Чваков Димыч. Литературно-театральный мир с киношным вместе

ЛИТЕРАТУРНО-ТЕАТРАЛЬНЫЙ МИР С КИНОШНЫМ ВМЕСТЕ

Литературный мир

Мир видеть в створе двоеточий -

казалось, скромная мечта...

Но столько лет меня морочит,

залив причастием уста,

её задел невыполнимый -

дела и мысли в клочья рвёт

какой-то гуру... гуру мнимый.

Собравши правил скучный свод,

он завалил меня рутиной,

убил стремленье к небесам.

Смахну лохмотья паутины

и мир вокруг раздвину сам!

Мне супервайзер здесь не нужен,

мне нудный ментор ни к чему,

я сам со всей вселенной дружен,

а пастырь - только лишь хомут.

Умоюсь ласточкою в луже

и мир вокруг раздвину сам!

Внутри, а также и снаружи

меня - сплошные чудеса!

У буфета

попытка рассмотреть героя Алексея Козлова из стихотворения "Вокзальные стихи"

во весь упор

У буфетной хитиновой стойки

стихоплётчик слова заплетал:

декламировал внятно и бойко

облекая метафор металл

в аллюзивно-узорные формы,

как канон-предикат повелит.

Водка катится смазкой на тормоз,

и взлетают фантомы обид

над столами и дымом табачным,

будто идолы кровной вражды...

В этом месте - до мрачности злачном -

незаметны искусства следы.

Да и сам-то поэт эпатажен -

как какой-нибудь хрен во хмелю,

как кураж, перетянутый сажей,

как мираж под названьем "салют" -

накренился до риз положенья,

разглядел на полу бутерброд:

маслом вниз это было движенье...

и не факт, что раззявленный рот

оказался зашит; от ругательств

дребезжит ресторанная стынь...

"Я - поэт, но - поэт-обыватель:

обываю здесь ваши мечты,

дорогие мои согражда'не,

непутёвые духи земли..."

А вокзал, запрягающий сани,

на перроне составом юлит -

ускользает, коварное семя,

между пальцев и - сквозь ритмострой...

Спит поэт наш, оплёванный гений,

неудобный как геморрой!

Графоману в себе

Мои слова похожи на изюм:

помяты, но местами очень сладки;

я изобрёл намедни букву ЗЮ,

когда ходил с напарником на ~~блядки~~ грядки.

И там за патлы овощи таскал,

выдёргивая оные на воздух...

Клубилась эпатажная тоска

негаданно не маленького роста.

Скрипели о подковы бодыли

поваленных кустарников со злости.

Ты мне, баклан, минутку удели,

пока я обглодаю твои кости...

...пока слова похожи на изюм,

а не на ядра от чугунной пушки.

Не в меру ты, мне кажется, угрюм,

хотя обосновался близ кормушки.

Ты эпатажен слишком... и дурак,

в вербальности совсем не знаешь толка.

В душе твоей царит казённый мрак,

а вместо сердца - на груди наколка,

пустопорожний гадок говорок -

твои слова я не хотел бы слышать.

В них вряд ли есть хотя б какой-то прок...

И то и дело застревают лыжи

классических мыслительных идей.

Да ты бездарен, братец, безнадёжно!

Ты мнишь, что ты стилистик-чародей,

но обмануть тебя совсем несложно

каким-нибудь дежурным шаркунам

и дьявольски неумным доброхотам,

хлебнувшим лишку хлебного вина

во время добровольного исхода

из мира адекватных чуваков

в страну неадекватных ~~наркоманов~~ графоманов.

В бедламе запылённых ч е р д а к о в

есть место эйфории и дурману!

Не сниматься в Голливуде...

Орландо Блум сыграет нам героя,

изящной шпагой лучше, чем умом -

раз отказался я от этой роли -

на иноходце вздорном и хромом.

А Ричард Гир здесь сбацает злодея -

я и злодея не хочу играть, -

вниманьем зала вряд ли завладеет,

до середины фильма, ёпти мать!

А там уже и вовсе хрен да редька,

любовь-морковь, навязчивый финал.

Я в Голливуде не снимаюсь редко...

Я мелким шрифтом в титрах начинал.

Зато теперь в ролях всегда заглавных...

...но не снимаюсь... плачет Голливуд.

Здесь жизнь была ещё совсем недавно,

а нынче вместо фильмов полный флуд.

Мне шпилить в этом не позволит совесть,

и я не стану - к чёрту гонорар!

Печальную Шекспир придумал повесть,

и я б придумал, мне б бессмертный дар,

да недосуг гулять на мелкотемье

или же Оскар сдуру получить.

Я остаюсь, ребята, вместе с теми,

кому судьба коварная ключи

вручить от мира всё-таки не хочет -

но в этом, право, нету их вины.

Судьба нам самолюбие щекочет,

а если бьёт, то в самый низ спины.

Три стороны серебряной монеты

По аверсу тихонько, по шажку,

по бархату мятежного алькова...

...на тысячи десятков грязных шкур

мой скальп вселенной нервно отбракован.

Монеты за опо'ек не дадут,

не отслюнявят грязную купюру...

Но если я с галактикой в ладу,

мне наплевать на вашу креатуру!

Мне по колено море вашей лжи

и до нуля магические числа.

Не барин я, а кряжистый мужик,

в моей войне гораздо больше смысла,

чем в вашем торге и борьбе за власть,

чем в тихом безмятежном прозябанье

святого венценосного осла

или в ягнят классическом молчанье.

По реверсу иду за шагом шаг,

а стрелка часовая - мимо цели:

Амур с утра собрался на большак,

да тетиву на ужин мыши съели.

И остаётся - только на ребре

катить к Олимпу старую чеканку

и слушать каждый день Сизифов бред

про нежную, как талер, маркитантку.

Игра со зрителем исполнена азартом

Укрытие цыганки - Нотр Дам -

горит подчас почище керосина.

Вдруг ропот прокатился по рядам:

"Ах, козья морда, что ж ты нас покинул,

красавчик вековечный Голливуд,

убивший враз любовь и благородство!"

Я лягу тихо мордою в траву

и обезличу судопроизводство!

Я отопру секретные замки

и расшифрую руны тайных знаков;

пылают в небе ангелов полки

как будто казино в ночном Монако.

Развеется красавчик Голливуд

туманом голубым перед рассветом,

он сказкой Калифорнии надут

под маринадом модным ныне - ретро.

И отлетит продюсера душа

одной из ставок прямо на рулетку.

И проиграет душу, как ни жаль,

наивный зритель, угодивший в клетку.

она уже скоро представит, rev. 2

по мотивам стихотворения Милы Славской Она вот-вот представится

она была бякой

единой и неделимою -

не зли, ох, не зли меня, леди Талия! -

отчаянно безразмерной и

нескромно интимною,

самкой собаки,

ну, и так, разумеется, далее...

скована скобками -

медицинским зажимом,

быстро скучала за мужем,

к тому же

сосредоточенно

в грязи лечебные

куталась...

путалась

со случайными лекарями -

с ревматическими бляшками-блошками,

психоделическими якорями -

логическими матрёшками

для юных поэтов,

прободеньем и заворотом

кишок, при этом

флюорограмму не сделав, дав волю словам.

теперь вот и нате вам!

я ей говорю, вдохновляясь на подвиг:

"не сохни, подруга,

себя, изводя между делом!",

снимаю подпругу

и натираю

увядшие пальцев крабы,

где - мелом,

где - карточным крапом,

где - кальция гидрохлоридом

(это коррида),

где - балалайкою-басом,

где - онегоозеро -

сплавно - туристско -

фетролапшово -

шаурмо - дождливым

отпуском:

и тем, что "лехаим!"

и тем, что застряло в преддверии;

вместе с зажравшимся отпрыском

хорошо отдыхаем

в ожидании новой серии.

но это исчадье пипетки ведёрной

подводит глаза вазелином

и кричит, как дурная с рожденья,

что, мол, дефицит

у неё святого

корейского муна,

который в коммуну -

хорошо, не в кибуц -

её призывает публично.

