Чваков Димыч : другие произведения.

Прогулки с Лордом (версия для печати)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Версия обработана твёрдой редакторской рукой Александра Барсукова, низкий ему поклон

Прогулки с Лордом

   В бытность мою студенческую кто-то из однокурсников сформулировал один незатейливый, но точный постулат: "Читать первоисточники утомительно... а в конспект к отличницам с хорошим почерком глянешь - и всё ясно: кто поп, кто попадья, а кто ложки украл". К чему это я? Если у вас нету времени на замаскированные здесь под беллетристику мемуары, ознакомьтесь с оглавлением. Оно выполнено в лучших традициях написания конспектов: ничего непонятно, но общая картинка складывается. Правда, у каждого своя, и ничего с данной сермягой поделать нельзя - голову автора читателю не приставишь. И не говорите, что вас не предупреждали.
  

1. Размазывание каши по тарелке

  
   Казалось бы, что мне не давало взяться за дело раньше и, разворошив заулки памяти, извлечь из неё часть сокровенных событий, из которых состоит столь изменчивая и неповторимая жизнь? Может быть, опасался приступить к изложению своих переживаний, поскольку Наумов был для меня в институтские годы одним из самых близких людей. Боялся чего-нибудь не так восстановить в памяти? Хотя, вполне вероятно, нечто другое вставало передо мной непреодолимым препятствием: например, не хотелось попасть под горячую руку участникам описываемых приключений, произошедших много лет назад.
   Впрочем, уже неактуально. Если и существовали какие-то сдерживающие факторы, то теперь они растворились в темноте уютного осеннего вечера, притаившегося у меня под пледом. Наверное, в этом и дело - раньше данная история только готовилась к тому, чтобы принять форму, вызревала. И вот теперь сама запросилась на свет божий.

*

   Начну свои заметки-воспоминания с того, что...
   В конце 70-ых прошлого века учился я на факультете автоматики киевского института инженеров гражданской авиации. На первом курсе общежития мне не дали, видимо памятуя истину сомнительной достоверности, что единожды отчисленный долго в новом ВУЗе не проучится. А я к тому времени уже был изгнан со второго курса Ленинградского университета. Если судить по записи в академической справке - "за неуспеваемость и пропуски занятий".
   Действительности сия информация не соответствовала. Пропуски лекций, впрочем, имелись, но в пределах разумного - никак не больше, чему у группы отъявленных прогульщиков с курса. Причина отчисления была в другом. Меня и ещё двоих студиозов, проживающих со мной в одной комнате общежития на улице Детской, подвёл случай. Однажды нам выпала удача: билеты на эксклюзивный сеанс какого-то импортного фильма в кинотеатре "Кинематограф", что в ДК имени Кирова на Васильевском острове. Вечером мы отправились на вожделенный киносеанс, а жилплощадь на три-четыре часа предоставили ребятам с нашего же курса - они хотели отметить какой-то праздник, а было негде. И вот тут звёзды сошлись: когда компания лишь разлила по первой, забыв по глупости или наивности закрыть дверь на ключ, в комнату пожаловал новый замдекана со знаковой фамилией Волков вместе с представителями студсовета.
   Волков недавно вступил в должность, и ему требовалась показательная порка, чтобы свободолюбивый люд математико-механического факультета понял - "здесь вам не тут" и полюбил дисциплину настоящим образом. Думаю, факультетскому администратору помогли какие-нибудь доброхоты, иначе трудно объяснить, почему делегация во главе с Волковым сразу поднялась на четвёртый этаж, а там - сразу наша комната, прямо напротив лестницы. А в комнате - пир горой. Нарушения социалистического общежития налицо, да ещё и в свете решений очередного партийного съезда, на котором категорически запрещено употреблять то, без чего трудно представить жизнь советского студента.
   Не стал зам декана разбираться, кто прав, а кто нет - и одним махом накропал приказ об отчисление прописанных в комнате за аморальное поведение. Пошли мы, несправедливо обиженные, с челобитной к барину с кровожадной фамилией, а он и заявляет - огласите, мол, кому именно ключ от комнаты давали, тогда вас помилую; строгачом обойдётесь.
   Понятное дело, никого закладывать мы не стали. А на нет и суда нет. Единственное, на что Волков согласился - поменять формулировку в академической справке: с "аморалки" на "неуспеваемость". Это можно было считать большой победой, ибо отчисление за "аморальное поведение" автоматически ставило крест на получении высшего образования в дальнейшем. Исключения бывали, но крайне редкие.
   Я, правда, попытался оспорить сакральную запись в документе:
   - А как это - "неуспеваемость и пропуски занятий", если у меня отсутствуют академические задолженности?
   - Хотите поспорить, молодой человек? Вижу, что нет. А с пропусками занятий без уважительной причины ещё проще. Только не говорите, будто у вас их нет совсем. И с товарищами вашими та же история. В общем, слушайте внимательно: забирайте сейчас документы, а через год восстановитесь. Препятствовать не стану. Наоборот - помогу. А история эта пусть вам послужит уроком.
   На том и расстались. Позднее один из моих соседей по злополучной комнате, отслужив в армии срочную, восстановился на второй курс матмеха. Другой же уехал на родину, где его следы затерялись. А я выбрал третий путь, поступив летом в киевский ВУЗ на общих основаниях. Правда, для этого пришлось дополнительно попотеть: брать в военкомате справку, что меня до начала учебного года в армию не призовут. А подобного рода нестандартные справки военные клерки до сих пор выдают с большим трудом.
   Несмотря ни на какие препятствия, с 1 сентября 1977-го года я числился студентом 102-ой группы факультета автоматики и вычислительной техники института инженеров гражданской авиации. Стал "гафовцем"1, как мы сами себя с гордостью называли.
   Как сказано выше, места в общежитии мне не дали. Впоследствии я доказал своё право на проживание в коллективном доме, называемом общежитием. Но продержался там недолго. Как злорадствовал некий Труш из деканата факультета автоматики: "А я предупреждал - этому субчику доверять нельзя!" Всему виной вьетнамская история с интернационалистическим подтекстом. Но о ней в другой раз. Сейчас же речь пойдёт о Лорде - об Игоре Андреевиче Наумове, гражданине мира, человеке, благодаря общению с которым я стал тем, кем...
  

2. Гражданин мира

   Съёмную квартиру мне удалось найти на удивление легко, прямо напротив главного институтского корпуса. Над фасадом его сновали люльки, в которых сидели деловитые представители секции скалолазания. Они увлечённо занимались косметическим ремонтом здания. Скоро за это полезное и, кстати, хорошо оплачиваемое дело предстоит взяться Лёхе с Вохой, неразлучной альпинистской связке из моей учебной группы. Но будущие друзья ещё об этом и не догадываются, пока они толком и познакомиться-то не успели. Не знаю обо всём, что произойдёт в ближайшие пять лет, и я.
  
   Занятия пока не начались, и можно посвятить пару дней знакомству с городом, осмотреться. Хозяин квартиры, дядя Ваня, огромный мужик с редким чубчиком на большой лысоватой голове, как у запорожца с картины Репина, познакомил меня с апартаментами. В цене сошлись быстро. Тридцать пять рублей в месяц - довольно большие деньги, и можно было вполне найти угол подешевле, но что сетовать, когда институт под боком, вернее - через дорогу: стоит преодолеть подземный переход, и ты уже рядом с кузницей авиационных кадров союзного значения.
   Комната, предоставляемая дядей Ваней в распоряжение студентов, оказалась хоть и не очень большой, но выглядела вполне уютно. Три кровати, три тумбочки, два стула, трёхстворчатый платяной шкаф и письменный стол казённого вида с вытертой вставкой из зелёного сукна, наверное, списанный в каком-то учреждении. Что ещё нужно для счастья?
   Я прожил здесь целый год, деля угол с двумя соседями.
   Первым из них оказался Игорь Наумов. Он учился на втором курсе факультета аэропортов. Другие наши сожители постоянно менялись, причём период обитания их на сдаваемой площади бывал настолько мал, что в памяти почти никто из них не остался - запомнился, пожалуй, лишь Кактус, известный под этим прозвищем в институтской секции скалолазания. Впрочем, и он долго в квартире у дяди Вани не задержался. Поэтому с лёгким сердцем я оставляю за кадром весь сонм постоянно меняющихся соседей и остановлюсь только на Наумове. Тем более что наши с ним отношения не закончились сразу после того, как мы съехали из дядиваниной комнатушки.

*

   Хозяин квартиры работал на заводе "Большевик" мастером какого-то цеха. Про хозяйку не могу сказать ничего определённого. Квартирантов она молча игнорировала, вероятно идя на поводу у супруга и смиряясь с суровой необходимостью собрать дочке приданое за счёт квартирантов. Теперь - дочка. Ну... о ней чуть позже. Не в меру заторможенный технический ум этого создания ещё сыграет свою роль в нашем бытии, которое по диалектическим сентенциям доцента Панкратова с кафедры научного коммунизма обязательно определяет сознание. Возможно, неосознанно? Не берусь утверждать.
   Наумов ворвался в мою жизнь стремительно и навечно поселился в душе, не дав возможности протестовать против безоговорочной узурпации моего юношеского мировосприятия. Осенним воскресным днём Дядя Ваня привёл этого парня, чем-то напоминающего принца из "Тысячи и одной ночи", и сообщил, что теперь мне не придётся скучать в одиночестве. И оказался совершенно прав. С Наумовым я не заскучал ни разу. Вскоре после знакомства мне уже были известны замечательные пивные источники микрорайона со скумбрией холодного копчения и плавлеными сырками с невинным названием "Дружба", обязывающим к открытым ответным действиям. Мне был симпатичен Наумов, и я ему - смею надеяться - тоже.
   Мы сошлись - не так, как сходятся на дуэли герои классических романов, а близко и бесповоротно, как порой сближаются воздушные суда, оставленные без присмотра задремавшим диспетчером. И продолжалось это великолепное безобразие больше пяти лет. Почему так недолго, спросите вы. Жизнь подставила ножку в безумстве капризного, прихотливого быта...
   Но сейчас не об этом. Я снова встретил тебя, Наумов Игорь Андреич! Наум Андреич. Именно - Андреич, а не Андреевич! Пусть встретил только в своих воспоминаниях, но надежда на личное общение ещё жива. Когда писал эти строки, тешил себя надеждой, что ты объявишься из глубины прожитых лет и скажешь: "Димка, привет!", а я отвечу: "Где пропадал, старый? Сколько зим, сколько лет?!" И пойдём мы с тобой по местам боевой славы, оставив груз накопившихся долгов и тяжесть возраста. И пусть только на время, но ощутим себя молодыми и решительными, как тогда, в далёком уже 1977-ом.

*

   Игорь был родом из города Фрунзе. По паспорту русский, да и фамилия не вызывала сомнений. Но внешность его контрастировала с паспортными данными. Таджики и киргизы безоговорочно считали его своим, равно как молдаване, арабы, гуцулы, румыны, евреи, иранцы, индусы и даже хорваты с боснийцами. Думаю, отцом Игоря был кто-то со среднеазиатской родословной, восходящей к Тамерлану-завоевателю, но сам Наумов не любил говорить об этом - вероятно, мешали какие-то неприятные воспоминания детства. Посему я тоже постараюсь не акцентировать на данном обстоятельстве внимания. Будем считать Наумова Гражданином Мира. Или даже Вселенной. Каковым он тогда уже и являлся, поскольку предстал передо мной человеком очень эрудированным, знающим мировую литературу и любящим её до самозабвения. Это именно Игорь приучил меня штудировать от корки до корки номера "Иностранной литературы", чуть ли не единственного в то время журнала, где печатали хоть что-то отличающееся от социалистического реализма, когда все коллизии закручивались вокруг производственных процессов.
   С подачи Наумова мною были прочитан весь Воннегут, "Чайка" Баха, "Субботний вечер" и "Начало пути" Силлитоу, "Записки Круля" Томаса Манна, "Супружеская жизнь" Эрве Базена, "Любите ли вы Брамса?" и "Немного солнца" Франсуазы Саган. Мы наслаждались, угадывая за прозвищами известных литераторов в Катаевском "Алмазном венце". Удивительно, что это напечатали тогда в "Новом мире". Литературные функционеры не рассчитывали на узнаваемость не вписывающихся в рамки официоза Булгакова, Пастернака, Бурлюка, Кручёных, Мандельштама, Бабеля, скрывающихся за эзоповым языком автора благопристойного советского сериала про Петьку и Гаврика.
   Наумов был человек изысканный. Он любил устраивать праздник из того небогатого ассортимента, который предоставляла своим гражданам великая политизированная держава. В силу своей легкомысленности мы не очень велись на призывы партии и правительства, нам больше по душе были весёлые дружеские застолья, обхипованные наумовскими фенечками. Тогда это называлось более прозаически - "задвинуть вола".
   У Наумова учёба на втором курсе факультета аэропортов была второй попыткой. Однажды его уже отчисляли за какие-то поступки, порочащие, по понятиям деканата, звание студента и комсомольца. Получалось, что мы с моим соседом, как говорят, товарищи по несчастью: только Игорь отслужил два года в армии, а затем восстановился, а я поступал в ВУЗ сызнова, перед этим поработав три с половиной месяца мотористом авиапредприятия.
   В среде своих бывших однокашников, которые теперь учились на четвёртом курсе, Наумов продолжал пользоваться популярностью. Здесь он носил аристократическое прозвище Лорд. Всегда одетый чуточку небрежно, но с особым лоском (даже если предметом одежды являлась обязательная для ВУЗа форма гражданской авиации), он мог рассчитывать на то, что строгий камердинер, не забыв склониться в поклоне, пропустит его на приём к английской королеве.
   Игорь чем-то напоминал мне Фредди Меркьюри, по рождению Фаруха Балсару. Наумов, кстати, и группу "Queen" считал лучшей без оговорок и возражений. Мой первый курс в Киеве прошёл под знаком их "Богемской рапсодии" из альбома "Ночь в оперном театре". Бобинный магнитофон "Маяк-203" был приобретён нами по случаю за полцены - огромная удача! - в комиссионке, и в часы, когда хозяйки квартиры не было дома, музыка английских рок-идолов, как ни странно, помогала дяде Ване, отдыхавшему после смены, восстанавливать и аккумулировать силы внутри его большого, пахнущего чесноком, спиртом и графитовой смазкой организма.
   Учился Игорь не шатко, не валко, - и не по причине гуманитарного устройства ума или от природной лени, а поскольку не придавал значения внешним атрибутам своих знаний, оценкам в зачётке. Гораздо важнее для себя он считал околоучебный процесс с его прелестями человеческого общения. Пару раз куратор группы пенял Наумову, что тот не хочет отдать всего себя учёбе, а главное - успешной сдаче экзаменов. Наивный. А как же тогда гедонизм студента Наумова? Как быть с наумовским извечным желанием осчастливить окружающих своим оптимизмом? Нет, с Игорем эти номера не проходили: он учился и жил для того, чтобы мере наслаждаться самой жизнью и дать возможность почувствовать ее близким ему людям. Вселенная могла гордиться своим гражданином!

