Однажды, собирая материал о народных традициях селений России, мой путь был неожиданно прерван, и я оказался на узловой станции в Вологодской области. Стояла конкретная весна со всеми вытекающими последствиями, голова раскалывалась от "культурного" мероприятия, предпринятого в поезде, отчего собственно, я на этот поезд и опоздал. Бумажник утомлённо свисал из заднего кармана, рубашка взмокла от выходящего похмелья, а бейсболка более напоминала кепку, так как не раз была затоптана в тамбуре вагона. "Хорошо, что напарник на этот случай проинструктирован, - думал я, провожая взглядом, удаляющееся чудо инженерной мысли. - Скоро он очнётся и с ужасом обнаружит пропажу. Главное, чтобы он попал в гостиницу, если случится что-то неординарное, а на следующем поезде и я доберусь. Уж там мы и пересечёмся". Так я себя успокаивал, пока очертания поезда не скрылись за горизонтом. Внутри страшно пересохло и требовало восстановить кислотно-щелочной баланс.
Шаркая ногами, я поплёлся по неровному "перрону" в поисках живительной влаги. В каморке под названием "касса", я уточнил, когда будет поезд в нужное мне место (оказалось, что утром), чем несказанно меня "обрадовали". Затем, там же я уточнил: "Как скоро будет святилище Бахуса?" - на что получил исчерпывающий ответ: - "Через 952 метра, к югу от Экватора". Такая точность меня изумила (видимо с этим вопросом обращаются чаще, чем за билетами) и напрягла: тащиться километр за "необходимым лекарством", могло подсадить, итак постукивающий с перерывами "мотор". Но, похоже, выбора не было, и снова шаркая ногами, я поплёлся определять, где находится Экватор.
Надо заметить, что деревня, куда вела песочная насыпь, носила символическое название "Брагино", что соответствовало моему состоянию. Миновав разломанные столбы, с аккуратно откусанными с них проводами, я понял, что связь здесь работает с перебоями. Сколько было времени, я не знал, так как часы забыл в поезде, а определить его по местному солнцестоянию не представлялось возможным. Солнце было размазано по небу, и мои раскосые глазки никак не могли определить, где восток, а где запад. Я решил, что нахожусь в дневном промежутке времени между двенадцатью и шестью часами, а значит, местные магазины должны быть открыты. По пути своего следования, в кустах репейника, я наткнулся на заброшенный облезлый колодец, с помятым полуржавым ведром, что было весьма кстати. Он сильно заскулил "вертушкой", когда я стал забрасывать его на дно, но, почувствовав груз (отчего видно отвык за год простоя) успокоился, и стал уверенно скрипеть. Я с жадностью глотнул холодной воды, и застыл как вкопанный. Вода была не просто холодная - она была ледяная! Мне показалось, будто я проглотил ком снега, оглушив навсегда циркуляцию крови в ослабленном теле. Горло тут же застыло, заставив миндалины потерять жизнеспособность, а язык, будто под наркозом, завалился во рту без чувств. Но вскоре, "акклиматизация" прошла, и я уже так не рисковал, боясь подхватить ангину.
Так, утолив жажду, и весь облепленный колючками, я отправился дальше, где, по словам кассирши, находилось искомое заведение. Козы и козлы, пасущиеся на лужайках, провожали меня равнодушным взглядом, пережёвывая сочную траву и блея по очереди. Со всех сторон кричали петухи, а гуси, переваливаясь, смешно бежали к зелёному пруду и плюхались туда как утюги, распугивая этим диких уток. Из покосившихся деревянных домов веяло различной стряпнёй, но аппетита это у меня совершенно не вызывало: мне хотелось быстрее "повысить тонус". Местные жители, увидев меня, ненадолго останавливались и перешёптывались между собой. Наконец я достиг некой постройки, с вдохновляющим названием "Забегаловка", и с улыбкой отворил дверь. Вместе со мной, внутрь, радостно влетел рой мух. Мысли о роскошной "поправке здоровья" тут же покинули мою шумящую голову, так как широкий выбор меня потряс: рядом располагались мутное пиво с неизвестным мне названием, средство для мытья окон, растворитель и другие "необходимые" товары для нужд населения. В зале стоял длинный резной стол и такая же скамья, очевидно для увеселительных мероприятий. Я подумал, что иногда здесь, всё же бывает изобилие, и тогда происходит "пир горой". Просто я не попал на этот праздник души. За столом уютно расположился дряхлый старичок, и что-то переминал вставными челюстями. За прилавком стояла пухлая краснощёкая продавщица и лениво отгоняла от себя мух. Она пристально смотрела сквозь меня, мысленно готовясь к закрытию. Я робко поинтересовался: "где, мол, выбор побогаче?" На что получил испепеляющий ответ: " Конечно в городе!" Обливаясь потом, я приобрёл две бутылки тёплого пива и поплёлся к старичку, скучающему за столом.
- Что, сынок, хвораешь? - спросил меня он, видя мою кислую мину от столь же кислого пива.
- Да папаша, будоражит. - Подтвердил я, с отвращением допивая бутылку.
