Шум вертолётов уже затих, и воздушное пространство над аэропортом тревожили лишь комары да глупые обленившиеся чайки. Им было не с крыла заниматься своими прямыми обязанностями - ловить рыбу в реке; прожорливые птицы предпочитали более простые решения - например, совершать пиратские рейды по мусорным контейнерам, разгоняя голубей, бездомных собак и кошек. Урбанизация не обошла стороной и пернатых.
В тот день я сдал смену коллеге и садился в автобус, чтобы проехать по делам. Обычно хожу домой пешком, но сегодня туда не спешил. Залезаю в салон и чувствую, кто-то меня, этак, нежно в плечо толкает. Оборачиваюсь. Позади стоит мужчина средних лет в синих форменных брюках а'ля "последний день аэрофлота" и в линялой гражданской рубахе с накладными карманами. Лицо его сияет дружественной улыбкой, а рука тянется для пожатия. Приглядываюсь - незнаком мне сей румяный крендель. Тем не менее, понимаю парень явно на кого-то походит. Но кого же? Сообразил чуть погодя. Да и любой, кто фильм "Особенности национальной охоты" видел, сразу бы обратил внимание на потрясающее сходство с героем Рогожкина. Помните, в фильме был некий бизнесмен Серёжа, которого в сарае зажало надувной лодкой со стаканом водки в руке? Так мой попутчик оказался уж очень похож. А более никакого движения памяти по идентификации анонима я не ощутил.
Парень буквально заорал с радостным придыханием:
- Эх, мать моя - женщина! Это ты!? Невероятная удача. Сколько ж мы не виделись!..
Я ответил весьма сдержанно:
- Извините, не припомню...
Моего визави аж подбросило до потолка от переполнявшего душу эмоционального недоумения, отчего вдруг настолько несправедливо игнорируются его братские чувства:
- Да что ты говоришь! Забыл, как у меня на коленях сидел, когда мы с твоим батей 1-го Мая собирались?
Начал судорожно рыться в памяти, но такого эпизода, чтоб я в юношеском возрасте сидел на коленях у пьющего с моим отцом детсадовца - парень выглядел явно моложе меня! - припомнить не сумел.
Чтобы раз и навсегда прекратить необоснованные и даже глупые притязания, мне пришлось сделать заявление:
- Не знаю я вас, уважаемый. И на коленях ваших сидеть не мог по причине вашего достаточно юного возраста. К примеру сказать, сколько вам лет?
Прилипчивый, словно банный лист, собеседник, ни минуты не раздумывая, провозгласил торжествующе:
- Да скоро уже сороковник отмечу!
При этом он всем своим уверенным видом показывал - теперь-то уж мне точно придётся признать в незнакомце старинного друга семьи.
Я вынужден был разочаровать парня, сообщив о своём возрасте. Но того не смутили разрушительные для его первомайской версии подробности, он не унимался:
- Брось дурить, Саня! Тебе ж, наверное, ещё и тридцати пяти нет! Не помнишь, что ли, Серёгу Суворова - первого флайт-инженера Усинска?!
Тут уж я решил съязвить:
- Интересно, какие могут быть в Усинске флайт-инженеры? В лучшем случае - бортмеханики...
Моё замечание Суворов не слишком уместно парировал:
- Так ведь я диплом инженера в прошлом году получил. Выходит - самый, что ни на есть, флайт-инженер.
Мне сделалось лень его переубеждать - объяснять, что на вертолётах никогда не бывало должности бортинженера. Я просто снова вернул течение беседы в первоначальное русло и ещё раз подчеркнул свой возраст, а он явно указывал на то, что, скорее Серёга Суворов мог сидеть на моих коленях в тот незабываемый праздничный день 1-го Мая, если бы был мне знаком.
Серёга заблажил на весь автобус, призывая в свидетели пассажиров, следующих домой после напряжённого трудового дня:
- Это меня-то он не знает? Это он-то, тот, который у меня на коленях сидел?! Да меня вся республика знает! Я же первый флайт-инженер Усинска! Я Серёга Суворов!
"И с какого перепугу дался ему флайт-инженер? Название, что ли, красивое?" - подумалось мне, и я приготовился выходить на следующей остановке. Когда же покинул автобус, из салона продолжали доноситься вопли незадачливого однофамильца великого русского полководца, требующего отрегулировать вопиющую на его взгляд несправедливость.
Но на этом всё не закончилось. На следующий день я подходил к зданию аэровокзала довольно рано. Ещё семи не было. На крыльце томился Серёга с разбитым носом и глазом, заплывшим от какого-то физического воздействия не то твёрдым предметом, не то просто пролетающим без оформленного надлежащим образом флайт-плана, кулаком. Увидев меня, он оживился и хотел уже вступить в беседу, но я его опередил:
- Ну, вот, а вчера говорил, что не знаешь меня. Ты, Саня, мозгокрут, оказывается!
- Конечно, знаю, - сказал я, - вчера ведь ты на весь автобус представлялся. Но вот зовут меня вовсе не Саня, а Дима...