___

3. "У кого надо нога"

   Бывали в нашей жизни в дяди Ваниных хоромах такие знаменательные периоды, когда деньги кончались внезапно, причём у обоих разом. О третьем соседе не упоминаю - ни с кем из тех, кого приводил хозяин, мы сойтись просто не успевали, из-за краткости их пребывания в нашей комнате; третья койка вообще чаще пустовала, чем бывала кем-то занята.
   Что такое "дотягивать до стипендии", известно всем учившимся в высшей школе в те годы, но кто-то заболевал этим распространённым недугом довольно редко, а кто-то вообще не страдал, особенно аборигены, которые проживали в семье родителей. На нас с Наумовым разгрузочные недели валились круглый учебный год: стоило только немного отметить получение стипендии гастрономическими излишествами, и тут же приходил "засушливый сезон". Научиться существовать без денег довольно просто, если ты проживаешь в общежитии. Мимикрируешь там под безобидную тварь, согласившуюся "выпить чаю с этим домашним вареньем и пирожками" только из уважения к соседям. Но совершенно другой коленкор, когда твоё логово находится в небольшой съёмной комнате.
   Мало того, проживать приходится в одной квартире с хозяевами и их не по годам развитой дочкой. Причём развитой только по вторичным половым признакам. В плане образовательном всё обстояло с точностью до наоборот: успеваемость дядиваниной "розумной дони" в украинской школе оставляла желать лучшего. Но именно это милое обстоятельство помогало выживать двум изголодавшимся по пище "учёным крысам" в крайне стеснённых финансовых условиях. Выживать я бы сказал вполне сносно, когда период безденежья совпадал по времени с определяющими контрольными по точным наукам в средней школе, где обучалась хозяйская дочка. Обратиться за помощью напрямую девчонка стеснялась, но без оной обойтись не могла. Дядя Ваня же не мог оставаться безучастным к терзаниям возлюбленного чада, и тогда стол в нашей съёмной комнате загромождался разного рода учебниками для старших классов. Причём "на мове". Полиглот Наумов бодро переводил "с листа" задачки о неоднозначности в украинском трiкутнике, возомнившем себя боковой гранью пирамиды, а я их решал.
   Мы справедливо считали, что за эти математические или физические вечера на проспекте Комарова нам полагается нечто большее, чем большое человеческое спасибо от дяди Вани, тем более что мы никогда не отказывали хозяину квартиры в том, что касалось образования его наследницы. Однако взаимовыгодными наши отношения стали не сразу, не вдруг. Расскажу, как это произошло.
   Мы с Наумовым почувствовали хозяйскую слабину сразу, но до поры не могли изобрести способа использования её в мирных целях. Наумов иногда ворчал вполголоса, но "завдання з фiзики" решал за хозяйскую дочку исправно. Когда я тоже овладел украинским языком на уровне задачников средней школы, мы стали делить трудовую повинность пополам. Так бы мы и жили с ощущением невезучих кредиторов слишком уж "себе на уме" квартирного хозяина, но однажды зимой случай изменил всё.
   В тот вечер мы за дежурный набор человеческого спасибо от всей души подготовили нашу нерадивую ученицу к четвертной контрольной по геометрии и алгебре. Денег перед самым Новым годом у нас практически не оставалось, и мне пришло в голову прикинуть наш с Игорем рацион на день до получения заветного перевода, который наклёвывался, но всё никак не мог достичь Киева. По всей видимости, он потерял язык где-то по дороге - с языком-то до Киева и олигофрен дорогу сыщет.
   По самым оптимистичным прогнозам, нам предстояло питаться исходя из сорокакопеечного содержания в день на двоих, и так - почти целую неделю. То есть больше чем на пакет нежирного кефира с хлебом и банку "украинской кровянки" в сутки рассчитывать не приходилось. "Кровянка" - это кровяная колбаса, не оформившаяся в колбасном виде из-за отсутствия черевы и потому заточённая в пол-литровые стеклянные банки до востребования.
   Поделившись с Игорем этими неутешительными выводами, основанными на математическом расчёте, я впал в депрессию и попытался лечь спать, чтобы не чувствовать голода. Комната наша наполнилась тихой грустью, а начавшийся за окном снегопад будто подчёркивал глубину переживаний накануне католического Рождества.
   И тут внезапно всё переменилось. Мне показалось даже, что настольная лампа выразительно моргнула.
   Наумов сел на кровати и преобразился, точно кто-то свыше послал ему очень важную мысль.
   - Тут горбатишься на эту цыпу чуть не каждый день, - сказал с некоторой долей деланого пафоса. - А вместо приглашения к столу - одни только словеса кудрявые. Мы с тобой не подневольные люди. Сколько же можно пользоваться нашей благосклонностью и интеллигентностью?
   Сакраментальное "доколе?" скорбным штандартом повисло в ночной тиши и взывало к ответу, и мы на цыпочках прошли через комнату, где мирно почивали хозяева, и обустроились на кухне, не зажигая свет. Снегопад за окном прекратился, словно по мановению волшебной палочки, а на небо выкатилась проказница луна.
   Именно она и подбила нас на совершение действий, подпадающих если не под криминальную статью, то под статью гражданского кодекса.
   Наумов деловито обыскал стол и холодильник. Цель была единственная и очень благородная. Он искал такие продукты, пропажу которых обнаружить будет практически невозможно. Из всего многообразия мы выбрали горсть весовой вермишели, кусочек маргарина, давно, судя по всему, забытого в углу холодильника, и невеликий шматочек сальца.
   Дальше мы устроили пир. Вермишель с прогорклым маргарином и шкварками показались нам каким-то изыском от Елисеева.
   Хлеб у нас был свой. Набили желудки. Затем, тщательно убрав со стола и плиты следы ночного вояжа, прокрались обратно в комнату, стараясь не дышать и не скрипеть дверью.
   Ранним утром к нам зашёл дядя Ваня и скромно поинтересовался, отчего мы так долго хороводились на кухне.
   Скрывать наш ночной рейд по продуктовым тылам не имело смысла, и мы повинились со всей откровенностью, на какую были тогда способны. Дядя Ваня закрыл дверь поплотнее и произнёс заговорщицки:
   - Хлопцы, вы не делайте так больше. Хозяйка заметит недостачу, ворчать будет. Вы лучше мне намекните, если что, сам всё дам. Я же понимаю, дело-то молодое. Кушать хочется.
   Мы немедленно и намекнули, воспользовавшись возникшей ситуацией.
   На обед нас ждали магазинные пельмени с бульоном, которые дядя Ваня втайне от жены передал нам ещё в упакованном виде. Варили мы их сами, как свои, приобретённые на собственные средства.
   А вечером случилось другое чудо. Хозяйка сама пригласила нас с Игорем на кухню и угостила жареной картошкой со шкварками. Дядя Ваня достал из закромов фляжку спирта, принесенного с завода "Большевик" согласно нормам расхода на цех, где он работал.
   Наш любезный хозяин наполнил три гранёных рюмки с пижонским мениском поверху и предложил выпить за здоровье Наумова.
   Выпили. Хорошо закусили, выпили ещё. Хозяйка не успевала подрезать копчёного сала в нагрузку к солёным помидорчикам. Угощенье было славным.
   Уже чуть позже я спросил у Игоря, на самом ли деле сегодня день его рождения, о котором настойчиво и весело весь вечер твердил дядя Ваня. Наумов отрицательно помотал несвежей спиртовой головой, и я догадался, что хитрость нашего покровителя удалась. Жена осталась довольна, посчитав исполненным свой гражданский общечеловеческий долг перед бедными студиозами. Сам дядя Ваня вполне легально употребил "пару капель" в кругу семьи, а мы наелись, что называется, "от пуза".
   С тех пор так и повелось: как только мы с Наумовым вынужденно садились таллиннский обезжиренный до полного безобразия кефир, сразу семафорили "SOS" мичману Черноморского флота в запасе, дяде Ване. Он откладывал нам каких-то продуктов в отдельный пакет, и мы делали вид, что купили их сами. Если вы думаете, нам было стыдно, то глубоко заблуждаетесь. Репетиторство и в те времена ценилось довольно недёшево. Дядя Ваня это несомненно понимал, потому и производил свои конспиративные продуктовые вливания тайком от скуповатой хозяйки, дабы не тревожить её тонкой душевной организации. Мы с Наумовым, конечно же, старались не злоупотреблять щедростью хозяина и разрабатывали "золотую жилу" неспешно.

*

   Иногда нам случалось вступать в противоречие с законом. Он, слава богу, страдал старческой дальнозоркостью в своих героических попытках изваять для светлого коммунистического завтра нового человека, начисто лишённого чувства собственника.
   Хорошо помню один наш продуктовый гоп-стоп. Произошёл он в гастрономе "Отрадный". Промозглым зимним вечером, когда благоразумные хозяева из гуманных соображений разрешают домашним животным сделать свои дела не выходя на улицу, мы с Игорем сидели у себя в комнате и готовились к семинарам - Лорд к английскому, а я к начертательной геометрии. Шевелить извилинами становилось всё сложнее, поскольку желудочный сок бурлил в нас почище браги и отвлекал внимание от учёбы.
   - Нет, - сказал Наумов, - я так больше не могу. Всё чай да чай. Нужно бы чего-нибудь мясного съесть, а то я за себя не ручаюсь. Меня нельзя назвать сторонником каннибализма, но сегодня, Димон, я с вожделением рассматривал твои мясистые плечи, когда ты спал. Добром наше гастрономическое воздержание не кончится.
   В запасе у нас имелось немного вермишели, но разве это еда для молодых организмов? Действительно, я почти реально ощущал вкус котлет из институтской столовой, известных в народе под именем "тошницели рубленые". А они будут абсолютно недоступны ещё пару дней, пока мы не получим стипендию. О розоватых спинках молочных сосисок и свежих сдобных булочках со вставленным в распоротое брюшко кусочком масла со слезой - тех самых, из буфета в 4-ом учебном корпусе, - я даже думать не хотел.
   Но Наумов, этот Наумов! Одним своим замечанием он смешал все карты. Я не выдержал и спросил:
   - И что ты предлагаешь? Сейчас нет никаких шансов для добычи белковой протоплазмы. Может быть, остановимся на обычных жирах и углеводах? То бишь отварим вермишель с маргарином?
   Игорь хитро улыбнулся и заявил:
   - Отнюдь! У меня есть замечательный план! В гастрономе "Отрадный", как ты помнишь, мясной отдел расположен очень удачно. Продавцы образцы продуктов выкладывают на специальном подносе прямо поверх холодильных витрин. Может быть, за день продали не всё. Тогда взять это НЕ ВСЁ - наша прямая задача! Перед закрытием в гастрономе обычно ни души. Большого труда освободить поднос с остатками мясопродуктов не составит, поскольку продавец мясного отдела наверняка уже подсчитывает дневной навар. Мясо, конечно, там не бог весть какое, обветрилось за день. Но выбирать не приходится, и это ШАНС! Сейчас половина девятого. Гастроном закрывается в девять. Самое время!
   - Украсть? Нет, я не могу! - возмутился внутри меня молодой строитель коммунизма.
   Тогда хитроумный Наумов сказал:
   - Почему сразу "украсть"? Всё равно и мясо, и кости давно утратили товарный вид, их попросту скормят собакам. Продукция за день стала некондиционной, понимаешь? Не бери себе в голову разных патриотических мыслей: продавцам плохо не будет, им, наоборот, меньше возни. Они на обвесах столько заработали, что покрыть недостачу не составит для них труда. А своим отказом ты потворствуешь настоящим расхитителям социалистического мяса! Кому станет лучше от твоего чистоплюйства, подумал? Никому! Продавцы в мясном отделе будут и дальше воровать без оглядки, мы с тобой загнёмся от голода, а страна лишится двух будущих инженеров.
   Хорошо излагал Наумов, зараза такая.
   Я согласился - но только "постоять на стрёме". Представить процесс хватания мяса с прилавка своей нервической интеллигентной рукой я просто не решался.
   Игорь согласился, что на мясную амбразуру будет падать именно он. И мы отправились на дело, решив для отвода глаз купить четвертушку хлеба, дабы обитатели гастронома не сразу заподозрили в нас злоумышленников. В кармане отыскался гривенник.
   В голове было полное смятение. Наумов, как обычно, пошёл без шапки, несмотря на морозец с ветром. Его смоляные волосы зловеще поднимались дыбом, стильный шарф непринуждённо свешивался с воротника шинели без погон. Промозглая вечерняя улица выглядела пустынной. Это обстоятельство ободряло. "Не смогут опознать свидетели, нету свидетелей", - пришло мне в голову.
   Свет в гастрономе уже наполовину погасили, магазин готовился к закрытию, не догадываясь о страшном преступлении, которое мы замыслили.
   Вошли внутрь. За прилавками никого. Покупателей тоже нет. Наумов резко метнулся в мясной отдел.
   Он оказался прав, когда уговаривал меня пойти на преступление. На подносе действительно лежал невзрачный почерневший кусок говядины с косточкой.
   И тут меня осенило. Игорь давно ПЛАНИРОВАЛ ЭТО ХИЩЕНИЕ. Он готовился к нему тщательно и наверняка несколько вечеров изучал поведение продавцов, наличие объекта хищения и состояние места преступления. Я связался с человеком, который заранее всё рассчитал! За предумышленные действия наказание будет строже... Колени мои задрожали, но грозный окрик Игоря привёл организм в боевую готовность:
   - Смотри за входом! В случай чего скажи что-нибудь. Над всей Испанией безоблачное небо, например. Я пойму.
   Мне ничего не оставалось, как подчиниться.
   Наумов ловким движением метнул говядину под полу шинели и перехватил её другой рукой - теперь из кармана, через подкладку.
   И в этот момент в бакалейном отделе появилась продавщица.
   - Что вы всё ходите и ходите? Житья никакого нету от студентов. Не видите, закрываемся уже? - недовольна произнесла она, нервно зевая небрежно напомаженным ртом.
   Игорь подпихнул меня к кассе и весело ответствовал:
   - Извините нас, девушка! Мы только хлеба возьмём и всё. Не дайте помереть с голоду двум бедным мученикам авиационной науки.
   Я протянул свой гривенник задеревеневшей рукой, прислушиваясь к громовым ударам сердца.
   - Так у вас, ребята, только на половинку чёрного хватит, - заявила разом встрепенувшаяся тётка, которая весьма живо отреагировала на "девушку". - Не сильно кучеряво вы гуляете, я погляжу!
   Игоря понесло. Он поймал кураж и совершенно не обращал внимания, как из-под его шинели на метлахскую половую плитку с куска коровы начала капать кровь.
   - Видите ли, уважаемая девушка, - начал он свою мысль...
   Я пытался остановить Наумова, но мои действия помогали мало, хотя бестолковые движения ногами затирали кровавые разводы на полу, отвлекая внимание продавщицы. Быстрей, быстрей! Я молил про себя, чтобы в мясном отделе никто не появился. Пропажу не заметит только слепой.
   Игорь продолжал кокетничать с подобревшей тёткой.
   И тут из подсобки вышел здоровенный мясник.
   - Уже две минуты десятого, Нина! -заорал он нетрезвым голосом: - Закрываемся. Всё! Никаких покупателей!
   Затем он окинул замыленным взором свой отдел, взял поднос и... УШЁЛ!
   Ничего не заметил! Или не понял спьяну?
   Тут и до Наумова, наконец, дошло, что он заигрался.
   Я засунул сдачу в карман, взял четвертинку хлеба, и мы ринулись на улицу.
   Как шли домой, не помню. Скорее всего - летели. Только возле подъезда остановились передохнуть.
   Наумов отдышался и произнёс:
   - Вот видишь, мяснику нет никакого дела нет до нашей добычи, он давно списал ее в отходы. А ты боялся...
   С этими словами Игорь распахнул шинель. Добыча вблизи выглядела неважно - одни жилы на жёлтой кости.
   Внезапно открылась дверь в подъезд, и оттуда вынырнула маленькая и вертлявая, как мышонок, старушка. На мгновение она замерла, близоруко вглядываясь в окровавленные руки Наумова, и тут же со сдавленным стоном: "Караул! Убили!" метнулась от нас в сторону, словно правоверный мусульманин от материализовавшегося разнузданного иблиса. Думаю, лиц наших она рассмотреть не успела.
   Варили мы заскорузлую говядину часа три или даже четыре, зато питались потом перламутровым бульоном в звёздочках жира с вермишелевой заправкой до конца недели. Мясо разжевать так и не удалось, и дядя Ваня отнёс его на работу сторожевому кабыздоху - так что, по существу, круговорот мяса в природе завершился вполне удачно: без особых отступлений от первоначального плана продавца мясного отдела. А в микрорайоне Отрадном целый месяц ходили слухи о маньяках, которые не просто убивают граждан, но и расчленяют их на глазах мирных жителей.

