Чваков Димыч : другие произведения.

Прогулки с Лордом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Посвящается Игорю Наумову - Лорду, моему другу студенческой поры

Прогулки с Лордом

   В бытность мою студенческую кто-то из однокурсников, вполне возможно, сам автор, сформулировал один незатейливый, но точный постулат: "Читать первоисточники утомительно... а в конспект к отличницам с хорошим почерком глянешь - и всё ясно: кто поп, кто попадья, а кто ложки украл". К чему это я? А вот к чему: если у вас нету времени на мемуары, замаскированные здесь под банальную беллетристику, а узнать в общих чертах, о чём речь, хочется, ознакомьтесь с оглавлением. Оно выполнено в лучших традициях написания конспектов: ничего на первый взгляд непонятно, но общая картинка складывается. Правда, у каждого своя. Правда - у каждого своя, не сочтите за тавтологию. И ничего с данной сермягой поделать нельзя - голову автора каждому читателю не приставишь.
   Приступим. И не говорите, что вас не предупреждали.
  

Глава 1, вступительная. Размазывание каши по тарелке

  
   Долгое время я старался избегать написания этого произведения - не то сборника баек мемуарного типа, не то эссе, не то повести в рассказах. Казалось бы, что мне не давало взяться за дело раньше и, разворошив заулки памяти, извлечь из неё часть сокровенных событий, из которых состоит столь изменчивая и неповторимая жизнь? Затрудняюсь ответить. Может быть, опасался приступить к изложению своих переживаний, поскольку Наумов был для меня в институтские годы одним из самых близких людей. Боялся чего-нибудь не так восстановить в памяти? Возможно. Хотя, вполне вероятно, нечто другое вставало передо мной непреодолимым препятствием. Например, не хотелось попасть под горячую руку участникам описываемых приключений, словно бы они непременно захотят строго упрекнуть меня при случайной встрече в излишнем литературном приукрашивании некоторых обстоятельств, произошедших много лет назад. И не просто упрекнуть, а с возможным членовредительством.
   Впрочем, уже неактуально.
   Да и я вполне готов и начинаю свой рассказ. Если и существовали какие-то сдерживающие факторы, то теперь они растворились в темноте уютного осеннего вечера, притаившегося у меня под пледом. Растворились в моём желании выплеснуть "созревшую" в освобождённой от волос голове информацию на любой доступный носитель. Наверное, в этом и дело - раньше данная история только готовилась к тому, чтобы принять форму, вызревала. И вот теперь сама запросилась на свет божий. Не буду ей мешать.

*

   Начну свои заметки-воспоминания с того, что...
   И что - что? А вот...
   В конце 70-ых - начале 80-ых годов прошлого века учился я на факультете автоматики и вычислительной техники киевского института инженеров гражданской авиации. На первом курсе общежития мне не дали, видимо, памятуя невесть кем изобретённую истину сомнительной достоверности, мол, единожды отчисленный долго в новом ВУЗе не проучится. А я к тому времени уже был изгнан с позором со второго курса Ленинградского университета. Если судить по записи в академической справке "за неуспеваемость и пропуски занятий". Действительности сия информация не соответствовала, если учесть, что в начале четвёртого семестра ваш покорный слуга не имел ни единого "хвоста", ни по одному предмету. Пропуски лекций, впрочем, имелись, но в пределах разумного - никак не больше, чему у группы отъявленных прогульщиков с курса.
   Причина отчисления была в другом. Меня и ещё двоих студиозов, проживающих со мной в одной комнате общежития на улице Детской, подвёл случай. Однажды нам выпала удача - приобрести билеты на эксклюзивный сеанс какого-то импортного фильма в кинотеатре "Кинематограф", который сеял разумное, доброе и местами вечное в ДК имени Кирова на Васильевском острове. Вечером мы отправились на вожделенный киносеанс, а жилплощадь на три-четыре часа предоставили ребятам с нашего же курса - они хотели отметить какой-то праздник, а было негде. И вот тут звёзды сошлись: когда компания лишь разлила по первой, забыв по глупости или наивности закрыть дверь на ключ, в комнату пожаловал новый заместитель декана факультета со знаковой фамилией Волков вместе с представителями студсовета.
   Волков недавно вступил в должность, и ему требовалась показательная порка, чтобы свободолюбивый люд математико-механического факультета понял - "здесь вам не тут" и полюбил дисциплину настоящим образом. Думаю, факультетскому администратору помогли какие-нибудь доброхоты, иначе трудно объяснить, почему делегация во главе с Волковым сразу поднялась на четвёртый этаж, а там - пожалте бриться! - сразу наша 497-ая комната, прямо напротив лестницы. А в комнате - пир горой. Нарушения социалистического общежития налицо, да ещё и в свете решений очередного партийного не то пленума, не то съезда, на котором категорически запрещено употреблять то, без чего трудно представить жизнь советского студента.
   Не стал зам. декана разбираться, кто прав, а кто нет - одним махом рубанул виртуальной шашкой и накропал приказ об отчислении прописанных в комнате за аморальное поведение. Пошли мы, несправедливо обиженные, к барину с кровожадной фамилией, да с челобитной - мол, прости, батюшка, не ведали ничего, когда ключ от помещения давали. А он, ехидна такая, и заявляет - огласите, де, кому именно давали, тогда вас помилую; строгачом обойдётесь. Понятное дело, никого закладывать мы не стали. А на нет, как выведено на первой странице ежедневника любого захудалого адвоката, и суда нет. Единственное, на что Волков согласился - поменять формулировку в академической справке: с "аморалки" на "неуспеваемость". Это можно было считать большой победой, ибо отчисление за "аморальное поведение" автоматически ставило крест на получение высшего образования в дальнейшем. Исключения бывали, но крайне редкие.
   Я, правда, попытался оспорить сакральную запись в документе и спросил:
   - А как вам такое - "неуспеваемость и пропуски занятий", если у меня отсутствуют академические задолженности?
   - Это сейчас отсутствуют, а в прошлом семестре? Зачёт по английскому, например.
   - Но закон-то обратной силы не имеет...
   - Хотите поспорить, молодой человек? Вижу, что нет. А с пропусками занятий без уважительной причины ещё проще. Только не говорите, будто у вас их нет совсем. И с товарищами вашими та же история. В общем, слушайте внимательно: забирайте сейчас документы, а через год восстановитесь. Препятствовать не стану. Наоборот - помогу. А история эта пусть вам послужит уроком.
   На том и расстались.
   Позднее один из моих соседей по злополучной комнате, отслужив в рядах советской армии срочную, восстановился на второй курс матмеха. Другой же уехал на родину, где его следы затерялись. А я выбрал третий путь: поступив летом в киевский ВУЗ на общих основаниях. Правда, для этого пришлось дополнительно попотеть, поскольку пришлось брать в военкомате справку, что меня до начала учебного года в армию не призовут. А подобного рода нестандартные справки военные клерки до сих пор выдают исключительно с большим трудом и не без получения неких преференций условными борзыми щенками.
   Несмотря ни на какие препятствия, с 1 сентября 1977-го года я числился студентом 102-ой группы факультета автоматики и вычислительной техники института инженеров гражданской авиации. Стал "гафовцем"1, как нас именовали в народе. Да что там - в народе; мы сами себя так с гордостью называли.
   Как уже было сказано выше, места в общежитии мне не дали, полагаясь на данные статистики, а они говорили следующее: единожды отчисленный долго в новом ВУЗе не проучится в пятидесяти случаях из ста. И если неблагонадёжный бывший абитуриент, по всем научно-педагогическим приметам надолго здесь не задержится, то зачем тогда, спрашивается, отдавать этому подозрительному субъекту койко-место? Пусть лучше поживёт пока где-нибудь на стороне, подальше от благопристойных первокурсников, дурно на них не влияет.
   А вот когда "искупит кровью", тогда можно будет и пересмотреть вопрос о предоставлении коммунальных благ за смехотворно низкую цену. Впоследствии я действительно искупил и даже, в некотором роде, доказал своё право на проживание в коллективном доме, называемом общежитием. Но продержался там недолго. Как, вероятно, злорадствовал один никому неизвестный хоккеист по фамилии Труш (Труш не играет в хоккей, если помните) из деканата факультета автоматики: "А я предупреждал -этому субчику доверять нельзя!"
   Всему виной вьетнамская история с интернационалистическим подтекстом. Но о ней в другой раз. Сейчас же речь пойдёт о Лорде - Наумове Игоре Андреевиче, гражданине мира, человеке, благодаря общению с которым я стал тем, кем стал. В какой-то части.
   Что ж, начало положено. Так за перо, ленивая рука!

___

Глава 2, ознакомительная. Гражданин мира

   Съёмную квартиру мне удалось найти на удивление легко. Прямо напротив главного институтского корпуса. Если раскрыть окно на пятом этаже, где она располагалась, то за трамвайными путями отчётливо были видны синие фигурки в фуражках, напоминающие игрушечную армию воздухоплавателей профессора Жуковского - отца отечественной авиации. Над фасадом сновали люльки, в которых сидели деловитые представители секции скалолазания. Они увлечённо занимаются косметическим ремонтом здания. Скоро за столь полезное и кстати хорошо оплачиваемое дело предстоит браться Лёхе с Вохой, неразлучной альпинистской связке из моей учебной группы. Но будущие друзья ещё об этом и не догадываются пока, они толком и познакомиться-то не успели. Впрочем, как не знаю обо всём, что произойдёт в ближайшие пять лет, и я.
   Занятия пока не начались, и можно посвятить пару дней знакомству с городом, впоследствии ставшим для меня родным и близким. Но сначала осмотрюсь. Хозяин квартиры, дядя Ваня, огромный мужик с редким чубчиком на большой лысоватой голове, отдалённо напоминающий запорожца с картины Репина, познакомил меня с апартаментами. В цене сошлись быстро. Хотя тридцать пять рублей в месяц - довольно большие деньги, и можно было вполне найти угол за тридцатку, но что сетовать, когда институт под боком, вернее - через дорогу. Административный и два учебных корпуса - второй и восьмой - как раз напротив окна снимаемой в панельной пятиэтажке комнаты. Стоит преодолеть подземный переход, и ты уже рядом с кузницей авиационных кадров союзного значения.
   Комната, предоставленная дядей Ваней в распоряжение студентов, оказалась хоть и не очень большой, но выглядела вполне уютно. Три кровати, три тумбочки, два стула, трёхстворчатый платяной шкаф и письменный стол казённого вида с вытертой вставкой из зелёного сукна - наверное, списанный в каком-то учреждении. В самом деле, ничего подобного в свободную продажу не выбрасывали.
   Что ещё нужно для полного счастья? Я прожил здесь целый год, деля угол с двумя соседями. Первым из них, и таким же постоянным, как ваш покорный слуга, оказался Игорь Наумов. Он учился на втором курсе факультета аэропортов. А вот наши с ним сожители постоянно менялись, причём период обитания их на сдаваемой площади бывал настолько мал, что в памяти почти никто из этих господ не остался. Пожалуй, запомнился лишь Кактус, который известен был под данным прозвищем в кругах институтской секции скалолазания. Впрочем, и он долго в квартире у дяди Вани не задержался. Поэтому с лёгким сердцем я оставляю за кадром сей сонм постоянно меняющихся соседей и остановлюсь только на Наумове. Тем более - наши с ним отношения не закончились сразу после того, как мы съехали из нашего гостеприимного жилого уголка напротив главного корпуса. Эй, товарищ в последнем ряду, я сказал жилого, а не живого! Ни к чему нас с Наумовым ровнять с морскими свинками из школьного кабинета биологии.

*

   Хозяин квартиры, Дядя Ваня, как я уже говорил, отличался колоритной внешностью весёлого казака времён Запорожской Сечи. Работал он на заводе "Большевик" мастером какого-то цеха. Про хозяйку не могу сказать ничего определённого. Квартирантов она молча игнорировала, вероятно, идя на поводу у супруга и смиряясь с суровой необходимостью собрать дочке приданое за счёт квартирантов. Теперь - дочка. Ну, да ладно. О ней чуть позже. Не в меру заторможенный технический ум этого создания ещё сыграет свою роль в нашем бытии, которое по нагловатым диалектическим сентенциям доцента Панкратова с кафедры научного коммунизма обязательно определяет сознание. Возможно, неосознанно? Не берусь утверждать.
   Наумов ворвался в мою жизнь стремительно и навечно поселился в душе, не дав возможности протестовать против безоговорочной узурпации моего юношеского мировосприятия. Дядя Ваня привёл этого парня, отдалённо напоминающего арабского принца из "Тысячи и одной ночи" осенним воскресным днём и сообщил, что теперь мне не придётся скучать в одиночестве. И оказался совершенно прав. С Наумовым я не заскучал ни разу. Какое там - скучать, когда всего через пятнадцать минут после знакомства мне уже стали известны замечательные пивные источники микрорайона, когда я вдоволь насладился скумбрией холодного копчения и плавлеными сырками с невинным названием "Дружба", обязывающим к ответным и непременно открытым действиям. Мне был симпатичен Наумов, и я ему, смею надеяться, тоже.
   Мы сошлись. Не так, как сходятся на дуэли герои классических романов 19-го века, наоборот - сошлись близко и бесповоротно, как порой сходятся воздушные суда, оставленные без присмотра задремавшим диспетчером. И продолжалось это великолепное безобразие больше пяти лет. Почему столь недолго, спросите вы? Каюсь, жизнь подставила ножку в безумстве капризного, прихотливого быта... Но сейчас не о том. Я снова встретил тебя, Наумов Игорь Андреич! Наум Андреич. Именно - Андреич, а не Андреевич! Поскольку так я тебя тогда называл. Пусть только в своих воспоминаниях встретил. Но надежда на личное общение ещё жива. Когда писал эти строки, тешил себя надеждой, что ты объявишься из глубины прожитых лет. Объявишься и скажешь мне своё традиционное: "Димка, привет!" и я отвечу тебе: "Где пропадал, старый? Сколько зим, сколько лет?!" И пойдём мы с тобой по местам боевой славы, оставив где-то вдали груз накопившихся долгов и тяжесть возраста. И пусть только на время, ощутим себя молодыми и решительными. Как тогда, в далёком уже 1977-ом.

*

   Игорь был родом из города Фрунзе (ныне Бишкек), по паспорту русский. Да, и фамилия не вызывала сомнений. Но внешность его настолько контрастировала с паспортными данными, что вызывало моё удивление. Таджики и киргизы безоговорочно считали его своим, равно как молдаване, арабы, гуцулы, румыны, евреи, иранцы, индусы и прочие хорваты с боснийцами. Думаю, отцом Игоря с огромной степенью вероятности был кто-то со среднеазиатской родословной, восходящей к Тамерлану-завоевателю, но сам Наумов не любил говорить об этом - вероятно, мешали какие-то неприятные воспоминания детства. Посему я тоже постараюсь больше не акцентировать внимание на родственных связях моего героя по мужской линии. Будем считать Наумова гражданином мира. Или даже - Вселенной. Каковым он, впрочем, уже тогда и являлся, поскольку предстал передо мной человеком очень эрудированным, знающим мировую литературу и любящим её до самозабвения. Это именно Игорь приучил меня штудировать номера "Иностранной литературы" от корки до корки, чуть не единственного в то время журнала, где печатали, хоть что-то, отличающееся от классической фабулы социалистического реализма - в ней все коллизии закручивались главным образом вокруг производственных процессов. Фантастика не в счёт.
   С подачи Наумова мною были прочитан весь Курт Воннегут, "Чайка по имени Джонотан Левингстон" Ричарда Баха, "Субботний вечер, воскресное утро" и "Начало пути" Алана Силлитоу, "Записки авантюриста Феликса Круля" Томаса Манна, "Супружеская жизнь" Эрве Базена, "Любите ли вы Брамса?" и "Немного солнца в холодной воде" Франсуазы Саган. Мы вместе с Игорем наслаждались, когда отгадывали за прозвищами-псевдонимами известных литераторов в процессе прочтения Катаевского шедевра "Алмазный мой венец". Удивительно, что это магическое произведение напечатали в то время в "Новом мире". Наверное, литературные функционеры не рассчитывали на узнаваемость не вписывающихся в рамки официоза Булгакова, Пастернака, Бурлюка, Кручёных, Мандельштама, Бабеля, скрывающихся за "эзоповым языком" автора благопристойного советского сериала про Петьку и Гаврика. Но серость "серого кардинала" оказалась не настолько заразной в редакторских кругах. Да и авторитет Валентина Петровича, полагаю, сыграл свою роль. Таки напечатали.
   Наумов был человек изысканный. Он любил устраивать праздник из того небогатого ассортимента, который предоставляла своим гражданам великая политизированная держава. В силу своей легкомысленности, мы тогда почему-то не очень велись на призывы партии и правительства. Нам больше по душе были весёлые дружеские застолья, обхипованные Наумовскими фенечками. Так бы характеризовала наши вечеринки современная молодёжь. А тогда это называлось более прозаически - "задвинуть вола".
   У Наумова учёба на втором курсе факультета аэропортов была второй попыткой. Однажды его уже отчисляли за какие-то не совсем адекватные, по понятиям деканата, поступки, порочащие звание студента и комсомольца. Получается, мы с моим соседом, как говорят, товарищи по несчастью. Только Игорь отслужил два года в армии, а затем восстановился. Я же поступал в ВУЗ сызнова, перед этим поработав три с половиной месяца авиамотористом авиапредприятия. Возможно, отдалённая схожесть студенческой биографии и сближало нас более тесно. И наверняка что-то ещё!
   В среде своих бывших однокашников, которые теперь учились на четвёртом курсе, Наумов продолжал пользоваться популярностью. Здесь он носил аристократическое прозвище Лорд. Вполне заслуженно, должен заметить. Всегда одетый чуточку небрежно, но с каким-то особым лоском (даже если предметом одежды являлась обязательная для ВУЗа форма гражданской авиации), он был достоин того, чтобы строгий камердинер без колебаний мог пропустить Наумова на приём к английской королеве, не забыв склониться в почтительном поклоне.
   Иногда Игорь напоминал мне Фаруха Балсару, более известного под именем Фредди Меркьюри. Кстати, а группу "Queen" Лорд считал самой лучшей безо всяких оговорок и возражений. И мой первый курс в Киеве прошёл под знаком "Богемской рапсодии" из альбома "Ночь в оперном театре", звучащей из бобинного магнитофона "Маяк-203", приобретённого нами по случаю за полцены - огромная удача! - в комиссионке. В часы, когда хозяйки квартиры не было дома, а дядя Ваня отдыхал после смены на заводе "Большевик", музыка английских рок-идолов, как ни странно, помогала этому мощному пролетарию восстанавливать и аккумулировать силы внутри его большого, пахнущего чесноком, спиртом и графитовой смазкой организма.
   Учился Игорь не шатко, не валко. И вовсе не по причине гуманитарного устройства ума или природной лени, а только из-за того, что не придавал большого значения внешним атрибутам своих знаний, овеществлённым оценками в зачётке. А знания у него были крепкие, смею вас уверить. Гораздо важнее для себя Игорь считал околоучебный процесс с его прелестями человеческого общения. Пару раз куратор группы пенял Наумову, что тот не хочет отдать всего себя учёбе. А главное - успешной сдаче экзаменов. Наивный. А как же тогда быть с врождённым гедонизмом студента Наумова? Как быть с извечным желанием осчастливить окружающих своим невероятным оптимизмом? Нет, с Игорем такие номера не проходили. Он учился и жил по большей части для того, чтобы в полной мере насладиться самой жизнью и дать возможность вкусить этого запретного плода близким ему людям. Вселенная могла гордиться своим гражданином!

