде на - что скорая, больная,
   Своим почтовым маршем не усопнет.
   А путник, ожидая нападенья
   От мерзкого, ползущего вослед,
   Прислушивался к ветра мановенью,
   В мозгу нет места веры откровенью,
   Когда в телах, где страх, покоя нет.
  
   Да, впрочем, и не нужен разговор,
   Когда бы хоть один наделен зреньем,
   И из молчанья выяснит, кто вор,
   А кто лишь птах, лишённый оперенья.
   Он видел всё - и монстра по пятам,
   И думы, разрывающие груди,
   И сладострастье тех, кто просто люди
   Рассыпались по злачности местам.
   Молчанью в унисон трещал огонь.
   И ветвь, была живой что, подсыхала.
   Но путник, будто спичка, - только тронь
   И спичка эта ярко б полыхала.
   На фоне рассыпающихся искр
   Его, пульсаром, распадалось тело
   От ужаса, который в нём завис.
   И ужасом тем чёрно-красно рдело
   Над телом, будто ржавое пятно,
   Испуганно-разорванная прана.
   Гляди в неё хоть под углом, хоть прямо,
   Но видеть это многим не дано.
   И чёрною зияющей дырой
   Над путником воронка распахнулась.
   И ржавое пятно как захлебнулось.
   Но искор взвился жарко-острый рой.
   Воронка обожглась, сомкнув края
   Прожорливой и бесконечной пасти.
   А путник испытал мгновенье счастья,
   Как будто родилась под ним земля,
   Когда, в круговороте чёрных вод,
   Он тщился ощутить ногами почву.
   Такие чувства, как пришедший, точно
   Узнал хозяин. И из уст изрёк:
  
   - Мой мозг взрывается, кипит,
   Когда Его я слышу Слово.
   Нет-нет, оно совсем не ново,
   Но силою своей гласит -
   Уныния скользящий дар
   Не есть забвение в итоге,
   Где человек, привычен в Боге,
   И где душа его пожар.
   Ещё своё былое слово
   Я снова слышу, как тогда,
   Когда, прищурившись, беда
   Свою несла первооснову
   В мой дом, который стал так тих,
   Когда повозкою к Кавказу,
   Со мной простившись, дом мой стих.
   Я не приверженец экстаза,
   Но ощущение моё
   Мне говорило - я здесь лишний.
   Ещё не скоро станет пищей
   В устах небесным бытиё.
  
   Страдал ли я? Страдал, наверно.
   Мне жизнь швыряла пищу скверной,
   Чтоб оступился до поры,
   Когда сильнее стану многих.
   И, вереницею, дороги
   Свои точили топоры,
   Моей кудрявой головы
   Снести озноб печали взгляда,
   В закаты подливая яда
   Во ублажение молвы.
  
   Что я искал? Я сам не знаю
   Возможно, во чертоги рая
   Струились взглядом вспоминанья.
   Боялся ли я умиранья?
   И нет. И да. Но лишь за тех,
   Кто мною оставался брошен:
   Кем я любим, тот был бы скошен,
   Как под косой трава. Что грех.
   Они, они меня держали
   Средь быта, мне создав уют.
   Моей любви во них живут
   Огнём оплавлены скрижали.
   О, да. И губы закусив
   До боли, до солёной крови,
   Терзался я душой в любови
   По тем, кто так ко мне красив!...
   Я должен им. Для них обязан
   Терпеть сердечный неуют,
   Когда злословием плюют,
   Кто жадною корыстью связан
   Во пробивание тропы
   Ко тлену, что всегда - мгновенье,
   Средь грязи отыскав везенье
   Взойти к Парнасу, где "столпы".
  
   О, нищий дух! О, мерзким тленье!
   Тебе не ведомы сомненья
   И чистоты пугливый крик!
   Да, молод. Да, я не старик,
   Но я влачу моей судьбы
   Каменья боли и утраты,
   Где наложённые заплаты
   Истлели, спрятаны в гробы.
   Прошли мгновения веков.
   И я опять здесь, с вами рядом,
   Что мне утехой и наградой,
   А также цепию оков.
   И, как всегда, не смею я
   Исчезнуть ваших горизонтов,
   Хоть рвётся дух мой из-под зонтов
   Сего земного бытия.
   Кудрявой, прежняя волна
   Становится, в затишье, плавной -
   Моих волос предметом славным.
   Но всё ещё горда она
   Своим упрямством среди злых
   И так покладиста средь света,
   Что я люблю её за это,
   Осужденной в глазах иных.
   Я не кичусь происхожденьем,
   Что было б глупо и смешно.
   Ведь, как престол, я видел дно.
   Я попран был. И слал веленья.
   Я был могуч. И слишком мал.
   Я был красавец. И невзрачен.
   Но, тем не менее и паче,
   Я сам себя не узнавал.
   Мне жизнь бывала коротка,
   Когда кровавым окруженье.
   Восторг известен мне скольженья
   И свежесть, в воздухе, витка,
   Когда парил я над землёй,
   Её просторы ощущая -
   Что прежде не было им края,
   Они стелились подо мной.
   Но счастлив был всегда. И в грусти.
   Так помню я. А память впустит
   Моих былых печалей слёзы
   И ночи зимние морозы.
   Я помню - снег в ладони падал
   Пушистый, лёгкий, озорной.
   А после - в комьях вслед за мной
   Его стремилась канонада.
   Валился на спину, смеясь,
   Вокруг же други улыбались.
   Снежинки, в круге нас, шептались
   И в памяти свивали вязь.
   Я был любим. Что несомненно.
   Я знал тлетворность откровенно,
   Но не был счастлив, коль не пьян.
   Я тонко чувствовал обман.
   И человеческие чувства
   Мне пахли гаммою цветов
   И их оттенков - по прокрусту
   Ценить людей был не готов.
   Я твёрдо знал одно (и знаю!),
   Что я в физическом теряю,
   Когда мой не поится дух
   Тем миром, где бессилен слух.
   И кто о том не знает - слепы.
   Их утверждения нелепы
   О чуде в таинствах души,
   Какие лишь предмет для смеха.
   И их топтать - для них потеха,
   Как всё, что купишь за гроши.
   Когда-то пламенно и страстно
   Я воевал за них. Напрасно.
   Как понял это я потом.
   Мой избирателен стал дом,
   Где я бежал бравад и блуда,
   Чьи страстью приправлялись блюда.
   И я забыл про внешний вид,
   Ведь знал, что ствол, плющом увит,
   Не есть лианы продолженье.
   И нет средь них кровосмешенья,
   Когда сливаются в одно:
   Пусть нить струит веретено,
   И кажется, возможно, глазу,
   Что нить слилась с древесной фразой,
   Чтоб смысл им выразить один.
   Но только время - господин
   Среди мгновений быстрых страха,
   Где шерсти кажется, что плаха.
   А после действий, всяк себе
   Идёт вперёд своей дорогой,
   Где прежней, точною и строгой,
   Дорога вьётся по судьбе.
  
