Чваков Димыч. По всей честной Руси

ПО ВСЕЙ ЧЕСТНОЙ РУСИ

По всей честной Руси

(к теории гендерных заблуждений)

Едем полем, жуть под вечер,

зябко плачут бубенцы...

То ль свистит подбитый кречет,

то ли стонут мертвецы

где-то в поле за погостом.

Слышен будто встречный шум -

кто-то скачет в шапке пёстрой

без дороги наобум...

Некромант, а может, знахарь -

подколодный чудодей?

Потеряв спокой со страху -

чую, едет к нам злодей.

- Тормози скорей, возница,

встречный мчится... невпопад!

В небе щурится зарница,

пляшет пьяный звездопад.

Не случилось бы плохого -

что-то скверно на душе:

потерял с утра подкову,

вот такое бланманже.

Амулет судьбы утрачен,

как теперь, дружище, быть?

Лошадей от мага спрячем,

уводи, ямщик, кобыл!

- Ай, и правда, добрый барин -

нам навстречу скачет бес,

злобный чёрт в ночном кошмаре,

изувер, головорез!

Не нужны ему кобылы,

наши души он пасёт:

для его нечистой силы

душу взять - большой почёт.

Тут проезжий подлетает,

я смотрю, а он - ОНА,

крутобёдрая, литая...

Ну, не баба - сатана!

Распрекрасные румяна,

глазки - чисто малахит;

одалиска, без обмана...

...ох, грехи мои, грехи-т...

Открывает рот красотка,

молвит слово - сердце мрёт.

Говорит красотка кротко,

совершая приворот:

- Не видали здесь, робяты,

моего вы муженька?

Знать, извёл колдырь проклятый

в гонке доброго конька

да пошёл в лесу скрываться,

будто зверь какой да тать...

Не видали? Вижу, братцы,

вам героями не стать -

слишком вы меня боитесь,

будто я лукавый чёрт.

Дева я, отнюдь не витязь,

но картинка - высший сорт.

Что ж, пойду себе... поеду,

снова дролечку найду -

не во вторник, так во среду.

Сразу к ро'дному гнезду

мужа блудного доставлю

и до утренней зари

мне служить всю ночь заставлю

и меня ж благодарить.

Отлегло от сердца сразу:

точно - барышня, не бес!

У неё, как видно глазу,

чисто женский антирес.

Только вот одно пугает -

из-под юбки виден хвост...

Значит, баба дорогая...

У меня, к тому же - пост!

Говорю тогда вознице:

- Видишь ты, что вижу я:

ладна баба, круглолица,

но под юбкою змея?

- Ах, оставьте, барин добрый,

удивляться нету сил:

дома тож жена, как кобра -

как по всей честной Руси!

в дырявой шляпе от небес

и лето снова к нам приходит...

в дырявой шляпе от небес...

гуляют девки в хороводе...

забыт постылый политес...

дымятся томные лощины,

росой сгоняя призрак сна...

туманы манят кринолином

и терпким маревом вина,

которым трудно не напиться

июльским утром-молоком...

и тут попробуй не влюбиться

поставив жизнь свою на кон...

в капкан канкана неизбежно

я увязал, лишаясь сил...

седел июль с утра небрежный

и всё любить себя просил...

а я, послушный, улыбался

и нёс какую-то пургу

в плену волнительного вальса

в ночном стогу, в ночном стогу...

Советник государя

Андрею Калинину с признательностью

Вельми понеже, добрый царь,

как рассуждаю суемудро:

не возжелай в дому купца,

гулящей девки, брыдлой пудры,

а озаботься зипуном¹,

такие иже херувимы,

эллинским зеленым вином,

рождённым вертоградом² Крыма.

Люби отчизну, будто дщерь

донде³ останнего дыханья;

сокровищ каменных пещер

не раздавай поганой дряни!

Стремись и присно, и вовек

обадить⁴послуха⁵ премило,

и принимай врага навет,

восхохоташе под кадилом⁶!

¹ - имеется в виду выражение "ходить за зипуном", где зипун - трофеи, полученные в результате сражения;

² - вертоград (старославянский) - сад;

³ - донде или дондеже (старославянский) - до тех пор, пока;

⁴ - обадить (старославянский) - расположить к себе;

⁵ - послух (старославянский) - свидетель, наперсник;

⁶ - восхохоташе под кадилом - старославянский аналог современного сленгового "пацталом";

Пролетая над брошенной пашней

Я семя в эту землю уронил,

непаханое поле - не под паром.

Здесь борона покамест не звенит,

как струны на колках ладов ситара.

Взлетел легко на нужный эшелон,

чтоб избежать коллизий и оказий,

а семечко волшебное взошло

не из земли, а из моих фантазий!

Нажал педаль, включив ударный fuzz,

чтобы тотчас с пространством плотно слиться;

улыбку отпустив голубкой с уст

к распухшей по-весеннему землице.

Кружил по полю сорною травой

немного разлохмаченного луга

и понимал, как ветер, каково

стремиться к небу в урожайных муках.

Паводок

подражание Анатолию Студентову

Небу кургузому

лапти сплету -

лыко...

Небо - не Бог

с карамельным, в поту,

ликом.

Неба кисель,

бахрома - облака,

пудинг...

Небом растаяла

в небо река,

крутит.

Русь динамичная

Румяна Русь, как барыня-судьба

кустодиевских медных самоваров.

"Мороз и солнце - день чудесный", ба!

И в бане русской выше крыши пару!

А на запятках гендерных ветрил

вращаются базарные петрушки.

Нам не понять, что там у них внутри,

как ни вострите на макушке ушки.