она уже скоро представит

ему свои все наличные!

биометрически аутентичные.

в достатке тем

в окрестностях бистро

сам этот вздор

шепчу я в темноте

фонтаны строк

под грифом "третий сорт",

что чей-то поводок

упал как раз на дно.

горит восток

в раскрытое окно;

а мун-то вот каков,

а мун-то был таков...

хотя, возможно, корь!

Театральная критика

Унылая пьеса, корявый балет

оставили горький в душе моей след.

Сидел в бельэтаже, от скуки... скучал,

солисток балета я не замечал:

худые, как тени, прозрачней, чем дым,

а между лопаток от крыльев следы...

Я лучше из зала подамся на свет -

в фойе, в кулуар, в театральный буфет!

В буфете не кофе, а горький экстракт -

надёжно испорчен короткий антракт:

коньяк разбодяжен, конфеты седы,

на бутербродах цветенья следы.

На сцене второй начинается акт,

а я снова в зале... ну, полный дурак-т.

Уж лучше бы шёл себе с миром отсель,

и дома скорее забрался в постель.

Так нет же, зеваю на сцену гляжу,

и грозный такой - просто жуткая жуть!

И тут мне сосед намекает: "Гляди,

а в третьем ряду, вроде, автор сидит!"

И я поднимаюсь и мухой в проход -

не ждёт меня автор, ну, точно не ждёт.

Либретто писал кто-то странный и злой

со свёрнутой набок раздутой скулой...

Он был красномордым, как солнечный диск

в созвездии золотом вытканных искр...

А я возвышался над ним, как гора,

но он отчего-то был вовсе не рад...

Спектакль завершился, скандал поутих,

и я написал свой критический стих.

Мораль его, в общем, довольно проста -

бери на балконе в театре места,

коль пишешь либретто унылым стилом,

не то в хлеборезку пришлют... Поделом!

Из сусеков души

ария плагиатора из оперы "д'А & да"

Не красть стихов - дурное дело,

стихи - предмет прекрасный краж.

Потом раскрасишь мавра белым,

потом войдёшь в духовный раж,

и...и... так ударишь по сусекам

своей не изданной души!..

...как говорится, яйки, млеко,

отдай, издатель, не греши!

Не то явлюсь, как тень папашки

из датской глубины веков -

не будет вам, чертям, поблажки,

зато достанет матюков!

К вопросу о шинели...

"Nous sommes tous sortis du Manteau de Gogol"

EugХne-Melchior vicomte de VogЭИ

Шинель примерил беллетрист по пьяни,

- Какая дрянь! - решительно изрёк. -

Сочувствовать убогим сразу тянет,

да только есть ли в том какой-то прок?

Да рукава ужо коротковаты,

и воротник не греет ни черта...

Верните шубу поскорее, гады!

Кашне верните, нет на вас креста!

Вернули всё и даже где-то слишком,

но не талант - как не было, так нет.

Прикинул беллетрист пустым умишком,

румяный, словно яблоко ранет,

и раскрутил в Сети свою рекламу -

мол, вот вам судьбоносный мой шедевр:

из всех романов этот лучший самый

о жизни куртизанок, сук и стерв!

Но - чёрт возьми! - триумф не состоялся,

а Гоголь даже н о с о м не повёл.

- Шинель на вырост?

- Лучше стильный галстук

и блогера гламурный ореол.

Пашня

Нарисуем утро на часах -

стрелки на семи минут шестого;

ранние приходят чудеса,

с графскою улыбкой Льва Толстого.

В поле тихо стелется туман,

старый конь здесь борозды не портит.

Горе, как известно, от ума.

Ум на пашне - вишенка на торте.

Паром дышит влажная земля

в шраме чернозёмного отвала.

Прячу я свой утомлённый взгляд -

страсть во мне давно отбушевала.

Отцвели стрекозы-мотыльки,

но душа всё так же ввысь стремится

и взлетает - буре вопреки -

в небо термоядерною птицей.

Лиха беда начало

Вообрази - Офелия спилась

и отравила Клавдия грибами.

Лиха беда - украденная власть

не лордами... духовными рабами.

Начало есть, положено уже,

а далее - кровавые рассветы!

Цареубийство почитал за жесть,

а вот сейчас - в затяжку сигареты

влезает сразу замысел и смысл,

задумка и лихое исполненье...

Принц Гамлет, прежде скромным аутист,

в пылу борьбы легко контачит с тенью;

ему убить - что скушать пирожок,

на месть заряжен принц без компромиссов...

Над Данией летит седой снежок,

и Фортинбрас за ним спешит без визы.

В розмарине...

В Эльсиноре пахнет хлороформом,

в Эльсиноре душат короля.

В Эльсиноре отравленье - норма.

Жажду крови любят утолять

здесь не в битве истовой с врагами;

в моде - взмах кинжала или яд.

Месть потом расходится кругами,

умножая жертвенный обряд!

Мрачное царит средневековье

в глубине прадедовских веков...

Эльсинор - насилия гнездовье

в розмарине траурных венков.

Строка поэта плохо плодоносит

А вдохновение венчает -

поэта рифм фигурный ряд.

Его ничто не омрачает...

Но доброхоты говорят,

мол, стоп, коллеги, нету места

для альтруизма и тэ дэ;

чужой шедевр - совсем не средство,

чтоб вдохновеньем завладеть.

Хотя она и плодоносит -

акына дивная строка,

но на суде опять гундосит

пиита мудрый адвокат...

"Ах, - говорит, - такое дело:

бесспорен злостный плагиат...

Я всех отправлю - блин горелый! -

за воровство в кромешный ад!"

И сохнет древо вдохновенья,

проходит время стороной,

и нет поэтов, только тени...

И адвокат всему виной!

Драматург&я

Театр, актёры и полпуда грима

на каждый героический спектакль,

и командора шаг неумолимый,

и Дон Гуан - растоптанный пентакль:

всё это - закулисье Мельпомены,

где жизнь мешая с красотой игры,

ты жаждешь с режиссёром непременно

топор сражений творческих отрыть

и возродить высокое начало

не для себя в искусстве, а в себе...

Но Мельпомене снова мало, мало, мало;

и идеала высится Тибет,

взлетая будто парус в поднебесье -

туда же, где паря'т колосники,

где осветитель Дульсинеей грезит,

презревши высоту и сквозняки.

Поэт, обратная связь

Поэт погиб, а честь ушла в туман,

невольно эпатируя лакейством -

туда, где ненаписанный роман,

испытывая гения злодейством,

клубился дымом позабытых встреч

и откликался радостным клаксоном,

когда дела змеёй сползали с плеч,

не находя удобного резона,

чтоб оставаться как-то на плаву

или вздымать волну девятым валом...

Поэта до сих пор во сне зову,

как раньше спорадически бывало.

Но не придёт - сэсэн, погиб, увы,

невольно подыграв аристократам,

и криком умирающей совы

сразил меня, как я его когда-то!

что ни поэт...

что ни поэт, то трижды сволочь:

займёт червонец - и в кабак,

не держит данное им слово...

и вешать кошек и собак

привык коллегам виртуально,

ну, а в реале - морды бить...

такой могучий и брутальный

нетрезвый баловень судьбы!

его капризы нестерпимы,

и райдер - будто у звезды,

но достиженья слишком мнимы,

а в голове сушняк пустынь;

зато в желудке буря мглою,

излишеств тучные стада...

что ни поэт - от вас не скрою -

талант... без срама и стыда!

Няня "Дюсалей"

Заскучала няня что-то,

прикорнула у окна...

Довела её зевота

до таинственного сна.

В нём кричит: "Скорее кружку

мне неси, себе налей!"

Александр Сергеич Пушкин -

лев из цирка "Дюсалей"!

Лев Сергеич! что за диво -

сам себе поэт не брат!

Кюхля бродит говорливый,

сливки выплеснув в обрат...