   Мне слышались плюща признанья
   Пред древом, коим обладанье
   Несло лиану к высоте.
   Увы, кто пьёт, не верят те,
   Что не они стволу красоты,
   А без ствола узреть высоты
   Не представляется возможным.
   А посему обманом, ложным
   Стремленьем "укрепить" стволы
   Ползут к кроватям, на столы,
   Где много кушаний добротных,
   К каким ползущие охотны.
  
   Я так люблю смотреть в глаза!...
   При этом незаметно даже.
   Довольно мне мгновений кражи
   В глубинах глаз, чтобы гроза
   Доступной стала пониманью,
   Иль льстивость с жадностью ума,
   В надеждах тешится сама,
   Что обовьётся в обладаньях.
   Чем больше вижу, тем грущу
   Я, ото дня к грядущим, чаще,
   Средь буерак ползущей чащи
   Хотел бы выпустить пращу,
   Чтоб всколыхнулося на дне
   Гнилое, смрадное болото.
   И чтобы проблевался кто-то
   В прокисшее-пафосном вине.
   Но вся беда - не по плечу,
   Кто глух, услышать новым слово,
   Что камнем метится в основу
   Тлетворных чувств. И ко плющу,
   Которым чувствуется ствол
   И зеленее, и богаче,
   Покуда жив. А после - гол,
   Ведь плющ над трупами не плачет.
  
   Он замолчал, закрыв глаза,
   Вокруг - дорог темнели тени.
   У рта морщин сомкнулись сени,
   А по щеке текла слеза.
  
   - Я долго жил. И у дорог
   Искал своё предназначенье.
   Но только горькие сомненья
   Я находил. А Бог берёг
   Мои сознание и пыл,
   Которым прежде восхищались.
   Увы, но силы истощались.
   В людей я верою остыл.
   И предначертана была
   Мне встреча во степях, у стога.
   С тех пор у стожьего чертога,
   От поля к полю жизнь вела.
   Я много лет не говорил.
   Молчанье мне ковало волю,
   Где я природу не неволил.
   Нет, я её боготворил
   За чистоту заката дня,
   За свежесть ветреных потоков,
   Что приняла меня в истоках -
   Всё это было у меня.
   Я соком наливал свой плод,
   Чтоб чьё-то, съев его начало,
   Святое в сути бы восстало,
   Домой мой предваря уход.
   Да, я устал в ничтожном теле
   От ожидания свобод,
   Какими манит небосвод,
   Каких искал на самом деле
   Я в развлечениях толпы,
   Туманя голову угаром.
   Я духом молод. Только старым,
   В обузу, тело, как столпы,
   Чьи дни подвержены гниенью
   Личинкам мерзости. А стыд...
   Давно "столпами" позабыт,
   Кто пахнет гнусно...вырожденьем.
  
   Мой час пришёл. Но я успел,
   Молчаньем выросшее, слово,
   Хотя оно совсем не ново,
   Сказать. Теперь я не у дел
   Земных, где тление страшит
   Всю иллюзорность этой жизни,
   Где каждый тлением увит
   От смерти "там" до "этой" тризны.
  
   Кто восхваляет телеса,
   Точая их в спортивном зале,
   Те годы лучшие отдали б,
   Чтоб не разрушилась краса,
   Где цвет рассветом расцвечён,
   Ко ночи жалко поникает,
   Чтоб в плод преобразился он.
   Но больше тех, в ком плод сгнивает.
  
   Иди, впитав небес щедрот
   Во слове, что тебе хранилось.
   Знать, небо над тобой молилось,
   Мой запечатав скверной рот.
  
   - А ты?
   ..........- Я счастлив, что собой
   Закончил миссию земную
   И смыть скорее наносную
   Мечтаю пыль и тленный зной.
  
   И повернулся он спиной,
   Свои направив стопы дале,
   Спиной, согбенною в печали,
   Но духом, взвившимся волной,
   Как бытия небесной ткани
   Тончайших дум и пониманья,
   Что все на свете обладанья,
   Хоть, будто пчёл ко мёду манят,
   Пусты. И тлену не забрать
   С собой ни серебра, ни злата.
   И чувств тлетворная палата
   Лишь пригвождает душу спать.
  
