Аннотация: Коллаж-memory. Очерк напечатан в сборнике "Unzenziert" (без цензуры) НР16, приложение к журналу "Эдита", апрель 2022 г.
Свидание с детством
(коллаж-memory)
Каждый человек рано или поздно вспоминает детские годы со щемящим чувством чего-то безвозвратно утраченного. Утраченного безмятежного счастья, если быть точнее. Многим "картинки из детства" вечность транслирует в режиме общения со старинными друзьями-приятелями из юности туманной. А вот у меня немного другое - превалируют материально-кулинарные воспоминания. Как то: коржик из школьной столовой, от которого за версту разит содой; чуть тёплая "хлебная" котлета с липкими, словно обратная сторона почтовых марок, макаронами; подкопчённая по недосмотру поварихи запеканка с теми же макаронами и крепкий сладкий чай. Или густой кисель, превращающийся при остывании в настоящую жевательную резинку, об импортной родственнице которой подавляющее большинство учеников нашей школы даже не слышало.
Но зато, если перебежать на переменке через дорогу - в магазин "Голубой" (по цвету фасада, а вовсе не по какой-то иной причине), в нём можно всего за 5, 8 или 11 копеек разжиться деликатесом: фруктовым чаем (для жевания) в брикете и, тоже в брикетике - кофе или какао с молоком. Очень здорово погрызть сей деликатес на двоих с соседом по парте на уроке истории под рассказы учителя со странным прозвищем Тысяся о том, как "...ы ета поема "Ылиата" та "Атисэя"...". Впрочем, прозвище вовсе не странное, если учесть, что Васильев Валентин Васильевич - родом из ненцев севера Архангельской области и к своим сорока годам так и не смог избавиться от своеобразного акцента. Педагог он хороший и добрый. Знает, как его дразнят в школе, но воспринимает это в качестве неизбежного довеска к своему совершенно особенному говору кочевых народов тундры.
Забавных кулинарных историй детства хватает.
Помнится, в первой половине 60-ых советский народ уже стал жить довольно богато, и у нас во дворе дети выходили на улицу с ломтем белого хлеба с маслом, посыпанного сахарным песком. Обычно, кто пожадней, первым делом кричал: "Сорок один - ем один!" и если никто раньше не успел крикнуть: "Сорок восемь - половинку просим", то "новорожденный обжора-нувориш" съедал всё, громко чавкая, на зависть всего двора.
Я же не любил белый хлеб. Мой "боезапас" состоял из чёрного куска хлеба, густо намазанного краснодарским соусом и украшенного колечками репчатого лука... а если солью посыпать - изысканное лакомство со сказочного пира царя Салтана! Насколько помню, в нашей дворовой компании все дружные со мной пацаны тоже обожали чёрный хлеб.
Кроме ржаных горбушек, мне очень нравился рыбий жир. Ещё с детского сада к нему прикипел - поскольку в дошкольном учреждении столовую ложку полезного продукта давали заесть четвертушкой пластинки посоленной черняшки. В процессе раздачи полиненасыщенных жирных кислот я мог, притворившись кем-то другим, кому рыбий жир вставал поперёк горла, употребить дополнительно три-четыре порции, благо руководили процессом поварихи с кухни или медицинские работники, плохо знающие всех ребят в лицо. А если и знали, то не подавали вида, что видят мою хитрость.
Кроме того мне нравился хлеб с мёдом - хоть чёрный, хоть белый. Отчётливо запомнил момент, когда мы с мамой приехали из Костромской области от бабушек и деда в разгар зимы. Вокзал. Остановка общественного транспорта. Ждём маленького неказистого автобусика с одной дверцей на длинном рычаге, управляемом водителем в ручном режиме. Рядом с нами огромный фанерный чемодан, обтянутый дерматином, и ведро с мёдом. Мама только что высморкала мне нос, перетянула потуже пуховым платком крест-накрест, вытерла замёрзшие на морозе слёзы и дала в руку ломоть ситного (как говорили в старину) с тем самым сладким лакомством из ведра. Мёд купили очень дёшево у пасечника, хорошего приятеля моего деда. Так говорили взрослые. Сколько мне тогда было? Четыре, пять... Не больше пяти - точно. Но воспоминания накрепко врезались в память, как вкус промерзающего хлеба и запах лета от медового озера на рукавице. Об этом даже стишок написал уже в зрелые годы.
