Дело было летом далёкого уже 1974-го. В тот год я закончил девятый класс и в числе таких же, как сам, пацанов из общеобразовательных школ речной части города оказался направленным на прохождение военизированных сборов в посёлок Саратовка, что располагался на левом берегу Печоры - напротив городской набережной. А если быть точнее, чуть ниже по течению, чем паромная переправа, но выше железнодорожного моста через реку. Подобного рода сборы в те времена были обязательным атрибутом, логически завершающим двухгодичный курс начальной военной подготовки, считавшимся одним из важных предметов школьной программы.
Итак, начало июня. Время самых интенсивных "белых ночей" - моя любимая пора на Севере. Погода стояла отменная - когда комаров и слепней ещё практически нет, при этом тепло, и потому можно запросто гулять в рубашке с короткими рукавами или лёгкой футболке, не опасаясь быть искусанным коварным гнусом. Но сборы, ах, эти военизированные сборы, когда тебе предписано ходить в специально сшитой форме цвета хаки застёгнутым под горло! И ничего тут не попишешь - пять дней жизни вне дома по правилам и почти армейскому распорядку ждали впереди безальтернативно.
Нами, мальчишками четырнадцати - шестнадцати лет, воспринималось всё как некое приключение, сулящее нечто новое, доселе неизведанное. Зато родители вибрировали аурами настолько волнительно, будто провожали отпрысков по меньшей мере на два года; и не на сборы, а в действующую армию.
Рано утром в первый понедельник после завершения учебного года всю нашу школьную команду собрали на высоком берегу близ памятника полярному исследователю Русанову и попытались построить. Получилось данное действо не сразу, поскольку летняя расслабуха уже довлела над выпускниками 9-го класса. Впрочем, заминка оказалась недолгой, и вскоре с прочувствованной речью выступил военком города, объяснивший школярам сложную международную обстановку и необходимость всегда быть начеку.
Руководили построением и впоследствии самими сборами два офицера из военного комиссариата - капитан со старшим лейтенантом, и двое учителей НВП (начальная военная подготовка, если кто не помнит аббревиатуры) из разных школ города. Дело затевалось нешуточное. Не зря же наши мамы тренировались жить целую неделю в ожидании сыновей, которым, возможно, вскоре предстояло послужить Родине по-настоящему.
Кое-кто из провожающих родительниц рыдал в сторонке. Ещё бы - первый раз в жизни их чада оказывались без бдительного родственного присмотра, а говорят - им даже дадут настоящее оружие в руки. А это само по себе очень серьёзно, не считая разного рода опасностей, могущих таиться в таинственных "трущобах Саратовки". Но сыновья, в отличие от "предков" настроены были куда более оптимистично - шутили, нарочито громко смеялись и даже покуривали тайком, отвалившись в сторонку из общего строя.
*
После напутственного слова жутко косноязычного деятеля из отдела народного образования команду бывших девятиклассников перестроили в три колонны и повели в сторону дебаркадера, где уже клокотал двигателями пришвартованный к массивным, будто ленинградские сфинксы, кнехтам заранее ангажированный теплоход М-42, в народе - "Москвич". После чего была осуществлена заброска, как принято говорить у военных, к месту дислокации. Перефразируя прапорщика Казаков из культового фильма "ДМБ" - чтобы проследовать в часть, нужно сесть на теплоход и проследовать. Что мы, собственно, и сделали.
Поселили нас в средней школе посёлка Саратовка. Из классов вынесли парты, вместо них установили раскладушки, тумбочки, и пацаны зажили здесь почти в казарменном режиме. Даже некое подобие формы, как помнится, нам выдали. О ней я, собственно, упоминал несколько раньше.
Жили всю неделю, повинуясь расписанию.
Расписание было такое: с утра подъём в шесть часов, зарядка, завтрак в школьной столовой. Затем - теоретические и практические занятия по умению обращаться с оружием (разборка-сборка), средствами индивидуальной защиты, шанцевым инструментом, армейскими приборами; дальше - обед и снова занятия.
На второй день вышли, что называется, на пленэр - копать и обустраивать окопы. Сначала рыли их индивидуально в полный профиль, потом соединяли окопы ходами. На третий день с утра до обеда занимались разборкой-сборкой автоматов, одеванием ОЗК (общевойсковой защитный комплект) и пробежкой с полной выкладкой метров на триста-четыреста.
На третьи сутки пребывания после обеда сбегали кросс на три километра. Без выкладки. По-спортивному. Четвёртый день по устоявшейся с языческих времён славянской традиции должен был ознаменоваться омовением - предстояло посещение местной бани и небольшой отдых перед апофеозом всех событий. Действительно, на пятницу наши отцы-командиры анонсировали стрельбы на настоящем армейском полигоне. В субботу же планировался отъезд домой.
*
Всё, вроде бы, шло по плану организаторов. Всё, де не совсем. Не могли умные армейские головы предусмотреть, что в Саратовке, кроме залётных печорцев, проживают свои парни "на выданье", которым если не подраться в течение дня, то лучше б он и не начинался. В первый же вечер школу осадила левобережная братва со штакетником в соскучившихся без мордобоя руках. Этот не совсем адекватный народ во всех своих несчастьях привык винить кого угодно, лишь бы не себя; потому - требовал притянуть к ответу за незадавшуюся молодую жизнь "фраеров и понторезов - горожан", вызывая нас выходить на честный бой.