- Эх, тебе бы сейчас "терлецкой", - хитро предложил старичок, косясь на вторую бутылку.
Я напряг мозги, пытаясь вспомнить: к какому виду алкоголя относится "терлецкая", но так и не вспомнил. Потом я решил, что это местное название "самтреста", и сначала было отказался. Но организм предательски булькнул, услышав приятные нотки, затем изрыгнул, требуя тем самым прекратить подачу безобразного пива. Я ему подмигнул, тот на радостях выпрыгнул из-за стола и гаркнул: - Пошли!
Шли мы недолго. Старичок всю дорогу восхвалял окружающий оазис, описывая красоты природы и добрых людей. Мне в это трудно верилось, красот я здесь не наблюдал, а по людям можно было судить уже по добродушной тётке из магазина. Наконец мы миновали очередной частокол и оказались у железной калитки. Старичок и сам был заинтересован в "бодрящем напитке", не хуже моего, поэтому стучал, не переставая. По ту сторону громко залаял пес, и мы стали ожидать хозяина. Через минуту калитка заскрипела, и пред нами возник мужичок, лет сорока пяти, в грязной майке, с не чесанным целый год редким волосом, заплывшими глазками и жёлто-синим лицом. Ненадолго я потерял дар речи, брезгливо разглядывая "героя дня". Он же шпионски нас оглядел, затем включился и радостно воскликнул, смотря на старичка:
- А, это ты! С чем пожаловал?
Старичок виновато скрючился, засмущался и ответил куда-то в сторону:
- Да нам бы "терлецкой" чуток...
- А это сын, что ль? - он с подозрением посмотрел на мой потрёпанный вид.
- Помилуй, Аркадий! У меня детей отродясь не было.
- А деньги есть? - он хитро прищурился.
- А как же! - старичок искоса посматривал в мою сторону.
- Аркадий! - представился абориген, и протянул мне промасленную липкую руку.
- Мефодий. - Брякнул я, что попало в голову, отклеиваясь от его руки.
- Проходите.
Участок по всему периметру был увешан диким виноградом, "лианы" которого, создавали хитроумное сплетение, укрывая собой всё подряд. Так и казалось, что из-за плотной зелени, сейчас выскочат макаки и начнут галдеть. Здесь же стояли допотопный сруб, сарай, пристройка, что-то ещё. В общем, типичное деревенское жильё. Мы вошли внутрь дома, и в нос сразу шибануло резким запахом химреактивов. Из хриплого радио раздавался унылый голос Шаляпина. Половая доска была вся в разноцветных разводах, отчего казалась произведением авангардистов, в худшую их пору. У стены располагался целый стеллаж с колбами, пробирками, клизмами, пробниками и другими емкостями, название которых мне неизвестно. "Менделеев" - пронеслось у меня в голове, и я плюхнулся на качающуюся табуретку у стола. Старичок тоже быстро юркнул и расположился рядом. Хозяин дома вытер руки об первую попавшуюся тряпку, и извлёк из заначки "живительную влагу" мутно жёлтого цвета. Глаза старичка загорелись, когда пробка покинула горлышко. "Ничему не удивляйся", - шепнул он мне, потирая ручонки.
- А что нынче за цена? - напомнил он хозяину.
- Цена обычная, - донеслось из сеней. - 30 рублей.
Ко мне вернулся дух оптимизма, и я извлёк из бумажника стольник. Хозяин взял бумажку, повертел в руках, посмотрел на свет, произнёс: "Однако!" и вышел. У меня создалось впечатление, что такой купюры он в жизни не видывал, и пошёл навести справки у жены, которая, сгорбившись, полола грядки. Но через минуту он вернулся, потряхивая в руках уже другую ёмкость, с синим оттенком, утверждая при этом, что "эта будет покрепче". Не сомневаясь в правдивости его слов, мы наполнили по первой. Дальнейшая история покажется такой нелепой и смешной, что когда я пришёл в себя, долго смеялся и удивлялся: как оттуда мне удалось выбраться?
- Ну, будем! - сказал Аркадий, мы чокнулись, и жидкость в секунду растворилась в наших "горловинах". От резкого терпкого вкуса с замесом из огородных ягод и каких-то приправ, у меня сразу сожгло горло, прихватив и дёсны, язык превратился в камень, а глаза вылезли из орбит и увидели звёзды. Я хотел что-то произнести, но слова смыло этим напитком в желудок, и я смог только беспомощно замахать руками. Радушный хозяин понял мои колебания и принёс ушат с холодной водой. Я сделал несколько глотков, в ушах сразу зазвенело, тело содрогнулось, внутри что-то забурчало, и по телу потекла приятная теплота.
- Эк, как торкнуло. - Резюмировал Аркадий и потянулся за ёмкостью, которую принёс последней. Немедля, наши стаканы наполнились, и я, закрыв глаза и затаив дыхание, проглотил и его. Так как "первая" создала во рту временный наркоз, железный привкус "того, что покрепче" тоже оставил неизгладимое впечатление: руки и ноги свело, "мотор" чуть не выскочил из груди, а мозг постепенно впадал в депрессию. Горечь во рту достигла такой концентрации, что я был уверен - мы, так спокойно пьём ацетон, который в итоге мог оказаться не "живительной влагой", а надгробной плитой с моим именем, на местном заброшенном кладбище.