___

  

4. Как мы Сашку продавали

   Весна 1978-го года выдалась тёплой и спорой. Душа радовалась. Погоды звенели прозрачностью свадебного хрусталя в воздушных сферах и выступлениями разнообразных певчих пернатых по окрестным садам и скверам. А их в Киеве преогромное количество.
   Еженедельный поход в Соломенские бани был для нас с Лордом обязателен. Это не пачкотня в тесной ванне с оглядкой, не застукали бы хозяева - здесь широта, простор, плюс сауна, русская парная и сухие римские термы. Отменить посещение бани могло лишь землетрясение или военный переворот в одной из банановых республик Центральной Америки, поставлявшей мочало в Киевский банно-прачечный комбинат на основании эксклюзивного договора.
   Выходишь из бани чистый, аки ангел, а за порогом бушует весна: солнце, свежая зелень, птичий грай. И как тут не отправиться на природу?
   Посещения Пушкинского парка после освоения банных услуг той весной вошло в обязательную программу выходного дня.
   В одно из таких посещений парка "набело" (то есть после бани) Наумов познакомил меня со своим кузеном по материнской линии - Сашкой. Александр тоже родился и вырос во Фрунзе и настолько часто оказывался в доме у Наумовых, что стал Игорю родней родного брата. Он был на пару-тройку лет старше и год назад окончил КВВИАУ (военное инженерно-авиационное училище), а теперь служил в этом же училище в звании лейтенанта, проживая в офицерском общежитии тоже на территории училища. Удобно, нужно отметить: до места службы каких-нибудь дюжина шагов строевым.
   Братья завели беседу о некой Татьяне, которая работала в учебной части училища делопроизводителем. Мне оставалось только слушать их несколько агрессивный спор о достоинствах и недостатках этой фемины. Как я понял из разговора, конфликт братьев был затянувшийся, ведущий начало с момента бытности Наумова рядовым СА, когда он сам служил в роте охраны КВВИАУ. Не сомневаюсь, что Сашка каким-то образом приложил руку к попаданию Игоря в военную часть, дислоцирующуюся в Киеве. Хотя могу и ошибаться. Как бы то ни было, оба брата оказались на два года в одном учебном заведении министерства обороны, только один учился, а второй охранял его с оружием в руках от вражеских наймитов.
   Любовная история курсанта и делопроизводителя начиналась давно. Она то сходила на нет, то разгоралась с новой силой.
   После того, как Сашку по распределению оставили в училище, стало необходимым доведение романа до логического конца. Игорь настаивал на разрыве отношений, Татьяна Наумову по какой-то причине не пришлась. Он настойчиво уверял брата: до марша Мендельсона доводить не следует. Молодой перспективный офицер должен знать себе цену и не стремиться к тому, чтобы дать повязать себя во цвете лет.
   - Куда спешишь, Саня? - увещевал Игорь. - Татьяна не пара тебе. У неё характер сильнее. Она на три года старше, в конце концов. Неужели ты хочешь стать подкаблучником, братишка? Да и рановато тебе о регистрации думать. Дослужись сперва до капитана, а потом и о свадьбе поразмыслишь. К тому же папаша у Таньки партийная "шишка", да и мать какой-то базой заведует! Вот и будут тобой помыкать, при всяком удобном случае вспоминая, что в примаки пришёл. Разорви с ней все отношения. Увидишь, самому станет легче. Оно тебе нужно, пресмыкаться здесь перед старыми пердунами? И вообще, лучше рапорт написать и уехать из города в боевую часть. Карьеры ты тут не сделаешь долго. Крепко все засели в Киеве, в отставку хрен кого сковырнёшь по возрасту. Не упрямься, Санёк.
   Но молодой лейтенант, потерявший голову от любви, ничего слушать не желал. Так тот разговор и закончился ничем. А через неделю Саша пригласил нас с Наумовым к себе на день рождения в роскошную, по студенческим понятиям, комнату офицерского общежития.
   Я сперва сопротивлялся, не желая идти на режимную территорию, но Наумов сумел настоять на своём.
   - Мы же в воскресенье поедем, Димка. Офицеров в училище по минимуму - считай, кроме дежурного, никого и не будет. А служивых я на себя беру, они меня ещё помнят. Пошли.
   Уговорил.
   Всё поначалу складывалось так, как обещал Наумов. На КПП нас пропустили без проблем, и через десять минут мы уже разворачивали свои пищевые подарки в холостяцкой офицерской берлоге. Сашкин сосед на выходные уехал из города, Татьяну Сашка не ждал, она как раз навещала больную родственницу где-то в области.
   Сидели вольготно и правильно в традиционном варианте "на троих". Когда вечер упал на Киев нежным светом уличных фонарей, я начал проявлять нетерпение, порывался уйти домой. Но Наумов объяснил, что без него я не проскочу мимо караульного. Пришлось остаться. Спор о ранних браках, начавшийся в Пушкинском парке, разгорелся с новой силой. Меня сморило. Сашка уложил моё задремавшее тело на свою кровать и пообещав, что "они с Игорем скоро подведут черту", и после этого, дескать, мы отправимся в город.
   Проснулся я от какого-то шума. За окном было уже светло. "Утро", - пришлось констатировать с безысходностью. На соседней койке валетом лежали азиатские братья, а надо мной навис какой-то незнакомый лейтенант с синими погонами - наверняка тот самый Сашкин сосед, который уезжал на выходные. Он возбуждённо и убедительно предлагал нам с Наумовым делать ноги, поскольку сюда идёт дежурный по училищу.
   Сашка, как истинный советский офицер, облачился в форму очень быстро. Потом выглянул в коридор и огорошил нас своим докладом:
   - Идёт! Поздно! Под кровати прячьтесь!
   Нам с Наумовым ничего не оставалось, как подчиниться.
  
   Под кроватью было пыльно и унизительно.
   Но зато мы не поломали Сашке карьеру. Через несколько минут офицеры отправились на службу, а нас с Игорем с нашим наглым гражданским видом заперли в комнате. Уходя, Сашка обещал произвести эвакуацию в ближайшее время - лишь бы мы не высовывались в окна и не пытались что-либо предпринять сами.
   Спустя час дверь открылась, и на пороге возникла женщина неземной красоты. "Татьяна", - догадался я.
   Женщина мило улыбнулась и весело сказала:
   - Ну, что, голуби, полетели?
   Мы с Наумовым дружно снялись с места и отправились за своей спасительницей. Выходили какими-то тайными тропами, неведомыми начальству училища. Возле КПП Татьяна обратилась к Наумову:
   - Знаешь, Игорёк, мне Саня всё рассказал. Нужно бы поговорить ещё всем вместе. Давайте встретимся где-нибудь на нейтральной территории... Скажем, послезавтра. Всё обсудим.
   После чего делопроизводитель очень по-деловому выпихнула нас за проходную, пояснив солдатам-срочникам, что к ней приходили с пакетом курьеры из штаба округа.

*

   Встречу с Татьяной назначили в каком-то кафе на Борщаговке.
   Мы с Наумовым пришли заранее. Заняли столик и терпеливо ждали прибытия оппонентов. Честно говоря, я сам не был никому оппонентом, просто пошёл за компанию. А Игорь всё рассказывал, что Татьяна Сашке не пара, и что он не позволит брату погибнуть во цвете лет... Магнитофон за стойкой заливался нежными голосами "Баккары" с милым испанским акцентом. Мы потягивали лёгкий коктейль.
   Идиллию неожиданно нарушил колоритный парень, ворвавшийся в кафе, как ураган "Катрина" - конгломерат провинциального хулигана и штангиста тяжёлого веса.
   Метрдотель только пискнул вслед: "Свободных мест нет!", но парень уже плюхнулся за наш столик со словами:
   - Ось же вiльнi мiсця! Навiть два.
   Доводы Наумова о том, что мы ждём друзей, не возымели действия. Энергичный сосед успокоил нас:
   - Я вiдразу зникну, як тiльки вони прийдуть, не боїся. Махну соточку i гайда київських мудакiв ганяти!
   И парень зловеще хохотнул.
   Нам пришлось согласиться с его временным присутствием, чтобы не портить себе вечер. До встречи оставалось около получаса, плюс Татьяне на сборы минут пятнадцать-двадцать сверхурочных. В общем, пока не горело.
   Но лучше бы мы испортили настроение сразу, вступив в кровавую схватку за столик. Детина, в котором было росту чуть побольше, чем в развороте плеч, дал нам с Наумовым передышку примерно в минуту, пока изучал меню. А затем начался настоящий психопрессинг.
   Парень прислушался к мелодии "Аббы", доносившейся со стороны магнитофона, и изменился в лице.
   - Це шо за фiгня тут у вас лабае? Чому я не чую музики Дi Пурпла, чому я не чую музики Юрахi Хiпа? - спросил он у меня с видом директора заведения, будто именно я стоял за стойкой и менял магнитофонные кассеты.
   Конечно, тяжёлый рок мне тоже нравился больше, нежели диско, но в кафе такая музыка не совсем уместна. Я не замедлил высказать парню своё видение ситуации. В ответ на мою неуместную интеллигентность тот заявил:
   - Гiмно ваш Київ! Тут i музики гарной немає. У нас ось пiд Житомиром Юраху Хiпа скрiзь ганяють! Це вiдпад!
   Вероятно, он представлял "Юраху" похожим на себя: с воротником апаш и невероятных клешах с цепью и колокольчиками, вшитыми на широченный разворот новозеландского драпа, завезённого по случаю в житомирскую глубинку из-за отбраковки всей партии одесской мануфактурой.
   Рассказывать про "Uriah Heep" мне не хотелось. Игорь тоже скромно посмеивался в коктейльный стакан, не желая вступать в искусствоведческую дискуссию. Дружба не завязывалась. Парень залил двести граммов водки в один заброс, сморкнулся в салфетку и заказал себе котлету по-киевски, громко высказывая убеждение, что ни в жисть не суметь в киевском кафе сделать правильно котлету по-киевски.
   Когда ему принесли заказ, житомирский хлопец ковырнул котлету вилкой и с торжеством заявил:
   - Ну, ось! Що я говорив! Замiсть м'яса курки напхали. А середина взагалi порожня. Костомаху вiд курячої ноги туди всунули, сволоти! У нас в Житомирi не так! Там хоч i хлiба в котлетах багато, але справжнє м'ясо теж є. Чи не ця дохла курятина! Хоч би посоромилися дiрку всерединi залишати. Кiсткою замаскували. Думали, не зрозумiю, раз не мiсцевий. Накося, викуси! Нема дурнiх.
   После чего заартачился, что платить не желает, поскольку его обманули. В процессе спора он махнул ещё сотку водки и стал совершенно неуправляем.
   Тем временем в дверях показались Сашка с Татьяной и направились в нашу сторону. Житомирский хлопец, который только что заставил официанта заменить ему надковыренное блюдо на домашнее жаркое, совсем забыл о своём обещании немедленно освободить место, как только подойдут наши друзья. Он демонстративно развалился на стуле и поставил нас перед фактом:
   - Дiвчина може сiдати, а цьому придурку тут робити нiчого!
   Сашка, по натуре человек спокойный, не стал долго препираться, а просто взял дебошира под локоток и отвёл его к администратору. Мы с Наумовым блокировали вторую руку во избежание порчи имущества.
   - Сколько он вам должен? - спросил Шурик у официанта, несмело высунувшего нос из-за портьеры, отгораживающей гостевой зал от кухни.
   Тот ответил. Парень начал орать, дескать он не ел той поганой котлеты из "смердючої столичної курки". У него, мол, и водка не вся допита.
   Дебошир в крепких руках советского офицера скоро понял, что гонит он напрасно, с невероятным отвращением рассчитался и потом минут пять звенел колокольчиками на клёшах, вшивая нецензуршину в их мелодию, пока не растворился в струях уличного дождя.
   Когда мы вновь сели за стол, Сашка первым делом сообщил Игорю, что тому не удастся помешать свадьбе: Татьяну он любит и ничего слушать не хочет. И не в том она положении, чтобы он последовал братскому совету. Наумов понял - и засобирался домой.
   Его удержала Татьяна. Она, как это свойственно всем невестам перед заключением брачного союза, стремилась понравиться будущим родственникам или во всяком случае не нажить в их лице врагов и попыталась заключить с Наумовым мирное соглашение.
   - Игорёша, - сказала она, - не дуйся. Всё будет хорошо. Я понимаю: Шурик тебе как родной брат. Но поверь мне, я тебе тоже не враг.
   Потом она сделала небольшую паузу и продолжила:
   - Я тут подумала, почему бы нам всем вместе не отметить предстоящую регистрацию брака. Приезжайте завтра с Димой в Бровары. Там у подруги свой дом. Посидим по-домашнему. Там и ещё одна моя подруга будет.
  
   По дороге домой Наумов ворчал:
   - Вот ведь как меня задёшево купить хотят. Праздник устраивают. Но, видно, уже и в самом деле ничего не изменить. Тогда оторвёмся завтра по полной программе. Ты как? Со мной?
   Не мог же я бросить друга в такую трудную для него минуту.

*

   Приехали в Бровары назавтра ближе к обеду. Нас поджидали: весело лаял во дворе приветливый пёс замысловатой бровариспольской породы, кастрюли и сковородки выдавали на-горá всякую вкуснотищу, Санёк с Татьяной и двумя её подругами нарезáл на кухне салаты.
   Честно говоря, настолько богатого угощенья я не ожидал. Наумов, кажется, тоже. Сердце его смягчилось.
   Девушки оказались переростками, мы с Игорем явно не вписывались в их возрастную категорию. Но разве можно предъявлять претензии, когда белоснежная скатерть ломится от домашней снеди, а милые дамы так и снуют вокруг, стараясь угодить во всём?
   Гуляли долго, до первых петухов. В процессе праздничных мероприятий хозяйка дома два раза уводила Наумова куда-то "посмотреть хату". После второго осмотра Игорь вернулся совершенно расслабленный и одухотворённый. Он, видимо, решил сделать заявление для прессы, и тут же его сделал.
   - Танюшка! - сказал он. - Отдаю брата в твои нежные руки. Пользуйся. Теперь я уверен, с тобой он не пропадёт!
  
   Втроём с Татьяной и Сашкой мы уехали в Киев первым автобусом, одна из девиц ушла домой. Наумов решил остаться, сославшись на слабость.
   У дяди Вани он появился только через два дня с улыбкой блудливого кота. На все мои вопросы о том, где он пропадал, Игорь отвечал загадочно словами Некрасова: "Есть женщины в русских селениях".
   А Сашкина свадьба состоялась летом. Первенца назвали Игорем.