"Белка" там сознанье точит,

от орехов скорлупу

принося дремучей ночью.

Голова затеял путч

и зовёт к себе Руслана:

"Слушай, братец, помоги!

Пляшут в[о] поле путаны,

с костяной привстав ноги.

Мне они-то Цой мешают,

возбуждая виртуал...

Ты бы их в сети "расшарил",

чтобы всяк о Ёжках знал

и прогнал из дома "Хаус",

где рождается любоff..."

.......................

заиграл внезапно Штраус,

няня, сигмой выгнув бровь,

улетела восвояси,

унеслась под облака...

Я "Руслана" в третьем классе

изучал - к строке строка...

Мне чего-то не сиделось,

также мёды не пилось...

Няню звал я то и дело,

ковыряя в попе гвоздь...

Вот бы мне Царевну Лебедь,

да на остров бы Буян...

Как сказал знакомый ребе:

"Это вам не Рипербан!

Здесь буянить неуместно,

благолепие вокруг..."

Царь из олуха - небесный,

из овала - мятый круг.

Кот, на паперти учёный,

не выходит со двора.

Сказки Пушкина - как бонус,

как осенняя пора...

Едем Болдиным на бричке,

заметая дымный след

гениальнейшей привычки -

пить "Кликошку" на обед!

Пар стоит над полем голым,

кони дремлют на ходу...

Эх, давно ходил я в школу -

в незапамятном году...

Сюжетец 18+

Бывают разные сюжеты,

и нежным тоже место есть.

Мужские "женские секреты"

так далеки от слова "честь".

Но кто-то будет несогласен,

прославив царство голубых.

Партнёр активный громогласен,

о женских прелестях забыв,

напоминает истеричку

своим движением в мечту...

...или пустую электричку,

или барана на мосту,

или базарную торговку,

или обиженную блядь,

или немытую морковку,

или соседа Бени мать.

чур, реализм!

здесь моросит какой-то грустный дождь,

здесь воду пьют, с вином её мешая...

грустит в полях неприбранная рожь,

мешая всем обильным урожаем...

смешав в палитре несколько цветов

гуляет ветер по душистым плавням,

где некогда бродил Андре Бретон

и путал бред с сюрреализмом плавно...

Встреча с сестрой

(из дневников поэта-краснобая)

"Изводишь единого слова ради

Тысячи тонн словесной руды..."

В.В. Маяковский

Тебя весною повстречал,

Кажись, на майских.

Я на луну тогда торчал

В трусах и майке.

Кругом горели фонари,

Блестели воды.

А ты вскричала: "Ах, Париж!"

И - йодом в морду.

Я побежал - как скипидар

В штаны налили,

Перегоняя поезда,

Автомобили.

Через заборы и ботву

Перелетая

И прошлогоднюю листву

Сбивая в стаю,

И поминая невпопад

Прогноз погоды,

В него вплетая жёсткий мат

Как факт природы.

А что кричу-то, ты прикинь,

Так звонко-звонко?

Ну ладно б, перекись, бензин...

Или зелёнка...

А то ведь йодом в рожу мне -

Как из гидранта...

Могла бы быть чуть-чуть скромней...

Сестра таланта!

Вселенная Лукоморья

Во Вселенной неразбериха,

у красивой - винтажит блоги!

Подкрадусь я к ней сапой тихой -

заменю у системы логи,

азЪ воздаша системным дискам.

Заплетаются небылицы,

облака опустились низко -

ниже только в болотах птицы.

Атмосферу сжимает резко,

буйный остров зову Буяном -

завещал будто Пушкин, дескать...

Царь Гвидон, молодой да пьяный,

бродит с белочкой мимо рощи,

интуристы толкутся рядом...

Кот Учёный - от стресса тощий,

раньше брал всё работу на дом,

а теперь - только цепь да бабы,

что висят на ветвях без дела,

заряжает шмель карты крапом.

Скука смертно осточертела:

ни гостей пристающих нету,

ни каких-то иных событий...

По Вселенной гуляют ветры -

из магнитных, да по орбите...

Черномор угодил в охрану,

рулит он богатырским ЧОПом.

Бродят лешие-ветераны -

на заблудших сигают скопом.

Лукоморье. Пристыжен ветер.

Отлетают анонсов клочья.

Нет Вселенной второй на свете,

если первую обесточить!

Живёт...

Поэт погиб, но не скончался -

живёт в простуженных сердцах...

Кровопотеря в ритме сальсы

из ран разверстых мудреца

снимает быстро раздраженье,

давленье гасит в голове...

Святится Броуна движенье -

любовь до гроба да совет;

да светлый путь вдвоём в нирвану

или туда ж - по одному.

Поэт свои лелеет раны,

как раб лелеет свой хомут.

Редактор на военном положении

Безграмотных гоняю по углям -

по задницам стреляю из "воздушки",

словам - любовь, капусту - королям!

Но вместо муз заговорили пушки.

И целый век болтают меж собой:

то бронебойным вдарят, то картечью

прошёл по миру несистемный сбой,

в честь убиенных зажигая свечи.

Сижу опять в не ношенном белье,

а танк чадит гнилыми дизелями...

Не спит в раю классический балет,

бьёт в барабаны сильными долями!

Мои дела пока ещё идут,

покамест не расходятся со словом.

В бокалах повсеместно киснет брют

и пузырит, как Манька на Жеглова.

Безграмотных гоняю по углам -

по задницам стреляю из "воздушки".

Слова... слова... ветхозаветный хлам,

и скучный слог процентщицы-старушки!

Маргинальный демарш

"He who marches out of step hears another drum"*

One Flew Over the Cuckoo's Nest

Kenneth Elton "Ken" Kesey

В душе твоей опять заря угасла,

а бедный Йорик снова умирал,

и Анна поливала рельсы маслом,

и бумерангом скверная мораль,

вернувшись, добивала Дон Кихотов

не в бровь, а в темя буйной головы...

На чудаков открытая охота

подогревалась дурью трын-травы!

Плескался океан поганой лужей,

бесчувственный в каноэ спал ковбой.

Ты никому в стране своей не нужен -

кукушка пролетела над тобой.

Её гнездо намедни растревожив,

сломав устои, ты взорвал народ,

как только маргинал последний может,

которому прикрыли кислород.

Бунтуют недобитые кварталы,

антихриста пославшие в звезду,

но вложены в идею капиталы -

кукушка с чувством лупит по гнезду!

* - (перевод с английского) Тот, кто идет не в ногу, слышит другой барабан.

Примеряя костюмы героев

Был Пушкиным таков,

каким бы впредь не стал,

каким бы не сумел восстать огнём из пепла.

В долине дураков

по лезвию моста

ползла моя мечта, покуда не окрепла.

Был маршалом пера,

и генералом муз,

ходил в атаку сам, когда кипела драка.

Исподнее марал

с сорочки до рейтуз,

ударившийся в грязь отчаянный рубака.

Был нежности лишён,

убит самим собой,

отправленный в расход в краю избитых истин.

Всё рвался на рожон

как будто бы ковбой,

лишённый не коня, понятия корысти,

отважный Дон Кихот -

сам чёрт ему не брат,

а брат ему и друг наивный Санчо Панса;

отправились в поход

по острию пера

на мельницы водой стального декаданса!

Был Байроном в глуши

и Гоголем в саду,

где вишня красит стяг густым кровавым цветом.

Синеют миражи,

приличия блюдут.

Потомки нам простят наш mobile perpetuum!

Ночь темна

Ночь темна,

тихо ветер в афишах вздыхает...

да поёт в унисон саламандра в камине души.

Времена

не фонтан, и година лихая;

только ты не спеши бессистемно и глупо грешить.

Распусти

по земле воскресения

слухи,

разнеси белый снег декабря по таёжным скитам.

И прости -

здесь монахи клинически глухи

и не знают, за что иудеи распяли Христа.

Свет в конце.

