- Знаете ли вы, мои сухопутные други, как на морях матросики наши проходят процедуру наказания языком. Это вам не банальный мотопехотный примитив, где достаточно знание ненормативной лексики, с которой военные от инфантерии даже обращаться толком не научились. Понимаю, понимаю - техника в руках дикаря. На морях же - совершенно иное дело. Здесь каждое ругательство эстетично, а терминология сродни латыни, не при моряках-голландцах буде она помянута.
Вот вслушайтесь, например, в такую фразу: "кэп натянет тебя через ахтерпик на жвакогалс1". Чувствуете, как морская душа немедленно устремляется в полёт? Туда, где чайка по имени Джи Эл колбасит косым крылом небритые облака над нейтральными водами. Или, скажем, не столь радикальное, но жутко вежливое обращение: "командир на канифас-блок2 тебя вызывает"? Песня!
У нас в 171-ой бригаде дизельных подлодок было шесть субмарин, буксир, два катера-тральщика, плавбаза и ещё какая-то мутотень не совсем бесполезная. О ней вспоминать не стоит, ибо мутотени мутотенево. Плавбаза же, напротив - самое любимое место в морях. Там даже по палубе можно погулять без пригляда; один минус - курить разрешено исключительно в специально отведённых местах, (как нынче на улицах просвещённой Европы3), а то соляра вспыхнуть может. Плавбаза - нечто среднее между гостиницей и танкером. На плавбазе во время о'но тебя лишь языковым изыском наказать могли за твоё разгильдяйство и неправильное несение службы. В крайнем случае - внеочередной вахтой. Но последним средством отцы-командиры особо не злоупотребляли, понимая, в случае выступления в поход по тревоге команда должна быть выспавшейся и отдохнувшей, иначе - полный пердимонокль получится вместо боеготовности.
Выходило, если под ногами земли не наблюдается, а одни только качающиеся палубные надстройки, то не наказание тебе вытанцовывается, чистой воды профанация. Лафа, а не жизнь. Но это до поры, поскольку прибытие в порт обязательно грозило посещением "губы" за старые грешки, которые скирдовал в своём поминальнике неутомимый старпом.
То, что для береговых - "губа", у нас называлось гауптвиллой. Так данное заведение величали, поскольку здание гарнизонной гауптвахты, обычно наспех побеленное, выглядело с моря не по широте экзотическим строением: виллой ныне забытой кинозвезды или усадьбой обнищавшего на контрабандных операциях турецкого набоба, прихваченного таможней за жабры.
Понимая, что наказание неотвратимо следует за преступлением, матросня не спешила шкодить, находясь на плавбазе. Но иногда всё же случались залёты. Однако на берегу - чаще. На берегу теряешь чувство реальности происходящего. Особенно после дальнего похода.
Вот и я однажды угодил на гауптвиллу, запоздав из увольнения на полтора часа. А всё из-за чего - заблудились мы на пару с одним дизелистом в сопках, когда с девчонками там время проводили. И что самое обидное, безо всякого секса, лишь целовались и вино пили. И тут - трах-бах, тятя-тятя, в наши сети... - посетите гауптвиллу сроком на десять суток. Видно, не в духе в тот раз старпом был - обычно-то "пятёрочкой" за подобные провинности наш брат матрос отделывался.
Вот так, считайте беспонтово, оказался я на гауптвилле.
Не понимаю, почему говорят, мол, на "губе" сидят. Там же или лежишь, или пашешь, аки пчела. Не гауптвилла, а самые настоящие вилы... тамбовские!
Стояла тогда, помнится, поздняя весна, кое-где в ба'лках и лощинах снег ещё лежал, а в тени и вовсе хладная задубелость наблюдалась. Как было распространено в тот период на "губе", мы, сидельцы, уголёк вырубали из глубины сибирских руд. Ну, изо льда - то есть. Вырубали и на котельную возили. Работали по шестнадцать часов в сутки. Остальное время на сон, принятие пищи и - вы будете смеяться - строевую подготовку. Представляете себе, подводник в чёрной от угольной пыли и заколдобленной на промозглом ветру робе тянет ножку на жалком подобие плаца? Тут и кисть Репина опала бы от возмущения в осадок, а главному "губарю" всё нипочём.
