Я не таким был с детских лет,
Как прочие; открылся свет
В моих страстях не замечал.
Я из других пределов ждал
В душе восторг под общий слог;
В любви всегда был одинок.
Тогда же - в детстве, в ранний миг
Мятежной жизни, - вдруг возник
Блеск тайны, что меня прожгла:
С красных круч горы высокой,
Из грозы, под грома стук,
Да из тучи, ставшей вдруг
"Если бы он не был так уродлив, я бы могла встречаться с ним, Мэг".
"Мальчик, безусловно, имеет блестящий ум и удивительные способности, но его лицо..."
"Я слышала, что его мать была наркоманкой и психически неуравновешенной женщиной. Из-за этого этот бедняга так уродлив.."
Голоса. Они преследовали меня повсюду - обрывки разговоров обо мне, сплетни и вздохи сочувствующих - всё это превращалось в единый поток информации и образовывало нечто вроде кривых зеркал в моей голове. Я пытался заглушить их, хотя бы убавить звук на минимум, но всё было тщетно - мой мозг смаковал эти подробности, вызывая в моём сердце бурю эмоций и отчаяние. Отчаяние оттого, что я не могу взглянуть в глаза всем этим людям, которым нравится меня так обсуждать. Я чувствовал себя маленькой серенькой мышкой за стеклом, которую внимательно изучают и записывают все полученные сведения о ней в большую амбарную книгу для опытов.
Для моего небольшого возраста я выгляжу совершенно сознательным и взрослым человеком. Наверное, взросление происходит тогда, когда ребёнок впервые осознал печаль и горести этого мира. Моё взросление началось сразу после того, как меня отдали в приют "Страна щенят", в народе же звучавшая довольно обидно и грубо "Щенковая Страна". Ввиду моей врожденной слепоты я получил возможность развиваться индивидуально, а не с группой моих кровожадных сверстников. Насмешки от низ мне доставались и во внеучебное время, поэтому часы, проведенные со взрослыми и сознательными людьми, которые тактично старались не замечать моего уродства, были для меня настоящем отдыхом.
В настоящее время я нахожусь за основным зданием приюта, на небольшом холме, который среди сирот имеет название Холм Прокаженных - то место, где собираются отвергнутые детским обществом несчастные. Это место считается моим уже восемь лет, и ни один более счастливый отвергнутый ребёнок, нежели чем я, не решается приблизиться к холму. Они боятся меня. Но я боюсь их больше. Ведь у них есть гораздо большее преимущество, чем у меня - они видят, и поэтому у них больше шансов унизить меня.
Я слышу тяжелые шаги. Какой-то ребёнок направляется ко мне - ботинки сминают нежные цветы овсяницы. Мне становится жаль эти цветы - погибнуть от неоправданной жестокости не замечающего этого ребенка.
- Эй, безглазый!
Голос, ломающийся и оттого съезжающий на высокие ноты, принадлежит Мэю Твинстеду, одному из моих главных задир. Я даже не поворачиваю в его сторону головы.
Это разозлит его, и на меня посыпятся побои - но это единственная роскошь, которую я могу позволить себе.
- Я к тебе обращаюсь, убожество!
Толчок в спину, и я падаю на земле. Ощущаю спелый запах травы и земли. Родной запах, ассоциирующийся у меня с тётушкой Пенелопой, хоть я её и совсем не помню. Она погибла, когда мне был год. Меня сразу же отправили в "Страну щенят", хотя родная мать моей мамаши, Джудит, пыталась забрать меня к себе. Я предпочёл гореть в аду, нежели выслушивать бесконечные проповеди о Боге, которыми бабка пичкала меня все время, когда меня отпускали на несколько дней к ней. От неё все время пахло спиртным и горьким медицинским запахом. Она ненавидела меня на столько же сильно, как и боялась, но мысль о том, что из-за меня она не попадёт в рай, причиняла моей бабке немыслимые страдания, и поэтому, скрепя сердце, несколько дней в году, преимущественно на рождественские каникулы, Джудит забирала меня в свою лачужку.
Крепкий удар в живот вырвал меня из плена воспоминаний.