Спит туннель, заколочен крест-накрест,

и покуда сдают задарма пантеоны внаём,

пациент

из монахов - суфлёром в спектакле

запевает осанну с проспавшим пожарным вдвоём.

Унесло

мой посыл за кудыкину гору,

на вершине которой свистит одомашненный рак.

Поросло

не быльём, а кряхтением старой рессоры...

Жаль, сегодня четверг и античный языческий мрак.

Четыре дамы

монолог каталы

Я даму пик пытал, как даму треф:

"Скажи, подруга, взять хочу я банк,

поможет мне сейчас банальный блеф?"

"Пожалуй, нет, поскольку бумеранг

немедля прилетит из-за угла...

А тут ещё вчерашние долги...

Уж коли карта не тебе легла,

то лучше из политики беги!"

Я побежал... неведомо куда,

неслись за мной и горы, и поля,

журчала вслед ворчливая вода,

и барышни ложились в штабеля.

Одна, как видно, дама из ч е р в е й,

на этом вот неведомом пути -

вторая с ромбом в дивной голове,

красивее на свете не найти.

Она-то и сказала мне: "Иди,

лови удачу там, где лисий хвост*:

коль оборотень выбился в вожди,

ты с ним наладь скорей широкий мост.

Найди лисицы слабые места,

припри к стене, представив компромат".

В своём монастыре забыв устав,

пошёл в чужой, где слаще аромат...

Совет послушав, выставил вождя

посмешищем на самый яркий свет...

Кто ж знал, что вдруг его предупредят,

оставив для меня бубновый след.

Не ту я выбрал женщину и масть -

выходит, потерял от страсти нюх.

Не для меня, как видно, спела власть...

Я, как фитиль, протёрся и потух.

И вот теперь лежу, как будто лох,

глотая порох будущего дня...

Мело-мело, по всей земле мело,

и занесло забвением меня!

* автор намекает на лисицу-оборотня Кицунэ или Хули-цзин из японской и китайской мифологии.

Путь в страну вдохновения

Конец неясен, хоть и предсказуем.

Слова пусты, как в голове сквозняк.

За критиков сейчас проголосую

и вырублю на камне ложный знак

о том, что я уйду туда, где песни,

где сказки мне рассказывал камыш,

и где гуляет мой лохматый крестник

пустыни волк - поджар, отчаян, рыж...

Здесь места нет ни зависти, ни лени,

и каждый беллетрист готов в огонь,

а всяк поэт - непревзойдённый гений,

его ты, критик клизменный, не тронь!

Поэзия, Её Величество

У нас с Ея Величеством

отменный эксклюзив.

Я знал её в девичестве,

и в этой вот связи

теперь питаюсь рифмою

и дрессирую строй

над одами и мифами

со скромною сестрой.

Оркестрант

Мне ускоряться нынче не пристало -

я сам без ускорений слишком быстр.

В моих словах нет твёрдости металла,

но есть органный басовый регистр.

Во мне течёт минор тугой струёю,

мажоры провоцируют мой пыл

Я говорю - как будто ветер воет.

Я говорю, я чувствую... забыл.

Натягиваю шапку невидимку,

мну палочку волшебную в руке.

На фото я стою с тубой в обнимку

в двубортном расклешённом сюртуке.

Меня не видно в камерном оркестре,

мой постамент, конечно - задний план.

Когда мне говорят: "А, ну, все вместе!",

то отвечаю прямо: "Я не пьян,

чтоб с вами выводить набор мелодий...

я просто недопонятый солист,

не угодивший славе, суке-моде,

презревший все каноны нигилист".

Чертили чёрными чернилами...

На углу Бассейной веселились черти:

дёргали шарманку, пили горький ром

и с клавиатуры, на раскладке qwerty,

вырубали фразы острым топором.

Юзали правилом по людским сусекам,

плющили подковы от чужих копыт,

раздавали карты, шпилилися в секу

и искали блошек в шкурах тех, кто спит.

Старенький чертила ворошил уголья

под котлом чугунным бани номер два,

а в кафе соседнем заказали столик,

а потом - в мотеле "на часок" кровать.

Чёрные чернила, пепельная пудра,

повстречались двое, чтоб устроить секс,

радостные черти встретили их утром,

а ещё чертёнок поколенья next.

Встретили, обняли, отвели к старшо'му,

сразу напугали - чтоб наверняка;

после угостили недопитком рому,

мол, за неимением, типа, коньяка.

А потом бессмертье за больные души,

также за молчание... плюс в у.е. ништяк

предложили ловко в словоблудье кружев -

мол, душа не тело: в сущности, пустяк.

На углу Бассейной веселились черти:

грешников ловили в сети шантажа

Вы им, дорогие, ни черта не верьте,

кто бы, как бы, чем бы вам ни угрожал!

Банальное чтиво

Тарантино попал в карантин:

заболел и не может снимать.

Он лежит, словно бы ламантин...

Этот сплин, разъетти его мать!

Тарантино грустит целый день,

Ума Турман к другому ушла,

и Джордж Клуни скользит по воде*

с гондольерским размахом весла.

Харви Кейтель на пенсии пьёт,

говорит, мол, чуток обожди.

Что-то лжёт несравненный Тим Рот,

за базаром совсем не следит.

Брюс не вылез, не навестил

режиссёра, забывши о том,

что детей, вроде, с ним же крестил.

Отношенья подёрнулись льдом.

Джон Траволта взлетел**, в небесах

попытался удачу сыскать -

в эшелонах и тучах глиссад,

растерявши харизму и стать.

Тарантино попал в оборот:

не снимается Квентину всласть.

Отказал безотказный Тим Рот,

и в обойму опять не попасть.

Просыпается. Что за прикол -

это бред, это чистый бред... Питт

вместе с Мэдсеном лезет под стол,

где Бушеми наколотый спит.

Закрутилось крутое кино,

забульбенился кинопроцесс.

Тарантино поёт мимо нот

и пугает фальцетом невест.

* - имеется в виду недавняя женитьба вечного голливудского жиголо в Венеции;

** - Джон Траволта имеет увлечение - пилотирование самолёта, которое занимает огромную часть его жизни;

не Кафкой!

по мотивам стихотворения "Ломка"

ломает? не Кафкой!

люби Мураками,

а Ницше не трогай -

под ним Заротустра...

какая-то травка...

воняет носками...

уйди, ради бога!

люстрируем устриц...

existence-Камю

паладином безродным

крадёт мои мысли

с утра и до ночи...

да это хомут,

если будет угодно...

прибавка-мантисса

сознанье курочит!

мантисса - прививка -

по эболе плачет,

струит наливным, подозрительным штаммом;

а бурка - не сивка,

мачете - не мачо,

с утра бредит сутрой какая-то Кама...

прострация века

изящных иллюзий

меня не пугает, причём повсеместно...

командует лекарь

манёвром диффузий,

и где-то в лесу сук под белкою треснул!

Свихнуться на классике

"Двое в комнате: я и Гамлет..."

Любовь Бурель

Подобрался к нам как-то Клавдий,

морда красная, нос в капусте...

Сорос ласковый не в накладе -

грант шинкует со щами густо.

Друг Гораций свиней разводит

и лохов, ну куда без них-то!

Бузина растёт в огороде,

ну а в Киеве - вуйко бритый.

Тараканище с комбижиром

полирует хитином якорь.

Нет, сегодня не убежим мы,

мой товарищ - продажный Яго.

Да и как тут уйти, родимый,

если вороны вьются тучей?

Нет, сначала здесь поедим мы

по-корейски... Муму не мучай!

Публикуют газеты сводки,

отметая отходов груды.

Я и Гамлет, из бреда соткан!

Это, братцы, такое чудо!

Пятая глава

Зарницами пылая непутёвыми

меж ангелом и бесом на пари,

блазнит в прицеле станция почтовая,

где рукопись "Онегина" горит.

Ломается видение морозное,

почти зима и дел невпроворот;

скрипит снежком дорога лесовозная,

в тепле "кизляркой" греется народ.