   Но вдруг опять поворотился:
  
   - Не бойся червя, что глумился
   Над тленом тела твоего,
   Собой его повергши в ужас.
   Тот червь - твой страх!
   Так стань же мужем,
   Признав ошибок и грехов
   Тяжёлый груз. Сей подвиг нужен
   Лишь для тебя. Без лишних слов
   С собой, с другими ль пререканий,
   Раздаться надобно долгам:
   В страстях, лишь обнищавшим нам,
   Освободившись упований
   На, лучшую себе, судьбу
   За счёт украденного счастья,
   Чужих где слёз мы станем частью
   От, страстью рушенных, табу.
   И помни то, что каждый цвет
   Продлиться плодом расцветает.
   В самом цвету загадки нет,
   Когда он мысль не опыляет.
  
   .
      3.
     
      Но получается всегда:
      Сказать гораздо проще! - Сделать
      Труднее твердь, когда вода
      На сером фоне белым мелом.
     
      Он, позабыт тревожным сном,
      Средь ночи вскакивая, бредит,
      Постичь пытаясь слог в беседе,
      Что оставлялась на "потом".
      И есть озвученный вопрос,
      Да нет подателя причины
      Повествований, в чём возрос,
      Вдруг позабывши о кончине.
      И так ему желалось внять
      Словам, что гад - всего лишь страхи!
      Но часто трудно нам понять,
      Что выбирает путь ко плахе
      Страстями движимый живот,
      Даруя радости химеру.
      Которой тянемся примеру...
      Слагая страсти хлипкий плот,
      Его несём к воде с надеждой,
      Что путь прозрачный и безбрежный
      И солнца светом, и луны
      Нам освещаться будет вечно.
      И подарится мир беспечный
      Любовью ласковой волны.
     
      Итак. Росы лучом коснувшись,
      Светила вспенились следы -
      Кипела рыба средь воды.
      Плесканья этого проснувшись
      И диву давшись, он к воде,
      Где рыба плещется везде,
      Просясь во руки. Видно, небо
      Послало рыбу вместо хлеба.
      В сияньи брызог чешуи
      Он выбрал ту, что покрупнее.
      Запечь её теперь бы! С нею
      Не так хотелось бы воды
      Во время будущей дороги,
      Какую предвкушают ноги.
     
      Он оглядел костра былого
      Из камня сложенный очаг -
      Быть может, здесь оставил маг
      Исток костра: ветвей немного,
      А к ним горючую слезу
      На крошечной древесной плашке.
      Но не нашёл в ветвистой вспашке
      К огню ведущую стезю.
      И вдруг небес спустилась тень,
      Собою солнце заслоняя.
      И молвил Ворон: - Я меняю
      Свет солнца в сумеречный день
      На тишину, туман и мрак.
      Но ныне солнце открываю,
      От коего к кострищу шаг,
      Светила силу кто познает.
      И, клювом камень указав,
      В своей же тени растворился.
      Герой наш к камню устремился,
      Чуть чрез кострище не упав.
      И вот руками поднят камень -
      В нём ямка, чтобы вставить трут:
      Когда их друг о друга трут,
      То средь ветвей родится пламень.
     
      Лепёшкой глиняной земли
      Упаковал, как в тесто, рыбу.
      И закопал в золу. У глыбы
      Был разожжён над ней костёр.
      Пока огонь и глина спор
      Вели за завтрак для героя,
      Я нетерпения не скрою -
      Давно пора дороге в даль,
      Где со щитом, иль на щите
      Стремится к каменной плите
      Для каждого из нас печаль:
      Не знать, что смерть схлестнётся с жизнью,
      И, упокоенная в тризне,
      Она начнётся за чертой,
      Откуда снова в мир иной,
      Что нынче "нашим" называем.
      Увы, того не вспоминаем,
      Что "там", подобно, трепетали
      И возмущённые роптали,
      Что нам прекрасно за чертой,
      Куда вернуться нам домой
      Отсюда снова суждено -
      Средь облаков находим дно,
      Поскольку трудно нам понять,
      Как тлен над сушею поднять...
     
      Срывая камень глины над
      Сверхароматною едою,
      Он, в предвкушенье вкусов, ад
      Голодный водрузил собою:
      Он, обжигая жадность рта,
      Глотал уголья, но не рыбу,
      Что послевкусьем налита,
      В желудок отправляя глыбу
      Из раскалённой требухи. -
      Как есть, не чувствуя ухи,
      Её тончайших ароматов,
      Не испытав над жаждой власть,
      В предножья жажды можно пасть,
      Пренебрегая постулатом:
     
      - Способен паузу держать
      Кто - может видеть поле битвы,
      Имея время для молитвы...
      И устремленья побеждать.
     
      4.
     
      Набив желудок злою массой,
      За неименьем хмеля-кваса
      Прильнул к отстоянной воде:
      Каменья малые везде
      Сквозь толщу вод виднелись ясно. -
      И ни малька! - Пустоты рыщут!
      А где же прежние игрища
      Из рыб, что были так прекрасны?
     
      Еды остатки - во тряпицу
      И в котому. А червь струится
      Под ноги просочиться вновь,
      Где пища - страхи и "любовь",
      Без коих отощал изрядно:
      - Хозяин, мир?!
      ....Сказать бы: - Ладно,
      Как говорилось прежде, жадно
      Вздохнуть и броситься в пучину,
      Кормя его по злому чину!...
     
      И только мыслью напитал,
      Как червь разважничал, надулся!
      Герой наш горько ухмыльнулся
      И со землицы резво встал.
      И свой направил шаг к реке,
      Ко чувству Счастья вдалеке.
     