На ярмарочных свежих берегах

полно полным отменного товара.

И скручены в баранки облака,

и мёдов борть, как житница, нектара

благоухает нежно по лесам,

где водятся винтажные медведи.

Сливают в хоре птичьи голоса

с крутыми ароматами соцветий,

где ландыш с земляникою вдвоём

сшибает наземь пешего и конных.

Динамика в Отечестве моём

от зим до лета есть определённо.

Ямщик

Он замерзал... как облако в степи,

напыжившись на небо, замерзает...

И жрал желудок сочный аппетит,

и где-то выла падальщиков стая,

готовая всегда к нему прийти,

когда он в поле мёртвом околеет...

...и слал молитву "Господи, прости!"

в прореху неба, как заевший плейер...

И небо отвечало: "Сам дурак!

Здесь нету Бога; он, должно быть, выше!"

И продолжался ледяной спектакль,

и голос рек: "Да он почти не дышит!"

И кто-то говорил ещё потом

сквозь марево горящих дымных шишек.

И он ловил, как рыба, воздух ртом...

И пели звонко рядом чьи-то лыжи...

Холопская лирическая

Шпилит сверчок судьбу

по партитуре ночи.

Нищий, пустив слезу,

вряд ли свободы хочет -

всякий холоп обут,

служит начальству... гордо.

Может, когда-нибудь

сам вдруг получит орден.

И заживёт тогда

сразу богато, мило -

приобретет чемодан

с кожею крокодила.

Ну, а уж если нет,

вилы возьмёт и косы,

вспомнив едва завет

Разина и матросов -

вольница, анархизм

лучше любого чуда.

До положенья риз

водку вкушая утром,

плачет дурак холоп,

всё же он нищий духом:

по лбу ему иль в лоб -

брюхо к ученью глухо!

Шпилит судьбу сверчок

вечером за сараем...

Сумерки, нечет-чёт,

время с рабом играет.

Мрачное солнце русской поэзии

по мотивам Ра, "Чёрное"

чё-то ЧОРНЫЙ ныне поэт...

не разжалобить его...

не скушать...

как пережареный кекс

фекс

рекс

лесий

анексий...

текст вместе

с сигналом бедствия...

секс вместо

крика о помощи...

ищи

его в месте

ищи его детство

и щи ему есть-то

вместо манны небесной

трудно быть чортом!

да чё ты?

коммуна Руси

Коммуна - кому на Руси, нах...

играют на клавесине,

разливаясь метиловой синью

под ножки стула,

подножке трамвая сутулой

кланяясь...

Во все фестикулы глаз

неприлично вываливших

на орбиту -

по сообщению ТАСС -

себя же любви лишив

избитой,

маясь

майскими демонстрациями

(омлет несомненно лучше, нежели несанкционированная депиляция) ...

Гламурь мурлычет

по-птичьи...

сейчас меня вырвет,

стошнит неприлично -

всё это - лишь провокация...

может статься -

мундиром

неэклектичен!

Дети лейтенанта Ш

Не помереть, не выспаться, не спиться,

не избежать чего-то в сотый раз...

Как говорится, есть, к чему стремиться,

пока не выпал во поле маразм,

пока ещё сам пишешь, между строчек,

вбивая мысль - не каждому в струю...

И день давно пошёл короче ночи,

а вечером кефир опять дают,

но не коньяк или - о, боже! - бренди...

невольно сбрендишь с этого житья...

Припомнишь, жил когда-то Ося Бендер,

и на него похожим быть хотят

всё мелкие недойные гуляки,

которым лень с утра нахохлить ум...

Им кулаки да повод бы для драки,

а нам милее в окруженье дум,

где ловкость слов без всякого насилья

поможет зло достойно победить...

Ведь дал народ стальные руки-крылья

лишь только тем, кто смеет не ходить!

Азбука интима

ятъ с фитою ночевал,

фертъ залез на сеновал,

видит, ятъ лежит с фитой -

весь румяный, завитой:

"буки есть, как вы живъте?"

"аз - глагол с добром животик

иже нашъ в покое червь

шта еры юсъ како херъ!"

Вот такой фрагмент славянской вязи. Начало, думаю, понятно совершенно точно. А вот вольный перевод диалога сделаю, пожалуй:

- Что там пишут о вашей жизни?

- Скажу тебе, пишут о беременности,

которая проникает в мироздание,

чтобы разлился божественный свет!

Сумароков-Эльстон

Когда бежать задумаю от вас,

себя предвосхищать отнюдь не стану...

Пускай летит надменная молва,

кому-то - но не мне - поют осанну,

я этот всплеск достойно пережду -

не мне менять ни правила, ни право...

Вы говорите, сударь, ерунду:

в пирожных монплезир, но не отрава...

Мадера первосортная у нас,

такой в Мадейре вряд ли вы найдёте...

Григорий, не сумев достигнуть дна,

сегодня не пророк, а просто в моде.

Зевак не стоит выгонять с моста,

пускай глядят в его пустые зенки

и молят, молят именем Христа,

мозолями насилуя коленки,

о мире, счастье, рае на земле,

обманутые бесом сатанисты...

И ангелов полуночный балет

пусть не разгонит одиночный выстрел

от дюжины патрульных мужиков,

посланцев нестареющего Блока.

Увы, но я стрелял не в "молоко",

а это попаданье вышло боком.

К Отцу

Рассею по бурьянам лебеду,

припомнив разлюбезною Рассею;

учну скакать, как предписал батут:

из грязи - прямо в центр Кассиопеи.

Из бедности в распыл без тормозов,

со дна да сразу - мигом на орбиту!