из линий плавных постепенно
в кругу друзей на фото
что в рамке из картона
выходит детство с запахом морозного арбуза
и отступают стены
и на манер пехоты
не топают... а только в домофон
зовут уйти с собой туда где пляшут музы
и там на горизонте
себя увидишь с клюшкой
и отмороженной щекой...
из-под ушанки волосы от пота застывают
а вместо шайбы ломтик
засохшей и надкусанной горбушки
никто из взрослых не грозит рукой
за надругательство над хлебом не ругает
как будто не было за ним очередей
совсем недавно
за хлебом не давились у костров
и химию ладоней не прятали а предъявляли смело...
вторгаюсь в мир непуганых детей
на равных
я уже готов
свой выбор этой ночью без сомнений сделав...
просмотрен детства манифест
пора закрыть глаза
но снова я не сплю...
как будто бы в заложниках у памяти... бывает...
февраль... вокзал... и мальчик булку ест...
я плёнку отмотал назад
и зачарованно смотрю
как мёд по варежке торжественно стекает
А чуть раньше...
В 1963-ом мне исполнилось пять лет. На Севере с продуктами тогда было также невесело, как и в большинстве регионов СССР. По рассказам родителей до второй половины 60-ых фрукты и овощи в Печору завозились регулярно, но крайне редко. Только раз в сезон по реке баржами: не совсем хорошего качества картошка, морковь и капуста - уже по дороге всё начинало гнить. Вот и квасили мы по осени капусту на зиму - трёхведёрную бочку, поскольку до весны в кочанах она не сохранялась ни под каким видом.
С картошкой и морковью дело обстояло получше. Ещё в начале мая можно было кое-что выбрать в овощных магазинах и заправить суп из оленьих рёбрышек или просто отварить как второе блюдо. Вот в основном и весь ассортимент. Да уж, картошка... Помню, отец даже смеялся над нашей диетой: "Всё картошка да картошка, даже пуп позеленел..."
Консервы в магазины завозились в основном рыбные, овощные - большая редкость. Кабачковая и баклажанная икра в дефиците. А уж венгерские консервированные компоты Globus появились только в 1970-ом.
Что самое интересное, в наших краях прекрасно растут те самые овощи - капуста, картошка, морковь. А ещё тыква, кабачки, салат; огурцы и помидоры в теплицах. И даже клубника вызревает в открытом грунте. На полянах в сосновом лесу в условиях "белых ночей" ягоды становятся особенно ароматными. Но в до середины 60-ых овощеводством мало кто занимался. Сначала образовался пригородный совхоз, а в начале 80-ых пошёл дачный бум. И теперь садовых товариществ вокруг города - с горочкой. Но в моём далёком уже детстве всё обстояло так, как я и описал: ассортимент овощей скуден и довольно однообразен.
Пару слов о рыбе. Печора-то на одноимённой реке стоит - как же без рыбы! Сёмгу, палтус и треску горячего копчения, перевязанную льняным или джутовым шпагатом, можно было купить в гастрономах, но брали её не особо - дорого поскольку. А молочной продукцией совсем не хватало. Мне брали молоко у соседей по щитовому домику-бараку с печным отоплением, те держали корову. В 1965-ом году мы переехали в отдельную квартиру в одном из первых кирпичных жилых домов города - далеко от коровы. Но тогда уже с молоком стало попроще, поскольку заработал пригородный совхоз и открылись два специализированных магазина.
Отец работал в аэропорту, приносил частенько навагу зимой. Эту рыбу добывали дурью, её водилось много в дельте Печоры в Нарьян-Маре. Рыбу почему-то считали сорной, ловили сетями зимой, а потом свозили мороженые тушки самолётами Ан-2, загружая их навалом без тары, в Печорский аэропорт. Сорной навагу называли избалованные сёмгой, нельмой, зельдью жители низовьев реки Печоры, не привыкли они величать представителей семейства тресковых благородной рыбой, вот и сдавали государству за бесценок.