      Очнувшись, червь метнулся следом -
      Зачем терять живой беседу,
      Когда и кормит, и поит?
      Ведь всякой пище рад термит!
      - А уж в воде, - взмечтала тварь,
      Я и судья, и государь!
      Коль мне в воде не поживиться,
      То с голодухи удавиться!
     
      Герой, почувствовав расклад,
      Своей уж спешке был не рад -
      Вначале б надо оглядеться,
      Во что-то взглядом упереться,
      Позволив мысли ход найти,
      Где червю б не было пути.
     
      И видит он - раскрылась верба,
      Склонившись кроною к воде.
      - Коль в воду я, то быть беде...
      А мне б над речкою...по тверди.
      И верба, вытянув вперёд
      Что прочные и гибки, руки,
      Несла его, а он, в черёд
      Свой клялся ей: - Не быть разлуке,
      Коль мне удастся ускользнуть
      Моим, во прежде, порожденьям,
      Что нынче стали угрызеньем,
      С какими впору не заснуть.
     
      А червь во речке удивился:
      - Куда хозяин провалился?
      И треснул глупой головой
      О каменистый брег другой.
      И, потеряв сознанье, тихо
      Прилёг на дно, подаль от лиха.
      Теченьем медленным реки
      Его ко устью уносило.
      А вербу растянула сила
      К истокам, глуби чьи легки.
     
      И вот река уж позади.
      В зените солнце день возносит.
      Ветрами степь ковыли косит.
      Конца пути пока не жди.
     
  
   Да, маг ушёл. Он шёл легко.
   Спина стрелой стремилась в небо.
   И думал, кто оставлен: - Мне бы
   Летать так мыслью глубоко,
   Свой сохранив и стан, и род.
   Но с жаждой жизни непременно!
   И знать б, падёшь где, наперёд -
   Соломкой подстелиться. Тленно
   Что есть во мне - неужто я
   Не представляю в тлене сути?
   Ведь знают все мои друзья
   (Какие?), уж не обессудьте,
   Но те, с которыми страстей
   Мы испивали в годы тонны,
   Ко тлену пьяные поклоны
   Творили в жаждах. Без затей,
   Щекочут что мне ум и члены,
   Не обходилось - без труда
   Не раскрывалась нам среда,
   Где б мы вкушали перемены
   Под новизною маски, чувств
   В местах доселе неизвестных,
   В контактах, как и прежде, тесных,
   Сливаясь в тех, в ком жил прокруст.
   Казалось, в новых ощущеньях
   (Пока свежи), растут крыла.
   Да только сажа их бела
   Меня стремила к отрешенью,
   Где растеряв той силы груз,
   Что мне для жизни создавалась
   (Когда был пьян, она сливалась...),
   Я избавлялся от обуз.
   Но лишь на время. Вновь стремясь
   Ко обладанью ублажений.
   И думал - истина в движеньях,
   Где тлены ткут собою вязь.
   О, вязей этих знаю я
   Великолепье числовое!
   В них я стремился стать героем
   В среде земного бытия.
   Но так сложилось, что, увы,
   Я поднабрался в них заразы,
   Глаза упрятав за экстазом,
   Став пищей злою для молвы.
   Я думал, коль я на устах,
   Тому резонно объясненье:
   Средь зависти живут стремленья
   Со мной сплетаться. Даже в снах.
   Я верил в то, что знаю точно -
   В умах куётся власть! И тлен -
   Плацдарм для неких перемен,
   Где властвует над курой кочет.
   Я в них доился... для себя!
   Творя из них марионетку,
   Где хлыст и пряник вяжут сетку,
   В которой курица, любя
   Мои и ласки, и подарки,
   И обещаний хвост большой,
   Моею стала бы...душой,
   Перетопив себя на шкварки.
   Я чувствовал себя творцом,
   Манипулируя сознаньем,
   Где в сети лезли напролом -
   Собой отдаться! На закланье
   Не мчится страстно так овца,
   Свою погибель ощущая.
   Людские овцы жаждут рая,
   Не ощущая подлеца.
   И был я долго безнаказан
   (Не в счёт болезни от утех,
   Где поимённо помню всех...),
   Доился в тех, с кем жизнью связан
   Был даже на пролёт моста
   Или туннеля - поездами:
   Умел втереть я каждой даме
   Слова в интимные места.
   Коллекциею чресл и лиц
   Умея много забавляться,
   Не медлил хищно издеваться,
   Кто предо мной не падал ниц.
   Я так ковал свои стада.
   И в том была моя отрада.
   И телу с кошельком награда -
   Я избавлялся от...стыда(!),
   Нанизывая нить из бус,
   Где бусы - разными грехами,
   Раскрепощаясь, лезли сами,
   Растя к раскрепощеньям вкус.
   Я - лекарь душ в пустых пространствах,
   Где к внешне яркому убранству
   Стремились соблазнить меня,
   Рядясь в одежду, чтобы власть
   Бы их над мною простиралась,
   Чтобы желанье исполнялось
   И есть, и жить телами всласть.
   Не понимали дуры эти,
   Что были падкими, как дети,
   На страз сиянье под лучом,
   Где я был только палачом,
   В свои заманивая сети.
   Зачем? Я мстил...за боль и стыд.
   За то, что в нежности осмеян.
   За то, что верою немея,
   Чужим сарказмом был убит.
   Я стал творцом. И моды тоже:
   Вещей, поступков, страсти - в ложе
   Забраться, отымевши тех,
   Кто мог продвинуть бы успех
   В карьере, деньгах, жизни личной,
   Чтоб, как у "звёзд", была "приличной".
   Одежды создавались пробы
   Мной, их диктуя кутюрье,
   Какие яркие вполне,
   И их раздеть хотелось чтобы.
   Критиковал до моря слёз,
   Кто не хотел поддаться моде -
   Собой кто оставался вроде,
   Я трансформировал всерьёз.
   Да, под себя и власть свою,
   Которой песни я пою.
  