Усугубляла ситуацию распространённая "сарафанным радио" тревожная информация, дескать, местные девчонки уже прибегали на свидание к заезжим молодцам и даже тайно целовались в укромных уголках.
И когда только успели познакомиться? Вопрос закономерный и логичный, но "джигитам" из Саратовки задать его себе почему-то не приходило в голову. Они жаждали отмщения за то, что представительницы противоположного пола игнорировали заигрывания местного контингента, предпочтя ему гипотетические ухаживания городских "телихэнтов".
Итак, нас всех разом, а это три неполных взвода по армейским понятиям, школьников вызывали сразиться пять-шесть десятков хорошо вооружённых аборигенов во главе с тремя уголовниками далеко не школьного возраста. Ребятишки, видимо, отсидели по малолетке, недавно откинулись и теперь пытались восполнить вынужденное бездействие "у хозяина" активными поисками приключений на воле. У старшего из "сидельцев" под рубахой просматривались контуры обреза, который он придерживал, будто младенца, аляповато татуированной рукой.
Да уж, про честный бой поселковые загнули, конечно. У нас против их штакетин, заточек и ствола - незаряженный автомат у дневального, консервный нож и пара зубочисток. Вот уже и камни в окна полетели. Ещё одно-два удачных попадания - и посыплются стёкла. Не терпится ребятам дрекольем помахать безнаказанно. Но небеса - как привыкли глаголить на свирепом и диком Западе, The Heaven - не оставили нас своим участием...
...поскольку дверь учительской распахнулась и оттуда на всё усиливающийся шум выполз синюшный от довольно неумеренного употребления кильки в томате один из военкоматовских - старший лейтенант, "их благородие". Остальные наши руководители ночевали в гостинице, а этого оставили присматривать за "малышнёй" - как бы чего не учудили ночью. Старлей был страшно возмущён тем неуставным обстоятельством, что кто-то посмел помешать ему украсить патетику вечера рыбной мелочью на закусь с достоинством советского офицера.
Заплетаясь в собственной портупее, небрежно волочащейся по полу, он без опаски разобрал баррикаду на входе в здание школы и высунулся верхней частью фуражки на улицу. Потом быстро засунулся, поскольку на месте красивого зелёного поля тульи красовался глиняный ляп со следами кошачьего кала. Офицер озверел окончательно. Он схватил у дневального "калаша" с пустой обоймой и вылетел во двор, наподобие героического Аники-воина.
Оттуда до нас донесся его нетрезвый бред:
- Ща, как пальну по вашей банде! Тра-та-та-та-та!
Местные догадались, что полуформенный (до пояса сверху) военный, хотя головой ослаблен, но незначительно - стрелять по людям не станет. Через минуту неудавшийся герой влетел в школу со следами соприкосновения сапог сорок третьего (самого ходового) размера на филейной части своих кальсон безусловно замечательного цвета хаки.
Но всё же именно этот военкоматовский сумел успокоить опьяневшую от лёгких успехов толпу. Он быстро вернулся в учительскую, откуда появился вновь уже серьёзно вооружённым, после чего принялся шмалять в окно из ракетницы, не жалея боеприпасов. Поверх голов. Мы всем составом вылетели на улицу, размахивая вениками, швабрами и граблями, найденными в подсобке. Шанцевый инструмент нам привезли только утром, а то бы и его пустили в ход.
Старлей, перезаряжая ракетницу, без устали кричал:
- Бей микадо и в хвост, и в гриву! Вы мне ещё за Цусиму ответите!
И в этих его словах чувствовался неподдельный личный мотив. Позднее, когда мы его спросили, мол, отчего вы, товарищ старший лейтенант, японцев поминали, тот ответил, дескать, разглядел на груди у одного из уголовников портрет императора Хирохито, а императоров представитель военкомата крайне не одобряет. Однако мне представляется, что речь шла не о Хирохито, а о неудачно наколотом изображении Ленина под сердцем - рука кольщика, по-видимому, дрогнула, когда он работал над глазами Ильича. Почему я полагаю, будто грудь главаря украшал именно Ленин? Объясню. По уголовным понятиям - охранник никогда не станет стрелять в ту часть тела, на которой изображён пролетарский вождь, вот и старались братки такими наколками обезопасить себя на случай побега.
*
Однако вернёмся на поле боя.
Распоясавшейся толпе сделалось не до шуток. Местные не стали дожидаться, когда им прилетит осветительный заряд, и немедленно ретировались, побросав штакетины по дороге. Бывший сиделец с обрезом бежал впереди остальных, так и не решившись оказать вооружённое сопротивление пьяному, но кадровому военному. А нам ещё пришлось полночи тушить сараюху, вздумавшую гореть от прямого попадания красной ракеты, символизирующей сигнал "в атаку!" на языке военных. Нам тушить, а поднятому по тревоге капитану - писать объяснительные представителям органов внутренних дел и пожарной охраны относительно происшествия, коих вызвало бдительное местное население. Оргвыводов удалось избежать, поскольку наше руководство запаслось спиртным заранее и в достаточном количестве. Под утро все "силовики" разъехались вполне себе удовлетворёнными.