Контр-адмирал, начальник и генеральный мажордом бригадной гауптвиллы и примыкающих режимных окрестностей носил футбольную фамилию Симонян. Фамилия совсем не морская, но с точки зрения дисциплины считался он офицером не только правильным, но и вполне боевым. Изъяснялся Симонян совершенно без акцента, поскольку большую часть сознательной жизни провёл на Дальнем Востоке. Он любой разговор с подчинёнными начинал с такой примерно фразы: "Иди сюда, боец! Как стоишь, спрашиваю?! Чтобы сегодня ко мне зашёл к шестнадцати ноль-ноль. Я тебя драть буду!" или "Товарищ лейтенант, у вас на лице проступают следы вчерашнего непотребства. Зайдите ко мне в семнадцать тридцать, я вас воспитывать стану!"
По другим сведениям, Симонян вовсе не был Симоняном, а носил кинематографическую фамилию Мкртчан, но я полагаю, здесь полный поклёп и фантазии. Память-то у меня ого-го насколько большая да автономная! Некоторые французские слова и выражения без словаря помню. Вот скажем, а'ла франсе перепихне, прейскуранш...
Но не стану вас вводить в заблуждение и выводить из оного. Симонян - так Симонян. Меня это вполне устраивает.
И вот сей дух морской объявился у нас на гауптвилле. Не один объявился. По правую руку от Симоняна отирался начальник оперативного отдела бригады, капитан третьего ранга с выпученными, как у морского окуня, глазами и обладатель подходящего к нему прозвища Першерон за свою широкую в кости фигуру, приземистость и конский всхрап в минуты особого волнения. А сзади начальства бил копытом, будто стоялый жеребчик, дежурный лейтенант - старший места нашего героического трудового отдыха на угольных угодьях Магаданского морского порта.
Мы все, горемыки залетевшие, застыли с шанцевым инструментом в положении "тачка с примкнутым штыком", вроде остатками чести с контр-адмиралом делимся. Он осмотрел брезгливо наши чёрные рожи, прошёлся вдоль строя и спросил:
- И что вы все тут шатаетесь на ветру, словно бледные родственники, социальные накопления до колен выпустив? Ну-ка, быстро мне подравнять животы на уровень ватерлинии! И где вас только таких делают? В каких аквариумах ливер наружу носить обучают? Подобных вам - исключительно в качестве балласта в походе использовать! Каким должен быть настоящий матрос, спрашиваю!? Э-э-э... мать-перемать! А я ещё с вами разговариваю, когда вы даже спите на ходу! Как стоите, бойцы?! Будто кони недоенные стоите, полгребного винта вам в задницу и рыба-фугу в глотку!
- Морские коньки, товарищ капитан третьего ранга? - осмелился поправить я.
- Это кто тут рот открыл? Кого пока не заездили? Кому звездой по нок-рее впендюрить? Как фамилия, представьтесь?
- Матрос первой статьи Салеев!
- Ага, наслышан, - кэп-три взъерошил свою память и извлёк оттуда историю о "марчеканской вспышке", которая, чего греха таить, уже начала обрастать легендами, словно палуба затонувшей фелюги кораллами далёких южных морей.
- Значит, именно ты, безжалостно своего мичмана обрил? - это вступил Першерон на правах отца родного от особого отдела.
- Так точно!
- Тогда я тебя вряд ли напугаю. Ты и не столько горя видел, как на нашей даче. Ну, а что скажешь, матрос, нравится тебе здесь? - последняя фраза Симоняна провоцировали меня на смелый ответ. Я, возьми, да и ляпни:
- Отлично! Просто слов нет. Лучше не бывает. Претензий не имею. Долго буду с благодарностью вспоминать вашу заботу, товарищ контр-адмирал!
Глаза у Симоняна застучали по портупее, он их еле поймать успел. Хотел поначалу заорать по своей академической привычке, переданной с генофондом нации на самый Дальний Восток непосредственно в материнской утробе. Хотел заорать, но потом передумал и сказал:
- Вот так и нужно, матрос! Уважаю. Нас дерут, а мы крепчаем! Лейтенант, переведите этого матросика в портовую команду.
Портовая команда - совсем особое дело, скажу я вам. На разгрузке гражданских судов хоть и работаешь без перерыва на сон, но зато можно перехватить пожрать, чего-нибудь вкусненького. Портовая команда - элита "губы", туда попасть очень непросто. Заслужить нужно. Мне удалось.
