Теперь я прозябаю сиротливо, Без прежних стихотворных безобразий. Моя мечта, похожая на пиво, Струею пенной скрылась в унитазе. Заняться, что ли право, культуризмом, И нарастить мечте мускулатуру? Ведь без неё никак в моей отчизне Пробиться не получится в культуру. Мы тихо убегаем от инфаркта. А он, злодей, торопится вослед... Обрюзг поэт. В нем нет былого фарта. Да и поэзии, признаться, тоже нет. Ни фарта, ни поэзии? Но что-то Поэта держит, жизнь его полна - Постылая до судорог работа, Любимая до чёртиков жена. Ему ни Тани снятся и ни Гали, И Ксюша совершенно не нужна. Ведь дo смерти его заколебали Постылые работа и жена. Всё так непредсказуемо и спорно, Присущ поэту переменный взгляд, Зато мудрец-философ дышит ровно, А женщины в предбаннике галдят. Мне говорил философ подзаборный, Бичуя по велению души: - Пиши, дружище, только в стиле порно, А по-иному вовсе не пиши. Философ не бичует - рассуждает, Исследует и в корень зорко зрит: Кто виноват опять в неурожае, Что делать, коль ушёл в запой пиит. Он требовал позвать скорее прессу, И матерился, и рыдал навзрыд. В кустах философ тискал поэтессу, А оказалось - негр, трансвестит. Жили-были гномики, Трансвеститы-гомики, И несчастный натурал Так от этого страдал, Что уплыл за горизонт, Его звали... Робинзон!