___

Глава 3, гастрономическая. У кого надо нога

   Бывали в нашей жизни в дяди Ваниных хоромах такие знаменательные краснознамённые периоды, когда деньги кончались внезапно. Причём у обоих разом. О третьем соседе не упоминаю, поскольку, как говорил раньше, ни с кем из тех, кого приводил хозяин, мы сойтись поближе просто не успевали из-за краткости их пребывания в нашей комнате. Скажу больше - за весь учебный год третья койка здесь чаще пустовала, чем бывала кем-то занята.
   Что такое - дотягивать до стипендии, известно практически всем, кому довелось получать знания в высшей школе в те замечательные годы. Тем не менее, кто-то заболевал этим распространённым недугом довольно редко, кто-то вообще не страдал. Но сей довольно странный для студенчества факт можно отнести, пожалуй, лишь к аборигенам, которые проживали в семье родителей. А на нас с Наумовым разгрузочные недели странным образом имели обыкновение сваливаться круглый учебный год.
   Стоит только немного отметить получение стипендии гастрономическими и иными излишествами, тут же приходит "засушливый сезон". Научиться существовать без денег довольно просто, если ты проживаешь в общежитии, мимикрируя под безобидную тварь, согласившуюся "выпить чаю с этим домашним вареньем и пирожками" только из уважения к соседям, любезно пригласившим к столу, когда она, тварь сия, случайно заглянула попросить конспект по основам инженерной графики. Но совершенно другой коленкор, когда твоё логово, или, иначе говоря, "лежбище" находится в небольшой съёмной комнате. Мало того, проживать приходится в одной квартире с хозяевами и их не по годам развитой дочкой. Причём дочка из нашего с Игорем обязательного квартирного набора развитой могла считаться только по вторичным половым признакам. В плане образовательном - всё с точностью до наоборот. Успеваемость в украинской школе дяди Ваниной "розумной дони" оставляла желать не только лучшего, но и вполне посредственного. Впрочем, нам было грех жаловаться на это милое обстоятельство, поскольку оно помогало выживать двум изголодавшимся не только по духовной пище "учёным крысам" в крайне стеснённых финансовых условиях. Выживать не просто достойно, а я бы даже сказал - вполне сносно.
   Особенно фартило, когда период безденежья совпадал по времени с определяющими контрольными по точным наукам в средней школе, где обучалась хозяйская дочка. К ним с Наумовым соседка-школьница относилась как к шаманам с высокой горы, которым нипочём все каверзы, прописанные авторами учебников по естественным наукам. Обратиться за помощью напрямую девчонка стеснялась, но без оной обойтись не могла. Дядя Ваня же не мог оставаться безучастным к терзаниям возлюбленного чада, и тогда стол в нашей съёмной комнате загромождался разного рода учебниками для старших классов, причём - на мове. Полиглот Наумов бодро переводил мне "с листа" задачки о странной неоднозначности в украинском трiкутнике, возомнившем себя боковой гранью пирамиды, а я их решал.
   Мы справедливо полагали, что кроме большого человеческого спасибо от дяди Вани, нам полагается нечто большее за эти математические или физические вечера на проспекте Комарова. Тем более - мы никогда не отказывали хозяину квартиры в том, что касалось образования его наследницы. Однако ж, взаимовыгодными наши отношения с дядей Ваней стали не сразу, не вдруг. Расскажу, как и когда это произошло.
   Прочувствовали мы с Наумовым слабину хозяйскую сразу, но до поры не могли изобрести способа использования её в мирных целях. Наумов иногда ворчал вполголоса, дескать, иметь сына ефрейтора значительно лучше, чем дочь, подобную той, каковая досталась дяде Ване, но решал за неё "завдання з фiзики" исправно. Когда я тоже изрядно овладел украинским языком на уровне задачников средней школы, мы с Игорем начали делить трудовую повинность ровно пополам. Так бы мы и жили с ощущением невезучих кредиторов, коим не светило возвращение вложенного добра со стороны милого, но слишком уж "себе на уме" квартирного хозяина. Так бы и жили, только однажды зимой случай изменил всё. В тот вечер мы с Игорем подготовили нашу нерадивую ученицу к четвертной контрольной по геометрии и алгебре за дежурный набор человеческого спасибо от всей души. Денег перед самым Новым годом у нас практически не оставалось.
   Поздним вечером, когда кишечная оболочка моего внутреннего голодного alter ego настолько извелась в тщетных попытках переварить частицу своей задней стенки, мне пришло в голову прикинуть наш с Игорем рацион на день до заветного получения перевода, который наклёвывался, но всё никак не желал достигать Киева, по всей видимости, из-за того, что потерял язык где-то по дороге. С языком-то в Киев и олигофрен дорогу сыщет.
   По самым оптимистичным прогнозам, нам предстояло питаться, исходя из сорокакопеечного содержания в день на двоих. И так - почти целую неделю. Следовательно, больше чем на пакет нежирного кефира с хлебом и банку "украинской кровянки" в сутки рассчитывать не приходилось. "Украинская кровянка" - это кровяная колбаса, не оформившаяся в колбасном виде из-за отсутствия черевы, и потому заточённая в пол-литровые стеклянные банки до востребования. Поделившись с Игорем своим неутешительным выводом, основанным на строгом математическом расчёте, я впал в депрессию и попытался лечь спать, чтобы не чувствовать голода.
   Комната наша наполнилась тихой грустью, а начавшийся за окном снегопад будто подчёркивал глубину переживаний накануне католического Рождества. И тут внезапно всё переменилось. Мне показалось даже, что настольная лампа слишком выразительно моргнула. Наумов сел на кровати и преобразился, точно кто-то свыше послал ему очень важную мысль. Игорь сказал с некоторой долей деланого пафоса:
   - Тут горбатишься на эту цыпу, чуть, не каждый день. А вместо приглашения к столу - одни только словеса кудрявые. Мы с тобой не подневольные люди. Сколько же можно пользоваться нашей благосклонностью и интеллигентностью?
   Сакраментальное "доколе?" скорбным штандартом повисло в ночной тиши и взывало к ответу. Тогда мы тихонько на цыпочках прошли через комнату, где мирно почивали хозяева, и обустроились на кухне, не зажигая свет. Благо снегопад за окном прекратился, словно по мановению волшебной палочки, а на небо выкатилась проказница луна. Именно она и подбивала нас с Игорем на совершение неадекватных действий, подпадающих, если не под криминальную статью, то под статью гражданского кодекса точно. Наумов деловито обыскал стол и холодильник. Цель была единственная и очень благородная. Он искал такие продукты, пропажу которых обнаружить будет практически невозможно. Из всего многообразия мы выбрали горсть весовой вермишели, кусочек маргарина, судя по всему, давно забытого в углу холодильника и невеликий шматочек сальца. Маргарин мы бы, конечно, трогать не стали, но, похоже, хозяева потеряли его ещё тогда, когда я числился абитуриентом - настолько бледно-зеленовато и незаметно он выглядел. Дальше мы устроили пир. Вермишель с прогорклым маргарином и шкварками показались нам каким-то изыском от Елисеева. НО! Хлеб у нас был свой! Набили желудки, затем, тщательно убрав со стола и плиты следы ночного вояжа, прокрались обратно в комнату, стараясь не дышать и не скрипеть дверью.
   Ранним утром к нам зашёл дядя Ваня и скромно поинтересовался, отчего мы так долго хороводились на кухне. Слышал, выходит, наши скрытные передвижения на передовой кулинарного фронта. Не спал. Скрывать наш ночной рейд по продуктовым тылам не имело смысла, и мы повинились со всей откровенностью, на какую были тогда способны. Дядя Ваня закрыл дверь поплотнее и произнёс заговорщицки:
   - Хлопцы, вы не делайте так больше. Хозяйка заметит недостачу, ворчать будет. Вы лучше мне намекните, если что, сам всё дам. Я же понимаю, дело-то молодое. Кушать хочется.
   Мы немедленно и намекнули, воспользовавшись возникшей ситуацией. На обед нас ждали магазинные пельмени с бульоном, которые дядя Ваня втайне от жены передал нам ещё в упакованном виде. Варили мы их сами, как свои, приобретённые на собственные средства.
   А вечером случилось другое чудо. Хозяйка сама пригласила нас с Игорем на кухню и угостила жареной картошкой со шкварками. Дядя Ваня достал из закромов фляжку спирта, его он методично два раза в месяц, приносил с завода "Большевик", согласно нормам расхода, причитающихся на цех, где он работал мастером. Наш любезный хозяин наполнил три гранёных рюмки с пижонским мениском поверху и предложил выпить за здоровье Наумова. Выпили. Хорошо закусили, выпили ещё. Хозяйка не успевала подрезать копчёного сала в нагрузку к солёным помидорчикам. Угощенье было славным. Уже чуть позже я спросил у Игоря, на самом ли деле сегодня день его рождения, о котором настойчиво и весело весь вечер твердил дядя Ваня. Наумов отрицательно помотал несвежей спиртовой головой, и я догадался, что хитрость нашего покровителя удалась. Жена осталась довольна, посчитав исполненным свой гражданский общечеловеческий долг перед бедными студиозами. Сам дядя Ваня вполне легально употребил "пару капель спиртуина" в кругу семьи. А мы наелись, что называется "от пуза".
   С тех пор так и повелось - как только мы с Наумовым вынужденно садились на иглу таллиннского обезжиренного до полного безобразия кефира, сразу семафорили международным сигналом "SOS" мичману Черноморского флота в запасе - по имени дядя Ваня. Он откладывал нам каких-то продуктов в отдельный пакет, и мы делали вид, что купили их сами. Если вы думаете, нам было стыдно, то глубоко заблуждаетесь. Репетиторство и во второй половине прошлого века ценилось довольно недёшево. Понимал ли это дядя Ваня? Несомненно, понимал. Потому и производил свои конспиративные продуктовые вливания гуманитарного содержания тайком от скуповатой хозяйки, дабы не тревожит её тонкой душевной организации.
   Мы с Наумовым, конечно же, старались не злоупотреблять щедростью хозяина и разрабатывали "золотую жилу" неспешно, только в обстановке жутчайших стеснений в средствах. Но случалось нам, и вступать в противоречие с законом, который, слава богу, страдал старческой дальнозоркостью в своих героических попытках изваять нового человека, начисто лишённого чувства собственника, для светлого коммунистического завтра. Оное, судя по всему, было уже не за горами. Так, по крайней мере, методично вещал бодрым партийным голосом радиоприёмник в нашей с Игорем комнате.

*

   Хорошо помню один наш продуктовый гоп-стоп. Произошёл он в гастрономе "Отрадный". Промозглым зимним вечером, когда благоразумные хозяева из гуманных соображений разрешают домашним животным сделать свои дела, не выходя на улицу, мы с Игорем сидели у себя в комнате и готовились к каким-то семинарам - Лорд к английскому, а я к начертательной геометрии. Шевелить мозговыми извилинами становилось с каждой минутой всё сложнее и сложнее, поскольку желудочный сок бурлил в нас почище браги в самогонных четвертях и отвлекал внимание от учёбы.
   - Нет, - сказал Наумов, - я так больше не могу. Всё чай, да чай. Нужно бы чего-нибудь мясного съесть, а то я за себя не ручаюсь. Меня нельзя считать сторонником каннибализма, но сегодня, Димон, я с вожделением рассматривал твои мясистые плечи, когда ты спал. Добром наше гастрономическое воздержание кончиться не может.
   Мы знали, что в запасе у нас имеется в заветном дяди Ванином пакете немного вермишели. Но разве это еда для молодых организмов? Действительно, я почти реально ощущал вкус замечательных хлебо-жильных котлет из институтской столовой, известных в народе под псевдонимом "тошницели рубленые". А они будут абсолютно недоступны ещё пару дней, пока мы не получим стипендию. О розоватых спинках молочных сосисок и свежайших сдобных булочках, со вставленным в распоротое брюшко кусочком масла со слезой - тех самых, из буфета в 4-ом учебном корпусе, я даже думать не хотел.
   Про прелести мазохизма доцент Овсий предпочитал не упоминать на своих лекциях, верный клятве преподавателя истории КПСС. Другими источниками философских знаний я не обладал и предпочитал размышлять о чём-нибудь возвышенном. Скажем, о скорости возрастания экспоненциальной функции или же об орбитальной модели атома однажды в студёную зимнюю пору. Но этот Наумов! Он смешал все карты одним свои замечанием. Я не выдержал и спросил:
   - И что ты предлагаешь? Сейчас нет никаких шансов для добычи белковой протоплазмы. Может быть, остановимся на обычных жирах и углеводах, то бишь, отварим вермишель с маргарином?
   Игорь хитро улыбнулся и заявил:
   - Отнюдь! У меня есть замечательный план! В гастрономе "Отрадный", как ты помнишь, мясной отдел расположен очень удачно. Продавцы образцы продуктов выкладывают на специальном подносе прямо поверх холодильных витрин. Может быть, за день продали не всё. Тогда взять это НЕ ВСЁ - наша прямая задача! Перед закрытием в гастрономе обычно - ни души. Большого труда освободить поднос с остатками мясопродуктов не составит, поскольку продавец мясного отдела наверняка уже подсчитывает дневной навар от своего умелого топора. Мясо, конечно, там лежать будет не бог весть какое. Сам понимаешь, до какого непрезентабельного состояния оно обветрилось за день. Но выбирать не приходится, и это ШАНС! Сейчас половина девятого. Гастроном закрывается в девять. Самое время!
   - Украсть? Нет, я не могу! - возмутился молодой строитель коммунизма внутри меня.
   Тогда хитроумный Наумов сказал:
   - Почему так сразу - украсть? Всё равно это мясо и кости давно утратили товарный вид, их попросту скормят собакам. Продукция за день наверняка стала некондиционной, понимаешь? Не бери себе в голову разных патриотических мыслей. Продавцам плохо не будет. Им, наоборот, меньше возни. Они на обвесах сегодня столько заработали, что покрыть недостачу (а её наверняка не случится!) для них не составит труда. Своим отказом ты потворствуешь настоящим расхитителям социалистического мяса! Кому станет лучше от твоего чистоплюйства, ты подумал? Никому! Продавцы в мясном отделе будут и дальше воровать без оглядки. Мы с тобой загнёмся от голода. А страна лишится двух будущих инженеров.
   Хорошо излагал, зараза такая. Тут любой поверит в себя, как в Робин Гуда. Особенно, если учесть, гулкие пустые звуки, доносившиеся из желудка. Я согласился. Но только "постоять на стрёме". Представить процесс хватания мяса с прилавка своей нервической интеллигентной рукой я просто не решался. Тогда Игорь согласился, что на мясную амбразуру будет падать именно он. И мы отправились НА ДЕЛО.
   Для отвода глаз решили купить четвертушку хлеба, дабы обитатели гастронома сразу не заподозрили в нас злоумышленников. Чтобы произвести сей отвлекающий манёвр, в моём кармане отыскался гривенник. В голове же было полное смятение, но мне быстро удалось загнать вялую от голода совесть под стельку аэрофлотовских "гадов" - так назывались в студенческой среде ботинки, выданные со склада в довесок к форме. А в голове моей навязчиво кружилась фраза: "На святое дело идём! Инженеров для страны выручать!" Хотя, нет. Извините. Фильм "Место встречи изменить нельзя" тогда ещё не был снят. Значит, я что-то другое себе думал во время решающего марш-броска к гастроному. Наумов, как обычно, пошёл без шапки, несмотря на морозец с ветром. Его смоляные волосы зловеще поднимались дыбом, а стильный шарф а'ля Остап Бендер непринуждённо свешивался с воротника шинели без погон.
   Промозглая вечерняя улица не блистала первородным многолюдьем. Вернее сказать, выглядела пустынной. Молодняк ошивался по подъездам, отогреваясь жирными бычками "Примы" и "Ватры", образуя локальное многолюдье второго рода. А взрослым особям нечего было делать на морозе в столь поздний час вдали от Крещатика с филармонией и других очагов... не заразы... культуры. Это обстоятельство приободряло. "Не смогут опознать свидетели, поскольку их нет", - пришло мне в голову. Свет в гастрономе "Отрадный" уже наполовину погасили. Магазин готовился к закрытию, нимало не догадываясь о том страшном преступлении, которое мы замыслили с Наумовым.
   Вошли внутрь. За прилавками никого. Покупателей тоже нет. Наумов резко метнулся в мясной отдел. Он оказался прав, когда уговаривал меня пойти на преступление. На подносе лежал невзрачный кусок говядины с косточкой, почерневший от долгого бессмысленного лежания с момента открытия магазина.
   И тут меня осенило. Игорь давно ПЛАНИРОВАЛ ЭТО ХИЩЕНИЕ. Он к нему готовился тщательно и наверняка несколько вечеров изучал поведение продавцов, наличие продукта хищения и вообще - состояние места предполагаемого преступления. Я связался с человеком, который заранее всё рассчитал! За предумышленные действия наказание будет строже! Колени мои задрожали, но грозный окрик Игоря привёл трепещущий организм в надлежащую боевую готовность:
   - Смотри за входом. В случай чего, скажи что-нибудь. Над всей Испанией безоблачное небо, например. Я пойму.
   Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться.
   Наумов ловким движением метнул говядину под полу шинели, запахнул её и перехватил другой рукой - теперь из кармана. Через подкладку. И в этот момент в бакалейном отделе появилась продавщица. Она была весьма недовольна.
   - Что вы всё ходите и ходите? Житья никакого нету от студентов. Не видите, закрываемся уже? - негодовала продавщица, нервно зевая небрежно напомаженным ртом.
   Игорь подпихнул меня к кассе и весело ответствовал:
   - Извините нас, девушка! Мы только хлеба возьмём и всё. Не дайте помереть с голоду двум бедным мученикам авиационной науки.
   Я протянул свой гривенник задеревеневшей рукой, прислушиваясь к громовым ударам сердца.
   - Так у вас, ребята, только на половинку чёрного хватит, - заявила разом встрепенувшаяся тётка, которая весьма живо отреагировала на "девушку" в Наумовских устах. - Не сильно кучеряво вы гуляете, я погляжу!
   Игоря понесло. Он поймал кураж и от этого совершенно не обращал внимания, как из-под его шинели на метлахскую половую плитку начала капать кровь с обезумевшего в гафовском одеянии куска коровы.
   - Видите ли, уважаемая девушка, - начал он свою нехитрую мысль, - у нас с другом несколько другие планы. Нам только четвертинку, пожалуйста. Эти десять копеек - всё, что у нас имеется в виде капитала, так удачно описанного в одноимённом документально-нравственном романе господина Маркса. А нам бы хотелось впоследствии, скажем, завтра приобрести ещё пакет кефира, присовокупив к той сдаче, которой вы нас, надеюсь, осчастливите, последние две копейки, ныне оброненные мной в левый ботфорт в процессе выхода на вечерний променад...
   Я пытался остановить Наумова, но мои суетливые действия помогали мало. Хотя, с другой стороны, бестолковые движения ногами затирали кровавые разводы на полу, отвлекая от них внимание продавщицы. Быстрей, быстрей! Я молил про себя, чтобы в мясном отделе никто не появился. Пропажу не заметит только слепой. Игорь продолжал кокетничать с подобревшей тёткой, совершенно позабыв, ЧТО у него под сердцем изливается несвежей кровью старый говяжий мосол. И тут из подсобки вышел здоровенный мясник. Он заорал на весь гастроном нетрезвым голосом:
   - Уже две минуты десятого, Нина! Закрываемся. Всё! Никаких покупателей!
   Он окинул замыленным взором свой отдел, взял поднос и... УШЁЛ! Ничего не заметил! Или не понял спьяну? Тут и до Наумова, наконец, дошло, он может заиграться.
   Я засунул сдачу в карман, взял четвертинку хлеба, и мы ринулись на улицу. Как шли домой, не помню. Скорее всего, даже не шли, а летели. Только возле подъезда остановились передохнуть. Наумов отдышался и произнёс:
   - Вот видишь, пьяному мяснику никакого дела нет до нашей добычи. Он давно списал заветревшийся кусок в отходы, и даже не помнит, что собирался с ним сделать. А ты боялся...
   С этими словами Игорь распахнул шинель, и мы имели удовольствие наблюдать за своим призом. Приз вблизи выглядел неважно. Одни жилы на жёлтой кости. Но нам он казался лучше любого Оскара.
   Внезапно открылась дверь в подъезд, и оттуда вынырнула маленькая и вертлявая, как мышонок, старушка. На мгновение она замерла, близоруко вглядываясь в окровавленные руки Наумова, в которых тот держал черноватый кусок коровьей конечности с загустевшей на морозе красновато-грязной кашицей. А после этого метнулась от нас в сторону, словно правоверный мусульманин от материализовавшегося разнузданного иблиса, со сдавленным стоном: "Караул! Убили!" Думаю, лиц наших она рассмотреть не успела, поскольку милиция дяди Ванину квартиру своим присутствием так и не осчастливила.
   Отваривали заскорузлую говядину под тихое торжествующее пение: "Созрели ноги на кухне дяди Вани" часа три или, даже, четыре. Зато питались мы перламутровым бульоном в звёздочках жира с вермишелевой заправкой до конца недели. Жаль, мясо разжевать так и не удалось, несмотря на неоднократные попытки. Дядя Ваня отнёс его на работу сторожевому кабыздоху вместе со сваренным мослом. Так что, по существу, круговорот мяса в природе завершился вполне удачно. Без особых отступлений от первоначального плана продавца мясного отдела.
   А в микрорайоне Отрадном целый месяц ходили слухи о маньяках, которые не просто убивают своих жертв, но и расчленяют их на глазах мирных жителей.