Я открыл глаза и понял, что мир стал крутиться вокруг меня. Напротив меня сидел ряд одинаковых старичков, а размноженный хозяин криво передвигался по комнате, оставляя всюду своих клонов. Старичок улыбался вставными челюстями на стол и хлопал в ладоши, наблюдая, как по нему дают гопака зелёные человечки и строят ему козы. Я понял, что состояние моё уравновесилось, но уже неуверенно подошёл к стеллажу у стены, заметив на ней бумажку, замурованную в резную рамку. Это оказалось свидетельство, с множественными печатями и подписями, в том числе и зарубежного вмешательства, о том, что данный господин - Аркадий такой-то, - является уникумом, занесённым в книгу регистраций Гиннеса, за уникальные гастрономические победы. Уже гораздо позже, я наводил справки об этом "гурмане", и оказалось действительно, что этот чудо-человек является уникальным укротителем пищи и жидкости, которая для некоторых была бы фатальна. Информация до меня доходила плохо, и чтобы внести ясность, я направился к хозяину. Шаляпин в это время сменил минор на мажор, что заставило радио заскрипеть ещё сильнее. Аркадий был всецело увлечён работой: напильником, он рьяно "зачищал" раму велосипеда. Крашенная крошка сыпалась в железную миску, куда капал и пот с его сального лица. С дурацкой улыбкой на лице, я задал ему вполне уместный вопрос: - "что это?" - на что получил столь же уместный ответ: - "Десерт!" Затем он отскочил к окну, распахнул его и крикнул: - Нюрка, неси закуску.
Женщина тут же выпрямилась, отдала честь и метнулась в сарай. Там недовольно закудахтали куры. Аркадий поставил миску на стол, зелёные человечки в ужасе разбежались, и разлил по новой. Так как рассудок мой помутнел, а внутри довольно журчало, я решил более не брезговать гостеприимством, понимая, что всё-таки не все ещё изучены закоулки вселенной, вернулся за стол. Дверь распахнулась, и на столе оказались два блюда: красные полоски резины, замоченные в маринаде и каша, по-моему, из опилок, смачно политая сметаной. Аркадий, я и множество старичков "хлопнули", и хозяин предложил отведать "что Бог послал". Последними остатками разума я стал понимать, что нахожусь никак ни меньше, чем на Марсе, и так вот спокойно общаюсь с внеземной цивилизацией, наполняясь новыми знаниями. Аркадий с красным лицом и глазами навыкат, с удовольствием заглатывал резину, словно сосиски, и рассказывал о своих новых достижениях и планах. Мы слушали его, раскрыв рты и выдыхая пары "терлецкой". Информация о заброшенном поезде, который должен был пойти в меню гурману, почему-то отложилась в голове сильнее всего, видимо от грандиозности замысла.
Потом мы много смеялись, особенно, когда он, поедая "десерт", говорил, что его надо лучше заправлять приправами, так как они хорошо гасят пресный вкус. Из чего должны были сделаны приправы, я не уточнял. Вскоре, первая ёмкость закончилась, и старичок перестал размножаться в моих глазах: он просто штабелями валялся под столом и нервно дёргал ножками. Далее мой взгляд упал на тарелку, и я взвизгнул: "Бог ты мой! Кашу-то я съел". - "Спокойно! - произнёс хозяин, глядя в пустоту и держа в руках жидкость неопределённого цвета. - Иду на рекорд!" На душе стало весело, как никогда и я поднялся из-за стола. Не буду рассказывать, как пол уходил из-под ног, падали стены и съезжала крыша. Всё это вы и сами прекрасно знаете. Но чтобы сам дом при этом испытывал девятый вал - такое, я чувствовал впервые! Да и Шаляпин уже не казался такой занудой, а звучал весьма танцевально. Скрипящее же радио, оказалось реликтовым магнитофоном, где скрипел не звук, а заезженная плёнка. Потом сознание моё отключилось и остальное осталось загадкой. Помню лишь, как, выходя из этой обители, с удивлением наблюдал картину, как гуси на глазах превращались в павлинов, и плавно парили по зелёному небу, радуя своей непосредственностью мои раскосые глазки. С улыбкой я обернулся - сзади двери не было, видимо я просочился сквозь стену.
- Просыпайтесь, приехали! - разбудил меня назойливый голос проводника. Я открыл глаза, не понимая, как здесь очутился. Шевелить руками и ногами удавалось с трудом, тело местами болело, голова имела форму ромба, а в желудке распухла мощная тяжесть. Увидев в окно знакомые очертания, я немного успокоился. С ужасом, представляя рецепт "терлецкой", я нащупал в кармане бумажник и какой-то предмет. Это была пробирка, с синим осадком. Собрав остатки потерянных сил, с великим отвращением, я метнул её в окно, провожая её полёт на родину одной мыслью: "Не перепились ещё мужики на Руси!"