- Я, - удар,- ясно, -удар, - тебе, - удар,- сказал!- прошипел Мэй Твинстед, без конца пиная ботинками меня в живот. Я не произнес ни слова. Я никогда не отвечал моим обидчикам, полагая, что ни одно слово не спасёт меня от следующих избиений, а вымаливать прощения моя гордость предпочла бы, чтобы я покончил жизнь самоубийством.
Я сосчитал ещё 4 тумака в живот и один удар ботинка в спину. Всё тело заныло тупой болью. Если бы я умел плакать, я бы сейчас рыдал. Рыдал от смеха, что какой-то щенок пытается доказать мне своё главенство надо мной.
Одна добрая женщина-нянечка сказала мне, что если бы у меня были глаза, я бы был одним из самых симпатичных мальчишек-"щенков." Она восхищалась моими густыми светлыми волосами и тонкими чертами лица. Я улыбался ей. Тогда я подумал, что смог очаровать Хелену Аркхем, девушку на год старше меня, с приятным низким голосом и запахом вербены.
Она была единственной, кто пытался заступиться за меня перед ребятами. Помню, как Мэй Твинстед и Ройал Стоуберри назначили мне стрелку перед входом в главное здание. Все "щенки" высыпали наружу, посмотреть, как вожаки стаи снова одержат верх над странным безглазым уродом, -таким, каким я выглядел в их глазах. Эти двое парней били меня молча и остервенело, будто вымещая на мне всю свою злость на мир и окружающих их людей. Когда они закончили, все так же молча ушли назад, по своим комнатам. Кроме Хелены Аркхем.
Она помогла мне подняться и даже довела меня до больничного крыла, а когда я уснул, накачанный снотворным и обезболивающим, она держала меня за руку. Было так странно и приятно ощущать прикосновение чужой кожи - нежной, как шёлк и очень тёплой. Из-за этого потрясения, вызванного этим странным нежным отношением ко мне, мне приснился, впервые жизни, сказочный сон. Мне снился прекрасный ангел, в белых льняных одеждах, со струящимися по спине светлыми волосами.
"Таким мог быть ты", - прозвучал голос, похожий на раскаты грома. А ангел призывно улыбался красиво очерченными губами, а белые его крылья переливались на свету перламутровым блеском. Потом он растворился в нестерпимо ярком свете, который жёг меня изнутри. Когда я очнулся, мне сказали, что я кричал и всхлипывал во сне. Ангела по имени Хелена Аркхем я впредь старался избегать.
Сейчас же, пока Мэй Твинстед старается извлечь из меня хоть звук, я равнодушно лежу вниз животом и слушаю, как глухо стучит моё сердце, когда Мэй только-только заносит ногу, и как оно нервно пульсирует, когда Мэй наносит удар. Скоро он выдохнется, осыплет меня парой проклятий и уберётся прочь, а я, шатаясь, поднимусь с этой земли, впитавшей уже в себя мою кровь - когда-нибудь, я надеюсь, там вырастут розы. Прямо как по одной легенде. Признаться, частенько я лежал, ворочаясь, после того как надзирательница погасит свет, и мечтал, что, уж если моя жизнь столь безобразна и ничтожна, пусть хоть смерть моя будет красивой и славной.
- Чёртово отродье, да возвратись ты уже поскорее в свой ад!- хриплый от натуги голос Мэя, прощальный плевок в спину, и благословенная тишина окутывает мою скорчившуюся фигуру.
Ад. Я и так уже в аду, не так ли? Думаю, что любая альтернативная реальность покажется мне раем после пребывания в этом мире. Меня привлекала сама мысль о познании других миров. Как и остальные мальчишки в моём возрасте, я мечтал найти дверь в параллельный мир, где смогу найти счастье и покой. Если это будет ад, что ж. Я смирюсь с этим и постараюсь принять это. Воистину христианское смирение, не так ли? Растягиваю губы в улыбке. Никто не видит, как я улыбаюсь. Возможно, это и к лучшему. Ведь ни в одной страшной сказке чудовище не должно улыбаться такой счастливой улыбкой, как только что улыбнулся я.
Я поднялся с земли, держась за ствол дерева, вытряхнул из волос землю и пыль и пошел в главный корпус.
- Ники? Зайди, пожалуйста, к миссис Нартон. Она хочет тебя видеть.
