Давно прозвенел будильник, но я никак не мог заставить себя подняться. Сон был необычно ярок, хотелось досмотреть, мама будила меня как всегда ласково, говоря: "Вставай сынок, опоздаешь на работу, вставай". Я знал, что она подойдет еще несколько раз, и ответил: "Сейчас, сейчас мамочка". И вдруг резко поднявшись с постели, вспомнил - нет мамы, уже полтора года, как она не будит меня.
Но ведь ясно слышен был голос мамы, ее рука так нежно касалась моего плеча. Это был лишь сон, старался я успокоить себя. Первый раз за все это время я увидел и услышал мамочку, она жива, не может быть иначе, это она дает мне знак.
Надо действовать, Иван Сергеевич сказал позвонить ему через неделю, он-то, со своими связями наверняка узнает, что с мамой.
Но, почему мама будила на работу, разве она не знает, что меня уже два месяца как уволили. Ужас обуял меня, наверное, я схожу с ума, ведь она не может знать, мои письма приходят обратно не распечатанными. Да я и не писал ей, что меня выгнали из треста как сына врага народа...
После завтрака, я взял вчерашнее письмо, где меня извещали о подселении в нашу квартиру семьи передовиков производства. Это ничуть не смутило меня, мысли были заняты только одним, скорее позвонить Ивану Сергеевичу. Набрав номер, я услышал заплаканный голос Нюси, домработницы семьи Ивана Сергеевича и попросил хозяина. К телефону подошла жена Ивана Сергеевича и довольно сухо сообщила мне, что муж в командировке, будет не скоро, и сразу повесила трубку.
Меня изумила ее холодность, несколько минут я просидел в задумчивости. Может позвонить ему на работу, узнать, куда он уехал, и связаться с ним в командировке. Рука потянулась к телефону и остановилась на пол пути - взяли Ивана Сергеевича, конечно взяли.
Какой я идиот, это же ясно как божий день. Заплаканная Нюся, механический, совершенно отстраненный голос жены...
Уж если взяли самого Ивана Сергеевича, дело плохо. Иван Сергеевич, Иван Сергеевич, что он говорил три года назад? Ведь он нам с мамой несколько раз повторял эти слова. Надо вспомнить, обязательно вспомнить, что он советовал тогда. Но что?
Мама еще не соглашалась с ним, они спорили, но о чем?
Север, север. Почему север, глупость какая-то. Вспомнил, он предлагал нам уехать из Москвы на строящиеся объекты за полярным кругом, рассказывал, что многие его знакомые уехали сразу после тридцать четвертого года. Тогда это казалось глупостью, и только сейчас я ясно понял смысл речей Ивана Сергеевича.
Да ведь и некоторые из наших хороших знакомых переехали из Москвы на северную периферию. Специалистов там не хватает, да и людей мало. За последние годы оттуда, по слухам, никого не забрали. Как я об этом не догадался. Ведь мог спасти маму...
Десять лет, десять лет. Может, ее направили работать по специальности? Нет, ерунда, она бы подала весточку. Но где она, как узнать, я бы пробился туда, устроился вольнонаемным.
А если за мной придут? Ведь уже два месяца прошло, по всем срокам должны были прийти. Тогда я никак не помогу маме. Что делать, надо что-то придумать? Север, север, надо срочно завербоваться, но на это уйдет несколько месяцев. Нет, не успею, надо подать бумаги и ждать, но не в Москве - уехать, быстро уехать.
Что было во сне, такой яркий и необычный сон? Мельница, зима, старик чудной с книгой. Вспомнил, Вася приглашал погостить в деревню, зайцев погонять на зимних каникулах. Поэтому, видимо, эта чертовщина с мельницей и приснилась.
Несколько часов я провел на телефоне, пытаясь найти организацию, вербующую на север. Мне повезло, и через час было приказано явиться в отдел кадров ... с документами.
