Чваков Димыч. Межсезонье

МЕЖСЕЗОНЬЕ

Високосный год

По вискам високосного года

разлетается тень серебра.

От микстуры прокисшего пота -

с виду, в общем, на пару карат -

так порою дышать неприятно,

что тотчас предпочту не дышать.

Не единожды, но многократно

уломаю простых горожан

на пшеничное поле податься;

там такие вокруг чудеса,

и мышей полевых популяцию

заприметила как-то лиса.

Год уходит шагами широкими -

рвёт штанинами стереотип,

и судачат беспечно сороки

под Сантанову "Самбу Па Ти".

Лимон луны

Лимон луны под кремом облаков

всю ночь на землю источает влагу.

Огни горят призывно за рекой,

в плен атмосферы мироточа благо.

Росой умыты сонные поля,

блестящие травой перед рассветом,

сюда Макар всю ночь гонял телят,

теперь вот дремлет на картине-ретро.

Покой и глубина еловых лап

в подоле борового сарафана,

а чуть пониже притаился клад -

грибов таёжных полная поляна.

Земля нежна, огромный этот мир

в ладонях у богов трепещет еле,

но люди продолжают быть людьми,

хотя лимон луны почти доели.

Муха-лето

Свет ответственен за это

и ответственен за то...

Пролетело мухой лето,

как один большой восторг!

Отжигая по курортам

карнавалов громадьё,

лето шло по миру гордо...

....и до сей поры идёт...

Только влезет на крылечко

осень завтра поутру -

сразу стает лето свечкой,

как туманы на ветру,

как мороженое в чашке

жарким полднем - без вранья.

Моря снежные барашки -

пляжи штормом боронят.

Пролетело мухой лето

будто чудный, дивный сон.

Только песенка не спета -

будет бархатный сезон!

Соло для поющего фонтана

А небо так прекрасно на закате,

как обнажённый выстрел в никуда!

Природа разродилась ярким party,

как радугою звонкая вода

из недр великолепного фонтана,

блистающего в свете фонарей

под музыку волшебника Сантаны

и лёгкий бриз порта пяти морей.

Протяжная мелодия звучала,

рождая в головах весёлый след

причудливой сумятицы вокзала,

которой ни конца, ни края нет.

Камчатский засол

Ушатанные в корень облака.

Униженный под плинтус сквозняками

напитком пенным полнится бокал.

Беру чавычу грязными руками.

Над сопкой пролетает вертолёт,

его несёт подальше от иллюзий.

Мой рыбой неприлично занят рот

в режиме безразмерном "олл инклюзив".

Вулкан не дремлет где-то вдалеке -

на витраже камчатского засола.

Я рыбу ем, слегка помыв в реке,

и утоляю этой рыбой голод.

А на столе ещё ведро икры;

она мне надоела хуже редьки.

Не густо, в общем, нынче стол накрыт -

такое здесь случается нередко.

Сминая небеса

Бельё латать - не ползать по былью,

что поросло давно чертополохом.

Растоплен воском в облако салют -

сгорает от усердия эпоха

и, лёд да пламень распушив, как хвост

кометы сына ОЄксфорда Галлея,

она ответ находит на вопрос

о качестве постыдного елея,

которым сытость ублажает всяк -

и хвалит, и не может нахвалиться...

Земля летит, сминая небеса,

в пространстве атмосферном синей птицей.

Поэзия звенящего абсурда

"...поэзия бинарного абсурда

да с переводом сурдо

важна, нежна... в особенности - утром..."

из когда-то ненаписанного

Люблю давно поэзию абсурда,

её лелею по утрам с похмелья!

Она жужжит осой в лохмотьях пудры

и мчит клубами Пушкинской метели

степной стезёй чахоточных империй,

где бездорожье - не позор, а благо.

Предвосхищая скорбные потери

грядущего вселенского аншлага,

поэзия абсурда стоном плачет,

как палачи в итоге рокировки.

Её отчёт - сплошные неудачи,

судьба её - дрянные подтасовки.

Поломана слогами экзорцистов,

неукротима в ритмике экстаза,

струит эфир стозвоном в поле чистом...

Слегка порочна в перманенте масок,

поэзия абсурда мочит корки,

стремится вознестись над абсолютом!

Поэзия всемерного восторга,

прекрасна и ужасна, Donner Mutter!

Просит и находит...

"А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!"
М.Ю.Лермонтов

Не отыграть, не взять отсрочку,

не поменять ужо расклад...

В терцеты плен попала строчка,

и в той наметился разлад:

упала рифма, ритм сломался -

сбив канонический размер -

фор-брам-бакштаги левым галсом

внезапно вывернуло вверх!

Унылый парус за кормою

влачил, повисший, тяжесть глаз.

Смеялось над поэтом море.

И слоги за борт, как балласт,

непринуждённо выпадали

и шли, бесхозные, на дно...

А из контекста бледной стаей

слова, густые, как вино,

ложились на бумагу стильно -

остались лучшие из них.