- Опять ты разыгрываешь? - огорчился Суворов.
- Нет, не разыгрываю. Вот пропуск глянь, если не веришь.
Глаза рубахи-парня Серёги, вернее, - один пока ещё целый глаз, внимательно изучили пропуск. Думал он недолго. А вот то, что потом высказал, было совсем неожиданно:
- А зачем ты по чужому пропуску на работу ходишь?
- Да мой это документ, мой! - закричал я, удивляясь затейливости его ума. - Вот и борода на месте... и должность.
- Нафига ж ты имя сменил? - вновь поинтересовался Суворов. - Ты ж не ФСБ-шник?!
Последние слова прозвучали с явной надеждой на лучший исход. Я махнул рукой и направился в здание вокзала, вспоминая популярную в своё время фразу из "Бриллиантовой руки", фразу о дурике Володьке, который сбрил усы.
Тогда Суворов с мольбой в голосе произнёс:
- Ну, раз уж ты меня признал, одолжи сотню-другую... А то я тут в командировке поиздержался. Не помню, где ночевал... Там и кошелёк оставил, и все вещи... И хватит тебе, Саня, дурковать. Ну, напрягись, вспомни, как ты ещё к нам с батей подходил. Мы тогда за праздничным столом ...
- На 1-е Мая, часом? - спросил я.
- Конечно! Вспомнил?!
- Нет, не вспомнил. И не получится вспомнить, поскольку не могло такого быть. Это всего только плод твоего больного воображения. А полтешок возьми на похмелку и иди свои вещи искать... флайт-инженер северных равнин...
Суворов не обиделся, деньги с охотой взял и ненадолго исчез из моего поля зрения.
Рабочий день пролетал незаметно, поскольку пришлось заниматься текущим ремонтом и прочими мелкими хлопотами на объекте. Пора и на обед. На выходе из здания опять маячила фигура Серёги. Только теперь он настойчиво стучал в окно стартового медпункта, вероятно, в дверь его уже не пускали, и кричал:
- Девчонки, я вам тут букет принёс, открывайте!
Покоритель пятого океана и сердец медицинских работников от авиации не обманывал. Действительно, в руке Суворова был красивый букет из полевых цветов, их он, скорее всего, надрал где-то поблизости. Кроме того, подмышкой Серёги еле умещалась огромная коробка конфет, невесть откуда взявшаяся, если вспомнить о крайне стеснённых финансовых обстоятельствах, в которые угодил флайт-инженер всея Усинска. Подбитый глаз на челе героя воздушного океана уже приобретал фиолетовый оттенок.
Я прошмыгнул мимо и пошёл на обед. Примерно через час, когда возвращался с перерыва, вновь обнаружил интенсивно колышущегося на ветру Суворова - возле входа в аэровокзал. Он напоминал мне расхристанный сноп зерновых культур небогатого на урожаи Нечерноземья. Конфеты и букет отсутствовали. Видно, Серёге всё же удалось обменять свой набор на тот лечебный медицинский продукт, к которому он так рвался ранее. Девчонки, в основном предпенсионного возраста, сдались на милость заезжего воздушного героя. Об этом свидетельствовал и эйфорический вид Суворова, и его расстёгнутая на груди рубаха, и блаженно зажмуренный целый глаз.
- А, это ты, Саня... Дай на пиво! - обратился он ко мне.
- Сегодня тебе не повезло, - ответил я.
- Почему вдруг? - удивлению не было предела.
- Потому, что больше не дам.
- Так, ведь, я же... эт... того... верну... Ты ж помнишь, как пацаном у меня на коленях...
Но я уже поднимался на второй этаж.
Тем же вечером мы шли с сыном из гостей мимо магазина "Белые ночи", возле него всегда гнездятся бабульки, торгующие нехитрым урожаем со своих дачных участков. В этот вечер всё было как обычно. За исключением одной красочной детали, авиационного порядка.
Уточняю...
В одном ряду с торговками сидел Серёга Суворов на деревянном ящике. Рядом с ним лежали пучки укропа, петрушки и две вялых, напоминающих, червяков-переростков морковины. Вид его слегка изменился. На рубашке исчезли пуговицы, подбитый глаз сделался совершенно синим, чего не скажешь о втором. Вероятно, ему, глазу, стало неудобно отличаться от своего боевого собрата, и он тоже начал набираться цветового колорита, повстречав на своём пути твёрдую преграду.
Я не выдержал и засмеялся. Сын спросил удивлённо:
- Пап, а ты его знаешь? Кто это?
- Сейчас он сам всё расскажет, - предположил я не без оснований. Так и случилось. Суворов встрепенулся и с открытой улыбкой, но почти закрытыми глазами, заорал, наверное, тихо разговаривать флайт-инженер просто не умел:
- Санька, опять ты! Только погляди, какой у тебя сын вымахал! Я же его помню вот таким махоньким! Он ещё у меня на коленях...