___

  

5. "Поэтом можешь ты не быть"

   О, упоительные весенние вечера на ВДНХ! Как много с ними связано. Сколько выпито пива в этом тёплом ласковом полумраке от заходящего за Карпатский кордон солнца! Не одна цистерна! Нет-нет, Карпат с территории выставки не видно. Зато ощущаешь себя в самом центре Европы. Ещё бы: ведь в двух кафешках с неприхотливыми названиями "Весна" и "Лето" всегда имелось импортное пиво. Чешское бутылочное, "Пльзеньский праздрой". Иногда бывало и немецкое. Но упёртые официанты не желали продавать дефицитный продукт своим согражданам, а раболепствовали перед иноземцами. Странная гримаса социализма - хотя, с другой стороны, выставка всё-таки являлась местом демонстрации достижений именно СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО способа хозяйствования. Стало быть, и пиво пейте местное, ребята: социалистическое. Покажите иностранным гражданам, и у нас этого добра навалом, ничуть не худшего качества.
   Приходили мы сюда обычно небольшой компанией, человек пять-шесть, занимали места за столиками под зонтиками и бежали в ларёк за "Киевским светлым" или "Подольским". В городе эти сорта встречались редко, и поэтому праздничное настроение усиливалось: сегодня мы гуляем не просто так, традиционно, а отмечаем самый прекрасный день на свете. Самым лучшим пивом!
   Нередко посещение выставки мы с Наумовым проводили просто вдвоём. Нам с ним никогда не было скучно: мы наслаждались взаимным общением, находя в нём всё время что-то новое, обыгрывая нюансы уже некогда обсуждённого или вступая в дискуссию с чистого листа. Тем для разговоров всякий раз находилось столько, что казалось - они не исчерпаются никогда.
   В одно из таких весенних посещений ВДНХ дуэтом нам с Игорем повезло: официант из кафе сподобился продать нам дюжину немецкого пива. По спекулятивной цене 70 копеек за бутылку. Мы заняли приглянувшийся столик под открытым небом и принялись изучать жизнь под неспешный разговор о ней же. Народу вокруг было не густо, выставка заканчивала работу, экскурсионный ажиотаж сошёл на нет, лишь за пару столиков от нас сидели две симпатичные девушки с явными признаками коренных киевлянок: интеллигентные, аккуратные, говорливые - почти очаровательные.
   С обаятельной улыбкой Наумов пошёл знакомиться. Я же потягивал пиво и ни о чём таком не думал.
   Минут через десять Наумов вернулся раскованной походкой Джеймса Бонда, получившего лицензию на убийство, и озадачил меня нестандартным предложением.
   - Я сказал девчонкам, что ты непризнанный гений. Поэт не от мира сего. Давай их разыграем. А подошёл я сейчас к тебе, чтобы уговорить прочесть моим новым знакомым какой-нибудь шедевр. Ты делай вид, будто ломаешься, не хочешь прерывать процесс творчества. Бери ручку и пиши что-нибудь на салфетке. У тебя Муза как раз в гостях. Усвоил? Так-так, правильно, интенсивней ручкой работай. Хорошо! Головой отрицательно помотай. Энергичней, энергичней. Вот - уже хорошо, просто здорово получилось! А теперь соглашайся. Нехотя, переступая через собственное эго... но соглашайся. Теперь подойдём к девицам, и ты им прочти что-нибудь из Бродского. Дескать, только написал - буквально сейчас. Они его наверняка не знают, поскольку на филологическом учатся. Там подобного не допустят, чтобы опального поэта изучать, согласен?
   - С чем? Что такого не допустят на филфаке?
   - Нет же, красавчик. Я имею в виду твоё согласие принять участие в розыгрыше.
   - Замётано!
   И я стал думать, что бы этакое прочитать. Наизусть мне были знакомы отрывки из "Шествия" и "Реквиема". Откуда вдруг такие познания? Ещё со времени учёбы в Питере. Мне посчастливилось не только изучать диссидентские стихи "в списках", но и попасть однажды в ДК имени Ленсовета (в клуб "Восток"), когда Евгений Клячкин декламировал там "Шествие" целиком с собственным музыкальным сопровождением. В тот вечер почти все романсы из поэмы, переложенные для гитары, Клячкин пел, а вот текст от автора декламировал. Незабываемое впечатление! Остаётся удивляться, что неусыпно бдящие органы прохлопали этот концерт автора, осуждённого за тунеядство. Спасибо, впрочем, властям и комитетчикам за такую замечательную оплошность.
   Лучше всего из "Шествия" мне был знаком "Романс чёрта", поэтому выбор пал именно на него. Я какое-то время повторял про себя текст, чтоб не сбиться и прочитать в духе сумасшедшего гениального поэта, которого никто не хочет и не желает понять. Со стороны мои ужимки и гримасы выглядели забавно: глаза закрыты, губы интенсивно шевелятся в творческом экстазе.
   - Димка, они на тебя смотрят с восторженным испугом. Клюнули! - радостно вещал Наумов. - Сейчас мы сделаем тётям красиво! Допивай и пошли.
   Я прикончил открытую бутылку и медленно встал, еле заметно раскачиваясь в такт монотонного чтения. Я уже почти стал непризнанным гением. Начал верить в это лучшей половиной своего раздвоенного сознания.
   Мы подошли к девушкам, и Наумов представил меня:
   - Знакомьтесь. Светило поэтической мысли, Дмитрий Иванов. Ученик самого Джеймса Джойса, непризнанный гений пера!
   К чему Игорь приплёл Джойса, я не понял. Девушкам это имя ничего не сказало, но иностранное звучание завораживало.
   - А песни он пишет? - пропищала с присущим провинциальным отличницам любопытством одна из девиц.
   "А ещё киевлянка, эх..." - разочарованно подумал я.
   - Бензину у нас хоть залейся, а песен - по самые пейсы! - сурово ответил мой нежданный антрепренёр.
   Вопрос про гитару и просьбу исполнить какую-нибудь песенку он тут же категорически пресёк красивым жестом из балета "Дон Кихот" - ноги в третьей позиции, правая рука вверх, левая за спиной. А потом Наумов продолжил:
   - Не стоит отвлекаться на ерунду, милые барышни. Именно сейчас маэстро заканчивает очередной свой шедевр. У нас кончились салфетки. Не могли бы вы дать нам немного, чтобы поэт сумел записать свои бессмертные строки?
   Я в это время продолжал закатывать глаза и нервно шевелить губами. Краем одного из них мне удалось рассмотреть, как девушки-филологини с готовностью протянули Игорю вазу с салфетками. Я взял несколько штук и принялся неровными дрожащими буквами выводить на них плохо заточенным карандашным огрызком те самые строки из романса, которые только что твердил про себя.
   Импровизация удалась. Когда общаешься с Наумовым, нужно быть готовым к любым неожиданностям. Я оказался готов и подыграл как следует, в полную силу. Буквы наезжали одна на другую, нежная бумага рвалась. Я перечёркивал что-то, не обращая внимания на обалдевших девиц с глазами загнанных джейранов, рвал салфетки, раскидывая клочья вокруг себя, говорил отдельные фразы вслух. Игорь шёпотом комментировал:
   - Девчонки, на ваших глазах рождается история. Вам повезло несказанно! Это всё равно, что наблюдать за Пушкиным в период творческого подъёма... Пиво будете?
   Ошарашенные студентки незаметно для себя усидели по бутылке пива прямо из горлышка. Пора было приступать к главному, ибо, как заметил кинематографический классик, клиент созрел. Я откинулся на спинку стула, запрокинул голову назад и начал монотонно, без выражения, читать:
  
   "Новобранцы, новобранцы, новобранцы!
   ожидается изысканная драка,
   принимайте новоявленного братца,
   короля и помазанника из мрака.
  
   Вот я снова перед вами - одинокий,
   беспокойный и участливый уродец,
   тот же самый черно-белый, длинноногий,
   одинокий и рогатый полководец".
  
   При последних словах я физически ощутил, как мои слушательницы буквально отпрянули, подались назад от стола, уронив пустые бутылки. Рога, что ли, им почудились?
   Наумов старался сдерживаться, чтоб нечаянным смехом не испортить общего впечатления. Я, чувствуя, что вполне овладел вниманием аудитории, продолжал:
  
   "Перед веком, перед веком, перед Богом,
   перед Господом, глупеющим под старость,
   перед боем в этом городе убогом
   помолитесь, чтобы что-нибудь осталось.
  
   Все, что брошено, оставлено, забыто,
   все, что "больше не воротится обратно",
   возвращается в беспомощную битву,
   в удивительную битву за утраты".
  
   Посторонние шумы уже совсем не отвлекали меня. Даже какое-то странное повизгивание не могло меня остановить. Голос мой был еле различим, и слушателям приходилось поневоле придвигаться к столу, чтобы разобрать мистические строки Бродского:
  
   Как фонарики, фонарики ручные,
   словно лампочки на уличных витринах,
   наши страсти, как страдания ночные,
   этой плоти - и пространства поединок.
  
   Так прислушивайтесь к уличному вою,
   возникающему сызнова из детства,
   это к мертвому торопится живое,
   совершается немыслимое бегство.
  
   Приняв слово "бегство" за руководство к действию, наши студенточки стали отчаливать. Они суетливо побросали своё невеликое дамское добро в сумочки и попытались было ретироваться, но на их пути встал поборник поэтической чести Игорь Наумов. Он подхватил мятежных девушек под руки и любезно впечатал их в пластик стульев. Ну, а я продолжал:
  
   "Что-то рядом затевается на свете,
   это снова раздвигаются кровати,
   пробуждаются солдаты после смерти,
   просыпаются любовники в объятьях.
  
   И по новой зачинаются младенцы,
   и поют перед рассветом саксофоны,
   и торопятся, торопятся одеться
   новобранцы, новобранцы, солдафоны".
  
   Услышав про любовников, девицы испуганно переглянулись, вероятно, представив в с ё, что может ожидать их в дальнейшем, если они дослушают до конца отмороженного на всю гениальную голову импульсивного пиита.
   Это настолько напугало девиц, что филологини предприняли вторую попытку ретироваться.
   Но и она не удалась. Наумов умеет быть настойчивым. Я открыл один глаз, дабы иметь возможность не только слышать, но и видеть неизбежный успех у зрителей, а сам читал в том же самом индифферентном стиле:
  
   "Как вам нравится ваш новый полководец!
   Как мне нравится построенный народец,
   как мне нравятся покойники и дети,
   саксофоны и ударник на рассвете!
  
   Потому что в этом городе убогом,
   где отправят нас на похороны века,
   кроме страха перед Дьяволом и Богом,
   существует что-то выше человека".
  
   Здесь уже и Наумов был бессилен что-либо сделать. На слове "полководец" девушки поняли, такого предводителя им не нужно! Им бы быстрей до дому добраться, пока окончательно не стемнело. Всяких они видели на своём веку прилипчивых парней, но гениально-прилипчивых впервые. Бегство студенток... так и французы в 1812-ом году не драпали. По крайней мере войска императора не бросали свои вещи где попало.
   Игорь пытался догнать беглянок, но тщетно.
   Вернувшись, он положил передо мной помаду, изящное зеркальце и констатировал:
   - Вот, держи. Трофейные. Ты честно заработал.
   Мы допили пиво и пошли на троллейбусную остановку. Нужно было еще подготовиться к какому-то семинару. Жизненные реалии выступали на первый план.
   Прошло много лет. Произведения Иосифа Бродского теперь доступны всем желающим. Меня же порой беспокоит, спустя какое время милые выпускницы филфака догадались, что в тот вечер на ВДНХ в Киеве с ними был не сам великий поэт? Или, может быть, продолжают рассказывать знакомым об удивительной встрече с Нобелевским лауреатом? Если так, то я прошу прощения у души Иосифа за беспринципное отношение к его творению.

___

6. Диссидент

   Кто не знавал пивной бар "Бриз" на Подоле в начале 80-ых годов прошлого века, тот либо не жил в Киеве, либо вообще не жил. Замечательная толкотня на входе, стилизованном в виде перевёрнутой лодочки. Ещё более тесная толкотня к "доильным" пивным аппаратам, добродушная ругань, тесные кабинки-каюты с декоративными иллюминаторами. Здесь тоже бывало синим-синё от форменной одежды, а не только в "Байконуре" - пивной-автомате на Отрадном проспекте, напротив военной кафедры. Однако "Бриз" считался достоянием всего прогрессивного человечества, поэтому зарулить сюда в форме считалось моветоном, хотя заповедь эту мы постоянно нарушали.
   Чем же всё-таки был "Бриз" для гафовцев? Филиалом "вермутского треугольника" ("Байконур" с пивом - пельменная с портвешком - гастроном со всем остальным), у которого городские власти оттяпали один тупой угол - пельменную. Зато два других, острых угла радовали глаз и развивали воображение. "Бриз" и Шинок", "Шинок" и "Бриз", какое сочетание... Что-то сродни песне про шумящий камыш! Порядок следования был неизменен: сначала размяться пивком с кетовым балыком в заветном подвальчике, следом срочным образом закрепить успех в "Шинке" соточкой горилки с бутербродом, на котором пламенеет острой паприкой венгерский шпик, и догнался стаканом томатного сока. Тогда и фуникулёр ни к чему, чтобы подняться наверх, на крутой бережок, насладиться великолепным днепровскими видом, поболтать ногами на скамейке с чебуреком в зубах. Вот таким мне видится с высоты прожитых лет счастливое посещение Подола.
   Наведываться в "Бриз" на первом курсе я стал с лёгкой руки Наумова. Ходили мы туда обычно в компании с двумя его однокурсниками - Гаврилой и Малым. Гаврила, Володя Савельев, занимался вольной борьбой, брал призовые места на универсиадах Украины. Не могу вспомнить, почему ему дали такое странное прозвище.
   Малóго по паспорту звали Сергеем, но об этом знали немногие. Сергей полностью соответствовал своему прозвищу: девятнадцати лет от роду он выглядел будто школьник шестого класса.
   Все события, связанные с участием Малого и особенностями его внешнего вида, заканчивались неизменным смехом. Особенно быстро покупались на Серёгину наружность женщины из числа домохозяек. Они жалели худенького парнишку, вынужденного шататься с нетрезвыми студентами, делились с ним продуктами.
   Малой ел невероятно много, но от этого конституция его организма никак не менялась. Дошло до того, что во время распределения, ближе к экватору пятого курса, председатель комиссии не мог поверить, что перед ним настоящий выпускник, прошедший полноценные офицерские сборы в летних лагерях - а не школьник-недоросток с наивным взглядом Незнайки. Он даже справился в деканате: нет ли тут вопиющей ошибки и не придётся ли потом отвечать за использование детского труда.
   Именно по причине моложавой (если уместен этот термин) внешности Сергей был исключительно популярен в среде студенток экономического факультета, которые считали Малого вундеркиндом, окончившим среднюю школу в двенадцать лет. Девушки интересом общались с "гениальным ребёнком", Серёга же никогда не переубеждал их, ему тоже было интересно изображать из себя чудо природы.
   Хорошо помнится один эпизод с Малым, который произошёл на ВДНХ. Две девицы лет двадцати пяти, сидевшие за соседним с нашей компанией столиком в летнем кафе, рассмотрев Серёгу, попеняли нам:
   - И не стыдно вам, юноши, несовершеннолетнего сопляка пивом спаивать? У него ещё молоко на губах не обсохло!
   Малой в ответ на это встрепенулся и ответил высоким мальчишеским голосом:
   - Тётеньки, мне пиво можно - я совсем большой. У меня уже и поллюции были, честное слово! А вы вступите со мной в интимную связь, а?
   Тётенек как ветром сдуло.
  
   Но внезапно всё это кончилось. Уйдя на преддипломную практику, Малой начал расти не по дням, а по часам. У него образовались усы - самые настоящие рыжие усы, а не какой-то юношеский пушок, которого и не видать практически. Всего за несколько месяцев парень вымахал сантиметров на пятнадцать и лишился своего замечательного милого недостатка. Обманутые прелестницы-экономистки сразу забыли своего героя, и при встречах называли его теперь только полным именем, а иногда и с отчеством, приводя Сергея в состояние фатального философского уныния.

*

   С вышепоименованной Наумовской гвардией скоро перезнакомились и мои друзья-однокурсники. Обе команды приглянулись друг другу, и началось перекрёстное общение факультетов. Особенно проникся этим процессом Саныч, частенько пропадая в гостях у Наумова и без моего участия. Он, кстати, первым с нашего курса воочию лицезрел Республику Свободных Нильских Крокодилов, которую Игорь продемонстрировал ему по весне, когда по Днепру заскользили прогулочные катера. Но об этом речь впереди...
   В тот вечер народу в "Бризе" было, как обычно, много. Наша компания - Наумов, Саныч, Стас и я - терпеливо отстояла около часа в очереди на улице. Затем мы зашли под перевёрнутую лодку и сразу окунулись в атмосферу мужского клуба в восточнославянской транскрипции: под невысокими потолками висел сизый табачный смог, в уютных кабинках на четверых набивалось до десятка жаждущих, свободных кружек катастрофически не хватало.
   Вскоре нам удалось завладеть не только сидячими местами, но и кружками. Обычное жигулёвское пиво казалось божественным напитком вкупе с дарами Дальнего Востока: Стас и Саныч периодически получали с оказией посылки с родины - с Сахалина и из Хабаровского края.
   Вечер задался. Теснота не была тому помехой. Главное, что собеседники оказались приятными, солёная соломка не подмокшей, а пиво налито "с пенкой под ободок".
   Итак, сидим мы себе за столиком, беседуем. И тут к нам подсаживается несуразный мужичок неопределённого возраста и звания, скорее из люмпенов: на руках наколки в стиле примитивизма, а прошлогодний аромат "Шипра" успешно перебивает перегаром. В руках у мужика пустая кружка, в которую он вцепился - как бы не отобрали лишённые тары любители пива! Денег у него явно уже нет, но он еще на что-то надеется.
   Просто так незнакомого кренделя угощать никто не станет, дело понятное. Мы никак не подавали виду, что понимаем намерения беспризорного дядьки, один Наумов еле слышно произнёс в сторону:
   - Полку народных сказителей прибыло, разувайте уши.
   Подсевший вдруг закрыл глаза и стал раскручивать себя по спирали, согласуясь со скрытым от посторонних глаз ритмом. Сначала звуки, исходившие из его иссохших губ, обрамлённых двухнедельной щетиной, были нечленораздельны, но вскоре органчик (как у градоначальника города Глупова) разогрелся, и "радиовещание" стало налаживаться: мужичок зашёлся в благостном речитативе.
   Вот только слова - они оказались жутковатые и совсем не патриотические. Смысл был таким: некий зек откинулся с зоны и пришкондыбал к Красной площади в Москве. Туда его, однако не пустили милиционеры. Тогда зэк принялся шаманить, вызывая дух усопшего вождя... Короче говоря, грустная, плохо зарифмованная в куплеты история, без конца и без края.
   Мужичок периодически открывал один глаз в тайной надежде, что уже вот-вот - сейчас начнут угощать. Но мы попросту не обращали на сказителя никакого внимания.
   Вскоре и за соседним столиком стали прислушиваться. Чуть-чуть пахнуло жареным. Хотя штатных сотрудников глубинных буровых работ в заведении, кроме бармена, не водилось, но где гарантии, что среди посетителей нет какого-нибудь "барабана"?
   Первым оценил ситуацию Наумов. Он прервал рассказчика резким вопросом:
   - Так вы диссидент, батенька?
   Мужик нервно дёрнул кадыком, сглотнул слюну, выпучил глаза и доложил с гордостью:
   - Да, я сидел! Статья сто шестая, часть вторая! Диссидент, как есть диссидент!
   За проявленную смелость и находчивость мужичок был премирован половиной кружки пива.
   Позднее я поинтересовался, что значит та статья уголовного кодекса УССР, о которой упомянул наш незваный гость, и был разочарован. Всего лишь "Умисне легке тiлесне ушкодження" - нанесение лёгких телесных повреждений.
   Больше в жизни настоящих диссидентов мне встречать не доводилось.