   Так думал он, меся дорогу.
   Пылились ноги понемногу
   В пыли иной, чем до реки:
   Хоть сколько слов не изреки,
   Сама не сдвинется дорога,
   Ведь ей в ногах нужна подмога.
   Давно про рыбу он забыл,
   С тряпицы крошки собирая.
   Хотелось пить. Земля сырая
   Дала б ему, водою, сил.
   Да только пылью под ногой
   Она взмывает средь расколов -
   Степной покров сгорел. И голой
   Она пред ним. Найти покой
   Бы утомившемуся телу,
   Но защитившись от зверья!
   - Костров коль нет, хотя бы мелом
   Да очертилась жизнь моя, -
   Подумал он. И вдруг поодаль
   Белеет глиняный уступ:
   - Чтоб не случился ныне труп,
   Я слиться должен бы с природой.
   И из своих последних сил
   Он устремился к срезу глины.
   И очертился ею - мины
   Как будто подле поместил.
   И сном забылся в одночасье.
   Заснуть в мгновенье - это счастье.
   И здесь бы надобно сказать,
   Что поза кругом сели звери,
   Слюну глотавшие - не взять
   Добычу! Верю иль не верю,
   Но круг - магический порог,
   Который в ночь его берёг.
   Итак. Под плотною охраной
   Герой наш спал. И снился странный,
   Что прежде виделся уж, сон -
   Как будто скал со всех сторон
   Он окружён кольцом. И слышит
   Какой-то звон, что тише...тише.
   Ему знакомый аромат
   Почудился. И шелест листьев
   Лозы, в ветвях переплелись что.
   И он картине этой рад.
   И вдруг над ним раздался голос:
   - В пяти шагах увидишь колос,
   Что напоит тебя, накормит
   Всего лишь маленьким зерном.
   Пойдёшь к нему, расставшись с сном.
   Сейчас бы надлежало вспомнить,
   Как ты в дороге оказался.
   Но чтобы сам себе признался
   От коих дел бежишь вперёд.
   И твой не оскудеет ль род,
   Лишь только от тебя зависит...
  
   Едва на тёмный небосвод
   Светило глаз свой приоткрыло,
   Поднялся ветер странной силы,
   И распахнулся неба свод -
   В проёме молния блеснула.
   Вослед за ней раздался гром.
   И, иссушённая, вдохнула
   Земля - воды. И в ливне том
   Природа снова пробудилась,
   Как пробудился наш герой,
   Что вспомнил всё, что ему снилось.
   Лишь подсознанием, порой,
   Находим выход из рутины,
   Что, как болотная трясина,
   Сосёт в себя, как смерча рой.
  
   Внезапно ливень прекратился.
   Как и внезапностью восстал.
   Зверей собою разметал
   И не бывал, как будто снился.
   Оборотившись вкруг себя,
   Наш незадачливый прохожий
   Вдруг ощутил своею кожей
   (Одежду мокрой не любя),
   Что сохнет просто моментально
   Его потрёпанный хитон -
   Так называл он балахон,
   Что был одеждой изначально.
   В пяти шагах, как сон гласил,
   Увидел одинокий колос -
   Он зёрен спелых полон был!
   Не обманул сторонний голос.
   Ему зерна хватило вкруг
   Вполне наесться и напиться.
   Остаток колоса - в тряпицу.
   Он осторожничал. А вдруг,
   Вослед за съеденным зерном,
   Наполнит после урожаем...
   Тот, Кто так нами обижаем?!
   Но всё узнаем лишь потом.
  
   Насытившись, он ощутил,
   Что новых напоился сил.
   И силы были той породы,
   Что помогали рушить своды,
   Когда б возникла в том нужда.
   В дороге сильным быть всегда
   Не просто нужно - очень важно:
   Коль каждый во себе отважный,
   То будут коротки дороги,
   Осмелились что мерить ноги.
   И зверь не страшен, ведь зверьё
   Предпочитает слабых прежде -
   В ком каменеет забытьё,
   Во пятках схоронив надежду.
  
   И снова был, что долог, путь.
   Идти вперёд, коль понимаешь,
   Куда ты стопы направляешь,
   Во много проще раз. Чем суть
   Пути-дороги неизвестна.
   Тогда и времени в нём тесно.
   И, только время отпустив,
   Возможно свет тоннеля вместо
   Узреть. И воспринять мотив,
   Где ищет нам дорога место,
   Чтоб и поесть, и отдохнуть,
   И, если надобно, уснуть.
   Степь, прежде голой что была,
   Забылась позади. И запах
   Средь трав ночного ковыля
   Остался во предгорья лапах,
   Поскольку выросла пред ним,
   У горизонта, нитка сопок.
   Низки ли были, иль высоки,
   Узнаем с временем за сим.
  