___

  

Глава 4, коммерческая. Как мы Сашку продавали

   Весна 1978-го года выдалась тёплой и спорой. Душа радовалась. Погоды звенели прозрачностью свадебного хрусталя в воздушных сферах и выступлениями разнообразных певчих пернатых по окрестным садам и скверам. А их в Киеве преогромное количество, могу сообщить для тех, кто никогда не бывал в этом городе.
   Еженедельный поход в Соломенские бани был для нас с Лордом просто обязателен, это не пачкотня в тесной ванне с оглядкой, не застукали бы хозяева. Здесь - широта, простор. Плюс сауна, русская парная и сухие римские термы. Отменить посещение могло только землетрясение, отсутствие воды в означенном выше заведении или внеплановый военный переворот в одной из банановых республик Центральной Америки, поставляющей мочало в Киевский банно-прачечный комбинат на основании эксклюзивного договора. Выходишь из бани чистый, аки ангел, а за порогом бушует весна: солнце, свежая зелень, птичий грай. И как тут не отправиться на природу? Посещения Пушкинского парка после освоения банных услуг той весной вошло в обязательную программу выходного дня.
   В одно из таких посещений парка "набело" (то есть после бани) Наумов познакомил меня со своим двоюродным братом по материнской линии - Сашкой. Александр тоже родился и вырос во Фрунзе и настолько часто оказывался в доме у Наумовых, что стал, пожалуй, Игорю родней родного брата. Он был на пару-тройку лет старше и больше года назад закончил КВВИАУ (Киевское высшее военное инженерно-авиационное училище). Теперь же служил в этом училище в звании лейтенанта, проживая в офицерском общежитии, располагавшегося на его, училища, территории. Довольно удобно, нужно отметить - до места службы каких-нибудь дюжина шагов строевым.
   Братья с места в карьер завели беседу о некой Татьяне, которая работала в учебной части вышеназванного училища делопроизводителем. Мне оставалось только слушать их несколько агрессивный спор о достоинствах и недостатках этой фемины. Как я понял из разговора, конфликт братьев был затянувшийся, ведущий начало ещё к тому моменту бытности Наумова рядовым СА, когда он сам служил в роте охраны КВВИАУ после отчисления со второго курса. Я почти не сомневаюсь, что Сашка каким-то образом приложил руку к волшебному попаданию Игоря в военную часть, дислоцирующуюся в Киеве. Хотя, как знать, могу и ошибаться. Фортуна в волшебные времена застоя выкидывала и не такие кренделя. Каким бы то ни было образом, оба брата оказались на два года в одном учебном заведении министерства обороны. Только один учился на старших курсах, а второй его охранял с оружием в руках от безуспешных попыток вражеских наймитов развалить систему военного образования державного значения.
   Любовная история курсанта и делопроизводителя начиналась давно. Она то сходила на нет, то разгоралась с новой силой. После того, как Сашку по распределению оставили в училище, необходимо было довести роман до логического конца. Игорь настаивал на том, чтобы таким концом непременно стал разрыв отношений. Не знаю, по какой причине, но Татьяна Наумову не пришлась. Он настойчиво уверял брата, дескать, спешить со свадьбой не стоит. И вообще - до марша Мендельсона доводить не следует. Молодой перспективный офицер должен знать себе цену и не стремиться к тому, чтобы дать повязать себя во цвете лет, когда вокруг полно более достойных кандидаток на владение его свеженькими погонами.
   - Куда спешишь, Саня? - увещевал Игорь. - Татьяна не пара тебе. У неё характер сильнее. Она на три года старше, в конце концов. Неужели ты хочешь стать подкаблучником, братишка? Да, и рановато тебе о регистрации думать. Дослужись сперва до капитана, а потом и о свадьбе поразмыслишь. К тому же, папаша у Таньки партийная "шишка" на ровном месте, да и мама какой-то базой заведует! Вот и будут тобой помыкать при всяком удобном случае, вспоминая, что ты с голой задницей в примаки пришёл. Разорви с ней все отношения. Увидишь, самому станет легче. И вообще, лучше рапорт написать и уехать из города в боевую часть. Оно тебе нужно, пресмыкаться здесь перед старыми пердунами? Карьеры не сделаешь долго. Крепко все засели в Киеве. В отставку, хрен кого сковырнёшь по возрасту. Не упрямься, Санёк.
   Но молодой лейтенант, потерявший голову от любви, ничего слушать не желал. Так тот разговор и закончился ничем. А через неделю Саша пригласил нас с Наумовым к себе на день рождения. В роскошную (по студенческим понятиям) комнату офицерского общежития.
   Я долго сопротивлялся, не хотел идти на режимную территорию. Но Наумов со свойственным ему оптимизмом сумел настоять на своём.
   - Мы же в воскресенье поедем, Димка. Офицеров в училище в выходные по минимуму. Считай, что, кроме дежурного, никого и не будет вовсе. А служивых я на себя беру. Они меня ещё помнят. Пошли.
   Уговорил.
   Всё поначалу складывалось так, как обещал Наумов. На КПП нас пропустили без проблем, и через десять минут мы уже разворачивали свои пищевые подарки в холостяцкой офицерской берлоге. Сашкин сосед уехал на выходные из города. В данных обстоятельствах никто нам уже не мог помешать вполне мило посидеть за праздничным столом с военным колоритом. Татьяну Сашка не ждал. Она как раз навещала больную родственницу где-то в области. Сидели вольготно и правильно в традиционном варианте "на троих". Когда вечер упал на Киев нежным светом уличных фонарей, я начал проявлять нетерпение. Порывался уйти домой. Но Наумов объяснил популярно, что без него я фиг проскочу мимо караульного в "собачьем домике". Пришлось оставаться, дожидаясь лучших времён. Споры о неоднозначности ранних браков, которые начались ещё в Пушкинском парке, разгорелись с новой силой и сморили меня. Сашка уложил моё задремавшее тело на свою кровать и обещал, что "они с Игорем скоро подведут черту". После этого, дескать, отправимся мы в город, как миленькие.
   Проснулся я от какого-то шума. За окном было уже светло. "Утро", - пришлось мне констатировать с необычайной безысходностью. На соседней койке валетом лежали азиатские братья, а надо мной навис какой-то незнакомый лейтенант с синими погонами - наверняка тот самый Сашкин сосед, который уезжал на выходные. Он возбуждённо и убедительно говорил, мол, нам с Наумовым пора делать ноги, поскольку сюда идёт дежурный по училищу. Сашка, как истинный советский офицер, облачился в форму очень быстро. Потом он выглянул в коридор и огорошил нас своим докладом:
   - Идёт! Поздно! Под кровати прячьтесь!
   Нам с Наумовым не оставалось ничего другого, как подчиниться.
   Под кроватью было пыльно и унизительно. Но зато мы не поломали Сашке карьеру. Через несколько минут офицеры поскакали на службу, а нас с Игорем заперли в комнате, чтоб мы своим наглым гражданским видом не довели руководство училища до инфаркта. Уходя, Сашка обещал произвести эвакуацию в ближайшее время. Главное, чтобы мы не высовывались в окна и не пытались героически спрыгнуть со второго этажа. Спустя час дверь открылась и на пороге возникла женщина неземной красоты. "Татьяна", - догадался я.
   Женщина мило улыбнулась и весело сказала:
   - Ну, что, голуби, полетели?
   Мы с Наумовым дружно зашелестели крыльями и снялись в полёт за своей спасительницей. Выходили какими-то тайными тропами, неведомыми начальству училища. Возле КПП Татьяна обратилась к Наумову:
   - Знаешь, Игорёк, мне Саня всё рассказал. Нужно бы поговорить ещё всем вместе. Давайте встретимся где-нибудь на нейтральной территории... Скажем, послезавтра. Всё обсудим.
   После чего делопроизводитель очень делово выпихнула нас за проходную, объяснив растерянным солдатам срочной службы, что это к ней приходили курьеры из штаба округа с пакетом. Возможно, она имела в виду тот самый полиэтиленовый пакет, в котором мы накануне принесли на Сашкин стол банку маринованных белых грибов, консерву "завтрак туриста" и бутылку лимонной водки.

*

   Встречу с Татьяной назначили в каком-то кафе на Борщаговке. Сейчас точно не помню, в каком именно. Мы с Наумовым пришли заранее. Заняли столик и терпеливо ждали прибытия оппонентов. Так, по крайней мере, называл Игорь своего кузена и его невесту. Честно говоря, я не был никому оппонентом, просто пошёл за компанию. А Игорь всё рассказывал мне, что Татьяна Сашке не пара, и что он не позволит брату погибнуть во цвете лет за здорово живёшь, даже не получив капитанских погон. Магнитофон за барной стойкой по-английски заливался нежными голосами "Баккары" с милым испанским акцентом. Мы потягивали лёгкий коктейль и просто отдыхали.
   Но нашу идиллию неожиданно нарушил колоритный парень, ворвавшийся в кафе, как ураган "Катрина" вторгался на территорию Луизианы и в Новый Орлеан под джазовое струнное завывание небесного контрабаса - так отреагировал "Маяк-203", зажёвывая от неожиданности магнитную ленту шостскинской фабрики "Свема". Метрдотель кричал вслед посетителю:
   - Подождите, свободных мест нет!
   Но его старания пропали понапрасну. Парень, представляющий собой конгломерат провинциального хулигана и штангиста тяжёлого веса, незамедлительно плюхнулся за наш столик со словами:
   - Ось же вiльнi мiсця! Навiть два.
   Доводы Наумова о том, что мы ждём друзей, не возымели действия. Энергичный сосед успокоил нас:
   - Я вiдразу зникну, як тiльки вони прийдуть, не боїся. Махну соточку i, гайда, київських мудакiв ганяти!
   Парень зловеще хохотнул. Он ощущал себя настоящим Д'Артаньяном, приехавшим покорять Париж. Нам пришлось согласиться с его временным присутствием, чтобы не портить себе вечер. До встречи оставалось около получаса, плюс Татьяне на сборы минут пятнадцать-двадцать сверхурочных. В общем, пока не горело. Но, право слово, лучше бы мы испортили настроение сразу, вступив в кровавую схватку за столик. Тем более что метрдотель оказался по нашу с Лордом сторону баррикады. Ну, да стоит ли теперь об этом? Получилось так, как получилось. Ни лучше, но и не хуже. Детина, в котором было росту чуть побольше, чем в развороте плеч, дал нам с Наумовым передышку примерно в минуту, пока изучал меню. А затем начался настоящий назойливый психофизический прессинг.
   Парень прислушался к мелодии "Аббы", доносившейся со стороны магнитофона, и изменился в лице.
   - Це шо за фiгня тут у вас лабае? Чому я не чую музики Дi Пурпла, чому я не чую музики Юрахi Хiпа? - спросил он у меня с видом директора заведения, будто именно я стоял за стойкой и менял магнитофонные кассеты.
   Оно, конечно, мне тоже больше нравится тяжёлый рок, нежели модное в конце 70-ых диско. Но в кафе такая музыка не совсем уместна. Здесь должны звучать танцевальные ритмы. Я не замедлил высказать парню своё видение ситуации. В ответ на мою неуместную в данных обстоятельствах интеллигентность тот высокомерно заявил:
   - Гiмно ваш Київ! Тут i музики гарной немає. У нас ось пiд Житомиром Юраху Хiпа скрiзь ганяють! Це вiдпад!
   Вероятно, он представлял себе этого Юраху таким же, как он сам. В рубашке с воротником апаш (последний писк в житомирских сёлах) и невероятных клешах с цепью и колокольчиками, вшитыми на широченный разворот (не меньше размаха рук рыбака среднего роста, показывающего, какую он рыбу вытащил "вон за той корягой в прошлом сезоне") превосходного новозеландского драпа, завезённого по случаю, из-за отбраковки всей партии одесской мануфактуры, в житомирскую глубинку.
   Рассказывать, что Юраха Хип совсем не крутой пацан с периферии, а английская рок-группа "Uriah Heep", мне совсем не хотелось. Игорь тоже скромно посмеивался в коктейльный стакан, не желая вступать в искусствоведческую дискуссию. Дружба как-то не завязывалась. Парень откушал двести граммов водки в один заброс, сморкнулся в салфетку и заказал себе котлету по-киевски, громко сетуя на то, что непременно обманут. Ни в жисть не суметь в Киевском кафе сделать правильную котлету! Когда ему принесли заказ, и крутой житомирский хлопец ковырнул вилкой исходящую паром, подобно котлу на паровозе Черепановых (отца и сына, а не братьев, как многие себе думают) котлету, источающую неземные ароматы, то он немедленно с торжеством заявил:
   - Ну, ось! Що я говорив! Замiсть м'яса курки напхали. А середина взагалi порожня. Костомаху вiд курячої ноги туди всунули, сволоти! У нас в Житомирi не так! Там хоч i хлiба в котлетах багато, але справжнє м'ясо теж є. Чи не ця дохла курятина! Хоч би посоромилися дiрку всерединi залишати. Кiсткою замаскували. Думали, не зрозумiю, раз не мiсцевий. Накося, викуси! Нема дурнiх.
   Официант долго рассказывал парню рецептуру приготовления котлеты по-киевски, после чего тот заартачился, что платить не желает, поскольку его обманули. В процессе спора он маханул ещё сотку водки и стал совершенно неуправляем. Тем временем, в дверях показались Сашка с Татьяной. Они направились в нашу сторону. Житомирский хлопец, который только что заставил официанта заменить ему надковыренное блюдо на домашнее жаркое, совсем забыл о своём обещании немедленно освободить место, как только подойдут наши с Наумовым друзья. Он демонстративно развалился на стуле и поставил нас перед фактом:
   - Дiвчина може сiдати, а цьому придурку тут робити нiчого!
   Сашка по натуре человек спокойный. Он не стал долго препираться, а просто взял дебошира под локоток и отвёл его к администратору. Мы с Наумовым блокировали вторую руку во избежание порчи казённого имущества.
   - Сколько он вам должен? - спросил Шурик у официанта, несмело высунувшего нос из-за портьеры, отгораживающей гостевой зал от кухни.
   Тот ответил. Парень начал орать, дескать, это побор. Ни фига он не ел той поганой котлеты из "смердючої столичної курки". У него, мол, и водка не вся допита. "На дне стакана пара капель завалялась, наверное?" - подумал я, прекрасно помня, приносили парню только трёхсотграммовый графинчик.
   Дебошир в крепких руках советского офицера скоро понял, что гонит он напрасно, и с невероятным отвращением рассчитался. Потом минут пять звенел колокольчиками на клёшах, вшивая нецензурную ораторию в их мелодию, пока не растворился в струях уличного дождя.
   Когда мы вновь сели за стол, Сашка первым делом сообщил Игорю, что тому не удастся помешать свадьбе. Любит он Татьяну, и ничего слушать не хочет. И не в том она п о л о ж е н и и, чтобы он последовал братскому совету. Наумов понял - из его увещеваний не будет никакого толку, засобирался домой. Его удержала Татьяна. Она, как это свойственно всем невестам перед заключением брачного союза, стремилась понравиться будущим родственникам (во всяком случае не нажить в их лице врагов), и попыталась заключить с Наумовым мирное соглашение.
   - Игорёша, - сказала она, - не дуйся. Всё будет хорошо. Я понимаю, Шурик тебе, как родной брат. И воспитывался он с тобой в одной семье, и ближе, чем ты и твоя мама, у него нет никого. Но поверь мне, я тебе не враг.
   Потом она сделала небольшую паузу и продолжила:
   - Я тут подумала, почему бы нам всем вместе не отметить предстоящую регистрацию брака. Приезжайте завтра с Димой в Бровары. Там у подруги свой дом. Посидим по-домашнему. Там и ещё одна моя подруга будет.
   Когда мы шли домой, Наумов ворчал:
   - Вот ведь как меня задёшево купить хотят. Праздник устраивают. Но, видно, уже, и в самом деле, ничего не изменить. Тогда оторвёмся завтра по полной программе. Ты как? Со мной?
   Не мог же я бросить друга в такую трудную для него минуту.

*

   Приехали в Бровары назавтра ближе к обеду. Нас там поджидали. Весело лаял во дворе приветливый пёс замысловатой бровариспольской породы. Кастрюли и сковородки выдавали на-гора' всякую вкуснотищу. Санёк с Татьяной и двумя её подругами нарезал на кухне салаты. Честно говоря, настолько богатого угощенья я не ожидал. Похоже, Наумов тоже. Сердце его смягчилось несмотря на то, что в желудке пока плескалась только взбудораженная кулинарным пейзажем слюна.
   Девушки оказались переростками. Это по классификации Наумова. И вовсе не в физическом смысле, как вы, наверное, подумали. Здесь всё было нормально - девицы фигуристые и симпатичные. Дело в возрасте: мы с Игорем явно не вписывались в их возрастную категорию, однако концептуальную установку на "выйти замуж" данное обстоятельство практически не влияло. В этом мы очень скоро убедились. Но разве можно предъявлять претензии, когда белоснежная скатерть ломится от домашней снеди, а милые дамы так снуют вокруг, стараясь угодить во всём? Гуляли долго, до первых петухов. В процессе праздничных мероприятий хозяйка дома два раза уводила Наумова куда-то "посмотреть хату". После второго осмотра Игорь вернулся совершенно расслабленный и одухотворённый. Он решил сделать заявление для прессы, и тут же его сделал.
   - Танюшка, - сказал он, - отдаю брата в твои нежные руки. Пользуйся. Теперь я уверен, с тобой он не пропадёт!
   Втроём с Татьяной и Сашкой мы уехали в Киев первым автобусом, одна из девиц ушла домой, а Наумов решил остаться, сославшись на слабость. У дяди Вани он появился только через два дня с улыбкой блудливого Чеширского кота, вплывающей в комнату раньше его самого. На все мои вопросы о том, где он пропадал, Игорь отвечал загадочно словами Некрасова: "Есть женщины в русских селениях". Я не стал его поправлять, что до ближайшего русского селения довольно далеко ехать, и он нипочём бы туда не добрался без денег. Не стал поправлять, поскольку понимал - иногда и классикам непостижимы географические границы обитания ТЕХ САМЫХ удивительных некрасовских женщин и тургеневских девушек.
   А Сашкина свадьба состоялась летом. Первенца назвали Игорем, если, конечно, это был мальчик.

___

  

Глава 5, лирическая. Поэтом можешь ты не быть

   О, упоительные весенние вечера на ВДНХ! Как много с ними связано. Сколько выпито пива в этом тёплом ласковом полумраке от заходящего за Карпатский кордон солнца! Не одна цистерна! Нет, нет, Карпат отсюда, с территории выставки, по правде говоря, не видно. Зато ощущаешь себя здесь в самом центре Европы. Ещё бы, ведь в двух, геометрически правильно расположенных друг относительно друга по законам осевой симметрии кафешках с неприхотливыми названиями "Весна" и "Лето" всегда имелось импортное пиво. Может быть, я что-то путаю, и кафе носили тогда другие названия. Например, "Зима" и "Лето", или же - "Осень" и "Весна". Но сути дела это обстоятельство ничуть не меняет.
   Чешское бутылочное пиво, как правило "Пльзеньский праздрой", не способствует тому, чтобы углубляться в топонимические исследования вывесок увеселительных заведений выставки. Иногда в означенных заведениях бывало также и немецкое пиво. Но чаще всего упёртые официанты никак не хотели продавать дефицитный продукт своим согражданам, а раболепствовали лишь перед иноземцами. Странная гримаса социализма, должен я заметить. Хотя, с другой стороны, выставка всё-таки являлась местом демонстрации достижений СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО способа хозяйствования. Стало быть, и пиво пейте местное, ребята. Социалистическое. Покажите иностранным гражданам, и у нас этого добра навалом, ничуть не худшего качества.
   Приходили мы сюда обычно небольшой компанией, человек пять-шесть, занимали места за столиками под зонтиками для гавайских коктейлей сказочных великанов и бежали в ближайший ларёк за "Киевским светлым" или "Подольским". В городе данные сорта встречались достаточно редко, и поэтому праздничное настроение усиливалось осознанием того, что сегодня мы гуляем не просто так, традиционно, а отмечаем самый прекрасный день на свете. Самым лучшим же пивом!
   Но нередко посещение выставки мы с Наумовым проводили в более интимной компании. То есть только вдвоём. Нам с ним никогда не было скучно. Мы наслаждались взаимным общением, находя в нём всё время что-то новое, обыгрывая нюансы уже некогда обсуждённого или вступая в дискуссию с чистого листа. Тем для разговоров всякий раз находилось столько, что казалось - оные просто не могли исчерпаться никогда.
   В одно из подобных весенних посещений ВДНХ дуэтом нам с Игорем повезло. Официант из кафе, по-моему, всё-таки "Осень", сподобился продать нам дюжину немецкого пива по спекулятивной цене 70 копеек за бутылку. Мы заняли приглянувшийся столик под открытым небом и принялись изучать жизнь под неспешный разговор о ней же. Народу вокруг было не густо. Выставка заканчивала работу, и экскурсионный ажиотаж сошёл на нет. Лишь за пару столиков от нас сидели две симпатичные девушки с явными признаками коренных киевлянок. Интеллигентные, аккуратные, говорливые. Почти очаровательные.
   Со свойственной ему обаятельной улыбкой Наумов пошёл знакомиться. Я же потягивал пиво и ни о чём таком не думал, что могло бы заставить меня бросить это увлекательное занятие. А Игоря разве удержишь, если ему что-то взбрендило? Минут через десять Наумов вернулся раскованной походкой Джеймса Бонда, получившего лицензию на убийство, и озадачил меня нестандартным предложением. Выдумщик он был отменный.
   - Я сказал девчонкам, что ты непризнанный гений. Поэт не от мира сего. Давай их разыграем. А подошёл я сейчас к тебе, чтобы уговорить прочесть моим новым знакомым какой-нибудь шедевр. Ты делай вид, будто ломаешься, не хочешь прерывать процесс творчества. Бери ручку и пиши что-нибудь на салфетке. У тебя Муза как раз в гостях. Усвоил? Так-так, правильно, интенсивней ручкой работай. Хорошо! Головой отрицательно помотай. Энергичней, энергичней. Вот - уже хорошо, просто здорово получилось! А теперь соглашайся. Нехотя, переступая через собственное эго... но соглашайся. Теперь подойдём к девицам, и ты им прочти что-нибудь из Бродского, дескать, только написал - буквально сейчас. Они его творчество наверняка не знают, поскольку на филологическом в универе учатся. Там подобного не допустят, чтобы опального поэта изучать. Согласен?
   - С чем? Что такого не допустят на филфаке университета?
   - Нет же, красавчик. Я имею в виду твоё согласие принять участие в розыгрыше.
   - Без меня будет хуже, чем со мной. Замётано!
   Идея мне понравилась, честно говоря. И я начал думать, что бы этакое прочитать. Наизусть мне были знакомы отрывки из "Шествия" и "Реквиема". Откуда вдруг такие познания, спросите вы? Ещё со времени учёбы в Питере. Мне посчастливилось не только изучать диссидентские стихи "в списках", но и попасть однажды в ДК имени Ленсовета (в клуб "Восток"), где Евгений Клячкин декламировал "Шествие" целиком с собственным музыкальным сопровождением. Надеюсь, помните этого знаменитого барда? Ну, хотя бы его песни "Не гляди назад", "Мокрый вальс", "Пилигримы"?
   В тот уже очень далёкий питерский вечер почти все романсы из поэмы, переложенные для гитары, Клячкин пел, а вот текст от автора, служащего своим героям проводником по кругам... нет, не ада, а стилизованных гипертрофированных жизненных реалий, просто декламировал. Незабываемое впечатление! Остаётся только удивляться, что неусыпно бдящие органы прохлопали этот концерт, на котором исполнялось ключевое произведение великого автора, осуждённого за тунеядство. Спасибо, впрочем, властям и комитетчикам за такую замечательную оплошность.
   Лучше всего из поэмы "Шествие" мне знаком "Романс чёрта". Поэтому выбор пал именно на него. Я какое-то время повторял про себя текст, чтоб не сбиться и прочитать в духе сумасшедшего гениального поэта, которого никто не хочет и не желает понять. Со стороны, скорей всего, производимые мной ужимки и гримасы выглядели довольно забавно, поскольку глаза мои закрыты, а губы интенсивно шевелились, похоже, в творческом экстазе.
   - Димка, они на тебя смотрят с восторженным испугом. Клюнули! - радостно вещал Наумов. - Сейчас мы сделаем тётям красиво! Допивай и пошли.
   Я прикончил открытую бутылку и медленно встал, еле заметно раскачиваясь в такт монотонного чтения. Я уже почти стал непризнанным гением. Начал верить в это лучшей половиной своего раздвоенного сознания. Мы подошли к девушкам, и Наумов представил меня:
   - Знакомьтесь. Светило поэтической мысли. Дмитрий Иванов. Ученик самого Джеймса Джойса, непризнанный гений пера!
   К чему Игорь Джойса приплёл, я не понял. Вероятно, для значительности. Девушкам это имя ничего, собственно, не сказало, но его красивое иностранное звучание завораживало и задало нужный тон нашему с ними общению.
   - А песни он пишет? - пропищала с присущим провинциальным отличницам любопытством одна из девиц. "А ещё киевлянка, эх..." - разочарованно подумал я.
   - Бензину у нас хоть залейся, а песен - по самые пейсы! - сурово ответил мой нежданный антрепренёр. Вопрос про гитару и просьбу исполнить какую-нибудь песенку он тут же категорически пресёк красивым классическим танцевальным жестом из балета "Дон Кихот" - ноги в третьей позиции, правая рука вверх, левая за спиной, для убедительности изобразив степ-минутку носком натренированной ноги.
   А потом Наумов продолжил:
   - Не стоит отвлекаться на ерунду, милые барышни. Именно сейчас маэстро заканчивает очередной свой шедевр. У нас кончились салфетки. Не могли бы вы дать нам немного, чтобы поэт сумел записать свои бессмертные строки?
   Я в это время продолжал закатывать глаза и нервно шевелить губами. Краем одного из них мне удалось рассмотреть, как девушки-филологи с готовностью протянули Игорю вазу с салфетками. Я взял несколько штук и принялся неровными дрожащими буквами выводить на них плохо заточенным карандашным огрызком те самые строки из романса, которые только что твердил про себя.
  
