Аннотация: Записано со слов реального человека - Владимира Фёдоровича Г*, с которым свела меня судьба в мае 2022 года
Чай с лимонником, версия
Эх, молодость-молодость! Очень ты быстро пролетаешь - толком даже не успеваешь понять, какое же счастье быть молодым. И вот совсем не за горами пенсия, внуки, вечерний чай с мятой вместо коньяка и "здравствуй, бессонница" взамен безмятежного спокойного сна, словно в детстве. И приходят в эту пору воспоминания, и тревожат своей реальностью, и кружат, и зовут с собой в страну вечных грёз и ожидания лучшего, которое "вот-вот", но всё не торопится наступать.
А вспомнить-то есть что. Столько всего случилось-приключилось - никаких метафор не хватит, чтоб живописать всё в подробностях. Помните, у классика: "Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадтский лёд..."? Меня в походы водила, но не сабельные, да и на лёд не бросала, собственно, но пережить повторно, на сей раз умозрительно, аккуратно извлекая из памяти, кое-что желалось бы. Порой оживить картинки из прошлого хочется не только для себя, но и с близкими поделиться при случае. Да и не с ними одними.
*
Начало лета 197*-го. Наша весёлая компания киевских студентов недавно вернулась из Польши, куда ездила по линии БММТ "Спутник"1. Для кого-то желание попасть за границу СССР в те годы оказывалось практически невыполнимым. А вот нам ничего не стоило получить загранпаспорта и съездить в Восточную Европу. Почему, спросите? А потому, что у моего приятеля Лёнчика по прозвищу Леонардо имелся блат в лице родственника - не то родного брата, не то двоюродного, работающего в ЦК комсомола Украины. И получали мы возможность взглянуть на "загнивающий Запад - версия light", за оказание этому братишке небольшой услуги.
Подробно о характере этих услуг вспоминать не стану, ибо дело давнее, и статья "за валютные махинации" давно отсутствует в уголовном кодексе. Замечу только - приносили мне поездки за границу большие по тем временам доходы. И оттого вёл я себя вольно и независимо, "вихал деньги, будто в прорву" - направо и налево, не зная им цену, как нравоучала меня бабушка, экономя на всём, чтоб купить подарок любимому внуку со своей скромной пенсии.
*
Что и говорить, шальные деньги, заработанные спроста, портят человека. Исключения мне неведомы. Воспоминания о том, как легко уходили легко заработанные капиталы, приятны и забавны. Но гораздо сильнее врезалось в память иное. Трудности, которые преодолеваешь через "не могу", через сверхусилие, дабы в грязь лицом не сверзнуться с пьедестала, самим же и воздвигнутым, по юношеской наивности возомнив себя чуть не народным героем. Хорошо помню ароматы того дикого Мёртвого леса; через него вёл меня сказочный старик Анисий на заимку, где сенокосили братья Вавил, Пахом и Софрон Цветковы. Но обо всём по порядку.
Попал я на Алтай не случайно - там у меня дядя по отцовской линии живёт. Нет, я не оговорился - до сих пор живёт и здравствует, невзирая на свой преклонный возраст, дяде давно уже за девяносто.
Будучи наслышан о наших с ребятами похождениях по летнему благоухающему Киеву после удачного гешефта в ГДР, отец решил положить конец моему богемному образу жизни, и своею несгибаемой волей надавил на меня так жёстко, что я и понять не успел, как оказался в алтайском селе у помянутого выше дядьки Василия.
- Пока каникулы в институте не кончатся, будешь, паразит, сидеть за Уралом и трудиться в поте лица своего...
- Как завещал великий Ленин? - хохотнул я.
- Не ёрничай, пацан - соплив ещё, - перебил меня отец. - Поживи-ка на кристально чистом воздухе, поработай пару месяцев на заготовке сена. Может, тогда и поймёшь - жизнь состоит не только из развлечений. А иначе, думаю, толку из тебя не получится.