В моём романсе мало ли басов

и плясок на глазах святого Вита*;

в моих стихах встречаешь суету

и нежности подопытную нимфу,

сиятельную нимбом наготу

гитарной деки, осенённой грифом...

А ритма строй не рифмою сломать,

не повернуть контрастом строгих правил;

набей надеждой мой пустой карман,

коль я кричу: "Амарта, отче, Авва!"**

* - В XIV веке Европу охватила эпидемия чумы, унесшая более 20 миллионов жизней. Основным способом лечения оставались, как водится, истовая молитва, покаяние, целование креста и скрупулезное отправление всех церковных обрядов. В разгар этого бедствия наступил праздник святого Вита, который всегда сопровождался массовыми пирами и танцами. Особенно бурно празднество отмечали в Италии. Изможденные и отчаявшиеся люди, напившись вина, принимались ритмически плясать, доводили себя до истерического состояния и, уже не в силах остановиться, падали замертво. Зловещее, заразительное веселье передавалось от одного городского района к другому, от деревни к деревне, оставляя за собой бездыханные человеческие тела. Этот кошмарный эпизод, зафиксированный летописцами, получил отражение в художественной литературе (наиболее известна россиянам пушкинская пьеса "Пир во время чумы"), а также в современной психологической и медицинской терминологии, где пляска святого Вита означает известный клинический симптом.

** - амарта, отче, Авва ('?marta, Ab?, арамейский) - ты сказал, Отец!

Саратов-микст

Салат Саратова к столу сервировав,

винтажным духом потчевал обжор и

в багет поджарый скручивал слова,

своим движеньям возбуждая шорох...

А рядом тётка - родом из глуши,

живущая в дыре седьмой десяток...

Её в объятьях нежно задуши

и попроси бессмертия в задаток

у гендерных Саратовских богов,

которым тётя хуже пулемёта...

С такой подругой надо ли врагов?

А на друзей превышены все квоты.

Карета припозднилась из Москвы,

и он в ней мчался, меченый дымами

летели чудаки из-под копыт,

летели, как сороки, над холмами

слова и мысли, спутанные в микст

предательства, любви и благородства

Уймись, тоска. Постылая, уймись,

не находя с английским сплином сходства.

Февраль, подражание со взломом

Февраль, влудить стопарь и плакать

то перманентно, то навзрыд...

...то сырость разводить и слякоть,

а то, забыв, что значит стыд,

хватить Эрато по затылку,

понюхать крэк, уйти в бега,

прижать бабцу в сугробе пылко

и увести её в стога...

И там любить без сожаленья,

без лживых ханжеских причуд.

Тогда одно прикосновенье

легко пробудит гамму чувств

и вознестись тебе позволит

на пик языческой любви...

Февраль, знакомый всем до боли.

Фонарь. Аптека. Бледный вид.

ну и времечко, барин!

...упадничество, морфий, дворник пьяный,

трамвай, карета, битва за Мукден,

кровавые закаты с гаоляном,

классически распятый ламбрекен,

по всей Москве пылают баррикады,

сеансы спиритизма на дому,

балы, фуршеты, танцы до упаду

и горе просвещённому уму,

усталые от пахоты крестьяне...

от кокаина белые носы,

имажинизм на образы не тянет,

как на парик нечастые власы;

Распутин исповедует царицу,

к нему стремится толпами народ,

а в МХТ на фоне вольной птицы

"Вишнёвый сад" по-прежнему идёт;

столыпинский вагон, реформа, галстук...

лорд Бьюкенен, предательство, война...

страна пошла внезапно левым галсом -

империи Романовых хана!

Ловец жемчужных ~~снов~~ слов

Надутый ветром перемен пузатый Гинденбург

сгорал, как шустрый дворник на работе...

Горели габаритные огни, спал Петербург...

В безумном валькирическом полёте

неслись планеты, звёзды, наливные облака

навстречу нашим планам многозначным...

И, отлежав почти что до исподнего бока,

в саду Эдемском, храп являя смачный...

...метался Пётр с ключами на бедре;

во сне рождался крик чудовищ дивных,

и Гинденбург, вздымая этот бред,

плёл диссонанс... местами когнитивный.

И плыл туман по серебру ветвей

застывших ледяных воспоминаний;

вселенная припрятала ответ -

куда же мчатся лихо наши сани...

А мы висели мёдом в облаках

прокуренного общего вагона,

и поминальный с водкою стакан

стоял на к р ы ш к е гроба эпигона,

с т о я л за крышкой некто Эпикур

и всё дарил народы тихим словом -

в краю любви и пышных синекур,

элиту власти радуя уловом...

Мне сверху видно...

Взмываю в небо - Финист Ясный Сокол -

и там высо'ко лайнером лечу.

Лечу выс о'ко, только мало проку

для воплощенья всяческих причуд.

Внизу поля, поляны, полеводы,

да полевые полчища полков.

Земля дерьмом тучнеет год от года,

да кашей из армейских котелков.

Куда ни глянешь, там милитаристы

куют и днём, и ночью... твою меть.

Все как один - сплошные карьеристы,

готовые за должность умереть,

повязанные правилом омерты,

заправленные в кирзовый сапог,

затравлены просроченным десертом,

свой стыд и честь отдавшие в залог.

А я завис над скатертью казармы

и крышу штаба бомбой проломил.

Нет, не найти неумолимей кармы,

чем управлять безумными людьми.

Запахом тайги...

Давно не ездил я в тайгу.

Там про меня уже забыли.

Не пожелаешь и врагу

Бессменных городских обилий.

Обилий "пробковых" дорог,

Обилий юношей субтильных.