Миссис Нартон- старая крыса-директриса- была самой нелюбимой персоной во всей "Стране щенят". По аналогии с щенками, её называли просто сукой. Она редко вызвала кого-либо к себе в кабинет, и поэтому я ощутил некоторое беспокойство. Собственно, волноваться мне было не о чем - я прекрасно учился и у меня было примерное поведение, никогда не начинал драку первым и всегда охотней проводил время с моим любимым музыкальным инструментом - альт-скрипкой, доставшейся мне в наследство от Пенелопы. Я любил музыкальные шкатулки, а также всевозможные шкатулки с сюрпризами. Но что надо от меня этой грымзе?
У меня засосало под ложечкой, и я неуверенно толкнул вперёд массивную дверь кабинета миссис Нартон.
Глава II.
Стук, стук, стук. Неуверенный шорох моих ботинок и раздражающее стучание карандашом вдалеке. За руку меня держит та самая воспитательница, что позвала в этот кабинет. Мне не нужна ничья помощь, я могу идти и сам. Вырываюсь, но женская рука подобна железным тискам - так больно сдавливает руку, что она превращается в лёд.
- Ники Роуан Суаре? - послышался старческий скрипучий голос миссис Нартон. - Мальчик мой, мы ждали тебя с самого утра. Где ты был всё это время?
- Я...- попытался разжать губы я.
- Его снова избили, настоятельница, - торопливый тоненький, как у мышки голос моей воспитательницы. - Вы же знаете, как к Ники относятся в приюте. Я едва сумела..
- Довольно, Сара. Оставь нас. Этот разговор касается только нас с Ники...ну, и еще одного человека. Очень важного человека для этого мальчика.
Я почувствовал, как меня бесцеремонно толкнули в мягкое кресло. Хлопнула дверь - вышла воспитательница, и теперь я остался один на один с миссис Нартон. По коже пробежал незнакомый доселе неприятный холодок. Я очень не хотел, чтобы меня выкинули из приюта - всё же, я неплохо научился узнавать, что со мной будет дальше, я изучил своих сверстников и знал, чего от них можно ожидать. К тому же, здесь у меня были и редкие друзья, к примеру, мой учитель музыки - пожилой француз-маэстро, хваливший меня за усердие и тонкий музыкальный слух. Мысль о том, что я могу лишиться этих крох радости, разбивала моё сердце вдребезги.
- Ники.
Голос миссис Нартон вырвал меня из тяжелых мыслей.
- Да, миссис Нартон?
- Сынок, похоже, что тебе повезло, - голос старой настоятельницы звучал по-матерински тепло и участливо. - Тобой заинтересовался один очень хороший человек. Его имя Уильям Гэвинс, он психиатр и уважаем обществом. Он хочет узнать тебя поближе. Ты ведь делаешь большие успехи в учёбе, не так ли?
- Да, миссис Нартон, - замявшись с ответом, сказал я.
- В развитии своём ты намного превосходишь своих сверстников, Суаре. А на твой...кхм...недостаток мало кто посмотрит, если тебя усыновит такая знаменитость, как мистер Гэвинс.
- Он собирается меня усыновить? - от волнения у меня пересохло в горле.
- Официального подтверждению этому не было. Но его представитель шепнул мне на ушко, что мистер Гэвинс весьма в этом заинтересован.
- Вот как, - протянул я. Мои чувства были в смятении, будто только что в моей душе случился какой-то природный катаклизм, вроде извержения вулкана в Помпеях или, что более вероятно, Всемирного потопа.
- Завтра днём он прибудет сюда. Постарайся выглядеть хорошо, сынок. И помни, судьба посылает тебе великий шанс. Другого может и не быть никогда.
Я кивнул. Подумать только, возможно, завтра у меня появится отец, который будет любить меня и никому не даст в обиду. Мы будем вместе проводить время, и строить смешные кораблики, ездить за горд на уик-энды, а может быть даже, он купит мне большую и верную собаку, и я буду гулять с ней в парке.
Тоска сковала моё сердце. Ерунда. Я рассуждал, как обыкновенный двенадцатилетний мальчишка, изголодавшийся по любви и заботе, которому никогда не читали сказок на ночь и не пекли торты на дни рождения. Психиатр Уильям Гэвинс, возможно, и заинтересовался мной лишь потому, что я так отличаюсь от остальных двенадцатилетних мальчишек. Призрак счастливой семьи, равно как призрак большого ушастого сенбернара растворились в воздухе.