___

  

7. Домодедовский транзит

   Отгуляв зимние каникулы в середине второго курса, я возвращался в Киев. По пути решил завернуть в аэропорт Домодедова, где в это время проходили практику Наумов вместе с Гаврилой. У меня имелись координаты общежития, в котором обитала парочка, и я не замедлил появиться там, едва получив багаж. По указанному адресу ни Игоря, ни Савельева не оказалось, однако в центре их комнаты на стуле сидел странноватый парень в форме инженера гражданской авиации. Только в форме этой что-то выглядело не так. Что именно? Погоны с серебряного цвета полосками, галстук... ага, вот: на ногах вместо чёрной обуви у парня были самые настоящие пимы из камыса, то есть меха молочных оленят. Значит, откуда-то с севера.
   Я представился. В ответ парень протянул мне руку для пожатия, сказал:
   - Привет! Я Виктор, из Певека, раньше с Игорем в одной группе учился. Ещё до того, как его в армию забрали. Здесь нынче в командировке. А Лорд вот-вот должен появиться. Вовка, в смысле Гаврила, сказал, он во Фрунзе рванул на выходные, но уже на подлёте. Не переживай - встретимся. Игорюха знает, что ты приехать должен? Тогда точно сегодня прилетит, можешь не сомневаться. А тут и я... сюрпризом, как говорится. До кучи.
   Только Витёк закончил фразу, как по коридору затопали две пары ног.
   В комнату заглянула весёлая физиономия Гаврилы:
   - Голубок доставлен. Извольте чествовать. Прямо с нарковоза снял только что.
   - Нарковоза? - переспросил я. - Только что?
   - Нет, не совсем только что... Вот вам Лорд, господа. Сами обо всём расспросите.
   В тесной общаговской келье словно повеяло горным киргизским воздухом, сдобренным ароматом кураги и варенья из фейхоа: порог комнаты переступил Наумов.
   Он был, как обычно, элегантен в перешитой в европейское пальто форменной тёмно-синей шинели и длинном - в четыре оборота вокруг шеи плюс два метровых хвоста в свободном вращении - сером шарфе ручной вязки.
   Игорь просто обалдел от счастья - ещё бы: приехали гости, сразу двое, из разных мест, одновременно. Но Лорд не любил проявлять эмоции напоказ, и только близкие люди могли угадать весь букет страстей, бушующих в его душе в знаковые моменты жизни.
   Мы тут же отправились к служебному автобусу, чтобы пообедать вместе в аэропорту.
   В Домодедово работники аэровокзала уже знали практикантов Савельева и Наумова, здоровались с ними по-приятельски. Нас с Витьком пропускали в служебные помещения, только услышав: "это с нами". Так мы оказались в лётном зале ресторана, где посторонним находиться не положено, а уж пиво распивать - и подавно. Но мы распивали и слушали рассказ Наумова о вояже на родину. И было что послушать...
   Во Фрунзе Наумов летел зайцем впервые. Впервые из Москвы. Из Борисполя доводилось, а вот из Домодедова - дебют. Поэтому Игорь испытывал нешуточное волнение: он остерегался существ, которых осторожные экипажи воздушных судов называли шёпотом "проверяющими". Однако друзья убеждали Лорда, что из Москвы улететь "зайцем" так же просто, как из Киева на одесском борту.
   В Жулянах наличие студенческой формы и "стеклянного билета" распахивает любые двери. Из Борисполя улететь "зайцем" в те славные времена было немного труднее, однако не слишком сложно.
   Но то, что свойственно периферии никак не распространяется на столичный аэроузел в целом и аэропорт Домодедово в частности. Жуляны, да и Борисполь -провинция по большому аэрофлотовскому счёту, в Москве "проездной в оригинальной пол-литровой упаковке" не катит, здесь ставки другие. В первопрестольной необходимо загодя найти "антрепренёра" или, на худой конец, контролёршу на входе. Все самостоятельные попытки вступить в сепаратный сговор с экипажем в Москве не приветствуются.
   На изучение подходов у Наумова ушла неделя. И вот знакомая дежурная по посадке, комкая в кармане мятую фиолетовую пятёрку, проводила Игоря к ТУ-154, стоящему совершенно отдельно от всех остальных бортов. У трапа она ободрительно напутствовала его:
   - Иди, иди. Дашь командиру двадцатник, и лети себе спокойно, студент. - И тут пятёрка, которую он чуть раньше "зарядил" дежурной, неожиданно перекочевала обратно в его ладонь. - А может, когда вернёшься, зайдёшь ко мне?
   Наумов ощутил в себе невыразимую чихнуть, но только тряхнул головой. "Теперь придётся отвечать взаимностью", - подумал Наумов с неохотой. Отступать было некуда. Девушка тем временем уже влезла машину руководителя полётов с призывным аншлагом "Follow me" на световом табло.
   Игорь решительно шагнул в салон и... чуть не упал. Во-первых, споткнулся о коробку с японским телевизором немыслимой диагонали. Во-вторых, в нос ударил резкий запах восточного базара - причём той его части, где торгуют домашним скотом. Салон был почти доверху набит электронной аппаратурой и непривычно молчаливыми рыночными торговцами среднеазиатского засола. Приветливый второй пилот с добродушной улыбкой, как бы извиняясь, ответил на немой вопрос Игоря о несвойственном лайнеру от КБ имени Туполева запахе:
   - Это мы в Москву барашков на продажу везли. Любят в столице шашлык настоящий покушать, а где свежее мясо брать? Но ты, парень, не смущайся, кондиционеры включим после взлёта, всё будет пучком. Садись вот здесь - на откидное кресло, а я дверь задраю.
   Наумов вежливо пожал руку второму пилоту, и у того к ладони неестественным образом приклеились две купюры красного цвета. Впрочем, они так же быстро куда-то исчезли, как и появились.
   Игорь сел. Он хотел было поинтересоваться у экипажа, как пробраться в конец салона в случае крайней нужды - но не стал делать этого из деликатности: если возникнет нужда, тогда и вопрос окажется уместен, а покуда - лучше не лезть.
   Двигатели взревели, и "тушканчик" заскользил по рулёжке.
   После взлёта и набора высоты торговый люд в салоне оживился: работники частного торгового бизнеса принялись рассупониваться, поснимали халаты, кожаные сапоги и остались в одном исподнем. Атмосферу это не улучшило, кондиционеры не спасали. Наумов попытался задремать, но запах не давал абстрагироваться от сиюминутности бытия. Прав был основоположник: бытие определяет сознание, а не наоборот. Куда там немецким метафизикам: разве они нюхали киргизские портянки в условиях трансконтинентального перелёта на эшелоне 10 500 метров?
   Тем временем слуги Гермесовы развернули котомки и принялись извлекать из них на свет божий продукты крестьянского труда. Одним глазом Игорь посматривал через занавеску, отделяющую салон от служебного отсека, на эти богатства природы. Он снова попытался заснуть. Какое там! Разве можно погрузиться в мир грёз, когда хочется кушать, запахи заманивают в свои сети, а курить нельзя?
   Из состояния голодной полудрёмы Наумова вывел один из аксакалов, притопавший из салона босиком.
   - Кушэть хочишь, э-э-э? - спросил он.
   Игорь не стал ломаться и ответил утвердительно.
   Через минуту он уже за обе щеки наворачивал дары солнечной Киргизии. Аксакалы вели себя как хозяева не только салона, но и всего самолёта, включая экипаж, топливные баки и даже гигиенические пакеты, разложенные в кармашках пассажирских кресел. Когда Лорд насытился и поблагодарил гостеприимных хозяев, пригласивший его старейшина - по-видимому, главный - завёл странный разговор, начав сперва на киргизском. Поняв вскоре, что парень с выраженной азиатской внешностью его не понимает, аксакал перешёл на русский:
   - Ты, жигит, Маскыва работаыш? Ирапорт?
   Наумов кивнул. Он не сильно преувеличивал: практика - та же работа, только краткосрочная.
   Аксакал оживился и продолжил:
   - Заработат хочишь? Эсть адин дэло, э. Паможишь, крэпко багатеть начнош.
   Игорь поинтересовался, что за дело.
   - Абратна кагда Маскыва литеть сабрался. Чэрэз тыва тня? Карош, э. Вазмош атын мэшок с травкой. В Маскывэ тыбя встрэтят. Бэз рэкистрацый сможиш пайти ЭТАТ самалот?
   "Хотят сделать наркокурьером", понял Игорь и попытался дать задний ход.
   Но аксакал тяжело вздохнул, обнажив маленькие желтоватые клычки и, не меняя размеренного тона, сказал:
   - Тэпэр тибе нэлза нэт сказат. Ты знаишь много. Можна случайна пэрэстать работат Маскыва ирапорт. Можна савсэм умирать внэзапна. Нэ вазражаиш такой абстаятелств? Вот и маладэс какой, умницэ, э.
   Холодный пот выступил на спине Наумова, и он согласился на все условия аксакала, только чтобы больше никто не говорил ему про "внэзапны абстаятелств".
   По всей видимости, возить в столицу специфический товар на полностью арендованном самолёте, пронося его через специфический спецконтроль было слишком накладно, да и риск угодить в лапы ОБХСС всем руководящим составом совета старейшин никому из присутствующих не улыбался. Поэтому аксакал решил приобщить к своим делишкам "земляка", работающего в Домодедово и знающего все ходы-выходы.
   "Хорошо, хватило ума не рассказать мафиози-долгожителям, что я на самом деле студент, - думал Наумов ночью, засыпая в маминой квартире. - Теперь обратно придётся лететь обычным рейсом. Дороговато обойдётся. Заначенных денег жалко, а что делать. А потом главное дожить до конца практики... в Киеве они меня уже не достанут. Маму тоже не найдут, если даже и проследили, где я живу. Она через неделю в Кишинёв переезжает по переводу".
   Радость уик-энда на родине была сильно подпорчена манией преследования. Наумов не находил себе места и всё время мотался по городу, меняя виды транспорта, стараясь запутать возможную слежку. Через школьных приятелей купил билет, не заходя лично в агентство "Аэрофлота", и уехал на день позже, чем планировал. Зато успел перед отлётом загрузить мамины вещи в контейнер, отбывающий в Молдавию.
   Ему казалось, что в Домодедово его встретит какой-нибудь уголовник и припрёт к стене в тёмном углу, угрожая финкой. Наумов заранее прикидывал ответные действия. Но встречал его только Володя Савельев, и ощущение опасности пропало ещё по дороге в общежитие.
   Кое-кто может сказать, что описанная здесь игра в шпионов не характерна для советского времени. Наверное, всё правильно - но это если не знать, как обстояли дела с криминалом в среднеазиатских республиках. А уж Наумов-то знал не понаслышке.
   Какой вывод можно сделать из сказанного? Ничего на ум и не приходит, кроме одного: не принимай угощения в незнакомой компании, как бы ни был голоден. А больше о Домодедовском наркотранзите мне ничего не известно. И за давностью лет теперь вряд ли кто-то об этом спросит.

___

8. Трактат о Рязанском тракте

   Наумов обещал показать нам вечером аттракцион в одном интересном месте на Рязанском проспекте, и, пообедав, мы поехали в общагу немного отдохнуть. Место сие в сети предприятий столичного общепита классифицировалось как вечерний пивной ресторан. Названия не помню. Скорее всего, этот шалман назывался... почему шалман? Сейчас-сейчас.
   Ехали к месту назначения довольно долго на пригородном автобусе от Домодедово до станции метро "Рязанский проспект".
   И вот мы уже на месте. Перед входом в заведение струилась бесконечная лента очереди, притопывающей на морозе каблуками женских сапог. Действительно, обувь в очереди в основном была женской, представителей мужеского пола приходилось отыскивать.
   Контингент вызвал у нас нездоровые подозрения. Витёк спросил со встревоженной миной на лице:
   - Послушай, Лорд, ты куда нас притащил? Тут же одни лимитчицы фабричные. Разве со здешними барышнями можно пиво пить в одном заведении?
   Наумов усмехнулся и ответил весело:
   - Так я вам пива в компании дам и не обещал, а только представление показать собрался. Жаль, программки с либретто отпечатать не успел. Но могу успокоить - сценарий в этом кафешантане исключительно один, пера неизвестного пациента клиники имени товарища Кащенко. Есть на что посмотреть. В следующий раз сюда попадёте, уже знать будете главных героев и основные сюжетные линии. В общем, милости просим! Витёк, а насчёт лимитчиц не переживай. Здесь район такой. Кругом государева техническая вотчина. Откуда здесь непорочным москвичкам появиться? Но оно и к лучшему. Скажи, тебе интересно сидеть в ресторане высшего разряда и не доедать деликатесы, респектабельно раскидывая их по тарелке с лицом скучающего денди? И чтобы официант с видом потомственного аристократа брезгливо косился на качество перхоти на плечах твоего парткомовского пиджака? И чтобы занудный пианист забодал тебя опусами Грига в самую печёнку? И чтобы мозоль от взятых напрокат модельных туфель разболелась. Ты действительно этого хочешь, Витюня? Вот то-то! Вопрос исчерпан? Тогда внедряемся.
   Мы внедрились в нескончаемую очередь и приготовились ждать очень долго. Я предположил даже, что сегодня на разрекламированное моим другом представление попасть не удастся. Однако Наумов с Гаврилой не унывали, весело перемигиваясь. Видимо, они знали какой-то секрет, покуда недоступный нашим с Витькой провинциальным умам.
   И точно. Здание пивного ресторана внутри оказалось значительно больше, чем выглядело снаружи. Смена посетителей шла мощными приливными и отливными циклами, управляемыми, как нам поначалу показалось, какими-то космическими силами. Наша компания не успела даже замёрзнуть, когда двери заведения внезапно распахнулись, и оттуда отливной пивной волной вынесло желеобразные организмы в неисчислимом количестве. Организмы клубковались, слёживались на заснеженном асфальте, кричали всякую непотребщину, стоногая гусеница очереди зашевелилась и начала всасываться в раскрытую дверь - с претензией на классицизм в окантовке красной меди. Мне даже показалось, будто зашло людей ощутимо больше, чем покинуло заведение. Витёк тоже выразил недоумение по данному поводу.
   Внутри пивной ресторан представлял собой двухэтажный шедевр социалистического реализма с туалетом в полуцокольном подвале. На первом этаже, как водится, гардероб со строгим красноносым швейцаром вместо маяка. На втором этаже вольготно веселилась публика в огромном зале с лишь слегка обозначенными перегородками между столиков. "Жизнь советского человека должна быть на виду! Ему нечего стесняться своих человеческих желаний", - как бы намекал архитектор посетителям. И посетители понимали всё довольно живо, ничего не стыдились. В этом нам скоро предстояло убедиться.
   Бывшие фрагменты многоножки-очереди, едва раздевшись, бросились на захват свободных столиков в зале.
   Столик стараниями квартирьера Гаврилы нам выпал самый козырный. Располагался он вблизи небольшого аппендикса, ведущего в подсобку. С одной сторон была капитальная стена, рядом - перегородка. Таким образом, под обзором оставалось всего 90 градусов. Кроме того, столик дальше всего отстоял от кухни или того помещения за занавеской, откуда приносили пиво и холодные закуски. Я спросил у Игоря, почему угловые места в этом рассаднике культуры считаются самыми лучшими, и получил ответ, тут вокруг меньше летает посторонних предметов. Лучше уворачиваться, когда знаешь направление их движения и можешь рассчитать, куда "они полетят".
   Я изумился:
   - Кто полетит? Официанты?
   Наумов снисходительно махнул на меня рукой, как это делает маститый постановщик сценических мистерий в сторону стажёра-троечника из театрального училища.
   - Да, подносы, конечно! - сказал Игорь, позёвывая. - А может, и официанты тоже... Если повезёт.
   "Ничего себе! - подумал я. - А если не повезёт, то что?"
   Игорь, видно, угадал мои мысли, поскольку ответил на невысказанный вслух вопрос вполне охотно:
   - А если не повезёт, будет как обычно. Наша МХАТа с краю, не мы здесь режиссёры. По выходным значительно лучше. Да что там рассказывать - сами всё увидите.
   Мы заказали четыре кувшина пива и нож поострей. Я захватил с собой из Печоры кусок сёмги весом примерно с килограмм и тут же вытащил его из пакета. Пояснил, что с водкой оно куда лучше, поскольку рыба очень жирная. Лорд возмутился:
   - Мы же пришли в этот храм не для того чтоб водку пьянствовать. Исключительно - взирать и получать удовольствие, а не иметь неприятности в дальнейшем.
   Что имел в виду Игорь, выяснилось позднее.
   Витёк понял моё объяснение как руководство к действию. Он налил на тарелку пива, промокнул в него салфетку и завернул кусок рыбы в получившийся конверт. Молодой инженер извинился, но объяснил, что жирного ему нельзя, врач запретил.
  