С того судьбоносного момента местные парни обходили наш ограниченный численностью, но не боевым духом, контингент стороной. И даже безнаказанно позволяли "кадрить" местных красавиц. Ночные прогулки с поселковыми барышнями немедленно вошли в моду. Для этого оказывалось достаточно вылезть в форточку кем-то забитых школьных окон и вернуться до команды "подъём". Кураторам в учительской было, как правило, не до нас. После описанных ночных событий они стали дежурить по двое, а то и по трое, оттого боезапасы "Столичной" в маленьком магазинчике неподалёку от школы начали иссякать быстрее, чем в обычное время.
Ходили в самоволку по одному и вразнобой, поэтому единомоментно было не заметно, что ночью половина народа отсутствует в "казарме" - каждый в свой временной интервал. Но весь масштаб ухаживаний за местными барышнями стал очевиден только в момент отплытия в Печору теплохода "Москвич", уносящего нас домой. Провожать теплоход выбежало ВСЁ женское население посёлка в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет. Вот такие бравые у нас учились ребята.
*
Но до этого субботнего отплытия накануне утром ещё намечались стрельбы из автоматического оружия на полигоне, располагавшемся на дне заброшенного песчаного карьера. Событие сие тоже запомнилось на всю жизнь. Я был назначен одним из двоих наблюдателей, которым полагалось, лёжа в окопчике немного поодаль относительно линии огня, отслеживать в бинокль результаты стрельбы, докладывать по рации о состоянии мишеней и в случае необходимости менять их по команде офицера. Отстрелявшись самыми первыми, мы заняли свою позицию и приступили к своим обязанностям.
Ещё и половина бойцов не выходила на огневую позицию, когда откуда-то сбоку затарахтел трелёвочный трактор. Смотрим в бинокль, а трактор-то совсем пустой. Сам едет. Настойчиво и неумолимо. Того и гляди, на окоп наблюдателей наползёт своими широкими гусеницами и фамилию не спросит.
Собрались мы с напарником отползать по-шустрому, но тут увидели - не пуста вовсе кабина трактора. Там на полу мужичок лежит в куфаечке. Бледный такой, и руками на педали давит, чисто умная обезьяна. Прямо возле нашего рубежа устал он, измаялся, видно, от своей неудобной позы, остановил агрегат и выкатился из него "сухим листом". Не бледный уже, скорее, а зеленоватый слегка. И серьёзный, как Роденовский мыслитель, только лежачий. Замер, отдышался и попластался в нашу сторону.
Дополз мужик к нам с Витькой. В окоп плюхнулся, рацию выхватил и, ну, давай крестить наших военкоматовских почти по-Жванецкому из рассказа "Подрывник".
- Вашу мать!.. У нас там!.. Работа требует!.. А вы палите!.. Мать!.. Ветки падают!.. Свистит всё!.. Козлы дурные!.. План горит!.. Жить хотим!.. Всех ваших родственников!.. Прораба дурака!.. Мать его!.. Министра обороны!.. Мать их!.. Предупреждать!.. Накрывается премия!.. Семью кормить!.. Вашу!.. Ма-а-а-ть! Люди за трактором!.. Лежат!.. Вашу дивизию!.. А тут план!.. Наряд закрывать!.. Ума нет!.. Леспромхоз, етить!.. Древесину стране!.. Мать его!.. Совести нет!.. Работа стоит!.. Палите в людей!.. Мать перемать! - стенографическим кодом заявлял он свои претензии к нашим отцам-командирам.
Выяснилось следующее: работников Кожвинского леспромхоза отправили на участок, что как раз за полигоном выстроился великолепным Шишкинским пейзажем. Почему деревья необходимо было валить именно в тот день и в том именно месте, где проходили стрельбы, бог весть, но такое разгильдяйство могло привести к самой настоящей трагедии.
К счастью, всё закончилось благополучно. Да, собственно, я полагаю, и не могло быть по-другому - очень уж высок песчаный бруствер, отсыпанный по краю карьера. Рабочие слышали свист срикошетивших от мишеней пуль, улетающих вертикально в небо. А уже потом фантазия дорисовала ужасы про осыпающиеся ветки. Реальной опасности практически не просматривалось. Однако, как говорится, раз в год и палка стреляет.
Командовавший нашими сборами военкоматовский капитан оперативно, словно в бою, организовал эвакуацию всех залёгших за тракторами людей и поместили их позади нашей огневой позиции. К работе бригада лесозаготовителей смогла приступить только после обеда. Наши кураторы-офицеры не вняли доводам относительно горящего плана и мужественно довели стрельбы до положенного финала.
А вот понёс ли кто-то из ответственных лиц, профукавших согласование между ведомствами относительно пятничного мероприятия, заслуженное наказание, о том история умалчивает. Хотя, если порыться в архивах... Но это не входит в мою компетенцию.