Ранние сумерки еще только угадывались, мела ленивая поземка, и только стремительно проносящиеся вишнево-багряные облака указывали на надвигающуюся темноту. Я ускорил шаг, поднимаясь по переулку к Плющихе, и в этот миг почувствовал чей-то взгляд, заставивший меня остановиться. В арке дома Архитекторов виднелась разрушающаяся церковь Благовещения Пресвятой Богородицы. Совершенно отчетливо я увидел, а скорее ощутил устремленный на меня из полуразрушенного алтаря кроткий и невероятно грустный взгляд лика Богородицы. Несколько минут я не мог отвести взгляда, резкий гудок чуть не наехавшей на меня эмки, заставил продолжить путь.
Как и ожидалось, вербовщик сказал, что оформление займет пару месяцев и, скорее всего меня примут на работу. На следующий день, быстро собравшись, я отбыл к другу в деревню.
Вася учительствовал уже несколько лет и дослужился до директора восьмилетней школы. Жил он с молоденькой женой в небольшой двухкомнатной квартирке при школе.
На следующий по приезде день, мы с Васей вовсю гоняли зайца по холмам и перелескам Ярославщины. Пара чистокровных гончаков и борзая не первых кровей составляли нашу свору. В первый же день мы наколотили десяток беляков, я же умудрился промахнуться по красавице лисице, за что был нещадно раскритикован другом. Я ожидал, что мы вернемся засветло домой, но Вася был неутомим, ночевать пришлось за пару десятков километров от школы в небольшой деревушке. Ночью я рассказал ему свою историю и попросил приютить меня на пару месяцев. Вася с удовольствием согласился, сказав, правда, что надо сходить к местному уполномоченному, с которым он водит дружбу по необходимости.
Вечером следующего дня Вася организовал грандиозное угощение у себя на квартире. Был выпит почти весь мой запас водки, привезенный из Москвы, жене уполномоченного подарены мамины гребни старинной работы. Расстались мы под утро закадычными друзьями с уполномоченным. Весьма пригодилась моя аспирантская справка, показанная как бы, между прочим. Мне было обещано любое содействие в трудоустройстве в Васину школу в качестве учителя географии и немецкого.
... Уже второй месяц я учительствовал. Сошелся с местными охотниками, мне даже подарили неплохого гончака. Зима была в тот год лютая, занятия иногда отменялись неделями.
Днями напролет я бродил по окрестным холмам и полям. Дивная красота местного края не приедалась мне. Каждый день я находил что-то новое и удивительное в заснеженном мире Ярославщины. Холмы были столь велики, что в ясный день, стоя на вершине можно было просматривать округу на десятки верст. Маленькие деревушки с крохотными домишками по мере спуска с холмов то пропадали, то вновь появлялись, что всегда удивляло меня. Когда мой гончак уставал, он находил кратчайшую дорогу к очередной деревушке, где мне был обеспечен отдых и тепло.
Иногда я оставался ночевать в деревнях. Ведя беседы за чаем с местными жителями, я был поражен настоящим русским гостеприимством, Никакие лишения и лихоимства местных властей не могли побороть в этих людях доброту и отзывчивость.
C нетерпением я ждал письма от вербовщика, несколько раз звонил в Москву, но безуспешно. Случайный звонок другу по школе серьезно обеспокоил меня. По слухам, за время моего отсутствия за мной приезжали из органов.
Однажды, в особенно лютый мороз, гоняя зайца, я забрел в одиноко стоящую деревушку, состоящую из большого дома, соединенного общей пристройкой с мельницей. Меня встретил злобным лаем барбос, похожий статью на волкодава. Чуть не опрокидывая будку, он кидался на меня, и только толстая цепь не позволяла ему вцепиться в ноги. На лай вышла миловидная женщина лет тридцати. Внимательно рассмотрев меня, пригласила войти в дом.
Пожалев гончака, я упросил ее пустить собаку в предбанник. Предложив хозяйке разделать на ужин косача, скинул на пол дубленку и сел поближе к русской печке, стараясь согреться. Сколько я дремал, а может быть, спал, прислонившись к печке, не помню, но разбудил меня мелодичный голос, зовущий к столу.
На столе дымился целиком запеченный косач, картошка, квашеная капуста, огурчики, маслята, рыжики в собственном соку и толсто нарезанные ломти ржаного хлеба составляли натюрморт русской кухни. Графин с "вином", как назвали местные жители самогонку, и две стопки дополняли картину ужина.