   За первым кувшином разговор зашёл о том, о сём и, конечно, о пиве, о его употреблении в отдельных регионах нашей необъятной страны. Я рассказал о северных территориях, куда янтарный напиток в те времена завозили так редко, что рабочий люд покупал целиком бочками, после чего устраивались праздники в окружении друзей и соседей с выездом на природу с ночёвкой, рыбалкой и другими приключениями.
   Виктор же вспомнил, с чем столкнулся на Кубани, будучи там на производственной практике.
   - Барыги от пива настоящие затейники. Помню, в конце 70-ых в Краснодаре, в районе Пашковки, был пивбар, который местные называли "три армяна", поскольку работали в нём три брата, именно армяне. У них на доске объявлений, где висела жалобная книга, имелась особая грамота, где было аккуратно выведено: "Ми не даливаим, но ни разбавляим! Ми чесные люди. Жалаваца нинада". Все с пониманием относились к нуждам братьев.
  
   Между тем пиво неуклонно перетекало из графинов в наши желудки, а обещанный аттракцион так и не начинался.
   - Сегодня, наверное, хуже, чем всегда, - усмехнулся Витёк, с ехидцей поглядывая на Наумова.
   Он не успел закончить фразу, как началось. Первым за наш столик прилетел лёгкий, словно пчела, официант. Он пытался увернуться от здоровенного кулака, установить принадлежность которого не представлялось возможным, поскольку он высовывался из глубины разноцветной кучи рук и ног. Оттуда доносились печальные женские стоны, сливающиеся в одно целое: "- ...я тебе дам сучка на моего коляна рот разевать сама сволочь нинка дура пофиг мороз озверели путанки трёхкопеечные федя вдарь этой шалашовке на получи!!!"
   Мы с Витьком вскочили из-за стола и сместились чуть в сторону. Савельев вырвал наш столик из-под орущего клубка, угрожающего смести всё на своём пути, и убрал его в сторону. Наумов держал графины с пивом. Официант, ловко подхватив невредимый поднос, сумел увернуться и уйти на противоходе, как уходит опытный капитан-подводник от торпеды противника. Он пригладил чубчик, отметился в нашу сторону привычным "извините за неудобства, сейчас уберу" и побежал уносить чей-то заказ, словно бы ни в чём не бывало.
   Клубок, угодивший в стену, начал рассасываться со стонами и бранью. К моменту возвращения официанта, желающего убрать в нашем углу, необходимость в этом отпала. Наумов улыбался и приговаривал:
   - Не зря пришли. Вечер сегодня не потерян. Ну, что нравится моё представление? Дальше будет не хуже! Успевай уворачиваться.
   На нашем столике в самом начале администратор по просьбе Наумова поставил табличку "Заказано. Не занимать". И действительно, к нам за весь вечер никто так и не попытался присесть для учинения разборок или с попытками "снять" редкого в этих местах зверя - мужчину.
   После "первой ласточки" летающие тела (одушевлённые и неодушевлённые) попёрли косяком. Мы же сидели, будто в директорской ложе, и наблюдали за разбитными актёрами и актрисами (их было куда больше), исполняющими волю невидимого режиссёра массовых зрелищ.
   Обслуживающий персонал в событиях принимал эпизодическое участие. Но вскоре к действиям массовки начали примыкать люди в серой одежде с красными атрибутами. Эти ребята в гардероб не заходили, ничего не заказывали, к женщинам не приставали, а лишь методично очищали зал от мужского контингента, используя входившие тогда в моду резиновые дубинки. Расчищали хорошо, со знанием дела.
  
   Вскоре, кроме нас четверых, в ресторане мужчин не осталось.
   Игорь сообщил:
   - Сейчас произойдёт замена актёров, а мы пока покурим. А вот если бы пришли с водкой, нас бы тоже упаковали за милую душу. Официанты здесь люди милейшие, но зоркие. Всё, антракт!
   И точно: оставшиеся без ухаживаний дамы потянулись к выходу.
   Следом за этим с улицы залетела следующая партия жаждущих. Всё шло как по расписанию. Я спросил у Наумова, сколько раз за вечер происходит ротация.
   - Честно говоря, не знаю, - ответил он. - Мы с Гаврилой больше трёх актов просто не выдерживали. Уставали столик из-под обстрела выносить.
  
   Когда вновь прибывшие освоились и загрузились принесёнными с собой крепкими напитками, событийная часть первого действия повторилась с незначительными изменениями.
   Теперь нам приходилось чаще ускользать от чужих конечностей.
   Через час подошёл администратор и осведомился, хорошо ли мы отдохнули. Наумов ответил, что давно так не смеялся и попросил книгу жалоб и предложений.
   Администратор принёс её с вежливой, но тревожной улыбкой. Через плечо Игоря я различил, что он пишет благодарность "за доставленное наслаждение без тяжких телесных повреждений".

___

  

9. Шпионские страсти

   Не помню, в каком году это приключилось. Скорее всего в 1981-ом. В конце апреля я в компании со Стасом и Санычем находился в состоянии бурных исследований ранее не изученных уголков Киева. Наумов помогал чем мог, открывая нашему взору всё новые и новые пивные точки, которые в связи с удалённостью от института не пользовались вниманием студиозов в синем. Он предоставлял в полное наше распоряжение не только своё общество, но и общество верных спутников - МалСго и Гаврилы, про них я уже упоминал выше. Ребята учились с Игорем в одной группе и снимали с Наумовым небольшой частный домик с печкой и удобствами во дворе - в районе Краснозвёздной улицы. Именно в одно из посещений этого гостеприимного домика Наумов предложил мне поехать с ним в Кишинёв на майские праздники, проведать его маму и просто развеяться от учёбы.
   Я не стал возражать, и мы отправились.
   В первый же молдавский вечер угодили на дискотеку, проходившую на фабрике "Искож" (искусственной кожи). Атмосфера карнавала захватывала. Здешняя тусовка считалась тогда лучшей в Кишинёве. Было весело. Настолько весело, что мы с Игорем не заметили, что время уже перевалило за полночь, общественный транспорт затаился в своих автопарках, и нам не оставалось ничего иного, как возвращаться на своих двоих.
   Прогулка по ночному Кишинёву пешком через весь город - занятие увлекательное и романтическое, но небезопасное. Наумов потащил меня по каким-то буеракам, рощицам и кушерям, зачастую освещённым только бледной зеленью сухощавого месяца. Шёл он уверенно, и я полностью ему доверился: знает человек, как к дому выйти. Время от времени, чтобы было не скучно, мы с Игорем принимались играть в какие-нибудь игры, в основном в буриме. В конце концов и это надоело, а пути нашему не видно ни конца. Я неожиданно настроился и прочел начало из стихотворения Уильяма Блэйка "Тигр". В русском варианте у Маршака там следующий зачин: "Тигр, о, тигр, светло горящий, // В глубине полночной чащи // Кем задуман огневой, // Соразмерный образ твой?", но читал я на английском, это было единственное стихотворение, которое я знал из британского классика на языке оригинала. В тишине диких аллей звучало:
  
   "Tyger! Tyger! burning bright
   In the forests of the night,
   What immortal hand or eye
   Could frame thy fearful symmetry?"
  
   Наумов ответил чем-то из Хайяма на фарси.
   В самый разгар нашего литературного семинара появился пеший патруль в лице двух молдавских сержантов МВД - шут его знает, откуда их надуло.
   Служителям правопорядка мы решительно не понравились. Бдительные милиционеры сразу заподозрили во мне и Наумове тайных врагов советской власти, читающих какую-то абракадабру на языках агентов империализма.
   Мы и понять ничего не успели, как немедленно были закованы в наручники и доставлены в неказистое здание милицейского поста. Наумов приободрился, как только этот пост попал в поле нашего зрения:
   - Так. Теперь я точно вспомнил дорогу. До дома ещё минут пятнадцать идти.
   Я не мог разделить его нечаянной радости, перспективы дойти до цели к утру как-то уж очень быстро улетучивались вместе с дымом чересчур ароматных сигарет, которые смолили сержанты. Я никогда до встречи с кишинёвской милицией не был знаком с запахом "косячков", но Игорь-то жил в Киргизии, где только ленивый не выращивает "дурь". Он, конечно, виду не показал, что ему понятен неестественный блеск в глазах стражей порядка, но взял это себе на заметку. Как оказалось, не зря.
   Помещение милицейского поста внутри изобиловало наглядной агитацией, прикнопленной, вероятно, ещё во времена Дзержинского, настолько она выгорела, а кнопки проржавели. В углу неопрятной сосновой массой громоздился письменный стол с остатками полировки, а напротив - грубо сколоченная скамья, прикрученная к полу с помощью металлических уголков.
   На неё и поместили нас с Наумовым, предварительно сняв наручники. Один из сержантов достал из планшета кукурузный початок и приступил к его съедению, второй бодро присел за стол и начал снимать показания.
   - Откуда к нам прибыли? - начал он.
   Наумов бодро объяснил, что мы киевские студенты, приехали проведать родных на праздник.
   Сержант внимательно изучил паспорт Игоря и вскричал:
   - Стоп! Попался! У тебя прописка какая-то временная! Почему? Сидел, наверное, раз тебя постоянно прописывать не хотят? Ну? Так почему прописка временная? Отвечать!
   Наумов ответил философски:
   - Все мы временны в этом мире, а особенно иногородние студенты.
   Его трюизм не нашёл отклика в душах милицейских работников. Жевавший кукурузу чуть не поперхнулся.
   - Я тебе покажу, сволочь, кто тут временный, а кто постоянный! - заверещал допрашивающий высоким бабским голосом. Между тем второй встал, убрал остатки кукурузы в пустую кобуру, прошёлся перед нашими с Игорем персонами и выплюнул с издёвкой:
   - Сдаётся мне, что вы никакие не студенты, а самые настоящие господа из иностранной разведки.
   Не стану утверждать, будто было не страшно. Было. Но скорее, больше как-то не по себе, чем жутко. Всё происходящее представлялось нереальным сюрреалистическим абсурдом. Наумов с ироничной улыбкой выслушал шпионскую версию представителя закона и осведомился:
   - Извините, а на каком основании вы сделали столь глубокомысленный вывод? Вы что себе думаете, компетентные органы допустили бы, чтобы вражеские агенты шастали по Кишинёву прямо возле вашего опорного пункта?
   Сержант с остатками початка немедленно выглянул за дверь. Вероятно, он ожидал там увидеть человека в штатском с холодной головой и горячим сердцем.
   Но действительность оказалась прозаичней. За порогом умывалась симпатичная кошка сибирской породы.
   Разочарованный милиционер уселся на табурет напротив нашей скамьи и приступил к изучению изъятой у меня записной книжки. Обнаружив что-то, что его заинтересовало, он оторвал второго от ведения протокола, и они о чём-то пошушукались с минуту. Потом сержант без фуражки снова заговорил:
   - Так вот, слушайте меня внимательно. Мы имеем полное право задержать вас обоих на трое суток за целый ряд правонарушений. Во-первых, у одного из вас паспорт со странной временной пропиской, у второго - вообще нет никаких документов. Во-вторых, вы разговаривали между собой на неизвестном мне иностранном языке.
   "Ещё бы! - подумалось мне в унисон с Наумовым. - Откуда сержанту знать такой экзотический язык, как английский. Ну разве что в воровской фене он мастак".
   А сержант продолжал резать правду-матку:
   - В-третьих, вы нагло двигались на вверенном нам участке в неизвестном направлении. В-четвёртых, нарушали покой граждан после 23:00...
   - Помилуйте, - невежливо перебил его Наумов, - какие здесь граждане? Тут до ближайшего дома метров... с полкилометра!
   Второй сержант подал голос:
   - Я за вас, стервецов, кровь в Афгане проливал. А вы тут хамите! Да...
   Но Наумова было не удержать:
   - Вероятно, там и к "весёлой травке" приобщились?
   У оппонента от удивления, возмущения и ещё чёрт знает чего стали вылезать глаза из орбит: он никак не мог предположить, что его с напарником так легко вычислят. Наркотики вне пределов в Средней Азии в начале 80-ых были большой редкостью.
   Сержанты занервничали, оба разом. Потом тот, что с раскрошившимся кукурузным початком, предложил:
   - Я сейчас забираю у вас паспорт, а вы принесёте сюда десять рублей.
   Он взглянул на сослуживца и быстро поправился:
   - Двадцать. Двадцать рублей принесёте. Через час. Сразу паспорт назад получите. Не много же, правда? Два червонца всего.
   В последних его словах Наумов почувствовал слабину и решил не уступать.
   - Кому не много, а кому и половина стипендии. Откуда у нас такие деньги?
   Вдалеке раздался звук автомобильного двигателя. Милиционеры занервничали ещё больше: их, скорее всего, прибыл проверять кто-то из старших по званию. Стали понятны теперь метания к двери и необъяснимая для штатских ментовская тревога - хотели "срубить" с нас лёгких денег, и, не обнаружив ничего, кроме мелочи в карманах (всё было потрачено на дискотеке), решили сменить тактику: сначала игра в шпионов с запугиванием, а потом - в душевных милиционеров, отпускающих закоренелых преступников на волю. За незначительное вознаграждение.
   Благодаря Наумову, его стойкости и спокойствию, вымогательство не состоялось: мы были отпущены и выпровожены через запасной выход. Паспорт Наумов получил обратно, а вот моя записная книжка и копеек тридцать медью так и остались в руках "щёлоковских внучков". Я до сих пор в недоумении, что привлекло их в моём поминальнике - неужели несколько незаконченных стихотворных строк? Тогда шлю ребятам пламенный привет. Если им, конечно, удалось выжить в "лихие девяностые".