Название села оглашать не стану, чтобы не быть пойманным на возможных неточностях, оскорбляющих местное население, не приемлющее художественные допущения при описании быта в живописной глубинке.
Прожил я в доме отцовского брата недолго - всего два дня. Дядя с женой встретили меня приветливо, накрыли стол с местными деликатесами. Но при этом ни грамма спиртного. Для меня дело непривычное, поскольку студенческая жизнь сплошь и рядом была связана с возлияниями, как мы говорили - "взбодрения духа для, а не во славу пьянства окаянного ради". Я очень осторожно спросил хозяев, отчего, де, подобная "засуха" - не по отцовскому ли завету решили меня в трезвости держать? Оказалось - нет, просто во всей округе на триста-четыреста километров в любую сторону нет ни одного продуктового магазина, где бы спиртным торговали. Не пьют староверы, а с ними и соседи их, в одних населённых пунктах проживающие. Не знаю, сохранилась ли та традиция поныне, но во второй половине 70-ых годов 20-го века в алтайской глубинке подобное положение вещей считалось естественным.
Приуныл я, а на второй день уже помирал от скуки. Понятное дело, развлечений здесь никаких: ни тебе танцев, не говоря уж о дискотеке, ни телевидения... Зато грандиозной в своём величии природы - с горочкой. Правда, не понимал я по молодости совершенство красоты алтайских пейзажей в полном объёме, но всё равно впечатление от прикосновения к чему-то величественному ощущалось в виде странного чувства - будто кто-то постоянно щекочет тебя изнутри лёгким пёрышком, хочется чихнуть, да не получается; вместо этого дурацкая улыбка не сходит с лица с утра до вечера.
Вечером второго дня пришёл в дом какой-то ветхий дедок с сизой сединой окладистой бороды и гигантской на всю голову плешью. Редкие волосики истончились, словно у новорожденного ребёнка.
- Это дед Анисий, а это мой племяш Владимир, - представил нас друг другу дядя. - Завтра с утреца по холодку в Софроновский скит пойдёте. На покос Анисий тебя отведёт. Там овец братья Цветковы держат. Поработаешь у них в косарях да на сушке и стоговании недельки три-четыре, а то и пять, потом обратно вернёшься. Не кривись, парень. Тебе ж на пользу - накачаешь бицепсы-трицепсы за месяц-другой, в армейской службе пригодится.
Не стал я дядьке рассказывать, что в институте у нас военная кафедра есть. Впрочем, подкачаться - дело хорошее даже "на гражданке", правда, не такой ценой. Не хотел я так-то вот лето сжечь понапрасну, да делать нечего - не сбежать от судьбы, если ни денег, ни паспорта: всё дядька по приезду конфисковал под благовидным предлогом. Хорошо, расслаблюсь и постараюсь сил набраться, мышцы в порядок привести, чтоб на физкультуре в институте не выглядеть жалким хлюпиком.
Дед Анисий разбудил меня на рассвете. Велел одеваться как следует, дабы от гнуса в пути не страдать. Но тут уж я не рулил - что мне дядька в дорогу выделил, то и натянул на себя... только на ноги кроссовки лёгкие надел, чтоб легче идти. Анисий лишь головой покачал:
- Однако, Володимир, ноги кады намочишь, тока сотрёшь их... Надыть бы кирзу с портянками надеть. Кирза у Василия пропитана жиром барсучьим - не промокнет... а коли верхом черпанёшь быстро сапог-то высохнет. А твои пендюрки-чибрики токмо шо скукожатся - бери да выбрасывай.
- А долго идти-то, дед Анисий? - спросил, только чтоб отвязался старик, поскольку уже знал от дяди, до скита вёрст двадцать с гаком.
- Да дни два в пути будем, никак не меньше.
- Двадцать с небольших километров за два дня? - не удалось мне скрыть удивления. - Наверняка после обеда доберёмся, если не лениться. Или вам тяжело на такие расстояния ходить?