Ужиная мы разговорились. Ольга, как звали хозяйку, была одинока. Ее муж - мельник, лет пять, как пропал во время очередной компании борьбы с частниками. Полгода назад к хутору прибился неожиданно объявившийся в здешних краях старик - поляк, назвавшийся Казимиром Ивановичем. Ольга призналась, что сама не понимает, как ему удалось уговорить взять его помощником при мельнице.
Старик оказался чернокнижником и колдуном. В здешних краях почти в каждой деревушке были свои колдуньи-целительницы, удивить этим было непросто. Но, предсказания и привороты поляка были не просто действенны, они были страшны своей неотвратимостью. Несмотря на страх, внушаемый угрюмым колдуном, женщины окрестных, а то и дальних деревень почти каждый день приходили к нему. Принимал он не всех, часто бывал в плохом настроении, бранил и прогонял просящих со двора.
Всех потряс случай в ноябре. Большой свадебный кортеж по первому снегу летел по центральной улице большой деревни. Навстречу попался Казимир Иванович, не приглашенный на торжество. Возок жениха с невестой остановился как вкопанный перед колдуном, лошадь не шла, несмотря на удары кнута. Старик недобро посмотрел на молодых и пошел прочь. Только после этого лошадь пустилась вскачь. Во время свадьбы невеста внезапно вышла из-за стола и спряталась в сарае. На красавицу девушку нашла водобоязнь, она рыдала и пряталась. Через два дня она повесилась в чулане.
Незаметно пролетело время, ходики протикали восемь вечера. Уходить совершенно не хотелось. Перехватив мой взгляд на ходики, хозяйка, усмехнувшись, сказала: "Устала ваша собачка, переночуйте у нас".
Разговаривая, я любовался ее зрелой женской красотой. Среднего роста, ладно скроенная, статная, с темно русыми косами, заплетенными короной над головой, Ольга была прекрасна. Взгляд васильковых глаз, ясный и лучистый, казалось, проникал в самую душу. Незаметно для себя я стал рассказывать свою историю, совершенно не боясь, что меня может выдать незнакомый человек. Хозяйка внимательно слушала, не перебивая, только в конце сказала: "Главное узнать, где твоя мама, там, поди, сейчас полстраны, найти трудно будет, а что она жива, я твердо знаю". "Почему?" - спросил я. "Я по твоим глазам вижу, жива твоя мама, конечно, жива", - произнесла она своим певучим грудным голосом.
Глаза мои наполнились слезами, я с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться. "Не надо милый, все обойдется", - и она обняла меня, крепко прижав к себе. Комок в горле пропал, мне было удивительно спокойно и хорошо впервые за эти полтора года. Так мы просидели, обнявшись несколько минут, и я все боялся, что она отстранится, и вся сладость и спокойствие уйдет. "Казимир приедет недели через две, я упрошу его помочь тебе", - продолжала Ольга. "А пока, иди покорми собаку свою", - и она, вышла из комнаты.
Пока я кормил гончака, хозяйка привела с улицы цепного пса, говоря про лютый мороз. Полная луна освещала двор, запруду и мельницу. Вид был - сказочно-таинственный. "Смотри, смотри милый, сейчас к нам придут гости", - как-то странно пошутила Ольга.
Вдруг поземка пропала, и на лунной дорожке около запруды замелькали серые тени. Большая стая волков села полукругом и подняв морды, горестно завыла на луну. Суеверный ужас сковал меня, музыка их пения, тоскливая и непонятная завораживала. "Не бойся, смотри, что дальше будет", - произнесла Оля. Неожиданно, как по команде, волки перестали выть и стали перемещаться сначала по малому, а потом и по все более большому кругу, приближаясь к дому. Внезапно они пропали, а через пару минут появились вновь, прыгая, кувыркаясь и гоняясь, друг за другом.
