Чваков Димыч. Вышел из печати 49-ый номер альманаха "Unzensiert" (без цензуры)

UnzenSiert N49

приложение к журналу "Эдита"

0x01 graphic

В альманахе напечатаны рассказы: "Опрокинутое поколение", "Идефикс", "Узник Пазевалька, эпидемия", "Холостяк Кукушкинд".

Опрокинутое поколение

В забегаловке на улице Prado было малолюдно. Точнее сказать, кроме ярко-рыжей барменши с ужимками голливудской звезды второго плана (по квотам Американской Киноакадемии - трансвестита трансгендера) в топике с вечно съезжающими бретельками, ни единой живой души. Да ещё одной полуживой, принадлежащей человеку в замызганных телесных лосинах и френче с перламутровыми пуговицами. Господин явно не помнил себя, поскольку выпил не меньше пинты скотча, о чём не замедлила сообщить барменша, едва Мич переступил порог заведения.

- Может быть, вызвать констебля, чтоб отправить этого лесбияна восвояси? - поинтересовалась она равнодушным тоном, методично протирая дырки в стаканах для гольфа.

- Он мне не мешает, дорогуша. - Мич уселся за стойку на глазированную подушечку круглого вертлявого стула без спинки. - Плесни-ка лучше пару дринков бурбона. - Мич подумал немного и добавил: - Это для разгона. - Потом он поразмыслил ещё и разбалансировал весы недоумённого ожидания рыжей фурии очередной фразой: - Да, и гиннеса прицепи третьим вагоном. И сэндвич с тунцом - в багажном отделении...

- Вы уезжаете, сэр?

- С чего ты взяла, стрекоза? Мне необходимо как следует надраться, чтоб в небе появилось золотое руно, как говорят русские.

- Чтобы небо показалось с овчинку, - уточнил внезапно проснувшийся господин в лосинах и снова захрапел.

- У нас здесь нет багажного отделения, сэр. Куда подать сэндвич?

- Какая скучища... Опять непонимание, мать его! Никто и нигде. Никогда. Не по-ни-ма-ет! - Внезапно лицо Мича исказила гримаса тоски и отчаянья. - Захочешь праздника, а тебе овчиной в морду, да и про поезд ещё...

.............

Идефикс

Учился Михаил весело, с огоньком. Считался одним из самых лучших на курсе. Никто не мог его заподозрить ни в каких тайных, а, тем более, явных желаниях "сделать козу" своей стране, вскормившей его молоком матери, слабоалкогольными напитками крымских виноградников и более калорийными напитками столичных ликёроводочных заводов.

А меж тем, какая-то червоточинка разъедала студента изнутри, мешала слушать лекции и пользоваться благосклонностью прелестниц, коими полнились и богатели злачные заведения города. Неожиданно для себя Мойша проникся идеями иудаизма и возжелал больше всего на свете стать н а с т о я щ и м евреем. А что для этого необходимо? Правильно, необходим острый скальпель и какой-нибудь нелегальный хирург, согласившийся бы проделать известную манипуляцию с Мишиными принадлежностями.

Через знакомых, знакомыми со знакомыми дяди своей мамы Миша вышел на одного хирургического пенсионера, который "баловался" подпольными абортами и ритуальным членовредительством. Сей дедушка отечественной медицины оперировал бы в одной престижной клинике до самой глубокой старости, да однажды прокололся сильно. Рассказал анекдот про упомянутый мной орден не в той компании, да, ещё и с "картинками".

Вызвали профессора на партбюро и единогласно из партии-гегемона исключили. А уже вслед за тем и на пенсию тихонечко спровадили с мизерным вспомоществованием. Знай, мол, холоп, на кого хайло разевать. Но профессор тужить и не думал; переключил свой талант на лишение министерства обороны потенциального "пушечного мяса" посредством абортации подпольной. Теперь и на масло доходов хватать ему стало, а не только на хлеб с водой. Кругом выгода.

.............

Узник Пазевалька, эпидемия

Сначала ему показалось, что резкий горячий свет ударил прямо в глаза - будто кто-то невидимый батареей жарких театральных софитов пытался вскипятить воспалённый мозг. И следом проявились два силуэта в белом: не то халаты на чьих-то плечах, не то ангелы. Неужели умер?

- Чёрт, Вальтер! Этот - кажется, живой. Он нас видит! Что будем делать?

- У тебя какой приказ, парень? Закопать труп подальше от госпиталя. Подальше и поглубже.

- Но он ещё дышит...

- Тебе разве велели рассуждать?

- А как же... живого-то закапывать?

- Тогда добей его!

- Я не могу, не могу, ты-ы-ы... знаешь!

- Наградил же Всевышний помощничком, шайзе! - ругнулся старший унтер-офицер в халате санитара с завязками на спине и принялся прикручивать штык к винтовке "маузер" - новейшему изобретению Людвига Формгримлера.