- Дык затемно добрался бы, коли б один. А с тобой, Володимир, и к завтрашней заре вечерней навряд... - В словах Анисия не слышалось обиды, он просто констатировал факт, но тогда его тирада показалась мне вызывающе обидной.
- Я ходить на большие расстояния обучен, зря вы так, дедушка Анисий.
- Ты просто в Мёртвом лесу не хаживал, вьюнош. Не будем спешить.
*
Почему лес назывался Мёртвым я сначала не понял. Вроде, и деревья зелёные, мох под ногами растёт, солнце через кроны проникает. Но потом догадался. Не было слышно в этом лесу звуков живой природы, кроме жужжания комаров и мошки. Как говорится в одной известной песне, здесь птицы не поют... В общем, ни воя, ни щебетанья, ни гуканья вокруг, а заросли настолько густые, что приходится через них ломиться, цепляясь одеждой за сучья.
Я то и дело сбивал дыхание, вступая в борьбу с кустарниками или запинаясь за прячущиеся во мху корни деревьев. Зато Анисий шёл очень размеренно, ни разу не ускорившись и не притормозив. А увесистый вещмешок на нём сидел, будто влитой, чего не сказать о моём грузе - вечно что-то натирало спину, болтаясь в рюкзаке, хотя всё тщательно уложил перед выходом. Часа через два с половиной интенсивной ходьбы я сказал:
- Может быть, отдохнём, дедушка?
Анисий остановился, снял треух, пощупал рукой лысину, ответил:
- Сухо пока, стал быть - рано. Грясти2 надыть.
- А я, честно говоря, устал. Если переведём дух минут хотя бы двадцать, я потом долго смогу двигаться. Выше моих сил идти дальше в таком темпе без перекура. Что делать?
- Смирись, орясина, помощи божьей попроси и поспешай себе, не торопясь.
Следующие два часа размеренного шага дались мне невероятным трудом. Я уже и думать забыл, чтоб предлагать Анисию помощь - взять на себя часть его груза. Мне и топора с котелком, заваркой и продуктами на два-три приёма пищи хватало. Дышал я прерывисто, поскольку никак не мог установить для себя один ритм, ибо приходилось то и дело перепрыгивать через сваленные стихией стволы деревьев и обходить болотистые бочажки. И тогда я понял, кроссовки - не обувь для длительных походов по тайге. А деду Анисию что' - он знай себе поскрипывает кирзачами, и не думая обходить лужицы - прёт, будто слоны Ганнибала на "вечный город" Рим, не отвлекаясь на рельеф местности. И даже гнус его, кажется, меньше жрёт, хотя ядовито-жгучей жидкостью для защиты от укусов насекомых мы с ним мазались одинаково.
И вот наконец свершилось то, чего я так долго ждал. Дед Анисий остановился, промокнул носовым платком лысину и констатировал:
- Однако вспотел. Пора бивак править чередом. Ты, Володимир, сходи-ка дров наломай. Разведём костерок, пополдничаем, часа два-три вздремнём, а потом до самой темноты будет грясти потихохоньку.
- А мы ещё и ночевать остановимся? - удивился я, находясь в полной уверенности, что заимка братьев Цветковых совсем где-то рядом. - Сколько же мы прошли-то?
- Да вёрст семь-восемь.
- Неужели так мало?
- Это табе не по шоссе иттить. Тут тайга, Володимир. С нею-то всё не просто. А с Мёртвым лесом и того сложней. Здесь лешак так порой водит - не приведи Господь. Но в сей раз, похоже, миловал: ровно за солнышком двигались, вот и не плутанули.
- А если компас использовать?
- Видал я той компас. Пустая игрушка, коли в Мёртвом лесу блукаешь. Стрелку в ём тот лешак колдовской силой изводит - она токмо прыгат и остановиться не имеет возможностев, - разволновался старик.
- Видать, где-то месторождение железной руды рядом, - сообщил я с умным видом.
- Видать, да не слишком! Ты чего, вьюнош, ещё дрова не принёс? Нам время дорого, поспешай ужо.