Перестроившись, серебристые волки стали скользить по запруде вниз к мельнице, съезжая как ребятишки с горки. Это так захватило меня, что я стал смеяться, мне стало весело и хорошо, захотелось пойти и поиграть с ними. Оля, уловив мое настроение, предупредила меня: "Осторожно, они заманивают тебя"
Игры волков продолжалось с полчаса. И так же неожиданно закончилось, как и начались. Потрясенный, я спросил Олю, давно ли волки приходят играть к ней на мельницу? "С неделю как приходят, видимо Казимир прислал проверять меня". Я подумал, что это шутка и только впоследствии понял, что она не шутила.
Не помню, как Оля оказалась в моих объятьях. Помню только сладость полных губ, трепет ее податливого и невесомого тела.
С этого вечера началась наша любовь. Оля полностью заняла мою душу и сердце. Охота, уроки в школе, посиделки с Васей, - все было забыто. Я что-то рассказывал детям, разговаривал с людьми, занимался какими-то делами и все это как бы в полузабытьи.
Через неделю каждодневные походы по десять верст вымотали меня, и я упросил Васю на неделю найти замену в школе.
Нам было так хорошо с Оленькой, что словами это невозможно выразить. Все меня волновало в ней: страстность, нежность и внимательность, обаяние и грациозность движений зрелой женщины. Ее чудесный мелодичный грудной голос.
Я изумлялся ее способности каждую секунду чувствовать и знать о чем я думаю. В нашу вторую ночь она сказала мне: "Не беспокойся желанный, не мучайся, ты второй мужчина в моей жизни. После ареста мужа я никого не подпускала к себе, хотя охотников было предостаточно". И сразу после ее слов я почувствовал, как что-то нехорошее, гадкое ушло из моего сердца.
Пошла третья неделя нашего счастья. Я стал замечать, что Оля иногда грустит, хотя всячески пытается это скрыть. На мой немой вопрос она ответила, что недолго нам осталось любить друг друга. "Скоро ты далеко уедешь, я чувствую это. Да и Казимир завтра приедет". "Разве Казимир написал, что приезжает?" - спросил я. "Не спрашивай, я знаю, что будет с нами", - с грустью ответила Оля.
В ночь перед приездом Казимира мы не спали, я клялся в своей любви, обещал, что мы не расстанемся. Оля лежала в моих объятьях и закрывала мой рот поцелуями. Вдруг тихонько звякнуло во дворе. Оля, мгновенно накинув тулупчик, выбежала на улицу. Не успел я выйти к ней, как она возвратилась с ошейником в руках. "Унесли серые нашего Полкана", - невесело сказала Оля, - "даже вякнуть не успел. Это знак от Казимира, завтра точно приедет".
К полудню возок привез маленького старичка с небольшими пожитками.
Казимир Иванович с первого взгляда напомнил мне старого колдуна из русских сказок, только с пронзительным, неприятным взглядом Распутина. На меня он старался не смотреть, но я чувствовал всем нутром, что он знает все, что было у нас с Олей.
Оля накрыла на стол, я выставил коньяк. Ели мы молча, на все вопросы Казимир Иванович отвечал угрюмо односложно. Коньяк, правда, выпил с удовольствием. После обеда Оля отозвала меня и попросила оставить их с Казимиром на несколько минут одних. Она будет просить помочь мне.
Вернувшись, я застал Казимира довольным разговором, а Олю расстроенной. Оля сказала, что Казимир согласился погадать мне, но поставил условие, что при любом исходе, я уеду. Я стал утешать Олю, говоря, что все это ерунда, мы все равно будем вместе. Но она твердо взяла с меня слово, чтобы, ни случилось сегодня, уехать.
К полуночи Казимир повел меня на мельницу. Под мельницей у него была кладовка, заваленная сушеными травами и разнообразными кореньями. "Сиди тихо и делай все, что я скажу", - приказал Казимир.
Из кучи кореньев он извлек большую, старинную книгу в потрепанном кожаном переплете и долго листал ее, всматриваясь в незнакомую мне письменность. Найдя нужную страницу, он стал водить узловатыми пальцами по строкам, раскачиваясь при этом. Постепенно я как бы впал в полузабытье, то ли от холода, то ли от нереальности происходящего. Я потерял время, и не могу сказать, сколько часов или минут, просидел так.