И Каллиопа в шляпке пыльной

являла миру редкий стих.

Поэтический патруль

Лилии Тухватуллиной с теплом

Дрова из рифм сжигаю, как себя...

И пламя рвётся в небо, будто птица.

Оно взлетает к облаку, клубясь,

чтобы потом под ноги нам спуститься

космическим пришельцем из мечты

иного неизвестного обличья.

Стихи легки, талантливы, просты.

Но эфемерны, не реалистичны:

волшебно-умозрительны, как блеск

невероятно голубого света...

Таков уж у поэтов звонких крест -

сверкнуть болидом ярким над планетой

и, угодив в коварный лес людей,

в химеру снов мгновенно обернуться

или ходить с Иисусом по воде,

или же - в авангарде революций.

Управление воздушным движением

С локаторов бельмами формуляров пялятся

борты, пролетающие на запад...

Вход в зону, ломаются карандашные пальцы,

конвой за спиною - некуда драпать...

Ты только один здесь за всё и в ответе:

сближаешь, сводя траекторий трассы...

Летящий под гору стремителен ветер,

смешает с землёй воздушные массы.

Поток нисходящий, поток восходящий -

фронтальные грозы на эшелоне -

воздушное судно по лезвию тащат

в твоей и моей закреплённой зоне.

Смотри, не сломай карандашные тени,

отрисовывая маршрутов дреды

в жёстком цейтноте для принятья решений

отводя от Икаров беды!

Реквием по сюрреализму

Струится мех

среди долины ровный.

Как в небо распростёртая вожжа,

мой позумент.

Скромнее, безусловно,

чем в дебри вод расшитая межа.

Бреду сквозь дым,

внимая бездорожью,

как сапоги - банальности болот:

"Воды, воды!"

Мои метанья ложны,

а между пальцев днесь отчалил плот,

вращаясь по неистовым стремнинам,

врезаясь, словно щепка в водопад...

...но наяву брутальная трясина

и окрики конвоя невпопад -

мол, Боже ж мой, пустые симулянты,

каков приход, таков его и кокс...

Мы все когда-то изучали Канта,

когда нас отправляли в тесный бокс.

Теперь не то,

ушёл мороз по коже,

оставив след нетвёрдого бритья.

И конь в пальто

опять не вышел рожей;

и нам, похоже, запретить хотят:

всю нежность строк

поверх мирских терзаний,

за бесконечно-пыльною чертой...

И бредит Блок,

склонив главу пизанью,

над трижды надоевшей суетой.

остаётся светом

а свет остаётся светом -

хоть тьмой его назовите...

миндальное амаретто

сквозь дымку блестит в зените,

как будто солнце хмельное

ярится на небе бесом -

летит в золотом каноэ,

сияет блестящий кесарь...

а свет достаётся людям,

так нежен, но часто резок...

он - жизни исток, по сути,

как нам объясняет пресса...

а свет остаётся светом

без божеского участья?

...облизан бродягой-ветром

эрзац чупа-чупсом счастья...

Траурный блюз

первая фаза

Дождь и ветер, в розарии сыро,

дама - образ из прошлых веков;

звездопад над бледнеющим миром.

Замерзающий фреш облаков

застывает коварно на вдохе,

отмеряя секунд забытьё;

от судьбы запоздалые крохи

время скорое с жадностью пьёт.

Ты не мокни в розарии, дама,

заходи-ка, как водится, в дом!

В нём камин... в телевизоре драма,

и внимательно смотрит котом

домовой из-за шторки оконной.

Он здесь, знаешь, прописан давно -

в этой древней провинции сонной,

где тоску разгоняют вином.

Для глинтвейна беззубая чаша

разевает фарфоровый рот.

Нет напитка горячего краше -

это просто какой-то полёт!

Дождь и ветер, в розарии сыро,

ну, а в доме растоплен камин.

И дрожит камелёк штрих-пунктира

диалогами между людьми.

вторая фаза

Дождь и ветер, рассыпана просом

побелевшею дробью, крупа -

так и лезет ужом под колёса.

Отмеряя на зиму запас

захудалого снежного плена,

заплетает ноябрьский загул

веток в инее тонкие вены

в обнажённые линии скул

зачарованных в зиму деревьев.

Утро серое. Солнце в плену -

в горизонта прожорливом чреве,

где недавно октябрь утонул.

Облетевшие листья смешались

с грязным снегом на голой земле...

...и, наверное, всё-таки жаль их,

заработавших волчий билет.

Век грядущего лета отмерен

и от этого лёгкая грусть:

по осколкам остывших империй

исполняется траурный блюз...

Крем-брюле

Несладкий чай с волнующей луной,

подтаявшей, как шарик крем-брюле...

Сегодня в ночь она была со мной,

и было нам вдвоём немного лет...

Мы с замираньем сердца пили грог -

горячий ветер сказочных пустынь.

И тут созрел спасительный итог:

прощён был я, и сам её простил.