Изнемогая от усталости, я наломал сухостоя в предчувствии скорого целебного сна, который представлялся мне вполне реальным, несмотря на массы жужжащего и неистовствующего гнуса. Минут через двадцать костёр горел весело, а на нём закипал старенький медный чайник с лебединой шеей, изготовленный на одном из заводов сибирских "Товарищества Кольчугина" в конце уже далёкого 19-го века.
Анисий принялся колдовать над кипятком. Заварил чаю, бросив в него какой-то здесь же собранной травки. Потом повернулся ко мне, рассматривающему свежие пузыри на ногах, натёртые, казалось, идеально сидящими кроссовками.
- Ты, вьюнош, того - обожди, покуда чай заваривается. Я минут на десять отлучусь - ноги тебе полечим, потом перекусим и спать ляжем. Быстро вернусь - не заскучаешь, - сказал так Анисий и будто растворился в лесном безмолвии.
Одному в тишине мне сделалось жутко неуютно. Я не стал дожидаться возвращения старика и выпил одну за другой сразу две кружки чаю. И почти тут же, ощутил прилив сил и невероятно мощной энергии. В результате чего сердце принялось методично выстукивать ритм легко угадываемого латиноамериканского танца, название которого я не помнил; маханул и третью за компанию.
Когда Анисий вернулся, я бодро скакал босиком близ костра, забыв, как всего только полчаса назад чуть не падал в бессилии. Мой провожатый с подозрением посмотрел на эту картину и спросил:
- Ты, Володимир, чаю неужто выпил без меня, не дождавшись?
- Да, целых три кружки. И ещё бы смог, но чайник опустел. Я тут новый кипячу.
- Тады понятно. Всё, детинушка, привал со сном отменяется. Грябём дальше. Здоровый ты лоб вымахал, а ведёшь сабя, быдто отрок неразумный. Сказано - меня ждать, а ты, голубь сизый, не удержался. Неслух, да и только.
Старик погасил костёр, вылив в него содержимое чайника. После чего вытащил из своего солдатского вещмешка типа "сидор" укороченные кирзовые сапоги с двумя отрезами тонкой бязи.
- Портянки-то мотать умеешь? Всё, давай сюда ногу. И не спорь, а то завтра новых мозолев не оберёшься - ходить не смогёшь.
Я был возмущён, буквально негодовал от безапелляционного тона деда Анисия. Вот старый болван - обиделся, что не стал его ждать. Но я же новую воду вскипятил. Подумаешь, не захотел пять минут обождать! Хорохориться я хорохорился, но что-то подспудно подсказывало, мой Вергилий знает нечто, недоступное моему пониманию, и оно непременно скажется на будущих событиях, если вдруг его не послушаю.
Следующий марш-бросок до самой темноты пролетел, как одно мгновение. Чувствовал в себе столь необычайный прилив сил, что мог бы идти вперёд ещё очень долго, если б на лес не свалилась ночь. Впрочем, я тоже свалился и уснул мгновенно, едва залез в спальный мешок, извлечённый из дедова рюкзака.
Утро выдалось крайне несладким. Ощущение - словно с тяжёлого длительного перепоя. Тело ломило, корёжило и корчило, суставы выворачивало, будто у ветерана вредного труда в каких-нибудь алмазных шахтах Южной Африки.
Дед Анисий, судя по всему, не спал довольно давно. Он протянул мне кружку с горьковато-кислым тёплым варевом.
- Испей, Володимир. Должно помочь-то.
- А с чего вы решили, будто бы мне нужна помощь?
Анисий усмехнулся и ответствовал:
- Ты ж вчера, добрый молодец, меня не дождавшись, хватил голомя3 чая с лимонником. А от нашего лимонника алтайского не токмо шо силы прибывают, а усталости как не бывало - от его, если выпьешь больше, чем следоват, наутро вот такая беда случается. Я-то планировал, хлебнуть чутка с устатку для хорошего сна, а потом ещё два-три часа двигать. Утром был бы ты бодрым и весёлым, а не разбитым, словно на тебе всю ночь полевик4 пахал. Сам себя и ухайдакал, паря.