   Клонилось солнце снова к ночи.
   Гудят (устали!) телеса.
   И будто слышит голоса....
   Стремится сон забраться очень
   Под балахон... в тепло души...
   А там лишь холод. - Не спеши!
   Ведь коли ноги по дороге
   Уводят к свету и грозе,
   Вослед за сим бежать слезе,
   То и пустоты (пусть немногим),
   Но заполняются в пути.
   Ведь без души нельзя идти
   Во поисках себя, где ты -
   Крупица Света! Только много
   Стремится выбраться дорогой,
   Меся сметану пустоты.
   Увы, и так бывает точно.
   Но свет звездою полуночной
   Затмил собой сиянье дня.
   Предположенье у меня,
   Что путник силится сыскать,
   Что заменить смогло б кровать.
  
   В ту пору хвойный лес пред ним
   Раскинул ласковые плети,
   Что баловались, словно дети
   Со ветром, коий невидим.
   И снова голос вдруг услышал
   Уставший путник: - Подойди
   Ко кедру. Видишь, впереди
   К тебе протягивает ветви?!
   Приобними руками ствол,
   Ему поведая причины,
   Что, избавляясь от личины,
   Ты вышел в путь, которым гол.
   И попроси тепла средь ночи,
   Постель, пусть мягкою не очень.
   Но, главным, пусть в ночи дозор
   Несёт вокруг тебя, чтоб звери,
   А может даже паче - вор
   За жизнью, не открыл бы двери
   Ко месту, где изволишь спать.
   Испросишь и готовь кровать.
  
   Он так и сделал, подойдя,
   Обнявши кедр сперва руками,
   Затем, коснувшися щекой,
   Он ощутил такой покой
   В прикосновениях ветвями,
   Что неожиданной слеза
   Сама скатилась в одночасье.
   Он был сражён - какое счастье
   Его наполнило глаза!
   Оказывается, нам для счастья
   Не нужно всякой мишуры,
   Где только внешние миры -
   Им не принять души участья,
   Когда рождается во нас
   Любви и Счастья тихий Глас!
  
   Себе устроивши постель
   В душистых кедровых ладонях,
   Герой наш, сновидений кроме,
   Не видел больше, как метель
   Вдруг разыгралась над планетой.
   Он был не здесь, он был уж где-то,
   Где среди сна он видел бал,
   И сам там танец танцевал...
   Но вдруг какой-то тихий скрип
   Его морфеевых объятий извлёк:
   Спать чутко он привык,
   Ведь часто за стопами рок,
   Ему грозившись, догонял,
   Чтобы вернуть долги с рожденья.
   И скрип, как тихое веленье,
   Его с кровати преподнял.
   Но тишина. Кедровый запах
   Баюкал сон в пушистых лапах.
   И так хотелось приклонить
   Ко сну манящему ладони,
   Но в безопасности лишь кроме
   Ему хотелось нынче быть.
   У древа разглядел он камень.
   Тот был звездою освещён,
   Искрился серебром, как пламень,
   Который холодом рождён.
  
   Присел на камень наш герой.
   Ему казалось, что порой
   Он слышит чавканье и вздохи.
   И измельчённых членов крохи
   Ему мерещатся тропою.
   А редких тресков сухостоя
   Зубами клацает в нём страх,
   Ознобом нервным на устах
   Его выталкивая звуки:
   - Спаси, Господь, меня от муки!
   И, как стальная нить, блеснёт
   Среди кореньев корневище.
   И чьи-то пялятся глазища...
   Он в тонкий обратился слух.
   Так наблюдателен пастух
   За поведением овец,
   Какие чувствуют конец,
   Несомый им в обличье волка.
   Ладони подле стало колко,
   Когда нащупывал кусок
   От камня - как воды глоток:
   Когда в руках орудье вроде,
   То посмелей лицом к природе -
   Всяк мыслит в личный огород.
   И вдруг видение сложилось
   Ему пред взором. Не приснилось? -
  
   4. Видение.
  
   Пред ним река. Где вплавь, где вброд
   Он пересёк воды стихию
   В надежде, что за ней лихие
   Его останутся следы.
   Устал. И видятся плоды
   Румяным солнцем налитые,
   Такие сочные, большие.
   Он голод ими утолит!
   Теперь ничто не удивит
   Его в пути, где страх пережит,
   Когда осталась в прошлом нежить.
   Так думал он, стремясь к плодам,
   Что ближе вовсе не казались.
   А впереди сияньем мчались
   К ночным неясным берегам
   Потоки света, что манил,
   Глаза его не обжигая.
   Усталость требовала рая.
   И он из света силу пил.
   И лишь плоды, маня собой,
   Светились в дымке голубой.
   Он побежал, что было сил,
   Приблизить этот свет пытаясь,
   От темноты в него спасаясь,
   И плод чтоб голод утолил.
   Быстрее бег. И ближе свет.
   И плод во свете растворился.
   Герой стремился.. Свет струился,
   Но плода в этом свете нет.
   Он перешёл на шаг. И ближе
   Его несла тропа, что ниже
   Собою просто обрывалась.
   А за обрывом солнце стлалось...
   Из света плещущие волны
   Во каждой капле солнцем полны,
   Пред взором морем разлились.
   А среди моря - город в златах,
   Где солнце царствует в палатах.
   Как сны счастливые сбылись.
  
   Но где же солнца смех звенит,
   Когда всё небо - антрацит?
   И не слепит глаза за светом,
   Как будто и не солнце это!
   И глянул в гущу волн морских.
   И ветер в то мгновенье стих.
   И волны стихли. И средь света
   Явилось вдруг знаменье это -
   Цветок из света, что хрусталь
   Лишь тень ему. Стремится вдаль,
   Собою освещая диво
   До бесконечности красиво.
   Его душа скалой застыла.
   Цветок Любви? Сомненье было,
   Ведь все цветы, что знались ране,
   Пред ним померкли. Суть в обмане?
   Хрустальный цвет ли был мираж?
   Иль этот - вымысла кураж?
  