В аэропорту навагу высыпали прямо на снег рядом с коммерческим складом огромными пирамидами, а потом её вывозили грузовиками в совхоз на корм скоту. Грузили обычными вилами, как сено. Возле рыбных "пирамид" и собачки веселились, и люди мороженой навагой не брезговали - брали по три-четыре тушки на ужин, когда возвращались с работы. Жареная навага источала запах настоящего арбуза. Самого что ни на есть настоящего. Откуда знал про арбузы маленький северный пацан? Так осенью я наедался астраханскими красавцами от пуза. С остальными овощами-фруктами, как уже сказал, было туго, но в сентябре город просто наводнялся арбузами. Обычно в начале осени в речной порт приходила баржа с "астраханской ягодой". Хранить бахчевые не предполагалось, поэтому ими торговали непосредственно с баржи и с машин на каждом углу. Вкус и классические формы пудового арбуза, который отец еле тащил в крепкой сетке-авоське, а она не выдерживала и начинала рваться, запомнил навсегда. Никогда больше не доводилось лакомиться чем-то более сладким и сочным.
Году к 1967-1968-му снабжение в Печоре наладилось, понастроили складских помещений для хранения на базах торговых организаций. Заработали в полную силу молочный завод и мясокомбинат. Жить стало значительно веселее.
Хм, молоко. Молоко? Как говорили у нас во дворе... "кипит твоё молоко на моей плитке!" Первая половина выражения, произнесённая в быстром темпе, иногда заменяла нам крепкое ругательство. Отчего-то возникла в памяти полузабытая фраза-присказка.
Хорошо помню времена, когда отцу вручили ордер на квартиру в кирпичном четырёхэтажном доме. После щитового барака - просто сказка. Правда, поначалу в новостройке отсутствовали газ и водонагреватель, зато дровяная печка на четыре конфорки и дровяной же титан с ванной - признак цивилизации - имелись. А ещё большущая комната - почти двадцать пять квадратных метров. Комната всего одна, но с двумя окнами, поскольку угловая.
Отсюда в 1965-ом я пошёл в школу. Читать уже умел, потому оставаться дома в одиночестве было совсем нескучно. Но одно дело читать самому, хоть и увлекательные романы, но для ученика начальной школы слишком объёмные и, увы, почти без иллюстраций. Куда как приятнее слушать, когда читает папа. Он в то время работал сменным инженером на "линейке" Печорского авиапредприятия с раннего утра - уходил на работу в половине седьмого - до позднего вечера. Зато обеденный перерыв отцу полагался - целых два часа. И за это время он успевал не только пообедать, но и почитать мне что-нибудь приключенческое. Очень хорошо помню, как зимой папа бросал на пол свою длинную меховую аэрофлотовскую куртку-пальто. Мы ложились на неё рядом, и он читал мне в лицах незабываемый бестселлер всех времён "Остров сокровищ". Буквально слышу шелест замусоленных библиотечными абонентами страниц и чувствую запах пролитого на плиту супа, который был поставлен подогреваться, но оказался забыт наедине с собой и выплеснулся, закипая от обиды и возмущения, из кастрюли.
Ещё одно яркое воспоминания той поры. Мы всей семьёй идём встречать Новый года к друзьям родителей. В нейлоновой сумке бутылка шампанского и килограмма три мандаринов. Отец привёз их из Москвы, где находился в командировке. Дома стоит наряженная ёлка, по "Маяку" венгерская певица Кати Ковач исполняет ситуативно подходящую песню "Как холодно". На улицу выходить не хочется, очень уж там морозно, и туман настолько плотный, что даже уличные фонари не могут рассеять мглу. Мама укутывает меня в жёстком зимнем варианте: видны только глаза, а дышу я через чистый носовой платок, дабы "холодный воздух не угодил мальчику в лёгкие". Итак, мы идём в гости. Расстояние небольшое - минут двадцать ходу даже с ребёнком, то есть, со мной. Вот уже половина пути пройдена, и тут нейлоновая сумка лопается и буквально распадается на куски, а по снегу раскатываются ярко-оранжевые мячики мандаринов, бутылка с шампанским падает в сугроб, от неё отваливается донышко. Часть жидкости выливается, замерзая на ходу, а часть, оставшаяся в бутылке, вываливается некрасивым снежным комком желтоватого оттенка. Родители не расстраиваются, а хохочут. Молодые, азартные. А мне обидно, и я бы точно заплакал, но боюсь, что слёзы приморозят меня к носовому платку навечно. Мандарины мы, конечно собрали, а потом в гостях ели их с удовольствием, пока они не успели окончательно оттаять и превратиться в неаппетитную кашицу.