Першерон пытался возражать, усмотрев в моём поминании морского конька намёк на свою персону. Но потом, видимо, вспомнив, что первым речь о непарнокопытном животном завёл Симонян, решил не давать повода личному составу лишний раз посмеяться над вышестоящим, и не вступил в дискуссию с контр-адмиралом. Но мне кулаком погрозил, будто бы говоря, де, знаю-знаю, о каком морском коньке молол языком своим поганым - вот я тебе ужо!
Однако не порадовал я Першерона, поскольку ещё раз посетить славное детище дисциплинарных веяний ВМФ мне не довелось. И сие, наверное, правильно. Лучше-то я от того гостевания на вилле не стал. Горбатому тоже ничто человеческое не чуждо, тогда как могила не всегда может послужить сильнодействующим воспитательным средством. А? Что? Я так, о своём, девичьем.
*
Славка призадумался немного, а потом неожиданно вновь перескочил к теме наказаний на подводном флоте.
- Спрашивается, а какие рычаги морально-исправительного воздействия мог использовать командный состав субмарины, не прибегая к помощи береговых сил и не попирая достоинства нижних чинов? Слова словами, гауптвилла гауптвиллой... но... Расскажу вам ещё про один подобный рычаг. Самый действенный, пожалуй.
Приласкать понедельничком. Бытовал у нас на лодке довольно распространённый на флоте термин. Так, собственно, и говорили, мол, боцман за то-то и то-то приласкает тебя понедельничком. Что сие значит? Сейчас объясню.
"Понедельничком" называется рукоять помпы-Гарда. Этакая деревянная дубина с металлической елдой на конце и квадратным отверстием у основания. Точно, именно при помощи данного отверстия она к насосу и крепится. А с другой стороны дубины присобачены ручки в виде коромысла, при помощи которых производится ручная выкачка забортной воды. Каких-нибудь три часа работы, и ты чувствуешь - вот и наступил ВЕЧНЫЙ понедельник, без перерывов и выходных. Отсюда и название.
- Семь фунтов под кильку! - пошутил я, вспомнив недавно выцепленную в сети фразу.
- Нет, у нас говорили иначе. Семь суток под килем...
- Слышал я где-то твоё пиратское выражение, уже слышал раньше. Не иначе - сам сэр Френсис Дрейк тебя во сне посещал?
- Нет. Это у нас на "губе", на гауптвилле, значит, такое наказание практиковалось. Ремонтные подводные работы в помощниках у кадрового водолаза. Обычно, когда какую-нибудь рухлядь со стороны днища клепали. Но только летом, а в остальное время года тамошний контингент всё больше по углю прикалывался.
Но всё. Хватит о гауптвилле и сопутствующем букете, поговорим о движении. Ибо! Движение - есть жизнь, кто бы что ни говорил. Движение механическое и движение по служебной лестнице мало чем отличаются, ибо всё сие есть промысел Божий...
Итак, о движении.
2. В движении
Движение во время срочной службы обычно бывает только в одном направлении - в сторону прекрасного пола. Форма обязывает! Помните расхожую фразу из кинофильма: "Как жаль, что в нашем городе не стоят военные!" Здесь я не соглашусь. Военные не стоят, они находятся в вечном движении. И даже мичман Стукалкин, который каждый свой роман в увольнении старался довести до логического конца, то есть предлагал встреченной им даме руку, сердце и тихое счастье семейного очага.
У него на подобный случай специально-заученное выражение имелось, и он им бездарно отпугивал своих легкомысленных избранниц, когда они уже были готовы сдаться и оперативно совершить стремительное грехопадение. Выражение следующее: "Вы настолько похожи на мою маму, что категорически готов прожить с вами всю жизнь на одной картошке". Я заметил мичману, когда он в сто первый раз рассказывал о своей неудачной охоте за магаданскими прелестницами, мол, от картошки у меня стоит лишь подворотничок, если в ней много крахмала, конечно. Стукалкин распространил сию аллегорию на свои физические кондиции и после не разговаривал со мной месяца три-четыре. А мог бы и на дуэль...
Бунанья - случка. Так называл увольнительную старший лейтенант Смыков. На каком это языке, никто не знал, а сам офицер утверждал, будто бы на испанском диалекте, присущем жителям Калифорнийского полуострова (не путать со штатом Калифорния). Через ахтерпик на жвакогалс! Тоже выражение Смыкова. Но чаще он ругался по-простому, по-сухопутному, безобразник был и донжуан ещё тот.