Отложив книгу, Казимир достал из заплечной сумки несколько сухих корешков и стал перетирать их двумя камнями необычной формы. Налив ключевую воду в небольшую плошку, он сначала насыпал туда искрошенных кореньев, а затем бросил несколько гладких черных камушков.
Упав в плошку, камешки неожиданно зашипели, изменив цвет. "Смотри", - приказал Казимир, со страшной силой сжав мне руку.
Я стал напряженно всматриваться во вскипающую воду, но ничего не видел. Постепенно вода стала как молоко, а потом в ней появилось небо, заснеженное поле и много-много черных точек. Точки приближались, и я увидел темную колонну женщин в платках. Дрожь пробила меня, я старался поближе всмотреться. Худые изможденные лица, ватники.
И вдруг!
Я увидел маму. Нет, это не она, седые волосы пробиваются из-под нелепого черного платка, мама же не была седой. Вот она подняла голову и напряженно всматривается. Куда она смотрит?
Она же увидела меня, это мамочка, моя мамочка! Я закричал: "Мама, мамочка, я здесь, я нашел тебя!". И в этот миг что-то зашумело у меня в голове, и я потерял сознание.
Очнулся я от звука капель, звонко бьющихся о ледяной пол. Оля стояла надо мной и лила воду из ведра на мою голову. Увидев, что я открыл глаза, она бросилась мне на грудь, я ощутил на губах соленые поцелуи: "Милый мой, единственный, как ты испугал меня, никак не могла привести тебя в чувство.
Я рассказал Оле, что видел свою мамочку, она жива, но ей плохо. Я должен сейчас же к ней поехать. И тут же меня пронзила мысль, она жива, но где ее искать?
Казимир встретил меня недобрым взглядом и спросил: "Что тебе еще?" "Где найти маму?" - почти шепотом спросил я. "На север, езжай на север", - и он неопределенно показал рукой.
А через полчаса приехал верхом заледенелый Вася с телеграммой о моем назначении в "Воркута-строй". Странно, но я не испытал никакой радости. Старик же проявил явно несвойственное ему радушие, угощая Васю самогоном.
Оля собирала продукты на дорогу, я сидел рядом с ней, и не мог вымолвить ни слова. Так продолжалось несколько минут. Наконец она произнесла: "Желанный мой, не мучай себя, поезжай, и пусть Господь поможет тебе. Я никогда не забуду тебя".
Я знал, что надо говорить какие-то слова, но на меня как будто напал паралич. Я только судорожно сжимал ее в своих объятьях, и молчал, молчал. А Оленька шептала мне слова любви, нежные и грешные слова.
Через неделю я уже трудился на севере...
Прошло полгода, пока я нашел свою маму. Старик правильно указал направление. Но оказалось, что найти еще полдела. Чтобы перевести ее с общих работ, пришлось браться за самые опасные проекты.
Конечно, я сильно рисковал. Невыполнение по срокам, не говоря о качестве, каралось в лучшем случае лагерем. Мне невероятно везло, я всегда находил нужных специалистов среди заключенных. Получив относительную свободу, приемлемый паек, они старались не за страх, а за совесть. Скоро меня повысили, и я сумел добиться перевода мамы на поселение, а через год на освобождение по болезни. Мама рассказала при встрече, что однажды на мгновение увидела меня в странной обстановке, около мельницы.
В первые месяцы на севере, от Оли несколько раз приходили письма, полные любви и нежности. Потом, она перестала отвечать на мои письма. Вася написал, что после моего отъезда ее преследовал своими чувствами местный начальник милиции. Натолкнувшись на неожиданный отказ, начальник устроил настоящую осаду. Для острастки даже упекли на неделю в каталажку Казимира. Вернувшись, Казимир застал пустой дом. Оля уехала, собравшись за один день.
Как я ни искал Оленьку все эти годы, так и не нашел.
Прошло много лет, мы опять живем с мамой в Благовещенском переулке. Удалось добиться возвращения нашей квартиры.
Каждый день, выходя из подъезда, я обязательно смотрю в проем арки дома Архитекторов, надеясь увидеть взгляд Богородицы