И дела нет прохожему-проезжему,

что гений здесь оставил черновик

нет, не вернуть творенье по-хорошему -

как говорится, "шанец не велик".

Одна надежда зиждется на Лёвушку,

которого Господь поцеловал

в красивую кудрявую головушку,

хранящую заветные слова.

И рукопись, которая утрачена,

из ноосферы шлёт вербальный след

хранить нетленку Богом ей назначено,

шедевры, что сгорели на земле.

Грустное кино

Есть многое на свете, друг Гораций...

...и пить на свете тоже много есть;

есть маза - слегонца в кино сниматься.

Вообще, не роль, а чисто, типа, жесть!

Там принц припёрся на хромой кобыле

к мамаше с дядей в милый особняк,

а те чего-то круто замутили,

вписавши слуг в классический блудняк.

Один лишь Юрик раньше кони двинул,

он принцу был, как папенька родной,

а с виду - шут, фигляр, дурак, скотина,

достойный роли чисто проходной...

Была там тень родителя по крови,

ему брательник в ухо вылил яд.

А принцу казнь мокрушник приготовил,

услав его с кентами за моря.

Но принц сумел сыграть под пятый номер*

развёл лохов по полной на фу-фу.

Да жаль, в конце он сам от яда помер,

отведав по бакланке лиха фунт.

* Играть по пятому номеру/ играть под пятый номер - симулировать психическое заболевание.

Придаточное

И вновь неладно что-то в королевстве...

Офелию, упавшую с моста,

на дно утащит рьяно племя рачье...

Из трупа Гамлет свой клинок достал,

Полонию отсчитывая сдачу.

Точил слезой унылый Эльсинор

феодализма мрачные основы.

Скрипела дыба, заметая сор

развратного движения к алькову.

А бедный принц слегка ушёл умом

в какие-то далёкие затеи.

Его слова кислее, чем лимон

по отношенью к карточным злодеям...

Святая месть не ми'нет никого,

не пощадит предателей... как будто...

Шагает принц, своим решеньем горд,

к исходу изнасилованных суток,

а тень отца встаёт поверх всего,

и Гамлета в который раз тревожит.

Ещё довольно в Дании врагов;

он их один сегодня уничтожит!

Но всюду смерть коварная грешит,

оставив трупы принцу Фортинбрасу,

где в Эльсиноре слепнут витражи,

и клерикалы в кирхах точат лясы.

маяки обретённых религий

филе фиалок факелом фороса

стирает смысл соосности Христа;

я третью жизнь тебе киваю носом

моста Мийо тарзанкою "с листа"!

фиал филейных факельных фракталов

блестит на солнце святочным бочком,

мне глаз твоих фатально не хватало,

когда упал в Евразию ничком...

флудит форматно фалдами Фемида,

комедия финитою смердит;

я заскучал значительно для вида -

мне так идёт медийный яркий вид...

фантом факира фланцами фальцета

рисует в небе сплина ареал;

горит под суры Нового Завета

звездой Давида колдовской финал...

филистимлян фонетика фатальна -

вибрирует древнейший Ханаан;

я присмотрюсь к манерности детально,

чтобы раскрыть подвох или обман...

форсаж фигур фиалкового фетра

по картам выпадает - только в путь!

бдит Моисей на все четыре ветра,

формализуя рыхлую толпу...

Сказочная басня с утраченной моралью

Как нетипично грозно злы

и совершенно отстранёны

тупые горные козлы,

чуть перебравшие озона.

И как прекрасен горный гном -

кудрявый, чистенький, румяный -

в опрятном колпаке ночном,

герой бессмертного романа!

Мороз неистово крепчал,

с высоких гор под ноги выпал.

А гному грезился причал

и приступ вирусного гриппа.

Козлы ж совсем наоборот -

по жизни блеяли реально

и лезли к козам в огород

под анекдот похабно-сальный.

Один лишь автор пил да ел -

а по усам текло изрядно! -

и добрым молодцам хотел

урок преподнести наглядный.

Да жаль, не вышло ни черта:

козлы и гномы не срастались...

А сказочные паспорта

с пропискою не сочетались.

На пашне за графом*

Чуть в стороне от борозды

гулял немного не в себе я.

Был бос, поэтому простыл

и кашлял с бешенством плебея.

Совсем, увы не Лев Толстой:

мои не ясные поляны -

как срок на зоне, год за сто,

как креативный бред в кальянной.

Чуть в стороне от синих гор

и от заснеженной пустыни

поэт несёт словесный вздор

на архаической латыни,

в нём умер скромный беллетрист

ещё задолго до рожденья

непризнанный авангардист,

смешав в палитре свет и тени!

* - Одна из самых красочных сцен "Анны Карениной" -- описание сенокоса, во время которого Константин Левин (которого Лев Николаевич, как известно, во многом писал с себя) работает в поле наравне с мужиками. Но физический труд Толстой прославлял не только посредством своих героев, но и через собственный пример. Работа в поле бок о бок с крестьянами не была для него экстравагантным барским увлечением, он искренне любил и уважал тяжелый физический труд.

Литературно-аналитическая психология

Архетипический кальян

родит былое нам и думы,

обряды древние древлян

и тарантину Турман Умы.

Босыми по планете Плюк

снуют пацаки и чатлане,

Бессон открыл какой-то люк

и заложил гнедыми сани.

Нетрезвый конюх пьёт коньяк,

жуёт каштан не в меру конский.

Верхом садится на коня

гвардеец ловкий Лёша Вронский.

Бессону Лёха не чета -

красавчик, женский обольститель.

Во взгляде Вронского металл;

сам Алексей - народный мститель:

он Стеньки Разина адепт,

сподвижник Пугача Емели,

а вот Каренин так нелеп,

как нам сказители пропели.

С ним заодно один ПэЖэ,

и больше нет ему поддержки.

А на Буяне свой бюджет,

и белка щёлкает орешки.

О Розе Мира замолвите слово

Готический собор на Петроградской,

недалеко Соборная мечеть,

а рядом я с улыбкою дурацкой,

стремящийся похмелье одолеть.

Чуть в стороне - на корюшку охота,

а за Невой в тумане Летний сад.

Когда-то я умел по фене ботать

и корешей под танки не бросать.

Но вышло так, что вдруг досрочно вышел,

как говорится, парни, по УДО.

И, посмотрев на питерские крыши

с Исаакия, я сделал сильный вдох,

а после, развернув пошире плечи,

хватил с устатку белого вина.

Бродяг водяра безусловно лечит,

но встала колом в это раз она.

И я завыл, как будто бы терпила,

когда вдруг осознал - пропала жизнь;

тамбовские меня настигли вилы:

тут хочешь плачь, а хочешь - в гроб ложись.

Трагедия английского Шекспира

мгновенно меркнет, будто бы болид.

Владимирский централ и "Роза Мира",

душа поэта над землёй пари'т.

Поэт и лошадь

Проверил карманы - во как! -

в карманах опять прореха,

и где-то упал бумажник

из крокодиловой кожи.

По воле суровой рока

куда-то в кювет заехал

Орфейка, певец отважный...

...и там же упала лошадь...

Шёл Маяковский мимо -

таковский поэт-красава.

Заметил, что лошадь пала,

и начал писать стихи.

Поэт Владимир ранимый,

накинул на лошадь саван,

добавив в строку металла,

создал несравненный хит!

Проверил карманы - вот жеж! -

куда-то пропали деньги,

и не на что больше выпить,

и лошадь бы помянуть.

А помнится - были вожжи,

натянутые хорошенько -

на старом дагерротипе,

и кучерский знатный кнут.

И помнится, были деньги,

имелась охота выпить,

имелась охота вмазать,

не запросто, а по уму -

нахрюкаться хорошенько

как будто бы в стельку, типа;

перекрестив три раза,

надеть на себя хомут.

ШКИДа

У Викниксора голова с тонзурой,

она мечтает стать либертарианской.

Куда глядит в Европах профессура

в своей провинции пузырчато-Шампанской?