Служил старлей командиром как раз-таки группы движения. И вероятно по данной причине, терпеть не мог покой, а из всех видов движения предпочитал поршнеобразное.
И случались с ним озорные болезни на почве неумения сдерживать себя в рамках унылой статики, но Смыков свои проказливые недуги очень быстро залечивал перед очередной автономкой, ибо американские антибиотики в гарнизонном госпитале не переводились, а врач уролог, прикормленный и припоенный, стал старлею почти родственником.
Как-то после похода зашли во Владик. Пришвартовались у пирса. Пока то-сё, уже и стемнело. Все офицеры в город уехали, кто по знакомым, а кто в офицерскую гостиницу. Один только старший лейтенант Смыков никуда не спешил. Вышел он к нам, матросне, на пирс, где свободные от вахты при свете луны ноги разминали военно-морским променадом, и двинул на самый край бетонного сооружения. В руках его изрядно пованивал плохо различимый предмет. Мы с электриками из отсека вслед за Смыковым двинулись. Что он там над водой наклонился, что разглядывает в темноте? Непонятно.
Наклонились и мы... и увидели сотни зелёных фонариков, локализованных в виде небольшого подводного острова. Удивительное дело, и откуда лейтенант узнал, что именно в этом уединённом месте подобная красотень произрастает? Нигде рядом ничего же подобного, а он прямиком в нужном направлении двинулся, будто ему кто-то путь подсказывал.
И тут выяснилось - собственно, сам Смыков и создал подводный остров своими умелыми руками. Оказалось, он привязал к палке на длинной верёвке сетку, известную в советском народе как авоська с мелкой ячейкой, зарядил её тухлым мясом и на дно спустил. Вот тут к нему и набежало гостей со всех волостей. У креветок глаза-то зелёные, бедовые. Не сетка, забитая живым морепродуктом, вскоре получилась, а изумрудный мерцающий остров.
Извлёк старший лейтенант свою добычу и принялся вечерять. Достанет креветку из сетки, в солёную воду обмакнёт и в рот тащит. Потом голову выплёвывает, а остальное глотает. Мы, ясный месяц, не выдержали спрашиваем:
- Товарищ старший лейтенант, а как же вы креветок со всей шелухой едите? Не пришлось бы доктора с берега вызывать, всякое случается...
Смыков ухмыльнулся и ответил:
- Эти креветки беспанцирные, нежные. Таких в Магадане нет. А здесь полно. Их можно сырыми употреблять в пищу. Даже полезно. А случается, действительно, всякое... Года три назад, помню, передозировка была... креветочная. Еле меня от жены контр-адмирала Симоняна отодрали, она как раз во Владике в доме отдыха отпуск проводила. Пришла на танцы, а там я! Увидел красотку, и понеслось движение на встречных курсах. Меня даже лопатой по рукам били, ничего не чувствовал. Роскошная женщина, умереть не встать! Сам командующий потом ситуацию разруливал, а я с капитан-лейтенантов слетел.
- А нам разрешите креветок попробовать, товарищ старший лейтенант?
- А вы от стояка помереть можете, лучше не рисковать.
Сказал, вздохнул печально и отправился в город на такси. А мы остались нести службу вместе с дежурным офицером. Да, старлею-то хорошо - сел на тачку и айда... свой высокий потенциал к дальневосточной земле гнуть. А мы и потом не рискнули креветок этих ловить и в пищу употреблять. Мало ли, вдруг Смыков не сам всё придумал, не во фрейдистском сне ему вышеописанные чудесные свойства беспанцирных креветок привиделись. Старлею-то проверить легко правильность своих медицинских сентенций... не то, что нам, горемычным. На нас даже лопату жалко поднять в качестве дуэльного оружия.
Владивосток - город портовый, морской. Оттого и проститутки здесь не переводились даже в те сказочные времена, когда советским людям ещё не рассказали, что в СССР секса пока нет. А вы подумали - Смыков к постоянной боевой подруге ездил? Нет постоянства в движении, если оно не идеально равномерное. Кто сказал? Так сам сэр Айзек Ньютон... в каком-то там средневековом году...