   Импровизация удалась. Когда долго общаешься с Наумовым, нужно быть готовым к любым неожиданностям. Я оказался готов и подыграл, как следует, в полную силу. Буквы наезжали одна на другую, нежная бумага рвалась. Я перечёркивал что-то, не обращая никакого внимания на совершенно обалдевших девиц с глазами загнанных джейранов, рвал салфетки, раскидывая клочья вокруг себя, говорил отдельные фразы вслух. Игорь шёпотом комментировал:
   - Девчонки, на ваших глазах рождается история. Вам повезло несказанно! Это всё равно, что наблюдать за Пушкиным в период творческого подъёма... Пиво будете?
   Ошарашенные студентки незаметно для себя усидели по бутылке пива прямо из горлышка. Пора было приступать к главному, ибо, как заметил кинематографический классик, клиент созрел. Я откинулся на спинку стула, запрокинул голову назад и начал монотонно, без выражения, читать:
  
   "Новобранцы, новобранцы, новобранцы!
   ожидается изысканная драка,
   принимайте новоявленного братца,
   короля и помазанника из мрака.
  
   Вот я снова перед вами - одинокий,
   беспокойный и участливый уродец,
   тот же самый черно-белый, длинноногий,
   одинокий и рогатый полководец".
  
   При последних словах я физически ощутил, как мои слушательницы буквально отпрянули, подались назад от стола, уронив пустые бутылки. Рога, что ли, им почудились? Наумов старался сдерживаться, чтоб нечаянным смехом не испортить общего впечатления. Я почувствовал, что вполне овладел вниманием аудитории и продолжал:
  
   "Перед веком, перед веком, перед Богом,
   перед Господом, глупеющим под старость,
   перед боем в этом городе убогом
   помолитесь, чтобы что-нибудь осталось.
  
   Все, что брошено, оставлено, забыто,
   все, что "больше не воротится обратно",
   возвращается в беспомощную битву,
   в удивительную битву за утраты".
  
   Посторонние шумы уже совсем не отвлекали меня. Даже какое-то странное повизгивание, отдалённо напоминающее девичье всхлипывание не могло меня остановить. Голос мой, по-прежнему, был еле различим, и слушателям приходилось поневоле подвигаться к столу, чтобы разобрать мистические строки Бродского:
  
   Как фонарики, фонарики ручные,
   словно лампочки на уличных витринах,
   наши страсти, как страдания ночные,
   этой плоти - и пространства поединок.
  
   Так прислушивайтесь к уличному вою,
   возникающему сызнова из детства,
   это к мертвому торопится живое,
   совершается немыслимое бегство.
  
   Приняв слово "бегство" за руководство к действию, наши милые студенточки стали потихоньку отчаливать. Они суетливо побросали своё невеликое дамское добро в элегантные сумочки и попытались резко ретироваться. Но на их пути встал поборник поэтической чести Игорь Наумов. Он подхватил мятежных девушек под руки и любезно впечатал их в пластик стульев. Ну, а я продолжал:
  
   "Что-то рядом затевается на свете,
   это снова раздвигаются кровати,
   пробуждаются солдаты после смерти,
   просыпаются любовники в объятьях.
  
   И по новой зачинаются младенцы,
   и поют перед рассветом саксофоны,
   и торопятся, торопятся одеться
   новобранцы, новобранцы, солдафоны".
  
   Услышав поминание любовников, девицы испуганно переглянулись, вероятно, представив в с ё, что может ожидать их в дальнейшем, если они дослушают до конца отмороженного на всю гениальную голову импульсивного пиита. Это их настолько напугало, что филологини предприняли вторую попытку покинуть арену для солирующего без сопровождения сумасшедшего. Но и она не удалась. Наумов умеет быть настойчивым. Я открыл один глаз, дабы иметь возможность не только слышать, но и видеть неизбежный успех у зрителей, а сам читал в том же самом индифферентном стиле:
  
   "Как вам нравится ваш новый полководец!
   Как мне нравится построенный народец,
   как мне нравятся покойники и дети,
   саксофоны и ударник на рассвете!
  
   Потому что в этом городе убогом,
   где отправят нас на похороны века,
   кроме страха перед Дьяволом и Богом,
   существует что-то выше человека".
  
   Здесь уже и Наумов был бессилен, что-либо сделать. На слове "полководец" девушки поняли, такого предводителя им не нужно! Им бы быстрей до дому добраться, пока не окончательно стемнело. Всяких они видели на своём веку прилипчивых парней, но гениально-прилипчивых впервые. Бегство студенток университета даже позорным назвать нельзя. Скорее всего, так и французы в 1812-ом году беспорядочно не драпали. По крайней мере, войска императора не бросали помаду и зеркальце, где попало. Это всё равно, если знамя полка отдать на поругание врагам.
   Игорь попытался догнать беглянок, чтобы вернуть им остатки девичьей чести, но всё тщетно. Тогда он положил передо мной помаду, изящное зеркальце и констатировал:
   - Вот, держи. Трофейные. Ты честно заработал.
   Мы допили пиво, и пошли на троллейбусную остановку. Вечер поэзии подходил к концу. Нужно было подготовиться к какому-то семинару или, возможно, лабораторной работе. Жизненные реалии выступали на первый план.
   Прошло много лет. Произведения Иосифа Бродского теперь доступны всем желающим. Меня же порой беспокоит судьба двух милых выпускниц филологического факультета. Спустя какое время они догадались, что в ТОТ вечер на ВДНХ в городе Киеве с ними очень странно общался не сам великий поэт? Или, может быть, продолжают рассказывать знакомым об удивительной встрече с Нобелевским лауреатом? Если так, то я прошу прощения у души гения за беспринципное отношение к его творению и наглое присвоение романса ОДНИМ сумасшедшим поэтом.

___

Глава 6, хмельная. Диссидент

   Кто не знавал пивной бар "Бриз" на Подоле в начале 80-ых годов прошлого века, тот либо не жил в Киеве, либо вообще не жил. Замечательная толкотня на входе, стилизованном в виде перевёрнутой лодочки. Ещё более тесная толкотня к "доильным пивным аппаратам". Добродушная ругань. Тесные кабинки-каюты с декоративными иллюминаторами. И здесь тоже бывало синим-синё от форменной одежды, а не только в "Байконуре" - пивной-автомате на Отрадном проспекте, напротив военной кафедры. Однако "Бриз" считался достоянием всего прогрессивного человечества, а не только его части - студентов КИИГА. Потому зарулить сюда в форме считалось моветоном. Хотя заповедь эту, неизвестно кем придуманную, мы постоянно нарушали.
   Чем же всё-таки был "Бриз" для гафовцев? Филиалом "вермутского треугольника" ("Байконур" с пивом - пельменная с портвешком - гастроном со всем остальным), у которого городские власти оттяпали один тупой угол - пельменную. Зато два других, острых, угла радовали глаз и развивали воображение. "Бриз" и Шинок", "Шинок" и "Бриз". Какое умопомрачительное сочетание, не правда ли? Что-то сродни песне про шумящий камыш! Порядок следования неизменен: сначала размялся пивком с кетовым балыком от Саныча или Стаса в заветном подвальчике, следом срочным образом закрепил успех в "Шинке" соточкой горилки с бутербродом, на котором пламенеет острой паприкой венгерский шпик, и догнался стаканом томатного сока. Потом и фуникулёр ни к чему, чтобы подняться наверх, на крутой бережок, насладиться великолепными Днепровскими видами, поболтать на скамейке с чебуреком в зубах. Вот такой мне видится с высоты прожитых лет счастливое посещение Подола.
   Приучился я периодически наведываться в "Бриз" на первом курсе с лёгкой руки незабвенного Наумова. Ходили мы туда обычно в компании с двумя однокурсниками Игоря, Гаврилой и Малым. Гаврила, Володя Савельев, занимался вольной борьбой. Не раз брал призовые места на универсиадах Украины. Хоть убей, не могу вспомнить, почему ему дали такое странное прозвище. Возможно, тут не обошлось без Наумова и его любви к "Золотому телёнку". Мало'го по паспорту звали Сергеем. Но об этом знали немногие. Для всего факультета аэропортов, впрочем, как и для девчонок с экономического факультета он оставался Малы'м. Сергей полностью соответствовал своему прозвищу. Тут не могло возникнуть каких-либо вопросов. В возрасте девятнадцати лет от роду он выглядел, будто школьник шестого класса.
   Все события, так или иначе, связанные с участием Малого и основанные на особенностях его внешнего вида, заканчивались неизменным смехом. Особенно быстро покупались на Серёгину наружность женщины из числа домохозяек. Они жалели худенького парнишку, вынужденного шататься с нетрезвыми студентами, делились с ним продуктами. Малой ел невероятно много, но от этого конституция его организма никак не менялась.
   Дошло до того, что во время процедуры распределения студентов к месту будущей работы, ближе к экватору пятого курса, председатель комиссии всё никак не мог поверить, что перед ним настоящий, без пяти минут, выпускник ВУЗа, прошедший полноценные офицерские сборы в летних лагерях, а не школьник-недоросток с наивным взглядом Незнайки. Он даже бегал в деканат, чтобы убедиться - нет ли тут вопиющей ошибки и не придётся ли потом отвечать за противозаконное использование детского труда, к которому он как руководитель процесса может оказаться причастным.
   Да, кстати, именно по этой причине, своей моложавой (если здесь уместен данный термин) внешности, у Сергея была исключительная популярность в среде экономисток (студенток экономического факультета). Те считали Малого вундеркиндом, закончившим среднюю школу в возрасте двенадцати лет. Девушки всегда с интересом общались с "гениальным ребёнком". Серёга же никогда не убеждал их в обратном. Ему тоже было интересно изображать из себя чудо природы. Я хорошо запомнил один эпизод, связанный с Малым, который произошёл на ВДНХ. Две развязных девицы лет двадцати пяти, сидевшие за соседним с нашей компанией столиком в летнем кафе, презрительно осматривая Серёгу, попеняли нам:
   - И не стыдно вам, юноши, несовершеннолетнего сопляка пивом спаивать? У него ещё молоко на губах не обсохло!
   Малой в ответ на это встрепенулся первым и ответил высоким мальчишеским голосом:
   - Тётеньки, мне пиво можно - я совсем большой. А вступите со мной в интимную связь. У меня уже и поллюции были. Честное слово!
   Тётенек как ветром сдуло. Они почему-то живо представили себе статью о совращении малолетних и постарались избежать конфликтов с законом самым доступным на тот момент способом.
   Но внезапно всё кончилось. Уйдя на преддипломную практику, Малой начал расти не по дням, а по часам, у него образовались усы. Да-да, самые настоящие рыжие усы, а не какой-то юношеский пушок, которого и не видать практически. Всего за несколько месяцев парень вымахал сантиметров на пятнадцать и лишился своего замечательного милого недостатка. Обманутые прелестницы-экономистки сразу забыли своего героя, и при встречах называли теперь только полным именем, а иногда и с отчеством, чем приводили Сергея в состояние фатального философского уныния. Как всё-таки утомительно падать с пьедестала!

*

   С вышеперечисленной Наумовской гвардией скоро перезнакомились и мои друзья-однокурсники. Обе команды приглянулись друг другу, и началось перекрёстное общение факультетов. Особенно проникся этим процессом Саныч. Частенько Олег пропадал в гостях у Наумова и без моего участия. И кстати, первым с нашего курса воочию лицезрел Республику Свободных Нильских Крокодилов, которую Игорем продемонстрировал ему по весне - когда по Днепру заскользили прогулочные катера. Но об этом речь впереди.
   А теперь небольшая зарисовка, связанная с "Бризом". В тот вечер народу в баре было, как обычно, много. Наша компания в лице Наумова, Саныча, Стаса и меня терпеливо отстояла около часа в очереди на улице, затем мы зашли под перевёрнутую лодку и сразу окунулись в атмосферу мужского клуба в восточнославянской транскрипции. Под невысокими потолками висел сизый табачный смог, в уютных кабинках на четырёх человек набивалось до десятка жаждущих. Свободных кружек катастрофически не хватало. Но всё же нам вскоре удалось завладеть не только сидячими местами, но и гордостью советских стеклодувов - кружками пивными, ёмкостью 0,5 л по цене 35 копеек за штуку. Причём, что характерно, столько стоили сами кружки и их содержимое. Армянский баланс, так это, по-моему, называется?
   Обычное жигулёвское пиво казалось божественным напитком вкупе с дарами Дальнего Востока, прихваченными с собой в ассортименте. Не подумайте, что Киев в те достаточно далёкие уже времена мог похвастаться наличием балыков из кеты и чавычи в сети розничной торговли, просто Стас и Саныч периодически получали с оказией посылочки с родины - с Сахалина и Хабаровского края.
   Вечер явно задавался. Теснота не была тому помехой. Главное, чтобы собеседники оказались приятными, солёная соломка не подмокшей, а пиво налито "с пенкой под ободок". Итак, сидим мы себе за столиком, беседуем. И тут к нам подсаживается несуразный мужичок неопределённого возраста и звания. По сословной принадлежности - скорее, из люмпенов, чем из интеллигенции, ибо на руках его наколки в стиле примитивизма, в карманах вошь на аркане пасётся, а позапрошлогодний аромат "Шипра" успешно замаскирован двухнедельным перегаром.
   В руках у мужика пустая кружка, в которую он вцепился - как бы не отобрали лишённые тары любители пива! - словно в последнюю в жизни любовницу. Денег у него явно уже нет (или не "уже", а ВООБЩЕ), но он на что-то надеется. Просто так незнакомого кренделя угощать никто не станет, дело понятное. К студентам КИИГА сел, не к мальчикам-мажорам. Форму гафовскую в Киеве всяк знает. Это бесспорно. Следовательно, удивлять нас чем-то из ряда вон сей "чудовек" собрался, если уж хочет приобщиться к ячменному напитку от наших щедрот.
   В общем, мы сидели без видимых признаков, что понимаем намерения беспризорного дядьки. Один Наумов в сторону еле слышно произнёс:
   - Полку народных сказителей прибыло, разувайте уши. Лапша подешевела.
   Сосед с пустой кружкой оставил безо всякого внимания слова Игоря, поскольку приступил к впадению в транс и, судя по всему, уже не мог нарушать процесс, отвлекаясь на пререкания. Он вдруг закрыл глаза и начал раскручивать себя по спирали, согласуясь со своим внутренним ритмом, скрытым от посторонних глаз. Сначала звуки, исходившие из иссохших в процессе затянувшегося похмелья губ, обрамлённых двухнедельной щетиной, были нечленораздельны и никак не идентифицировались ни с одним языком мира. Но вскоре органчик (это я почему-то представил одного из градоначальников города Глупова) разогрелся, и "радиовещание" начало понемногу налаживаться. Смазка расплавилась, потекла по шестерёнкам, и мужичок зашёлся в благостном речитативе.
   Благостный-то был только тон, а вот слова совсем наоборот - жутковатые, заунывные и совсем не патриотические (для того времени, разумеется). Смысл их был примерно таким: некий зек откинулся с зоны и пришкондыбал на Красную площадь в Москве. Но его не пустили постовые милиционеры, поскольку он своим видом портил картину социалистического благолепия. Тогда опечаленный зэк принялся шаманить, вызывая дух усопшего вождя с тем, чтоб ему пожалиться... Короче говоря, грустная, плохо зарифмованная история в виде куплетов, судя по всему, без конца и без края. Наш мужичок периодически открывал один глаз в тайной надежде, что уже вот-вот - сейчас начнут угощать. Но мы попросту не обращали на сказителя никакого внимания. Тот принимался злиться и от этого читал всё громче и яростней.
   Вскоре за соседним столиком тоже стали прислушиваться. Чуть-чуть пахнуло жареным. Хотя штатных сотрудников глубинных буровых работ в заведении, кроме бармена, не водилось, а он далеко от нашего столика. Но где гарантии, что среди посетителей нет какого-нибудь "барабана"? Первым оценил ситуацию Наумов. Он прервал рассказчика резким вопросом:
   - Так вы диссидент, батенька?
   Мужик нервно дёрнул кадыком, сглотнул слюну, выпучил глаза и доложил с гордостью:
   - Да, я сидел! Статья сто шестая, часть вторая! Диссидент, как есть диссидент!
   За проявленную смелость и находчивость мужичок был премирован половиной кружки пива и на радостях побежал читать свою поэму другой аудитории - в самый дальний угол "Бриза", где, по слухам, у стен не имелось ушей.
   Позднее я поинтересовался, что значит та самая статья уголовного кодекса УССР, о которой упомянул незваный гость за нашим столом. Думаете, политическая? Я тоже поначалу так считал, но был разочарован. Всего-навсего: "Умисне легке тiлесне ушкодження" - нанесение лёгких телесных повреждений. С другой стороны, он в тот вечер нанёс лёгкие телесные повреждения нашей психике, пытаясь подорвать основы веры в светлое коммунистическое завтра. Стало быть, точно - политический оппонент власти.
   Больше в своей жизни настоящих диссидентов мне встречать не доводилось.