Не сплю я ночью: между строк -

Себя жалею очень сильно.

А над тайгой встаёт туман,

Однажды Кукиным воспетый.

И этот край обетован,

И комарами, и рассветом.

Там в пышной ёлочной хвое

Мы кувыркались образцово...

Нам кто-то даже дал совет,

Совет-то, в общем, пустяковый:

"Не увлекались бы, друзья;

Оно б потом не вышло боком.

Без контрацепции нельзя,

Нельзя блудить по воле рока".

Но мы чего-то увлеклись...

....................................

И я умчался без оглядки

Сюда, где светят фонари,

А не фонарик над палаткой.

Прошли года, и где-то сын

Ушёл поутру за туманом.

А у меня на сердце стынь...

Схожу налить с хвоёю ванну...

Сто раз меняю свой маршрут -

Вдруг он в кустах сидит в секрете...

И освежителем дышу

Со вкусом хвои... в туалете.

Немного о моём народе

Не слишком разумом силён

народишко беспечный:

то пьёт тройной одеколон

и дрыхнет до конечной,

а то решит добро раздать,

оставшись с голым задом...

Кому-то бедная беда,

ну, а кому - награда.

Не слишком разумом силён

бесхитростный народец,

зато хранит со дна времён

святой воды колодец!

И сыновей не продаёт

в услуги супостату,

теплом сердечным топит лёд,

как на Чудском когда-то...

в обороне

глаза под утро льдом остекленели,

упёрлись взором прямиком в прицел -

а он распял их линзами на цели

на чёрном обмороженном лице...

во лбу звезда холодная, как память,

как месть, уже готовая в расход,

а палец в рукавице - словно камень,

и дан отсчёт в трагический исход...

и прокатилось эхо канонады,

и лейтенант скомандовал: "Огонь!",

и в тишине глухой не слышно мата,

и в голове весёлая гармонь

и что-то от бренчания трамвая,

а не куплеты выверенных слов...

его спасла не раз передавая,

как верующих мудрый богослов,

когда один остался в поле чистом

без цели, без могилы, без семьи...

он перестал быть первым альтруистом,

свой исчерпав прощения лимит!

На рыбалке

На воде стелилась ряска,

будто бархатный ковёр;

а вдоль ряски дьякон в рясе

по реке, как баржа, пёр -

пробирался по теченью

в заповедные места,

вплоть до самоотреченья...

Рясу швертом распластав,

регулировал осадку,

чтоб в ноздри воздух шёл;

плыл легонечко, с оглядкой.

А реки рассветный шёлк

разрумянился улыбкой,

словно маятник зеркал.

Дьякон в рясе тралил рыбку;

чешуёй его сверкал

и клобук, да и подрясник -

монастырский дурачок...

...ай, да дьякон! Ай, проказник -

в браконьерство вовлечён.

Монастырская забава -

своевластия стезя.

Удалась уха на славу!

Пастве здесь ловить нельзя.

Вот и время подоспело

Вот и время подоспело -

дверь соседом засопела,

заскрипела и сдалась...

Серой накипью осело

нарисованное мелом,

да и вылезло не в масть...

Пролетело время спячки,

разлетелся терпкий дым,

сажей белый снег испачкав

и на заберегах льды.

Жесть метелью рисовала,

занесённые вокзалы.

Пьяный дворник по утрам,

начиная всё с начала,

чистил логово квартала,

будто это божий храм.

Небо выбелено пудрой,

как извёсткой потолок -

словно кекс из перламутра;

а на мир спустился смог.

Надвигалось время о'но,

на дубах пылали кроны -

третий ангел возвестил.

В церквах морщились иконы,

пели служки монотонно -

да по всей святой Руси.

"Ой, рано, на Ивана..."

Выпал снег на Ивана Купала...

не ко времени

земля зимой забеременела

и металась, вкус металла

в губах зажимая,

как "яблочко-песню"...

неуместную,

будто лошадь

хромая

на бегах на приз товарища Сталина...

вот так рожа!

внимание - снимаю!

прочь рога!

прочь стриптиз

и попону засаленную!

сквозь костёр пролетаю я соколом

ах, восторг!

или около...

Огненная история

Любителем был огненной водицы:

с утра влудив стакан, потом другой;

мог за неделю безнадежно спиться

и возгореться вольтовой дугой.

Но не сгорал, поскольку из асбеста

была его пустая голова,

а в ней полно - раз нету мыслей - места

и краткий романтический словарь,

забытый мной однажды на рассвете,

когда мы расходились по домам...

Гулял чувак довеском к сигарете

и говорил, мол, горе от ума,

а глупость - это просто неприятность,

её надеясь ловко пережить;

на солнце, дескать, тоже видно пятна...

...а кто не пьёт: попробуй - подскажи!

Он, не сгорел, а угодил под лошадь,

когда сглупа' конюшню подпалил;

погиб романтик с вечно пьяной рожей,

хотя дурак, но вовсе не дебил.

А пить бы бросил да пошёл на курсы

каких-нибудь водителей авто,

собрав в кулак душевные ресурсы,

возможно бы из парня вышел толк:

коль голова почти совсем пустая,

в ней навигатор можно поместить.

Таксистов в нашем городе хватает

и шанс он свой, конечно, упустил,

когда гулял с конём по ипподрому

и наблюдал горение трибун,

и петли для замка на месте взлома,

и выбежавший на поле табун.

Сложили печь...

Сложили печь и головы за веру,

сражались с супостатом, как могли.

Ильич и печь - инкогнутая terra...

...Емеля, тот, что вечно на мели,

срубил бабла, две головы, берёзу,

хватил стакан за божьи закрома...