По возвращении на базу старший лейтенант Смыков снова лечился антибиотиками, делая условно тайные уколы в гарнизонном госпитале. А нам на субмарину в нагрузку к сильнодействующим лекарствам откуда-то с Балтики подогнали нового старпома. Интеллигентного до жути, в самом цветущем поколении моряка! За какие грехи его сослали в Магадан, нам, разумеется, не докладывали, но одна интендантская крыса на вещевом складе проболталась, мол, у нашего старпома был будто бы настоящий роман с женой чуть ли не самого командующего Балтийским флотом, и тот премилую парочку едва не застукал за стаканом "Цинандали" в обнимку и с букетом алых роз в придачу.
А груди нашей флотской затейницы, словно белые лебеди. Того и гляди, мигрируют в тёплые края от мерзкой балтийской зимы. Кавторанг их и держал, будто бы руками. Вероятно, чтобы не перелетела такая красота в дальние страны, где обитают потенциальные противники социалистических идей. А супруг вот не понял завидного служебного рвения младшего по званию, который для него, собственно, и старался. Не понял, кортик выхватил. Но затеять корриду, однако ж, не решился. Мериме, видать, в детстве не читал. Обошёлся парой оплеух. Это с его только стороны, без учёта присутствующих дам.
Супруга, говорят, вопила, как резанная, мол, её загипнотизировали, а потом пытались слабостью воспользоваться и синдромом трудного детства. Вопила и по мордасам нашего будущего старпома охаживала. Может, и верно, флотский интеллигент её очаровал своим отношением к прекрасному, оное она и назвала гипнозом. Назвала в трудную минуту, чего скрывать. В душу женщины разве заглянешь.
А вот ответил ли командующему (или кому-то там ещё) наш старпом встречным действием, никто не знает, поскольку из всех свидетелей осталась заполошная жена и кошка Манька, притаившаяся под диваном в самый разгар событий. Женщина, склонная к истеричности, к тому же - застигнутая супругом в пикантной ситуации, вряд ли что-то смогла запомнить, а кошке столь изрядно досталось адмиральским (хотя, вполне вероятно, и контр-адмиральским) ботинком по спине, что она начала мяукать с заиканьем. Разве с подобного свидетеля толк будет?
Но вернёмся в Магадан, где славная дизельная субмарина проекта С-613 чуть подрагивает чувствительными ноздрями торпедных отсеков, готовая выполнить боевую задачу. А в экипаж уже вливаются новые молодые кадры и опытные бравые ловеласы, воспитанные на классической литературе.
И вот в разгар всех имевших место быть пертурбаций стояли мы (мы - это экипаж субмарины в широко-подводном смысле данного слова) в доке, к автономке готовились. Вся матросня при деле. А также мичмана с офицерами, которые торпедным пироксилином пропитались по самую ватерлинию. Одна "зелёнка", только-только из училищ прибывшая, пальцы на пирсе в виде замысловатых фигур корчила от скуки и полной своей никчёмности, поскольку не успела ещё ни к одному процессу прикипеть всей душой. Воспитанием молодых "литёх" старпом должен бы заняться, а у того пока травма свежая: зализывает он останки любовного приключения. Как правило, данное обстоятельство на пользу службе не идёт.
В тот период "междуцарствий" стал я свидетелем одного события, когда столкнулись два странных типа офицеров: один опальный мореман со стажем из интеллигентов, второй же - выпускник военно-морского училища, не отягощённый большим интеллектом.
Несу со склада коробку с предохранителями, а свежеиспечённому лейтенанту почтение своё, разумеется, не засвидетельствовал. Не принято у нас было на авральных работах без толку честь раздавать. А вновь прибывший "кузнечик" озверел даже, от собственного величия прибалдевши. Обложил меня загогулистой матерной конструкцией и при том не преминул добавить два-три нелестных выражения относительно моих ближайших родственников, а ещё "этих поганых мичманов", коих на флотах срочники называли ласково "нашими подводными сундуками" и которые матросов построить не в силах, ети его еттить-разъетить.
И тут на его и мою голову...
...явился интеллигентный питерский ссыльный. Старпом, в парадном мундире с иголочки и, казалось, одетый в допотопные калоши и чеховское пенсне, возник из утреннего тумана бухты имени знаменитого гидрографа Алексея Ивановича Нагаева, как обычно любила появляться незабвенная Мэри Поппинс перед лицом своих воспитанников.
- Лейтенант, - сделал замечание старпом, поправляя несуществующее пенсне и дождавшись, пока у младшего по званию закончился заряд творческого вдохновения в мой адрес, - вы сейчас ругались, будто самый бездарный сапожник!
- Да ну, нах... товарищ кавторанг! Ни хрена ж подобного, Гагариным клянусь!