___

  

10. Рисунки на асфальте

   Несколько дней в Кишинёве пролетели словно один миг. Дни эти были насыщены и плодотворны. Мы с Наумовым спали до обеда, потом завтракали с изумительным томатным соком, приготовленным его мамой. Такого самодельного сока я не пил никогда раньше. В запотевшем двухлитровом графине он выглядел особенно привлекательно. Сок был густой с перетёртым в пыль чесноком и корнями хрена с добавлением душистого перца, листиками вишни и смородины, сельдерея и кориандра, укропа и петрушки. Настоящая демонстрация витаминов в отдельно взятом сосуде.
   После обильной пищи полагался променад. Днём мы фланировали по городу с посещением парков и мест народных гуляний. Там обычно брали билеты сразу на несколько сеансов на "чёртовом колесе", ящик сладковатого кишинёвского пива и катались до умопомрачения, разглядывая с высоты птичьего полёта окрестности. Однажды, на третьем обороте - когда взятое с собой пиво уже подходило к концу, нам удалось рассмотреть и тот самый опорный милицейский пункт, к которому вела глинистая тропинка с асфальтовыми вкраплениями, напоминающая срез шоколада с тёмным изюмом. Именно в нём обитали наши обкуренные крестники. Как-то они там?
   Лишь только начинали зажигаться фонари и город натягивал на себя мягкое, похожее на ангельский пух, одеяло бессарабской ночи, мы с Наумовым дружно шли ужинать, а затем с удвоенным рвением демонстрировали себя вечернему Кишинёву. Нашим глазам открывались летние кафе под открытым небом, концертные площадки, а один раз даже бар "Интурист" распахнул двери двум студиозам из Киева. Тут нам помогло знание технического английского, уверенный и нагловато-интернациональный вид стильного Наумова и моё несуразное "Их бин дойче туристо, шнапсен дринкен максимален гут". Администратор проводил нас за пустой столик. К своему удивлению мы обнаружили в баре, кроме нас, только двоих неприметных, но милых иностранцев, подданных Чаушеску. Остальные посетители, числом не меньше дюжины, были особы женского пола без высоких моральных принципов и избытка одежды на вызывающем рельефе загорелых упругих тел. И где они только успели нахвататься ультрафиолета весной? Ведь солярии тогда были доступны только номенклатуре.
   Многоопытным барышням хватило лёгкого полуоборота головы, чтобы просканировать содержимое наших кошельков. Зацепиться в них было не за что. Впрочем, нам с Наумовым вовсе и не требовалось особое внимание, чреватое переходом нас из числа лиц состоятельных в категорию бесповоротных банкротов. Мы и без того прекрасно посидели, с интересом наблюдая за тем, как происходил делёж малоперспективных румынских туристов среди девиц.

*

   Между тем, праздничные дни завершались. Киев всё яснее выплывал на горизонте, гарантируя нам весёлое житьё в хороводе интенсивного учебного процесса.
   Билеты к alma mater у нас были взяты заранее. Из Кишинёвского аэропорта лететь зайцем мы с Наумовым не рискнули - это вам не Жуляны, где глаз контролёров давным-давно замылился от мельканья тёмно-синих кителей.
   За день до вылета мы с Игорем заскочили на почту и отправили в Киев телеграмму следующего содержания: "КИЕВ УЛИЦА ГАРМАТНАЯ ОБЩЕЖИТИЕ 4 БУТЫРИНУ ОЛЕГУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ ВСТРЕЧАЙ КИЕВСКИМ СВЕТЛЫМ РЕЙС [НР] [ДАТА]". После чего наполнили десятилитровую канистру превосходным вином, которым неподалёку от дома, где жила мама Лорда, торговали из бочки с целомудренным названием "квас". Теперь мы были вполне готовы к вылету. Трепещи, Киев!
   Телеграфное сообщение было понято в нужной трактовке: в Жулянах у ворот, выпускающих прибывших, улыбчиво щурились весеннему солнцу Саныч и Стас. Так и есть - нас ждали четыре десятка "Киевского светлого". В бутылочной ипостаси. Ура советской телеграфной службе! Ура её догадливым абонентам!
  
   Уютный домик на Краснозвёздной улице уже ждал нас. Там суетились однокурсники Наумова - вальяжный борец Гаврила и заводной шпингалет Малой.
   Банкет по случаю приезда дорогих гостей удался на славу. Пиво здорово сочеталось с кетовым балыком, а молдавское вино с жареной курицей и картошкой фри, приготовленными в русской печке.
   В моём организме эти все деликатесы сочетались как-то неправильно: язык и голова оставались ясными, а вот ноги совершенно отвязались. Тем не менее, я собрался ехать с Санычем и Стасом в родную общагу.
   Это было рискованное решение, и о нём мне вскоре пришлось пожалеть: земля поднялась на дыбы, и суровая правда закона бутерброда отпечаталась на моём лице в виде слепка с асфальтовой мостовой. Однако друзья для того и нужны, чтобы поддержать в трудную минуту и направить на путь истинный, за что по прошествии стольких лет я их и благодарю. А вот о том, какие рисунки остались на асфальте, лучше знает Наумов: он исследовал место падения Икара ранним утром, когда бежал в магазин за лекарством от смеси, употреблённой накануне.

___

  

11. Налегке

   Студенческие годы, полные познаний, которые, как известно, преумножают терзания души, пролетали со скоростью ковра-самолёта. Мы наслаждались жизнью в полной мере, не давая страданиям посеять свои горькие зёрна в бесшабашных головах. Регулярный пропуск занятий и "бомбометание" на экзаменах из импровизированных внутренних карманов, пришитых наспех к подкладке форменных пиджаков, "бомболюков". Название хранилища для "шпор" придумано не нами, не нам его и менять.
   Наумов писал диплом, проживая в том же частном домике, а я заканчивал четвёртый курс. В середине мая Игорь разыскал меня в институте.
   - Понимаешь, - сказал он, - диплом я почти закончил. Коммуникации аэропорта местного значения и здание аэровокзала. Не хватает пары плакатов. И хоть убей, даже не могу представить, что на них изобразить. Так вот я подумал: а не АСУчить ли мой аэропорт? Всё равно в комиссии спецов по автоматике не будет. Главное, чтобы пара структурных схем, связанных с автоматизацией аэропортового комплекса, смотрелась на плакатах солидно. Здорово я придумал? Ни у кого нет, а у меня есть. Желаете ли вы, сударь, приложить, к этому свою светлую голову?
   Умеет Наумов заинтересовать. И про светлую голову он красиво завернул, как же тут не согласиться? Тем более что на кону ящик пива стоит в фигурных бутылочках в виде православных церквей с маковками - к 1500-летнему юбилею матери городов.
  
   Взялся я за дело в охотку, наставил кругом терминалов, подключённых к головной ЭВМ. Красиво всё выходило: автомобили о расходе горючего докладывают, чумазый техник ГСМ не забывает сообщить электронной железяке про списание "мазуты", плановый отдел вовсю планирует и излагает свои мысли на перфокартах, бухгалтерия экономит государственные средства, не сходя наманикюренными пальчиками с клавиатуры. Загляденье. И кстати, плакатов не два, а целых три получилось.
  
   На защиту к Наумову мне попасть не удалось. Тогда министр обороны выволок весь наш курс за шиворот в Нежин, на летние военные сборы - на аэродром, где базировался полк разведчиков-бомбардировщиков Ту-22РБ, дав в нагрузку двух мужественных, как герой песни о Щорсе, майоров с военной кафедры. Но об этом в другой раз.
   Узнал я подробности защиты диплома Наумова Игоря Андреевича только по возвращении. Наша встреча с Лордом оказалась недолгой: он должен был вылетать по месту распределения буквально через день - его уже ждал замечательный дальневосточный аэропорт Певек, столица Чукотки, тогда ещё свободной от финансовых авантюристов с модной недельной небритостью на благородных щеках.
   Тогда, по молодости лет, всё выглядело не настолько фатальным. И мне и Наумову казалось: встретимся мы скоро.
   Так вот, мои прожекты странным образом озадачили дипломную комиссию, состоящую главным образом из специалистов наземных служб. Они впечатлились увиденным на плакатах и услышанным в докладе Наумова и с лёгким сердцем влупили ему "отлично". Поскольку у Наумова за годы обучения пятёрки вообще не встречались, это произвело фурор на всём его курсе, а один из членов комиссии даже прослезился и предложил нашему герою наплевать на распределение и ехать вместе с ним поднимать один загнивающий аэропорт Подмосковья - на небесные высоты. Дескать, все формальности по переводу он берёт на себя. Наумов благоразумно отказался. Он решил не упускать шанса исследовать Чукотку и Дальний Восток лично.
   Удивительно не то, что защита прошла "на ура", а то, сколько на земле встречается наивных производственников, рассчитывающих, что воплотить бумажные фата-морганы в жизнь может один человек - без финансовых вливаний и надлежащего обеспечения.
  
   В течение последующих полутора лет мы с Наумовым изредка перебрасывались письмами. Житьё в Певеке ему нравилось, несмотря на бытовую неустроенность и высокие цены. Хорошо запомнилась фраза Наумова о праздновании 1 Мая в семье у сослуживца.
   - Представляешь, - говорил мне Игорь при личной встрече, - на столе салат из свежих тепличных помидоров и огурцов с укропом! У меня рука не поворачивалась насадить на вилку всё это добро. Впечатление, что жуёшь не овощи, а червонцы. Теплицы, откуда доставлено витаминное роскошество, находятся в Магадане. Курьер набирал там тепличных продуктов, отстаивая в очередях, включая связи и обаяние - пару сумок и рюкзак, потом летел обратно на Чукотку. Вместе с накладными расходами дорогое выходило удовольствие.
   Но ещё большее впечатление произвёл на меня дальнейший рассказ.
   Итак, на календаре - весна 1982-го года, за окном малосемейного общежития - заснеженный Певек. За столом молодая семья и двое-трое приглашённых сослуживцев, в числе которых и Наумов. В разгар застолья, когда выпить уже нечего, а закуски полон стол, когда душа поёт, но голос пока не настроен, когда до вечера так же далеко, как и до винной лавки, в двери постучали.
   На пороге стоял Витёк - в аэрофлотовской форме и неизменных пимах, изрядно поеденных солью на Магаданских улицах, которую то что пимы, автомобильные кузова не выдерживают. Витьку, собственно, никто не ждал настолько рано. Молодой инженер должен был вернуться в Певек только через две недели. Но что значат две недели, когда душа просится посетить друзей-товарищей в разгар международного праздника солидарности трудящихся масс?
   Витёк разделся, извлёк из потёртого портфеля две ёмкости с праздничным напитком, две упаковки магаданской селёдки специального засола, три раскрошившихся в дороге крутых яйца и приобщил всё это богатство в качестве вступительного взноса. Он был чем-то возбуждён, постоянно подхохатывал и всё повторял:
   - Тихо, тихо. Сейчас я вам расскажу такое! Дайте только присесть.
   Наконец формальности были улажены, Витёк взгромоздился на стул с мягкой спинкой - почётное месте для дорогих гостей - и сквозь смех рассказал историю, которая вскоре стала известна во всех подразделениях "Аэрофлота": от Диксона до Кушки и от Калининграда до Уэлена и залива Креста. И это с учётом того сермяжного обстоятельства, что Интернетом тогда даже не пахло.
   - Сижу я в аэропорту, - начал Витёк. - Погоды, как назло, нет. Ни в какую сторону ни одна зараза не летит. Рейс на Хабаровск отменили, на Певек тоже. Тут и вечер близится. Зашёл я к метеошникам. Никакого просвета до утра они не ждут. Делать нечего, я со спокойной совестью - в общагу учебно-тренировочного отряда, будильник на пять часов поставил и спать завалился. Утром опять по аэровокзалу шляюсь. Тишина. Но чувствую нутром: вот-вот рассосёт облачность. Просветы кругом появляются. Побежал в штурманскую. И точно, смотрю - экипажи уже на инструктаж прибыли. Всё разом открывается. Все направления. Я к нашему певекскому командиру подскочил, парой слов перекинулся, поддержкой заручился и к проходной. А на вокзале тем временем объяву дали - дескать, два рейса на Хабаровск объединяют: всех в один ТУ-154 грузят вместо пары Ту-134, и со вчерашнего рейса, и с сегодняшнего. Мне-то это вроде не к чему, но в памяти отложилось.
   Выполз на стоянку к нашему борту. Стою, экипаж ожидаю, бортмехаником прикидываюсь, чтобы ВОХРы не повязали. Рядом тот самый ТУ-154 к вылету в Хабаровск готовят. Смотрю, туда и пассажиров быстро привезли, возле трапа высадили.
   А певекский борт маринуют. Уже всех хабаровских погрузили, тогда только наш экипаж появился. Командир попросил меня подождать - не сразу в салон переться, покуда пассажиров не привезут - мало ли какого проверяющего принесёт нелёгкая.
   Принял я к сведению, понимающе кивнул, стою себе дальше. Главное - добро на полёт получено, стало быть успеваю к вам до вечера добраться. Головой кручу, ворон считаю, зеваю немного с недосыпу. Глядь, а к хабаровскому борту опять автобус подъезжает. Второй. Оттуда дежурная вылезла, а с ней мужичок с ноготок. Стрёмный такой, нужно сказать, мужичок: в фуфайке, кирзачах и в ушанке облезлой. Зафиксованый весь и в наколках, не иначе откинулся недавно. А в руках у мужичка две авоськи типа "мама, не горюй" - с "горючим" и овощами тепличными. Сотни на две товара, не меньше, одного коньяка бутылок десять. Выходное-то пособие у зеков немаленькое, если срок мотали большой - потому могут себе позволить.
   Поднимаются по трапу - пассажир откинутый и дежурная. Им навстречу бортпроводница вышла и говорить чего-то принялась. Строго так и убедительно. Я ещё подумал: боится зэка. Смотрю, мужик билет ей замусоленный показывает. Что-то там не совсем в порядке: стоят кучкой, внутрь лайнера не заходят.
   Потом отвернулся я на секунду - наших певекских пассажиров привезли в это время. Слышу, звон какой-то раздался со стороны ТУшки. Обернулся, а там техники у трапа и рядом с ними две приличных горки салата: огурцы с помидорами под кустами укропа и петрушки по бетону развалились и тут же куча битого стекла и те самые авоськи. Мужичок в фуфайке топочет на трапе: "Без питания так без питания!" и в салон лезет.
   Сначала я ничего не понял. Потом мне дежурная всё объяснила, та что наших певекцев на посадку привезла - ей дежурная с ТУ-154-го по рации передала подробности.
   Оказалось, этот мужик, с зоны откинувшийся, должен был улететь вчерашним задержанным бортом в Хабаровск. Заснул он где-то крепко, объявления об объединении рейсов за два дня не слышал и потому на регистрацию опоздал. А самолёт уже загружен под завязку, все пассажиры места заняли, одного только нет, зэка этого. Для него и откидушка в служебном отсеке. Только кормёжка не предусмотрена. Как там в перевозках считали - но вышло непутёво. Как бы то ни было, при посадке бортпроводница ещё на трапе возьми да и ляпни, что припозднившийся пассажир полетит без питания, поскольку на регистрацию вовремя не явился. Вот мужик-то наш и решил, именно из-за его двух кошёлок с продуктами и "горючим" возможна перегрузка. Матюкнулся - и сетки с трапа решительно скинул.
  
   Витёк закончил свой рассказ и принялся чистить селёдку. Она в Магадане действительно знатная.