      И он взирает с высоты
      На это озеро из света,
      Чья водопадом песня пета.
      - Иди! Или боишься ты? -
      Давно уже знакомый глас,
      Что нем был столько лет, сейчас
      Шептал ему весенним ветром,
      Что, как листвы, касался влас.
      И обомлел. И страха полон,
      Лицо усеял дождь, что солон.
      И потом соленое тело
      Ослабло враз и онемело:
      И плети рук, и вата ног.
      И в голове парился смог.
      И, вдруг, в мгновение, кино
      Пред ним предстало, что давно,
      Как жизнь былую, пролетел,
      Себе признаться в том не смея;
      Картины, в коих сердце тлея,
      Его забилось - что хотел,
      Он получал, забавы ради,
      Будь палачом ли при параде.
      Иль королём. Иль шут при нём,
      Забавы полнивший огнём.
      Он был жесток, каких немного.
      Он был тропою и дорогой,
      Что расстилались пред убогим.
      Но доставалось то не многим -
      Лишь тем, хорош собой кто был:
      Его желаньям не постыл.
      А оных было большинство:
      Природ свершая естество,
      Он покупал, что продавали.
      Ему плебеи мягко стлали
      В угоду ужина иль шубы -
      Мечтаний тех, что были любы.
      Он также быстро пресыщался
      Плодом, что быстро созревался.
      И отпускал, опустошая,
      Взамен во тлены облекая.
      И раздражался, и кричал,
      Когда ему права качал
      Какой-нибудь плебей "свободный",
      Что отдал всё, в чём был пригодный.
     
   Дорогой так тянулись дни,
      Друг в друге схожие они.
      И он искал услад острее.
      Пред ними прежние, бледнея,
      Не возбуждали ум и тело.
      А в нём же творчество хотело
      Еды иной, чтоб было жарко.
      И он брёл в поисках подарка
      Средь испражнений и трясины,
      Найти надеясь в недрах тины
      Брильянт, что выброшен кишкой
      Вослед за трапезой другой.
      И поднимал каменьев ряд,
      Из них собравши странный сад,
      В котором камни, будто люди,
      Чей день в корыстных дрязгах буден.
      И ревность сеял меж камней,
      Чтоб меж собой дрались больней.
      Играл на слабости людской,
      Тем обещания прощенья
      За все людские прегрешенья
      Дарил, кто принялся игрой.
      И, наблюдая потасовку,
      Творил "зубровку" и "перцовку",
      Что актуальна для толпы,
      Когда бесчинствия столпы
      Ей предлагались грязным "мылом",
      Где ликом всё, что прежде рылом,
      Что при копытах. И с рогами.
      И козьей бородой. Меж нами,
      Мы лицезреем каждый час,
      Как образ сей стремится в нас
      Чрез подсознанье, что духовка -
      Удел овец! Судья - сноровка!
      В неблаговидностях поступков
      Содеем правила уступкам,
      В которых привлекло б вниманье
      Поступков этих оправданье.
      А не раскаянье, чем совесть
      Собой перечеркнула б повесть,
      В которой ужасы милее:
      Чем больше их, они щедрее.
     
      И вот пред ним провал из света
      Встал на пути. За что бы это?
     
      5.
  
      Напрасный труд любови доверять,
      Себя в её присутствии уверив,
      Где продолжают глазками шнырять
      Охотники, предощущая зверя.
     
      Напрасный труд надеяться и ждать,
      Что, во болоте, вырастет принцесса.
      Что тот, кто жизнь топтал ногой повесы,
      Для донны, лишь одной, способен стать
     
      Защитником без страха и упрёка,
      Во рыцарских доспехах, облачась.
      Повесы ищут дичь, не мелочась
      В оттенках проявления порока.
     
      Кто дна вкусил, испробовав гниений,
      По принципу: мы есть, что мы едим,
      Найдя гниенье, следует за ним,
      Открещиваясь мыслей и сомнений.
     
      Кто мёртв, не возродится к Небесам,
      Растратив душу на желанья тела.
      Я верила в обратное. И пела
      Большой Любви волшебный фимиам.
     
      Судила по себе, не зная грязи,
      Уверовав, что это - жизни кредо.
      Но поняла: не тем, кто ищет следа,
      Пред ним, совокупления и связей,
      Что тянутся столетья, вереницей,
      От жаждавших утех к сменившим вахту,
      Чья жизнь погрязла в топях. Будто в шахту
      Их на забой отправили. Где птица,
      Что гибнет без небесного причала,
      Крыла не раскрывая, задыхаясь,
      Там мышь, летучей, копи обживает,
      Собою усыпая гроты в скалах.
      Там царство тьмы. Летающая слепость
      На ультрапохотливые сигналы
      Нахлынет стаей, запрудив анналы,
      Чей голод порождает в них свирепость.
      И, жаждой обладания, рассудка
      Последнего лишает среди смрада,
      Где лишь совокупление - награда
      В оплате за мгновения и сутки.
      Из крохотных мгновений жизнь слагает,
      В подножия, ковры пред Высшей Встречей,
      Где всё - по полкам, будь рассвет, иль вечер -
      Пред Светом составные. Полагая,
      Что, в сумраке, сокроется их похоть,
      Они на лица маски надевают.
      Умны во тлене! Но не понимают,
      Что, гнилью, разрушается эпоха.
      И смрад, как прах, в гниеньи, расползает
      От тленного к нему прикосновенья.
      Но, кто постиг, во сладости, гниенья,
      Что сам гниёт, того не замечает,
      Собою пополняя толпы смрада,
      Что нитями увит гнилой корысти.
      Наверное, сюжет достоин кисти
      Художника... что вышедший из ада.
      Где подчеркнётся им утробность пустоты,
      Как результат исчерпанных душонок,
      Которые, поди, ещё с пелёнок
      Стремились к овладенью "простоты",
     Где совершенье естества - не грех,
      Когда совокупление - при всех.
      И отправленья там, где с пищей стол.
      Ведь естеством своим живёт осёл!
     