От Шкиды до Европы шаг с полтиной,

а от Европы - ветер поколений,

вдоль побережья Балтики суглинок

и пиленный янтарь - Владимир Ленин.

Дзержинский разорвал меха баяну

от страсти к революции жестокой,

и вознеслась над миром икэбана,

а в ней желтеет парус одинокай...

Наказание настигнет

Достоевскай - дядька резкий:

мироедку под топор

так подставил Достоевскай,

что инвест в страну попёр.

Прочитав роман про братьев

и беспутного отца,

"E = mC²"(е равно эм це в квадрате)

кто-то мелом написал

на воротах мирозданья,

может, сам Всевышний Бог!

"В Торе так гласит преданье", -

рассказал мне нано-бот

из чубайсова болота,

что без дна и берегов.

Исчерпав на нечисть квоты,

истощив лимит рогов,

рыжий бес, как дьявол, кружит -

всё стремится в рай попасть...

Только сел он крепко в лужу,

угодил Титану в пасть,

коль в законе Достоевскай

после каторги - ей-ей!

"Тапель-тапель" сделал дерзко

"генератору идей",

чтобы было неповадно,

конкурировать с Эф Эм!

Рыжий, мерзостный, отвратный...

Ох, нажил себе проблем!

По следам Маяковского

Я облако в штаны себе запихивал,

сопел, грустил... И завернув сапог,

тряслась на сгибах дьявольская психика -

регтайм зари - размотанный клубок!

Гулял в песках походкой Моисеевой -

и расступались Чермные моря,

как перед тенью Коленьки Асеева

девчонки разрывали звукоряд.

Взлетали одалиски обнажённые,

я ж в облаках - снаружи и внутри

они - любви и разума лишённые,

закачанные по уши в иврит.

К Синаю вышел как-то по наитию;

гляжу - один. А где же мой народ?

В Египте избежав кровопролития,

я думал, будто он за мной идёт.

А тут один - не Моисей, а облако,

упрятанное в мятые штаны;

не Маяковский, несомненно, обликом,

несчастный поц с предчувствием вины.

Не!

на стихотворение Улисса "Я ухожу..."

Не уходил, не был невесел,

несказку на ночь говорил,

не отыграл не в этой пьесе,

не испытав упадок сил.

Не пробирался не в угоду,

не пролагая свой непуть

и не укрыл концы не в воду,

несчастья выбрав нетропу.

И не познав небрежно нечто,

не прятал небо не в туман,

неразвитой, небезупречный,

не злой пророк, не меломан,

не от порога отщепенец,

не от подошвы гвоздь худой,

не Афродита в нежной пене,

и не раскрытая ладонь,

не по-над полем хлёсткий выстрел,

не от судьбы пропавший ключ,

не приходящий слишком быстро,

не принося кровавый путч...

Не уходил, не был неясен,

не запирался не в себе...

Не персонаж известных басен,

не Дон Кихот, и не Рабле...

Нестойкий к возрасту мужчина,

невероятнейший поэт,

не угодивший в паутину

горсти не медных не монет...

Не человек, не сновиденье,

и не оптический обман,

на не себя недонесенье -

на "не пропал", хотя не пан!

Октябрь. Девятнадцатое...

Бродит Пушкин в лесу

удивительно лёгкий,

словно нарисован

мазками звонкими.

Его ангелы точно несут,

он смеётся неловко,

декламацией очарован

губами этнически тонкими.

Где-то рядом летим мы

как сопровождающие лица...

В прорези перекрёстка

с тополей нисходит,

лист что в зиму

зелёным стремится...

Удивительно просто -

Пушкин в лесу бродит.

Симптоматика синдромов

Синдром Джульетты.

Инженерный замок

и ботик венценосного Петра...

Сияет лето,

будто бы реклама,

доступная осадкам и ветрам.

Дождливый плен -

синдром синьора Росси,

в разрезе геометрии тревог;

преодолей

синдром Каварадосси,

не подводя под пулями итог.

Синдром похмельный

верная примета -

дела идут не лучше, чем всегда.

Князёк удельный

Грязного Завета -

Пьеро - безумный*, как и Люк Годар.

Шумит ковыль,

густою паутиной

повязаны пустеющие дни;

иду на Вы,

мой путь ужасно длинный,

и колокол неистово звонит!

* - имеется в виду фильм Жана-Люка Годара "Безумный Пьеро"

Вы меня под поэта кромсали...

(инструкция для мастеров слова... и дела)

Вы меня под поэта кромсали,

Маяковский не вышел, увы.

А Кирсанова - ешьте-ка сами,

на Семёна я, в общем, забил!

Обо мне говорили всякое:

кто-то брякнул, что, мол, как раз,

что нельзя бы при мне вольно вякать -

мол, всех живо - в тайный Приказ

сволоку и поставлю в рамки

казематной стены сырой -

кто меня не пускает в дамки?!

Не отделаетесь игрой!

Раз стоял у меня на дороге,

то без очереди - под кнут!

Мне тут вороги падают в ноги,

и на дыбе честь отдают!

В воле фатума, как на ладони -

сжечь за вами последний мост.

Ну а тем, кто теперь меня тронет,

распущу до подмышек хвост!

На Аку...

Акунин гулял по Аку,

Окой умываясь прохладной,

куражился тонтон-маккут

в Гаити над чувствами граждан!

Цикутой питался Сократ,

уверенно нюхал секвойю,

а двигательный аппарат

продал утомлённым ковбоям.

Не собранный вечно Олег

глумился в сеннице Царьграда:

привёз он славянский балет

османским курортам в награду.

Цитату свою Лао Цзы

публичной назначил офертой:

мол, крайность при ловле гюрзы

и ловкого сделает жертвой.

Скукожился раньше закат,

когда подвозили патронов,

томилась в эфире тоска

на склоне больных терриконов.

Ни слова сказать в простоте -

чтоб проще добраться до сути!

Ругается Чацкий-эстет:

- На мыло, продажные судьи!

Балабанов-Концепт

(современное прочтение классики)

Старушка-процентщицам горя не знала,

жила себе мирно, жрала расстегай;

Но голос её тяжелее металла:

"Взял деньги, паскудник? С процентом отдай!"

будил в дебиторах панический ужас:

монеты тотчас забывали бренчать,

и вмиг замерзали под окнами лужи.

И ссудных процентов алела печаль!

И вот к ней студент заявился немытый,

Раскольников Родя, голодный адепт

теории твари с огромным корытом,

чуть ростом высоким немного нелеп.

- Давай-ка делиться, худая старушка:

мне денег немного, тебе же - топор.

И есть пожелание прямо на ушко:

теория твари - решительно вздор!

Порфирий Петрович - сыскарь сокровенный,

меня в этот раз не закроет уже.

Ведь я и его разведу на измену:

тюк-тюк топором - развесёлый дюшес.

А после пойду - Свидригайлова кокну,

и Соню с папашей, и прочих господ...

А зритель глазеет в раскрытые окна -

ах, новый концепт, режиссёр ему в рот!

Жила-была барыня - чудная дама,

гуляла в садочке с турнюром "на ты" -

как будто образчик гламурной рекламы,

рукою в перчатке срывая цветы.

А на дворе бессловесный Герасим

какую-то сучку, засранец, привёл

сказала тут барыня: - Ну, ни хренасе!

Уж лучше б тебя отдала я в футбол,

чем так вот терпеть эти дерзкие трюки.

А ну-ка, поди-ка Муму утопи!

Ступай ужо, Гера, мужлан криворукий,

пока я Полкана держу на цепи.

Герасим топор из-за пазухи вынул

и барыню кончил, сказав ей: "Ку-ку!.."

Завыла от страха дозорная псина,

в дворовых людишках посеяв тоску.

Ей горло Муму слегонца перегрызла,

с Герасимом вместе закон преступив.

Муму режиссёр в зону "красную" выслал -

его прокурор в этом поторопил.

Герасим сидит в "Заполярной кукушке",

Муму тянет срок в зоне "Добрый Мухтар".