Да уж, зимы в пору моего детства были не в пример суровее нынешних - все, как одна, под копирку: демонстрация 7 ноября в честь годовщины революции проходит в заснеженном морозном городе, иногда до -35; встреча Нового года непременно с морозами ниже сорока, а потом и солнечный март, и половина апреля с отрицательной температурой до 30 градусов. Не даром у нас родился слоган, мол, зиму перезимовали, даст Бог, и весну перезимуем.
А ещё ходили слухи, когда-то давно даже ледоход на Печоре, едва начавшись в начале июля, остановился, и, как говорят, река в зиму ушла. Я воспринимал это в качестве легенды. Но уже будучи взрослым однажды летом оказался на сенокосе в составе бригады, оказывающей шефскую помощь местным аграриям. Дело было в посёлке Кедровый Шор - чуть выше города по течению. Один из местных - ветхий дедок - подрабатывал сторожем в хранилище, куда мы свозили брикетированное сено для окончательной просушки, рассказал, что не то в 1937-ом, не то в 1938-ом году лето выдалось крайне холодным. В июле начался ледоход на Печоре, но вскоре сильно похолодало, река встала и находилась в состоянии "ни войны, ни мира" с месяц. Ближе к сентябрю ударили морозы, и ледостав пошёл естественным порядком. А снега в тот год выпало мало, зато морозы стояли знатные. Я не поверил дедку, но он клялся на фене, дескать, век воли... и чуть не рвал на себе исподнее. Позднее я поинтересовался у знакомых метеорологов, правду ли говорил абориген из Кедрового Шора. Те сослались на то, что располагают архивами, начиная лишь с 1952-го года, но старожилы им тоже рассказывали... Таким образом, можно считать описанный природный катаклизм, хоть и легендарным, но вполне себе реальным.
А вот очередная яркая картинка из раннего детства времён обучения в младших классах. Август. Мы с мамой приехали от бабушек из Костромской области, а отец встречает нас. Едем на такси с вокзала. Раннее утреннее солнце ярко светит и переливается в зеркале заднего вида. Я смотрю по сторонам и неожиданно замечаю афишу. А на ней аляповатыми цветными буквами написано - в город на гастроли приехал зверинец. Я смотрю на папу, он понимающе улыбается и кивает головой. Значит - пойдём, только нужно дождаться выходного дня.
И вот субботнее утро. Просыпаюсь, по потолку бегают солнечные зайчики. И я вспоминаю - сегодня идём смотреть зверей, изображение которых вчера видел на афише. Сердце начинает радостно биться в предчувствии чего-то волшебного.
Само посещение кочующего по стране зверинца запомнилось только тем, что верблюды публично отправляли естественные нужды в загончике, а обезьяны скакали в своих клетках, напоминая героинь басен Крылова. Но состояние предвкушения похода в зверинец запомнилось на всю жизнь. Радостное, приподнятое, праздничное.
Как и всякий человек, чувствующий себя вольно в закрытом водоёме того героического предзастойного времени, я воспитывался в садке вполне победившего к тому времени социализма. Победивший социализм можно охарактеризовать страстью к новинкам ширпотреба, внезапно ставшим доступными довольно широким слоям. Всяк мог выбрать себе агрегат на собственный вкус, опираясь на толщину кошелька. От неподъёмного фена с оглушительным звуком запускаемого поршневого четырнадцатицилиндрового двигателя вертолёта МИ-4 (две "звезды" по 7 цилиндров) до стиральной машины "Урал" с рифлёным резиновым грязно-зелёного цвета, словно у нечистого, хвостом, круглым в сечении; и бочкоподобным торсом, из которого можно было легким движением руки (да, лёгким же, я сказал, чёрт возьми!) извлечь приспособление для отжима белья, норовившего то и дело коварно выкрутить детские пальцы непослушных мальчиков и девочек.