А за сараем пела ностра ко'за,

и понял Ленин - горе от у...мать!

Подняв бокал за Родину домкратом

и, голову возвысив из кустов,

взметнули знамя чудо-демократы,

крутой закуски наметав на стол.

А где-то рядом проложили рельсы

в страну не убиваемых элит;

мятежно разметав по ветру пейсы

в дали далёкой от святой земли.

Отведав зелья под густые сутры,

сложили пазлы, головы, и печь...

Взирал на мир в мир воплощённый Будда,

желая мир желанием зажечь.

Народный герой

Ступил не туда... и не там не остался,

потом оступился... и снова не там;

порвал на шнурки упоительный галстук,

не тихий "ботаник", а чисто Ван Дамм!

Рванул под уздцы - не коня, а корову,

хватил топором не берёзу, а снег...

Пришествия ждал, но пришло "полвторого"

недели бессонной - во вложенном сне...

Наплёл не легенду, простую корзину

набил не мошну, а подушку сенцом.

Не в сказку попал, так и ухнул в трясину,

расставшись в трясине с терновым венцом.

Сорвал баритон вместо аплодисментов,

убил не двух зайцев, один коленвал,

добился не славы, бессрочной аренды,

зато никого никогда не сдавал!

Пол поленницы

(тешем-потешем, потом распотешим...)

Ассиметричен

гомон столичный.

Сокол кружи'т

его закажи...

...пришить -

пришьют к лыку строку

или же добавят к сроку.

Спокойно в Претории:

расизм априори

сгорает с рассветом,

Манделе - конфету!

Белиберда... полная.

Белиберда... пленная.

Белиберда... пряная.

Белиберда... пьяная...

Колонно пре-кло-нен-ная...

Химически-кислая среда...

белиберда...

Полуполеном полунатоплено;

наколенники просини

за околицей осени

колосятся косвенно,

как в окладах иконы.

Плёл нацбол о лимонах.

Эдичка.

Everybody.

Нескромно.

В нас этот синтез рефреном

лысого хрена

изопропиленового.

Он впитан реакцией Манту,

Вану-

ату.

Ату, ату его -

приверженца "домостроева"!

В нас синтез рефреном этот,

к нам едут ажно из Ростова,

купив в скорый поезд билеты

на синтез амуров белковый.

Когда нарождается к а к а звука ф о н и я,

не хватает Вудстока любви для моей гармони.

И это услышат

летучие мыши.

И сокол небесный...

...и Горького песня...

Нищ, как принц,

Виндзор у криницы.

Двор разлинован

пленниц поленницами.

Скиньте условность слова

в этой больнице

имени Эдуарда Шестого.

Мало ли, что колебать не велено,

за-

коле-

байте,

госпожа колыбель... зерно...

...дерзновенно...

Согрелся у печки, как гренок,

в желудке тепло от полена...

Срублю я себе пятистенок

пусть знают Дунай, и Вена!

Сказочное болото

Заросло травой болото,

топь припрятав до поры.

Вот же суки, взяли моду:

чуть не так - за топоры!

А потом под чарку горькой

говорить о том, о сём:

как на небе гаснет зорька

как уход её весом,

как герой мельчает в сказке -

нету в ней богатырей...

Водяной сто лет в завязке,

век фэйсбуков на дворе.

Водяной всё лето гибнет -

обезвоженный хрустит,

то суставом громко скрипнет,

то "последнее прости"

циркулярит по WhatsApp-у -

мол, попал, как кур в ощи'п,

то взасос целует жабу,

то пиявками пищит.

Нет героев в нашей притче:

а попался - так дурак.

Нет в болоте личной жизни:

что ни жизнь - кондовый брак!

С бодуна

Бодун накрыл клеёнчатым одеялом,

холодный пот азотом закипал.

С утра поддал, но показалось - мало...

Горит-горит похмелия запал

и ни черта не гаснет... вот же случай -

комиссия такая, просто жуть...

С рассолом, право слово, много лучше:

и с головой... и в смысле куражу.

А в огороде девки в сарафанах

над грядками склонили телеса,

звучит в избе развязная "Nirvana",

готовая отдаться небесам.

Ботинки на клею? пришли в упадок -

расклеились внезапно, вот те раз!

И снова не пойму, какого ляда,

как Верещагин, лезу на баркас,

когда вокруг сияют многоточий

созвездия в классических очах...

Опять не спать придётся этой ночью

и на вопросы Бога отвечать.

Воронам не понять моей печали,

хотя они и дьявольски умны.

Меня вороны криком привечали

предчувствия несбывшейся вины.

А я шептал тихонько: "Аллилуйя!"

и в трубку дул, и крестик целовал...

Двадцатый век - реакция лютует,

век двадцать первый - бес арендовал!

Жребий брошен

Полковник, вечно пьян и нелюдим,

бросает жребий жалкий то и дело.

Он без друзей, а стало быть - один...

...и потому такой развязно смелый.

Ему, как видно, нечего терять,

а приобресть возможно очень много.

Слова чужие в воздухе парят,

как голограмма скомканного бога,

и отдают елеем и корой...

И рубит сук на дереве познанья

не слишком образованный герой,

и норовит залезть в чужие сани.

Вдыхаем повсеместно абсолют,

отыскивая лучики надежды,

которые всё время отстают,

неловко замирая где-то между

неоновых, как перья облаков,

упавших с неба в качестве награды...

И я гулял недавно высоко,

и мне казалось, лучшего не надо,

но стрелки шли в магическом кругу,

от жизни то и дело отставая...