Первый удар был нанесён неудачно - штык пошёл по касательной - чуть задев ребро, соскользнул в землю. Зато второй... Боль ослепила новой вспышкой, словно бы молния. Успел подумать: "Жутко нелепая метафора" ... Потом всё исчезло.

Тени почти забытых детских страхов прячутся в набухших влагой кустах. Здесь не слышна канонада - Померания далеко от Западного фронта. Вечер, сумрак, серость. И только замёрзшие руки Эдмунда Фостера отливают мертвенной белизной. Он нервно разминает непослушными пальцами дрянную австрийскую сигарету "Regie", глядя в сумеречное окно военного госпиталя. А за ним...

Во дворе обер-фельдфебель Штилике строил недавно прибывших бойцов в одну неровную шеренгу. Этих парней подозревали в намерении дезертировать. Но фельдфебель умел выбивать дурь из голов солдат, надумавших отсидеться в тылу, прикидываясь контуженными, отравленными, потерявшими адекватное восприятие мира.

И то сказать - кайзеру ни к чему кормить огромную армию трусов, предпочитающих бежать с поля брани в первом же бою и оказаться потом в психушке, вместо того чтобы лицом к лицу встретить противника на передовой. Для того и служит система специальных госпиталей рейха, дабы заставить бойца понять: нет ничего ужасней, чем жить в условиях, близких к строгому тюремному режиму. Лучше уж погибнуть от пули, штыка или газовой атаки неприятеля, чем терпеть бесконечные унижения со стороны мордоворотов-санитаров и боль от лечебных процедур, похожих скорее на средневековые пытки, чем на прогрессивное достижение клинической психиатрии.

Больше недели активной терапии с милитаристским уклоном почти никто не выдерживал: трусы, паникёры и отъявленные парии просились на фронт, целуя сапоги обер-фельдфебелю Штилике. А те, которые оставались... с них и спрос невеликий. Эти и в самом деле оказывались психами.

Современная немецкая медицина исходила из того, что глухота, слепота, паралич - вовсе не следствия нервной болезни, а моральная слабость. Если пациент возбужден и излишне эмоционален, то ему диагностировали истерию; подавлен и инертен - неврастению. Психически больных в империи запирали в сумасшедшие дома, мало похожие на больницы. Лечить в них и не пытались. На психиатров смотрели словно на тюремщиков.

Особенностями военного времени было то, что тыловые госпитали стали делиться на две категории: для раненых, получивших физическое увечье, и для тех, кто, потеряв боевой дух, поддался панике, покинул позиции, ссылаясь на контузию, отравление газами, а с осени 18-го ещё и на эпидемию испанского гриппа. К числу последних заведений как раз и относился военный госпиталь в Пазевальке.

Эдмунд Фостер служил здесь психиатром не больше года, но повидал такое, что не каждому практикующему врачу удаётся встретить за всю его карьеру. Сначала было жутковато смотреть на людей, заглянувших в лицо смерти и потерявших человеческий облик. Фостер даже испытывал к ним жалость, а не презрение, как рекомендовал главный врач госпиталя лично и кайзер Вильгельм посредством секретных циркуляров. Вскоре сострадание притупилось, исчезло; подобные метаморфозы частенько происходят в предписываемых государственной машиной условиях узаконенной жестокости.

.............

Холостяк Кукушкинд

В гости к Кукушкинду пришли три пары: Неждановы, художник-ню-авангардист и его модель Лёля; Каштановы, поэт и его Муза Венедиктовна; Сметановы, композитор с первой скрипкой из одного модного оркестра. А также - некая приблудившаяся барышня репродуктивного возраста, но с повадками гимназистки. Звали барышню Миленой и была она, кажется, балериной. Не примой, в общем, но и не из массовки. Два-три сольных выхода за вечер в одном спектакле - не слишком уж и плохо с учётом чересчур зрелого возраста молодой особы.

Милена сразу же глянулась Леополю Семёновичу. Настолько, что он немедленно побежал в ванную - попробовать замаскировать негустой прядью - некогда огненно-рыжих, а теперь невнятно-пегих волос - роскошную плешь. Здесь он заодно безадресно бзданул в свою сторону каким-то женским парфюмом, оставшимся в старой косметичке бежавшей жены. На фемин постбальзаковского возраста, вновь явленный вид Кукушкинда подействовал бы сногсшибательно, но Милена всё ещё оставалась в обойме привлекательных уклюевских невест. Подействует ли на неё новый имидж хозяина квартиры - вопрос! В процессе куртуазных манипуляций Леонид Семёнович пытался отрешиться от нехороших мыслей и всё пытался вспомнить фразу из недавно читанного романа Велевина, подходящую к месту.

"Им бы в спирту отмыться, им бы огуречным рассолом связки смазать, им бы бороду на пробор расчесать, а кок - как у Пресли - бриолином напомадить, тогда они ещё очень и очень даже смогут за других постоять - а за себя полежать". Вспомнить удалось почти дословно, но сомнения в правильности цитаты по-прежнему одолевали.