Из всего ширпотребовского многообразия папа выбрал магнитолу, чему я оказался несказанно рад. Магнитола стояла в спальне у родителей (к тому времени я уже пошёл в пятый класс, а мы переехали в двухкомнатную квартиру), включившись в борьбу за звание самого объёмного предмета мебели в этой акватории. Помню, в диапазоне СВ и ДВ (средние и длинные волны) очень хорошо ловился "Маяк", голос которого сопровождал всё моё детство: "А сейчас послушайте новую композицию британского вокально-инструментального ансамбля "Жуки". Песня называется "Девушка"... Хр-хр-хр... Венгерская певица Кати Ковач с песней "Как холодно" (кстати, уже помянутая выше)... Адресованная другу ходит песенка по... Сегодня наши молоты намолотили... Оборонная доктрина бороны... встретились с официальным... Леонид Ильич подчеркнул... в городе Тольятти... до самого Тихого океана... молодёжь живо откликнулась..."
Сверху у магнитолы имелась крышка, будто у сказочного ларца, только с фиксатором, чтобы давила пальцы любопытным мальчикам не всякий раз, когда они вздумают заглянуть вовнутрь агрегата. И давила не так страшно, как в случае со стиральной машиной типа "металлический бочонок с мотором", но с той же воспитательно-профилактической целью.
А под крышкой чуда советской электротехники - устройство для установки магнитной ленты. Жаль только, "тип 10" с матовой поверхностью благородного цвета "кофе с капелькой молока" тогда ещё не придумали. Впрочем, это я уже после оценил. А тогда рассматривал магнитолу, изучал её кишочки и забавный микрофон на привязи чёрного провода, в который потом дядя Миша Чернобай, знаменитый командир ЛИ-2 отряда Приполярной авиации, напел не одну кассету под свою семиструнную классическую гитару.
Гитара была действительно классической, для исполнения русских романсов, чего нельзя сказать о репертуаре Михаила Максимовича. В нём находилось место Высоцкому, Вертинскому и другим, не менее популярным авторам, имена коих затерялись в районе Одесского Пассажа, а песни стали по этой причине называться народными... Так и слышу: "Гулял я с ней четыре года, на пятый я ей изменил..." Что-то там произошло, не совсем понятное детскому уху, а потом и вовсе случилось страшное: лирический герой, его я представлял именно таким же весёлым и задорным, словно молодой дядя Миша, простудил коренной зуб. "От этой мучительной боли я весь как безумный орал, а женщина-врач хохотала, я голос Маруськин узнал..." Вы верно догадались, именно с Маруськой дядя Ми... (чего вдруг я?!), герой песни гулял четыре года. Пришла пора платить по счетам, Дон Жуан с улицы Первоконного Бабеля!.. Чтоб ему! "...в ташу лешат шетыре шуба, а я как бешумный орал... (в тазу лежат четыре зуба...)" Поделом? Может быть, может быть. Но я отчего-то жалел неудачливого кавалера. Теперь уже понимаю - почему. Дядя Миша пел душой, а не голосом. Как Марк Бернес пел, а не какой-нибудь Серёга, запряжённый в свой "многолошадёвый" "бумер" с мелодией, украденной без зазрения совести у Coolio (композиция "Gangsters paradise"). Когда человек проживает песню, ему веришь, как себе. Очевидные же вещи, право.
А магнитола та стоит сейчас у родителей на даче. Работает и справно ловит "Маяк". Дяди Мишины песни остались на кассетах, но магнитный слой на них осыпался, и теперь ничего нельзя разобрать - что именно происходило в кабинете зубного врача по имени Маруся... кто кому здоровые зубы драл... Жаль. И, кстати, недавно я снова пытался установить название передового аппарата советской радиотехники начала 60-ых годов прошлого века, но так и не смог. Паспорт на магнитолу давно утерян. Правда, имеется металлический стилизованный под готику кусок латуни, который и должен изображать название. Пялился я в него, будто баран, внезапно обнаруживший незнакомую строительную обновку, пялился. Похоже, вроде на "Весну", но с латышским проскальзыванием безударных гласных. Одним словом, истина вновь осталась недоступной.
*
Иногда я ловлю себя на мысли, что детство моё, вполне обычное и ординарное для своего времени с годами становится для меня всё ценнее. И часто видится сон давешнего раннего утра, когда мы идём в кочующий зверинец с родителями... и радостное чувство буквально накрывает меня, как тогда - в далёком детстве.