И лишь луна, обиженная в дым,

закрылась сизой шторкой облаков

и, расплавляя между нами льды,

косилась вниз - "на этих дураков".

На пару с ветром

Хорошо в копилке ветра

на волшебных парусах

путешествовать по свету,

излучая чудеса:

по просторам ветер мчится

и меня в руке несёт,

а внизу мелькают лица.

Обозренья колесо

по сравненью с этим дивом

хуже всякой простоты.

Колосятся хлебом нивы,

и луга стоят чисты -

сено выкошено прежде,

а в лесу грибов полно,

сосны-мачты солнце держат,

пьют из облака вино.

По полям кочует табор,

ганджубас жуёт барон.

На пиру играет лабух

по прозванью "Lord Huron".

Невдомёк его нам песни,

мы без них себе живём.

Несравненно интересней

голосить с утра подъём,

с петухами по деревне,

отправляя нечисть вон.

Нам любой бродяга внемлет,

вспоминая сладкий сон...

Хорошо в ладонях ветра

на раздутых парусах

просто странствовать по свету,

изучая чудеса.

Движение к свету

Миле Славской

Бледных, как немочь, постылых контрактов

не заключай понапрасну,

спиралевидный мой хеликобактер -

месяц мой, в принципе, ясный.

Не убивай во мне образ поэта -

это твоё отраженье.

Тихо скончалось азартное лето...

...вечное к свету движение.

Мулат

Борису Леонидовичу с почтением

мулата черты знакомые,

и губы слегка припухлые,

сомнением взгляд изломан, а

иллюзии в бездну рухнули!

и жить бы себе, да каяться,

да дни бы считать до вечности,

жаль, всё это называется

иллюзией человечности.

не познаны мысли гения,

остались стихов проталины,

роман о непротивлении

и жертвенности сакральной.

На площадь...

Я гнал и гнал коней,

их выводил на площадь,

аркадами колонн, выстраивая кон...

Есть повод или нет,

спросите лучше лошадь,

чтоб выпростать из тьмы столыпинский вагон!

От Пульмана запор,

Столыпин вяжет галстук,

на пломбах от зубов серебряный налёт.

Спасительный декор

воинственного Марса

на мельницу свобод багровой юшкой льёт.

Дурны мои дела,

коль разгулялась вьюга,

да по степям с утра несёт какой-то бред.

Пусты колокола -

без языков ни звука;

струит на образа лучины тусклый свет

ночной дозор любви -

двенадцать лицедеев -

пространства моего отважные сыны.

Их вряд ли удивит

порочная затея -

изрядно нагрешив, не признавать вины.

Осталось лишь прожить

от корки и до корки

судьбы своей кривой замысловатый код,

наколдовав режим -

чтоб помнил каждый орган

и не спешил топить анабиоза лёд.

Доля

Я б своей мятежной доле

воли вряд ли много дал.

Я бы жрал её без соли -

ох, и мерзкая еда!

Я б прижал её в подъезде,

семядолю нервных дней.

Мы опять с тобою вместе,

ты опять любезна мне.

Неумеренно красива,

неуверенно мила;

то ли дева, то ли дива,

прогудевшая талант

на скандальных перекрёстках,

бесталанная, как пень...

Доля-доля - вынос мозга -

ты со мною яд испей

неудачных обретений,

неумеренности слов...

По просёлкам бродят тени,

потерявшие любовь.

Високосный октябрь, предвосхищение

По млечности унылого пути

качусь под гору безнадежных кружев,

которыми вечерний путь блестит -

огнями звёзд в едва заметных лужах.

А вслед за мной летит фатальный рок -

почти, как блюз манерного регтайма.

Я режу льдинкой осени пирог -

так открывают трепетную тайну

мучительного года без любви;

он для меня конкретно високосен:

не слишком-то приветливый на вид,

пересказавший в прозе эту осень.

И до того прекрасен пересказ,

что нету слов, а только междометья...

Моей любимой осени экстаз

иконостасом листьев землю метит -

врывается как будто ураган,

сорвавший крышу красочных эмоций.

Октябрь танцует парками канкан,

и, обнажаясь, ветром страсти льётся.

Трамплин

Мрачнее тучи мой роскошный сплин;

его я предпочту иным забавам

и назову решительно - трамплин,

доставивший меня к подножью славы.

Белее мела мой авторитет,

а от любви к себе краснеют уши...

Завидуют мне эти, также - те

в желании спокойствие нарушить

и заключить какой-нибудь союз,

чтобы "наказать за вычурность злодея".

Но повторять я им не устаю:

"И вашими умами завладею!"

Комментарии: 4, последний от 27/10/2020. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 12/10/2020, изменен: 12/10/2020. 24k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия На бумаге и не только Скачать FB2
Аннотация: Сборник напечатан в 79-м номере журнала "Эдита" (3-ий выпуск за 2019 год)

Чваков Димыч : другие произведения.

Межсезонье