Полковник помнит выправку драгун

и нежный звон последнего трамвая;

его убитый ценами денщик

спит у порога в алкогольном чаде...

Вселенная от холода трещит,

и лопаются струны демократий.

Российский бунт

Российский бунт. Тамбовские леса,

что брянским и воронежским соседи.

В монастырях срывают образа

в окладах серебра с оксидом меди.

Поддет на вилы, стонет иерей

и поминает всуе чью-то матерь,

ещё Иисуса и царя царей,

и плащаницу - тонкую, как скатерть.

Ругаются усталые бойцы,

колокола готовя к переплавке -

в стране опять металла дефицит,

и церкви здесь трясут, как будто лавки.

Красноармейцы, твёрды, что алмаз,

и безупречны, будто бы с картинки;

и молнией от ЭсЭнКа указ

летит по телеграфу без запинки.

Российский бунт ломает слабаков,

а сильные становятся сильнее.

Вот только жаль - потом их всех на кол,

или удавку жёсткую на шею,

или к виску несут ружейный ствол,

или в подвал ведут решеньем тройки...

Российский бунт - от гордости укол,

российский бунт - ядрёная настойка.

Мятежники орудуют с листа,

ломая и манеры, и устои

во имя и от имени Христа,

но их посулы ничего не стоят.

Гламурные бунтари

Они не сеют в поле и не жнут,

но топчут с удовольствием рассаду.

Лежат в траве и семихвостый жгут

ласкают в небе не рукой, а взглядом...

Богатыри, не вы... и не они...

Какие-то винтажные бастарды.

Улыбка их угодливость хранит,

а действия - отсутствие азарта.

Их разговор - ни слова в простоте,

и что ни слово - сломанный английский;

сплошные либералы, но не те...

Быть грантоедом, жрать на шару виски -

обычный их классический удел...

...ну, и, конечно, волны в интернете

на тему, что им спонсор насвистел;

за их он пропитание в ответе.

Таких людей попробуй опростить,

не опростав ударом по макушке,

сжимая не кулак в тугой горсти,

а слегонца выкручивая ушки!

И нет меж ними въедливых умов,

одни вокруг - то вахлаки, то бе'сы...

Бунтарь кричит: "Хочу в стране ремонт!",

хоть сам давно в Европу чешет лесом...

Ни слова...

Мне барыня послала сто рублей,

как Бог вороне сыр послал однажды...

Её послал бы я... Эй, слышь, налей!

Я не привык просить плебеев дважды.

Я сам, хоть дворник, но аристократ

породы безнадежных джентльменов.

Герасим - не герой, он лишь субстрат

и заблуждений барыниных пленный.

Он для меня уже почти как брат,

да вот собаку утопил некстати...

Я барыне отправлю в Петроград

скелет Муму и быстроходный катер.

Герасим - православный капитан,

задумчивый и жутко молчаливый;

сменил спроста свой дворницкий кафтан

на вицмундир колёра спелой сливы.

Мне с ним легко. Хотя он из низов,

зато безмолвен якорем на флоте.

Учу его практически с азов,

а он, болезный, мне ни слова против.

Кураторы утра

Пробуждаемся в облаке дыма -

партизанит туман над росой...

Спит в пыльце из цветочного грима

гном весёлый, румяный, босой!

Моё сердце к тебе прикипело,

говорю, мол, пора, милый друг...

Мы с тобою - движение стрелок,

замыкающих времени круг.

Мы с тобою сегодня на страже,

но в дозоре уснули вдвоём

и проспали... и выспались даже,

и теперь оду утру поём.

Вроде ангелов, но не по ГОСТу:

ты задорная, я же - хоть плач...

Ежедневник классический свёрстан

в технологии божьей one touch:

будет каша из клейкой овсянки,

будет кофе и гренки, и сыр,

новостей самых разных вязанка,

грузный полдень эпохи ампир;

а потом ощетинится вечер,

перескочит из сумерек в ночь...

Жизнь меня и тебя не излечит,

как неопытный доктор - точь-в-точь,

только утро прольётся бальзамом

на ночной экстремальный полёт...

В этом месте, ребята, реклама

не глаголом, а слоганом жжёт!

Пробуждаемся в облаке дыма -

телевизор, зараза, бубнит.

Время тает необратимо,

утро наш постоянный магнит.

Скоморошья

За церковной оградой я был похоронен босой,

скоморох и смутьян, не безгрешный мятежный повеса.

А ещё мне кричали во след, мол, я - жидомасон,

хотя жил православным, крещённый во имя прогресса.

На макушке моей не зарос до седин родничок,

значит - с Богом своим вёл всю жизнь я приватно беседы;

и до всякой судьбы был я Господом вмиг привлечён

и в игру балалайки вплетал невзначай кастаньеты.

Пел в кустах соловей, не стараясь рулад выводить,

просто трелью травил как бездушная подлая птица.

Ну, а я утверждал от рожденья до тех же седин -

в этой песне душа, как бессмертие, вечно хранится.

Взгляд потушен, увы. Мне не стоит на небо пенять

и пытаться уйти в руки старых богов оголтелых;

ангела' нелюбви эту душу прилежно хранят,

как и бесы любви ублажали распутное тело!

Следы

Эразма Ротердамского следы...

...у нашего славянского базара.

Слепых надежд надёжный поводырь -

вращает лихо - колесо Сансары.

А я стою у юности в сенях

и вспоминаю давние утехи.

"Коня, - кричу, - полцарства за коня!"

и примеряю новые доспехи.

Оруженосец будто бы заснул

и не спешит хозяину потрафить,

подтягивая мягко, как блесну,

любви взаимной ненадёжный трафик.