- Ничего я вам, товарищ лейтенант, не скажу, однако замечу в скобках - неправильно вы подумали о нашей космонавтике. Идите в свой кубрик и почитайте Пришвина перед сном, а ругаться грязными словами прекращайте.
Советский морской офицер самый морской и самый офицер! Вот так-то. Белая кость, острый кортик, и ещё более острый язык... если не с похмелья. А то, что чемодан фанерный с протёршимся дерматином, туфли парадные с протёртой же подошвой и вместо квартиры комната в малосемейке, в этом нет ничего удивительного. Разве сытый офицер - хороший офицер? Сытый офицер - позор Пентагона. Или не так? Ой, пошутил неудачно.
И тут я напомнил Славке, что он начал рассказывать о командире группы движения, а потом сбился...
- Ах, да, - ответил Салеев, - точно. Я же о старлее Смыкове говорил... Как про флот вспоминаю, первым номером в моём воображении вырастает именно он, командир группы движения старший лейтенант Смыков. Тот самый, который зеленоглазых креветок сырыми лопал.
И был оный командир группы движения совсем даже не шиком крыт. Матерщинник, конечно, невероятный. Не с морским даже акцентом, а больше похожим на клошарский. Если б слушать и вдумываться в его речи, то от ушей скоро только трубочки для нюханья кокаина могли бы остаться. Но мы старались особо не вникать, сканируя, как придётся, уставные выражения и приказы в его великолепном мусоре словесных отходов. Но иногда Смыков выдавал и довольно оригинальные матерные сентенции.
Стояли мы однажды на ремонте во Владике, это после второго или уже третьего похода... И тут по случаю дня ВМФ для всего личного состава, пдъедающегося на плавбазе после автономки, то есть и для нашей бригады, концерт давали силами местной флотской самодеятельности. Не шибко, конечно, здорово. Попели хором патриотические песни, станцевали вязанку танцев имени дружбы всех советских народов, ни о каком юморе ни слова. Даже конферанс оказался пафосный, застёгнутый до последней пуговички воротника.
После концерта вышли из ДК, построились, направились в порт. Во главе старший лейтенант Смыков благоухает коньяком из буфета и божественным одеколоном фабрики "Новая Заря". С высоты прожитых лет мне теперь понятно, одеколон тот наверняка паршивеньким был, чуть лучше "Шипра", какая-нибудь "Бегущая по волнам" с приторной цветочной оттяжкой. А нам-то казался сей сомнительный аромат свежеподоенных на скошенном поле кузнечиков, захлебнувшихся бытовым керосином, чем-то вроде олимпийской амброзии.
Так вот, старлея нашего, вероятно, распирало невостребованной судьбоносностью, словно бы живот на третий день деревенской свадьбы от угощений. И в конце концов, его трепетная душа офицера-подводника не вынесла самопереваривания, он приказал экипажу остановиться и объявил перед строем. Буквально следующее:
- Ну, что у них здесь за артисты? Просто б**ди какие-то, а не артисты... Вот у моего дяди б**яди - вот это артисты!
После проникновенной речи Смыкова движение в сторону порта возобновилось. Старлей весело насвистывал легкомысленную мелодию из классики, возможно даже из "Риголетто". Его самолюбие оказалось утешенным, а виды на предстоящие вечер и ночь открывались настолько прекрасные, что сожаление о напрасно проведённом на концерте времени рассеялось с необыкновенной лёгкостью по мановению самурайской разновидности вездесущего бриза. Тем более - в авоське с прикормом дожидалась его зеленоглазая добыча, сулящая незабываемые впечатления от посещения Владивостока.
1ахтерпик (морск.) - крайний отсек кормового трюма, служащий для хранения запаса воды;
жвакогалсили жвака-галс (морск.) - отрезок якорной цепи из общих звеньев; один его конец с помощью специальной концевой скобы крепится к обуху цепного ящика; Второй конец жвака-галса с помощью концевого звена и глаголь-гака присоединяется к коренной смычке якорной цепи.
2канифас-блок (морск.) - блок с особой оковкой, имеющей откидную наметку или расстегивающееся звено, служит для изменения направления тяги троса при грузоподъемных и такелажных работах на судне.
3 рассказ со слов Салеева записан в 2003-ем году, когда в РФ курить ещё можно было практически везде, потому ограничения стран ЕС казались чем-то не совсем адекватным.