Герасим не шлёт писем маме-старушке,

Муму мемуарит в манере нуар.

От Ветхого Завета

"...всё зайчики кровавые в глазах..."

из неопубликованной мистической поэмы Тургенева

"Дед Mustdie и зайцы"

В горах Кавказа солнце мрачно село,

абреки дружно устремились спать,

Печорин в это время мучил Бэлу -

не отпускал на процедуры SPA.

Потом шутник отправился на воды,

где слегонца Грушницкого убил

и заскучал, что было очень модно,

как в Интернете "бо'танов" гнобить.

В корзину к змеям лезет Клеопатра

своею лёгкой царственной рукой,

оставив факс в папирусной тетрадке:

"Антоний, не пора ли на покой?"

Антоний Марк, не мудрствуя лукаво,

немедленно бросается на меч...

Октавин, как шведов под Полтавой,

разбил его и произносит речь:

- Проснись, Татьяна! Где-то рядом Ленскай

к Онегину с пистолею ползёт...

И леди Ма'кбет из-под... вроде, Мценска,

того гляди, кого-то изведёт.

Офелия, от демонов встряхнися:

твой папенька за шторкою стоит,

а брат со шпагою с походкой лисьей

затеет не потешные бои.

Усни навек, мятежная царица,

как драматург от шоу повелел...

Ломился стол, ещё дымилась пицца,

и Капулетти эту пиццу ел.

Всем кланом поминанье шло Джульетты,

принявшей яд, не отстоявшей честь...

И длится так от Ветхого Завета -

вовеки, присно, накануне, днесь...

На холодное - Коппола

1979

(вспоминая фильм "Апокалипсис сегодня")

холоден Коппола,

как камбала плоская

со дна моря Японского...

без ондулянсиона и лоска -

по пристани хлопает

хвостом неброским...

Иеронимом Босховичем

Осавиахима остов

"апачами" лопает,

заедая тостами

пережаренного на июле солнца...

враз - по полторы порции!

...танцы гильз латунные

Тарантиною вынянчены

американоязычные руны -

чем для вас не причина,

чтоб от горячего отказаться,

остренького не потребляя?

...овации

в честь прибытия Люмьеровского трамвая...

не трамвая?

поезда?

бывает:

хоть аз, хоть еры вам воздам,

в стаю

собирая валькирий

нашего ДЭЗа -

теорию Вагнер-эмпирий

ненаучно-циничного среза...

Коппола холоден,

а ум закипает...

уже тридцать лет -

и более даже,

впрочем, неважно -

по талии раскалённой в тропиках стали;

цокают по воде

рек Индокитая

вёсла - балет...

а моторка - navy military аномалия

бед!

бензину с резиной

ужиться нельзя -

загоним в него алюминий...

в промежность сельсинов

лосины скользят,

напалмом сознание клинит...

это вам не прогулка в ландо:

в дельте Меконга - коварный Брандо*

* - имеется в виду герой Марлона Брандо - сумасшедший полковник Курц;

стоялый двор творчества

...в затишье строк неубранным жнивьём ни от кого не ожидаю ласки...

а пена на Пегасе, между тем, вся скомкалась, собралась в туч туманность...

чур, манны чумовой не пробуйте, пожалуйста, на ужин...

и ветер натощак не пейте на обед... не стоит!

от завтрака осталась только пыль, её я растворяю в чашке кофе,

чтоб успокоиться и несколько остыть от гонки, что бушует за кормой

недавнего стремленья моего - походного движения за смыслом...

а ветер натощак не пейте на краю... не нужно!

не ожидаю ласки - чёрт возьми! - в формате напряжённого затишья...

Пегас храпит, отведав сена в яслях, в заботливо накинутой попоне...

просроченною рифмой не давитесь в рабочий напряжённый полдник,

раз ветер натощак не выпили с наскоку!

кто посмелей, тот даже поглумился, сбежав от дальнобойного бердана,

а ветер лёгкие расправил натощак,

чуть не порвав меха в соседской кузне,

где потерялись рифмы, ритм и краски... и где Пегас скучает без подковы...

Смерть серебряного века

В шинели армейской с нательным крестом

на даму печальный пророчил итог.

Патроны в нагане, в глазах озорство,

и яблочко-песней заряжен свисток.

Отпели в "Бродячей собаке" творцы,

забыто-заброшено нынче кафе,

забиты-разрушены чернью дворцы,

однако в чести' орудийный лафет.

Проходят колонны в сплочённом строю,

весталки партийные вышли в народ -

поэтам решительно славу поют

и яблочко-песню берут в оборот.

Погоны, нашивки, серебряный век

от нас далеко... безнадёжно отстал

и странной былиной в окопах истек,

и яблочко-песню орать перестал.

Хранителю

Мой ангел - лукавый, как чёрт! -

тебя я вовек не оставлю.

Весь мир для меня обречён;

я в нём умирающий Гамлет,

гуляющий с тенью отца,

взимающей дань откровений

не с красного даже словца,

а с косноязычных сомнений.

Галактики ветер поёт

минорным в прожилку мелизмом...

Плюс сто миллионов пятьсот -

мой ор меланхолией вызван.

Ах, ангел - лукавый корнет -

души ординарец бессменный;

не истина даже в вине,

а кровь потревоженной вены.

Тебя очень нежно люблю,

как дети большую игрушку

или новогодний салют,

как Крупп скорострельную пушку,

как деву Изольду Тристан,

как доброго льва укротитель,

как штурман созвездье Креста,

мой огненный ангел-хранитель.

Зебра

Нужно то, да нужно сё...

нужно это и другое...

От Басё меня трясёт,

а от Фрейда волком вою!

Мураками - как сакэ,

от которого изжога,

как прожаренный Пхукет,

словно парус одинокай,

что над морем восстаёт -

пусть сильнее грянет буря!

Глупый пи'нгвин водку пьёт,

а Мазох каннабис курит...

Разметались трудодни

по широкому оврагу...

На душе опять саднит

о семье Форсайтов сага.

Стонет с рёвом вольный Днепр,

редких птиц в воде считая.

Жизнь - в полоску гордых зебр

от Парижа до Китая.

Я иду по ней повдоль,

осевой не нарушая,

такова моя юдоль -

сам себе воображаю,

но желаю поперёк

чтоб жить разнообразно.

Жаль гремит тяжёлый рок

в партитуре беспристрастной.

То ли рулит сам Господь,

мной, чуть-чуть давая воли,

усмиряя дух и плоть,

по полоскам этим, То ли...

Груз

Тащил я груз истории пиитов,

но не в руке, а на своём горбу,

просеянный Пегасами сквозь сито

и переданный божию рабу...

Немного счастья в этом послушанье -

к нему я не стремился, чёрт возьми!

Поэты балансируют на грани -

негоже их посулами кормить

и раздавать пустые обещанья,

мол, наградим когда-нибудь потом,

награды раздавая всякой дряни,

виляющей классически хвостом.

В сенцах

Я по древу стучал сухостоем -

сушняка-то в округе полно.

Перспектива? Пожалуй, не стоит

теребить по краям полотно,

на котором восторженный Чехов

рисовал трёх сестёр на заре.

Рисовал, а к обеду уехал

с Ольгой Книппер кутить в кабаре!

В кабаре изобилие чаек -

их приносит нетрезвый поэт;

чаек он настреляет вначале -

егерей на нетрезвого нет! -

а потом раздаёт как подарки...

Дядя Ваня печален и нем,

Соня нежит курей в мультиварке,

Астров истину ищет в вине.

Все при деле, и даже Тригорин

целый день беллетристикой жжёт.

Всё прекрасно, но многим на горе

Чехов в сенцах повесил ружьё!

Из табора с любовью

Закусывал классически - усами,

облизывая влажные концы.

Жил третий год в степи под небесами,

где тихо напевают бубенцы

мелодий нервных длинные сонеты,

под них легко любить и танцевать.