Однако они были развеяны почти мгновенно: Милена заметила старания Кукушкинда и чутко на них отреагировала - попыталась всколыхнуть томною грудью. Получилось не очень убедительно по причине неразвитости части тела, которая мешает балерине балансировать на пуантах. Но Леополь Семёнович обратил внимание на действия гостьи и пришёл в прекрасное расположение духа.

Уселись за стол, ломящийся и едва не ломающийся от снеди, представляющейся Кукушкинду изысканной и вполне способной характеризовать его в качестве человека неординарного, творческого, бедового.

Крабовый салат из минтая, приготовленный в ресторане "Уклюевский метрополис" по спецзаказу, соседствовал с маринованными кабачками в жестяных банках. Слегка заветренная сквозняками дальних странствий привокзального буфета буженина перемежалась финским сервелатом уклюевского мясокомбината. Маслины, лимон, нарезанный кружочками и свёрнутый улиткой, заливной карась, пойманный в Уклюевом озере и изображающий радужную форель - всё это великолепие Кукушкинду удалось присыпать молоденькой зеленью с рынка, придав застолью черты домашнего уюта.

И выпивка у Леополя Семёновича была под стать - разбавленный водой с лимонной эссенцией спирт, который повезло выменять по случаю на партитуру Листа, Кукушкинд разлил в бутылки с выдавленной по периметру надписью "Absolut". Спирт, заправленный чаем и настоянный на корице и мускатном орехе, взял на себя миссию изобразить знаменитый бренди "Hennessy". Вот только игристое вино ни за кого себя не выдавало, а оказалось чистой воды полусладким "Советским шампанским", купленным на последние деньги в гипермаркете "Маленький Мук".

- Чем нынче заняты, какие шедевры сочиняете? - поинтересовался Кукушкинд, обращаясь к Сметанову, чтоб поддержать беседу между второй и третей. Перерыв сей обычно бывает длительным в отличие от микроскопического зазора "между первой и второй".

- Вокальную ораторию пишу-с, - ответствовал композитор, непроизвольно переходя на словоерс из вежливости или иных побуждений, Кукушкинду непонятных. - "Машина времени во времени машин"-с. Так-то вот, судари мои-с.

- Скажи, а когда сливы поспевают, брат? - спросил Нежданов Леополя изрядно спустя, еле оторвав голову от салата с ряжеными крабами.

- Круглый год, брат.

- Нет, я серьёзно

- И я серьёзно - круглый год они поспевают... но в разных странах в разное время. Век "вольво" не видать!

- Спасибо тебе, утешил. Милый ты мой! Спасибо отвесное до земли-матушки! - Нежданов полез целоваться.

- За сливы "спасибо"? - Кукушкинд нервно оттолкнул в сторону навалившегося на него художника, подобный неумелому футболисту, пытающемуся избавиться от владения мячом.

- Нет, за эрудицию. Порадо... - На полуслове Нежданова сморило, и он тихонько засопел на плече чуть ранее осоловевшей Лёли.

- Знаешь, а ты неправильно пьёшь, Петюня! - увещевал Каштанов Сметанова.

- А что тут мудрёного-с - маханул "писюнчик" да закусил по-шустрому. Не запил, а именно закусил - невелика наука-с!

- Ошибаешься, брат. Махнуть - не штука. Да и закусить нужно. Всё верно! Только вот не совсем. Правильно пьют эдаким манером: выдохнул, влупил порцию одним махом... и дождись, пока напиток по пищеводу, как по эшафоту на дно желудка, словно кровь Вселенной, прольётся. Молча жди. Не закусывай - ни-ни! Исключительно "мануфактурой" можно занюхать или корочкой ржаной. Не более! А вот когда на желудок упало, обожди секунд пяток для приличия и лишь потом заешь основательно. Сразу почувствуешь, что есть - закуска в удовольствие.

- Вот же, как выходит-с, тут тоже своя наука, оказывается. Приеду домой - братьям расскажу, а то они, дебилы, и не знают.

- Вестимо - не знают. Они у тебя, наверное, и школу не закончили? - Каштанов сам не заметил, как начал провоцировать оппонента на принятие крайних мер.

- Среднее образование-с у обоих... - обиделся Сметанов за "дебильных" родственников, хотя, собственно, сам их так окрестил.

- Не то! Я ж тебе за школу жизни толкую, а ты меня образованием унизить желаешь.

- Ничего я не желаю...

- Это правильно. Слушай и на ус мотай. А нет усов - в смартфоне зарубку поставь.

.............

Комментарии: 1, последний от 24/06/2023. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 24/06/2023, изменен: 24/06/2023. 15k. Статистика. Статья: Публицистика Что говорят, что пишут? Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2
Аннотация: Приложение к литературно-художественному журналу "Эдита" за третью декаду июня 2023 года

Чваков Димыч : другие произведения.

Вышел из печати 49-ый номер альманаха "Unzensiert" (без цензуры)