___

  

Глава 7, почти криминальная. Домодедовский транзит

   Отгуляв зимние каникулы в середине второго курса, я возвращался в Киев. По пути решил завернуть в аэропорт Домодедова, где в это время проходил производственную практику Наумов вместе с Гаврилой. У меня имелись координаты общежития, в котором обитала сия сладкая парочка, и я не замедлил появиться там, едва получил багаж в аэропорту. Однако в указанном адресе, как говорят оперативники, Игоря не оказалось. Не было здесь и Савельева. Но без встречи не обошлось: в центре комнаты на стуле сидел немного странноватый парень в цветах инженера гражданской авиации. Но что-то в его форме выглядело не так. Что именно? Сейчас посмотрю внимательней. Погоны, с серебряного цвета полосками, на месте, галстук на месте... Ага, вот. На ногах вместо чёрной обуви, полагающейся в каноническом прочтении, самые настоящие пимы из камыса (мех молочных оленят). Значит, откуда-то с севера.
   Я представился. В ответ парень протянул мне руку для пожатия, сказал:
   - Привет! Я Виктор. Из Певека. Раньше с Игорем в одной группе учился. Ещё до того, как его в армию забрали. Здесь нынче в командировке. А Лорд вот-вот должен появиться. Вовка (в смысле, Гаврила) сказал, он во Фрунзе рванул на выходные, но уже на подлёте. Не переживай - встретимся. Игорюха знает, что ты приехать должен? Тогда точно сегодня прилетит, можешь не сомневаться. А тут и я... сюрпризом, как говорится, до кучи.
   И только Витёк закончил фразу, сразу по коридору затопали две пары ног. В комнату заглянула весёлая физиономия Гаврилы со словами:
   - Голубок доставлен. Извольте чествовать. Прямо с нарковоза снял только что.
   - Нарковоза? - переспросил я. - Только что?
   - Нет, не совсем только что... Вот вам Лорд, господа. Сами обо всём расспросите.
   И тут в тесной общаговской келье словно горным киргизским воздухом повеяло, сдобренным ароматом кураги и варенья из фейхоа - это порог комнаты переступил Наумов. Он был, как обычно, элегантен в перешитой в европейское пальто форменной тёмно-синей шинели и длинном - в четыре оборота вокруг шеи плюс два метровых хвоста в свободном вращении - сером шарфе ручной вязки. Игорь просто обалдел от счастья, хотя внешне выглядел почти невозмутимо. Ещё бы: к нему приехали гости. Сразу двое. Из разных мест. Одновременно. Да и сам он только что прибыл к месту сбора - три прямые сошлись в назначенной судьбой точке. Но следует знать Наумова - Лорд не любил проявлять эмоции напоказ, и только близкие люди могли угадать весь букет страстей, бушующих в его душе в знаковые моменты жизни.
   Мы тут же сели на автобус и поехали в аэропорт обедать. А чего зря время терять, если пора предаться самому замечательному на свете занятию - общению с добрыми друзьями.
   В Домодедово все работники аэровокзала уже знали двух практикантов - Савельева с Наумовым, здоровались с ними, как со старинными приятелями. А нас с Витьком пропускали в служебные помещения, только услышав судьбоносное: "это с нами". Так мы оказались в лётном зале ресторана, где посторонним находиться просто не положено. А уж пиво распивать - и подавно. Но мы распивали и слушали рассказ Наумова о вояже на родину. И было что послушать, я вам скажу.
   Во Фрунзе Наумов летел зайцем впервые. Впервые из Москвы. Из Борисполя доводилось, а вот из Домодедова - дебют. Поэтому Игорь испытывал нешуточное волнение, будто на экзамене - неизвестно, какой билет тебе достанется. Он немного остерегался мифических существ, которых осторожные экипажи воздушных судов называли шёпотом "проверяющими". Однако друзья убеждали Лорда, что из Москвы улететь "зайцем" также просто, как из Киева на одесском борту. В аэропорту Жуляны наличие студенческой формы и "стеклянного билета" распахивает любые двери. Из Борисполя улететь "зайцем" в те славные времена было немного труднее, однако не слишком сложно. Но то, что свойственно периферии никак не распространяется на столичный аэроузел в целом и аэропорт Домодедово в частности. Жуляны да и Борисполь - оба киевских аэропорта, как никак, всё же провинция по большому аэрофлотовскому счёту, хоть и не совсем глубокая. В Москве отягощающий карман "проездной в оригинальной пол-литровой упаковке" не катит. Здесь все ставки заранее известны. За всё должно быть уплачено, господа! В первопрестольной просто необходимо загодя найти антрепренёра на спектакль "Улети без билета" или, на худой конец, обычную контролёршу на входе, торгующую из-под полы контрамарками на то же представление. Все самостоятельные попытки вступить в сговор с главными героями постановки (читай - экипажем) сепаратным образом в Москве не приветствуются.
   На изучение структуры процесса у Наумова ушла неделя. И вот знакомая дежурная по посадке, комкая в кармане мятую фиолетовую пятёрку, проводила Игоря к ТУ-154, стоящему совершенно отдельно от всех остальных бортов. У трапа она ободрительно напутствовала его:
   - Иди, иди. Дашь командиру двадцатник, и лети себе спокойно, студент. А может, всё-таки, когда вернёшься, зайдёшь ко мне?
   Наумов ощутил в себе невыразимую потребность чихнуть, но только тряхнул головой с еле слышным "пчхи". Заветная пятёрка, которую он чуть раньше "зарядил" дежурной, неожиданно перекочевала в его вялую ладонь, совершенно не готовую к такому обороту. "Всё, теперь придётся отвечать взаимностью", - подумал Наумов с неохотой, но отступать было некуда, девушка в форме небесного предгрозового неба уже влезла в служебный автобус и катила по перрону, выстеклив в его заднее окно гримасу коварной соблазнительницы.
   Игорь решительно шагнул в салон и чуть не упал по двум причинам. Во-первых, споткнулся о коробку с японским телевизором немыслимой диагонали. Во-вторых, в нос ударил стойкий запах восточного базара. Причём той его части, где торгуют домашним скотом. Салон был почти доверху набит электронной аппаратурой и непривычно молчаливыми рыночными торговцами среднеазиатского засола. Приветливый второй пилот с добродушной улыбкой, как бы извиняясь, ответил на немой вопрос Игоря о несвойственном лайнеру от КБ имени Туполева запахе:
   - Это мы в Москву барашков на продажу везли. Любят здесь шашлык настоящий покушать, а где свежее мясо брать? Но ты, парень, не смущайся, кондиционеры включим после взлёта, всё будет пучком. Садись вот здесь - на откидное кресло, а я дверь задраю.
   Наумов вежливо пожал руку второму пилоту, после чего у того к ладони совершенно естественным образом приклеились две купюры красного цвета. Впрочем, они так же быстро куда-то исчезли, как и появились, поэтому зоркий, с прищуром, глаз пролетарского вождя не успел рассмотреть явных нарушений на борту воздушного судна. Игорь сел и хотел было поинтересоваться, у представителя доблестного экипажа, как пробраться в конец салона в случае крайней нужды - там же ступить некуда! - но не стал из природной деликатности. Зачем зря людей нервировать: если уж и возникнет эта крайняя нужда, тогда вопрос окажется уместен, а покуда - лучше не лезть в устав чужого монастыря со своими теоретическими проблемами.
   Двигатели взревели, и "тушканчик" заскользил по рулёжке. После взлёта и набора высоты торговый люд в салоне оживился. Работники частного торгового бизнеса принялись рассупониваться. Поснимали халаты, кожаные сапоги и остались в одном исподнем. Атмосферу это отнюдь не улучшило. Уже и кондиционеры не спасали. Наумов попытался задремать, но стойкий запах московских мостовых, намертво въевшийся в азиатские батистовые портянки, не давал ему абстрагироваться от сиюминутности бытия. Прав был основоположник. Ох, как прав! Бытие определяет сознание, а не наоборот. Куда там немецким метафизикам. Разве они нюхали киргизские портянки в условиях трансконтинентального полёта на эшелоне 10 500 метров?
  
   Тем временем, слуги Гермесовы развернули свои бездонные котомки и принялись извлекать из них на свет божий продукты овеществлённого крестьянского труда, данные Игорю в его ощущениях, обильно сдобренных слюной. Он одним глазом посматривал через занавеску, отделяющую салон от служебного отсека, на богатства природы, создающие своими световыми оттенками такие нездоровые фантазии, что впору на поклон идти. А как же тогда быть с понятиями о чести и совести человечества, о принципе социалистического распределения? Экзамен по истмату сдан недавно, и тяжесть знаний, неведомых азиатским предпринимателям, так и давит на мозжечок, не даёт впасть в пучину оппортунизма. Игорь снова попытался заснуть. Какое там! Разве можно погрузиться в мир грёз, когда хочется кушать, запахи заманивают в свои сети, а курить нельзя?
   Из состояния голодной полудрёмы Наумова вытащил один из аксакалов, притопавших из салона босиком, равномерно постукивая по обшивке вековыми мозолями. Он спросил:
   - Кушэть хочишь, э-э-э?
   Игорь не стал ломаться и ответил утвердительно. Через минуту он уже за обе щеки наворачивал дары солнечной Киргизии вперемешку с продукцией одного из московских мясокомбинатов, запивая всю эту изысканность грузинским "боржомом". Когда Лорд насытился и поблагодарил гостеприимных хозяев салона (киргизы действительно вели себя, как хозяева не только салона, но и всего самолёта, включая экипаж, топливные баки и даже гигиенические пакеты, разложенные в кармашках пассажирских кресел), аксакал завёл странный разговор.
   Сначала на киргизском. Но, поняв, что парень с ярко выраженной азиатской внешностью, не понимает его, аксакал перешёл на плохой русский:
   - Ты, парэн, Маскыва работаыш? Ирапорт?
   Наумов как-то неожиданно для себя кивнул. В принципе, он не сильно преувеличивал. Практика - та же работа, только краткосрочная. Аксакал оживился. Он продолжил:
   - Заработат хочишь? Эсть адин дэло, э. Паможишь, крэпко багатеть начнош.
   Игорь на свою голову поинтересовался, что за дело.
   - Абратна кагда Маскыва литеть сабрался. Чэрэз тыва тня? Карош, э. Вазмош атын мэшок с травкой. В Маскывэ тыбя встрэтят. Бэз рэкистрацый сможиш пайти ЭТАТ самалот?
   Игорь понял, из него хотят сделать наркокурьера, и попытался дать задний ход. Но аксакал тяжело вздохнул, обнажив маленькие желтоватые клычки и, не меняя размеренного тона, сказал:
   - Тэпэр тибе нэлза нэт сказат. Ты знаишь много. Можна случайна пэрэстать работат Маскыва ирапорт. Можна савсэм умирать внэзапна. Нэ вазражаиш такой абстаятелств? Вот и маладэс какой, умницэ, э.
   Холодный пот выступил на спине Наумова. И он согласился на все условия аксакала, только чтобы больше никто не говорил ему про "внэзапны абстаятелств". По всей видимости, возить в столицу специфический товар на полностью арендованном самолёте было слишком накладно, да и риск угодить в лапы ОБХСС всем руководящим составом совета старейшин никому из присутствующих не улыбался, поэтому аксакал и решил приобщить к своим делишкам земляка, якобы работающего в Домодедово и знающего все ходы-выходы.
   "Хорошо, хватило ума не рассказать мафиози-долгожителям, что я на самом деле студент, - думал Наумов ночью, засыпая в маминой квартире. - Теперь придётся лететь обычным рейсом обратно. Дороговато обойдётся, заначенных денег жалко, а что делать. Попытаешься договориться "зайцем", тем себя и обнаружишь. Борт, на котором я прибыл из Москвы, наверное, всё время чартерным образом смыкует. На другой же самолёт не попасть без билета. Получается - нужно улететь вполне легально и за полную стоимость. А потом, главное, дожить до конца практики. В Киеве они меня не достанут. Маму тоже не найдут, если даже и проследили, где я живу. Она через неделю в Кишинёв переезжает по переводу".
   Радость уик-энда на родине была сильно подпорчена манией преследования. Наумов не находил себе места и всё время мотался по городу, меняя все доступные виды транспорта, стараясь запутать возможную слежку. Через школьных приятелей купил билет, не заходя лично в агентство "Аэрофлота", и уехал на день позже, чем планировал, успев перед отлётом загрузить мамины вещи в контейнер, отбывающий в Молдавию. Ему казалось, что в Домодедово его встретит какой-нибудь уголовник и припрёт к стене в тёмном углу, угрожая финкой или заточкой. Наумов заранее прикидывал свои действия в этом случае. Но встречал его только Володя Савельев, и ощущение опасности пропало ещё по дороге в общежитие.
   Кое-кто может сказать, что вся описанная здесь игра в шпионов не свойственна для советского времени. Да, наверное, всё правильно скажет, но это если не знать, как обстояли дела с криминалом в среднеазиатских республиках. А уж Наумов-то знал не понаслышке.
   Какой вывод можно сделать из всего вышесказанного? Честно говоря, никакого мне на ум и не приходит. Кроме, пожалуй, одного. Не принимай угощений в незнакомой компании, как бы ни был голоден. Неубедительно как-то получилось. Но зато правильно. Хорошо то, что хорошо кончается. Больше о Домодедовском наркотранзите мне ничего не известно. И за давностью лет теперь вряд ли кто-то об этом спросит.

___

Глава 8, застольная. Трактат о Рязанском тракте

   Пообедав, мы поехали в общагу немного отдохнуть перед вечерним аттракционом. Его нам обещал показать Наумов в одном интересном месте на Рязанском проспекте. Место сие в сети предприятий столичного общепита классифицировалось как вечерний пивной ресторан. Название не помню. Скорее всего, этот шалман - а никакой не ресторан! - назывался по-простому "Рязанский проспект"... или - нет, "Золотая рыбка"? Хм, странная ассоциация в голову лезет с Пушкинской старухой, рыдающей у разбитого корыта. А вот почему - шалман? Сейчас-сейчас. Всё расскажу, ничего не утаю.
   Ехали к месту назначения довольно долго на пригородном автобусе от Домодедово до станции метро, как ни странно, "Рязанский проспект". И вот мы уже на месте. Перед входом в заведение струилась бесконечная лента очереди, притопывающей на морозе каблуками женских сапог, причём не только отечественных, но также импортных - ценою в заработную плату инженера. И хорошо, если этот "инженер" требует не слишком больших жертв за свой оклад жалованья от "принцессы с Рязанки". Действительно, обувь в очереди в основном была женской. Представителей мужеского пола приходилось отыскивать с микроскопом (все, как один, низкорослые и почти не видные за дородными девицами) или со служебной собакой, натасканной на запах дурного табака. Не скажу, чтоб и девицы вовсе не курили. Курили, конечно. Но в основном болгарские сигареты с фильтром, а не "Приму". Как-никак в ресторан идут, блин, ё-моё, а не в подъезде (что за нафиг!) к портвенятине из горла припадают по кругу.
   Контингент вызвал нездоровые подозрения у нас с Витьком. Он ещё спросил с встревоженной миной на лице:
   - Послушай, Лорд, ты куда нас притащил? Тут же одни лимитчицы фабричные в округе. Разве со здешними барышнями можно пиво пить в одном заведении?
   Наумов усмехнулся и ответил весело:
   - Так я вам пива в компании дам и не обещал, а только представление показать собрался. Жаль, программки с либретто отпечатать не успел. Но могу успокоить - сценарий в этом кафешантане исключительно один, пера неизвестного пациента клиники имени товарища Кащенко. Но всегда есть на что посмотреть! В следующий раз сюда попадёте, уже знать будете главных героев и основные сюжетные линии. В общем, милости просим! Витёк, а насчёт лимитчиц не переживай. Здесь район такой. Кругом государева техническая вотчина. Откуда здесь непорочным москвичкам появиться? Но оно и к лучшему. Скажи, тебе интересно сидеть в ресторане высшего разряда и не доедать деликатесы, респектабельно раскидывая их по тарелке с лицом скучающего денди? И чтобы официант с видом потомственного аристократа брезгливо косился на качество перхоти на плечах твоего парткомовского пиджака? И чтобы занудный пианист забодал тебя опусами Грига в самую печёнку? И чтобы мозоль от модельных туфель, взятых по случаю напрокат, разболелась, будто чирей на заднице у ёжика. Ты действительно этого хочешь, Витюня? Вот то-то! Вопрос исчерпан? Тогда внедряемся.
   Мы внедрились в, казалось бы, нескончаемую очередь и приготовились ждать очень долго. Пожалуй, до закрытия. Я предположил даже, что сегодня на разрекламированное моим другом представление попасть не удастся. Однако Наумов с Гаврилой не унывали, весело перемигиваясь. Видимо, они знали какой-то секрет, покуда недоступный нашим с Витькой провинциальным умам. И точно. Здание, так называемого, пивного ресторана внутри оказалось значительно больше, чем выглядело снаружи. Чудеса советской архитектуры! Это, во-первых. А, во-вторых, замена посетителей шла не естественным образом, а мощными приливными и отливными циклами, управляемыми, как нам поначалу показалось, какими-то космическими силами.
   Наша компания не успела даже замёрзнуть, когда двери заведения внезапно распахнулись, и оттуда отливной пивной волной вынесло желеобразные микроорганизмы в неисчислимом количестве. Микроорганизмы клубковались, слёживались на заснеженном асфальте, кричали всякую непотребщину с тем, чтобы вскоре распасться на элементарные частицы и рассеяться по видавшим виды лимитным окраинам столицы. Следом за этим, стоногая гусеница очереди зашевелилась, определила генеральный курс на неопрятного швейцара в частично пропитой (в части, касающейся позумента и пуговиц) ливрее и начала всасываться в раскрытую дверь - с претензией на классицизм в окантовке красной меди.
   И вот что интересно, мне показалось, будто зашло людей ощутимо больше, чем покинуло заведение. И ладно бы мне одному показалось, Витёк тоже выразил недоумение по данному поводу. Впрочем, наши с ним рассуждения быстро были заиграны на фоне впечатлений, полученных от вида убранства заведения, исполненного в стилистике перезревшего ампира.
   Внутри пивной ресторан представлял собой двухэтажный шедевр социалистического реализма с туалетом в полуцокольном подвале. На первом этаже, как водится, гардероб со строгим красноносым швейцаром вместо маяка. Чтоб легче было дорогу к выходу искать по этому кумачовому ориентиру грушевидной формы. На втором этаже вольготно веселилась публика в огромном зале с лишь слегка обозначенными перегородками между столиков. "Жизнь советского человека должна быть на виду! Ему нечего стесняться своих человеческих желаний", - как бы намекал архитектор посетителям. И посетители понимали всё довольно живо, ничего не стыдились. В этом нам скоро предстояло убедиться.
   Бывшие фрагменты многоножки из бывшей же очереди ворвались в холл и, едва раздевши своих делегатов, бросили тех в прорыв - на захват трофеев в виде свободных столиков в зале, где сновали "будьтелюбезные" официанты, обслуживая посетителей ещё с предыдущей пивной сессии. Нашим делегатом оказался, несомненно, Гаврила. Он бывал здесь раньше, знаком с местными порядками, и в случае применения против него грубой физической силы не подведёт. Так Игорь объяснил нам с Витьком расклад, благословляя бойца на ратный подвиг. Относительно "грубой физической силы" я решил, что Лорд сказанул для красного словца. Но оказалось - всё куда как реалистично. Да-да, это я говорю про ту самую физическую силу, не приукрашенную никакими джентльменскими атавизмами. Но выяснилось всё не сразу, несколько позже. А пока... Столик стараниями квартирьера Гаврилы нам выпал самый козырный. Со слов Наумова, разумеется. Располагался он вблизи небольшого аппендикса, ведущего в подсобку. С одной сторон была капитальная стена, рядом - перегородка.
   Таким образом, под обзором оставалось всего 90 градусов. Может, чуть больше или меньше, в зависимости от того, сколько употребили строители, возводившие этот монументальный кабак и точности используемых ими приборов, отнюдь не столовых. Обзор, казалось бы, небольшой, но нам был виден весь зал полностью. Кроме того, столик дальше всего отстоял от кухни. Или не совсем кухни? В общем, от того помещения за занавеской, откуда приносили пиво и холодные закуски. Я спросил у Игоря, почему угловые места в этом рассаднике культуры считаются самыми лучшими, и получил какой-то странный ответ. Де, посторонних предметов меньше вокруг летает. Официанты, дескать, мелькают всё время мимо столика, но зато лучше уворачиваться, когда знаешь направление их движения и можешь рассчитать, куда "они полетят". Я изумился:
   - Кто полетит? Официанты?
   Наумов снисходительно махнул на меня рукой, как это делает маститый постановщик сценичских мистерий в сторону стажёра-троечника из театрального училища.
   - Да, подносы, конечно! - сказал Игорь, позёвывая. - А, может, и официанты тоже... Если повезёт.
   "Ничего себе! - подумал я. - А если не повезёт, то что?"
   Игорь, видно, угадал мои мысли, поскольку ответил на сей вопиющий, но так и не озвученный вопрос вполне охотно:
   - А если не повезёт, будет, как обычно. Наша МХАТа с краю, не мы здесь режиссёры.
   Витька тоже казался озадаченным и немного шокированным. А Гаврила заливался весёлым смехом. Гость с Чукотки не нашёл ничего лучшего, как спросить:
   - Обычно-то не скучно бывает?
   Наумов терпеливо объяснил:
   - Обычно тоже весело. Но по выходным значительно лучше. Да, что там рассказывать - сами всё увидите.
   Мы заказали у гастролирующего поблизости гарсона четыре кувшина пива и нож поострей. Нож был просто необходим. Я захватил с собой из Печоры кусочек сёмги весом примерно с килограмм. Мы его порезали и попытались употребить с пивом. Я пояснил, разумеется, что с водкой оно, куда лучше, поскольку рыба очень жирная. Лорд возмутился:
   - Мы же пришли в этот храм не для того, чтоб водку пьянствовать. Исключительно - взирать и получать удовольствие, а не иметь неприятности в дальнейшем.
   Что имел в виду Игорь, выяснилось позднее.
   А Витёк понял моё объяснение, как руководство к действию. Нет, за водкой, конечно, не побежал. Он начал вытапливать из сёмги жир первым пришедшим ему на ум способом. Витёк налил на тарелку пива, промокнул в него салфетку и завернул кусок рыбы в получившийся конверт с сильно подмоченной репутацией. Молодой инженер извинился за такое кощунство, но объяснил, жирного ему нельзя. Врач запретил.
   За первым кувшином разговор зашёл о том, о сём... и, конечно, о пиве: его употреблении и особенностях распространения в отдельных регионах нашей необъятной страны. Я рассказал о северных территориях (не путать с Южными Курилами), где янтарный напиток так редко завозили в те времена, что рабочий люд покупал его не бидонами или банками, а целиком бочками, после чего устраивались праздники в окружении друзей и соседей с выездом на природу с ночёвкой, рыбалкой и другими приключениями. Виктор же вспомнил, с чем столкнулся на Кубани, будучи там на производственной практике.
   - Барыги от пива настоящие затейники. Помню, в конце 70-ых в Краснодаре, в районе Пашковки, был пивбар, который местные называли "три армяна", поскольку работали в нём три брата... именно - армяне. Так у них в чипке на доске объявлений, где висела жалобная книга, имелась особая грамота; на ней было аккуратно выведено: "Ми не даливаим, но ни разбавляим! Ми чесные люди. Жалаваца нинада".
   И все с пониманием относились к нуждам братьев, строивших на недоливе своё армянское благополучие. И даже представитель районного ОБХСС не жужжал - видно, для него в строительных планах тоже предполагался небольшой сарайчик - рядом с коттеджем внезапно "ослепшего" городского прокурора.
   Между тем, извлечение философского камня из сёмги проходило успешно, пиво неуклонно переезжало из графинов в наши желудки, а ничего из обещанного аттракциона так и не начиналось.
   - Сегодня, наверное, хуже, чем всегда, - усмехнулся Витёк, с ехидцей поглядывая на Наумова.
   Он не успел закончить свою, не бог весть, насколько длинную фразу, как н а ч а л о с ь. Началось неожиданно, чем повергло меня в шок. Первым за наш столик прилетел лёгкий, словно пчела, официант с явно посторонним соцветием пальцев вместо пламенного мотора в районе галстука-бабочки типа "кис-кис". На лету он пытался увернуться от здоровенного кулака, который преследовал наглую волосатую рожу, маскирующуюся у гарсона под набор креветок на подносе. Установить классовую и социальную принадлежность кулака в тот момент не представлялось возможным, поскольку он высовывался из глубины разноцветной кучи рук и ног.
   Оттуда, из этого человеческого конгломерата доносились печальные женские стоны, сливающиеся в одно целое:
   - ...я тебе дам сучка на моего коляна рот разевать сама сволочь нинка дура пофик мороз озверели путанки трёхкопеечные федя вдарь этой шалашовке на получи!!!
   Поднос жил самостоятельной жизнью. Он заруливал прямо в угол. Волосатая рожа маневрировала впереди него. Наумов крикнул:
   - Опа-на! Встали ребята.
   Мы с Витьком вскочили из-за стола и сместились чуть в сторону. Наумов же с Гаврилой продемонстрировали чудеса ловкости. С задорным цирковым "Алле!" Савельев вырвал наш столик из-под орущего клубка, угрожающего смести всё на своём пути, и убрал его в сторону. Наумов в это время, радостно повизгивая, держал графины с пивом мёртвой хваткой, чтобы Гаврила случайно не опрокинул сосуды с живительной влагой.
   Процессия немедленно превратилась в траурную, поскольку угодила прямо в капитальную стену всей своей пролетарской массой. Один только официант, ловко подхватив невредимый поднос, сумел увернуться и уйти на противоходе, как уходит опытный капитан-подводник от торпеды противника. Официант пригладил чубчик, не преминул отметиться привычным, судя по всему, "извините за неудобства, сейчас уберу" в нашу сторону и побежал уносить чей-то заказ, словно бы ни в чём не бывало.
   Клубок, угодивший в стену, начал рассасываться со стонами и бранью. Возродиться былой неприязни не позволил тренированный Гаврила. К моменту возвращения официанта, желающего убрать в нашем углу, необходимость в этом отпала. Лохматые кулаки вместе с их хозяином отдыхали возле плинтуса в сторонке, а три рассерженных лохудры с повадками площадных торговок разошлись по своим местам. Наумов улыбался и приговаривал:
   - Не зря пришли. Вечер сегодня не потерян. Ну, что нравится моё представление? Дальше будет не хуже! Успевай уворачиваться. Вы, вообще-то, технику поняли, как не угодить под раздачу и продукты сберечь? Смотрите на Гаврилу и на меня. У вас тоже всё получится. Согласитесь, за такое зрелище можно чуть-чуть потрудиться, господа, или нет?
   Да, я ещё забыл сказать, на нашем столике в самом начале администратор поставил табличку "Заказано. Не занимать"; по просьбе Наумова поставил. Значение таблички Игорь объяснил нам весьма просто: чтобы не приставали лица обоего пола. И действительно, к нам за весь вечер никто так и не попытался присесть для учинения разборок или с попытками "снять" редкого в этих местах зверя - мужчину. Зато во всём остальном зале вышеназванные действия происходили сплошь и рядом. После "первой ласточки" летающие тела (одушевлённые и неодушевлённые) попёрли косяком. Мы же сидели, будто в директорской ложе, и наблюдали за разбитными актёрами (в меньшей степени) и актрисами (их было куда больше), исполняющими волю невидимого режиссёра массовых зрелищ.
   Обслуживающий персонал в событиях принимал весьма эпизодическое участие. В основном вырастал, словно бы из-под земли, с подносом, полным пива и снеди, с дежурным "кушать подано". Вскоре к действиям массовки начали примыкать люди в серой одежде с красными атрибутами, рассеянными по форменным предметам своего облачения. Эти ребята даже в гардероб не заходили, ничего не заказывали, к женщинам не приставали, а только методично очищали зал от мужского контингента, используя входившие в моду резиновые дубинки. Расчищали хорошо, со знанием дела. Вскоре, кроме нас четверых, в ресторане мужчин не осталось. Игорь сообщил:
   - Сейчас произойдёт замена актёров, а мы пока покурим. А вот если бы пришли с водкой, нас бы тоже упаковали за милую душу. Официанты здесь люди милейшие, но зоркие и говорливые. Понимаете, о чём я? Всё, антракт! Действие закончилось.
   И точно, оставшиеся без назойливых ухаживаний дамы потянулись к выходу. Следом за этим с улицы залетела следующая партия жаждущих принять участие в постановке века. Всё шло, как по расписанию. И я спросил у Наумова, и сколько же раз за вечер происходит ротация. Он ответил:
   - Честно говоря, не знаю. Мы с Гаврилой больше трёх актов просто не выдерживали. Уставали столик из-под обстрела выносить.
   Когда вновь прибывшие освоились с атмосферой праздника и лихо загрузились принесёнными с собой крепкими напитками, событийная часть первого действия повторилась с незначительными изменениями. Теперь официанты летали охотней, подносы падали с бо'льшим шумом, а нам приходилось чаще ускользать от чужих конечностей. Через час к нам подошёл администратор и осведомился, хорошо ли мы отдохнули. Наумов ответил, мол, давно так не смеялся и попросил книгу жалоб и предложений. Администратор принёс её с вежливой, но тревожной улыбкой. Через плечо Игоря я различил, что он пишет благодарность "за доставленное наслаждение без тяжких телесных повреждений". Благодарность была далеко не первой. И даже не третьей. Уж, чего-чего, а Наумовский почерк мне хорошо известен.