Мониста у цыганок - кастаньеты;

кто слышал их, тому несдобровать:

из табора уйдёт, как будто пьяный -

лишённый денег, счастья и ума -

чтоб год-другой, зализывая раны,

писать под лютню рыцарский роман.

Сим свидетельствую

на нервной почве

На шести вершках стрелялись

через бархатный платок!

Эх, не чаяли в начале

то, что устье - не исток,

что унять пустую ссору

будет впредь невмоготу.

А вокруг блистали горы,

в серпантин впетляв Машук.

В скалах выдолблены сакли,

по пещерам тьма святых.

Букли сникли вялой паклей,

в париках гниют цветы.

Дамы плачут о поэте,

а убийце невдомёк...

Он в наивности конкретен,

позабыть обид не смог.

Не сумел унять стремленья

наказать задиру всласть...

Вышли в люди светотени,

в пропасть выбросив балласт.

Не прожить без эпатажа,

коли ты поэт и шут,

некрасив, глазами влажен

(да и я подчас грешу

недержаньем мыслей дерзких,

а ведь это - моветон...),

не ходи по краю, дескать,

да не лезь в чужой вагон!

Разрываются рыданьем

разноцветные огни.

Поломало мало граней

о накатанный гранит,

чтоб понять - попало в сети

что-то странное, внутри

в память злую о поэте

провоцируя гастрит!

Дачники, сезонное

"Продвинутых" мещан занудна рать,

от скучных разговоров дохнут мухи;

джаз-бэнд устал "из Гершвина" играть...

Но нет иной, без Гершвина, движухи...

А есть одни лишь танцы на гвозде,

когда поют унылые цикады,

и ёжики шныряют в борозде,

и дачникам любой породы рада

весёлых гномов шумная орда -

отменное мальчишеское племя...

На танцплощадке около пруда

какой-то ротозей рассеял семя.

Он, видимо, на девушек смотрел

и рот раззявил, что твоя ворона,

а те стреляли глазками.

Пострел

ответствовал до крайнего патрона,

ну, а потом рассыпал в шелуху

с подсолнухов калёную добычу

и нёс девицам вздор и чепуху,

а также нёс красоткам много дичи -

мол, он влюблён сегодня и навек,

из них любой планирует отдаться,

и что одни девчонки в голове,

и он готов для каждой расстараться...

Здесь дам и дев под занавес не счесть,

они уйти готовы с кем попало.

Но чтоб сберечь сознание и честь,

их чистоты, пожалуй, будет мало.

Темно уже, вздыхает контрабас,

и нет царя не только на престоле;

я столько раз выслушивал отказ -

теперь иллюзий попусту не строю.

Но ты дрожишь сейчас, как никогда,

как попа танцовщиц на карнавале.

Роса упала - тоже, блин, вода!

Ох, сыро будет нам на сеновале!

Дорога к дяде

"Как срубишь сук,

так станет недосуг

ходить до сук".

инородная мудрость

Водил по дыне сонными губами,

потом измученный обилием прилёг.

Засим вскочил, столкнулся с ветром лбами,

где оскорблённому есть чувству уголёк!

В саду горела горькая рябина,

её гасило снегом третий день,

а на осину села паутина,

и отползала сжатая шагрень

куда-то по классическим сусекам,

куда Гвидон, не ведая стыда,

гонял в лесу на лыжах дровосека,

не нанося п о с л е д н е м у вреда...

А предпоследний оказался геем...

или же Гердой - чёрт их разберёт!

Мы, слава богу, кое-что умеем

и не пропьём краснознамённый флот!

Его, конечно, можно опозорить,

но лучше бы совсем не пропивать.

Встают над миром колдовские зори

и, сеновал покинув, чья-то мать

идёт, в лесу дорогу пролагая,

к каким-то экзотическим Беням;

её я помню. Мама до-ро-хая,

я дядя Беня, помнишь ли меня?

Литератор корней мятежных

В малахае из букв и строчек,

как сорока речист порой,

вместо нежности жирный прочерк -

индикатор от карт Таро.

Поэтический уголовник,

беллетрист, считай - от Балды.

Богословам совсем не ровня -

сотня строк за тверской алтын*.

Героический летописец,

не дурак слегонца приврать;

человек - воплощённый кризис,

заигравшийся охлократ.

Аллегорий любитель странный,

повелитель жары и стуж,

гость классический, гость незваный,

провокатор мятежных душ.

* - номинал тверского алтына составлял преимущественно 4 тверские денги.

дуэльный кодекс литературной критики

я в спину выстрелил фальцетом -

патронов зверски не хватало,

и угасала сигарета

на фоне мрачного квартала;

лукавый мир упал под ноги,

как завалившееся здание,

я под чертой подвёл итоги,

нет, не заслуг... непонимания,

стреляя в спину дуэлянтам,

напрасно выпавшим из чрева

провинциального диктанта

моей столичной королевы...

быть дилетантом на дуэли -

пожалуй, дело не из плёвых:

немытый дух в здоровом теле

так угнетает, право слово!

и чем закончится в дальнейшем

крутое противостоянье?..

войной, ни больше и не меньше...

или пройдёт по острой грани

безумно нервных окончаний -

о, эти тонкие намёки?..

я столько лет не сплю ночами -

во мне не спят, а бродят соки!

На пенсии актёрской

(на пробы)

На перемены наплевав,

косил траву в своем поместье,

любил старушку Кортни Лав

в какой-то старой доброй пьесе...

Под наблюдением луны

частенько слушал режиссёра -

фантазий сказочных полны,

из прошлой жизни кредиторы...

Бес методично поучал,

и режиссёр кивал с улыбкой:

"Не бить, а только примечать...

Твоя типичная ошибка -

когда безбожно переврёшь,

или забудешь текст из роли!

Жди, капитан Святая Ложь,

к тебе примчится Белый Кролик,

чтоб сообщить, мол, ты лопух

и от тебя бросает в дрожжи...

И на язык тебе типун;

и на канал столичный "Вожжи"

пора, наверно, уходить

и там чудачить либерально.

Ты, парень, жалом не води

и будь учтивым минимально..."

Ушёл куда-то режиссёр

с фингалом вместо гонорара:

"Какой позор! Какой позёр!"

"Да сам козёл! Да сам ты старый!"

Жизнь перемены принесла,

косил траву в своем поместье,

любил испанского посла

играть в какой-то старой пьесе...

Время и место встречи...

на стихотворение Улисса "Владимиру Высоцкому"

никогда не бывает рано...

если, разве что, только поздно...

на могиле гуляет странный -

заколдованный будто... воздух;

на надгробье молчит гитара,

спесь гранитную струн стирая;

по велению от бекара

камень словно пережидает:

либеральная сгинет мода,

схлынет пена от волн восторга -

разойдётся любовь сквозь годы

закипит от любви галёрка!

никогда не бывает поздно,

жалко лишь - не выходит рано

ощутить, когда гаснут звёзды,

озарив города и страны,

расплескав по заулкам сцены

и киношному павильону

гениальные мизансцены

высочайшего эталона...

Басня, код доступа

Соскок. Наскок. Удар с носка.

Из носа сок. Томат и юшка.

А после - горькая тоска

и отметеленный Петрушка...

...лежащий ветошью в углу,

в углях из тлеющего ада.

Голов не чёсанных шкалу

я обработаю помадой.

Наскок. Соскок. Бриллиантин.

Какая тонкая полоска -

в горах мерцает серпантин -

как образец спирали плоской.

Из носа сок. То мат и Co.

Здесь корпорациям не место.

Я прячу в дебрях тайный код

за час с тележкой до ареста.

А на пиру - не похмелён -

сидит с плеча чужого праздник.

Как в лавке неуклюжий слон

из этилированный басни.

Комментарии: 5, последний от 25/10/2022. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 22/02/2022, изменен: 11/05/2022. 100k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2
Аннотация: Либретто писал кто-то странный и злой со свёрнутой набок раздутой скулой...

Чваков Димыч : другие произведения.

Литературно-театральный мир с киношным вместе