      . . . .
     
      Я годы жизни Верой соткала
      Во чистое, Высот к себе влекуще.
      Но тает миф о том, что в райских кущах
      Собою преисподня прибыла.
     
      Тех райских кущ, наверное, огонь
      Собой не пощадил из преисподни,
      В ком жизнь сладка у, для гниений, сводни,
      Где скрещивают пустоту и вонь.
     
      И смрадом восполняют дефициты
      Бюджетов, и культуры, и морали,
      Когда те дефициты мягко стлали,
      А под матрацем - копи антрацита!
     
      Когда поют предательствам Мазепы,
      А с ним Бандеры в туне - дифирамбы,
      Я полагаю - глупы и нелепы
      Для их рекламы вечностные ямбы,
     
      А с ними стопы, или же хореи,
      Как производность - ложью во плебействе.
      Коль гений есть, то надобно злодейство
      Собою воплотить прелюбодеям -
     
      История о том кричит вдогонку,
      Когда, после утрат, слезу лелеем,
      Взошедши на тропу свою - злодеем,
      Где ГЕНИЙ и ЗЛОДЕЙСТВО - гранью тонки!
     
      В правительство свои ручонки тянут,
      Чтоб у огня, утробного, погреться.
      Где драгметаллы, смешивая с перцем,
      Алхимией сознания обманут,
     
      В надежде - философский камень им
      Найти черёд достанется по праву.
      И разделят на левых и на правых.
      Ещё на тех, толпою кто глумим.
     
      Когда толпе кусок из-под плеча,
      То мысль, куском, диктована заране.
      Как яйца мухи производят в ране
      Червей. По повеленью палача.
     
      А в одурманенном сознаньи - смрад,
      Увы, воспринимается щекотой.
      Так часто завершается икотой
      Пред смертью жизнь, вылущивая яд...
     
      Как часта, болтовнёю, ретуш чувств,
      И в них - пренебрежение наружу.
      Но время - лекарь. Лучшего не нужно,
      Когда идёт судья со знаком "плюс".
     
      Его не провести игрой. И басен
      Рассказывать не стоит. И лапши
      Ему на уши вешать не спеши,
      Поскольку он не жаден и бесстрастен.
     
      Ему не важен профиль и анфас,
      И голая бравада с придыханьем.
      Он разделит по полочкам, средь нас,
      Того, кого достойно отпеванье.
     
      Того, кому букеты ярких роз,
      Пронзительно отравленные ядом,
      Преподнесёт. Кого-то скроет градом
      Из пуха тополиного и грёз.
     
      Кому-то самоцветы преподносит,
      Как знак расположения души,
      Которую, хоть сколько ни круши,
      В пренебреженьях, ветром не заносит
     
      На кладбища людишек и страстей,
      Где, гноем передёрнутые, чувства,
      Востребовав к себе высот искусства,
      Уничтожают белых лебедей.
     
      Чтоб свой, увы, пополнить арсенал
      Отхожих мест и смрадности болота.
      Не возродиться гению, где кто-то
      Его из смрада червем вынимал
     
      В надежде - превращения свершить,
      Уверовав, что сам себя обманет.
      Но каждому собой доступно быть,
      Где нищий богачом, увы, не станет,
     
      Коль нет сокровищ бездности души,
      Какие не купить тлетворной мздою.
      Не порчен конь привычной бороздою,
      Коль ты пред ним ту борозду крушишь.
     
      И восхвалённый червь уйдёт на дно,
      Нуждаясь в подпитании средою:
      В своей стихии пьётся молодое,
      Но голову сносящее вино,
     
      Где, средь злорвотной похоти гиен
      Не ждать высоких в жизни перемен.
     
      Отсюда и рисовка болтовни,
      Что не родит собой чреду поступков,
      Где впитывает только, если губка,
      Лишь среду подвернувшейся "родни",
     
      Которой сколь ни дай, всё будет мало,
      Коль сам король купил себе вассала.
     
      Друзья за деньги, выгоду и похоть,
      Корысть несущие, и ею кто ведом,
      Ведут в страну с названием Содом,
      Что стала символом и знаменем эпохи,
     
      Несомыми ко дну, с "вершин" своих,
      Чтоб позже, обличительным забралом,
      Сокрыть свой лик пред толпами вассалов,
      Дежурный совершая перепих*.
     
      И так был строен многолетий мир,
      Для "сильных" мира порождавший службу,
      Которою корыстною, но "дружбой"
      Одаривал себя, в толпе, кумир.
     
      Тщеславные, вы "выситесь" над миром,
      Собою вожделяя бытиё?!
      Но "одухотворение" сиё
      Диктовано вам "трепетным" сатиром,
     
      Сатрапом ставшим там, где жаден бал.
      И этот бал он сам нарисовал!
     
      Но Время - лучший Лекарь, где суда
      Коснутся все, на лица не взирая.
      Да убоится дух даров Даная,
      Чья мышеловка временем седа!
     
     
      * перепих - соитие, диктованное похотью и выгодой.
     
       
   Текст будет пополняться. Если интересно, конечно).
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"