*

   Как свидетель, могу констатировать, что формирование гармонично развитой коммунистической личности в окрестностях Рязанского проспекта проходило в полном соответствии с решениями XXV-го съезда широко известной пролетарской партии. Оттого и партию эту задвинули впоследствии в надлежащее место, как мы двигали свой столик в вечернем пивном ресторане имени фабричной лимиты.

___

  

Глава 9, детективная. Шпионские страсти

   Не помню точно, в каком году это приключилось. Скорее всего, в 1981-ом. В конце апреля я в компании со Стасом и Санычем находился в состоянии бурных исследований ранее не изученных уголков Киева. Наумов же помогал, чем мог, открывая нашему взору всё новые и новые пивные точки, которые в связи с изрядной удалённостью от института не пользовались особым вниманием студиозов в синем. Предоставлял в полное наше распоряжение не только своё общество, но и общество верных спутников - Малого и Гаврилы. Про них я уже упоминал выше. Ребята учились с Игорем в одной группе и, вне всякого сомнения, попали под влияние его французского изысканного обаяния. Они снимали с Наумовым небольшой частный домик с печкой и удобствами во дворе - в районе Краснозвёздной улицы.
   Именно в одно из посещений этого гостеприимного домика Наумов предложил мне поехать с ним в Кишинёв на майские праздники, проведать его маму и просто развеяться от учёбы. Я не стал возражать, и мы отправились.
   В первый же молдавский вечер угодили на дискотеку, проходившую на фабрике "Искож" (искусственной кожи). Атмосфера карнавала буквально захватывала. Насколько я знаю, здешняя тусовка считалась тогда лучшей в Кишинёве. Было весело. Настолько весело, что мы с Игорем не заметили, время уже перевалило за полночь. Общественный транспорт затаился в своих автопарках, и нам не оставалось ничего иного, как возвращаться на своих двоих.
   Прогулка по ночному Кишинёву пешком через весь город - занятие увлекательное, со всех сторон романтическое, но небезопасное. Наумов потащил меня по каким-то буеракам, рощицам и кушерям, зачастую освещённым только бледной зеленью сухощавого месяца. Шёл он уверенно, и я полностью ему доверился. Знает человек, как к дому выйти. Время от времени, чтобы было не так скучно, мы с Игорем принимались играть в какие-нибудь на ходу придуманные игры. В основном сражались в буриме. В конце концов, всё надоело, а пути нашему не видно ни конца, ни края. Я неожиданно настроился на лирическую волну и прочитал начало из стихотворения Уильяма Блэйка "Тигр". В русском варианте там следующий зачин (перевод Маршака):
  
   "Тигр, о, тигр, светло горящий,
   В глубине полночной чащи
   Кем задуман огневой,
   Соразмерный образ твой?"
  
   Но читал я на английском, сам не знаю почему. Просто это было единственное стихотворение, которое я знал из британского классика на языке оригинала. В тишине диких аллей звучало:
  
   "Tyger! Tyger! burning bright
   In the forests of the night,
   What immortal hand or eye
   Could frame thy fearful symmetry?"
  
   Наумов ответил тоже чем-то из Хайяма на фарси. И в самый разгар нашего литературного семинара появились два молдавских милиционера. Шут его знает, откуда их надуло, но впечатление было такое, что эта парочка сержантов вымахала всей своей туповатой дурью прямо из потрескавшейся, с редкими асфальтовыми вкраплениями, тропинки, по которой мы двигались в направлении известных только Наумову ориентиров.
   Служителям культа правопорядка мы решительно не понравились. Ну, а вам бы понравились двое молодых людей, идущих среди ночи по тёмным закоулкам, где и домов-то нет, и при этом читают какую-то абракадабру на языках агентов империализма? Бдительные милиционеры сразу заподозрили во мне и Наумове тайных врагов советской власти. Мы и понять ничего не успели, как немедленно были закованы в наручники и доставлены в неказистое здание милицейского поста, больше похожего на разграбленную теплушку времён Гражданской войны.
   Наумов приободрился, как только этот пост попал в поле нашего зрения:
   - Так. Теперь я точно вспомнил дорогу. До дома ещё минут пятнадцать идти.
   Я не мог разделить его нечаянной радости, потому что прогулки в скованном виде, хоть и с близким другом, не очень меня вдохновляли. И перспективы дойти до цели к утру как-то уж очень быстро улетучивались вместе с дымом чересчур ароматных сигарет, которые смолили сержанты. А, вообще-то, и не сигареты дымились во рту у стражей порядка, а папиросы. Тогда почему такие ароматные? Я никогда до встречи с кишинёвской милицией не был знаком с запахом "косячков", поэтому не стал делать никаких выводов, просто удивился. Но Игорь-то жил в Киргизии, где только ленивый не выращивает "дурь". Он, конечно, виду не показал, что ему понятен неестественный блеск в глазах сержантов, но взял себе на заметку. Как оказалось, не зря.
   Помещение милицейского поста внутри изобиловало наглядной агитацией, прикнопленной, вероятно, ещё во времена Дзержинского, по слухам, представляющего собой несгибаемый стержень из железного колчедана: настолько она выгорела, а кнопки проржавели, местами вывалившись вместе с кусками штукатурки. В углу неопрятной сосновой массой громоздился письменный стол с остатками полировки, а напротив - грубо сколоченная скамья, прикрученная к полу с помощью металлических уголков. На неё и поместили задержанных, в нашем с Наумовым лице, предварительно сняв наручники. Это создавало иллюзию облегчения ситуации. Один из сержантов достал кукурузный початок из планшета и приступил к его съедению. Зато второй бодро присел за стол и начал снимать показания.
   - Откуда к нам прибыли? - спросил он, отгоняя от себя назойливых мух фуражкой.
   Странное дело, к нам мухи не липли. Хотя - чего здесь странного. Насекомое не обманешь. Наумов бодро объяснил служителю молдавской Фемиды, что мы киевские студенты. Приехали проведать родных на праздник. Сержант внимательно изучил паспорт Игоря, он у него всегда с собой, и вскричал:
   - Стоп! Попался! У тебя прописка какая-то временная! Почему? Сидел, наверное, раз тебя постоянно прописывать не хотят? Ну, так почему прописка временная? Отвечать!
   Наумов ответил философски:
   - Все мы временные в этом мире, а особенно иногородние студенты.
   Его трюизм не нашёл отклика в душах милицейских работников. Тот, который жевал кукурузу, даже чуть не поперхнулся.
   - Я тебе покажу, сволочь, кто тут временный, а кто постоянный! - заверещал допрашивающий высоким бабским голосом. Наивный молдавский парень, он рассчитывал жить в своей сержантской форме вечно.
   Между тем, второй незаконнорожденный сын Юстиции от очередного фиктивного брака с товарищем Щёлоковым, встал, убрал остатки кукурузы в пустую кобуру, прошёлся перед нашими с Игорем персонами и выплюнул с издёвкой:
   - Сдаётся мне, что вы никакие не студенты, а самые настоящие господа из иностранной разведки.
   Сержант сделал это заявление с таким умным видом, что я даже испугался, не переклинило бы у того в голове. А он, между тем, снова достал початок и вновь начал его грызть с жутким остервенение, будто бы своим действием пытался нас запугать.
   Не стану утверждать, будто было не страшно. Было. Но скорее, больше как-то не по себе, чем жутко. Всё происходящее представлялось нереальным сюрреалистическим абсурдом. Наумов, с ироничной улыбкой выслушал шпионскую версию представителя закона, осведомился:
   - Извините, а на каком основании вы сделали столь глубокомысленный вывод? Вы что себе думаете, компетентные органы допустили бы столь вопиющее безобразие, когда вражеские агенты шастают по Кишинёву прямо возле вашего поста?
   Сержант с остатками початка, побелевшего до снежного оттенка в покрасневших пальцах, немедленно выглянул за дверь. Вероятно, он ожидал там увидеть человека в штатском с холодной головой и горячим сердцем. Но действительность оказалась прозаичней. За порогом умывалась симпатичная сибирская кошка. Разочарованный милиционер уселся на табурет напротив нашей скамьи и приступил к изучению изъятой у меня записной книжки. Обнаружив что-то, что его заинтересовало, он оторвал второго от ведения протокола, и они о чём-то пошушукались с минуту. Потом сержант без фуражки снова обратил внимание на задержанных.
   - Так вот, слушайте меня внимательно. Мы имеем полное право задержать вас обоих на трое суток за целый ряд правонарушений. Во-первых, у одного из вас паспорт со странной временной пропиской, у второго - вообще нет никаких документов. Во-вторых, вы разговаривали между собой на неизвестном мне иностранном языке.
   "Ещё бы! Откуда знать сержанту такой экзотический язык, как английский. Ну, разве что в воровской фене он мастак", - подумалось мне в унисон с Наумовым. А сержант без фуражки, чем мозг был многажды атакован проснувшейся весенней мухой, продолжал резать правду-матку с видом Глеба Жеглова, прихватившего Кирпича Сапрыкина с поличным:
   - В-третьих, вы нагло двигались на вверенном нам участке в неизвестном направлении. В-четвёртых, нарушали покой граждан после 23:00...
   - Помилуйте, - невежливо перебил его Наумов, - какие здесь граждане? Тут до ближайшего дома метров четыреста, а то и полкилометра!
   Милиционер заметался по посту, безуспешно пытаясь размазать муху по стене фуражкой. Ах, с каким бы удовольствием он сделал сейчас то же самое с Игорем! Но что-то его останавливало. Что? Сержант с мелькающей фуражкой снова подал голос:
   - Я за вас, стервецов, кровь в Афгане проливал. А вы тут хамите! Да...
   Наумова было не удержать. Он снова прервал говорливого мента:
   - Вероятно, там и к "весёлой травке" приобщились?
   У оппонента начали вылезать глаза из орбит от удивления, возмущения и ещё, чёрт знает, чего. Ну никак этот беззаветный освободитель афганских крестьян и отважный защитник советских студентов не мог предположить, что его с напарником так легко вычислят. Наркотики в СССР в начале 80-ых были большой редкостью, когда находишься не в Средней Азии, если вы помните. В милицейских кругах - так точно. Сержанты занервничали. Оба разом. Потом тот, который с раскрошившимся кукурузным початком, предложил:
   - Я сейчас забираю у вас паспорт, а вы принесёте сюда (денег у нас найдено при обыске не было) десять рублей.
   Потом он взглянул на вогнавшего, наконец, в глаз красноармейца на плакате муху своим головным убором сослуживца и быстро исправился:
   - Двадцать. Двадцать рублей принесёте. Через час. Сразу паспорт назад получите. Немного же, правда? Два червонца всего.
  
   В последних его словах Наумов почувствовал слабину и решил не уступать.
   - Кому немного, а кому и половина стипендии. Откуда у нас такие деньги? - настойчиво возразил он.
   Вдалеке раздался звук автомобильного двигателя. Милиционеры занервничали ещё больше. Ах, вот в чём дело - их, скорее всего, едет проверять кто-то из старших по званию. Стали понятны теперь метания к двери и необъяснимая для штатских ментовская тревога. Эти деятели, судя по всему, хотели "срубить" с нас лёгких денег, но, не обнаружив ничего, кроме мелочи в карманах (всё было потрачено на дискотеке), решили сменить тактику. Сначала игра в шпионов с запугиванием, а потом - в душевных милиционеров, отпускающих закоренелых преступников на волю. Исключительно по доброте душевной. За незначительное вознаграждение.
   Они думали успеть выпроводить нас до появления проверяющего, чтобы впоследствии, после его отбытия, спокойно дождаться ночной прибыли. Не получилось. Вымогательство не состоялось. Благодаря Наумову, его стойкости и спокойствию. Мы были немедленно отпущены и выпровожены через запасной выход. Не через парадную же дверь, в конце концов. Чего доброго, этот чёрнявенький ещё ляпнет невзначай про употребление "травки" на службе. Паспорт Наумов получил обратно, а вот моя записная книжка и копеек тридцать медью так и остались в руках ненасытных щёлоковских мальчиков. Я до сих пор в недоумении, что так привлекло братцев-сержантов в моём поминальнике. Неужели несколько строк из незаконченного стихотворения? Тогда снимаю шляпу и шлю ребятам пламенный привет. Если им, конечно, удалось выжить в "лихие девяностые".

___

  

Глава 10, пикирующая. Рисунки на асфальте

   Несколько дней в Кишинёве пролетели, словно один миг. Дни эти были насыщены и плодотворны. Мы с Наумовым спали до обеда, потом завтракали с изумительным томатным соком, приготовленным его мамой. Такого самодельного сока я не пил никогда раньше. В запотевшем двухлитровом графине он выглядел особенно привлекательно. Сок был густой с перетёртым в пыль чесноком и корнями хрена с добавлением душистого перца, листиками вишни и смородины, сельдерея и кориандра, укропа и петрушки. Настоящая демонстрация витаминов в отдельно взятом сосуде.
   После обильной пищи полагалось выйти на лёгкий променад. Днём мы фланировали по городу с посещением парков и мест народных гуляний. Особенно впечатляли поездки на "чёртовом колесе". Обычно мы брали билеты сразу на несколько сеансов, ящик сладковатого кишинёвского пива и катались до умопомрачения, разглядывая с высоты птичьего полёта окрестности. Однажды, на третьем обороте - когда взятое с собой пиво уже подходило к концу, нам удалось рассмотреть и тот самый опорный милицейский пункт, к которому вела глинистая тропинка с асфальтовыми вкраплениями, напоминающая срез шоколада с тёмным изюмом. Именно в нём обитали наши обкуренные крестники. Как-то они там? Сбылись ли их мечты о быстром и лёгком обогащении? Но мысли наши не содержали и намёка на злорадство или жажду мести. Отнюдь. Мы с Игорем не страдали злопамятностью, нашему великодушию могли бы позавидовать и граф Толстой, и знаменитый греческий философ, расфасованный в бочкотаре.
   Лишь только начинали зажигаться фонари, и город натягивал на себя мягкое, похожее на ангельский пух, одеяло бессарабской ночи, мы с Наумовым дружно шли на обед, а потом с удвоенным рвением демонстрировали себя вечернему Кишинёву. Нашим глазам открывались летние кафе под открытым небом, концертные площадки, а один раз даже бар "Интурист" гостеприимно распахнул двери на последнем этаже одноимённой гостиницы двум студиозам из Киева. В этом нам помогло довольно неплохое знание технического английского, уверенный и нагловато-интернациональный вид стильного Наумова и моё несуразное "Их бин дойче туристо, шнапсен дринкен максимален гут".
   Администратор услужливо проводил нас за пустой столик, и мы к своему удивлению обнаружили: кроме нас в баре из настоящих иностранцев наблюдалось только двое неприметных, но милых подданных Чаушеску. Зато все остальные (числом не меньше дюжины) были женского пола, незагруженные высокими моральными принципами и избытком одежды на вызывающем рельефе загорелых упругих тел. И где они только успели нахвататься ультрафиолета весной, ведь солярий тогда был доступен только номенклатурным образом? Нужно отметить, своё дело кишинёвские одалиски знали туго. Не то, что доверчивый администратор. К нам представительницы древнейшей профессии, ведущей свою родословную с походов Тутмоса Второго на Финикию, даже не подошли. Многоопытным барышням хватило лёгкого полуоборота головы, чтобы просканировать содержимое наших кошельков. Зацепиться в них было не за что.
   Строгий однобокий взгляд пролетарского вождя, взирающего с собственного барельефа, замаскированного под "водяные знаки", действовал на этих девиц, как ладанка на малозначительного беса. Другое дело - Клара Шуман, Николо Тарталья или Джордж Вашингтон. Те, не в пример, приветливей относились к служительницам культурного досуга и приманивали их многозначительным блеском в бесстыжих валютных глазах. Впрочем, нам с Наумовым вовсе и не требовалось особое внимание к собственным персонам, чреватое переходом нас из числа лиц состоятельных в категорию бесповоротных банкротов. Мы и без того славно посидели, с интересом наблюдая за тем, как происходил делёж малоперспективных румынских туристов среди девиц, несущих советскую культуру в массы малоразвитых околоевропейских иностранцев, выпив по два приторных от сладости коктейля под хорошую ненавязчивую музыку. Кто-то из читателей может попенять автору - дескать так построил фразу, паразит, что непонятно - кто выпил по два коктейля: не то герои повествования, не то валютные дамы, не то румынские туристы. Здесь мне остаётся только констатировать, никакой двусмысленности и неточности в моих словах нет, поскольку все вышеперечисленные употребили не менее двух названных напитков в одно лицо и стали равны перед Бахусом, как граждане союза нерушимого перед его, союза, УПК.