- Удачи тебе завтра, Ники.
Я открыл дверь и на прощание отблагодарил миссис Нартон. Всё же она сделала для меня всё, что могла - и я буду счастлив, даже если мой будущий отец будет занудным скелетообразным фрейдистом. Свой дом значит гораздо больше, чем приют, каким бы комфортабельным он ни был.
***
Ночью мне приснилась тётушка Пенелопа. Она была в белой прозрачной ночной рубашке, её лицо было закрыто длинными каштановыми волосами. Я коснулся её белых рук - они были холодны, как лёд.
"Тётушка, я люблю тебя",
Я откинул с её лица каштановые кудри и увидел своё зеркальное отражение - уродливые кожистые вмятины вместо глаз, тонкий аристократический нос, полноватые губы. Тётушка улыбнулась мне рассеянной невинной улыбкой и потянулась ко мне. Её ледяные руки коснулись моей шеи, и я почувствовал её солоноватые губы на своих губах. Так вот какой вкус у мёртвых - соль и горечь, соль и вино.
" Я тоже тебя люблю, Ники".
Ласковый голос этого странного существа, одновременно так похожего на меня и на тётю Пен успокаивал меня. Её язык переплёлся с моим, нежно лаская и предельно возбуждая мои чувства. Я провёл рукой по её щеке, и в моей ладони остался лоскут её кожи. Продолжая целовать меня, тётушка Пен разлагалась прямо у меня на глазах - будто из гусеницы выбиралась на волю прекрасная бабочка. Я ощутил тонкий запах шелкопряда. Обессиленная поцелуем, тётушка откинулась назад. Я с легкостью удерживал её в своих руках - от неё остался всего лишь истлевший остов. Я положил тётушку на землю и нежно поцеловал в лоб.
"Когда-нибудь мы вновь встретимся, Ники", - металлом прозвенел голос мертвой в моей голове. Я улыбнулся счастливой улыбкой. Для меня это было бы раем.
***
Умытый, причесанный и красиво одетый, я сидел в кабинете миссис Нартон и смиренно ждал своей участи. Уильям Гэвинс должен был появиться с минуты на минуту. В воздухе витал дух смятения и неуверенности - настоятельница всё время стучала карандашом по лаковой поверхности стола. Меня эти монотонные звуки вводили в транс, казалось, если она прикажет мне заснуть, я уроню голову на грудь и немедленно выключусь. Чтобы успокоиться, я заставил себя вспоминать ноты произведений, которые мне сказал выучить мой учитель музыки.
Скрип двери. Походка уверенного в себе человека. Запах дорогих мужских духов.
"Встань!"- шепот настоятельницы слева.
Я неловко встал. Впервые я ощущал такую робость перед человеком. Я стоял, опустив голову , занавесив лицо светлой челкой. Я боялся, что, взглянув на меня, мистер Гэвинс громко рассмеётся и скажет что-нибудь обидное.
- Здравствуй, Ники, - приятный мужской баритон. Мистер Гэвинс пожимает мне руку, у него тёплые сухие ладони и крепкое рукопожатие. - Меня зовут Уильям Гэвинс. Я хочу поболтать с тобой, сынок. Ты ведь не против?
- Нет,- неуверенно пискнул я.
- Ну же, выше голову, Ники! Я многое о тебе слышал, - дружеский смешок.- Может, покажешь мне свои знания? Наедине?
- Да, конечно, мистер Гэвинс,- осмелел я.- Если хотите, я мог бы показать Вам наш чудесный парк. Там поют удивительные птицы. Там моё Убежище.
- Интересно. Конечно, покажи мне.
Я несмело улыбнулся. Широкая ладонь мистера Гэвинса легла мне на спину, и мы вышли из кабинета настоятельницы. Я ощутил, что начинаю влюбляться в Уильяма Гэвинса.
Глава III.
- Скажи, малыш, тебе никогда не хотелось сделать что-то особое?- тепло произнес мистер Гэвинс, идя рядом со мной по тихим тропинкам парка.
- Полететь в космос или найти Атлантиду? - улыбнулся я. Легкий ветерок приятно освежал моё горящее лицо; стоял нежный запах цветущих яблонь.