Занедужил

Не стало чести... видно, занедужил...

или на Русь к чиновникам попал...

И поясок, затянутый потуже,

с моим сомненьем дьявольски совпал.

Поверх голов рога, папахи, кепки,

бейсболки, шляпы, букли, котелки...

Торчу из почвы в виде квёлой репки,

залезшей в неоплатные долги,

и тихо вяну, словно бы красотка

под неустанным действием угрей.

Не помогают джин, текила, водка -

не чувствую себя, увы, бодрей.

На Русь попал к чиновникам - как в ощип:

чиновник нынче голоден и зол...

Остались от героя только мощи,

а от души - пожеванный ментол.

Русские идут

По Бруклину гуляет пьяный дембель -

сержант секретный войск РВСН,

с ним старшина, недвижимый, как мебель,

в нирвану отошедший в позе дзен.

Они бредут тихонько в Кони-Айленд,

где их дружок по дембелю живёт,

он светится, как самый crazy diamond,

огромный страшный хакер - кибер-бот.

Прокатятся друзья на "русских горках",

хлебнут портвейна номер "тридцать три",

припомнив, как "За взятие Нью-Йорка"

добыли героически гастрит.

Потом рванут на пляж - до океана,

чтоб вымыть в океане сапоги.

Там встретится им - тоже в сливу пьяный -

кубинец местный Трамп Иваныч Гид.

Над Бруклином отличная погода -

вишь, даже счётчик Гейгера поёт!

На ОЗК прошла мгновенно мода,

а на хитин появится вот-вот.

За нами Буй...

За нами Буй - прекрасный русский город,

а впереди триумф и суета.

Дымит, как паровоз, бездымный порох...

В дыму не видно райские врата.

И рай, похоже, здесь провинциален,

как сельский клуб, а не театр Большой.

Зато конферансье уже притален,

и мыслю я - притален хорошо.

На речке, что зовётся Костромою,

буёв не видно - Буй царит один,

как над Коимброй пламенный Камоэнс,

что сам себе поэт и господин.

Москва за нами, много ли в том толку -

там лишь себя готовы поддержать;

нардепы в ней щебечут без умолку,

блуждая в лицах, числах, падежах?

Гуляют по рублёвкам толстосумы,

а вдоль Тверской кочует средний класс.

Томятся депутаты в стенах Думы,

но непрестанно думают о нас.

Сказка из упора лёжа

присказка

раком пятится,

кипятится

каждую пятницу...

и пиво с корицей

пьёт

хоть с виду совсем не пьяница,

если закроет рот...

рота роет окопов покои,

комом летит бутерброд

в пасть сутяжного Оле Лукойе:

кушает, стало быть - жрёт;

а волшебникам

в самый раз

пить по пятницам с раком пиво...

а нахлебникам -

наш подкаст

для созыва развратниц ретивых...

есть немного в стране чудес,

чуть побольше чудесных ножек...

отыграем без общих мест

эту сказку с упора лёжа,

отбоярим в вязанку дней

недовыходы недоввоза...

расцветает морозом в окне

Кама-сутры изящная поза!

Body of fairy tale

Жил да был в королевстве одном

генерал, что быстрее пули...

Генерал... только с виду - гном,

а внутри - великан, а фули?!

Правда, нет у него солдат,

только курицы да индюшки...

он и этому войску рад...

А ещё есть четыре пушки;

жаль, снарядов не подвезли -

без снарядов какая драка? -

Генерал никого не злит,

только кушает дулю с маком;

ждёт сражений который год,

а сражения не приходят...

Смотрит с грустью Фортуне в рот

и мечтает ещё о флоте.

Только нет никакой войны,

а вокруг лишь одни пейзане -

очень мирные пацаны

от Архангельска до Рязани.

Огорчается генерал

и с печалью в себя уходит:

"Ах, напрасно арендовал

в оружейной палате орден!"

Им хотел себя наградить

по итогам крутых баталий.

Безнадёжные впереди

безмедальные видно дали.

Запечалился генерал

и решил рисовать животных,

а натурщиком стал баран,

он пошёл на контакт охотно.

Вот и сказке конец - jawohl!

Генеральским картинам - браво!

Распознай свою в жизни роль,

чтобы гордостью стать державы.

Грозное утро. Проводник

Раскатистым рёвом дежурной зари

рассвет расправлял расписные крыла',

пространство прообразом правил дарил,

прививкой Аврору отправив в астрал.

И молний иголку сломав о гранит,

чернело пространство от туч забытья.

И долг, и сомненья в граните хранил

Ивашка Сусанин, из местных крестьян...

Большой правёж

Правёж стоял который день,

казнил илотов князь,

и стон крестьянами владел,

и суд вершила власть!

Дымились ходики в углу,

стараясь превозмочь

сопротивления и флуд,

и всё катилась ночь

туда, где утренний туман

от сырости дрожит,

где мир - надёжная тюрьма

для ярости и лжи,

где поднимают на ножи

за размышленья вслух,

и плебс придушенный блажит,

к ученью так же глух,

как полноценный идиот

без страха и ума...

...и где маячит битый год

на паперти сума...

Надёжный утренний туман

от серости дрожал,

кровавым выдался роман

и затяжным пожар.

тошнота

... просы'палось сажей монашество

на наш парафиновый двор,

сугробами, настами княжества

да изб, из которых мы сор...

...палат, из которых все белые,

которые с номером шесть,

медсёстры в них остро чертелые,

не девушки - бледная жесть...

...просыпалась сажею-пудрою

надменность осколками строк;

мудрёными ранними сутрами

взошла на замшелый порог...