*

   Между тем, праздничные дни завершались. Киев всё яснее выплывал на горизонте, гарантируя нам весёлое житьё в хороводе интенсивного учебного процесса. Билеты на порог alma mater у нас были взяты заранее. Из Кишинёвского аэропорта лететь зайцем мы с Наумовым не рискнули. Это вам не Жуляны, где глаза бдительных контролёров давным-давно замылился от частого мельканья тёмно-синих кителей с унылыми погонами без золота или серебра на полосках различной ширины. За день до вылета мы с Игорем заскочили на почту и отправили в Киев телеграмму следующего содержания: "КИЕВ УЛИЦА ГАРМАТНАЯ ОБЩЕЖИТИЕ 4 БУТЫРИНУ ОЛЕГУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ ВСТРЕЧАЙ КИЕВСКИМ СВЕТЛЫМ РЕЙС [НР] [ДАТА]". После чего наполнили десятилитровую канистру превосходным вином, которым торговали из бочки с целомудренным названием "квас", весело обосновавшейся неподалёку от дома, где жила мама Лорда. Теперь мы были вполне готовы к вылету. Трепещи, Киев!
   Предположения о том, что телеграфное сообщение будет понято исключительно в нужной трактовке, подтвердились вполне. В Жулянах, у ворот, выпускающих прилетевших пассажиров, улыбчиво щурились весеннему солнцу две знакомых до боли физиономии. Саныч и Стас мирно потаптывали предъюбилейную Киевскую землю. Действительно, предъюбилейную, поскольку полуторатысячелетие колыбели славянской государственности уже не за горами. Саныч безобразно цокал деревянными копытами на своих моднючих сабо и поигрывал знаменитыми на всё общежитие подтяжками. Его джинсовая курточка была брошена тут же, закрывая собой две металлических ящичных объекта, напоминавших собой пивную тару. Так и есть - четыре десятка "Киевского светлого". В бутылочной ипостаси. Ура советской почтовой службе! Ура её догадливым абонентам!
   Уютный домик на Краснозвёздной улице уже ждал нас. Там суетились однокурсники Наумова. Вальяжный борец Гаврила и заводной шпингалет Малой. Банкет по случаю приезда дорогих гостей удался на славу. Пиво здорово сочеталось с кетовым балыком, а молдавское вино с жареной курицей и картошкой фри, приготовленными в русской печке. Только в моём организме эти все деликатесы сочетались как-то неправильно. Язык и голова оставались ясными, а вот ноги совершенно отвязались. Тем не менее, я собрался ехать с Санычем и Стасом в родную общагу. Скажем прямо, достаточно рискованное решение, и о нём мне вскоре пришлось пожалеть.
   Суровая правда закона бутерброда отпечаталась на моём энергичном лице в виде слепка с асфальтовой мостовой. Земля поднималась на дыбы, не желая носить на своей натруженной спине эту жалкую личность, которая так неадекватно приняла молдавское домашнее вино после светлого пива. Однако друзья для того и нужны, чтобы поддержать в трудную минуту и направить на путь истинный. За что по прошествии стольких лет я их и благодарю. А вот о том, какие рисунки остались на асфальте, вам лучше рассказал бы Наумов. Он исследовал место падения Икара ранним утром, когда бежал в магазин за лекарством от смеси, употреблённой накануне.

___

  

Глава 11, взлётная. Налегке

   Студенческие годы, полные не только познаний, которые с точки зрения классических философских учений, преумножают страдания души, пролетали быстро со скоростью сказочного ковра-самолёта. Нам, собственно, было не до подобных учений гуманитарного толка, поскольку их с большой натяжкой можно назвать научными. Мы наслаждались жизнью в полной мере, не давая новым страданиям посеять свои горькие зёрна в бесшабашных головах. Сделать это довольно просто путём регулярных пропусков занятий и "ковровым бомбометанием" на экзаменах из импровизированных внутренних карманов, напоминающих больше носовые платки, пришитые наспех к подкладке форменных пиджаков, нежели чем "бомболюки". Но название хранилища для "шпор" придумано не нами, не нам его и менять.
   Наумов писал диплом, проживая всё в том же частном домике, где состоялась историческая, я бы даже сказал, асфальтоносная, встреча гостей из Молдавии, а я благополучно заканчивал четвёртый курс. В середине мая Игорь разыскал меня в институте и обратился с довольно странной просьбой.
   - Понимаешь, - сказал он, - диплом я почти закончил. Записка практически готова. Чертежи коммуникаций аэропорта местного значения и здания аэровокзала уже начерчены в туши. Не хватает пары плакатов. И хоть убей, ничего не могу придумать, что на них изобразить. Так вот, я подумал, а не АСУчить ли мой аэропорт? Можно в записке прогнать эту главу "на шару". Всё равно в комиссии спецов по автоматике не будет. Главное, чтобы пара структурных схем, связанных с автоматизацией аэропортового комплекса, смотрелась на плакатах солидно. Здорово я придумал? Ни у кого нет. У меня есть. Чёрный верх, белый низ. Не просто дефицит, а очень стильный. Желаете ли вы, сударь, приложить, к данному безобразию свою светлую голову?
   Умеет Наумов заинтересовать. Про светлую голову он, действительно, красиво завернул. Как же тут не согласиться? Да, совершенно невозможно отказать. Тем более что на кону ящик пива стоит в бутылочках фигурных, в виде православных церквей с маковками. Как-никак, 1500-летний юбилей матери городов русских вот-вот разгуляется на полную катушку. Потому-то пивзаводы и назаказывали себе замысловатую тару, стилизованную к круглой дате.
   Взялся я за дело в охотку, быстро провинциальный аэропорт в цвет мирового прогресса раскрасил. Кругом терминалов наставил, подключённых к головной ЭВМ бесстыдной серии ЕС, с девичьей фамилией IBM. Красиво всё на уровне структурок выходило. Автомобили о расходе горючего докладывают, чумазый техник ГСМ про списание "мазуты" сообщить не забывает железяке электронной, плановый отдел планирует вовсю и на перфокартах свои мысли невнятно излагает, бухгалтерия экономит государственные средства (и не только за счёт заработной платы!) не сходя наманикюренными пальчиками с клавиатуры. Загляденье одно. На схемах выглядит краше и нарядней, чем стенд с фотографиями членов Политбюро - в общем, приходи, кума, любоваться да кумовьёв приводи! И кстати, плакатов не два, а целых три получилось.
   На защиту к Наумову мне попасть не удалось. Тогда министр обороны при помощи своих подручных весь наш курс за шиворот прихватил и в Нежин вывез - на аэродром, где базировался полк разведчиков-бомбардировщиков Ту-22РБ. На летние военные сборы, а не для обычной туристической прогулки отправил, дав в нагрузку двух славных майоров с военной кафедры, что близ "Байконура" своё паучье гнездо свила. Но об этом в другой раз - расскажу обязательно.
   Таким образом, стало понятно, что узнал я подробности того, как проходила защита дипломного проекта Наумова Игоря Андреевича только после возвращения из лагерей. Наша встреча с Лордом оказалась недолгой. Он должен был к месту распределения вылетать буквально через день. В туманной дали, Игоря уже ждал замечательный дальневосточный аэропорт Певек, столица Чукотки, тогда ещё свободной от финансовых авантюристов с модной недельной небритостью на благородных щеках.
   Конечно же, нам не хватило одного вечера, чтобы распрощаться. Но тогда, по молодости лет, всё выглядело не настолько фатальным. И мне и Наумову казалось, встретимся мы скоро, но ждать очередной встречи пришлось почти целых два года.
   Так вот, тогда я узнал, что мои прожекты странным образом озадачили дипломную комиссию, состоящую главным образом из специалистов наземных служб. Они впечатлились увиденным на плакатах и услышанным в докладе Наумова (он на свой страх и риск сделал акцент как раз на автоматизацию своего аэропорта будущего), настолько, что с лёгким сердцем влупили Игорю "отлично".
   С учётом того, что у Наумова за годы обучения пятёрки, в качестве овеществлённого фактора небывалых успехов в погоне за знаниями, вообще не встречались, это произвело фурор на всём его курсе. А один из членов комиссии даже прослезился и предложил нашему герою наплевать на распределение и ехать вместе с ним поднимать один загнивающий аэропорт Подмосковья на небесные высоты. Дескать, все формальности он берёт на себя. Наумов благоразумно отказался и решил не упускать шанса, исследовать Чукотку и Дальний Восток лично. Удивительно не то, что защита прошла "на ура", а совсем другое. Сколько ещё встречается на земле наивных производственников, рассчитывающих, что один человек может воплотить бумажные фата-морганы в жизнь без финансовых вливаний и надлежащего технико-экономического обоснования.
   В течение последующих полутора лет мы с Наумовым изредка перебрасывались письмами. Житьё в Певеке ему нравилось, несмотря на бытовую неустроенность и высокие цены. Хорошо запомнилась фраза Наумова о праздновании 1 Мая в семье его сослуживца. Слышал голос Лорда, будто он был где-то рядом. Впрочем, может быть, именно так дело и обстояло - говорил мне Игорь всё нижеприведённое при личной встрече. Пожалуй, что верно, иначе откуда мне известны мельчайшие подробности, о которых в письме не напишешь.
   - Представляешь, на столе салат из свежих тепличных помидоров и огурцов с укропом! У меня рука не поворачивалась всё это добро на вилку насадить. Впечатление, что жуёшь не овощи, а червонцы. Ничуть не преувеличиваю, если учесть, что теплицы, откуда доставлено данное витаминное роскошество, находятся в Магадане. Если не случалось командировочной оказии перед праздником, иной раз снаряжали "добровольца" за гостинцами. Скидывались чуть не всем составом наземных служб аэропорта. Курьер набирал тепличных продуктов в Магадане, отстаивая в очередях, включая связи и обаяние - пару сумок и рюкзак, потом летел обратно на Чукотку из аэропорта Сокол. Вместе с накладными расходами дорогое выходило удовольствие.
   Фраза о том, как Наумов стеснялся есть дорогой салат, запомнилась. Но ещё большее впечатление произвёл на меня дальнейший рассказ Лорда о том самом первом его Первомае после распределения.
   Итак, на календаре - весна 1982-го года, за окном малосемейного общежития - заснеженный Певек. За столом молодая семья и двое-трое приглашённых сослуживцев, в числе которых и Наумов Игорь Андреич, собственной персоной. В разгар застолья, когда выпить уже нечего, а закуски полон стол, когда душа поёт, но голос пока не настроен, когда до вечера также далеко, как и до винной лавки, в двери постучали. На пороге стоял Витёк, именно с ним мы тремя годами ранее изучали быт Московских пролетарских окраин на Рязанском проспекте. Он был в аэрофлотовской форме и неизменных пимах, изрядно поеденных солью на Магаданских улицах. Этой соли не то, что пимы, автомобильные кузова не выдерживают. Витьку, собственно, никто не ждал настолько рано. Молодой инженер учился в УТО2, и должен был вернуться в Певек только через две недели. Но что значат две недели, когда душа просится в родной заполярный аэропорт? Ровным счётом - мелкое препятствие, преодолеваемое единым желанием посетить друзей-товарищей в разгар международного праздника солидарности трудящихся масс. А чем Витька хуже трудящихся масс? Вот и именно, что лучше. Он бросил все дела, примчался в аэропорт Сокол, откуда и улетел в качестве длинноухого создания спустя почти сутки ожидания из-за непогоды.
   Витёк разделся, извлёк из потёртого портфеля две ёмкости с праздничным напитком, две упаковки магаданской селёдки специального засола, которой славился крупнейший порт в Колымском краю, три раскрошившихся в дороге крутых яйца и приобщил всё это богатство в качестве вступительного взноса. Он был чем-то возбуждён, постоянно подхохатывал, пока занимался текущими вопросами своей подготовки к банкету и всё время повторял:
   - Тихо, тихо. Сейчас я вам расскажу такое! Дайте только присесть.
   Наконец формальности улажены, и Витёк взгромоздился на стул с мягкой спинкой - почётное месте для самых дорогих гостей. Сквозь смех он рассказал ту самую историю, которая может быть известна вам из других источников, ибо в своё время достаточно нашумела во всех подразделениях "Аэрофлота" от Диксона до Кушки, и от Калининграда до Уэлена и залива Креста. И это с учётом того сермяжного обстоятельства, что Интернетом тогда даже не пахло.
   Но не будем бежать впереди паровоза, тем более - ложиться на рельсы, как обещал нам один недалёкий, и в прямо и переносном смысле, президент. Дадим слово Витьке. Зачем его перебивать, если человек так долго хотел поведать друзьям то, чему сам явился свидетелем.
   - Сижу я в аэропорту, - начал Витёк. - Погоды, как назло, нет. Ни в какую сторону, ни одна зараза не летит. Рейс на Хабаровск отменили. На Певек тоже. Тут и вечер близится. Зашёл я к метеошникам. Никакого просвета до утра они не ждут. Делать нечего, я со спокойной совестью в общагу УТО усвистал, будильник на пять часов поставил, и спать завалился. Утром опять по аэровокзалу шляюсь. Тишина. Но чувствую нутром, вот-вот рассосёт облачность. Просветы кругом появляются. Побежал в штурманскую. И точно, смотрю - экипажи уже на инструктаж прибыли. Всё разом открывается. Все направления. Я к нашему певекскому командиру подскочил, парой слов перекинулся, поддержкой заручился и к проходной. А на вокзале тем временем объяву дали - дескать, два рейса на Хабаровск объединяют. Всех в один ТУ-154 загрузят вместо пары Ту-134. И со вчерашнего рейса, и с сегодняшнего. Мне-то это, вроде, и не к чему, но в памяти отложилось.
   Выполз на стоянку к нашему борту. Стою, экипаж ожидаю, бортмехаником прикидываюсь, чтобы ВОХРы поганые не повязали. Рядом тот самый ТУ-154 к вылету в Хабаровск готовят. Смотрю, туда и пассажиров быстро привезли, возле трапа высадили. А певекский борт, как обычно, маринуют. МВЛ всегда в загоне. Уже всех хабаровских погрузили, тогда только наш экипаж появился. Командир попросил меня подождать - не сразу в салон переться, покуда пассажиров не привезут - мало ли какого проверяющего принесёт нелёгкая, а там "заяц" на борту в моём лице. Принял я к сведению, понимающе кивнул, стою себе дальше. Главное - добро на полёт получено, стало быть успеваю к вам до вечера добраться. Головой кручу, значит, ворон считаю, зеваю немного с недосыпу. Глядь, а к хабаровскому борту опять автобус подъезжает. Второй, кстати. Оттуда дежурная вылезла, а с ней мужичок с ноготок. Стрёмный такой, нужно сказать, мужичок. В фуфайке, кирзачах и ушанке облезлой. Зафиксованый весь и в наколках. Не иначе, из зэков бывших. Откинулся недавно. Больно уж подозрительно светлое пятно на спине его фуфайки. Похоже, номер там недавно был пришит многозначный, колымский. А в руках у этого мужичка две авоськи типа "мама, не горюй", "горючим" и овощами тепличными полнёхоньки. Сотни на две товара, не меньше, одного коньяка бутылок десять. Выходное-то пособие у зеков немаленькое, если срок большой - потому могут себе дорогих продуктов позволить от души.
   Поднимаются по трапу - и пассажир откинутый, и дежурная. Им навстречу бортпроводница вышла, и говорить чего-то принялась. Строго так и убедительно. Я ещё подумал, боится, что зэк бывший начнёт неправильно себя на борту вести, водку пьянствовать и беспорядки нарушать на радостях от встречи с долгожданной свободой. Лекцию по этическим основам ему заправляет, вроде как замполит в армии. Смотрю, мужик билет ей замусоленный показывает, из кармана своих затрапезных штанов достав. Что-то там не совсем в порядке. Стоят кучкой, внутрь лайнера не заходят.
   Потом отвернулся я на секунду, наших певекских пассажиров привезли в это время. Слышу, звон какой-то нездоровый раздался неподалёку. Как раз со стороны ТУшки. Обернулся, а возле хабаровского борта что-то неестественное творится. Техники у трапа, чуть не в покатуху, от смеха валяются. Рядом с ними две приличных горки салата: огурцы с помидорами под кустами укропа и петрушки в неприличном натюрморте по бетону развалились. И тут же куча битого стекла и те самые верёвочные авоськи в виде рыбацких сетей, из которых кто-то улов похитил. Мужичок в фуфайке топочет на трапе, орёт благим матом: "Без питания, так без питания!" и в салон лезет. Сначала ничего я не понял, а потом мне дежурная всё объяснила. Ну да, та, что наших певекцев на посадку привезла. Ей та, другая, с ТУ-154-го по рации передала подробности случившегося.
   Оказалось, этот мужик, с зоны откинувшийся, должен был улететь вчерашним задержанным бортом в Хабаровск. Заснул он где-то крепко, объявления об объединении рейсов за два дня не слышал, и потому на регистрацию опоздал. А самолёт уже загружен под завязку. Все пассажиры места заняли. Одного только нет, зэка этого зазевавшегося. Для него откидушка в служебном отсеке готова, только кормёжка не предусмотрена. Трудно сказать, как там в перевозках считали, что так вышло непутёво. Скорей всего, ещё раньше бортпайками аэрофлотовскими загрузили, когда объединение рейсов не планировалось. Или по другой причине, не знаю. Бардака у нас всегда хватало. Как бы то ни было, при посадке бортпроводница ещё на трапе возьми, да и ляпни, что припозднившийся пассажир полетит без питания. Поскольку на регистрацию вовремя не явился. Вот мужик-то наш и решил, именно из-за его двух кошёлок с продуктами и "горючим" возможна перегрузка. Матюкнулся и сетки с трапа скинул. Решительно так. Я б ему памятник прямо на перроне воздвиг, ей-богу. И надпись бы на пьедестале написал "Без питания, бля! Век свободы не видать!".
   Витёк закончил свой рассказ, вызвавший бурное оживление у аэрофлотовской аудитории, и принялся чистить селёдку. Она в Магадане действительно знатная. Перед ней не устоишь. Тут даже рекомендации врача относительно вреда жирной рыбы не помогут!

___

  