___

  

12. Легенда об одноногой собаке

   В мае 1983-го года я проходил обучение на факультете повышения квалификации "Луч-74" при киевском институте инженеров гражданской авиации, который закончил годом ранее. Там нас обучали эксплуатации системы расшифровки полётной информации с магнитных носителей из так называемых "чёрных ящиков".
   Последний месяц весны подходил к концу, и в неизбежности его окончания вставал вопрос - как отметить день рождения Кузнечика? То есть Лешки Малышева. Мы с ним жили в общежитии в одной комнате. Саныч обитал неподалёку, в этом же заведении ФПК. К предстоящему празднику подтянулся Воха, который на время забросил исследования системы "Стрела" по управлению воздушным движением в Ростове-на-Дону.
   Дело в описываемый период времени крайне неблагодарное, ибо "сырая" аппаратура трассовой навигации воздушных судов "Стрела" капризничала, путалась в маркерах воздушных судов на диспетчерских индикаторах, то и дело вовсе отказываясь работать. Даже спокойного и рассудительного инженера, как наш Воха, это могло довести до белого каления. Руководство, осознав сию сермягу, отправило молодого начальника смены в город Минск - изучать скопированное у фирмы IBM железо. Изучение изучением, а душа просит чего-то возвышенного и лёгкого. Например, шампанского. Так или иначе, а расслабиться Вохе после тесного общения с программой-супервизором и утилитой IEBUPT хотелось изрядно.
   И тут очень в тему нагрянули выходные, да к тому же - необычные. Кузнечику исполнялось столько лет, что Вохе просто сама необходимо было лично поздравить друга в Киеве.
   Наша великолепная пятёрка некогда училась на одном курсе, а четверо из нас - так и вовсе в одной группе. Встреча в алма-матери, согласитесь - подарок, который стоит дорогого. В конце мая Киев цветёт, а уж как цветут и благоухают окрестности, просто не передать словами. Получена также телеграмма из далёкого-предалёкого Певека. Ростовский гость, прибывающий из Минска, покуда в пути, а представитель Чукотки уже стоит в дверях, улыбается.
   Наумов летел через Москву и появился в 6-ом общежитии с видом великолепного магараджи, потратив чуть ли не половину своих отпускных на приобретение замечательной летней пары индийского производства - писк моды в том сезоне. Идеально белые брюки и белый же френч в стиле Ганди, светло-кремовые итальянские мокасины, купленные втридорога в ГУМе у перекупщика. Костюм дополняло однотонное газовое кашне и солнечные очки "хамелеоны". Не человек, а денди во плоти, Фредди Меркьюри в разгар фотосессии. Лорд, что и говорить! А шляпа? Так вот же она - как туз из рукава опытного каталы - вдруг возникла на голове моего друга.
  
   О том, какова была встреча после двухлетней разлуки, я говорить не стану, перейду сразу к главному.
   Пятничным утром, перед прибытием Вохи, Игорь предложил рвануть всем вместе в устье Десны, на один прекрасный островок, где можно будет устроить весёлое мероприятие с песнями и плясками, приличествующими дню рождения.
   Саныч буквально заорал от радости. Он уже бывал на острове с Наумовым и его друзьями, когда учился на четвёртом курсе. Именно тогда на означенном кусочке суши, окружённом со всех сторон водами Десны, была провозглашена Первая Республика Свободных Нильских Крокодилов, самая независима держава на планете. Идею подхватили, поддержал её и приехавший Воха. Мысль наполнить своим внутренним содержанием и возродить пришедшее в упадок государство приглянулась всем.
   Уезжали в вечер, на последнем теплоходе, чтобы устроить самый распрекрасный праздник дня рождения великого Кузнечика именно на закате. Собрались именинник, он же Лёха, он же Кузнечик, Воха, Саныч, Наумов, Алик Прокопенко, он же Барыга - тоже наш однокурсник, работавший на тот момент на кафедре авиационных тренажёров нашего института, автор этих строк и ещё чей-то знакомец с пятого курса радиотехнического факультета, уроженец Магадана, имя которого утеряно в веках.
   Когда вся команда собралась на речном вокзале, время до отправления речного лайнера оставалось ещё много - то ли приехали заранее, то ли расписание предварительно не изучили. Так или иначе, мы предварили свой отъезд посещением "Бриза", но этот немаловажный фрагмент нашего вояжа загадочным образом покинул мою память без следа, хотя Воха утверждал, что посидели душевно, иначе с каких таких пропозиций я вдруг на теплоходе начал утверждать, что являюсь представителем транспортной прокуратуры, и напрочь отказывался оплатить проезд? Воха тоже совал контролёру проездной билет на автобус в городе Ростове за октябрь прошлого года и утверждал, что имеет полное право...
   Когда безумство пересилило разум и социалистический реализм и проблемы с контролёром завершились нашей безоговорочной победой, мы принялись переливать взятый с собой "Совиньон" из бутылок в сорокалитровую ёмкость. Предусмотрительный Наумов захватил с собой даже поварской половник и, примостившись на задней палубе, осуществлял заправочные мероприятия методично, как античный бог Дионис, чтобы никто не замёрз по дороге.
   Ехали весело. Пели песни под гитару, тревожа слабонервных попутчиков. Контролёрша подсчитывала личную выгоду от сдачи пустых бутылок из-под вина, коим мы наполняли "сосуд жизни", одновременно исправно облегчая его дальнейшую транспортировку к месту высадки. Пили вино мы самым незатейливым из всех возможных способов - из половника.
   Прибыв в устье Десны, компания переправилась на левый берег на каком-то дребезжащем агрегате, похожем больше на огромную калошу, чем на речной трамвайчик.
   Дальнейшее путешествие в Республику Свободных Нильских Крокодилов проходило сухопутным манером, типа армейского марш-марш. Там, где протока, отделяющая небольшой остров от берега, стала поуже, мы форсировали водную преграду, раздевшись до плавок. Одежду несли над головой, а флягу с вином сначала хотели перекатить по дну, но потом восторжествовал здравый смысл, и её переправили по воде с гордо поднятой крышкой-замком, напоминавшим адмиральскую фуражку.
  
   И вот мы на острове.
   Лорд замер и подозрительно осмотрел мокрый песок у себя под ногами. Остановив нас жестом, Игорь показал на собачий след, в котором ещё не осела муть. Мы переглянулись в недоумении. Отпечатков человеческих ног поблизости не наблюдалось, а перебраться на остров можно было только вплавь или на лодке. Похоже, мы здесь будем одни, в нашей Республике Свободных Нильских Крокодилов. А собака пусть себе бегает.
   Но Игорь остановил нас:
   - Не делайте поспешных выводов, коллеги! Собака, пробежавшая здесь недавно, одноногая!
   Члены экспедиции внимательно осмотрели след и его окрестности. След действительно был один! Чудо природы! Феномен!
   - Над нашим островом нависло жуткое проклятие, - продолжил Игорь. - Хорошо бы я ошибся, но про этого мифического зверя говорят такое... Я потом расскажу вам легенду об одноногой собаке.
   Конечно, все понимали, что собака здесь пробегала самая обычная, просто другие её следы смыло мелкими волнами. Но хотелось настоящих загадок и открытий, и все сделали вид, будто поверили в существование удивительного животного, неизвестного учёным-зоологам.

*

   Разбив лагерь, мы немедленно приступили к утверждению конституции республики. Обсуждение проходило всенародно, поэтому можно считать наше государственное устройство самым демократичным в мире. Первым делом избрали президента. Наумов был утверждён единогласно - как человек, открывший наш остров ещё несколько лет назад. После этой процедуры начались дебаты непосредственно об основополагающем документе, регламентирующем жизнь Свободных Крокодилов. В §3 преамбулы значилось: "Никакой другой документ нам не указ! Уважаем только Президента республики", а в §1 части 1-й стояло: "Жители республики не обременены гражданством, паспортами, местом жительства и вольны вести беседы на любые темы, в том числе и умные". Дальше, в §3, уточнялось: "Граждане имеют равные права на все виды продуктовых запасов республики".
   Часть 2-я уточняла обязанности Крокодилов, в том числе: "в светлое время суток вести обывательский образ жизни безо всякой одежды" и "на смех и двусмысленные призывы с проходящих мимо катеров и лодок не отзываться". Кроме того, Крокодилам предписывалось "иметь отменное настроение и не впадать в уныние ни при каких обстоятельствах".
   Текст конституции был тут же начертан в стенографическом варианте острой палочкой на песчаной глади самого высокого островного бархана, президент утвердил её оттиском ладони, и она немедленно вступила в силу.
  
   Когда формальности были улажены, Барыга засобирался на рыбалку: он захватил с собой снасти, а природная стеснительность не давала ему чувствовать себя комфортно в костюме Адама. Любопытствующий гражданин новоиспечённой республики Воха увязался за ним. "Не ради поживы, а только для естественно-научных исследований", - заметил он.
   Воха с первой попытки вытащил аккуратного усатого сомика, напоминающего канцлера Бисмарка с его проникновенным взглядом и лысым черепом. Бисмарка определили в полиэтиленовый пакет с речной водицей и оставили в тени деревьев наблюдать за порядком в лагере. Дальше удача отвернулась от Вохи: единственное чего он смог добиться - это запутать леску в прибрежном деревце, плюнуть в сердцах на "чертовски глупое занятие" и вернуться в лоно РСНК, где тем временем начался футбольный матч на кубок республики. Алик остался у берега.
   Играли босиком. Вместо футбольного мяч был теннисным, и гоняли его по водной глади, заливавшей песчаный плёс, когда на Десне открывались шлюзы, пропускающие самоходные баржи в Днепр.
   Все конституционные обязанности при игре в футбол соблюдались неукоснительно. Правда, команды с трудом различали друг друга, поскольку к спортивной форме можно было отнести лишь кепку на голове у Наумова?
  
   К концу состязания из дальних кустов появился заеденный насекомыми Алик - человек, нарушающий второй параграф второй части Конституции ввиду занятий рыболовством. Несмотря на бесчисленные волдыри, вид у него был бодрый. В пакете, помимо сомика, плескалось ещё с десяток мелких рыбёшек. Рыбалка удалась.
   Казалось, ничто не сможет омрачить праздничного настроения.
   Но из ряда вон выходившее событие свершилось: приливной волной в результате открытия дурацких шлюзов перевёрнуло флягу с вином. "Приплыли!" - выразился об инциденте Президент.
   Мало того, промокли и пропали безвозвратно некоторые продукты - те, что лежали близко к воде. Нам удалось выловить сумку, в которой они лежали, и печальными криками обманутых аборигенов с острова Пасхи проводить в дальнюю дорогу к Чёрному морю стаю дикого, необузданного картофеля, вереницу луковых шариков и с дюжину яблок урожая прошлого года. Вермишель утонула. Также было утрачено несколько банок консервов и почти весь хлеб. Хорошо хоть заварка, сахар, соль, спички и специи лежали в другой сумке. Тем временем вода в котле закипела, готовая принять в свои горячие объятия продуктовый запас для супа. Но увы: сегодня население РСНК оставалось без первого.
   - Не иначе, примета с одноногой собакой сбылась! - мужественно констатировал Наумов.
   Тут все вспомнили о легенде и немедленно потребовали её рассказать.
   - Легенду? - хитро переспросил Наумов.
   - Да! Да! - отвечал ему мистически возбуждённый хор.
   - Так ведь вот она легенда, на ваших глазах родилась. Теперь будете всем рассказывать о том, что встреча со следом одноногой собакой вечером в день полнолуния приносит несчастья. - Теперь придётся пить чай по-чукотски!
   Пришлось удовлетвориться этим не романтическим объяснением ситуации. Возможно, Игорю бы пришлось распрощаться с высоким званием Президента республики, ибо отыскались памятливые граждане, видевшие, что сумку в опасной близости к воде оставил именно Предводитель. Наверняка пришлось, если бы он хитроумно не переключил наше внимание на "чай по-чукотски".
   Наумов не стал долго испытывать терпение возбуждённого демоса. Он полез в свою сумку и, как фокусник из шляпы, извлёк из неё бутылку водки. Настоящей "сибирской", с винтом, 0,7-го калибра.
   Это был незапланированный сюрприз.
   Игорь заварил в котле крепчайший чай, методично обстучав пузатые бока котелка кружкой для того, чтобы процесс заваривания протекал красиво и равномерно. Меленькие брызги создавали внутри котла локальные муссонные осадки.
   Закончив предварительные поварские пассы, Наумов высыпал в заваренный таким образом чай пачку сахара и тщательно перемешал напиток.
   Приближалось главное. Жители республики уже догадались, что сейчас произойдёт, и стояли, затаив дыхание.
   Даже наивной абитуре понятно: одной бутылкой на семерых праздник не украсить, если под рукой нет сифона или иного аппарата для газирования жидкостей.
   Игорь вылил содержимое бутылки в котёл. И воздух на острове наполнился сказочными ароматами средневековых замков, где вальяжные английские лорды неспешно вкушают раскалённый грог из роскошной родовой кружки, передаваемой по наследству вместе с именными землями и вассалами.
   Демос торжествовал. Намечался праздничный ужин, пусть и несколько бедный в смысле ассортимента блюд.
   Один только Алик с грустью взирал на сомика и другую рыбёшку, прикидывая, в чём варить уху.
   А уха была нужна, как воздух, чтобы завтра не протянуть ноги с голода.
   И тут Барыге пришла в голову блестящая идея. Что ж, раз чай мы пьём из котла, то почему бы не сварить рыбу в чайнике.
   Так он и сделал.
   Подобной ухи мы никогда не едали. Вековые чайно-известковые оковы опали в ходе ее приготовления со стенок чайника и, смешавшись с рыбной юшкой, привнесли совершенно новую вкусовую гамму в деликатесный продукт.
   Наумов и здесь оказался на высоте: он заначил пятьдесят граммов из заветной бутыли и беззастенчиво влил её сомику прямо в рот. Какая же уха без водки! Сомик надулся от важности, икнул и сварился до полной готовности.
   Когда чайник остыл, было невыразимо приятно пить тёплую юшку прямо из носика, передавая посуду по кругу.
   Чукотский чай тоже шёл на ура. Он не пьянил, но тонизировал и возбуждал воображение. Песни под гитару привели население республиканского государства в поросячий восторг, а исполнение канкана в одеждах от Адама стало апофеозом происходящего.
   Ночь была на излёте. Прояснело. Сильно похолодало, и глаза сами собой стали слипаться. Пора было одеваться и отправляться на боковую.
   Из общаги мы прихватили с собой байковые одеяла. Но на всё население одеял не хватило, поэтому граждане стали укладываться по старинному индейскому обычаю по двое. А потом и по трое: стелили одно одеяло на землю, ложились втроём, вторым одеялом накрывались. Давно известно: два индейца под одним одеялом никогда не замёрзнут. А тем более три, да еще после полутора литров чукотского чая, употреблённого перед сном!
  
   На небе рассыпалось монпансье из доверчивых звёзд, наблюдающих за храпящей республикой Свободных Нильских Крокодилов с высоты далёких галактик. Луна гуляла где-то в сторонке, своим бледным видом напоминая об ужасных проделках одноногой собаки. Один Барыга не спал: он время от времени бегал проверять донки, поддерживал огонь в республиканском очаге и семафорил изредка проплывающим мимо самоходным баржам огоньком сигареты. В Республике Свободных Нильских Крокодилов всё было спокойно. Завтрашний день обещал быть таким же насыщенным и плодотворным.
   Вероятно, закономерен вопрос, почему я так мало места в истории уделил имениннику? А что тут особенного? Кузнечик принимал поздравления, исходившие от всех республиканцев незримыми флюидами, и попросту был счастлив - если я что-нибудь смыслю в этой загадочной нематериальной субстанции, называемой счастьем.
  

Вместо послесловия

  
   Игорь, отработав положенные по распределению три года в Певеке, перебрался в Магадан. В конце 1989-го или 1990-го года, подъезжая на подножке самоходного трапа, служащего для посадки в самолёт, Наумов не удержал равновесие и упал спиной на бетон. Удар был не сильный, Игорь сразу вскочил как ни в чём не бывало. Но последствия падения оказались трагическими: стремительно стал развиваться межпозвонковый цирроз... саркома... через три месяца гражданин Вселенной перестал дышать...
   Когда я оглядываюсь назад, я понимаю то, что не мог осознать раньше: Наумов был послан мне свыше. Без него я не стал бы тем, кем стал... Спасибо тебе, Игорь, Лорд... мой дорогой друг, что ты у меня был.
   А в декабре 2019-го ушли, немного не дожив до шестидесяти, Саныч - Бутырин Олег Александрович и Стас - Клебанович Владимир Владимирович.
   Что ж, так устроена жизнь: чем старше мы становимся, тем больше потерь нас ждёт. Но всё, что случилось с нами когда-то, остаётся зафиксированным в небесных скрижалях навечно. Иначе само понятие "жизнь" теряет всякий смысл. Я так думаю.
  
1 - образовано от аббревиатуры ГВФ (гражданский воздушный флот).
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"