...оркестрик лабает игрушечный,

зудит ксилофоном с утра;

как выстрел по темени пушечный -

орёт битый час детвора...

...от скрипок - смычковые пролежни,

от скуки пустой - болтовня...

от нраво-учений опять тошнит

в разгар православного дня!

Фонтан

Над теплотрассой стелется дымок...

Кто варит шов, тот грезит прошлым летом...

Дыханьем трав вдыхая между строк,

на стыке труб сидит совсем раздетый

и жалом - с комариный электрод -

портачит место сварки несусветно.

Его прораб сейчас имеет в рот,

слова из стали пользуя конкретно:

сварной виновен в праздной болтовне

дотошных припозднившихся прохожих

и кипятком сияющей луне

до блеска чистит заспанную рожу.

Романтик-сварщик, как тебя мне жаль -

ты без пособия на улицу уволен...

А ведь могли, наверно, дать медаль...

И премией побаловать... тем боле,

когда вокруг такая красота:

здесь, радужкою струи оторочив,

блестит, как летом, праздничный фонтан

в разгаре самой-самой зимней ночи.

И хочется вдруг сварщика обнять,

пойти в народ и даже искупаться...

Пускай в воде фекалии смердят -

нам не помеха эта эманация,

чтоб снять пальто и, сбросив макинтош,

всей ржавчиной фонтана насладиться...

Кричит народ разнузданно: "Даёшь!"

И "Yesterday", почти без репетиций,

ревёт в филармоническом рывке.

И женщины канканом удивляют,

нам хляби разверзая в потолке,

и кипятком, как в бане, обдавали!

Таким манером, чуть не каждый год,

смыкает плоть электоральной массы

и нас с тобой опять всю ночь влечёт

простой порыв... обычной теплотрассы...

А поговорить?

Поесть да выпить - в этом тайный смысл

мужской души славянского разлива?

Летит по древу золотая мысь -

загадочна, пронырлива, пытлива,

и к прикупу не пару козырей

раздаст она негаданно-нежданно

а достославный город Назарет

достанет из античного тумана.

И вот тогда возникнет разговор

о таинствах души и скрытых смыслах,

и ветром унесёт словесный вздор,

висящий на старинных коромыслах.

нас строит мост

мы ели-пили бархатный кисель,

а после уходили похмеляться...

в пылу рожденных исподволь бесед,

затертых почти насмерть декораций

смеялись и считали плети звезд,

упавших как-то в камыши болота...

построит ночь в страну исканий мост,

разменивая снов небыстрых квоты

на долгие тягучие года,

убитые рутиной и текучкой...

и говорит: `ребята, аз воздам!..

и пряником, и непременной взбучкой'...

рассвет глядится в марево дорог,

наполненных туманной амальгамой,

и тесто всходит -- будем есть пирог

из русской печки, праздничный... тот самый!

Самый короткий день

Игнорируя суть причины,

постиженья игры умов,

мы щепаем с тобой лучину

осв я щения закромов,

освещения плит могильных

блёклым сторожа фонарём...

Телефон засбоил мобильный -

петухом третью ночь орём,

что мешает нам поразмыслить,

восставая из тех глубин,

где в теориях мнимых числа

обивают порог любви.

Саботируя свет в оконце

в этот самый короткий день,

одарил бы судьбу червонцем...

...да всё время, ты знаешь, лень...

Один в поле...

монолог воина

Я злом непрерывно дышал,

травил себя едкостью мысли...

Под хвост мне попала вожжа,

толкнув на решительный выстрел.

Подстрелено злостное зло,

подвержен я самообману -

по первое врезал число

порочному злу-великану,

да только, что толку, друзья?..

Меня вы простите, родные.

Опять перед злом лебезят,

стандарты включая двойные,

меня называя лжецом,

продажным заштатным иудой.

Не прятал в смущенье лицо

и впредь, полагаю, не буду.

Я злом не намерен дышать,

скормлю его грязным воронам,

как ветер шарфы с горожан,

срывая с прохвоста корону!

Провинция

Глубинку тянет в столицы

переселиться махом.

Не зря, видать, суетится:

в глубинке-то жизнь не сахар.

Зато и народ радушней,

а также патриотичней.

В провинцию двигать нужно!

Я здесь проживаю лично

и здесь ожидаю вёсен

зимою морозно-сонной.

Здесь к людям выходят лоси,

а в небе кружат вороны

над рощами и лесами,

над полем расхристанной ржи.

Глубинка - это мы сами,

кто хочет прожить не по лжи.

Однажды утром

Ольге Фост на её стихотворение "Было вешнее утро"

Этим утром заря умылась,

потянулась в зенит за солнцем.

Мне под утро война приснилась -

не сдержать, стало быть, эмоций...

Календарь окропив дождями

развесёлой породы мая,

свет взметнулся над площадями,

победителей обнимая!

Казаки по Берлину мчались -

пели бодро радиоточки;

в горе радости и печали

вспоминаю я эти строчки.

Вижу их и во сне, и даже

иногда наяву приходят

казаки дорогие наши...

...и деды мои из пехоты.

А под утро совсем... сегодня

казаки вдоль берлинских улиц -

может, две, может, просто сотня -

сном в бессмертие потянулись.

...этим утром гремели марши,

а на площади пели наши,

кто дожил - их осталось мало...

Ну, а радио всё играло.

Комментарии: 8, последний от 13/01/2023. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 18/02/2022, изменен: 11/08/2022. 72k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2
Аннотация: Ах, оставьте, барин добрый, удивляться нету сил!

Чваков Димыч : другие произведения.

По всей честной Руси