- Тогда следовало привал сделать, как вы и хотели, да поспать пару часов.
- Нет, детинушка, не вышло б этак-то. Ты б заснуть от возбуждения не смог, а потом бы и бессилие тебя на полпути одолело. Сейчас посиди чуток, приди в себя, потом - в путь. Сначала медленно пойдём, чтоб разойтись толком. Немного нам осталось топать, вчера-то с лимонника тебя, будто перекати-поле несло - еле поспевал за тобой. Чуть не истаятил5 старика по моему' же недогляду. Виноват медведь, что корову съел, а не права и корова, что за поле ходила.
Шли мы и в самом деле медленно и печально. Боль и ломота отказывались покидать тело тотчас же. И тут вдруг разом тишину словно кто ножом вспорол - запели птицы, зажурчали ручьи, ветер заиграл вершинами деревьев.
- Эге, - сказал дед Анисий, - кончился Мёртвый лес, стало быть, уже недалече заимка. Прочти "отче наш" косно6 да гряби чуть быстрее - пришли, считай.
*
Братья Цветковы встретили нас, как и полагается: деду Анисию поклонились в пояс, будто в кино о средневековой жизни, а со мной просто поручкались. В результате процедуры приветствия я понял значение былинного выражения "богатырская силушка". Моя далеко не маленькая ладонь терялась в этих могучих лапищах кержаков, как шлюпка теряется на палубе океанского лайнера.
Солнце уже перевалило за полдень, утренний покос давно закончился, и братья посадили нас обедать. Трапеза, как я понял, в летнее время проходила традиционно на свежем воздухе - на дворе под навесом. Младший брат Вавил степенно спросил по старшинству - кому сколько варить пельменей. Дед Анисий подумал с минуту сообщил:
- Я бы с дороги штук пятьдесят съел, пожалуй.
- Мне сто двадцать вари, братка, - заказал средний брат Пахом, похожий на Илью Муромца с известной картины "Богатыри" Васнецова.
- Полторы сотни ноне осилю, - заявил Софрон, внешним видом напоминающий одинокий, неважно приглаженный стихией утёс.
Дошла очередь и до меня. Сначала я подумал, что братья и дед Анисий просто насмешничают, ведь нормальному человеку понятно - больше сорока пельменей, если это не какие-нибудь мелкие равиоли, употребить за обедом совершенно невозможно. Но чем дальше, тем больше, глядя на вдумчиво-невозмутимые лица старообрядцев, убеждался - сказано всё на полном серьёзе. Потому и я не стал шутить, а попросил сварить мне три десятка.
Вавил ушёл в дом и вскоре притащил огромный чугун из печи. Ясное дело - все заказанные пельмени в него не влезли, потому обедали братовья неспешно, с расстановками в несколько приёмов: в перерывах между порциями прихлёбывая душистый китайский чай из самовара и беседуя о делах хозяйственных. Один я, через силу умяв заказанное и наспех запив съеденное холодным квасом, задрёмывал в теньке и в общей беседе участия не принимал. Пельмени из марала, медвежатины и свинины оказались очень вкусными, мясо в них - мелко рубленным, а не пропущенным через мясорубку, как и полагается в настоящих "сибиряках". Вкуснотища-то вкуснотищей, но съесть, сколько съели братья - это просто что-то немыслимое!
Назавтра я спросил у Софрона, откуда здесь столько полуфабрикатов в хозяйстве и как они сохраняются без холодильника. Оказалось, пельмени братья лепят длинными зимними вечерами, замораживают, складывают в полотняные мешки и опускают на хранение в глубокие ямы в тенистом месте, где бьют сразу несколько холодных - аж зубы сводит - ключей. Дно ям заранее выкладывают глыбами льда. Здесь лёд не тает даже жарким летом. Вот вам и холодильник.