Глава 12, приключенческая. Легенда об одноногой собаке

   В мае 1983-го года я проходил обучение на ФПК "Луч-74" 3 при киевском институте инженеров гражданской авиации, который закончил годом ранее. Последний месяц весны подходил к концу, и в неизбежности его окончания вставал вопрос. Вопрос не праздный, а вполне жизненный - как отметить день рождения Кузнечика? Мы с ним жили в одной комнате общежития номер шесть, а Саныч обитал неподалёку, в этом же богоугодном и угодном декану ФПК заведении. Вся наша троица недавних выпускников повышала свою безумно высокую квалификацию в части, касающейся обслуживания комплекса "Луч-74". К предстоящему празднику подтянулся Воха, который на время забросил эмпирические исследования характеристик и возможностей системы "Стрела" по управлению воздушным движением в Ростове-на-Дону.
   Дело в описываемый период времени крайне неблагодарное, ибо "сырая" аппаратура трассовой навигации воздушных судов "Стрела" капризничала, путалась в маркерах воздушных судов на диспетчерских индикаторах, то и дело вовсе отказываясь работать в процессе опытной эксплуатации. Даже такого спокойного и рассудительного инженера, как наш Воха, это могло довести до белого каления. Руководство, осознав сию сермягу спинным мозгом, отправило молодого начальника смены в город Минск, скопированное у фирмы IBM железо изучать. Изучение изучением, а душа просит чего-то возвышенного и лёгкого. Например, шампанского, ломающего воззрения современной физики на закон Всемирного тяготения. Вверх оно стремится, а не вниз. Но недолго. Может, как раз-таки с законом Всемирного тяготения всё в порядке? Это шампанское какое-то неправильное. Беда с ним!
   Так или иначе, а расслабиться Вохе после тесного общения с программой-супервизором и утилитой IEBUPT хотелось изрядно. И тут очень в тему нагрянули выходные, да к тому же - необычные. Кузнечику (Лешке Малышеву) исполнялось столько лет, сколько носил на своей спортивной майке великолепный Майкл Джордан в период своего спортивного расцвета. Следовательно, Вохе просто сама судьба давала в руки возможность лично поздравить друга в Киеве.
   Стоит ли упоминать, что вся наша великолепная пятёрка некогда училась на одном курсе, а четверо из нас - так и вовсе в одной группе. Встреча в стенах алма-матери через небольшой промежуток времени, согласитесь - подарок, который стоит дорогого. Да ещё в конце мая, когда Киев цветёт. А уж как цветут и благоухают окрестности, просто не передать словами. Впрочем, какие это всё мелочи по сравнению с тем, что получена телеграмма из далёкого-предалёкого Певека. Ростовский гость, прибывающий из Минска, покуда в пути, а представитель Чукотки уже в дверях стоит, улыбается.
   Наумов летел через Москву, где оставил чуть не половину своих отпускных на приобретение замечательной летней пары индийского производства - писк моды в том сезоне. Игорь появился у нас в 6-ом общежитии с видом великолепного магараджи. Идеально белые брюки и белый же френч в стиле Ганди, светло-кремовые итальянские мокасины, купленные втридорога в ГУМе у перекупщика. Костюм идеально дополняло однотонное газовое кашне и солнечные очки "хамелеоны". Только чалмы с рубином не хватало для комплекта. Не человек, а денди во плоти, Фредди Меркьюри в разгар фотосессии. А вот если бы вместо той самой виртуальной чалмы украсить героя летней мужской шляпой из той же чудесной соломки, что и у героини пьесы Лабиша, а'ля Челентано - то и на подиуме мирового уровня за Наумова было бы не стыдно. Лорд, что и говорить! А, впрочем, шляпа, говорите? Так вот же она - как туз из рукава опытного каталы - вдруг возникла на голове моего друга.
   О том, какова была встреча после почти двухлетней разлуки, я говорить не стану. Всё равно мало кто поверит, будто белые одежды остались незапятнанными.
   Перейду сразу к главному.
   Пятничным утром, перед прибытием Вохи, Игорь предложил рвануть всем вместе в устье Десны. Дескать, знает он там один прекрасный островок, на котором можно будет устроить весёлое мероприятие с песнями плясками и прочими атрибутами, сопутствующими дню рождения. Саныч буквально заорал от радости в свойственной ему демократичной манере. Он уже бывал на этом острове с Наумовым и его друзьями с факультета аэропортов, когда сам учился на четвёртом курсе. Именно в тот исторический период на означенном кусочке суши, окружённом со всех сторон водами Десны, была провозглашена Первая Республика Свободных Нильских Крокодилов. Самая независима держава на планете. Идею подхватили, поддержал её и приехавший Воха. Мысль наполнить своим внутренним содержанием и возродить пришедшее в упадок государство приглянулась всем.
   Уезжали в вечер, на последнем теплоходе, чтобы устроить самый распрекрасный праздник дня рождения великого Кузнечика именно на закате. Собрались в таком составе: именинник, он же Лёха, он же Кузнечик, Воха, Саныч, Наумов, Алик Прокопенко, он же Барыга - тоже наш однокурсник, работающий на тот момент на кафедре авиационных тренажёров нашего института, а ещё чей-то знакомец с пятого курса радиотехнического факультета, уроженец Магадана, имя которого утеряно в веках. А также - автор этих строк.
   Алик (в миру - Олег) Прокопенко объявился в поле нашего зрения неожиданно, и уже не смог отвертеться от романтической поездки в устье Десны. Как я сейчас понимаю, "радист" был знакомым каких-то сослуживцев Наумова, которому он привозил посылку из Магадана, отправляясь в отпуск на "большую землю".
   Когда вся команда собралась в районе речного вокзала, время до отправления речного лайнера ещё было. И было его много. То ли приехали заранее, то ли расписание предварительно не изучили. Не могу вспомнить точно. Так или иначе, нельзя же без толку сидеть на набережной, бездарно теряя время, поэтому предварили свой отъезд посещением "Бриза". Сей немаловажный фрагмент нашего вояжа наглым и совершенно загадочным образом покинул мою память без малейшего желания оставить в ней какие-то следы, но Воха утверждает, посидели душевно. Придётся поверить ему на слово. Про душевность. Иначе, с каких таких пропозиций, я вдруг начал утверждать, уже, будучи на теплоходе, что являюсь представителем транспортной прокуратуры, и напрочь отказывался оплатить проезд, как все рядовые граждане?
   Воха тоже всё время совал в нос контролёру проездной билет на автобус в городе Ростове за октябрь прошлого года и утверждал, что имеет полное право! Когда проблемы с контролёром завершились нашей безоговорочной победой (безумство пересилило разум и социалистический реализм!), мы принялись переливать взятое с собой вино (вероятно, "Совиньон") из бутылок в сорокалитровую ёмкость. Откуда мы её достали, ума не приложу! Предусмотрительный Наумов захватил с собой поварской половник и, примостившись на задней палубе, одновременно с этим осуществлял экспедиционные заправочные мероприятия методично, как античный бог Дионис. Чтобы никто не замёрз по дороге. Или, может быть, наоборот, чтобы не раскис под жарким солнцем? Ехали весело. Пели песни под гитару, чем растревожили слабонервных попутчиков, которые мгновенно спустились в трюм и оттуда грозили нам гневными кулаками и пеняли на наше неблагородное воспитание - коренные киевляне в то время в Киеве ещё встречались. Контролёрша нам не грозила. Она, наоборот, подсчитывала личную выгоду от сдачи пустых бутылок из-под вина, коим мы наполняли "сосуд жизни". Наполнять-то мы его наполняли, но и одновременно исправно облегчали его же дальнейшую транспортировку к месту высадки. Самым незатейливым из всех возможных способов, как вы правильно догадались. Мы пили это вино из половника. Но всё равно на вечер оставалось вполне достаточно.
   Прибыв в устье Десны, наша компания переправилась на её, Десны, левый берег на каком-то дребезжащем агрегате, с виду больше похожем на огромную калошу, чем на речной трамвайчик. Дальнейшее путешествие в Республику Свободных Нильских Крокодилов проходило сухопутным манером, типа армейского марш-марш. В том месте, где протока, отделяющая небольшой остров с песчаным пляжем, от берега становилась наиболее узкой, мы приступили к форсированию водной преграды. Разделись до плавок, а одежду несли над головой, чтобы не замочить. Флягу с вином сначала хотели перекатить по дну, но потом восторжествовал здравый смысл, и её переправили по воде с гордо поднятой крышкой с лихацким замком-зажимом, издалека напоминавшим козырёк адмиральской фуражки.
   И вот мы на острове. Берег вольной республики впервые в этом сезоне осчастливила нога Наумова. Лорд замер и подозрительно осмотрел мокрый песок у себя под ногами. Остановив нас жестом, Игорь показал на какой-то след, в котором ещё не осела муть. След оказался собачий. Мы переглянулись в недоумении. Что тут удивительного - недавно здесь пробежала собака. Скорей всего, бездомная, раз отпечатков человеческих ног поблизости не наблюдалось. В другом же месте перебраться на остров, можно было только вплавь или на лодке. Похоже, мы здесь будем одни, в нашей Республике Свободных Нильских Крокодилов. А собака пусть себе бегает.
   Но Игорь нас остановил:
   - Не делайте поспешных выводов, коллеги! Собака, пробежавшая здесь недавно, одноногая! И по всем приметам выходит - над нашим островом нависло жуткое проклятие. Хорошо бы я ошибся, но про этого мифического зверя говорят такое... Я потом расскажу вам легенду об одноногой собаке.
   Члены экспедиции внимательно осмотрели след и его окрестности. След действительно был ОДИН! Чудо природы! Феномен! Одноногая собака! Куда там Баскервилль-холлу, с его фосфорицирующим монстром! Конечно, все поняли, собака здесь пробегала самая обычная. Просто другие её следы смыло мелкими волнами, оставив один для таинственности. Но так хотелось настоящих загадок и открытий, что все сделали вид, будто поверили в существование удивительного животного, неизвестного учёным-зоологам.

*

   Разбив лагерь, мы немедленно приступили к утверждению Конституции республики. Обсуждение проходило всенародно, поэтому можно считать наше государственное устройство самым демократичным в мире. Первым делом избрали президента. Наумов был утверждён единогласно, как человек, открывший наш остров для прогрессивного человечества ещё несколько лет назад. После данной процедуры начались дебаты непосредственно об основополагающем документе, регламентирующем жизнедеятельность Республики Свободных Нильских Крокодилов. Не вдаваясь в подробности, предложу вам окончательный вариант этого судьбоносного документа.
  

КОНСТИТУЦИЯ РЕСПУБЛИКИ СВОБОДНЫХ НИЛЬСКИХ КРОКОДИЛОВ

(сокращённо - РСНК)

ПРЕАМБУЛА

   §1. Данный документ являет собой ГЛАВНЫЙ и единственный законодательный акт республиканского значения.
   §2. Конституция разработана и утверждена на общем собрании вольного острова, где и создана РСНК.
   §3. Никакой другой документ нам не указ! Уважаем только Президента республики и себе подобных!

ЧАСТЬ 1

ПРАВА ГРАЖДАН РСНК

   §1. Жители республики не обременены гражданством, паспортами, местом жительства и вольны вести беседы на любые темы, в том числе, и умные.
   §2. Граждане РСНК имеют право посылать всех НЕ граждан за пределы острова, в том числе, и НЕ нормативной лексикой.
   §3. Граждане имеют равные права на все виды продуктовых запасов республики.
   §4. Граждане РСНК свободны в своих желаниях, не являющихся противоестественными.
   §5. И вообще, все жители РСНК поголовно ИМЕЮТ ПРАВО, в том числе, и Президент.

ЧАСТЬ 2

ОБЯЗАННОСТИ ГРАЖДАН РСНК

   §1. Гражданам РСНК запрещено населять остров особями противоположного пола.
   §2. Народ республики обязан в светлое время суток вести обывательский образ жизни безо всякой одежды, которую объявить вне закона немедленно и бесповоротно. Исключением считать граждан, отправляющихся на рыбалку через кусты с целью избежать членовредительства в любом его проявлении.
   §3. Жители РСНК обязаны гордо нести звание граждан республики. На смех и двусмысленные призывы с проходящих мимо катеров и лодок не отзываться, вести разъяснительную работу среди НЕ граждан о пользе натурализма в природе.
   §4. Граждане РСНК, БЕЗУСЛОВНО, ОБЯЗАНЫ иметь отменное настроение и не впадать в уныние ни при каких обстоятельствах.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   §1 и единственный. Быть по сему!
  
   пятница, "27" мая 1983 года Президент РСНК (подпись) Наумов И.А.
  
   Текст Конституции был тут же начертан острой палочкой на песчаной глади самого высокого островного бархана в стенографическом варианте, президент утвердил её оттиском ладони, и она немедленно вступила в силу.
   Когда формальности были улажены, Барыга засобирался на рыбалку. Оказывается, он захватил с собой донки и снасти для удочек. Тем более что ему в душу наиболее глубоко запало исключение из второго параграфа Конституционного акта в части обязанностей: нарушать закон он не решался, но природная стеснительность не давала возможности чувствовать себя комфортно в костюме Адама.
   Любопытствующий гражданин новоиспечённой республики Воха увязался за ним. "Не ради поживы, а только естественных научных исследования для", - так он сам заметил.
   Исследования удались на славу. Воха с первой попытки вытащил аккуратного усатого сомика, внешне напоминающего немецкого канцлера Бисмарка своим проникновенным взглядом и лысым черепом. Бисмарка определили в полиэтиленовый пакет с речной водицей и оставили в тени деревьев наблюдать за порядком в лагере. В дальнейшем удача отвернулась от Вохи. Единственное чего он смог добиться - это запутать леску на дереве, плюнуть в сердцах на "чертовски глупое занятие" и вернуться в лоно столицы РСНК. Здесь он присоединился к остальному народу, возглавляемому Президентом лично, чтобы поучаствовать в футбольном матче на кубок республики.
   Играли босиком. Вместо футбольного, мяч был теннисным, и гоняли его по водной глади, заливавшей песчаный плёс, когда на Десне открывались шлюзы, пропускающие самоходные баржи в Днепр. К сожалению, протокол того матча, равно как и составы команд, безвозвратно утрачены для науки. Посему любителям поистине мужского вида спорта не остаётся ничего другого, кроме сожаления от невозможности приобщиться к истории.
   Нужно ли пояснять читателям, что все конституционные обязанности при игре в футбол соблюдались неукоснительно? Думаю, это и так понятно. Как же игроки команд различали друг друга, спросите вы, если к спортивной форме можно отнести только кепку на голове у Наумова? Тут даже штаб-квартира УЕФА теряется в догадках.
   Ближе к концу состязания из дальних кустов появился заеденный насекомыми Алик - человек, нарушающий второй параграф второй части Конституции на законных основаниях. Несмотря на бесчисленные волдыри, вид у него был бодрый. В пакете плескалось ещё с десяток мелких рыбёшек. Стало быть, рыбалка удалась на славу. Казалось, ничто не сможет омрачить праздничного настроения, но такое, из ряда вон выходившее, событие свершилось. Свершилось неожиданно для всего независимого населения республики. Современные политологи назвали бы это гуманитарной катастрофой, а Президент выразился короче: "Приплыли!", разглядывая перевёрнутую приливной волной в результате открытия дурацких шлюзов флягу с вином.
   Мало того, промокли и пропали безвозвратно некоторые продукты: те, что лежали близко к воде - в сумке, легкомысленно оставленной кем-то из граждан. Нам удалось выловить эту сумку и печальными криками обманутых аборигенов с острова Пасхи проводить в дальнюю дорогу к Чёрному морю стаю дикого, необузданного картофеля, вереницу луковых шариков и с дюжину яблок, урожая прошлого года. Вермишель утонула после того, как корпус картонного сухогруза дал внушительную течь. Тогда ещё в Киеве, к нашему огромному сожалению, не научились делать водонепроницаемую тару для макаронных изделий.
   Проститься с павшими утопленниками, вышедшими на речные просторы в неподготовленном судне, нам не удалось. Их тела разметало сильное течение. Также было утрачено несколько банок консервов и почти весь хлеб. Хорошо хоть, заварка, сахар, соль, спички и специи лежали в другой сумке. Тем временем вода в котле закипела, готовая принять в свои тёплые объятия продуктовый запас для супа. Но, увы, на сегодня, похоже, население РСНК оставалось без первого.
   - Не иначе, примета с одноногой собакой сбылась! - мужественно констатировал Наумов. - Теперь придётся пить чай по-чукотски!
   Вот тут все и вспомнили о легенде. Вспомнили и затребовали рассказать её немедленно. Наумов хитро улыбнулся и переспросил:
   - Легенду? Об одноногой собаке?
   - Да! Да! - отвечал ему мистически возбуждённый хор, огорошенный голодной перспективой.
   - Так ведь, вот она легенда. На ваших глазах родилась. Теперь будете всем рассказывать о том, что встреча со следом одноногой собакой вечером в день полнолуния приносит несчастья.
   Пришлось удовлетвориться этим далеко не романтическим объяснением ситуации.
  
   И как знать, возможно, Игорю бы не повезло. Пришлось бы распрощаться с высоким званием Президента республики, ибо отыскались памятливые граждане, видевшие, сумку в опасную близость к воде ставил именно предводитель Свободных Крокодилов. Наверняка пришлось, если бы он хитроумно не переключил наше внимание на новое для всех понятие "чай по-чукотски". Наумов не стал долго испытывать терпение возбуждённого демоса. Он полез в свою сумку и, как фокусник из шляпы, извлёк из неё бутылку водки. Настоящей "сибирской", с винтом, 0,7-го калибра. Это был незапланированный сюрприз.
   Игорь заварил в котле крепчайший чай, методично обстучав пузатые бока котелка кружкой для того, чтобы процесс заваривания проистекал красиво и равномерно. Меленькие брызги создавали внутри котла локальные муссонные осадки, на глазах приобретая медный, а затем и тёмно-коричневый оттенок. Вода находилась в стадии заварочного кипения. Хотя котёл и был снят с костра, но своим боком касался искрящихся углей. Закончив предварительные поварские пассы, Наумов высыпал в заваренный таким образом чай пачку сахара и тщательно перемешал напиток. Приближалось главное. Жители республики уже догадались, что сейчас произойдёт, и стояли, затаив дыхание.
   Даже наивной абитуре понятно, одной бутылкой на семерых праздник не украсить, если под рукой нет сифона или иного аппарата для газирования жидкостей, поэтому народ не возражал, ожидая решительных действий от своего Президента. Какая там абитура! Демографическая ситуация в Республике Свободных Нильских Крокодилов оказалась такова, что уровень образования в ней сразу же попал в книгу рекордов Гинесса, которая в те незапамятные годы сильно мешала советской власти овладевать умами бесшабашной молодёжи и была предана анафеме с высокой трибуны партийных конференций. Представляете себе, 6/7 населения - готовые инженеры! И только 1/7 имеет незаконченное высшее образование. Такого ещё не знала история человечества со времён сотворения мира, пирамид, пороха, лимонада, кубика Рубика, портянок, дёгтя, домино и беспроводной связи.
   Игорь вылил содержимое бутылки в котёл. И воздух на острове наполнился сказочными ароматами средневековых замков, где вальяжные английские лорды неспешно вкушают раскалённый грог из роскошной родовой кружки, передаваемой по наследству вместе с именными землями и вассалами, пряча ноги под плед промозглым вечером. Демос торжествовал. Намечался праздничный ужин. Пусть даже настолько бедный в своём ассортиментном перечне блюд.
   Один только Алик с грустью взирал на невинно убиенного Вохой сомика по прозвищу Бисмарк и другую рыбёшку, прикидывая, в чём варить уху. И действительно, голод никогда не являлся хлебосольным родственником из числа здесь присутствующих. Аппетит разыгрался не на шутку, а продуктов всё-таки оставалось совсем немного. Их хватало только на то, чтобы завтра не протянуть ноги в голодном обмороке. Уха нужна была, как воздух! Как барабанные палочки Павлику Морозову! Как пролетариат промышленному капиталу! Как Гога Магоге! Как бороды героям кубинской революции! И тут Барыге пришла в голову блестящая идея. Что ж, раз чай пьём из котла, то почему бы, уху не сварить в чайнике. Он так и сделал.
   Ребята, подобной ухи вы никогда не едали, смею вас уверить. В процессе приготовления вековые чайно-известковые оковы опали со стенок и, смешавшись с рыбной юшкой, привнесли совершенно новую вкусовую гамму в наш деликатесный продукт. Наумов и здесь оказался на высоте. Он заначил граммов пятьдесят из заветной бутыли и беззастенчиво влил её сомику прямо в рот, какая же уха без водки! Сомик надулся от важности, икнул и сварился до полной готовности. Гражданин республики Воха, который в обычной жизни смотреть не может на рыбу во всех её кулинарных проявлениях, в тот раз не отставал от остальных. А куда деваться, если праздник! Когда чайник остыл, было невыразимо приятно пить тёплую уху прямо из носика, передавая посуду по кругу. Чукотский чай тоже шёл на ура. Он не пьянил, но тонизировал и возбуждал воображение и создавал невыразимое ощущение вселенского экстаза и вовлеченности в сиюминутность бытия. Песни под расстроенную гитару приводили население республиканского государства в поросячий восторг, а исполнение канкана в одеждах от Адама, первого в мире кутюрье (портного голого короля из сказки Андерсена можно считать всего лишь вторым), стало апофеозом всего происходящего. Ночь была на излёте. Прояснило. Сильно похолодало, и глаза сами собой стали слипаться. Пора одеваться и на боковую.
   Из общаги мы прихватили с собой байковые одеяла, чтобы не спать на сырой земле. Но на всё население молодой свободолюбивой республики одеял не хватило, поэтому граждане улеглись по старинному индейскому обычаю по двое. А потом и по трое. Стелили одно одеяло на землю, ложились втроём. Вторым одеялом закрывались. Давно же известно, два индейца под одним одеялом никогда не замёрзнут. А тем более, три! А тем более, после полутора литров чукотского чая, употреблённого перед сном!
   На небе рассыпалось монпансье из доверчивых звёзд, наблюдающих за храпящей республикой Свободных Нильских Крокодилов с высоты далёких галактик. Луна гуляла где-то в сторонке, своим бледным видом напоминая об ужасных проделках одноногой собаки. Один Барыга не спал. Он время от времени бегал проверять донки, поддерживал огонь в республиканском очаге, и изредка семафорил проплывающим мимо самоходным баржам огоньком сигареты. В Республике Свободных Нильских Крокодилов всё было спокойно. Завтрашний день обещал быть таким же насыщенным и плодотворным.
  
   Ночь в устье Десны
  
   Ночные протоки тревожат сигналы
   И барж самоходных цветные огни,
   И солнца язык, остывая, растаял.
   И тени - рисунки за ним унеслись.
    
   Луна занавесилась призрачной тучкой.
   И сочную темень костёр наш слегка
   Ещё отгоняет от случая к случаю,
   Когда удаётся сушняк отыскать.
    
   И в этом мерцанье знакомые лица
   Становятся ближе и как-то родней.
   И хочется с песней отчаянно слиться,
   Взлететь высоко и увидеть рассвет.
  
  
   Вероятно, закономерен будет вопрос, почему я слишком мало места в истории уделил имениннику. А что тут особенного. Кузнечик всё время принимал поздравления, исходившие от всех республиканцев незримыми флюидами, и попросту был счастлив. Если я что-нибудь смыслю в столь загадочной нематериальной субстанции, называемой счастьем.
   Вот, вкратце, и вся легенда об одноногой собаке. Это такая же легенда, как и притча о вечном студенте с механического факультета, который жил, и очень, нужно заметить, неплохо тем, что мастырил дипломникам чертежи на листах самого ходового формата А1, по международной классификации. А какой это будет формат по советским техническим ГОСТам я, к своему стыду, запамятовал. Не то 22-ой, не то 24-ый. Никто не помнит?
  

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

  
   Летом 2004-го года, когда я уже написал первую редакцию этой повести и опубликовал её в Интернете, получил несколько отзывов от однокурсников Наумова и тех, с кем он трудился после окончания факультета аэропортов (ФАП) Киевского института инженеров гражданской авиации. Оказалось, Игорь, отработав положенные по распределению три года в Певеке, перебрался в Магадан.
   Здесь, в аэропорту Сокол и произошло то трагическое событие... Это случилось в конце 1989-го или 1990-го года. Подъезжая на подножке самоходного трапа, служащего для посадки в самолёт, Наумов не смог удержать равновесие на выбоине в покрытии рулёжки (дорожка для выруливания воздушных судов на ВПП или на перрон) и упал спиной на бетон. Удар был не сильный, Игорь сразу вскочил, как ни в чём не бывало. Но последствия падения оказались трагическими - стремительно начал развиваться межпозвонковый цирроз... модифицировавшийся в саркому...
  
   Через три месяца гражданин Вселенной перестал дышать... А Фредди Меркьюри к тому моменту даже не спел ещё свою "Барселону" с Монсерат Кабалье...
  
   Когда я оглядываюсь назад, то понимаю то, что не мог осознать раньше... Наумов был послан мне свыше. Без него я не стал бы тем, кем стал...
   Невелика птица, скажете вы обо мне, кем же ты стал-то? Рядовым инженером средней руки... Ну, ещё неумелым графоманом. И только. Наверняка вы будете правы...
   Но думал бы так Игорь, окажись он сейчас рядом со мной? Очень бы хотелось не разочаровать... и не разочароваться... Память о друге не имеет права на разочарование.
   Спасибо тебе, Игорь, Наум Андреич, Лорд... мой дорогой друг, что ты был у меня.
  
   А в декабре 2019-го ушли Саныч - Бутырин Олег Александрович и Стас - Клебанович Владимир Владимирович, немного не дожив до шестидесяти. Что ж, так устроена жизнь: чем старше мы становимся, тем больше потерь нас ждёт, но всё, что случилось с нами когда-то остаётся зафиксированным в небесных скрижалях навечно, иначе самоё понятие "жизнь" теряет всякий смысл. Я так думаю.
  
   1 название произошло от аббревиатуры ГВФ (гражданский воздушный флот);
   2 УТО - учебно-тренировочный отряд, место, где авиационные специалисты проходят переподготовку в процессе повышения квалификации;
   3 ФПК "Луч-74" - факультет повышения квалификации при КИИГА, где специалистов гражданской авиации обучали принципам работы и эксплуатации системы расшифровки полётной информации с так называемых "чёрных ящиков".
  
   июнь 2004 г., Печора; май 2007 г., хутор 1-го Мая Костромской области; сентябрь-октябрь 2020 г., Печора
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"