- Хм, что-то вроде этого. Видишь ли, я выделил тебя среди остальных ребят по твоему острому уму и развитости. Есть одна вещь, которая меня очень интересует, Ники. Я расскажу о ней чуть позже. Скажи, ты когда-нибудь разгадывал головоломки? Я не имею в виду дешёвые подделки по 17 центов, которые продаются в каждой лавке. Я говорю о настоящих головоломках.
Я кивнул.
- Иногда я имел счастье сталкиваться с этим. Мой учитель музыки давал мне несколько таких, настоящих головоломок.
- И что же? Ты сумел найти ключ к ним?
- Да. Но это стоило мне не одной бессонной ночи, - улыбнулся я.
- Ясно, - в голосе Гэвинса послышалось одобрение.- А твой учитель музыки рассказывал тебе о чудесных головоломках, открывая которые, ты сможешь получить доступ к Раю?
- Он что-то упоминал об одной...шкатулке Ле Мершена, кажется.
- Лемаршана, сынок. А что бы ты сделал, если бы я дал тебе такую шкатулку? Открыл бы её?
- Да. Мне интересно узнать, есть ли настоящий Рай или же это всё выдумки моей бабки и религиозных фанатиков.
"А ещё я бы хотел увидеть тётушку Пенелопу и ангелов, что являются ко мне во снах",- мысленно закончил я.
- Я дам тебе такую возможность, Ники, - тихо проговорил мистер Гэвинс и потрепал меня по плечу.- Я не ошибся в тебе. Завтра я подпишу официальные бумаги на твоё усыновление.
От неожиданности я потерял дар речи. Миссис Нартон была права, и меня действительно усыновит этой влиятельный человек? Неужели мои ангелы услышали мою мольбу? В горле комком встали слёзы - если бы я только мог плакать... Видимо, мой будущий отец это почувствовал и прижал меня к себе. Я почувствовал сильный запах мужского одеколона и табака.
- Спасибо...спасибо Вам, мистер Гэвинс!- неожиданно вырвалось из нутра моей души.
И я действительно понял, что хотел сказать эти слова. Мистер Гэвинс - один из нескольких человек, кого не остановило моё уродство. Он принял меня за мою образованность и интеллект. Он хотел сделать меня обыкновенным счастливым двенадцатилетним мальчишкой.
Как же я ошибался, приняв его в своё сердце.
***
В огромном особняке на Ройал-стрит было пустынно, только старинные часы неумолимо свой ход. В закатном свете, пробивающемся сквозь тяжелые портьеры, были заметны крошечные частички пыли, хаотично витавшие вокруг. Тишину нарушил шелест мужских ботинок и легкий цокот женских каблучков.
- Билли, - шорох объятий и звук судорожного поцелуя.
- Не сейчас, Мэрта, не сейчас, - неуклюже вывернулся из объятий хорошенькой рыжеволосой немки Уильям Гэвинс.
- Я скучала. Ты всегда оставляешь меня одну на целый день, Билл, - надула губки Мэрта и с мольбой посмотрела в холодные серые глаза Гэвинса.- Мне страшно здесь одной. Страшно среди этих предметов.
- Брось, девочка. Это обычные антикварные вещицы, - Гэвинс взял со стола один из таких предметов - лаковый куб с причудливыми золотыми узорами на стенках - изображениями невиданных птиц и зверей. - Смотри, какая красивая.
- Нет, положи её на место, Билли, пожалуйста!- крикнула Мэрта, её лицо перекосилось от страха. - Я чувствую, в ней зло, Билл. Она пропитана духом зла.
- Дурочка, что ли? - добродушно усмехнулся Гэвинс. Страх Мэрты ему только импонировал - так в нём быстрей загорался огонь желания. Гэвинс грубо поцеловал девушку, затем усадил на стол, раздвинув длинные загорелые ножки. Куб Ле Маршана безучастно следил за творящимся на столе действом и жаркими стонами Мэрты.
....- И всё же, я не понимаю, зачем тебе этот великовозрастный уродец, - пожала плечами Мэрта, закуривая тонкую сигаретку. Внутри всё сладко ныло - ей так была необходима эта разрядка после долгого дня томления и страха.