Обед закончился часа через два, хозяева и дед Анисий отправились спать, под вечер же братьев ожидала работа - метать стога из уже высушенного сена. А меня привлекли к труду только следующим утром, когда Анисий ушёл обратно в село, наказав мне "с братьями не свариться7, жить без раздряг8 в мире да рачении9".
Едва рассвело Софрон разбудил меня, дрыхнувшего, что называется, без задних ног, на повети - в развалах свежевысушенного духмяного сена:
- Вставай, Володимир, пора на покос. Ты литовку10-то держать могёшь?
- Конечно. Я вам не белоручка городской. Меня батя учил.
- Пойдём, однако. Посмотрим, какой ты мастер.
Меня поставили четвёртым в ряд и методично двинулись вперёд по полю македонской фалангой. Я держал темп лишь минут десять, а потом безнадёжно отстал. Тогда Софрон отправил меня подкашивать неудобья: овраги и буераки, места близ бочажков и озёр с неровным рельефом. Здесь, предоставленный сам себе, я сначала часто делал паузы в работе, чтобы перевести дух с непривычки, но через пару часов втянулся и был крайне удивлён, когда трудовой порыв оказался прерванным призывом Вавила на завтрак. Ели овечий сыр и какую-то странную жидкую кашу, которая, тем не менее, не только хорошо утоляла голод, но и жажду. Завершил трапезу травяной чай с бортевым мёдом в сотах.
После небольшого отдыха отправились в поле - шевелить подвяленное сено. Владеть граблями у меня получалось лучше, чем здоровенной литовкой. Одно тревожило - вспузырившиеся ладони на руках. В тот день я даже не стал обедать - свалился без сил.
Зато назавтра всё пришло в норму: прорезался аппетит, мозоли на ладонях начали твердеть, а тело моё покрываться равномерным загаром - по пояс сверху.
*
Тяжёлый физический труд и волшебной чистоты воздух делали своё дело. В итоге - полтора месяца, проведённые на заимке не прошли даром не только для моей фигуры, ставшей похожей на торс бодибилдера, но привели ранее разобранные чувства в состояние равновесия. После полноценного трудового дня к концу первой недели я уже мог съесть за обедом полсотни пельменей, а потом ещё и больше. Правда, до сотни добраться ни разу не удавалось. А теперь это сделать и вовсе нереально в свете возрастных изменений организма.
Жили мы с братьями-богатырями в самом деле дружно - будто в сказке. И прощался я с Цветковыми словно с самой близкой роднёй. Спасибо им, деду Анисию, дяде Василию и бате, царствие небесное, за то, что стал я тем, кем стал в этой жизни. Впрочем, и дружбану Леонардо с компанией тоже низкий поклон. Не всякому, как мне, удаётся вырасти неплохим человеком, смею надеяться, не только преодолевая трудности, но испытав также и тлетворное влияние легкомысленного образа жизни.
Что же касается чая с алтайским лимонником, могу сказать одно - столь сильного тонизирующего напитка никогда больше пробовать не доводилось, включая тот же лимонник с Дальнего Востока. Земля, видно, на Алтае какая-то исключительная, или чувства мои в юности были по-особенному обострены, или всё разом - достоверно сказать невозможно.
1 БММТ "Спутник" - Туристическая организация, созданная в СССР в 1958 году. Крупнейшая в мире молодёжная туристическая организация в 1980-х годах.
2грясти (старославянский) - идти;
3голомя (старославянский) - много;
4полевик - дух-хозяин поля в мифологии восточных славян. Представления о полевике встречались редко, и, соответственно, дошедший до нас образ довольно смутен;
5истаяти (старославянский) - погубить;
6косно (старославянский) - медленно, с расстановкой, отчётливо;
7свариться (старославянский) - ссориться;
8раздряга (старославянский) - раздор;
9рачение (старославянский) - любовь;
10 здесь литовка - традиционное название большой русской косы, которой косят, не нагибаясь ("коса-литовка").